В детстве мир кажется бесконечным, открытым. Тайны - огромными и сложными. Чудеса возможны.
Вся жизнь впереди -- конца не видно. Так же, как не помнишь и собственного начала.
В детстве ты просто ЕСТЬ.
Не человек даже, а сплошные глаза, уши и нос (причем весьма любопытный!).
Проходит время, ребенок подрастает, набирается опыта. Становится велико желание все в этом незнакомом мире классифицировать, определить по своим местам в мировосприятии. Классифицировать - не для того, чтобы познать и удивиться, а для того, чтобы мир ощущался более понятным, знакомым, прогнозируемым; где можно было бы не опасаться неожиданностей.
А в прогнозируемом мире чего ждать нового? Пропадает способность удивляться. Теряется жажда открытий ("уже все открыто"), от этого приходит депрессия, т.е. душевная тяжесть уныния и скуки.
* * *
Вундеркинды. Индиго.
Все умиляются: какой умненький мальчик! Какая сообразительная девочка!..
Вырастают и - что? Вот они - циники и равнодушные прожигатели жизни, не могущие соразмерно применить свой талант. Да и былое восхищение окружающих куда-то ушло...
* * *
Мне 5-6 лет.
Вовка(Боровик) жег в песочнице на бутылке с карбидом книгу Женьки(Шаламова) - добродушного, пухлого парня, -- который взял ее из школьной библиотеки.
Оба учились классе в пятом-шестом, но мне казались огромными, взрослыми и трезвомыслящими. Поэтому поступка Вовки не понимал. "Как же он не сообразит: вернется Женька и будет ему тогда "на пироги"?"
* * *
Хорошо на железнодорожном вокзале, когда падает снег. Издалека кажется, будто вагоны, покрытые снегом, зябнут и нахохлились как воробьи. И людей нет, только редкий пассажир ожидает своего поезда снаружи. Все внутри, в тепле, греются и вдыхают жирный запах пирожков с мясом (по 10 копеек и вложены в бумагу).
Это зима, а летом - студенты (мне казалось, что они все до одного геологи), старики с рюкзаками, старушки с рассадой спешат на пригородную электричку.
Держал отца за средний палец и он водил меня по всяким интересным местам. Брал с собой, если надо было сходить в телевизионную мастерскую, похожую на круглый бастион, или в далекий-далекий (километра два с половиной -- детский край света) магазин "Океан" за консервами, где пахло морем, стены расписаны морскими картинами и было ужасно уютно, потому что не было окон и целый день внутри горел искусственный свет. Было там как в подводной лодке.
* * *
Недалеко от школы, где вскорости мне предстояло учиться, жил рыбак Геннадий Капитонович. Все его звали просто Капитоныч. Кем он был по жизни - об этом никто не подумал спросить, поэтому и я не знаю. Будучи сильно на пенсии - рыбачил. Почти каждый день его можно было увидеть на бетонных плитах старой набережной Иртыша. Удочки, закидушки - все это у него было.
Мой отец тоже рыбачил, поэтому всех постоянных рыбаков знал. И вообще все рыбаки на берегу знали друг друга и кто в каком месте обычно сидит. От грузового порта до магазина "Океан" все были знакомы и если встречались, начиналось... что у кого... когда попалось... на что и как лучше... приваживать или нет. Мне оставалось только мяться в нетерпении рядом и сопеть.
Капитоныч был постоянный рыбак, старый. Неторопливый основательный, хотя и не сказать, что удачливый. Но около него всегда было полно людей. Мальчишек он гонял, чтоб не вертелись возле его снастей, да и вообще не лезли под руку, но это была деловая, рыбачья строгость.
Даже в прохладные дни он не сидел один - обязательно кто-то подсаживался и заводил разговор. По-моему, для него и рыбалка-то сама по себе не была важна.
Телогрейка черная, сапоги, сатиновые засаленные брюки, белая в частый черный горошек рубашка с косым воротом и потертая кепка. Смеялся глухо, будто покряхтывал.
* * *
В нашем девятиэтажном доме, рядом с лифтом был мусоропровод. Когда сверху кто-нибудь спускал в него мусор, казалось, что мусоропровод живой. Там кто-то ходит, топает...
В просторном для меня, маленького, коридоре стоял голубой деревянный сундук-ларь на три квартиры. Я туда никогда не заглядывал, но однажды отец снял большой замок и достал из сундука пятнадцатикилограммовую гантелю: два больших чугунных шара по семь кило и килограммовая толстая ручка. Больше, кроме пустых бутылок и большого отделения для картошки, там ничего не было.
Такие сундуки были почти на каждом этаже.
Не любил я подниматься и спускаться на лифте. Боялся застрять. Взбегал на седьмой этаж, будто на второй.
* * *
Лет в пять при мне случилось нечто, после чего я стал взрослым...
Некоторые удивляются до сих пор: чего это я такой веселый, настроенный на шутливый лад?.. А просто с того случая все в жизни стало настолько резким и серьезным, что если не настраивать себя оптимистически - тяжело.
С пяти лет стал замечать то, чего в детстве не надо было замечать. Лет бы до 12-13-ти.
Серега... Когда вспоминаю этого десятилетнего соседского мальчишку, не могу сразу припомнить его фамилии. Почему-то на ум приходит Лагода. Но на улице Лагоды всего лишь детская больница. (Взрослые говорили, что туда лучше не попадать - ужасные условия, ничего нет, грязно и черт-те как туда добираться.) Так сошлись обе неприятности в мозгу четырех-пятилетнего мальчишки.
А фамилия его была Скрягин. Серега Скрягин.
Ремонтники раскопали во дворе вентильную коробку теплотрассы (из-за порыва трубы) и яма до половины была наполнена крутым кипятком. Дело было летом, но из ямы шел пар, как зимой.
Хотя и стояли предупреждающие знаки, пацаны играли поблизости. Кому-то из них взбрело в голову, что можно этаким жутким способом проверить собственную храбрость: пройти через яму по тонкому бруску. Никто не решился, а Серегу взяли, видать, "на слабо". И тот пошел...
И обварился.
Крики, шум - те же пацаны кричали: "на помощь!" Подскочили взрослые, вытянули орущего мальчишку, выволокли на край ямы и отнесли на скамейку, что перед подъездом.
Весь двор собрался. Подоспела малышня, ну и я в их числе протолкался.
...видел только, что его раздели, он лежит, вытянувшись, на скамейке, красно-бледный весь, подергивается, орет, а его намазывают каким-то маслом... Потом меня кто-то отвел в сторону.
Долго я боялся разговаривать об этом, спрашивать, что там было дальше. Слышал, что Серегу увезли в больницу. Но больше его во дворе я не видел. Узнал все только будучи уже взрослым.
Плохо помню его на внешность. Ходил он в шортах, светлой рубашке и галстуке (только вот-вот, в мае, приняли в пионеры). Здоровался со старшими, сумки помогал донести - помнится.
Мать у него выпивала, у отца слабое сердце - семья не из благополучных. Однако ж, мальчишка рос лучше многих.
Лежа в больнице, говорил приезжавшей навестить его матери: -- Мамочка, ты не волнуйся, все со мной будет хорошо. Я поправлюсь.
Но пролежал недолго... дней 5-7, что ли... И умер.
Вот такие пироги... Видно, и правда, в характере человека заложена его судьба. А человек он был бесхитростный и смелый.
* * *
Секрет - тайное место, тайник.
"Держать в секрете" -- хранить что-либо там, где никто не найдет; тайно.
Секретики.
Находилось бутылочное стекло, выкапывалась ямка, в ямку клался цветной фантик, фольга, яркий летний цветок, пробки, стеклышки... Накрывалось все это бутылочным стеклом и сверху присыпалось землей. Потом, когда хотел показать-похвастать, -- приводил, оттирал пальцами землю, а под стеклом... красота! Будто земля таила в себе клад.
Главное было - не забыть, где у тебя секретики (по всему двору). Иногда случалось чужие обнаружить. Поведать об этом кому-то считалось за предательство.
* * *
Летом, в жару, доставали брызгалки. Иногда втихомолку выливали в раковину родительский шампунь -- мягкая бутылка была нужна. У меня была маленькая масленка с узким носиком, которую надо было часто заправлять. Зато била тонкая струйка.
Заправляли у водопроводных труб, что высовывались из подвала. Бегали к соседнему дому. За лето краниками так сворачивали квадратную нарезку на вентиле, что потом открыть его было можно только плоскогубцами.
Краники и заправка брызгалок - целый пласт летних отношений между детьми и вредными бабками. За барашек краника боролись, как за знамя.
* * *
В сквере недалеко от нашего дома устраивали летнюю эстраду и играл духовой оркестр. Пожилые люди приходили, слушали, танцевали. И мы там крутились. Смотрели вверх, на деревянную сцену, как музыканты считывают ноты, дуют в трубы, стучат в барабан... Сохранились фотографии.
* * *
Фотографии печатали с отцом. Поздней осенью или в начале зимы, когда летние пленки были отсняты. На кухне, при свете красного фонаря, в шуршании фотобумаги "Унибром", под песню Джо Дассена "Salute" или под:
"Не прожить нам в мире этом
без потерь, без потерь.
Не пройдет, казалось, лето,
а теперь, а теперь...
Листья желтые над городом кружатся,
С тихим шорохом..."
Тихо плескались в трех ванночках проявитель, вода, фиксаж. Мне было доверено полоскать фото специальным пинцетом в одной ванночке, в другой...
Наутро - отжимали фотографии, плавающие в тазике, через валики от старой стиралки и - на глянцеватель.
* * *
На лето, к бабушке-соседке с третьего этажа приезжал погостить внучок - Яська (Ярослав). Потом, бывало, откуда-то появлялся его брат Родька (Родион?.. Родислав?..) В 14-этажке напротив жил тогда мой будущий одноклассник - Ян Соболевский.
"Ну и назвали же их всех!" -- думал я в детстве и пожимал плечами.
* * *
ИГРЫ НА СПИНЕ.
Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы... (чертишь на спине длинные линии вдоль, короткие линии поперек...)
Ехал поезд запоздалый, (проводишь кулаком)
Рассыпал пшено -- (поглаживаешь)
Куры клюют-клюют, (щипаешь быстро, много и неожиданно, так что человек взвивается и хохочет)
Петухам не дают!
Шел слон... (поколачивать кулаком не сильно),
шла слониха... (слабее),
шел слоненок... (слабо).
Шел директор зоопарка (неожиданно сильно).
* * *
Дома, между секциями батарей отопления - пластмассовые оранжевые канистрочки с водой. Для увлажнения воздуха. Время от времени нужно было подливать туда воду из небольшой детской лейки. Хоть какая-то, но вполне ответственная детская работа.
Так как иногда вода испарялась совсем, от горячих батарей шел запах разогретой пластмассы и сухих мелких водорослей. Сейчас пишу и снова его почуствовал... вспомнил.
* * *
Читать, говорила мама, я научился самоучкой. Ни отец, ни она со мной буквы специально не разучивали. Сестра листала букварь, я заглядывал, спрашивая: а это какая буква?.. а это?.. Мне было года четыре, может, чуть больше, не помню... К пяти годам сам читал детские книжки с большими буквами, разные раскладушки с объемными картинками, изданные в Праге.
* * *
Сохранились мамины два клясера с марками (один - огромный). У меня тоже был небольшой. Блоки серии "Космос" -- корабли "Союз": какие космонавты, сколько суток на борту... "Животные", "Искусство", "Военачальники", "Техника", "Спорт"...
* * *
Наэлектризовывали воздушные шарики трением о волосатую голову (свою или чужую) и прикрепляли к потолку. Из кладовки доставалась коробка с елочными игрушками, которые не вынимались из ваты целый год. А год - это ведь так долго... Один день тянулся бесконечно, лето казалось необозримым, а год - в детстве - как целая жизнь.
Запах хвои, блеск игрушек - вечер, когда наряжали елку. Пробное включение гирлянды. Праздничные концерты и фильмы по ТВ. По-детски свежее восприятие этого праздника с годами потускнело, ушло. Остались только воспоминания и сомнения: а было ли?..
Да, было. Было!
И мама была в эти вечера по-особенному нарядна, красива и любима. Отец - дед Мороз без бороды и в трениках - олицетворял собой постоянство, незыблемость и добродушие.
А уж сам предновогодний вечер - это сон наяву...
Из дальнего детства протянутся нити,
Лишь только схватиться, а дальше - лечу!
В прекрасное место меня унесите,
Побыть хоть минутку я в детстве хочу.
Бежать по асфальту, кивая прохожим
И солнцу кивая, кивая всем-всем!
Смеяться и дуться от счастья-обиды...
Как жаль, что вернуться нельзя насовсем.
Не спрыгнуть с откоса на берег песчаный,
Не броситься в речку у всех на виду.
Из дома без спросу уйти теперь можно,
Но сам я не знаю, куда я иду.
Иду по дороге - вихрастый мальчишка,
Но вовсе не слышу, что сзади меня
Несутся, веселые, скачут вприпрыжку,
Из детства пришедшие два скакуна,
Что пыль поднимают большими клубами.
"Постой, мы с тобою всю жизнь будем жить.
Ведь детство уходит, а мы остаемся,
Лишь только схвати нас, чуть-чуть задержись".
Кони меня догнать уж не могут
И я повернуться назад не могу,
Ведь с каждой секундой все дальше уходит
Веселое детство, его не вернуть...
Иду по дороге, вздыхая устало.
Кружится поземкой дорожная пыль...
И искоркой звонкой летят за мальчонкой -
За мною - мустанги: Легенда и Быль.
* * *
Год 1977-78-й.
За городским цирком, в открытый искуственный пруд выпустили крокодила, участника вечернего циркового представления. Он проплыл туда-сюда, вылез на берег под клены и осмотрелся: м-да, не Африка, н-нет...
Стало тошно ему вдали от родины и решил он, зеленый, побродить на воле - лениво полез через сетчатую ограду заднего двора.
Отец говорил, что не было такого. Но я-то помню!
Помню, как прибежали работники цирка, палками сталкивали "путешественника" обратно. Ни трамваи не встали, ни народ не высыпал из них. Так... проехали мимо, чуть притормозив, да прохожие оглянулись: "Подумаешь, будто крокодила не видели!"
ЗДЕСЬ ПЫТАЛСЯ ВЫЛЕЗТИ КРОКОДИЛ. Тридцать лет спустя ограда все та же, только перекрасили.
* * *
Поселок Марианновка. Те же годы.
Лётный учебный центр. Дядька по матери был там инструктором предполетной подготовки. Центр выделил ему домик для проживания, вроде дачи. И вот, как-то раз, дядька привез туда целую компанию родственников.
..Приехали, а ключ он от домика забыл.
Туда-сюда, что делать?.. Хотел дядька дверь подломить, да вовремя вспомнил, что на полочке над дверью, изнутри, оставлял запасной. Выставили окошечко. Подсаженный туда, наверх, двоюродный мой брат достал ключ. Дверь, наконец, открыли.
Домик как домик. Что мне отчетливо помнится, так это умывальник-мойдодыр, который я впервые увидел не на картинке. Еще - деревенский широкий стол, простецкая еда: салаты, квас, окрошка, хлеб... Хлеб в поселке пекли - чудо! Пышный, высокий, белый. Сожмешь в руках булку, она снова надувается. Разломишь - а запах...
Простор, воздух, но... делать там было нечего. Слонялся я вокруг дома или слушал разговоры взрослых.
Приехали мы в пятницу вечером. Быстро стемнело, легли спать.
Оказалось, вставать надо в 4 часа утра! То есть, буквально, уже через несколько часов.
..Не помню, как очутился на ногах. Все еще спал. Когда открыл глаза - уже каким-то образом оказался одетым. Пошатываясь, поплелся на улицу.
-- Умойся, сразу проснешься, - посоветовала мне мама.
Подойдя к "мойдодыру", подтолкнул снизу... (как эта штучка называется?). Воды не было.
-- Ну, конечно, - заметила мама. - Откуда вода возьмется, ты ее туда налил? Это же не водопровод в городе.
"Трудна ты, деревенская жизнь", - вздохнул я. И снова уснул стоя.
Кто-то из взрослых пошел будить двоюродного брата. Тот брыкался:
-- Чё я, дурак, что ли, чтобы в такую рань подыматься! Из-за каких-то парашютистов... Смотрите сами, если не видали.
Ему тогда было уже 14. На него поворчали, но оставили в покое.
Стоял я снаружи, закутавшись в кофту. В росистой траве залег сырой холод, от поднимавшегося тумана замерзала голова. Рядом стояла мама, в отдалении дядька, наблюдавший за небом. Кто-то еще из родственников.
Я тоже старательно закатывал глаза, но ничего там не видел - глаза слипались все больше, потому что с момента пробуждения до сей минуты было уже столько мелких событий, суеты, неприятностей... Ну, если еще парашютисты подведут!..
А точно так и произошло. То ли мы опоздали, долго собираясь, - дядька настаивал на этом, - то ли сбрасывали их не над нами и не в тот день...
Короче говоря, половину субботы я проспал, вторую половину промучился от безделья. Тут уже и взрослые приуныли. Кое-как переночевали и в воскресенье, к обеду, кортеж из двух "Москвичей-412" направился обратно в город.
Хоть воскресный вечер прошел у меня в привычном дворе, с друзьями, с нашими играми и в планах на будущее.
Это я припомнил к тому, что взрослые тянут детей с собой, подчас не спросив их и сами не предположив четко: а будет ли им там интересно?.. Не потеряют ли они время, не разочаруются ли в своих ожиданиях от обещаний взрослых?..
Теперь тот случай я причисляю к череде забавных происшествий с моим участием, но тогда мне было по-настоящему не до смеха.
(Парашютистов в небе я увидел позднее - через 20 лет, когда всерьез увлекся велопоходами.
..Возвращался из очередного и по карте мой путь пролегал по краю танкового полигона. Сперва грунтовая дорога (с бетонированными ямами-укрытиями для танков), потом асфальтовая, близкая к окружной автотрассе. Только выехал на полигон со стороны нежилой деревеньки, как услышал в небе звук мотора. Поднял взгляд - белые купола. Высоко. Сбрасывали прямо надо мной, а ветер сносил их к реке - полигон уходил к горизонту на западе.
Еду дальше, вдруг... впереди вижу - садится тот самый Ан-2, а курсанты перед посадкой тренируются на земле: короткая перебежка - прыжок. Следующий...
Самолет остановился, принял группу, взлетел...
Вообще, в тот раз удачно совпало и место, и время. И путешествием своим я был доволен.)
* * *
Был уже постарше, лет семи.
Отец Метельского Сереги работал шофером. Вечером приезжал во двор на автобусе (ведомственный, бригаду возил). Ребятня подбегала поздороваться. Если у того было настроение, он внимал просьбам прокатить. Старшие просили, а мы - за компанию.
Шумная гурьба залезала в кузов, ехали вокруг квартала: мимо школы, выезжали на Набережную (там бывал только с родителями) и заворачивали обратно, проезжая задами школы (мимо стадиона). Посматривали друг на друга, сверкали счастливыми глазами...
Хоть места были знакомые, возвращались в свой двор, словно из другого города.
* * *
Листки отрывного календаря можно обменять на марки - кто и с чего это взял, непонятно!
В детстве вообще много непонятного. Практически, большая часть всего.
* * *
Велосипед "Ветерок" с тонкими ободами и ненадувными цельными шинами. Был помладше, катался на трех колесах. Потом отец сделал из него двухколесный и на безлюдном тротуаре учил меня кататься. Но я и там умудрился наехать на единственного дядьку-прохожего. Случайно.
Тот выронил сумку с помидорами прямо мне под колеса и я по ней проехал краем.
Отец за меня извинялся, оправдывался, мол, только учится пацан...
Наедь я на этого мужика сейчас, он съел бы меня с этими помидорами, отцом, велосипедом... И проклял бы всю мою родню. А тогда он снисходительно поулыбался, покивал и даже угостил меня помидоркой.
А мне до сих пор неловко...
* * *
Беседка во дворе - деревянная шестиугольная ротонда с перилами и скамейками по периметру изнутри. Когда делать было нечего, сидели, конечно же, на перилах, хотя взрослые ругались. И справедливо - потом мы садились туда, где только что сами натоптали. Ну так... стирать-то штаны не нам, а мамам.
"Беседкобол" (см. Иллюстрации. На заднем плане - сбрасывание.)
Рассаживались по скамейкам. Чем больше собиралось ребят, тем лучше. В дверях стоял вбрасывающий футбольный (волейбольный, надувной детский... любой) мяч. Вбрасывал, а мы уж лупили по нему, кто как достанет, привставая, но не отрывая от скамеек рук. Мяч взлетал под жестяно-шиферную крышу, отскакивал, кто-нибудь лупил снова... короче, шла битва непоседливости и избытка энергии с мячом. Грохоту было-о!..
В щели дощатого пола попадали монеты, Значки, ключи от квартир... все, что угодно. Бывало, кому-нибудь становилось настолько жаль потери, что не ленились нагнуться и выгрести из-под беседки весь мусор.
Пацанами мы лазали под беседку хоккейными клюшками периодически. На моей памяти, кроме мелочи, ничего не находили. Но поговаривали бездоказательно, что бывало и нечто ценное -- кольцо или цепочка.
Перед переездом с той квартиры в 80-м году я в последний раз пошурудил длинной палкой под днищем. Сначала вытягивал комки пыли и старые листья, потом, на удачу, блеснуло что-то золотистое... Брошь-значок с эмалированной старинной картиной "Прекрасная незнакомка".
Подарил потом старшей сестре.
* * *
Позади дома --заросли крыжовника. Пока мы не повадились обдирать все подчистую, урожаи были знатные. Ели и нисколько не мучились животом.
* * *
Сидели, сидели в своём дворе, вдруг вскочили и побежали в соседний - пронеслась весть, что чья-то машина горит.
И правда, "Москвич-408", уже притушенный приехавшими пожарными, копотно тлел... Растерянный водитель побродил вокруг, вздыхая, вытащил оплавленную баранку руля и покрутил в руках, глядя на нас, ребят, с кислой улыбкой: доездился...
* * *
Первый класс. Первая смена. Зима, темнотищ-ща!.. Урок физкультуры и мы на лыжах катаемся по периметру школьного стадиона. Разбрелись, потеряли друг друга из вида... Я там днем-то не хаживал, а тут - за теплицу, вдоль забора и по кустам смородины и крыжовника. Кто придумал: маленьких в такую рань и по самой чаще?!
Крепления на лыжах - прямо на валенки, ноги болтались, лыжи то и дело уезжали вперед. Хорошо еще, что катались не на время, а кто как может. А то совсем было бы издевательство.
На втором или на третьем этаже моей первой школы, в нише коридора-рекреации расположился шкаф-музей посвященный памяти 75-й Краснознаменной Кулагинской дивизии: каски, гильзы, документы... - это все, что запомнилось и очень смутно, так как проучился всего год. Жаль, не был там давно...
Припоминаю эпизоды уроков ритмики и пения... Рассказывать особо нечего.
Какой-то парень, года на два старше, заприметил меня в школе и называл меня Гера (будто я был Герасим). Ошибся, видать, с кем-то спутал. Но однажды помог мне найти класс, когда урок у нас перенесли. Приглядывал, чтоб я не потерялся. Ангел-хранитель я его теперь называю, вспоминая. Не иначе, как он самый и был...
Весьма удручающее впечатление производят фильмы, которые смотрел в детстве, если смотреть их сейчас, ожидая повтора эмоций.
"Приключение в каникулы", "Регентруда" --
"Где текла вода, нынче пыль и прах.
К нам пришла беда - Фоейрбард сжег траву на лугах.
![[]](/img/p/pawlow_sergej_anatolxewich/sov-detstvo/sa400032.jpg)
![[]](/img/p/pawlow_sergej_anatolxewich/sov-detstvo/sa400014s.jpg)