1913 год. В крестьянской семье родился сын Иван. Он не был первым ребёнком, но отец Бабкин Александр Иванович радовался появлению этого мальчика
- Спасибо тебе, Павлинушка, за сына! - Благодарил он жену.
Да, пусть не обидятся на меня все дочери мира, но рождению сыновей всегда радовались больше. Это, прежде всего продолжение фамилии, кроме того, сын всемье - наследник дела, которым занимается из поколения в поколение род. Сын - работник!
Бабкин Александр радовался ещё и потому, что в семье из наследников остался один Георгий. Совсем недавно в возрасте шести лет умер Павел. Подкосила его хвороба какая-то, как ни старались, не смогли спасти. Но вот, слава Богу, народился ещё наследник. "Дочери не в счёт: повыскакивают замуж и упорхнут из семьи, а эти при мне останутся, думал Александр, - да мы с Павлинкой не совсем одряхлели, может, удастся сробить ещё парнишку, а может и двух".
Но сынов больше не появилось, народились еще две дочери, и все на этом прибавление в семействе прекратилось.
Бабкины жили, как и все остальные в Деревне, не бедно. Шестеро детей: сыновья - Георгий, Иван, да дочери - Катерина, Прасковья, Дуся и Соня. Дети работящие, хорошо помогали родителям. Правда, Гришка, когда подрос младший брат старался переложить большую часть работы на его плечи, а сам при любом удобном случае спал где-нибудь под кустом, пока не видел отец. Но парень он был в самом соку: высокий, красивый, бойкий. С девками не церемонился, вовсю хороводился. Не одна, наверное, уже сохла по нему. Прогуляет ночь, а потом не только под кустом, на ходу спит.
Иван был ещё не смышлен в сердечных делах, поэтому и старался добросовестно работать за себя и за непутёвого своего старшего брата.
А работать приходилось от зари до зари. В хозяйстве было четыре лошади, две коровы, овец - целое стадо, для них на зиму надо сено и фураж заготовлять, да и для себя зимние припасы готовить. Прохлаждаться некогда.
Затерянная в далёкой Сибирской тайге деревня Сколова, основанная на берегу красивой реки, жила своей особой жизнью. Шестьдесят дворов на левом берегу возвышались над рекой. Деревня, построенная на угоре высотой 15 - 20 метров, надёжно была защищена от весенних паводков. Берег обрывом спускался в воду. Зато противоположный берег представлял собой пологий пойменный луг, который затопляло каждую весну. Тогда река была похожа на огромное озеро Малочисленные небольшие островки собирали зайцев, лисиц и других зазевавшихся зверюшек, что не успели убежать в безопасное место Подобно деду Мазаю, местным жителям приходилось на лодках выводить их в безопасное место и выпускать в лес. Лоси обычно выплывали сами. Но однажды довелось спасать и такого гиганта тайги. Каким-то образом он зацепился за скрытый под водой завал бурелома. И непременно бы утонул, если бы не вездесущие деревенские пацаны. Они увидели застрявшего лося и рассказали взрослым.
Мужики поплыли па трех лодках, захватив с собой веревки и багры. Лось вел себя спокойно, словно понимал, что прибыла спасательная команда. Но как освободить его ногу из плена. Баграми растащить бурелом не удавалось. Тогда решился самый молодой из шестёрки спасателей. Он разделся до гола, взял в зубы конец вожжей, не простых, а с карабином, которым их пристёгивают к удилам уздечки, и прыгнул в ледяную воду. Тело охватил жуткий холод, но он, чтобы не испугать животное, сдержал рвущийся из груди крик. Глубоко вдохнул воздух и погрузился с головой. Там ему удалось зацепить петлей за ключевую корягу. Затем, трясясь от озноба, он быстро оделся в сухую одежду.
- Давайте мужики свяжем веревки - предложил он, - вон до того дерева должно хватить. Перекинем через сучок и дёрнем.
Из воды торчала сосна. Трое мужиков на двух лодках подплыли, перекинули через сучок веревку, дружно навалились, потянули на себя, остальные помогали разобрать завал баграми. Мужики прилагали немалые усилия, наконец, коряга поддалась, и сразу на верх всплыли мелкие сучки и ветки. Лось почувствовал, что освободился из плена.
Громко отфыркиваясь, рассекая широкой грудью воду, как катер, поплыл он к берегу. А мужики свистели и махали руками ему вслед. Не меньше лося были рады тому, что удалось спасти живую душу, В данный момент они не думали о нём, как об объекте охоты.
На берегу лось отряхнулся, обернулся назад, словно, благодарил своих спасателей, затем, припадая на заднюю левую ногу, ушёл в лес.
Дома Геннадий, так звали мужика, чтобы выгнать простуду, напарился до одури в бане (как раз была суббота), а потом залпом осушил полный стакан самогону - первача. Весеннее купание не оставило никаких неприятных последствий для организма, даже насморком не маялся. Одно слово - сибиряк!
В предгорьях Восточных Саян Усть-Ордынского бурятского национального округа берёт начало одна из красивейших рек Сибири. Древние предки называли её Она, потомки дали ей более звучное, лирическое имя, а в шестидесятые годы двадцатого столетия, река стала известна всей стране. Поэты посвящали ей свои стихи, композиторы - песни.
Распевая: "Там, где речка, речка Бирюса, ломая лед, шумит, поёт на голоса...", молодёжь по комсомольским путёвкам, ехала осваивать этот таёжный край.
Бирюса - река красивая, как очаровательная, молодая девушка и капризная, как кокетка. В верховье её русло сжимали горы, словно, пальцы богатыря - великана охватывали тонкий стан девушки. Тогда течение её становилось бурным, вода стремилась вырваться на простор из этих объятий. Непокорная, преодолевая сотни километров трудного пути, Бирюса стремилась на встречу с ещё более строптивой рекой Ангарой. Сливаясь вместе, они пополняли богатырь - реку Енисей.
С давних пор существует легенда. Жила - была большая бурятская семья. Было у них четверо детей: дочери - Уда, Чуна, Она и любимый сыночек Енисей. Однажды отец ушёл добывать рыбу и не вернулся. Должно, забрала его тётушка Ангара и возвращать не хочет. Извелась Алыгджер (так звали мать), мужа ожидаючи. Оборотила она своего сына рекой и посылает к океану.
- Побегай, сынок, к океану - морю, разыщи там царя морского. Пусть он прикажет тётушке Ангаре вернуть нам отца. Без него, однако, совсем худо жить стали.
Ушёл Енисей и не подаёт о себе никакой весточки. Алыгджер не ест, не пьёт, по мужу и сыну тоскует.
- Разреши нам, матушка, пойти на поиски братца. Мы отыщем его.
Делать нечего, с наступлением весны, оборотила Алыгджер своих дочерей в речки и отпустила. Одна осталась.
Но спустились они с гор, и течение их замедлилось, наступило лето, и воды в реках поубавилось. Испугались сестры, что затеряются в равнинных просторах, объединили свои воды. Теперь были уверенны, что вместе обязательно найдут брата. И вот, наконец, встретились они с большой рекой.
- Здравствуй, тётушка Ангара! Почему ты забрала батюшку нашего, а ещё скажи, не встречала ли ты брата Енисея?
- Брат ваш домой уже не вернётся, - отвечала им гордая Ангара, - а каким он стал, я вам покажу.
И потекли они дальше вместе. Рассказала им Ангара, что отца забрала не она, а Байкал - море и отпустить обратно не может, потому, что реки вспять не текут: "И вы тоже не вернётесь домой".
- Но, как же без нас станет жить матушка?
- Не пропадёт она. А вот и ваш братец Енисей.
И сестры увидели, как красив и могуч, как полноводен их брат!
- Здравствуй, брат, почему ты не даёшь весточку о себе матушке нашей?
- Я не могу изменить течение своих вод, но вы видите, я стал большим и могучим, а воды тётушки Ангары и ваши сделают меня ещё более сильным. Вместе мы доберёмся до океана - моря, а по пути расскажем о том, как богат край, где зародились мы. И поднимутся люди в верховье рек, и откроют богатства, что таятся в недрах гор и тайги.
Построят красивые и тёплые дома. Тебя, Она, станут звать Бирюса, а матушка наша превратится в красивый город и не будет ей одиноко. Тогда поймёт она, что наказ её мы исполнили.
Сибирский таёжный край действительно богат. Реки богаты разной рыбой, лес - зверем, ягодой, кедровыми орехами. И, прежде всего, потому, что пришлым людям сюда добираться было трудно. Труднодоступные горы и реки, бескрайняя тайга представляли естественные преграды. Местный люд жил здесь по своему, веками сложившемуся укладу.
Так же своей жизнью жила и деревня Соколова. Жители находились в равных условиях, поэтому не было здесь ни очень богатых, ни очень бедных. Глобальные события, что происходили в стране, приходили сюда с большим опозданием. Революционные перевороты и сопутствующие им классовые стычки деревни этой не коснулись. Здесь не делили людей на белых и красных, не шли, как говорится, брат против брата, В каждой семье имелись лошади, коровы, мелкий скот. Работали единолично на своих земельных угодьях, покосах. Сажали зерно, картошку, добывали в реке рыбу: хариус, щуку, карася. Из лесу тоже выносили не мало заготовок. Сушили, солили, мариновали грибы. Сбивали кедровые шишки. Кроме того, что орехи сами по себе вкусные и долгими зимними вечерами занимали свободное время, из орех получалось очень вкусное и полезное масло.
По тем временам, бабы рожали часто, поэтому в каждой семье работников хватало своих. Эксплуататоров, в прямом смысле этого слова, в деревне не водилось. Иногда приходилось помогать одиноким старикам, но делали это всегда добровольно. Причём хозяева хорошо кормили работников и всегда потом расплачивались, чем могли. Словом, жили дружно, сытно, а, главное, спокойно.
Если необходимо было сделать, что - то для общих нужд, собирался сход. Сообща городили поскотину - загон, куда на ночь отпускали скот, ремонтировали дорогу (конные дороги тоже требовали ремонта). Не далеко от деревни, выше по течению, на Бирюсе построили мельницу. Потом несколько мужиков сбились в артель и обслуживали её: ремонтировали, следили за очерёдностью помола. Приезжали туда целыми обозами и из других деревень тоже.
Одевались так же бесхитростно. Выделывали шкуры, благо, их в каждом доме было достаточно. Потом шили полушубки, тулупы, шапки. Из овечьей шерсти валяли пимы. Рабочую одёжку шили из домотканого полотна, а на выход покупали в лавке ткани тонкие и красивые. Каждый мужик и парень стремился обзавестись обязательно фабричными хромовыми сапогами со скрипом и высокими, под колено, голенищами и кожаным пиджаком.
Жили, не подозревали, что скоро и эту деревушку вберёт в себя смерч событий, что уже кружится, набирает силу, вбирая в себя всё новые и новые жертвы по всей России. Смену власти пережили спокойно. Рассказывали, что в газетах пишут, будто власть эта народная, стало быть, хуже жить не будем. А кормить любую власть надо. Платили налоги при царе, станем платить и при Советах. Куда от этого денешься.
Но вот настало время, когда начали рушить мелкие кооперативы, артели, обрушились на единоличные хозяйства. Создавали новые, которые называли колхозами. Собирали их за счёт объединения личных хозяйств. Объединяли скот и земли. Хоть писали заявление с просьбой принять в колхоз, но всё это сильно смахивало на добровольно принудительное вступление.
На семейном совете Бабкины решили в колхоз не вступать ни при каких обстоятельствах.
- Не имеют права насильно заставить! Единолично работать станем, - рассуждал глава семьи. Рабочих рук хватит своих.
Так работали, трудились до десятого пота. Собрали зерно. Требовалось сдать налог государству. Объединились несколько единоличников, повезли зерно обозом в Канск. Дорога дальняя, туда и обратно недели две. У Бабкиных с обозом поехал Иван. Отец тайно наказал ему:
- Слышь, Ваньша, слухи ходят, что отобирать будут лишнее у единоличников. Лошади там, коровы, которые сверх нормы.
Дак, ты, как зерно сдашь, продай Чалка. Деньги, небось, спрячем, не отоберут.
Сдал он зерно в Канске, договорился и продать коня вместе с телегой за 700 рублей. Но Чалка не продал, потому что по документам он был записан на отца. Вернулись домой, а там вовсю ЧОНовцы шуруют. Две лошади, что были получше, уже забрали, такая же участь ждала и Чалка. Зерно из амбаров под чистую выскребли.
Бабкин в колхоз всё равно не пошёл. На хлеб зарабатывать как - то было надо. Решился Иван из деревни уехать. Работы никакой не боялся. Здоровье отменное, неужели, нигде не пристроится? Родителям и сестрам, по всему видать, туго теперь придётся. В армию его не призвали, потому что сын единоличника. "Устроюсь работать,
- размышлял Иван, - помогать родителям стану" Дала ему Павлина последние три рубля на дорогу, перекрестила.
- Ступай, сынок, обустраивай судьбу свою. А здесь в деревне ждать нечего, на будущее рассчитывать бесполезно. Год от году хиреют хозяйства, да и колхозы тоже. Как будто и не крестьянствовали никогда. Скоро совсем на земле работать разучатся. Делают то, чё сверху прикажут, а ладно это для землицы, нет - не важно. Ох, отступился, видать, Господь от нас! Мы - то старики, нам уж всё едино, а вот вы, как жить станете?
- Не переживай, мать, проживём, не пропадём!
Поцеловал Иван старушку и шагнул за порог. Вырос он парнем, как говорится, хоть куда. Внешность, прямо надо сказать, удалась: чёрные, как смоль волосы, смуглое лицо, большие красивые глаза притягивали взгляды девчонок, как магниты. Силой и умением работать Бог не обидел тоже. Выглядел он старше своих лет. Таким сделали его большие сильные руки, широкие плечи, серьёзный взгляд. Выучиться грамоте не пришлось. За полтора года, что просидел за партой, кое - как научился писать да читать. Время обучения в начальной школе пришлось как раз, когда в стране бушевала Гражданская война. Не было никому дела до того, что школы в деревнях, какие попало, или вообще их нет. Учатся дети, нет, тоже никто особенно не интересовался. А потом учиться было и совсем поздно. Но от природы он был не глуп и смекалист, руками смастерить мог абсолютно всё.
- Слушай, Ваньша, - говорил отец, - грамоте обучаться, конечное дело, хорошо, но это не главное в жизни. Ты вот приглядывайся к тому, как я работаю, как хозяйство веду. Эта наука, однако, для простого человека поважнее будет. Тебе в университетах не сидеть, а руки свои рабочие всему обучить должен. Любое дело делай с огоньком и добросовестно. Среди людей работаешь, научись сходиться с ними - тоже не последнее дело. К каждому надо уметь подобрать стёжку - дорожку. Вот тогда тебя и уважать станут. Ты малость читать и писать научился и будя, остальному тебя я и жизнь обучим. И ещё запомни, парнишка: жизнь - она, иногда идёт, как по маслу, а ной раз, падла, так крутанёт, что всё нутро наизнанку вывернет. Вот, если моей науки не запомнишь, захлебнёшься в собственном дерьме, не выплывешь.
И он запомнил, понял слова бати своего, и не раз убеждался потом в их правдивости. Работать устроился в Мартеловский леспромхоз. Зимой заготовляли лес, чалили его на берег Бирюсы. Жили в бараках. Тепло в них, но тесно. Да молодым - это не помеха. Вечером после работы поедят в столовой, причепурятся - и к девкам, либо в клуб. Кормили в столовой бесплатно, потом из зарплаты высчитывали какую - то сумму. Для холостяков удобно. Деньги за работу платили неплохие. Иван старался на ветер зря не швыряться кровными, заработанными с трудом деньгами, на конфеты и пряники девкам сильно не тратился. Он вообще обращал на них мало внимания.
- Некогда мне хороводиться, работать надо, - отбивался он от особенно настырных.
Лишние деньги, которые у него оставались, отправлял родителям. Сестёр одевать да учить надо было. В школах ввели обязательное обучение. Они теперь за партами сидели, а работать им было некогда. Отец тоже в сторожа нанялся. Старший брат обзавёлся своей семьёй и уехал из Соколовой. А с таким хозяйством, которое осталось, без труда управлялась одна мать.
А страна семимильными шагами шла на стройки, осваивала новые, необжитые пространства. От Ладожского озера, до Чукотки и Колымы, возводили заводы и фабрики строили плотины и каналы, гидроэлектростанции и железные дороги. Такого подъёма народных масс, такого энтузиазма, не знала ни одна страна мира! С кирками и лопатами
с песнями и безумными планами в голове, шли, ехали, плыли народные массы строить родную Советскую власть. Людей с насиженных мест было сдвинуто страсть сколько! С пришлыми людьми приходилось обращаться осторожно, лишнего не болтать. Любое слово могли так перевернуть, что тут же "воронок" с ОГПУшниками нагрянет, и родные не дознаются потом, где сгинешь.
На заготовке леса Ивану казалось работать скучно. Тайга делает пространство ограниченным, сужает до предела, как говорится, трёх сосен, а ему хотелось простора. Потянуло к плотогонам, пойти по стопам отца. Бабкин Александр с молодых лет считался одним из лучших лоцманов. Он знал секреты рек: знал, где и как повернуть плот, где привязать на ночёвку. Один из немногих, он мог гонять плоты даже ночью. Брал до десяти сплоток и больше. Если учесть, что брёвна по шесть - восемь метров, то можно представить себе, какой длины были эти плоты.
Когда Иван подрос, отец стал брать его с собой, поэтому работу плотогонов он знал не понаслышке. Запоминал фарватер рек.
Сейчас его взяли в бригаду лоцманом. Постройку плота начинали, как только становилось тепло. По весне, перед большой водой сплотили 500 кубометров лесу. Бригада из пяти плотогонов. Это ведь легко сказать - сплавить лес по реке. Кажется, что там, плывёт он себе, а ты сиди, кури. На самом деле, чертовски трудно! Всей этой многотонной массой надо управлять. Необходимо учесть ещё, что в воде лес разбухает, впитывает в себя воду, и вес его увеличивается вдвое, а то и больше. Плоты гоняли за 1500 километров в Енисейск. Весь этот путь приходится быть на чеку.
Погоду тоже не выберешь по заказу. Хоть ветер, хоть дождь, а плыть надо. Однако плотогоны старались устроить на плоту минимум удобств: обязательно ставился шалаш, где можно было отдохнуть; печка, вроде, буржуйки. Горячая пища необходима. Пребывание на свежем воздухе и физическая нагрузка развивали зверский аппетит. На ночь плот привязывают к берегу, но спать устраивались всё равно на плоту. Мало ли что, вдруг оторвется, без присмотра оставлять было нельзя. Да: ситуаций всяких происходило великое множество. Иван гонял плоты почти десять лет, пока не началась война. Но прогон своего первого плота помнит лучше всего.
Перед отправкой Иван вспоминал, как действовал отец. За день приходилось по плоту пробегать десятки раз, а это не по гаревой дорожке стадиона. При этом отец рассказывал, передавал ему опыт.
- Смотри, Ваньша, как надо здеся плот проводить, чтобы он поперёк не стал. Носовой! Греби шибче! - Кричал он, - пущай нос на те камни справа смотрит. А корму ближе к левому берегу держать!
Он бежал на середину плота и, как коршун, смотрел, поворачивая голову из стороны в сторону, вымеряя на глаз какие - то свои расстояния. Плотогоны по двое налегали на греби. Мускулатура буграми выпирала из-под рубах, А отец бежал уже в носовую часть плота.
- Выгребай от камней потихоньку влево! Теперя нос направляй вон на то дерево, - и снова на корму, - держи по серёдке, ребята! По серёдке, - я сказал, - иначе на излучине занесёт, и стукнетесь жопами о скалы. Они каменные, падлы, не разобьются, а вам сидеть не на чём будет!
Поворот прошли благополучно.
- Однако, молодцы, мужики, - похвалил их лоцман, - теперя отдохните на прямике, а там опять не зевай! Чё, Ваньша, служался? Небось, это ещё лёгкая излучина. Погоди вот, дойдём до порогов.
Конечно, тогда у него не было никакой ответственности и страха. Он во всём полагался на отца. Сам часами мог смотреть на воду, пытаясь разглядеть что-нибудь в глубине, ловил рыбу, а, главное, любовался той изумительно красивой природой, что медленно проплывала мимо. Могучие кедровые сосны, казалось, машут ветвями им вслед, провожая в дальнюю дорогу. Скалы спускались прямо в воду. Казалось, что они пьют и никак не могут напиться чистой прохладной водой.
В низовьях рек - пойменные луга, богатые разнотравьем, деревни, что испокон веков строились по берегам. Интересно было и с новыми людьми общаться. Плотогонов уважали, всегда принимали хорошо. Часто напрашивались пассажиры. Брали их и груз- зерно. Кому-то надо было сдать налог в государственные закрома, кому - то продать излишки. Лошадиной тягой везти - себе дороже. На одну лошадку много не нагрузишь, дороги аховые и не безопасно. Можно на худых людей наткнуться. В те годы их много по тайге шастало, бродяги, ссыльные, беглецы с каторги. Эти, некогда чистые Сибирские края, ещё царское правительство превратило в людскую помойку. Любой неугодный человек, любой бандит этапом высылался сюда на поселение. Засорили край.
Местные люди - простые, открытые и бесхитростные. Они привыкли доверять тайге. Взаимовыручка - основной закон в бескрайних лесах. Тайга не могла обидеть человека, если тот не творил ей зло. А теперь не раз платили они жизнью за своё доверие. Приютят, пожалеют голодных, замерзающих бродяг, а они их же потом под нож. Со временем и аборигены стали настороженно относиться к беглым. На реке другое дело, здесь все свои люди, все на виду. Несколько раз ходил Иван с отцом, многому научился, но не думал никогда всерьёз, что наука эта ему пригодится, А теперь решил окончательно: "Пойду плоты гонять".
И так, впервые не за спиной отца, а сам лично отвечал он за доставку плота на место. С наступлением половодья отвязали его от причала и отправились в путь. Напитавшись талыми водами, и от того сытая и довольная, приняла Бирюса на грудь их плот и уже после этого ни на минуту не дала передышки. Как будто говорила:
- Что вы можете, букашки? Кто вы по сравнению со мной? Я - сила! Плот ваш для меня
- просто щепки! Захочу - закручу их в своём могучем водовороте, захочу - раскатаю по брёвнышку! Не покорить меня, где вам взять столько силы, чтобы одолеть смогли и быстрое течение, и пенистые пороги? Но плотогоны не испугались.
- Давай сразимся, посмотрим, чья возьмёт! Ты нас силой одолеть хочешь, а мы тебя - умением и хитростью. Ничего! Муравей - тоже букашка малая, а, на самом деле, силач
- богатырь. А мы, однако, - мужики сибирские и по хлеще муравья будем. Не боимся тебя, речка Бирюса!
Страх перед рекой нельзя было обнажать. Это - как встреча со злой собакой: если убегать от неё, обязательно покусает. Такие хищники боятся смелого, прямого и пристального взгляда.
Иван мысленно, особенно по ночам, разговаривал с рекой, словно, уговаривал капризную подругу.
- Дорогая Бирюсинка, я знаю, что тебе хочется позабавиться, как ребёнку, который играет игрушкой, но мы не игрушки. Прошу тебя, не мешай беспрепятственно провести плот. Разве не хочешь ты услышать слова благодарности? Конечно, спасибо, как говорится, в карман не положишь, но тебе ведь, кроме ласковых слов, и не надо ничего. Вода твоя чистая, богата рыбой, берега твои красивы. Загубишь много плотов, топляки на дно лягут - начнёт задыхаться рыба; пристанут брёвна к берегам, окажутся преградой для животных, что из лесу выходят, чтобы напиться твоей прохладной воды. Зачем тебе быть жестокой и коварной? Прошу, проведи плот, - просил, как просят божество.
И всё - таки, не зря пословица говорится, что первый блин комом бывает. Прошли уже несколько опасных поворотов.
- Молодец, Ваньша! - Подбадривали его товарищи.
Они были опытными плотогонами и знали, как проваливается сердце куда - то, а диафрагма подступает к горлу, когда на поворотах заносит сплотки, а по брёвнам прокатывается вода, и кажется, что плот тоже уходит из-под ног вместе с сердцем.
В работе плотогонов необходима полная слаженность, совместимость характеров, особенная крепкая мужская дружба. Ведь приходится длительное время находиться постоянно рядом, хоть и не в замкнутом, но ограниченном пределами плота, пространстве. Нормально прошли ущелье.
Река вышла из стиснутого горами пространства, русло её расширилось и от этого течение чуть замедлилось.
- Давайте, мужики, перекусим, пока можно, - предложил бригадир. - Ты, Стёпа, постой на передней греби. Держи плот по средине. Потом я тебя сменю. Не поедим сейчас, до вечера голодными останемся. Впереди пороги. Силушки много потребуется.
Ели молча. Наверное, каждый из них мысленно был уже на косом пороге. Они - то знали, что безопасных перекатов не бывает. Только Иван самоуверенно размышлял: "Прошли же повороты, ущелье и ничего! Плот связан крепко, куда он денется? Не мы первые идём, не мы - последние. Он, как жеребёнок - стригунок, который отмахал галопом 200 - 300 метров и гордый, довольный собой возвращается к кобылице.
- Как здорово я умею бегать! Посмотри, мама, я сильный и не боюсь больше никакой дороги!
- Глупый, - отвечала ему кобылица - мать, - за жизнь тебе придётся пробежать столько километров, что этой лентой дорог можно будет соединить Землю с Луной, Запомни, сынок, сейчас ты проскакал самые лёгкие свои метры, потому что я рядом, а ты ещё молод. Но будут и такие расстояния, что выкачают из тебя силушку, порвут жилы, но ты не сдавайся, тяни свою лямку - таков наш удел. Когда - то давным - давно, большие табуны, свободные гордые паслись на огромных пространствах. Но пришли люди, набросили арканы на шеи, заставили тянуть тяжести, носить их на своих спинах.
- Но, почему вы не порвёте путы, не сбросите их со спины!?
- Мы смирились, а, смирившись, стали зависеть от них. Смирение всегда ведёт к потере свободы.
Иван тоже рано успокоился, почувствовал себя героем - победителем, а река ему этого не простила.
Бригадир первым поел и сменил Степана, а Иван увлёкся воспоминаниями. Он видел себя на красивом пароходе, на борту которого красовалась надпись "Костиор". Палубы - в три этажа, а с обеих сторон были большие колёса с лопастями. Они вращались с бешеной скоростью, захватывая воду, и пароход быстро продвигался по Енисею против течения, оставляя за собой два пенистых буруна.
Ивану не надоедало смотреть на воду, на колёса. Это было совсем не так, как виделось с плота. Он смотрел и смотрел до головокружения. Он пытался найти начало этого потока, плотно закрывал глаза, но и тогда видел негативное изображение вращающихся лопастей и пенистый поток воды. Где и когда всё началось? Ведь не тогда же, когда отчалили от Енисейска? Вода ведь была, была уже тогда. Была до них, будет и после них. Дни и ночи, месяцы и годы, столетия и эры льётся этот бесконечный поток. Но, где когда выпустили его, и куда девается такая прорва воды? Это только Енисей, а сколько на всей планете рек! Все они, куда - то текут, не кончаются. Как же понять, что происходит на Земле? И кто может это объяснить?
Он, конечно, не осознавал, что пытается постичь два философских понятия: вечность и бесконечность. Он поднимал глаза к небу, видел облака, солнце, но не догадывался, что на вопросы, которые он не известно кому задавал, могло ответить то пространство, куда устремлял он свой взор - КОСМОС. Он так же вечен и бесконечен. Но в ЕГО пространстве Земля - это только малая песчинка. И хоть существует эта планета уже миллиарды лет, в ЕГО времени - это ничто! Это мало, но не до бесконечности. Это, как существование на Земле живого. Жизнь одного существа - мизер, один умирает, но все - нет. На смену погибшим приходят другие, и снова всё продолжается. Остановить жизнь, течение рек, смену времён года может только какая
- то глобальная катастрофа, какой - то катаклизм, но, если такое случится, то опять же по законам КОСМОСА, а это понять может каждый грамотный человек.
Иван оторвался от созерцания течения и пустился бегать по трапу с палубы на палубу. Сбегал туда, где располагались каюты, присматривался к пассажирам.
Нарядно разодетые, прогуливались по пароходу барышни, под руку с кавалерами: беззаботные, сытые и довольные. Они отдыхали, путешествуя по Енисею. Они чувствовали себя хозяевам и жизни. Иван подошёл к ресторану. Конечно, туда его не пустил ресторанный швейцар, но мальчик успел заглянуть: там тоже эти же ряженые ели, пили, плясали. Гремела музыка.
По дороге на верхнюю палубу наткнулся на подвыпившую парочку. Парень тискал свою подружку, хватая за разные места, припадал к её губам, а она слабо пыталась отбиваться от своего ухажёра.
- Тьфу, срамота, - плюнул парень им под ноги и пулей влетел на этаж выше.
- Где тебя лешак носит? - Набросился на парня отец, - вечерять давай.
- А, что, батя, не пойти ли нам в ресторан? - Подсел Иван к отцу. - Там красиво, музыка разная гремит.
- Подглядывал бегал, - усмехнулся отец, - позавидовал жизни этих дармоедов? Ничего, Ваньша, эта распрекрасная житуха ихняя не долго продлится. Революцию не для того делали. Голод, к тому же, в России - то, говорят. Пока где - то в Поволжье, а как разразится повсеместно? Волга - это тоже большая река, может, даже поболее Енисея будет. Как же так, до хозяйничали там, что народу есть нечего? Не могу я понять, Ваньша, чё в мире деется? - Говорил отец, развязывая тряпицу с едой, - Мы с тобой по ресторациям ходить не привычные, давай поужинаем, чем Бог послал.
Очнулся Иван от воспоминаний, когда до его слуха достучался, наконец, голос бригадира.
- Ванька, заснул что ли? Командуй фарватер!
Он быстро оценил обстановку и с ужасом понял, что поворот прозевали. Опоздало закричал.
- Держи левее, чёрт, куда тянешь!
И в следующее мгновение передняя сплотка с разгону ткнулась в камень. С передней греби, мужики кувырком полетели в воду, остальные попадали на брёвна. От того, что задняя сплотка оказалась не управляемой, её начало разворачивать поперёк реки.
- Держи корму! - Кричал лоцман.
Плотогонам это оказалось уже не под силу. Плот был достаточно длинный и вполне мог перегородить реку. Матерясь, поднялись на брёвна оба искупавшихся плотогона. Соображать надо быстро, перекроет реку, заклинит сплотки, а там сзади ещё плоты. Накатят, что тогда? Схватились дружно за топоры, разделили на две части плот. Каждая половина с одной гребью. Чудом прошли Косой порог, а там течение замедлилось. Подогнали половинки плота к берегу, привязали. Теперь надо было снова соединить их. Времени на это уйдёт не мало.
Иван чувствовал за собой вину, поэтому хватался за любую работу. Мужики вначале материли его, но потом, видя, что он осознал, начали подбадривать.
- Чё, паря, девок вспомнил? От того и зазевался. Ладно, не отчаивайся, всяко бывает. Одно слово - река! Плот-то мы свяжем, а ты уж боле не зевай.
- Да будет, мужики, понял я, хватит уж рану солью посыпать. Мимо проплыли уже два плота один за другим.
- Что случилось, - спрашивали они, - помочь чем надо?
- Все живы? .
- Да, все! Сами управимся.
- Ну, догоняйте тогда!
Плот связали, но подошёл уже вечер, поэтому решили заночевать здесь же.
- Пока не совсем стемнело, - предложил Иван, - пройдусь с ружьём, может, подстрелю кого.
- Ступай, только гляди, ладом там. Мы ужин пока сварганим.
Ивану больше хотелось побыть одному. Он остро переживал то, что случилось. "Не получится из меня плотогона" - удручённо делал скоропалительные выводы. Но вновь вспомнились слова отца: "Жизнь - она не всё время по гладкой дорожке скачет. Ошибки обязательно будут, а ты учись, запоминай и делай выводы. Но никогда не отчаивайся! Любую ошибку, пока живой, поправить можно. Только посля смерти ничё не изменить, Ваньша."
"Ладно, батя, - заговорил он с отцом вслух, - кажется, я понял, что надо побороться ещё за место на плоту. Я постараюсь, отец, думаю, что всё будет в порядке". Он повеселел, вспомнил, что пришёл в лес, чтобы охотиться. Старался ступать тихо, зорко смотрел по сторонам, держа ружьё на изготовке. На этот раз Ивану повезло. Увидел, как между деревьями помчалась прочь косуля. Взвёл курок, прицелился, но вздрогнул от того, что с дерева прямо над головой, тяжело взмахнув крыльями, снялся с ветки глухарь. Видимо, птица устроилась уже на ночь, но щёлканье курка напугало её. Упустить такую возможность охотник, конечно, не мог.
"Косулю - то ещё убью или нет, а птица - вот она рядом" ~ подумал он и выстрелил. Глухарь рухнул прямо ему под ноги. Радостный, вернулся он на берег. Птицу тут же освежевали и сунули в котёл с кипящей водой.
С рассветом, двинулись в путь. Дальше шли без приключений. Правда, одно трагическое происшествие, хотя и не с их бригадой, произошло. Один из тех плотов, что обогнали их с вечера, стоял на привязи, хотя по времени давно должен был отчалить. Плотогоны замахали руками, призывая на помощь. Причалились, зацепились баграми и увидели страшную картину: На плоту весь в крови лежал самый молодой из бригады парень, его правая нога лежала рядом. Случилось следующее: утром собрались плыть дальше. Прокоп: так звали парня, отцеплял канат от дерева, к которому была привязана корма. Второй плотогон багром её придерживал, чтобы не завернуло. Багор сорвался, и последнюю сплотку потянуло течением на середину реки. И в это время дико закричал Прокоп. Разматывая канат, он не успел одной ногой вышагнуть из петли. Ногу примотало к дереву, а так как сплотку продолжало оттягивать течением, петля намертво затянулась вокруг дерева. Ногу срезало, как бритвой. Кое - как перетянули культю исподним бельём, но парень истекал кровью, слабел.
В такой ситуации оставалось только одно: плот прикололи, оставили присмотреть одного человека, а Прокопа переложили на плот Ивана и поплыли до первой деревни. Там взяли моторку. Прокопа доставили в больницу ещё живым, но парень всё равно умер. Оказалось, что костный мозг раздробленной кости попал в кровеносный сосуд и там застрял тромбом. Спасти его было просто невозможно. Бывает и такое. Профессия плотогона опасна, реки, по которым сплавляют сибирский лес, все трудные, ошибок и, тем более, смирения и страха не прощают.
Бирюса, наигравшись в волюшку в верховье, сейчас, в низине стала спокойной, как повзрослевшее дитя. Несколько впадающих более мелких рек, сделали её более полноводной и широкой. Здесь поджидала другая опасность - мели. Для лоцмана таких ориентировок, как в горах (заметные деревья, камни) не было. Мели, к тому же, могут менять границы. Приходится постоянно замерять фарватер глубинометром. И здесь тоже не зевай. Чуть проморгал, когда началось повышение дна, и амба! А с мели самим сняться практически невозможно. Если уткнёшься носом, под напором течения одну, или несколько сплоток затолкает в песок по самые уши. Придётся дожидаться катера, а бывает и одного мало, двойная тяга нужна.
Но после первого своего промаха, Иван был на чеку. Примерное расположение мелей он знал ещё с тех пор, когда ходил с отцом, Когда плот приближался к ним, он брал глубинометр и выбирал фарватер.
Дошли до Ангары. Река широкая, а, значит, течение её не сильное, приходится постоянно налегать на греби, чтобы теперь уже просто гнать плот вперёд. Чуть подует ветер, сразу поднимается волна. Плот раскачивает, вода перекатывается по брёвнам сверху. Тоже приятного в этом мало. Но здесь, по крайней мере, не чувствуешь себя одиноким. Река судоходная, сплавляли по ней не только плоты; ходили катера и даже пароходы. Оживлённо, как на улицах Красноярска. Моторные лодки снуют туда - сюда, предлагают товары, еду. Если на суше говорят, что торгуют с колёс, то здесь, можно сказать, торгуют с вёсел.
Обратная дорога казалась райской и сплошным отдыхом. Обычно в Енисейске ждал катер, брал на борт десятка два плотогонов и поднимал вверх. За время, которое требовалось, чтобы пройти обратный путь, мужики успевали отоспаться. Дома отмывались в бане, ласкали своих детей, ублажали жён, а потом снова в путь. И опять всё сначала.
Иван возмужал, особое свойство работы сделало его не по годам серьёзным, уверенным в себе, развило способность мыслить, оценивая обстановку, принимать быстрые и правильные решения. Ах, как это в дальнейшем ему пригодится!
Однажды утром он зашёл в столовую и вдруг встретился взглядом с девчонкой. Здесь он видел её впервые. Она улыбалась, глядя ему прямо в глаза. Но парень, по утвердившейся привычке, отвернулся, подумал: "Смотри, смотри, не ты первая, не ты последняя". С бригадой они готовили новый плот и дня через два - три отчаливали. Вечером парень вдруг опомнился от того, что весь день думал об этой девушке.
- Ваньша, ты не заболел ли, часом? - уже не раз спрашивал его бригадир.
- Нет, а что?
- Задумчивый ты какой - то и рассеянный.
- Не обращай внимания, Закарыч, спал плохо, вот и раскис.
- Гляди, а то к фельдшеру сбегай.
- Не требуется, - сказал Иван, а сам подумал: "И так, что же произошло?'
Он привык анализировать всё, что случалось на реке, но в своём сердце заблудился, как слепой котёнок. Он только понял, что целый день перед глазами мельтешили девичья улыбка и её взгляд, а теперь не мог дождаться ужина. Приоделся получше и помчался в столовку. Сейчас сам искал её взглядом и нашёл. Она всё так же загадочно улыбалась. Не понимая, что с ним происходит, подсел к её столу.
- Разрешите здесь пришвартоваться? - Спросил он и тут же подумал: "Слово какое - то пошлое выскочило".
- Садись, морячок, места не жалко.
- Почему морячок?
- Словами морскими разговариваешь.
- По всему видать, что вы здесь, недавно. Здесь все знают, что подобные слова одинаково используются и на море, и на реке. "Опять пошлятину несу, - подумал в тревоге за свою свободу молодой человек, - пожалуй, надо вовремя отчаливать от неё, а то, чего доброго, сяду на мель" Думал одно, а делал совсем другое.
- Меня Иваном зовут, а вас как?
- Валентиной, - она снова с улыбкой смотрела ему прямо в глаза, словно спрашивала: "А дальше, что?"
Он тоже лихорадочно размышлял: "Что - то сказать я должен...." Наконец, нашёлся: привстал, протянул через стол руку:
- Очень приятно!
- И мне приятно, - она вложила свою тёплую, мягкую ручку в его ладонь.
Рука показалась Ивану крохотной, хрупкой. Он, боясь поломать её, нежно сжал, осторожно встряхнул. Это первое прикосновение пронзило молодого человека, словно, электрическим током, как будто молния прошла по жилам. Он держал руку, не желая её выпускать. И снова эта улыбка и её загадочный взгляд не давали ему покоя.
Наконец, с сожалением разжал пальцы, как выпускают птичку на волю. Лети, пичужка, на свободу! Но не всякая птичка сразу срывается в полёт, иная продолжает сидеть и не желает расставаться с человеком, дарующим ей волю. Так же и ладонь Валентины оставалась в руке молодого человека. Она не хотела улетать от него. Тогда Иван совсем осмелел. Поскольку, ужин закончили оба, он снова сжал руку и потянул девушку из столовой. Так, не разжимая рук, они прошли мимо бараков и вышли на реку Бирюсу.
Кажется, миллион раз смотрел Иван на всё это, но сейчас ему показалось, что видит впервые и реку, и скалы, и лес. Ему открылось, что - то иное, словно, теперь он был частью всего этого. Хотелось стать великаном, чтобы обнять природу, что их окружала, и слиться с ней воедино. И он сделал это! Грудь распирало от радости. Он набрал полные лёгкие воздуху и закричал во всю мощь: "Бирюса! Я встретил девушку!" Эхо отозвалось: "У-у-у!" "Я люблю её!" - Продолжал кричать парень. "Ё-ё-ё* - твердило эхо. Он сам удивлялся своей смелости. "Теперь я буду любить её больше, чем тебя, Бирюса!" "А- а-а" - Заплакало эхо.
- Валя, ты слышишь, - заговорил он с девушкой, - я там, - повёл он рукой вокруг, - я в лесу, я в горах, я в реке. И я признался тебе в любви! Пойми, я не какой - то пылкий юнец, я - лоцман и привык принимать решения быстро и безошибочно. Через два дня мы погоним плот, и я должен знать, должен быть уверен в тебе. Ответь, что ты думаешь?
И девушка тоже закричала, приложив руки рупором к губам: "Да- а- а!"' А- а- а!" -Вновь заплакало эхо.
- Вот видишь, Ваня, и я стала тем же, чем стал ты.
- Валя, когда я вернусь, мы сразу поженимся. Хорошо?
-Да.
Они впервые целовались на берегу. У ног их тихо плескалась Бирюса, нашептывая им свою вечную, мудрую песню. Как порождение вселенной, она уже знала о том, что это встретились две судьбы, что встреча их предопределена природой, звёздами, могучим Божеством, которого люди еще не осознали, но 6ТЙ1А- то знала, что всё на Земле творится по ЕГО законам.
Она знала уже, что счастье их не долговечно, что в центре Земли уже зародился и набирает силу ужасный смерч, который вновь вберет в себя, разломает и искорежит миллионы и миллионы судеб, а потом безжалостно разбросает их, как камни. А, когда придет время собирать камни, то миллионы людей не найдут уже свои половинки.
А пока река охраняла их покой. Молодые люди говорили и говорили, узнавая друг друга.
Иван рассказал о себе, о родителях, о брате и сестрах. Он говорил о них с любовью. Валя, в свою очередь, поведала ему, что приехала из небольшого городка Советска, что в Крыму. Вернее сказать, что им предложили выехать оттуда. Многие уехали в разные концы страны. Рассыпались по ней, как зерна, которые бросает в землю пахарь. Если они брошены опытной рукой, то ложатся в почву ровно. Красиво и дружно появляются всходы. Такое поле выдерживает и сильные ветры, и чрезмерно - обильные дожди, и любую другую природную невзгоду.
Но у неопытного сеятеля, у лютого человека, зерна ложатся, как говорят 'где - пусто, где- густо", теряются в земле. От такого посева хорошего урожая не жди. И злится тогда крестьянин, и хулит землю - матушку, и призывает на нее все проклятья, а страдает от этого, прежде всего, сам, потому что нельзя обвинять невиновного. Истоки того плохого, что случается с тобой, надо искать в себе самом.
Вот и им, которых принудили к переселению, не повезло: их разбросала по свету не опытная, злая рука. Сеятель не хотел добра стране, не желал видеть в них хорошие зерна и получить крепкие, добрые всходы. Поэтому народ, к которому принадлежала Валя, растворился в необъятных просторах страны, теряя свои корни, постепенно вымирал.
Какое - то время жила она с родителями в деревне, не далеко от Усть - Ордынска, но теперь, после их смерти, осталась одна. Жить там больше не захотела. По вербовке попала в этот леспромхоз.
Иван жалел свою новую подругу и еще больше утвердился в мысли, что не должна она оставаться одна.
- Валя, давай я тебя к старикам отвезу. Они у меня хорошие, примут тебя.
- Нет. Сейчас ты, Ваня, спокойно гони плот. За меня не бойся. Та жизнь, которую я прожила в последние годы, закалила меня. Я только выгляжу хрупкой и беспомощной, на самом деле - сильная и смелая. Плыви, ничего дурного не думай. Я дождусь.
В этот раз Ивану казалось, что по реке плывут они целую вечность. Большая вода ушла, и течение стало медленным. Куда бы он не устремлял свой взгляд, везде виделось ему смуглое лицо девушки - его девушки. Она смотрела на него из воды, из леса, с гор. Она была повсюду, а, главное, всегда с ним. Ведь - это сама любовь - от нее уже не где было спрятаться, не куда убежать. Просто, она, ели есть, то есть везде. Иван и не собирался убегать, он радовался этому, новому для него чувству....
Прошло два года. Два года счастливой семейной жизни. Они с женой любили друг друга, как в первый день встречи. Никогда не могли насытиться этой любовью. Не произнося напыщенных слов, они все делали, чтобы каждый из них получал наибольшую радость и удовлетворение в семейной жизни. По маленькой комнатке барака уже пробовала первые метры пути дочка Тамара. Такая же смуглая и черноглазая, как оба ее родителя. Иван не увлекался ни пьянкой, ни куревом; Валентина оказалась доброй хозяйкой: стирала, варила или шила - все с огоньком, с душой и весело. За два года совместной жизни, Иван так и не сумел разгадать ее загадочную, идущую из глубины души, улыбку.
1941 год. Ранней весной пришла из военкомата повестка, не смотря на то, что по возрасту, он давно должен был уже отслужить в армии. Увезли его на Дальний Восток.
Обстановка международная была очень сложной. В Европе на полную мощь гремела война. В огненном котле гибли целые государства. Кованый сапог фашистов топтал Европейские земли, крушил человеческие судьбы и жизни. Цокот этих сапог слышен был на всей Земле.
Но Россия, казалось, живёт беззаботно, как будто бы заткнула уши ватой, и не слышит ничего.
"У нас подписан Пакт с Гитлером. Да и не посмеет он напасть на СССР. По - моему, война с Финляндией показала, что воевать мы умеем". - так рассуждал Иван, лёжа на втором ярусе скрипучей солдатской кровати. Но сердце почему - то сжималось от боли, за судьбу страны, своей семьи. Он тосковал по жене и дочери, но солдатскую лямку тянул добросовестно, старательно, так, как привык делать свою работу. В артиллерийской учебке проходили ускоренные курсы военной подготовки. Задача его в дальнобойной артиллерии заключалась в том, чтобы, читая карту, определить объект, который следует поразить. Рассчитать расстояние, азимут, по этим данным наводить орудие.
Похлебал Иван армейской каши только три месяца, и учебку распустили по домам. Как на крыльях, летел он в свой родной леспромхоз. Ехал и мечтал: (он подсчитал уже, что приедет 20 июня) заберёт жену, дочь, и махнут они домой в Соколову, будут купаться, отдыхать. Ему положен отпуск. Так и вышло всё. Они наслаждались друг другом, забывая обо всём на свете. Жена только часто с тревогой спрашивала его.
- Ваня, что же будет? Фашисты - то, смотри, что делают! Боюсь я...
- А ничего не будет, Валюша, не бойся. Если бы опасность, какая грозила, разве бы распустили нас по домам. Ведь подписан мирный договор с немцем.
- Я знаю, да только кругом поговаривают другое.
- А ты слушай больше, тебе такого наговорят... Главное то, что я вот с тобой.
И они вновь уходили в небытие. И разговор этот был 22 июня, часа в четыре утра. Иван договорился с отцом поплыть на озёра на рыбалку. Добыть рыбы на пироги. Воскресение, пусть бабы стряпают. На другом берету Бирюсы было два небольших озера. Каждую весну, когда разливалась река, они пополнялись водой. В этих озёрах водилось полно карасей, линь.
Иван оторвался от жены, та спала у него на плече. Осторожно вылез из постели. Отец уже готовил снасть, поджидая сына.
- Чё, Ваньша, выдрыхся? Однако, давай торопиться, пока солнышко высоко не стало. Ступай, старуха тебя молоком напоит, и поплывём.
- Да я, батя, есть ещё не хочу пока.
- Ешь иди, сказал тебе! Ночью, небось, всю силушку израсходовал, а не пополнишь её, дак, какой из тебя рыбак!
- Ладно, я скоро, - рассмеялся счастливый Иван. Убежал в дом, наскоро перекусил. -Всё, батя, я готов! Однако, день сёдня отличный будет. Отца уже не было, он на берегу готовил лодку.
- А ты чё спустилась? - увидел он жену, - спала бы ещё.
- А чего мне там без тебя делать? - Хитро усмехнулась Валентина, глядя прямо в глаза мужу.
В её влажных зрачках засверкали искорки. Молодая, ещё тёплая от сна, она притягивала мужа, как магнит. Иван подошёл совсем близко, убрал из волос сухую травинку. Его вновь пронзило желание... Хотелось схватить жену в охапку, забраться на сеновал и окунуться в то единственное, вечное, безрассудное, древнее, инстинктивное состояние, движущее всей жизнью на земле, от примитивных одноклеточных и до Ноmo sapiens.
Но отец позвал его от воды.
- Жди, я скоро, - чмокнул он её, куда - то за ухо и вприпрыжку помчался по крутому спуску к реке.
Переправились через Бирюсу, привязали лодку, а дальше шли пешком. Отец всё выспрашивал сына.
- Чё, Ваньша, на службе - то научили тебя бить супостатов? Чую я, однако, придётся снова схлестнуться с германцем. Гитлер вон сколь стран подмял уже под себя. "Аппетит от, сам знаешь, во время еды приходит". Не остановится он те пер я перед нашими рубежами. Силу почуял, думает, всё сможет. Скажи, сын, что это за нация такая? Всё емя мало, в который раз уже затевают свару на весь мир.
Иван шёл молча, отца слушал и мрачнел. Отец - старый человек, не мало повидал за свою жизнь. Хоть и не грамотный, а обстановку, какая сейчас в мире творится, правильно понимает. А то спокойствие, какое сейчас в военных кругах страны, Ивану было совсем не понятно. Ведь, действительно, все указывает на то, что немец попрёт свои силы на нас, но об этом в армии даже думать запрещают, не то, что вслух говорить. Отцу же сказал:
- 46 мы с тобой разговорами••- то изменить можем? Гроза гремит уже третий год. Дойдет до нас - призовут - пойдем воевать.
- Легко ты говоришь об этом, Ваньша, как про чужое толкуешь.
- Да нет, батя, не легко. Только, что толку слезы лить и сопли по лицу размазывать. У меня вон жена с дочкой, если что, на вас останутся. Я, еще, когда на Дальнем Востоке воинскую науку постигал, понял, что сила на нас прет несметная. Еще там спокойно засыпать не мог, а во сне, сны кошмарные мучили, так, что каждую ночь холодным потом умывался. Страх не за себя испытывал: за семью свою, да за вас с маманей. А сейчас к такому состоянию приобвык, вроде. Что будет, то - будет. Вот отсюда и кажется, что спокоен я, батя.
Они уже подошли к озерку, но стояли, глядя на воду, раздумывая каждый о своем, пока не увидели, выпрыгнувшую из воды рыбу, которая пыталась схватить поденку. Тогда в мужчинах проснулся инстинкт охотников. Спешно начали разбирать снасти. Азарт рыбака выгнал все тревожные мысли. Иван быстро разделся, его тело сразу густо облепили комары и мошкара. Он шумно вздохнул и погрузился в прохладную воду. Стараясь, как можно меньше шуметь, начал ставить невод. Закончил дело, вылез на берег, быстро оделся, спрятал лицо под накомарник.
Отец уже развел дымокур.
- Присаживайся, паря, перекусим, чем Бог послал. - Достал хлеб, картошку, яйца. Потом хитро подмигнул, засунул руку в глубокий карман штанов и, как фокусник, выдернул от туда чекушку с мутноватой жидкостью. - Спер у старухи, чуток давай, чтобы хвороба тебя не брала.
Иван отошел к березе, ножом отодрал кору, сделал два стаканчика, свернув бересту воронкой.
- Давай, отец, выпьем, да только не за мое здоровье, че мне сделается? - Он помолчал,
- выпьем за то, чтобы не пришла беда на нашу землю. За мир и спокойствие выпьем, батя.
Символически чёкнулись, выпили. Они пили за мир, а в стране уже два часа дыбом вставала земля Тысячи самолетов бомбили наши города, рушились здания, гибли люди. На советскую землю пришла беда, и никто не сможет остаться в стороне от этой трагедии.
Часа через полтора рыбаки выбрали невод. Улов был хорошим, поэтому больше решили сети не ставить.
- Че, паря, двинем домой? У баб, поди, уж тесто для пирогов на подходе. Гляди, перестоит, тогда никакая рыба его не спасет.
Обратно переплыли речку, поднялись на у гор. Поняли, что - то случилось.... Все жители деревни толпились у правления колхоза. Перед ними выступал уполномоченный. Сын и отец пристально смотрели друг на друга, а под ногами прыгали, исполняя свой предсмертный танец, крупные караси и лини. Они сыпались из плетеной из ивовых прутьев корзины. На озере Иван положил в нее рыбу и прикрыл мокрой травой. Все время, пока нес до лодки, чувствовал приятное содрогание этой тары. А сейчас корзина выпала у него из рук и опрокинулась.
- Отец, это война! - Только и смог он сказать.
Дома ему на шею бросилась жена: "Ванечка милый, что же теперь будет со всеми нами?" Он обнимал жену, но не мог произнести ни одного слова. Челюсти стянуло судорогой, только желваки перекатывались по скулам. Он до боли сжимал зубы, так, что они начинали хрустеть.
Какие слова подойдут сейчас для этой милой, родной женщины, которая от горя сжалась в комочек так, что он, кажется, мог бы уместить ее в своей груди? Какие слова утешения можно сказать матери, которая замкнулась в безысходности происходящего. В своей жизни она пережила уже столько потрясений, что давно потеряла надежду до жить спокойно до своего последнего момента, до точки, которую поставит ей жизнь. Чтоб не завыть по - звериному, от вновь схватившей ее за горло беды, закусила уголок, повязанного на голове платка.
Вначале, как неприкаянная, ходила по комнате, выходила во двор, возвращалась в избу. Затем на кухне почистила, оставшуюся в корзине рыбу, начала печь пирог и только думала: "Пусть он получится очень вкусным," чтобы сын запомнил её последнюю, домашнюю стряпню на всю жизнь.
Деревня, на первый взгляд, вела себя странно. Казалось, что ничего не произошло. Только тишина, в летнее время не свойственная крестьянскому укладу - пугала. Все затаились, будто хотели спрятаться от неминуемой беды. Это было похоже на то, как играют в прятки ребёнок и взрослый. Ребёнок спрячется , не в силах сдержать своего восторга, от того, что его никто не видит, кричит, чтобы его искали. Он вжимается в свой схорон, думает, что теперь - то его точно не найдут.
А взрослый намеренно долго его разыскивает, заглядывая в укромные места. "Здесь его нет, а...наверное, он под кроватью?" - разговаривает сам с собой взрослый, слушая сдержанное повизгивание за дверью. Затем находит своего ребёнка, и восторженный крик: "Что, папочка, не мог сразу - то найти!", награждает его. Он хватает ребёнка, подкидывает кверху, а затем крепко прижимает к могучей своей груди.
- Нашёл, нашёл и никуда больше не отпущу!
Но, кто вот так же надёжно прижмёт к груди эту кроху- деревню? Кто пожалеет её, кто позаботится об её будущем? А, самое главное, где найти ответы на эти вопросы?
К вечеру тишина взорвалась. В каждом доме пахло свежеиспечённым хлебом, пирогами. Началось массовое гуляние. Нет - это не было похоже на пир во время чумы. Вначале гуляние было в каждом доме. Затем женщины вынесли столы и накрыли их прямо на улице. Вся деревня объединилась в одну компанию. Мужчины призывного возраста, понимая, что завтра им уходить на войну, и, может быть, навечно остаться там, прощались со своими земляками. А женщины.... Им предстояло взять на свои плечи свою работу и мужскую. И тут в одиночку не справиться никому, поэтому сегодня в разудалой, на первый взгляд, гульбе, судьба объединяла их. Объединяла в кулак, который должен быть единым, сжатым до тех пор, пока их отцы, братья и суженные мужья, не покончат с врагом и не вернутся по домам. Это был пир во имя будущего, во имя жизни на Земле!
А утром, ещё пьяные, и от того безрассудно весёлые, до конца не осознающие, что уходят из мирной жизни, может быть, навсегда, самые здоровые и работоспособные мужики, отправились громить врага и гнать обратно в его змеиное логово.
Эшелон за эшелоном мчали поезда на войну, если говорить сухим языком, людские ресурсы, а ещё пошлее, то - пушечное мясо. Те, кто развязывают войны, никогда не задумываются о том, что - это, прежде всего, живые души, неповторимые судьбы,- это, наконец, бесценный генетический материал. Уже никогда больше в мире не повторится начало убитого солдата. И ведь, испокон веков известно, что в такой бойне погибают лучшие из лучших. Я вовсе не хочу очернить тех, кто выжил, но уверенна, что вернувшийся с войны солдат, скажет о своём погибшем друге: "Он был лучше меня".
А пока железные дороги были перегружены эшелонами. И все они были воинские, и все важные. Надо отдать должное работникам железнодорожного транспорта: падая от усталости с ног, они делали всё, чтобы не задерживать составы.
Сибирские мужики уже протрезвели: выпили все запасы самогону, что заложили им в торбы жёны и родные. Если первые два - три дня пути в каждом вагоне играла залихватски гармонь, сотрясались полы и стены от пляски, а в воздухе звенели солёные частушки и прибаутки, то теперь наступило затишье. Особо рьяные плясуны и частушечники отсыпались, а основная масса мужиков ударились в рассуждения. Из окон, дверей и щелей вагона - теплушки тянулся едкий, сизый дым. Не возможно себе представить, сколько килограмм самосаду и махорки пропустили через свои лёгкие мужики, беседуя на наскоро сколоченных нарах.
- И, что это, бес им в печёнку, за срамота такая в Европе развелась? - Говоривший мужик почесал бороду, затянулся и шумно выдохнул целое облако дыма. - Мне сын рассказывал, что был у нас мужик в России; Александро, Невский его прозвище было. Ещё когда монголы нас воевали, вот он в те времена жил. Князь богатый шибко, но и смелый В Новгороде княжил. Дак вот, еще в те времена он дрался с немецкими лыцарям и. Уже тогда их побил окаянных, а которые живыми остались, наказ дал, чтобы не лезли больше на землю русскую. А они забыли все наказы.
- Ты, Стёпушка, видать, не часто в церкву ходил?
- Ну. Баба за меня в церкву бегает молится, а мне работать надо.
- Вот - вот, оно и видно.
- Чё тебе, Афонька, от меня надо? Прицепился, как клещ - кровопивец!
- А то, если бы церкву посещал легулярно, знал бы, что Лександру Невского за то, что за землю русскую стоял, живота своего не жалея, к сану святых приписали. Икону с его лика нарисовали.
- И правильно, - вставил слово ещё один мужик - бородач. - Заслужил - получай!
- Гражданскую - то войну мы все помним, а кто и воевал. Дали же емя, подлюкам, по задницам, дак, нет, они опять лезут! Что это за клопы вонючие такие? Давишь, давишь их и всё без толку.
- Не чё, теперя так даванём, что жижа вонючая от них только и останется.
- Побить - то, конечное дело, побьём, без этого не бывало ещё. Только жалко вот много истребят нашего брата, да которых покалечат. Как тогда бабам - то справляться без нас?
- Ньчё, паря, бабы - существа живучие, не легко емя будет, конечное дело, но оне выдержут. Бабы без нашего брата токо рожать не смогут. А вы уж, мужики, - повысил голос говоривший, - посля войны, которые живые останутся, должны работать за себя и за тех, кто не вернётся. Не плошайте! Работать надо будет без простоя, без перекура, чтобы бабаы пустые не ходили, рожали кажный год. - И уже серьёзно произнёс, - посля этой войны стране нашей народу нового шибко много понадобится.
- А ты уж, вроде, себя исключил, паря?
- Всяко может быть, загадывать не стану. Но, если живой останусь, слова свои не забуду.
Перехали Урал. Навстречу стали попадаться эшелоны эвакуированных. И, когда только успели разобрать целые заводы? На платформах везли станки и разное другое оборудование.
- Да, дело, видать, не шутейное заварилось... И надолго, раз заводы целые с передних рубежей увозят.
Ещё ближе к фронту встретился санитарный поезд. Раненых - полные вагоны. Которые легко раненые, выходили на перрон. А многих выносили на носилках. Тела прикрыты так, что понятно, что мертвяки это. Таких грузили на телеги выдавали на них документы и увозили.
- Чё, ребятки, горячо там? - Кивнул один из мужиков в сторону фронта.
- Скоро, отец, сам узнаешь. Зараньше пугать не будем.
- Неужто, сладу с ним нету?
- Может, и есть, да только он на танках прёт, а мы с берданками против них. Вот технтку подвезут, тогда и будем с этой падло и на равных, а пока не сложилось что - то у нашего военного руководства. Не готовые к войне оказались.
- Ну, ты говори да не заговаривайся. Как это не готовые?
- А вот сам увидишь, когда ты ему в морду вот эту пукалку, - потряс парень винтовкой, -а он тебе в жопу танковой пушкой упрётся.
- Сдрейфил, парень, так и скажи.
- Мне бояться нечего, я отдых кровью заслужил. Из окопов не убегал, пока не ранили, но справедливость - она и на войне должна быть. Я эту гниду бил и буду бить, пока живой, но вы дайте мне, чем бить! Кулаком их броню не прошибешь. А они нас гусеницами, -заплакал парень, - даже снарядов не тратят. Друга моего лучшего - в лепёшку - это как? Это справедливо? - Сбивчиво, сквозь слезы говорил солдат.
После этой встречи, когда поезд тронулся, в вагоне наступило тягостное молчание. Может быть, впервые каждый из них задумался по - настоящему, куда и зачем сдвинуло их с места. То есть, все знали, что едут на войну, но казалось, что это ещё далеко и не скоро. И вдруг, вот она - рядышком.
Но прошёл еще месяц, прежде чем их отправили на передовую: подучили чуть - чуть, экипировали.
И так, спустя месяц после начала войны Бабкин Иван Александрович оказался на передовой линии Волховского фронта. В составе 946 артиллерийского полка 382 дивизии. Командующий армией - генерал Власов.
Прошел уже год войны. Ивану везло, он не был ранен ни разу. Не раз выручали его от, казалось, неминуемой смерти, смекалка и те профессиональные навыки, которые приобрел он, когда наматывал речные километры. И тогда на реке, и сейчас часто читал молитву. Конечно, это были просто слова, он себя никогда не считал особенно набожным, но Ивану казалось, что в тот момент он связан крепкими корнями со своей родной деревней и Бирюсой. Эти корни так крепки, что ни один снаряд, ни одна пуля не сможет их порвать, поэтому он выйдет живым из боя.
И вот - роковая битва в 1942 году у Мясного Бора. Никто даже не понял, как армия попала в окружение. Просто не хватило орудий и сил сопротивляться. О том, как произошли эти события на самом деле, пусть судят историки да эксперты, рядовому солдату, в том числе и Ивану, было ясно, что в этом бою они сделали все, что в их силах Именно тогда Иван вспомнил слова раненного паренька, что встретился им в самом начале пути на войну. "Должна же и на войне быть справедливость..."
Высшее руководство вычеркнуло из истории этой самой убойной войны Мясной Бор, даже убрали из географической карты, а вместе с ними и тысячи солдат, что честно бились за родину до последнего дыхания, навечно остались в болотах, а родные так и не дождались известий о)$, их судьбе. А тех, кто выжили, ждал плен и позор на долгие годы.
Да, маршалы и генералы постарались забыть, но Родина не забудет! Придет время, и тогда будут расставлены точки по местам, там, где им и положено быть.
А пока большими и малыми группами бродили солдаты, пытаясь выйти из окружения. По радио, на ломаном русском языке, немцы сообщали: "Солдаты! Ваша армия окружена доблестными немецкими войсками. Мы не хотим больше вас убивать. Мы сделали для вас коридор. Выходите по нему, сдавайтесь в плен и будете жить. Жизнь прекрасна, и мы подарим вам ее! Бросайте оружие! Ваш генерал сделал уже это и подтвердит, что с русскими, которые добровольно сдались в плен, мы обращаемся хорошо. Вступайте в ряды ДРОА!" После такого радиообращения неизменно крутили веселую музыку.
Разрозненные группы советских солдат, брошенные на произвол судьбы, бродили в поисках выхода из окружения. Группа, в которой находился Иван, надеялись выйти, не пользуясь коридором. Они решили держаться вместе. Командование взял на себя старшина Лубков, как старший по званию. Каждый раз, когда раздавалось радио обращение, он совал кукиш.
- Накось, выкуси! Пошли, хлопцы, - обращался он к своим подчиненным.
Они шли в направлении, куда глаза глядят, но неизменно натыкались на немцев. Завязывалась перестрелка, и группа снова отступала, скрываясь в болотистой местности. После каждой такой стычки их становилось меньше на несколько человек.
Кончалось продовольствие, таяли боеприпасы. Когда бродили в поисках выхода, видели, что русских побито великое множество. Армия оказалась уничтоженной, а оставшиеся в живых - деморализованы.