Жизнь Маши только начиналась, и начало это складывалось очень удачно.
Повезло поступить туда, куда мечталось с детства - на факультет иностранных языков. Нежданно-негаданно повезло с наследством, и город - прежде чужой и неприветливый - распахнул свои объятия. Ведь ей в собственность достался его крошечный кусочек - малосемейка под крышей пятиэтажного дома.
Все получалось, все шло как надо, и казалось, что так будет всегда, а впереди - все самое лучшее.
Словом, Мария Михайловна Синичкина, собираясь на выход в свет, была абсолютно, безмятежно счастлива.
"Веснаааа!" - надрывался старенький телевизор на максимальной громкости.
"Море увлечений без особого значения", - пела с экрана Максим, а Маша подпевала, натирая полотенцем мокрые волосы. За окном после зимней спячки рассиялось солнце - щедро поливало письменный стол, заваленный тетрадками и учебниками, высвечивало золотистые пылинки над тахтой и зажигало полированные бока старого шкафа янтарем.
Полотенце полетело на тахту, а поверх него упал махровый халатик в веселых микки маусах. Солнечный луч пробежался по дорожке из родинок на спине, а уже через секунду девушка скрылась в ванной.
"Довела нас всех весна до умопомрачения", - донеслось оттуда под аккомпанемент воздушных струй.
Влажные волнистые пряди, высохнув, разлетелись по плечам карамельными локонами. Пробежавшись на цыпочках обратно в комнату, Маша схватила со стула пакет и вытащила новенький комплект кружевного белья. Защелкали ножницы, бирки полетели на пол. Она ловко натянула трусики и одним движением застегнула бюстгальтер. "Я лучами согретая, иду, встречая лето" - пропела себе под нос, раскручивая вверх по ноге прозрачный чулок.
"Не смотрите, вздыхая, на правила чихала", - частила беспечно, выдергивая из шкафа короткую юбку.
"Я смотрю в глаза при встрече", - промурлыкала, вглядываясь в отражение. Подняла молнию на джемпере ровно до того места, где заканчивалось кружево и выступали холмики небольшой груди.
- Ну, ты готова, нет? Выходишь? Мы к остановке идем, - пропыхтела нетерпеливо Ольга Большая.
- Да, сейчас только накрашусь быстренько...
- Какая ты, все-таки, копуша, Машка! Мы тебя ждем у входа ровно десять минут и уходим!
Трубка загудела сердито. Маша торопливо бросила её на стол, выудила из сумки расшитую бисером косметичку и вернулась к зеркалу.
Хорошо, все-таки, жить одной!
Поначалу она снимала квартиру с обеими Ольгами - Большой и Маленькой.
С Ольгой Большой они выросли в одном поселке и даже учились в одном классе, хотя близкой дружбы не водили. Синичкина Мария не любила бывать на виду, держалась в тени. Больше отмалчивалась, накручивая на палец пушистые пряди, щурила серые близорукие глаза, улыбаясь и морща короткий нос в крупных веснушках. Она быстро краснела, отчего веснушки становились ярче. А потому старалась не привлекать к себе внимания.
Её одноклассница внимания не боялась, она его искала. Ни одно мероприятие, ни одно сборище не обходилось без высокой, крутобедрой красавицы. Над любой толпой возвышалась ее русая голова, а голос пионерским горном вырывался из любого хора.
Когда выяснилось, что обе девушки поступили в педагогический, да еще на один и тот же факультет, родители решили, что детям нужно держаться вместе. Подходящая квартира для съема нашлась удачно - прямо рядышком с Альма-матер. Девочки тут же стали лучшими подружками. А вскоре к ним присоединилась и Ольга Маленькая - миниатюрная дюймовочка с фарфоровой кожей, льняными волосами и круглыми голубыми глазами. За кукольной внешностью, как это часто случается, скрывалась самолюбивая и амбициозная натура. Ежедневные поездки на битком набитых электричках ее не устраивали. Как не устраивала беготня по заплеванному перрону, давка в вагонах, вонь от потных граждан и их поклажа, которой они обдирали колготки, оставляя синяки на нежной девичьей коже.
Узнав, что одногруппницы снимают квартиру, она быстро сошлась с ними поближе и за символическую плату вселилась третьей. После чего сразу же стала показывать характер. Начались претензии. В основном к безответной Маше. Тут не убрала, здесь накидала. Свет не выключила. Не так посмотрела, не то сказала.
До скандалов не доходило, но обстановка накалялась. К тому же, дружба втроем редко кому удается. Как это водится, двое стали дружить против одной. И этими двумя оказались, конечно же, Ольги. Ехидные улыбки и шепоток за спиной простодушной подруги стали обычным явлением.
А потом у Маши умерла бабушка.
Старушка прожила достойную жизнь и оставила неплохое наследство - добротный кирпичный домик с ухоженным огородом. Продать дом с участком недалеко от города и по ходу электрички не составило особого труда. Вырученные средства решили вложить в недвижимость, тем более, что дочка того гляди выучится и выйдет замуж. Шикарное приданое, о таком только мечтать. Так и стала Мария Михайловна обладательницей собственной квартиры в городе. Пусть и совсем крошечной - с электрической плиткой в коридоре вместо кухни и сидячей ванной за порыжевшей пластиковой занавеской. Но зато - своей.
Маша съехала от снедаемых завистью Олек и стала наслаждаться свободой.
Можно было не убираться и даже не готовить. Оставлять включенным свет. А главное - чувствовать себя хозяйкой и совершенно независимой, самостоятельной женщиной.
Женщиной, это, конечно, громко сказано. В свои полные восемнадцать она оставалась девственницей. Пока одноклассницы встречались с парнями, а некоторые даже рожали, не дождавшись диплома о среднем образовании, с Синичкиной Машей даже и не пытались заигрывать. Виной такой непопулярности была, конечно же, врожденная скромность. Но не только она. За спиной маячила грозная тень соседа Степки. Он звал ее сестренкой, а репутация у него была такая, что всякому хотелось держаться от его "сестренки" подальше. Даже когда Степан допрыгался до суда и заключения, ореол неприкосновенности не потерял своей силы. На выпускном вечере Маша была единственной, кого ни разу не пригласили на танец. Вдобавок, мама денно и нощно повторяла про честь, которую надо беречь смолоду. А уж когда дочка стала студенткой и перебралась в город, и вовсе засыпала предупреждениями и наказами:
- Маша, ты там, в городе-то, не заголяйся! Брючки одевай, юбочку подлиньше. Скромнее будь! А то пристанет кто, не ровен час, - твердила она, провожая дочку на станцию.
- Мама, ну, когда я заголялась!
- А ты не пререкайся, а слушай, слушай мать! С незнакомыми не разговаривай!
- Не буду.
- В машины к ним не садись!
- Ну, мааам!
- Не мамкай! Вот выучишься, получишь профессию, потом на работу устроишься, вот тогда и будешь романы крутить!
- Мать, да что ты на неё насела, - терял терпение отец, - будто она за романами едет. Учится ребенок, старается. Нет, чтобы похвалить.
Он целовал быстро подросшего ребенка в нежную щеку и подавал сумку с гостинцами. И смотрел потом, как уносит электричка самую большую любовь его жизни. А она машет ему из-за толстого, мутного стекла и улыбается. Студентка. Городская. Тревога уступала место гордости, Михаил обнимал жену, и вел обратно, домой.
У калитки плясал рыжий пес Сверчок. Брехал радостно, прыгал на хозяев, пытаясь залобызать. Они поднимались по скрипучим ступенькам на веранду, завешанную вязанками лука и уставленную банками с закрутками. По пестрым домотканым дорожкам проходили в тепло притихшего дома. За окном густела синева, сбиваясь в плотную темень. От нее закрывались занавесками в мелких незабудках и включали люстру на пять рожков. Валентина накрывала на стол, тихо бормотал телевизор, из морозилки извлекалась запотевшая бутылка. Подоспевший ужин соблазнял ароматами и призывал немедленно обжечь горло сначала ледяной водкой, а следом - горячей закуской. От тревог не оставалось и следа. Жизнь снова входила в привычную, уютную колею.
Глава 2
"Весна!" - обрадовалась Маша, ступив из подъезда на подтаявший снег.
Март выдался холодным, кидался сухой колючей крупкой, пробирал до костей ледяным ветром. Казалось, зима никогда не кончится. И вдруг из-за белесой зимней мглы выкатилось солнце и резко потеплело. Ветер словно пропитался оттепелью - отсырел и осел. Снег пошел крупными порами и съежился.
Вечер спугнул дневное тепло, но в воздухе уже неуловимо пахло весной. А это означало теплые дожди, липкую листву и долгие, светлые вечера. Так и побежала Маша на остановку - окрыленная неясной надеждой и предчувствием перемен.
- Машка! - Ольга Большая отошла от толпы клубной молодежи, столпившейся у входа, и подняла руку вверх. - Машка! Мы здесь!
Она энергично замахала подружке, бегущей через дорогу.
Ольга Маленькая внимательно оглядела стройные ноги, рассыпанные по плечам локоны и яркий макияж. Презрительно фыркнула, поджала губы и нетерпеливо повернулась к двери. Подруги устремились за ней следом, и вскоре всю троицу засосало в темное и дымное нутро заведения под гастрономическим названием "Жареный петух".
Устроители злачного места не ломали голову над интерьерами. Бизнес был устроен просто и сурово - бар и несколько намертво привинченных к полу столиков. Всю остальную площадь занимал танцпол с ритмично шевелящейся массой. Маше стало дурно от спертого воздуха, пропитанного сигаретным дымом. Барабанные перепонки обожгло кислотными ритмами, а глаза ослепили неоновые вспышки. Оглохшая и ослепшая, она пробиралась вперед, цепляясь за Ольгу Большую, подталкиваемая Ольгой Маленькой. Места за столиком не нашлось. Тянуть коктейль из водки и апельсинового сока пришлось стоя. Первая порция привела в чувство, после второй стало повеселее. Третья отвертка довела до кондиции. Жареный петух клюнул, и подружки, не сговариваясь, гуськом побежали танцевать.
Обеих Олек унесло людским потоком, и Маша потеряла их из виду. Пот горячими ручейками стекал под одеждой, мокрые волосы липли к лицу, а она все двигалась как заведенная, чувствуя единение с народом и одновременно - полную от него свободу. Ее задевали, а порой и грубо толкали, но она уже оторвалась от реальности и ни на что не реагировала.
Однако ее все же втянули в эту реальность чьи-то теплые, вялые руки. Ухватили за бедра, пытаясь задавать ритм. Сопротивляться не было ни сил, ни желания. Она покорно двигалась в такт с незнакомцем, а он прижимался все теснее, упираясь в нее чем-то твердым, и, судя по толчкам, живым. А потом развернул лицом к себе, и, едва Маша успела, обмирая от счастья, опознать Эдика, как он начал мусолить ее губы, обдавая коньячным духом.
Эдик! Великолепный Эдик!
Сердце гулко забилось и Марию впервые в жизни накрыло сладкой волной. Она утонула в ней с головой и тонула бы вечно, но блаженство неожиданно оборвалось.
Кто-то резко дернул ее партнера, отчего он разжал объятия. Уставился пустым, невидящим взглядом и тут же исчез, утянутый прочь неведомой силой. А она осталась в шоке и неподвижности среди безразличных танцующих тел.
Эдуард. Ее первая любовь и недосягаемый идеал.
Он появился на учебе позже всех остальных. Дождливым осенним днем продрогшая Маша вместе с группой разбирала перфектные времена и мечтала о том, чтобы поскорее включили отопление. Дверь открылась, вошел Оскотский Эдуард, и она вмиг позабыла и о холоде, и об английском. Высокий, черноволосый и чернобровый, с загорелым лицом и ослепительно голубыми глазами, он окинул аудиторию хозяйским взглядом и неспешно проследовал на свободное место. Прошел мимо, оставляя шлейф невозможно приятного парфюма, и унес с собой робкое девичье сердечко. Разумеется, даже не заметив. Когда он приблизился к её столу, Мария Синичкина до того оробела, что побоялась поднять глаза. А потому, особенно ярко запомнила мягкие замшевые туфли песочного цвета. Абсолютно сухие и чистые, несмотря на непогоду за окном. Ее собственные раскисшие кроссовки и она сама - промокшая и пропахшая сыростью, показались еще ничтожнее. В то время как благоухающий цитрусами, хвоей и еще бог знает, чем, молодой человек в замшевых ботинках поднялся в ее глазах на недосягаемую высоту.
Да, Эдик Оскотский был неотразим. Несмотря на полноватые для мужчины бедра, которые, впрочем, компенсировались ростом и статью, и мелковатую для крупного тела голову, он вызывал симпатии не только у студенток, но и у всех без исключения преподавательниц.
Сам же Эдуард относился ко всем одинаково - с равнодушием и сквозящим пренебрежением.
Маша и помыслить не могла о внимании с его стороны. Хотя сердце при его появлении сладко ныло, а с ним и грудь, и низ живота.
И вдруг - такое!
- Маш! Маша! - кричала в ухо Оля Маленькая и трясла за рукав, - пошли!
- Куда? - она еще не пришла в себя от потрясения и плохо соображала.
- Домой! Ольке плохо!
Глоток ледяного воздуха принес облегчение. Жизнь была прекрасна, несмотря на пьяную Ольку, головокружение и сырую погоду. Жизнь была прекрасна, потому что Он жил где-то рядом, и Он только что ласкал ее и прижимал к себе, и они почти слились в единое целое.
Глава 3
Ночью Маша спала плохо. Ворочалась, переворачивала горячую подушку, а она тут же нагревалась снова. Алкоголь испарился без следа, не выдержав напора возбуждения. Смелые картины, подгоняемые богатой девичьей фантазией, теснились и наскакивали одна на другую. К утру она просмотрела целый фильм с собой и великолепным Эдиком в главных ролях. Роман развивался стремительно и красиво. Нежные ухаживания, страстные взгляды и робкие касанья рук сменялись жаркими сценами на шелковых прохладных простынях. Мерцали свечи, их яркие язычки подрагивали и чадили от стонов любовников. В итоге он все-таки внес ее на своих сильных руках в резные двери центрального загса. Они оба были в белом. Он - в смокинге, она - в облаке фаты и пышного, многослойного платья. Оркестр гремел Мендельсоном, многочисленные гости осыпали пару восторгами и цветами.
Сон не шел.
На занятия Мария пришла абсолютно разбитая и с прыгающим сердцем. Но волновалась она напрасно.
Отношение Эдика к ней ничуть не изменилось. Он, как и прежде, ее не замечал.
Машу это ничуть не охладило. Она снова и снова возвращалась к сладким переживаниям прошлого вечера, и их становилось все труднее хранить в себе.
Не удивительно, что она во всех подробностях поведала о свалившемся счастье Ольгам.
- От ты глянь на неё, тихушницу, - подбоченившись, громко отреагировала Олька Большая, - какого мужика отхватила, а?
Она звонко рассмеялась, привлекая внимание окружающих. Маша тут же на неё зашикала. Ей не хотелось оповещать о своей личной жизни всю группу.
- Да ничего она еще не отхватила, - расфыркалась Олька Маленькая, презрительно кривя ротик в розовой помаде, - подумаешь, за задницу подержался.
- Кто подержался за ваши задницы, девочки? - длинный и худой Пашка Метелкин, приятель и адъютант Эдуарда, обвился вокруг Ольги Большой змеем-искусителем. Водрузил острый подбородок на круглое девичье плечо и сладко сощурился на открывшиеся виды в вырезе тонкого джемпера.
Маша побледнела, а Ольга оттолкнула Пашку с напускным возмущением:
- До всего тебе дело есть! Кто надо, тот и подержался!
Метелкин довольно заржал и двинулся дальше своей развинченной походкой, вихляясь, словно на шарнирах.
- Ну и чего теперь, Маш, он хоть с тобой поздоровался сегодня? - продолжила горячую тему Ольга Большая.
- В том то и дело, что он меня в упор не видит, - вздохнула влюбленная.
- И не увидит, мало ли кого он там в толпе потискал, - ехидно хмыкнула Ольга Маленькая.
- Ой, любишь ты, Оля, повредничать! Может ему просто неудобно! Ходил тут павлином этаким и вдруг к Машке нашей начал клеиться. Маш, ты не падай духом, поживем - увидим.
Маша промолчала. Она и сама догадывалась, что Ольга Маленькая, скорее всего, права.
С пьяных глаз Эдик мог и не разобрать, с кем он танцевал.
"Но если даже и так, - рассуждала девушка, - не знак ли это судьбы?"
Она верила, что ничего в этой жизни не происходит просто так. И раз было начало, значит, будет и продолжение.
К восемнадцати годам у неё сложилась ясная картина мира. Миром управлял Бог. И общался он с простыми смертными не напрямую, а намеками, посылая знаки.
Эти знаки передавались в обрывках чужих фраз, что привлекали вдруг внимание и приобретали особый смысл. В сигналах светофора, подсказывающих, надо ли форсировать текущие события или лучше притормозить. И так далее, и до бесконечности. Знаки были повсюду - их надо было только разглядеть и понять.
Понятно, что встречу на танцполе она истолковала даже не как намек судьбы, а как её откровение.
"Это все неспроста!" - думала Мария Синичкина, обгрызая кончик ручки. Она смотрела в учебник, но мыслями витала так далеко, что заученные еще в детстве буквы казались таинственными иероглифами.
Глава 4
"Это все неспроста!" - пронеслось в голове у Синичкиной Валентины и сердце разнылось так сильно, что отнялась левая рука и подкатила тошнотворная слабость.
Она опустилась на стул и положила онемевшую руку на стол. Туда, где по времени уже должны были стоять тарелки с горячим ужином.
Но ужинать некому. Миша опять задерживается. Опять где-то пропадает.
"Что-то тут нечисто", - прошептала Валентина сама себе, поправляя одной ей заметные морщинки на разглаженной скатерти. "Никогда такого не было, чтобы каждый божий день - допоздна".
На улице послышался радостный лай Сверчка, а следом раздался чей-то голос. Но не мужа. Вроде бы, женский. Кто-то открыл калитку и шел через двор, беззлобно отгоняя любвеобильного пса.
В окно веранды забарабанили, потом заскрипели ступеньки крыльца и наконец, забренчал звонок.
- Валюшка! Уснула, что ли? Открывай скорей!
- Да иду, иду, - пробормотала Валя, потирая на ходу больную руку, - чай не девочка, бегать-то, двери вам открывать.
- Ты чего разворчалась? - соседка Катерина улыбалась широко, сбрасывая с ног галоши и вешая на крючок застиранную болоньевую куртку.
- Да так, настроенья нет чего-то. Мишка еще опять где-то бродит. Чаю будешь?
- Да не, не буду. Сейчас только поужинала и чаю напилась, - отвечала гостья, по-свойски шагая из прихожей прямо в зал и присаживаясь за стол. - Я же радостью поделиться пришла!
- Ну? - Валя присела рядом и уставилась на соседку, выражая готовность радоваться.
- Степку отпустили!
- Совсем?
- Ну, конечно, совсем!
- Слава тебе Господи! - Валентина перекрестила полную грудь. - Лишь бы опять бедокурить не начал.
- Да уж, чай, не начнет. У него планы. Итак, говорит, времени потерял сколько. Осознал! Он же ведь парень-то хороший. Не в том месте оказался и не в то время, вот оно так и вышло.
Катин голос звучал неубедительно, будто извиняясь за непутевого сына.
- Конечно, хороший, - заторопилась Валя. - Как же нехороший, он же ведь на моих глазах вырос. Я ж его знаю. Как своего! Как они с Машей-то - то у вас, то у нас. Так и выросли вместе. А маленькие-то, какие хорошенькие были, как два грибочка - беленькие, крепенькие. Все так и думали, что брат с сестрой.
- Он ее так и зовет сестренкой. Любит он Машеньку-то. Все время про нее спрашивает. ... Как она? Идет учеба?
- Идет, хвалят учителя. Она ведь у меня девка старательная. И в школе хорошо училась, и в институте также. По-английски как начнет говорить, чисто иностранка, не отличишь. Отцу уж больно нравится. Гордится дочкой. Он итак в ней души не чает, а тут видишь, как - языки учит.
- А где он, кстати? Я думала, он уж дома.
- Не знаю, где, - губы у Вали съехали уголками вниз, - сама беспокоюсь, - добавила, помедлив.
- Да ладно, чего беспокоиться, его весь поселок знает! Ничего с ним не случится. Небось, притащили какую свинью больную или козу. Ты же знаешь народ какой неотвязный - раз ветеринар, так лечи немедля! Всяк за свою скотину переживает как за родное дитя. До утра ждать не будет. Вот и получается день ненормированный. Не волнуйся, подруженька, придет.
- Ну, когда-никогда, да придет. Куда ж ему деваться, - слабо улыбнулась Валентина.
Глава 5
Ольга Маленькая была права - Эдик не опознал в партнерше по танцам Синичкину. Он бы и не узнал о мимолетной встрече, если бы не услышал о ней во время перекура в туалете от верного адъютанта.
"Что знают двое, знает и свинья", - гласит поговорка. Узнал и Пашка, и тут же подступился с расспросами:
- Слышь, Эдик, а чего там у тебя с Синичкиной было в Петухе?
- О чем ты, Паша? - процедил страдалец, не поворачивая головы. Он мучился от похмелья и старался не совершать резких движений.
- Да ладно, мне рассказали, что ты её чуть не трахнул прямо на танцполе.
- Чушь какая - где я, а где - Синичкина.
- Чушь, не чушь, а я тоже подметил, что она на тебя пикует то и дело.
Эдуард одним махом осушил пластиковую бутылку воды, предусмотрительно припасенную в сумке, и вздохнул с облегчением:
- Немного отлегло. Завязывай пургу гнать, Пашка, утомил.
Кинул пустую тару в мусорное ведро, но промахнулся. Исправлять оплошность, конечно же, не стал. Стащив крупное тело с подоконника, бережно понес его на занятия. За ним, вихляя худым задом, двинулся верный ординарец.
В аудитории нашлось подтверждение Пашкиным бредням - Синичкина вдруг поменялась в лице и застыла возле стола, за который собиралась присесть. Надменно глянув на оробевшую девушку, Эдик вальяжно проплыл мимо, с достоинством опустил тяжелый зад на скрипнувший стул и отвернулся к окну.
А за окном набирала обороты весна. Воробьи так шумно радовались оттепели, что их было слышно в аудитории. Солнце окончательно пробудилось от спячки и палило с такой силой, что оставаться в мрачных институтских сводах стало совершенно невыносимо. Хотелось на волю. На свежий воздух и ласковый ветерок, несущий запахи талого снега, нагретого асфальта и выхлопных газов.
Эдик и Пашка, кое-как отсидев пару, вырвались на свободу. Надышавшись весны полной грудью, уселись в подаренный Оскотским-старшим мерседес и под бодрую болтовню радио-диджеев понеслись на улицу Космонавтов. Там проживал хорошо известный им обоим Толик aka Торчок. У него всегда можно было славно оттянуться, покурить и насмеяться до слез. Родители Торчка зарабатывали деньги в далекой Америке. А сын поехать не захотел, как не захотел и зарабатывать. Ему хватало того, что присылали сердобольные родители. Пара часов пронеслась незаметно, а потом друзья, распрощавшись с гостеприимным хозяином, покатили дальше.
- Эдик, глянь, Синичкина! - радостно заорал Пашка, вертясь на сиденье и дергая приятеля за рукав.
- Где?
- Да вон, на остановке стоит. Эх, проехали уже. Давай, разворачивай, покатаем ее.
Конечно, в другое время великолепный Эдуард и не подумал бы слушать подобный бред. Но в приподнятом настроении ни думать, ни спорить не хотелось. Хотелось посмеяться, а над Синичкиной смеяться было по любому веселее, чем над Метелкиным.
Развернув сверкающий серебристыми боками мерс, он лихо подрулил к остановке. Павел выскочил из машины и предупредительно распахнул перед обомлевшей девушкой дверку:
- Садись, Маш, подвезем.
Она вспыхнула от счастья, еще не веря ему до конца, а в душе уже играли фанфары. "Эх, жаль Ольки не видят!" - стучало в голове молоточками, пока Маша усаживалась рядом с водителем.
Пашка ввинтил свое длинное тело на заднее сиденье, и автомобиль рванул с места, оставляя всех невольных свидетелей Машиного триумфа в глубокой зависти, должно быть.
- Тебе куда, Синичкина? - дружелюбно поинтересовался Эдик, и она оцепенела от восторга. Первый раз в жизни любимый обращался к ней напрямую.
- Это где же такая? - поднял он бровь, а Метелкин с готовностью заблеял козлиным смешком.
- За вокзалом, надо через мост переехать, а там я покажу, - смущаясь, сказала Маша.
- Милииицееейская - блеял Пашка, - там, небось, одни менты живут и наша Синичкина!
Эдик проявил невиданное великодушие:
- Ладно, хорош глумиться над девушкой.
Мария почувствовала себя на вершине мира. Он за неё заступился! Он её любит! Ее сердечко не подвело и правильно указало на того единственного, кто предназначен был судьбой. Он не мог не ответить взаимностью. Ведь такая любовь дается не просто так. Это карма. Карма из прошлой жизни. Возможно, они были любовниками и вот, в жизни новой, интуитивно, наощупь подобрались друг к другу, чтобы соединиться вновь, не смотря на социальное неравенство и прочие превратности судьбы.
- А, правда, почему такое название странное? - прервал её восторженные умозаключения Оскотский.
- Я не знаю, может, потому что там тюрьма, - залепетала она.
- Тюрьма! - зарыдал адъютант его превосходительства. - "Сижу на нарах, как король на именинах"!
Его неподдельное веселье оказалось заразным. Эдуард снисходительно подхохатывал, Маша прыскала от смеха, заливаясь румянцем, и вскоре любое новое слово стало вызывать у всех троих неудержимое веселье.
- Может, по пивку? - Пашка повис на спинке Машиного кресла, обняв его обеими руками и пытаясь заглянуть другу в лицо.
- Можно и по пивку, - протянул тот, - вот только где? "Раки" на ремонт закрыли.
- А пойдемте ко мне, - предложила Маша.
- А что! - заорал возбужденно Метелкин. - Наберем пива и завалимся к тебе, Машка. На Милицейскую.
- А предки твои как на это среагируют? - повернул голову Эдик.
- Я одна живу, - ответила девушка и загордилась.
- Нууу? Так чего ж ты молчала, Синица? Давай, Эдик, тормозни возле магазина, я метнусь за пивом.
Пашка умчался, а Маша, оставшись наедине с любимым, снова засмущалась.
Она молча любовалась на свои ногти, млея и розовея, пока Оскотский, наконец, сам не проявил инициативу:
- Так что, Маша, ты одна живешь?
- Да, одна, мне родители эту квартиру купили, чтобы я по общежитиям и съемным квартирам не моталась. Ну и вложение денег. Недвижимость всегда в цене растет, - простодушно поведала она.
- Разумно. А чего в такой дыре квартиру взяли, ближе не нашлось?
- Не знаю, меня не посвящали в подробности.
Не станешь же объяснять, что купили то, на что хватило денег. Но реплика неприятно кольнула, даже несмотря на восторженное состояние.
- Ну, все, погнали, - Пашка кинул коробку с пивом в багажник и удовлетворенно развалился на сиденье.
Но не успели они тронуться с места, как их начал прижимать джип с тонированными стеклами, сигналя о намерении остановиться для дружеской встречи. Это подтверждалось радостными воплями молодых людей, опустивших окна и размахивающих руками.
- Оооо, Серый, братааан! - заорал Метелкин. Он высунулся из окна, словно стараясь вылезти на полном ходу для немедленного воссоединения с братаном. Но надобность в этом отпала, поскольку Эдик уже прижимался к поребрику.
Машу оставили разглядывать происходящее из-за надраенного до блеска лобового стекла. Молодые люди обменялись рукопожатиями, и повели неспешные разговоры. Покуривали, сплевывая себе под ноги, похохатывали и похлопывали друг друга по плечам. Наконец, о чем-то договорившись, парни ударили по рукам и разошлись по машинам.
- Слышь, Эдик, а ты давно Гуся не видел? - завел разговор Пашка, едва они тронулись с места.
- Давно. Я даже не помню, когда последний раз с ним пересекался.
- Может, Серый не врет, и он действительно, того - пропал?
- Да кто его знает... говорят, он Федору должен был.
- Федору? Ну, тогда все тухло. Этому ничего не стоит в могилу уложить поверх покойника. У него на кладбище все схвачено.
Маша оторопело слушала разговоры про неведомых ей Гуся и Фёдора, в то время как мерседес неотрывно следовал за джипом совсем не в том направлении, в котором находилось её гостеприимное жилище.
Наконец, она набралась храбрости и встряла в разговор:
- Эдик, а мы куда едем?
Молодые люди посмотрели на неё одновременно и с одинаковым недоумением. Потерявшись еще больше, она добавила:
- Мы же ко мне собирались...
- Точно, Эдик, мы же к Машке собирались, на Милицейскую, - обронил Пашка рассеянно, - я и забыл совсем.
- Мы к друзьям едем, на дачу. У приятеля днюха, нас пригласили, - снизошел до разъяснений Эдуард, не поворачивая головы. - Хочешь - с нами езжай, а не хочешь, я тебя высажу на остановке.
Маша сначала растерялась от его равнодушия, а потом ей подумалось, что, может быть, он просто не хочет на неё давить. Хочет, чтобы она сама решила, готова ли войти в его круг, познакомиться с его друзьями. И утешившись открывшейся истиной, счастливо отозвалась:
- Я с вами.
Глава 6
Панорама оживленного мегаполиса сменилась неказистыми видами городских окраин. Многоэтажки в растяжках рекламы, шумные проспекты и супермаркеты с яркими вывесками остались позади. За окнами замелькали выцветшие деревянные бараки, магазинчики со слепыми витринами и развороченные остановки. Следом потянулись посадки голых берез, черные поля в останках снега, деревни с серыми заборами и аккуратными нарезками огородов. Маша заскучала. Они ехали уже пару часов, и пейзаж за окном не радовал разнообразием. Эдик смотрел на дорогу, а Пашка сзади притих и не подавал никаких признаков жизни.
Наконец, они свернули к сосновому бору, где и обнаружилась цель назначения.
Захлопали дверки машин. Перекидываясь шутками, прибаутками и крепким матерным словцом, народ стекался к двухэтажной каменной даче. Вокруг нее уже образовалась стихийная парковка, преимущественно из иномарок.
Эдуард не стал ждать, пока оробевшая спутница выберется наружу, а уверенной походкой двинулся к дому.
Подхватил её Пашка, прижал к себе и встряхнул.
- Чего притихла, Синица? Не ссы, все будет путем!
Маша промолчала, лишь невольно прибавила шаг, чтобы поспеть за длинноногим приятелем.
Равнодушие Эдика возбудило нехорошие сомнения.
"Зачем же он захотел меня подвезти", - растерянно думала она, поднимаясь по высоким ступеням к распахнутой настежь дубовой двери.
Ей и в голову не могло прийти, что она могла быть для кого-то такой же мелкой и незначительной, как, скажем, божья коровка для ребенка. Подобрал, поиграл, да и скинул щелчком в траву. Хорошо, если не раздавил при этом.
- Ооо, Павел, у тебя новая девушка? - на одногруппников надвигалась крупная крашеная блондинка. Пуговицы блузки едва сдерживали мощную грудь, а юбка натянулась на бедрах так сильно, что Маше показалось, будто она слышит треск материи.
- Привет, Люба. Это не девушка, мы учимся вместе,- благодушно ответствовал Пашка, устремив взор на длинный, как на свадьбе, стол. На нем уже красовались разнокалиберные бутылки и тарелки с закусками.
- Пашка! - привел его в чувство Эдик, - ты пиво зажал что ли?
- Забыл, блин!
Метелкин, стукнув себя по лбу, поскакал за пивом, оставив растерянную Машу на растерзание любопытной девице.
Впрочем, та уже потеряла к ней интерес. Зажав в пухлых пальцах с хищными кроваво-красными ногтями длинную сигарету, она о чем-то беседовала с высокомерной брюнеткой, похожей на похудевшую Деми Мур. Время от времени Мур заливисто, нервно смеялась и бросала взгляд куда-то вглубь помещения.
Проследив за направлением её взгляда, Маша увидела смазливого блондина в неприлично розовой для мужчины рубашке. Он не обращал на нервную деву никакого внимания, а дарил его плотно сбитой, мускулистой девушке с короткой мальчишеской стрижкой. Ухо мускулистой красотки ощетинилось рядом шипастых сережек, а шею украшали сине-зеленые иероглифы. Маша засмотрелась на эту красоту и вздрогнула от неожиданности, когда Пашка, возвращаясь с коробкой пива, небрежно подтолкнул её в сторону кухни.
- Чего стоишь? Иди, помоги девчонкам салаты крошить.
Она робко двинулась к галдящей компании. Судя по непринужденному обмену репликами, все присутствующие были давно и близко знакомы.
На Машу никто не обратил внимания и никак не отреагировал. Поборов неловкость, она обратилась к двум подругам с края стола, что неторопливо нарезали огурцы с помидорами:
- Девочки, может, помочь?
Ответом ей были удивленно-насмешливые взгляды двух пар умело подкрашенных глаз.
- Ну, помоги, - великодушно отозвалась одна из них после неудобной паузы, передавая широкий, как тесак, нож. - Пойдем, Натусь, покурим, пусть девушка поработает.
Опустив голову, чтобы не выдать закипающих слез, Маша аккуратно резала овощи и украшала их кудрявой петрушкой и махристым укропом.
Эдик не проявлял ни малейшего интереса к факту её существования. Лениво развалившись на кожаном диване, он потягивал пиво из темной бутылки, изредка перекидываясь словами с таким же, как он, холеным молодым человеком. В четыре бесстрастных глаза разглядывали они происходящее, и читалось в этих глазах полное к нему равнодушие.
- Маша, Маша, радость наша! - раздался за спиной Пашкин голос, а бедра обхватила цепкая, жесткая рука. В другой руке он держал пластиковый стаканчик и тыкал им в воздух прямо перед Машиным носом.
- Что это?
- Кровавая Мэри! Давай, пей, не бойся, не отравишься. Хоть кисляк пройдет.
Павел не церемонился. Но девушка в глубине души даже почувствовала благодарность. Ей и правда, было кисловато. Может быть, алкоголь поможет расслабиться. Задержав дыхание, она большими глотками выпила содержимое стакана.
Горло перехватило. Маша не привыкла к крепким напиткам, а Пашка не поскупился на водку и почти проигнорировал томатный сок. Метелкин схватил салатницу и двинулся к длинному столу, бросив в приказном тоне:
- Пошли, хватит батрачить.
Она, как хвостик, потянулась за ним. Усевшись рядом, ослабевшим от водки зрением разглядывала происходящее, мечтая поскорее отправиться восвояси.
В дверях стоял невысокий, коренастый мужчина. По виду - много старше собравшихся. На темном, обветренном лице проступали редкие, резкие морщины. Волосы на лбу начали редеть, обещая скорую лысину. Злые маленькие глазки сканировали пространство. Облик дополнял спортивный костюм и распахнутая кожаная куртка. На шее болталась цепь, способная удержать крупного пса.
Маша не знала, кто он и что он, но поспешила отвернуться, до того неприятным показался ей незнакомец.
Павел рядом с ней радовался жизни так сильно и жестикулировал так бурно, что ей приходилось то и дело уклоняться от его длинных, как плети, рук, летающих над тарелками.
Перекрикиваясь с приятелями через весь стол, он, не глядя, сунул ей под нос еще один стаканчик - на этот раз с чистой водкой.
От одного взгляда на алкоголь замутило, но тут понеслись возгласы: "За здоровье изменника! Братан, за тебя!" Показалось неудобным не выпить.
Она наложила на тарелку салата, что стоял поближе, отхлебнула тепловатой обжигающей жидкости, закусила безвкусным ломтиком огурца и содрогнулась от отвращения.
Закружилась голова, стало подташнивать.
"Зачем только я потащилась с ними?" - грустила Маша, похрустывая овощами. Тянуться за закусками, разложенными на тарелках подальше, она не решалась. Пашка, увлекшись беседой, перестал уделять ей даже то минимальное внимание, которым баловал поначалу. Про Эдика нечего было и говорить.
Она чувствовала себя изгоем. Бедной родственницей, которую пустили за стол из милости.
Основным блюдом шли шашлыки. Их вскоре и внесли, и поставили на середину стола. Угощение вызвало нестройный, но оживленный хор голосов.
За Марией Синичкиной никто не ухаживал, а сама она попросить передать шампур постеснялась.
Так и сидела, опустив голову, и ковырялась в салате, пока на плечо не опустилась тяжелая рука.
- Ты что же за девушкой, не ухаживаешь, Пашка?
- Это не моя девушка, - засуетился тот, - это одногруппница.
- Да хоть бы и не твоя. Сам-то жрешь в три горла. Иди, принеси ей шашлыка, - приказал Фёдор и уставился в упор на замершую от испуга Машу.
Метелкин бросился исполнять приказание, и через секунду на ее тарелке лежал шампур с подрумяненными кусочками баранины.
- Спасибо, - выдохнула чуть слышно.
Ей не ответили. Федора уже рядом не было. Пашка, отвернувшись, о чем-то шептался с Эдиком.
Она принялась обгрызать мясо, стараясь не дышать. Курили прямо в доме, и от сигаретного дыма тошнота подкатывала к самому горлу. Кое-как запихнув в себя пару кусочков, Маша оставила попытки доесть свою порцию. Сложив руки на коленях, кротко дожидалась того момента, когда приятели двинутся к выходу.
Когда надежда на освобождение от вечеринки почти иссякла, народ начал медленно расходиться. Вдруг захотелось в туалет. Вспомнив, что путь предстоит не близкий, она выбралась из-за стола и прошмыгнула в коридор в поисках заветной комнаты.
Комната нашлась, но оказалась заперта. Пришлось терпеливо дожидаться, пока она освободится. Наконец, дверь распахнулась, грудастая блондинка с достоинством выплыла в коридор, распространяя волны парфюма и освежителя воздуха, бросила презрительный взгляд и величаво удалилась. Оказавшись, наконец, внутри, девушка с облегчением вздохнула. Как же все это надоело! Быстрей бы домой!
Вернувшись обратно, она похолодела - приятелей за столом не было.
Судорожно отрыв на вешалке свою курточку, она кинулась на улицу и увидела, что Эдик уже сидит в машине, а Пашка о чем-то толкует с Федором.