Аннотация: - Тише, товарищи, "второй" вышел в эфир... ждите самолёт с грузом... заход на точку - сегодня в полночь... костры развести за десять минут до указанного срока... сразу же подтвердить получение срочной шифровкой... конец связи...
Панков Роман Борисович
Партизанская баллада
В землянке было сильно накурено. Сбившись в одну большую тёплую кучу, партизаны отсыпались после изнурительного ночного рейда по ближним тылам фашистов. Обжигаясь крепким трофейным кофе, бодрствовал только дед Лукьян, и Олеся, выключив рацию, подсела поближе к словоохотливому дедку.
- Деда, а товарищ Сталин - он ведь из рабочих, верно?
Подув на жестяную дымящуюся кружку, Лукьян немного помолчал.
- Верно, внученька... Из рабочих он, товарищ Сталин-то...
- А товарищ Ленин - он тоже, да?
- И товарищ Ленин из них же, чистая правда... Нашенский он, Владимир Ильич...
- Дедушка, ну а товарищи Маркс с Энгельсом - и они, получается?
- Ну а энти, внуч, и подавно пролетарской закалки... От них-то всё и пошло, вон ведь как выходит... Бывало, попишут себе маленько про тяжкий труд людской, да и бегом скорее поработать... Мастеровые мужики, крепкие - по бороде да фигуре сразу-то видать... До станков, надо сказать, дюже охочие были, а могли иной раз и в забой спуститься, и лямку бурлацкую потянуть... Крепко их за такое дело простой народ уважал, так-то вот...
Зябко кутаясь в огромную солдатскую шинель, Олеся прислонилась к холодной стене землянки, и устало закрыла глаза. До войны она, подобно большинству советских девушек, хотела пойти учиться на киноактрису, чтобы стать как Любовь Орлова, но её мечтам так и не суждено было сбыться. Окончив трёхмесячные курсы радистов, младший сержант Загоруйко была направлена в партизанский отряд имени Парижской Коммуны.
Стремительно ворвавшийся в землянку здоровяк Иван Подкова бросил на гвоздь свой ППШ, яростно рванул пуговицы заштопанной телогрейки, и со злостью швырнул в угол видавший виды потёртый картуз.
- Совсем озверели немцы... До карстовых пещер добрались, сволочи... Вроде как забава у них - сталактиты автоматами сшибать, по пьянке... Сталагмиты ведь не трогают, гады... Эх, кабы не в дозоре я был, весь магазин разрядил бы в них, проклятых... И когда ж только эта окаянная война кончится?
- Да весной сорок пятого, не раньше, - хрипло отозвался спросонья смуглый молдаванин Михай Кодряну. - Вот как побьём фрицев, к виноградникам тотчас же вернусь... Олеся, ненаглядная, а поедешь тогда со мной в Кишинёв?
Не открывая глаз, радистка отряда слабо улыбнулась.
- Какой ты, однако, быстрый, Михай... А вот меня уже, между прочим, Гуладзе в Тбилиси звал... Трофимов в Тамбов приглашал тоже... Прямо-таки не знаю, что и делать...
Надев наушники, она в очередной раз щёлкнула тумблером, и вдруг сразу посерьёзнела.
- Тише, товарищи, "второй" вышел в эфир... ждите самолёт с грузом... заход на точку - сегодня в полночь... костры развести за десять минут до указанного срока... сразу же подтвердить получение срочной шифровкой... конец связи...
Покачав на прощанье крыльями, железная птица медленно растворилась в промозглой мгле ночного осеннего неба, и только приглушённый затихающий шум мотора ещё какое-то время напоминал о её недавнем присутствии. Тёмный силуэт парашюта плавно приблизился к земле, гулкий удар возвестил о прибытии обещанных командованием посылок, которых партизаны с нетерпением ждали уже третью неделю.
Ранним утром внушительных размеров контейнер был с трудом установлен посередине широкой лесной поляны, служившей бойцам одновременно плацем, столовой, и местом задушевных бесед в редкие минуты отдыха. Сбив прикладом фанерную крышку ящика, Подкова бережно извлёк на свет первый подарок. Им оказался огромный медный кальян, аккуратно упакованный в серую обёрточную бумагу.
- На память дорогому бойцу - от пионеров и школьников Сталинского района столицы, - взволнованно объяснил Иван, прочитав написанную синим химическим карандашом записку.
Дед Лукьян наугад вытащил тяжёлый прямоугольный свёрток, в котором находилось подарочное издание двухтомника "Войны и мира".
- Вон ведь как... - радостно ахнув, пробормотал смущённый дедок. - Эх, кабы мне грамотёнки хоть самую малость, я бы энту книжечку до самых корочек зачитал, братцы мои, как на духу говорю вам...
Все весело рассмеялись, прекрасно помня о том, что даже под текстом партизанской присяги неграмотный Лукьян умудрился сослепу рядом с фамилией Кодряну черкануть заменяющий подпись крестик.
Самому же Михаю досталось пропахшее нафталином чучело совы-альбиноса, Олесе преподнесли шоколадного цвета статуэтку спящего негритёнка. Реваз Гуладзе и Захар Трофимов, после долгих споров, согласились по-братски поделить ажурные металлические щипцы для завивки усов, и сверкающий позолотой набор ёлочных стеклянных шаров.
...Через два дня в отряде неожиданно появился высокопоставленный немецкий чин. Разумеется, злейший враг партизан, гаулейтер Полесья генерал Клаус фон Краузе оказался в багряном осеннем лесу явно не по своей воле. Просто однажды утром, минуя изумлённую охрану, в его кабинет быстро вошли верзила-унтер, дедок-фельдфебель, и смуглый молодой обер-лейтенант. Пробыв там совсем немного, они вскоре так же стремительно вышли с большим шевелящимся мешком и, забросив ценный трофей на заднее сиденье "Мерседеса", спокойно отъехали от украшенного свастикой двухэтажного здания немецкой комендатуры.
В ожидании скорой отправки за линию фронта, диковинный фриц сразу же стал объектом всевозможных насмешек и, без сомнения, внёс определённое разнообразие в монотонную напряжённую партизанскую жизнь. Оставаясь под круглосуточным вооружённым присмотром, бывший закадычный друг Геринга, обладатель шикарной коллекции собранных по всей Европе картин теперь уныло чистил картошку, и с ненавистью зубрил выдержки из Полевого Устава РККА.
- Ты, милок, шкурочку-то потоньше, что ли, гони, а то не дело энто - такие вот ошмётки отшвыривать... - заботливо втолковывал жирному очкастому фашисту дед Лукьян. - Небось, у себя там, в Пруссии, всё ладненько-аккуратненько подгоняешь? Ну, тогда и тут, стало быть, не балуй! Уж я вашего брата, германца, ещё в Первую Мировую распознал, вон ведь как... Довелось маленько вшей в окопах подкормить, там-то и подпортил гляделки свои газами всякими дьявольскими... А вот скажи-ка мне, мил человек, чего боец любой армии должон опосля большой оправки сотворить?
- Такой положений... не есть... ни в один пункт устав... - запинаясь и коверкая слова, решительно возразил вспотевший от работы по кухне немец.
- Эх ты, солдатик, аника-воин... Тебе б только с кастрюлями сражаться, да с половниками воевать... До больших звёзд, вишь, дослужился, а энтого важнейшего дела-то и не разумеешь... Опосля оправки по-большому, боец должон немедля обтереть оправлялку, да шибче напялить портки, - хитро сощурившись, весело парировал никогда не унывающий дедок.
- Прямо так и запишите: нет у меня в отряде такого героя... Потому как все у нас - герои! О каждом придётся тогда отдельную статью сочинять, товарищ фронтовой корреспондент...
Моложавый капитан внимательно пометил в маленьком зелёном блокноте слова партизанского командира, и с намёком побарабанил пальцами по кожаному потрескавшемуся футляру выданной в штабе округа "лейки".
- Ну, тогда хоть разрешите запечатлеть, для истории...
- А вот это уже совсем другое дело! Как, говорите, газета ваша называется?
- "Фронтовая правда"...
- Вы уж тогда, что ли, хоть один номерок передайте, через "второго"...
- Есть, передать номерок! - шутливо козырнул военкор и, уже безо всякой тени улыбки, серьёзно добавил: - Каждому бойцу сделаем по экземпляру. И ещё - домой отошлём, честное армейское...
Выстроившись всё на той же широкой солнечной полянке, партизаны замерли, терпеливо ожидая щелчка чёрно-серебристого аппарата.
- Внимание, товарищи, улыбнитесь! Сейчас буду снимать...
- Лукьян, а Лукьян... Ты тута, не?..
Держа за спиной чугунную сковородку, Лукьяниха ладонью прикрывала от солнца глаза, выискивая в группе солдат своего непутёвого мужа.
- Ах, ты, егарма старая... Небось, уже и про бутыль пронюхала... - оторопело прошептал дедок, спешно ретируясь за спины удивлённых товарищей.
- А-а, вот ты иде, поганец! Вчерась под дубом самогонку прикопала, дык и нетути её тама! Вылакать, поди, успел? Ну, тады держись, ирод!..
Вот так они и вошли в историю: улыбающийся командир, держащиеся от смеха за живот партизаны, рысью убегающий за косогор дед Лукьян, и высоко поднимающая над головой тяжёлую сковороду Лукьяниха...
А где-то вдалеке, словно запоздалый весенний гром, громыхало гулкими раскатами эхо артиллерийской канонады. Шёл второй год войны...