|
|
||
Эта история, которую с наслаждением шепчут по углам притворщики и маги - последнее прибежище давно несуществующего и ложного мира, вызванного из небытия зеркалом и уничтоженного - почти уничтоженного - отчаянным взмахом меча. Покуда её не предали забвению, этот давно мёртвый мир живёт по своим законам, но когда-нибудь - может, это будет сейчас - ветхая рукопись станет жертвой случайного пожара, вслед за тем умрёт последний из помнящих её письмена, и мир, вместе с его замками и реками, нерадивыми крестьянами и злокозненными волшебниками, разбитыми зеркалами, взаправдашними историями и историями, в чью правдивость так же трудно поверить, как в собственную неспособность поверить в их правдивость (и, возможно, с человеком, записавшим несколькими осенними вечерами на плохой бумаге при помощи слегка загустевших зелёных чернил случайный её пересказ) - окончательно развеется в прах.
Los espejos y la paternidad son abominables (mirrors and fatherhood are abominable) porque lo multiplican y lo divulgan.
J. L. Borges, Tlon, Uqbar, Orbis Tertius1
Давным-давно, уже никто не помнит этого времени (мы допрашивали одну древнюю старуху, но и она не помнит), на юго-западе Медителии возникло предание о Спящем принце. Одно его имя, некогда славное и почитаемое, наводило такой ужас, что даже старые воины, изведавшие все виды страха и безысходности, остерегались произносить его вслух. Оно затерялось в шёпотах в ночи, его ещё изредка в припадке злобы выкрикивали деревенские недоумки, но люди отвернулись от него, и оно увяло, никем не востребованное, как скрытое от нас лицо Царицы ночи, о которой известно, что истинный лик её изумруден, и кто его увидит - хоть единожды, хоть во сне - тот доподлинно мёртв. Оно затерялось в шёпотах в ночи, но события, впечатавшиеся в сознание очевидцев, произошли и, обросши суевериями и домыслами не одного поколения рассказчиков, вот в каком виде дотянулись до наших дней.
I
Высоко в Кумских горах расположен родовой замок младшей ветви дома Ризолингов. Его залы по прихоти прежних хозяев украшает множество зеркал, захваченных в Первой войне с кочевниками, его название - Бледное Зеркало - никто не может объяснить, но в каждом вызывает благоговение и трепет. Возможно, дикие псы лесистых ущелий, эти хозяева ночи, и знают о нём что-нибудь, но речь человека им недоступна, и спрашивать их никто не осмелится, разве что безумец. Владельцы замка, окрестности которого как будто созданы для охотничьих забав, часто принимали у себя короля и его двор, и тогда в угрюмых селениях у подножия замковой горы закипала жизнь, у местных знахарей возрастал спрос на любовные снадобья, пронырливая челядь выискивала себе доверчивых простушек и так, в пирах и охотах, в торговле и жульничестве проходило лето, после чего двор возвращался в столицу до следующего охотничьего сезона. Однажды вместе с двором в Бледное Зеркало был взят и сын короля - пришло время посвятить юношу в таинства, знание которых приличествует мужам королевской крови. И вот старый король взял принца на охоту. Главный егерь ещё раз проверил амуницию, отдал последние распоряжения. Посол дружественной державы, наряженный в смешную просвечивающую юбку - он прибыл в последний момент и не успел или не захотел надеть охотничье облачение - громко помолился своему богу, призывая удачу. Над лесом встало знамение: серповидная двухцветная радуга, красно-белым потоком уходящая вверх. - Это будет великая охота, сын мой, - сказал король. Затрубил рог. Шествие, растягиваясь во времени и пространстве, выехало из замковых ворот. Охота действительно выдалась удачной. Не счесть, сколько раз спускали собак, послушные гепарды бесшумными тенями настигали добычу, перчатки сокольничих протёрлись до дыр. Юный принц в своём желании отличиться несколько отбился от эскорта и, вырвавшись вперёд, въехал в ложбину, густо поросшую розовым буком. Внезапно конь захрапел и, качнув мордой, чуть не вырвал уздечку из его рук. Что-то белое мелькнуло между стволов. Юноша, почти не целясь - он был истинным медительянцем - выстрелил в это что-то из арбалета. И всё переменилось вокруг. Конь, сбросивший седока, исходил пузырями пены, зеленел и, теряя плоть, превращался в скелет. Арбалет врастал в землю, пуская корни. Кроваво-красный лес стал как стена пламени, - так, что больно смотреть, и в этом пламени, в этом аду суетились какие-то диковинные фигуры, непохожие одна на другую. Там, куда полетела стрела, скулило и дёргалось в агонии сморщенное существо. У принца закружилась голова, и всё погрузилось в мрак... Он очнулся в королевской опочивальне и долго не мог понять, что произошло, свидетелем чему он был, лишь смутно, как в дымке, перед ним вставало видение огненного леса. В мозгу вертелись слова '...видеть в зеркале'. Он прогнал их. Неслышно вошёл слуга. - Почему я здесь? - спросил принц. - Вы, мой господин, упали с коня и ушиблись. Мы все молились за ваше выздоровление. Лекарь сказал, что ничего серьёзного и, видят Боги, всё обошлось. - Сколько же времени я был в беспамятстве? - Уже третий день, господин, - слуга начал поворачиваться. - Я должен сообщить Его Величеству, что вы пришли в себя. - Сперва помоги мне одеться, - принц так резво вскочил с постели, что покачнулся и опустился на её край. Ныла поясница. 'Не хватало только пролежней', - усмехнулся он и поторопил слугу. Облачившись, но всё ещё не спеша вставать, он приказал подать зеркало. 'Видеть в зеркале, видеть в зеркале... А что я, собственно, должен там видеть?' Слуга поднёс зеркало, принц глянул, и того, что он там увидел, было достаточно, чтобы ненавистная память распахнула перед ним дверь в преисподнюю... Он лежал на земле, и гулкий, как колокол, голос вбивал в его сознание: - Ты убил моего мальчика. Ты убил его. Я, - говоривший назвал какое-то невообразимое имя, - обрекаю тебя видеть в зеркале. Смотри! У него перед глазами - он обрёл зрение - оказалось зеркало. Принц глянул - и отшатнулся от увиденного: рогатое чудовище, ухмыляясь, скалило свою страшную пасть. Принц зажмурился и вжался в траву. - И если ты разобьёшь зеркало, - донеслись затухающие слова, - то станешь им наяву... Воспоминания закончились. Из поддерживаемого безучастным слугой зеркала на принца глядел монстр. Он отослал слугу, слегка озадаченного запретом сообщать о его выздоровлении, и надолго задумался. Наконец проблеск возможных действий вселил в принца некоторую надежду. Он знал, что в пределах замка ошивается какой-то пришлый мудрец, выдающий себя за кудесника и мага ('Вот кто может дать мне совет'), решился и, кликнув прислужника, приказал отыскать его и привести. Поколебавшись, снял с шеи массивную золотую цепь: - Отдай ему. Через долгий час без стука распахнулась дверь. В проёме никого не было, но вот из полумрака начала вырисовываться закутанная в фиолетовый плащ фигура, мгновение - и рослый человек без возраста, с тёмным лицом - какой странный загар - стал на пороге. После того, как принц хриплым шёпотом изложил случившееся, вошедший помрачнел и призадумался, пристально глядя в пол. Наконец он поднял глаза: - Мне кажется, я понимаю, - голос был тусклым, под стать хозяину. - Просто ты открыл не ту дверь. Он извлёк из-под плаща маленький блестящий предмет. - Подойди сюда, вот зеркало. Что ты видишь? Принц медлил. - Ты ведь хочешь знать. Ну же! Принц робко подошёл к волшебнику, взял в руку зеркальце, вгляделся: - Ничего. - Так будет всегда, до тех пор, пока ты не выйдешь из своего лабиринта. Возьми себе, оно подбодрит тебя в трудную минуту. Больше я ничем не могу тебе помочь - только ты сам, если возьмешь в жены дочь Дракона. Только так, и ты - свободен. - Но как же остальные зеркала? В них я вижу какого-то демона. - Юноша, это не демон. Это то, чем ты стал для проклявшего тебя. - И никак нельзя снять заклятие? - Почему же. Оно само спадёт, когда ты исполнишь то, на что оно тебя обрекло. Принц замялся и, превозмогая неуверенность, задал последний вопрос: - И если я разобью зеркало? Волшебник, отрицательно качнув головой, начал неспешно удаляться, растворяясь в прозрачном воздухе блёстками лёгкой пыли, вспыхнувшей в косом луче предзакатного солнца. За миг его не стало. Принц подошёл к зеркалам: проклятие не потеряло своей жуткой силы. 'Я забыл его спросить, где мне искать дочь Дракона', - сокрушённо подумал он, но вызывать мага второй раз поостерёгся. Осторожно обойдя зеркала, он вышел из зала и очутился лежащим в той же постели, с которой встал - думал что встал - несколько часов назад.
II
- Конечно, конечно, - сказал граф, - никому ни слова: это обычное путешествие в целях познания э-э-э... ну, соседей, с которыми тебе вскорости придётся иметь дело. Но что я хочу сказать: отнесись к этому серьёзно, как к испытанию, что ли. Вещий сон - большая редкость, так же, к примеру, как сонная вещь. На эту тему существует трактат... Однако я надоел тебе своими отвлечённостями. Вернёмся к делу: ты должен уединиться от светских забав и утех. Единственное, что тебе будет дозволено - это принимать несмешанную пищу не более двух раз на дню и смотреть на звёзды по ночам. Так совершаются все открытия. - И сколько же будет продолжаться моё затворничество? - Я не знаю ответа на этот твой вопрос. Принц поступил согласно совету. Он заперся в угловой башне, дважды в день подкреплял своё тело грубой несмешанной пищей: иногда это был хлеб, иногда - сыр, реже - мясо какого-нибудь вепря, подстреленного специально для него железной стрелой с оперением из цапли, не пил вина, пропускал все занятия астрологии - в общем, отрешился от всего. Он ждал. Ночами, когда редкие звёзды заполняли стрельчатую арку окна, он забывал о том, кто он и зачем подвергает себя этому испытанию. Изредка появлялись облака, и тогда в лунные ночи он методично запоминал их силуэты, по памяти сличая их с однажды виденными - давно, в наполненном зеркалами и загадками детстве - в запретной книге какого-то не то араба, не то грека (принц не смог прочитать его имя), которая хранилась в одном из сундуков королевской сокровищницы (бледно-зелёная кожа переплёта, тонкий шёлк защитных листов), и хотя называлась несколько легкомысленно и вычурно 'Небесные сады', но обилием добротно откомментированных иллюстраций вгоняла мальчика в трепетный восторг. С тем же давно забытым трепетом принц постигал конечность мироздания, поражённый чередой совпадений в проходящих по ночному небу облаках, повторяющих через много - лет? веков? - формы небесных странников, запечатлённых на её древних страницах. Омерзительно-прекрасные чудовища южных морей, исполинские гидры, серые мышастые слоны, однажды промелькнула погребальная колесница его матери (глаза принца повлажнели), запряженная четвериком обречённых - и чувствующих это! - коней, огромная плюющаяся лягушка, вплывшая прямо из сказок кормилицы, пятнистые восточные драконы с чешуёй из нефрита и горящими как ночные звёзды - да это и были звёзды - глазами... Драконы? Принц вздрогнул и прервал размышления. Шёл восемьдесят третий день его пребывания в башне. Принц не заметил, как за его спиной сгустилась мгла, странным, не дающим света огнём замерцали свечи. Благородная зелень канделябра как будто обуглилась, и бесшумная когтистая лапа, выдвинувшись из мрака, сделала несколько скребущих движений по каменному полу. Привлечённый лёгким шорохом - мышь? - принц, чтобы не спугнуть зверушку, медленно обернулся: ярко горели свечи, на гранитных пластинах пола появилась надпись. Принц зажмурился и потряс головой. Надпись не исчезла. Он привстал и, судорожно сглотнув слюну, вслух прочитал: 'Юг'. Долгожданное произошло.
III
Утром, едва прокричал петух, он выехал из замка налегке, в щегольских доспехах, лишь пояс с тонким мечом непривычно оттягивал объёмистый кошель, набитый под завязку полновесными золотыми монетами и каменьями, по цене равными разве что желанию быть гением или богом. Чуть топорщилась притороченная к седлу скатка белой туркменской кошмы, слегка, в тон аллюру, позвякивала походная дребедень. Пара приседельных пистолетов да злополучный арбалет дополняли экипировку. Наспех простившись с хмурым и озабоченным отцом, - недавний дворцовый переворот у восточного соседа не предвещал королю спокойных дней, - поцеловав тёплую ручку равнодушно зевающей мачехи, годящейся ему в любовницы, но всё оттягивающей столь самоубийственный шаг, грустно улыбнувшись старому графу, он выехал из южных ворот и перевёл коня на лёгкую рысь. Всё, что было известно принцу о Юге, целиком вмещалось в несколько фраз из одной древней северной - парадокс! - книги, прочитанной им как-то со скуки в тамошней холодной университетской библиотеке, когда он на правах почётного гостя знакомился со страной. В книжке приводились какие-то туманные мифы о, смешно сказать, непобедимости местных богов, а принц, помнивший почти наизусть 'Озеро заблуждений', достоверно знал, что непобедимы только Великие Боги его королевства, чьи копии украшают храмы, а подлинники - небо. Северные боги, не ставившие ни в грош чудовищ и великанов, глупой и злобной толпой наводнивших большинство страниц - видимо, чтобы богам было чем заполнить свой ратный досуг, опасались лишь одного: что их непобедимости может прийти конец, когда, согласно пророчеству, на них двинутся войной полчища огненной страны. И эта беда должна была прийти с Юга. Дальше принц прочитать не успел: зазвонили к обедне. Подмяв под себя волчицу, облезлый волк отдавал дань природе и нисколько не обращал внимания на проезжающего юношу. 'Добрый знак', - подумал принц и пустил коня в галоп. На третий день принц подъехал к одной из застав. Он спросил, как называется этот пост. 'Цзы', - последовал ответ. 'Ну, тогда я - Лао-цзы', - рассмеялся принц и спрыгнул с коня. Освежившись после дороги и отмахнувшись от диковинного зрелища, услужливо устроенного в его честь, - ему предложили полюбоваться, как посадят на кол специально отловленного для этой цели разбойника, - принц ушёл спать. Ему снилась охота на рыбообразную дочь дракона, быстро уползающую посуху от копий и стрел, он гнался за ней, впрочем, безрезультатно. Утром он первым делом распорядился привести разбойника, получившего неожиданную отсрочку, и беседовал с ним о том, что тот знает о южных окраинах королевства. Разбойник долго не мог сказать ничего вразумительного. Тогда принц пригрозил ему немедленной казнью. Разбойник побледнел и выдавил из себя: - Господин, если ты благополучно минуешь полосу мёртвого времени - а этого на моей памяти почти никому не удавалось, - то дальше путь свободен вплоть до медленных рек. Что за ними - я не знаю. Просвещённый принц усмехнулся: - Какое 'мёртвое время', о чём ты? Разбойник, осмелев, осклабился в ответ: - Мёртвое время, господин - это время, в котором никто не живёт. Оно начинается в двух днях пути и заканчивается там же. Но пока ты будешь в нём - у тебя может вырасти не только борода (он как-то странно повёл плечами). Смотри, - разбойник задрал на спине рубаху: там, где должны были быть лопатки, пробивались зачатки крыл. - Я был там, но больше не скажу ни слова. 'Какая-то мистика, - подумал озадаченный принц, - в наше время столкнуться с таким? У бедных моих учителей случились бы судороги', - но вслух ничего не произнёс, лишь распорядился отпустить разбойника с миром и без всякой мзды. Тот не стал благодарить, только сокрушённо покачал головой, за что, уже за порогом, дважды получил по зубам от конвоира. Принц выехал на следующее утро, после этой странной беседы всячески оттягивая ночлег в лесу. К концу вторых суток он почувствовал дрожь нетерпения. Утром, проехав не больше двух часов, он стал сомневаться в правдивости услышанного. Ещё через сутки уже вовсю смеялся над своей доверчивостью: мимо него блестящей стеной проплывал обычный железный лес, ничего не происходило. Привычная для этого времени года тишина, все людоеды в глубокой спячке, и некому её нарушать. К вечеру он ощутил сонливость и ссадил коня с усталых плеч. Солнце, превращаясь в синюю точку, исчезло в зените, и стало темно. Принц уснул. Проснувшись, он позавтракал конём, вытер морду о шерсть, свисающую с брюха и неспешно пополз дальше. Он прекрасно помнил свою первую яму, она отражала все запахи и, затаившись, можно было отследить себя до мельчайших подробностей, зажать себя в этот - он в наслаждении выпустил жало - клубок! Такую яму уже никогда не удастся найти - даже пещеры признали её первенство... Хватит мечтать о ямах. Нужно почувствовать себя прямо здесь. Он напрягся и, конвульсивно дёргаясь, сделал это. Затем надолго затих. Очнувшись, он осторожно пошевелился и судорожно поджал все пять своих отростков, почувствовав, как в его тело давящей полосой впилась склизкая влажная мерзость. Он попытался оттолкнуть её от себя, но отростки уже не слушались его и всё сильнее и сильнее давили друг на друга... Юноша до боли сжимал поводья. Конь, не вынесший издевательства, захрипел и вздыбился. Принц ослабил хватку и испуганно озирался по сторонам, постепенно приходя в себя. Грязная ядовитая зелень тянула к нему свои щупальца со всех сторон. Какое-то страшилище силилось вырваться из-под него, издавая угрожающие звуки. Он глянул - непривычная острота ощущений - на своё глянцево-розовое тело и в ужасе отпрянул от себя, не узнав и весь покрываясь липкой влагой. Сознание оставило принца. Он обнаружил себя лежащим на земле, рядом, склонив гриву, похрустывал травой проголодавшийся конь (принц почувствовал жуткий голод), луч солнца, просочившийся сквозь слоистую листву, ласкал щеку. 'Как странно, наверное, я задремал верхом. Однако наснилось,' - подумал принц, ещё не подозревая, что только что успешно миновал пределы мёртвого времени. И лишь к вечеру, спешившись у ручья чтобы ополоснуться, он вспомнил слова разбойника и возблагодарил Богов, когда увидел двенадцать пальцев своих белоснежных ног. Подъехав к медленным рекам, он был уже более осторожен в прогнозах. Сперва принц решил искупаться, но передумал и для верности бросил в стоящую мёртвым зеркалом воду монету из кошелька. Золотой упал и, слегка подпрыгивая и звеня необычным глухим звоном, прокатился несколько шагов, после чего остался лежать на поверхности, блестя на солнце королевским профилем. Принц ждал. Через некоторое количество времени монета потеряла блеск, и принц понял, что она начала своё бесконечное погружение. Проскакав обе реки на полном ходу, принц подивился своей удачливости и тут же, случайно задев рукой кошель, обнаружил его подозрительную лёгкость: золото, наполнявшее его, исчезло, осталась лишь пригоршня драгоценных камней. Он глянул на ножны - инкрустация поблекла, перевязь казалась серой и безжизненной. Он посмотрел на правую кисть, уже зная, что там увидит: на безымянном пальце белел след от фамильного перстня. Он недооценил коварство рек. Правда - его передёрнуло - могло быть гораздо хуже. В следующие дни он не повстречал ни одной живой души, но вот на пятые сутки лес начал отпускать его из своих лап, редеть и, всё больше и больше перемежаясь прогалинами, закончился. Степной простор, открывшийся взору юноши, был наполнен всевозможными запахами трав и кустарников, из которых - принц хорошо разбирался в ботанике - он не узнал ни одного. Заночевав в ближайшей балке, принц к середине следующего дня увидел на горизонте светлые пятна домов и - наконец-то! - в радостном возбуждении ближе к вечеру въехал в небольшое селение, первое на его недолгом и странном пути. Жители, оказавшиеся подданными какого-то вассального барона и говорившие на почти литературном медительянском с включениями поздней латыни, довольно радушно отнеслись к прибывшему. Его приняли на ночлег в достаточно богатом и со вкусом обставленном доме. После ужина, на котором присутствовали старейшины и лёгкого отдыха предложили женщину - ею оказалась хозяйская дочь. Принц отказался в изысканных выражениях, сославшись на 'слабость в усталых членах': кто знает, каковы нравы этих земель, не было ли здесь подвоха, да и он действительно устал. Перед отходом ко сну принц уединился с хозяином в заполненной пыльными манускриптами мансарде и, машинально перебирая и рассматривая рукописи, осторожно, маскируясь естественным любопытством путешественника, повёл разговор о Юге. Хозяин, чьё худощавое приветливое лицо своей открытостью напомнило принцу лицо рыцаря с небезызвестной гравюры Дюрера, сделав вид, что не услышал, вежливо поинтересовался здоровьем родственников принца, назвав их по именам, чем несказанно его удивил. Видя замешательство юноши, хозяин не стал испытывать его рассудок: - Я часто бывал при дворе. Последний раз ты сам вызвал меня в Бледное Зеркало. Вспомни. В памяти принца всплыла высокая фигура волшебника, нисколько не похожая своей статью на хозяина, совсем другое лицо... - Кто ты? - Теперь я - хозяин этого дома, если ты хочешь это знать. Ты это хочешь знать? - с усмешкой произнёс хозяин, пытливо вглядываясь в него. Принц опустил взгляд: он узнал эти глаза, эту интонацию, эту холодность под маской радушия и участия - и попытался защититься от жутковатой реальности: - Но это был сон. Я допускаю, что ты можешь читать мои мысли. В лучшем случае - сны, не более: волшебников не существует, - назидательным тоном заключил принц и для убедительности привёл нудную и неудобоваримую лакедемонскую сентенцию, подтверждающую его тезис. Хозяин дождался когда он умолкнет и вкрадчиво спросил: - А как же зеркальце? Ведь оно у тебя, проверь. Принц ощупал одежду, уже наперёд зная, что должно произойти. Когда он извлёк как будто впервые увиденное им зеркальце, ему было не до шуток: - Но тогда зачем этот маскарад? И такой интерес к моей персоне. - Твой случай достаточно редкий, и я хочу отследить его до конца, - волшебник недобро улыбнулся, - с чисто познавательной целью: я ведь, знаешь, не чужд науке, да и любопытство у меня в крови, иначе бы я не стал тем, кем стал. - Как я понимаю, моё освобождение не входит в твои планы? - Возможно. Но я здесь ни при чём: ты сам ведёшь за повод верблюда своей судьбы. - Это ещё что за зверь? - Ты и этого не знаешь? Университет не пошёл тебе впрок. Принц рассмеялся. Он, предпочитавший арабистику всем прочим многомудрым дисциплинам, прекрасно знал эту древнюю пословицу, как и всё в мире имевшую автора, знал о спорах, инспирированных невеждами на предмет её банальности, знал имена этих невежд. Но неудачный её перифраз рассмешил его до слёз. Волшебник попался в примитивнейшую ловушку и выдал себя, выказав излишнюю осведомлённость о годах его обучения - как выяснилось, достаточно поверхностную. Сверхъестественное, уличённое в плохом шпионаже, поблекло в его глазах. Он уже по-другому смотрел на этого молодящегося старика, обладающего, пусть поразительным, но всего лишь умением растворяться в воздухе, менять обличья, говорить полуправду. Не более. 'Жалкий ремесленник', - подумал принц. Волшебник молчал, как будто почувствовав мысль принца, - возможно, она тоже входила в его расчёты. - Если ты не возражаешь, я пойду спать. Дорога длинна и мой вирблют - я правильно произношу это слово? - нуждается в отдыхе. Да, кстати, - принц высыпал на стол несколько камней, - хочу внести свою скромную лепту в благополучие этого дома. Волшебник повеселел, и, раскланявшись с ним, принц быстро вышел во внутренние покои, думая о том, как хорошо он поступил, не поддавшись соблазну вкусить прелести очаровательной куклы, выдаваемой хозяином за горячо любимую и лелеемую дочь: в лучшем случае ею могла оказаться тщательно выбритая и напудренная обезьяна, а о худшем - если только волшебник применил все свои чары - не стоило и помышлять. На заре принц, даже не попрощавшись, покинул гостеприимный кров. Дорога змеисто петляла, опадая и вздымаясь несообразно ландшафту, чем вызывала у принца законное удивление, и уже одно только это выдавало в нём пришельца. 'Что ни говори, а медительянская цивилизация - лучшее из того, что мне доводилось видеть. А видел я немало', - терпеливо размышлял принц, не давая себе уснуть. К вечеру усталость и нервное перенапряжение предыдущих дней дали о себе знать, и, чтобы как-то отвлечь себя, он принялся разглядывать данайский сувенир - небольшое, обрамленное бронзовой окантовкой в виде двух улыбающихся змей зеркальце, подарок волшебника, или кем его считать теперь, после всего происшедшего? Вглядываясь в чистую поверхность, изредка покрывающуюся полузнакомыми очертаниями случайных облаков, принц ощутил непонятный прилив энергии. 'А может быть, всё не так плохо, - неслось в голове, - может быть, я передёргиваю, и нужно было согласиться?' От мысли об упущенных наслаждениях его бросило в жар, но он тут же взял себя в руки, приписав своё возбуждение влиянию зеркальца - прекрасно понимая, что лукавит и оно здесь вовсе ни при чём. На седьмой день пути из селения - принц пользовался перекидным календарём - дорога отбесилась и, несколько спрямившись, начала круто и монотонно забирать в гору. Заметно сдавший конь понуро брёл, привычно сознавая, что не он является руководителем проекта - не ему решать, когда и где сделать привал. Ещё через день принц въехал на лесистый перевал, столь похожий на окрестности Бледного Зеркала, что он невольно поискал взглядом контуры замка и, не обнаружив, сперва расстроился, затем, поняв нелепость своих претензий, хмыкнул и, развеселившись, слез с коня и объявил себе отдых. На небольшом плато, венчающем подъём, высилась непонятного камня серо-голубая стела. Приблизившись к ней, принц обнаружил изъеденную временем надпись на прамедительянском, из которой разобрал только слово 'извечный' - остальные не поддавались прочтению. Ниже её рубленым шрифтом королевских указов было начертано: 'Медителия. Отныне и навсегда'. 'Этот камень пережил многое. Интересно, какой текст появится на нём через век-другой и какой принц его прочтёт - если к тому времени принцы не разучатся стрелять из арбалета', - съязвил он и заглянул на другую сторону указателя. 'Конец Медителии', - не без удивления прочёл принц. 'Единение добра и зла, света и тьмы, пандавов и кауравов, законов Хаммурапи и кодекса чести янычарского корпуса... Да, сейчас Медителия как никогда близка к своему концу. Похоже на могильную плиту с эпитафией'. Принц подошёл к стеле, достал слегка звякнувший кинжал и начал возиться у её подножия. Через некоторое время он встал и, отойдя на два шага, полюбовался сделанной записью: 'Здесь был принц', затем, размахнувшись, далеко забросил никуда не годный искорёженный кинжал - у него оставалось ещё три - и, взобравшись на коня, поехал вниз, на другую сторону хребта, в другую долину, в, может быть, другой способ обращения с женщиной и мечом.
IV
Обнаруженная им пустыня была похожа на палевую складчатую скатерть, небрежно разостланную слугой в ожидании дальнейших распоряжений, которые так и не поступили. Невообразимо долго тянулся первый, самый тяжёлый, как он думал, день, за время которого принц успел изрядно обжечь лицо, опорожнить половину деревянной походной фляги, восстановить в памяти несколько десятков страниц 'Озера заблуждений' и с плохо скрываемым злорадством, слово за словом, букву за буквой - развеять их на ветру. Последним отлетел Прабог с его чинами и престолами, освободив сердце для разума, а, стало быть, пустоты. Пустыня казалась безбрежной. Принц не помнил, сколько длится переход: день, - бесконечный мерцающий день, два, неделю. Он давно уже шёл рядом с конём, который, проваливаясь в песок, покачивался, как старый моряк и сам нуждался в помощи. В тёмное время появлялись дурные мысли, и жуткие звуки оживающей пустыни не способствовали их исчезновению. Принц - наследный принц! - опустился до того, что почти живьём съел нескольких зазевавшихся змей, - возможно, именно это и спасло ему жизнь. Пока конь, сипя и откашливаясь, грыз какую-то бурую поросль, принц, пренебрегая опасностью быть ужаленным, уколотым или укушенным, крался под кустами с обнажённым клинком, кромсая песок в ответ на любой показавшийся съедобным шорох. Ему ещё повезло, что часть его одежды была из овчины, пусть хорошо переработанной в тонкое полотно, но ползучие твари имеют на этот счёт свои представления, и когда он спал, никто не искал его смерти. Однако помочь ему выжить тоже было некому. Принц отчаялся. Он понял, что если сейчас, немедленно не встретит людей, то может не встретить и ближайший рассвет. И в тот же миг город, как мираж, неожиданно возник в отдалении. Принц не помнил как добрёл, дотащился, дополз до цивилизации, какие пароли называл у городских ворот, и были ли таковые вообще, где ночевал, с кем и о чём договаривался, кто хлопотал, чтобы дочь Дракона приняла его. Более или менее он осознал себя уже в центре ряженой толпы горожан, предвкушающих какое-то действо. Принц вяло проталкивался сквозь рой любопытных, беспорядочно клубящийся в ожидании процессии. Мальчик, несший чеканное изображение богини с узким лисьим лицом, замешкался, несколько стражников, силясь расширить проход, завалились на неожиданно подавшуюся публику, послышался гул одобрения, мгновенно стихший со звуками раковины, возвестившей, что шествие приближается. Сначала прошли ряды конных лавочников с лотками наперевес, разбрасывающих, как сеятели, завёрнутые в цветные тряпицы гостинцы, за ними тешили свой жирок представительницы древнейших профессий - усатые синьоры в тяжёлых дорогих платьях, проплывающие под злорадный восторг простолюдинов под сенью колышущихся балдахинов, увенчанных гербами домов, которые они содержали. Легкомысленно одетые синьорины, втихую строя брезгливые гримаски, несли носилки как огромные червивые пирожные, - готовые бросить их при первой возможности, которая, увы, не предоставлялась. Затем пошла череда кормильщиков пауков с золотыми сеточками в торжественно вытянутых руках, наполненными истошно гудящими желтобрюхими мухами. Внимание принца привлёк штандарт идущих следом охотников на перепелов, представлявший из себя искусно вытканное на четырёхугольном синем поле изображение гигантской пёстрой птицы с непропорционально большим загнутым книзу клювом. Птица, стилизованная под Гаруду, Анку, Симурга и прочих легендарных представителей сказочного пространства, казалось, вот-вот сорвётся со знамени в небесную высь - столь нечеловеческим было мастерство выткавших её рук, которому сама Арахна могла бы посочувствовать. Птица прошелестела рядом с Принцем, обдав его ароматом курятника, и его взгляду открылось шествие едоков, блюдущее в своих рядах строгую иерархию привилегированного клана. Первыми шли нищие пожиратели всего, любимцы публики, весело перешучиваясь между собой и, по требованию толпы, принявшейся забрасывать их специально заготовленными разнообразными вкусностями, демонстрируя своё нехитрое ремесло. Они, деловито наполняя и без того огромные животы, укреплённые широкими матерчатыми ремнями, неспешно миновали место, где стоял принц, походя уничтожив несметное количество хлебов, овощей, рыбных и мясных лакомств и прочих недоступных осмыслению яств, не брезгуя даже упавшими в дорожную пыль; особенно усердствовало в этом несколько идущих в арьергарде женщин, вооружённых, кроме губастых сочащихся ртов, большими холщовыми мешками, куда они складывали подобранную добычу. Следом, слегка подпортив атмосферу праздника несвежим дыханием и серыми отёчными физиономиями, промаршировали едоки жареного и острых блюд, попеременно икая и отрыгивая, но в их довольно опрятной одежде уже преобладали шёлк и кружева. И уже за ними, с медлительной осторожностью переставляя стройные, как на подбор, ноги, затянутые в строгие тёмно-синие чулки, неся на себе отпечаток горделивого превосходства, двигались избранные, сухие аскеты с пылающими глазами, верховные жрецы, посвятившие себя растительной пище. Толпа завистливо молчала, лишь иногда из её недр вырывался слабый вздох, когда кто-нибудь из жрецов, закатив глаза, оседал на дорогу, но тут же подхватывался заботливыми руками товарищей. Их бледные одухотворённые лица сохраняли полное бесстрастие как у сошедших с фресок или икон ангелов, и только когда они изредка подкреплялись салатными листьями, лёгкая гримаса сосредоточенности выдавала в них смертных. Воцарившееся всеобщее благоговение, казалось, нисколько не захватило принца. Он с любопытством оглядывался по сторонам, выискивая симпатичные мордашки. Тем временем шествие подходило к концу. Вот вдали послышались овации, приветственные возгласы. Толпа заколыхалась, принц повернулся: по опустевшему живому коридору лёгкой трусцой бежал рослый худощавый человек и, демонстрируя завидную жизнерадостность, проворно размахивал руками в простейших физических упражнениях. Публика заревела от восторга. 'Кто бы это мог быть?' - заинтересовался принц и уже вслух спросил у своей миловидной соседки (а у него оказалась очень миловидная соседка): - Вы не подскажете, кто этот господин? Соседка окинула его презрительным взглядом: - Как, вы не знаете? Да это же знаменитый..., - она назвала какое-то имя, - апологет раздельного питания. Принц сразу вспомнил своё восьмидесятидневное сидение в башне, и ему стало не по себе. - Вы, наверное, иностранец? - уже более миролюбиво спросила она и, конспиративно улыбнувшись, прошептала: - Страсть как люблю иностранцев. Эти ваши религиозные страдания так увеличивают темперамент - мужчин, разумеется, женщине темперамент ни к чему. А где вы остановились? До принца дошёл смысл её надежд, и он похабно и мстительно рассмеялся: - Я не из тех иностранцев, о которых вы грезите по ночам. Мужчины моей страны слишком цивилизованы, чтобы приносить своё тело в жертву набожности. - Жаль, - сказала она, опуская затухающий взгляд, - очень жаль. Принц на секунду загорелся: 'Что ли попробовать?', - но тут же жёстко отбросил эту мысль. Мысль отлетела недостаточно далеко. - Синий дом возле ратуши, - быстро проговорил он и так же быстро, не оглядываясь, двинулся сквозь разбредающийся люд в другой дом, где должна была решиться его судьба.
V
- Могу я видеть госпожу? - подчёркнуто громко спросил принц выглянувшую из-за двери пожилую служанку. - Госпожа ещё не пришла с представления. Что-то прикажете передать? - Мне назначено встречу на это время. Я... - он представился. - О, простите, - служанка засуетилась, - мне велено задержать вас любой ценой. Госпожа вот-вот должна возвратиться. Не изволите подождать её в доме? Принц кивнул. Его проводили в просторную, с шиком обставленную гостиную. Лепной потолок, кремовый шёлк панелей, резная ореховая, но без излишеств мебель, обивка которой, на два тона светлее, повторяла обшивку стен. Он представил себе очаровательную хозяйку, представил, как она подбирает цвета, прикладывая ткань к лицу, к платью, бирюзу её глаз наиболее удачно оттеняет слоновая кость... 'Пусть будет так'. Ему предложили расположиться, осмотреть библиотеку, спросили, не желает ли он... - он вежливо отказался, в свою очередь задал шутливый вопрос, не съедят ли его в этом доме, всё-таки дочь... его, смеясь, успокоили и оставили одного. Принц живо дополнил свои впечатления досмотром небольшой библиотеки, занимавшей одну из стен: несколько троянских историков в университетском издании Гейзенриха, Аврелий, заложенный щёточкой для усов (что явно не вдохновило принца), 'Средняя Эдда', но не подлинник, а, как он сразу определил, один из её апокрифических вариантов, знакомый гранатовый кирпич 'Озера заблуждений', 'Грусть веков', которую традиция приписывает Мерлину, розыгрыш - Гальфриду, а здравый смысл - Розыгрышу, пять незнакомого цвета томов in-quarto - без названия, с мелким растянутым шрифтом на непонятном принцу языке, неизвестная ему поэма великого Вальмики, 'Путь слепца' Аппия Клавдия (принц не читал, но не раз слышал уклончивые отклики, сводившиеся к тому, что 'творение пережило своё время' - как хочешь, так и понимай), 'Пряности и шелка' в новейшем переводе Летце, сборник афоризмов Лизина, 'Интерполяции'... Стоп. Принц раскрыл: '...Монах в засаленной рясе, пытаясь в них разобраться, обречённо пыхтит и время от времени прикладывается к кварте. Двое послушников застыли у окошка его кельи, якобы на страже, но в самом деле - теша своё любопытство: в старости будет что рассказывать. В их бессмысленно-соловых глазах с трудом читается восхищение и зависть. Монах в очередной раз крякает и запускает кружкой в окошко...' - и без колебаний захлопнул: 'Бред!'. Его глаза уткнулись в 'Бледное Зеркало' того же автора, принц наугад открыл страницу, с интересом вчитался: '... принц наугад открыл страницу, с интересом вчитался: '... принц наугад открыл страницу, с интересом вчитался: '... принц наугад открыл страницу, с интересом вчитался: '... принц наугад открыл страницу, с интересом вчитался: '... принц наугад открыл...' - он поморщился, захлопнул книгу и уже собирался поставить её на полку, но, повинуясь безотчётному импульсу, вновь распахнул и прочитал следующее: '... он поморщился, захлопнул книгу и уже собирался поставить её на полку, но, повинуясь безотчётному импульсу, вновь распахнул и прочитал следующее: '... он поморщился, захлопнул книгу и уже собирался поставить её на полку, но, повинуясь безотчётному импульсу...' Принц услышал шаги за спиной и быстро поставил книгу на место, обернулся - никого. 'Книжка не лишена спецэффектов, - он ухмыльнулся. - Нужно будет прочесть. Но что-то в этой библиотеке не то. Так, что дальше?' Дальше была 'Книга вреда', опыт нескольких поколений арабских морских разбойников, обобщённый в подробное руководство, включающее своего рода атлас всевозможных ловушек, укрытий, тайных лагун, расположенных близ перекрёстков торговых путей между Индией и Аравией. Злой промысел, спромогшийся объять необъятное, был частично окорочен добрым умыслом книгоиздателя, опустившим наиболее изуверские подробности подвигов этой братии. Принц, с содроганием читавший эти подробности в рукописи (королевская библиотека была безгранична), только приветствовал подобный подход. Пробежав глазами по корешкам четырёхтомника 'Илиады', он с умилением провёл рукой по знакомой с детства серии: Картезий, Кузанец, братья-Диогены, тонюсенький Гераклит (всё, что удалось собрать из разных уст на протяжении веков), 'Основы каннибализма', ранний Шекспир. За ними безусловным украшением почтенного собрания следовал евфратский образчик 'Библии', практически совпадающий с каноном, за исключением нескольких топонимов, нескольких гидронимов, двух десятков непривычных имён (например, бога-эпонима - могущественного Шума) и того, что в роли избранного народа выступали шумеры. Издание настолько редкостное, что за него можно было выручить семь телег овса в голодный год, что касается урожайного, то речь могла зайти о баснословной сумме. Послышался скрип двери, шорох раздвигаемых портьер - принц снова оглянулся. На этот раз вошедшая была из плоти и крови, в накинутом на плечи горностаевом манто, выдававшем по меньшей мере королевскую породу. - Вы искали встречи со мной, принц... Надеюсь, вы извините моё опоздание: сегодня День Изобилия, и я не могла пренебречь зрелищами - кто знает, смогу ли я присутствовать на них через год. Принц, каменным гостем стоявший у полок с книгами, не нашёлся, что сказать, не произнеся даже слов приветствия. Она была просто прекрасна, великолепна, очаровательна. Для своего возраста. На вид ей было лет шестьдесят пять. Но кто знает. И принц понял, что его насторожило в библиотеке: она не могла принадлежать девице на выданье, по большому счёту это не была женская библиотека. - ...Вы меня не слушаете. Вы где-то далеко. Пора бы проснуться, молодой человек. - Ох, извините, мадам, вы застали меня врасплох. Я как раз любовался раритетами, которые и не предполагал встретить в этих... краях. - Вы хотели сказать 'провинциальных' краях, проще - захолустье? - Простите меня, - принц гадко покраснел, - мне несколько не по себе, я... - он потянулся за ускользающей мыслью. Тщетно. Она рассмеялась: - Не обращайте внимания. Я иногда говорю прямо. Слишком прямо. Тем более, так оно и есть: не только этот город, но и весь Юг не что иное, как захолустье мира, его аппендикс, где можно найти что угодно, но только не то, что будоражит кровь и заставляет работать мозги. Что вы хотите, дальше - пустыня и океан. Вы видели шествие? Принц кивнул. - И что на вас произвело наибольшее впечатление - если произвело, конечно? Принц брякнул первое, что пришло на ум: - Последний его участник. Он выглядел наиболее убедительно. И потом, так долго размахивать руками может только очень тренированный человек. - Я так и думала, - хозяйка улыбнулась. - Вы попали в точку. А вы знаете, что это за личность? Нет? Принц помотал головой. - А у нас его знают все. Воин, философ, бард, разорившийся негоциант, знаток человеческих душ, отважный мореход - он подарил мне 'Книгу вреда', которую выменял в Калькутте на биту для игры в 'аукцион', дорогой подарок, не правда ли? Одно время он увлекался кулачными боями, делал весьма успешные ставки, несколько раз сам принимал участие в поединках. Сколотил состояние на торговле с Поднебесной, а затем - знаете, как это бывает? Не совсем честные партнёры, новый император отменил неприкосновенность грузовых перевозок - его ограбили в первый раз. По совету чиновника двора он попытался решить дело путём знакомств и подарков, был обвинён во взаимодавстве и выслан из страны - его ограбили во второй раз. Вернувшись на родину, основал новое дело, не столь связанное с сомнительными выгодами торговли, однако судьба не дремала, и у нас тоже сменился правитель - его ограбили в третий раз. Психология победителя показала свою несостоятельность, и сейчас, отбросив тщеславие, он занимается исключительно собой, своим здоровьем и долголетием, путь к которому, как и ко всему разумному в мужчине, ведёт через его желудок. Что ж, у каждого свои причуды. У меня, кстати, свои. Хотите, я наколдую вам сон? - Что, простите? - Сон, - она мигнула бирюзовым глазом, - лёгкий безоблачный сон, в котором вы... '...ну да, конечно, этого ещё не хватало', - принц проснулся от своего бормотания. 'Вот так-так', - продолжал талдычить он, мутными глазами озираясь в ещё дымящейся предутренним холодом низине. Принцу передалась эта рассеянная в воздухе зябкость, и он, поправив на себе сбившуюся одежду, встал и сделал несколько энергичных движений, после чего, спеша обмануть ненавистное солнце, запрыгнул на коня и продолжил состязание с пустыней.
VI
Принц изменялся. Он чувствовал это уже несколько дней, но только сегодня, пройдя добрую часть пути по барханам и слепящей зелени мимолётных оазисов, по необжитой и в общем-то бесплодной равнине из песка и солнца, обнаружил первые признаки, подтверждающие его опасения. Его удивило то, что он воспринял это без удивления, лишь с лёгким любопытством наблюдая как бы со стороны за своим меняющимся обликом. Каждое утро, едва пробудившись, он ощупывал своё лицо в ожидании новых перемен. Сначала - с чего всё это началось - он почувствовал во всём теле навязчивый зуд, стихающий к ночи. Испугавшись, что стал жертвой неизвестного недуга, он разделся и тщательно осмотрел себя, но не обнаружил никаких признаков болезни. Единственное, что ему показалось, или показалось что показалось, было лёгкое изменение пропорций, как если бы он вырос за время пути. 'Одежда загрязнилась, подсела и натёрла кожу, отсюда и зуд', - решил принц. Через две ночи, расположившись в тени какого-то клочковатого кустарника цвета тёмного янтаря, принц легко уснул, и тем страшнее было пробуждение. Ему снился долгий коверканый сон о лесных чащобах, чем дальше он углублялся, тем непроходимей и глуше становились заросли, разлапистая паутина облепливала лицо... Он в омерзении вскочил. Продолжалась ночь. В чёрном омуте кустов перекликались жирные сверчки с воловьими глазами - он знал из книг, как они выглядят, чем питаются, как долго живут, и про себя решил, что должен поймать одного, чтобы убедиться, что книги не лгут. Ощущение паутины на лице не проходило. Принц прижал ладони к лицу да так и застыл: всю его поверхность покрывала короткая шерсть. Он, непонятно зачем, принялся тереть кожу, хотя сразу же понял, что это бесполезно. Принц не заснул до утра, напрочь забыв о сверчках и просидев в задумчивости несколько часов. Он поборол свой страх, поборол отчаяние, но сомнения, не омрачённые ни одной догадкой, поселились в его душе. Принц стал готовиться к худшему. Худшее не заставило себя долго ждать. В один из дней, наскоро перекусив подстреленной ящерицей, он машинально ощупал зубы и обнаружил, что они слегка изменили свою форму, заострились и вытянулись и с тоской подумал: 'Стоило ли ехать за этим в такую даль?' Постепенно растительность стала попадаться ему всё чаще. Появились птицы, в основном - бочкообразные стервятники с короткими шеями и квадратными крыльями, при его приближении неторопливо и как бы нехотя взмывавшие вверх. Эти тяжелые жилистые твари явно не годились ему в пищу, скорее наоборот. Он заставил себя не замечать их, и плотоядные оценивающие взгляды, которыми они сопровождали его удаляющуюся фигуру, пропадали впустую. Принц давно перестал обращать внимание и на то, что происходило с его телом. Одежда, лопнувшая по швам, кое-как прикрывала его могучий торс, густо обросший буроватой шерстью. Бугристые лапы с треугольными когтями так же ловко обращались с оружием, глубоко запрятанные под надбровными дугами глаза не утратили своей зоркости, обоняние и слух обострились, даже два роговидных отростка, венчающих лоб, более не занимали его. Странно, но и конь ничуть не изменил своего отношения к хозяину. И это говорило принцу о том, что он, приобретя новое обличье, словно ускорив предсказанное, в сущности остался самим собой. С природой же творилось обратное. Небо оставалось небом, но когда по нему проходила череда облаков, то ни одно из них не укладывалось в знакомые абрисы из 'Небесных садов'. Низкие немигающие звёзды слегка изменили свой цвет, созвездия - форму, точнее, это были другие звёзды: над головой принца простиралось небо Юга. В один из дневных переходов он заметил, что конь, и барханы, и заросли колючек, и он сам не отбрасывают тени. Поначалу он привычно отнёс это к особым свойствам насыщенного пылью воздуха, преломляющего и рассеивающего солнечный свет, но тут же со смехом отказался от своих наукообразных мыслей, совершенно хладнокровно рассудив, что Юг не нужно объяснять, что от его домыслов ничего не изменится в странности этого места. Юг просто есть. Юг отобрал у него лицо, Юг отобрал у него тень. Что он даст взамен? Ещё через день, проезжая мимо скалистых холмов, уходящих к возникшей справа горной гряде (позже принц узнал, что расположено с той стороны кольцевого хребта, узнал, что в эти дни он миновал сердце Юга - Цитадель, стороной обойдя горную цепь, скрывающую её совершенство), принц проехал пещеру, от стен которой удушливым эхом отдавался многоголосый храп - как если бы кто спал глубоко внутри. Принц, страшась неизвестного, не стал будить спящих и двинулся дальше, к огромному дереву, закрывшему своей кроной полнеба, что одиноко высилось в нескольких часах пути от скал и пещер. Подъехав к нему, принц содрогнулся от увиденного. Безусловно, его поразили эпические размеры исполина, но более сильные эмоции вызвал иссохший, обезображенный птицами труп, висевший на нижней ветви. Зловоние, давно оставившее его, опалило своим дыханием листву, и ветка казалась мёртвой. Принц, яростно отплёвываясь, отъехал от дерева и вынужден был спешиться неподалёку, так как уже темнело. Возможно, врождённая брезгливость спасла его от неприятностей. За полночь возле дерева появилось несколько силуэтов - принц спал, но коню они показались огромными, по крайней мере пять из них. Пришедшие затеяли долгую возню возле дерева, и лишь под утро, гружёные невесть откуда взявшейся поклажей - бывавший в сражениях конь явно услышал столь знакомый металлический лязг - растворились в предрассветном тумане. Чудовище, по-прежнему ощущавшее себя юным принцем, проснулось, совершило нехитрый утренний туалет, позавтракало и, взгромоздившись на безропотного коня, продолжило свой путь. Принц ехал по лугам, ехал по полям, ехал по перелескам. Всё так же тянулась полоса давно загустевших зарослей, так же в ясные дни справа виднелась, казалось, бесконечная гряда. По дороге ему попалось несколько пятнистых кошек довольно внушительных размеров. Он не стал их преследовать. Тем временем на деревьях стали встречаться всевозможные плоды. Некоторые из них, расклёванные птицами, принц рискнул попробовать. Это отчасти решило проблему провизии, тем более стрел в колчане осталось не так много, а пистолеты не годились для охоты. Он почти не тяготился своим новым обличьем, стараясь о нём не думать, однако опасался встречи с людьми, которая рано или поздно должна была произойти. Предчувствия не обманули его, но всё случилось не совсем так, как он ожидал и к чему был готов. За одним из холмов в лощине он увидел фигуру в сером, неподвижно сидящую на земле, и хотя его путь лежал несколько в стороне, решил не оттягивать неизбежное. Принц поворотил коня. Силуэт обрёл черты старика, чья наружность испытала воздействие не только и не столько возраста, хотя он выглядел гораздо лучше, чем принц. Старик повернул голову и улыбнулся подъехавшему. Чёрный жемчуг его зубов украшало несколько просветов. То, что старик не испугался его, насторожило принца. После некоторой паузы принц поздоровался на всех известных ему языках и диалектах. Тот молчал. Наконец старик скорчил какую-то странную двусмысленную гримасу и, не вынесши дальнейшего молчания, уже расхохотался во весь голос: - Откуда ты, юноша? - его медительянский был безупречен. - Я? - принц медленно багровел. - Сейчас ты это узнаешь! - он выхватил меч и спрыгнул с коня. - Ну... - Ты недавно в наших краях, - спокойно сказал старик, - спрячь свою игрушку. Принц, поражённый его самообладанием, поколебавшись, с третьей попытки вложил в ножны меч. - Извини, что я затронул твоё самолюбие, но ты так потешно демонстрировал свою учёность, что я не смог удержаться. Как далеко твой дом? - Я - наследный принц Медителии, - выдохнул принц. - Во-первых, это мне ни о чём не говорит, во-вторых, ты заблуждаешься. Принц вопросительно посмотрел на собеседника. - Не смотри на меня так, юноша, я говорю правду. - Ты уже дважды назвал меня юношей, невзирая на мою внешность - как будто ты знаешь, что со мной произошло. Да и сам смотришься не намного краше. Старик развёл руками: - В этом нет ничего удивительного. Это воздух, что-то в воздухе, что освобождает душу и делает нас такими, какими мы есть, вытаскивая наружу всё, выворачивая все твои убогие и смешные тайны, и ты уже никого не обманешь и не причинишь беспошлинного вреда. - Ты хочешь сказать... Ты хочешь сказать, я - это то, что ты сейчас видишь перед собой? Вот этот лохматый монстр - это я, настоящий я? Шерсть - это, наверное, моя дремучесть, рога - это измены драгоценной супруги, которой, ай-яй-яй, у меня никогда не было? Дурацкие когти символизируют хищный нрав и вереницу невинных жертв на моём пути, не так ли? Ха-ха-ха! - принц резко помрачнел. - Отвечай же! - Ну, - размеренно начал старик, - положим, у убийц совсем другие когти: квадратные, с красными лопастями лопат; если ты увидишь убийцу - ты сразу его узнаешь. Они не живут с нами, мы отправляем их в мёртвое время - ты ведь был там? - и оно делает с ними всё то, что они вытворяли со своими жертвами - только хуже, гораздо хуже. Клыки - это, возможно, гневливость и гордыня, может, что иное - сходи к толкователям, они всё тебе объяснят. Но ты не опасен, ты, в сущности, невинен, как ребёнок: эта красная шерсть, эти рожки - они обнаруживают большую наивность и неопытность. Ты так наивен, принц, как ты сказал - Медителии? - старик рассмеялся. - Юг - вот настоящая Медителия, но ты этого тоже не знаешь. Принц прищурился: - Конечно, я, может быть, и наивен, но, судя по твоей внешности, ты - ангел божий, так, что ли? - Нет, не так, - вздохнул старик, - просто я почти вернулся к прежнему облику: я стар, и в моём сердце не осталось страстей. Среди молодых такого не бывает. Некоторые долго не могут приспособиться и, чтобы скрыть своё 'я', носят нелепые одежды. Но куда ты спрячешь лицо? Кстати, тебе бы стоило попасть в Цитадель: там я некогда слышал историю, похожую на твою. - А откуда ты знаешь мою историю? Старик удивлённо посмотрел на принца: - Разве я сказал, что знаю её? Просто в моём возрасте все истории кажутся одинаковыми. Впрочем, если хочешь, я готов тебя слушать. И когда принц, о чём-то умалчивая, что-то приукрашая, начал излагать свою версию, старик оживился и время от времени перебивал его рассказ. - ...Волшебник? Шарлатан с зеркалом? Злодей и обманщик. Он был у нас проездом. Что до проклятия, то ты сам предал себя его власти: оно не имело силы, покуда ты не перешёл мёртвое время - ты стал посвящён, ты стал уязвим. Пославший тебя обманул, направив сюда, тем более - волшебников не существует. Это какой-то фокус, трюк. Подумай над этим. Принц почему-то вспомнил графа, вспомнил его совет. - ...дочь Дракона? Сластолюбива и ветрена. Но ты увидишь сам - ты ведь научился уже видеть... Дослушав историю принца, старик прошамкал: - Я бы тебе не рекомендовал, но если хочешь попробовать - попробуй, - и отвернулся, что, по всей вероятности, означало окончание аудиенции. Принц не унимался: - Хорошо, а что за Югом, что находится дальше? - Дальше следуют Жёлтые Острова, - бросил через плечо старик. - Почему вы называете их 'жёлтыми'? - Хм, назови их по-другому, я соглашусь. Принц не нашёлся что ответить и, сухо попрощавшись, поехал прочь. Углубляясь всё дальше и дальше в прелый такелаж заболоченного леса, человек королевской крови смущённо разглядывал свои руки. Он не поверил старику. Он, после всего увиденного и происшедшего, не был склонен верить кому-либо, не исключая себя. Подозрение, что органы чувств изменили ему, закравшееся ещё в самом начале злоключений и изрядно подкреплённое впечатлениями последнего месяца пути, влияло на погоду обоих его полушарий. От полюса до полюса простирался Юг, жар его болот и холод его пустынь воспалял мозг, и где-то в этой горячке предстояло отыскать её поворотный пункт, место, где все кошмары идут на убыль. А пока здравым и естественным было следовать по пути, проторенному проклятием, его единственным ориентиром в этой области - стране? ойкумене? - было существо, чью благосклонность следовало завоевать, его неотразимым оружием было смириться с тем, что он беззащитен. Справа на прогалине принц заметил тёмное пятно, похожее на кучу тряпья, и лишь подъехав вплотную увидел, что это человек, отдыхающий на ковре из дымчатого мха, крестообразно раскинув руки. Несоразмерная одежда покрывала его тело упавшей портьерой. Принц, давно не видевший нормального человеческого облика, с огорчением отвёл глаза от приятного лица, чьё выражение не оставляло сомнений: человек был мёртв. Какое-то движение заставило его вернуть свой взгляд, и он увидел, как из левой ноздри выполз озабоченный жук, волоча за собой склизко-рыжую нитку сукровицы. Принцу стало муторно, он, едва не выпав из седла, судорожным движением заставил коня почти боком отбежать на десяток метров. Давясь и расплёскивая, принц выглушил почти половину фляги и лишь после этого немного пришёл в себя. Он вспомнил, что много веков назад такой же принц не менее мужественно постигал таинства смерти, впервые ступив на путь неизбежности, закончившийся для него в одном из прекраснейших уголков южной природы - кажется, это было в Кушинагаре. Вспомнил, что он сам сколько раз видел её лицо, вспомнил последнюю битву под Монсерральто, раздробленную грудь знаменосца... И устыдился своей слабости. Движимый скорее инстинктом, нежели традицией, он совершил круг, объехав тело справа налево и, запретив себе оглядываться, двинул коня в глубь чащобы. Начинало смеркаться. Пора было устраивать ночлег, и принц решил осмотреться. К своему удивлению он быстро, в несколько взмахов когтистых лап взобрался на ближайшее, пахучее как кипарис дерево и начал обзор. Вглядываясь в просветы между кронами в поисках подходящего места, принц услышал лёгкое покашливание, исходящее откуда-то сверху. Выше него было только небо, и, поборов подступившую скованность испуга, принц поднял глаза: над ним, медленно снижаясь, описывала круг огромная серая птица, вот она опустилась ниже, ниже, неторопливые махи её голых кожистых крыльев зашевелили листву, уже стали видны контуры головы с горящим огоньком глаза... Птица летела, неторопливо попыхивая трубкой. Принц едва не упал с дерева. Птица закашлялась и, спрямив полёт, пронеслась над верхушками, быстро исчезая в загустевшей кисельной тьме. Принц, обдирая шерсть и кору, сполз по стволу и затих в траве, медленно приходя в себя. 'Так, ни о чём не думать', - он принялся чинить оборванную штанину, постепенно его движения замедлялись, остановившийся воздух проткнул первый комар, где-то невообразимо далеко из своего дупла заухал проснувшийся филин...
VII
Принц выпрямился в седле. Его путь лежал через легендарную Первую просеку. За ней должен был открыться вид на дворец, за ним - сам дворец, величественное сооружение из серого туфа с включениями базальта и нумидийского мрамора, раскинувшееся на спустившемся в низину плато. Принц пронёсся по просеке, на скаку отдавая честь недвижным преторианцам, периодически включённым в пейзаж. В мыслях он уже представлял себе встречу с дочерью дракона, её очарование - только бы у неё были чистые ногти! - своё галантное ухаживанье ('Мадемуазель, позвольте поцеловать вашу ручку...'), интерьер дворца... 'Принц и дочь дракона у бассейна' (холст, темпера, придворный художник, пожелавший остаться неизвестным), 'Дочь дракона и принц на резной, опревшей от долгого (их?) ожидания скамье в тени зимнего (на Юге?) сада', 'Медительянский принц лобзает дочь дракона в сахарные уста за день до свадьбы поздней осенью того же года' (два гобелена, любовно вытканных одной из мойр, предположительно Клото), 'Принц, въезжающий во врата своего счастья' (пара сплетённых фигур белого мрамора с сомнительными признаками пола, наспех сработанных заезжим галльским горшечником), 'Принц побеждает дракона' (холст, масло, сыр, окорок: два трогательных силуэта в профиль за карточным столом, один из них, чей облик разобрать невозможно - вероятно, принц - вскидывает руки с победным каре, отвислый нос второго изображает печаль и уныние), 'Принц, на которого нападают гунны' (вышивка на шейном платке дочери дракона: месиво из празднично наряженных воинов, в просветах видны белые доспехи принца), 'Принц, самолично надевающий сапог' (просто холст: улыбающийся принц, натягивающий томный сапог цвета беж на босую, подрагивающую от нетерпения ногу, на сапоге - анаграмма имени дочери дракона), чучело большой белокурой суки, позеленевшая от окисла табличка гласит: 'Охотничий пёс наследного принца Медителии. ...34-...57 от предположительного с. м.', 'Бабушка принца' (раскрашенная фигура незнакомой старухи красного воска, облачённая в платье жены каптенармуса - улыбается и многое сулит...) Интерьер дворца, как бы ориентированный на будущее, ничуть его не насторожил. Как и угодливая радость на м-м-м... лице старого мохнатого, усатого (!) дракона с двумя парами потешных крылышек за спиной: - Вы просите её э-э... руки? Конечно, конечно, сейчас, не угодно ли чаю? Эй, чаю принцу! Принц не успел сообразить, что за лакомство это диковинное 'чаю', не успел поблагодарить и отказаться, как в зал бочком, бочком вплыла невысокая коренастая дурнушка с дымящейся миской, ухватисто подскочила к принцу и поднесла. Принц, обжигая руки, взял и замер, ожидая подсказки. - Пейте на здоровье, - неожиданно приятным басом подбодрила его прислужница. Принц макнул губу в блюдце и слегка отхлебнул ('Похоже на настой терновника'). Тем временем дракон, перекатываясь с лап на хвост и обратно, ждал, когда же принц оторвётся от угощения и, дождавшись, улыбчиво и не без оттенка гордости представил служанку: - Моя дочь! Поселившись в отведенной ему сыроватой и гулкой комнате - благо, довольно просторной - принц провёл странную ночь: часто просыпался от похотливого похрюкивания у изголовья, каждый раз вскакивал, судорожно стуча кресалом зажигал лучину - свечей во дворце не водилось - и каждый раз убеждался, что это ему мерещится. Наконец, под утро, обвинив во всём выпитую вчера неизвестную гадость, принц кое-как заснул. Наконец, утром, злой от недосыпа и, признаться, голода, чуть свет побежал испрашивать согласия своей неожиданной избранницы на их брак (как ему отчего-то шёпотом сообщил дракон: 'Таков обычай'). Две дебелые матроны вывели в залу донельзя нарумяненную, затянутую во всевозможные корсеты девушку и оставили их наедине. - Как соловей не может жить без розы и гибнет, настигнутый её отсутствием, как слепой рыбак спотыкается о корыто и падает у порога своей хижины без мудрого поводыря, как мысли, находящиеся в голове у слуги, не могут проникнуть в карманы его господина, как великий маг и доктор Сигизмунд, каждое утро съедающий луну, к вечеру извлекает её из своего желудка - так, и ещё больше, пожалуй, ты прекрасна, наверное, - единым духом выпалил принц по бумажке, ловко и незаметно всученной ему одной из матрон ('Таков обычай'). Секунду размыслил, силясь понять прочитанное, не удержался и добавил от себя: - Сударыня, свет моих очей, я приехал из далёкой Медителии просить вашей руки. - Ах, какой шалун! - обрадованно взвизгнула дочь дракона. - Так сразу и замуж? Нет. Нельзя. Надобно просить ещё раз через, - она быстро сосчитала в уме, - двенадцать дней, к тому же и луна довершит свой цикл. Принц опешил. Но всё-таки выдавил из себя: - Сударыня, но почему? - Как почему? Я ведь дочь дракона и должна, просто обязана отказать в первый раз. Впрочем, во второй тоже. Таков обычай. - Ага, я, значит, ваш первый жених за долгие, так сказать, годы. А в следующий раз мне также не на что надеяться? - Ну-у... да. Но вот в третий раз... - она продолжала лопотать, но принц уже не слушал и бежал через двор мимо раскинувшихся на подворье румяных стражников, жующих огромные бутерброды с кониной ('Завтрак на траве', - мимоходом отметил он), пнув на ходу двухголовую курицу, воинственно заступившую ему путь, добежал до конюшен, где местные гераклы безуспешно орудовали игрушечными совками, наспех оседлал удивлённого коня и помчал к лесу, в бешенстве проклиная волшебников, драконов, отказавшую ему ряженую каракатицу, наверняка прижитую драконом от одной из пойманных им крестьянок, а, главное, себя, доверчивого, ввязавшегося в эту брачную авантюру. Утренний лес, ещё слезящийся последней росой, яркий и свежий, в который он не заметил как въехал, исподволь остудил горячку, принц расслабленно покачивался в седле, и сладкая дремота бархатно и щекотно слизнула его последние мысли... 'Дочь дракона, - размышлял принц, - вероятно, какая-то жуткая тварь, женюсь - и сразу брошу, в проклятии ведь не сказано, что я должен провести с ней остаток дней'. Он подъехал к постоялому двору, где, согласно преданию, должна была проживать она. Нехотя спешился, бросив поводья подбежавшему карлику, поправил слишком выбившуюся из-под воротника шерсть, растворил под языком пастилку из перечной мяты, прокашлялся и шагнул за порог. В сенях толклось десятка два худых беспородных кошек, с гнусным мяуканьем тыкавшихся во все щели в поисках мышей и сладких жирных тараканов, один из которых тут же упал ему за шиворот. Принц сдержанно уловил его двумя пальцами и, брезгливо понюхав, бросил на растерзание. На поднявшийся гвалт открылась дверь в горницу, и циклопического вида седобородый хозяин, косясь закисшим глазом, пригласил его внутрь. Помещение было на удивление чистым, кружева занавесок сочетались с узорами скатертей, три доминирующих цвета говорили о хорошем вкусе хозяина (или хозяйки), и лишь стоявший в углу прокопченный жертвенник выпадал из обстановки. Тёмно-коричневыми были пол, потолок и столы, жёлтыми - стены, чёрными - кружева. Контраст между воображением и явью заставил принца занервничать и слегка скомкать заготовленную фразу: - Я, это, принц... Медителии, я, - он замолчал. - Вижу, что не король, - не стал помогать ему хозяин. Принц ещё больше растерялся: - Вы, э-э-э... дракон? Хозяин помрачнел. - А вам нужен дракон? Принц кивнул. - Опоздали, молодой человек. Ровно на три дня. Теперь он на небесах, - хозяин патетично закатил глаз. - И как скоро он прилетит? - Ым... вы меня не поняли. Дракон умер, - скорбно изрёк он и, неожиданно оживившись, добавил: - Но он остался в наших сердцах, и... он ещё есть в меню. Вот, можете выбрать, - и он быстро вручил ошалелому принцу листок с визерунками. - Вот, посмотрите. Принц втупился в меню: 'Жареный бок др. - 2 деньги; похлёбка из чечевицы - 5 мизеров; филе др. под чесночным соусом - 1 деньга; печень др., тушёная с овощами - 2 мизера ('Покойник много пил', - подумал принц, отметив про себя фарисейское 'др.'); бульон из др. - 1 мизер; мозги др., запеченные в тесте - по договорённости; зельц из др...'- ему надоело это словоблудие, и он поднял взгляд: - Вы, наверное, издеваетесь? - Ничуть, ничуть, - поспешно затараторил хозяин, впившись глазами в пульсирующий кулак собеседника, - да вы не стесняйтесь, попробуйте: это очень дёшево для наших мест, - и, быстро обернувшись, кивнул на жертвенник. - Прикажете разжечь жаровню? Принц медленно повёл головой: - Я чего-то не понимаю. Вы предлагаете мне отведать дракона, как какую-нибудь куропатку. Дракона, который останется в вашем сердце, которого вы уважали и наверняка боялись. Вы что, начитались Петрония? Что здесь происходит, на этом Юге? А если я внезапно окочурюсь, вы и меня включите в прейскурант? - принц, задохнувшись, клацнул зубами, и это последнее отрезвляюще подействовало на хозяина. Он, пятясь, вслепую открыл дверцу настенного шкапа, извлёк тёмного стекла графин и, плеснув из него в стоявшую на ближнем столе кружку, залпом выпил, после чего заметно повеселел: - Вам не предлагаю, это - сами понимаете, что: нет времени сделать кровянку. У нас на Юге, - уже более уверенно продолжил он, - блюда из драконов почитаются одним из самых изысканных лакомств. А в остальном они полноправные граждане, зачастую занимающие оч-чень высокие посты. А при нынешнем дефиците бюджета законы только приветствуют употребление в пищу лиц, умерших, подчёркиваю, естественной смертью. А ещё существует неписаное право постоялых дворов, так называемый 'закон территории', согласно которому всякая живность, околевшая в пределах хозяйства, поступает в ведение повара, - за исключением, пожалуй, нескольких категорий чиновников и особо почитаемых иностранцев. Вы ведь иностранец? Так вам нечего бояться. А знаете ли вы, что ритуальное поедание усопшего восходит ко времени Голубого Императора, когда люди гнездились на скалах - там, где сейчас Цитадель - и хоронить покойников не было никакой возможности... да и необходимости. Так что, по большому счёту, это всего лишь дань традиции, ничего более, - хозяин воодушевился. - И незачем на меня так смотреть, я не изверг какой-то. Принц, получивший воспитание, неприменимое в сложившихся обстоятельствах, не знал как себя повести и молча пережёвывал услышанное ('Ловко же он обставился. Конечно, вся вина теперь лежит на императорах - мы чисты, как агнцы. Голубой Император изобрёл трупоядение, Жёлтый ввёл в обиход культ двойников и зеркал, если, чего доброго, появится Красный, ему придётся изрядно попотеть, изобретая что-то особенное дабы переплюнуть предшественников. Вероятно, он изобретёт смысл жизни. Или накорябает сорок заповедей. Или своим любимым вердиктом запретит воспаление лёгких у ночных ныряльщиков за жемчугом. Да что гадать'). - Расскажите мне о драконе. - Что вам рассказать? Ну, он был очень старый. Последние годы мы держали его в хлеву - заметьте, скорее из милости, нежели из корыстных побуждений. Впрочем, вымоченный в уксусе он ещё очень даже ничего, - хозяин причмокнул языком и тут же спохватился. - Да, так о чём я? - Вы держали его в хлеву... - Мы держали его в хлеву, мы держали его в хлеву... А вы знаете, что он съел двух моих свиней? - неожиданно возмутился он. - Ладно, - обречённо отмахнулся принц, - где сейчас его дочь? - Его дочь? Так вы хотите видеть его дочь? Идёмте в хлев. Идёмте, идёмте, я вас провожу. - Как, и она тоже в хлеву? Нет, не может быть, - лоб принца покрылся испариной, правда, незаметной под гладко зачёсанной шерстью. - Она бы могла жить и здесь, но с тех пор как зала стала протекать, понимаете, некому починить крышу, в общем, ни одна из комнат не может вместить её формы. Но она сама изволила переехать в хлев. Да идёмте же, вы сами увидите. Они вышли во двор, миновали ригу с царящим на ней затхлым ароматом бесхозности, подошли к внушительной постройке из изъязвлённых точильщиком брёвен. Хозяин, жестом остановив принца: 'Ждите', - некоторое время постоял у ворот, дважды проблеяв: 'А к вам гости', - затем, услышав ожидаемый ответ, не без усилия, удивительного при его комплекции, распахнул их настежь. Сразу же за этим из ворот выбежала здоровенная рептилия с забавной мордашкой - не то черепахи, не то лошади - и, остановившись в двух шагах от принца, уселась на хвост. Принц задрал голову вверх и встретился с насмешливым взглядом. 'Да, - подумал он, - что там я читал о самке богомола в брачный период? - и, холодея от собственного азарта, предположил: - Если я с ней пересплю - это войдёт в историю, и не только Медителии'. Сам же внешне бесстрастно протянул к ней меню: - Вы видели это? - Ах, да, да, это ужасно, - рассеянно пропела она, отводя взгляд и сдержанно зевая, затем стрельнула глазами в сторону хозяина и быстро спросила: - А что-нибудь произошло? - выпустив при этом две струи дыма из грациозно подрагивающих ноздрей. Принц, никогда не видевший кокетничающих ящериц, сглотнул слюну и выпалил: - Будьте моей женой!