Словами не выразить мне, насколько обворожительна игра легкого переменчивого ветра нитями твоих волос. Ты точно соткана из нежнейшего, пахнущего свежесрезанными гвоздиками воздуха, насквозь пропитанного предзакатным солнечным светом только-только распускающейся, еще несколько робкой и выжидающей весны. Ты и есть распускающаяся весна, само очарование беззаботной и прекрасной молодости мира. Несколько запрокидывая голову со свойственным тебе лишь изяществом ты смеешься, с рядами безупречно ровных белоснежных зубов лишь самую малость обнажая розоватые десны нежнейшего молочного оттенка. Твои алые щеки. Твои скулы. Самый вид их точно ворошит тлеющие в душе угли, вновь и вновь изнутри обдавая меня нестерпимым жаром пламени желания, языки которого доходят до самого горла, его начисто иссушая. Я судорожно сглатываю. Твоя изумительная шея. Твоя шея. Господи, как нестерпимо хочу я касаться не одними своими обветренными сухими губами, но всем лицом её, вдыхая и вдыхая твой запах и чувствуя лицом прикосновения твоих длинных прямых волос, таких игривых и обворожительных на ветру. Безжалостная негодяйка, ты все смеешься, такая живописная на фоне тихого, широко и привольно раскинувшегося посреди берез озера. Хорошо здесь. Вдалеке отсюда Украина в который раз бурлит этим изматывающим, приевшимся еще с зимы народным бунтом. Опять мутными, тяжелыми потоками на голову ждут обращения к нации, волнения на границе, СБУ, вопросы легитимности, вооруженные сепаратисты, санкции партнеров, проплаченные, скоморошные митинги мерзких кургинянов и глуповатые, совершенно беспомощные damsels in distress - президенты в изгнании. Отворачиваюсь и с тяжелым сердцем покидаю выложенный голубым мрамором открытый балкон президентской резиденции. Я устал, Господи, я так устал.