Печерский Иван Алексеевич : другие произведения.

Там,за дальними холмами

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Три брата Смирновы. Кем же окажется младший брат? Читайте, узнаете.

   Иван Печерский
  
   Там, за дальними холмами
   Пьеса в трех действиях
   Действующие лица:
  Братья Смирновы:
  Смирнов Тихон, учитель математики, 38 лет.
  Смирнов Егор, работает барменом, 35 лет.
  Смирнов Стас, младший брат.
  Варя, жена Тихона.
  Наташа, сестра Вари, поэтическая натура.
  Дед Степан, живет в деревне в собственном доме.
  Антон, племянник Вари, студент пятого курса.
  Отец Георгий, молодой священник.
  Семен Петрович, худрук сельского клуба.
   София, гречанка.
   Действие первое.
   1.
  Квартира Смирновых. В правом углу от окна - комод цвета под орех, на нем граммофон с ярко окрашенным раструбом. Слева от окна, в огромной кадушке, шикарный лимон с желтеющими плодами. Посреди комнаты большой круглый стол на резных ножках. На столе - бронзовый канделябр с тремя свечами, от них идет легкий дымок, видно, что их только потушили. Рядом бутылка открытого коньяка, стакан, две чайные чашки. За столом сидит Егор. Он слегка пьян. Тихон стоит, широко расставив ноги, у телескопа, устремленного в черный квадрат неба раскрытого окна. Он смотрит в телескоп. Вид у него восторженно - возбужденный.
  Тихон. Ты посмотри, посмотри - какая прелесть! Это же так редко бывает, всего четыре градуса!
  Егор (удрученно). Четыре... Тут сорок, и без толку, (Пристально смотрит на бутылку.) а у тебя - (Протяжно, с грустной иронией.) четыре... (Подпирает голову руками.)
  Тихон (увлеченно). Венера повыше, она поярче, посочней - ей от солнца побольше света достается. Юпитер, скромняга, хотя сам - гигант! Видишь, как их наше земное небо уравнивает, ставя в одной плоскости. А ведь они в разных, так сказать, углах солнечной системы.
  Егор (вскидывает голову). Мы тоже с тобой за одним столом сидим... иногда. А расстояние между нами - (Растягивает слова.) целая вселенная! Может тебе опять свет потушить? При свечах как - то романтичней планеты светят. Твои (По слогам.) любимые планеты. А вообще, тебе нужно того - в горы, чтоб не с десятого этажа небо сверлить этой штуковиной, а выше трех тысяч метров. Город не любит звезд, он убивает их первобытную прелесть.
  Тихон. Это ты хорошо сказал - первобытная прелесть... Ты всегда мог хорошо, образно говорить. Тебе нужно было идти дальше учиться, развивать свои способности...
  Егор. Ну, говорил, ну и что! Ты мне тогда чем-то помог, ты сам еле сводил концы с концами.
  Тихон (раздраженно). А что - я тебя должен за ручку в университет отвести?! Ты бы все равно выкрутился и ушел бы к своим этим, к дружкам. Где они теперь твои друзья, где? Где твоя улица?
  Егор. Зато мне есть что вспомнить, в отличие от тебя! Улица, что психолог, просканирует до косточек, а потом поставит вердикт - годен к сквознякам подворотен или только к книжной пыли. И не смотри на меня так! Я к тебе пришел пообщаться, поговорить. А ты опять включаешь свое педагогическое нутро?
  Тихон. Ну, хорошо, давай общаться!
   Порывисто садится на стул. Слышится его сухой скрип.
   Братья смотрят друг на друга.
  Егор. У тебя стул скрипит... рассохся. Может, ты окно закроешь - прохладно, осень на дворе.
   Тихон так же порывисто встает, идет закрывать окно. Резко хлопает окном. Егор в это время суетливо наливает коньяк, быстро выпивает, заедает лимоном, кривится.
  Тихон (Идет к столу, пристально смотрит на Егора). Вот ты всегда так - втихоря...
  Егор. Ты же не пьешь коньяк. У тебя от него изжога. А у меня изжога от другого - от твоего фарфорово-хрустального морализма. А! (Хлопает в ладоши.) Как я сказал! Камю, Кафка! Поток сознания. Может мне в писатели податься? А?
  Тихон. Озлобленность это. Больше ничего. Да и при чем здесь Кафка?
   Садится на стул, думает о чем-то.
  Егор. Чего замолчал? Иль исчерпался для меня твой педагогический запал?
  Тихон. Что, опять с Ленкой поругался?
  Егор. Не только. А вообще - да: мы опять, того - боксировали. Вот тут Кафка актуален. Поток сознания зашкаливал до бреда в абсолютном его проявлении. Я после нее - как вот этот лимон. ( Смотрит на лимонную дольку на свет.)
  Тихон. Лимон... Кокос ты непробиваемый. Ну а чего ты хотел? Пять лет ей мозги пудришь. А ей уже тридцать лет! Она, понимаешь - замуж хочет!
  Егор. Это она тебя сама сказала или как, опять твое педагогическое чутье!
  Тихон. Но причем здесь все это. По ней же видно, чего она хочет.
  Егор. Ей хочется ... А чего я хочу - кого-нибудь это волнует?
  Тихон. Да ты сам не знаешь - чего ты хочешь! Определиться надо как-нибудь уж в тридцать пять.
  Егор. Ну, только не надо вот опять таким тоном! То, что ты старше от меня на три года - это не дает тебе право так вот говорить! Три года... так - ерундовина.
  Тихон. А чего ты обижаешься? Я что, тебя оскорбляю?
  Егор. Лучше иногда оскорбить, чем вот так пренебрежительно смотреть, говорить таким тоном. Знаешь, взгляд иногда красноречивее слов. А вы, учителя, умеете смотреть.
  Тихон. Ты подумай, какой впечатлительный! А за стойкой бара стоять и три года смотреть на людей сквозь разноцветное стекло бутылок - это не оскорбление!
  Егор. Ну, конечно же, только ты у нас правильной жизнью живешь. Ты ж у нас хороший, примерный такой, правильным курсом по жизни идешь, жену все ублажаешь, детишек - чужих, точным наукам обучаешь. И как это Варюшка с тобой, таким хорошим, восемь лет прожила.
   Пауза.
  
  Егор. Странное у нас с тобой общение получилось. Как будто выясняем чего.
  Тихон. А чего нам выяснять? Чего? Ты все играешь какую-то роль, сам не знаешь какую, но играешь. Меня все это раздражает, даже бесит.
  Егор (вздыхает). Играю, фальшиво? Может быть. Но моя фальшивость искренней, чем твоя сухая правильность. Вот пью, играя, будто чей-то сценарий проигрываю. Выпьешь - и все как будто хорошо, и я все могу, горы могу свернуть. Но другое мое я понимает, что жизнь не ограничена стойкой бара, что есть что-то еще. А вот что? Может, жизнь моя прошла мимо чего-то важного; ну помнишь, в детстве, как я любил археологию, помнишь. Может, мне надо было на археолога учиться? Сейчас бы не коктейли готовил, а где-нибудь на раскопах, под открытым небом, с кисточкой...
  Тихон. Помню-помню тот кувшин, что ты слепил, разукрасил, зарыл у деда в саду; все так тщательно замаскировал, а потом повел нас со Стасом искать клад, и как - будто случайно, мы наткнулись на кувшин из глубокой древности.
  Егор. Да... Я его, для убедительности, прокоптил: так сказать, пыль времен навел.
  Тихон. Мы поначалу поверили, но потом, когда нашли в гараже еще несколько черепков...
  Егор. То был брак. А вы мне тогда в кровать под простыню этих битых глиняных черепков...
   Пауза.
  Егор. Куда все это ушло, куда все эти интересы, увлечения улетучились? Теперь только могу, что бутылками жонглировать (Пауза). А ведь Митька, Митька-то у меня контрольные по алгебре списывал.
  Тихон. А теперь Митька - Дмитрий Сергеевич - владелец кафе "Шансон", а ты у него...
  Егор. Давай не будем... это временная работа, я уверен.
  Тихон. Уже как три года временная. Хотя, что говорить - в математике ты в школе хорошо соображал.
  Егор. Ну да: было бы сейчас в семействе Смирновых аж два учителя математики. Это уже чересчур.
  Тихон. А на счет чужого сценария в жизни, я тебе скажу, - все это дурь, извини, обыкновенная дурь. Ты попробуй, пусть и в тридцать пять, что-то в себе изменить, реально оценить и что-нибудь сделать, а то так и останешься барменом Егоркой.
  Егор (порывисто встает). Вот взял и все испортил! Только начали по-братски общаться! Ну чего ты меня все учишь! Сам-то - не академик, а простой учителишка! И астрономия эта твоя - блажь! У самого в голове абстракции, планетки всякие, а меня к реалиям призываешь! Ты сам эти свои планеты и звезды больше любишь, чем свою жену, братьев, несостоявшихся детей! Да, ну тебя! (Уходит, широко размахивая руками.)
  Тихон (раздраженно). Ну и иди! Иди, давись своей желчью... (Берется за виски.) Несостоявшихся...
   Пауза.
  (Устало, на выдохе). Вот и пообщались...
   Входит Варя, с сумками в руках, уставшая, немного взвинченная.
  Варя. Что это наш Егорка такой злющий выбежал? Опять ты его учил уму-разуму?
  Тихон (наигранно). А что? Я - старший брат. Немного дольше прожил, могу же...
  Варя. А как же ваш самый младший? Стасик? Выпал бедненький из поля твоей опеки, на целых пять лет как уж.
  Тихон. Ну, теперь ты начинаешь, на смену братцу. К чему это всё? Лучше что-нибудь поесть придумала.
  Варя. Еда еще вот в этих сумках. Ты пока от Луны подпитайся.
   Уходит на кухню.
  Тихон садится за стол, сидит, задумавшись, гладит край скатерти на столе.
  Тихон. Не помогает нам твой стол своею округлостью, дед, не помогает: углы, как были, так и остались.
  Подходит к комоду с граммофоном. Задумчиво, медленно пересматривает лежащие рядом пластинки. Наконец выбирает одну, ставит иглу граммофона размашистым движением руки. Звучит "Аве, Мария" Шуберта. Тихон медленно, чуть ли не на цыпочках, словно боясь кого-нибудь разбудить, идёт к креслу, медленно садится. Закрывает глаза. Гаснет свет. Музыка звучит все громче и громче. Потом обрывается.
  
  
  
   2.
  Зажигается мягкий голубоватый свет. Идет воспоминание Тихона. Обстановка в комнате та же, только нет лимонного дерева и вместо круглого стола маленький квадратный столик, покрытый клеенчатой скатертью. Егор сидит за ним, пьет из светлой чашки чай. Тихон рядом склонился над картой звездного неба.
  Егор. Интересно - кошки видят в ночном небе звёзды?
  Тихон. Мышиный запах им заменяет романтику звёзд. Так, нужно сделать паузу. А то от этих точек и линий уже в глазах зарябило. (Мечтательно.) Скоро, скоро я начну делать свой телескоп...
   Идет к комоду с граммофоном, ставит пластинку. Звучит "Аве, Мария" Шуберта.
  Егор. Нудная музыка, тоску нагоняет.
  Тихон. Что ты, что ты, прелестная музыка! Потаенный голос небес! Больше всего я люблю хрустеть яблоками из дедова сада, сидеть в его плетеном кресле-каталке, читать Паустовского, Пришвина под какую-нибудь классическую музыку. Ешь яблоко, (Восторженно.) а оно - сочное, ароматное, с легким дымком осени, и у Паустовского все такое сочное, емкое, цветное, с запахами прозрачных осенних деньков. И хочется мечтать, мечтать, а кресло скрипит в такт мечтаниям.
  Егор. Да, смотрю я на тебя - безнадежный романтик. А я вот люблю, особенно по - пьяни, смотреть по ТНТ "Интерны". Врачи-дебилы, разговор о сексе и такие хохмы. И вроде и цинично, но со своей философией. Да, и когда выпивши - то все по телевизору откровеннее и смешнее кажется, и тоньше эту самую философию жизни чувствуешь. И ты уже мнишь - что сделал бы, сострил, не хуже их, ну тех, которые по другую строну экрана. А на завтра ощущаешь разом все горести мира.
  Тихон. Разные у нас, с тобой, Егор, мечтания, представления, так сказать, разнополюсные. В детстве вроде бы заодно были. Помнишь, как мы шли по улице, и на нас большущая собака набросилась - как мы вместе на нее пошли. Помнишь, она сначала впала в недоумение, а потом вообще, деру дала. А вот если бы кто из нас испугался, побежал...
  Егор. Тогда на нас страх одинаково подействовал. В детстве всегда больше точек соприкосновения. А потом - фить, (Делает многозначительный жест рукой.) фить - и в разные, так сказать, сады забрели. Один - в эдемский сад, другой - в такой ералаш попадает: одни пеньки и коряги. В детстве как-то повеселей было, проще, чудили без оглядки на смыслы. А как твоя молодая жена, не заскучала? Кстати, где она?
  Тихон. На рынок пошла за лимонным деревом. Хочется ей свои лимоны в доме иметь.
  Егор. Вот видишь, лимонное дерево - это от скуки. Скучает жена твоя, скучает. Лучше бы стол хороший купили, тесновато тут у вас.
  Тихон. Дед обещал сделать: круглый, с резными ножками. Говорит, что круглый стол нас должен объединить. Круг, по его мнению - символ единения.
  Егор. А по мне, так круг - безнадежность и тупик. Ну как в цирке - бегут, бегут лошади по кругу...
  Тихон. А что там Стас? Как он там? Может, к нему махнешь, с работой поможет. Сибирь, нефть - перспективы.
   Егор. Ни слуху, ни духу от нашего Стасика. Деду пару писем нацарапал, деньги ему прислал, и ты знаешь, немалые. Деду писал, что в хорошей фирме устроился. Ты же знаешь, он скуп на слова. Помнишь, он с армии пришел: обычно, сколько всяких разговоров о ней, солдатского фольклора, часов воспоминаний под водочку, все эти фамилии любимых прапорщиков, лейтенантов. А наш, на хоздворе служил - и все. А в Сибирь пока не хочу. Мне лично север противопоказан. Помнишь, в Питер ездил к тетке: так я там еле - еле три дня высидел. До того эти туманы достали, а помню, был только сентябрь. Так я на крыльях летел домой. (Громко.) "Арбуза хочу!" - первым делом сказал я тогда деду. Бросай свои звёзды, поехали к нему, с пасекой поможем. (Заискивающе.) Поехали, а? Самому как-то не очень, пойдут расспросы, а ты всегда знаешь, что сказать.
  Голос Вари (сверху, властно). Просыпайся, просыпайся! Нечего на ночь спать!
   Гаснет голубоватый свет, потом опять зажигается, обычный. Все та же картина: стол, телескоп у окна, лимон с желтеющими плодами.
  Тихон. Не поеду, не хочу... (порывисто встает, осматривается, словно видит все в первый раз.) Что там, что...
  Варя. С кем ты сейчас говорил? Куда ты там не хочешь ехать? Я тебе говорила, что на ночь не надо спать, всех чертей собирать.
  Тихон. Варь, тебе со мной скучно?
  Варя. Ты чего это? Переспал? Поскучаешь тут. А ну быстро на кухню, поможешь мне картошки на борщ почистить!
   Уходят в боковую дверь слева на кухню. Стучат там посудой.
  
   3.
  Раздается звонок. Тихон выбегает из кухни, идет открывать. Возвращается с Антоном. Антон выглядит усталым и больным. Из кухни выглядывает Варя.
  Варя. А, Антошка! Есть будешь? Скоро борщ будет готов.
  Антон. Спасибо, теть Варь, я по пути пирожков нахватался.
  Тихон. Пирожки - это да - классическая студенческая еда. Только вот желудок не место для таких классических экспериментов. Желудок - вещь тонкая, деликатная, за ним глаз да глаз нужен... да. Как ты, племяш? Грызешь?
  Антон. Или я грызу ее или она меня скоро загрызет.
  Тихон. Что за пессимизм, студент! При таком депрессивном подходе ты можешь и в ересь впасть.
  Антон (тихо, в сторону). Уже впал, дядюшка.
  Тихон. Что ты там бормочешь? Иль формулы какие зубришь? Заучился ты Антош? Бледный какой.
   Из кухни выходит Варя.
  Варя. У тебя все нормально, Антош? (Тихону.) А ты перестань афоризмами жонглировать. Настроение хорошее вдруг появилось? Только что весь мир был готов убить.
  Тихон. Ну что было, то было. Братец ушел, племянник пришел, тем более студент. А чего хандрить? Будешь Антон сегодня у меня антидепрессантом?
   Варя скрывается на кухне.
  Ну, а если серьезно, как дела? Что - то ты замученный какой-то. Не заболел ли? Неужели учение так влияет на цвет и выражение лица?
  Антон. Вам бы все шутить, дядя. Да - в какой-то степени я заболел.
  Тихон. А какая степень - квадрат, куб? Иль до четвертой степени доболелся?
  Антон (нерешительно, вполголоса). Я, дядя, хотел вас спросить ... (Оборачивается в сторону кухни, словно боясь, что их подслушают.) Вы бы... это... вы бы...
  Тихон. Ну что ты замямлил. Ты же будущий, как минимум, администратор. Твои слова должны быть, как чеканка по серебру, как патроны в лесном костре. (Смеется.)
  Антон (собираясь духом.) У меня, дядя, к вам деликатная просьба.
  Тихон. Ну, точно вопрос жизни и смерти. В чем же деликатность вашей просьбы, товарищ студент?
  Антон. Дядя, вы бы это, вы бы не заняли мне... пять тысяч.
  Тихон (наигранно - удивленно). И это просьба! Это не похоже на просьбу, это прошение о помощи. Пять тысяч! А почему не десять! А может быть и двадцать, а может полкило!
  Антон (конфузясь). Да мне пока и пяти хватит.
   Садится на стул, нервно ерзает на нем, теребит руками пуговицу своей рубашки.
   Тихон испытывающе смотрит на него.
  Антон. Что вы так смотрите? Я же не сто тысяч попросил ... всего пять.
  Тихон (резко, чуть ли не крича). Всего пять тысяч! А я не верил! А вот и показали мне эти пять тысяч. Ты мне это брось!
   На шум выглядывает Варя из дверного проема
  Варя. Вы чего там? Только что ерничал, уже на крик перешел.
  Тихон. Ничего-ничего, Варь. Беседуем, по- родственному.
   Варя исчезает на кухне.
  Тихон (наклоняясь к Антону, тихо на ухо ему). Ты мне это брось. Пять тысяч ему. Знаю, все знаю. Знаю тот путь, по которому ты направишь мои пять тысяч. Они немного побудут твоими, а потом ты, загоревшись мечтой из этих пяти тысяч сделать десять, а то и двадцать, возьмешь - (Протяжно.) и - подаришь их через интернет далекому дяде на Сейшелах, в надежде, что победят нужные, выбранные тобой команды. Ты долго будешь пялить, до красноты, глаза на монитор, на эти цифры счета в томном ожидании чуда. И сердечко твое будет биться, когда до конца матча остается минута, а счет не меняется в нужную для твоего расклада сторону. Какой накал, ты раскаленная лава, пружина! Ощущения, как будто ты сел в самолет, из которого нет выхода на полпути, нужно ждать приземления. А его может и не быть. А команды твои сыграли не так, как ты планировал! И денежки-то того - тю-тю в пропасть. Потом... потом, опустошенный, ты коришь себя, сверлишь свой воспаленный мозг: почему я не поставил на другую команду, на другой коэффициент. Ты не спишь этой ночью, а утром, как после похмелья - жизнь не в радость. Достоевский хренов! Так тот хоть талантище, глыбина, а ты кто? - студентишка! Легких денег захотел, нажал на кнопочку и готово, нажал и готово!
   Антон понимается со стула со вздохом.
  Антон. Да, дядя, а вы, оказывается, психолог азарта. Как все тонко расписали, сами играли, небось?
  Тихон подходит к Антону сзади, кладет руки ему на плечи и, мягко давя на них, заставляет его сесть.
  Тихон. А ты не спеши, мы еще не закончили. Язвить будем: лучшая защита - нападение! Так, рассказывай - сколько проиграл? "Марафон", "Фонбет", "Зенит", "Леон"?
  Антон (спокойно, даже решительно). Понятно.... Оправдываться - себе дороже. Да, дядя, я каждый раз поражаюсь вашей осведомленности. Вы вроде бы в школьной системе работаете, а не в органах разведки.
  Тихон. Так что - сколько?
  Антон (нерешительно). Ну... ну, а вообще - какая разница (Обреченно.) Ну, пятьдесят тысяч...
  Тихон. Ну - пятьдесят тысяч! Это ж рядовому российскому учителю глубинки два месяца в школе пахать нужно! Пятьдесят тысяч! Дурачина ты азартная! Это пока пятьдесят, а будет сто, сто пятьдесят, двести. Да именно таких как ты там на крючке держат, крепко держат. (Возбужденно ходит по комнате.) Дурачина ты, дурачина. Легких денег он захотел - нажал и готово, нажал и готово!
  Антон. Да, дядя - я лузер! (Резко встает со стула.) Кто-то ж должен и проигрывать! Что ж мне теперь из-за этого - удавиться! Я еще им отомщу, я их разорю!
  Тихон. На этом они тебя, деревню, и ловят! Отомщу - отыграюсь! Пацак! Не носить тебе желтых штанов.
  Антон. Вы это о чем?
  Тихон. Лучше бы умные фильмы смотрел. Азарт! Азарт, вот твое нутро - пустота душевная! А ты направь лучше свой азарт в другое русло, ты твори, размышляй, созидай!
  Антон. Вы, дядя, сейчас размышляете в духе этого... Корчагина. Так он кумир поколения дедушек и бабушек.
  Тихон (готов наброситься на него). А ты... а у вас, кто у вас кумир? Бил Гейтс в дырявых носках!! Лайки, смайки! Лайконутое поколение! Сытые морды с далеких островов! Из-за таких сытых морд, которые понукают вами через все эти интернеты, и войны, перевороты, и горе тысячам, миллионам. Быстрой сытой жизни он захотел! За нее надо бороться, за эту сытую жизнь, бороться в реальной жизни, в реальных обстоятельствах.
  Антон. На дворе восьмой год двадцать первого века. А что вы говорить будете, если через лет пять-десять вся страна в открытую помешается на этих букмекерах, что если эти конторы будут как шампунь или моющее средство рекламировать по телевизору. Что вы тогда скажете? Вы дядюшка коммунист, не признаете частную собственность на азарт.
  Тихон. Может быть это и случится. Не отрицаю, может быть. Все возможно, все может случиться в нашей стране. Будут, такие вот как ты, кредиты брать в банках и нести их в эти "Марафоны" и "Фонбеты", будут миллионы проигрывать, а потом, когда их обложат кредиторы, стреляться, вешаться, сходить с ума. Но своя голова, свой разум должен же быть, или как? Неужели не понятно, что с вами делают ...!
  Варя (из кухни). Что вы там, на ночь глядя, разборки устроили! Давайте ужинать!
  Тихон. Мы уже, Варюш, идем! Что ж делать нам с тобой? Такую болезнь просто так не вылечишь. Сам должен усилие воли приложить. Если оно есть, это усилие, если его не распяли на просторах интернета. А лучше - пинка под зад и в деревню, к родителям.
  Антон. Дядь, вы чего, меня же в армию загребут!
  Тихон. А вот это выход, вот это правильно. Там выбьют из тебя и азарт, и прочую ерунду. Человеком станешь. Чего тебе здесь болтаться.
  Антон (обиженно). Ну, ну это не в вашей компетенции - распоряжаться моей судьбой. Я к вам, как к родному. Одна тетя Наташа меня понимает.
  Тихон. Я, лично я хочу, чтобы ты стал человеком. Тетя Варя тоже хочет. Родители тебе верят, думают, что ты в городе учишься, а ты? А тетя Наташа твоя, извини меня, того (Крутит у виска пальцем.) сбрендила. Вот пойди у нее и займи, пойди и займи.
  Антон. Вы говорите (По слогам.) - человеком. Хорошо сказано. Только как вот им быть, когда вокруг, когда кругом такое унижение.
  Тихон. Да что ты знаешь об унижении? Двадцать лет - об унижении заговорил. (Нервно ходит по комнате.) Я после института в школу работать пошел, первую сентябрьскую зарплату после Нового года получил. Это унижение или нет?
  Антон. Как посмотреть. Унижение бывает разным. Вы ведь знали, на кого учились, куда шли работать?
  Тихон. Знал! Я стремился быть хорошим учителем! Тогда, в девяностых, как-то и не думали, что ты унижен или оскорблен. Тогда все так жили. Это сейчас, когда смотришь на то время со стороны, и у тебя есть время анализировать, и ты понимаешь, что те десять лет были потеряны, что счастье у тебя украли. Но мы умели терпеть. На этом терпении и выехали. И страна не развалилась. А вы, вы бы так смогли? Смогли бы?
  Антон. Скажите, а теть Варю вы тоже терпите?
  Тихон (немного смутившись, потом раздраженно). Ты чего такое несешь? Причем тут это? Мы вот уже восемь лет как вместе. (Оглядывается в сторону кухни.) Да, характер у твоей тети не подарок. А чего это тебя заинтересовали наши с тетей Валей отношения?
  Антон. Да я так. Мне дед как-то рассказал, что у вас когда-то была... большая любовь в институте. Вы и вправду жениться собирался на той гречанке? Было такое?
   Пауза.
  Тихон (в замешательстве). Ну, знаешь, ты взял...(Пытается сосредоточиться.) А у тебя что, нет институтской зазнобы? Но ведь это не значит, что ты женишься на своей юношеской любви. Ты понимаешь, о чем я? А дед твой... наш, болтун.
  Антон. Он под шофе был. Я у него заночевал. Мы разговорились. Много интересного он мне рассказал. Так хотели жениться или нет? А теть Варь знает?
  Тихон (вполголоса, снова оглядываясь в сторону кухни). Ты это брось! Любимый племянник! Мы к нему со всей душой. А он! Каков! И причем здесь тетя Варя? Если это и было, то когда-то, когда-то - понимаешь?
   Варя выходит из кухни.
  Варя. Что ты все ребенка ругаешь! Сколько можно! Давайте же, наконец, ужинать!
  Тихон (тихо, в сторону). Хорош ребенок. Удивляюсь, как он Корчагина-то вспомнил.
  Антон (Тихону на ухо). Ну, так что, дядь, дашь...
  Тихон (готовый наброситься на него, еле сдерживая себя, не зная, куда деть руки, слегка подталкивает его в спину). Марш на кухню! Борщ ждет, это тебе не пирожки, борщ внимание любит.
   Подходит к Варе с наигранной улыбкой.
  Я прав, Варюш?
  Варя. Пока вы шушукались, я уже приложилась. Так вы сами там разберетесь. А я почитаю и спать...
  Тихон. Разберемся Варь, хорошо разберемся ... (В сторону.) Ну, я ему задам, коммунизмом по его буржуазному азарту, будет ему и Разлив в шалаше, и метель в Шушенском.
   Действие второе.
   1.
  Деревенский дом деда Степана. Окно выходит в сад, слышно щебетание птиц. Слева, от окна, комод под орех, такой же, как и в квартире Смирновых, справа, на стене, часы с маятником. Справа от входа, наполовину видна за кулисами, черная дверь кладовки. Тихон сидит в кресле-качалке, пьет чай.
  Тихон. Хорошо тут у тебя, дед, идиллия, покой. И домой не хочется. И часы - тик-так-тик-так, как в детстве. Сколько им?
  Дед Степан. Их я еще маленьким помню. Да, жизнь тогда медленнее текла, пусть заунывная, но более основательная, как этот маятник. Как там мой граммофон, дудит? А комод - протираете? Каждую неделю нужно - десять капель нашатыря на ведро воды.
  Тихон. Да все в порядке с твоим граммофоном и комодом. А вот в мою жизнь, дед, ты нашатыря добавил. И не на ведро, а на долгое время. Ты как двойной агент.
  Дед Степан. Это как же. Я - пехотинец, без двойных стандартов: иду по прямой, по холмам по долам.
  Тихон. Пехотинец ... болтунец ты. Скажи, Антону кто про мои институтские дела все так подробно рассказал? Прям как сотрудник желтой газеты какой. Он что - интервью у тебя брал?
  Дед Степан. Про какие такие дела?
  Тихон. Не прикидывайся, знаешь же, о чем я. Я говорю о Софии. Уверен - и портрет показал, и многого всякого наговорил о ней. Кстати, где он?
  Дед Степан (вздыхает). А, ты о своей институтской прелестнице? Портрет в кладовке, где ж ему быть. Какой изыск, мармелад - и в кладовке! Неужели, и в жизни такова, а?
  Тихон. Да ну тебя! Все ерничаешь! Я ее много лет, не помню уж сколько, не видел. Забыл было, но ты напомнил - через Антона.
  Дед Степан (мечтательно). На нее - смотреть, не засмотреться... Красота в истинных формах. Повезло тебе тогда. (Резко, нарочито серьезным тоном.) А что проболтался - есть грех, болтлив на старости лет стал не в меру. Так он сам начал - расскажи про дядю Тихона что-нибудь интересное да расскажи.
  Тихон. И душа не выдержала соблазна! И еще под водочку совсем узлы памяти развязались. Кому не лень, бери - тяни. И еще кто потянул - Антон! Этот сверчок-неудачник! И обязательно нужно было это рассказывать! Мог бы рассказать, как я хорошо в университете учился, каким прилежным был. Понимаешь, теперь он меня откровенно шантажирует: намекает, что Варе может рассказать о Софии. А зачем мне это. Ты же Варю знаешь. Пришлось ему дать пять тысяч на его "Марафон". Проиграет же, шельмец. А поначалу хотел просто по шее надавать.
  Дед Степан. А скрипело, наверное, в душе, скрипело. Хотя, что и говорить: коварное у него увлечение, коварное. Ты меня-то не выдал, а то парню кроме меня и Наташки некому пожалиться: родители далеко, дядька с теткой только ругаться способны, морали читать.
  Тихон. Ну что ты, жалобник, утешитель ты наш, я ж не ты - могу молчать и под шофе, если нужно. Еще эта Наташа. Одобряет она его! Блаженная! Как это она еще со счетами и цифрами в своей конторе обходится. Вся эта ее канцелярия и лирика, мне кажется, вещи трудно совместимые.
  Дед Степан. Душевным потребностям не прикажешь. А работа есть работа. Может в своей работе она все свои слабости и жизненные предпочтения отсекает. Тогда она молодец.
  Тихон. Молодец... малохольство и блажь!
  Дед Степан. А ты... ты со своей астрономией чего носишься?
  Тихон (возмущенно). Сдалась вам всем моя астрономия! Ну, знаешь! Не думал я... не думал, что ты так можешь сравнивать. Я думал, это только наш Егорка может.
   Пауза.
  Понимаешь, она Антона с пути жизненного сбивает, а ты сравниваешь мое (Тычет пальцем в небо.) с ее - бла-бла-бла.
  Дед Степан (улыбается). Претендент в цирк шапито.
  Тихон. Тебе все шутить. Я серьезно: не болтай, прошу тебя, лишнего своим легкокрылым языком.
  Дед Степан. Есть грех - болтлив не в меру. Но это ж все для своих, родных. Я ж чужому ничего такого не расскажу.
  Тихон (раздражаясь). Что ты все заладил - грех да грех! Проще всего: сделать какую-нибудь гадость, пусть даже мелкую, а потом на грех списать, покаяться. А тому, кто от твоих действий пострадал, тому-то легче не станет от твоего покаяния. Да и не нужны, дед, чужим наши семейные тайны. Каждого свои тайны тяготят и заботят. А что про Антона сказал - правильно сделал. Разоблачили мы его душевное инкогнито. Меня что в его поведении возмутило: он, представляешь, меня коммунистом обозвал.
  Дед Степан. Во как! Для меня это была бы похвала. А ты чего так разволновался?
  Тихон. Да дело не в том, кем он меня обозвал; главное, с какой интонацией произнес. Интонация - пренебрежительная. Я терпеть не могу этой интонации от Егора, а тут - племянничек-студентишка.
  Дед Степан. Это что - коммунист. Он вас, товарищ учитель, и вашу жену еще как-то этими ... Сфинксами называл. Смотрят на меня, - говорит, - подобно Сфинксам, (Смеется.) смотрят равнодушным, почти сорокалетним взглядом.
  Тихон. Мы - Сфинксы! Почти сорокалетним! Да как он! Как так - мы Сфинксы, а как пять тысяч занять, борщом накормить - то милости просим, а так - Сфинксы. Неблагодарное поколение!
  Дед Степан. Что им ваш борщ и пять тысяч. Им сразу - хорошую, сытую жизнь подавай, как в рекламе, и все будут воспринимать как должное. А утруждения чтоб - ноль. И не они в этом виноваты. В том, что дети такие - виноваты отцы. Ну, ты ж ему не отец, не отец?
  Тихон. Ну, зачем ты так! Зачем? Знаешь куда ткнуть своим язвительным кнутом.
  Дед Степан. Ты это... не обижайся. Мы ж свои.
  Тихон. Вот-вот: свои больше друг другу нервы-то и рвут.
   Пауза.
  Ладно - проехали. А ты портрет на чердак все-таки снеси. Подальше от молодых любопытных глаз. Так лучше.
  Дед Степан (весело). А красивая, чертовка, на портрете, до судорог красива! Женился бы тогда на ней, сейчас бы где-нибудь в Греции под апельсинами чай пил и на морские пейзажи любовался. Была бы другая жизнь - греческая, свободная, с олеандрами и магнолиями под балконом, с морской лазурью. (Мечтательно разводит руками.) Греция, Греция... (Серьезно.) Нас бы вызвал к себе. Покатался бы я на старости лет на белом пароходе.
  Тихон. Ты чего дед, какая Греция, какие апельсины, какие судороги, какие пароходы! У тебя все дальние края да дальние края. В Сибири у тебя лучше, в Греции, вообще - рай, а у нас, понимаешь, болото...
  Дед Степан (мечтательно). Представляешь: своя фазенда, дом с верандой, свой апельсиновый сад, а вдалеке море шумит, а завтра на белом пароходе... И над всем этим яркое греческое солнце...
   В дверь постучали. Дед Степан вздрагивает.
   Ну вот, застали врасплох с моими мечтаниями. Открыто!
   Входит молодой батюшка, отец Георгий, в черной рясе, с рыжеватой бородкой.
   Дед Степан и Тихон встают. Дед Степан спешит к отцу Георгию, подходит к нему, целует ему руку.
   Отец Георгий (крестит деда Степана). Бог в помощь. Извините... Я хотел бы у вас медку попросить. Дочка, вот, приболела. У вас мед очень уж вкусный.
  Дед Степан. Одну минутку. В погреб схожу (Уходит.)
  Некоторое время Тихон и батюшка стоят молча. Отец Георгий открыто, прямо смотрит на Тихона, Тихон слегка потупил взгляд.
  Тихон (нерешительно). Скажите... батюшка, можно... можно азарт считать серьезным грехом?
   Пауза.
  Отец Георгий. Грехи нельзя так делить - серьезные - несерьезные. Любой, даже маленький грех серьезен. А азарт - это, несомненно, грех. Бесы посредством его душу нашу поработить хотят, волю связывают. Читайте девяностый Псалом, он защитит. Яко Той избавит тя от сети ловчии и от словесе мятежна. Азарт - сеть ловча, все это коварство демона. Не мешало бы вам исповедаться, причаститься Святых Даров.
   Входит дед Степан с трехлитровой банкой золотистого меда.
  Дед Степан. Вот, отборный медок.
  Отец Георгий (кланяясь). Спасибо. (Кланяется Тихону.) А вы, приходите в храм. Как говорил Святой Павел во втором послании к коринфянам: "Испытывайте себя, в вере ли; самих себя исследывайте". Спаси вас Господь.
   Уходит вместе с дедом Степаном.
  Тихон. Исследывайте себя... бесы, демоны ...псалом, псалом ... если сам за ум не возьмется, то никакой псалом не поможет.
   Входит дед Степан, с улыбкой на лице.
  Тихон. Чего это ты такой, точно сахару объелся?
  Дед Степан. Положительный человек наш, отец Георгий! Ты обязательно сходи в нашу церковь. Давно был-то. А то со своей астрономией в небо смотришь, а многого на земле не замечаешь.
  Тихон. Ну, ангелов я пока там не встречал. Скажи, а что там за псалом девяностый такой?
  Дед Степан (наигранно удивляясь). Да ты что! Решил псалмы штудировать? Ты ж у нас Фома-то неверующий!
  Тихон. Да я батюшку спросил насчет азарта - грех это иль нет. Хотя я и предполагал, что он ответит, а он посоветовал этот псалом почитать. И что-то о сетях ловчих говорил.
  Дед Степан. Предполагал он... Ты просто хотел свои терзания разрешить. Ты спросил об азарте? Кстати спросил, молодец, в точку, болевую точку попал. (Смеется.) Ну, ты даешь! Во как обыгралось-то!
  Тихон. Чего это ты так опять развеселился? В какую болевую точку? Что за единоборства?
   Дед Степан продолжает смеяться.
  Не понимаю, что тут такого смешного ты нашел? За Антона вспомнил, вот и поинтересовался. Не вижу ничего веселого.
  Дед Степан. Интересные накладки получаются. Ладно, сейчас объясню. Дело в том, что ...
  Тихон. Чего замолчал?
  Дед Степан. Не хотел я на эту тему распространяться. Ну да ладно. А дело в том, что наш отец Георгий буквально пару лет перед назначением к нам тоже впал в грех - в игровые автоматы играл. Проигрался хорошо, в долги влез. И это уже будучи-то студентом семинарии. Чуть не отлучили. Ездил он к старцу, в Псково - Печерский монастырь. С полгода провел там наш отец Георгий; избавился он все-таки от напасти. А в скорости его направили к нам.
  Тихон (бьет себя ладонью по лбу). Попал опять ситуацию. Молчать нужно было. Ты ушел, я взял и заполнил эту паузу, неудобно было молчать, вот и брякнул. Лучше бы о погоде спросил, как и положено. Неудобно как-то вышло, откуда я мог знать. Что он теперь подумает: не специально ли я. А вообще-то, ты откуда это все знаешь (Иронично.) Сам отец поведал?
  Дед Степан. Все намного проще, чем ты думаешь. Человеческие словеса, подобно телеграфу, имеют свойства распространяться, от уха к уху. У отца Георгия в нашей деревне дядька родной живет. Живет через два дома от меня. Общительный, особенно когда тяпнет лишнего. Вот за бутылочкой мне и поведал. Но ты смотри - никому.
  Тихон. Конечно, когда общительный, да еще через два дома живет, а еще под бутылочку...
   Пауза.
  Да, без бутылочки нашему брату никуда, какие ж без нее откровения. Без нее мы хмурые и серьезные, Штирлицы, сами в себе. А как опустошим первую поллитровку, то откровения так и прут так и прут, хоть мемуары пиши. Великие секреты, наверное, только так и раскрывались.
  Дед Степан. А вообще, отец Георгий - мировой батюшка. За два года церковь восстановил, воскресную школу организовал. Поначалу, после ухода старого батюшки, отца Никодима, прихожане как-то настороженно встретили молодого батюшку. Как-никак двадцать лет с прежним настоятелем. К голосу его привыкли. Поначалу и служба казалась не той, все казалось неправильным. Я сам, грешная душа, долго не мог пойти к отцу Георгию на исповедь. Считал: как это я пойду к молодому парнишке, пусть и облаченному в священный сан, душу изливать. Да что он в жизни видел - пыжился я. Гордыня мною помыкала, не давала перешагнуть.
  Тихон. А я думаю, обыкновенный комплекс: я жизнь прожил, сколько жизненных верст за плечами, а он, пусть и священник - молодо-зелено, две-три версты отмахал - что он мне, прошедшему все круги, квадраты, закоулки, что он мне посоветует с высоты своей всего лишь, сколько ему было?
  Дед Степан. Двадцать четыре.
  Тихон. Что он мне посоветует с высоты своих двадцати четырех весен, мои- то весны весомее будут почти в три раза. Так, дед?
  Дед Степан. Хохми-хохми, называй, как хочешь. А сам-то, сам-то как сейчас раскланивался, обомлел даже, с расспросами полез!
  Тихон. И ничуть. Это я от неожиданности. От неожиданности и не то выкинешь. Меня всегда смущают мужчины в черных одеждах.
  Дед Степан (резко поднимаясь). Учитель, а балбес балбесом, плетешь свою словесную арифметику. Ладно - я на кухню, поставлю чайник, заморился я сегодня с тобой. Злой ты какой-то сегодня. Да вот что... забыл сказать: Стас в последнем письме писал, что собирается приехать.
  Тихон. Вот это неожиданна новость! И чего ты молчал? И когда же?
  Дед Степан. Да вот этим месяцем и должен приехать.
  Тихон. Странно, только тебе пишет письма, а нам - вакуум, тишина. Он вроде бы там у себя хорошо устроился, как ты говоришь, а телефоном и не обзавелся. Я вот уж пять лет не слышал его голоса.
  Дед Степан. Зашился он в своей Хатанге.
  Тихон. Хатанге? Я, помню, ты говорил, что на Ямале он буровую ставил.
  Дед Степан. Значить переехал. Они там по Северу шастают постоянно. Молодец он, что письма пишет, а не по телефону булькает. Ты же знаешь, что я принципиально не завожу ваш этот телефон. Письмецо и перечтешь, и слезу над ним пустишь. И дату будешь знать. А почерк чего стоит, он настроение передает, а бумага, память, одним словом. А телефон что - пустое сотрясение пространства, сказал и забыл.
  Тихон. Да, Стас, еще тот сказочник. Он в детстве даже сказки писал, а своей Алисой из Зазеркалья даже меня заразил. Оттуда у меня любовь ко всяким математическим неординарностям и пошла. Потом он детективами увлекся. Все мнил себя, то Шерлоком, то Пуаро.
  Дед Степан. А потом, вишь, пришел с армии да выбрал себе - дальние тундровые края, и, наверное, он счастлив. Сорвался, правда, как - то неожиданно. А мы тут, в городах, маемся, как маринованные огурцы.
  Тихон. Дальние края, дед, всегда выглядят привлекательней. Мы для него сейчас тоже - дальний край. Может он там нам завидует.
  Дед Степан. Да некогда ему там завидовать, работает, поди, как вол. А еще - север. Он с людей три шкуры дерет, не дает расслабиться. И еще - приедет Стас - встретить надо как полагается. Ладно, хватит нам лясы точить. Пошли, поможешь мне с ульями. Пошли! Потом, потом почаевничаем.
  Тихон (морщась). А может завтра, Егор приедет - он поможет. Не люблю я этих пчел. Кусачие, заразы.
  Дед Степан. Пошли - пошли. Маленько покусают - спина крепче будет. (Уходит.)
  Тихон (вздыхает). Где ж тебя носит, братец Егорушка. Один с самого Севера несется на всех парах, а другого из-за ближнего городского холма не стащишь. Братцы- кролики... (Уходит, нервно размахивая руками.)
   2.
  Квартира Смирновых. Круглый стол накрыт белой скатертью. На ней всевозможные угощения. Выделяется ярко-красная зернистая икра в стеклянной салатнице.
  Тихон, Варя и Егор стоят у стола, ждут приезда Стаса. Тихон нервничает, Егор навеселе.
  Тихон (мнется на месте). Так, когда же он приедет! Полчаса как должен. Говорил же, давай его встретим на вокзале.
  Варя. Хватит топтаться! Не на уроке. Да расслабься ты!
  Тихон. А я спокоен. Хоть и пять лет как не виделись. А чего нервничать? Хотя пять лет и срок, чтобы нервничать.
   Звонок в дверь. Тихон слегка вздрагивает.
  Тихон. Нужно поменять звонок.
  Варя. Причем здесь звонок! (Подчеркнуто строго смотрит на мужа).
  Егор идет открывать. Входит со Стасом. Стас коренаст, с рыжей бородой, в сером драповом пальто, в руках у него рюкзак.
   Егор размашисто обнимает брата.
  Егор. Ну, здравствуй, брат (Отходит от него, любуется.) Ну, леший, да и только. А борода-то, бородище. Так сразу и не признаешь. (Варе и Тихону.) А вы-то что?
  Тихон нерешительной походкой подходит к Стасу, жмет ему руку. Стас обнимает его, хлопает по плечам.
  Стас. А ты все такой же, сомневающийся.
  Тихон. Да что-то я... да ... разволновался малость, даже сам не знаю...
  Подходит Варя.
  Стас. Варечка! (Обнимаются).
  Егор. Ну что - к столу (Потирает руки.) Стол у нас сегодня - сказка!
  Стас (смотрит на стол). Впечатляет (Тихону.) Небось, пол учительской зарплаты отгрохал.
  Тихон (разводит руками). Что я, Варя постаралась.
  Егор. Ты без вещей?
  Стас. Они у деда. Я к нему заскочил, у него и оставил. Звал его, он отказался.
  Тихон. Да, наш дед не любит шумных мероприятий.
  Стас. Кое-что вот вам привез из дальних краев.
   Достает из рюкзака трехлитровую банку меда.
  Настоящий таежный мед.
   Варя берет банку, относит на кухню.
  Тихон. И это ты тащил из самой Сибири?
  Стас (весело). Ну, так для братьев же.
  Егор. Мед - это хорошо. Ну а какой-нибудь сибирской настоечки - привез?
  Стас. А-то как же! (достает из рюкзака бутылку.) Таёжная, на кедровых орехах настояна.
  Егор. У тебя не рюкзак, а кладезь подарков. Ну, просто волшебник! Здорово!
   Садятся за стол. Егор суетливо разливает коричневую настойку, поднимает бутылку, смотрит на нее.
  А цвет-то, цвет-то, - сибирский, густой, выдержанный.
  Стас (одухотворенно). Километры, сотни километров просторов. Внизу нефть, вверху эти мощные великаны. Вот на чем все это настояно.
  Варя. Романтично.
  Стас. Вот давайте, вот за этот самый романтизм, которого в нашей жизни так не хватает, за него и выпьем!
   Все поднимают рюмки, выпивают.
  Егор. Ядреная в Сибири настойка, дух перебивает! Ух!
  Варя. А вы, закусывайте, Стас, закусывайте. Братья-то ваши - пару часов назад как пообедавши....
  Тихон. А ты... когда ж приехал?
  Стас. Я-то. Пару часов назад. Как раз, когда вы обедали... К деду заскочил, вещи кое - какие оставил - и к вам.
  Егор. А брат за тебя переживал, все рвался в аэропорт. Как перелет?
  Стас. Да ничего. Не привыкать. Рассказывайте, как вы тут?
  Егор. Все те же мы, Стасик, все те же у нас проблемы. Один ты у нас подвержен жизненным изменениям. И это хорошо, просто замечательно. А как там Сибирь-то?
  Стас. А что Сибирь? Трудится Сибирь - газ, нефть качает, сама себя рубит, вывозит.
  Тихон. Это ты хорошо сказал (протяжно.) хорошо. Мы всё куда-то что-то вывозим, вывозим. А когда сами, у себя?
  Егор. Ну, тогда, давайте, вторую - за все хорошо не только сказанное, но и сделанное.
   Шумно выпивают по второй. Закусывают, слышится аппетитный огуречный хруст.
  Стас. А икорка-то, икорка, царицей на столе смотрится.
  Егор. А что если, Стас, я к тебе туда махну, а!
  Стас. Неожиданное решение. А что, здесь хуже живется?
  Егор. Болото, брат, болото ...
   Тихон с укором смотрит на Егора
  Стас. Это у нас болото на болоте. А здесь раздолье, тепло, и комары не такие большие...
  Егор. Я, брат, о другом болоте говорю. ( Хлопает себя в грудь.)
  Тихон (раздражаясь). Он у нас, Стас, законченный нигилист. Прям Базаров какой-то. Из-за этого и страдает. Никак не нагреет место.
  Егор (порывисто встает). Знаешь, что! Ты бы хоть сегодня... без этих, литературных аллегорий.
  Варя. Ну, началось. Хоть вы, Стас, повоздействуйте на них, - ругаются каждый божий день.
  Стас. Я - младший брат. Это я должен к ним прислушиваться.
  Тихон. Да не ругаемся мы вовсе, просто свою позицию выражаем. Лучше ее вслух выразить, в глаза, чем камень за пазухой... А Стаса, Варь, Сибирь старше нас сделала, мы теперь должны к нему прислушиваться. Ты Стас, действительно, изменился, (Смеется) А может борода мудрости добавила.
   Варя с укором смотрит на мужа.
   Я-то, я-то привык к другому Стасу, к Стасу пятилетней давности.
  Стас (удивленно) Даже так?
  Тихон. Я вот так скажу, Стас: суровый сибирский край делает людей, и не только тебя, - мудрее, надежнее что ли. К таким людям хочется прислушиваться. У них взгляд особый. А что мы тут, в городах, - расслабились, разжирелись, дальше носа своего не видим. Работа в четырех стенах, дома - телевизор, халат, тапочки после душа. Я, серьезно, Стас.
  Егор. А вот кто у нас действительно мудрый, так это наш Степан Иванович Смирнов. Я хочу предложить выпить за нашего деда, за нашего общего деда Степана. Вот кого действительно нужно слушать, слышать и почитать. Вот у кого не разжиреешь: загоняет на своей пасеке до упада.
  Все. За деда! За Степана Ивановича!
  Чокаются, слышен тягучий звон хрусталя.
  Егор. Как звенят-то, дружно, согласно, вот нам бы так.
  Стас. Давайте думать о хорошем. Главное, как себя настроить...
   Звонок в дверь. Варя встает из-за стола. Идет открывать.
   3.
   Те же. Входят Антон и Наташа с коробкой.
  Егор. Ба, какие люди!
  Стас. Здравствуйте!
  Варя (Стасу). Вот - моя сестричка. (Целует Наташу в щеку.) А это, Наташ, Стас, наш сибирский герой.
  Стас. Ну что так. Мы с Наташей, кажется, виделись...
  Наташа. Да...(немного смущенно.) виделись, восемь лет назад, на свадьбе у них. (Кивает в сторону Вари.)
  Варя. Ну как же я не вспомнила, точно, виделись. Но только тогда мы все были такими... такими милыми и юными. Ну, тогда, хочу, Стас, тебе представить нашего Антона - студента четвертого курса.
   Антон с подчеркнутой важностью жмет Стасу руку.
  Варя. Так, Наташ, Антон .... стаканчики, тарелочки, садитесь, садитесь.
   Наташа и Антон усаживаются за стол.
  Егор. Ну что, почти полным составом. Наташ, скажи тост, как ты можешь.
  Наташа (поднимается, смущаясь, собирается духом). Хочу... хочу всем пожелать...
  Варь. Нет, нет... ты стихами, чтобы запомнилось.
   Пауза.
  Наташа. Ну, хорошо... я попробую. (Проникновенно.) Если жизнь тебя обманет, не печалься, не сердись ... в день уныния смирись, день веселья, верь, настанет. (Громко.) За оптимизм!
  Все. За оптимизм!
   Веселей звенит хрусталь.
  Стас. А вы, Наташ, поэзией увлекаетесь?
  Варя. Вообще-то наша Наташа ведущий специалист крупнейшей в городе торговой фирмы.
  Наташа (укоризненно). Варь!
  Варя. А что Варь? Хорошие качества хорошего человека, особенно женщины, не всегда и не всем видны, их можно и озвучить. Наташа у нас, при своей загруженности, успевает и в театры сходить, и книжку стихов опубликовать, а вот в...
  Наташа (строго). Ва-арь, последнее предупреждение.
   Пауза.
  Тихон. А помнишь, Стас, какими мы были романтиками, наивными романтиками несуществующей страны. Какие мы книжки читали!
  Стас. Да... "Алисой" до дыр зачитывались. А в классе меня не понимали: как такие бредни могут нравиться.
  Тихон. Да, да... этот странный, вечно убегающий кролик... мне понравилось... как там... от перцу люди делаются вспыльчивые, а от уксуса кислые.
  Стас. А от хрена - сердитые. А от конфет-то дети становятся ну прямо прелесть.
   Все смеются.
  Егор. Ну, началась лингвистическая артатака.
  Стас. А как-то я прочитал, что осенью, когда желтеют листья, деревья начинают зевать, а потом засыпают. Так я почти каждое утро бегал в дедов сад, в надежде увидеть эти самые зевающие деревья.
  Егор. Да - наивные вы были ребята. Вот я в вашем возрасте не всякие там мудрствования чокнутой девчонки читал, а гонял до одури в футбол с пацанами, воровал яблоки у деда Макея и верил, что наши футболисты когда-нибудь победят бразильцев.
  Варя (иронично). Очередная мужская наивность... Так, братья, созрел новый тост.
   Егор разливает наливку.
  Варя (поднимается). Хочется... хочется, чтобы вы, наконец, нашли, нет ... чтобы вы верили и мечтали в одном направлении. Тогда легче будет жить нам, вашим женам и подругам.
  Антон. Мудрено, тетя Варь, мудрено.
  Варя (строго смотрит на Антона). Что ты понимаешь, студент!
   Все смеются.
  Все. За единое направление! За мечты! За любовь!
  
   Действие третье.
   1.
  Комната с зашторенными окнами. Посредине кровать с шикарной резной спинкой. Возле кровати, у стены, дамское трюмо. У зеркала стоит Наташа, любуется собой. В кровати кто-то лежит, из-под одеяла видны только пятки.
  Наташа. Какая я все-таки... (Вздыхает.) красивая.
  Голос из-под одеяла. А что так трагично о своих прелестях.
  Наташа. Да просто - как подумаю, что лет через сто, а то и меньше, через каких-то восемьдесят лет и следа от всего этого не останется, аж оторопь берет, страшно как - то. Куда все это денется? (Шлепает себя ладошками по щекам.)
   Из-под одеяла выглядывает растрепанная голова Стаса.
  Стас. Не пойму, как в тебе совмещаются дебеты, кредиты, все эти протоколы и вот этот мрачный готический романтизм.
  Наташа. Да - я такая! Я романтик, но не мрачный. А это так - временная легкая печаль. А цифры, протоколы - это просто - напросто работа, способ поддержания существования.
   Стас скидывает одеяло, надевает халат.
  Стас. А вот нам для осуществления существования на данный день нужен хороший, вкусный завтрак. Ты как насчет этого? Утро без завтрака, что любовь без поцелуя.
  Наташа. Подожди-подожди. Вот ты, ты о чем мечтаешь? Я хочу знать, о чем ты мечтаешь? Ты же должен о чем-нибудь мечтать!
  Стас (задумавшись). С утра - и такие вопросы? Мечтать с утра вредно - расхолаживает.
  Наташа (настойчиво). Так о чем все-таки?
  Стас. Ну я... я мечтаю... мечтаю. Я хочу... хочу в лес, чтобы ты и я - и глухомань, и - никого. И чтобы сны были только о тебе.
  Наташа. Ты заигрываешь со мной, я серьезно, а ты...
  Стас. Ну, серьезно, мне всю ночь снилась ты.
  Наташа. Ну а мне сегодня снилась пустыня, желтая - желтая, а горизонт красный, ну как перед бурей. (Мечтательно.) И тут я встречаю его...
  Стас. Кого это ты встречаешь? (Заигрывающе) Я под боком, а она во снах кого-то еще встречает.
  Наташа. Подожди-подожди (Машет на него руками, словно боясь вспугнуть мысль). Он идет ... в военной форме, подтянутый такой, как будто не по пустыне идет, а по площади своего Марселя. Бодро так шагает.
  Стас. Марселя? Так он француз? Хороший расклад.
  Наташа. Он... (Вдохновенно.) он человек мира. Он... (На выдохе.) он - Антуан! Какое имя, слышишь музыку (По слогам.) - Ан-ту-ан! Он идет по пустыне навстречу маленькому принцу. О, как бы я хотела быть этим принцем!
  Стас. Так, я уже начинаю тебя ревновать к этому Антуану. Я так понял, он из рода Экзюпери?
  Наташа. Я в детстве так хотела сыграть в нашем школьном театре маленького принца! А мне досталась роль Лиса, этого одинокого, брошенного Лиса. Не хочу, чтобы меня бросали.
  Стас. Ну а кого же тебе играть, только лисенка.
  Наташа (обиженно). Вот так ты меня оценил! Хотя... хотя, да, я - лисенок, но только, простодушный и доверчивый. А ты кто?
  Стас. Я? Наверное, кролик.
  Наташа. Кролик? Неожиданная самооценка
  Стас. Просто я в детстве в восторге был от кролика из "Алисы" Кэрролла.
  Наташа. Теперь понятно. Чем же он тебя удивил?
  Стас. Непредсказуемостью. Он все время убегает, убегает.
  Наташа. Непредсказуемый кролик. Это ты?
  Стас. Я просто люблю наблюдать со стороны. А потом решать шекспировский вопрос - быть или не быть.
  Наташа. Чему быть?
  Стас. Да это я так... В детстве нас всегда тянет к непонятному, ко всяким крайностям. (Подходит сзади к Наташе, обнимает ее.) Давай сейчас оденемся и пойдем в какую-нибудь кафешку завтракать. Романтизм романтизмом, а завтрак должен состояться именно утром.
  Наташа. Скажи, а во что ты веришь?
  Стас (отходит от нее). Мечтаешь, веришь... Только не высокая философия по утрам! Мне сейчас не философский бифштекс подавай, а настоящий, с мясом. Все - я хочу есть! Давай все эти вопросы решим потом, на сытый желудок.
  Наташа. Так все же, в чем твоя вера?
  Стас. В смысле?
  Наташа. Ну, веришь ты в Бога?
   Пауза.
  Стас. Такими вопросами можно озадачиться вечером, когда усталый - преусталый приходишь с работы, когда весь день - единый мозговой штурм и только перед сном, коснувшись щекой подушки, можно подумать о вечных ценностях. Ладно, скажу коротко и ясно: я верю в мировой разум. Ну как, устраивает такой ответ? Все, все - идем...
  Наташа. Как-то обтекаемо. Что значит - мировой разум?
  Стас. Наташ, прошу тебя, не сейчас. Давай просто оденемся, выйдем на улицу, свернем через квартал налево. Для меня сейчас мировой разум помещен в тарелке с какой-нибудь ветчиной с зеленым горошком.
  Наташа. А я... я чувствую себя маловерной дамой.
  Стас. Здрасте - приехали. Что это за дама такая?
  Наташа. У Достоевского есть такая. Я ощущаю себя маловерной дамой, ну той, которая у Достоевского в "Братьях Карамазовых". Она любит весь мир, готова ради него всем пожертвовать, а когда дело касается конкретного человека, его проблем, обычных житейских, каждодневных проблем - ей не хватает терпения с этим всем возиться.
  Стас. Братья, да еще Карамазовы - слишком тяжело воспринимать с утра, да еще когда вакуум в желудке.
  Наташа. Неправда, звучит - Кара. А вы - братья Смирновы, обычная фамилия, вас тоже трое, но у вас в основе фамилии слово мир, смирна. От вашей фамилии пахнет ладаном.
  Стас. Ну, ты нас еще в святые запиши. Хватит словесных чудачеств - пошли...
   Стучат в дверь.
  О, Боже, кто там еще ...
   Наташа идет открывать. Возвращается с Антоном.
  Стас. А, вот и Смердяков. Некстати, совсем некстати.
  Наташа. Ты чего, Антон милый мальчик (Обнимает Антона.) Смердяков намного старше.
  Антон. Это вы о ком?
  Стас. Да ничего, просто Наташа говорит, что у нас дружная семья, сплошные ангелы. С чем пожаловал, молодой человек. Мы собирались уходить.
  Антон. Я надолго не задержу. Я хочу у вас попросить небольшой помощи по устройству одного дела. Это касается дяди Тихона. Поможете?
  Стас. А можно конкретизировать суть помощи.
  Антон. Это касается дяди Тихона.
  Стас. Об этом мы уже слышали.
  Антон. Я хочу... я хочу над ним, так сказать, немного пошутить.
  Стас. А мы-то здесь причем. Сам захотел - бери, подшучивай. И как понимать - немного пошутить? А может - проучить, пакость сотворить. Шутка для чего? Шутка, как приятная неожиданность или шутка на грани цинизма.
  Антон. Ну, ну... (Неуверенно.) ну что-то в этом роде.
  Стас. А может шутка для удовлетворения мстительных чувств?
  Антон. Ну-ну ...
   Стас подходит к Наташе.
  Стас (тихо ей на ухо). Ну чем не Смердяков.
  Наташа (играючи отталкивает его). Хватит наговаривать на моего племяша! Я сама Тихона не всегда понимаю - зануда, моралист. На Варе женился - как будто одолжение сделал в ответ на ее любовь.
  Антон. Ну да - моралист моралистом, а с гречанкой в институте любовь такую крутил, жениться даже собирался.
  Наташа. С гречанкой?!
  Стас. Так- так, с этих фактов можно и жаркое приготовить! А если поподробнее.
  Антона. Зазноба у нашего дяди Тихона была. И не простая. Все подробности я не знаю. Это дед наш в курсе. Знаю, что она гречанкой была... красивая; он даже в Москву с ней ездил, привез картину с Арбата, ее портрет. Эта картина у деда где-то в этой, в кладовке.
  Стас. Вот и ключик, который нам откроет дверь. У нас ключ, у деда замок. Я думаю, у деда все можно узнать. Да и на картину посмотреть надо. Заинтриговал ты меня студент.
  Наташа. Вряд ли дед будет выдавать тайны своего любимого внука.
  Стас. А я не внук? С дедом, я думаю, разберемся. Вопрос - что нам дает эта история. Стоп, а если... а если попробовать реанимировать ту историю: взять и возвратить ее к новому, так сказать, уровню. Главное, выяснить - кто был виновник разрыва. Если он, то стоит ему только щелкнуть пальцем - и она не то, что с Греции, с Новой Зеландии прилетит.
  Наташа (с наигранным самодовольством). Вот видишь мы какие?
  Антон. Ну да, щелчок - и любовь почти двадцатилетней давности воскреснет?
  Стас. Не давности, а выдержки. Любовь, что вино - чем больше выдержка, тем больше скрытой страсти, (Щелкает пальцем.) непредсказуемости, и жизнь как детектив!
  Наташа. Точно, хорошо ты сказал! Прямо как у Фицжеральда и Диккенса. Оба стали знаменитыми в попытке доказать своим возлюбленным свою состоятельность. Только у Диккенса это затянулось на всю жизнь, а молодой Фицжеральд, ты представляешь, взял и в три дня написал свой знаменитый роман "Ночь нежна", чтобы доказать своей возлюбленной эту самую состоятельность.
  Стас. Из тебя получилась бы прекрасная учительница литературы. Дети слушали бы с открытыми ртами. Ну, так что, идем по намеченному фарватеру?
  Наташа. Так ты что - хочешь своему старшему братцу любовный эксрим устроить?
  Стас. Именно: застоялся наш Тихон в семейном стойле. Тут главное - правильно щелкнуть по мышке в интернете. (Антону с иронией.) Сколько ты (Поучительно.) правильно нащелкал в своих конторах?
  Антон (смущаясь). Ну чего вы так. Прям, как ваш братец, с подколом. А я думал, вы другой.
  Стас. Не играй на самолюбии. Ну а какой я? Ну?
  Антон. Вы тоже... азартный, увлекающийся.
  Наташа. Увлекающийся? Стас, он прав?
  Стас. Ну, (злобно глядя на Антона.) может и был когда-то, на данный момент мое увлечение- это ты и только ты.
  Антон. Да я не в том смысле, что он бабник.
  Стас. Ну, ты договоришься! Я ему помогать в осуществлении коварства, а он!
  Наташа. Бабник?!
  Антон. Да нет же! Просто дядя Стас может увлечься какой-нибудь идеей. Увлечься и осуществить ее.
  Стас. Идеей, Наташ, идеей.
  Антон. Ну конечно! Причем здесь женщины!
  Стас. Так - все. Наш разговор снизошел до линии, за которой абсурд и нелепость вот-вот пойдут в одной упряжке. Так, Антон, (Подходит к окну.) Иди сюда.
   Достает из кармана брюк пятитысячную купюру и незаметно для Наташи сует ее Антону.
  Наташа. Чего вы там?
  Стас (тихо Антону). Дергай отсюда, а то я из твоего языка деликатес сделаю. Иди - щелкай мышкой, может чего и нащелкаешь.
  Антон (почти шепотом, радостно). Я, дядь, отдам, отыграюсь, отдам.
  Стас. Иди, иди уже. (Слегка подталкивает его в спину.)
  Наташа. Чего вы там шепчетесь?
  Антон. Я ухожу, ухожу. Дел много... Я пошел, до свидания, теть Наташ!
  Стас. Давай, давай. А на счет дядьки Тихона... мы, я думаю - договорились.
  Антон. Спасибо! (Суетливо уходит.)
  Наташа. Чего это он так быстро ушел.
  Стас. Баламут. Жертва "Фонбета".
  Наташа. Так что: ты серьезно хочешь Антонову жажду мщения удовлетворить?
  Стас. Ну а чего? Разнообразим жизнь братца. Да и самому интересно - получится ли.
  Наташа. Ну да, тебе ж с ними не жить, с братанами... (Обиженно.) Ты ж в свою Сибирь махнешь...
  Стас. Ну, ну... кстати, об этом я хотел поговорить, но после завтрака...
  Наташа. О чем - об этом?
  Стас. Ну, хорошо, хорошо. Я... я... (Собирается духом сказать что-то важное.) в общем - я хочу остаться в вашем городе.
  Наташа (не скрывая радости). А я знала, что ты останешься, я знала!
  Стас. Да, да... Наташ, я хочу найти здесь, у вас, работу. Хочу, так сказать, корни пустить на родных холмах; надоели Сибири разные; тоска долгими зимними вечерами... Ты мне поможешь найти работу? (Испытывающе смотрит на нее.)
  Наташа (немного растерянно). Что же я могу для тебя сделать?
  Стас. Как что? Ты работаешь в таком месте. Ты бы смогла...
  Наташа. Я поняла. Ты хочешь, чтобы я тебя в нашей фирме устроила?
  Стас. Именно. Не подумай, что я специально к тебе... я мог бы и в другом хорошем месте, но я хочу быть ближе к тебе. Мы будем чаще встречаться.
  Наташа (сдержанно). Что смогу - сделаю. Хочется верить, что ты искренен со мной.
  Стас. Наташ, что за тон? Если так... (Порывисто разворачивается к окну.) забудь, не надо. Я сам как-нибудь.
  Наташа. Ты обиделся? Ну ладно, все, все: я помогу, помогу. Я все узнаю. Немного только нужно подождать.
  Стас. Ну, нет. (Пауза.) Знаешь, что, а можно сделать так, чтобы ваш директор лично меня увидел, оценил. Понимаешь - личностные отношения... Лучше, когда он сильно не спешит, когда он максимально расположен к беседе. Ты же знаешь, когда он сможет принять. Хотя, чего это я тебя спрашиваю.
  Наташа. А может ты еще с ним в его любимом кафе будешь беседовать - тет -а- тет, как лучший друг?
  Стас. Что за ирония! До лучшего друга вашего директора я еще не дорос.
  Наташа. Еще бы, Петр Сергеевич избирателен в друзьях. Он более ценит родственные отношения. Особо уважает своего кузена... Пренеприятнейший тип, по крайней мере, для меня. Забурится Петр Сергеевич с ним в неприметной кафешке...
   Стас. Ваш директор любит кафешки? А как же какая-нибудь экзотическая кухня...
  Наташа. А вот и не угадал. Он любит обычную еду: пельмени, блины, чаи всякие. Я была в его "Чайхане". Ароматы - не передать словами. И не дорого. Он сам, бывает, приезжает дегустировать новые купажи, и что интересно, приезжает рано утором, до открытия "Чайханы".
  Стас. Однако, я начинаю думать... о причинах твоей осведомленности. Ты была с ним в его "Чайхане"? А его жена знает?
  Наташа (обиженно). Ты становишься бестактным. Просто были такие переговоры, на которых потребовалось мое присутствие. Да и так, я часто с подругами захожу в "Чайхану" нового купажа испробовать.
  Стас. Ну ладно извини, извини. Это я так, тебя позадирать решил. Нужен мне твой директор с его "Чайханой". Я последний раз в хорошем ресторане лет ... лет пять назад был. Хотя с тобой я куда-нибудь бы и сходил.
  Наташа. Ну, если хочешь, можно и в "Чайхану" сходить, там пекут очень вкусные кексы.
  Стас. А чего, я не против кексов. Ну а сейчас что - одеваемся и за угол. Я уже рад обычному чаю вечерней заварки с обычными позавчерашними пирожными. А может вчерашние пельмени разогреют.
  
   2.
  Деревенский дом деда Степана. В комнате полумрак. На столе работает проектор, рядом ноутбук. За столом сидит дед Степан и Семен Петрович, худрук сельского клуба. Возле проектора ополовиненная бутылка водки и два стакана, тарелка с бутербродами. Проектор бросает пыльный луч на стену. На стене - большая черно-белая спроецированная фотография ребенка. Слышно, как на улице идет дождь. В дверь стучат.
  Дед Степан. Открыто!
   Входит Стас.
  Дед Степан. А это ты, Стас, проходи. Сейчас чай будем пить.
  Стас. Вижу, вижу ваш чаек. (Смотрит на фотографию мальчика на стене.) Симпатичный малый.
  Семен Петрович. Да уж...
  Дед Степан. Ты находишь его симпатичным?
  Стас. Ну а чего: непосредственное личико, правда, глаза не по годам задумчивые.
  Семен Петрович. Задумчивые? И о чем же он, по-вашему, думает?
  Стас. Ну, я не знаю... О чем могут думать в два-три года: об игрушках, подарках. Этот возраст для всех нас загадка. Я лично себя трехлетним не помню. А почему вы на него, извините, пялитесь. В чем суть сеанса, дед?
  Дед Степан. А в тебе, трехлетнем, наша баба Маша души не чаяла. (Вздыхает.) Значит, ты не помнишь, как она мыла тебя в оцинкованном корыте и все приговаривала: Стасик Мампупасик, потом целовала тебя в розовую, извини, попку и оборачивала в махровое полотенце с оленями, в то самое, в котором такими же, карапузами, до тебя, заворачивались Тихон и Егор. Не помнит он...
   Пауза.
  Стас. Извини, дед за короткую память. Ну а причем здесь этот мальчуган? Чего на него так глядеть.
  Дед Степан. А задумчивого мальчика этого зовут, его зовут... Адольфом, Адольфом Гитлером.
  Стас (смутившись). Даже так! Неожиданно... мальчик... Гитлер... Чего это вдруг на такое потянуло?
  Дед Степан. А вот мы с Семеном Петровичем, пока на улице сырь пошла, решили пофилософствовать, поразмышлять, так сказать.
  Стас. Под водочку размышлять хорошо.
  Дед Степан. Да причем тут водочка! Это так - дополнение.
  Семен Петрович (одушевленно). В чем истоки демона во плоти - вот главный вопрос. Все мужчины когда-то были малышами. Ну почему, ну как вот этот малыш стал воплощением абсолютного зла? Сколько горя, сколько гибели принес он миру, этот малыш. Как он смог, как он смог стать таким, вернее даже, как людская масса позволила себе пойти за ним, зная, что на далеком Востоке их ждет погибель! Почему люди позволили злу одолеть себя! Вот вопрос, который мучает многих.
  Стас. Каждый из них был уверен, что выживет. Этакий массовый оптимизм, вера в лучшее будущее. А вообще, меня этот вопрос совсем не цепляет. Пусть историки этим занимаются.
  Дед Степан. А вот и плохо, что не цепляет, плохо, что ты так к истории относишься. Мы должны, должны задавать вопрос: "Почему так случилось?".
  Семен Петрович. Приведу пример из собственного наблюдения. Вот ехал я как-то электричкой. Сижу в вагоне, вокруг незнакомые люди, все спешат по своим делам. Я, как режиссер, например, лелею идею поставить в своем ДК спектакль. Я вот и подумал в электричке: смогу ли я этих людей, в отдельно взятом вагоне, взять, объединить, увлечь своей идеей, уговорить их поучаствовать в моем спектакле. И сам себе отвечаю: навряд ли. Почему же я не смог всего один вагон объединить безобидной идеей, которая им не стоила ни лишений, ни жизненных угроз. Они потратили бы всего несколько дней репетиций и пожертвовали полуторачасовым выходом на сцену малознакомого ДК. А вот он, (Тычет указательным пальцем на изображение на стене.) вот он целую нацию уговорил идти на убой, убивать других за тридевять земель, терпеть лишения, терять свои жизни. Как это возможно? В чем причина такого исхода?
  Стас. Обыкновенная психическая эпидемия.
  Семен Петрович. Я вот что подумал: а читал ли Гитлер нашего Александра Сергеевича?
  Стас. Оригинальный ход мысли. Я думаю, что нет. Если б читал, то навряд ли напал бы на Советскую Россию.
  Дед Степан. Советская Россия... Гитлер нападал на Советский Союз.
  Семен Петрович. Для них там, на Западе, мы были все-таки Советской Россией.
  Дед Степан. Кстати, познакомься, Стас, это Семен Петрович, сосед, худрук нашего Дома Культуры, родственная душа. Мы часто вот такие беседы ведем, на разные темы.
  Стас. Да мы уже как десять минут знакомы...
  Семен Петрович (встает со стула, размашисто жмет Стасу руку). Очень рад. А вы лаконичны до предела. Четкость - ваш конек.
  Стас. В принципе да: я не демагог. Но послушать философствования мне интересно. А тут - мальчик, Гитлер, ваш проникновенный монолог, Пушкин, - шикарно, есть где разгуляться мыслительному процессу.
  Дед Степан. Стас в детстве любил сочинять детективные истории, любил поговорить об этом, как его, переселении душ.
  Семен Петрович. Спиритизме...
  Дед Степан. Да-да, спиритизме. А для меня все эти мертвые души, как это... табу. Ладно, Сем, затуши ты этот луч, действительно, ну его к лешему, этого Адольфа.
  Семен Петрович включает свет, все слегка жмурятся от яркого света. Малыш на стене исчезает.
  Семен Петрович. А был ли ребенок, может, ребенка-то и не было. Кстати, на счет мертвых душ...
  Дед Степан. Подожди с мертвыми душами. Давай немного жахнем, Стас, будешь?
  Стас. Нет, нет - мне еще по делам. Я зашел свой саквояж взять. А еще я хотел... лыжи посмотреть.
  Дед Степан. Лыжи? На исходе лета?
  Стас. Я их хочу другу подарить, он куда-то в горы собирается. Хочу посмотреть, может, подойдут. Они где, в кладовке?
  Дед Степан. Да, были там. После Маши там больше никто не хозяйничал. А может еще это - на чердаке (Разливает водку.) Важные дела - это хорошо. Но, а расслабляться - то как-то надо, после важных дел-то.
  Стас. Для меня лучшее расслабление это - крепкий сон, после него крепкий чай. А что вы там говорили о мертвых душах? (Хочет проскользнуть к двери кладовки)
  Дед Степан (хватает его за руку). Подождут твои лыжи, ну давай, жахнем.
  Стас. Да дед: если ты в чем-то набрал ходу, то уже трудно бросаться под твой паровоз.
  Дед Степан. То-то, то-то (Наливает Стасу.) Когда мы еще вот так, с тобой. Ты ж, туда-сюда - и в свою Сибирь. Ну, давай...За то, чтобы поменьше было Гитлеров на нашей земле.
   Выпивают.
   А вот теперь можно и твоих мертвых душах поговорить, ты садись, Стас, садись.
  Семен Петрович. Я хотел рассказать о мертвых душах в нашей культуре. Пусть все это происходит хоть и на местном уровне, но все же. Здесь Николай Васильевич как никогда актуален. Вот смотрите: у нас в клубе по бумагам целых двадцать действующих кружков и клубных формирований. Целых двадцать! И в них занимается сто восемьдесят детей, некоторые в трех четырех кружках записаны. А фактически - три действующих кружка: танцы, изобразительное искусство и теннис. Детей всего человек тридцать. И всю эту липовую деятельность я того - вверх, (Поднимает вверх указательный палец.) в район, исправно вот уже седьмой год отправляю. В первый год работы как-то коробило, а потом привык. Кружки и клубные формирования - лицо клуба, и чем их больше, тем это лицо того... крупнее. А зарплата у меня десять тысяч.
  Стас. Советую вам сменить работу. Чтоб совесть не мучила. Вы по образованию кто?
  Семен Петрович. Я? Педагогический окончил.
  Стас. Так пойдите в учителя, как там... музыку гармонией разложить. Учителя-то больше получают, чем клубные работники.
  Семен Петрович. Для меня это будет совсем не маленькая трагедия. Работал я в школе, не вышло; большая трагедия тогда была, разочарование, депрессия. Не тот путь выбрал. А в клубе спокойнее. Хотя мы и не Галкины, но на сцене иногда такие кренделя выделываем; развлекаем народ, как можем и чем можем. Но, представляете, (Горячась.) не хочет ходить народ в храм культуры, не хочет! (Порывисто встает.) Оброс наш народ тиной, закостенел! Ему компьютер подавай и чипсы с кока-колой перед домашним кинотеатром со стереозвуком. Я вот как-то шел по улице, вижу: баба Маня у калитки своего дома стоит; здороваюсь с ней громко, а она или сделала вид, что не заметила, или еще что на уме.
  Дед Степан. И ты что - расстроился? Из такой ерунды.
  Семен Петрович (возмущенно). Нет, но сам факт! Живу я с человеком на одной улице, она даже на концерты в клуб ходила. Я для нее ж пел. А она меня даже не замечает! А вот, допустим, представим только: шел бы вместо меня по нашей улице Колхозной... ну, тот же Галкин. Как бы она отреагировала? Уверен, она бы шею себе свернула от неожиданности, всю улицу побежала бы оповещать, что Галкина увидела живьем, внукам и правнукам рассказывала бы. А ведь и я, и Галкин - мы по сути одинаковые, у нас одно творческое нутро, мы, наконец, артисты, что он, что я. Но почему же - для бабы Мани он бог, а я в ее глазах так, мелочь человеческая! Почему так человек устроен!
  Стас. Все дело в уровнях. Тебя по телевизору не показывают.
  Семен Петрович. То есть ...
  Стас. Занимаясь как бы одним и тем же - вы с Галкиным на разных уровнях жизни существуете, даже в разных мирах обитаете. Через телевизор деревенским туда вход, и то - в роли наблюдателя. А вообще: есть люди вагоны, а есть - локомотивы. Вы - вагоны, такие как Галкин - локомотивы.
  Семен Петрович. Вы меня обидеть хотите? А сами вы себя к какой категории отнесете?
  Стас. Я? Я, скорее всего, трамвай, пустой трамвай, который несется по зимнему городу, люди мерзнут, ждут его на остановках, а он проносится мимо, - он едет в депо.
  Дед Степан. Да ладно вы - уровни, вагоны, локомотивы, трамваи, Галкин, встретила - не встретила. Это что! Вот мне года три назад такое приснилось... (Вздыхает, машет рукой.) Ладно, откровенничать, так откровенничать. Мне приснилось, что иду я по дороге, по обычной такой грунтовой дороге, и навстречу мне путник идет, в необычном одеянии, ну типа хитона что ли. Я с ним здороваюсь, от всего сердца здороваюсь, чувствую, что это важный человек, что его мнение мне небезразлично, а главное, что моя жизнь ему должна быть небезразличной, а он...
  Семен Петрович. Что он?
  Дед Степан. А он... а он прошел мимо, даже и не взглянул! И мне так, так неприятно, даже страшно от этого стало, холодно в душе стало. А потом я иду дальше по дороге и всем нутром своим чувствую, что этот человек... этот человек ...
  Семен Петрович. Ну что, что за человек?
  Дед Степан. Этот человек... он... он - сам Иисус Христос.
  Стас. Дерзновенные у тебя сны.
  Семен Петрович. Да! Замахнулись вы, Степан Иванович!
  Дед Степан. Я тогда в мокром поту проснулся. А ты говоришь - баба Маня не поздоровалась, баба Маня не поздоровалась!
  Стас (поднимается со стула). Ну что, я пошел?
  Дед Степан. Куда это ты?
  Стас. Да в кладовку. Я же говорил.
  Дед Степан. Ну, давай. Только не долго. Назад будешь идти - еще нальем.
  Стас идет к черной двери справа. Открывает ее.
  Стас. Скрипит дверь-то...
  Дед Степан. Давненько я ее не открывал, вот и скрипит.
  
   3.
  Квартира Тихона. Обстановка та же. Тихон протирает салфеткой листья лимонного дерева. На столе лежит фотоальбом.
  Тихон. Запылился, бедный лимон лимонович. Что-то Варюха тебя подзапустила. Выговор ей... с занесением.
  Звонок в дверь. Тихон бросает салфетку в ведро воды и идет открывать. Возвращается со Стасом.
  Стас. Ты один?
  Тихон. Как перст. На целых два-три часа.
  Стас. Так. Хорошо (Он в заметном волнении.) Хорошо...
   Пауза.
  Тихон. А ты чего, словно загнанная лошадь. Ни дед там уже озадачил?
  Стас. Да нет... с дедом у нас все в порядке. Так ты один?
  Тихон. Я же тебе говорю, часа два - три, точно - я и лимон. А еще собираюсь в архивах души порыться. Давай вместе, а? У нас много общих фотографий.
  Стас. Извини, я побежал. Посмотрим, обязательно посмотрим. Может, Гитлера в себе отыщем.
  Тихон. Какого Гитлера.
  Стас. Да это я так... Ну, давай, пока.
   Быстро уходит.
  Тихон. Чего это он? Пришел, ушел.
  Тихон. Так, лимончик, пока подожди - перекур.
   Берет со стола фотоальбом. Идет к стулу.
   Звонок в дверь.
  Тихон. Видно не суждено сегодня воспоминаниям завладеть мною.
   Идет открывать.
  В квартиру Тихон заходит, пятясь назад. Он растерян, удивлен, попросту огорошен. В комнату входит София.
  Тихон (чуть ли не заикаясь). Ты! Как! (Пауза.) Как, как ты здесь? Откуда ты?
   Пауза.
  София (удивленно). Как, ты не ждал? Я же писала... и ты же, ты же... еще вчера...
  София медленно подходит к столу, задумчиво гладит край скатерти.
  (как бы очнувшись). Ничего не пойму. Почему ты так поражен?
  Тихон (пристально смотрит на Софию, медленно садится на стул). Я... как так... ничего, ничего не пойму.
  София. Это я ничего не пойму! Я летела из Питера, в надежде увидеть... (Чуть ли не плача.) увидеть влюбленные глаза. Пятнадцать лет, пятнадцать лет от тебя не было ни слуху, ни духу! И тут на тебе - появился во всей красе!
  Тихон (обескураженно). Я! Где я появился?
  София (раздражаясь). Что я вижу! Вместо любви какое-то недоразумение в глазах, я хотела сказать недоумение.
   Пауза.
  
   Тихон кашляет в кулак, пытается собраться духом.
  Тихон. Так, надо успокоиться и объясниться.
  София. Объясняй, объясняй!
  Тихон. Чего?
  София. Ну ты же сказал, надо того... успокоиться и объясниться.
  Тихон. Странно, у тебя уже нет того милого акцента. Чистый русский и поведение великосветской дамы.
  София. Что - поведение! Я, если ты не забыл, уже пять лет как в Питере живу.
  Тихон. Не забыл? Я и не знал. Откуда я мог знать?
  София. Ну, я же писала! И ты писал, что ждешь, что хочешь встретиться, даже адрес дал. И я, как дура, как дура, примчалась!
  Тихон. Дал адрес? Я? (Резко встает со стула). Да где же... как же я мог дать свой адрес?
  София. Да в "Одноклассниках", в "Одноклассниках"! Я сама была в шоке. Ты так красиво писал. Снова в любви признавался! Звал меня к себе. Ты был настойчив.
  Тихон. Я? В "Одноклассниках"? Да у меня и странички там нет!
  София (растерянно). Нет странички?
   Они смотрят друг на друга: она негодующе, он растерянно.
   Звонок в дверь.
  Тихон. Кто бы, кто бы это... (Идет как-то обреченно открывать.) Ты подожди, я сейчас, ничего не понимаю... бред какой-то...
  Тихон (из прихожей). Варя?
  
  
   Действие четвертое.
   1.
  Деревенский дом деда Степана. Открытое окно. Слышно, как идет дождь. Тихон сидит в кресле - качалке с зарытыми глазами. Дел Степан сидит за столом, смачно потягивает чай с блюдца.
  Тихон. Дождь. Дождь. Только у тебя, дед, я могу успокоиться. На меня такое навалилось, такое навалилось!
  Дед Степан. А ты чайку, чайку со смородиновыми веточками попей, да вареньицем крыжовенным заешь. Ну, что, что там у тебя за вселенская катастрофа.
  Тихон открывает глаза, начинает раскачиваться в кресле.
  Тихон. Люблю я это кресло, этот скрип камыша. Этот особый ритм, как будто в вагоне, куда-то едешь. Раз-два - раз-два и ты спокоен, не заметил, как уснул.
  Дед Степан. Да что ж там у тебя? Так и будешь кружить кругом да около.
  Тихон (качаясь). Просто вчера, дед, вчера ко мне пришла воскресшая студенческая любовь, та, которая, казалось, была за такими дальними холмами, а я так растерялся, так растерялся... (Закрывает лицо ладонями и резко останавливается.) вернее, сначала испугался, а потом растерялся.
  Дед Степан. А можно, действительно, поконкретнее, с деталями.
  Тихон. Хорошо. Вчера вечером решил я предаться меланхолии через лицезрение старых фотографий. Пришел Стас, покрутился и взбудораженный ушел, за Варю что-то спрашивал. А Варюха к подруге укатила. И тут новый звонок, этот звонок разделил спокойное течение вчерашнего вечера на две половины. После него - взрыв, растерянность, обескураженность. Это я сейчас анализирую свои чувства, даже могу дать им характеристику, а вчера на меня, наверное, смешно было смотреть.
   Тихон резко встает с кресла, начинает ходить по комнате.
  Но тогда я просто не знал, как себя вести.
  Дед Степан. Неужели та картина, что в кладовке - ожила?
  Тихон. А она еще там? Я же просил тебя отправить ее на чердак или взял бы подарил кому!
  Дед Степан. Ну и что, что дальше? Вы поговорили?
  Тихон. Да, дед, вчера передо мной стояла София. Это было все так неожиданно, это как в июле, в жаркий день, вдруг набежала туча, и пошел снег. А с ее стороны пошли какие-то странные упреки, обиды. Оказалось, что я ее в "Одноклассниках" нашел, пригласил к себе, стал признаваться в пылкой любви. Представляешь, даже тот портрет сфотографировал и выслал ей. Она вот уже пять лет в Питере живет. Работает в турагенстве. Бред какой-то.
  Дед Степан. Она летела к тебе на крыльях возрожденной любви. А ты взял эти крылья того - чик-чик.
  Тихон (горячась). Ну а что я, по-твоему, должен делать! Обнять ее или упасть на колени, так что ли?!
  Дед Степан. Нет, это уже как в театре, наигранно как-то.
  Тихон. Но самое интересное было впереди. Третий звонок! Как током меня тогда шибануло! Открываю, боже мой - передо мной стоит... Варюха!
  Дед Степан (хлопает в ладоши). Какой пасьянс разложился!
  Тихон. Вот ты сейчас точно, как в театре. Я ж не комедию перед тобой представляю, ничего не выдумываю: как было, так и говорю.
  Дед Степан. Ну, извини, извини. В старости так иногда хочется чем-нибудь себя развеселить.
  Тихон. Можно продолжать? Ну, так вот, Варе, оказывается, позвонили и сказали, что мне плохо. Тут она еще и ключи забыла, вот и стала звонить. Я второй раз за вечер пячусь назад. А мысли лихорадочно работают - работают, сердце чечетку выбивает, пытаюсь за что-нибудь зацепиться.
  Дед Степан. Ложь во благо.
  Тихон. Ну, какая ложь! Нужно же было выпутываться из всего этого.
  Дед Степан. Чья-то шутка-шарада явно на лицо. Вопрос- кому это нужно?
  Тихон. Подожди-подожди, это потом. Дальше в этом вечернем детективе меня спас четвертый звонок.
  Дед Степан. Что, пришли сотрудники программы "Розыгрыш" и подарили цветы?
  Тихон. Пришел Егор!
  Дед Степан. Егор? Серпантин какой-то.
  Тихон. Он позвонил минуты через две- три после прихода Вари.
  Дед Степан. Да, за две - три минуты твоя жена еще не пришла в себя от увиденного - честный муж и красавица-незнакомка, и где - в собственной квартире.
  Тихон. Вот-вот, пока не пришла Варя в себя, я решаю разыграть комедию, представление, так сказать, дать. В прихожей на ходу говорю Егору золотое мужское слово: выручай. И он, молодец, все сразу сообразил, выдохнул и пошел. Я знал: его главный конек, экспромт, должен был сработать.
  Дед Степан. И вы идете на арену цирка к тигрицам.
  Тихон. Тут главное: от прихожей до гостиной придумать легенду, и чтобы она сработала. И я решаю представить Варе новую пару - Егор и София. Варя удивляется: как так - она и не знала, а Софи, у Софи, глаза что блюдца.
  Дед Степан. Пушка выстрелила, ядро полетело, но вопрос - куда оно попало?
  Тихон. Варе я говорю, что Егор с Софией пришли в гости. Ну, мы решили чайку попить, послали Егора за тортиком, вернее, он сам вызвался. А пока он был в поисках десерта, я показывал Софии наш семейный фотоальбом. Альбом, действительно лежал на столе, даже открыт был. Ну а тортика-то и не было. Смотрю, а Егор входит в роль, как павлин к Софи подкатывает, за локоток хватает, тут он, молодчина, заявляет, что свежего торта не нашел, что лучше он нам блинов напечет. Я думаю, а вдруг Варя начнет проверять его кулинарное мастерство. А он, кроме своих фирменных коктейлей ничего не умеет готовить, так я считал, до сегодняшнего вечера. И тут я вижу, что наша гречанка в недоумении, в шоке даже. Думаю, если не направить ее поведение в нужное русло, то будет взрыв Сверхновой, а потом нас поглотит Черная дыра. Я подхожу к Софи, беру ее под руку, и мы идем на спасительную территорию кухни. Я шепчу ей, что это моя жена, что нужно подыграть брату. Она вздернула плечиком, вспыхнула своими греческими миндалинами. Но я понял, что она доиграет этот спектакль. И все было сыграно. В театр ходить не надо. Вот здесь бы и зааплодировать можно. Только вот зрителей у этого представления не было.
  Дед Степан. Сколько, сколько сюжетов и талантливо сыгранных ролей пропадает у нас на кухнях!
  Тихон. А ты знаешь, что он все-таки напек нам блинов, да еще каких! У Варюхи на кухне мука была гречневая. Через час, сидя на кухне, уплетая Егоровы гречневые блины, я в этот вечер сам сидел слегка хмельной от пережитого. А когда они ушли, я выдохнул, и у меня заболело сердце.
  Дед Степан. Ты позавидовал Егору?
  Тихон. Понимаешь, это были какие-то смешанные, странные чувства, целый коктейль. Да, та юношеская любовь незабываема. Но прошло целых пятнадцать лет: те чувства для меня превратились в легенду, одухотворенную легенду. И никуда не денешь восемь лет с Варюхой.
   Пауза.
  И вроде бы... и вроде бы и детей у нас нет, и характеры у нас разные, но я, понимаешь, без нее не могу. Пятнадцать лет назад была любовь романтична, она была похожа на новогодние праздники. Но Новый год проходит, и начинаются реальные дни, их тоже нужно проживать со смыслом. Вот моя любовь с Варюхой наполнена своим обыденным смыслом. Она постоянна, она вот, в пределах моей реальной квартиры.
  Дед Степан. Ну а как с Варюхой дальше у вас было?
  Тихон. Ну а что с Варей. Я сижу, опустошенный, на кухне, а она, уходя спать, шепчет мне на ухо: симпатичная пара, вот так бы нам с тобой. Вроде бы и прошел ураган, но в ее словах я услышал какую-то потаенную обиду, смешанную с грустью. И вдруг, мне на секунду показалось, что моя Варя знает о моих отношениях с Софи. Представляешь, если это так! Восемь лет она молчала: ни намека, ни упрека.
  Дед Степан. Я думаю, что не знала. Варя бы не молчала столько лет, обязательно бы где-нибудь проявила свои знания.
  Тихон. И я о том же: не в стиле Вари молчать.
  Дед Степан. Но меня интересует другое: кто устроил всю эту котовасию?
  Тихон. Ты о чем? Не понял.
  Дед Степан. Странный ты! Ну кто так искусно воскресил твое новогодне-романтическое прошлое? И как тонко вплел её в твою реальную жизнь.
  Тихон. Тонко, нечего сказать.
  Дед Степан. Ты знаешь, позавчера, нет - третьего дня как уж, - приходил ко мне Стас, я с Семеном Петровичем в немного расслабленном состоянии был. Стас тогда в кладовочку-то ходил. За лыжами приходил, другу, говорит, пообещал; но ничего не взял. И пробыл он там, как раз, чтоб успеть сделать щелчок из фотоаппарата.
  Тихон. Ты чего дед. Да ну! Зачем это ему? Тогда можно и Егора заподозрить. Нет, братьям я доверяю. Ругаю их, не понимаю порой, но доверяю, а как же иначе.
  Дед Степан. Какой-то ты простодушный до невозможности. Весь в мать, та и замуж за твоего отца выходила вот из-за этого простодушия. И загнал он ее раньше времени.
  Тихон. Давай не будем об этом.
   Дед Степан подходит к окну.
  Дед Степан. Знаю, знаю - это наше семейное табу.
   Дед Степан вглядывается в окно.
  Тихон. Что там?
  Дед Степан. Кажется, Егор идет. Довольный чем-то, настроение хорошее.
  Тихон. Как же ты определил его настроение?
  Дед Степан. По походке вижу: когда у него все хорошо - идет размашисто, руками машет, что мельница. В плохом настроении он больше на мумию похож, и подбородок, подбородок к шее тянет.
  Тихон. А мое настроение ты можешь определить?
  Дед Степан. А вот с тобой трудности. Походка одна и та же - будто потерял что-то.
  Тихон (обижаясь). И ничего подобного, я всегда по-разному хожу.
  Дед Степан (выглядывая из окна). Здорово, Егор! Возьми, сходи в погреб, баночку красненького принеси. Но только на свет посмотри, ту, что с фиолетовым оттенком - не бери.
  Тихон. Не буду я пить. Не тот случай.
  Дед Степан. Зависеть от случая в этом деле негоже. Нужно пить по потребности душевной (Похлопывает себя по груди.)
  Тихон. Ну да - особенно если это потребность - день через день.
  Дед Степан. Ну а здесь регулятор нужен - здесь он должен быть. (Хлопает себя по груди.) Вот когда есть гармония между здеся (Снова хлопает себя груди.) и здеся (Хлопает себя по лбу.)- тогда никогда не сопьешься.
  Тихон. Слишком как-то просто у тебя все получается.
  
   2.
  Дверь широко раскрывается, входит Егор, держа перед собой десятилитровую бутыль с красным вином.
  Тихон. Вот это объем! Вот он возьмет и обрушит всю твою философию.
  Дед Степан. А рубин - то, рубин, да и только. Так, ставь его аккуратно на стол. Вино, Тиш, берет не объемом, а общением - откровенным, искренним...
  Егор (широко улыбается). Напиток, объединяющий богов и человека, богача и нищего, мужчин и женщин, угрюмость и радость.
  Тихон. А чего такой цветущий?
  Егор. Сейчас все расскажу (Ставит бутыль на стол.) Есть что рассказать. Так. А теперь стань передо мной, брат.
  Тихон. Ты чего?
  Егор. А вот чего (Порывисто обнимает его.) Спасибо, брат!
  Тихон (слегка отстраняясь). Да что на тебя напало!
  Егор. Я нашел ее!
  Дед Степан. Кого? Пятитысячную купюру у нас на дороге?
  Егор. Да подожди, дед, со своими шутками. Я серьезно. Я бесповоротно, безостановочно, безоглядно влюблен, я хочу на ней жениться!
  Дед Степан. На ком, на ком ты хочешь жениться?!
  Тихон (нервно смеясь). А, все я понял, дед, он на Софи хочет жениться, правильно! (Продолжает нервно смеяться.) казус Смирновского сработал.
  Дед Степан. Так это же прекрасно! За это не грех и десять литров вина выдуть!
  Егор (пристально смотрит на Тихона). Ну чего ты, Тиша, это же не твоя ладья. Она когда-то мимо проплывала, но ты в нее не сел.
   Пауза.
  Дед Степан. Действительно, чего ты! Хоть раз порадуйся за брата, откровенной радостью порадуйся.
  Тихон. И она тебя того ... любит.
  Егор. Не сразу, но да.
  Дед Степан. Как такое понимать?
  Тихон. И вообще, как можно успеть за такой короткий период...
  Егор. Подождите, послушайте! Я понимаю, все это кажется странным... Мы, когда ушли от вас - она хотела от меня убежать. Просто вот так взять и убежать. Но я проявил настойчивость. Понимаешь, я уже тогда, когда мы ломали комедию перед Варей, и, учти, именно под твоим чутким руководством, - уже тогда я был поражен до основания. Это трудно объяснить, понимаете, родственники - электрический ток в тысячи вольт, торнадо с цунами обрушились на меня одновременно!
  Тихон. И как ты тогда мог при такой атаке стихий так искусно играть свою роль, даже Варя поверила: идеальная пара,- сказала.
  Егор. Ну, вот видишь, какая у тебя жена проницательная! Так вот. Она села на трамвай - я с ней в трамвае, она пошла пешком - я за ней, она на автобус - я туда же. Наконец, она не выдерживает и заговаривает со мной, как аристократка с плебеем. Но это меня не смутило, даже наоборот, подстегнуло как-то.
  Тихон. А она уловила, ну твой этот эмоциональный посыл.
  Егор (жмет плечами). Кто его знает. Главное, что во мне, что во мне обрушился небоскреб, я, можно сказать, оглох, у меня сперло дыхание.
  Дед Степан. Ну, это тогда любовь в одни ворота. Нужно, чтоб и у нее обрушился этот самый небоскреб, чтоб вы эту пыль от разрушения вдвоем заглотнули. Подожди, подожди, а как же Елена Премудрая?
  Егор. А что Ленка! Мы уже того, мы давно поняли, что нам не по пути. Поначалу, было тяжело, вы сами знаете. Да и зачем мучить друг друга!
  Тихон. Помню я это твое состояние.
  Дед Степан. Неизвестно, как с вашей гречанкой повернется. А вдруг она того, крикнет: отбой чувствам, и назад, в свой Петербург.
  Егор. Что будет то и будет. Но я все-таки попытаюсь...нужно, я и в Питер махну!
  Тихон. Странно все это и неожиданно. Кто-то, когда-то меня в безнадежном романтизме обвинял, а теперь сам пополнил их отряды.
   Пауза.
   А вообще-то, я рад за тебя, рад за твое настроение...
  Дед Степан. Ну, так обнимитесь же, и выпьем за такое вот настроение.
   Братья нерешительно обнимаются.
  Дед Степан. Испуганно как-то получается. (Тихону.) Отойди! (Порывисто обнимает Егора, смачно целует его в щеку.)
  Егор. Ты чего, дед!
  Дед Степан (чувственно). Это за целеустремленность... я тоже, тоже таким был... с вашей бабушкой (Поворачивается к сцене спиной.) Мы любили друг друга именно целеустремленно ...
  Тихон (пытаясь разрядить обстановку). Так давайте выпьем, выпьем за все это. (Суетливо разливает вино.)
   Молча, глядя друг на друга, выпивают.
   Пауза.
  Егор. Кстати, дед, у тебя есть телевизор? Совсем забыл сказать: с утра по местным новостям все говорят об убийстве этого, директора Орловского, ну у него наша Наташа работает.
  Дед Степан. Да ты что? Телевизора, ты же знаешь, у меня нет. А по радио не слыхал. И кто же? И где?
  Егор. Да возле какого-то кафе или ресторана. Для Наташи это удар. Она так дорожила своей работой.
  Тихон. Хотя я не всегда и понимал ее, но жаль, очень жаль. Ничего, при ее талантах она не пропадет.
  Дед Степан (горячась). А я вот одного не понимаю! Не могу я этого принять! Какое право имеет один человек вырывать из этой жизни другого! Вот рос человек, со своими мыслями, знаниями, рос, развивался, любил родителей, родители в нем души не чаяли, мать ночей не спала. Читал этот человек интересные книги, создавал свой мир, мечтал, влюблялся, делал ошибки, грешил. Ну, это же целая вселенная! И тут появляется некто, который где-то параллельно жил, которому тот, убиенный, ничего плохого не сделал. И этот некто берет и уничтожает эту вселенную одним нажатием курка, за то, чтобы ему лучше, слаще жилось. По какому праву! И человек ли он теперь! И как он живет с этим. Как дышит, спит, любит женщин.
  Егор. Деньги, дед, деньги. У таких индивидуумов, дед, другая мировозренческая организация. Если б все размышляли как ты, то о рае нам можно было и не мечтать.
  Дед Степан. Но ведь они... эти убийцы, они ж тоже росли, они были детьми, страдали, радовались, они были нормальными. А потом что произошло? И как с такими поступать?
  Егор. Так ты за смертную казнь для таких? Или как?
  Дед Степан. Я за душевную смертную казнь. Убийца должен сам себя покарать, душу наизнанку вывернуть.
  Тихон. Что за наивность, дед? Я понял, ты опять призываешь к покаянию (Возбужденно.) Покаялся, значит, и все - долой прежние преступления, можно снова - до нового покаяния!
  Дед Степан. Да нет же! Это должно быть искренним, глубоким переосмыслениям, убийством самого себя, душа должна, ну, как у змеи, снять старую кожу...
  Тихон. А каково мерило этой самой искренности?! По какой шкале будет она, эта искренность, определяться?! Нет уж, дудки, лишил жизни другого - сам отправляйся в небытие, без всякой возможности к покаянию!
  Егор. Эка вы расходились! Душа, покарать, не покарать. Давайте лучше выпьем и поговорим о нашей жизни, о наших отношениях (Разливает вино.) Я так скажу: нужно просто жить, без всяких мудрствований. Ненавидишь - так ненавидь, любишь - люби, бьют - бейся или беги.
  Тихон. Ну, ты уж, брат, вообще упростил все. Жизнь как букварь. Что-то на тебя не похоже. Кто меня недавно в занудстве упрекал, говорил, что со мной от тоски помереть можно, кто?
  Егор. Не в занудстве - в излишней правильности.
   В дверь стучат.
  Дед Тихон. Да-да!
  
  
   3.
  Входит Стас с чемоданом в руках. Увидев братьев, почему-то слегка замешкался.
  Стас. Вы здесь? Я думал дед один.
  Дед Степан. Что ты как не родной, стучишь. Случилось чего? Заходи так. А что это за походный вариант сервировки?
  Стас. Да вот, решил обновить. А вообще-то я.... я в Москву - на пару дней.
   Пауза.
  Тихон. Утомила провинция?
  Стас. Да нет, сотрудник по работе погостить зовет.
  Дед Степан. Ну а чего не отдохнуть. Привет столице! Давно я не топтал брусчатку Красной площади. (Хлопает руками по коленям.) Знаете что, пока вы все тут, в полном сборе, помогите мне в саду старое дерево ликвидировать.
  Егор. Была б бензопила.
  Дед Степан. Не держим таких пил. Чуть подрубить и валить в три пары рук. Хоть вместе что-нибудь для деда сделаете.
  Егор. А почему в три? Ты что, себя списываешь?
  Дед Степан. А моя пара рук будет управлять падением дерева. Ну, все - пошли, пошли.
  Все уходят в сад. Через некоторое время слышно, как стучат топоры.
  
  В комнату входят Варя и София с коробкой в руках. София удивленно оглядывается.
  Варя. И никто нас не встречает. Вот она, деревенская жизнь нашего деда Степана. А мед у него, мед у него, у!
  Варя берет у Софии коробку, ставит ее на стол.
  София. Наверное, здесь так жили здесь и сто лет назад.
  Варя (немного обиженно). Ну, это слишком преувеличенно. А что быт долго не меняется, то это да. Да и зачем здесь что-то менять: природа, воздух, тишина до клейкости в горле.
   Варя подходит к окну, пристально смотрит в сад.
  Вон они где. Дружно работают. Молодец дед, организовал совместную деятельность братьев. (Иронично.) Коммуна, артель ... (Отходит от окна, блаженно потягивается.) Хорошо здесь, неправда. Тихо, первобытно...
   Входит Тихон. Увидев Варю и Софию, сильно конфузится.
  Тихон. Вы здесь?
  Варя. А что? Не ожидал? А мы вот взяли и приехали. Решила Софии деревенский уклад нашей жизни показать.
  Тихон. Ну и как? Понравилось?
  София. Ничего. Тихо очень. Непривычно как - то.
  Тихон. У нас тишина необычайная, целебная.
  София. А зимой тут как?
  Тихон. Снежно. Но зато у печки, у - хорошо.
  Варя. Ну, печку еще растопить нужно.
  София. А можно в сад?
  Варя. Да, пожалуйста. Ты иди. А мы сейчас ...
   София уходит в сад.
  Тихон. Вы уже как подружки. (Кивает в сторону стола.) А это что за коробка?
  Варя. Подарок Софии нашему дедушке.
  Тихон. И что там?
  Варя. Симпатичный чайный сервис, китайские мотивы.
  Тихон. Ты же знаешь, что дед не любит чайные сервизы. Именно они ему напоминают о скоротечности жизни. Помнишь, сколько у него было великолепных сервизов, но после смерти бабушки он их пораздавал по всем знакомым. Нашу улицу Колхозную впору Сервизной называть. Как он говорил: вот я смотрю на эту фарфоровую гармонию, пью чай, а умру - они также здесь будут равнодушно стоять, как будто ничего не случилось. Бабе Маше на юбилей подарили прекрасный сервиз на шесть персон. Как они им любовались, мечтали всех нас на чай позвать. А она, возьми через две недели, скоропостижно и уйди. А сервиз тот он после видеть не мог - отдал худруку клуба.
  Варя. Все это я знаю, но наша гречанка со странностями Смирновых еще не сталкивалась. Как думаешь, у них что-нибудь получится?
  Тихон. У кого?
  Варя. Ты чего? У Егора с Софией. Это ж она ко мне утром пришла, стала расспрашивать... о Егоре.
  Тихон. Ну и что, пообщались.
  Варя. А чего ты так нервничаешь? О тебе она ничего не расспрашивала, не тешь свое самолюбие.
  Тихон. А чего это она обо мне должна спрашивать?
  Варя. Ну как... по старой студенческой памяти.
  Тихон. По какой такой памяти?
  Варя (раздраженно). Не прикидывайся. Москва, кафешки на Арбате, картина.
  Тихон. Все ясно... неужели, опять наш дедушка ...
   Пауза.
   Ну и что теперь. (Подходит к окну.) Как теперь...
  Варя. Дед тут не причем. Извини, но сокровенные письма нужно прятать в потаенные места.
  Тихон (бьет ладонью себе по лбу). А я - то голову тогда ломал, переживал, куда оно делось. А вообще-то, как-то некрасиво: Варь, ты бы могла сказать, намекнуть, скандал, наконец, устроить - все бы выяснилось. А так - ты, втихоря, вторглась в мою зону личных переживаний, которые были, кстати, до тебя. И ты, молча, наслаждалась моими терзаниями.
  Варя. Ничего подобного. Я просто не стала бросать камень в заводь твоей юношеской влюбленности, чтобы не поднять волны. Вот именно, что все это было до меня. Ты имел право на выбор, на ошибку. А из письма я о тебе узнала много нового, глубинного. Да и не особо ты терзался. Хочешь, чтоб пожалела?
  Тихон. И что ты собираешься делать со своими знаниями обо мне?
  Варя. Да ничего. Покажи мне картину.
  Тихон. Картину? И это все твои пожелания?
  Варя. Пока она в саду, покажи мне ее.
  Тихон. Хорошо.
   Идет к черной двери кладовки.
   Варя нетерпеливо прохаживается по комнате, порывисто подходит к окну.
   Тихон выносит картину.
  Тихон. Как пыльно там. И еще дверь эта...
  Варя. Поднеси ее к окну.
  Тихон подходит к окну, держит картину на вытянутых руках тыльной стороной к зрителю. Варя долго с неподдельным интересом смотрит на картину.
   Варя. Мне кажется, тогда она была тогда какая-то угловатая, немного даже нескладная.
  Тихон. Ты думаешь. (Наигранно сосредоточенно смотрит на картину, кивает.) А ты пожалуй, права.
  Варя. Ты правильно сделал, что убрал ее в каморку, не сжег, а просто убрал. (Пристально смотрит на Тихона.)
  Тихон. Ты чего?
  Варя. А что?
  Тихон. Смотришь так, как будто сейчас решается что-то важное. Да я осознал, я ....
  Варя. Подожди, Тиш, давай... давай возьмем ребенка... из детского дома. Я очень, очень хочу...
  Тихон роняет картину на пол, но не поднимает ее, взлохмачивает волосы у себя на висках.
   Пауза.
  Тихон. Неожиданно все как-то...
  Варя (суетливо). Я все обдумала, я была в том самом детском доме, ну помнишь: мы были в нем три года назад. Ты тогда сказал, что не готов, что нужно время. Мне кажется, мы подошли к такому моменту, когда времени может уже и не быть...
  Тихон. Подожди, я отнесу е обратно. (Поднимает картину с пола, медленно идет с ней к кладовке, как будто что-то обдумывая.)
  Варя подходит к окну. Она вся в нетерпеливом ожидании. Ей что-то кричат из сада.
  Варя. Иду! Иду!
  Оборачивается в сторону ушедшего Тихона, нетерпеливо машет рукой и уходит в сад.
   Тихон выходит с картиной в руках.
  Тихон. Нет, нужно ее отправить подальше, на чердак, на чердак!
   Смотрит в сторону окна.
  Ушла, не дождалась.
   Уходит за левую кулису.
   В саду слышится смех.
  
  
   4.
   В комнату входит Стас. Он возбужден.
  Стас. Наконец-то, отвязался.
   Появляется Тихон с футляром из-под гитары в руках.
  Тихон. Чего один? Где все?
   Стас, словно пораженный чем-то, испуганно смотрит на брата.
  Тихон. Ты чего? Будто привидение увидал. Смотри, (Вытягивает футляр перед собой.) на чердаке нашел, тяжелый, будто и не гитара там, а кирпичи. Странно, музыкантов в нашем роду вроде бы нет. Может этого... Семена Петровича.
   Пытается открыть замки футляра.
  Стас (отчаянно). Не надо!
   Делает рывок, хватает его за руку.
  Тихон. Да чего ты!
   Молча тянут футляр каждый в свою сторону.
  Стас. Отдай! Отдай, дурак!
  Тут футляр раскрывается, и из него с грохотом падает на пол винтовка и оптический прицел.
   Пауза.
   Тихон, словно завороженный, смотрит на винтовку, переводит удивленный спрашивающий взгляд на брата.
  Стас садится на стул, хватается руками за виски.
   Тихон падает на колени на пол, берет винтовку в руки, потом прицел осматривает его.
  Тихон. Стас, это что! (Чуть ли не крича.) Что это, тебя спрашиваю?!
  Стас (смотрит невидящим взглядом на Тихона). Зачем, зачем ты полез на этот чертов чердак? Что делать будем, брат? Как теперь?
  Тихон (в отчаянии). Господи, господи! Бедный дед, он не переживет. Мир рухнул, все развалилось! (Злобно смотрит на Стаса.) Так это ты - убийца! Ты! Как такое может быть, как такое могло случиться? Ты же брат, ты же брат мне. (Закрывает лицо руками.) Брат, брат...
  Стас (ожесточенно). Да, брат, да - в одном махровом полотенце... вместе. Да, я не убил в себе Гитлера, я убил в себе ангела. Убил его, когда... когда стрелял в людей, да стрелял, да убивал! Потому что тогда б убили меня! А я жить хотел, жить! Всего не рассказать... Ты не поймешь. Все началось с армии. Я там снайпером был, отличным снайпером. Сюда могут войти.
  Тихон. Снайпером? Ты же писал, что служил на хоздворе.
  Стас. Так надо было. Это была легенда.
  Тихон. А после: сколько времени - и ты молчал. А как же Сибирь? И это легенда?
  Стас. Сибирь? Я уже как пять лет состою в одной из ОПГ Орехово-Зуево (Задумчиво.) Долгожитель... Как я попал туда, долго рассказывать. А здесь, в нашем городке я должен был выполнить заказ.
  Тихон. Неужели - директор той фирмы, в которой Наташка работает...
  Стас. К сожалению, мне пришлось использовать ее. Это было нелегко.
  Тихон. Боже, мой брат - киллер! Такого не может быть, не должно быть!
   Тихон хватает винтовку и в исступлении бьет ее об пол.
  Не должно быть, не должно быть!
  Стас. Прошу тебя, тише, они могут войти.
  Тихон. И что - теперь ты должен, ты должен и меня ликвидировать! В твоей работе братские узы не в счет. На - бери, ликвидируй, брат. (Медленно поднимает винтовку, подходит к Стасу, сует ему винтовку.) Вот, вот ваш инструмент, Смирнов Станислав Сергеевич. Бери! Уничтожай свидетеля! Махровое полотенце... Я, когда смотрел на этих трех оленей, то представлял, что у меня будут такие же братья.
  Стас. Ты помнишь то полотенце?
  Тихон. Легендарное полотенце бабы Маши... Скажи, приезд Софии - твоих рук дело?
   Пристально смотрит на Стаса.
  Тихон. Ничего не говори... (Спокойно.) Но, с другой стороны, желая пошутить надо мной - ты осчастливил нашего Егора, дал ему надежду. Пусть у них все получится ...
   Пауза.
  (холодно). Уходи, сюда действительно могут войти. Всем нашим я скажу, что ты срочно уехал - авария на буровой. А потом (Пауза.) потом нам пусть придет скорбное письмо из Сибири, что ты, что ты без вести пропал ... в тайге. Тайга она большая. Если выполнишь все это - никто ничего не узнает. Только так ...
  Стас (в порыве тянется к Тихону). Брат...
  Тихон. Не надо! Уходи! (Кричит.) Уходи из нашей жизни, навсегда уходи!
   Егор с муками на лице уходит.
   Тихон медленно подходит к валяющейся винтовке.
  А это - в самый глубокий омут...
  Укладывает винтовку и прицел в футляр. Подходит к окну, смотрит в сад.
  Тихон. Идут. Наивные, они еще ничего не знают. И не узнают, нельзя им это знать. А если бы не эта картина, не узнал бы и я... не узнал. (Пауза.) А ребенка мы все-таки возьмем, возьмем...
   Играет "Аве, Мария!"
   Занавес закрывается.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"