Я пишу эту заметку в состоянии легкого потрясения 29-го ноября 2002 года, на утро после Дня Благодарения. Истинное лицо Хенрика Петерсена, моего троюродного кузена in law, наконец предстало передо мной. Знакомы мы с ним давно, лет пятнадцать, но... как-то пунктиром: вижу я кузена Рика два-три раза в году - на еврейские Новый год и Пасху у тетушки моего мужа, изредка ещё и на Thanksgiving, уже в доме Рика.
Этот седовласый, подтянутый господин шестидесяти пяти лет, в моих глазах архетип датчанина. Если вы не бывали в Дании, то просто вообразите "типичного" скандинава и чуть-чуть скруглите углы. И, пожалуйста, никаких ассоциаций с Гамлетом.
Рик, естественно, виделся мне белой вороной в кругу нашей американской родни, потому как не еврей, датских корней. После его неожиданного рассказа - как гром в этот тишайший день Америки - пятый пункт отступил на задний план.
Рик научил нас принимать скуку Thanksgiving’а. На его столе в этот праздник нет вина, всё внимание уделяется еде, именно ей, в первую очередь, а не братьям-индейцам, настаивает он, возносятся наши благодарения. Скука эта торжественная. Древний ритуал смиренного признания нашей зависимости от природы. Затем, на десерт (известно какой) сантименты уже обращаются к культуре, истории.
Так вот, в не слишком оживленной нашей с ним застольной беседе чисто случайно выясняется, что этот старший вице-президент Америкэн Экспресс с Мэдисон-авеню (мультимиллионер, не иначе), вышедший на пенсию десять лет назад - преждевременно и исключительно по собственному желанию (очень сильному желанию жить разнообразнее, нежели позволяла ему служба), в один прекрасный день выходит из шикарного подъезда своего невзрачного билдинга в сорок, кажется, этажей, на Upper East Side и идет себе пешком весь путь до восточной оконечности Лонг-Айленда. Идет не от возрастной рассеянности, а с осознанным намерением - идти и дойти. Получается, 137 миль плюс вверх по лестнице, ведущей на обзорную площадку известного маяка на мысу Монток. Стало быть, около 220 км.
Шел Рик пять дней, в среднем, по 45 км в день, ночевал в мотелях или в гостиницах разряда В&В (Bed and Breakfast).
Что это - персональный марш протеста против автомобильной цивилизации? Если и так, то на бессознательном уровне, как я поняла, когда, уединившись с Риком для разговора по душам - отродясь охваченным страстью к пешему ходу - на свой вопрос о мотивах его столь длинных прогулок не на лоне природы, а по пересеченной местности метрополиса и вообще населёнки (чем только не пересеченной!), получила ответ:
"Я просто люблю ходить. Это часть моего существа, я не мыслю жизни без ходьбы. Мальчишкой стремился догнать и перегнать любого быстро идущего прохожего. А сейчас мне стало интересно ходить не столько быстро, сколько далеко. Вот вы, Лили, говорите: чем только не пересеченная местность! Но чем именно - это меня и интересует, все эти перемены, происходящие с местами, где люди живут. Когда я долго иду, я себя замечательно чувствую, я начинаю думать, размышлять так, как не могу, сидя дома, не говоря о машине. Её я не отвергаю, я ею пользуюсь, когда нельзя без неё. А когда могу, иду пешком. Манхэттен исходил вдоль и поперек. Здесь я передвигаюсь практически только пешком, здесь это возможно, в отличие от подавляющего большинства американских городов, New York is a walking city".
Это понятие - город, по которому можно ходить, вернее, город, по которому имеет смысл ходить - обрело смысл только во второй половине ХХ века; иных городов на земле и не было, пока их не породили конвейер Форда + американская демократия (родители автомобильной цивилизации, если приглядеться).
Выйдя на пенсию, Рик незамедлительно стал претворять свои давние мечты о новом образе жизни в повседневность и среди разнообразных его занятий (путешествия по Америке и за границу, само собой, включая Антарктиду; изучение испанского языка в полевых условиях где-то на экваторе; игра в любительских спектаклях, семинары по насущным мировым проблемам, словом, джентельменский набор миллионера-пенсионера интеллигентского разлива) пешие прогулки явно не на последнем месте.
Настал момент, когда любовь к пешему ходу (воспетая Цветаевой, если не забыли, в "Оде пешему ходу") у Рика достигла поистине цветаевской "безмерности в мире мер": за последние два года, кроме двухсоткилометрового похода на Монток, он совершил ещё несколько long distance walks.
Он обошел по периметру весь остров Манхэттен, считай, 32 мили (51 км). Чтобы уложиться за день, шел до ночи; слава Богу, освещения хватало, да и ночная жизнь представляла интерес.
А в пригородах после захода солнца ни того, ни другого, так что когда он отправился в Вест Пойнт на Гудзоне (туда, где пестуют цвет нашей армии), то на 88 км у него ушло 2 световых дня.
И все остальные походы были при дневном свете: трехдневный по Кейп Коду на 109 км, двухдневный вдоль океанского побережья Нью-Джерси (128 км, а намечалось ровно вдвое, но не повезло: два дня шел под непрерывным проливным дождем, пришлось вернуться с середины пути).
Возвращение домой, в зависимости от маршрута, поездом, паромом, автобусом, автомобилем - это допускается по правилам его игры. Разрешается и добраться до начала путешествия не обязательно на "одиннадцатом номере". Но лучше всего выйти из дома на своих двоих, только на них передвигаться и на них же вернуться домой - каждый пораженный страстью к пешему ходу знает (хотя до конца и не понимает) это цельное, незамутненное состояние души и, само собой, тела. Так Рик сходил из дому в Тэрритаун (Таrrytown), 42 км в один конец, с ночевкой в этом старинном городке на Гудзоне.
До Тэрритауна Рик прошвырнулся по Бродвею. Он уверяет, что Бродвей практически не прекращается, Бродвей Нью-Йорка переходит в "бродвеи" городков вдоль Гудзона и тянутся аж до Олбани. Если Рик не совсем точен картографически ("бродвеи" периодически переходят в Albany Оld Post Road - старую почтовую дорогу), то какова образная точность! "Гениальная диагональ Бродвея" (не то Вайль, не то Генис так окрестил Бродвей) в полете воображения Рика добирается до тихой столицы нашего штата.
(Рик, кстати, поэт не только в душе, всю жизнь он пишет - не публикуя, конечно - стихи в жанре исповедальной поэзии. Об этом я знала раньше, но вчера осмелилась выпросить у него несколько виршей, и наше возвращение в электричке домой сопровождалось приглушенной мелодекламацией на инглише.)
В Тэрритаун Рик шел дорогою хрестоматийных контрастов: Центральный Парк, Бродвей на Upper West Side, Гарлем, Вашингтон-хайтс, Ривердейл, Янкерс и прочая чересполосица богатых и бедных поселений. Через богатые пригороды Рику идти скучнее, пешеходов мало. "Suburbia is sterile" - припечатал в свое время незабвенный экс-мэр Нью-Йорка Эдвард Коч, и Рик с ним согласен.
Рик не обходит и те районы, у которых дурная слава (типа Южного Бронкса и пр.), он не боится "преступности", т.к. пришел к заключению, что "преступность" - это та статистика, которая не сказывается на его повседневности. А люди, пришел он к заключению, в этих-то районах самые дружелюбные. Один из критериев оценки - разрешение путнику "воспользоваться ванной комнатой" - не для принятия ванны, разумеется. ("Ванну я уже сегодня принимал!" - сколько ни бился Набоков над точностью словоупотребления, но так и не приучил свою обожаемую Америку пользоваться "сортиром" или "ватерклозетом"...)
Да, бедные, цветные и прочие разные нестерильные - забавны и милы, но и богатые чаще всего довольно симпатичны, находит Рик. (Как, например, он - Хенрик Петерсен - отмечаю я про себя).
И бедные, и богатые не понимают, зачем он идет пешком так далеко.
Бедные просто любопытствуют, а богатые немного настораживаются, когда он проходит мимо их особняков и вилл - если замечают, если есть, кому замечать: улицы пригородов чаще всего безлюдны. Вид пешехода с рюкзаком особенно непривычен, странен на обочине шоссе, Рик что-то из себя этакое излучает, уже не просто пешеходное, а нечто от путника - то есть анахронизм полный. Иной раз и автомобиль остановится, высунется оттуда голова и - вопрос всё тот же: "What are you, guys, doing?"
Но почему "ребята", откуда множественное число? Пора сказать правду: Рик ходит не один, а с Бобом Капланом, своим приятелем и соседом по дому, тоже пенсионером и тоже 65 лет. Вдвоем идти - против течения автомобильной цивилизации - не только легче, но и вознаградительнее, walking совмещается с talking, и, оказывается, такая беседа на ногах получается из тех, к каким всегда стремишься, но редко достигаешь.
Да, почему бы не вдвоем, если тебя не волнует индивидуальный рекорд - например, оплыть вокруг Манхэттена - а просто хочется как следует пройтись, к примеру, вдоль всей береговой линии Манхэттена, пройтись ведь не означает навернуть милей, это значит ещё и делиться впечатлениями, видеть вместе. Дело ведь в связи. Сама ходьба пешком уже связь - человека со средой его обитания, человека с землей, с небом, человека с человеком.
Беседа на ходу, на пешем ходу, хочу я сказать, отличный способ беседовать, по мнению Рика и Боба. По их же мнению, нет более разных людей, чем они - по темпераменту, характеру, вкусам, философским и политическим взглядам. Они совпадают только в одном, настаивает Рик, в любви к ходьбе пешком, которая каким-то непостижимым образом делает их собеседниками, словно созданными друг для друга.
О, загадочная американская душа!
Рик пишет книгу об особенностях того периода жизни, который в Америке стали называть golden years. Если по отношению к чьей-то старости это лишь политкорректность, то случай Рика повеселее. Самое время сообщить, что Рик без всяких скидок self-made man. Он из небогатой и многодетной семьи (четыре сестры, два брата, если кому любопытно), начал работать с тринадцати, обычные американские дела: мальчик на побегушках во время каникул. Но уже в пятнадцать вынужден был пойти работать полный день и заканчивать образование в вечерней школе рабочей молодежи. Колледж ему, по семейным обстоятельствам, не светил. Да и не понадобился.
Если в детстве и юности self-making Рик явно не принадлежал к известной категории golden boy (особенно увлеченно воспетой Скоттом Фитцжеральдом), то сейчас кто он - Хенрик Петерсен - как не golden old boy?!