Синекура тосковал по Свалке, больше всего по ее голосу, который и теперь, но лишь умирающим эхом звучал в его крови.
Когда закончилось время привычного похода, а возвращаться было уже не нужно, Синекура узнал, что значит жить, не желая этого... Он оглох! Глаза лезли из орбит, а сердце дико плясало, сорвавшись с ритма... Он сделался беспомощен и только лежал, в страхе заблудиться, в страхе упасть. Собственное дыхание казалось ему неправдоподобно громким, разносящимся далеко вокруг, способным двигать камни. Снежинки падали с грохотом, ветер издавал ужасные, ни с чем не сравнимые звуки. Но ему все же становилось лучше, он придумал нечто, что назвал "шумовая веревка". С ее помощью Синекура смог выдержать "первые", самые жестокие дни вне Свалки. Он пел ее голосом. А потом "шумовая веревка" просто исчезла сама собой.
Кое-как пересидев зиму в крохотном, наспех построенном шалаше, он отправился дальше, в поисках такого места, где смог бы остаться.
Синекура был потрясен тем, что увидел. Полчищами стояли деревья, рассыпая по земле драгоценный хворост, деревья, о которых он ничего не знал. Голова шла кругом от неведомых ароматов. Оказывается, существует запах влажных листьев, и смола, капельками сгустившаяся на кончиках ветвей, пахнет смолой - сладко и сильно. Ослепительный зеленый горит под ногами острыми стрелками. А там, в прошлом, сизое и больное все пропиталось гарью и ядом, гарью и ядом... Значит то, к чему привык, бывает ненастоящим. Вот какое оно! Дерево! Стоит узнать правду и больше уже ничего не понадобится. Человека можно обмануть, но только тогда, когда он сам этого хочет. Теперь ему понятна собственная злость - это все оттого, что его обманули, а он знал это, но не мог доказать. Какая страшная, какая пустая громоздилась за его плечами жизнь! Внезапно ослабев, Синекура привалился к шелковистому молоденькому стволу - из открытых глаз падали слезы...
Он сложил небывалый костер. Он выстирал одежду в ручье, сбрил бороду и волосы, кишащие вшами, и стоял нагой, впитывая жар, о котором столько мечтал. Казалось, его тело никогда не сможет насытиться теплом!
Синекура ждал, когда перед ним откроется море. Он стойко переносил голод, зная, что море даст ему возможность восполнить потраченные силы. В весеннем, едва пробудившемся лесу почти не находилось пищи, пригодной для человека. Зубы у него совсем расшатались, и зрение ухудшилось, но, вопреки здравому смыслу, Синекура был счастлив. Если бы он мог взглянуть сейчас на свое лицо, он бы подумал, что перед ним сумасшедший. Глаза у него сделались совершенно круглыми и ярко, бессмысленно сияли, а брови высоко поднялись. Шея и запястья казались равной толщины. А когда он смотрел на свою руку, ему мерещилось, что пальцев на ней больше, чем всегда было. Эта путаница с пальцами делала его неловким в самых простых делах. Один раз он не смог развести огня и проснулся больным. Целый день пролежал в лихорадке, но с ясным, до прозрачности, взглядом. Мысль о смерти ни разу не навещала его - доселе не изведанная благость проникла в его мозг и преобразила в нем каждую клетку. Он двигался вперед не сомневаясь и не страдая - к морю!
Синекура понимал, что виной всему его слабость, что, возможно, он делает круги и теряет время, но упорство и воля только возрастали, а уверенность в достижении цели вовсе была непоколебима.
Он увидел собаку! Отощавшая, с острыми, настороженно поднятыми ушами и с острой же мордой, она (это была сука) казалась меньше и моложе, чем была на самом деле. Белая шерсть, короткая на загривке и вдоль хребта, свисала по бокам и с хвоста грязными прядями. Она стояла в двух шагах от Синекуры, который лежал на земле, приходя в себя после очередного обморока. Ее пасть была закрыта, а взгляд черных, задумчивых глаз устремлен поверх лежащего. Синекура с восхищением рассматривал ее, особенно его взволновал взгляд - как будто к нему на помощь явился некто близкий, с понимающим сердцем, тот, кто знает о нем всю правду. Он протянул дрожащую руку, и собака спокойно взглянула на него. Она не приблизилась и вскоре ушла.
Теперь, когда Синекура узнал о ее существовании, он стал внимательнее и заметил светлое пятно, маячившее за деревьями. Это обрадовало его. Когда он поселится у моря, она обязательно придет к нему, и они всю жизнь будут вместе.
Нужно идти, нужно идти - вперед!
Восхитительно жирные, тающие во рту кусочки рыбы - чуть придави языком и готово! - без костей, заботливо нарезанные... Синекура лежит на спине, который уж день блаженствуя в неподвижности. Под ним удобное, в меру жесткое ложе, он укрыт меховым одеялом, и все старается сказать что-то, выразить звуком переполняющую его благодарность. А слабость его такова, что даже мысли замирают и сновидений нет.
Синекура сидел под дождем, дождь состоял из круглых тяжелых и теплых капель, которые как бы нехотя лопались на его коже... Босые ступни утопали в невысокой, местами опаленной солнцем, траве. Он полюбил сидеть здесь, на этом особенном камне, у камня имелся большой, шишковатый лоб, и вообще было какое-то свое выражение, хотя ничего похожего на лицо - просто лоб. Море негромко шелестело внизу.
Дождь прекратился, и стало нестерпимо жарко. Такая установилась погода. Поэтому Синекуре и захотелось выйти под дождь, он несколько смягчил воспаленную кожу.
Он отвлеченно наблюдал за тем, как взбирается по скале маленькая темная фигурка. Вот она взобралась, упруго распрямилась и зашагала по колючей травке. Это был человек, спасший его...
Стоя, он едва возвышался над, сидевшим на камне, Синекурой, но был правильно сложен и его лицо не носило отпечатка детскости. Молодой парень, но уменьшенный. Этот довольно странный факт как-то прошел мимо Синекуры, ни разу он об этом не подумал.
Синекура не допытывался, но парень сам понемногу, и очень хорошо, рассказывал ему о жизни здесь. Здесь было "роскошно" и "властно". "Главное условие жизни здесь, это честность". Тут же было создано новое имя для Синекуры, и так как сам он ничего не предлагал (и вовсе не потому, что был против идеи), то благополучно превратился в некоего Данка.
Уменьшенный человек назвался Небом...
У Неба было примитивное хозяйство. Режущие камни, деревянные копья, корзинки для ловли раков - он превосходно работал руками. С появлением Синекуры это хозяйство пополнилось железом. Особенно же Неб радовался котелку. Он научил Синекуру собирать полезные растения, из которых затем получались душистые и вкусные напитки. Синекура всегда слушал внимательно и чаще соглашался, но подлинной заинтересованности в нем не было...
Белая собака так и не пришла к нему.
Однажды после ужина, Неб сказал:
- Я тебя знаю,- и посмотрел одним из своих редких и пугающих взглядов. Синекура чувствовал за этим взглядом многое и уже давно пытался разгадать, почему он боится слов, которые как будто таятся за ним. На темном, солью, ветром и солнцем продубленном лице, словно лезвия - чисто и холодно - блистали глаза. Вынесенный за пределы пещеры, горел огонь, и Неб, лежа на боку и подперев голову, смотрел на Синекуру.
Синекура молчал. Как будто это было обычное его молчание, но оба понимали - нет. Синекура, как часто при этом, внутренне задрожал, он знал, что Неб нарочно мучит его.
- Я тоже тебя знаю, Неб,- проговорил он трудно и как можно более миролюбивым тоном.
- Честность, Данк!- с укоризненной улыбкой протянул Неб,- Помнишь, честность.
Он рассмеялся.
- Ты очень изменился...
И в этой фразе Синекуре почудился скрытый смысл.
- Наверное,- отозвался он, хмурясь.
- Это все понятно и так. Я хотел сказать: я тебя знаю на половину. Одна половина сейчас передо мной, а другая... Другая появляется тогда, когда первая спит. Спит!
- Что же, ты очень умный.
Неб нетерпеливо махнул рукой и принял сидячее положение.
- Да понятно, что так! Для тебя особенно умный тот, кто болтает лучше и больше, чем ты. А ты не можешь - зачем тебе? Почему бы тебе себя самого не считать умным? Да ты и не думаешь о таком, хотя выглядишь так, словно ушел дальше всех и никому тебя не догнать.
- Ты чего-то от меня хочешь?- спросил Синекура. Он все больше боялся Неба и его слов. Он хотел уйти к морю, остаться один.- Я должен благодарить тебя, ты спас мне жизнь. Так говори - что?!- он уже кричал.
- Тише ты!- уверенно - спокойно осадил его Неб,- Нечего говорить со мной, как с врагом. Ведь ты не любишь меня, несмотря ни на что. Есть одна вещь, которая сидит у тебя в голове - она и мешает. Вспомни. Ну?
- Сам вспоминай, а я не хочу. Отпусти меня.
- Куда же?- удивился Неб, вглядываясь в лицо Синекуры, на котором вовсе отсутствовало всякое выражение,- Тебе здесь не нравится? А на Свалке? Что-то ты там забыл...
- Забыл,- сухими губами обозначил Синекура.
- Вторая твоя половина ночью сказала. Кто такой Марк?
- Лучше не лезь.- Тихо, через силу, произнес Синекура. Тупое раздражение укоренилось в нем. Ощутимая бесполезность каждого слова давила его.
- Ничего я не знаю... Я устал от себя, от тебя, от всего. Я ничего не знаю, и оставь меня. Мне тошно.
Неб тоже не чувствовал себя прекрасно рядом с Синекурой. Сначала он ждал, его волнение состояло из паутинчатых, мучительно неотвязных мыслей и картин, оно нарастало, как нарастали дни пребывания Синекуры в пещере. Но все прекратилось сразу. Неб понял, что Синекура никогда не вспомнит его. Для Синекуры никогда не существовало по-настоящему его, Экосеза, жизни. Он спас его, и он же обрек его на смерть. Хуже всего было то, что Экосез давно принял и оправдал те действия Синекуры. Теперь же он мучился оттого, что Синекура не узнает его и не радуется его невредимости. Рассказы томились в его мозгу, слова перерабатывались и вызревали, сюжет становился лаконичнее и жестче. И вот все это богатство превратилось в некий перегной. Ничего нельзя было поделать.
Неб неосторожно вывалил свои мысли перед Синекурой, это вызвало тошноту. Собственная продолжающаяся жизнь, ее неторопливые мгновения, еще более растянутые шелестом ветра в траве и прочими невинными звуками ночи, стала пыткой. Удушливый стыд и презрение, и тупик, и все - Неб умирал на личном медленном огне.
И словно нарочно, какая мирная ночь! Неб медленно поднялся и побрел по тропинке прочь от костра. Все вокруг противилось ему. Ненужная ласка воздушных, упруго накатывающих, волн заставляла его злиться еще больше. И морские волны, как вскоре выяснил Неб, вели себя не лучше воздушных. Природа заискивала, пытаясь склонить, сгладить, переиначить его натуру. Но было уже поздно, поздно сглаживать. Неб отстегнул ремень, скинул на камни кожаный передник и забежал в море.
Он чувствовал, что Синекура не останется надолго. Но сумеет ли он сам вернуться к прежней жизни? Это невозможно! Он уже избалован, ослаблен обществом, без помощи ему будет трудно... Неб вспомнил прошедшую зиму, свою болезнь, страх смерти. А теперь прибавится и тоска. Здесь он не живет, он скрывается. Первое время это не имело значения...
Сам собою измученный, Неб повалился на землю. Пушистые, в серой золе, головешки, источали жар.
Будучи один, Неб никогда не покидал пещеру ночью. Хотя ему еще не доводилось повстречать зверя крупнее лисицы, он дрожал при мысли, что вход в пещеру останется свободным пусть даже на ничтожно малое время. В его страхах многое шло от одиночества. Он не подвергал сомнению собственную ненужность. Он не знал и не любил себя. Все его помыслы устремлялись к окружающим. Они виделись ему загадочными, над землею парящими, созданиями и о чем бы они ни говорили, все представлялось новым и важным. Без их внимания Неб страдал. Его обходили, его принимали за чужака! Казалось, никто так и не услышал, как он призывал к побегу. Возможно, они не поверили, что он способен на это. Им нужна была зримая сила, что-то жесткое, способное унижать и наделять властью. Он же умолял, и его слова уходили словно дым. Не сразу он понял, что идет один.
Неб взял кружку Синекуры, зачерпнул немного из котелка и стал пить. Почувствовав голод, он сходил в пещеру и принес рыбы. Все это он делал равнодушно. Жевал без аппетита.
Хватит ли ему сил остаться? Даже представить страшно. Нечего и мечтать о том, что Синекура предложит ему пойти вместе с ним. Все несдержанность... Зачем, зачем он говорил так много и так ненужно?!
Доев, он подошел к куче хвороста и принялся ломать ветки. Он забыл уже, что собирался спать. Вода стекала с его волос, скрутившихся в длинные кривые сосульки. Ветки он бросал, не нагибаясь, и часть их не попадала в огонь. За этим занятием ему стало полегче, мысли разредились, и стало казаться, будто он снова один, ночь сдвинулась далеко назад, вытеснив собой Свалку и Синекуру.
Синекура не уснул. Выйдя из пещеры, он остановился в тени и, сцепив пальцы, смотрел на полыхающий костер и на Неба, который быстрыми резкими движениями ломал и подбрасывал, делая короткие, бестолковые шажки туда-обратно. Увиденное Синекура расценил ложно. Он решил, что Неб разозлился на него. В эту минуту весь их недавний разговор пронесся в его памяти. Синекуре стало неприятно, что его слова так задели Неба. Все сказанное, разумеется, было правдой, но правдой, вырвавшейся не к месту.
Неб не заметил, как подошел Синекура и, случайно наткнувшись на него взглядом, долго не мог ничего придумать. Наконец, одеревеневший от смущения, он уселся на свое прежнее место и неподвижным, настороженным взглядом уставился в огонь.
- Послушай, Неб...
- Так что, ты уходишь?
Они заговорили одновременно, в голос и, как всегда бывает в подобных случаях, разом и замолчали. Огонь клонился к Небу, опаляя кожу, раскаленный ветер шевелил волосы вокруг его лица. Но Неб сидел прямо, расставив колени и соединив вместе подошвы черных от загара ног. Синекура присел рядом.
- Я не могу остаться,- сказал Синекура.
Неб не удержался и взглянул на него. Синекура продолжал тем же спокойным, уверенным, тяжеловатым тоном:
- Не потому, что ты здесь. Я уже знаю, что не смог бы и один здесь жить. Я мечтал об этом, но нет, не могу. Мне нужно вернуться на Свалку, закончить кое-какие свои дела.
- А дальше?- замирая, спросил Неб,- Что ты будешь делать потом?
- Для меня нет никаких "дальше", я решил и все.
- Когда же ты уходишь?
- Не знаю. Когда почувствую, что пора. Но я помогу тебе заготовить припасы на зиму. Что такое? Кажется, ты недоволен?
- Доволен,- сказал Неб, давясь дымовой горечью и слезами,- просто счастлив.
- Пойми, ты здесь ни при чем,- поднимаясь, добавил Синекура.
Он постоял еще, ожидая вопросов, а потом ушел в пещеру - спать.
Синекура принимал решение мгновенно. Внутри его тела словно раздавался толчок и тогда уже никакие мысли, никакие внешние обстоятельства не могли повлиять на него. Он становился чист и светел.
Он перебрал свои вещи. Многие из них успели прийти в негодность. Из одежды у него оставался только плащ, да и тот уже начал гнить. Неб сообщил, что существует прямой путь, избрав который, Синекура вполне обойдется и плащом. У самого Неба было туго с одеждой, большую часть года он ходил нагишом, прикрываясь лишь сшитым из крохотных шкурок, передником.
Синекура подарил Небу один из двух ножей, железную миску, набор игл, большой кусок мыла и набитый спичками целлофановый пакет. От одного только вида всех этих богатств Неб пришел в какое-то болезненное состояние. Синекура не мог понять, что с ним происходит. Неб молча, во все глаза, смотрел на разложенные перед ним вещи и вдруг рванулся с места и исчез.
Синекура лежал на высохшей траве, широко раскинув руки. Знойное, переливчатое небо расстилалось без конца над ним. Солнце ушло, и все вокруг дышало его теплом. Насекомые валились без сил на землю. Отросшие волосы Синекуры дыбом стояли от жары. Почему-то теперь они стали намного гуще.
Синекура снова увидел широкую, в камень утоптанную дорогу к Воротам Свалки. Никого. Из "Ники" неразборчиво, кусками, вырывается песня и та же песня, но с небольшим запозданием звучит в "Земле Обетованной". Никого. Нет, не так. Чего-то недостает. Мертво.
Он открыл глаза - Неб стоял рядом. Держа в руке сплетенную из прутиков емкость, полную черных и красных ягод, он выглядел очень привлекательным и понятным, как человек, уверенный в том, что его никто не видит. Он задумался, и из накренившейся корзинки одна за другой медленно и бесшумно выкатывались и падали ягоды. В этот момент взгляд у Неба был точь-в-точь как у белой суки и, первым почуяв это странное сходство, тихо заныло сердце в груди Синекуры.
- Вот. Их можно высушить,- сказал Неб, придержав корзинку второй рукой,- Когда ты идешь? Я еще так много не успел тебе показать... Самая вкусная рыба бывает осенью. И есть корень, который лучше всякого мыла.
- Я тебя предупрежу, Неб. Не беспокойся об этом.
- Когда предупредишь? Может, устроим, ну, праздник...
- Устраивай. Да хоть завтра!
Пришли грозовые дни. Море вспухало под скалой, земля плыла, в далеком лесу с треском ломались подгнившие деревья. Казалось, это молоко, вскипая, бежит с небес. Животворная сила, обретя свободу, носилась, бешеная от собственного могущества. Можно было чувствовать ее кожей, вбирать ртом.
Синекура влюбился в грозу.
К походу все было готово. Оставалось ждать. На случай непогоды в пещере имелся богатый запас настоящих дров. Синекура так и не смог привыкнуть к дровяному изобилию и продолжал класть в огонь ровно столько, сколько требовалось для его поддержания. Неб молча наваливал в костер целые охапки. Из-за этого между ними возникали споры. Дым тянулся в пещеру, Синекура начинал надрывно кашлять, и тут уж Неб был во всем виноват. Пока за порогом пещеры грохотало и пенилось, Синекура вдруг заметил, что Неб вовсе не умеет держать в руках нож, шьет каким-то чудным, усложненным способом и вообще - рассуждает так, что становится страшно.
- Я не понимаю, как ты выжил!- хриплым, уже уставшим голосом говорил Синекура,- Это чудо просто. Ты посмотри, как ты режешь! Ты себе кишки выпустишь.
- Ну, посмотри...- Неб выпрямил спину. На животе, справа от пупка, обнаружилась целая сеть тонких, светлее кожи, шрамов. Неб улыбался.
У Синекуры была только одна бутылка для воды, стеклянная. Это тревожило его, но Неб заверил, что знает все ближайшие источники, да и до Свалки не так уж далеко, как привык думать Синекура.
- Ты узнаешь эту дорогу,- сказал он,- ты не раз проходил по ней.
Синекура стиснул зубы. Опять! Выманивающий взгляд, выманивающий и острый. Как будто вокруг глаз Неба, вместо ресниц проросли маленькие рыбьи клыки. Синекура ощущал их действие - с голодным щелканьем они проедали в нем дыры.
- Если Свалка недалеко, я дойду сам. Ни к чему тебе оставлять пещеру без присмотра,- сказал Синекура,- Укажи только направление.
- Понятно, что так! Но я пойду с тобой. Я уже приготовился.
Сложное, отдаленно напоминающее досаду, выражение появилось на лице Синекуры. Бережно отложив в сторону начищенный и подправленный протез, он улегся к костру спиной и вскоре заснул.
Неб был прав, и Синекура честно поблагодарил его. Без Неба он бы решительным и быстрым шагом направился совсем в другую сторону и теперь не то что к Свалке, но уже и к морю не нашел бы дороги.
А сначала Синекура принялся всячески распекать своего проводника. С каким-то не свойственным ему прежде глухим упрямством, он повторял одну и ту же фразу: "Ты не туда свернул" и так, следуя за Небом и обливаясь потом, он бубнил, шипел, скрежетал зубами до того момента, пока не рухнул на прохладную вечернюю траву.
Утром ему казалось странным и почти невероятным, что весь прошедший день он испытывал то, что испытывал. Ему стало противно. Подобное поведение не было для него нормальным. Неб возился с котелком, изредка поглядывая в его сторону. Жажда курения, притихшая было за долгое время скитаний и мук, с неистовой, внезапной яростью набросилась на его мозг. С этой тяжкой ношей Синекура медленно подполз к Небу.
- Можно и ночью идти,- сказал Неб, расталкивая палочкой слипшиеся между собой листья,- Сейчас будет готово.
- Я был уверен, что нужно идти через лес. Ведь я оказался в лесу тогда...
- Ну, ты сам не понимал, куда идешь. Лес выше моей пещеры, а Свалка - напротив, если идти по солнцу.
- Как по солнцу?- тупо удивился Синекура.
- Солнце садится в море. Возьми,- Неб протянул ему кружку. Обжегся.
- И без солнца ясно, что ты лучше меня знаешь дорогу,- упавшим голосом заметил Синекура.
- На тебя уже влияет ее близость. Ты теряешь власть.
- Вероника?- пробормотал Синекура, но тут же пришел в себя и с вызовом уставился на Неба.
- Что?- не понял тот.
- Не твое дело.
Позавтракав, двинулись дальше.
Трава кончилась. Местность казалась ровной, но вот приходилось преодолевать небольшой спуск или тяжело подниматься по незримому и бесконечному склону. Попадались участки, густо покрытые острыми и крепкими, как гвозди, шпеньками - останками погибших растений. Неб пропускал Синекуру вперед и очень медленно, выворачивая босые ступни, шел следом. Синекура жалел Неба, и в то же время его раздражали эти вынужденные остановки. Раскаленный воздух неподвижно висел над землей, пот заливал глаза, думать и дышать было одинаково трудно. Неприятность! Неб издал тихий полувскрик и уперся руками в землю.
- Что еще?- Синекура, круша стебли тяжелыми подошвами своих ботинок, уже шел к нему, нетерпеливый, готовый немедленно осудить.
Неб сильно поранил правую ступню, текла кровь. Синекура взял его на руки и понес.
Постепенно, со скоростью, присущей лишь им, облака заняли небо. Солнце смягчило свой свет и глазам стало легче. Океан зноя заволновался, струи прохлады чередовались с удушливыми, медлительными валами. Пришло движение!
Чтобы найти источник, пришлось чуть отклониться, но Неб не подвел - безошибочно указал место. С обрыва был виден зеленый лоскут небольшого болотца. Слабо выпуклый бугорок воды, ледяной и невозможно-прозрачной лежал под обрывом. Нужно было проявлять особенную нежность. Комья иссохшей земли, в любой момент готовые отвалиться и погрести под собой родник, нависали над самой головой пьющего.
Из болотных зарослей доносились протяжные, исполненные слепой радости, звуки. Слышался плеск. Какие-то, невидимые глазу, создания занимались там своими жизненно важными делами. У животных, в отличие от людей, любое занятие имеет статус жизненно важного.
Расположившись в тени, повеселевший Синекура наматывал портянку на отдохнувшую, только что вынутую из воды, ногу.
- Слышишь, как верещат? Я хотел бы стать одним из них, пусть даже меня и слопал бы кто-нибудь этим же вечером. Неб? Что это ты?
- Думаю, пришло время мне повернуть назад.
- Не пришло.
Подвернув ногу, Неб рассеянно следил за раной - мошки норовили полакомиться сочащейся из нее кровью. Они скопом жалили Неба в потную шею, но он почти не замечал этого, как и того, что сидел на солнцепеке.
- Придется тебе идти со мной!- с легкостью заявил Синекура,- Я привык к твоему обществу.
- Понятно, что привык,- мрачно отозвался Неб. Вязкие, болезненно тугие мысли потянулись из сердца и сами легли на язык.- Но ты готов был задушить меня, когда я пропорол ногу! А сейчас напяливаешь ботинки, зная, что я не смогу идти босиком! Не поверю, что ты решил нести меня на руках до самой Свалки! Ты не думал об этом?! Конечно!
Синекура слушал внимательно, еще удивленный, а в висках уже начинало постукивать.
- Продашь меня во второй раз?!
- Заткнись,- медленно проговорил Синекура, одновременно пытаясь разобраться в собственных чувствах. Это Марк говорит. Воспоминание обдало его холодом. Дикие, яростные нападки - но он не хочет, считает лишним уточнять их причину. Гнев поднимался в нем.
- Летом здесь совершенно другой вид. Ты не узнал то дерево, а я помню его, я помню, как ты жрал под ним свою наркотическую дрянь!- слова Неба хлестали, как сам он хлестал, забывшись, себя по шее, сминая мошек. Чуть повернув голову, он неотрывно смотрел в глаза Синекуре: это лицо, все сжавшееся от злобы, вдруг раскрылось наподобие цветка, озарилось болезненным светом - Синекура вспомнил.
- Ты Экосез...
- Был им.
Экосез не знал любви. Но, будучи живым существом, нуждался в ней и мог без нее погибнуть. Еще недостаточно долго жил он, чтобы естественная, как боль, тоска (сигнал, повествующий об опасности) умолкла, прикрывшись фальшивой броней с противоречащей всем законам бытия надписью "мне никто не нужен. НЕ СТУЧАТЬ". Он не понимал, что его страдания, обреченные на безгласность, многими осмеянные, как пустые, как признак болезни - есть прямое доказательство ЖИЗНИ СЕРДЦА. Открыто, не останавливаемый ничем, Экосез требовал любви. Его отчаянную прямоту легко путали с грубостью и отвечали соответственно: грубостью, но подлинной и оттого особенно страшной. Экосез, сам того не замечая, повсюду демонстрировал свою нежизнеспособность. Его злые слова были непролитыми слезами. Слепо, с какой-то ураганной верой, он ждал осуществления, ждал ОТВЕТА. Он требовал любви так, как будто имел на это право. Он отдал Синекуре так много (отдал с радостью), что никакая ответная благодарность не сравнилась бы с этим. Что ж, надо признать, обнаружив Синекуру в лесу, он поступил не совсем бескорыстно. Спасая Синекуру, он прежде всего заботился о себе. Он хотел заполучить его душу. Хотел сделаться неотъемлемой частью чего-то, сделаться ЦЕННЫМ. Выжить.
Да, а теперь он превратился в Неба - близнеца себя прежнего. А, как известно, трудно отыскать существ, настолько же различных духом, как близнецы...
Задолго до Свалки они стали ощущать сильнейший смрад. Даже Синекура порой бледнел, а Небу приходилось совсем худо. Встречный ветер вместе с прохладой нес ни с чем не сравнимый запах разлагающегося белка.
С самого источника они не сказали друг другу ни слова, при необходимости каждый использовал какой-нибудь общий звук, интонацию: "привал", "не туда", "подожди", "вот здесь" и проч., теперь же всякая натянутость исчезла.
Высоко в сером небе двигались точки, их было множество. Очень скоро они превратились в хлопья сажи, невесомо кружась в потоках воздуха, сажа рассыпалась, едва коснувшись чего-нибудь. Свалка утопала в дыму. Ее сердце молчало. Дым усыплял мух, синими жуками они ползали по земле - жирные, неповоротливые. Звуки, издаваемые их крылышками, были отвратительны и вездесущи.
- Мне страшно,- прохрипел Неб,- я чувствую...
- Нужно все осмотреть.
Синекура полез на насыпь. Но даже с такого близкого расстояния он не увидел Ворот, а только часть директорской крыши и призрачные силуэты внутренних построек. В лицо ему ударило давнишней гарью и смрадом помойки. Он задохнулся, зажмурился и, потеряв равновесие, плюхнулся задом на камни. Пока он вставал, мотая головой и откашливаясь, за насыпью раздавались крики. Синекура бросился на помощь.
Чья-то узкая, в изодранной рубахе, спина изогнувшись, нависала над Небом, ноги которого беспорядочно бились на земле, замерев в тот самый момент, когда Синекура смог это увидеть.
- СИНЕКУРА!
Синекура остолбенело уставился на оборванца. Тот был страшен, с окровавленным ртом, с телом, настолько истощенным, что кожа липла к костям, с глазами Плаке.
- Синекура,- повторил он, медленно поднимаясь,- Неужели...
Тяжело дыша, он уперся в колени руками и неотрывно, словно охваченный страхом потерять, смотрел прямо в лицо. Он торопился накопить сил, чтобы выпрямиться и заговорить вновь.
Синекура невольно опустил, заведенный для удара, крюк. Будто вода, струился пот, выдавая начавшуюся болезнь - и мысли, и реакции были искажены ею. Он просто стоял, глядя на раскинутые ручонки Неба, на его, обутую в тряпье, ступню, одновременно прислушиваясь к старческим, издаваемым Плаке, звукам. Мешок лежал там, где его оставили - хорошо. Почему Плаке не схватил мешок?
- Он жив, он жив,- торопливо заверил Плаке,- не трогай меня.
Пошатнувшись, он осторожно присел на землю. Отер разбитые губы.
Синекура приподнял Небу голову - тот был в сознании, но говорить не мог.
- Я придушил его маленько. Отойдет...,- искоса наблюдая за происходящим, сообщил Плаке,- Пойми, я не хотел. Я не знал, что он с тобой.
- Заткнись.
Синекура дал Небу отпить из бутылки, потом и сам сделал несколько глотков. У Плаке вырвался протяжный стон. Из-за худобы его глаза казались особенно выразительными, всякая мысль отражалась в них мгновенно. Синекура заметил, что лицо у Плаке неестественно бледное, тогда как шея и руки покрыты прочным загаром. Голодным, ненавидящим взглядом он прилепился к бутылке. Клубы зловонного дыма скатывались вниз и застревали надолго. Нужно было куда-то уходить.
- Где ты... теперь живешь?- спросил Синекура. Язык неохотно поворачивался у него во рту. Он еще не понимал, с кем говорит, но память настойчиво подсовывала старые чувства, заставляя его голос меняться. Странно было, что Плаке продолжает сидеть здесь.
Издалека донесся чей-то крик, к нему присоединился хохот - Синекура вскочил на ноги - звуки эти больше всего напоминали гульбу перепивших юнцов, да, в точности... Но пугали.
- Живу?..- оскалился Плаке, поразив Синекуру неожиданной чистотой своих зубов.- Хорошо, пойдем. Ты увидишь.- Он подобрал с земли какой-то серый ком, выбил об колено, расправил и натянул на голову уже кепку с широким и длинным, во все лицо, козырьком.
Он нигде не жил. Это стало понятно сразу, но Синекура отчего-то медлил. Он позволял вести себя, и они блуждали втроем - не сворачивая, но словно по кругу. Синекура молчал, ждал объяснений. Он заблудился...
- Нужно отстать,- сказал Неб. Голос у него был поврежден, в нем чувствовалась боль.- Это глупо. Пойми, он нас сожрет.
Теперь Неб стал сильнее, разумнее. Синекура собрал остатки своей воли и ответил:
- Завершим. Чтобы было правильно.
Он сам не понимал, что говорит. Хотелось действия. Пусть Плаке начнет, а потом - свободное верчение и заломленные руки и спокойствие. Покой. Но Плаке осторожен. Затравлен, неприкасаем... Хитрая тварь!
- Что это за звуки?- спросил Неб,- Восстание?
Плаке остановился, колени у него дрожали, а спина потемнела от пота.
- Присядем?- Неб направился к бетонной плите, квадратным куском торчавшей из земли. Он сел, оказавшись лицом к лицу с Плаке. Плаке не отвел взгляда.
- Ты...- протянул Плаке, и голос его завибрировал. Но он помнил и только добавил шепотом: - всему свое время.
- Он ничего не скажет. Синекура!
Синекура молчал.
- Его просто выгнали, как пса! Он один и он подыхает - взгляни! Синекура!
- Ты, дерьмо свалочное,- прошипел Плаке.
Синекура протянул ему рыбину - не из плохих, мясистую. Плаке уставился на нее. Он не понимал. И вдруг - слезы. Синекура крутил тушкой, отгоняя мух, а Плаке даже руку не протянул. Он стоял, чуть согнувшись, нетвердо, и слезы омывали его лицо.
- Что происходит?- Неб соскочил на землю, чтобы увидеть.- Понятно! Подыхай же, скотина! Подыхай, как все мы подыхали!- занес ногу и ударил в бедро. Плаке пошатнулся. Неб пнул еще раз.
- Остановись!- Синекура шагнул к нему,- Мерзко!
Плаке повалился на землю.
- Мерзко? Пусть и мерзко! А ты его откармливать придумал?
- Да.- Синекура положил рыбу на колено Плаке - тот не шевельнулся.
- Я не понимаю тебя!- чужим голосом взвыл Неб,- Я ничего не понимаю!
- Потом поймешь,- сказал Синекура.
- Убей его!
- Я только что отдал ему рыбу! Все и так нелепо. Хватит.
- Тогда я убью его.
- Зачем?
- Затем, что я ненавижу тебя. Его. Себя!
- Возвращайся, Экосез,- тихо произнес Синекура,- Ты здесь погибнешь.
- Что? Нет, нет...
- Тогда...
- Послушай,- донеслось с земли. Плаке, сжимая в руке рыбину, смотрел вверх,- сейчас идти опасно. Тебе нужно в особняк, там все. Иди в сумерках. Они охотятся за мной, но если ты им попадешься... Хорошо, что они еще не знают о тебе.
- Кто?- спросил Синекура.
Плаке слизывал жир с пальцев. В глазах - пусто.
- Они. Их много.
- Почему же ты не идешь в особняк?- угрожающе надвинулся Неб.
- Потому.
- Что ты ее обсасываешь? Жри, раз голоден!
- А Марк?
Плаке ухмыльнулся. Ухмыльнулся? Синекура видел лишь его подбородок.
- Марк со всеми,- тихо ответил Плаке,- Марк... Так ты ради него явился?- теперь ошибиться было невозможно, он улыбался.
- Издевается,- сказал Неб.
Земля была черной. Чернота оставалась на руках, касавшихся ее. Синекура шел впереди, почти не глядя по сторонам. Ворота лежали сорванными - грязь на них отмечала путь, здесь ходили. "Ника" стояла на месте, но без стекол и с продавленными боками. "Земли" Синекура вовсе не обнаружил - разобрали подчистую.
- Давай,- кивнул Синекура, встав спиной к двери.
Неб постучал. Подобный стук и в прежние времена не вызвал бы отклика. Звук остался снаружи.
Дым скапливался за стенами - тек с Развалов. Синекура уже понял. Тление охватило нижние слои и справиться с ним могло лишь время. Такое случалось прежде, но свалочные вовремя останавливали пожар. Куда они теперь подевались? Свалка напоминала великанскую пепельницу. Синекура всматривался в ползущие тени, надеясь зацепить движение - стремительную перебежку неведомого врага,- но чувствовал, знал, что вокруг ни души. За его спиной Неб таранил дверь. Кашлял, сплевывал, сипло втягивал раненым горлом пепельный воздух, снова плевался. Синекура ждал.
- Вода осталась?- прохрипел Неб. Теперь до конца дней своих он будет хрипеть. Плаке знал, что делает.
Синекура отдал ему мешок и развернулся, чтобы увидеть... Мальчишку, скорчившегося у стены - напряженный взгляд, бессмысленный, только запоминающий. Грязный мазок вскинувшегося тела. Все. Он ушел.
Вода была, Синекура сделал глоток, явственно ощутив, как растворяется во рту пылевая корка. Солнце садилось. Мальчишка побежал докладывать. А дверь безмолвствовала...
- Может, ее забили?- спросил Неб,- Понятно, что они и они ненавидят друг друга. Это восстание.
- Ты вдумайся в свои слова!- неожиданно взорвался Синекура, и добавил пренебрежительно: - Всем ясно, что голод от этого только усилится.
- Какой голод?
- Какой был, вот какой. Ты лучше молчи про восстание. Тошнит меня от этого.
Они обошли здание кругом и остановились у другой двери, гораздо более уродливой, чем предыдущая. Синекура, не тратя времени даром, обрушил на нее град яростных пинков. Неб даже отступил.
- Открывай!- гаркнул Синекура.
- Синекура!- нерешительно воскликнули там и уже принялись чем-то звенеть и скрежетать.
- Синекура!- Вероника повалилась на него безвольным телом.- Скорее, скорее, закройте дверь!- и сама бросилась исполнять.