Аннотация: Иногда сознание играет с нами в игры. И все оказывается совсем не так, как кажется. Иногда, чтобы двигаться дальше, нужно снова пережить все, о чем воспоминать совсем не хочется.
Сегодня понедельник. А значит, она снова здесь.
Не важно, что за окном. Не важно, зима или лето, дождь или солнце, вечер или раннее утро. В понедельник она неизменно сидит у меня в кабинете, в глубоком кожаном кресле, напротив стола. И вежливо улыбается. На ней темно-синие джинсы, светлая майка. Волосы вьются и пушатся. Красивая светловолосая девочка с тонкими яркими губами и огромными глазами, обрамленными пушистыми светлыми ресницами. Она не красит их и смотрится очень... беззащитной. Собственно, таковой и является.
- Добрый вечер, - сегодня действительно чудный зимний вечер.
Уже стемнело. Видны снежинки, особенно вблизи фонарей. Они ей нравятся, всегда нравились.
- Добрый, - улыбается она.
- Как твои дела, Настя?
- Все хорошо, спасибо, а вы...
- Я доктор. Ты не помнишь меня?
Хмурится. Каждый раз она хмурится и не может меня вспомнить, бедная перепуганная девочка.
- Нет, простите. Мы встречались?
Да, милая, мы встречаемся каждый понедельник. И каждый понедельник ты меня об этом спрашиваешь. Почему судьба так жестоко обходится с подобными созданиями своего творца? Что и в какой вселенной натворило это существо, которое смотрит на меня и не понимает, что происходит?
- Да, Настя, мы встречались. Ничего страшного, не помнишь, и не нужно. Расскажи мне, что ты делала вчера.
- О... я читала книгу. "Валькирия", Марии Семеновой.
- Тебе понравился роман?
- Да, это определенно лучшее, изданное за последний год. Надеюсь, она еще что-то такое напишет.
Я тяжело вздыхаю и достаю из шкафа томик "Валькирии", изданный совсем недавно. Темно-серая обложка, яркие буквы, надпись "Тот, кого я жду" в углу. Настя хмурится. Ей не знакомо это издание. Я не даю ей книгу, я беру ее для себя. Просто чтобы не выпадать из реальности. С этой девушкой очень легко почувствовать себя сумасшедшим.
Но я все равно раз за разом буду пытаться, стучать в ее сознание, выковыривать на свет воспоминания. Пусть это жестоко, ее болезнь затянулась. Мне даже страшно представить, что вызвало такую блокировку понимания, но она все равно должна вспомнить. Лучше будет, если сделает это со мной.
- Хорошо, Настя. Скажите, что ты делала в восемь?
Ответ я могу процитировать наизусть.
- Ужинала. Макароны с сыром и бутерброд.
- Какой бутерброд?
Мне нужны детали. Она ела бутерброд со смесью помидор и базилика. Она должна вспомнить.
- Смесь помидор и базилика, - говорит Настя. - Рецепт...
- Твоей мамы, - говорю я.
Она удивленно вскидывает глаза. Я уже давно научился не реагировать на затаенное в них отчаяние, но все равно едва удерживаюсь от того чтобы вздрогнуть.
- Откуда вы знаете?
- Опиши, как выглядит телефон, - прошу я.
- Что?
- Телефон, Настя. Это простое упражнение. Расскажи, как выглядит телефон.
- Это небольшая коробка неправильной формы, - озадаченно говорит девушка. - С трубкой, в которой микрофон и динамик. На коробке есть рычаги, а еще диск для набора номера.
Я лезу в карман и достаю айфон. Специально купил для занятий с этой девочкой. Наши встречи проходят по стандартному сценарию, но иногда ей удается вспомнить что-то иное, что-то новое. Она берет в руки телефон и удивленно смотрит на меня. В ярких синих глазах плещется паника. Но она не чувствует ее. Судьба, помоги ей, она так устала.
- Что это такое?
- Это телефон, - говорю я. - Смотри.
Подхожу, приобнимаю одной рукой за плечи. Снимаю блокировку экрана, демонстрирую записную книжку, плеер, интернет, звоню на стационарный телефон в кабинете. Ее шокирует все. Она смотрит в одну точку.
Каждый понедельник у нее рушится мир. А потом снова все по прежнему, и мы возвращаемся к началу. Оба измученные. Но она хотя бы не помнит мучений, а у меня перед глазами каждый ее день, каждое занятие и каждый раз эта чертова стена, которую ее душа выставила. За стеной мечутся воспоминания, необходимые для движения вперед, но что-то их не пускает.
Настя - единственная моя такая клиентка. С остальными все это проще и быстрее.
- Что... откуда у вас все это?
Я подвожу ее к окну. Я точно знаю, что ее шокируют небоскребы. И парк, раскинувшийся, тоже. Потому что она не помнит, как пришла сюда. Ничего не помнит.
- Дальше, Настя. Что было дальше? Ты ужинала макаронами и бутербродами. Потом?
- Я легла почитать, на диван. "Валькирию".
- Дальше?
- Я уснула, наверное, - она морщит лоб.
Не помнит. Всегда мы на этом спотыкаемся. Не помнит, и все тут. Сейчас поймет это и будет беззвучно плакать, а я не найду в себе сил поступить с ней слишком жестоко и заставить, хоть и знаю, что тогда ее мучения закончатся. Но нет, я буду терпеть сколь угодно долго, лишь бы не причинить ей еще большей боли. У нее и так ее много, это я знаю наверняка. Только она скрыта в глубине души, ждет часа, когда стена рухнет.
- Какой сейчас год, Настя?
Она улыбается, ей кажется мой вопрос забавным. Думает, что я хочу подбодрить ее из-за того, что она не помнит почти ничего.
- Две тысячи второй, - говорит она.
Я провожу рукой по шелковистым волосам и вздыхаю. Второй такой нет. Жалко будет, когда она перестанет ходить ко мне. Хотя, конечно, думать так я не имею права. Главное - дать ей желанный покой.
Когда Настя уходит, я долго сижу в своем кресле и смотрю на красивый настенный календарь. Горная речушка бойко бежит, унося с собой байдарку с веселыми и бесстрашными туристами. Я никогда не бывал в горах.
***
Сегодня понедельник.
- Добрый вечер, - улыбаюсь я.
Все те же джинсы и майка, те же пушистые золотистые волосы и огромные глаза. И пока еще улыбка, играющая на тонких губах. Приветливая, обаятельная. Мне будет не хватать этой светлой пациентки, когда она перестанет приходить.
- Добрый, я могу вам помочь?
- Можешь, Настя. Ты помнишь меня?
Качает головой.
- Я - твой доктор. Расскажи, как ты сюда попала.
Я иногда меняю вопросы. Надеюсь хоть как-то достучаться.
- Я... пришла, - растерянно лопочет девушка.
- Пришла, - вежливо уточняю я. - Конечно, пришла. А откуда?
- Из дома, - она улыбается. - С Комсомольского проспекта.
- Хорошо. На каком этаже ты живешь?
- На пятом. Средняя дверь, а что?
- Опиши прихожую.
На ее лицо падает тень. Я вижу в синих глазах боль, которая плещется совсем рядом. И понимаю, что на верном пути. Значит, это было в прихожей...
- Не помню, - испуганно шепчет она. - Я не помню, как выглядит моя квартира!
Мои надежды рушатся вместе с ее представлениями о себе и своей беде. Я злюсь, впервые за эти годы. Сильно, на себя, на несправедливость, из-за которой этот ангелок вынужден мучиться раз за разом, ударяясь в эту стену, натыкаясь на провалы в памяти. Просто потому что ей сделали слишком больно.
- Настя, скажи, что ты вчера делала? - я возвращаюсь к первоначальной структуре разговора.
Но она не смотрит на меня. И мое сердце замирает в нелепой, невероятной догадке...
Она смотрит на календарь. По щекам бегут слезы, но Настя не замечает их. Ее рука прижата к горлу. Я знаю, что так она пытается успокоить неистово бьющееся сердце.
- Что, Настя? - мягко подталкиваю к разгадке. - Что привлекло твое внимание?
Она дрожащей рукой указывает на календарь. На тот самый лист с байдаркой, рекой и горным пейзажем. Но не туристы расстроили ее. Она видит красные, словно неоновые, цифры.
"2014"
- Какой сейчас год? - мягко спрашиваю я. - Какой, Настя? Какой год, как ты думаешь?
- Две тысячи второй, - шепчет она, почти неслышно.
И сама уже себе не верит. Мне нет нужды демонстрировать сенсорный телефон, новое издание ее любимой книги и спрашивать, что она делала. Сегодня наши встречи закончатся. Не знаю, почему я чувствую сожаление. И еще - сочувствие к этому почти ребенку, напуганному, растерянному, обиженному.
- Почему ты думаешь, что сейчас две тысячи второй? Что случилось в две тысячи втором, Настя? Почему твоя память остановилась?
Она мотает головой и закрывает уши руками, как маленький ребенок, которого ругают. Но сейчас - последний рывок, самый сложный для меня и страшный - для нее. Потом будет легче. А сейчас надо пережить все плохое. Пропустить через себя в последний раз.
От меня требуется удар по стене. И сейчас нельзя жалеть эту девчушку.
- Ты не помнишь, что было после того вечера. Когда ужинала макаронами и бутербродом. Когда читала "Валькирию" на диване. Ты не помнишь свою квартиру. Ты помнишь кухню и комнату, но не помнишь коридор. Вспоминай.
Я говорю жестко, отрывисто. Она плачет, навзрыд, обхватив руками колени. Съежившаяся в кресле маленькая девочка.
- Давай, Настя, давай, осталось совсем немного. Ты поднимаешься в подъезд, на пятый этаж. Средняя дверь. Достаешь ключи, отпираешь дверь и распахиваешь ее.
Она качает головой, всхлипывает. Надо, милая, вспомнить надо. И успокоиться уже, не мучиться. Двенадцать долгих лет она не могла ничего вспомнить. И вот теперь, казалось бы, совершенно случайно, она сидит в этом кабинете в последний раз. Больше не будет понедельников и ожидания прихода этой светлой во всех смыслах девочки. Но для нее это счастье.
- Милая, постарайся. Ты открываешь дверь, что там? Расскажи мне о своем доме! Опиши коридор! Настя, что случилось в две тысячи втором? В твоей прихожей! Расскажи мне!
Ее рыдания становятся громче, но вдруг затихают. Ее трясет, так сильно, как никогда в жизни.
Наши взгляды встречаются. В синих огромных глазах все чувства, что она испытывала в тот день. Боль, непонимание, несправедливость, страх, ожидание. Я знаю, что она сейчас там, переживает каждую минуту дня, что стал для ее памяти последним. Что она видит? Темную фигуру на лестничной клетке? Забрызганные кровью стены? Себя?
- Настя, - ласково говорю я, - расскажи мне.
Мы сидим на полу, она тихо плачет и раскачивается. Я глажу ее по голове, успокаивая. Самое страшное позади, теперь осталось только принять и уйти.
- Что случилось в тот день, дорогая? - этот вопрос должен стать последним.
Она поднимает голову. Ее припухшие губки покраснели и дрожат. Я усилием воли подавляю желание поцеловать их и смотрю, жду, когда она наберется сил. Настя облизывает губы, кашляет. И взгляд у нее проясняется.
- В тот день... я умерла.
***
Хороший вечер. Зимний, свежий и морозный. Иду домой не спеша. Мне нужно отдышаться, нужно почувствовать себя снова человеком. Настя ушла. Она справилась. Долгих двенадцать лет она шла к этому моменту и справилась, пусть и не идеально. Но понимание и уход прошли быстро. Душа настрадалась, хватит с нее.
Мы познакомились в тот самый день, в ее прихожей, забрызганной кровью. Она стояла, неподалеку от тела, и сочувственно смотрела на свою рыдающую соседку.
- Привет, - сказал я.
- Привет, - улыбнулась Настя.
Улыбка вышла грустной.
- Представляешь, бедняжку убили, - она махнула рукой в сторону, где лежало тело.
- Представляю, - вздохнул я. - Пойдем, выпьем кофе, поговорим?
- О... да, конечно, - согласилась девушка и легко последовала за мной, не заметив даже, как урна, встретившаяся на ее пути, не стала препятствием.
С тех пор мы стали встречаться по понедельникам, но убедить ее вспомнить, что она умерла, мне так и не удалось.
Души нередко блокируют воспоминания о моменте смерти. Иной раз конец становится таким страшным и неожиданным, что сил у маленькой хрупкой души не хватает. Она остается в нашем мире, испуганная, потерянная, всеми брошенная, одинокая. И проживает раз за разом, в своих грезах, жизнь до рокового часа.
Вы можете их видеть. Они вокруг нас. Сколько раз мы видим неясные силуэты в окне? Сколько замечаем в черноте леса пугающие тени? Почему не задумываемся, когда слышим странные звуки? Голоса? Они ждут нашей помощи, без нас они не вспомнят, что случилось. А значит, не уйдут.
Я так никогда и не узнаю, кто или что убило Настю. Не наша это забота. Но мы всегда будем среди людей. Серыми, скучными гражданами, которые нужны лишь чтобы подсказывать душам путь, когда придет их время.