Аннотация: В рассказе использованы отрывки реальных воспоминаний одного офицера, родившегося в Польше.
В отличие от меня, Сестров был кадровый военный и в первой своей войне он участвовал добровольцем. Тогда судьба занесла его на Дальний Восток.
- В мае месяце мы отправились в набег, руководимый генералом Мищенко. Прошли в глубь японского располочения около двух сотен километров, достигнув реки Ляохе. Первый Читинский полк переправился через реку, изрубил несколько неприятельских пикетов и обнаружил многокилометровый обоз, который читинцы уничтожали в течение целого дня. Основная же колонна, и ваш покорный слуга в том числе, двинулась к деревне Цинсяйпао.
Цинсяйпао была сильно укреплена и занята пехотой противника с пулеметами. Три сотни спешились и под сильным огнем двинулись вперед прямо по открытому полю. Сотник Чуприна, хороший казак, был убит одним из первых, вместе с ним еще восемь казаков. Тогда под прикрытием казачих стрелковых цепей хорунжий Арцишевский подвел два орудия на дистанцию в пятьсот шагов и стал поливать японцев шрапнелью. Неприятель дрогнул, а одна из рот даже вышла из деревни. Часть наших вскочила на коней и врубилась в японские ряды. В атаку понеслись с таким воодушевлением, что к атакующим присоединились даже чины штаба, вестовые и ординарцы.
Я в это время был с теми, кто ворвались в деревню. Бой длился несколько часов, японские роты дрались храбро и погибли честно. В живых у японцев осталось лишь несколько рядовых и два офицера. Один из них застрелился у меня на глазах: судорожно поднес пистолет к груди и выстрелил в сердце. Второго мне показали казаки: он сильно изрезал себе горло и вскоре умер, истекши кровью. Я тогда впервые задумался о том, что японцы - ловцы долга.
Позднее в том же набеге уральские и терские казаки по собственной инициативе и вопреки полученным приказам генерала Мищенко на отход атаковали деревню Тасинтунь, откуда их обстреляла какия-то японская тыловая часть. Я был послан образумить горячие головы и поимел разговор на повышенных тонах с подъесаулом уральцев Зеленцовым, главным зачинщиком атаки. При этом присутствовал какой-то шляхтич, артиллерийский офицер. Зеленцов настаивал на том, что казаки-де не желают "оставить дело не доведя его до славного конца". Я плюнул, и зная, что наш командующий не будет ругаться, присоединился к спешенным сотням, что уже окружили деревню. Под сильным огнем мы подошли вплотную к ее окраине.
Находясь на оборонительных позициях, японцы, как правило, закапывались в землю или еще как-то укрывались. В Тасинтуне же командир роты, старый капитан, руководил ее огнем, стоя во весь рост на крыше фанзы, гордый и спокойный. Казаки расстреляли его в упор, и вскоре после этого деревня была захвачена.
Впоследствие, узнав побольше о японской культуре и их фанатичной преданности императору и долгу, я задумался о том, что трагедия и смерть гармонично вплетаются в жизнь каждого японца. Жизнь бывает подлой, а смерть может быть великой. Японец верит, что достойная смерть способна облагородить недостойную жизнь, сделать ее возвышенной...
В этот момент подошла очередь Сестрова и ему пришлось прервать рассказ. В Марселе, где вместе нами, русскими, стояли французы, бельгийцы и сенегальцы, каждый народ имел свой день. Бельгийцы ходили к веселым девицам по вторникам, русские - по пятницам. Власти проявляли о нас всех заботу и доставляли женщин в достаточном количестве: они являлись частью отлаженного военного аппарата, как сапоги, или замороженная говядина.
Рассказы Сестрова - все это были выдумки, но без этих выдумок в жизни Сестрова, наверное, ничего и не останется.
Чтобы не заскучать, я разговорился с одним французским унтер-офицером, который ранее уже показывал мне фотографию своей невесты, очень красивой девушки с холодным и вызывающим взглядом. Теперь же он вдруг разоткровенничался и признался, что не хочет больше жениться, хоть и любит свою невесту сильнее, чем когда-либо.
- Очень странно, но я начинаю ее временами ненавидеть. Не хочу, чтобы она отдавалась мне. Хочу в углу, заткнув рот. Вы понимаете?
Этот поэтичный француз очень опасался недостойной смерти, например, от разрыва снаряда, который превратил бы его в воняющий кусок мяса.
"Японцы теперь наши союзники." - вдруг пришло мне в голову, затем. - "Японки стыдятся кричать при родах."
- Ты что это, белогвардейскую сволочь и английского шпиона почитываешь? - при звуках вкрадчивого голоса с оттенками ехидности проснулся и с недоумением уставился на книгу Ильи Эренбурга у себя на коленях, потом только сообразил поднять глаза.
- У англичан служил Колчак, а не Деникин, - восстановив историческую справедливость, добавил, - Не интересуешься? Тогда в урну, я уже прочитал, так себе.
Лейтенант с удовольствием схватил увесистый томик, а заодно и тот, что под ним.
- А вот Бориса Савинкова оставь, хорошо пишет.
- Так тож террорист!
- Ну и что? Зато писатель отменный.
С деланным безразличием Сестров вернул книгу с конями всадников Апокалипсиса на стол.
- Пока кто-то контриков почитывал, мы вчера отправились в набег, руководимый лейтенантом Мищенко. Прошли в глубь азиатского квартала на две улицы и завалились в японскую изакаю. И тут нам повезло: наши уральцы были как раз там в окружении батарей бутылок....
Рассказы Сестрова - все это были по большей части выдумки, но без этих выдумок в жизни Сестрова, наверное, ничего и не останется.