В понедельник утром, выбрав самое неудачное время для визита, ко мне в отдел репортажей ввалился ответственный секретарь нашей газеты Валера Зудин.

- Скажи пожалуйста... - он отхлебнул кофе из своей дурацкой кружки в виде внушительной задницы. В том месте, где сосуда касались губы пьющего красовалась надпись на английском языке Kiss my ass!. - ... ты настоящий журналист или так, погулять вышел?

К тому моменту я проработал в газете пару месяцев. Слишком много для да и слишком мало для нет. Я решил промолчать. Но чтобы не оставлять вопрос начальства совсем без ответа приосанился и хмыкнул.

Ответсек хищно пошевелил рыжими усами и довольно кивнул.

- Тут вот какое дело, у меня образовалась огромная дырень...

Я испугано посмотрел на Валерины джинсы.

- ... на четвертой полосе, - уточнил он и я успокоился. - Срочно нужен гороскоп.

- Гороскоп? - я пожал плечами. Ответственный секретарь в известном смысле для меня начальство, но всему есть предел. - Где я его возьму? Это ж нужно искать специалиста...

- Да какого еще специалиста?

- Астролога.

- Астролога? Напиши сам.

- Сам? Но как?

Валера тяжело вздохнул, пососал свой указательный палец и поднял его кверху.

- Вот так!

Я возмущенно встал.

- Нет, я так не могу.

Валера опять тяжело вздохнул. Он часто так вот вздыхал и все вокруг знали почему. Валера был многоженец. У него имелось три семьи. При этом каждая из неофициальных жен знала только о наличии официальной, а официальная вообще ни о чем не догадывалась. В каждой семье имелись дети, и как Зудин управлялся со всем этим хозяйством - оставалось загадкой. Но его утробные вздохи относились обществом именно на этот счет.

В ответ на вопрос А на хрена тебе все это надо? Валера радостно начинал пороть чушь о следе в истории, из чего становилось понятно, что он и сам не знает ответа.

Что интересно, тяжкими вздохами Зудин лишь усугублял свое положение, поскольку, жалея его, редакционные дамы стремились Валеру приголубить, тем самым создавая опасность возрастания числа неофициальных жен.

Мне же регулярно хотелось угостить его коньяком, но Валера не пил. Однажды он рассказал мне леденящую душу историю, в результате которой стал трезвенником.

Дело было в районе Колымы, где молодой Зудин трудился корреспондентом в небольшой газете. Работая над очерком он оказался в тундре в компании с местным жителем - представителем, так сказать, народов Крайнего Севера. Там же обреталась сестра представителя - чрезвычайно грязная аборигенка ужасного вида. Рядом паслось оленье стадо.

Вечером, когда туземцам надоело гонять животных по сопкам, а Валере - без конца щелкать фотоаппаратом, все уселись ужинать. Желая потрафить хозяевам, Зудин достал из портфеля плоскую трехсотграммовую бутылочку коньяку и предложил выпить за братство народов. Хозяева согласились и в качестве ответного демарша вынесли с холода ящик водки. Дальнейшее Валера помнил смутно. Точнее - не помнил вовсе.

Утром он обнаружил, что у него в клочья разорван большой палец руки, а все вокруг, включая лицо, покрыто запекшейся кровью. Рядом не было никого. Сначала Зудин подумал, что спьяну съел аборигенов - водки-то было много, мог и закусить. Потом сообразил, что столько мяса ему одному не одолеть и решил, что они с оленеводом сожрали сестру и теперь подельщик помчался в милицию, чтобы самому получить поменьше.

Обстановку прояснил объявившийся хозяин. Действительность, как водится, оказалась гораздо ужаснее предположений. Накануне, развивая тему братства всех народов на Земле, упившийся Валера предложил нацмену побрататься, что называется, в натуре. Оленевод, который был не многим трезвее, с восторгом согласился и вспомнил старинный северный обычай, согласно которому желающие побрататься смешивали кровь из больших пальцев левых рук. При этом рана на пальце делалась зубами - взаимно. Как журналист кусал оленевода за палец неизвестно, но озверевший от глубоких чувств оленевод разодрал своими мелкими зубами Валерину конечность в розочку, вдрызг. Видимо сработали первобытные инстинкты.

Но это пустяки, однако, сказал хозяин, зато теперь мы настоящие родственники. Валера с сомнением посмотрел на изуродованный палец. Нет-нет, замахал руками новоявленный брат. Это все ерунда. А вот то, что ты переспал с моей сестрой - совсем не ерунда, однако; и ты обязан на ней жениться. Так что мы настоящие родственники.

Такого откровения Валерин желудок не выдержал. Его вырвало.

Продолжение кошмара случилось уже в редакции, куда широколицый братец приехал разузнать, что бывает за изнасилование и как Зудин собирается материально поддерживать родственников своей жены.

В тот же день Валера убыл в среднюю полосу России. Искать его почему-то не стали.

Я вспомнил эту историю, посмотрел на ответсека и ласково сказал:

- Ладно, будет тебе гороскоп.

Моя доброта когда-нибудь меня погубит.

Сначала проблема решалась на удивление легко. Я прогулялся на соседнюю улицу, приобрел в киоске омерзительный образчик желтой прессы и добросовестно передрал оттуда гороскоп, заменив условно-нецензурные выражения на обычные. Издание попалось с загробным душком и гороскоп вышел несколько мрачноватым.

- Ничего, - сказал я, - зато похоже на правду жизни. Времена-то нынче ...

Потом немного подумал и переписал все, что касалось моего собственного знака. Получилось веселенькое пятно ничем не обоснованного оптимизма на черном фоне полнейшей безнадеги.

- Бывает и такое, - начал было я и замолчал. В дверь вплыла Нателлла Кузьминична Лукьянова.

- Гороскоп пишешь? - спросила она пытаясь кокетничать коротким толстым туловищем. - А дай посмотреть?

Если когда-нибудь Создатель вдруг решит одарить меня талантом рисовальщика, первое что я напишу, будет картина Плоды перестройки. Я еще не решил, что там будет изображено, но твердо знаю - центр полотна займет обширная Нателлина физиономия.

То что она - плод, у меня лично сомнения не вызывает. Иначе не вынырнула бы на гребне мутной волны (простите за избитую фразу) секретарша с незаконченным средним из машеписек в заместители главного редактора по рекламе. На горле, интригах и полном отсутствии интеллигентских комплексов. Как-то раз всю редакцию на уши поставила, - вопила как пароходная сирена, металась по коридору со свежим номером в пухлой ручке: позор! Все погибло! Как людям в глаза смотреть?! Кое-как разобрались, в чем дело. Оказалось, - увидела на первой полосе заголовок Нашего полку прибыло и решила, что журналисты с корректорами предлог прошляпили. Какой предлог и где его поставить надо было, сама не знала, но как шумела! И ведь не успокоилась, пока кто-то сборник крылатых фраз под нос не сунул. Потом все долго смеялись. Хотя, что тут смешного?

Однажды помниться всей редакцией поехали за город на пикник. После третьего стакана оглушительно шурша купальником ко мне подобралась Нателла.

- Довлатова любишь? - кивнула она на книжку у меня в руках.

- Мне нравится, как он пишет, - состорожничал я.

- Ну-у-у-у-у, - капризно протянула Кузьминична, - а почитай что-нибудь... Какой-нибудь любимый абзац, м-м-м-м?

Она была в поддатье и явно заигрывала, причем делала это препротивно.

- Любимый? - я полистал книгу. - Ну вот, пожалуй: В любой газетной редакции есть человек, который не хочет, не может и не должен писать. И не пишет годами. Все к этому привыкли и не удивляются.

Нателла обиделась и примкнула к редакционным дамам, увлеченно обгладывающим чьи-то кости. Цитата была как раз про нее. Заведуя большим и важным редакционным подразделением, писать Кузьминична не могла. Да и не хотела. Деятельность ее сводилась к приему денег от рекламодателей, которые, надо сказать, и так бы шли в районную газету, хоть посади на место Нателлы макаку. Собственно, само по себе выбивание денег в наше время вещь для коллектива полезная. Если бы не одно но - Нателла упорно считала себя журналистом, вызывая зубовный скрежет литсотрудников. Она так и говорила: Мы, журналисты, работаем для народа.... Или: Я, как журналист, заявляю вам...

Несколько месяцев после пикника Кузьминична игнорировала меня и вот - пришла.

- Держи, - я протянул Лукьяновой отпечатанные листки. Дверь за ней закрылась.

Через несколько минут она возникла вновь. Лицо заведующей рекламного отдела было ужасно.

- Ты что это? А? Как ты мог? После всего что было?

Я хотел, было возразить, что ничего, мол, у нас с тобой не было, но сперва заглянул в собственный текст. Напротив Нателлиного знака моими стараниями значилось: К концу недели ждите больших финансовых потерь. Из вашего кошелька исчезнет крупная сумма. Тут до меня дошло, что она имела в виду.

Пару месяцев назад Нателлу ограбили. Горе ее было неподдельным. Сначала даже захотелось Кузьминичну пожалеть.

Неведомый лиходей сработал ювелирно. Кошелек исчез из сумочки, висящей на кресле за квадратной Нателлиной спиной. А зад свой Лукьянова вынимала из кресла крайне редко. Все это здорово напоминало мистификацию.

Милицейский лейтенант, забредший ко мне на перекур ясности не внес. С версиями у него было не густо. Зато я узнал о содержимом кошелька. Там лежала сумма, равная нашей с ним совокупной зарплате за год. Мы невесело помолчали. Каждый о своем. Я например о коварстве денежных знаков - в моих карманах они уменьшаются, в Нателлиных, судя по всему, размножаются.

За стенкой в редакционном коридоре убивалась ограбленная: Последние! Последние деньги! На хлеб... На молоко детям!.

Жалеть Лукьянову расхотелось. Тем более, что ее единственный сынуля работал у нас же в техническом отделе и по моим сведениям молоку предпочитал коньяк.

- Извини, - сказал я, - но не стоит так доверять гороскопам, особенно из нашей газеты.

- Исправь! Еще одного раза я не выдержу, - взрыднула Нателла и понеслась по коридору гулко топоча короткими толстыми ножками.

Почти сразу в отделе появился Зудин.

- Ну и че? - он был без кружки-задницы, но с большим пакетом сушек. - Написал? Дай заценю...

Он быстро пробежал глазами.

- Ну вот, а ты говорил - к специалисту... Ты спятил!

Валера вздохнул и покрутил пальцем у виска. Его челюсти крушили сушки с угрожающим хрустом.

Я с тоской посмотрел на ответсека.

- Что там еще?

- Он еще спрашивает! Отношения с близкими вам людьми, особенно женщинами, скорее всего будут натянутыми. Ждите необоснованных претензий и незапланированных трат. Как ты представляешь себе натянутые отношения со всеми близкими мне женщинами?

- Валера, - я засунул в рот палец, пососал его и ткнул в потолок. - ты же знаешь, как писалась эта муть... Чего ж ты нервничаешь? Это фикция, Валера!

Валера был непрошибаем.

- Да знаешь ли ты каковы близкие мне женщины в период, когда у нас натянутые отношения? Это не женщины, это бенгальские тигры, грызущие мою нежную плоть, это дочери Дракулы сосущие мою сладкую кровь, это изверги истончающие мою неуравновешенную нервную систему, наконец это...

Я понял, что его надо остановить.

- Погоди! Дай мне подумать.

- Вот! Подумай! Хорошо подумай, и ради Бога, учти мои пожелания.

В дверях он обернулся.

- И Нателлины тоже.

Я взял лист бумаги и принялся коротко излагать пожелания ответсека и заведующей рекламным отделом. Когда я поставил точку - в дверь постучали...

Короче говоря, за следующие полчаса у меня побывала практически вся редакция. Лист с пожеланиями вырос до размеров гроссбуха, а я подобрался к опасной черте, отделяющей тихих сумасшедших от буйных. И я бы обязательно сбрендил, если бы не природная смекалка.

- Счастье мое, - промурлыкал я в телефонную трубку, - не сочти за труд, пригласи ко мне литсотрудников... и вообще всех кто есть в редакции... А, сокровище?

- Я вам не счастье и не сокровище, - огрызнулась трубка. Я довольно улыбнулся - наша секретарша Тонечка и в гневе была прекрасна.

- А вот это вопрос времени... Так пригласишь?

Трубка сердито грохнула по рычагам, но через минуту собратья по печатному слову стояли передо мной.

- Друзья мои, - ласково начал я.

Друзья засопели и принялись посверкивать глазами.

- Сотоварищи!

Сопение переросло в ропот.

- Братья!

Они оскалились и сомкнули ряды. Надо было переходить к делу, тянуть дальше становилось опасным.

- Вот вам гороскоп, - замурлыкал я голосом киношного проповедника времен покорения Дикого Запада, - возьмите его и перепишите так, как вам нужно. И пусть все будут довольны.

Они схватили рукопись довольно урча, и помчались вон, переругиваясь на ходу.

- И сюда не возвращайтесь, - заорал я вслед, - несите сразу Зудину, он подпишет в набор.

Гороскоп появился, как и планировалось, на четвертой полосе, прикрывая своим существованием Валерину дырень, и, если верить написанному, обещал одиннадцати созвездиям счастье, благополучие и рай на земле.

И только один знак был окутан полнейшей безнадегой. Мой.