Это, как рок-ролл, заводит, и уже не остановиться. Я, словно перекати поле, слоняюсь по стране, такой необъятной, такой огромной, что не видно ей конца. И вот после многочасового лицезрения рек, гор и полей сквозь стёкла машин, автобусов, электричек и скорых поездов, открываются бесконечные урбанизированные просторы. Из голой земли вырастают дома, мосты и дороги. И первое, что я вижу это потрёпанную девятиэтажку и ленту бетонных гаражей. Каждый крупный город дарит мне такой вид, я улыбаюсь...

И начать, наверное, нужно с конца.

Одесса

- Одесса - мама, - мрачно оповестил голос в динамике электрички. Мы удивлённо уставились друг на друга. Оказалось, это последняя остановка перед вокзалом и называется она: "Одеса-мала"....

Одесса для меня началась с привокзального туалета, в котором сидела полная, покрасневшая от жары женщина и продавала билетики на вход.

- Сколько стоит? - спросил я.

- Вы молодой человек, читать, что ль не умеете?

- Умею немного, - ответил я.

- Выйдете и посмотрите на входе.

Я вышел и посмотрел табличку - 30 коп. Долго-долго я рылся в карманах, выуживая, непривычные украинские монетки, бумажки менять не хотелось.

- Так.... Двадцать семь копеек, а надо тридцать, - строго сказала она, разглядывая монетки на блюдечке перед собой.

- А так не как? - с надеждой спросил я.

- Если у нас все за так будут, так и будет продолжаться бардак в стране! Так тебя раз так!

Я вышел на улицу, к товарищам, Андрюха вытащил пять копеек. Я с довольным выражением лица положил монетку. Женщина удовлетворительно кивнула, а потом весело добавила:

- Хорошо, но пропустить я всё равно не смогу, закрыто, воды нет.

- Что же вы раньше не сказали?!

- А ты и не спрашивал!

- На, купи себе папирос, - сказал я, высыпая деньги Кире в ладонь.

Об этом городе слагают легенды, да я этих легенд не знаю, а сам не придумываю. По Одессе, мы ходили молча, дыша тенистыми зелёными улицами, и слушая звон немногочисленных монеток в наших карманах. Мы шли по пустынной улице Пушкинской, как я заметил вывеску со странным названием - "фотовыставка Прыг-скок". Зайдём, заныл я. Да!Да! - возбуждённо воскликнул Андрюха. И мы зашли.

Обрадованная неожиданным посетителям, седовласая кудрявая кассирша, опередила нас и проговорила:

- Студенты? Вам скидки пятьдесят процентов!

- Да, да, - сказал я, потирая небритый подбородок.

Потом она недоверчиво оглядела нас и, отрывая билеты, покосилась на Андрюху:

- А этот ваш бородатик в очках, чувствую, не студент.

- Студент...- обижаясь, пробасил Андрюха.

- Ну, ладно, - довольно сказала она и пропустила нас.

Андрюхе досталось и внутри. Маленькая старушка, хранительница этого всего искусства, когда мы зашли, громко закричала:

- Рыжик! Рыжик! - (надо сказать он у нас "солнечный" мальчик).

Андрюха от такого обращения опешил и растеряно посмотрел на меня. Мне стало неловко, но смешно, я пожал плечами. Всё прояснилось, когда под нашими ногами шмыгнул толстый рыжий кот, вильнул большим, как колбаса хвостом, и исчез под столом у окна.

Я постоял на втором люке, у вытянутой руки Дюка Де Ришелье, попрыгал по ступенькам Потёмкинской лестницы, поглядел на кибернетического младенца у морского вокзала, и даже полежал на мостовой Деребасовской (Киря подставил мне подножку).

Мы шли уже в сторону вокзала. Я чуть позади друзей, шёл и размахивал пустой бутылкой из-под кваса. Рядом шагал прохожий. Хмурый, лысоватый человек средних лет. Он косился на меня и на Кирю, у, которого за плечом болталась гитара, а потом неожиданно, сказал мне:

- А на Вернадского за витриной стоит такая, чёрная, блестящая. Но она тонкая, как сосиска, - он расплылся в счастливой улыбке и поднял глаза к небу, - И на ней четыре струны....

- Бас, - со знанием сказал я.

- Да, да! И в неё ещё такая железяка вставлена..... Ну, как звукосниматели.

Я со значимостью кивнул.

- А вот на ней можно мелодию сыграть? - спросил он.

- Ну, да, в некотором роде..... басовую, - я растерялся от такого вопроса и посмотрел на Кирю с Андрюхой. Они шли, не оборачиваясь.

- Ну а вот такую... Группы, как её? - и вопросительно посмотрел на меня. Я часто заморгал, - Ну Стар факир! Тарата -та - та-ра-тара. Эту можно? А? Тра-та-та -ра-ра! Здорово?!

- Угу, - киваю.

Счастье не спадало с его лица. Мужик зашевелил кожей на своём лысоватом черепе. Я вжал голову в плечи, с тоской огляделся, в мыслях отделаться от страстного любителя мифичной Стар факир. Но, вдруг, всё разрешилось само собой. Он громко, на всю улицу закричал, - Наташа!!! Впереди шла крюкообразная старушенция с высунутым языком, маленькая и вся сморщеная. Она, как и мой спутник, радостно улыбалась, тыкая сухеньким указательным пальчиком в его сторону.

Он громко кричал: - Наташа!! А она гнусаво: - И-и-и-и!!

- Я понял секрет Одессы, - воскликнул Киря, - Они здесь все.... - шепнул он мне на ухо и постучал пальцем по лбу.

Киев

Когда я говорю о Киеве, я говорю о самом красивом городе (после того, в котором живу, конечно). Киевляне поразили меня сразу и бесповоротно. Они не затрудняют себя долгими объяснениями, как пройти до той или иной улицы, зато без вопросов готовы приютить на ночь, если ты вдруг, остался, один в чужом городе и тебе совсем негде закрыть глаза.

- Где здесь троллейбус?! - задыхаясь, закричал мокрый от пота мужичёк в сером плотном костюме.

- Здесь нет, - отвечаю и смотрю по сторонам. Улица была пустой.

- А где есть?

Я внимательно посмотрел на него:

- В Питере есть, - загадочно отвечаю, - А! Вот остановка, - и показываю ему табличку над головой.

Мужичёк осмотрел меня с ног до макушки:

- Мне надо в другую сторону.

- Если следовать логике, она находится на другой стороне.

Но, кажется, мужичёк не привык следовать логике. Он огляделся и побежал назад.

Я, как засохший колобок скатился по Андреевскому спуску, помыл ботинок в Днепре, потрогал белый горшок в музее Булгакова, помыл руки в ванных Харковского района, Дарницы, Оболони (и что самое интересное, везде вода была ржавой и вялой), и даже покидался в друзей колючими каштанами.

И чёрт меня дёрнул, время спрашивать. Ведь стоило лишь порыться в рюкзаке и найти там часы. Но я думал так будет проще. Лысый, с просвечивающимися розовыми ушами человек, повернулся, вскинул на меня свой взгляд, облизал пересохшие губы и негромко сказал:

- Пятнадцать часов двадцать четыре минуты....

- Спасибо, - говорю, но он не унимался:

- А по Москве шестнадцать часов двадцать четыре минуты.

Я посмотрел на его уши.

- А в Баку семнадцать часов двадцать четыре минуты.....

- А в Баку то зачем? - спросил я и поперхнулся. Зря я это... Он напряженно вглядывался мне в глаза и быстро произносил:

- В Кабуле семнадцать часов пятьдесят четыре минуты, в Сараево четырнадцать часов двадцать четыре минуты, в Якутске двадцать два часа двадцать четыре минуты....

- А вы уверены, что двадцать четыре минуты? - вдруг вставил я.

Он замолчал, как будто его пробила испарина, я заметил, как затрепетали его розовые уши. Он посмотрел на часы и вжал голову в плечи.

- Я ошибся, уже двадцать пять минут.... - сказал он, надул губы, и стал водить носком в пыли, - Я ошибся, - трагично повторил он, - Ошибся, ошибся, ошибся, ошибся. Когда я поднялся со скамейки, это слово он уже напевал. Я поспешил на вокзал.

- Я ошибся, боже, боже!

Москва

И как поётся в известной песне, здесь нас никто не любит, а мы не любим их, все ездят на метро, ну а мы не из таких. Должен сознаться в грехе, на метро и я езжу, потому как денег на мотор, как всегда, не хватает. Но, всё же, почему-то всегда напеваю песню, идя по какому-нибудь Чистопрудному бульвару, здесь холодно и гадко, здесь очень не в умат! Уж сколько сказано слов (в том числе и мной), но не перестаю восхищаться этим забавным городом. Уж где-где, а здесь точно людей нормальных не сыщешь, разве что, с кинологом. И то, если собачка не отравиться от этих московских ароматов, не упадёт на спинку и не заговорит человеческим голосом, тряся лапами, умираю, умираю, господа хорошие!

А краснолицый здоровяк, как мне в автобусе, не состроит злое лицо и не скажет:

- Волк тебе тульский господин!

- Вы хотели сказать тамбовский?

- А в Тамбове тебе вообще пакши пообрывают!

- Культура, - думаю.

Как же, помню одного длинноволосого молодого человека, который с пеной изо рта доказывал мне, что культурная столица мира - Москва. - У нас этих театров, - говорит, - как говна нерезаного!!

Утомлённые холмами этого несимметричного, цветного города, то карабкаясь в гору, то скатываясь по ней, мои ножки стали подкашиваться. Я привык к нашему ландшафту, плоскому, как грудь школьницы. Шёл по Крымскому валу и смотрел себе под ноги. Вечерело и под тёмно-синим небом зажглись жёлтые фонари. Тротуар был пустынен, и лишь по дороге носились бешеные мотоциклы и дорогие машины. Я шёл в трудных и тягостных мыслях, что буду, есть на ужин. На встречу шли редкие прохожие, в основном обнимающиеся парочки. Многие из них зачем-то запихивали языки в рот друг другу.

- Присели бы где-нибудь, - думаю, - Неудобно ведь.

Но людям в этом городе всё удобно! Это я понял.

По тротуару мимо шла толстая, серьёзно настроенная женщина. Она шла уверенным, твёрдым шагом полного человека, переставляя толстые ноги, как тумбочки. И всё было бы как обычно, если бы она не была... голой. Большой, с плоскими складками живот закрывал все нехорошие места. Длинная грудь гордо лежала на животе. Я, в общем, не удивился, меня предупреждали - принимай всё, как есть, это Москва... Я только подумал, как ей босиком то не холодно?

Два милиционера на углу сидели на бордюре и громко смеялись.

- Наверное, здесь так принято, - подумал я и пошёл быстрее, - Деревня всё-таки...

Я повалялся на травке под кремлёвской стеной, у Васильевского спуска, плюнул в пустой игрушечный фонтанчик с русалкой в парке ЦДХ, мотивируя это тем, что там недостаточно воды, почесал затылок на светящемся пешеходном мосту, бросил камешек в ресторан с крыльями "Буран" в парке Горького, проверяя прочность космической обшивки, покатался в метро на улице (что меня очень позабавило), и даже побывал ночью на Комсомольской площади.

Люди любят здесь шутить. Милиционер не хотел отдавать мне паспорт. Он смеялся и смотрел на часы:

- Вот я тебя сейчас задержу, а ты на поезд опоздаешь!

- Смешно, - говорю.

Он заливался, как ребёнок.

Санкт-Петербург

Конечно, говоря, о таких людях в этом городе, надо начинать с себя. Но это я оставлю на потом.... Я вполне нормален, только иногда беспричинно смеюсь, до остановки сердца, боюсь крысят на улице, прячусь от комаров под кровать, ем варёные огурцы, смеюсь во сне, часами наблюдаю за тараканами, и самое главное - хочу служить в русской армии. Но всё это, конечно, не в счёт.

Я возвращался домой, пьяный от дороги и сладкого белорусского самогона. Посмеялся в кассе метро над молодым москвичом, который испугано, посмотрел на расценки в маленьком круглом окошке и вместо того, что бы попросить три жетона, сказал кассирше:

- Мне... на три поездки.

- Вот дурак, - думаю, - У нас такого буржуйства нет, по полной схеме заплатишь!

Он получил три монетки и стал долго разглядывать их. Я порвал московскую карточку, бросил жетон в заборник, и пошёл в наше хмурое подземелье.

И всё было бы хорошо, и я подумал было, что наконец вернулся в нормальное общество, как в вестибюле станции метро Пролетарская послышался страшный пронзительный вопль. Я поднимался по эскалатору и наблюдал за каменными лицами людей. Крик повторился. Оглянувшись, я увидел нетрезвого мужика, держащегося за два поручня. Он громко кричал:

- Эй! Люди! Это я кричу, король вселенной.....

Да.... Большие города, большие люди.

18.08.02