I 
Четыре дня после. 
Люди стоят, 
стоят под землей на Лубянке. 

Молча стоят, 
грустно стоят, 
почти не меняя позы. 
Милиции очень много, 
свет не особо яркий. 
Цветы - гвоздики и розы. 
Время - три часа дня. 

Люди вокруг меня 
шепчутся: "Боже, помилуй". 

Время мое идет, 
а для кого-то - застыло. 

Я вижу этих кого-то: 
они просто смотрят вперед - 
лица уже без тел, 
в глазах невозможен страх. 
Их лица стоят на цветах, 
опершись углами на стены. 

Опершись углами на что-то, 
что оказалось тверже, 
что оказалось способней 
продолжить 
существованье - 
лучше костей и кожи, 
вечера в теплой ванне, 
вздохов и расставаний. 
Лучше любви и воли. 
Страшный вопрос: "Доколе?" 

II 
Женщина на коленях 
к груди прижимает чье-то 
слишком цветное фото 
(может быть чей-то портрет). 
Для нее собравшихся нет - 
скрылись за поворотом, 
исчезли навек за дверью 
все остальные люди. 
Она уже вряд ли будет 
видеть привычный свет. 

Она что-то тихо шепчет, 
фото не отрывая, 
от полной глухих рыданий, 
боли, страданий 
груди. 
Что у нее впереди? - 
только цветы и свечи, 
стена и пустые года, 
а за стеной - поезда 
несутся опять туда, 
где будет уютный вечер. 
Просто уютный вечер, 
исчезнувший навсегда. 

Женщина шепчет: "Не верю". 
Женщина шепчет: "Люблю". 
Страшно смотреть, но смотрю, 
пытаясь представить потерю, 
пытаясь понять - как много 
лет между строк некролога 
стянуто страшным узлом. 
Кому-то не повезло... 
Кто-то раздавлен злом 
или отмечен Богом. 

Женщина поднялась 
и подошла к цветам. 
Оставила фото там, 
где были ее колени. 
В толпе пронеслось удивленье. 
Кто мог представить это? 
Как мы понять могли? 
На фото была планета. 
Всего лишь - наша планета. 
Тело ее Земли.