Камикадзе держал в руках лодкообразный стручок и внимательно его рассматривал. С виду тот был лёгкий и по цвету напоминал банан: явный признак недозрелости. А если его потрясти, то звук был похож на россыпь. И это значило, что Камикадзе расстроенно вздохнул: ростки цикория будут всходить ещё не один день. Сегодня придётся довольствоваться лишь крепким чаем, а им как следует не взбодришься.
Камикадзе устало потёр веки. В мыслях снова пронеслись грандиозные картины этой ночи. Вот он палкой, как следует замахнувшись, откидывает очередного кномлака... Вот он в панике мечется между сараем, баней и проломленной калиткой в надежде, что толпа кругообразных не растопчет его огород... Вот один из них, очевидно самый наглый, своим нелепым ртом поедает его посевы...
Кномлаки в последнее время распоясались - и это факт! Зачастили они к нему, зачастили... Быть может поэтому у Камикадзе даже цикория нормального не растёт?
Он с завистью осмотрел огороды соседей. У них-то цикорий хоть куда. Из такого и плот построить можно, и целую деревню напоить.
Затем он хлопнул как следует калиткой и, покручивая палкой, двинулся в сторону леса.
По пути он кивнул давнему знакомому - Портному.
- Камикадзе, куда? - с театральной громкостью спросил тот.
- К Гоблину. Распоясались его, ух распоясались! Огороды топчут.
Портной деловито кивнул, поправил фрак и уложил свой массивный зад в раскладушку, что стояла на огуречном огороде.
- Что слушаешь? - скорее из вежливости, чем любопытства спросил Камикадзе. Ответ он уже знал.
- Да как обычно - Моцарта и Сальери.
Портной с гордостью похлопал по шикарному медному граммофону, что мёдом переливался на солнце. К этому граммофону неровно дышала вся деревня.
Он сказал напоследок:
- Поосторожней с Гоблином. Дикий он.
***
Гоблин вместе со своей шайкой проживал в зарослях тростника, ивы и сосен. И правда дикий, пронеслось в голове Камикадзе. Гоблин стоял перед ним в окружении свиты. На шее - амулет из шишек и ягод, в глазах - наглость и блеф.
Камикадзе, пока добрался до него, успел ободрать все руки. Свою палку он выбросил и заменил более массивной сосновой.
- Камикадзе, столько лет, столько зим... - начал было он, но его прервали:
- Твои кномлаки распоясались. Огород у меня потоптан, выращенное съедено. Я сам-то чем питаться должен? Калитка разбросана. А ещё цикорий. У него ослаблено корневище, можешь сам посмотреть. Твоих прохиндеев рук дело.
Он внешне бахвалился, стараясь скрыть поступь мурашек и дрожь коленей. Палка грозно рассекала воздух.
Гоблин лукаво улыбнулся:
- Друг ты мой, какие могут быть обвинения?
- Обвинения ты уже услышал, - был дан ему сухой ответ.
Свита, кномлоки, держались в тени, но наготове. Палок они не любили. В особенности сосновых.
- Мои ребята бывают голодные. Ты же знаешь, Камикадзе, друг.
"Какой я тебе друг" чуть не слетело с языка, но Камикадзе сдержался. Лучше не провоцировать. Вместо этого он ответил:
- Палок у меня много, а грядок мало.
И, развернувшись, потопал.
***
Дойдя до пристани, Камикадзе, отдышался. Тут он работал. Полировал поплавки, цепил грузила и рыбачил, а вечером получал плату. Работа не пыльная, нужно только к Стоматологу подойти, отметиться... Он работал тут не всегда. Совсем недавно он был шофёром. И вот в один непрекрасный день он умудрился растерять все четыре колеса. А без них грузовик уже ездить не мог. Именно в тот момент Камикадзе и понял: шофер - не его призвание.
Его призвание - быть рыбаком!
И Камикадзе полировал поплавки, цепил грузила и рыбачил до самого вечера. А вечером, когда солнце скатилось чуть ли не в пропасть, пошёл домой.
***
Вместо дома стоял каркас. Ни окон, ни дверей, ни даже крыши. Кномлоки сняли всё. Кто же ещё? Может быть и ураган прошёл, да только после ураганов и соседние дома страдают...
Да даже посевы цикория повыдёргивали! Вон - только стебли лежат.
Камикадзе до хруста сжал кулаки. Знал же он, что с кномлаками лучше не связываться!
Он стоял возле разгрома до ночи, и только потом пошёл в лес за новыми досками.