|
|
||
(в качестве предисловия)
восемь минут
шёл я к вам
со скоростью света
***
давным-давно, за той чертой,
где небо продолжает землю,
какой-то ныне позабытый царь
народа, утонувшего в столетьях,
среди пустыни, недоступной взгляду,
отдал приказ поставить катапульту
и дал названье "Соле" ей,
что значит "приводящая в движенье"
на странном языке когда-то живших.
и тот солдат, что был приставлен к ней,
забыв про всё, исправно заряжает
своё орудие шарами из огня.
он нажимает на ржавеющий рычаг,
и раз за разом запускает солнца в небо.
я вижу, как они летят над миром,
и незаметен человеку их полёт.
***
мне тысячи лет, я забыл своё имя;
я не помню того, что было вчера,
и теперь моя память похожа на город,
на который обрушились дюжины бомб.
в голове у меня лабиринт Минотавра,
и на стенах его растёт виноград;
за спиной у меня высокие горы,
что, царапая небо, просят дождя.
в этом хосписе звёзд, планет и галактик
время, бывшее нитью, свернулось в клубок,
и всё то, что когда-то звалось перспективой,
превратилось теперь в сплошной горизонт;
и за тем горизонтом нет больше событий,
горизонт этот лишь тугая струна,
что порвётся тотчас от любого касанья
и от всякой попытки ступить за неё.
я подобен дракону, что огненным глазом
рассекает туман и февральскую мглу,
я подобен дракону, что мраморным глазом,
покрывает полмира ночной сединой.
сфинкс, сидящий в самом сердце Вселенной,
ежечасно рождает загадки. я был
той загадкой, которую он когда-то придумал
и которую сам не сумел разгадать.
***
вращаемся скрипуче-плавно
мы на оси два колеса
и нимфа уходящая в леса
не избежит объятий фавна
мы встретимся с тобою в парке
где скрипка будет тихо ныть
и нить мою и твою нить
в одну соединяют Парки
в моей тетради только руны
а тень моя избравши мглу
сидит невидимой в углу
перебираю тихо струны
твоя уставши от галопа
ложится на пол отдохнуть
сомнения тревожат грудь
и ждёт она как Пенелопа
***
я новых дней евангелист
хоть вера это дело вкуса
да будет пуст мой первый лист
пока не встречу Иисуса
который был бы прост и чист
восходит солнце старший брат
и давит тысячей надгробий
в груди идей конгломерат
таких что двум зарядам дроби,
признаться, был бы только рад
кричат предвестники войны
я зол на них как бог и гений
идут по небу три луны
и солнце полное сомнений
с неверной всходит стороны
и жить не нужно до седин
чтоб ясно стало мир не сладок
я ницшеанский паладин
и до идей нелепых падок
как до сокровищ Алладин
***
разделавшись с последним из врагов,
непобедимый воин принимает
решение, достойное безумца, что почти
равно решению героя. самурай
решил свести с своею жизнью счёты -
с последней из оставшихся на свете,
и, написав свой первый и последний стих,
он извлекает из-за пояса клинок,
который он нетронутым держал для
этого момента. тот клинок
был выкован из солнечных лучей,
которые рассечь способны даже время,
и радуг, что попасться могут только
в ловушки, созданные божеством.
и самурай вонзает свой клинок
себе в живот и расширяет рану
насколько это позволяют силы
и память, что вот-вот его покинет.
из свежей раны не выходит кровь -
оттуда льётся тёмное пространство,
наполненное звёздами и пылью,
планетами, осколками планет
и сфинксами, которые молчат,
храня в себе загадки мира.
пространство начинает поглощать
самоубийцу. он уже не дышит,
но всё же держит свой клинок:
по лезвию его текут кометы.
***
моей минувшей жизни клон
клинки взяв в руки пляшут эльфы
я за поклоном бью поклон
чтоб расцвели как прежде Дельфы
когда вернётся Аполлон
выходит стих из-под пера
как на арену гладиатор
под троекратное ура
пересекаю я экватор
и к полюсу скольжу ура
достигнув полюса сорвусь
и полечу в открытый космос
созвездьем новым обернусь
поэзия для смерти тормоз
ну а поэт выходит трус
полжизни брошено в песках
вперёд к лугам Гипербореи
там бог бывает в отпусках
тела свои там отогреем
и прекратится боль в висках
***
среди песков и выжженных земель
среди руин когда-то говоривших
о том что человек бессмертен и велик
теперь же говорящих об обратном
прокладывает свой последний путь
последний человек оставшийся на свете
и солнце льёт свой мёд лишь для него
и только для него лениво светят звёзды
последний человек идёт туда
где обрели покой останки мира
который пожелал однажды стать
другим просил перерожденья
и требовал всё больше новых жертв
для нескончаемых богов их всех убили
остался только человек и он идёт
чтоб возложить себя последней жертвой
на свой же собственный альтарь
***
звезда упавшая звезда
несбывшихся надежд ты фея
птенец упавший из гнезда
в метро спускаются орфеи
и прыгают под поезда
мне голову рассёк Гефест
чтоб родилась на свет богиня
к её ногам из дальних мест
рекой стекается гордыня
сбежавших от меня невест
и деревянного коня
оставят в комнате навеки
за неимением огня
не подожгу его и греки
опять во сне убьют меня
я памяти нанёс урон
прошедшее не помню лето
так без венков и без корон
когда-нибудь я кану в Лету
и выловит меня Харон
пусть стих стремится по листу
как Фаэтон по Эридану*
самоубийца на посту
он отдаёт себя туману
и тротуарному холсту
ложится он одним мазком
уверенной и жёсткой кисти
чтоб больше не ползти ползком
под мощным градом недоистин
ложится он одним мазком
*в данном случае Эридан - путь, который совершил Фаэтон по небу
***
я мягок словно свежий хлеб
и есть на то свои причины
мне смерть приносит добрый Феб
луна спасает из пучины
на землю каплет звёздный воск
под одеялом спят планеты
и беспокойный пляшет мозг
как брошенная вверх монета
ко мне приходит старый маг
предвестник смерти стражник Феба
разводит из моих бумаг
костёр пылающий до неба
за стих свой кровью заплачу
как полагается поэту
и голову свою рассвету
я отдаю как палачу
***
я возвращаюсь в этот город каждый день,
я день за днём хожу в крестовые походы
затем, чтоб смерть не обнаружила меня
сидящим дома за пустым листом бумаги,
с пером, которое вот-вот - ещё чуть-чуть -
откажется писать. я должен как-то
оправдывать существование себя.
я возвращаюсь в этот город каждый день.
дорога, на которой нет чужих следов,
послушно стелется передо мною.
два чёрных пса, забыв про кость в кустах,
меня встречают лаем и рычаньем,
а это значит, что я жив
и всё ещё являюсь жизнью в кубе.
а этот город - город-призрак, от него
остались только тени, мощи стен,
что я когда-то почитал святыми.
и солнце, будто бы порвав ту цепь,
которой было сковано в зените,
стремясь к закату, тянет за собой
весь день, которого как будто не бывало.
***
пробился свет сквозь небосвод
то свет агоний и зачатий
смерть с жизнью водят хоровод
лежат на небе семь печатей
но рассекает небо Зевс
и тьма веков течёт рекою
меня подталкивает бес
я трогаю её рукою
и мир теряет всякий вес
и через тысячи веков
приносят о кончине вести
на мире больше нет оков
но он стоит на том же месте
и множит, множит дураков
***
нас разделяют не дороги и пути,
не города, не страны и границы,
не океаны, сделавшие голубым
шар, что невидим вашим астрономам;
нас разделяют тысячи веков
(быть может, даже больше - просто время,
что впитывает наши жизни, как песок
пустыни жадно впитывает влагу)
и скорость света. даже если ты
и существуешь где-то во Вселенной,
сокрытый сетью из созвездий, в глубине,
в другом конце иль на изнанке мира,
и так же полагаешь, может быть,
возможным и моё существованье,
в котором сам я сомневаюсь, - знай:
мы одиноки, бесконечно одиноки.
мы здесь одни, нет больше никого,
но каждый одинок отдельно от другого.
***
взгляд ложится на ночное небо,
как йог на доску с гвоздями;
звёзды над твоей головой - буквы
в учебнике истории - не говорят о будущем,
но постоянно твердят об одиночестве,
масштабы которого не в силах вместить
ни одно воображение; ты всегда вдохновляла меня
на элегии, поэтому я любил больше других муз;
небо, словно кожура голубого апельсина,
под которой мы живём и которую кто-то
снимает ближе к вечеру; хотелось бы поговорить
о чём-то кроме неба, но сегодня оно
слишком велико, чтобы не обратить на себя внимания;
лето было стрелой, пущенной из лука
и не долетевшей до цели; престарелый Орфей
перебирает струны древней как сам мир лиры;
купить бессмертие проще,
чем себе его представить.
Сизифов сонет
в том городе нет места для живых,
здесь солнце было вверено Сизифу,
который день за днём обязан громоздить
сей раскалённый шар на самую вершину
горы, что образована костями
и черепами некогда умерших;
чем больше умирает здесь несчастных,
тем тяжелее труд Сизифу достаётся,
тем выше будет видно солнце в небе;
Сизиф вздыхает, видя, как оно,
перевалив вершину, катится на дно;
Сизиф продолжит бесполезный труд ,
чтоб солнце снова озарило мёртвых.
(устами одного философа)
я жил прикованным к скале
пока не переспорил бога
он загремел как пистолет
когда я спятивши немного
прибавил к жизни сотню лет
и никакой не выбрав путь
я принялся слагать куплеты
чтоб целый мир перевернуть
и если не спастись из Леты
то чтоб чуть дольше не тонуть
того я прежде не видал
что мне открыла смерти призма
я разрушительный Дедал
поэт и ангел нигилизма
создавший новый идеал
***
поэт не тот кто в облаках
парит и в сети ловит музу
а тот кто с посохом в руках
один выходит на медузу
и несомненно терпит крах
стоит в горгоновом саду
среди других таких же статуй
тот сад зовётся Ксанаду
и посреди стоит распятый
что предан страшному суду
сокровища земных царей -
как и царей - века проглотят
спит беспокойным сном Арей
я потону в своём болоте
но ни в одном из всех морей
я был когда-то вертопрах
однажды усыпив грифонов
и позабыв про всякий страх
под звуки лиры Амфиона
оставил Зевса на бобах
я занимался колдовством
певец ветров певец проклятий
сижу над скомканным листом
я не дождусь твоих объятий
и сгину где-то под мостом
о подвигах и речи нет
посмейся от души Геракл
поэт по-своему оракул
но без почёта и монет
***
я был на острове, который плыл
подобно кораблю в пучинах неба,
и парус, что в движенье приводил
наш остров, был наполнен ветром
днём и ночью.
усатый капитан наш был похож
на Ницше, поражённого болезнью.
"куда мы держим курс?" - спросил я у него.
"Гиперборея", - отчеканил он в ответ.
"родные берега родной страны
и путь, что позабыт навеки".
он удивился, что я тоже здесь.
"ты слишком слаб и вряд ли попытался
хоть раз убить кого-нибудь,
тем более - себя".
мы звёзды били гарпуном,
на абордаж планеты брали,
и наши братья падали за борт
и незаметно умирали,
и небо поглощало самых лучших.
когда пришёл мой час, я ощутил,
что распадаюсь на две рваных части,
разрубленный Сатурновым кольцом.