На пересечённом старой телеграфной линией и всклокоченном ремонтными работами перроне в ветвях трещин лил дождь.
Не дождь, а ливень. Ливень словно со дна глубокого моря. Из парадного выхода тянуло солью и тиной. Дождь за высоким окном так или иначе напоминал водопад. Лужи затопили все выбоины и трещины. Потоки воды реками уходили в рельсовые пространства путей. Гудки поездов были еле слышны.
Он стоял в убранстве зала ожидания около кадки с папоротником среди ожидающих людей, ушедших в себя, как это принято в современном мире, и задумчиво разглядывал оживление рабочих вокзала снаружи. Не то, что задумчиво, но поверхностно обдумывал чуть ли не каждого со своими заботами и ответственностями.
Пришлось подняться спозаранку и поспешно надеть тапочки, так как он чуть не проспал. Он задержался у зеркала и быстро побрился. Он - это Филагрий. Фамилия его тоже не очень - Ряска. Обыкновенный гражданин. Он жил в своём маленьком городе всю жизнь. В маленьком Немальске. Но с недавних пор ему захотелось разнообразить свою прекрасную жизнь. Обыкновенным путешествием на юг. Обыкновенным путешествием на общественном транспорте. На работе ему дали путёвку с прилагающимся к ней железнодорожным билетом. По началу он помотал головой и отказался. Но на следующий день зашёл в раздевалку и обнаружил путёвку по-прежнему на столе. На том самом месте, где оставили накануне. Он даже к ней не притрагивался. Перед ним её положила коллега по месту работы и укоризненно посмотрела на него. Пока пила кофе, она ждала, что он улыбнётся, но так и не дождавшись, ушла домой. А Филагрий оделся, выключил свет в своей раздевалке и вышел. Он думал, на следующий день путёвка исчезнет. Но она не исчезла. В путёвке был Крым. Самый обыкновенный Крым. А ещё санаторий у скал под Феодосией. Он взял путёвку, повертел её в руке и положил в пакет.
И вот, он был на вокзале, а погода не подгадала. Не подгадала совсем.
- Скорый поезд номер четырнадцать прибыл на первый путь, - возвестил в динамики высокий равнодушный голос.
Прибыл поезд его, судя по информации в прямоугольнике билета. Люди засуетились и заспешили на опережение жизни к выходу, но он стоял и продолжал думать о том, о чём подумал после объявления о прибытии. О конечном пункте направления. Так он себя успокаивал, потому что не особо горел желанием промокнуть. Немного погодя он поднял свою единственную дорожную сумку спортивной фирмы с белыми полосками по бокам на синем материале и последовал за остальными в непогоду. В считанные минуты рубашка промокла. Впрочем как и остальное. Но он не сильно распереживался, а мимолётно попереживал о другом. Он подумал о том, что кто-то спешит по необходимости, а кто-то едет на отдых. Он едет на отдых. Ему хотелось расслабиться. Повидать другие места, которые обещали быть лучшими. Ему не хотелось никаких эксцессов.
Вытащит себя, если засомневается. Вернее выбросит. Своими руками. Через откупоренную бутылку. Вялая отзывчивость стала нормой. Ведь он не знает того или ту. Ведь она не знает ту или того. И многие в буквальном смысле настроены не на свой лад. Хотя каждый болел за свои невзгоды или взгоды, которые сами себе подбирали в своих закоулках. Будь то неудавшиеся или удавшиеся отношения. Будь то несчастливые или счастливые приобретения. Приобретения, некоторые из которых устанавливали рамки там, где быть самим собой было бы куда лучше. Беспокоиться о рамках, когда можно позитивно пройтись своим существованием по существованию положения дел, проявляя недешёвое внимание. Дешевизна и дороговизна определялись личностью. Кому-то нужны были материальные выгоды, а кто-то ценил это своим выразительным поведением с любым, с кем ему приходилось встречаться. Но последних почти не было.
Филагрий подошёл к очереди ко входу в свой вагон. От буферов и генераторов шёл пар. Очередь бубнила, оживлённо переговаривалась и перешёптывалась. Все были словно пружины. Пружина там. Пружина тут. Хохотливые молодые и немолчаливые старые. А дождь тем не менее был тёплым, несмотря на то, что лето только набирало обороты. Пахло предвкушением настоящего лета.
- Может быть, все мы зайдём? А там проверите, - сказал лысый детина в спортивном костюме, обращаясь к проводнику.
Проводником была молодая девушка с неровными желтоватыми волосами и со слегка косящим левым глазом. Она поправила лацкан на униформе и хмыкнула.
- Да, конечно. Не плохая идея, - сказала она и передала проверенный билет первому счастливчику.
- Так. Давайте все по-шустрому, - продолжил лысый детина, на этот раз обращаясь к окружению.
Филагрий стоял в сторонке и не отпускал ручки своей дорожной сумки. Ботинки промокли насквозь. Потоки воды словно в каком миксере проносились и кружились у ног.
Серый поезд с красными полосами стоял на первом пути. Других поездов в общем-то и не видно было. Только гудки и свистки доносились откуда-то из-за вагонов да тарахтели мощные двигатели.
- Что ты тут раскомандывался? - укоризненно сказала проводница, но отошла в сторону, что бы люди прошли.
Люди, продолжая оживлённо переговариваться со своими, целеустремлённо ринулись в вагон. У некоторых багаж был очень крупным и они то и дело тормозили поток разгорячённых пышущих жаром и паром пассажиров, но тем не менее движение не прекращалось ни на секунду.
Когда очередь дошла до Филагрия, он учтиво снял кепку и с заботливостью жестом указал проводнице пройти первой. Она была в дождевике и только улыбнулась, повернувшись лицом в другую сторону. Филагрий пожал плечами и вошёл в вагон. В вагоне пахло как пахнет во всяком вагоне плацкартного типа проходного поезда. В основном - едой быстрого приготовления и рыбой. Кроме того - носками и дешёвыми духами. Он придвинул свой билет к лицу и посмотрел на номер места, которое обещало ему в ближайшие дни быть его собственным гнёздышком. Ему досталась верхняя полка под номером десять. В отсеке с этим номером вовсю уже располагалась семья. Тучный мужчина с залысиной пытался впихнуть часть своего багажа в багажные отсеки под кушетками. Филагрий попытался ему помочь, но получил вежливый отказ. Он и сам справиться. По крайней мере такое впечатление складывалось у повернувшихся в их сторону задумчивых попутчиков.
Филагрий, закинул свою сумку на верхнюю полку, сел на краешек кушетки, достал блестящий телефон с большим экранчиком и узкими кнопочками и сделал вид, что копается в нём. Немного погодя раздался звонок. Стандартная мажорная мелодия. Звонил друг. Он начал рассказывать о том, как чудно провёл вечер с подругой.
- Да ну, - сказал Филагрий и добавил. - Антон, я сегодня уезжаю.
- Как? Куда? - раздалось с того конца трубки.
- В отпуск, - сказал Филагрий. - В общем, извиняй, если не сообщил вовремя.
- Вот ты как заговорил. А повидаться со старым приятелем в облом?
- Ну уж извиняй. Не было времени.
С того конца трубки хмыкнули. А ещё на периферии раздался женский голос.
- Вот ты где, - сказал этот голос.
- Слушай, дорогуша, - сказал Антон. - Фил то уезжает.
- Серьёзно?
- Серьёзнее не бывает. Я прав, Фил?
- Конечно, - сказал Филагрий. - Антон...
- Вот видишь, - сказал Антон, обращаясь к подруге.
- Дай трубку, - сказала она.
- Кто это там? - спросил Филагрий.
- Машка хочет с тобою поговорить, - выдал Антон.
Филагрий приподнял глаза. Мужчина спиною к нему по-прежнему с упрямостью сырого динозавра вталкивал свою сумку в багажное отделение. Женщина средних лет с светлыми кудрявыми волосами до лопаток и маленькая круглолицая девочка лет пяти иже с ним безмолвно наблюдали. На женщине были красивые бусы из ракушек поверх промокшей блузки. Пиджак она предусмотрительно сняла и положила на стол между подростками на боковых местах. Филагрию стало неудобно. Он привстал и показал жестом, что они могли бы сесть.
- Фил, ты что творишь? - сказала Машка с того конца трубки. - Я сегодня договорилась с моим начальством и мы планировали устроить вылазку на природу. Хотели и тебя позвать.
- Вылазку? - сказал где-то в стороне голос Антона.
- Машка, я немного того. Решил развеется, - выдал Филагрий.
- Вот и развейся. Раз уж ты таким тихоней стал, - фыркнула Машка.
- Почему я это узнаю в последнюю очередь? - пролепетал Антон.
- Дождина на улица, - неопределённо проговорила Машка.
- Маш, ну извини, - сказал Филагрий. - У вас там любовь. Я бы только мешал.
- Чего? - сказала Машка.
- Антон...
- Ты что ему наговорил? - спросила она Антона.
- Маш, - поспешил Фил. - Он ничего не говорил.
- Прям уж, - сказала Машка. - Любит придумывать.
Наступила неудобная пауза. Мужчина всё таки управился с багажом и теперь смахивал потоки пота с лица. Женщина села и стала копаться в сумочке. Девочка в дранных трикотажных колготках ползала по кушетке, которую он так предусмотрительно освободил. В спину кто-то толкнул.
- Посторонитесь, - сказал бас.
Мимо него проковылял широкий и волосатый пассажир, который нёс всю обклеенную - переклеенную доску для сёрфинга. "Какой ещё сёрфинг? - подумал Фил, - Ах, да. Там же море."
- Фил, мы за тебя держим кулачки. Отдохни хорошо. Хоть там. Ты действительно редко выбираешься куда-то. А для нас это конечно стало новостью. Новость ещё та. Фил поехал в отпуск, - сказала Машка и расхохоталась.
- Маш, спасибо за напутствие, - сказал Фил.
- Дай мне трубку, - послышался голос Антона.
- На!
- Фил, давай там, побольше девок охмури, - заговорил в трубку Антон. - Это у тебя раньше здорово получалось.
- Тох, всё поезд вроде трогается, - соврал Филагрий. - Давай пока.
- Надолго?
- На неделю.
- Не хило, скажу. Ты иногда там пиши, что ль.
- Тох, всё, отключаюсь. Пока, - сказал он и отключил соединение.
Балабол, думал он. К чему он так балаболит при ней. У него не было причин не верить ей. Да и не хотелось при ней ему говорить о всяких таких вещах, на которые его друг всё время провоцировал. Не то, что у него воспитание было другого рода, но его отношение к ней всё время служили причиной тех или иных ужимок. Хотя того, что можно было бы назвать любовью, и не было. Ревностью не страдал, но был не равнодушен. Машка была из тех редких типов людей, особенно среди женского пола, что могли слушать внимательно, а потом могли согреть каким-нибудь словом, или жестом, или поглаживанием. Он любил в ней эти качества. Хотя её характер иногда был очень вздорным. Она работала швеёй на мебельной фабрике. И у неё, надо сказать, это здорово получалось. Она работала со вкусом и никогда не брезговала возможностью продемонстрировать свои навыки в неурочный час. Кроме того, она обладала творческой жилкой и в недалёком будущем метила стать художником. А то - и самим дизайнером. Начальником на фабрике был мужчина, а вить из них верёвки она умела. Конечно, это грубо сказано. Она не настолько беспринципная. Но упорности ей не занимать. Да и красотой её не обделила природа. Её короткая мальчишеская причёска только подчёркивала её достоинства. Филагрий мог бы в неё влюбиться, если бы не одно "но." Он был ещё молод. Ему было всего-то около четверти века. Ему хотелось быть птицей, нежели некоторым. Тем не менее складывалось впечатление, что ему явно чего-то не хватало в жизни. Не хватало ему многого, включая разнообразия. И в это многое, по его предположению, входила нехватка того, кого он ещё не встретил. У него была ещё одна проблема. Он был часто неуверенным молодым человеком. Это качество иной раз очень подрывало его планы.
Дождь за окном продолжал поливать, ничуть не утихая. На перроне было пусто. С другой стороны весь обзор загораживали мокрые вагоны-ресиверы и прокопчённые нефтяные цистерны товарняка. Время от времени из громкоговорителя доносился голос диктора. Поезд должен быть вот-вот тронуться. В вагоне было полутемно. Свет не включали. Может быть аккумуляторы подсели. Генераторы и составляющие под вагонами начинали свою работу только при движении. В общем, понедельник был в самом разгаре.
Путешествие обещало быть долгим, но Филагрий не отчаивался. Он вообще редко отчаивался. К тому же, кто это сказал, что путешествие должно вызывать отчаяние? Он не путешествовал в своей жизни, за исключением некоторых случаев. Их даже нельзя было назвать путешествием. Какое это путешествие, когда всё за тебя решили. Когда есть, куда приткнуться. Когда есть способ наладить сообщение. Когда обслуга сделает за тебя всё, главное, что бы были вовремя в кармане звонкие. Вовремя, ибо так заведено. Вовремя, ибо всем так нравится. Вовремя, ибо сразу возникают улыбки. Улыбки от предвкушения продолжать свою жизнедеятельность со вспышками веселья. Веселья чуждого и спрятанного для тех, кого не знают. Кого боятся. На кого смотрят как на временное неудобство с деньгами.
Филагрий поёжился от мокроты, облегающей его тело. Хотелось комфорта. А он уже начал испытывать дискомфорт. Он снял кепку и потеребил рубашку. Короткие волосы растрепались и стали ёжиком. Девочка напротив икала и махала перед собою игрушечным розовым телефоном. Женщина достала из сумки салфетки и протёрла лицо. Под глазами размазалась туш. Её тучный спутник о чём-то у неё поинтересовался. Она пожала плечами и что-то буркнула. Филагрий бросил кепку на свою кушетку над головой девочки и направился в сторону туалета. Туалет обещал быть открытым, поскольку новомодные штучки современного производства вагонов предусматривали и это. Вопреки этому оба туалета были закрыты, но в обоих кто-то копошился. Филагрий облокотился на мусорное отделение и стал ждать. Ждать, когда напряжённые или наоборот расслабленные люди покинут свои юдоли. Оба вышли сразу. Две переодевшиеся женщины. Мельком бросив взгляд на него, они заспешили к своим местам. Из одной кабинки пахнуло букетом цветов из баллончика с освежителем воздуха. Из другой - французкой парфюмерией. Филагрий зашёл в эту кабинку и умылся, затем стянул рубашку и джинсы и надел другую одежду, зелёную футболку с медведем, лапы врозь и приподнятая к верху морда, в контурах в виде облачков-кустов, плюс брюки цвета какао от костюма, что попроще. В этот момент послышались свистки, поезд сдал назад и тронулся. Его немного качнуло в сторону. В зеркале он выглядел словно моряк без формы с шапкой мокрых русых волос и большими глазами. Он вытерся туалетной бумагой, подобрал свою мокрую одежду и вышел. В дальнем конце у своего отсека он увидел синюю рубашку проводницы. Она как будто ждала его. Видимо все билеты были уже проверены, кроме его.
В громкоговоритель на вокзальной площади что-то пробубнили. До его ушей донеслось: "Провожающие на выход." Не поздновато ли? Поезд уже неумолимо набирал ход.
Путешествовать налегке было приятнее всего. Особенно, когда в руках только твоя мокрая одежда. Филагрий обошёл чью-то сгорбившуюся фигуру у боковых мест в фиолетовом трико и подошёл к своему отсеку. Проводница мило улыбнулась. Вернее улыбнулась так, как будто весь мир лежал на её плечах.
- Ваш билет, - сказала она.
Филагрий покопался в кармане своих мокрых штанов в руках и вытащил рыбку из сетей в виде своего билета. Проводница взглянула на билет и что-то начала отмечать про себя. Про себя она отмечала часто и упорно. И каждый раз словно это было неприятная необходимость. Когда она была маленькой скорее эта неприятная необходимость не казалась ей таковой. Напротив, она казалась приятнейшей необходимостью. Но со временем всякая приятная необходимость или почти всякая приятная необходимость превращались в неприятную необходимость. Детская мечта в цвете стать кем-то блекнет, когда в калитку заходит привычка.
- Ваш паспорт, - сказала она.
Филагрий молча протянул ей свой потрёпанный паспорт. После непродолжительного оценивающего приглядывания она вернула взятое, предварительно оторвав краешек билета и словно улыбнулась той же улыбкой. Филагрий никак не мог взять в толк, почему она с таким дефектом, а точнее с косоглазием и почему её взяли на такую работу. В кармашке у неё торчали очки с фиолетовыми линзами.
- Не забудьте про загранпаспорт на границе, - сказала она.
- Как вас зовут? - спросил Филагрий, внимательно смотря на её грудь и протягивая загранпаспорт.
На груди не было никакой бирки с именем.
- Не надо, - сказала она. - А зачем вам? - сказала она и посмотрела на него своим косым глазом, а нормальным куда-то в сторону.
На самом деле она не смотрела на него. Сделала вид, что отвела глаза в сторону, но дефектный глаз подвёл.
- Мы же путешествуем вместе, - безразлично сказал Филагрий.
- Мира, - сказала она и добавила. - У нас есть чай, кофе, печенье, вафли, бисквиты, газировка, орешки и много чего. Печатная продукция есть, если интересует. Кроссвордики.
- Нет. Спасибо. Не надо пока, - отреагировал Филагрий и уселся на кушетку рядом с пускающей пузыри девочкой.
- Прекрати, - сказала женщина и отобрала у неё телефон.
Девочка заныла. Женщине пришлось вернуть её любимую игрушку.
Проводница удалилась. Постельное бельё прохлаждалось с краю.
Филагрий молча повесил свою одежду на вешалку и многозначительно уставился в окно.
- У меня такое ощущение, - сказал попутчица своему спутнику. - Этот дождь никогда не прекратится.
- Брось ты, - сказал спутник. - Вон уже облака рассеиваются.
Облака вдали действительно рассеивались. За пасмурным окном мелькали непременные телеграфные столбы, бегущие перегоны, пригородные посёлки и посадки. Насыпь, по которой ехал поезд, была не низкой, поэтому можно было видеть бескрайние поля вдали, губки группок деревьев и автомобильную дорогу, тянувшуюся между них.
- Иди, переоденься, - сказал спутник.
- Сама знаю, - сказала спутница. - Последи за ребёнком.
Она встала и направилась в проход. На пол спорхнула и заблестела пластиковая карта.
- У вас карта упала, - подал голос Филагрий.
Она не повернулась и продолжила удаляться. Карту поднял её спутник.
- Какая рассеянная, - сказал он и сунул её в её сумочку.
Вообще-то было волнующе вот так вот ехать куда-то и зачем-то. Он щёлкнул пальцами, открыл свою сумку, поглядел на свои вещи, провизию и закрыл свою сумку.
- Если есть хотите, - сказал спутник. - Устраивайтесь.
- Нет, спасибо, - проговорил Филагрий.
- Что нет?
- Не хочу.
Спутник приподнял с колена пухлую руку и снова опустил её.
- Да вы устраивайтесь. Мы с женой чуть позже это сделаем. Вот смотрите у меня тут пакет. Можете выбрасывать сюда мусор, - сказал он, достал откуда-то пёстрый шелестящий предмет и повесил его под столом при помощи открывашки.
Филагрий промолчал, встал и закинул на верхнюю полку свою сумку.
- Потом, - пробубнил он.
- А вы куда едите? - тут же cпросил спутник.
Вот пристал, подумал Филагрий. Нет, не то, что бы он был необщителен. Иной раз совсем напротив. По крайней мере он так предполагал. Но в этой ситуации после холодного небесного душа ему разговаривать не хотелось вовсе. Не хотелось словно он устал от попыток заговорить с кем-то ни о чём.
- В Феодосию, - тихо сказал он.
- Мы тоже, - улыбнулся толстяк. - На фестивале "Крымский ковчег" были когда-нибудь?
Филагрий не знал. На ум пришло название генуэзкой крепости. Но говорить про неё ему показалось идиотским.
- Никогда, - сказал Филагрий.
- Моя жена - артистка немальского театра, - выдал тучный спутник. - Она выступает на подмостках многих популярных в нашем районе постановщиков.
- Почему же она не едет со своим коллективом? - непринуждённо спросил Фил.
- Ну, понимаете ли? - хмыкнув, сказал тучный спутник и достал платок из заднего кармана своих штанов. - Она, как вам сказать, - он развернул платок и обмакнул лоб. - Только учится. Но вы не подумайте ничего такого. Я как есть, говорю вам. На эпизодические роли её берут. А едет пока что в качестве зрителя.
- Так бы сразу и сказали, - сказал Филагрий и уткнулся в свой телефон.
Он уткнулся в свой телефон не от того, что ему нечего было сказать, он уткнулся в свой телефон, что бы не доставлять себе лишние неудобства с расспросами, которые неизбежно бы могли возникнуть от подкатывающей волны безудержной говорливости его попутчика.
Девочка между тем подползла к нему и продемонстрировала своё пластмассовое чудо.
- У меня такой же, - сказала она и улыбнулась.
На её голове были два фиолетовых банта, а на ней самой - фиолетовая жилетка. Почему девочка была сухая, Фил не стал обременять себя вопросом. Скорее всего тучный отец прикрывал её своим телом словно танк прикрывал артиллерийскую позицию. Так вот, фиолетовость её резко бросалось в глаза. А ещё у неё были болезненные синие полосочки под глазами, а с левой стороны на подбородке виднелась маленькая родинка. Это не мешало ей со стороны выглядеть вполне здоровой и энергичной.
- Это хорошо, - сказал Филагрий.
- Она очень любознательная, - сказал попутчик.
- Я вижу.
- Я не про Элю, я про мою жену, - сказал попутчик и чихнул.
Филагрий посмотрел на него как на колобка. Как на колобка, у которого вместо лица тесто с напущенным дружелюбием. На самом деле он и был достаточно дружелюбен.
- Действительно, - проговорил он. - А где она раньше работала?
- В детском садике, - сказал он. - Воспитателем.
Филагрий почесал подбородок.
- Скажу вам, я тоже... - он смолк.
Начнутся расспросы. А ему не хотелось говорить о своих буднях, когда он находился в совершенно ином положении.
Вернулась его жена. Она переоделась. Была в чуть ли не домашнем халате в жёлтую-белую полоску с расстёгнутым ремешком и розовых бриджах. От неё пахло мылом и освежающими салфетками. На лицо она была не дурна, как не дурна всякая заурядная домохозяйка средних лет, свыкшаяся со своей жизнью. Только она была молода и полна планов. Она была слегка кудрява, но искусственно завитые кудри её неширокому в меру вытянутому лицу не шли. Тем не менее она была красивой, что бы пробовать себя в театральном искусстве. Обычно таких действительно брали на второстепенные роли, если они были не лишены харизмы. Филагрий не представлял, лишена ли она харизмы или нет, но бусы из небольших ракушек говорили о многом, если не брать во внимания исключения. Например, о том, что она просто очень манерная и любит фарфор.
Они зашептались. Он заботливо спрашивал, что нужно бы достать кое-какие вещи из сумки. Например, её любимое одеяло. Она небрежно отмахнулась.
- Совсем что ли? - сказала она.
- Фарфор твой не расколется, Оленька? - спросил муж.
- Н-нет, - с деловитой небрежностью бросила она.
Филагрий отвёл взгляд к окну и молча наблюдал, как рассеиваются тучи за окном. Они рассеивались в буквальном смысле на глазах. Девочка тоже заметила и, положив ручки на стол, стала тоже наблюдать за этим.
- Какие они быстрые, - отметила она.
- Да, Эля, очень быстрые, - сказал Филагрий. - Циклон.
- Ага, - сказала она и ударила ладошками по столешнице.
- Вон и солнце показалось, - сказал Филагрий.
- Ага, - сказала она и снова ударила ладошками по столешнице.
- Скоро распогодится, - сказал Филагрий.
- Ага, - сказала она и не ударила ладошками по столешнице.
За окном в узких солнечных линиях проносились очередные садовые участки.
- Отгадай загадку, - предложил он.
- Давай, - разрешила она.
- Много одёжек и все без застёжек?
- Лёгкая загадка, - сказала она. - Это Крым.
- Может быть, - удивился он. - Но я имел в виду капусту.
За окном между тем уже проносились лиственные посадки. То, что эти деревья были достаточно разными, и было основное разнообразие этого пейзажа. Скорее разными в фрактальном своём образовании, но не названиями. Там были в основном чахлые осины и липы. Капли на окне, оставшиеся от дождя, походили на некие диагональные царапины и стремительно сохли. Даже мокрость и сочность почвы за окном были не такие, что прежде. Время от времени параллельно бежали грязные не асфальтные дорожки с мутными лужками в колеях и рытвинах. А в общем и целом они уже были довольно далеко от Немальска. Возможно, что было вполне вероятно, дождь там поливал до сих пор. И топил никудышные улицы городского управления. А Антон и Машка планировали вылазку. А в детском садике наверное сон-час. Вот собственно и всё. Только работы ему не прибавилось, потому что он уехал. Уехал в отпуск после нескольких лет беспрерывной работы в детском садике в качестве уборщика. По крайней мере официально.
Когда семья расположилась есть, он, что бы им не мешать, предпочёл усесться с краю. Возле боковых мест. На этих местах сидели два подростка лет восемнадцати и пялились в свои планшеты. Время от времени они переговаривались со словами типа: "Слышь, глянь сюда, зацени..." - но по большему счёту они молчали. Даже о еде вспомнили только под вечер. Филагрий особо не придавал значение времени суток, потому что он старался держаться своего собственного графика. Для него утро наступало поздней ночью, а вечером он спал, поэтому он несколько часов спустя встал, скромно подтянулся, положил телефон, паспорт и деньги в карман тех брюк, что были на нём, и пошёл в сторону биотуалета, хлопнул себя по лбу на полпути и повернулся в сторону купе проводника. Когда он проходил мимо своего места, Эля рассмеялась, глядя на него, и уронила бутерброд.
В других отсеках люди тоже жили и не жили. Кто ел, кто в карты играл, кто спал, всё в том духе, что постоянно возникает в долгом пути. Филагрию пришлось пройти от своего места всего лишь пару отсеков, что бы добраться до купе проводника.
Он заглянул в комнату с распределительным щитком. Никого не было. Звенели ложечки в стаканах. Тогда он постучался по двери с расписанием. Никто не отозвался. Он ещё раз постучался. Через несколько минут дверь отъехала и на него зыркнула совсем уж возрастная женщина с полуседыми длинными волосами плотного телосложения в форменном пиджаке с логотипом крупной железнодорожной компании, который был накинут на обыкновенную сорочку с натянутыми бретельками.
- Чего надо? - проговорила она так, что он чуть не оглох.
- А где другая? - разинул рот Фил.
- Она пропала что ль? - вроде не поняла она. - Где-то здесь. Работает. Скоро вернётся.
Филагрий немного попятился и уткнулся спиной в холодное окно рядом с водонагревателем. По плечам и по шее пробежала паровая влага. За её спиной в тёмном купе он заметил маленькую скрюченную тень с отчётливыми высокопоставленными ушами-горошинами, огромными светящими глазами и аналогично светящейся дугой улыбки. Тень вроде как сидела на кушетке и качала ногами.
- А вы спите? - тихо сказал он. - Извините, что побеспокоил, - громче сказал он.
Дверь тут же захлопнулась.
Филагрий повёл плечами. Мало ли что. Может обезьяна какая. Только зачем проводник везёт с собою обезьяну - это отдельная тема. Эта загадка могла остаться загадкой, как бывает с загадками тех или иных событий, не входящих в рамки обыденных устоявшихся обстоятельств. Иной раз загадочность даже полезна. Всякие исключения из правил всего лишь исключения. Однако некоторые могут позволить себя не оставаться только исключением, а поменять некоторые правила. Всякий шок проходит и наступают новые привычные картины. Привычные со временем. Со временем, после которого можно положиться на их неукоснительную рассудительность. Но он предпочёл сослаться на первую версию.
Хлопнула дверь из тамбура и в вагон ввалилась и покатилась тележка. За тележкой была особа в чепчике и с фартуком.
- Пиво, соки, чипсы... - начала она.
Филагрий посторонился, но вовремя спросил:
- А вагон-ресторан в какой стороне?
Особа поглядела на него как на ненормального.
- А вы как думаете? - сказала она. - Оттуда, откуда я пришла.
- Благодарствую.
- Может быть пива? - спросила она.
- Не надо, - сказал он. - Благодарствую.
Она сделала глубокий вдох носом и поехала дальше.
Хлопнула дверь из тамбура. И мимо него прошагали какие-то типы в форме полицейских, с блестящими туфлями и кожаными кобурами на ремнях. Их было двое. Все надутые и с мировой важностью на лице. Что ими двигало? Наверное проверить вагон на наличие вредных элементов. Если иносказательно. Филагрий лишь сделал серьёзное лицо. В общем-то ему и не надо было так утруждаться. На тот момент оно и так было серьёзным. У одного полицейского со стрижкой ёжиком блеснул золотой зуб. Он сделал оценивающий прищур и прошёл мимо.
Хлопнула дверь из тамбура и к нему подошла Мира. Та проводница, к которой он вроде как привык.
- Что-то надо? - спросила она. - Чаю?
- Нет, - ответил он.
- Газетку? - спросила она.
- Нет. Маляров пока не вызывал. Хотел просто узнать, в какой стороне вагон-ресторан, но мне уже любезно сообщили, - проговорил он.
- Вы в правильном направлении. Через пару вагонов вы на него наткнётесь, - сказала она, пожевала губами и вошла в операторскую.
Садясь за столик, она чуть не упала с сиденья. Поправив подол юбки и устроившись поудобнее, она начала листать записи учёта. Филагрий постоял ещё минуту и двинулся в сторону вагона-ресторана.
Сам по себе в жизни он всё больше становился необщительным. Но необщительность его скорее была вызвана не некой скромностью, а скорее занятостью ума. Задумчивостью с возрастом. Он постоянно думал о том, почему все именно такие, а не иные. То есть он подмечал некие минусы и мог подобрать этому альтернативные плюсы и провертеть это в голове. Почему бы не отпереть некоторые невидимые ворота, которые многие перед собой ставят, и не стать проще. Посмеяться над шуткой - это только начало. Иногда он становился решительным, но это зависело от настроения.
В тамбуре следующего вагона пахло табаком. Окурок со следами губной помады торчал в прорези откидной крышки стоп-крана. Несмотря на недавний запрет, люди время от времени нарушали правила. Нельзя так вот просто запретить то, что вырабатывалось годами. Фил не один раз задавался вопросом. К чему такая склонность к запретам? Ведь каждому известно, от мала до велика, что запретный плод сладок. Почему-то не делаются настолько комфортные условия, что бы сам человек решал отказываться ему от того, от этого или от иного. Такая точка подхода на его взгляд была более очевидной.
В одном из отсеков этого вагона была дискотека. Чуть ли не в прямом смысле этого слова. Несколько угорелых молодчиков в майках с несколькими угорелыми девицами в топах отплясывали джигу среди батареи бутылок под ногами или что-то вроде этого под громкую безудержную музыку из телефона. Они даже приподняли стол, что б было удобней. Одна из девиц, когда он проходил мимо, показала ему язык. Молодчик сгрёб её в охапку и она расхохоталась. Пахнуло свежаком.
- Эй, вы там, тише можно, - донеслось из другого отсека, но достаточно тихо, что бы не услышали, и добавили. - Или нет.
Вроде бортовые были, подумал Филагрий и приостановился.
Один из танцующих, размахивая сменными трусами, ударился больно копчиком о краешек горловины ножки столика.
- Бляж, - выдал он и присел.
Одна из девиц села рядом с ним и погладила по шее.
- Устроили нам проверку! - выкрикнул один из молодчиков. - Мы им покажем проверку, мать их за ногу! Загранпаспорта нету! Да у кого они бывают?!
- Заткнись, - сказала девица на корточках и помогла больному подняться.
Филагрий прошёл дальше. Проводница, очень щуплая словно гладильная доска, с веником в руке как один в поле воин, прошла мимо него, скрипнув под ногами пластиковым стаканчиком. Он обернулся, как и обернулись люди рядом с ним. Он то, если что, поможет.
- Сейчас будет махач, - сказал один из них.
- Вы что, не слышали меня?! - крикнула проводница. - Вы что тут устроили?! Вы в общественном месте! Ведите себя тише!
- Что хотим, то и творим! - ответствовал один из них.
- Всё. Мне это надоело! - выкрикнула проводница.
Послышался звук упавшей бутылки.
- Дамочка, погодите! - сказал один из них.
Послышалась возня. Музыка стихла.
- Не надо! - выдала одна из них.
- Я не собиралась ничего с ним такого делать, - сказала проводница.
- А со мною такое сделаешь? - тут же сказал ещё один и хохотнул.
Филагрий пошёл дальше. Следующий вагон был купейным. Он даже почувствовал себя на некой запретной высоте. Но это мимолётное ощущение было скорее смешным, чем каким иным. У дверей туалета он снова увидел себя в зеркале. Немного растрёпанный, но сойдёт. Доносилась прохлада из исправно работающих кондиционеров. В розетке был штепсель, но от штепселя провод не шёл. Под ногами был изящный коврик. Он с привычном напором навалился на дверь и чуть не упал. Дверь очень легко отварилась. Собрался как шалтай-балтай и зашагал по узкому коридору. С правой стороны от него были двери в купе. Все были закрыты. Только одна была чуть приоткрыта. Тяжеловесная дама обмахивалась самой настоящей несчастной карликовой собачонкой и что-то бубнила себе под нос.
Дальше уже был нужный вагон, по крайней мере в нём были обеденные столики со скатертями и расписные вазы из дешёвого стекла. Он подошёл к стойке под тихую поп-мелодию из колонок. Чуть поодаль звенели тарелками. Ассортимент был небогатым, но цены оставляли желать лучшего. Цены рычали. Того хуже - цены кусались. Филагрий прикусил губу. Им только подарки дарить. Место и время, где всё имело цену в денежном эквиваленте. Неумолимость решений вместе с эрудицией экономически подкованных людей вываливали всю изворотливость не только на окрепших, но и на неокрепших. Капля чуткости время от времени - это был результат плохого отношения, ибо, если не будет заправки, то и предложений не останется, за которыми порой даже тень не успевала. Некоторые из них, когда были на работе, приемлили иную добродетель, впрочем как не приемлили полемику по этому поводу. Некоторым, порой тихим людям, ничего в принципе не нужно было, пока они зарабатывали засчёт виртуозного обкрадывания. Иногда им казалось, что им не хватало чего-то светлого, но воспринимали эту нехватку мимолётно как старые оконные рамы на чердаке. Проблема большинства из них в том, что они были ещё не старые.
Из прохода с боку вынырнул представитель пилигримов с бабочкой на шее, пожелал доброго дня и поинтересовался о выборе или о предпочтении.
- Так. Посмотреть пришёл, - сказал Филагрий, повернулся и пошёл прочь.
Денег у него хватало. Он готов был к такому, но в какой-то момент передумал. Наверное внешний вид ваз тому виной.
Поп-мелодии под духовые инструменты осложнили и без того накаленную ситуации в его воображении. Он просто опустил плечи, с большим трудом, надо сказать, и вышел.
Когда он вернулся в свой отсек, семья уже поела. Оба читали мятые газеты. Девочка мирно спала. Подростки продолжали пялиться в свои планшеты. Было ощущение, что они не сдвинулись даже с места.
Филагрий налил кипятка в свою кружку, заварил чай, поел с собою взятых печений, растелил постель у себя на верхнем лежаке, скинул ботинки и улёгся поваляться. За окном между тем вечерело. Поезд рассекал равнину словно сани - горный склон. На самом деле поезд ехал чуть медленнее, но это не чуть не меняло впечатления. На пахнущей хлоркой постели было не очень то и удобно. К тому же матрас был как камень. С другой стороны Филагрий не был особо привередлив. Главное, что бы поспать было можно. А на этом лежаке вполне можно было поспать. И не только поспать, но и почитать. Хотя почитать он с собою ничего не взял. А надо было. Он любил фантастику. Начиная от классиков. В каждом мнении и представлении была доля истины. А долю истины он любил, особенно удивительную. Он настолько привык к обычности своей жизни, что не мог даже представить, что удивительная доля истины ждала его не за горами. Причём эта доля истины должна была произойти не в фантастике, а наяву. Он задремал.
Ему приснилось... Или показалось, что приснилось. Так вот, ему приснилось поле. И не поле даже вовсе, но ему показалось, что поле. Вроде были там и растения разные, и цветы, и насекомые, снующие вокруг, но это скорее было тёмное помещение с чёрным как смоль потолком и стенами с подсвеченным снизу полом. Звенели цепи, жужжали жуки, капало облачко. Вот в этой то обстановке послышался некий топот. Скорее даже не топот, а цокот. Нет, скорее даже не цокот, а мягкое постукивание коготков на мягких лапах. Из темноты навстречу ему вынурнул... аист. Самый настоящий аист. Самой обычной расцветки. Белый аист с чёрными углами крыльев. Только глаза больше походили на вишни. Ему были не чужды и человеческие манеры. Он поклонился и раскрыл клюв, будто что-то хотел сказать. Но не успел. Филагрий проснулся.
Поезд продолжал движение, будто и не собирался останавливаться. По его соображениям и по его короткому взгляду на расписание станций, поезд должен был остановиться на первой станции через два с половиной часа. Он не знал, произошло это или нет, но прошло гораздо больше времени. За окном было темно. Мелькали время от времени осветительные столбы и регулировщики. Более того, в вагоне тоже было темно. Кроме освещения в проходе. Подростки спали на том, что расстелили как попало. Он повернул голову налево. Рядом похрапывала гора попутчика. Он посмотрел под собою. Звенела ложечка в стакане. Бултыхалась газировка в капроновой бутылке словно в жерновах. Эля мило спала. Ольга сидела, подперев рукой подбородок и облокотившись локтем о столешницу, и смотрела в окно. Она по-прежнему была в халате. У основания шеи торчали ракушки. Филагрий снова лёг на спину. "О чём она думает?" - подумал он. Наверное о театре, а ещё быть может о неудавшейся личной жизни. То, как она общалась со своим спутником, по крайней мере - на первый взгляд, говорило о том, что она чем-то недовольна. Причём недовольна так, что это вошло в привычку. А что это может быть как не неудавшаяся личная жизнь? Чем-то другим сложней объяснить. Объяснить можно, но поверить сложно, когда убедил себя в обратном. К такому умозаключению пришёл Филагрий и спустился вниз. Он чуть не уронил телефон, но вовремя вспомнил, что положил его рядом с собою, с краю. Хотелось поговорить с кем-нибудь.
- Здравствуйте, - сказал он. - С самого начала мы не поздоровались, а ведь едем вместе. Почему бы и нет?
- Спрашивайте, - сказала она.
- Что спрашивайте? - не понял он.
Она посмотрела на него пристальностью сталелитейного цеха, но потом резко смягчилась словно окунула эту пристальность в расплавленное железо.
- Вы спустились направиться куда-то, но между делом хотели у меня о чём-то поинтересоваться, - сказала она. - Я права? Или... Или вы хотите ко мне подрулить?
Филагрий пожал плечами.
- Да, как вам сказать? - сказал он. - Я спустился для того, что бы побеседовать.
Мягкости как не бывало.
- Да неужели. Мне не о чем с вами разговаривать, - сказала она и отвела взгляд.
Не то, что бы она не хотела с ним разговаривать. Скорее обратное, но... Просто, как это часто бывает, она не доверяла никому, кого не знает.
- Сколько времени? - спросил он.
- Ночь почти. Выспались, видимо. А я собиралась лечь, - не посмотрев в его сторону, произнесла она.
Филагрий вздохнул. Кушетка над ним скрипнула.
- Ложитесь, - сказал он. - У вас в театре наверное рано ложатся, потому что работа без свежей головы очень выматывает.
Он собирался было встать, но она положила свою узкую ладонь ему на плечо так резко, что бусы из ракушек забренчали. Филагрий готов был услышать что-то сдандартное. К примеру, услышать, что он забыл это что-то. Но тот тон и что она сказала его повергло в некоторое замешательство.
- Ладно, ладно, - ласково сказала она.
- Что ладно, ладно? - не понял он.
- Поезд едет не в Феодосию, - выпалила она.
Он не поверил, но присел.
- Да? А куда он едет?
- Не знаю. Спроси лучше у него, - сказала она и повернула голову в сторону прохода к краю его места.
Он насторожился такому обороту, медленно повернул голову и натолкнулся взглядом на огромную колышущеюся кляксу. Он вздрогнул и отпрянул в сторону. Настолько это существо не вписывалось в рамки обыденности. Оно слегка вибрировало, было чёрным и переливалось серыми спиралями. Оно свисало. Оно лежало на его кушетке и свисало голым торсом словно топором с дальнего края. Руки доставали до нижнего места. Глаза светились ярким белым. Уши словно горошины. Не та ли эта обезьяна из купе проводника? Телосложение как таковое было человеческим.
- Здравствуйте, - словно набрав в рот воды, издало звук оно и расплылось в улыбке.
Он это понял по белой поверхности то ли зубов, то ли пластин. Они были как светодиоды.
- Здравствуй, - в ответ выдавил он. - А ты кто такой?
Существо бесшумно спрыгнуло вниз словно какой атлет и в потревоженном воздухе уселось рядом с ним. От него никак не пахло. Ростом оно было чуть ниже его. Оно приподняло подбородок, указывая на Ольгу. Филагрий не совсем понял, но перевёл взгляд. Ольга смотрела на существо, уткнув один палец в висок. Она резко отдёрнула руку, когда Филагрий уставился на неё.
- Вы что не можете определиться? - произнёс он.
- Нет. Ничего подобного, - твёрдо сказала она.
- Вижу, - сказал он.
- Он инопланетянин. Репетитор. Вот что я могу поведать в первую очередь о нём, - вкрадчиво или не вкрадчиво сказала она.
- Да ну, - чуть не поперхнулся он. - И что?
- Наш поезд едет на их корабль, но машинисты не против, - добавила она.
Он перевёл взгляд на мирно пялящегося на него и на Ольгу существо, потом обратно.
- Так, вот просто, - озадаченно сказал он. - Если бы не этот, рядом, - сказал он и снова перевёл взгляд на странное создание и обратно. - Я бы тебе конечно не поверил. Откуда ты хоть знаешь?
- Мы что с вами так уж хорошо знакомы? - неуместно надулась она и сложила руки на груди.
- Оля, я так понимаю, ты мне должна объяснить, что, чёрт возьми, происходит, - вздохнул он. - Откуда ты это знаешь?
Она ничего не ответила и отвернулась.
- Некоторые в курсе, - пробулькало у него над ухом так, что у него побежали мурашки по коже. - Наступила твоя очередь.
- Что за дрянь, - Филагрий начинал нервничать. - Какая очередь? Я против того, что мы едем не туда, - сказал он и повернулся.
Перед ним вплотную были белые глаза существа с всплывшим оранжевым окаймлением, если можно было так выразиться. Оно смотрело на него, не отрываясь. Глаза вроде стали ярче светиться и оно даже уже не смотрело на него, оно пялилось. Глаза рябили, и дрожали, и затягивали в настроение. Оно пялилось. Глаза дрожали и затягивали. Филагрий с усилием отвёл взгляд и резко поднялся.
- Нет, - сказал он. - Мы кто вообще для вас? Заложники?