Павлик А.С. : другие произведения.

Перламутр

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Он - подонок, однажды получивший свой счастливый билет. Она - уже не человек. Это - грустная история. История любви, дружбы, предательства, мести, погони за мечтой. Но, в первую очередь, конечно же, любви. Любви, пахнущей перламутром и дымом. Потому что любовь - это огонь, сжигающий все на своем пути: и прошлое, и настоящее, и будущее. Потому что любовь не знает пощады.
  Она ползала. Я скажу больше: эта нанозараза ползала даже под ее веками.
  Я смотрел, как спит Агния. Она заболевала, ее сны становились мозаикой из пикселей, с каждой ночью отдаляя ее, волоча туда, где нет места для меня. Соус из нано шуршал под ее кожей, в крови, капал из зрачков. Теперь она могла видеть сны с открытыми глазами. Я гладил ее по волосам, и ощущение было другим. Совершенно новым.
  Знаете, есть вещи, которые ускользают от нас со временем, но не в моем случае - я любовался Агнией, понимая, что она стала еще прекрасней. Даже после того, как программа захватила почти треть ее тела, Агния была сногсшибательно прекрасна.
  Я вылез из постели, подобрал одежду и вышел из спальни за неимением другого способа отрешиться. С каждым вздохом мир казался во стократ фальшивей и тусклей, а халупа - безнадежно сырой и убогой. Сквозняки паразитировали по углам. Откуда-то доносилась погребальная песнь радиоточки, помехи походили на шум прибоя: '...тело президента... опознать... растворено в кислоте... о начале боевых действий...' На крыше соседнего дома вращалась огромная лампа - маяк для демонов электричества, стекла и радиации; луч света ползал по комнате. До рассвета оставались считанные часы, но Пески не спали - их лихорадило светодиодами, песок с шорохом несся по дорогам, забивался под лохмотья всякого бездомного отребья. Я закурил, думая: ох черт, как же так вышло, почему это произошло с нами, однако не мог найти ответа. Просто больше не было ответов. Вообще никаких.
  Однажды я угодил в сети девушки с волосами из чистого огня, упал в пропасть ее зрачков и до сих пор не могу подняться.
  Мир поимел меня и с едкой усмешкой балаганного фокусника требовал все новых и новых жертв.
  Я курил и слушал, как мой сосед, эта гнусная полумеханизированная свинья из 260-ой, сливает очередную порцию отходов от выращивания перламутра. Эти белые, точно лен, паразиты требовали особого ухода. Если ты бережен и осторожен с ними, они дают соцветия, из которых делается порошок и с успехом толкается на черных фермах, в Районах Упадка. Перламутровый - цвет возвращения блудных детей к истине.
  Когда мой сосед прекратил копошение и вернулся, судя по всему, в постельку к своему новому дружку, я услышал другой звук - шум драки на площадке. Меня не волновало: кто, как, почему. Мне достаточно было знать одно: это может разбудить мою девушку.
  Потушив сигарету о столешницу, я пересек комнату и достал из-под раздолбанного дивана ружье. У меня не было выбора. Нет, не так: я больше не хотел выбирать, смертельно устал от этой лотереи.
  Тонкие белесые побеги оплелись вокруг ствола ружья. Я замер и секунду-другую смотрел на танец серебристых нитей перламутра, затем с рычанием отшатнулся прочь. Побеги рвались с влажным звуком. Нет, этот перламутр не даст соцветий; он будет въедаться в стены, пока дом не превратится в одну большую теплицу.
  Я решил, что однажды непременно сожгу этот сырой муравейник. Также как мир сжег мои мечты.
  Тихий ангельский смех, словно перезвон колокольчиков в зимней ночи. Чье-то прерывистое дыхание. Голос, выкрикивающий угрозы - густой сладкий голос, такой можно пить вместо сиропа из черной смородины. Толчок узнавания в груди - я уже знал, кого увижу за дверью.
  Я щелкнул замками, запуская в свою нору тусклый свет лестничной клетки и генетически прекрасный запах хризантем. На меня смотрели. Я улыбался. Улыбалась моя двустволка. Улыбался чувак с раскровененной физиономией, хламом лежащий под стеной. Приподнявшись на локтях, он прохрипел:
  - Хей-хо, Феликс, приятель! Рад тебя видеть!
  Это был Константин. Собравшиеся вокруг него типы выглядели скверно, я хочу сказать, по-настоящему скверно. Один из них зажимал его подружку, но, увидев меня, отпустил ее. Отчаянно матерясь, всклокоченная цыпочка осела на пол. Был еще мальчишка, загнанный в угол одним из подонков. Я не знал мальчишку. Я просто вскинул двустволку. Холодное равнодушие. Ствол - это трубка мира. Аминь.
  Кто-то из соседей прилип к дверному глазку и пас нас, волны его программ накатывали на мой мозг - дешевых, хищных, абсолютно нелегальных программ. Если ему нечего скрывать, его рука сейчас тянется к телефону. Однако этот вариант также нереален, как серафим без веры и ствола. Всем есть что скрывать: пристрастие к электричеству, пищевым добавкам, банкам с собачьей тушенкой, принадлежность к Церкви механизированных или собственную синтетику. Так устроен мир, так задумал Белый Босс; технология улучшает Его труды. Над нашим миром значатся два автора: Белый Босс и Технология. Это - продуктивный альянс против искусства, мышления, любви и созерцания. Эй вы, придурки в кроличьих полосатых шляпах, пейте ваш паршивый чай и сияйте! Сияйте так, словно пьете ночной неон! И пусть ваша кровь закипает от света!
  - Я вернусь за тобой, - оскалил заточенные клыки ангел - самый высокий, суровый, в стильных очках, - и отошел от мальчишки.
  Откуда-то донеслось низкое пробирающее рычание - кто-то из квартиросъемщиков начинал злиться. Дурной знак - значит, скоро на отсыревшей площадке нас станет больше. Я не сторонник массовок, единственным верным путем продолжения беседы считаю знакомство собеседника с моим оружием. Агния никогда не одобряла моих методов.
  - Я буду ждать. - Я был немногословен, твердо держа ружье.
  Ангел располагал лишь стильными очками и кастетом. Не густо, если хочешь иметь дело со мной.
  - Уходим.
  Хорошее решение. Возлюби ближнего своего и катись ко всем чертям.
  Типы заскользили по лестнице. Ангел в стильных очках обернулся и поцеловал воздух, словно целовал Господа Бога. Все верно, я не питал сомнений - он непременно вернется. За мной.
  Это были ангелы со стремлением к смерти. Всеобъемлющий изысканный танатос; такие отморозки постоянно мелькают на кладбищах и рок-шабашах. Пески - их Небеса, где они закидываются мощными психотропными средствами и страхом своих жертв. Они презирали всех и вся и не стеснялись говорить об этом.
  Я собрался закрыть дверь в свою нору, когда цыпочка - та самая, всклокоченная блондинка - подскочила ко мне и вцепилась в дверь. Я хотел ударить ее, но к ней присоединился Константин. Некогда зализанные черные волосы растрепались, пряди прилипли к щекам. И что-то было в его глазах, что сразу напрягло меня - какая-то дурная идея, плохой сон, сгусток навязчивого непотребства. Чувак был немного не в себе.
  - Чем ты закидываешься? Выглядишь как дерьмо.
  Он ласково смотрел на меня:
  - Послушай, Феликс. Нет-нет, послушай меня!.. Послушай, что я тебе скажу! Ты был прекрасен с теми торчками. Как всегда дьявольски очарователен и любезен. Шикарный с головы до пят. Мы ненадолго, дружище.
  - Я завязал. Никакого дела.
  - Это насчет зерна, дружище.
  Ружье уперлось Константину в грудь.
  - Я сказал - никакого, мать твою, дела.
  - Опусти ружье, любовь моя. Дай детям то, чего они хотят.
  Я обернулся.
  Агния стояла в прихожей. На тонкое, будто стебель, тело накинута моя рубашка. Трогательная в своей беспомощности. Я бросился к ней. Она была слишком слаба. Этот пожар... пожар в ее волосах и на коже, заставляющий меня стискивать зубы, чтобы не завопить от отчаяния. Тату ползало по ее телу, медленно, но неуклонно распространяя свой огонь.
  Подняв Агнию на руки, я отнес ее в спальню. Обвив руками мою шею, уткнувшись лицом мне в грудь, она что-то мелодично нашептывала - мантры о вчерашнем дне. Уложив ее на кровать, я укрыл ее, и она тут же заснула, ее опьяненный технологией разум унесся в лучшие места. По крайней мере, я надеялся на это.
  - Что с ней?
  В дверях спальни стояла подружка Константина. При всем моем желании я не мог врезать ей.
  - Что с огненноволосой? - повторила нимфетка, надувая губки.
  - Она заболела, - вырвался из моих уст легких шепоток. Мой кулак разжался.
  Что-то обожгло запястье.
  Я опустил глаза.
  Побег перламутра любовно затягивался вокруг моего запястья, завоевывая новую территорию - мое тело. Кожа поддалась и лопнула. Побег скользнул в мое запястье! Я попытался ухватить его, но серебристый кончик уже скрылся под кожей. Побег вполз в мое тело как в новый храм. Была мысль пойти на кухню, взять нож и вырезать паршивца из себя, но Агния дышала так тихо... Сжав запястье, я присел на кровать. Кровь сочилась сквозь пальцы. Поздно что-либо менять. Когда ты позволяешь такому происходить с тобой, ты становишься типом без шансов, заражаешься непрошибаемым пофигизмом.
  - Хорошо, любимая, я дам детям то, чего они хотят.
  Кажется, сон Агнии постепенно затягивал и меня.
  
  - Помню, она стояла на самом краю, сжимая в одной руке мобильник, в другой - пачку сигарет. На ней было дешевое платьице и тонкий обод в длинных волосах. Волосы - живой огонь, острые специи - натянул ветер, и они хлестали ее по плечам и лицу. Она увидела меня, шевельнула губами в полуулыбке и отвернулась, пачка сигарет полетела вниз, в реку, вслед - мобильник. Восемь цифр, которые она набрала, стоя за ограждением, оказались номером моего телефона. Судьба или чем бы это ни было, свела нас на мосту через Канал Грешников. Двое незнакомцев. И я влюбился до умопомрачения. Полюбил ее с первого взгляда... В тот стылый октябрьский вечер никто не сорвался вниз. Я спас ее, как чертов герой, храбрый ублюдок. Оттащил от ограждения. Она не кричала, не ругалась, просто обняла меня, пока я вел ее вдоль автострады, овеваемый смрадным ветром и грохотом проносящихся мимо машин. Можете быть уверены, именно так все и было. Но теперь наноогонь забирает ее у меня, и я беспомощен. Он забирает то, во что тоже однажды влюбился.
  - Она не человек.
  - Уже нет, - улыбнулся я.
  Константин стоял у окна, сунув руки в карманы своих мегаобтягивающих кожаных штанов, глядя на прослойки песка цвета сливочного масла - результат деятельности предприятий по производству пищевых добавок. Он любил носить кожаные шмотки на голое тело. Молодой, стремительный, готовый к приключениям, легко увлекаемый, его постель - свободная территория. За парнем тянулся ярко-красный шлейф; его душу уже не спасти.
  Блондинка промывала рану на лице мальчишки. Девочка от силы лет восемнадцати. О ней я знал лишь то, что Константин нашел ее на черных фермах, где она торговала нелегальными проклятиями. Я то и дело ловил на себе взгляд ее лунатических глаз - нимфетка украдкой поглядывала на меня сквозь упавшие на лицо волосы. О, сразу видно, она осознавала, что нравится окружающим, и безбожно пользовалась своей дьявольской притягательностью. Пользовалась даже тогда, когда знала, что в соседней комнате, унесенная технологической лихорадкой, спит моя девушка.
  Что ж, ей придется обломаться.
  Светало, и улицы обливал грязный свет - бешеная смесь отсвета столицы и солнца, заправленная пурпуром с предприятий и узором из пластики рисунка. Я сел в кресло и закурил.
  - С ней конкретно что-то не так. Впервые слышу, чтобы кто-то заразился программой, как вирусом.
  - В ваших животиках тоже много технонаркоты, дети, - сказал я.
  Константин очаровательно ухмыльнулся:
  - Забей, она везде. Сейчас даже души механизированы.
  - Люди любят это, и Лев - не исключение. Кстати, как он поживает?
  - Его подстрелили.
  Это сказал мальчишка. Он смотрел на меня. Бритая голова, синие, как ночной неон публичных домов, глаза, тату на шее. Ангельский лик с полотен мастеров живописи. Я сразу понял: с парнем не все тип-топ.
  Мальчишка первым отвел глаза.
  А я печально ухмылялся и думал: да, Лев, да, старина, это должно было произойти - рано или поздно пуля достала бы тебя. Некоторое дерьмо неизбежно. Например, смерть. Или любовь.
  Лев, мой давний друг, был слишком популярен среди неформальной молодежи. Новый пророк. Мессия. Неуловимый, чистый, проповедующий, его 'браунинги' знали свое дело. Мы начинали с этим парнем вместе, но продолжил он один. Я отошел в сторону, завязал как с зернами, так и с наркотой. Встретил Агнию.
  Бывает, вам удается поставить крест на прошлом и зажить с мыслью о будущем. Гордитесь собой, если у вас это вышло. А если нет - купите на черном рынке пистолет и станьте подонком. Не церемоньтесь ни с кем, ведь отныне вы - король без королевства, а жизнь - стерео любви и ужаса, и часто смысл не идет с ней в комплекте.
  Итак, присмотритесь: я и Агния. Высокий угрюмый тип с длинными черными волосами и ухмыляющимся черепом на поясе. И хрупкая молодая женщина с бесконечно прекрасными глазами и загадочным вытатуированным огнем вокруг запястий. Мы были. Мы изменились. Осели на окраине столицы, на Песках. Мы не являлись поклонниками интуитивной математики или технологической магии, перемешавшей в своем огромном коммерческом чреве викторины, лотереи и телевизионные розыгрыши, однако мы любили друг друга и однажды захотели детей.
  В любом случае, это уже не имеет значения. Ничего не имеет значения, кроме сиюминутности.
  - Сукин сын был мне как брат, - сказал я. - Как брат.
  - Да, и теперь он умирает.
  Я закрыл глаза и глубоко вдохнул, медленно выдохнул.
  - Хорошо, дети. Я помогу вам достать зерно.
  - Не просто зерно, - хихикнул Константин, - а Папу Чистильщика.
  Я открыл глаза и уставился на Константина. Расстегивая верхние пуговицы на своей черной кружевной рубашке, он улыбался как закинувшийся мощным галлюциногеном любовник. Малыш был в ударе.
  - Эта дрянь не для шуток! Совсем не для шуток, черт возьми!
  - Да, именно, охренительно! К черту шутки, - Константин привалился плечом к стене. Щелкнула зажигалка, выпуская язычок пламени. Блондинка смотрела на него и в ее глазах была чистая страсть. Она хотела его так же, как он хотел Папу Чистильщика. - Папа в порошок стирает кости и индивидуальность. Мощная штучка. Защекочет до смерти. Кстати, народ, как насчет чашки чая?
  Ладно, думал я, дети знают нюансы. Они тоже готовились к смерти, но перед этим хотели прихватить с собой пару-тройку засранцев. Добиться справедливости в обществе, где балом правит борьба, эксплуатация, неудовлетворенность и разрушение. Я тоже когда-то был обдолбанным бунтарем, а теперь моя девушка умирает, а внутри меня пускает корни перламутр - да, я чувствовал это, чувствовал его движения и соки. И я был бережен с ним.
  За окном занимался светодиодный пожар. Звенели, закручиваясь в спирали, электрические осадки. Просыпался город обкуренных людей.
  Пристроившись на подоконнике, раскуривая тонкую сигаретку, Константин посвящал меня в великий план мести. Чувак был великолепным рассказчиком, его ругань была гармоничной, почти камерная музыка, под которую хочется плакать.
  Я слушал Константина, время от времени поглядывая на мальчишку с неоновыми глазами. И постепенно до меня доходила белая и лучистая истина: мальчик ни кто иной, как Человек, исключение, выделенное вишневым курсивом. Вот что с ним не так. Вот почему этим сумасбродам нужен Папа Чистильщик. Потому что мальчишка - Человек, без подсаженных генов и проглоченных ранее зерен. Чистенький как младенец. При особом подходе способный стереть в пыль любого, кто встанет у него на пути.
  Моей Агнии не помог бы даже Чистильщик. Она любила зерна также сильно, как любила меня, и закидывалась ими, если могла раздобыть. Думаю, именно из-за этого, из-за дикого микса программ в ее теле нанотату на ее запястьях каким-то образом мутировало, эволюционировало, начало сбоить - не знаю.
  И теперь ей не то, что Чистильщик, - смерть не поможет.
  Я откинулся в кресле, с тлеющей сигаретой в моих пальцах. Святая троица: Отец, Сын и Святой Дух. Мы охотились за Отцом, и в этом нам должен был помочь Сын и Святой Дух. Сын в данный момент разглаживал несуществующие складки на своих кожаных штанах, а Святой Дух отсутствующе смотрел в окно. Да, в этом юноше определенно была святость - святость незачумленного технологией и генным строительством духа. Он мог гордиться собой.
  Сигарета тлела в моих пальцах, тлели мои мозги. Мое сердце было застрелено.
  
  Крабы - это шлюхи современности. Они распродают свое тело по кусочкам, истинным ценителям человеческой органики, славным малым фермерам. Крабы также сотрудничают с нами, толкачами. Если вы занимаетесь сбытом запрещенных конфеток, крабы помогут вам сохранить ваш продукт в целости и сохранности. Этакие живые камеры хранения.
  Но приходит время платить по счетам и забирать свое. А я всегда забираю свое. Всегда.
  Мой краб работал в метро, на станции 'Земляничные Поля'. Он сидел возле двери в сортир; табличка на его груди гласила: 'Я хотел, чтобы мир обтесал меня, но не хотел, чтобы так сильно и так больно'. Я нашел это поэтичным. Что ж, возможно, это было его откровение, его песнь. Меня, впрочем, совершенно не волновало, чего когда-то хотел или не хотел этот обшарпанный кусок собачьих экскрементов. Мне лишь нужно забрать у него то, что принадлежит мне по праву. У этого жалкого подобия на человека все всегда что-то забирали, но никто ничего не давал; даже проржавевшая банка перед тем, что когда-то было ногами, была пуста - ни монеты, ни жетона, ни огрызка.
  Я подошел и сверху вниз уставился на краба. Не тело, а разваливающаяся от холестерина, жира и синяков луковица. Быть может, во мне проснулась жалость (кто знает?), и я достал из кармана двадцатку, наклонился и сунул в банку. Банка была облеплена шерстью.
  Краб поднял на меня налитые дешевой технонаркотой глаза. Секундное замешательство. В следующий миг грязная рука скользнула в накинутую на плечи тряпку и извлекла нож. О да, мой краб был рад видеть меня.
  Я ударил толстяка коленом в лицо и, когда он взвыл от неожиданности и боли, ткнул стволом в лоб. Это был отличный револьвер, купленный за полцены у старого приятеля Моисея, инвалида-извращенца, которого пришлось застрелить из этой же пушки - чувак линял и, соответственно, располагал в тот момент нечеловеческим аппетитом. Револьвер стал моим новым приятелем.
  - Спрячь нож, красавчик, иначе я засуну его по самую рукоять в твою продажную задницу. Или, может быть, ты предпочтешь мою сталь?
  Краб завизжал. Я вновь ударил его. Его лицо было рубиновой маской. Потрясающий абстракционизм.
  - Забей же, дружище, на приличия, - выдавил я, наклоняясь к нему. - На этом празднике жизни все свои и меняются партнерами. Я пришел не по твою душу, а по свое зерно.
  - Я думал, тебя прикончили, - прохрипел краб.
  - Да, печальный ублюдок, я тоже на это надеялся. Я тоже.
  И тут наши взгляды встретились; я понял, что должно произойти.
  - ПОМОГИТЕ! ОН НЕВМЕНЯЕМ! ОН ХОЧЕТ УБИТЬ МЕНЯ!
  Что да, то да. Два попадания из двух.
  Нож словно сам прыгнул в руку.
  Вообще, крабы охраняемы законом о трудовой деятельности. Правительство называет это работой - сбор подаяния, жалких крошек с пестрого пира ангелов и потягивающего 'Джонни Уокера' Белого Босса. И если такое дерьмо, как бомж-инвалид, позовет на помощь в людном месте, ему наверняка ее окажут. Это как раз было людное место, а я ненавидел продажные шкуры.
  Я вогнал лезвие в руку краба - чуть ниже плеча - и поддел. Все очень просто: это было именно то место, куда я около года назад поместил на сохранение старину-чистильщика, Великого и Ужасного Папу всех программ.
  История такова: я достал Чистильщика у одного моего приятеля, который, будучи в состоянии опиумного дурмана, отдал мне Папу в обмен на пару мелких зерен. На следующий день приятеля пристрелили в его же логове - братья по бизнесу приходили за Чистильщиком. Учитывая обстоятельства, я решил сбыть товар как можно быстрее и поместил его на длительное хранение в живую камеру хранения.
  Но - это в прошлом. Мой краб оказался с характером. По-моему, он лишился слишком много своего, чтобы теперь отдавать чужое. Мерзавцу следовало быть со мной повежливей.
  Папа Чистильщик со звоном упал на заплеванный пол и, разбрасывая алые бусины, откатился к дальней стене с зеленой фосфоресцирующей надписью: 'НУЖНЫ ДОНОРЫ. УВЕРУЙ В ПЛАСТИКОВОГО ИИСУСА'.
  - А-а-а! Он убивает меня! Нарик убивает меня! - хватаясь за окровавленную руку, визжал краб.
  Я обернулся.
  В нашу сторону, сминая тяжелыми сапогами газетные листы, устремился патруль. Пять мохнатых физиономий, и всем руководит баба. Ее глаза были живой татуировкой.
  Я бросился туда, куда откатилось зерно: три шага, рывок, черные полы пальто хлопнули, будто крылья. Папа был теплый и охоч на прикосновения. Я сунул его во внутренний карман пальто. Превозмогая боль, мой краб смеялся надо мной, предвкушая мою незавидную участь.
  Я не мог спустить ему это с рук. Никто не смеет потешаться надо мной.
  Я выхватил из-за пояса револьвер и спустил курок. Выстрел вороньей песней прогремел под бетонными сводами станции 'Земляничные Поля'. Голова краба превратилась в пурпурный фейерверк. Он стал сползать на пол кучей ненужного хлама; отыграл свой спектакль в этом театре грешников, и ушел на заслуженный отдых. Да, жизнь обтесала его, но передышки и там, на Небесах, ему никто не подарит. Он будет просить милостыню под воротами в Рай, и Белый Босс будет философствовать, проезжая мимо на черном лимузине: 'Ты не хотел, чтобы мир обтесал тебя так сильно и больно? О, мой сердечный друг, неужели ты думаешь, будто меня это заботит? В самом деле, мне плевать. Молись и поглощай, сын мой - в этом вся суть. Молись и поглощай'. И пустая бутылка 'Джонни Уокера', выброшенная из тонированного окна лимузина Белого Короля, разобьется на тысячу мелких осколков, и будут осколки жалить краба, нашептывая: 'Так мир разбил твои мечты, так чертов мир сокрушил тебя в Его порно...'
  Я оттолкнул в сторону какую-то старую ведьму, вещающую о возмездии. Ведьма отлетела к стене, щелкнули вставные челюсти. Выбросив вперед иссохшую руку, она взвыла:
  - Внемлите, внемлите! Это сатана! Он пришел собрать урожай наших душ!
  Я пообещал ей: когда она попадет в ад, я лично займусь ею. Старуха была в восторге - по-видимому, от избытка религиозного рвения, она пронзительно завизжала. Этот звук. Этот потрясающий звук триумфа!
  Люди с криками, руганью и аханьями разбегались в разные стороны, освобождая мне путь. Крики, визги, вой - высшая степень признания вашего успеха.
  - Прочь, прочь с дороги, печальные мудаки! - горланил я во всю глотку.
  Я взбежал по эскалатору, едва не столкнув вниз некоего явно закинувшегося мощными колесами типа, и выскочил под серый свод столичных небес. Прохожие оборачивались, живо реагируя на громогласные предупреждения севшего мне на хвост патруля. Но у меня был Папа и с ним я был новым богом. С ним я вновь был богом - чертовски собой.
  Константин припарковал свою угнанную развалюху - образец полнейшего отсутствия стиля ушедшей эпохи - на обочине, напротив низкопробного ларца 'Религии на любой вкус'. Я подскочил к машине и рванул заднюю дверцу. Константин обернулся с переднего сиденья, кружевная рубашка расстегнута, оголяя белую линию ключиц и ямочку, в которой, словно в сети из кошачьих шагов, дремлет рыбий глаз.
  - Где Папа? - рявкнул он.
  - Папа у меня. А теперь рви прочь! Рви так, точно за тобой спустили свору псов Преисподней!
  - Вау! Клевая тусня! - Это была нимфетка.
  Девчонка пристегнула ремень безопасности, ее кукольное личико осветилось восторгом. Я начинал понимать, почему Константин выбрал ее. Парочка развратных оторв. Они верили в то, во что хотели, брали от жизни все, выжимали из нее все соки. Дети были очаровательны в своей безбожности. И они эксгумировали мое сердце - я вновь был самим собой. И револьвер вновь пел в моей руке.
  Да, черт возьми, все просто зашибись! Клевая тусня!
  Бритоголовый мальчишка сидел рядом со мной, судорожно впиваясь пальцами в острые коленки.
  - Лови кайф, детка, - посоветовал я ему. - Пристегнись и лови, мать твою, кайф.
  Машина с визгом сорвалась с места, сшибая табличку: 'ПАРКОВКА ЗАПРЕЩЕНА'.
  - На кой черт ты их соблазнил? На кой черт ты раздразнил синих?! - заорал Константин, выворачивая руль и чудом не размазывая по асфальту переходившую через дорогу стайку старья из дома престарелых. Они бросились на асфальт, словно ища поддержки и утешения в его непоколебимой тверди. - Чертовы мумии! - возопил входящий в кондицию маньяка парень. - Смерть - это высшая идея! Смиритесь со своей ветхостью!
  У тощего старикана в малиновом котелке пошла пена изо рта. Константин демонически захохотал и ударил по газу. Я убрал руку от револьвера, простив чуваку его слабости.
  Мы пронеслись мимо черного рынка, вниз по склону, к планетарию, и еле вписались в поворот направо. Опасный маневр, особенно когда за рулем минус-человек плюс-маньяк. Черный зев туннеля сомкнулся вокруг нас. Голограммы, мигающие стрелки, предупреждения, лимиты - яркие звезды на черноте бетона. Здесь царило оживленное движение - организованный хаос.
  На светофоре к нашей машине подскочили какие-то сектанты, размахивая брошюрками и мини-библиями. Очень скоро терпение Константина приказало долго жить - поливая все непечатными словами, черноволосый рванул с места так, что машину повело. Сектанты с возмущенными криками отскочили прочь, порыв ветра вырвал у них из рук листовки. Константин врубил четвертую передачу и, распевая молитвы, понесся к свету, к кислотной серости столицы.
  Погони не наблюдалось, но Константину было плевать - он просто нарушал все возможные и невозможные правила, несся по заасфальтированным артериям Районов Упадка и, неизменно хладнокровный, наслаждался вседозволенностью.
  Нимфетка наклонилась и поцеловала его. Он положил руку с массивными перстнями ей на колено.
  Они были иконами классики. Вампир и Лолита.
  Нами с Агнией, какими мы когда-то были.
  
  Громадная алеющая буква 'Ф', зависнув над нашими головами, накачивала воздух демоническим свечением. Сладкие обещания о таящей во рту булочке, пикантном кетчупе, выращенной в большущих чанах псевдоплоти ('Без сосудов, сухожилий, страха - чистый продукт! Друг, не отказывай своему будущему!'), а также о калорийных начинках и обжигающем каппучино. Вы должны это попробовать!
  Мы с трудом вписались во въезд на стоянку фаст-фуда, Константин дал по тормозам, и машину здорово дернуло.
  Туман пламенел. Не воздух, а сгусток клубничного желе. Человек-Цыпленок любил всех, кто приезжал к нему на 'Ферму' отведать его гипернатуральные продукты. А особенно - маленьких детишек, девочек и мальчиков, когда они залазили на его пушистые коленки и шептали о своих мечтах. Подонок отсидел за педофилию, что, впрочем, сделало его еще более популярным. Голограмма его оперенного лика раскачивалась рядом с божественной 'Ф', нависая над улицей подобно призрачной эманации.
  Дети не скрывали свой страх к троллям, в то время как страх к Человеку-Цыпленку хранили под матрасами вместе с молочными зубами и крышечками от содовой.
  - Народ, на выход! - рявкнул Константин и распахнул дверцу, которая тут же вмазалась в припаркованный рядом автомобиль, оставив вмятину.
  Пальто черным саваном опало вокруг моих ног. Нимфетка и мальчишка следовали сразу за нами.
  Мы ворвались в ресторанчик, принеся с собой привкус осенней сырости, табака и светодиодов. Витающие под гипсокартонными арками запахи дразнили обоняние. Константин - стремительный, стройный как знаменитость, не знающий пощады гонец из Преисподней - пронесся мимо какого-то тощего прыщавого очкарика с подносом в руках, едва не оставив того заикой. Чувак завелся до чертиков и был просто шикарен. Люди нагребали свои заказы на кассах. Лица работников 'Фермы', этих верных рабов контрактов Человека-Цыпленка, глазировали сальные улыбки, их глаза со скрипом вращались в орбитах; на кепке-хохолке каждого шевелилась алая 'Ф'.
  Со словами: 'С дороги, животные' Константин растолкал очередь. Никто не смел возражать ему.
  - Пожалуйста, заказывайте, - сказала рыжеволосая крошка за кассой ?9. Ее слова прозвучали почти как непристойное предложение.
  - Эй, народ! Что жрать-то будем?
  Из мини-динамиков, рассованных по всему ресторану, несся сладкий, будто порно-грезы, голос Человека-Цыпленка: 'Куриный суп, куриный суп! Люблю куриный суп! Хочу большую тарелку куриного супа!'
  - Цыплячий суп! - передразнила нимфетка. - Большую тарелку, пожалуйста!
  Ею откровенно любовались и мужчины и женщины, ведь она была воплощением греха как для тех, так и для других. Маленькая девочка с длинными ванильными волосами и большими голубыми глазами. Лолита. Смех точно ювелирное украшение, которое можно повесить на цепочку и носить вместо талисмана.
  - Эд, малыш? - обратился Константин к мальчишке.
  - Бургер и что-то прополоскать рот.
  - Феликс, дружище?
  Я не был голоден.
  - Два ваших фирменных супа, бургер и кола. И, черт возьми, побыстрее!
  Рыжеволосая крошка за кассой растаяла от подаренного ей воздушного поцелуя.
  Константин водрузил заказ на поднос и протиснулся в дальний угол зала. Влюбленная парочка после нежного 'пролейте слезы или свалите с миром' любезно освободила для него место. Лихо смахнув на пол салфетки и брошюры с ухмыляющейся рожей Человека-Цыпленка 'Моя Ферма - Ваша радость!', Константин пригласил всех располагаться с комфортом. Мы разместились тесной компанией. Нимфетка тут же прильнула к Константину и они, на зависть посетителей, занялись друг другом. Эдуард меланхолично пододвинул к себе поднос и, развернув упаковку на своем бургере, принялся поглощать горячую биомассу.
  - Отвратительно, - улыбнулся я ему.
  Ребятенок с ярко-белым пушком на голове созерцал меня широко распахнутыми глазами. Я смотрел на ребенка до тех пор, пока он не разревелся. Тогда извлек из внутреннего кармана Папу и положил на стол. Свет срикошетил от металлической капсулы. Просто очередное лекарство. Лекарство, которое излечит вас от самих себя, всего-то.
  Константин резво откликнулся на мое действие, его рот был измазан в голографическом блеске:
  - Спрячь, черт возьми, это излишество!
  Я подался вперед, сгреб парня за воротник и потянул на себя. Нимфетка откинулась на стуле, не потрудившись поправить юбку. Она вытирала губы, наблюдая за нами. Эд апатично жевал бургер.
  - Я не подписывался на остальное дерьмо, детка, - прорычал я в лицо черноволосому парню. - Оно мне не нужно, просекаешь фишку? У меня был лучший друг. У меня была невеста. Но, видимо, это не вписывалось в грандиозный замысел Белого Короля. Теперь у меня нет ничего. Давайте покончим с этим как можно быстрее. Сечете, цыплята?
  Эдуард отхлебнул содовой и, подхватив то, что осталось от бургера, встал.
  - Да, - кивнул Константин. Он не делал попытки разжать мои руки. Он просто смотрел мне в глаза с очень близкого расстояния и видел в них боль. - Это - дань тем, кого с нами больше нет. Кого скоро не станет. Прости... брат.
  Мы поняли друг друга.
  - Идем, - позвал Эдуард. - Бери Папу и идем.
  Мальчишка был человеком, редкой птицей; но он заблудился, потерял дорогу домой. Мы все потеряли эту дорогу. Дорогу из желтого кирпича.
  Возле двери в уборную Эдуард остановился и, сплюнув в бумагу непрожеванный кусок, скомкал и бросил на пол, что тут же живенько прокомментировала парочка в плащах; на воротниках их плащей было по значку: 'МЕХАНИЗИРУЙСЯ! ЭТО МОДНО!' Эдуард с пустым лицом ткнул в их сторону руку с оттопыренным средним пальцем. Вам надо было видеть, как этот мальчишка осадил механизированных! Стайка детишек в кружевных одеяниях, отмечающая в стеклянной комнатке с животворящими иконами Человека-Цыпленка на стенах чей-то день рождения, пришла в пузырящийся восторг. Один из малышей повернулся к пасущему их клоуну и спросил, что значит жест Эдуарда. Что-то в этом духе. Парочка в плащах сверлила нас гневными взглядами, а клоун что-то бессвязно забормотал о гармонии - по-моему, у парня случился припадок.
  Уборная насквозь провонялась кокосовым мылом и дешевым моющим средством. Какой-то тип, шипя и корчась, остервенело мыл руки: драил их мылом, затем - тер бумажной салфеткой и сушил. И вновь - драил, тер, сушил. Он явно был увлечен собой. Да, согласен, чудное развлекалово.
  Я подошел к нему сзади, наклонился, шумно втянул воздух и заботливо прорычал что-то в роде 'я могу снять любые штаны и стресс'. Тип мгновенно ретировался, хлопнув дверью. Эдуард щелкнул замком на двери и повернулся ко мне. Тонкий и гибкий, как лоза, глаза смотрят недоверчиво и пристально.
  - Смакуй давай, детка, - сказал я ему и протянул Папу. - Смакуй самое изысканное из яств с пира святых. Падающие звезды будут завидовать тебе.
  Мальчишка принял зерно левой рукой - добрый знак - и безропотно проглотил.
  Некоторое время Эд продолжал смотреть на меня, потом в его лице что-то дрогнуло. Закатив глаза, он осел на пол. А я уже начал прощупывать зерно.
  Проникновения было мгновенным, будто ветер от оружейного выстрела. Уже больше года я не прикасался к хищной сущности зерен, но память об этом стремительно возвращалась.
  Окружающее преобразилось, стало дружеством математических формул, уравнений и знаков бесконечности. Я брел сквозь программное обеспечение точно шаман сквозь сознание своей жертвы, парил в сухом море из информации, и информация благоговела передо мной. Это было шоу, и я был в нем мертвой звездой. Оно забрало меня высоко, и сделало звездой. А потом убило. Я активировал зерно как бог, хотя был всего-навсего шизом - психопрограммирование сделало из меня истинного шиза, я сгорел в пламени интуитивной математики, словно мотылек в огне.
  ...Запах кокосового мыла нахлынул сокрушительной волной. Я осел на пол, холодная испарина выступила на лбу и над верхней губой. Эдуард свернулся клубком под стенкой. Все еще слабый от математических грез, я подполз к нему. Мальчишка открыл глаза и уставился на меня.
  - Ну что, малыш, вставило? - примерно так и спросил я.
  Он таращился на меня долгую минуту, затем кивнул.
  - У меня... ощущение.
  - Силы?
  - Нет. Ощущение, будто мир использовал меня. Использовал и выбросил.
  Хотя бы раз в жизни мы все произносим эти слова. Так или иначе, все грани современного искусства переливаются именно этими словами, а ведь искусство - это зеркало, отражающее жизнь.
  - Да, и это верное на все сто ощущение. И отныне, как чертовски дорогому образцу души, тебе полагается сделать приличные дыры в душах других людей. И наполнить эти дыры уматовой технонаркотой - своими поцелуями. Ты готов к этому, малыш? Готов использовать мир также как он использовал тебя?
  Эдуард улыбнулся, и в его улыбке была чистая технология.
  Резкий стук в дверь. И голос, этот звонкий голос, заставивший почувствовать меня старым развратником:
  - Убираемся! Синие пасли нас!
  За дверью стояла всклокоченная Лолита. Она скользнула мимо меня, задев бедром, и сгустком ванили подлетела к Эдуарду. Мальчишка уже был на ногах.
  - Где Константин? - спросил я, хватая девчонку за руку.
  - Внизу, - прошептала она, огромными испуганными глазами глядя на меня.
  Я вышел из уборной, и мир предстал предо мной хитросплетением из оттенков и запахов. Черепокрушащее переживание.
  Хранитель зала был словно из ада. Нервный, визгливый, он несся к центральному входу. За панорамными окнами расцвел сад из красно-синих цветов - милицейские машины хаотично запарковались прямо на синтетической клумбе фаст-фуда, размазав под колесами пару-тройку псевдоразумных садовых гномов. Посетители как по невидимой команде уставились на нас; какая-то старуха потянулась к Лолите, но девчонка не церемонилась - шипя красным словцом, отпихнула морщинистую ведьму и подлетела к Константину. Чувак через весь зал смотрел на меня.
  Голос Человека-Цыпленка, сочащийся любовью, точно свинина жиром: 'Куриный, куриный суп! Люблю куриный суп! Куриная фантасмагория в тарелке!'
  Голос милиции - холодный, крошащийся, женский:
  - Владелец темно-синего 'Чероки', выйдите на проверку удостоверения. Ваш автомобиль числится в угоне. Повторяю: владелец темно-синего 'Чероки', выйдите на проверку удостоверения.
  Я смотрел Константину в глаза и словно ел из них иссушенную до хруста прозу жизни. Да, дружище, будь по-твоему. Сделай это ради нас всех. Ради себя. Я кивнул. Тогда парень притянул к себе Лолиту и поцеловал.
  - Я всегда буду с тобой, - прошептал он, гладя ее по ванильным волосам. - Просто не забывай меня, ладно?
  Я знал, как это называется.
  Слово из шести букв.
  Хранитель зала подскочил к Константину и стал о чем-то трагично выть, но парень был великолепен - он владел ситуацией, стал мрачным королем. Его кулак попал в цель. Хранитель зала свалился на пол, опрокинув стол со всем, что на нем было - сокрушил город из пластика, вкусовых добавок и синтетики.
  Лавина звуков накрыла с головой: вопли, одинокий плач наложившего в штанишки ребенка, грохот отодвигаемых стульев.
  Константин достал пистолет и направился к выходу. Его лицо было загляденьем. Черноволосый улыбался как бог. Лолита с истерикой бросилась за ним. Я нагнал ее в два шага, не слишком бережно развернул к себе и дал по лицу. Она заткнулась.
  - Дети, за мной.
  Я провел их через вставший на головы зал. Со всех сторон летели ошметки еды, кто-то кого-то домогался, кто-то, воспользовавшись ситуацией, пытался добраться до кассы. Червивость, она, знаете ли, кругом.
  Мы ворвались на кухню. Ох, черт! Перед нами, дергая щетинистой щекой, вырос повар. Мужик насквозь пропитался запахами жарки и вонял как моя скромность. Его фартук был в жирных разводах, лицо - в фурункулах. В правой руке он сжимал нож для резки хлеба, которым, держу пари, и прорезал на своем лице эту порочную коварную улыбку. Тип был форменным психопатом.
  - Ко мне, сосунки, - пробасил он с нежностью довольного жизнью человека. Лезвие со свистом рассекло воздух. - Ну же, ну же, не бойтесь! Цып-цып-цып!
  Внезапно что-то в его лице изменилось. Из его щек, лба, подбородка полезла лоснящаяся черная щетина, капли крови выступили на коже. Повар зашелся в симфонии боли. Я достал нож и всадил его повару под ребра, провернул и вынул. Громила свалился, щетина раздирала его тело. Запахи, запахи. В масле шипели котлеты для бургеров.
  Я обернулся, выразительно глянув на Эдуарда.
  - Это было легко. Зерно повара - редкая дрянь, - пожал плечами мальчишка. - Его начинка буквально гладит мой мозг. Я чувствую ее полновесно, понимаешь? О, Господи, это так круто! Я чувствую это дерьмо полновесно!
  Истина: Папа Чистильщик медленно, но верно стирает любую индивидуальность.
  Бритоголовый мальчишка невероятно быстро наливался цветом - созревал для мести. Скоро он сможет щелкать любые зерна, как орешки.
  Мы выбежали на задний двор. Огромные контейнеры, заваленные помоями. Выстриженная лишаем костлявая тварь, тоскливо мяукая, гребла асфальт, словно пыталась отыскать в нем цель влекомого ею дурного существования. А, может быть, вчерашний день. Давненько же эти свиньи не вывозили мусор! Точно из другого мира летели громкие голоса.
  И вдруг - выстрел. Крики! О, хранители сакральных смыслов, помогите этому безбашенному парню!
  Вспышки освещали убегающий из-под наших ног асфальт. Мы неслись вдоль теряющегося где-то высоко в столичном тумане хребта зданий; сине-красный свет сопровождал нас вплоть до спуска в метро. Мы перепрыгнули через турникеты и вбежали в вагон. Лолита глухо рыдала. Я положил руку ей на плечо, и она прильнула ко мне всем телом. Вскоре моя рубашка стала мокрой от ее слез. Ее слезы были в моих глазах. Эдуард отсутствующе смотрел перед собой и в его глазах плясали множащиеся с колоссальной скоростью математические цепочки.
  У меня был сильный жар.
  
  Еще не переступив порог, я понял, что произошло непоправимое. Запахи, это все чертовы запахи! Я менялся, меня менял перламутр, я остро чувствовал столкновение двух реальностей - моей субъективной и окружающей, объективной. Толкнув дверь, я обнаружил, что она незапертая.
  - Агния!
  Тишина смеялась надо мной из сырых глубин норы.
  - Агния!
  Нет ответа.
  Молчание в эфире.
  Я ворвался в спальню. Постель смята, простыни холодны и в пепле. На подушке записка.
  Упав на колени, я накрыл лицо руками.
  - Где огненноволосая? - спросила Лолита.
  - Ее забрали ангелы, - сказал Эдуард.
  Запомните раз и навсегда: слезы - это послания в никуда. Письма без адресата. Мы оплакиваем не тех, кого потеряли. А себя. И мечту, которую у нас забрали ангелы.
  Которую мы способны вернуть, спустив курок.
  Я встал на ноги и чеканящим шагом вышел в коридор. Мир расплывался перед глазами и был соленым. Наверно, я таки плакал. Все может быть.
  Прислоненное к стенке, в коридоре стояло ружье. Патроны в кухонном столе. Я сунул все в старую спортивную сумку 'Моя Ферма - Ваше блаженство!', вышел на площадку, поднялся на этаж выше и постучал в 260-ую.
  Револьвер оттягивал карман пальто, ружье - днище сумки.
  Шарканье ног.
  - Кто пожаловал?
  Пески - это территория 'нет ходу синим', а, значит, подобное моему гнусному полумеханизированному соседу отребье может быть неуважительным. Я не достал тотчас нож, хотя хотел. Напротив, я был лукавым искусителем, вежливым Змием с иллюминацией вместо рта, фольгой вместо глаз, земляничным сиропом вместо голоса:
  - Да вот, дружище, твоя почта была в моем ящике. Расторопные почтальоны, врубаешься? Я - герой, мой большой друг, ведь принес тебе ее. С доставкой на дом, так сказать.
  Сосед что-то неразборчиво проворчал, заскрипел замок, звякнула цепочка. На пороге материализовалась неприлично огромная туша. Я ударил урода туда, где предположительно располагалась его вызывающая ротовая щель и, когда тот, ошарашенный, отшатнулся, протиснулся следом в пристанище его мятежного духа, тайный медвежатник его запретных желаний.
  Здесь все провонялось химией и потом старого жирного самца. Сгребши извращенца за майку, я впечатал его в стену и сунул в рот ствол револьвера. О, как давно я этого не делал! Он трясся как свинья на скотобойне; под его ногами стала расползаться лужа. Я наклонился к нему и прошипел:
  - Твой перламутр пускает во мне корни. Наверно, это его дурное влияние, а, может, во всем виновато наше правительство. Кто знает? Но выслушай, мой ароматный друг, мою молитву: я хочу спалить к черту этот муравейник, и начать хочу с твоей халупы. Устроить себе праздник!
  Не вынимая из его слюнявой пасти ствол, я затащил свинью в гостиную. Здесь был настоящий парник, ферма для выращивания перламутра. Льняные цветочки, тяжелый запах удобрений и добавок. В спальне нас ждал свернувшийся калачиком обнаженный юноша. Подвижная тату на всю спину. Трепещущие крылья, работа высочайшего класса. Он томно созерцал нас из глубин своего наркотического колодца, не пытался прикрыть наготу. Мне почему-то стало тоскливо при взгляде на него. Тогда я выволок свинью обратно в гостиную-теплицу и припечатал рукоять револьвера к его лбу. Он опрокинулся на пол, громко стеная, кровь заливала отвисшие щеки.
  Улыбаясь, как балаганный заводила, я достал зажигалку.
  Все было пропитано удобрениями, поэтому огонь полз подобно изголодавшемуся насекомому, перекидываясь с одного горшка на другой - стремительный, беспощадный. Жар обжигал лицо. Дым застилал глаза, когда что-то вырвалось из него. Огромная туша с непредвиденным проворством вмазалась в меня, но мой револьвер был заряжен и наготове. Револьвер тоже улыбался. Выстрел приглушил надвинувшийся на ствол живот. Пуля застряла в пластах плоти - ни дать, ни взять стальная изюминка в вязком креме. Сосед упал в огонь, будто котлета в кипящее масло. А я был поваром. Я подскочил к стеллажу с белыми соцветиями и опрокинул его. Огонь взвыл - микс из гитарного соло и неистовых барабанов.
  Пора убираться отсюда к чертовой матери.
  Я вывалился на площадку и подхватил сумку.
  Муравейник оживал, наполняясь дымом, огнем, звуками.
  - Вниз, - коротко бросил я.
  Испуганная Лолита держала за руку улыбающегося Эдуарда.
  Дом пылал. Пылали пропитавшие его стены удобрение и проникшие в его бетонную твердь серебристые побеги перламутра. И где-то там, в этом вскипевшем аде, остался нагой мальчик с томным взглядом. Возможно, он даже не понял, что происходит. Я очень хотел, чтобы именно так и было.
  Ветер рвал полы моего пальто, гнал по подворотням мусор и закручивал песчаные смерчи. Отмычки звенели в моей руке. Никогда, никогда, не оборачивайтесь, особенно если вам в спину дышит ставшее сожженным прошлым ваше будущее. Бомжи с воплями бежали к истекающему дымом и языками пламени бетонному монстру, что-то голося на свой лад. Стараясь не обращать внимания на катящийся по моим щекам воск, я вскрыл первый попавшийся ржавый гроб, соединил провода, заставив двигатель зарычать.
  - Внутрь! - проревел я. - Живо, черт бы вас побрал!
  Огонь уже охватил несколько этажей. Кто-то выпрыгнул из окна и мир для него, хоть на мгновение, но предстал иным. Разнообразные формы жизни, всячески озвучивая свое существование, валили из подъездов. Я вжал педаль газа, и ржавый монстр яростно взвыл. Мы неслись по дороге, оставляя позади ломившийся от яств стол из огня и дыма - место, где мы были счастливы с Агнией целых полгода.
  Целых полгода. Так много. Так мало.
  Потому что любовь - это огонь, сжигающий все на своем пути: и прошлое, и настоящее, и будущее.
  Потому что любовь не знает пощады.
  Вскоре мы выехали с Песков, и я почувствовал в душе вселенскую пустоту.
  
  Филипп Пиров владел сетью похоронных бюро. Его покойники всегда были счастливей тех, которых обслуживали конкурирующие организации. Счастливы, ведь и после смерти их тела могли послужить благому делу - в них прорастал первосортный перламутр, а затем экспортировался на Запад.
  Лев сотрудничал с Филиппом. Филипп предал Льва. Если бы не Филипп, на Льва не вышли бы. Видите, как все просто бывает. Пророк хотел провести нас через пустыню, прямиком в светлое будущее; он толкал в массы дорогое удовольствие, но однажды потерпел фиаско. И близкие Льву люди теперь жаждали мести. Все предельно просто: пророка не вернуть, но игра еще не окончена. У кого козырный король?
  Он был у нас.
  Мы с Лолитой наблюдали за происходящим из припаркованного под сенью электрических деревьев ржавого гроба.
  Филипп вышел из высоких стеклянных дверей своего офиса, будто священник из храма Господнего. Это был высокий плечистый мужчина с ухоженными пальцами и хитрыми лисьими глазами. Изумрудный фрак, модная щетина, искристый острый дым от ультратонкой розовой сигаретки. Сопровождаемый троллями в костюмах-тройках, он сел лимузин цвета несбывшихся грез.
  Эдуарду досталась роль жертвы. К этому времени от человечности мальчишки остались сущие крохи, внешнее напыление - тончайший слой. Внутри - студень из уравнений и кодов.
  Иногда я почти уверен: если бы Творец в момент вдохновения располагал такими технологическими мощностями, он создал бы совершенно иной мир. Благодаря Папе Чистильщику, Эдуард стал неземным созданием - прекрасный, притягательный, вычищенный от эмоций экземпляр, его кости - мрамор, его кровь - красное вино. Сукин сын тянул к себе точно магнит. Пиров ощутил это на собственной шкуре. Он выскочил из лимузина и подбежал к растянувшемуся на асфальте мальчишке. Короткий разговор - и Пиров помогает ему подвестись и усаживает в лимузин. Его спина затянута в дорогую парчу, но вот он оборачивается, и я понимаю, что на его лице тоже парча - великолепная выкройка похоти и ехидства.
  - Уничтожь гадину, детка, и не забудь прихватить впередиидущих, - прошептала Лолита.
  Лимузин тронулся с места и очень скоро стал неразличим из-за тумана. Пиров не догадывался, что только что собственноручно подписал себе смертный приговор, что доживал последние часы своей жизни. Какими они будут? О, они будут сладкими. Нет, даже слаще.
  - Да, верно, уничтожь гнилые элементы общества, - сказал я, туман играл с моим зрением, делая все сказочным. - За Льва. За Константина. За нас.
  
  Это был комплекс заброшенных заводов. Под ногами хрустел гравий и стекло. Застывшее во времени ископаемое. Светодиоды заляпали все свободные поверхности: 'ПРОДАЙ СВОЮ УНИКАЛЬНОСТЬ ПО ВЫГОДНОЙ ЦЕНЕ', 'ИСТРЕБИМ РОД НЕЛЕТАЮЩИХ ПТИЦ' или 'ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА НЕБЕСА'.
  Я шел, как мне казалось, по единственной верной дороге, рядом со мной бежала маленькая Лолита. Девочка сказала: 'Моя жизнь не имеет значения без него. Мне некуда податься. Я пойду с тобой'. Я сказал: 'Хорошо'. Вот и весь наш разговор. Просто я понимал ее. Понимал как никто другой.
  Комплекс нынче бесполезных строений на окраине черных ферм, опасная территория для добропорядочных граждан, для преступников же - райские угодья.
  Добро пожаловать, блудные дети, добро пожаловать домой, возьмите сигару и закурите, это - высокая поэзия.
  Было тихо, неправильно тихо, лишь где-то высоко, в затянутом туманом небе рычали моторы.
  Я бывал здесь однажды, еще во времена моего нелегального промысла. Ничего не изменилось с тех пор. Место упадка и разрухи, как и сотни других, таких же убогих мест. Шприцы - пошлая привычка из прошлого - под ногами, пористая серость над головой, револьвер под боком, ружье в сумке, Лолита рядом. И мир кажется мультипликационным фильмом.
  Я толкнул тяжелую дверь, и она с душераздирающим скрипом распахнулась. Револьвер уже был в моих руках, а ружье - в руках Лолиты. Тень сомкнулась вокруг нас. Воздух был гладким, словно шелк, и я не чувствовал опасности. Понимаете? Я абсолютно не чувствовал опасности, только эту шелковистую гладкость в воздухе, дарящую милосердие. Я постоял так некоторое время, дыша полной грудью, вдыхая это шелковое блаженство, привыкая к полутьме. Затем шагнул вперед. Мы попали на бетонные Небеса, пахнущие хризантемами и дорогой туалетной водой.
  И вот что открылось моему взору: пустота в пустоте. Пространство было подавляюще огромным и торжественно пустым. Тень спала здесь годами, единственным источником света было окно. Да, в потолке было огромное круглое окно, осколки - стеклянные зубья, тусклый дневной свет казалась в полутьме ярким нимбом.
  В центре светового круга стоял стул, на нем сидела моя Агния. Вокруг нее - бездыханные тела. Ангелы заметали пол, словно лепестки черной розы - иссушенные, потускневшие, неприглядные. И только один сидел перед ней, положив голову ей на колени. Этот был тот самый, суровый тип в стильных очках. Я вскинул револьвер, но в это мгновение Агния подняла голову и посмотрела на меня. В мои зрачки словно впилось по ядовитому дротику. Я не поверил увиденному.
  Агния изменилась, ее тело стало программой, наноогонь плясал в ее венах, на ее коже, тонкими струйками света поднимался в воздух. Ее волосы горели, пропитанные вирусом. Горели так же, как перламутровые соцветия в теплице моего соседа, когда я бросил в них зажигалку.
  Моя Агния была восхитительна.
  - Они обрели своего бога, - произнес я, револьвер выскользнул из моей руки. Я был преисполнен нежности и страха. Клея любви. - Искусственного бога.
  - Огненноволосая, - сказала за моей спиной Лолита. Этот звук. Что с ней, что с деткой? Сумка выпала из ее рук, и нимфетка стала оседать на пол, точно цветок, которому подрезали стебель. Ее волосы тускнели, глаза превращались в мутное стекло. Технология покидала ее тело. Я смотрел, как она шевелит губами: - Это будет эпидемия, сокрушительный мор. Миллионы, миллионы людей... Технология пройдется по телам, коллекционируя их. Она заберет то, что принадлежит Ей... Убей, убей Ее... пока не...
  - Поздно, - улыбнулся я и невольно коснулся своего запястья.
  Я понял все тогда, когда уже ничего нельзя было изменить. Да и разве мог я так поступить с Агнией?
  Мои шаги хищными птицами взлетали под потолок. Я оттолкнул бездыханное тело ангела, наклонился и поцеловал Агнию. Ее губы горели, ее кожа двигалась, ее волосы жгли.
  - Моя любовь, - сказала она и собственнически обняла меня. Я принадлежал ей, и она знала это.
  Я поднял ее на руки и понес прочь из-под темных сводов склада. Лолита задыхалась, выворачивала шею, открывала и закрывала рот, будто выброшенная на берег рыба, бормоча:
  - Пристрели... убей Ее...
  - Сделай это сама, детка, - сказал я.
  Мы вышли в пластичную серость - я и Агния, - и рокот моторов в небе оглушил нас. Резкий порыв ветра. Рев. Сквозь тучи, на мгновение выскользнув из тумана, блеснул стальной корпус дракона военного флота - беспощадной машины убийств. Взблескивали и вновь гасли в тумане стальные корпуса, крылья, хвосты машин. Эскадрилья, которой, казалось, не будет конца и края, держала курс на столицу.
  - Что происходит? - спросил я, однако уже знал ответ - слышал его сегодня утром по настигнувшим меня протуберанцам барахлящей радиоточки.
  Мои мысли были печальны: Лев, старина, ты совершил невозможное - стал новым святым и, черт тебя возьми, сделал, сделал это, замариновал белозубого лживого индюка в кислоте... Отправился в лучший мир.
  А мое место, старина, друг, брат... мое место здесь, среди неба, отражающегося в миллионах осколках под ногами. С невестой на руках. Я держал в руках все самое дорогое, что когда-либо у меня было.
  Агния поцеловала меня, ее слюна была огнем, кислотой.
  Я держал в руках обтекаемую татуировку с пламенем вместо волос, чья оболочка ползала. И у нас скоро будет ребенок - посев перламутра внутри меня, получивший особый уход. Получивший папу и маму.
  - Война, - ответила она, нежно улыбаясь. Ее глаза были сеткой из пикселей. - Война, любовь моя.
  Щелчок за спиной. Характерный звук. Знаю, зря я оставил дробовик, но это уже не суть важно, так? Просто не имеет значения, вот и все.
  Я крепче прижал к себе Агнию и закрыл глаза. Я хотел забрать ее на мост через Канал Грешников - туда, где наши взгляды впервые встретились.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"