Панков Роман Борисович. Второй снег

Панков Роман Борисович

Второй снег

Где-то далеко-далеко, почти в самом сердце Африки - приблизительно в тех местах, откуда берёт своё начало великая священная река Нил - жил маленький чернокожий мальчуган по имени Убанги Нгами-Нгами. Собственно говоря, звали мальчика просто Убанги; кстати, и отец его тоже был Убанги, и дед - как, впрочем, и прадед, и дед прадеда, и прадед прапрадеда... Надо ли говорить, что все они носили - ну, разумеется, каждый в своё время - уже знакомую нам, совершенно одинаковую фамилию Нгами-Нгами.

В тот памятный день, о котором пойдёт наш рассказ, Убанги проснулся довольно рано - большое тропическое солнце только-только начинало простирать свои ещё нежаркие ласковые лучи над вечнозелёной кроной эвкалиптов и выцветшими от безжалостного полуденного зноя саваннами. Выбрав в ближайшей баобабовой роще самый большой термитник, чернокожий мальчуган неторопливо, со знанием дела разворошил плоской самшитовой дощечкой его пологую южную сторону. Всё дело в том, что ещё накануне вечером Убанги-старший сговорился с другими мужчинами племени хуту удить латимерию в мутных, песчано-илистых водах Рукарара, и велел сыну уже с восходом отправляться на поиски незатейливой, но столь любимой этой сонно-неповоротливой рыбой наживки.

Примерно через полчаса маленький тыквенный калебас был доверху наполнен жирными скользкими личинками, и белозубый мальчишка, весело насвистывая себе под нос незамысловатый мотивчик "Мбанзабугабо", с лёгким сердцем пустился в обратный путь. Неожиданно безоблачное прозрачно-голубое небо заволокли тяжёлые свинцово-лиловые тучи, на спину ребёнка тяжёлым грузом навалился порывистый, сбивающий с ног ветер, и тотчас же всё тело маленького африканца плотно облепил яростный рой белых холодных мух. Они были такими же назойливо-приставучими, как и гадкие мухи цеце, только выглядели более крупными, и кусали гораздо больней...

- Так уже было однажды, много-много лун тому назад... - задумчиво произнёс седой старый шаман Вирунга Карисимби-Кагера, окидывая мудрым всевидящим взглядом испуганные, гонимые метелью стада буйволов, бизонов и антилоп. - Сегодня земля вновь покрылась ослепительным светлым пеплом... Это значит, что в наших местах скоро опять появится белый человек...

- Скажи, Вирунга, а разве бывают белые люди? - испуганно спросил Убанги, напряженно всматриваясь в морщинистое, раскрашенное жёлто-красной охрой лицо худощавого старика.

- Кожа этого существа походила цветом на загустевший млечный сок гевеи, а из впалых щёк и тонкого горла росли чёрные косматые волосы... Он всё время повторял своё длинное, странное имя: "Моряк-Советского-Торгового-Флота-Алексей-Чистоходов"... Но мы прозвали его по-другому: "Белый-Человек-Из-Леса"...

.................................

- Ну, а чего, братцы, рассказывать-то? Биография моя - самая что ни на есть обыкновеннейшая: родился, учился, женился... В общем, герой из меня никудышный: на Луну, вроде, не летал; олимпийских рекордов не бил; в передовиках соцсоревнования не всякий раз ходить приходилось... Вот прозвищ, правда, хватает - кто Робинзоном зовёт, кто Маугли кличет, кто Тарзаном величает... Я уж и не обижаюсь, привык давно. Правда, заслуг-то моих в том приключении нету; скорей - улыбка судьбы, причуда рока, ирония фортуны, или как там ещё это называется...

Короче, родом я сам со Смоленщины, посёлок Белые Озёра - слыхали, может? Местечко-то известное, много у нас чего такого с историей связано... Отучился в средней школе, у бати в лесхозе маленько поработал - а тут и повесточка в армию подоспела. И попал я, ребятки, не куда-нибудь, а на краснознамённый Черноморский флот, во как! А надо здесь сказать, что до этого море только в кино видал, да ещё книжки Жюль Верна сызмальства в душу запали...

Три годика быстро пролетели; демобилизовался - а всё ж не отпускает меня солёный прибой: настолько к причалам, чайкам и якорям привык, что прям хоть садись на гальку, и плачь... Решил тогда - всё, остаюсь! Ну, и подал, значит, документы свои в "мореходку" одесскую; в семидесятом году закончил её, получил специальность "лоцман навигации грузовых судов".

Вот так и начались мои бесконечные "загранки"... Мать честная, куда ж только ходить не приходилось: Бомбей, Карачи, Александрия, Либревиль, Сурабая, Акапулько, Кальяо - да перечислять замучаешься... Считай, все страны третьего мира повидать довелось: туда - станки, сельхозоборудование, легковые машины везли, обратно - кофе, бананы, каучук, другую прочую экзотику.

А в том, самом памятном рейсе - как сейчас помню отлично - на Кейптаун курс взяли; по пути в Могадишо зашли, чтоб десяток тракторов выгрузить. Экипаж наш, кто свободен от вахты был, на берег, естественно, сошёл: одни - за тряпками импортными, радиотехникой рванули; другие - на диковинные африканские пейзажи поглазеть; некоторые и в кабачок сразу завернули. Меня же, прежде всего, лавочки сувенирные интересовали: мы тогда с Надюшкой старшенькую ждали нашу, Светланку; а дай-ка, думаю, чего-нибудь такое особое супруге своей привезу, вроде как - с радостным намёком на будущего ребёночка...

Зашёл в одну - там всё как обычно: слонов-жирафов фигурки деревянные, маски ритуальные всякие там, раковины огромные океанские... Эх, да только не то маленько хотелось мне - таким-то добром у нас все столики-комоды в квартире завалены, даже ставить некуда... Уже и выходить собирался, как вдруг случайно на верхнюю полочку взгляд напоследок кинул, и... обомлел. Да вот же она, родимая! Прям чуть от счастья не заорал тогда: "Братцы, нашё-ё-ёл!!!"... Неприметненькая такая, в самом уголочке статуэтка прячется-выглядывает, из слоновой кости выточенная: девчушка белокурая в жёлтом платьице стоит, глазёнки - синие-пресиние, как небушко, а в ручках зонтик малюсенький над собой держит... У меня в тот момент аж дыханье спёрло, слёзы на глаза навернулись: настолько умилительной была - ну, чистый ангел!

Тут же, конечно, в шалман ближайший заскочил - как же такую покупку-то не обмыть было: хозяин, говорю, лучшего виски русскому моряку! Да не, вы не подумайте, непьющий я... Но уж больно отрадно было на душе тогда, ликование неимоверное распирало... Ну, вышел оттуда вскоре, а ножки-то мои, чувствую, совсем идти отказываются: то ли не употреблял давно, то ли от жары сомалийской разморило так... Короче, присел я на скамеечку какую-то, плохо мне стало совсем... а тут вдруг будто молния с громом в голове шарахнула: бах-ба-бах! Вот здесь-то я, братцы, и отключился окончательно - ничегошеньки дальше не помню...

Очнулся, когда уже светать начинало. Башка раскалывается, будто бы на хорошей свадьбе неделю отгулял; а я всего-то лишь пару-тройку рюмашек вчера опрокинул, как на духу говорю вам... Провёл тогда ладонью по лицу, остатки сна прогнать... и словно вверх меня подбросило: за одну ночку бородищей обзавёлся! То есть, не какая-то там, ребятки, небритость лёгонькая проступила, а вроде как месяц-другой бритвы не касался... Ну, всё, кранты - думаю - допился ты, товарищ Чистоходов, до зелёных чёртиков... Ощупал себя всего, на всякий случай - и снова аж передёрнуло: да я ж, выходит, пока тут дрыхнул, килограмм двадцать пять скинул! Прям скелетом ходячим в одночасье стал, куда что от былой моряцкой выправки подевалось...

Шутки - шутками, соображаю, а пора бы и помаленьку на борт родного "Куйбышева" возвращаться; небось, обыскались меня там уже - нагоняй я нынче крепкий заработал, это уж как пить дать... И тут вдруг про статуэтку вспоминаю: ёлки-палки, а куда ж Лизавета моя бесценная запропастилась? Даже не знаю, отчего так куколку ту окрестил, само как-то вмиг придумалось... Шарю по карманам - так и нету её! В траву наклонился, руками каждую кочку ощупываю... и отлегло от сердца: здесь, здесь девчушка моя голубоглазая, целёхонька и невредима! Из-под кусточка колючего густого на меня с надеждой глядит...

Поднял я её бережно; огляделся вокруг мутноватым взором, покачиваясь... Люди добрые, да куда ж меня занесло-то?! Лес тропический стеной вздымается, лианы вьются кругом, обезьянки шумные по деревьям скачут... А самое главное - дуновения свежего морского не ощущаю, это-то мне более всего странным тогда показалось. Ароматов лесных пьянящих - как в хорошем парфюмерном магазине, а вот до боли родного, просоленного запаха моря - и в помине нет...

Да только не кончились на том чудеса мои... Худо-бедно, прорвался-пробился всё ж сквозь заросли дремучие, форму новенькую в лоскуты изодрал; на лужайку выскочил крохотную - передохнуть решил малость, отдышаться. А тут и метель снежная закружила, словно где-нибудь под Мурманском в феврале-месяце...

И хоть неверующий я был, а тут уж взмолился, как умел: господи, кричу, да за какие ж такие грехи мои тяжкие разума ты меня лишить задумал? Скачу по поляночке, руками по всему себе хлопаю, согреться пытаюсь - а всё равно зуб на зуб от стужи не попадает... Короче, минут двадцать вьюга лихая мела, потом вдруг резко прояснилось разом; весь снежок этот в одно мгновенье-то и стаял, будто не было его вовсе...

Гляжу - добры молодцы расписные из-за деревьев выходят, с копьями-луками наизготовку, на меня все пальцами показывают... Я и сам-то росточка не маленького, но уж против них, признаться, мелковат уродился: на голову выше хлопцы те оказались, да и в плечах маленько пошире... Да-а, думаю, брат Алексей, пропал ты ни за грош: слопают ведь в обед, ещё и добавки попросят...

Как же, соображаю лихорадочно, ребятам этим втолковать-то, что ни вкуса, ни навара во мне? И тут вдруг слышу - один говорит другому: чего, мол, делать с ним будем-то? А ничего, отвечает тот, отведём к нашим - там пусть и решают... То есть, сказали-то они всё это, понятное дело, на своём аборигенском - "тумба-юмба-матумба" - да только я их так же ясно уразумел, как если б мы со старпомом Зубковым в кают-компании беседу задушевную вели...

Ну, и повели меня, значит, под конвоем в племя тамошнее; расспросили подробно - кто таков, откуда и зачем, не причиню ли зла какого народцу ихнему мирному... В общем, славные ребята оказались; вот только в каменном веке задержались чуток: охотой жили, собирательством, рыбку в местной речушке удили...

Словом, пожил я там недельку, оклемался, силёнок поднакопил... А потом к шаману местному подхожу - Вирунгой его звали, как сейчас помню; молодой такой мужичок был, чуть постарше меня, наверное. Слушай, говорю ему, мил человек, вот ты в делах колдовских соображаешь малость... Будь уж так любезен, подскажи: а как бы мне побыстрей к другим белым людям выйти? Хорошо у вас здесь, конечно, а всё ж не моё это, не родное - точно птичка в клетке томлюсь-скучаю...

Зыркнул он на меня тогда молча глазищами своими огненными... да как затрясётся, запляшет: руками воздух рубит, в горле слова бессвязные клокочут, чуть пена изо рта не идёт - я аж от страха попятился, так жутко мне стало вдруг! А шаман тут успокоился неожиданно, и на юго-запад пальцем ткнул: туда, Белый-Человек-Из-Леса, мол, иди, да никуда не сворачивай; когда увидишь солнце шесть раз, своих повстречаешь... Поблагодарил я его тогда, жителям всем туземных за хлеб-соль "спасибо" сердечное сказал, да и побрёл себе помаленьку...

Как в воду глядел чародей: гляжу - утром шестого дня "джип" по грунтовке пылит, двое англичан-журналистов там сидели... Братцы, обращаюсь к ним, а сделайте доброе дело - подбросьте до Могадишо моряка русского! Да мы бы, смеются, с радостью, вот только бензина навряд ли хватит, да и не по пути чуточку; а вот если в Кигали тебе зачем надо - быстрее ветра домчим... А что ж, интересуюсь, за порт-то такой? Вроде, географию прибрежную назубок всю знаю, а о подобном и не слыхивал... А они пуще прежнего заливаются: крепко ж ты, матрос, в таверне своей накачался! Садись, парень, поехали - столица Руанды это, самое сердце Африки почти что... Вот тут-то у меня волосы дыбом и встали: ёлки-палки, да это ж, считай, тыщи две километров от берегов сомалийских!

Прям до посольства нашего они меня довезли... А ещё через месяц порог родной квартиры переступал - ну, тут крики радостные, конечно, слёзы, объятия: меня уж и живым-то увидеть никто не ждал...

Мало-помалу, вошла жизнь моя в привычную колею. Вот только академики разные замучили - чуть ли не каждый день анализы, извиняюсь, сдавать заставляли, да проводами всякими с датчиками обматываться... Отстали потом, в конце концов, а напоследок-то и говорят: вот, вроде, не псих ты, и обсказываешь всё складно; а только всё равно непонятно нам - какая хоть такая сила тебя за тридевять земель уволокла? Да чёрт её знает, улыбаюсь в ответ, и сам бы дорого заплатил, чтоб узнать...

А Лизавету-голубоглазку через все невзгоды пронёс-сохранил я, любимой игрушкой дочерей со временем стала; скоро уж, наверное, и внучата нянчиться с ней будут... Сколько лет-то прошло, а девчушка наша заморская всё на одной поре, как новенькая держится: ни царапинки на ней, ни вмятинки за все эти годики... Вот такая вот, ребятки, история вышла...

.................................

...Перед Убанги стояла его ровесница - худенькая белокурая девочка, одетая в лёгенькое жёлтое платье. Мелко дрожа, она держала над головой небольшой солнечный зонтик, внимательно изучая своими синими как небо глазами маленького чернокожего незнакомца.

- Скажи, а разве в Африке бывает снег? - удивлённо спросила Белая-Девочка-Из-Леса, кожа которой походила цветом на загустевший млечный сок гевеи.

- Я не знаю, что такое снег, - растерянно покачал головой Убанги. - И где находится Африка, тоже не знаю... Меня зовут Убанги Нгами-Нгами, я живу возле реки Рукарара, где водится сонная рыба латимерия, которая любит есть личинок термитов. Мой отец и дед тоже живут возле Рукарара. И мой прадед жил там же, и дед прадеда, и прадед прапрадеда...

- Меня зовут Луиза Пуатье, я живу во Франции, а сюда прилетела на каникулы, чтобы посмотреть как работает мой папа, - ответила девочка.

- Твой отец - Моряк-Советского-Торгового-Флота-Алексей-Чистоходов? - догадался Убанги, вспоминая недавний рассказ Вирунги.

- Нет, его имя - Жан-Пьер Пуатье, он профессор зоологии Марсельского университета. Сейчас папа наблюдает за поведением слонов и жирафов в Кенийском национальном заповеднике Масаи-Мара... Сначала я гуляла около нашего дома в Магади, а потом ударила молния, и пошёл снег...

- Скажи, Луиза, а что такое снег? - нерешительно спросил Убанги.

- Снег похож на белых холодных мух... Они такие же назойливо-приставучие, как и гадкие мухи цеце, только выглядят более крупными, и кусают гораздо больней... Убанги, а ты не знаешь, как мне поскорее вернуться домой в Магади?

- Нет, это знает только Вирунга... Мы спросим его, куда надо идти, и я пойду вместе с тобой. Ты - маленькая девочка, и легко можешь заблудиться в лесу. А ещё там есть злые голодные звери. Женщины, которые живут возле Рукарара, никогда не ходят в лес одни, без мужчин...

- Спасибо, Убанги! Когда мы вернёмся в Магади, я обязательно расскажу папе о том, какой ты замечательный африканский мальчик... - просияла Луиза, и в её синих как небо глазах отразилась ослепительно-белозубая улыбка чернокожего мальчугана...

© Copyright Панков Роман Борисович (rp4@rambler.ru) Размещен: 25/07/2006, изменен: 17/02/2009. 16k. Статистика. Рассказ: Проза Иллюстрации/приложения: 1 шт.
Аннотация: - Кожа этого существа походила цветом на загустевший млечный сок гевеи, а из впалых щёк и тонкого горла росли чёрные косматые волосы... Он всё время повторял своё длинное, странное имя: "Моряк-Советского-Торгового-Флота-Алексей-Чистоходов"... Но мы прозвали его по-другому: "Белый-Человек-Из-Леса"...

Панков Роман Борисович: другие произведения.

Второй снег