- Это решительно невыносимо! - энергически сказала Анна Ивановна, рваными движениями обмахиваясь веером. Полное её лицо, со следами былой привлекательности, преисполнено страдальческим негодованием, а округлые подбородки желейно подрагивают при каждом слове.
- Этот... - она поджала крашеные кармином подвядшие губы куриной гузкой, явственно сдержав крепкое словцо, - анфан террибль, персонаж дурно пахнущего анекдота, стал настоящей занозой!
Голядева снова поджала губы и этак повела полными, несколько даже заплывшими плечами, что все присутствующие без лишних слов поняли, что заноза эта торчит в филейной части Российской Империи... пусть даже и метафорически!
- Полно, душенька... - нервно прервала её владелица дома, не желая обсуждать человека, ставшего в Российской Империи притчей во языцех и одновременно - персоной нон-грата для людей, блюдущих политическую девственность. Сухое, несколько щучье лицо немолодой хозяйки салона покраснело и пошло белыми пятнами, выдавая решительное нежелание к продолжению разговора.
Одна из немногих, она сохранила, некоторым образом, нейтралитет салона, оставшись крохотным островком, на котором могли встречаться люди взглядов, равно охранительских и либеральных. Однако же несносная Анна Ивановна, презрев законы гостеприимства, решительно не унималась, зарабатывая себе политический капитал, а хозяйке салона непреходящую головную боль.
- Мальчишка... - выплюнула Голядева, и на краснеющем лице её начали проступать капельки пота сквозь крупные поры, - пащенок помоечный! Ну кто в здравом уме поверит, что этот... этот...
Веер закрылся с лёгким стуком, и снова - энергические взмахи, разгоняющие прохладный майский ветерок, залетающий в окна московского особняка. В просторной гостиной... нет, не весь свет Москвы, но люди, некоторым образом влиятельные, и даже причастные... да-с! В чинах, с орденами, при уважении...
... и какая-то Голядева!
Поджав губы, хозяйка салона пообещала себе никогда больше...
... но вечер решительно испорчен. Разговоры стремительным образом политизировались, и гости, хотя и соблюдая некоторым образом разумную осторожность, показывали свою причастность к тому или иному лагерю.
А всего-то - несколько случайных слов и одна несдержанная особа!
- Дамы, господа! - натужно улыбаясь, хозяйка салона попыталась перехватить инициативу, - А давайте поиграем в фанты!
Нехотя, но спорщики вспомнили-таки об этикете, и обсуждение прервалось, но нет-нет, а мелькало на грани слышимости...
- ... мужицкое государство, Феб Ильич... абсурд! Как есть абсурд!
- ... но кто-то ведь за ним стоит?
Вечер шёл своим чередом, но в веселье собравшихся чувствовалась некоторая натуга. Былые...
... пусть даже не приятели, но люди светские, мастерски избегающие лишней политики, на миг сбросили маски, обнажив самое сокровенное, и чувствуя себя потому...
... решительно неловко.
Неловкость эта, с тонким запахом подгорающего на костре таза с вареньем, пропитывала потихонечку просторную гостиную, окутывая собравшихся сладковатым дымком и принося понимание...
... так, как раньше, уже не будет. Былая непринуждённость ушла прошлое, как далёкие дни беззаботного детства, о котором вспоминается хотя и ностальгически, но и с оттенком неловкости. Прошлое не вернуть...
***
Едва май перевалил за половину, походным маршем потянулись в Красное Село кавалерийские полки. Горела на солнце начищенная медь, играли трубачи, и обыватели, щурясь, провожали глазами молодцеватых вояк.
- Экие мо́лодцы! - крякали деды, а молодки стыдливо опускали глаза, встречаясь с охальными взглядами бравых вояк...
... так было раньше. В 1901 году на гвардию часто смотрели иначе, хмуро и неприветливо, а иногда и...
... будто через прицел.
Сделав привал возле Ульяновки, конная гвардия поселилась вдоль высокого берега Дудергофки, в районе Павловской слободы, поближе к Петербургу. Несколько дней на обустройство, и на Военном поле начались традиционные учения.
Тысячи, а иногда и десятки тысяч солдат одновременно, конных и пеших, совершали на поле сложные перестроения под неизменную музыку полковых оркестров. Порой полки сближались, и звуки полковых маршей, смешиваясь, давали ужасную какафонию, никого, впрочем, не смущающую.
Бесконечные марши, парады, вытягивающиеся в бесконечную нить шеренги войск, и геометрически правильные построения. Движения, доведённые до полного автоматизма, с самыми пристальным и пристрастным вниманием к внешней стороне военного дела.
Десятилетиями отрабатываются одни и те же перестроения, эволюции и атаки. Считается, что это развивает у офицеров дисциплину, внимание и глазомер, а инициатива и самостоятельность должна проявляться только после соответствующего о том приказа.
Тренировки в стрельбе как из артиллерийских орудий, так и стрелкового оружия, проходят отдельно и столь же формально. Пехоты стреляет залпами, и более всего ценятся не меткие попадания, а единовременность. Конная артиллерия лихо выезжает на передний край, на виду у назначенного "неприятеля", становясь не просто на открытые позиции, но и на гребни пригорков.
В завершении военной учёбы провели большие корпусные маневры с участием всей гвардейской кавалерии. Покинув Красносельский лагерь с наивозможно бравым видом, гвардия, согласно легенде, отправилась отражать нападение гипотетического неприятеля со стороны Нарвы.
За корпусными маневрами последовал смотр, затем итоговый маневр на Военном поле, а после кавалерийские полки прошлись галопом по полю, преодолевая специально выстроенные препятствия.
Гвоздь парада - атака кавалерии. По приказу императора, конвойные трубачи сыграли сигнал "карьер", и вся бывшая на поле конница, возглавляемая Великим Князем Николаем Николаевичем, галопом понеслась на Николая Второго и Вильгельма. Картина жуткая и величественная...
Остановившись в нескольких шагах от императоров, Николай Николаевич скомандовал "Стой! Рав-няйсь!"
... и вся масса конницы остановилась в один миг.
Николай Николаевич повернулся к ней лицом, и скомандовал зычно:
- "Палаши, шашки, сабли вон, пики в руку, слушай!" Блеснули на солнце палаши, шашки и сабли. "Господа офицеры!" снова раздался голос Николая Николаевича.
Офицеры опустили оружие, отдавая честь, а трубачи заиграли Гвардейский поход.
Великий Князь повернулся, с опущенной шашкой, лицом к императорам...
... Николай Николаевич пил одну рюмку за другой, не пьянея и только темнея лицом да страшно скрежеща зубами.
Б-дзынь! Разлетелась рюмка хрустальной шрапнелью, а невозмутимый служитель офицерского собрания Преображенского полка и глазом не моргнул, новую на серебряном подносе протягивает. Запотевшую, налитую аккурат в плепорцию...
... и снова... Б-дзынь! И рука в кулак сжимается - добела, до хруста костей, будто смыкаясь на вражьем горле!
- Не хуже... - заходясь от ненависти, задохнулся словами Великий Князь, втянув воздух со всхлипом и невидящими глазами глядя в пустоту, - не хуже Первого Сарматского... только опыта не достаёт! Мы!
- Кай-зер... - прошипел он змеёй и рванул воротник, наливаясь кровью...
- ... а ведь с этим надо что-то делать, господа, - мертвенным голосом сказал один из офицеров, - все эти мизерабли , взлетевшие наверх посредством Нечистого, порочат саму...
Запнувшись, он потерял мысль, да так и не нашёл. Однако же в гвардии с того дня глухой ропот на всё это мужичьё сменился невнятной пока, но злой и жестокой решимостью. Потому что...
... ну в самом деле, господа! Невозможно терпеть!
Первая глава
Вынырнув, я ухватился левой рукой за просмоленный борт баркаса, проведя правой по волосам и лицу, стряхивая стекающую солёную влагу.
- Да погодь, - отмахиваюсь от Саньки с его непрошенным помоганием, - ишшо поныряю. Так тока... передых небольшой.
- Эк тебя разобрало, - хмыкнул брат, свешиваясь с развалистого низкого борта над морской зыбью и разглядывая ползающих по дну всяких членистоногих тварей.
Не отвечая ему, потянулся всем телом, и не отцепляясь от борта, вытянулся стрункой на поверхности воды. В голове нет никаких мыслей, даже и самых ленивых. Только безмятежный покой, счастье и смутные образы чего-то неведомого, но очень и очень хорошего. Отпуск!
Вырвались из-под Парижа всего-то на несколько дней, и Божечки... какое же это счастье! Никто не дудит в уши, не требуется ничего срочно решать, думать, планировать, отвечать...
Всё-таки рановато я на самые верха влез, ноша не для неокрепшего хребта! Но вышло как вышло, чего уж теперича...
Прогнав ненужные мысли, снова ныряю и скольжу под водой, пока в груди не заканчивается воздух. А потом ещё и ещё... с неизбывным восторгом наблюдая за бытием жителей морского дна.
- Ф-фу! - отфыркиваюсь, вынырнув в десятке сажен от баркаса, отдыхиваюсь малость и воплю пронзительно:
- Айдайте в пятнашки!
Короткая заминка, и Санька, скинув белую просоленную рубаху, шумно сиганул в воду, а за ним Тома́, Илья с Адамусем и Корнелиус.
И где тот мальчишка, что сцался от самой близости большой воды?! Скажешь кому, так не поверят даже и те, учильщики херовы! Вон, чисто дельфин голожопый, будто и родился на море, с жабрами притом. Этьен марселец, а и то... кракозябра инвалидная по сравнению с Санькой!
Наплававшись до одури, нахлебавшись солёной воды чуть ли даже и не через задницу, влезли наконец на баркас, не обращая внимания на ухмылочки капитана. А и то! Обращать на каждого внимание, да объяснялки объяснять... языка и терпёжу не хватит!
Отпуск у нас! Небось если бы сам провёл этак с полгодика, почахнув над бумагами, да с нашей ответственностью, так... а, да что там говорить! Пусть хоть обухмыляется, морда небритая.
- Рубаху натяни, - забубнил Санька заботливо, тут же запутавшись в вороте, - не то облезешь, - я вот уже малость подгорел.
- Агась... - накидываю просторную одёжку сильно навырост и растягиваюсь под полотном, натянутым над баркасом. В Марселе уже лето, несмотря на весну по календарю, а денёк... чудо!
Водичка ещё не так, чтобы и вовсе уж тёплая, ну так нам, северянам, самое то! Не жарко ещё, ветра почти нет, и солнечные зайчики прыгают на морской зыби, играясь в классики.
Тома́ сидит рядышком, с видом настолько самодовольным, что хочется сделать что-нибудь пакостное...
... но лень. Да и пусть! Вытащил нас марселец в родной город, и пусть... пусть в первую голову для своих целей! С роднёй там повидаться, перед друзьями и недругами детскими похвастаться... что ж плохого-то?
Сам вон... пусть перерос гармошку да сапоги лаковые, ан нет-нет, да и мелькнёт иногда что-то этакое... смутное. Сам толком не понимаю, но вот ей-ей - жалко малясь, что так и не прошёлся!
И ведь понимаю, что куда как больше... ан нет, не то! Школа, помощь землякам с переездом, это всё да, а вот сапог и гармошки, да вовремя - не было! Не то чтобы и грызёт, но чешется порой, н-да...
Отлежавшись, без особой охоты надулись водой. Оно вроде как и не сильно хотца, но по Одессе знаю уже, что - надо! Удара солнечного, может и не будет, а тошнотики лёгкие - запросто.
Потом прямо на судне ели молодой сыр со свежим хлебом и копчёной рыбой, да с лучком, чесночком и разбавленным вином прошлого урожая. Лепота!
Разнежившись и набив брюхо до выпяченного барабана, я с сонной ленью смотрел, как Адамусь с Корнелиусом делят забортный ящик со стеклянным дном, наблюдая за морскими гадами. Стоим на мелководье, вода чистая, и так вот, когда не мешает рябь и солнечные блики, видно очень хорошо! Естествоиспытатели, ети...
Тома́ наблюдал за ними снисходительно, ровно как они за гадами, и выбрав момент, когда Адамусь с Корнелиусом перестали наконец пхаться, вытащил дыхательный аппарат Флюсса с видом доброго волшебника.
- Ети... - выдохнул Адамусь восхищённо, разом ухватив суть как опытный механик и человек, помотавшийся по свету, - ну-ка...
- Погодь! - осадил его Санька, - Руки! Руки, кому я сказал! дай человеку объяснить, куда поперёк лезешь!
- А... ну да, - Ивашкевич, хмыкнув смущённо, даже убрал руки за спину, заалев ушами.
Тома́, как и полагается человеку, некоторым образом причастному к великому Племени Инженеров, подробно объяснил - что, как... и чего - ну ни в коем случае!
- Ага, ага... - кивал Адамусь, сглатывая и косясь на нас с такой мольбой, что... да пусть его! Успеем ещё напробоваться.
Несмотря на все свои хотения и порывы, литвин понимает за технику безопасности, плавая только возле баркаса и так, чтоб если вдруг что, так и сразу! Мы с не меньшим интересом наблюдаем за его лягушачьими дрыганьями, живо и со смухуёчками обсуждая оные. Даже и капитан, презрев свои фанаберии, устроился, как бы невзначай, на перекур с того самого - нужного борта, косясь одним глазом в воду.
Наконец, покосившись нетерпеливо на вытащенные часы, Санька постучал по железному котлу, зачем-то опустив его край в море. Вид нарочито деловитый, то бишь человек не просто торопит, желая поиграть в свою очередь, а сугубо по делу и вообще... переживает! Ибо, а вдруг?
- Ох ты ж Боже... - только и сказал Адамусь, будучи вытащенным на баркас, - там так...
Он всё разводил руками и пучил глаза, пытаясь выразить невыразимое, но мы - поняли! Капитан, какой-то там очень дальний и непрямой родич Тома́, и то весь задумался, пытаясь, наверное, переложить в заскорузлой голове пользу от этой игрушки сугубо для себя.
Я, как и положено командиру в таком развлекательном деле, нырял самый последний. Слыша своё сиплое дыхание, скользил под водой, дыша невкусным воздухом, и как-то всё было...
... неправильно.
- Здорово! - не совсем искренне сказал Этьену, снимая маску, но в голове уже крутилось... всякое. Не знаю пока, как именно, но точно знаю - можно лучше!
Не было единения со стихией, как в воздухе, и вообще - сильно не факт, что в прошлой жизни я как-то причащался моря и...
" - Дайвинга"
Ага, его самого! Но всё равно, в голове начало вертеться изобретательство. Видимость плохая, и вообще...
... как то интересно это совмещается - морская авиация, которой пока нет, с аппаратами для подводного дыхания, которые как бы тоже... Хм, не знаю пока, как именно, но на всякий случай...
... сделаю вид совершенно незаинтересованный! Вот чует моя чуйка, что здесь должна быть секретность больше меня самого!
Вечером, сидя под навесом, болтали о всяком и никогда о работе, косясь одним глазом на рыбаков, взявшихся творить для нас настоящий марсельский буйабес. Тот-кто-внутри кивает одобрительно, видя костистую рыбку расскас, необходимую для навара, морских коньков, крылатку-зебру и прочие аутентичные компоненты, без обману!
Пахло всё сильней и вкусней... и вот уже один из рыбаков застучал по котлу, созывая на обед. Ели все вместе, не слишком соблюдая этикет, перешучиваясь и причавкивая. Как раньше... как когда-то в Одессе, с поправкой на колорит. Если не знать, что простых людей среди них...
... нет.
Вон тот босоногий сивоусый усач, подмигивающий и травящий сальные анекдоты - один из заместителей мэра, а упитанный крепыш "Папаша Жюно" - известный (но хрен докажете!) контрабандист. Но...
... никаких разговоров о делах! Хоть так...
***
- Не знаю, што и делать, - делился проблемами Матвеев, прибывший в Ле-Бурже сразу после нашего прилёта из Марселя, - хучь плачь! Оглоблей скоро офицерьё гонять буду, ей-ей!
- Да вон... - коммандер мотнул головой, - хоть у Анатолия спроси! Уж на што человек выдержанный, а и то звереть начал.
- Евграф Ильич несколько утрирует ситуацию, - блеснул пенсне Луначарский, - но ситуация и правда нездоровая. Право слово, какая-то дурная самодеятельная театральщина! Оторопь берёт иногда, настолько всё странно и...
- Мстюны! - прикусив пустую трубку, рявкнул Матвеев, перебивая моего помощника, - А што?! Так и есть! Разобиделись вон... на всё, по их мнению плохое и етот... как там бишь?
- Крестовый поход, - подсказал Толик.
- А... он самый! - благодарно кивнул военный атташе, - Ходют и ходют... тьфу! И главное, ета... самодеятельность! Перемкнуло што-то в головёнках, набриолиненных на прямой пробор, так што я даже и просчитать не возьмусь, как и когда оно выстрелит.
- Выстрелит, это не так уж и... - начал было я, прикидывая ситуацию.
- Образно! - рявкнул коммандер, - Этих, с голубыми кровями, будто под хвостом наскипидарили! Глаза выпученные и вою много, а што, как, где...
Матвеев раздражённо пожал плечами и крепче вцепился зубами в изрядно погрызенный мундштук.
- Ага... - сказал я озадаченно, переглядываясь с Санькой, - То есть хоть стрельба, хоть провокация, а хоть бы... вообще что угодно?
- Угу, - промычал коммандер.
- Русские кантоны и иже с ними, как образ врага, - пояснил спокойно Анатолий, - это уже идеология. Ещё не государственная, но поощряемая властями. А Егор де-факто - Враг Номер Один.
- Ебическая сила, - выдохнул Санька.
- Эпическая? - вопросительно поправил Луначарский, не тая улыбку. Признавая таланты Чижа, он всё тщится сделать из него человека интеллигентного...
... но это же Санька! Мне даже интересно, кто там кого в этой битве интеллигентской придури и деревенского невежества переборет. Брат не дурак, но иногда баранится просто потому шта!
- Не... - мотанул головой брат, - ебическая!
- Во-во! - кивнул коммандер, - Выдрать с корнем эту заразу, ликвидировав ково-то одново, хер выйдет!
- А может... - Санька замер сусликом, не сразу отмерев, - не будем резать хвост по частям, а?!
Видя наше непонимание, он зачастил:
- Навстречу ударим! Егор, ты сам ведь говорил, что Париж в настоящее время исчерпал себе, а?! Если уж лезут сами, то может, сыграем мал-мала в поддавки, и прогнёмся там и тогда, где нам и надо?
- Ага... - подскочив, я зашагал по кабинету, - то бишь играем в поддавки так, что меня как бы выпихивают из Парижа... или вообще в глушь?
- В глушь, - закивал Матвеев, знакомый с моими планами и хотелками, - но формально! Как его... штобы все понимали, что если формально ты где-то што-то... то виноват и не ты, а эти... голубых кровей. Обидочка штоб у добрых французов осталась, на недобрых царёвых выкормышей. А к тебе - полное сочувствие и понимание.
- А потянем? - интересуюсь у военного атташе.
- Угум, - сжав трубку, он кивает болванчиком, - легко! Они же дуриком... не так, штобы агенты или што, а так... вавка в голове и высокие идеалы Самодержавия и крепостничества. Сколько их, белой кости, в Париже? Не одна тыща, так?
- Поболее десяти, - отвечаю уверенно, - и это если совсем белой. С разночинцами так и за двадцать будет, мне кажется.
- Неужто из этих тыщ нужных нам дуриков не подберём?! - вдохновляется моими словами коммандер.
- Недооценка противника... - начал занудно Анатолий.
- Оцениваем мы их как должно, - отмахнулся Матвеев, - не боись! Страховка с подстраховкой и планы на все случаи составим! Мы ж Егора не как живца, а как бы! Чем ждать и терпеть, подготовим несколько этих... сценариев, и по надобности и сыграем, а?!
Вторая глава
- Акцентик... - вздохнул Санька, полужидкой медузой сползая с дивана и раскидываясь прямо на полу просторной гостиной в нашей парижской квартире, - вот же ж! Проще никак?
- Не... - вздоху моему позавидует иная корова, - нам ведь не полемику надо в газетах разворачивать, а для особо мнительных зацепочки психологические выстроить. Такие типусы нужны, што сами себя накручивают, и в строчках газетных, даже и самых невинных, двойное дно норовят увидеть.
- А может, ну его? - заныл брат, повернувшись набок и оперевшись на локоть, - Попроще никак?
- Не тот случай, Сань, - пригорюнившись, отзываюсь с дивана, на котором устроился с ногами, - Ты ж знаешь, что я не сторонник излишне закрученных шахматных комбинаций в жизни...
Брат явственно хмыкнул, но смолчал.
- ...но тут - надо! Мы ж хотим на лучших чувствах французов сыграть, а здесь тонко работать придётся.
- А надо ли? - перебил меня Адамусь, подобравшись в огромном кресле, - Остроумные комбинации парижане любят!
- Так-то да, - соглашаюсь с ним, поставив на подлокотник огромную кружку какао и смахивая крошки от печенья с губ, - но есть подвох! А ну как почувствуют себя одураченными и оскорблёнными? Тут же не сколько остроумие, сколько игра на лучших чувствах французов. И противник у нас тоже непростой.
- Да уж, - уныло протянул Чиж, снова раскинувшись крестом на полу и глядя в высокий потолок с лепниной, - свора эта великокняжеская, да камарилья придворная! Париж чуть не пригородом Петербурга мнят!
- А я о чём?! - дёргаю плечом, - Дворцы, дома, знакомства за десятки лет... понимать надо!
- Так... - задумался Адамусь, - а если заметки из Африки зачастить в газеты? И там уже - акцентики!
- На сословиях, а?! - филином заухал Илья, оторвавшись таскания конфет из вазы вперемешку с шумным сёрбаньем кофия, - Дескать, такой-то почтенный член Фолксраада сделал што-то там... не суть важно! С приписочкой , что он - бывший крестьянин из села Голозадово-Голодаевка, к примеру. А ныне... ну, бал даёт благотворительный. Можно даже и приврать чутка, ради красного словца!
- Да и врать не придётся, - тихохонько засмеялся Санька, - потому как когда мужик устраивает посиделки для соседей, это просто посиделки. А если тот же мужик в миллионщики выбился, или в члены Фолксраада, то уже - приём!
- Идея! - признал я, делая пометку и расписывая подробности, предлагаемые возбуждёнными парнями.
- Улыбочки! - оттолкнувшись спиной, Санька вскочил на ноги и закружился в пируэте, награждая воздух размашистыми ударами пяток.
- Противненькие! - остановившись, он отобрал у Ильи развёрнутую конфету, и сунув её за щеку, ткнул в меня пальцем, - Как ты умеешь!
- Я?!
- Могёшь, - весомо подтвердил Илья, снова зарывшись в вазу, где навалом лежало с десяток видов конфет.
- Ты, ты! - закивал Адамусь, - Не замечал? На заводе улыбочек твоих пуще выговоров боятся! Ну-кась, представь, что ты того молодого, как его...
- Жерома, - подсказал Санька, шурша фантиком наперегонки с Ильёй.
- Во, его! - закивал Ивашкевич, - Да не мне! Перед зеркалом!
Послушно встав перед трюмо, старательно представил, что стою перед молодым и самонадеянным парнем, и...
- ... в морду хочется сунуть, - констатирую удивлённо, - себе же, а?! Думаешь, стоит растиражировать?
- Ещё как! - убеждённо отозвался брат, - Ты только представь, если нужному человеку, да в нужном месте! До мурашек пробирает! Если уже наскипдарен, то и сунуться к тебе со скандалом - на раз-два.
- Так улыбаться надобно, штобы никто не видел, - педантично уточнил литвин, - помимо него, разумеется!
- Ну, не знаю... - я потёр губы, будто снимая ухмылочку, - тут же, ети, талант нужо́н!
- Гадостную такую, эт да, - засмеялся Военгский, - но если посольские и те, ково знают за наших людей, начнут улыбаться при встречах с ненашими? А! Здесь, кстати, анекдотцев можно серию пустить, попошлее, оно тогда улыбочка сама и будет лезть.
- Есть такое... - чуть задумавшись, припоминаю папочку с мелкими гнусностями имперских посольских, лежащую у Матвеева. По мелочи: грехи содомские, выходки пьяные и такое всё... не поощряемое обществом, да попротивней чтоб. Ну и анекдотцами разбавить, да! С карикатурами.
Не я нарушил наше негласное перемирие, и если власти Российской Империи не могут одёрнуть зарвавшихся подданных, а напротив, гласно и негласно поощряют к гадостям, то...
... идей у меня много. Особенно почему-то к слову "Самодержец" похабщины весёлой много в голову лезет.
- Через Жан-Жака можно подойти, - предложил брат, - тесть его... ну, пусть будущий! Он же в издательском деле человек не последний? Воот...
- Подойти-то можно и без Жан-Жака, - возражаю я, - Весь смысл в том, чтобы это была не наша интрига, а пляска на граблях этих... из монархической камарильи.
- А если утечку? Ну... чево-нибудь! - прочавкал брат.
- Жопа слипнется! - прикрикнул я на него, - Хорош конфеты жрать, в самом деле! Как сухарики грызёшь, право-слово! Што за утечка-то?
- Да подумал... последняя, не смотри так! Подумал, што вокруг нас репортёры вьются, да в друзья набиваются, так? Не нас конкретно, а вообще, - помахал рукой с зажатым фантиком Санька, - так почему бы и не слить? Как бы невзначай.
- Чево, блять?! - вылупился я ошарашенно на Ивашкевича.
- Жопошничество, - ухмыляясь до треснутых губ, подтвердил Адамусь, - согласно британским традициям!
- Ещё раз, - попросил его, не уловив идеи, - только теперь с пояснениями. Традиции британских школ знаю, переведи теперь на язык родных осин!
- Так вы... - с видом полного превосходства поглядел на нас Адамусь, принимая наполеоновскую позу, - о Пажеском корпусе какие слухи ходят?
- А-а... - хлопаю себя по лбу.
- Бэ! - передразнил он, - Я и говорю - жопошничество! Чуть ли не обряд посвящения при поступлении через порванную сраку устраивают.
- Ну... - начал неуверенно я, - это уже, думаю, вряд ли...
- Я тоже так думаю, - перебил меня литвин, - но ведь есть? Есть разговоры? Пажеский корпус, как рассадник... и далее, вплоть до Преображенского полка.
- А! Понял! Кропоткин как раз в своих "Записках революционера" недавно писал, - я закрыл глаза и начал цитировать по памяти:
" - В силу этого камер-пажи делали все, что хотели. Всего лишь за год до моего поступления в корпус любимая игра их заключалась в том, что они собирали ночью новичков в одну комнату и гоняли их в ночных сорочках по кругу, как лошадей в цирке. Одни камер-пажи стояли в круге, другие - вне его и гуттаперчевыми хлыстами беспощадно стегали мальчиков. 'Цирк' обыкновенно заканчивался отвратительной оргией на восточный лад..."
- Считается, - усмехаюсь, - что нравы Пажеского корпуса с тех времён претерпели некоторые изменения в сторону большей нравственности, но если что изменилось, то явно не слишком.
- Г-гвардия! - мотанул головой Санька - по-видимому, слишком живо представив себе услышанное. Ну да, не всегда воображение художника во благо! Сам, хм... такой же.
- Гвардия и МИД, - уточнил Адамусь, - ну и придворная служба, разумеется.
- Кто там ещё... - щёлкаю пальцами, брезгуя произносить вслух некоторые слова.
- Жопошники? - зачем-то уточнил литвин, - Так... дай Бог памяти... за Пажеский корпус могу ручаться, императорское училище правоведенья - слышал, но уточнить надо. Ну и так, отдельные... вплоть до гимназий.
- В прессе даже процесс освещали, - пожал плечами Адамусь, видя моё недоумение, - в... 1883, кажется. Я тогда мальчишкой совсем был, и как раз читать учился - всё, што с буковками попадалось, тащил. Ну и... запомнилось. Я, хм... у батюшки спросил непонятное. Н-да...
- Директор гимназии учеников развращал, не абы кто! - продолжил он, - Бычков, кажется... а вот в каком городе, запамятовал уже.
- Я, когда на Балтийском работал, в эти дела жапошнические не вникал, - раздумчиво начал Военгский, - но и то. Кажись, на Пассаже собирались любители глину месить. Эти, как их... а, точно! "Тётки"! С утра кадеты и прочие воспитанники задницами крутили, а вечером солдаты и мальчишки-подмастерья. На все, значица, вкусы. Тфу ты...
Сплюнув в сердцах ничуть не фигурально, он смущённо затёр плевок на паркете и закрестился быстро, бормоча слова молитвы.
- Я тут подумал, - подал голос брат, - а выйдет ли? Французы-то тоже... тово! В открытую!
- Выйдет! - отвечаю уверенно, как человек, размышлявший над проблемой, - Соль в том, што французское общество в целом относится к педерастам лояльно, а в России - только верхушка! Понимаешь?
- Ещё одна линия для раскола общества? - сообразил Санька.
- Угум. В крестьянской общине это тоже есть. Да есть, есть! - усмехаюсь кривовато, - Сам не сталкивался, но... в общем, глаза и уши у меня имеются - другое дело, что по соплячеству многого просто не понимал. Есть, но отношение сильно другое, и если вытащить эти гадости со дна, да с учётом доминирования староверов в Кантонах, то - сам понимаешь!
- С учётом французских нравов - как по канату пройтись, - протянул Адамусь с сомнением, - как бы парижские педерасты за петербургских не вступились!
- Кажется только! - не соглашаюсь я с ним, - Есть ряд маркеров социальных и психологических, от которых можно отталкиваться. Я, хм... насмотрелся на представителей французской богемы, уверенно могу говорить.
- Если уверен - берись, - пожал плечами Адамусь, переглянувшись с Ильёй, - я... мы пас.
- Пас? Ладно, - соглашаюсь неохотно, - возьму это направление на себя - благо, не основное, а так... в общей канве.
С силой провожу руками по лицу, будто стряхивая липкую паутину, и снова открываю тетрадочку.
- Итак... газеты с африканским житиём, жопошничество, улыбочки... што ещё предложить можете, господа заговорщики?
- По дворянству пройтись, - прищурился Илья, - скока их там в Империи Российской? Один процент населения? И прав - выше головы, а вот обязанностей-то и нетути!
- С дворянством сомнительно, - заспорил Адамусь, - во Франции позиции аристократии сильны, в Германии тем паче.
- Сравнил! - вздыбился помор, - В Германии чуть не каждый десятый, и привилегий них, если титульную знать не считать - шиш да не шиша! И конкуренция идёт и меж собой - ого какая, и с обычными горожанами и богатыми крестьянами!
- А, в таком контексте! - закивал Ивашкевич, - Понял! Пройтись по правам дворянства российского, да по их ничтожному количеству, так получится, что в жопку их пхают, и если не вовсе уж дурнем родился, то непременно на тёплое местечко пристроят.
- Да! Внутривидовая конкуренция фактически отсутствует, и значит што? - Илья замолк, обводя нас глазами, - Вырождение!
- Не вовсе уж, - возразил я, - да и приток свежей крови есть.
- А! - отмахнулся помор, - Несущественно! В общем и в целом есть возражения по сказанному?
- Хм, а и нет, - пожав плечами, записываю в тетрадочку, - Ещё идеи есть?
- Так... вертится што-то, - неуверенно сказал Санька, а Адамусь с Ильей только покачали головами.
- Ну, хватит пока... - закрываю тетрадь, - Так што, господа хорошие, начинаем операцию "Вброс говна на вентилятор!"
Глава третья
Нежно зашелестела гроздь крохотных колокольчиков на поросших вьюнком ажурных воротах из чугуна каслинского литья, и по каменным плитам тенистой дорожки застучали каблучки.
- И раз-два-три... - вполголоса напевала девушка, почти девочка, кружась в вальсе с невидимым партнёром, мечтательно полуприкрыв большие миндалевидные глаза. Подол её лёгкого платья вился вокруг точёных ножек бежевой вьюгой, и...
- Рахиль? - Песса Израилевна, несколько встрёпанная, выглянула из укрытой кустами беседки, поправляя корсаж лёгкого муслинового платья.
- Ой... - танец прервался, и обворожительная танцовщица, споткнувшись и едва не упав, как по волшебству превратилась в милую, но не слишком-то красивую и очень застенчивую девочку.
- А я тут... - сказала она, и покраснела так отчаянно, как могут краснеть только девочки-подростки в период пубертата.
- Да я тоже... мы, - поправилась женщина, очень выразительно покосившись вглубь тенистой беседки.
- Ой! - взвизгнула она кокетливо и интересно задышала, поглядывая назад с видом глубоко заинтересованным и романтичным, - Семэн Васильевич вон приехал, в гости зашёл. Ты иди, иди...
Рахиль покраснела ещё сильней, на што Песса Израилевна закатила глаза...
... как только убедилась, што девочка развернулась в нужном направлении, и уже не смотрит, куда ей не очень надо! И не то што ей сильно жалко на поглядеть своего интересного мушщину, но девочка ж стесняется! Она, Песса, и сама за целомудрие до свадьбы в разумных пределах, но не настолько же, штоб так краснеть за прозу жизни?!
Покачав сокрушённо головой, Песса Израилевна выбросила из неё до времени всё, всех, и их застенчивые проблемы, вернувшись к более интересной прозе, которая у неё - сплошная поэзия! Семэн Васильевич не был в Дурбане почти месяц, и потому у ней намечается если не вся "Илиада", то явно и не четверостишие!
- Доча, - поздно вечером женщина поскреблась тихонечко в дверь спальни, выжидая ответа. У девочки уже возраст, и если слишком да, то может выйти пикантный интерес нездорового характера!
- Ма-ам? Заходи!
Выждав ещё чуть, Песса зашла, и сев на банкетку у кровати, завздыхала, стараясь не слишком шарить глазами по дочиной спальне. Получалось так себе, потому што есть привычка через одесское общежитие, когда за соседями глаз да глаз просто превентивно! И если ты нет, то они, сволочи, точно да, и кому тогда нужен доктор?!
- Я таки понимаю за проблемы? - выгнула Эсфирь тонкую бровь, взявшая за привычку разговаривать с мамеле на одесском, потому как Родина и ностальгия, - Ты мине только скажи - они пришли за нас или постучались до постороннего человека, на которого немножечко тьфу?