Аннотация: Семён Строев - палач Первой статьй 11 Гильдии вызван на закрытое собрание трудового коллектива (разделочного цеха) для рассмотрения вопроса о его профессиональной непригодности на рабочем месте...
Волчина
Обуяла Волка хандра собачья, если не сказать - сучья. Втемяшилось серому в башку, что где-то он хреновый товарищ. Не в смысле внешних атрибутов, - с отчетами, рапортами и вымпелами, - а по части внутреннего своего ливера. Причем не сказать, чтобы Волк такой уж интеллигент был, - из породы вшивых. Скорее - наоборот. И кличку поэтому имел - Волчина, а это среди зверья дорогого стоит.
Понятно, что для Волка томление организма не есть порядок, а для матерого и вовсе - вещь запредельная. Для такого парняги разврат, пьянство, мордобой - норма. Все остальное - лирика, и по другому адресу. Отсюда из леса не видно. Однако ведь случилось...
Сделает Волчина свое черное дело в рабочем порядке, а потом мается. Причем не успеет пакость доделать - уже такое раскаяние, что впору об ствол головой биться.
Волк был не дурак и понял, что это болезнь, причем нездорового характера. Ведь, если разобраться логически: драл овец и надо драть, рыжих за хвосты тягал, - тоже в природе предусмотрено. А если с Медведем после медовухи друг другу морду в кровь, - так ведь лес, не райская куща.
А душа болит, и внутри основного тела что-то такое невыразимое происходит. Выть хочется. Причем иной раз в процессе самого действия. К примеру, не успел Козлу рога пообломать, на половину только задачу выполнил, - уже изжога угрызения. С Козой его без такта выдержки обошелся - еще стыднее. Дальше - хуже, до физиологического отторжения дело дошло. Сожрет что-нибудь ворованное, организм не берет, кровью харкает. Санитар леса, казалось бы, режь, бей, грабь: убогих, слабых, немощных. Так нет же, старается обходить. Но нутро не обманешь - своего требует - драки. Влезает тогда Волчина в самые крутые бандитские разборки, причем нагло прет, заведомо с кровью. Разводит всех по понятиям и без, цинично и с размахом. А урезонить, на удивление, некому. Как от чумного своя же братва шарахается. Шакалы только и липнут, уши к хвосту прижимая. Да еще твари развратные болотные на шею виснут.
Выпивать Волк начал. Лучше не стало. Теперь с утра и душой и головой мается. Синдром похмелья стал осваивать: бессонница, сухая рвота по утрам, страхи. Дерябнет Волчина дозу анестезиологическую и глядит на небо вопросительно, будто там за Луной ответ прячется.
На вопросы, что не осилить ни на пьяную, ни на трезвую голову. Только и остается, что выть на Луну, с натугой и на выверт.
Пошел к врачу. Бобер попался.
- Чего болит? - Спрашивает.
- Душа, - отвечает.
- Да хоть знаешь, волчина позорный, какие слова на зубы свои окровавленные примеряешь?! - Стал в позу Бобер, видя что Волк в самом деле не боец.
Понятно, что таким оборотом переговоров Волк озадачился. Внешним осмотром Бобра прикинул. Халатик у докторишки - крахмально-беленький, бородка клинышком, вид профессорский. Свита преданная, и глазки у свиты опущенные. У одной только сестрички-лисички глаза слегка с поволокой, в некотором как бы изумлении.
"Бабник первостатейный", - заключил для себя Волк. Прищурил взгляд на зубах докторских. А они у Бобра как на витрине, хочешь с расстановочкой, хочешь дуплетом бей. Однако не стал суетные движения производить, и впрямь душа болела.
- Поскольку не вы ко мне, а я к вам лечиться пришел, - прояснил Волк ситуацию, стараясь держаться подчеркнуто вежливо и обращаясь главным образом к Лисичке хорьковой масти, которая тут же распахнула на него свои зеленые глаза с поволокой, - прошу пену на меня не выделять, а свой экстаз по назначению использовать. Если конечно еще в состоянии...
При последнем замечании доктору, Волк опять скользнул глазами по Лисичкиному контуру, отмечая про себя довольно живописный разрез халата во фронтальной проекции.
- А что до меня, - перевел взгляд Бобру в переносицу, - то будь любезен - анамнез, диагноз и хоть клизму в задницу, а болезнь облегчи. Чтобы, ненароком, самому по лазаретам не маяться.
И опять Волк не удержался, - теперь уже пристально глядя в желто-зеленые с узорным вырезом глаза ассистентки, отпустил Бобру замечание, совсем уже ниже пояса: что де такую, как у него болезнь лечить, это тебе не медсестер на вензаболевания осматривать.
Закончив монолог, Волк понял, что произвел впечатление. На обоих. Лиса одной лапой нервно стала застегивать нижнюю пуговицу на халате, а другой изящно расстегивать верхнюю. Бобер - напротив, - вошел в ступор. Оставаясь неподвижным и почти без мимики, он принялся монотонно причитать, что анамнез в самом деле имеет выраженный характер, а диагноз аспектирован в сторону агрессивно-маниакального синдрома.
На счет Лисы ясности пока не было: от стеснения она так разволновалась или, наоборот, интересуется еще большего внимания удостоиться. А врач попросту демонстрировал страх. Причем - более высокого порядка, чем животный. Потому что ни как не мог остановиться в своих причитаниях и плел уже что-то совсем несуразное про опасность членисто - вирусного распространения заразы на микро-флюидном уровне.
Волк не стал на счет "членистоноговости" заморачиваться и возникать, - в болезни великодушнее становишься. Может быть врач искренне беспокоился, что болезнь заразная. Тем более, что профессионализм у доктора пересилил:
- Пьете, - спросил мрачно. Волк ответил.
- Зачем?
- Чтобы быть Волком, а не шакалом облезлым.
- Резон, - опять отрешенно согласился Бобер, что-то чирикая в своем блокнотике.
Волк в свою очередь отметил, что Лиса на счет выпивки имеет альтернативное мнение. Ему это, по большому счёту, понравилось.
В этом и была трагедия Волка, что он всегда находил повод, чтобы любить. Что только под этим понимать...? К примеру, животных он всех любил. Многие ему не нравились, которые противные, вроде комаров с мухами. Но и их он любил, поскольку тоже видать нужную функцию выполняют, - может быть всеобщего кровного единения. А такие как Лисонька - это просто конец света. Как вот тут для себя объяснить: любовь это или еще жажда какая. Стыдно конечно, но Волк за собой знал точно, - что такого типа красавица, если она еще не покойница в гробу, и хвост у нее хотя бы чуть-чуть от ветра шевелится, то у него прямо сразу "башню сносит". Причем вне зависимости от места и времени действия - всегда дыхание перешибает и спазмы в горле, как при приеме сивухи впопыхах и из горла.
"Сознаться что ли, - тоскливо подумал Волчина, - рассказать врачу, что он за любой юбкой хоть под прицельным огнем на красные флажки пойдет". "Хотя - куда там, - посмотрел на опущенную фигуру доктора, - не тот уровень, чтобы нутро обнажать". Воздержался. Ушел не прощаясь. Закурил конечно, как бешенный. Будто в последний раз и времени нет. Осталось только напиться и в волчью яму загреметь. Однако не напился. Совесть потому что была. Лучше, бы конечно не было...
Покаяние, терпение и воздержание. Глаза вниз, язык на замок; утром - зарядка, вечером - обливание. А ночью - медитации с нравственно - одухотворенным сюжетом. Так на волевой струне и держался, с дребезжанием на разрыв.
К Бобру зачастил, анализы сдавать. Все аккуратно в баночках, в стеклянный шкафчик для сборов подсовывал, от Лисы журналом "Здоровье" заслонясь. Голодать еще придумал, но зато курить больше стал.
Однако не долго протянул. Дребезжала, дребезжала струна, да и лопнула. Уж лучше бы и не брался. В один момент, и сам не ожидал, - на полную катушку развязался. Будто кто подгонял в гнусности себя восстановить. Задним числом простой ликвидировать. Ну и конечно Волк преуспел - поднакопилось, - сам себя прошлого переплюнул. По всем пунктам гнусности и мерзавства.
В первую очередь с сестричкой этой рыжехвостой отвязался на полную масть. Хотя и без ожидаемого восторга. С Бобром тоже свое реноме восстановил. Мазахистки причем с обоими обошелся, если не сказать садистки. Без драк и поножовщины действовал. Зато унизил вех до полного опущения и по самым больным пунктам. Бобра перед коллективом высмеял. По обеим статьям его профессиональной деятельности. По первому, просто объяснил доктору, что то чем тот занимается в лучшем случае - пустая трата времени. Поскольку психология его - это и не наука и не религия, а пустая пустышка с трепотней и придыханиями. А по второму пункту, тоже всю бобровую несостоятельность на личном примере продемонстрировал. Показательно, прямо у него в кабинете хоровые упражнения по кама-сутре устроил, со всем его сестринским персоналом. Во главе с Лисонькой. В таком акробатическом темпе и темпераменте раскрутил его ассистенток на кураже, что такое Бобру, что называется, в самых развязных грезах не предвиделось. И все это под обиженно - восторженные всхлипывания участниц.
Ну а потом, как водится, в перебор пошёл. Со всех катушек съехал. В разные стороны, в ширину и высоту, прыжки совершая. Мордобой и разбой, если сравнивать по эстетике, при таких делах, - детский сад под грибком на лужайке. Чуть весь лес не спалил. От внутреннего своего бесовского горения. На всю округу пожар полыхал. Хорошо - затушили. Сам Волчина грудью на огонь потом бросался, когда проблески в башке пошли. Спаслись, слава Богу. Потому что, всем миром с огнём боролись. В лесу по-другому нельзя. Сам не выживешь, и остальным - крышка. Тут уж никто не разбирает - Волк ты или Коза.
Остался лес стеной стоять, как и стоял. Как и не было ничего. И Волк при своих остался. Умирал потихоньку. Не всем миром, а в одиночку. Однако всё проходит, и это кончилось. Сто кругов ада Волчина прошел, пока в этот раз от загула оклемался. А как утихомирился, такие страшные страдания в душе выстрадал, что прежние, перед доктором, - разве что за девичьи всхлипывания можно было вспомнить.
Но выводы сделал. Не то что выводы, а просто само собой что-то внутри изменилось. Даже не внутри, как после болезни бывает, а вроде как воздух для дыхания в Лесу вширь раздался. И понял Волк одну простую и одну сложную истину. Во-первых - не один ты на грешной земле маешься. И не такой уж ты герой, чтобы самым плохим быть. Такого прямого вывода, вроде бы, и не следовало из им же в бреду содеянного, но в процессе безумства, при грубых столкновениях, всегда обратная связь и надрыв оголяются. И вторым номером такая еще у него истина в голове между пастью и ушами отложилась: не надо рядиться в чужие шкуры. Имеешь устремление наверх, и имей. Но только так, чтобы от твоих акробатических взлётов над землей ни себе, ни другим хребет не переломать. И что тебе природой заложено, будь любезен, отдолби. Хотя бы, как Дятел. Да и здесь поостерегись, чтобы череп от натуги не лопнул. Не зря же говорят: всё предначертано судьбой, а жизнь из подробностей складывается.
Обезьяна и попугай
Вызвал Царь обезьяний Попугая и давай над ним надсмехаться.
- Ты, - говорит, - красавчик, кем себя больше ощущаешь - орлом-стервятником или курицей, в смысле полезности в животном мире?
- А ты, - отвечает Попугай, - цирковым артистом себя мнишь или вешалкой, когда вниз головой на ветках болтаешься.
- Я, - вскипел Обезьяна, - Царь. Подо мной государство с войском и женщинами, а у тебя что есть, кроме хвоста размалеванного?
Смутился Попугай, но не царского гнева, а, в самом деле, подумал: "Неужели и впрямь, кроме хвоста, ничего нет".
Увидел Обезьяна его смятение и покатился по полу со смеху:
- Ха, ха, ха. - Чудо в перьях.
- Хотя и у меня... - Начал приходить в себя Попугай.
- Что "хотя", что "у тебя", - передразнил его Обезьяна, снова влезая на трон. Он победоносно глядел на Попугая и все ерзал на своем пьедестале, никак не находя возможности грациозно устроить там свой зад макаки.
Попугай, казалось, с полным безразличьем взирал на эту его краснозадую посадку. Тем нее менее, перехватив его взгляд, царь обезьяний все же смутился: еще больше заелозил на своем троне, совсем уже не по-царски прикрываясь хвостом.
Зато Попугай еще больше распустил свой роскошный хвост, встряхнул хохолком, и во всем его облике появилось что-то королевское.
Они не глядели друг на друга, и каждый думал о своем.
- Жаль, что я не царь, - думал Попугай.
- Жаль, что я макака, - думал Обезьяна.
- Зато я красивый, - думал Попугай.
- Царь есть Царь. - думал Царь.
- Я могу идти? - спросил Попугай.
- Ступай, - сухо ответил Обезьяна.
И они разошлись, оба оставшись собой: красивый Попугай и властный Царь. Ведь на одну отрицательную о себе мысль у каждого нашлась положительная.
Тюня-предприниматель
Наехали на Тюню бандюки. Не то, чтобы со шприцами, утюгами и удавками, наоборот, - по современным, продвинутым методикам участвовали. Измором брали. Но тоже не хило. "Уж лучше бы морду били или попытали разок, - уныло рассуждал Тюня, в том смысле, что все равно отпустили бы когда-нибудь, - а то тянут "кота за зайца", и конца этому нет".
А все потому, что Тюня слабинку дал: подпустил все-таки своего Дурухтайло к своему же бизнесу. Много раз заходил у них разговор, что этот его крышный партнер может организовать заказы, немереные для тюнинской полиграфии. По водке, к примеру, паленой или "дезинфицирующему" раствору в бутылочках с красной шапочкой. Этикетки чтобы печатать.
- Дизайн ты классно делаешь, - хвалил Дурухтайло, - из всех ларьков золотом блестеть будем... Но Тюня держал дистанцию.
- Я водку не печатаю, - отвечал коротко, продолжая в голове мысль, что только по этой причине и жив до сих пор на Белом Свете. Между Лиговкой и Воронежской в разрезе Обводного канала. Не те это места, чтобы без черепно-мозговых травм по темным проулкам в бизнесе шарахаться. Все равно что бензоколонку свою открыть или аптечный киоск поставить, без должного согласования. Но дал слабину.
Однако можно, его Тюню, понять: туго ведь стало с заказами на полиграфическую продукцию. Вернее заказчик уже не тот, чтобы до слез тащиться от одного только вида своей фамилии в напечатанном варианте. Это раньше, как только капитализм начался, все сразу кинулись учредителями становиться и директорскими визитками друг перед другом, как шашками размахивать, - кто кого перешибет. Тогда по представительской атрибутике полиграфистам работы за уши хватало. Но прошли те времена. Хотя долго такая динама крутилась, на первой предпринимательской волне. Многие ведь искренне считали, что от одного только бумажного антуража с гербовыми печатями и форменной атрибутикой, деньги сами в карман потекут. Тем более, что карманов оказалось значительно больше, чем идей и инвестиций. Тем более, что вложений одной только эфемерной интеллектуальной собственностью оказалось недостаточно, и для бизнеса нужны реальные деньги. Причем свои собственные, конкретно от семьи и детей в отрыве.
Вот визитных карточек и поубавилось, а те кто выжил, больше пеклись не о своей представительской рекламе, а рекламном представительстве товара. Так что вместо визиточной темы пошла этикеточная. На продукты питания в первую очередь и по напиткам, конечно.
Пить и есть все равно ведь народу осталось, даже с этим по-идиотски стоящим долларом, - вроде протеза в штанах, - тупо взирающим на все остальное психопатическое ценовращение. У нас ведь всегда так: или Черный вторник устроят, с обвалом по всем параметрам, или вялотекущее опускалово, тоже по полной программе, хотя и не в атакующем - осадном режиме.
Конкурентов тоже больше стало, по той же, этикеточной причине. Все вдруг одновременно поняли: чтобы втюхать товар, его, по большому счету, даже не обязательно иметь, - то что предлагаешь, но упаковка на том, что втюхиваешь, должна быть самого высокого класса и во всех цветах радуги.
Коробку конфетную последних времен видели? Бросается в глаза, что не сильно она товаром перегружена. Зато "саркофаг" такой роскошный, что и три конфетки по краям распихать не стыдно. Вот и опять получается, что полиграфистам самый флаг в руки. Водку, конечно, не каждый решиться вензелями расписывать, да и мало кто сумеет, а к примеру, дипломы с удостоверениями, если раньше кто стеснялся работать, теперь - без проблем. На одном только заводе, где Тюня обосновался, - прекратившем, конечно, после Чубайса всякую производственную деятельность и строго только арендой промышляющем, типа бизнес центра, - так аж три печатные фирмы друг на друге сидят. Трудно перешибить всех. Тем более, если ты сильно разборчивый, - водку, например, не печатаешь. Тем более без внешних вложений.
Мог, конечно, Тюня себя упрекнуть, что к стыду своему до сих пор толком не знал, откуда эти самые инвестиции проистекают, о которых разве что детишки в детском саду еще пока песенки не поют. Единственно он знал точно, что, если реальные и конкретные деньги тебе дают, то только для того чтобы ты потом их отдал, причем в значительно большем количестве, или, по другому варианту, - чтобы в твой бизнес влезть. Книжек по маркетингу с менеджментами для этого читать было не обязательно. На Лиговке этому быстро учили. Там ведь не очень кто Карлом Марксом увлекался, с его формулой: "деньги - товар - деньги", больше по финансам другая схема ходила: "деньги - счетчик - деньги".
С другой стороны сказать, что наши бизнесмены такие уж темные и дремучие, тоже не правильно. У Тюни, например, по технологии ведения бизнеса с цивилизованным капитализмом расхождений в понимании не было. Все правильно у них провозглашается. Кто будет спорить: что людей надо расставлять по способностям, и чтобы групповые интересы на выход объединялись; ротацию опять же нужно производить (пока красть по черному не начали), хозяйственную деятельность по уму вести. Все до скучности - точно, правильно и очевидно. Другое дело, что на Западе этот тривиализм разжевывается и размазывается с восторгом великих открытий. У самых наивных и от реалий действительности оторванных, может сложиться впечатление, что от того, как вы пункты в бизнес-плане расставите и сами деньги проистекают, и их количество.
Во всяком случае, от разговоров об инвестициях, тендерах с грандами и прочей западной хренотени на нашем феодальном рынке, Тюню всегда тошнило. Тем более, когда вливания делаются под патронажем герцогов в законе из местного правительства в сопровождении таких же принцесс из надзорно-проверяющих управлений. И сплошь - управления. "Вот кто у нас бизнесом управляет", - злился на такой бюрократический капитализм Тюня.
Да и не всех к корыту подпускают, - даже если потом за него башку оторвут, - если ты, конечно, не родственник или близкий друг, а еще лучше - дальний, на всякий случай. Закон ведь все равно никто не отменял, что за все надо платить.
Тюня ни ближним, ни дальним родственником никому не был, поэтому приходилось во всем самому выкручиваться. "Главное, - думал он, - в таком менеджменте с маркетингом, без внешней подпитки, дело свое с самим собой отождествлять. Насколько получится у тебя быть человеком среди людей и гайкой в общем болте вращения, настолько ты и будешь рынком востребован. С тем, с позволения сказать, капиталом, что на сегодняшний день у тебя имеется".
Уклонялся Тюня, сколько мог, от всяких займов и другого покровительства чиновных герцогов и их вассалов. До поры. Не до таких сантиментов было. Ведь как до последнего времени все крутилось, - все в одной упряжке. В холостую ли ты работаешь или с дельтой (в той или иной степени плюсовой), а высунулся или качнулся в сторону расслабления - сразу свободен. Честная конкуренция. Почти все в равных условиях. "Ничего не имения". Промахнулся или зазевался, - свято место пусто не оскудеет, - следующий арендатор на твоем месте трясущиеся ноги расставит. Все более-менее в рамках справедливости, и сам дурак. Пока все так поступали, - одни правила, а когда федералы с наемниками в бизнес полезли, тогда уже и тактика и стратегия другая. Ведь сколько в последнее время производственных монстров на государственных деньгах выросло, в частно - ведомственном владении. В противовес таким как Тюня, безынвестиционщикам.
Тут два "путя" по выживанию вырисовывается: или теперь под них ложиться, или все же искать свои собственные инвестиции, черт бы их побрал. Так и приходит черед, когда хочешь - не хочешь, а буквой "Г" тебя разворачивает. И хотя ты не Квазимодо какой-нибудь, чтобы самурайские харакири себе устраивать или Сицилийскими вендеттами по парадникам баловаться, а все равно обидно, когда тебя обувают. Тем более, если сам подставился.
Помните кино - "Криминальное чтиво", там мафиоза один был: черный крутой и наглый донельзя. Но и его "обули". Причем в прямом смысле, - два извращенца сзади отоварили. А ситуация такая: они с Брюсом Виллисом эффектно так друг за другом гоняются, а тут эти выродки совершенно не кстати в их сюжет вписались. В азарте наши ребята на крутом вираже их всерьёз не приняли, пока те никчемные ребятишки вполне цинично и конкретно нашего громилу "через бонифас блок на картолыгу" не напялили.
Обстоятельства, там в кино, такие тупые сложились: вроде как одна картина резко заканчивается, и другая без перерыва по своему сюжету идет. И сюжет этот новый - совсем другого плана, хотя в первой погоне Брюс с этим черным громилой тоже вроде как не в догонялки играли. Однако Брюс врубился, что и для него в этом новом кино роль такая же неблагородная припасена как и его черному врагу. Вмиг перестроился и, как сумел, чуть ли не рыцарским мечем, покрушил этих выродков.
Наши ребята опять как бы в исходное кино возвратились. Все вроде нормально закончилось и даже с тенденцией к примирению.
- Ты в порядке? - Спрашивает Брюс с завидной американской непосредственностью у этого, не такого уже теперь крутого, громилы.
- Я очень не в порядке, - отвечает тот, давая понять, что разговор на эту пожалейную тему у них с Брюсом бесперспективен, хотя тот и спас ему жизнь.
Тюня очень понимал сейчас этого черного, и тоже был теперь "очень даже не в порядке". Но жалеть себя не жалел, Брюса ведь не обули. Хотя началось его собственное опускалово, как раз в "пожалейном" стиле. С тактичным пониманием трудностей перспективы роста.
Пришел к Тюне эксперт от Дурухтайло, веселый и крайне доброжелательный.
- Ну ты даешь, - изумленно заморгал он глазами, глядя на тюнинскую технику, - такое как у Тебя оборудование, разве что Львовском музее-аптеке на обозрение выставлено. В аккурат такие монстры для печати средневековых этикеток на микстуры применялись.
- Ну-ну, - сказал Тюня, - приходилось по радио от теоретиков слышать, что преуспеть в бизнесе можно только опираясь на самое современное оборудование в своей области.
- Ну и чего не опираешься, - искренне изумился эксперт.
Тюня молча протянул ему прайс-лист на офсетную технику нового поколения, где самые низкие цифры в последней колонке были 350-500 тыс. $, да и то на восстановленные образцы.
- Ну-ну, - почесал затылок аналитик.
На том дискуссия была прекращена. Как показалось Тюне - к обоюдному замешательству сторон,. Однако спустя срок, чуть больше недели, в печатном цеху у Тюни появилась новая полиграфическая машина "Solna", для полноцветной печати. Специальная модель, предназначенная для этикеточной печати самого высокого уровня.
"Швеция, - подумал Тюня, обнюхивая с ребятами эту "Сольну" со всех сторон, - сделано с умом".
Аналитика звали Слава Кащенко. Кощей Бессмертный, - сразу пришло на ум Тюне. Было у Славы во взгляде что-то потустороннее - зловещее и разухабистое, одновременно. В то же время необыкновенно деловым парнем оказался Слава - Кощей. Тюня под его руководством и не заметил, как по три смены стал пропадать на работе и ребятишек своих гноить, как каторжных. Причем мотивация такого рвения была как раз пот стать Кашею - сюрреалисткая. Во всяком случае, не из-за денег.
Пахали в три смены без выходных и праздников, исключительно из-за того, что всегда, ежедневно и даже ежечасно поджимали сроки сдачи этих чертовых этикеток. Для людей, уже в капитализме поработавших, как и для Тюни, сроки - это святое. В том и заключалась Кощеева уловка, - ведь ни времени сдачи, ни объемов заказов Тюня теперь не контролировал. Ему спускался сплошной круглосуточный вал, со всегдашней необходимостью выдать этикетки "еще вчера". Вот все в безостановочный круговорот и закружилось.
По организации оплаты труда трудящимся Слава также вполне мог бы на какую-нибудь престижную премию по экономике претендовать. Эта соковыжималка работников на "подаренной" им технике, так ловко Кащеем обернулась, что ни Тюне, ни его бригаде деньги теперь как бы и вовсе не платились. Ведь у закодированных работой этикетчиков ни времени, ни мыслей теперь ни на что другое, кроме обслуживания этой "Solna", не оставалось. Процесс выплат у Кощея свелся строго к соблюдению первичного по необходимости принципа восстановления рабочей силы по Карлу Марксу. Слава просто закупал еду мешками и "одаривал" всех по типу шведского стола: сколько угодно на месте, и на вынос в объеме на подъем в одни руки.
В таком режиме полуконтуженных зомби и протекли для Тюни его ребят трудовые будни. И даже на счет поесть как-то теперь невнятно выходило. Можешь, конечно, чревоугодничать на полную катушку, без продыху, если, конечно, у тебя для этого время есть и вкусовые рецепторы не атрофировались.
Оказывается не только наркотой и алкоголем можно из людей идиотов делать. Так что, ели кто думает, что работоголик - это хорошо и даже в чем то почетно, то это - как сказать. На примере тюнинской бригады такая романтика не вечатляла.
Тюня очухался, когда уже Дурухтайло стал над ними надсмехаться:
- Ну, вы, пацаны, совсем фишку не рюхаете. Вас ставят раком, а вы все ниже пригибаетесь.
- С твоей подачи, - уточнял Тюня.
- Я - менеджер, - гордо шевелил бровями Дурухтайло, - мое дело внешние связи разводить, а ваши местные разборки - не мой профиль.
- Ну-ну, - отзывался Тюня, в своей теперешней манере.
На том диалог бывших друзей заканчивался. За бесперспективностью перетерания пустопорожних тем. А беличья карусель в работе и бесцветный пейзаж за клеткой трудовой повинности продолжались. Это в конце концов ввергло Тюню в состояние полного психического опустошения. Безусловно, задним умом он понимал: что, почему и как происходит. Это и удручало.
Говорят, это самое тяжелое для творческих людей - мысленно корректировать уже совершенные, а еще лучше - несовершенные свои поступки. Через это вся энергия истекает. Причины - разные, симптомы - одни: тоска, безысходность и мозговое онемение с частичной потерей хватательных рефлексов.
Слава Богу, в такие моменты Провидение для обратного "включения зажигания", в голову подбрасывает мысли глобального философического свойства. Причем, у разных людей всплывают одинаковые вопросы, как черти у алкоголиков. Разумеется - безответные. "Кто мы?", "зачем здесь", "откуда пришли" и "куда идем". Что там вообще за горизонтом видимой грани действительности? Словом, вопросы, типа: в чем смысл жизни. Поскольку вопросы эти еще больше неразрешимые, чем свои собственные, то сознание притормаживает, разинув рот из уважения к ним, и испытуемый на этих тормозах так или иначе сходит со своей зацикленной орбиты.
Вот и Тюня на эту свою каторжную ситуацию смотрел теперь вполне отрешенно. Его больше занимал вопрос: почему тошно бывает на свете, когда "сыт, пьян и нос в табаке". Не так как сейчас, конечно, - хотя еды, во всяком случае, - навалом, а - вообще. У самого, всегда так выходило, что если нет творческой искры в работе и только одна похлебка это дело разводит - всегда отупение наступает. И в остальном - примерно так же. Мыслям и тем для жизни полет требуется, а чувствам и подавно. Что-то из толстых желаний, безусловно, всегда остается, - попить, поесть и все такое, с вполне понятными удовольствиями, но и они притупляются. "Похоже, для продолжения жизни нужны тонкие чувства и возвышенные мысли, - рассуждал про себя Тюня, - духовный мир так или иначе готовит нас для предстоящего с ним свидания."
Такие рассуждения из области загробной жизни, как правило, для окружающих не остаются не замеченными.
- Глубокая мысль, - широко раскрыл на Тюню глаза Кощей, когда тот обратился к нему с вопросом:
- Зачем, к примеру, ты живешь? В чем у тебя удовольствие от вздоха жизни?.
Слава не ожидал такой щедрой откровенности от своего подопечного и не был готов к ответу. Хотя по самому тону и отрешенному выражению во взгляде у Тюни, чувствовалось, что вопрос тот задает для себя не праздный. Кощей был не дурак и понимал, что восстания бывают разные. И на эти закатывания к небу глаза у руководителя его рабочей команды, должно быть крутые меры придется принимать.
- Ты вот, к примеру, когда комара душишь или человека продыха лишаешь, то удовольствие ощущаешь или тоску, - продолжил Тюня вопрос, для конкретизации.
- Я необходимость ощущаю, - ответил тот серьезно. И тебе советую от этого не уклоняться ...
- От чего?
- От ответственности.
- От кого?
- Не от кого, а перед...
- Тобой, например?
- Собой, - поправил Кощей, и добавил, вроде как для обоих, - зарываться только не надо.
Тюня тоже был "не первый день в городе" и прекрасно понимал, что зарываться не стоит, но и предел есть. Когда, как говорится - верхи не могут, а низы не хотят.
Собрал он свою команду и сказал им речь:
- Вязать, пацаны, пора с этим онанизмом за полушку хавалки, чтобы себя потом уважать осталось.
Путано выразился, но ребят проняло.
- К едрене матери, - поддержал бригадир, - лучше ассенизатором говно трубой сосать, за нормальные деньги с выходными, чем такой как мы хненососиной заниматься.
- Когда рабы не хотят работать, они орудия труда начинают ломать, - пробубнил под нос солидный мужик Трофим - резчик бумаги, выказывая высокий уровень всеобщего политпросвещения в докапиталистической России.
Остальные высказались в том же духе, что брак гнать начинать надо и сроки срывать.
- Чтобы премиальные за это начислили? - иронично поддерживал разговор Тюня.
- И правильно, - вступился бригадир за идею с браком, - сначала оштрафуют, а потом уважать начнут, глядишь и зарплату начислят.
"Рабам не начислят", - почему-то абсолютно четко понял для себя Тюня, но промолчал.
- Гайки у машины свернуть не трудно, - профессионально высказался механик по оборудованию, - чем только потом семью будем кормить. Не успев разгореться, пламя справедливого гнева стало затухать. Оно и понятно - кушать не потом, а сейчас хочется.
- Я так понимаю, - подвел итог разговору Тюня, - суть вашего предложения сводится к тому, что надо все к чертовой матери сломать, раскурочить и вообще не работать, но так это сделать, чтобы еще доппаек начислили.
- Ты шеф, - сказал бригадир, - ты и решай.
- Ну-ну, - ответил Тюня.
На этом тюнином "ну-ну" в который уже раз дискуссия и прения сторон прекратились. А Тюня в который раз убедился, что с пролетариатом бизнес - проекты обсуждать, что против ветра мочиться. Да и вообще, не было еще случая, чтобы кто-то, кроме тебя самого, твою задачку решил: как придумать, сконструировать, реализовать и т. п., даже - украсть. Другое дело, если разделить надо. Тут каждый знаток отыщется. Коснись даже, кого за водкой послать, и то все на тебя смотрят, - как решишь. Причем, хоть один, да останется после твоего решения недовольным.
Вот такой на эту тему всегда юморок получается. Но на то ты и предприниматель, чтобы шаги предпринимать. Отличительный здесь признак - делать, как делаешь. А потом, кому положено, пусть рассудят. Самое простое - грушу раскачивать. Тупое дело - качать, где качается, но тоже мозги нужны. А то выйдет, что это "тетя Груша повесилась".
С Тюней примерно так и произошло. "Подобное лечи подобным", - решил он, вспомнив библейское выражение с дьявольским уклоном, и пошел к Тамбовцам, правду искать.
Был у него с ними случай в начальные времена становления новой формации в стране, когда к каждому новоиспеченному "капиталисту" на фирму раз по десять в неделю братва вваливалась. С коммерческим предложением, насчет крыши. Вот уж насмотрелся Тюня тогда на эту публику. Дело ведь на Обводном канале происходило, а места эти испокон века в Питере бандитским считались. Самыми страшными оказались не кавказцы или даже и чеченцы какие-нибудь, а наши доморощенные ребятишки, из начинающих. Впрочем больше всего один запомнился, постарше: белобрысый, потасканный такой паренек, с рыбьими глазами. Мелкого расточка, довольно щуплый, но взгляд десятерых "быков" с бритыми загривками стоил. Холодной пустотой и смертью от этого белесого паренька веяло, и говорить даже ничего ему не надо было, тем паче удаль изображать перед друганами. Не знал Тюня, что такое садизм (да и сейчас, слава Богу, еще пока не изведал), но тут без учебников по психиатрии все было на лице написано. Хотя придурков, друг перед другом выпендривающихся и ненароком могущих "заиграться", оно в реалии больше стоило опасаться, но это как говорится - здесь и сейчас, тем более, что под столом всегда стальная полоса от гильотины отлеживалась, - но когда на тебя из бездны волчьими глазами смотрят, - все-таки жуть.
Не Тамбовский тогда хлопчик оказался, и не Казанский, и даже не Центровой, а залетный уголовник, с Урала, а может с Сибири. И, как бы, по делу приехал. "Как бы" - в том смысле, что ни Дурухтайло ни Тюня к его командировке никакого отношения не имели. Пацаны какие-то с Броневой опустили ихних с Урала на картошку, чуть ли ни на целый состав, вот и приехала бригада разбираться. Только с кем разбираться, когда ни фирмы, конечно, уже никакой нет, ни состава, ни стрелочника. Хотя, люди сказывали, что эти с Броневой все-таки оставили одного своего "на развод". Правда в дурку его посадили, чтобы об него там концы оборвать. Причем того самого парнишу, что сам там на Урале засветился. А он и в самом деле повернулся в дурдоме, когда уральцы на него вышли, от такой подлой несправедливости. И расклад через это образовался - и виноватый есть, и взять не с кого.
Тюня, конечно, про это ни слухом ни духом не знал, когда Рыбий Глаз со злости всю Лиговку шерстить начал. Просто по геометрии тюнинская контора ближайшей к Боровой оказалась. И это мелкое идиотское обстоятельство так против Тюни с Дурухтайло обернулось, что на них в первую очередь гнилой наезд пошел:
- Как это вы здесь сидите и ничего не слышали и не знаете? Тогда давайте сами платите, или, типа, сход надо собирать.
У Тюни в конторе тогда и собрались. Не те тогда еще времена были, чтобы для стрелок ресторанные залы с лебедями снимали или хотя бы баньку с девочками.
Дурухтайло выпало в этом полуподвале председательствовать, как левым боком к проблеме причастному. Дураков ведь больше не нашлось чужое дерьмо разгребать. Он одел черный костюм с белой рубашкой и был вроде распорядителя на бале: когда курить давал отмашку и кому за кем говорить назначал. А, вообще, сейчас можно только удивляться, как ему удалось отбиться. Ведь это башку свернешь, как себя вести надо, когда "правая" сторона все четко и по пунктам излагает, как их кинули не по понятиям, и тебе после них тоже что-то в такт надо кивать и на кого-то показывать, только непонятно на кого и по какому поводу кивать. Крутился, крутился вхолостую разговор вокруг этих отморозков с Боровой, а потом все же вышел накал наружу, как с женой на кухне бывает, когда логические доводы исчерпаны. Поползли, закрутились нехорошие фразы сквозь зубы у ребят в Тюнинсом полуподвале. На тему: пасть порву и моргалы выколю. Во всяком случае тривиальное: "сейчас в морду дам", - Тюня раз отчетливо услышал, причем в контексте, когда "за базар отвечают".
Тут, как раз, и проявил себя Дурухтайло, за что потом, как будет ясно, его и Тамбовские зауважали.
А Тамбовские - это отдельная тема. Парень тогда заявился к ним в полуподвал на Воронежской - чистый красавец: в роскошном синем пальто в мягкую елочку, с плечами, и шрам через всю щеку. Но все в вышей степени аккуратно и даже ухожено, не исключая и шрам.
Сел, как на свое место, в Тюнино кресло вертящееся и спросил, в исключительно доброжелательном наклонении:
- Не испытывает ли директор потребности в ограничении тех или иных навязчивых посещений. - Как сейчас, к примеру, - добавил он по ребячьи весело, похлопывая ладошками по подлокотникам тюниного кресла.
- Бывает, - неопределенно отвел глаза Тюня, - наблюдая, как второй посетитель, надо думать финансовый компаньон красавца, в бухгалтерских очочках с папочкой, внимательно изучал техническое оснащение и интерьер Тюнинского логова.
- Ну так поможем!
- Есть уже помогатель, - ответил Тюня и сам поинтересовался вежливо, - а Вы не Тамбовские случаем будете?
- Малышевские, - поправил человек со шрамом.
- Круто, - не удержался Тюня - боюсь, что мы недостойны.
- А кого достойны? - Поинтересовался очкарик.
- Дурухтайло у меня компаньон.
- Это тот, что борзых с Сибири отбрил.
- Он самый, - сказал Тюня.
- Ну тогда ты за надежной стеной, - вполне серьезно заверил Красавчик, освобождая Тюнино кресло, - передавай ему привет и братские пожелания.
- Да, я думаю, свидимся, - прикрывая за собой дверь, вполне дружелюбно добавил очкарик.
"Здорово, - с уважением подумал тогда Тюня о Дурухтайло. - Не зря, видно, авторитетов Авторитетами называют. Что-то вроде воинского звания получается".
Хотя, конечно, про тот случай без содрогания трудно было вспоминать. Дурухтайло ведь не был еще в каком бы то ни было авторитете. Вот бы смеху было, если бы ребятишки на том сходняке по картофельному делу узнали, что Председатель уважаемого собрания с ружьем и на "Копейке" по стрелкам разъезжает.
А тогда, - когда мордобой уже созрел окончательно, за повисшей в воздухе фразой: "в морду дам", - Дурухтайло поднял одну руку, призывая уважаемую публику к спокойствию, а второй чуть ли не тыча в рыбьи глаза Пахану с Урала, предложил четко выговаривая слова:
- Пусть этот даст.
- Кому, - не понял Рыбий глаз.
- Да хотя бы вот ему, - указал Дурухтайло на Тюню, - барыге моему.
- Ему-то за что, - опять не понял Белобрысый.
После этого короткого диалога с предводителем залетных, Дурухтайло театрально развел руками, предоставляя пацанам обеих конфессий самостоятельно оценить весь идиотизм сложившегося положения. Причем Дурухтайло это свое мимическое выступление так классно выстроил, - то показывая на Тюню, то стуча себя самого в грудь, то пожимая плечами, или устремляя взгляд куда-то в запредельное пространство, может быть до Урала, - что всем становилось понятно, что это не он только что сказал, что Тюня здесь не причем, а сам Белобрысый.
- А если я все же дам ему в глаз, - очнулся Рыбий Глаз.
- Тогда я тебе сам моргалы выколю, - картинно обернулся к присутствующим Дурухтайло, - оставляя на обозрение два своих растопыренных пальца перед налившимися кровью глазами Белобрысого.
С одной стороны вся мизансцена чем-то напоминала известные юмористические кадры из кинофильма "Джентльмены удачи", с другой стороны, ни у кого из ребят на сходке похихикать по этому поводу желания не возникло. Не шибко, чтобы юморная атмосфера в полуподвалах на Лиговке по тем временам была, да и до сих пор так, - мало кино напоминает..
- Так, - вскочил на ноги Белобрысый, отворачивая глаза от пальцев Дурухтайло в сторону своих. - Пора кончать с этим балаганом! Какие будут предложения?
Мертвая тишина была ему ответом. Все ждали его собственного хода.
- Такое будет предложение - опять взял на себя инициативу Дурухтайло. - Прошу всех на свежий воздух. Он наконец отвел, свои пальцы от лица Белобрысого, и указал на пустырь за решетчатым окном в сторону Обводного канала.
- Стрельбище у нас там, - пояснил он. - У кого стволов нет, можете вон у него получить, - опять, не моргнув глазом, мотнул головой в сторону Тюни. Тот было чуть не закричал от отчаяния, что нет у него никаких стволов и никогда не было. Но, слава Богу, не понадобилось.
- Я сам решу, когда пальбу открывать, - сел на место и тут же снова вскочил Белобрысый. - Тоже мне Онегин выискался, - процедил он сквозь зубы и сплюнул на пол.
Причем здесь Онегин, Тюня не понял, и все остальные, похоже, тоже. Зато почему-то всем отчетливо стало ясно, что стрельбы не будет. По крайней мере сегодня. Молча ребята потянулись к выходу, стуча по карманам. Но не стволы проверяя за пазухой, а вытряхивая сигареты для отходняка. Последним уходил Рыбий глаз, испепеляя взглядом Дурухтайло. Зря старался, только что ему было показано, что одними страшными взглядами здесь, на Лиговке, не катит. На том инцидент был исчерпан, и больше Белобрысый эту часть Петербургского ландшафта не беспокоил.
"Больше всего, - думал сейчас Тюня, - по всему этому крышному маркетингу, их тогда с этим уральским наездом пронесло. Дурухтайло - в первую очередь. Жаль, что именно он его с этой Кащеевской кабалой подставил, ну так, видно время такое...".
Легко сказать, пойти к Тамбовским за правдой. Во первых, у них юридического адреса в "Желтых страницах" не предусмотрено, да и как оно еще сложится, когда к ним на своего же брата бандита с жалобой придешь. Так что Тюня потыркался туда - сюда, без особого энтузиазма: с Красавчиком конкретно встретиться не удалось, но контору их разыскал. С Центровыми тоже краем поконтактировал, заранее чувствуя, что все это бестолку. Тамбовские теперь, считай, легальный бизнес вели, причем по недвижимости. Какие-то новые ЖЭКи на базе бывших общаг организовали. Все как при Народной власти сохранили, - с дворниками, управдомами и протечками, - кроме квартплаты, которая теперь уже не в госказну а в общак перечислялась. Посмотрел их представитель "по связям с общественностью" на Тюню, с вялым интересом, припоминая дела минувших дней, спросил коротко: сколько стоит машина, через которую Тюня в оброк попал. Тюня ответил и получил обещание разобраться, если у руководства интерес возникнет. Сам то он потом с запоздалой прозорливостью понял, что если и возникнет у руководства интерес, то уж во всяком случае не к его скромной персоне, а если к персоне, то по части еще большего ее закабаления.
С Центровыми та же история вышла. Не на прямую он к ним на связь вышел, а через Лигу адвокатов. Дружил когда-то Тюня с юристами по ксероксно - множительным делам. Устав, было дело, вместе написали для Общественной организации. Вернее, Тюня написал, - были у него такие способности. Понимал потому что, - в нашем государстве ты всегда виноват, если вдруг решил самостоятельным делом заняться. Поэтому в первую очередь надо минимизировать свою заведомо уголовно наказуемую компоненту. И придумал он тогда, как можно вполне легально от налога с прибыли соскочить. Идея состояла в том, чтобы Общественную организацию создать и правильно цели и задачи в Уставе обозначить, чтобы без получения прибыли получалось. Вся трудность заключалась в регистрации такой организации. Шибко грамотным юристом нужно было быть. Вот Тюня с адвокатской Лигой и скорешился; сделали баш на баш: он им "рыбу" Устава подарил, они ему - регистрацию.
В этот раз, - когда он сдуру подкатился к адвокатам на счет Центровых, чтобы они ему помощь против Кощея оказали, - баш-на-баш несколько другой стороной обернулся. Адвокаты теперь свою "рыбу" ему выкатили. По ней Тюня давал обещание, что с такими идиотскими поисками правды он завязывает, - во всяком случае в том пространстве, где это Лигу касается, - а они ему обещали, что если даже Центровые и спросят ненароком, что это за придурок вокруг них трется, то они ответят, что никакого Тюню знать не знают, и мало ли вокруг больных шляется.
После такого внушения Тюня прекратил порожняк гнать. У Казанских засветиться или услужливым ментам поплакаться, его уже больше не занимало.
Понял Тюня, что по разные он стороны с ними со всеми. Предприниматель деньги из машин и механизмов выбивает, и только немножко из людей, - причем по тому же принципу, что и из машин. К примеру, в машину масло льешь или штепсель в розетку втыкаешь, и с человеками примерно та же история. Социальные или денежные вливания им производишь, а они потом вместе с механизмами нужную тебе динаму крутят. Бандиты же с чиновниками без всяких приспособлений, напрямую людей вместо машин выжимают: или страхом, или измором, или предписывающими постановлениями. Так что еще не факт, что эти его хождения за правдой без членовредительства обойдутся. Разве что за дурость прокатит, ведь совсем уж прямой акт самоподставы получился.
Ну так, волков бояться в лес не ходить. И какой предприниматель без везения. Тюня все равно считал, что любое действие лучше бездействия. Хотя сколько угодно и наоборот афоризмов есть. К примеру, что по опыту всегда получается, что лучше позвонить, чем не позвонить. Зато - лучше не высовываться, когда высунуться подмывает. Вроде позвонить и высунуться - одно и тоже, ан - нет. И пойми-разбери разницу. Да и можно ли научиться жить по формулам. Чем и хорошо быть предпринимателем - делай, как делаешь, история рассудит. Тюня по опыту верил, что под собственные малые действия, Господом Богом подъемные даются. И на большие дела, и вообще по жизни - под действия. Сколько приходилось ему слышать нытья от несостоявшихся делателей, что де начальный капитал нужен и условия, чтобы государство не мешало. В том то и дело, что только сумасшедшее желание двигаться и добиваться, не взирая ни на что, и есть самый главный локомотив капитала. Даже в самом слове "капитал", что-то от "лома" есть. Не зря говорят: начать - полдела сделать. В том и отличие: делатели ищут способ, чтобы сделать, а нытики - причину, чтобы даже не начинать. Если это, конечно, не такие судороги отчаянии, как в этот раз Тюня себе позволил. А не получилось, оно и понятно почему - внутреннего настроя не было. Левая какая-то правота выходила.
В России по законам и правилам все равно никто не жил никогда и не будет. Мы былинная, почти сказочная страна. Пословицы и поговорки нам ориентир и бизнес-план к исполнению. "И не обязательно, - думал Тюня, - это у нас по глупости и разгильдяйству, а, наоборот, от понимания, что формул нет.
Зря, конечно, он из себя вышел и метаться начал. Хотя опять же по опыту известно, что совсем зря ничего не бывает. Даже на индийский фильм можно пойти, когда, к примеру, совсем делать нечего. И там много чего увидеть можно, если настрой глядеть имеешь. Сейчас тоже однако какая-то польза осталась от Тюниных суетных дёрганий в поисках справедливости. Дали адвокаты ему совет, чтобы распри он изнутри руководства создал. Дурухтайле своему, чтобы отчет в письменном виде соорудил, с признаками, где Кощей беспредельничает, а тому - наоборот, чтобы накапал, что Дурухтайло ему специально тюнину бригаду подсунул, чтобы тот на конфликте погорел.
Тюня понимал, что от таких советов, где все красиво звучит или гладко прописано, до реальной жизни пропасть лежит, но выводы сделал. Как водится - совсем в обратную сторону. Как в суде - все на себя взял. Решил, что настал теперь его "момент истины". Вроде как у Дурухтайло тогда с борзыми. Теперь ему самому надлежит себя на ноги установить. Для себя же самого, в первую очередь.
Пришел Тюня к Кашею и заявил, что закрывает он тему поднаемной своей трудовой деятельности и уходит от них в никуда и к чёртовой матери. Очень хотел услышать в ответ: "а мы то как", но не прозвучало. Чуть растерянный взгляд метнул на него Слава Кащенко, но быстро собрался:
- Мне на это наплевать, куда ты уходишь, другое дело, что весь свой наработанный баланс ты нам с Дурухтайло завещаешь, так ведь?
- Правильно понимаешь, - похвалил Тюня, - зла я на Вас не держу и обо всем прощаю.
- Герой, - покачал головой Кощей, - хотя небось ждал, что тебя пожалеют, ты ведь профессионал в своем деле.
- Ты тоже.
- А как с бригадой быть, они тоже уходят?
- Не знаю, - ответил Тюня, - их право.
- Надо бы с Дурухтайло согласовать, - насупился Витя Кащенко, - а то больно много прав у всех стало: пришел, ушел. Профсоюз еще здесь откройте.
- И с профсоюзом и без него ничего ты с ними не сделаешь, - тоже стал тихо закипать Тюня. - Не тот уже рынок, чтобы работягам на нормальную зарплату не уйти.
- Это ты прав, - скривился Кощей, - с рынком тоже надо работать. - Сам то как?- Прищурил ехидно глаз, - ты ведь на зарплату теперь не пойдешь.
- Тот кто летал, ползти не сможет, - так же криво пошутил Тюня, - а сам про ребят подумал: "не должны ребята пропасть".
- И то твоя правда, - согласился Слава про тех, кто летает и ползает, затем добавил, будто читая тюнины мысли, - с ребятами твоими мы решим на счет зарплаты.
- Что это вдруг, так щедро?
- Правильно ты заметил, - рынок труда уже не тот стал, наоборот.
- Как это?
- Не рабочие работу ищут, а предприятия их завлекают.
- И как ты это объясняешь?
- Люди у нас загадочные, под капитализм не подходят.
- Люди у нас нормальные, только их испортили.
- Это чем же?
- Телевизор отбил у народа охоту быть работягой. Никто не хочет за станок становиться, все вам подражают.
- Кому?
- Бандитам.
- Какой я бандит? - хмыкнул Слава, - но если и так... Девочки на панели тоже из-за меня что ли выстроились? И ребятишек на героин я сажаю?
- В том числе, - ответил Тюня.
- Как это?
- А так, что по вашему получается, что черные "Мерседесы" можно только пальбой и прочей чернухой заработать, а нормальным трудом только трущобы получишь и опущение внутренних органов. Только об этом четвертая власть и трубит во все трубы.
- Я не четвертая власть, - заверил Кощей.
- Ты - первая, - напирал Тюня.
- Погоди, - придержал его жестом Кощей, - кажись Дурухтайло идет, обещал подойти. Думаешь, он удивится что ты уходишь? Это вряд ли.
- Что так?
- Мы ведь догадывались, что Ты долго не протянешь.
- Не уж то ты и здесь рассчитал, - удивился Тюня. Значит на что-то другое рассчитываете..
- Прощаетесь? - перебил их диалог Дурухтайло. Ни с кем не поздоровавшись, он тяжело уселся на боковой стул за кащеевым столом.
- От слова "прощать", - подтвердил его предположение Кощей.
- В каком смысле!
- В том смысле, что Тюня нас с тобой покидает, но прощает нам все обиды и, как он выразился, уходя в никуда, оставляет нам все непосильным трудом нажитое, - обстоятельно объяснил Витя Кащенко.
- Это те станки, что еще до революции работали, - усмехнулся Дурухтайло.
- До вашей революции, - уточнил Тюня, но я Вас прощаю. Странно, как только решил Тюня уходить, сразу к нему привязалось это, что надо всех простить.
- Ты спрашиваешь, что мы выиграем с твоим уходом? - Снова вступил в разговор Кощей.
- Да ни хера мы не выиграем, - грубо ответил за него Дурухтайло.
- Это почему же, - возразил Витя Кащенко, - прибрали бизнес к рукам, новое направление освоили.
- Упрощенную систему оплаты изобрели, - добавил Тюня.
Кощей проигнорировал эту реплику. Было заметно, что если мнение Дурухтайло для него не мало значило, то о Тюне он уже в пошедшем времени думал. И, похоже, считал, что сожалеть не о чем. Дурухтайло, видимо, так не думал.
- Мы ведь не в МММ играем, - спросил он обоих.
Тюня промолчал.
- Причем здесь МММ? - Не понял Кощей.
- Можно до поры на дармовом прокрутиться, а потом - в бега, - пояснил за него Тюня.
- Ах вот Вы о чем! Ну так давай, в обратную сторону крутанемся - он показательно прокрутился на кресле от Дурухтайло к Тюне. - Возьми его назад, зарплату ему назначь с прогрессивкой, отпуск 28 дней оформи, сверхурочные плати вдвое. Может и с профсоюзом еще подсобишь?!
- Не пойдет, я думаю, и на таких условиях, - предположил вслух Дурухтайло и глянул на Тюню вопросительно.
- Нет, - коротко ответил Тюня.
- Ну и вали отсюда, - заорал Кощей.
- Потише, - негромко сказал Дурухтайло. Некоторое время все помолчали.
- Пока, - протянул Тюня руку бывшему своему компаньону и защитнику.
Может какие пожелания имеешь, или что с собой возьмешь, - спросил тот, отвечая на рукопожатие.
Пылесос, - вдруг сообразил Тюня, - показывая на ящик в углу, бывшего когда-то своего офиса - склада.
- Зачем, - удивились оба.
- Первоначальный капитал, - ответил Тюня. - Новый бизнес буду поднимать, где сам себе хозяин.
- Пылесос то причем? - поморщился Кощей. - Независимой уборщицей решил заделаться?
- Трафаретную печать буду осваивать, - высказал Тюня вслух, только что сформировавшуюся в голове мысль. - Работа ручная, сам буду печать катать, ни от кого не зависеть.
- Пылесос-то на черта? - еще раз переспросил Дурухтайло.
- Сам толком не знаю, - искренне ответил Тюня, - слышал только, что когда через трафарет каску ракелем гонят, воздух тянуть надо, чтобы бумага к столу прижималась. Вот пылесос и пригодится.
- Понял, - кивнул головой Дурухтайло.
- Что ты понял?! - метнул на него раздраженный взгляд Кощей.
- Что мастерство не пропьешь и каленым железом не вытравишь, - вот что я понял.
- Может быть еще что-нибудь желаете взять? - услужливо поинтересовался Кощей у Тюни, - для предстоящего бизнеса.
- Спасибо, - ответил Тюня, прихватив за ручку ящик с пылесосом и направляясь к выходу. - Взял уже раз...
Странно получалось, но уходил Тюня от Кощея с Дурутайло отнюдь не в подавленном настроении. И последняя его фраза, о том, что брал уже раз не свое, предназначалась не им в упрек, а себе, как вывод из прошлого и руководство для будущего.
- Знаешь, чем он от нас с тобой отличается, - спросил Дурухтайло Кощея, когда Тюня окончательно закрыл за собой дверь.
- Ну!
- Нам с тобой сначала деньги нужны, а потом все остальное.