Глаза почему-то открывались резко, неожиданно, даже если в комнате было светло. Наташа все никак не могла к этому привыкнуть и поэтому, иногда наблюдая, как спит ее муж, всякий раз испуганно дергалась, когда тот просыпался. Но с тех пор прошло много времени, и пробуждение Виктора ото сна давно лишилось этой интересной детали. Он не мог понять, почему теперь просыпается как все нормальные люди, лениво потягиваясь и с неохотой открывая слипшиеся веки, так же как и не мог понять, почему собственно, раньше было иначе. Он проснулся...
Комната по-прежнему покоилась в объятиях мрака, не смотря на давно минувший рассвет. Виктор специально несколько "доделал" занавески, и теперь они были достаточно толстыми, чтобы в самый солнечный день можно было закрыть в комнате глаза, потом открыть и не увидеть разницы. Кто знает, зачем это, даже он сам не давал себе ясного отчета в действиях, когда занимался этим.
Он встал, раскрыл их, зажмурив глаза от яркого солнечного света, словно нарочно брошенного ему в лицо. Виктор не спешил одеваться, он ждал, пока привыкнут глаза, всегда так делал. Да и холод, беспокоивший его каждое утро, когда он вылезал из под одеяла, боролся с остатками сна как ничто другое замечательно. За окном ничего интересного, да и что там могло быть...?
Первой его наготу скрыла футболка, длинная, но явно малая в плечах. Потом Виктор натянул старые, потертые джинсы, вот как уже два месяца порванные аж в трех местах. Носки и вязанная кофта завершили нехитрую процедуру.
Прошел на кухню, поставил чайник и, шумно зевнув, грузно опустился на табурет. Ничего нового в его жизни, а все то, что прошло... Да Бог с ним, что прошло. Было и ладно... Но мысли не отступали, и в голову снова полезли воспоминания о тех временах, когда Наташа еще была рядом. Молодая, красивая, полная жизненной энергии и постоянно чего-то в этой жизни ищущая. "Хороший из нее выйдет художник," - подумал Виктор. Почему ей понравился именно он, когда вокруг столько гораздо более привлекательных мужчин, причем не всегда только внешне? Значит, что-то такое увидела... Хотя, нет. Неправильно, ведь все же ушла - осознала ошибку.
В те далекие дни Виктор мало чем отличался от себя настоящего, но жизнь его была другой. Каждое то утро начиналось с Наташиного поцелуя в его покрытую щетиной щеку, звука ее звенящего голоса, а еще она постоянно что-то напевала. Тогда еще по квартире бегал его старый мохнатый друг Джеки, который беспрерывно махал хвостом в стороны и иногда чертовски раздражал звучным лаем, всегда звучавшим так некстати.
Затрещал чайник - скоро закипит. Выключив плиту, Виктор вытащил термос, закинул внутрь щепотку чая и, залив горячей водой, плотно завинтил крышку. Налил и в кружку, но, сделав пару глотков, пить передумал. Отломив от буханки хлеба около трети, вместе с термосом засунул в рюкзак. Одевшись, вышел за дверь. Закрывая ее, почему-то вспомнил утренний Наташин поцелуй и, провернув ключ в замке и закинув на плечи поклажу, тихо пожаловался старому другу:
- Эх, Джеки, Джеки...
Выйдя из подъезда, сделал пару глубоких вдохов морозного декабрьского воздуха. Засунув большие пальцы рук за лямки рюкзака, пошел к остановке, улавливая обрывки еще не вынутых наружу воспоминаний. Пока он не забыл их все... Тут неожиданно раздавшийся откуда-то лай заставил его резко обернуться, отчего он чуть не упал, поскользнувшись на подвернувшейся под ноги замерзшей луже. Оглянувшись оп сторонам, направился дальше.
- Вот так, Джеки...
Был конец декабря, поэтому все, что творилось на улице, творилось с легким уклоном к приближающемуся празднику. Для людей, стоявших на остановке рядом с Виктором, все другие темы для разговоров словно разом исчезли, уступив место всплескам эмоций по поводу предстоящего торжества. Виктору это было немного неприятно - чувствовать влияние их настроения на него, ведь им есть чему радоваться, а для него это улыбка без повода, такая же бессмысленная, как дым без огня. Но что есть, то есть...
Подъехала 41-ая маршрутка, несколько удивляющая тихо работающим двигателем. Виктору было примерно по этому маршруту, но тишины он наслушался вдоволь, выходя на люди ему нужно было отвлечься от мыслей, а для этих целей как нельзя лучше подходил троллейбус. А вот, кстати, и он.
Зайдя внутрь, Виктор даже улыбнулся - троллейбус просто кишел детьми, видимо одноклассниками, едущими куда-то со своим руководителем, постоянные замечания которого в адрес подопечных тут же выдали его скромную, ничем не примечательную персону. "Хорошенькие", - подумал Виктор, обводя взглядом счастливые, беспечные улыбки. Он даже встретился с глазами одного мальчика, но тут же опустил голову, ведь они с Наташей до ребенка так и не дошли. Ему эта мысль доставляла некоторое неприятное чувство.
Ощущение потерянности, ненужности, мало сказать стало для него привычным, оно воспринималось Виктором как неотъемлемая его часть, как нечто обыденное, которое хочешь, не хочешь, а всегда будет рядом. Словно линза, преломляющая луч света и направляющая его немного искаженно, чувство это диктовало ему определенное мировоззрение, согласно которому для мира он был лишь еще одним ртом, поедающим съестные ресурсы Земли, и еще одним носом, вдыхающим кислород. Но для Виктора все эти тонкости не имели никакого значения, он обо всем уже передумал, все решил, и осталась одна только долбаная реальность, цепочка дней на последней странице детской раскраски, до куда рука ребенка с зажатым в ней цветным карандашом так и не добралась.
Дети вышли. Стало заметно тише и свободней. Оставалась только половина пути и Виктор, немного постояв у двери, все же решился остаток доехать сидя. Голова облокотилась на спинку сиденья, веки закрылись, воспоминания снова захлестнули его раненную, так и не забинтованную душу.
Заслуга его встречи с Наташей целиком и полностью принадлежала ей. Она шла перед ним по тротуару в обычный, с характерной для осени долей унылости, день. Споткнулась, несильно упала. Виктор тут же подбежал и помог встать, после чего бросился собирать листы, выпавшие из папки, которую она несла. Это были рисунки, но тогда он этого не заметил. Она поблагодарила его и спросила, куда он направляется, и, если им по пути, то почему бы не пройтись вместе? Виктору было не суждено в этой жизни говорить "нет" и он согласился. Хоть им было и не по пути... Он до сих пор помнил ее тогдашнее слегка притупленное, смущенное выражение лица, когда она это спросила, и взгляд... Он окунулся в эти глаза с головой, а в душе почему-то заиграло пианино. И хоть он никогда не отличался особой любовью к клавишным, музыка того момента стала музыкой его счастья. Первым глотком вина, от которого пока не пьянеешь, но успеваешь влюбиться во вкус.
Его остановка. Почти самый край города, дальше нужно идти пешком.
Ветер обжигал лицо, но холодно Виктору почему-то не было. Люди здесь ходили редко - в ту сторону дороги только кладбище и выезд из города на трассу.
Шагая вдоль могилок, Виктор, как старым друзьям, в приветственном жесте поднимал руку и говорил: "Всем привет, чтобы земля пухом...". Пройдя на другую сторону, он перелез через забор. Недалеко стояло невысокое, все искривленное деревце, а под ним маленький, неуклюжий, сколоченный из тутошнего же забора крест. К кресту, на пересечении двух досок был прибит небольшой карандашный рисунок с изображенной на нем обыкновенной дворняжкой. Которую звали Джек... Последний подарок Наташи.
- Привет, Джеки... Все хорошо а, парень?
Виктор присел на скамейку и, сняв рюкзак, достал термос. Неспешно налил в крышку чай и немного отхлебнул. От пара из кружки лицо сделалось немного влажным, чем тут же воспользовался ветер, дунув обжигающим холодом. Немного развернувшись Виктор заметил, что на кладбище он не один, молодая пара в метрах шестидесяти что-то положила у памятника и теперь люди просто стояли.
- Как ты там, Джек? - снова повернулся к старому другу Виктор. - Бьюсь об заклад, что ты все так же донимаешь всех своим лаем. Черт возьми, старина, это же твое долбаное хобби.
Он сделал еще один глоток уже подстывшего чая, осушив кружку до половины.
- Я хотел завести себе собаку, Джек. - продолжил он неуверенным голосом. - Но не стал - не знал как ты к этому отнесешься. Слушай, а может кота, а? Сначала будет маленький такой по занавескам прыгать, а потом большой станет, жирный. Коты ведь тебе не враги, старина, так ведь? Ох, Джеки...
Виктор задумчиво упер подбородок в ладонь и попытался восстановить в памяти образ Джека, который не помедлил всплыть почему-то оборачивающимся и размахивающим хвостом.
- Черт! Твой долбанный хвост, дружище, он вечно болтался туда сюда! - тут его взял небольшой смешок. - А помнишь, я надел на тебя свой свитер и ты так и не смог его снять сам? Даже хвостом уже не болтал.
Виктор допил чай, налил второй раз, отхлебнул. Мохнатый Джек неожиданно уступил место Наташе. Наталия... Какой она была? Черт! Виктору никак не удавалось вспомнить ее лицо. Лишь запах... Да, ее запах. Тихий шорох от пальцев, скользящих по волосам и... Лицо! Да, ему удалось вспомнить!
Она лежала рядом. Всего лишь на третий день после их первого свидания. Виктор чувствовал запах ее духов, едва ощущаемый, а потому прекрасный. Не способный что-либо сказать или сделать, с прибалдевшим лицом вдыхал его. Наташа тихо что-то начала напевать и, взяв его за руку, положила голову ему на грудь. Нараспев что-то тихо произнесла. На глазах Виктора выступили слезы.
- Витя! - повторила она уже более требовательно.
Что? Этого уже он помнить не мог. Он поднял глаза и увидел... Ее. Рядом с каким-то парнем в спортивной бело-синей куртке и джинсах. Он недоверчиво смотрел на ошеломленного Виктора. Первая мысль, вопреки воспоминаниям, благодушием не отличалась: "Какого хера они здесь делают?". Виктор трижды проклял себя за то, что не узнал их сразу. Чтобы окончательно удостовериться он заглянул ей в глаза и, конечно же это была Наташа, но ее глаза.. Они изменились, уже не принадлежали ей. Нет, точно не ее.
- Ты здесь его похоронил?
Виктор лишь повернул голову в сторону, не понимая, что он должен говорить. С ней после всего вообще было некомфортно находиться рядом, а тут еще этот... Смотрит, и не поймешь, то ли презирает, то ли жалеет, то ли смеется про себя... Впрочем, какая разница? Все давно в прошлом. Все самое лучшее умчалось на обратном рейсе до конечки, но Виктору туда нельзя. Время - величина векторная, да только направлена всегда в одну сторону. "Вот так, Джеки...".
Позже, сидя вечером на кухне за не испиваемой чашечкой чая он пытался вспомнить произошедшее на кладбище, но в голову лезло лишь недовольное, но все такое же прекрасное лицо Наташи. Пусть и глаза уже не те, без того обжигающего, но дарящего жизнь огня. Кажется он ее сегодня обидел. Но не специально... Он не хотел, нет черт возьми, он никогда никого не обижал специально.
И все одно... Даже часы не тикали, а издавали быстро сменяющиеся щелчки - стрелка в них ходила плавно. Он давно собирался поменять их на обычные, чтобы, мать их, просто тикали... Чтобы все монотонно, не меняясь текло вперед, как всегда по пути наибольшего сопротивления, как это обычно бывает в жизни.