Вот вы меня все спрашиваете, отчего заикаюсь, а как выпью немного, перестаю? А история-то, в общем, простая вышла.
В начале пятидесятых это было. Трудился я в ту пору разнорабочим в экспедиции на Алтае. Как-то в начале июля стояли мы лагерем на берегу небольшой речушки со странным названием Кан. Край необжитой, необъезженный, глухомань, одним словом. До ближайшей станции верст двести почитай, а вокруг ни селения, ни жилья какого.
Места, скажу вам, живописнейшие. Отроду таких не видывал. Покатые, поросшие невысокими пихтами сопки, как бы лениво тянутся вверх, плавно переходя из буйства зеленых красок в иссиня-голубое небо. Кое-где хвойные деревья смешиваются с лиственными, создавая подчас причудливые, сказочные очертания. Небольшие проплешины леса до отказа заполнены малинником, а по краям их обрамляет сероватая кайма колючей облепихи. Рядом, на кустах, гроздьями висят кисти красной смородины, ни в одном саду не встретишь такого изобилия. Местные жители называют ее кислицей. Чуть дальше - мощные мачтовые сосны подпирают могучими лапами небесный свод... Кто раз такое увидит, до конца дней своих помнить будет. Необыкновенной красоты зрелище.
Однако, отвлекся я. В группе нашей изыскательской трудились геологи, картографы и топографы,- смешанная она такая, или как мы ее иногда ласково и с юмором называли, смешная. Пятеро рабочих, кое-кто со своими женами. Основная задача их, рабочих то есть, была пособлять специалистам, ну а женщины интендантством занимались, еду готовили, стирали. Днем с ними всегда один из мужчин оставался на дежурство, когда остальные уходили на разведку, помочь чего, да и для страховки, мало ли какого зверья по тайге шастает. Человек пятнадцать всего нас было, да две лошади вьючных. Жили дружно, работали с огоньком, тогда ведь, в годы послевоенные, долго у людей настрой на созидание держался. Какие-то все единые были, одухотворенные что ли, не чета вам, теперешним. Сейчас ведь всяк живет по закону джунглей: каждый сам за себя, купи подешевле, продай подороже и нет у вас, молодых, никаких идеалов, кроме денег. А в ту пору у людей вера большая была в лучшее, а что не сбылась она, так не наша в том вина.
Ну, да ладно. В тот день, как сейчас помню, в четверг, выпало дежурить по лагерю мне. Быстро нарубил хворосту, разжег костер, принес воды поварихе нашей, Валюшке, для готовки обеда. А, чтоб не слонялся туда-сюда без дела, да под руками не мешался, выдала она туесок и попросила набрать ягод в ближайшем малиннике. Отойдя метров на сто от лагеря, стал рвать малину и заодно лакомиться.
Ягодки вкусные, кисловато-сладкие, чуть тронутые ночным морозцем, так и тают во рту. Туесок мой, полнехонький уже, а я все оторваться не могу, горстями набираю и в себя опрокидываю. Увлекся так, что позабыл про всякую осторожность. Вот тут-то жадность меня и подвела.
Раздвигаю, значит, в очередной раз, кусты, а передо мной, нос к носу, ...медведь. Тоже малинку собирал, видать, сладкоежка, и тоже, наверное, увлекся. От внезапности оба мы опешили: стоим, смотрим друг на друга.
Состояние, скажу я вам, неописуемое: и страх, и ужас, глаза и рот широко открыты, в груди будто оторвалось что-то, конечности ватные и сдвинуться не могу ни взад, ни вперед.
Может это меня и спасло, а может и то, как потом догадался, что напугались мы оба. Первым, к его чести, опомнился мишка. Развернулся, да как обдаст меня жидким пометом! И наутек. Тут и до меня дошло. Ноги в руки и бегом в обратную сторону. Только пятки сверкали.
Долго так бежал. Мелькали деревья, кусты и все чудилось, что бежит кто-то сзади и зубами клацает...
Остановили свои ребята, возвращавшиеся с работы на обед. Усадили на пенек, а сами носы воротят, да посмеиваются. Чую, сыро подо мной. Оказывается не только мишка с перепугу обделался, но и я в штаны наложил. Мне, понятно, не до смеха, а ребята расспрашивают, чего, мол, с тобой приключилось. Рот раскрываю, а выговорить ничего не могу, зациклило на одном слоге: ме-, ме-, ме-, ме-е-дведь.
С тех пор, вот и заикаюсь,- много, видно, страху напустил на меня косолапый. Ну а спиртное, вроде как установку какую снимает, ту, что внушил сам себе в стрессовом состоянии, когда стоял перед ним, как вкопанный.
Это уж спустя много лет, размышляя над происшедшим и спокойно анализируя, пришел к выводу,- а ведь медведь-то маленький был и, следовательно, молодой, взрослый наверняка не испугался бы, мог и задрать. Но где уж там сразу сообразить, не до того было, лишь бы ноги скорей унести.
Улыбаетесь, гляжу. Однако, посмотрел бы я, как вы поступили тогда на моем месте.