Полюбила Дарья милого за крутые плечи, за глаза голубые да вихры буйные, да за нрав весёлый. Ну и за всё вот это вот самое тоже полюбила − очень лихо оно выходило. Ума милый был не академического, зато решительный. Ещё болел за футбол, и оттого выпивал − ну так полстраны так живёт, на своего посмотри, выдра крашеная!
По весне это дело было. Лето нагрелось, словно печка, и завершилось безумием жатвы. Всё было сметено могучим урожаем. Всю осень стояли на рынке, а милый на ЗиЛе подвозил ещё даров земли. Там зима, свои радости − огородами друг к другу в гости шнырять. Как в песне: «По морозу босиком к милому ходила.» Вот только в песне умалчивается, что ходила-то ночью огородами без фонарика − чтобы не палиться. Через всё село. Ну хоть не босиком. Половину февраля милый купался в пивных волнах хоккейного чемпионата, купался бы и дальше, но тут пришла повестка идти ему в армию, на войну.
Тут он сразу протрезвел, с фермы уволился и хозяйство к отъезду подготовил, дом беженцам сдал. Дарья стала плакать тайком и ходить красноглазая и в платке, как солдатка с плаката. Ну так и есть же солдатка! Съездили с ним в кино на Тёплый Стан, посмотрели «Девять с половиной недель», хотели завалиться на ночь в «Принц-Отель», да там таких провожающих с отъезжающими было до плеши, хоть штабелями укладывай. Так и вышло, что на ночь зависли в удивительном восточном заведении на четвёртом этаже Тош-Толкин-Базара. Его милый разведал ещё когда крупу им на рынок возил.
Пили зелёный чай с кальяном, пели Земфиру под караоке, обменялись кольцами, дважды крепко зависли в кабинке местного сортира, а в промежутке между всем этим − Дарья не могла потом вспомнить, когда именно − шёл мимо них хитрый узбек в растаманской шапке, да так характерно, что милый сразу ему и говорит:
− О как вовремя! Есть чо?
Тот, конечно, сразу ему выдал пачку самокруточного табаку в дорогу, за бешеные деньги, потому что табак с начала войны весь сразу скурили. А потом и говорит, мол, вижу, тут у вас особого рода жизненная ситуация, событие запоминающееся, и вот вам презент от фирмы − и выкладывает под блюдечко зип-лок с куревом. Оказывается, секретная генетическая разработка, усилитель эмпатии. Чешских агрономов плоды. Кто вместе покурит − такое у них сразу взаимопонимание настаёт, что даже расставание не прерывает этих чувств. Надо только договориться о времени и одновременно курить, и тогда можно будет психически общаться через астральную плазму. Только сразу много не курить, а остаток поделить пополам, лучше даже сначала, а то некоторые потом забывают.
Курево оказалось недорогое и дало кальяну вкус новогодней ёлки.
Короче, Дарья не помнила, когда именно это всё было, но точно раньше их второго посещения туалетной кабинки − там эмпатия действительно усилилась, неимоверно.
Наутро Дарья-солдатка уложила похмельного воина в мобилизованный пассажирский автобус, между сотней таких же персонажей, и милый уехал на войну. Договорились покурить в четверг в десять вечера, потому что в армии отбой в это время.
Второй раз было не совсем так, как в первый. Словно по скайпу перед сном поговорили, только лицо расплывчатое и все слова какие-то неопределённые, но сам смысл понятен. Рассказал, как там у них в части, что сержант мерзкий, ещё пытался мысленно показать свой автомат, но Дарья не впечатлилась техникой. Всё было очень даже жизненно, и сержант действительно был неприятен. Дальше общение перешло к ожидаемым темам, и наутро Дарья проснулась встрёпанная и слегка косая. И не так страшна жизнь солдатки, оказывается.
За месяц учебки запасы курева стаяли на треть, но зато Дарьин навык психонавтики изрядно вырос: она ясно, без слов ощущала настроение милого, его чувства. Однако армия, как и вообще жизнь, обтёсывает людей, словно речка камушки, и милый тоже менялся, как-то постепенно твердел, ожесточался... И отдалялся.
Решили с ним курить раз в две недели, чтобы продукт не переводить − и на следующий сеанс попали под жестокий миномётный обстрел в поле. То есть он попал, а Дарья попала только в переносном смысле, но от этого не легче. Нет ничего хорошего в миномётном обстреле.
Трудные стали встречи. И однажды милый не ответил вечером в четверг. Только колыхалось что-то за закрытыми веками и в носу щипало, словно пыльным одеялом машут. «Не, так не годится!» − сказала Дарья, не желая думать совсем плохого. Она пошла на кухню, попила воды и насыпала зельем полную чашечку трубки, для гарантированного эффекта. Со второй затяжки ей показалось, что дым сейчас пойдёт у неё из ушей, и она закашлялась. Накатившая серая пелена с треском разорвалась в серое ничто и тишину. Ровное марево сгустилось в мутную фигуру − милый смотрел прочь и молчал. Она почувствовала разлитую вокруг досаду, лёгкую и холодную − его чувство. Не надо было его звать. Зачем? Да только Дарья была упрямая, и окликнула милого по имени. И он обернулся, то есть стал оборачиваться, и всё оборачивался....
− Бэ-э-д!!! − очнулась Дарья от собственного истошного вопля. − Факин бэд трип! − в переводе с английского это означает «Очень плохое путешествие». Хватая воздух ртом, стараясь не глядеть внутрь себя, она замешала кружку чифиря с тремя ложками сахара, махом запила пару таблеток кофеина и села, держась обеими руками за край стола.
С самого раннего утра, чуть не затемно, она уже стояла у дверей Теплостанского военкомата, девятой в очереди разных женщин. Все были угнетены.
Разговор с военкомом был краток и полон слёз. Старый толстый майор с прокуренными усами неуклюже прижимал её к груди, а она сопливо шмыгала носом ему в китель:
− Где-то на торфяниках, на левом фланге...
− Эх ты дурочка... Ну-ка сядь, сядь. Я бы сказал тебе, что бывают и просто сны, и нечего военных беспокоить, да дело такое... − Тут майор принял уставной вид, навис и грозно рявкнул:
− Курила?
Дарья подпрыгнула на табуретке и заревела ещё горше:
− Да-а-а!!!
− Связь-траву курила?
− Чё-ё-ё? − слёзы лились в три ручья.
− А ну давай сюда! С собой ведь приволокла, верно?
Дрожащей рукой Дарья вытащила из ксивника зип-лок с последней щепоткой. Военком посмотрел, понюхал, размял стебельки в пальцах. Устало выдохнул.
− Ну да, она родимая... − и кинул пакетик в стол. Прежде чем он захлопнул ящик, Дарья углядела внутри целую россыпь похожих пакетиков. Неожиданно майор схватил её за лицо и светанул фонариком в глаза. − Твоё счастье, зрачок реагирует. Ну всё, всё, успокойся. Скажи лучше, он из какой части-то? А то знаешь сколько таких ходит.
− 256 ОБТГ вроде бы...
− Вроде бы... − заворчал майор, тыкая в планшетку. − Вроде бы... Да, их в Тверской области разбили, в треугольнике Образцово-Победа-Дешёвки, в окружении. Почти все наши, Теплостанские. Так что я его обозначаю погибшим. Сейчас сядь, приметы местности набей, а потом иди в девятую комнату, там у нас психотерапевтическая группа. Праздник каждый день, блин...
Когда Дарья вышла от военкома, вид у неё был даже несколько просветлённый. Она открыла дверь девятой комнаты, и вошла туда, откуда доносились негромкие звуки хора. Женщины пели Битлз.
А военком вывесил на дверь табличку «Перерыв 15 мин.» и некоторое время пил чай, купленный им ещё до войны. Потом, достав из стола первый попавшийся пакетик, пошевелил раскидистыми усами и набил трубочку − как бывалый солдат, он курил связь-траву только в одиночестве и в некруглое время. Потом распахнул окно и заорал во двор, распугивая галдящих весенних воробьёв:
− Я кто вам, военком или нарколог?!! Полон дом идиотов!