Когда умирал великий музыкант, все ловцы Айенара начинали вибрировать синхронно, и рождалась печальная торжественная музыка, провожавшая его в последний путь и на несколько мгновений позволявшая забыть о его уходе - ведь мелодия была проникнута духом ушедшего и создавала иллюзию, что он ещё с нами. А потом музыка сменялась молчанием, и оставалась лишь дыра в безмолвной беседе, которую вовек не закрыть.
Гаррахан, ловец Третьего Западного Дома Вертикального Ветра Айенара, хорошо знал свою партию, быструю, тревожную, но размеренную, будто биение огромного сердца - и, пока длилась музыка, был поглощён ею. Но музыка стихла, и знание обрушилось на него: Каруасибы больше нет. Музыкант рухнул в бездну, и быстрый поток унёс его в мрачные глубины.
Ещё вчера Гаррахану казалось, что Каруасиба - неотъемлемая составная часть Айенара, как воздух и Дом, как еда и музыка. Его присутствие было чудом, но чудом привычным и потому почти незаметным. Но теперь ловец очутился в новом мире, мире без Каруасибы. Музыка Айенара никогда не станет прежней, и нет возврата к былой гармонии.
Впереди у него было несколько встреч, сулящих неизбежную печаль...
- Не увлекайся искаженьями чрезмерно, - пела внутренней речью Хайтико, былая возлюбленная Каруасибы. - Теперь весь Айенар берёт с тебя пример, и следует тебе смирить свой буйный нрав.
- Я не Каруасиба, - отвечал ей Гаррахан, - и никогда я не смогу так дивно музыку хранить от искажений, как это делал он.
- Но можешь ты уменьшить их число. Вторым ты музыкантом был, Каруасиба - первым, но свету с мраком вы подобны с ним. А ныне свет погас, а значит, мраку следует светить теперь.
- Нет, ты меня с ним не равняй - моим Учителем он был и им останется вовек. Ведь это он меня учил, что искаженья в музыку вплетать нам нужно, чтобы смысл она имела.
- Каруасиба?! Но ведь музыка его была для Айенара эталоном чистоты!
- Я тоже думал так, - пропел мысленно Гаррахан, вспоминая свою учёбу...
Когда он впервые увидел Дом Каруасибы, у него перехватило дыхание. Белоснежный, сверкающий отражённым светом, он был прекрасен в своём совершенстве. Его узоры - причудливое переплетение геометрических фигур, повторявшихся во множестве отражений и поворотов. Большое повторяло малое, каждая часть Дома перекликалась с остальными, и все они были симметричны и соразмерны. Глаза Гаррахана заблудились в богатстве узоров, и нескоро он пришёл в себя.
- Должно быть, этот Дом рождает дивную музыку, в которой нет места искажениям, - восхищённо промолвил он.
- Без искажений невозможна жизнь, - возразил Каруасиба, - они питают нас и дают нам силы. Такова природа падшего мира, в котором мы живём.
- Но... это же несправедливо!
- Что ты знаешь о справедливости, Гаррахан? Ты видишь лишь одну сторону стены. Но смотри: Дом держится на двух поверхностях. Так же и музыка: гармония и искажения придают ей форму и динамику. Без гармонии она была бы какофонией, бессмысленным шумом, а без искажений - застывшей в вечности однообразной нотой. Музыка - срединный путь по нити над пропастью, и нет задачи сложнее, чем удержаться на нити, не упав вправо или влево. Если ты начнёшь увлекаться искажениями, ты утратишь ощущение чистоты мелодии и погрязнешь в шуме. Искажения завладеют твоей душой, ты утратишь путь и станешь блуждать во мраке. Ты падёшь так низко, что для тебя было бы лучше встретиться с Тварями - они хотя бы убьют тебя быстро.
- Учитель, а как выглядят Твари? - cпросил Гаррахан.
Затаив дыхание, он ждал ответа, но уста Учителя сковало молчание. Ведь Твари столь кошмарны, что это невозможно выразить словами. Они были пределом искажения, за которым - лишь хаос и ничто. Читать же мысли Каруасибы ученик не смел - использовать внутреннюю речь с тем, кто стоит рядом, считалось среди ловцов неприличным.
- Ты говоришь как истинный хранитель гармонии, - сказал Гаррахан после паузы.
- Не только - я ещё и учу вплетать в неё нотки мрака.
- Ты учишь?!
- Да. Мы можем обрести равновесие, замкнувшись в себе, но тогда рискуем потерять мир. Если ты чрезмерно устремишься к гармонии, твоя музыка станет лишь пресным повторением прошлых тем.
- Но ты никогда не учил меня искать мрак...
- Он сам найдёт тебя - достаточно быть открытым к миру.
Однажды Каруасиба задал грандиозную тему, которая по сложности превышала всё, что музыканты играли ранее. Они начали играть, и нежные переливы звуков внутренней музыки, подобно звонкой весенней капели, сплетались и вливались в общий полноводный поток, и звук ширился, пока музыка не разлилась повсюду, подобно безбрежному океану.
Но тут Гаррахан начал вплетать в симфонию свою тему, отличную от настроя других ловцов. Она рокотала, как волны, перекатывавшие прибрежную гальку. Вой ветра и раскаты грома были в этой теме, дикой и привольной, заставлявшей плясать все члены тела. Некоторые ловцы, смутившись, стали повторять тему Гаррахана, и вот рокот волн нарастал, пока не превратился в беснующийся шторм. Две темы столкнулись, и накал их борьбы сотряс Айенар - но тут Каруасиба одним раскатистым аккордом оборвал музыку. Он встал и пропел внутренней речью:
- Мудры ловцы, и не последний Гаррахан средь них. Но все вы, с Гарраханом вместе, лишь замысел мой ныне исполняли, не ведая того. Печалят искажения меня, но в замысле моём они есть тоже.
Только тогда Гаррахан узрел тёмные глубины гулких басовых нот, таившиеся под океаном нежной мелодии, и постиг мудрость Учителя и собственную роль в Айенаре...
Ловец вышел из Дома и зашагал вверх, вспоминая былое. Вертикальный Ветер то наваливался на него мягкой лапой, то шквалом бил в лицо, замедляя ход. Гордость Гаррахана, особая природа этого места: Ветер заставлял вибрировать Дом, Дом - Гаррахана, и от этого рождалась музыка. Неповторимый стиль ученика Каруасибы - штормовой, шквальный, бьющий по нервам, который сделал его кумиром молодёжи и вторым - а теперь, пожалуй, и первым, музыкантом Айенара.
Лишь одна тревожная нотка впивалась в его сознание - гибель Каруасибы, напоминавшая, что все ловцы смертны. Никто не избег своего часа, но Гаррахан надеялся, что его час наступит нескоро. Хрупкий, будто воздушный, мечтательный Учитель мог свалиться в пропасть от любого порыва ветра. Гаррахан же был неказистым, но крепким и кряжистым, впитавшим в себя искажения, которые давали ему силу и устойчивость. Правда, они же попортили его дом, который был измят, изорван и местами тёмен, но всё ещё способен рождать чудную музыку.
Но тут тревога Гаррахана усилилась, ибо он вспомнил слова Учителя: "Искажения завладеют твоей душой, ты утратишь путь и станешь блуждать во мраке. Ты падёшь так низко, что для тебя было бы лучше встретиться с Тварями". Неужели он так увлёкся мраком, что, сам того не заметив, утратил свой путь? Как определить, не переступил ли он незримую грань, за которой - безвозвратное падение? А, может быть, он переступает её прямо сейчас, допустив в своей душе нотку радости о смерти Учителя? Постепенно его тревога переплавилась в бешеную, лихорадочную энергию, и Гаррахан начал играть.
"Тук-тук-тук-тук..." - ритм, напоминавший мерное колебание земли под ногами великанов, ускорялся, усложнялся, затем вступили басы, затем - вой ветра, врывавшегося в раскрытую форточку, и мягкое шуршание штор, а поверх них ложились сверкающим ледяным покровом чистые звонкие трели, возносившиеся ввысь. Гаррахан старался вложить в музыку всю свою душу, всю боль о судьбе Айенара, раздираемого между двумя крайностями, между светом и тьмой. Вот накатила штормовая волна звуков - и отступила, и обломки унесло в море, но нерушимо стоит маяк со светлым огнём на вершине, указывающий путь одиноким душам, и невозможно заглушить его тихую нежную мелодию. Вот пришла вторая волна, и третья, они становились всё выше...
И вдруг музыкант понял, что перестал контролировать мелодию. Она рокотала и хрипела, словно мрачные чудища восстали из глубин, словно земля начала опрокидываться. Его тело сотрясали конвульсии, он невольно начал подпрыгивать. А потом волна мрака обрушилась на него, Гаррахан заорал от ужаса и очнулся. Нечто непереносимое приближалось к нему. Это была Тварь.
Она была кошмарнее всех фантазий - исполинское бесформенное месиво из тёмных и бледных частей надвигалось на него, колыхаясь. Шевелящиеся розовые щупальца Твари и уродливое утолщение с торчащими из него толстыми волосами заслонили полмира. Ужас парализовал музыканта. Тварь приближалась так быстро, что он не успел приготовиться к смерти и осознать, что его ждёт. Она выбросила отросток, который смёл Дом как пушинку - его обрывки взлетели в небеса. Ударная волна подбросила Гаррахана вверх, но он удержался на поверхности.
Красноватый нарост на поверхности Твари раздвинулся, открыв бездонную чёрную щель, внутри которой шевелилось что-то мерзкое. Яростный рёв сотряс Айенар. Казалось, наступил конец мироздания. В следующий миг гигантский отросток сшиб Гаррахана с поверхности и швырнул в пропасть. Он упал на дно пропасти и попытался встать, но ещё один огромный отросток обрушился на него сверху и раздавил своим весом.
***
- Федь, тут сквозит от рамы. Давай ты окно заклеишь.
- Да, Машунь, завтра заклею, - громко сказал Федя, у которого в наушниках грохотал новый альбом ДДТ.
- Ой, у тебя всегда "завтра". Ты когда окно в последний раз мыл? Тут уже паутина выросла... Аааа!
- Что случилось? - Федя вскочил с дивана, на котором сидел, задрав ноги, пока Маша мыла пол.
- Аааа! Паук! Я их боюсь! Убери его отсюда! - Маша, размахивая рукой, на которую налипла паутина, медленно пятилась. На её красивом, будто кукольном, личике застыли страх и отвращение. Паук, между тем, вовсе не преследовал пугливую девушку, а лежал на полу, перебирая лапками.
- Вот и всё. - Федя ловко раздавил паука ногой, обнял Машу за талию и нежно поцеловал. - Не бойся, краса моя. Пока я с тобой, тебе не страшны никакие твари.
Он аккуратно снял паутину с Машиной руки.
- Смотри-ка, сколько мух прилипло! А паучок неплохо питался.
- Бррр, не хочу о нём говорить. Выкинь эту гадость!
Федя пожал плечами, вспомнив другого паука, которого вчера смыл в ванну. Там паутина была светлая и не такая рваная, как здесь. Но, видать, в ванной насекомых не хватало, и паучок голодал... Федя улыбнулся, снял паутину с пальцев и бросил её в ведро с грязной водой.