|
|
||
Столь же отчетливо, как из повести "Роковые яйца", выражены в пьесе Булгакова и автореминисценции из повести "Собачье сердце".
В ранних редакциях Аметистов вступает в сцену скандала Гуся с Аллой в последнем акте с репликой:
" - Пардон-пардон! И не курить. Разменом денег не затруднять. Через переднюю площадку не входить..."
Это - фразы из той же серии, которые вспоминает обретающий после операции человеческий облик пес Шарик в повести "Собачье сердце": "Неприличными словами не выражаться!" Реплика построена так, что Аметистов - словно бы... продолжает начатое его предшественником в повести: "...И не курить!"* * *
Предметом реминисценций в пьесе - служат и слова и выражения пса Шарика после его "возвращения в первобытное состояние":
"Так СВЕЗЛО мне, так СВЕЗЛО, - думал он, задремывая, - просто неописуемо СВЕЗЛО..."
Именно эту просторечную приставочную форму - употребляет, в редакции 1926 года, Аметистов в первом акте, когда начинает шантажировать Обольянинова и Зою, подслушав их разговор о проекте "веселого дома":
" - ...Лучшего администратора на эту должность вам не найти. Вам просто СВЕЗЛО, господа..."
Ту же самую словоформу, но уже по отношению к себе самому, как и Шарик, он употребляет после долгого разговора, в результате которого Зоя разрешает ему остаться, еще раз убедившись перед этим, что ему известны все подробности их плана:
" - Ну ладно... Раз уж ты притащился, ничего с тобой не сделаешь. Слушай, я тебя оставлю... Всё слышал?
- СВЕЗЛО, Зоечка".
Внимание к этому случаю словоупотребления обостряется намеренной неясностью реплики собеседницы: употреблением одного и того же глагола в императиве: "слушай" - для привлечения внимания к произносимым ею словам; и в прошедшем времени: "слышал" - для возвращения к теме подслушанного разговора.* * *
В поздней редакции, однако, оба эти "шариковские" случая словоупотребления исчезают, однако во втором случае - сам глагол остается, в иной приставочной форме:
" - ПОВЕЗЛО, Зоечка".
Причем трансформация эта, ее потенциал в раннем варианте - дублировался. В реплике Зои присутствовало еще одно выражение, предполагающее мену тех же самых приставок: "ничего с тобой НЕ СДЕЛАЕШЬ"; возможный вариант фразы: "ничего не поделаешь". Однако в редакции 1935 года, вслед за устранением стилистической напряженности, создававшейся другой глагольной словоформой, эта фраза - вообще исчезает.
Однако исчезновение одного "шариковского" слова - вовсе не означало исчезновения самой аллюзии на повесть "Собачье сердце". Заканчивается тот же монолог Шарика - другим выражением:
"...Правда, голову исполосовали зачем-то, но это до свадьбы заживет. НАМ НА ЭТО НЕЧЕГО СМОТРЕТЬ".
И это именно выражение - повторяется тем же Аметистовым (уже после заключения им сделки с Зоей) при появлении Обольянинова - в реплике по поводу позаимствованных им у него... брюк:
" - ...Я думаю, вы не будете в претензии? Между дворянами НА ЭТО НЕЧЕГО СМОТРЕТЬ".
А Шарик, подобранный профессором Преображенским, - начинает считать себя именно псом-аристократом!* * *
И эта фраза - сохраняется в обеих редакциях.
Таким образом, исчезновение словоформы "свезло" ничего не решает в факте существования этой аллюзии в пьесе, а только сокращает ареал ее распространения.
В пьесе 1926 года повторяется еще одна словоформа которая связывает ее с повестью "Собачье сердце".
В разговоре с Зоей Аметистов рассказывает, как он добирался в Москву:
" - В чемодане - шесть колод карт и "Существуют ли чудеса?" [это в окончательном тексте; в редакции 1926 года было: "портреты вождей"] Спасибо этим "чудесам", кабы не они, я бы с голоду ИЗДОХ!..."
В третьем акте происходит ссора Гуся с дамой, в которую он влюблен:
" - Стой! Ты куда? За границу?!
- ИЗДОХНУ, но сбегу!"
И эта фраза - тоже повторяется во всех редакциях пьесы.* * *
В повести 1925 года это слово - тоже встречается дважды. Сначала - при появлении Шарика в квартире профессора, когда ему дают наркоз при первом медицинском осмотре:
"...И тут он окончательно завалился набок и ИЗДОХ.
Когда он воскрес, у него легонько кружилась голова..."
Второй раз - по окончании операции по пересадке мозгового придатка человека, в приговоре, произнесенном профессором Преображенским - и тоже несостоявшемся:
" - Вот, черт возьми. Не ИЗДОХ. Ну, все равно ИЗДОХНЕТ".
Любопытно, что во внутренней речи самого пса Шарика, еще до встречи с Преображенским, появляется - другой вариант того же самого слова, с нашей сегодняшней точки зрения - в этом контексте более... правильный:
"...Я очень легко могу получить воспаление легких, а получив его, я, граждане, ПОДОХНУ с голоду..."
И в третий раз Шарика - на этот раз в обличье человека - считают умершим, злодейски убитым профессором с Борменталем, но... вновь ошибаются, так как его предъявляют обвинителям - в его "первобытном" виде.* * *
И вот, эта коллизия, трижды повторяющаяся в повести "Собачье сердце" (два раза - с употреблением слова "издох"), воспроизводится... в знаменитом обмене репликами между Зоей и Аметистовым в первом акте пьесы 1926 года (чтобы потом, по мнению исследователей, - перекочевать в стык романов "12 стульев" и "Золотой теленок", где происходит "воскресение" Бендера, зарезанного Кисой Воробьяниновым):
" - ...Тебя же расстреляли в Баку, я читала?
- Пардон-пардон. Так что из этого? Если меня расстреляли в Баку, я, значит, уж и в Москву не могу приехать? Хорошенькое дело. Меня по ошибке расстреляли, совершенно невинно...
- У меня голова закружилась...
- От радости.
- Нет, ты скажи... ничего не понимаю.
- Ну, натурально, под амнистию подлетел..."
Обратим внимание, что слова героини, которыми она передает свое состояние при внезапном "воскресении" Аметистова, - повторяют слова, которыми описывается... состояние пса Шарика после наркоза ("Когда он воскрес, у него легонько кружилась голова")!
В редакции 1935 года эта абсурдная коллизия усугубляется тем, что упоминание о сообщении прессы - исчезает; о расстреле - говорится как об объективном факте, не нуждающемся в ссылке на источники.* * *
Но дело не ограничивается кругом булгаковского творчества. Ту же лексику, которая связывает повесть и пьесу Булгакова, - мы можем обнаружить... и в тексте пьесы 1876 года.
В четвертом ее действии герой жалуется на то, что его, "финансового гения", подвергают несправедливым, с его точки зрения, преследованиям:
" - ...Меня бесстыднейшим образом хотят представить за сумасшедшего!.. Меня, торгового человека, засадили, как арестанта, почти что в тюрьму... Я молчал бы, если бы личность моя была иная: я бы мог тогда умереть, ИЗДОХНУТЬ, раззориться: дюжинных людей жалеть много нечего!.."
Любопытно, что в построении этого рассуждения - просвечивает... финальный монолог пса Шарика, фрагмент которого мы приводили. Мир для героя пьесы делится на "дюжинных людей", которым, по выражению Булгакова, "на это смотреть нечего", и на таких "гениев", как Сосипатов: с которыми, стало быть, таким образом поступать нельзя.
Причем дело доходит - до близкого сходства самих употребленных и в том и в другом тексте выражений: "дюжинных людей жалеть много нечего".
Воспроизводится в пьесе 1876 года - и финальный образ другой булгаковской повести, "Роковые яйца", которую с ней связывает фамилия персонажа Персикова.* * *
После рассказа о том, как были ликвидированы последствия постигшей Москву, в результате открытия профессора Персикова, катастрофы, Булгаков - дает пейзажную зарисовку:
"...А весной 29-го года опять затанцевала, загорелась и завертелась огнями Москва, и опять по-прежнему шаркало движение механических экипажей, и над шапкою храма Христа висел, КАК НА НИТОЧКЕ, лунный серп..."
Наступившее умиротворение, показывает повествователь, - обманчиво (срв. скрытую двусмысленность выражения: "опять... загорелась... Москва"!); все "висит на ниточке" - находится под занесенной секирой, дамокловым мечом, лунным серпом.
В самом деле, "29-й год", названный писателем (повесть создана, напомним, в 1924 году), - это в отечественной истории печально известный "год великого перелома"; год, знаменующий собой начало уже не московской, а общероссийской, общесоюзной катастрофы.
И уж в отношении храма Христа, "над шапкою" которого, над главой его, этот серп и висит, - это пророчество в скором времени буквально сбылось: храм был не просто "обезглавлен", казнен, а целиком и полностью - уничтожен.
И это именно финальное выражение булгаковской повести, оказавшееся пророческим, - звучит в пьесе 1876 года. Персонаж уговаривает супругу главного героя позволить ему оказать ей помощь:
" - Это не объяснение [в любви], нет, это мольба, чтобы вы хоть в то время, когла НА ВОЛОСКЕ ВСЕ ВАШЕ СОСТОЯНИЕ, мне доверились..."
Тогда, в 1876 году, состояние героини спасти еще удалось.* * *
Ориентацией на будущую пьесу Булгакова могут быть объяснены и некоторые другие перечисленные и истолкованные нами в своем скрытом плане фамилии из списка действующих лиц пьесы 1876 года - помимо Персикова, Демьянского и Говоркова.
Так, фамилия ЖИВОДЕРОВ, в своей внутренней форме, - становится вполне понятной в свете той же повести "Собачье сердце", фантастический герой которой - работает "в очистке", истребителем кошек; то есть именно - жи-во-де-ром!
А в той самой сцене медицинского осмотра, где впервые в повести появляется слово "издох", - звучит и само слово, от которого образована эта фамилия. Звучит по отношению... к усыпляющим пса Борменталю и Преображенскому:
"...Братцы, ЖИВОДЕРЫ, за что же вы меня?"
Отражает текст пьесы 1926 года даже фамилия... француза мсье Шемуа, в которой мы заподозрили намек на творчество знаменитого поэта и романиста Эдуарда ЛИМОНОВА. И дело тут не только и не столько в привычке Аметистова произносить "кошмарно" исковерканные ФРАНЦУЗСКИЕ фразы.
Суть дела заключается в том, что тут, в пьесе 1926 года, ведется явная игра - с ВНУТРЕННЕЙ ФОРМОЙ фамилии будущего писателя. Причем ведется она - в тех же сценах из первой картины третьего акта, в которых присутствует - еще одна, до сих пор не названная нами аллюзия на повесть "Роковые яйца".* * *
А заключается эта аллюзия - тоже в игре с внутренней формой фамилии ее, этой повести, главного героя: соотносящейся не только с фамилией реально существовавшего лица, современника Булгакова - профессора Абрикосова, бальзамировавшего в год ее написания тело покойного Ленина; но и - с псевдонимом реального лица уже из второй половины ХХ века: соотносящейся тем, что образован этот псевдоним... также от названия фрукта.
Помимо этого, на что уже давно обратили внимание исследователи булгаковской повести, актуально в фамилии ее главного персонажа - и звучание названий: ПЕРС, ПЕРСИЯ. Их (названия страны зороастрийцев, солнцепоклонников, и ее обитателей) соотносят - с солнечной образностью повести; с тем, что открытый Персиковым "луч жизни" - выступает своего рода конкурентом солнечного света.
В редакции 1926 года мы слышим в начале третьего акта телефонный разговор Аметистова с Гусем-Ремонтным по поводу дамы, которая была выбрана им вечером третьего дня; фамилия же той дамы - Иванова (приват-доцент Иванов, напомню, - ассистент профессора Персикова в повести "Роковые яйца"):
" - ...Вспоминали вас, вспоминали вас. Когда же, говорит, я увижу этот АССИРИЙСКИЙ профиль..."
Бросается в глаза при этом сопоставлении, что и название должности асси-стента профессора - несет в себе... частицу той же "солнечной" символики, что и сама фамилия "Персиков"!* * *
Телефонный разговор из сокращенной редакции 1935 года был удален, но вскоре за ним следует еще один диалог, начинающий следующую сцену, - который в этой редакции был оставлен:
"М а н ю ш к а (выбегает, целует Херувима). Чем же ты мне понравился, в толк не возьму. ЖЕЛТЫЙ ты, как АПЕЛЬСИН, но вот понравился!..."
Здесь с названием цвета - происходит... нечто подобное тому, что происходило со словами "свезло" и "повезло", "сделать" и "поделать", "издох" и "подох" - образующих в пьесе аллюзию на другую "профессорскую" повесть Булгакова.
Апельсин, с которым сравнивает цвет лица своего избранника Манюшка, - О-РАН-ЖЕ-ВЫЙ. Цвет же лица представителей "желтой расы" - нам привычнее сравнивать... с ЛИ-МО-НОМ.
В ранней редакции 1925 года завершение первой картины третьего акта выглядело несколько иначе, чем год спустя. И тогда - вновь звучало название фрукта; но на этот раз... "правильного"; того самого, который - нам и нужен для аллюзии на фамилию будущего писателя:
"Х е р у в и м. Ну, Мануска, цилуй меня, цилуй!.. (Обнимает ее.)
М а н ю ш к а. Черт, постой! Вот ЛИМОН страстный!"
Непроизнесенное в одном случае и произнесенное в другом, слово становится еще многозначительнее - через посредство фамилии персонажа пьесы 1876 года, подразумевающей выражение, которое войдет в название романа будущего писателя: "Это я..."* * *
В тексте пьесы "Финансовый гений" обыгрывается и внутренняя форма фамилии ее главного героя, о чем мы уже упомянули, и ее название: оно служит - ироническим именованием этого же героя; как бы - его второй фамилией, прозвищем.
Напомним: имя Сосипатр, от которого образована фамилия главного героя пьесы, можно перевести словосочетанием, соответствующим его репутации на момента начала действия - или тому, что он сам об этом думает и хочет, чтобы так думали другие: "Спаситель Отечества".
И это именно слово - звучит в панегирической газетной статье, которую, по просьбе присутствующих, зачитывают в самом начале. В частности, в ней говорится, что он, еще только получив техническую специальность -
"почувствовал, что призвание его не тихая ученая деятельность и что ОТЕЧЕСТВО ждет от Василья Петровича иных заслуг: он бросил науку и занялся финансами и торговлей".
А в конце первого действия он уже сам утверждает:
"действительно, я кое-что сделал ДЛЯ СТРАНЫ МОЕЙ".
Во втором действии начинает звучать - и заглавная лексика пьесы.* * *
Здесь к герою приходит с визитом отставной генерал Прокудин с целью получить место в администрации его предприятия - и с ходу заявляет:
" - Позвольте мне представиться земляку моему и ГЕНИЮ ВСЕЙ РОССИИ".
Эту тему он развивает в ходе беседы, когда рассказывает, как к нему пришло решение поступить на службу к Сосипатову:
" - ...Бог с ней, с этой государственной службой!.. Я лучше пойду и поклонюсь до земли НАШЕМУ ЗНАМЕНИТОМУ СООТЧИЧУ Василью Петровичу!..."
То же и потом, когда он объясняет, почему уверен, что собеседник его к себе примет:
" - ...Вы человек ГЕНИАЛЬНЫЙ: скоро можете понимать людей!"
А затем и сам Василий Петрович, в момент, когда возникает острая необходимость противопоставить себя всем остальным "прижимистым" предпринимателям, в ажитации восклицает:
" - Я все, что имею, нажил моим умом, ГЕНИЕМ, а не прижимами..."
Но в третьем действии все эти характеристики - переводятся в совершенно иную тональность.* * *
Впрочем, первый тревожный сигнал звучит уже в одной из последних сцен второго действия. Супруга Сосипатова говорит ему, оправдываясь, о своей борьбе с его компаньоном бароном Кергофом:
" - ...Хочу СПАСТИ и тебя, и детей, и самое себя!"
Иными словами: героиня по праву своей собственной фамилии в замужестве - присваивает себе функцию "спасения", которую считал своей прерогативой герой; лишает его - этого "титула".
И дальше - его претензии на обладание этим титулом подвергаются осмеянию. Тот самый журналист Персиков рассказывает барону Кергофу, бывшему сотруднику Сосипатова, а теперь его злейшему врагу, - как он организовывал процедуру признания героя невменяемым (в самой фамилии "Сосипатов" звучит современный для нас медицинский термин: "социопат").
И как свидетельство этой невменяемости - передаются теперь те же самые его самооценки, в которых звучит и название пьесы, и внутренняя форма его фамилии:
" - Я, говорит, ГЕНИЙ комерческий; только меня всюду окружают мошенники!.. ПРАВИТЕЛЬСТВУ тоже порядком досталось. Наконец, говорит, что он для СПАСЕНИЯ своего финансового имени намерен объявить себя банкротом и что это повелел ему сделать один из вызванных для него духов".
Последнее заявление имеет в виду его увлечение модным тогда спиритизмом, что живописуется еще в сцене первого действия пьесы.* * *
И наконец, в четвертом действии, где процедура банкротства, о котором говорит герой, производится на деле (в ходе ее должно выясниться, в какой степени герой способен удовлетворить требования своих кредиторов - в основной массе своей, как выяснилось... подставных, являющихся участниками грандиозного мошенничества!), - в подобных же автохарактеристиках персонажа со всей очевидностью выявляется картина клинического сумасшествия, подлинной мании величия:
" - ...Я верховный жрец и судия всего ФИНАНСОВОГО мира!.. Я ЦАРЬ торговли! Мне сам Бог вручил этот ВЕНЕЦ!"
А также здесь проглядывает картина - мании преследования, всеобщего заговора против него, который не дает ему это величие - реализовать:
" - ...Во мне губят ГЕНИЯ ВСЕЙ РОССИИ!.."
Заканчивается же пьеса - полным повторением ее заглавия в реплике персонажа, присваивающего этот титул - себе. В реплике того самого антагониста героя барона Кергофа, которому удалось все это грандиозное мошенничество раскрыть и результат его - предотвратить:
" - ...Убедитесь только, что ФИНАНСОВЫЙ ГЕНИЙ не муж ваш, а скорей я!"
Реплика адресована жене героя, в которую он влюблен и ради которой он всю эту контригру затеял.* * *
Теперь, взглянув на текст пьесы Булгакова "Зойкина квартира", мы с изумлением обнаружим то же самое явление - в ней. Текст ее - буквально пестрит... заглавной лексикой пьесы Писемского 1876 года!
И прежде всего - это... первые буквы ее, этой пьесы, заглавия: из которых слагается - ЗНАЧИМОЕ СЛОВО. И оно - находит себе отражение в тексте пьесы Булгакова.
О том, что эта операция - сложение инициалов разных слов в новое слово, в буквенное единство, означающее нечто иное, чем каждое из этих исходных слов по отдельности, - о том, что операция эта актуальна в художественном кругозоре драматурга 1876 года, говорит - особенность употребления в его произведении... частиц и междометий.
В двух первых эпизодах второго действия мы встречаем ДВА ОДИНАКОВЫМ ОБРАЗОМ ОФОРМЛЕННЫХ служебных слова. В первом из этих эпизодов герой пьесы реагирует на запрошенную у него непомерную цену за рекламные услуги (правда, противозаконного характера):
" - Ф-Фа! Я, знаете, привык к большим денежным тратам: но и то меня покоробило..."
Междометие подчеркнуто, к нему привлечено особое читательское внимание - тем, что удвоение согласной буквы, означающее на письме длительность звука, произведено с помощью прибавления второй ЗАГЛАВНОЙ буквы, тогда как в подобных случаях это делается - с помощью строчной.* * *
Именно так, по правилам, это звуковое явление оформлено во втором случае. И это, вненормативное, различие - лишь привлекает внимание к ЕДИНСТВУ оформления слов, которые - и сами по себе сходны друг с другом.
Это происходит буквально две страницы спустя, в разговоре героя с очередным посетителем - генералом:
"С о с и п а т о в. А вы давно изволили оставить службу?
П р о к у д и н. Так себе, не очень!
С о с и п а т о в. По болезни, вероятно?
П р о к у д и н (протяжно). Д-да!.. Но больше по неприятности..."
Ремарка подчеркивает, что и в данном случае первый звук частицы "да" нужно произнести - именно "протяжно". Но ВЗРЫВНОЙ звук "д", в отличие от ФРИКАТИВНОГО "ф", "протяжно" произнести - не-воз-мож-но!
И, следовательно, вся эта суета вокруг двухбуквенного слова, осуществляемая и с помощью ремарки, и с помощью его графического оформления, - затеяна вовсе не для того, чтобы проинструктировать гипотетического артиста - исполнителя роли, как его, это слово, произнести, - а для того, чтобы ОТОЖДЕСТВИТЬ, соотнести его с предшествующим, сходным с ним и по начертанию, и по буквенному облику междометием.* * *
И теперь, если мы два этих коротеньких слова поставим рядом друг с другом, - мы поймем, зачем это соотношение автору было нужно.
Первая буква в междометии "Ф-Фа" имеет то же самое звуковое содержание, что и, "согласно" старой орфографии, которой подчинялись во времена Писемского (но не... Булгакова!), первая буква в имени "Θёдоръ".
А вместе с первой буквой в частице "Д-да" - она образует... И-НИ-ЦИ-А-ЛЫ: "Ф.Д." - первые буквы имени и фамилии великого русского писателя, современника Писемского Федора Михайловича Достоевского.
Между прочим, НЕПРИЯТНОСТЬ, о которой упоминает персонаж (а потом - подробно рассказывает, в чем она, согласно его собственной версии, состояла), - это ведь синоним... названия повести Ф.М.Достоевского "СКВЕРНЫЙ АНЕКДОТ": посвященной - именно не-при-ят-но-сти, причем случившейся - тоже... с генералом (правда, штатским, а не военным, как в пьесе).
Мы, признаться, поначалу, пока не увидели в этом связи с пьесой Булгакова, а рассматривали это явление исключительно имманентно, - недоумевали: зачем потребовалось драматургу введение фигуры Федора Достоевского - в эту именно пьесу?
Никаких явственных следов его творчества мы здесь не увидели: кроме, разве что, мотива сумасшествия, который присущ, как известно, многим героям Достоевского. Но и тут - история сумасшествия главного героя пьесы гораздо больше похожа на историю, рассказанную в повести Н.В.Гоголя "Записки сумасшедшего".* * *
И только потом мы сообразили: понадобилось это - вовсе не для самой фигуры Достоевского; понадобилось это - лишь ради экспонирования литературного приема слияния инициалов разных слов в значимое единство; демонстрации читателю - актуальности этого приема в данной пьесе.
И осенила нас эта догадка - именно в тот момент, когда мы добились успеха в наших попытках... сложить инициалы ЗАГЛАВИЯ пьесы "Финансовый гений"!
Зачем мы стали пытаться это делать, почему мы таким способом надеялись найти путь к никак не дававшемуся, никак не открывавшемуся нам АВТОРСКОМУ ЗАМЫСЛУ этой пьесы - это другая история.
Но в один прекрасный момент мы вдруг поняли, что ДВЕ ПЕРВЫЕ буквы первого слова и ИНИЦИАЛ второго - слагаются... в новое значимое слово: "ФИГ".
Поначалу, как понимает читатель, мы на эту нашу "находку" махнули рукой; хотя, вообще-то говоря, следовало бы соотнести это "откровение", таящееся в заглавии пьесы, - с ее сюжетом: герой мнил себя финансовым гением "всея России" - а получил... "фигу".
Но все разительно изменилось, когда мы стали сравнивать пьесу 1876 года с ТЕКСТОМ пьесы Булгакова "Зойкина квартира". Именно там, в самом ее начале, - он, этот "фиг"... нам и встретился!* * *
Да и сама эта игра с междометиями - тоже... отражается в пьесе Булгакова. Это происходит в середине второго акта, когда дневная жизнь швейной мастерской Зои Пельц - сменяется... ночной жизнью "веселого дома".
Причем участвует в этой словесной игре - ПОЧТИ то же самое междометие, что и в пьесе 1876 года. Различие состоит - в одной гласной букве! Уходит последняя клиентка:
"Ш в е я (заворачивает сверток в бумагу, подает Третьей даме). Вот ваш бант, мадам
Т р е т ь я д а м а. Мерси (Уходит.)
З а к р о й щ и ц а (в изнеможении садится). Ффу!..."
То же удвоение согласной: в пьесе 1876 года, в сочетании с гласным "а", это удвоение передает удивление и недовольство (непомерными ценами); здесь, в сочетании с "у", - усталость (от непомерной работы).* * *
Но это - в редакции 1935 года. А в редакции более ранней, 1926 года, - эта реплика закройщицы... отсутствует. На месте этой коротенькой реплики - мы находим там диалог, который и был заменен ею при сокращении пьесы.
И в этом диалоге, в устах... другого персонажа это междометие - тоже существует. Но только существует - в зеркально перевернутом виде; на этот раз - уже ничем, казалось бы, не напоминающем о междометии, прозвучавшем из уст персонажа Писемского.
И персонаж этот - не просто другой, а вообще - противоположного, по сравнению с поздней редакцией, мужского пола:
"З о я. ...Все?
З а к р о й щ и ц а. Все!
З о я. Ну, прекрасно, кончайте. (Уходит.)
А м е т и с т о в (входит). Уф! Ну-с, дорогие товарищи, закрывайте лавочку. Устали?
З а к р о й щ и ц а. Ужасно устала".
Усталость здесь передается не только выражающим ее непосредственно междометием, звучащим в устах Аметистова, - но и описательно, лексически.
Та же реплика звучит в устах Аметистова и в редакции 1935 года, сразу же за приведенным нами из этой редакции текстом, но уже, естественно, - без междометия:
"А м е т и с т о в (влетает). Ну, дорогие товарищи, закрывайте лавочку! Довольно!"
Спрашивать портних, устали ли они, после прозвучавшего "Ффу!", - было бы, конечно, бессмысленно.* * *
Однако... междометие это - вновь звучит; и звучит - в одной из ближайших реплик того же Аметистова. И вновь - в зеркально перевернутом виде, но теперь уже - возвращающем его обратно к прозвучавшему из уст закройщицы:
" - ...У, черт, замучили окаянные. В глазах только зады и банты, больше ничего. (Достает из шкафа бутылку коньяка, выпивает рюмку.) Фу..."
Приведенный текст принадлежит редакции 1926 года, и "перевернутое" междометие - служит зеркальным отражением только что прозвучавшего из уст того же персонажа "Уф!" И значение оно выражает - прямо противоположное: не усталость - а облегчение.
В сокращенной редакции 1935 года это междометие в этой реплике - тоже присутствует. И в этом случае оно, таким образом, служит - не отражением, а просто облегченным повтором прозвучавшего перед этим из уст героини междометия, где оно было написано с удвоенной согласной.
Поэтому лексико-синтаксическое оформление этого короткого слова в этой редакции - совершенно иное, чем в предыдущей; призванное - радикально отличить его от первого случая, ликвидировать монотонность повтора.
Ради этого - оно оформляется перенесением в связь к нему отдельно от него прозвучавшего в редакции 1926 года - упоминания "черта":
" - ...Замучили, окаянные! В глазах одни зады и банты! (Достает из шкафа бутылку коньяку и рюмку, выпивает.) Фу-ты, черт их возьми!"
Благодаря этому, звучание междометия, в отличие от его написания, оказывается не облегченным - а усиленным, и выражающим не противоположное, как в редакции 1926 года, а то же самое чувство: усталости, только в соединении с недовольством: напоминающем - о недовольстве произнесшего свое "Ф-Фа!" персонажа пьесы 1876 года.* * *
Таким образом, игра с междометиями ведется не только в редакции 1926 года, но Булгаков ее оставляет и при сокращении пьесы в 1935 году. Более того, в этом последнем случае аллюзия на пьесу 1876 года - подчеркивается, ставится на вид благодаря удвоению согласного. Но в скрытом, загадочном виде - аллюзия эта присутствует и в редакции 1926 года.
С самого начала, как я стал рассматривать отражение этой игры междометиями в пьесе Булгакова, - меня не переставал, однако, мучать вопрос: а почему при этом "отражении" у Булгакова не воспроизводится... то появление фигуры Ф.М.Достоевского, которое в пьесе 1876 года обеспечивалось инициалами "Ф" и "Д"?
Оказывается... пе-ре-да-ет-ся! И происходит это - и в поздней, и в ранней редакциях.
Для этого-то Булгаков и заставляет своего персонажа - во второй раз (переворачивая или не переворачивая при этом) произносить междометие "Фу".
Ведь происходит это - когда он "ДОСТАЕТ из шкафа бутылку коньяка"! Рядом с междометием, начинающимся на "Ф", - не то что второй инициал, а целое СЛОВО, созвучное фамилии Достоевского.* * *
В пьесе 1876 года, как мы помним, эти буквенные операции увенчивались (и тоже с помощью целого слова - "неприятность") аллюзией на одно из произведений Достоевского, "Скверный анекдот".
То же самое происходит и здесь, и Булгаков особо подчеркивает это, заостряет на этом внимание: не просто повторяя ремарку, сохраняемую, переносимую из одной редакции в другую, - но и почему-то при этом всячески изменяя ее: и морфологически, изменяя окончание слова "коньяку", и перестановкой слова "рюмку", и прибавлением союза "и", отсутствовавшего в первом варианте фразы.
"За коньячком" - так и называется одна из начальных глав романа Достоевского "Братья Карамазовы". Она следует - за описанием посещения семейством Карамазовых монастыря с визитом к старцу Зосиме.
А одна из дам, слетающихся в Зойкину квартиру для ночной жизни в третьем действии, здороваясь с Аметистовым, о ней, этой квартире (опять же: и в той и в другой редакции), - так и выразится:
" - Почтение администратору этого МОНАСТЫРЯ".
Таким образом, в поздней редакции Булгаков сходство с художественной конструкцией из пьесы 1876 года - усиливает, вводя более похожее междометие вместо обладающего наименьшим сходством и внося в повторный случай его употребления звучание того же чувства, которое испытывает в той пьесе произносящий сходное междометие персонаж.* * *
Заглавие пьесы 1876 года, сказали мы, словно бы показывает... "кукиш" своему главному герою, в ответ на его претензии слыть "финансовым гением".
А у Булгакова, в самом начале его пьесы, "кукиш" показывают... в самом буквальном смысле этого слова! Да еще - и подвергают его обсуждению и комментированию, словно театральные критики, здесь же, на сцене обсуждающие постановку комедии Писемского (вспомним такое, двуплановое построение написанной вскоре, в 1927 году пьесы Булгакова "Багровый остров"):
"П о р т у п е я. Постановили вас уплотнить, а половина орет, чтоб вовсе вас выселить!
З о я. Выселить? (Показывает ШИШ.)
П о р т у п е я. Это как же понимать?
З о я. Это как ШИШ понимайте.
П о р т у п е я. Ну, ладно. Вот чтоб мне сдохнуть, если я вам завтра рабочего не вселю! Посмотрим, как вы ему ШИШИ крутить будете!..."
В редакции 1926 года Аллилуя (будущий Портупея) вставлял в свою реплику даже еще одну фразу с упоминанием "шишей":
" - ...Я вижу - вы добром разговаривать не желаете. Только на ШИШАХ далеко не уедете..."
В этой ранней редакции "шиш" появлялся и еще один раз, во второй половине третьего акта, в сцене ссоры Гуся-Ремонтного с Аллой. Только здесь жест этот - становился уже чисто словесным:
"... - Ну, так вот. Не будь я Гусь-Ремонтный, если вы не получите ШИШ вместо заграницы".
Это - что касается "тайного", спрятанного в заголовке пьесы Писемского слова. Но когда мы, в ходе сличения ее с пьесой "Зойкина квартира", впервые взглянули на текст редакции 1926 года, - мы были просто потрясены тем, что заглавная лексика комедии 1976 года - буквально испещряет текст булгаковской пьесы!* * *
И начинается это - в том же открывающем ее диалоге Зои с управдомом Аллилуей, когда торжествующая Зоя предъявляет ему мандат на открытие пошивочной мастерской:
" - Это вам Гусь выправил документик. Ну знаете, ежели бы вы не были женщиной, Зоя Денисовна, прямо б сказал, что вы ГЕНИЙ.
- Сами вы ГЕНИЙ. Раздели меня за пять лет вчистую, а теперь - ГЕНИЙ. Вы помните, как я жила до революции?"
И одно слово из названия пьесы Писемского, "гений", - встречается здесь с мотивом, определяемым другим: мотивом - фи-нан-со-вым.
"Раздели" - означает: лишили средств к существованию, для того образа жизни, который героиня вела "до революции".
|