Сразу оговорка - если редакция НиН не ТОПчется на месте, а идёт в ногу со временем и взрослеющей аудиторией - то самая пора выпустить фронтовой сборник и уТОПить в овациях художественные рассказы, посвященные ВОВ.
E.C У Лёки большие щёки
Жму руку автору - Елене Коровиной - за название. Только когда завершаешь чтение, понимаешь - еще одна "современная пастораль", а "большие щеки" - символ состояния не войны:
У Лёки большие щеки.
И ямки на них - глубоки.
Наш Лёка - розовощекий.
Спелые щеки у Лёки.
Беспечно, по-детски, начинается рассказ: есть папа и мама, и даже "невеста", и "мамино вкусное какао". И в эту идиллию врывается война с "заострённым и бледным лицом".
"Быстро" взрослеют герои, а с ними - надеюсь - и читатель. Подробности бытописания блокадных дней - все-таки вещь для детей постарше. Визуализировать можно, прочувствовать - не всем. Хотя "чуткость" - категория не возрастная.
Очень сентиментальные диалоги матери и сына исполнены любви и бережного отношения друг к другу. Хороший пример того, КАК НАДО семье преодолевать трудности и лишения.
Очень запомнился "март", когда во время пробуждения весны - навсегда засыпает мама, и слышна не капель, а первый Лёкин плач.
Светлый и возвышенный финал. И снова замечательная деталь: уменьшительно-ласкательное - "хлебушко", цвет которого никогда не бывает "черным" - как и цвет жизни.
За образ матери, такой же спасительный, как "молитва", - беру книгу с собой.
Галицкая М.А. Торжество жизни
Пафосное заглавие определяет содержание рассказа - еще одна история о том, как жизнь побеждает смерть.
Автор мастерски развёртывает перед нами полотно блокадного времени: "чёрные тарелочные репродукторы", "ненасытная утроба" "буржуйки"; исчезающие предметы мебели, библиотека; "керосиновая коптилка" и "клейкий, тягучий, похожий на пластилин" хлеб.
Стремительно и непредсказуемо обрывается диалог друзей в экспозиции. С той же скоростью врывается в Алёшкино сознание война.
Дальше - повествование застывает вместе с "замерзающей квартирой", становится монотонным: "однообразными вечерами" "иней на потолке и стенах отвоёвывал сантиметр за сантиметром", замедляются движения героев ("Жорик теперь тоже двигался мало. (...) Он перестал даже мяукать, выпрашивая еду").
Художественные детали воссоздают процесс "умирания" целой семьи.
Он достигает своего апогея в сцене, когда "мама не вернулась" ("Алёша потерял счёт времени, у него не было сил уже и пошевелиться. Кот тоже казался мёртвым").
И только близость смертельной опасности - в лице дезертира Вишнякова - пробуждает героя, даёт новый жизненный толчок.
В отличие от предыдущего рассказа образ весны - ворвавшейся в город "полулюдей-полутеней" - жизнеутверждающий, благодатный ("- Мама, вынеси меня на улицу. Я на солнышко хочу",- просит парализованный Алёшка).
Как и финал рассказа.
Непременно читать - взрослеющим поклонникам "Прощай, Терминатор!" и др.
Гафурова А., Гафурова И. Последний день в Саласпилсе
И снова - "хлебный дух" - как воспоминание о голодной, оставляющей душевные "царапины" войне. "Унылое", неспешное для заявленной аудитории начало.
"Унылое", но динамичное ретроспективное продолжение.
Очень натуралистичны "декорации" и герои Саласпилса.
Депрессивно-экспрессивный авторский почерк ("Спят? Умерли?", "...сейчас он сдёрнет с плеча автомат, и!..", "Неужели младший братишка не выдержал?!") исполнен психологизма.
Лагерные эпизоды сменяют друг друга - как вспышки молнии - кратковременные, но держащие в напряжении. Было ощущение, что слышен пульс героини.
Сильные сцены, но боюсь, они-то и отпугнут аудиторию НиН. А вот для читателя от 15-ти, когда накрывает "максимализм" и антипатриотизм - думаю, в самый раз. "Поздно" не бывает - резюмирует автор в финале. Хотя скептически аннотирует "до".
Контраст - как ведущий художественный приём - используется двупланово: в статике (пейзаж, интерьер, облик героев) и в развитии ("собеседники" в первой сцене и после). Действенно.
Мы наблюдаем метаморфозы героев "второго плана" - гуманистический пафос налицо. Хочется верить, что так бывает и в жизни.
Рекомендую "состоявшимся" отрокам.
Паричук Е.А. Бабушкина шлёнка
Рассказы - помогающие "связать" поколения - отличает высокий воспитательный потенциал.
В конкретном случае - двухголосое повествование оформляется в монолог о том, каким не должно быть детство.
Еще одно творение пацифизма.
По ходу "разговора", примеряя на себя "бабушкину шлёнку", героиня рефлексирует и меняет отношение к материальному миру ("Щёки мои запылали. Я вспомнила, как только сегодня в обед отказалась доедать борщ со сметаной, оставляя так нелюбимую мной фасоль, долго ковырялась вилкой в холодце...")
Удачное композиционное решение - представить послевоенное детство миниатюрами -значительно облегчает восприятие. А подробности бытописания помогают раскрыть душевные переживания героев.
Фразы ёмкие и выразительные ("Борщ был - вода и капуста", "поцелуем вытер мокрую щёку", "Трава, можно сказать, и спасла нас от голода", "Возвращались на родину товарным поездом целый месяц" и т.д.) - понятны каждому школьнику.
И снова "хлеб" - который "прижимают, как куклу", - адаптированная для аудитории НиН символика.
Местами хромает стиль и прерывается повествование от первого лица, но рассказ - считаю - достоин публикации. Эмоциональный. Образный. Назидательный.
Емельянова Г. Музыкант
Лиричное название. Местами - документальная, но большей частью - тенденциозная проба пера.
Первая часть рассказывает об узнике концлагеря - Егорушке - который однажды предается сладкозвучным воспоминаниям своего детства.
Чередование звука и тишины - одно из средств воплощения художественного образа: с первых строк " железный стук болью врезается в голову", слышатся "хлёсткие удары", чьи-то шаги.
Очень выразительна - на мой взгляд - эмблема "утраченного" музыкального прошлого - двигающиеся во сне "пальцы" героя ("То ли играют мелодию, то ли собирают гранаты").
Автор использует традиционный фабульный каркас: после долгих лагерных мучений и потерь приоткрывается "дверь в огромный добрый мир".
Освободительная музыка ("грохотало, рвались гранаты, и стрекотал пулемет"), а с нею - "незнакомое" звучание "доброго мира" вызывают отторжение у героя.
Музыкант закрывает "уши ладонями".
Вот если бы доработать и сформировать эту часть цикла в самостоятельное произведение - отбросив истории про Машу и Шуру (которые совсем не вяжутся с "музыкальным" началом сборника) - вышел бы неординарный рассказ.
Воспоминания военных лет во многом - очень похожи. Сложно сказать что-то новое.
Запомнился образ "куклы", "живой и невредимой" - как символ мирного детства, появляющийся в сборнике неоднократно.
Рекомендую для чтения - когда понадобится расТОПить лёд взрослеющих сердец.
ТОПаем дальше - в мирное время. За новыми ощущениями.
Морозов В.И. Вовка
Самый остросюжетный рассказ "весны". "Красная шапочка" в мужском исполнении.
Как чуткий психолог - автор сначала погружает героя в экстремальные условия, а потом -воссоздаёт динамику душевных состояний, переживаемых персонажем.
Это история взросления - зажатая хронологически в тиски одного вечера.
Начало повествования - не предвещает "беды" - мама, которая могла "проводить" сына домой, но не стала и папа, сторонник детской "самостоятельности".
Путь от школы до дома - всего лишь условность. А ночная завеса и сельские декорации - катализаторы, усиливающие экспрессию.
Герой остаётся наедине с волками. И только смекалка и папин авторитет (" а папе Вовка верил больше всего") - приходят на выручку.
На протяжении всего рассказа читателя не покидает чувство тревожного ожидания, волнения и страха.
Сжатые синтаксические конструкции. Предельно лаконичные. Следующие за мыслью героя. Изобилие изобразительных языковых средств.
Всем этим автор умело жонглирует для нагнетания сюжетного напряжения.
Готовый сценарий для экранизации. Уже слышу ТОПот в кинозале.
Бундур О. Привет от белого медведя
"Путевой дневник". В последнее время - очень популярный жанр - на просторах от блогов до TV.
Кокетливое начало ("Много ли геройства надо, чтоб на мягоньком диване, в уютной каюте, на мощном ледоколе дойти до полюса") рисует в нашем воображении образ беспечного трэвел-рассказчика.
Обмолвившись о "лунных" проводах и разговоре с чайкой, герой - на мой взгляд - впадает в шутовство.
В этой связи глава "Не заяц" выглядит нелепицей на общем фоне "путевых заметок" - эдакое "лирическое отступление" от курса. Читателю не понятно, почему "морской заяц - это тюлень", и нет ни слова о зайцах арктических.
Хотя край удивительной природы представлен в разнообразии своей фауны: чайки, "киты, тюлени, треска, зубатка", моржи и - конечно же - белые медведи.
Вероятно, шутливая манера повествования - все ж таки часть художественного замысла:
чтобы "тысячи смертельных километров" не казались непреодолимыми для детского восприятия.
Всё просто в этом цикле: язык, герои, композиция, образ рассказчика.
"А я белый медведь, звоню с Северного полюса", - продолжает забавляться турист.
Ему "2-х метровые льдины" - по колено, а самый большой хищник "лапу запросто" подаст!
Кладу в читательскую "корзину" - за "медвежий" оптимизм: так и хочется получить "открытку" от белого друга, который любит "сгущенку" и носит "навигатор" в голове.
Что можно сказать о произведении, которое уже получило читательское признание?! Талантливо.
Бундур О. На диком острове
Продолжается трэвел-повествование. Объект наблюдений - дикий, дикий Север.
Фигура путешественника, встающего "рано-рано вместе с птицами" - одно из цветовых пятен на этом полотне.
Следуя за проводником Борисычем, мы открывает для себя суровый край с бесчисленные птичьими базарами (гагара, "крачка - великая путешественница, крохаль-джентльмен, орлан-император" и др.), разнообразными хищниками, промысловыми рыбами.
Отойдя от медвежьей темы, автор - от лица которого ведется рассказ - предстаёт перед читателем не то рыболовом, не то орнитологом, не то собирателем "морошки", не то фотоохотником.
Очень познавательный цикл!
Приятно встретить "старых знакомых" (теперь-то очевидно, почему тюленя прозвали "морским зайцем") - особенно, если читали "Привет от белого медведя".
Повествование очень живое, динамичное. А дословность и сумбурность - как речевые характеристики - придают достоверности "путевым заметкам" ("Я быстро пишу. Ага, быстро пишу, тороплюсь, настрочу, настрочу, а потом страдаю, не могу разтиарнвдорп. Вот опять! Что написал - не пойму! Ладно, потом дома расшифрую").
Полезность этой книги - на мой взгляд - еще и в том, что наряду с осторожностью ("Раненый медведь от боли рязьярён, и ему всё нипочём"; "встреча с одичавшими собаками страшнее встречи с волками, потому что собаки знают человека" и т.д.), она пробуждает в нас трепетное отношение к природе родного края ("Мне зайцев больше всего жаль. Все на них охотятся: и волки, и лисы, и росомахи, и рыси, и орлан белохвост"; "везёт же Борисычу - он тут сто лет живёт. Медведя, лося, рысь, росомаху видел...").
А если "открыть" книгу вместе с папой - будет, что обсудить - после курса юного рыбака и следопыта.
Кашенкова О.В. Дружба начинается с селёдки
О "рыбалке" и не только повествует еще один цикл рассказов.
Проводить детство в деревне можно по-разному: "стрелять вишневыми косточками и разглядывать кольца Сатурна".
А можно практиковать трудотерапию, даже если ты - "часто болеющий ребёнок".
"Подумали родители и решили отвезти Марину погостить к бабушке в деревню" - так начинается первый "витаминный" рассказ.
Обычно в таких случаях современные папы и мамы зовут бабушку в город. Или нанимают няню. Но всё в этом цикле - словно "преданья старины глубокой": от "печки с лестницей" до игры в полярников-рыболовов.
Героиня цикла - девочка Марина, к "которой простуда липнет, как жвачка к щекам". Так и хочется заметить, что "жвачка" не липнет к щекам - как ни старайся.
Неординарная старушка-специалист по закаливанию (" А одно ведро бабушка прямо на Марину выливала - пусть тоже растет большая!"), кошка с экзотическим именем Мартышка, а главное - морковь, которую за лето так и не попробовали - аудитории НиН покажутся убедительными.
Динамично развивается сюжет. Невероятно выразителен язык повествования.
Кульминационной - на мой взгляд - по праву считается реплика внучки "А был ли витамин?!".
Был, - отвечает нам автор. - Живое общение закаливает лучше "морковки"!
Эта концепция находит свое продолжение в двух других рассказах.
Рассуждая о "силе искусства", автор знакомит нас с дедом Степаном, который в воспитательных целях практикует арт-терапию: разрисовывает свой собственный забор, чтобы проучить местных вороватых "стенографистов".
Жизнь старика с "выцветшими" как "ситец" глазами подобно ветхой ограде ("потрескавшаяся краска делала забор похожим на морщинистое лицо") наполняется смыслом, окрашивается в яркие краски - с появлением Марины.
Общение врачует - доминирующий мотив этого цикла. Что в переводе на язык Достоевского означает - "доброта спасет мир".
Долготерпение и доброжелательность (завуалированные под "искусство") оказались действеннее "пучка свежей крапивы".
Самым невероятным и малоубедительным для взрослого читателя покажется третий, заключительный рассказ.
О дружбе. Об игре. О спасительной силе живого общения.
И по фабуле и по сюжету - это самая яркая история: в финале одному из героев не просто требуется "лечение", он чуть не погибает - провалившись под лёд.
Хорошо, что есть друзья, не виртуальные - как принято у современных детей, а - "живые", "здесь и сейчас".
Уходят в прошлое трудотерапия, долгие диалоги со стариками, игры в полярников - словно предметы старины - русская печь и часы с маятником.
Но автор не теряет надежды - живое общение врачует!
ПроТОПчите детям дорогу к нему - читайте, играйте, говорите.