Аннотация: ...на Боровиковского надо идти зимой, когда смеркается - чтобы падали с фиолетового московского неба медленные мягкие хлопья, скрипел под ногами снежок, а щеки пощипывал легкий морозец...
Последний день выставки, полупустые вечерние залы Третьяковки на Крымской.
В полутемном фойе светятся свисающие с потолка стеклянные соты, стоит рождественский вертеп - безмолвствуют и бездействуют картонные персонажи...
Синяя гирлянда на окне, за окном - снег заметает внутренний двор, в котором на вечном причале спят три лодки... Снег, снег...
В залах - светло, ярко и празднично: ныне большой прием у Боровиковского!
Вальяжные господа, томные дамы, пылкие юноши и нежные девицы в пудре и кружевах рассматривают нас - кто свысока и снисходительно, а кто и с плохо скрываемым любопытством.
Так и слышатся перешептывания за спиной: "Взгляните-ка, сударь, на этого чудака! Экий у него наряд странный!"
Или: "Ах, сударыня! Какая шаль у этой дамы! А эта! Какое неприличие, не правда ли?!" - а сама так и вытягивает лилейную шейку, чтобы разглядеть получше...
Впрочем, за несколько месяцев выставки они уже достаточно нагляделись на нас, попривыкли и к нарядам нашим, и к разговорам - вот две юные красотки хихикают в уголке: не зная, что такое "пенсион", дававшийся Академией Художеств, они решили, что художник, едва окончив курс, вышел на пенсию и так всю жизнь на ней и жил! Вот хорошо то как, живи себе и живи!
А вот две пожилые дамы под портретом князя Куракина бурно обсуждают какие-то житейские перипетии: "Нет, ты подумай! Эта дура мне и говорит..." Куракин в белом атласе, блистая бриллиантами и орденами, презрительно хмурит лоб и качает головой с высоты гигантского портрета.
Грустит прелестная Лопухина, а бойкая Арсеньева кокетливо улыбается и "строит глазки" рассматривающему ее элегантному иностранцу. Вянущие розы роняют лепестки, белый пудель исподтишка рычит на разглядывающего его юнца - в дредах и с серьгой в носу...
С одного из семейных портретов улетел красногрудый снегирь, сидевший на руке ребенка - улетел и чирикает где-то под потолком, и мальчик напрасно манит его хлебными крошками...
И горестно смотрит на нас неизвестная дама в белом - старая, прекрасная, печальная, мудрая... никогда доселе не виданная...
И сколько не смотри, все поражает и поражает мастерство художника, это непостижимое волшебство кисти, когда сверкающие бриллиантами ордена и золоченые кисти при ближайшем рассмотрении оборачиваются просто пятнами краски, словно бы небрежно набросанными на холсте! Но стоит только отойти - и вновь шелестит блестящий атлас, нежно колышется тончайшее кружево, вздыхает полуобнаженная грудь красавицы и заливается прелестным румянцем округлая щека...
Но вот окончен бал...
Прощайте! Когда доведется увидеться вновь...
Выходишь на крыльцо, закутавшись в шаль и подняв воротник собольей шубы, карета уж ждет - скорей, скорей домой! Кучер взмахнул кнутом, и бодрая вороная четверка понесла рысью по заснеженной Москве - по Садовому на Зацепу...