Аннотация: Три маленьких творений, объединённых лишь общностью бредового сознания
Разум и Чувства.
Больно! Как больно! Я знал, чем это кончится, всегда знал! И всё равно пошёл на это! Как всегда! Глупец! Дурак!.... ''Ну что, успокоился?'' исчезни! ''Что?! Ты гонишь меня?! Можно подумать ты это можешь...'' замолчи! '' А ты не слушай...'' Ррррррр!...
Я вздрогнул и оглянулся. За спиной никого не было. Как всегда. А я как обычно зарычал на свой внутренний голос. В буквальном смысле. Он живёт своей собственной жизнью и имеет своё собственное мнение по любому поводу. Иногда он ведёт себя мирно и даже радостно: поддерживает меня, успокаивает. Но он не упускает момента, и добить меня в трудную минуту. Вот как сейчас. На моём теле нет повреждений, но я испытываю мучительную боль практически во всём теле. Что бы устранить боль нужно узнать её причину и устранить её. Но я не могу этого сделать. Я знаю причину, но не могу и не хочу её устранять! Эта причина, - чувства.
Однажды я понял, что нуждаюсь в чистом Разуме. А потом узнал, что ему тяжело с чувствами. Я никогда не был очень чувствительным, порой я бывал просто злым, бессердечным, но потом пришло время, когда я уже не мог себе этого позволить. Обстоятельства жизни переменились, мой дух устал, но привычка осталась. Привычка не чувствовать. А потом пришло это.... Боль. Нестерпимая боль, разрывающая дух и давящая на тело. Я... в начале я не знал, что происходит, что вызывает эту боль. А потом я понял. Я был Разумен, а потому мне не составило большого труда проследить причинно-следственную связь между этими приступами и эпизодами из моей жизни предшествующими им. А несколько опытов подтвердили мои догадки.... Радость... вот за что платил я болью. Всякий раз, когда мне доводилось искренне радоваться, сразу после этого приходила боль. И чем сильнее, дольше и искреннее была радость, тем сильнее, безжалостнее и неотвратимее была расплата. Сколько раз я пытался это преодолеть. Сколько раз пытался заглушить уже зарождающуюся боль. Но ей было всё равно, и мне даже стало казаться, что она считает меня своей собственностью и своим сыном и даже пытается защитить меня таким странным способом. И я даже знал, от чего, и не смел, обвинять её. Со временем я свыкся с ней, а какая-то часть меня даже привязалась к ней. Бывало, что я даже ощущал её тёплое, обжигающее и колючее дыхание и прикосновение, тогда я ощущал себя то ли маленьким мальчиком рядом с пугающей, опасной, но заботливой и странно нежной женщиной, то ли как безвольный слуга на том же месте и с тем же ко мне отношением. Странно, но мне всегда в такие моменты было спокойно и хорошо. Я всегда отличался сочетанием таких разных нужд, как повелевать и исполнять приказы. Первую нужду удовлетворяла реальность, а вторую, порой более сильную и насущную, удовлетворяла именно эта боль, а точнее те моменты, когда она берегла меня не приступами, а возможностью приютиться у её ног. Она всегда была в роскошном платье, очень красивая и непостижимо родная и тёплая, нежная и заботливая. Она сидела на небольшом, инкрустированном стуле в абсолютно пустой комнате. Каким образом я мог видеть себя и её в темноте без единого источника света, я не знал и это было совершенно не важно. В такое время мой внутренний голос растворялся во мне без остатка, и разум мой был чист, и я становился, един с самим собой, без каких-либо разногласий с Вечностью...
Я есть...
Он чувствует боль, на руках его кровь, он убегает вдаль,
но там его никто не ждёт. Не ждёт, значит он один,
рядом нет никого. Не ждёт... значит нет пути... для себя самого. Ты есть, я знаю. Просто будь...
Я не знаю, где нашёл эти строчки, я знаю одно, - когда ветер принёс мне старый листок со странными словами, мой мир потерял покой. Мой мир был именно моим и не чьим больше, - я создавал его по крупицам, отшлифовывая его раз за разом, я тратил на это много сил, а когда закончил, то почувствовал ни с чем не сравнимое чувство законченности, удовлетворения, душевного покоя. А когда я прочёл эти строки... теперь в моём мире дует серый ветер, и солнце не поднималось с тех пор из-за горизонта. Теперь я хожу по серой, растрескавшейся земле родного мира, который хоть и остался мне родным и приветливым, но кажется таковым уже только мне.
Однажды я потерял этот лист и забыл эти слова, и мой мир стал светлее. Вскоре в нём появился новый житель, а потом стали наведываться гости-создания из других миров, и всё вошло в прежнее русло и даже лучше прежнего.
Потом мой ветер принёс мне эти слова вновь, и я едва не рухнул вместе с моим миром в пропасть, - это было слишком страшным ударом, и я стал беспокоиться за свой разум...
****
Последнее время жизнь кажется мне не такой уж и противной штукой! Удивительно, но я даже почти не мечтаю об умиротворяющем одиночестве! Только вот с воображением и фантазией последнее время что-то туговато, но я надеюсь, что это временно, - у всех людей бывают застои. Правда я всегда считал надежду глупым чувством, но сейчас мне приходится допускать её, - иначе мне придётся искать другие способы разгрузить мой разум, а он у меня страсть какой капризный, и ужас какой непробиваемый. Я даже иногда жалею, что он не поддаётся гипнозу и вообще, какому бы то ни было воздействие, - какое ни какое, а было бы развлечение!
У меня сегодня был выходной, и коротать вечерок я буду с помощью газеты. Осталось только выбрать жертву, то есть скромное печатное издание, которое подвергнется беспощадной эксплуатации. Наконец, жертва была определена, и я открыл любопытнейший для меня раздел, - письма читателей без какой либо цели, кроме как поделиться своими мыслями-криками души. Я наслаждался, или раздражался теми или иными словами, пока мой взгляд не наткнулся на очередное послание. С моего лица пропала улыбка и я замер, как будто увидел то, что людям видеть не положено. Я уже видел то, что подходило под это определение, но тогда я чувствовал бесконечное спокойствие и невероятный комфорт. Сейчас же я испытал нечто похожее на страх, и словно меня залили камнем, не давая не единого шанса пошевелиться, или даже подумать. Но зато пришло главное, - пришло понимание того, что случилось с моим воображением и моим миром. А раз пришло понимание, значит, я смогу это преодолеть. Причиной моего душевного удара, окаменения и прояснения стали уже в четвёртый раз мною прочитанные пять с половиной строк, подписанных словом ''Таньян''
Он чувствует боль, на руках его
кровь, он убегает вдаль, но там его никто
не ждёт. Не ждёт, значит он один, рядом
нет никого. Не ждёт... значит нет пути...
для себя самого. Ты есть, я знаю. Про-
сто будь... Таньян.
И я лишь позже смог вспомнить, что значит слова, и с трудом, хрипло произнести, словно в ответ тишине: ''Я здесь''.
Узник Барбарой.
Барбарой....Многие слушали страшные рассказы в детстве об этом месте, но никто не мечтал побывать в нём. Точнее побывать мечтали многие, - в том романтичном месте, которое описывалось в сказках. Никто из них никогда не видел настоящего Барбарой. Никто из них не видел серых древних стен, которые помнили другие времена, которые прожили тысячи лет, и не собирались выдавать свои тайны.
Мне было двенадцать, и я хотел приключений. Проезжий охотник сказал, что побывал там, и даже имел неосторожность сказать, где оно находится. Точнее он лишь намекнул, а я всегда был сообразительным мальчуганом. Это только потом я узнал, что быть сообразительным порой очень плохо, а тогда я просто дрожал от нетерпения и предвкушения. Когда родители уехали в город на пару дней, я понёсся к зовущим меня тайнам. Родителей я больше никогда не видел. Что было, когда я нашёл дорогу в Барбарой, я не помню. Остались только обрывки образов: рычание, монстры, визг, чьи-то лапы и когти. Ужас пробирающий насквозь, от которого можно было умереть, и стены, стены, стены.... Потом были только стены. Стены, ручеёк воды стекающей по зелёной от водорослей стене, что-то странное, что мне бросали, чтобы я не умер от голода. Зачем меня держали там? Почему не убили? Я так и не понял, да это было и не важно. Я потерял всякую надежду, - она умерла, как водится последней, когда уже не осталось никаких других чувств. Мысли тоже ушли однажды. Чтобы не сойти с ума, я читал заученные дома, стихи, песни, и даже разыгрывал сценки из своей прежней жизни, - всё, - только чтобы сохранить разум. Стать безмозглым, кровожадным монстром, - вот чего я боялся больше всего.
Эта ночь ничем не отличалась от всех прочих. Я давно перешёл на ночной образ жизни, привычный для жителей Барбарой, и мог иногда слышать их. Я почти никогда не понимал, о чём они говорили, но и это помогало мне хоть как-то занять свой разум. Я впитывал всё что слышал, и пытался составить более менее целостную картину этого мира. К тому же это помогало хоть как-то следить за временем. По моим расчетам прошло около шестнадцати лет. Но эта ночь была особенной, - в ней было какое-то оживление, беспокойство. Я забеспокоился сразу после заката. Кто-то приехал просить защиты у Барбарой, и это было хоть и обычно, но как-то опасливо. Атмосфера опасных забав словно натянулась, хоть и совсем немного. Возможно, только мне это и открылось, или остальные просто делали вид, что ничего не замечают. Из-за постоянных сумерек, я стал лучше видеть в темноте, но едва не ослеп, когда однажды в мою тюрьму случайно проскользнул солнечный луч. Мой слух также обострился, и я уже мог спокойно слушать то, что происходит снаружи, да и никто не считал нужным что-то скрывать от слабого узника.
Время подходило к полуночи, когда кто-то попросил открыть ворота. Просто попросил, просто вошёл, - ничего особенного, если забыть о том, где мы находились. Пришелец говорил тихо, и я почти ничего не разобрал, - только понял, что он хотел, чтобы Барбарой перестали охранять того, кто приехал раньше. Напрасно, - Барбарой не выдавали тех, кто им платил, и тех, кто был под теме же знамёнами. Потом он попросил битвы, чтобы просто, выяснить силой, кто заберёт пришедшего раньше. Но бой не состоялся, - я не понял, что произошло, но поднялся страшный крик, ужасная неразбериха и паника. Впрочем, здешние жители были не из пугливых, и всё относительно быстро успокоилось. Ощущение напряжённости пропало, но ненадолго. Уже спустя около двух недель, - ничтожный срок для моего нового дома, - я почувствовал что- то вроде холодного ветра, скользнувшего по спине, и невольно поёжился. Я уже давно научился доверять своим ощущениям в этом странном месте. Этой ночью я ни на минуту не расслабился, и даже боялся моргать лишний раз. И всё-таки я пропустил время взрыва. Тяжёлые двери не выдержали невероятного удара, и обрушились на своих же хозяев. Потом раздалось ещё несколько взрывов, и всё закрутилось в безумном вихре. Я был надёжно защищён стенами своей тюрьмы, и впервые отметил некоторую полезность несвободы. Когда, наконец, всё стихло, я ощутил некоторую растерянность. Как бы ни прискорбно было моё существование, я свыкся с ним, и сейчас весьма призрачно представлял себе жизнь вне этих стен. Я тихо сидел без движений, ни о чем не думая, когда скрип на короткой лестнице заставил меня вскочить и тут же присесть, выжидательно уставившись на дверь. Странный гость дёрнул ручку, она не поддалась, произошла заминка, а потом звук выстрела и падения тяжёлого замка. Прошло ещё мгновение и я, вскрикнув от боли в глазах, прикрыл их рукой от хлынувшего света. Я опустился на пол и прислушался, но ничего не услышал. Прошли мучительно долгие секунды, прежде чем я различил растерянный шёпот.
-Человек? - спросил скорее у себя голос, и я различил осторожные шаги. Через пару секунд я вздрогнул от лёгкого прикосновения, потом услышал, как закрылась дверь, и новый голос.
-Что это?!
-Это человек, Саймонс, человек, - ответил тихий, какой-то напуганный и почти плачущий голос. Только тут я понял, чем отличались эти два голоса, - тот, что был первым - был женским, а второй - мужским.
На какое-то время оба голоса замолкли, и я невольно напрягся - если это охотники, а, скорее всего так оно и есть, то, вряд ли поверят, что в самом центре Барбарой, в логове мутантов и чудовищ пособников вампиров, будет жить человек, пусть даже и не по своей воле. Дверь была уже закрыта, и свет не бил в глаза. Я медленно убрал руку, и поднял глаза на тех, кто сейчас держал мою судьбу в своих руках. Передо мной стояла девушка. Она смотрела на меня с болью и сочувствием, и в её глазах стояли слёзы. За её спиной стоял юноша, который смотрел на меня с откровенным подозрением. Я попытался подняться, но ноги подвели меня, и я сел на пол. Юноша, наконец, понял, что я вряд ли представляю опасность, и являюсь человеком, и помог мне подняться. Девушка, дрожащей рукой, достала какую-то плотную ткань, и завязала мне глаза, чтобы я не ослеп, когда мы выйдем на свет.
Они и впрямь оказались охотниками. Через несколько дней я смог смотреть на солнце, хотя уже никогда не испытывал в нём потребности, и всегда предпочитал сумерки. Мои спасители покинули меня сразу, после того как я вернулся в свой старый дом, и моей жизни уже ничего не угрожало. Как ни странно, я довольно быстро забыл их, и не испытывал чувства благодарности. Способность чувствовать ко мне так и не вернулась. Наш дом оказался давно заброшен, но свободен. Я ещё помнил, как помогал родителям работать на земле, к тому же давно был не притязательным в еде, так что довольно сносно стал жить своим маленьким хозяйством. Когда я окончательно окреп, первое, что я сделал, это пошёл посмотреть на Барбарой. Меня встретили одинокие, холодные руины. Странно, но я почувствовал жалость к этому месту. Оно никогда не было зло ко мне, оно давало мне приют и защиту, и я чувствовал, что потерял что-то родное, когда разрушились эти стены. Здесь уже никто не найдёт приют, и не станет искать защиты. Разве что уцелели немногочисленные подземные комнаты, но в них ещё не скоро появится жизнь, подобная той, что была. История существования Барбарой, насчитывавшая более пяти тысяч лет, оборвалась.
Через неделю я отправился обратно. Примерно в двух днях пути от дома, я увидел в лесу на земле небольшое человекоподобное существо. Земля рядом с крылатым созданием была не аккуратно взрыта. Когда я приблизился, существо испуганно и зло заверещало, но на большее ему не хватило сил. Я поднял глаза и прищурился от яркого солнца, - всё было понятно, - годы в Барбарой не прошли в пустую, - ночной житель не успел спрятаться, и его свалила полуденная жара. Он погибнет, если его не похоронить. К изумлению создания, я не замахнулся на него ножом, и не свернул ему шею. Я наклонился и, продолжив начатую им работу примерно через час закопал малыша оставив не засыпанным только лицо. Немного передохнув, я поднялся с земли и пошёл дальше. Я и сам не понял, зачем сделал это, но я почему-то не смог позволить ему умереть, - что-то вроде чувства родства с этими созданиями давно и окончательно поселилось на задворках моей иссохшей души.
Спустя два дня я уже спускался к своему дому. К моему удивлению и растерянности меня ждали. На пороге несмело, и чуть агрессивно переминался с ноги на ногу тот самый малыш, которого я спас пару дней назад. Приглядевшись, я заметил ещё двух созданий, которые могли бы найти приют в Барбарой. Как ни странно, но я даже вполне натурально улыбнулся, - похоже, теперь моя очередь принимать гостей.