С этой песни начинается моя сказка. В ней мальчик встречает друга, их судьбы переплетаются как песни, рожденные мечтой о далеком белом клипере, свободном и недоступном как морская чайка. Но в сказке возможно все, что хочешь, поэтому и мечта оказывается не так уж недоступна.
Там, вдалеке, в тумане паруса --
На горизонте, будто в небесах.
Тревожно рыщут на больших волнах,
Но капитану все ж неведом страх.
Взлетают брызги от соленых волн
И по утрам матросов будит горн.
Ветра шальные дуют в спину нам,
Давая силу белым парусам.
Сегодня в гавань пришел мой белый клипер,
Недавно во сне его я видел,
Словно с рисунка он ко мне сошел.
Я рисовал кораблик в детстве,
Но лишь матросом быть хотелось
Мне на рисунке алым карандашом.
С утра мы тянем на борт якоря,
Уже на море нам давно пора.
Познаю я победу иль беду,
Когда свой белый клипер поведу?
Но лишь беда мне вовсе не нужна,
Мне душу сразу замутит она.
Победу я душою всею жду
И я надеюсь, что ее найду.
1.
Какой-то шутник заиграл на тростниковой дудочке и стал зазывать покупателей. Одиннадцатилетний мальчик хмыкнул, поглядев на него, и пошел дальше, мимо деревянных рядов на рыночной площади. Здесь продавались глиняные свистульки, горшки, миски. Около своей будки тачал обувь сапожник Мот Эриксон. Он был глухой с детства и многие его побаивались.
Хозяйки ближних домов распахивали окна и кипятили что-то в жарких очагах, так что через всю площадь тянулся ароматный дым. Все шумели, кричали и торговались. И так каждый раз в рыночные дни.
У мальчика, шедшего между рядов, были светлые, как осенняя солома, волосы и быстрые но невеселые глаза, глядевшие больше под ноги, чем вперед. Одет он был в помятую, с заплатами в нескольких местах рубаху и короткие потертые штаны с лохматыми от вылезших нитей штанинами. Заплат на штанах было не меньше, чем на рубахе. На ногах старые полустертые ботинки без каблуков. В общем, обыкновенный городской мальчишка. Только приютский...
Мальчик появился на рыночной площади не случайно, он искал, что бы ему купить на те несколько эре, которые он сам недавно заработал, помогая хромому старику Петерсену складывать дрова в поленницу.
У самого края площади старушки торговали разными травами и приправами, а чуть дальше, почти у самого здания городского суда, какой-то человек в рыбацкой одежде и накинутом поверх плеч плаще торговал морскими водорослями и рыбой. Пучок буро-зеленых водорослей стоил чуть ли не больше, чем свежая рыба. "Подумать только, -- удивлялся мальчик. -- Так дорого! На такие деньги можно купить много-много леденцов и еще останется."
Мальчик сунулся в пеструю толпу торговок, увешанных расцвеченными лентами и кружевами. Брел в густой шумной толпе, которая норовила затолкать его, прижать к деревянным рядам.
-- Что это за водоросли? -- спросил мальчик рыбака, когда, наконец, добрался до него.
-- Они лечат от разных болезней, -- ответил рыбак. -- Когда я ловлю рыбу, то часто сети путаются в водорослях и мне приходится переезжать на другое место. Чищу сети, но водоросли не выбрасываю. Продаю их здесь и имею от этого прибыль. И... почему-то только я один вылавливаю такие водоросли, больше никто...
-- А, вон как! -- понял мальчик и отошел в сторону задумавшись. У рыбака тоже, как оказалось, есть тайна, связанная с морем. У мальчика же была не просто тайна, а тайная мечта. Теперь он вспомнил о ней и грустно завздыхал.
Галдящая ярмарка окружала его со всех сторон, ударяла в нос ароматными запахами пряников, что готовили все окрестные хозяйки за два дня до этого праздника, и кружила, кружила вокруг деревянных торговых рядов, будто по лабиринту. Повсюду разноцветные ленты, которые девушки вплетали в волосы, скрипучие крестьянские телеги с хрюкающими подсвинками и гогочущими гусями в корзинах. Гуси вытягивали длинные шеи и разглядывали толпу, словно уже сейчас искали себе нового хозяина. И на мальчика они глянули несколько раз, но долго не смотрели. Наверняка думали: " что толку нам на него смотреть, коль он весь такой потрепанный и пыльный? У него, поди, и денег-то нет, чтобы нас купить." И гоготали, пугаясь проходивших мимо людей. А мальчику казалось, что они кричат: "Эре! Эре! По эре за каждое наше перышко!" А ведь мальчик знал,что перьев на гусях великое множество, и качал головой, удивляясь, что гуси так высоко себя ценят.
В телеги были впряжены худощавые крестьянские лошадки. Гривы их повисли мелкими жирными сосульками и рыжие хвосты качались из стороны в сторону то медленно, то быстро и сильно, отгоняя мошкару. Бока лошадок блестели и на них садились крупные радужные мухи. Хозяин одной из лошадей, мимо которой проходил мальчик, продавал глиняные горшки прямо с телеги. Разговаривая с покупателями, похлопывал свою лошадку по боку и та, качнув головой, оглядывалась на него и прислушивалась.
Остальные смотрели на всех ласково своими черными и коричневыми глазами, будто спрашивали:" А у вас есть хлеб или сахар, чем можно полакомиться?.. А у вас?.."
-- Нет у меня ничего! -- развел руками мальчик, когда одна из лошадок повела к нему глазом и фыркнула.
Поглядев на лошадей, мальчик ушел с площади, вдруг захотев простора и свободы вокруг, как в открытом море. Рыбак напомнил ему о мечте.
Так ничего он и не купил на рынке. Свистульку если, так уж и не маленький... Да и не совсем за покупкой мальчик сюда приходил. В какой же еще день он увидит столько людей, такое веселье? Это отвлекало от простой и вовсе не красивой его жизни.
Девочки и мальчишки, такие же как и он, бегали меж рядов, затеяли здесь свои игры. Догоняли друг друга и тогда смеялись так, что не было сил уже сдвинуться с места. Приседали, сгибались пополам и хохотали, хохотали. А мальчик не смеялся, он с завистью посматривал на ребят. Он хотел бы иметь таких друзей, но рубашка и штаны его в заплатах -- кто же будет с таким водиться?.. Пробегая мимо него, даже не обращали внимания, будто он был пугало какое.
Мальчик не обижался, привык. А после разговора с рыбаком стало тихо внутри, как бывает иногда перед неожиданной радостью. "Море-то оно недалеко", -- сказал как-то Сиг из приюта. Мальчик догадывался, что его мечта может осуществиться. Но когда?.. Может, надо просто не бояться и сильно захотеть этого.
Увидеть море мальчик хотел давно. Почувствовав, что в нем уже зреет крепкая решимость, пошел обратно в свой приют.
Следующим утром, сразу после завтрака, мальчик вернулся на площадь перед ратушей и направился туда, куда подсказывало сердце и нос -- с моря дул солоноватый свежий ветер.
" Какое же оно -- море? -- думал мальчик шагая. -- Наверное, тихое и голубое как небо... Или, как в книжке у Сигурда, -- теплое, так что можно купаться..." Мальчик ни разу не видел моря и теперь волновался, дойдет ли. Если идти от ратуши с ее острой крышей и шпилем, то, наверное, весь день и часть ночи.
По городу мальчик брел долго, проходил незнакомыми улицами и узкими проулками, на которых еще ни разу не бывал. Он даже не представлял себе, что город такой большой и разный. Было интересно, как в настоящем путешествии, и это скрашивало долгую дорогу.
Вот малыш играет на мощеной дорожке круглыми камешками. Спросил:
-- Куда ты идешь?
-- К морю, -- ответил мальчик, чувствуя гордость. И радовался, что этот малыш провожает его глазами.
Город кончился внезапно. Улочка, по которой шел мальчик, сворачивала вправо и обрывалась. Из-за далеких каменистых холмов, поросших мелким кустарником, показалось море. Не все, а только край. Самый дальний. Мальчик вздохнул и продолжил путь по разнотравью. Он шел уже полдня и проголодался, но кусок хлеба и неспелое яблоко, что захватил из приюта, он решил оставить на обратную дорогу. Он надеялся, что успеет вернуться к завтрашнему утру. Даже побежал, чтобы вышло быстрее.
" Уже море, море, -- думал он на бегу, -- уже близко". Но только до холмов было далеко, а до моря еще дальше. Порою мальчику начинало казаться, что оно на краю света, куда идти много-много дней. И это убавляло силы.
За первым холмом, до которого, наконец-то, добрался, не было моря, оно было за следующим -- во-он где!.. Мальчик упал от усталости и никак не мог отдышаться.
Лежать среди нагретой травы было хорошо. От нее пахло живыми соками и сухой землей.
" Море недалеко" -- вспомнил мальчик слова Сига, своего приютского товарища. -- Оно никуда не денется. А я устал и хочу отдохнуть..."
И он лежал, слушая пение птиц в траве и тихий успокаивающий шум ветра. Над его головой не было островерхих крыш со шпилями под флюгера (флюгера в городе запретил Магистрат и их повсюду сняли), не было обычного городского шума: пересудов и причитаний старух в белых чепцах и пьяных криков из пивной. Ни раздраженных визгов приютской смотрительницы.
Назад идти не хотелось. А вперед... тревожно. Если будет слишком долго отдыхать, то к утру никак не успеет вернуться в приют. Либо -- не увидит море. И мальчик пошел вперед.
Сидел на одном склоне холма, потом на другом, у мелкого низкорослого леска и посматривал вокруг. Здесь было не так как в городе, здесь было вольно и можно было смотреть далеко-далеко во все стороны. А с вершины холма вообще казалось, что ты над всем миром в долине. Туман, легкой дымкой стоящий в лощинах, был как опустившиеся к земле облака и мальчик словно летел над ними, когда побежал с холма к морю.
Усталость и голод напоминали о себе. И все же только вечером, когда отпылавшее летнее солнце медленно закатывалось за черепичные крыши города, мальчик дошел до моря. Даже немного еще пробежал, не поднимая глаз, к обрывистым скалам, о которые билась волна и брызгами разлеталась во все стороны. Пахло степными растениями и нагретыми солнцем камнями. Ветерок сдувал с них мелкую белую пыль и сушил брызги, долетавшие с моря. Мальчик смотрел на песчаный берег и боялся поднять глаза, ожидая чего-то невероятного. И все же взглянул...
До тонкой линии горизонта между стеной моря и перевернутой чашей неба была вода. У берега прозрачная и голубая, вглубь -- изумрудно-зеленая. И все это так велико, а мальчик так мал оказался по сравнению с открывшимся ему пространством... Ему даже стало немного страшно. Почему-то вдруг захотелось присесть, отступить, прижаться спиной к скалам.
Песчаный пляж с огромными валунами, омываемыми волнами, был недалеко от края скалы. Можно было спуститься туда и постоять на прохладном песке. Даже сверху мальчик мог себе представить, как будет холодить его босые ноги каждый камушек. Ведь скалы закрывали берег от солнца уже давно и песок остыл. Сбежать туда, вниз, по холодным уступам, сбросить ботинки и...
Вдруг нахлынувшая волна взлетела выше обычного и брызнула мальчику в лицо. Тяжелые капли упали на его рубашку и впитались темными пятнами. От холодных брызг у мальчика перехватило дыхание и он сказал:
-- Так вот ты какое, море!
Нарисованное в книжке море оказалось лишь застывшим моментом, мимолетно схваченным художником.
-- Море, ты теперь мое, -- сказал мальчик и заговорил с морем, как с живым существом. Воды и дно его были полны животных. Кораллы, губки... А рыбы? Сколько их всего? И мальчику казалось, что море отвечает на его разговоры -- то и дело вдали возникали туманные очертания кораблей. Над морем, в воздухе разыгрывались баталии.
..Два корабля поворачивались друг к другу бортами и палили из пушек. До них было далеко, но мальчик отчетливо видел, как от пушечных портов взлетают пороховые дымы. Снова и снова вылетают ядра, но пальбы не слышно -- слишком уж далеко корабли. Вот один из них загорелся и сломанная ядром мачта медленно упала за борт, ломая постройки, стягивая канатами с палубы и людей. Паруса наполнились едким желтым дымом. Носовая часть корабля стала зарываться в воду и команда в панике так набивалась в шлюпки, что они едва не тонули.
После картины сражения над морем появилась небольшая шхуна. Сначала все было спокойно, только издалека по волнам ползли пенистые гребни. На шхуне спешно убирали паруса. А потом вдруг налетел туман, волны поднялись выше бортов и захлестывали через край, смывая все, что не было прикреплено к палубе. Ветер трепал плохо закрепленные на реях паруса, клонил шхуну набок и нагонял черные тучи. Они напирали все выше и выше. Стало темно и только зигзаги молний прочерчивали темное небо. Все исчезло в брызгах и тумане...
Мальчику показалось, что море уже давно ждет его и давно подготовило ему такие чудесные (пусть даже нечеткие) картины. И как это здорово, что мальчик их увидел сразу как подошел! Ведь море могло открыться ему позже, через много-много дней. Но оно сразу стало другом мальчику.
..Картина грозного шквала исчезла и мальчик снова услышал шум прибоя под скалами и по всему берегу. Скалистые берега справа и слева от мальчика поднимались неровными уступами, и уходили, понижаясь, в море. Они образовывали уютную мелкую бухту, закрытую от ветров. Мальчик стоял сейчас в самой ее середине.
Уже была глубокая ночь, звезды зажглись над морем и их свет отражался в его неспокойных волнах. С моря на сушу не дуло ни ветерка, но с холмов тянуло холодом и мальчик забрался в расщелину между скал. И снова засмотрелся вдаль. Теперь там плыл плыл парусник и все вокруг него было тихо. Звезды светились над мачтами, вода плескалась под его форштевнем и мальчик, как ни странно, слышал этот плеск и засыпал.
Голова его сама клонилась набок, оперлась о теплый еще камень, но глаза долго оставались открытыми. Мальчик смотрел на парусник, уходящий за горизонт. В самой-самой дали он превратился в мелкую неровную точку и теперь казалось, что она летит между морем и звездным небом.
Так прошла короткая летняя ночь.
-- Посмотри, как из-за меня восходит солнце! -- воскликнуло утром море криком чаек.
-- Да, это так красиво! -- кивнул мальчик, потирая озябшие руки и ноги.
От мальчика к солнцу шла золотисто-розовая дорожка, будто приглашая его прогуляться. И облака, и беспокойные чайки тоже стали вдруг золотыми. Утренний слабый бриз с моря нес запахи дальних стран и чайки кричали о том, что они видели, летая вдоль берега.
И мальчик решил остаться здесь еще немного. Позавтракал тем, что захватил с собой из приюта.
-- Один поэт писал обо мне тысячу лет стихи, но все равно не было так красиво, как ты видишь сейчас. -- Говорило море мальчику, когда он спускался по камням на песчаный пляж.
-- Я знаю, -- шепнул мальчик и заплакал от радости, когда тронул рукой волну, подкатившуюся под самую ладошку.
-- Ты даришь мне свои соленые слезы? -- спросило море. -- Спасибо. И у меня есть подарок тебе. Посмотри вдаль, туда, где клубится утренний туман. -- Море говорило все это, накатывая на берег волны и в его голосе было сплошное журчание.
Мальчик поднял глаза и взглянул на горизонт. Там среди сырого и плотного тумана, освещенного солнцем, он заметил движение. Что это? Паруса... Белые паруса!
-- Это белый клипер. Но на нем нет капитана и команда плутает в тумане, ожидая тебя, юный капитан. Это мой тебе подарок.
-- Ой, как хорошо! -- подпрыгнул мальчик. -- Но когда же он подойдет сюда? Мне уже не терпится повести его в дальние страны.
-- А ты умеешь управлять им? Ты знаешь паруса? А путь найдешь по звездам?
Мальчик растерянно опустил голову.
-- Нет... -- сказал он тихо и вдруг встрепенулся: -- Но я научусь! Я вырасту и стану самым настоящим капитаном.
Море молчало, только волны с шумом набегали на песчаный берег. И паруса снова ушли в туман, затерялись вдали. "Может, море обиделось? -- думал мальчик, поднимаясь на скалу. -- Может, мне пора уходить?"
Мальчик оглянулся на море, окинул взглядом прибрежные скалы и медленно пошел в город. Сначала огорчался чему-то непонятному, а потом обрадовался, что возвращается. "Будто я приплыл из дальних стран! Вот мой город, я здесь живу."
Город просыпался. В домах на окраине заскрипели калитки, заплескалась вода, переливаемая из колодезных ведер в деревянные домашние бадьи. Крутые крыши отражали первые лучи и на пустых острых шпилях сверкали искры. Ставни домов открывались и город выпускал из себя застоявшийся ночной воздух. Город потягивался, зевал, принимался за работу, подгоняя своих жителей в кузницы, конюшни, пекарни, аптеки, мелкие лавочки и Магистрат с Городским судом.
Мальчик не принадлежал сейчас городу, был сам по себе. Сам себе город с Магистратом и народной школой. И судья тоже сам себе. И все же тянуло к родным местам. Он шагал и радовался, что путешествие удалось. Мальчик предчувствовал, как сверкнет глазами Сиг, когда он ему скажет, что видел море. Сиг спросит: "Это правда? Ты не врешь?" И тогда он покажет Сигу выступившую на рубашке соль от брызг. И тот удивится, потом обрадуется и будет завидовать. Каждое утро, когда на стенах приюта дрожат туманные блики, Сиг будет просить еще раз рассказать ему о море, и будет слушать, прищуриваясь и мечтая. А потом они будут договариваться между собой, чтобы снова сходить к морю. Уже вместе, потому что Сиг еще ни разу не видел море.
А сходить еще раз надо было обязательно. Будто позади остался друг, сказавший "приходи". И мальчику было приятно, что у него есть место, куда он может возвращаться хоть изредка.
" При!" -- накатывалась на берег морская волна и билась о камни.
" Ходи-и..." -- откатывалась обратно, унося с собой белую пену с крупными пузырями.
Так казалось мальчику. На самом же деле море молчало, когда он уходил. И мальчик знал, что это не главное. Главное то, хочешь ли сам приходить. Поэтому и слышалось, что море его зовет.
В приюте, когда вернулся, ему крепко попало от смотрительницы, но это не уменьшило его радости, потому что он видел море. Сбылась его мечта.
..Позже мальчик много раз бывал у моря, на скалах. Снова разговаривал с ним и смотрел, смотрел, смотрел на белые паруса вдали. А вечером, когда мальчик засыпал, прибой шептал ему свою колыбельную песню и картавил при этом круглой галькой. Это было забавно и мальчик улыбался сквозь сон.
Когда он приходил к морю, они оставались один на один и тогда для мальчика, кроме моря, ничего на свете больше не было. Только шум его волн да крики чаек, то взмывающих вверх над скалами, то падающих камнем к воде.
Но иногда море не слушалось.
-- Почему ты такое непослушное? -- махал на него рукой мальчик. -- А ну-ка прекрати поднимать большие волны!
Море у берега слушалось, а дальше -- нет, продолжало бурлить. Говорило:
-- Это не я, это ветер. Это он разгоняет волны и я не могу с ними справиться.
-- Ой, извини, море! -- говорил мальчик, но вскоре забывал опять, что во всем виноват ветер -- с моря так сильно брызгало на скалы, где он спрятался, что казалось, будто идет сильный дождь.
-- Ты все шумишь, шумишь, -- сказал как-то раз мальчик. -- А мне нужен друг. Такой же, как и я.
-- И-ии ш-што-о? -- спрашивало море, накатывая на берег волны и увлекая назад мелкий, сипящий в пене песок.
-- Ты не знаешь, -- спросил мальчик, сглотнув, -- где я могу его найти?
-- Услыш-шши-шь... -- сказало море.
-- Ах! -- вздохнул мальчик. -- Где же я услышу? Тут никого нет...
И вдруг он услышал веселый смех, топот ног и стук камней, скатывающихся со скал:
Ты приехал в старый город,
Он тебе безумно дорог,
Только игры все другие,
Непонятные такие...
Нету пряток и скакалок,
Ни мячей и ни считалок.
И повсюду лишь цветы...
Что же станешь делать ты?
Ты сбегаешь вниз по трапу
И мальчишки станут драпать,
Только ты, только ты
Предлагаешь им цветы.
Высыпаешь из рубашки
Астры, розы и ромашки
Очень дивной красоты.
Я останусь, выйдешь ты!
Из-за острого края скалы наверху показалась вихрастая светлая голова мальчишки. Потом он вылез на небольшую площадку и заметил мальчика. Мальчик тоже его заметил и посматривал на его рубашку с короткими рукавами и короткие, едва доходящие до колен штаны с оттопыренными карманами. На них не было заплат как у мальчика. Этот мальчишка был ненамного постарше и, видимо, не был сиротой. Но одежда иногда обманывала.
Присмотревшись, мальчик радостно засмеялся и замахал руками:
-- Здравствуй! Ты ко мне бежишь?
-- М-мм.. Нет, я бежал к морю. Я не знал, что здесь кто-то есть.
-- Жаль, -- опустил голову мальчик. -- Я думал, что ты -- мой друг.
-- А ты хочешь быть моим другом и хочешь, чтобы я был твоим?
-- А ты не хочешь? -- поднял мальчик глаза.
-- Почему же, хочу. Знаешь, меня зовут Якоб. А тебя?
-- Якоб?!.. Какое смешное имя! А меня -- Хенрик.
-- Хенрик?.. Ха-ха-ха! -- Якоб запрокинул голову и его смех гулко отдавался в расщелинах прибрежных скал.
-- Тиш-ше! -- накатило море волну и вновь замолчало.
-- Чего же смешного? -- мальчик вовсе не обиделся. -- Хенрик -- так перекатывается галька, смываемая соленой волной.
-- А Якоб -- как резкий крик чайки, пикирующей за рыбой. Смотри! -- и показал рукой на стаю чаек, кружащих в море. Потом сбежал по узкой тропинке со скал, будто по ступенькам.
-- Ага, друг. -- Сказал мальчик Хенрик. -- Смотри, вот мое море.
-- И мое. -- Якоб взял Хенрика за руку и они оба посмотрели вдаль. Море на горизонте снова застилал туман и казалось, словно белые паруса клипера пролетают там.
Хенрик вздохнул, потянулся туда, к прохладной сырости, и долго всматривался в горизонт.
-- Что... Что ты там увидел? -- спросил Якоб.
-- Клипер! Белый клипер! Я его давно жду. Он уже близко.
-- Ты любишь море?! И у тебя тоже есть клипер? -- спросил радостно и удивленно Якоб. -- А хочешь, я спою тебе свою песню?
-- Ну, спой, -- смутился Хенрик, представляя как Якоб будет петь своим хрипловатым голосом.
-- Ты только не это... Если что, а? Вдруг не получится...
-- Ладно, ладно, -- кивнул Хенрик.
Якоб кашлянул, вытянул шею и сглотнул. Попробовал голос и стал петь, сначала тихо, кивая Хенрику.
Над морем звезды светятся,
Одна из них моя,
Но только лишь которая,
Пока не знаю я.
На волнах белой искоркой
Горит всего одна,
И верю я так искренне,
Что это вот -- она!
Приснись, приснись, приснись,
Мой капитанский мостик.
Вернись, вернись, вернись,
Мой белый клипер в гавань.
Зову, зову, зову
Всех вас к себе я в гости,
В мечту, в мечту, в мечту
Я всех вас уведу...
Хенрик даже не ожидал, что у Якоба такой голос. Он немного хрипел и гнусавил, но другу же это можно простить. Тем более, что сам не смог бы спеть так хорошо. Отдаваясь коротким эхом в скалах, голос звучал широко, будто Якоб поет не один, а целый хор. Хенрик слушал, приоткрыв рот, и улыбался, когда Якоб отводил глаза от туманной дали и смотрел на него.
Рукою не достану --
Звезда так далеко,
Но я грустить не стану,
Хоть это нелегко.
Пущу к звезде кораблики,
Один, потом другой.
Пускай они бумажные,
Не то что клипер мой.
И Якоб снова пел призывные слова, поглядывая вдаль. Хенрик тоже взглянул туда и ему показалось, что белые паруса стали ближе и не так туманны.
-- Смотри, это и вправду клипер! -- вскрикнул Хенрик и посмотрел на Якоба. Тот кивнул, прикрыв глаза, и продолжал петь.
Пусть даже не достигнут
Они моей звезды
И на волнах погибнут
Осколками мечты.
Оставлю в сердце память,
Скажу лихим ветрам:
"Не трогайте кораблики,
Пока я капитан!"
Море притихло, пока Якоб допевал припев, словно не хотело ему мешать. И паруса услышали его, рванулись к берегу, отрывая клочья тумана.
Подходит тихо к пристани
Красивый пароход.
Всмотрюсь в него я пристально,
Хоть знаю, что идет...
Идет с далекой Африки,
Дымит, гудит... И вот,
Плывут мои кораблики
И белый пароход.
Но вдруг... паруса стали исчезать, стали просто белыми облачками, плывущими над самой водой. Хенрик опустил голову и резко отвернулся от Якоба. Якоб закончил песню и в расщелинах скал затихли, затаились последние звуки.
-- Ты чего,Хенрик? Не стоит, ведь клипер... Он к тебе еще не раз придет. И во сне, и наяву.
-- Где же он? Смотри, он исчез! -- Хенрик повернулся к Якобу и коротко шмыгнул носом.
-- Ты плачешь?
-- Нет, Якоб, это море брызнуло мне в лицо. У тебя ведь тоже в уголках глаз брызги.
-- Ага. Наверное, скоро будет шторм. А в шторм все корабли уходят в гавань. Пойдем и мы с тобой обратно?
-- Идем. А как ты сказал?.. В гавань?.. -- Хенрик снова смутился, решал: сказать или нет? Решил сказать, ведь Якоб ему друг. -- Ты мне спел свою песню, а я тебе спою свою. Хочешь?
-- Хочу. Но только потом, ладно? Мне пора домой, а то мачеха меня опять отлупит.
-- Так у тебя мачеха?.. А у меня никого нет, я из приюта.
Якоб глянул на Хенрика немного настороженно. Хотел промолчать, но не удержался:
-- Ой, а тебе там, наверное, плохо?
Хенрик кивнул и снова загрустил. Они поднялись на скалу. Хенрик остановился у края.
-- Я часто туда и не возвращаюсь. Сплю вон там, под молодым шиповником.
Якоб взглянул на куст шиповника, который нисколько не мог согреть ночью Хенрика, и вздохнул.
-- А пойдем к пристани завтра? -- предложил он.
-- Пошли. А где это ?
-- Это недалеко. Приходи завтра к дому аптекаря на северной окраине и я тебе покажу пристань. Приходи утром, ага?
-- Ага, ладно, -- кивнул Хенрик.
Назавтра они уже искупались в море и пускали у пристани бумажные кораблики.
-- Кораблики как в твоей песне, скажи? -- напомнил Хенрик. -- "Пускай они бумажные, не то что клипер мой.."
-- Точно, -- согласился Якоб. -- А что, если это правда и у нас есть свой клипер?
-- Конечно, есть. Только не здесь, он далеко. Вот когда я вырасту, я буду сначала матросом на своем клипере...
-- Ха-ха! Как это "на своем"? Матросы не могут владеть клипером.
-- Все равно он будет мой! Дослужусь до капитана и буду плавать на нем в дальние страны. Куда захочу.
-- И в Африку поплывешь? -- подсел поближе Якоб.
-- Конечно. И в Индию тоже, за шелком. Там тепло... -- Хенрик задумался, посматривая вдаль, а потом встал с мокрого песка и отряхнул коленки.
Якоб тоже встал. Посмотрел на море. На горизонте был туман.
-- Смотри, там все еще туман. Может, там наши клипера?
-- А может, у нас с тобой он один, -- тихо сказал Хенрик и опустил глаза. Думал, может, Якоб обидится, что у него нет своего корабля... Нет, Якоб только усмехнулся и поднял вверх руку.
-- До свидания, море! -- крикнул он. -- Мы еще придем! Мы вернемся!
2.
Следующий рыночный день после дня Улава намечался только после дня Лаврентия, а это уже почти середина августа. И все это время между двумя праздниками (почти две недели) Якоб и Хенрик собирались сходить на площадь перед Ратушей, чтобы хотя бы посмотреть, что там продается.
И вот, этот день наступил.
-- Пойдем на площадь, -- предложил Якоб. -- Мачеха то бьет меня, то подлизывается и сегодня она дала мне несколько эре. Пойдем, я куплю тебе и себе леденцов.
-- Ой, пошли! -- обрадовался Хенрик, как будто он был совсем маленький, но вдруг виновато опустил голову. -- А у меня тоже было несколько монет, только их кто-то взял в приюте...
-- Это ничего. Пойдем.
Хенрик пожал плечами и они побежали, подпрыгивая, взмахивая руками и вспугивая с мощеной улочки сытых голубей. Голуби взлетали на островерхие крыши и принимались ворковать и топтаться с места на место.