"Господь охраняет своих любимцев от бесполезного чтения" (Лафатер?)
1. Литература заводит естественность слова много дальше одной- двух фраз, единственно возможных для быта. Слово в человеке не так естественно, как самая тяга к нему, не происходит слово и из стечения обстоятельств, и даже всегда не соответствует обстоятельствам, ведь они индивидуальны, а слово гуманно.
2. Кажется, что преуспеть на общем фоне может только что-то контрастное. Истина - редкость ещё и потому, что способна преуспеть. Она может быть самой короткой мыслью, способной осуществиться, но ищут её в самой сжатой форме осуществленного. Ну и, конечно, клевета отличается от правды тем,- что "от неё что-нибудь да останется". (Достоевский)
3. Ревностный поиск казусов, их оценка и соотнесение с нормой,- умаляют её до самого их размера, до предпочтительного отклонения, равносильного прочим в существе. Безнравственна здесь именно такая дискредитация нормального и здорового. (Паланик, Борхес) И, однако, норма огромна, сильна и всеразлична в сравнении с мелкими частностями. Так может выглядеть дом над грудой неотобранной гальки. Индивидуальный случай помогает высветить её. (Достоевский) Норма- не идеал, который задаёт величину отклонения (или умаления прочих качеств). Норма - в свойствах множителя всякого отклонения
(4.) Где-то Музиль замечает, что цивилизованный человек влюблён именно в тот асоциальный аффект, который может либо предполагает произвести в другом человеке самим фактом своего присутствия. И это интересная точка, чтобы проиллюстрировать важность двух качеств здоровой любви, если такая возможна. Конечно, я имею в виду оздоровление всего корпуса явлений, который называют любовью. - Я верю, что для любви недостаточно присутствия. Любовь- это как раз то, когда быть собой недостаточно и есть притом что-то в этом от счастья. Постоянное усилие любви, как инерция движения, напротив способно сгладить любой аффект. Только это и объясняет ее устойчивость. - Космос влюбленного достаточно напряжен, но так, что объект может двигаться в любую сторону безо всякого сопротивления и даже со всей возможной поддержкой. Никакой аффект не может нарушить организации этого мира, а значит и социальности. Любовь умножает свободу обеих сторон, и только она может быть действительно социальной, в том смысле, что не требовать чего-то иного подспудно. Говоря кстати и для иллюстрации,- все типы обогащенной такими чувствами тяги к уединению глубоко проникнуты диалогом с обществом. Любовь, о которой идет речь, не умеет игнорировать. (несколько в сторону, но очень хорошо - "Заметки о собеседнике" Мандельштама)
(5.) Что если бы память охватывала становление, в неведении результата, неконченую скоротечную вспышку нового явления? В нем неизбежно отыскались бы точки пресыщения, когда "увиденного" достаточно для вывода. Становление в памяти стремилось бы к ветвлению. Между тем, в неустойчивости человек видит порок, и самая короткая (т.е. и бессвязная) строка памяти грозит приобрести трагический оттенок. Понятно, отчего мы видим события слишком рано или поздно. Так они становятся фактом, так доступны чувству. Притом факт кажется чем-то внешним, то есть не логика подсказывает пределы события, но заготовленное чувство поддерживает выбор логики. Возможно, сознательная (по крайней мере- потенциально) неполнота, ошибочность и непоправимость, - виды противоречия становлению,- слагают фундамент самоубеждения, анализа, выбора, чувства. Достаточно сказать, что правота имеет вид уширения действительности, а ложь- ее сокращения, изъятия, трансформации.
6. Мы говорим о творческом пути как о том, что определяет известные события, но он, как осмысленная данность, простирается дальше- в настоящее и будущее. Именно он даёт свободу выбирать ракурс восприятия события, и главное в пути- ощущение выбора.
7. Счастье и несчастье не разнятся напряжением, которого одинаково требуют. (В этом я согласен с Музилем) Действительное различие, по-видимому, состоит в том, что в счастье мы ощущаем вклад от суперпозиции бесчисленных внешних сил, поддержку реальности. С этой точки жизнь творческого человека предстает несчастливой с её колоссальным акцентом на всём внутреннем. И, однако, самая эта жизнь также далеко отстоит от несчастья, коль скоро открывает в себе достаточно питательной сложности и разнообразия. Вот почему каждый день творческого человека неизменно грозит переменить качество и стать самым счастливым. Тогда как действительное несчастье, неуклюжий ураган ограниченного набора чувств, требует невозможно продолжительной и несовместисой с творчеством работы.