Многие психоаналитики пытаются воссоздать общую картину психики клона. Его мотивацию к действию, личные убеждения и тд. В подавляющем большинстве случаев они склонны думать, будто одинаковые методы в производстве в конечном счете приведут к одинаковым результатам, т.е. убеждены, что все мы одинаково хладнокровны и глупы. Но реальность прямо противополож-на общепринятому мнению - мы, как и прочие люди, наделены своими индивидуальными чертами характера и складом души, которой у нас, как это водится полагать, быть не должно. Мы тоже способны на любовь, на надежду, и каждый непрестанно пытается найти хоть что-то хорошее в этой длящейся не больше месяца жизни.
На занятии тихо, лишь голос лектора монотонно изливает потоки непонятных предложений, действующих лучше всякого снотворного. За все то время, пока я здесь нахожусь, мне еще не доводилось видеть человека, который бы внимательно внимал этому бреду, предоставляемому непонятно для кого и зачем.
- ...проводиться изолированно от других подразделений и лиц, непосредственно в ней не задейст-вованных. В ходе этого этапа не должно быть ненужных переговоров, могущих выдать подготовку к предстоящему выводу. Также необходимо предусматривать действия по введению противника в заблуждение.
Мне все равно, как провести последнюю минуту жизни. Действовать по регламенту или свое-вольничать. Наверное, многие привыкли думать, что при выводе ситуации из-под контроля (в нашем случае - явление обыденное) желание выжить - то единственное и неоспоримое, чем руководствуется каждый, попавший в эту 'кашу'. Однако, как говаривал некий Эйнштейн: 'все в этом мире относительно'. И если нет смысла жить, значит нет смысла выживать.
С нашей части практически всех шлют на 30-ый квадрат, где судьбу не стоит даже расписывать и пытаться угадать. Она здесь незамысловата и суть ее укладывается лишь в одно слово - смерть. Поставленная задача практически недосягаема, и нет никакой нужды бороться за ее выполнение. Всю более или менее значимую работу выполняют наемные бойцы, а мы здесь так... Выражаясь красиво - для общей огневой поддержки, по факту - для кучи. А возразить и возмутиться возмож-ности нет. Клон - не тот, кто имеет право на свободу выбора, свободу слова и мнения. Все мы, здесь сидящие, не те...
Говорят, у каждого свои страхи. Мне не страшно умереть на 30-ом, я боюсь сделать это раньше, чем открою нечто такое, что меня удовлетворит и успокоит. Еще с первых дней выхода из инкубатора мне многое было непонятно, даже несмотря на ту обширную базу, что вбивают нам в головы. Не дав надышаться свежим воздухом, ослепить на мгновение глаза смелым взглядом на Солнце, нас пускают в расходку... А мы даже не знаем за что и ради чего. Здесь нет имен, нет прав, но есть задача, которая, впрочем, выполняется не нами.
Сегодня последняя лекция, одна из тех, что в базу не заложили, посчитав, что так мы эту инфор-мацию лучше воспримем (ну-ну). Потом один, два дня на дорогу до Арриака, день на подготовку, и вперед, к конечной станции. Или к началу? Чем небытие до рождения отличается от небытия после смерти?
Утро следующего дня. Огромная подвижная платформа подняла нас уже более чем на сто метров над землей, по крайней мере, так показывал счетчик на панели. И продолжала возносить наши скопированные друг с друга тела, даже не всегда отличающиеся лицом, все выше и выше. Ее размеренный гул наполнял не только весь тот слуховой объем, что я мог воспринимать, но и казалось саму душу. Как прощальная песня, перебиваемая надеждой на то, что она посвящается не мне, а кому-то другому. Общий негативный фон витал в самом воздухе, вдыхался несколькими сотнями легких, наполнял до мозга костей.
Какой-то известный ученый, еще в тот период, когда клоны только начали массово эксплуатиро-ваться в самых различных отраслях (как правило, не предполагающих здоровую атмосферу и пригодных для нормальной жизни условий) был поставлен оправдать это жестокое явление современности перед протестующими гуманистами. Он говорил, что у нас нет заложенного жизненным опытом стереотипа тяжелых обстоятельств, нет четкого понимания 'как все должно быть', а стало быть, мы любую ситуацию воспринимаем как нечто должное и, таким образом лучше и легче людей приспосабливаемся к ней. Люди поверили, а я по себе могу сказать, что еще в первую неделю жизни, исходя из заложенных данных, или той ее части, за введение которой бились для нас особые организации, успел понять, как все-таки должно быть.
Платформа начала замедлять ход и, под конец с приглушенным щелчком полностью останови-лась. Двери разъехались в стороны и нас повели на 'Надежду' - старый, грузовой межгалактиче-ский крейсер средней дальности полета. Не знаю, кто давал ему имя, но довольно забавно осозна-вать, что каждый мне подобный, ступая на борт 'Надежды', терял то, чем крейсер имел ошибку называться.
Недолго путешествуя по подмосткам, мы вышли к погрузочному отсеку крейсера. Кроме нашего отделения здесь, в томном ожидании стояли еще около трех, человек по двести в каждом. Мы располагались в довольно большом зале, с потолками явно низкими для столь обширного помеще-ния, отчего многие, наверное, себя здесь чувствовали неуютно. Народу было ужасно много, поэтому дальность обзора равнялась расстоянию до ближайшего отделения, однако потолки продолжали уходить куда-то в бесконечность. И вроде бы ничего, а какое никакое впечатление...
Рассортировка всей этой, не будем ходить вокруг да около, пушечной массы произошла на удивление оперативно. Наш провожатый довел нас до спален, где и оставил без всякого рода напутствий и пожеланий, в последнее время приходящихся почему-то всегда не к месту.
Практически весь тот день мы тупо сидели или лежали на своих кроватях, выходя лишь на обед и ужин. В нашем обществе беседа - редкое явление, как будто нечто вроде запретного плода, всегда полного стесненных взглядов на него, но который скрыто или явно жаждешь. Разговор тут сопровождается и восторгом, и чувством опасения одновременно, причем второе неизменно остается доминирующим со всеми вытекающими...
Говорят, людям сложно понять, как можно всегда находиться внутри себя, не всплывая для привычного социального окружения, однако, тот ученый видимо отчасти был прав - мы и вправду не ведаем других порядков. Иной раз это даже больше плюс, чем минус.
Так я и заснул.
Полет да Арриака нельзя назвать ни длинным, ни коротким. Отчасти причину этого явления раскрывает известное высказывание о том, что перед смертью не надышишься, хоть нам - клонам, понятие 'дыхания' и не совсем ясно. А отчасти потому, что эти несколько дней, казалось бы пролетающие для обычного человека при тех же обстоятельствах за одно мгновение, для нас длятся достаточно долго, ведь тот порог, за которым стоит вечность, мы уже преодолели, когда выбыли из части, и воплощение наших ожиданий в жизни - теперь лишь вопрос времени.
Сегодня, вопреки порядкам предыдущего расписания, нам было разрешено встать значительно позже. Жаль, что это не снисходительность руководства, а элементарное отсутствие нужды. Единственный день, свободный от тренировок и бессмысленного мозгозатуманивания...
После завтрака мне довелось испытать чувство растерянности, едва ли не новое для меня. Я сыт, и что мне необходимо делать сейчас? Вопрос, ответ на который никогда ранее искать не приходи-лось, застал меня врасплох. Впрочем, решение не заставило себя долго ждать. Немного покопав-шись в голове, я выудил на рассмотрение интересную мысль о том, что когда не знаешь, как себя вести, следует делать как все вокруг. Весьма странно, а если все вокруг делают неправильно? Ну что ж, как говорит другое, не менее интересное высказывание: 'Если все вокруг не так, то ищи причину в себе'. И я пошел... Пошел отдыхать, расслабляться, прогуливаться, делать все, что согласовывалось с известным стереотипом - я нашел причину в себе.
Немного побродив и вдоволь насмотревшись на минималистский стиль, очевидно царящий повсюду внутри крейсера, я вышел в длинный коридор, шедший по самому краю вдоль глазниц огромных иллюминаторов, с льющейся из них романтикой необъятного пространства, залитого бесконечной россыпью огней на черной краске. До чего красиво... Видимо, не одного меня привел сюда недолгий путь скитаний - многие из других людей как из моего, так и из других отделений стояли тут же, бросив взгляд далеко за корпус корабля. Выбрав в качестве остановки наиболее свободное место, встал туда. Я немного отстоял от всех остальных, и видимо это обстоятельство привлекло здешнего уборщика - низенького уже почти старика. Радовало, что хоть персонал здесь не клонированный... Иначе крейсер по праву можно было бы назвать мертвым.
- Один из них, да? - спросил меня старик.
Честно, я хотел было поначалу отмолчаться, но мне стало жутко интересно, о чем он спросит потом.
- Да.
Он пару раз причмокнул губами, обвел взглядом коридор вокруг.
- Знаешь, ты не первый с кем я пытаюсь заговорить... Однако, боюсь, последний.
Мои уже потные ладони схватила легкая дрожь, а сам я начал волноваться. Так мы немного постояли, и он уж было собрался уйти, однако мне все-таки удалось преодолеть чувство участия в неком заговоре, и, остановив его, я спросил
- Почему?
- Наконец-то! Потому что вы все молчите и ничего сказать не можете! - он на секунду замолчал и с интонацией, предвещающей начало великой тайны, продолжил: - в общем, парень, что твои дела обстоят в высшей степени херово, мне известно давно. Так вот, я думаю, что вся эта война за ресурсы - полная хрень. Не буду заставлять тебя спрашивать, учитывая вашу особенность проглатывать язык, поэтому расскажу так.
Он опять обернулся.
- Вам наверняка вбивают в головы, что за этим стоит будущее Земли, и вы отдаете свои души за правое дело. Однако, позволь заметить, Арриак - далеко не единственная богатая сырьем планета. Но! В случае с 30-ым, денежными расходами на ведение боевых действий никто полностью не ведает. Ты уж извини, но что значит современная винтовка против первобытных орудий боя? Мы бы давно их всех убрали, но особенности местной фауны, их умение пользоваться ими - вот что мешает нам. Постоянно то и дело пропадают целые отряды специальных подразделений, достаточ-но опытных, чтобы довериться им, однако, даже для них многие задачи просто тупо невыполнимы. Понимаешь, к чему я клоню, брат? Местный начальник звонит в штаб, заявляет о потери подразде-ления, ему перечисляют сумму денег, и он лично осуществляет заказ новой партии таких как ты. А что случилось с предыдущими? Где доказательства, что все они погибли при исполнении служеб-ных обязанностей? Никаких, но 'мало ли, что там могло случиться'! При столь масштабных потерях вести какой-то поголовный учет просто бессмысленно! В итоге он может всегда заказы-вать меньшее количество клонов, чем позволяют выделенные средства, а остаток, ну ты сам понимаешь... Заставить остальных молчать нетрудно. В таком деле, носящем глобальный характер, взяток хватит на всех. Поэтому свою выгоду черпают не только эти самые гребаные начальники. А вы умираете там тысячами, и ладно бы чего-то добивались, так и результатов же никаких! А теперь самое страшное... Чем больше и быстрее вы там умираете, тем больше заказов, тем больше денег, со всеми вытекающими отсюда выводами. Так что я бы на твоем месте сильно задумался.
Действительно, в моей памяти то и дело всплывали разного рода высказывания о том, что дело по освобождению территории от враждебных элементов продвигается очень и очень медленно. Разного рода предложения по использованию оружия массового поражения всегда встречались отказом местного руководства, утверждающего, что, мол, качество сырья при этом может сильно пострадать. Поначалу я не понял, зачем все это было включать в объем закладываемой базы. Однако, если верить старику - некоторые высшие чины заинтересованы в неразглашении корруп-ционной системы. Значит, они заранее избавляют нас от мук поиска ответа на вполне естественный вопрос об избегании такого количества затрат. Выходит, что травлю аборигенов какими-нибудь ядохимикатами нужно избегать не потому, что это перекроет денежный поток, а потому, что может повлиять на здешнюю экологию. Довольно таки умный ход...
Мне стало страшно. Выходит, я являюсь ненужным продуктом системы, меня же породившей. Целый месяц казалось бы направленной подготовки, осознания своей цели и задачи, а в итоге оказываешься каким-то ничтожным элементом огромной порочной машины по производству денег. Столько жизней... Толпы клонов идущих на бессмысленную смерть ради чьей-то несправед-ливой выгоды...
Неожиданно для себя я резко развернулся и быстрым шагом, а после легким бегом направился в спальное помещение. Старик что-то крикнул вдогонку.
Многие еще не вернулись, поэтому народу здесь было мало, что немного успокаивало. Я рассте-лил кровать, залез с головой под одеяло, и слезы потекли по моим щекам. Я плакал всего второй раз в жизни. Первый раз был еще в инкубаторе, когда посредством введения в кровь различных препаратов нас учили чувствовать, испытывать эмоции. Считается, что без всего этого мы будем не вполне адекватны и полноценны, а эти свойства необходимы для хоть какого-то успеха в любой деятельности. Впрочем, нас наверняка лишили бы и этого, будь на то воля мерзавцев, соскребаю-щих с наших раскромсанных тел средства на красивую жизнь.
Казалось бы, куда хуже - прожить месяц в казарме, так и не услышав ни детского смеха, ни журчанья ручья, ни нежного шепота любимой, а потом просто взять и умереть. Однако была надежда, что твоя смерть принесет хоть какую-то пользу этому миру, пусть и жестокому, но все же имеющему хоть и на донышке те светлые души. Те души, ради которых не жалко все это претер-петь. Однако мы ничего здесь не делаем, на нас просто зарабатывают...
Полет завершился так же нудно и мрачно, как и начался. Арриак не слишком сильно отличался от Земли. Они расходились лишь в обузданности человеком естественных природных проявлений. Во многом этому способствовали местные племена, из-за которых мы и здесь. Но кто знает, как все должно быть?
В тот же день, когда нам не посчастливилось успешно сюда прибыть, началась уже новая боевая подготовка с учетом здешней специфики. Некий лейтенант, поставленный нас обучать, с началом занятия так и не соизволил представиться, поэтому в первые минуты, когда кому-то из нас приходилось к нему обращаться, он сильно раздражался, когда мы начинали что-то бубнить себе под нос.
Нас не учили приемам рукопашного боя, потому что с нарами вход в непосредственный контакт равносилен суициду. Раздали наши будущие, но пока разряженные винтовки.
- Итак, бойцы! Во время боя каждая секунда равна жизни. Успели - выжили, потеряли - сдохли, уложились быстрее - спасли товарищу жизнь. Несмотря на все плюсы последнего варианта, вы, идиоты, почему-то обычно предпочитаете дохнуть. Чтобы иметь возможность повернуть ход событий в вашу пользу и успешно вернуться назад, всем советую слушать сюда
Но я-то уже знал, что назад никто не вернется, какой бы подготовкой он не обладал. И теперь никакой сколь уверенно говорящий бас не убедит меня в обратном.
Он обвел нас суровым взглядом и продолжил:
- Быстрая перезарядка ствола - шанс либо вернуть потерянное, либо нарастить имеющееся. В вашем случае - это шанс уронить магазин в траву и сдохнуть! Рука должна быть набита на быстрое и правильное движение, а не на нервозную дрожь в пальцах! Взяли винтовки в руки и слушаем сюда!!!
Мы повиновались. Каждый при этом начал разглядывать оружие, пробовать задвинуть приклад и т.д.
- Натрогаться успеете! Сюда смотреть надо! Вставляем магазин. Итак, прокручиваем ручку против часовой стрелки до упора! Она должна сделать полкруга и зафиксироваться в этом положении. Таким образом, мы передаем на автоматическую подачу, потому что на поштучной подаче вы, идиоты, нихера не снимете. А, впрочем, вы и так нихера не сделаете! Продолжаем движение вниз на затвор, и упираем в него ладонь. Уперли? Теперь резко вниз, после чего рука должна сразу лечь на рукоятку, а палец на курок.
Он еще пару раз медленно повторил, наглядно развернув к нам винтовку.
- А теперь смотрим, как это должно выглядеть в результате.
Он немного оттопырил руку, как пианист перед игрой вздымает над клавиатурой кисти. Потом рука его стремительно выполнила быстрое неясное движение, сопровождаемое серией щелчков. Иными словами, со стороны показалось будто пальцы его сразу легли на рукоятку, тем не менее было очевидно, что винтовка уже заряжена и полностью готова к бою. Не дожидаясь изумленный вздохов, он продолжил:
- Техника стрельбы известна каждому человеку еще с детства. Итак, приклад должен плотно сесть на плечо - это раз. Потом прицеливаемся и стреляем. Ну что, сложно вашим тупым головам это понять?
И словно услышав ответ 'нет' из не нарушающейся с нашей стороны тишины, он резко рявкнул:
- Тогда какого хера вы мажете?! И голову как-то повернут, и дыхание затаят и отправляют пулю ровнехонько мимо. Вы - не снайперы, вы -идиоты! Дыхание задерживать не нужно, все, что от вас требуется - это выпустить пару разрывных в тело нара. Вы не на охоте, тут в глаз целиться не нужно!
Странно, после того разговора в коридоре во мне, кроме бесконечного смирения, теперь начали пробуждаться раздражимость и злость. Желание исправить всю ту несправедливость, коей была пропитана эта война. Видимо, это раздраженное состояние и побудило меня возразить:
- Как можно утверждать, когда вы еще ни разу не видели отделение в деле?
С видом, не предвещающим ничего хорошего, он быстро зашагал ко мне. Подойдя в плотную, схватил за шкирку и просипел в самое лицо:
- Не одну тысячу таких как ты повидал.
После чего просто бросил на землю. Мне бы немного смелости, и я мог бы дать ему сдачи, ведь мое тело изначально прекрасно развито физически, но сейчас в этом не было ни необходимости, ни смысла, по крайне мере так я оправдался перед самим собой.
Он подошел к противоположной стороне полигона и, что-то видимо нажав, вывел клетку с сидящем в ней наром прямо в центр. Нар представлял из себя огромное человекоподобное существо с плоским, специфическим и по-своему красивым лицом. На руках большие вздутые мышцы, которые, вкупе с его ростом, выдавали довольно таки захватывающую дух картинку. Он громко сипел и могучее тело вздымалось от глубоких вдохов. Он оказался куда более крупным, чем я предполагал.
После лейтенант подошел ко мне и, ткнув моей же винтовкой мне в нос, сказал:
- Говоришь, не видел. Ну, так покажи!
Я растерялся:
- Мне что... Застрелить его?
- Нет, погладить!!! Стреляй! - раздраженно ответил он, всучив мне запасной магазин.
Я совсем растерялся. Обернулся на свое отделение в поисках помощи или совета, но все несколь-ко сотен лиц тупо удивленно уставились на меня. В глазах их читался страх. Наверное, в моих сейчас тоже...
Неуверенно зарядив винтовку и приставив приклад к плечу, я поначалу держал ствол опущенным вниз. Потом приподнял и увидел в видимо не настроенный на нужное увеличение прицел лицо нара почти на всю видимую область. Или мне показалось, или на самом деле он заглянул в мои глаза, а я в его. Вся боль умиравшей надежды застыла в них. Он слегка склонил голову и... Трудно сказать, что мне пришлось испытать, когда я ясно увидел выкатившиеся крупные слезы. Да он же ничем от нас не отличается... И вдруг стало ясно, насколько сам я увяз в размышлениях о себе, что не замечал других сторон этой мерзкой реальности. Нас ли, несчастных клонов, для которых в принципе даже понятие личности не применимо, стоило жалеть, когда такое же могло происходить с ними. Теми, кто шел не по предписанной нужде, а выбирал этот путь сам, осознавая ответствен-ность за дом, где жил. Куда вторглись, где дым раскаленных гильз с остатками пороха въедался в ноздри, заставляя задыхаться.
Беспомощно опустив оружие, я вздохнул. Лейтенант подошел поближе, встал сбоку и, уперев нож мне куда-то в районе левой почки, тихо спросил:
- А что ты будешь делать там, солдат? - потом немного посипел мне в ухо и повторил. - Стре-ляй...
Не знаю, как быстро я изменился, но, собрав всю храбрость, на которую только был способен, ответил:
- Я скорее сам застрелюсь, чем сделаю это.
Он сильно ударил меня в спину тыльной стороной ножа и вот я снова лежу на земле. Пока я, пыхтя от боли, вставал на ноги, он уже успел завербовать другого, причем действовал на этот раз куда более радикальными методами, чем в случае со мной. Лейтенант подошел к нему и, приста-вив пистолет к голове, повторил приказ. Клон аккуратно приблизился ко мне и с виноватым выражением лица подобрал магазин. Вставил, неуверенно перезарядил винтовку и, прицелившись, выстрельнул. Приглушенный, быстро оборвавшийся крик нара прорезал уши лучше всякого самого неприятного скрежета.
Две гильзы вылетели из отверстия под затвором и упали прямо передо мной. Протянул руку и подобрал их. Все еще горячие. Я сморщился от боли, чувствуя, как вздуваются на ладони волдыри. Странно, я почувствовал пульсацию вены на шее как пульсацию жизни в артерии этого мира, где увы, течет не кровь.
Нас выводили. По длинному коридору раздавался топот сотен ног, несущих своих хозяев на-встречу судьбе. Смешно и говорить, что кто-то здесь в нее не верил. Последний путь к свету в конце тоннеля.
Горькая правда, опутавшая всю историю моей жизни от низа до верха плотным осадком лежала на душе, не давая всплыть ни страху, ни отчаянию, ни жалости. С умершей на лице мимикой я просто брел вперед, как и мои братья по несчастью. Хоть повода радоваться сейчас ни у кого и не было, но все же у рядом идущих наверняка имелась хоть какая-то надежда, обусловленная незнанием истинной стороны дела. Я на секунду задумался, быть может, все-таки тот старик не прав? Но все факты, пересмотренные мной за это время, проанализированные обычными логич-ными рассуждениями, говорили в пользу его теории. Мне было подумалось, что я так по-детски наивно сразу все принял за правду. Но все же истина на фоне лжи в этом случае как свеча в темной комнате, и свет спутать с окружающей его тьмой никак нельзя. Да и к чему все эти утешающие мысли, никчемные попытки оправдать государство в его явно видимом злом умысле...?
Наш провожатый провел нас до конца. Здесь была обширная круглая площадка, окруженная плазменным куполом, в котором наверное переливались все цвета, какие только существуют, разряды то и дело вспыхивали на сферической поверхности. Однако не всем посчастливилось это видеть - не позволяла площадь платформы, и многие все еще находились в коридоре. Я же нарочно пошел одним из первых, дабы не испытывать слишком долго муки ожиданий. Проводник подошел к тому месту, где коридор выходил в это странное помещение и, открыв на стене панель, включил громкую связь.
- Этот купол - барьер, за которым уже начинается боевая зона. Мы не имели возможности пропустить выход в тыл, но все-таки шанс незаметно добраться до противника у вас неплохой. К тому же сейчас границы зоны, которую удается удерживать, находятся чуть поодаль, так что сразу в вас никто пальбу не откроет. После того, как я его отключу начнется отсчет в 2 секунды, чтобы вы сами смогли успеть собраться духом, и моя команда не стала неожиданной. Итак, на изготовку!
Поднялся треск перезаряжаемых винтовок и... Если я не ослышался, кто-то неподалеку прочитал короткую молитву. Приятно было осознавать, что не один я попытался за этот месяц что-то сделать для себя.
- Впереди стоящие, приготовится к огню! - мы послушно подняли винтовки, нацелив их в сторо-ну купола. Провожатый быстрым взглядом убедился в исполнении команды и громко крикнул: - Отключаю!
И словно сквозь дымку неведения, непонимания, неосмысливания всего того, что происходит вокруг, в центре купола медленно всплыла цифра 1, заставив сердце вмиг набрать бешенные обороты. Я подготовился к смерти, подготовился ко всему, что меня может там ожидать, но так и не решил, на чьей играю стороне. Тем временем единица сменилась двойкой... И время останови-лось. И за эти две секунды мне показалось, что я вдруг понял то, что не успеть понять так боялся. Эти две секунды, отпущенные на последний миг мечты, которой за этим куполом уже не будет, на последнюю вольную мысль, всегда возникающую у человека, воли лишенного. Я понял, что важно найти правильный путь, за которым проблемы решаются не насилием, не постановлением жестких ультиматумов, а как-то иначе. Как? А это, кажется, было определено уже давно и не нами...
И купол исчез. Словно нарочно вопреки словам проводника о том, что выход обещает быть безопасным, хаос начался почти сразу по исчезновению барьера. Поначалу пришло обычное удивление, когда за блистающей поверхностью вдруг открылся мрак густо росших вокруг зарос-лей, чей жутковатый вид удачно дополняло темное время суток. Со сжатым в страхе сердцем мы принялись медленно двигаться вперед и, когда больше половины уже вышли наружу, тишину разразил полный ужаса крик.
- Они здесь! Они... - голос оборвался и сменился хрипами.
У кого-то сдали нервы, и он открыл огонь по лесным дебрям... Начался обратный отсчет послед-ней минуты. Около трех наров прыгнули в толпу откуда-то сверху, посеяв быстро возрастающее семя паники. Местность наполнилась криками, воплями и Бог знает чем еще... Вряд ли хоть один из сделанных в этот момент выстрелов задел кого-то, кроме самих клонов. Тем временем напа-дающие исчезли так же неожиданно как и появились, выполнив, по-видимому, свою задачу. Я смог выхватить из темноты широкую удаляющуюся в сторону леса спину и, уже позабыв о всех принципах, хотел было отправить ей в след пулю, но меня отвлек неясный свист, сменившийся звуком гулкого удара и омерзительного хруста откуда-то сбоку. Горячая струя крови выплеснулась мне на лицо, на мгновение ослепив - кого-то буквально разорвало напополам стрелой, толщиной с детскую руку и наконечником с небольшую лопату. В следующее мгновение мою винтовку из рук выбило сильным ударом, так же повалившим вслед за ней и меня. И, пока я пытался оклематься и протирал глаза, чей-то тяжелый клинок вошел мне в живот, проткнув насквозь, словно раскален-ный нож в масло. Резким движением он был вынут обратно, немного подбросив меня. Тяжелые шаги прогремели буквально в нескольких сантиметрах от головы.
Я не чувствовал боли от раны, ничего не чувствовал. Пережитый шок заслонил собой любые проявление нервной деятельности. Наивно было полагать, будто мою жизнь сохранят так же, как это сделал я на полигоне...
Частицы земли, осыпавшие глаза, не могли затмить той правды, что незыблемо стояла передо мной - я так и не понял, в чем был прав, а в чем нет. Так ничего и не понял. Но ведь у меня всего-то был месяц, разве нет?