На сорок первой замполиты надолго не задерживались. Как-то не климатило им на этой подлодке. Вроде и командир мировой, и экипаж подобрался что надо, а, поди ж ты, сколько не назначали политработников - все куда-то через время исчезали. Кто по приказу сверху, а кто и сам сбегал. По разным причинам. И хотя суммированное отношение к комиссарскому племени на флоте очень четко выражалось едкой поговоркой Рот закрыл - рабочее место убрано, без заместителя по политчасти подводный корабль полностью укомплектованным считаться не мог. А какая же это боевая единица, коли в ней недокомплект? Вот и слал политотдел четвертой эскадры своих чудо-говорунов на Б-41, да только все без толку. В конце концов, не то от безысходности, не то с тайным умыслом, туда назначили капитана третьего ранга Феликса Железнова, по прозвищу Железный Феликс (а как же еще?). На лодках Феликс отродясь не служил; но в клубе эскадры, куда попал сразу после выпуска из училища, он так в свое время закрутил гайки, что военно-морские Музы, Талии и Мельпомены сверхсрочной службы бегали жаловаться на него косяками по десять раз на дню. Правда, безрезультатно - пьянство и многочисленные адюльтеры среди клубных Железнов искоренил (для Полярного, где базировалась эскадра, это походило на нечто из области ненаучной фантастики), и начальство в нем души не чаяло. Во всяком случае, его, отдаленно похожая на актера Меньшикова, физиономия с Доски Почета, простите, не слезала.

Как бы то ни было, а в начале мая Железный Феликс принял дела на сорок первой и, перечитав секретную инструкцию Военного Совета флота, взялся за службу. Да так ретиво, что с ходу наделал ошибок, учиться на которых, увы, не пожелал. Надо бы ему тогда Мелвилла читать, или Конецкого, или уж на худой конец Джека Лондона, а то...

Первый день службы в новой должности Железнов отметил грандиозной ссорой со старшим помощником - непосредственно в центральном посту, куда старпом, носитель говорящей фамилии Колун, прибыл после обеда в самом, что ни на есть рабочем состоянии. Рабочим же оно для Колуна, пшеничноусого и румянощекого детины под метр восемьдесят, становилось после приема, как минимум, ста пятидесяти грамм шила (корабельного спирта), с последующей лакировкой холодным сухим из провизионки. Причем визуально наличие алкоголя в старпомовом организме не обнаруживалось никак, а если что и выдавало, так это мощный выхлоп свежаком. Но запах, сам по себе, как известно, служить не мешает, ибо является продуктом побочным. Так считал сам капитан-лейтенант Колун, так считали все без исключения его подчиненные, и даже - отдельные его начальники. Собственно говоря, в отношении старшего помощника Б-41, так оно и было на самом деле. Пить можно до, можно после, можно даже во время; главное не пить вместо.

Железный Феликс этих тонкостей не знал, а потому, глотнув воздуха, на половину состоящего из Колуновского амбре, принялся бороться с пьянством, не отходя от кассы. Здраво рассудив, что вздрючить Колуна по полной программе ему вряд ли удастся, новоиспеченный замполит решил начать помягче - с замечания, каковое и изрек при полном обалдении остальных военнослужащих. Стоял он при этом аккурат под нижним рубочным люком (что не только категорически запрещено, поскольку небезопасно, но и, с точки зрения нормального подводника, попросту невежественно), видимо полагая, что слово сказанное именно с этого места принесет желаемые плоды.

Плоды себя ждать не заставили, - сверху донеслись звуки невнятной возни, потом кто-то вскрикнул и, прервав воспитателя на полуслове, ему же на голову обильно посыпались твердокаменные матросские ботинки-прогары. Посыпались больно. Больно и обидно. Тем более, что все находящиеся в центральном посту вдруг весело засмеялись, будто в жизни не видели ничего забавнее политработника, побитого валящимися сверху башмаками.

Разумеется, старший помощник к прогаропадению никакого отношения не имел, - автором безобразия был мичман-баталер, а точнее, не вовремя порвавшийся мешок; но именно Колун с этого момента считался для Феликса врагом ? 1. Наверное, потому, что в глазах гогочущего старпома ясно читалось: Так будет с каждым, кто посмеет тявкать на меня.

На следующий день, морально подготовленный к длительной, но победоносной борьбе, Железнов демонстративно втянул ноздрями воздух в непосредственной близости от светлых усов капитан-лейтенанта; и сделал в вахтенном журнале беспрецедентную запись: 7 мая. 8.00. Старший помощник прибыл на подводную лодку пьяным. В течение следующих десяти дней такая запись появлялась регулярно, один раз в сутки - если не с утра, так после обеда, если не после обеда, то вечером уж обязательно. Все зависело исключительно от времени встречи высоких, никак не договорящихся сторон.

Согласие есть продукт при полном непротивлении...

Ровно на десятый день лопнуло терпение командира (старпом все это время поплевывал на замовские инсинуации, с завидным спокойствием и стабильностью, которая, как известно, есть признак мастерства); лопнуло с треском и оргвыводами. В общем, когда отполыхали сильными выражениями две беседы в командирской каюте, история пошла по тому пути, с которого свернуть уже не могла. И вот почему. Выйдя от непосредственного начальника, старший помощник любовно пригладил усы, мельком глянул на штудирующего Правила ведения вахтенного журнала политрука, и вывел в измученном распрями документе: Замполит прибыл на подводную лодку трезвым. Запись надо было понимать в том смысле, что до этого Железнов ежедневно заявлялся на службу в дугаря. Этого Железный Феликс - Искоренитель Пьянства В Клубе - простить не мог. Он задумал месть и жил ожиданием случая.

И случай пришел.

Где-то в середине июня, повинуясь штабному приказу, Б-41 плавно оторвалась от причала, пересекла Екатерининскую гавань, повизжала сиреной, и, моргнув на прощанье посту НИС, отправилась на неделю в полигон - не то с авиацией работать, не то чьи-то стрельбы обеспечивать. Погода для Баренцева моря стояла отменная - солнце, чистое небо и прямо-таки крымская теплынь, - но замполита с непривычки укачало, и он позорно пропускал приемы пищи, питаясь слегка присоленными ржаными сухарями из большой жестяной банки.

Дня через три, когда зама перестало травить по всем углам, а цвет лица поменялся с нежно-салатового на общегражданский, он, обозначив завтрак стаканом крепкого сладкого чая, выбрался, наконец, на мостик. Решил совместить приятное, так сказать, с полезным - свежий морской воздух с проверкой вахты.

Конечно, размышлял он, карабкаясь по трапу, в вопросах кораблевождения я пока слаб, но даже простая беседа с вахтенным офицером или, например, сигнальщиком, способна показать, что замполит находится на своем идеологическом посту, и никакое нарушение не укроется от его зорких глаз, и ...

Беседовать наверху оказалось не с кем, - мостик оказался пуст, как кошелек накануне получки. Ни вахтенного офицера, ни сигнальщика. Только немного ниже, в ограждении рубки, задумчиво ковырял в носу рулевой.

В центральный Железнов слетел одним махом, внутри шевелилось странное смешанное чувство, которое случается у человека, спасающего от пожара сарай недруга-соседа, путем залива огня дерьмом. Радость пополам с жалостью и еще чем-то едва определимым, приторно-гаденьким.

К известию о ЧП (Феликс старался, как мог, - говорил взволнованным, чуть звенящим голосом; часто употребляя словосочетания развал службы, неполное служебное соответствие, вред алкоголя и слово трибунал) старпом отнесся, мягко говоря, индифферентно. Он спокойно хмыкнул в усы, сделал приглашающий жест и полез наверх, перебирая перекладины трапа огромными ладонями.

На мостике наблюдался полный ажур, - вахтенный офицер колдовал над пеленгатором, мичман-сигнальщик обозревал в бинокль акваторию - и от вида этого ажура с языка замполита сорвались выражения, передавать которые не стоит, несмотря даже на некоторые веяния в современной отечественной литературе. Но если попробовать перевести, то получится нечто вроде: И где ж вы были, сукины дети?. Видимо вахтенный офицер так все и понял, в ответ он церемонно обвел рукой горизонт, одновременно высказываясь в том духе, что мы-то, мол, здесь были, куда мы с мостика на фиг денемся; а вот вы, товарищ капитан третьего ранга, откуда сорвались? Ась?

На том разговор и закончился.

Пометавшись с четверть часа по каюте, замполит не выдержал, и снова рванул наверх. Там было пусто! Только синее небо, под ним неясной национальности сухогруз по левому борту и рулевой с пальцем в носу. Сумасшествие бродило где-то рядом.

Сходить с ума в одиночку - занятие скучное: пришлось идти к командиру. Кэп не стал сердиться и вредничать; вдвоем они вытащили из штурманской рубки Колуна и ввалились на мостик трехглавым Змей Горынычем. Две крайние головы между собой не общались, и только попыхивали друг в друга (скорее уж, недруг в недруга) коротким пламенем, боясь зацепить центральную - главную.

Мостик являл собой образец безупречного служения Родине на море: вахтенный офицер, раскачиваясь от усердия всем корпусом, брал секстаном солнышко, сигнальщик делал записи измерений, сухогруз серым дефисом маячил почти по корме, неспешно сливаясь с горизонтом.

Центральная голова змея оторвалась от туловища, внимательно осмотрела своих заместителей и поскакала в логово, источая яд на ходу. Следом, уверенно ступая, ушел старший помощник. Железнов с минуту слушал неразборчивую перебранку, доносящуюся снизу, потом неслышной тенью просочился в каюту и неожиданно для самого себя выпил спирта.

Ректификат шершаво ухватил за горло, скрябанул по пищеводу, и рванул в кровь из горящего желудка, держа курс на глупую голову. Ту самую, что ногам покою не дает.

На мостике он появился еще только раз, с тем же неутешительным результатом, и до полигона уже из каюты не выходил - запил от огорчения и злобы.

Впрочем, назвать это полноценным запоем понимающий человек не решился бы, так, локальный запойчик, - очень скоро замполита стало выворачивать зеленой тягучей жижей, и выпивку пришлось бросить. Облегчения спирт не принес, пожалуй, наоборот: во-первых, командир поглядывал уже с откровенной злостью; а во-вторых, опохмеляясь как-то у механика, Феликс со стыдом узнал, каким фертом его надули. Все оказалось проще простого. Те два умника (вахтенцер и сигнальщик), принайтовили себя заранее на мосту по штормовому шкертами, и по сигналу из центрального - шмыг за борт, да на фонарях ходовых огней приседали. Потом обратным ходом назад. Так и прыгали всю вахту, пока замполит с ума сходил. И чувствовалась во всем этом могучая старпомова рука.

Пока Железнов постигал хитросплетения военно-морского коварства, сорок первая отработала в полигоне и направилась в базу. Зам решил искать другого случая. Впрочем, не исключено, что это случай искал его - кто знает. Но история вышла еще та.

Как правило, на подлодках второго ранга обязанности писаря исполняет секретчик, он же матрос срочной службы, непосредственно подчиненный старшему помощнику командира ПЛ. Ходит такой писарь-секретчик хвостом за старпомом (обычно с папкой приказов), и ничего тяжелее пишущей машинки за службу не поднимает; но поскольку в его руках и увольнительные записки, и списки на культпоходы, и прочие интересные вещи, то личный состав старается относиться к белоручке уважительно и даже прозвище (опять же, как правило) дает соответствующее - Старпом. Подхалимаж в известной степени, хотя и вынужденный.

На Б-41 все так и было. В смысле: были старпом и Старпом. У первого имелись погоны капитан-лейтенанта и куча забот, а у второго - близость ДМБ, офицерские тапки в круглую дырочку и друг Вася из трюмных машинистов.

Вася этот Старпома, конечно же, по дружески любил, но спуску не давал: проходит, к примеру, Старпом (чистенький, наглаженный - не матрос-подводник, а штабная крыса), через центральный пост наверх, а там Вася на вахте - Старпома масляной рукой за ухо хвать! - не задавайся.

Но как-то раз, на переходе в базу, Вася спросонок слегка промахнулся, и Старпом ускользнул на мостик не замаранным; а буквально перед ним, пока трюмный дрых на вахте, туда же поднялся замполит - морского воздуха хлебнуть через сигарету. Постояли они, покурили: телосложением похожи, робы черные с одного склада, и тапочки, как вы помните, на Старпоме офицерские, с круглыми дырками. Если снизу смотреть, то близнецы-братья. А пока они курили наверху, трюмный Вася внизу занял возле нижнего рубочного люка удобную позицию - Старпома-писаря ловить.

Замполит на свою беду накурился первым. Глянул на мостик (не без волнения), выбросил бычок в набежавшую волну и - вниз не торопясь. А внизу Вася изготовился - ползет родимый в офицерских тапочках! - и как только замовская корма (близнецы ж, братья!) из рубочного люка показалась, он ползущего за причинное место ка-а-ак хватанул. Крепко!

Зам, который от экипажа ждал чего угодно, но точно не этого, заорал в люке дурным голосом. Вася сжал кулак. Замполит заорал громче - Вася сжал крепче. Громче - крепче, громче - крепче, громче - крепче. Так и соревновались: политработник в люке орет, а Вася в центральном знай, замовское хозяйство в кулаке разминает. Закончилось соревнование, только когда Вася устал; а здоровья у трюмного хватало.

Железнов в центральный пост не спустился, а рухнул. В прямом смысле слова - без помощи конечностей; руками-то он за обиженное место держался, а ноги от боли в такой крендель завернуло, что он толком и стоять не мог. Только раскачивался и воздух глотал, в легкие его запихивал, что бы Васю отматерить. А Васю и материть уже не надо: он, когда понял, кого за причиндалы ухватил - сделался какого-то странного цвета, заревел от испуга; а потом и ляпнул: Извините, товарищ капитан третьего ранга, я думал это Старпом. Зам воздух перестал глотать, в глазах мысль появилась. Он ее подумал-подумал и бегом в каюту. Это ведь только на бумаге есть разница между Старпомом и старпомом, а так - нет; в том смысле, что кавычки не произносятся.

Ночь у работника идеологического фронта прошла беспокойно, - он месть готовил: представлял, как разложившегося старпома на чистую воду выводить будет; даже наброски к речи на суде офицерской чести сделал. Так глаз и не сомкнул. А утром к завтраку появился в кают-компании наполовину загадочный, наполовину официальный. К тому времени о случившемся знал весь экипаж, от первогодков до командира; а потому Феликса в кают-компании ждали с нетерпением. И он пришел: лицо бледное, в глазах тревога за судьбу корабля, брови - домиком. И сразу к делу: мол, непорядок у нас на корабле, такой непорядок, что и сказать стыдно, но делать что-то надо, ведь это такая зараза, что если ее не искоренить...

В ответ тишина - командир молчит, и офицеры молчат. Молчат и жуют. Жуют и молчат. И смех вовнутрь бутербродами запихивают. Замполит уже собрался удивиться такому повальному молчанию, но тут командир взял себя в руки. А что же за непорядок, спрашивает? Железнов чуть стушевался: да вот старпома матросы за всякие места хватают. А за какие места, настаивает кэп дрожащим голосом? За детородные!

И тут грянуло. Больше держаться никто не мог. Хохотали так, что тараканы с подволока на стол падали и в испуге между стаканами метались; вестовой сдуру ошпарил ногу кипятком; а у акустиков зашкалила аппаратура. В общем, поржали.

Все кроме замполита. С ним сделалось дурно.

Вот такая история. Кое-кто может подумать, что Феликс, после всего этого, с сорок первой сбежал. Ничуть не бывало. Он на ней еще несколько лет служил, пока в академию не ушел. А вот Колун действительно с экипажем распрощался. Через месяц после памятного выхода усатого каплея назначили командиром на соседнюю лодку. Говорят, начальник политотдела его туда сильно сватал.

С чего бы это?

Андрей Педь

8-910-462-30-76

583-52-23