Спор о том, как должен художник (имеется в виду человек творческий), отражать действительность, бесконечен. История тому свидетель. Но когда сталкиваешься с этим сам, конкретно и в данной ситуации, то забываешь про Историю и споришь, как в первый раз, будто до тебя ничего и никого в этом плане не существовало. Причем дело может дойти и до полного рукоприкладства, потому что вроде давно знакомые тебе люди, приятные во всех отношениях, закипают до такого градуса от твоих высказываний на сей счет, а ты, соответственно от их взглядов, что... Мира на этой платформе, кажется, никогда не найти. Это - присказка. А вот и сама сказочка.
Понадобилась мне рекомендация для некоего творческого союза от одного журнала, с которым я долгое время сотрудничал в качестве автора стихов. Договорились с главным редактором, что такую рекомендацию он даст, только я должен сам заготовить для него так называемую "болванку", Это обычный прием, позволяющий подписывающему экономить время на составление документа. Я болванку заготовил, переслал ему по электронной почте. Но у редактора дело что-то затормозилось, и я сам пришел к нему, чтобы на месте все сдвинуть в нужную сторону: распечатал ему текст рекомендации, положил ему его на стол, заваленный разными газетами, вырезками, распечатками и т.п. Наступал срок сдачи журнала в печать, и вся редакция ходила взвинченной: как обычно, что-то не шло, что-то кто-то написал не так, кто-то вообще не подготовил материал. Обычная обстановка. А тут еще я со своей рекомендацией влезаю в творческий процесс и занимаю компьютер. Главный вежливо молчит, вежливо что-то пытается разобрать в распечатанной мною "болванке", его постоянно отвлекают сотрудники, звонит телефон, а я стою рядом и своим присутствием давлю на него: делай, мол, побыстрей. Пока он читает, плохо понимая, "болванку", мне в голову приходит идея, которую я тут же довожу до сведения Главного:
- А не нужно ли Вам стихотворение на военную тему?
Главный не слышит или делает вид, что не слышит. Видно, что усиленно пытается вчитаться в смысл подготовленного мною текста рекомендации. Но у него это плохо получается. Он хмурится, трет вспотевший лоб первой попавшей под руку бумажкой с какой-то статейкой, бумаженцией, которую он машинально наугад берет со своего захламленного редакционным материалом маленького столика, потом хватается за шариковую ручку, пытаясь что-то добавить в "болванку", ручка скользит по бумаге, как по льду, не оставляя на ней никакого следа, Главный бросает ручку на пол, снова хватает наугад какую-то статейку со своего стола и подносит ее ко рту...
- Так вам нужно стихотворение на военную тему? - Я не отстаю, как борзая, почуявшая раненого зайчишку, рискуя вообще не получить никакусенькой рекомендации. - Я сейчас достану его из Интернета...
- О-о-от- куда? - - наконец поднимает на меня удивленные глаза Главный. Он, видимо, краем уха все-таки слушал меня, но отвечать явно не собирался. А тут не утерпел.
- Как это из Интернета?
Главному около 75-ти, в его редакции несколько компьютеров, но он в них никогда "не рубил" да и не желал этого.
- Как это из Интернета? - повторил он свой вопрос, поправляя очки, которые он машинально сдвинул на лоб, когда посмотрел на меня.
- Как оно туда попало? - он недоуменно глядел на меня. Глядел, как на инопланетянина. Проект рекомендации он отложил в сторону.
- Да я его туда и загнал. Пусть народ читает. Так доставать? Вы пока правьте рекомендацию, а я достану и распечатаю. Прочитаете заодно.
Главный ничего не ответил и снова взялся читать "болванку". А я полез на свой сайт и распечатал оттуда стихотворение, которое желал показать Главному. Следует сказать об истории написания этого стихотворения. Я как-то, как говорит моя старшая внучка, которая уже собралась выходить замуж, но давно учит своего деда некоторым "прикольным" словечкам, "шарился" по просторам Интернета и наткнулся на композицию в виде "минусовки" (музыка без слов) одного композитора, оказавшегося почти моим ровесником. Композиция называлась "Аккордеон". Автор, как и я, был предвоенным ребенком, отец которого погиб на фронте. Я слушал и слушал мелодию и, наверное, чувствовал нечто такое, что было и на душе у моего ровесника, писавшего эту музыку. Слова сами собой легли на музыку. Мне, пацану-безотцовщине, однажды мать купила трофейный немецкий аккордеон. После войны этого добра столько продавалось! Победители много чего напривозили из Германии: от женских и детских диковинных для нас трусов до аккордеонов, радиоприемников, мотоциклов и автомобилей. Мой аккордеон был марки "Гесс". На нем я "пилил" день и ночь популярные в те времена военные песни. Немудрено, что слушая мелодию, скачанную из Интернета, я вспомнил свое детство, свой аккордеон. Вспомнил рассказы бывших фронтовиков, рассказы, которые не всегда вписывались в официальные версии о событиях на той страшной войне. Некоторые победители были всего на 12-14 лет старше меня. Сегодня, когда я их вспоминаю, удивляюсь: это же были почти пацаны, чуть ли не мои ровесники! Тогда же они казались мне старыми дядьками. Вот оно мое стихотворение, мои слова к так зацепившей меня за душу музыке:
Аккордеон
(Отголоски войны)
Слова к музыкальной композиции Анатолия Абрадушкина "Аккордеон"
Перламутровый "Гесс"
мой -
военный трофей
от непуганой фрау.
В том военном году
Был
ты нов,
Звучал фашистскою отравой.
"Тра-та-та... та-та... та-та!
Тра-та-та... та-та... та-та!
Тра-та-та... та-та... та-та! " -
Трель пулеметная била с моста...
"Поддай огня, Вань!
Ну, поддай же ты, Вань!
Вон в то окно, в то окно,
где фрау видна, как в кино!
За детишек моих... дай!"
А в окне в том в фокстрот
фрау мечет аккорд,
и не слышит она грома боя.
И не видит она
свой смертельный эскорт.
И в фокстроте живет она стоя.
"Вот ведь, Вань, немчура, немчура!
Обнаглела вконец эта рыжая фрау!
Мы ее - "на ура!" Мы ее - "на ура!"
За мою волоокую Клаву!
Дай-ка, Вань, пулемет!
Ненавижу фокстрот!
Я скошу эту рыжую фрау!
На том свете меня
моя мама поймет,
Что я мстил за детей и за Клаву!"
... Я уж в 70 влез...
Одряхлел совсем "Гесс"...
А война про отца знать не знает...
Перламутровый "Гесс",
перламутровый "Гесс"...
Ты в руках моих - рана сквозная.
Слышу я: "Пулемет!..
Ненавижу фокстрот!
Я скошу эту рыжую фрау!
На том свете меня
моя мама поймет,
Что я мстил за детей и за Клаву!"
... Главный, наконец-то, разобрался в "болванке", принялся дописывать в нее реквизиты журнала, предварительно порывшись в своем небольшом сейфе, откуда он извлек регистрационную документацию. Я в это время положил перед ним распечатанный текст стихотворения и отошел от стола. Стал ждать результата. Главный отложил в сторону "болванку" и взял в руки текст. Посадил поудобнее себе на нос свои очки и вгрызся профессиональным взглядом в текст. Я продолжал молча стоять в стороне.
- Ну... я тут не согласен... - поднял на меня, вдруг ставшие совершенно недружелюбными глаза Главный. - Насчет... этой... фрау... - закончил он свою фразу, запинаясь.
- А что Вам не нравится? - полюбопытствовал я. - Я ее не мог назвать "Мадам Гойхман". Это была обыкновенная тамошняя немка. Вполне возможно - фашистка. Возможно - в форме со свастикой.
- Но ее же пытается убить наш советский солдат! Ты понимаешь, что ты пишешь?
- Очень даже понимаю. У этого солдата фашисты загубили всю семью! Мне его чувства понятны!
- Нет, ты не понимаешь! - вдруг закипятился Главный. Ты совершенно ничего не понимаешь! Наш советский солдат наоборот не мстил немцам! Он проявлял благородство! А тут пытается убить женщину! Да как ты мог такое написать?
- На войне всякое бывало!
- Но такого... Такого никогда не бывало! Мне рассказывали многие фронтовики, что такого никогда, слышишь, ни-ког-да не бывало! Наш советский солдат...
- Да бросьте Вы эти советские агитки! - не выдержал я, - сколько можно врать себе и людям!
- Врать? - Главный задохнулся. - Врать? Да забери ты свой стишок вон! - Он швырнул мне листок. - Забери! Ты же пишешь художественное произведение! Оно - не для тебя! Ты свои чувства упрячь подальше! Оно - для всех! Оно должно быть добрым! Оно должно звать... Звать... - Главный просто задыхался...
- "Советские агитки"... Да советский солдат - самый благородный солдат! Он... Он...
Я почувствовал, что рекомендации мне уже не получить. Мне было жаль этого, в общем, неплохого человека, под кожу которого его Партия давно и так глубоко загнала просто животный страх, что он даже через столько лет и мысли не допускает, что может быть что-то иначе, чем Партия ему внушала.
- Да успокойтесь Вы! - перебил его возмущение я. - Да, советский солдат - самый благородный солдат! Это - в общем. Но были и частности ведь. Сколько, например, наш благородный солдат изнасиловал немок? Половину Германии?
- Да это же совсем другое дело! - Главному вдруг сразу стало намного лучше. - Изнасиловать - это ведь не убить!
- Да это еще хуже! - я уже почти ненавидел Главного. Я совсем забыл, за чем я к нему пришел.
- Это намного хуже! - я начинал почти кричать.
- Кстати, - не обращая ровно никакого внимания на мое возмущение, заулыбался вдруг Главный. - Мой дядя мне рассказывал, что где-то под Берлином они, несколько офицеров, заехали в одну немецкую усадьбу. Думали, что там никого нет, хотели немного передохнуть. Когда дядя зашел в одну из комнат, он вдруг увидел, что на кровати мужик трахает бабу. Они так увлеклись своим делом, что не слышали, что в комнату кто-то вошел. Дядя тут же наставил автомат на немца и выгнал его из комнаты, а немку он сам дотрахал! Такое бывало! - весело завершил рассказ Главный.
Я вспомнил, что дядя, про которого рассказывал Главный, был потом секретарем райкома и основным воспитателем моего визави: у Главного еще в начале войны на фронте погиб отец, а брат отца, дядя Главного, женился на вдове своего брата. С кем тут спорить? Но все-таки я не удержался:
- По-вашему, если художник создает свое произведение для всех, он должен отойти от Правды? Он должен звать только в даль светлую? А кто тогда детям и внукам нашим расскажет Правду? Вы? Сомневаюсь! Сом-не-ва-юсь! Вас время не лечит...