Отпечатки
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
События происходят в наше время. Главные герои - люди абсолютно обычные, которые находятся на разных уровнях социальной лестницы, по разному видят жизнь, по разному на нее реагируют. В один момент три жизни сплетаются, когда каждый из персонажей начинает чувствовать, как наяву, события которые происходят в жизни других героев книги. У каждого героя находится свое объяснение ситуации, которое в итоге определит развязку. Идея книги в том что бы из сцен абсолютно обыденных создать нечто уходящее как можно дальше от реальности. Метафоры, которых немало в рассказе, не претендуют на раскрытие жизненных премудростей, а стремятся, скорее, развлечь читателя. Рассказ во многом абстрактный и дает пространство для свободы мысли.
|
Николай Петренко
ОТПЕЧАТКИ
Тонкие короткие пальцы лоснились от жирных пятен. Челночными движениями они курсировали ото рта, в который погружались до половины, к тарелке с жареной картошкой.
Монотонные непрерывные движения выполнялись абсолютно автоматически, ничуть не отвлекая хозяина от его мыслей. Большая часть этих мыслей лениво скользила чуть ниже спины официантки.
"Какое же все-таки мерзкое существо" - думал Эдуард Датаев, разглядывая соседа. Он ему казался созданием напрочь лишенным интеллекта, способным проделывать только простейшие действия для того, чтобы утолить голод и как-то развлечь свой примитивный мозг. В целом, Датаев много о ком так думал. Причем думал детально и основательно. Углубляясь в подобные мысли, Эдуард с удовольствием находил множество аргументов в подтверждение своим теориям. Иногда Датаеву казалось, что он единственное разумное и достойное жизни создание во вселенной. Вот и сейчас, испытывая нечто подобное, Эдуард с каким-то мазохизмом и отвращением наблюдал за человеком на другом конце барной стойки. Он вглядывался внимательно и находил в его внешности, движениях и мимике все больше поводов испытывать отвращение.
Объект презрения, тем временем, непринужденно засовывал картофельную соломку себе в рот, периодически отирая от жира и кетчупа прыщавый подбородок. Датаев почувствовал, что если и дальше будет наблюдать, то не выдержит, достанет из нагрудного кармана своего плаща ручку и воткнет прямо в глаз этой твари.
- Еще одно пиво, пожалуйста, и можно, если Вас не затруднит, переключить канал. - Обратился Датаев, как можно вежливей, к человеку за барной стойкой.
Эдуард всегда говорил очень учтиво, но вежливость эта была, как будто чересчур преувеличенной. Не то чтобы он пытался таким образом иронизировать или указывать на свою воспитанность, хотя со стороны могло показаться именно так. Датаев, судя по всему, даже не замечал этого за собой. За годы жизни подобный тон выработался как рефлекс, потому что на менее учтивые его обращения люди попросту отчего-то не реагировали.
Бармен молча достал из-под стойки пульт от телевизора и так же беззвучно принялся заполнять плохо отмытый бокал пенистой желтоватой жидкостью. У него не было ни малейшего желания завязывать какую-либо беседу с надменным и, как он знал, не очень щедрым на чаевые посетителем.
- И на кой черт заворачивать пульт в клеенку, - возмущенно думал Датаев - разве что для того, чтобы глядя на этот зацапанный грязный полиэтилен не хотелось его снова брать в руки.
Он смотрел на пульт, но не собирался им воспользоваться. Видимо, ему просто хотелось отдать какой-то "приказ" бармену и насладиться тем, как этот "приказ" будет тут же исполнен.
Алкогольный хмель первого бокала уже успел на несколько пунктов повысить немое высокомерие Датаева и он, как обычно, начал представлять ситуации, в которых эта его черта находила свой выход. Иногда ему даже хотелось расплатиться, бросив деньги на пол, а потом наблюдать за тем, как их будет подбирать человек достойный только того, по мнению Эдуарда, чтобы ползать перед ним на четвереньках. Правда, что-то не позволяло поступить именно так.
Датаев заметил, как парень с картошкой и прыщами перевел внимание с официантки, вяло курсирующей вокруг немногочисленных посетителей, на экран телевизора. Показывали какое-то реалити-шоу, где молодые люди пытались превзойти друг друга в своей неординарности. Прыщавый явно сопереживал героям, эмоции которые шли с экрана заметно влияли на него и заставляли менять выражения лица с глуповато-удивленного на глуповато-довольное и обратно.
- Самое время переключить, - подумал Датаев, и наугад ткнул пальцем в пластиковую коробочку. Картинка сменилась, и Эдуард, даже не глядя в сторону телевизора, отпил из только что наполненного бокала, представляя, как физиономия соседа исказилась от недовольства. Конечно, не карандаш в глаз, но хоть что-то.
Реакция, которую Датаев почему-то забыл предвидеть, последовала незамедлительно.
- Брось-ка, брат, мне пульт, ты, вижу, не смотришь. - Раздался пискляво-хриплый голос. Короткая фраза прозвучала очень напористо, а интонация не предполагала возможности отказа. Датаев от неожиданности вытянулся, и, подавляя невольный испуг, очень неестественно отпил из бокала, пытаясь сообразить, как же ему поступить в такой ситуации.
- Да ты что, глуховат? - Пробурчал себе под нос прыщавый еще решительней, затем абсолютно беспристрастно стащил пульт из-под локтя замершего Эдуарда, и сел на прежнее место.
Вроде бы, никаких действий от Датаева уже не требовалось, и он старался как можно правдоподобней имитировать безразличие к случившемуся, хотя на самом деле пережил нервное потрясение такой силы, что даже немного отрезвел.
Пару секунд, и выражение лица прыщавого опять стало изменяться в унисон со сменой картинки на экране. Датаев посмотрел на него с новой волной ненависти. Правда, мысль о карандаше, воткнутом в глаз, уже не казалось такой реальной.
- Вот что значат хорошие манеры, даже всякий сброд порой не хочется оскорбить. А ведь стоило поставить его на место. - Думал Эдуард. В правильном мире переключение каналов телевизора в пивной должно было бы быть его основной работой. Чтобы порядочные люди не утруждались. А вдруг не тот канал выбрал или переключил не вовремя, или на рекламу, - то бить розгами.
И незамедлительно в своем воображении Датаев стал пороть этого прыщавого, наблюдая за тем, как корчится его противное лицо. Удар за ударом он рассекал лозиной кожу на спине обидчика, и с удовольствием смотрел на мясо проступающее из зияющих ран. Датаев лупил с такой силой, что от напряжения на роже провинившегося вздувались вены и лопались прыщи. Это мерзкое зрелище усиливало отвращение Эдуарда и вместе с тем, наслаждение от происходящего. Но уже через минуту такое развлечение наскучило Датаеву, тем более что обидчик не был достоин длительного внимания даже в таком его проявлении. Воображение Эдуарда невольно соскользнуло на персону, которой не посчастливилось быть первой из тех, кто ранил его душу в эту пятницу, и уже не в первый раз.
После большего глотка пива он с удовольствием представил, как прямо на его рабочем месте, перегнувшись через небольшой столик, на глазах у всего отдела и нескольких клиентов, он стоит с кожаным ремнем возле безвольно лежащей начальницы, которая ожидает своего наказания.
Еще глоток, и загорелые в солярии, с парой родинок, голые ягодицы, затрещали под взмахами широкого кожаного ремня. Альбина Антоновна выкрикивала оскорбительные для Датаева распоряжения, но каждая ее фраза обрывалась воплем и треском ударов, которые вырисовывали на пухлых ягодицах красные узоры.
- Недовоспитали тебя, видно, Альбина Антоновна. Совсем не умеешь с людьми порядочными себя вести. - Приговаривал Эдуард. - Я-то тебя научу. Вот так. Вот так. Теперь умнее будешь. Неумение заинтересовать клиента, говоришь? А как тебе это мое умение? - От таких мыслей Датаев стал чаще и глубже дышать, будто и вправду проделывал какую-то физическую работу.
Ягодицы тряслись под ударами, а вопль становился все отчаяннее и переходил в приглушенное всхлипывание. - Твоя рабочая задница, Альбина Антоновна, думаю, еще и не то выдерживала. Неспроста в свои-то годы и уже на такой должности. Да и в солярии ты формы запекаешь не просто так. Давай-ка, я тебя еще подрумяню. Ну как, ты испытываешь удовлетворения от работы персонала? - Мысленно проговорил Датаев, как будто цитируя не раз обращенную к нему насмешку. - А не проверить ли мне лично результат своих стараний? - сказал он на ухо воображаемому образу своей провинившейся начальницы. - Нужно же мне знать, каков итог моей воспитательной работы. Ведь пользоваться им не кому попало, а самому Вениамину Эдуардовичу.
Датаев отпил из кружки, чтобы повысить уровень алкоголя в крови, разгоняя этим свою фантазию.
Звуки нескольких ударов раздались в его воображении, и щуплая рука Эдуарда резким движением перевернула на спину стонущую женщину. Красиво сложенное ослабевшее тело, послушно подчинялось действиям Датаева. Лицо начальницы всегда казалось ему пугающе красивым, от чего он ненавидел ее еще больше. Себя же, не смотря на высокомерный нрав, Датаев считал непривлекательной личностью. Конечно, в таких вещах он себе никогда не признавался, а если иногда нечаянно пускал хоть малую часть подобных мыслей в сознание, то тут же вырисовывал модель, в которой он так или иначе, независимо от внешности, превосходил всех известных ему живых людей на самом высоком - нравственном уровне.
Всматриваясь в красивое лицо только что выпоротой им молодой женщины, и думая о своих дальнейших действиях, Датаев не мог не испытывать удовольствия, чем-то отдаленно напоминающего то, которое испытывал бы вредный мальчишка, смачно плюнувший на новое платьице чопорной девочки. Датаев схватил за плечо Альбину Антоновну и, что было мочи, сжал зубами ее загорелую грудь. Громкий вскрик преобразился в умоляющее о прекращении пытки всхлипывание и Датаев, сделав рывок всем телом, сорвал с начальницы бюстгальтер. На несколько секунд он остановил ход мыслей, чтобы сделать еще один глоток из бокала с пивом. Эдуард пристально посмотрел в глаза воображаемой начальницы и попытался придумать в них именно такой взгляд, который бы как можно лучше подходил к ситуации, но, как назло, именно с этим и возникла проблема. Как Датаев ни старался, но глаза Альбины Антоновны выражали только то, что он видел в них в реальной жизни. С таким выражением можно было смотреть разве что на клопа перед тем, как раздавить его под ногтем. И, несмотря на все только что пережитое, Альбина Антонова смотрела на Датаева именно такими глазами. Это была даже не ненависть, это было пренебрежительное отвращение.
Эдуард никак не мог стерпеть подобного оскорбления, тем более от своего собственного воображения.
От происходящего в голове представления, Эдуард невольно заулыбался и даже издал негромкий смешок, чем обратил на себя внимание бармена. Тот, конечно, не ожидал увидеть улыбку на лице, которое своей угрюмостью досаждало ему каждую пятницу с шести до семи вечера, но ничего особенного не подумал. На момент он задержал взгляд на Датаеве, а затем повернулся к кассовому аппарату.
От этого взгляда Эдуард понял, как глупо он может выглядеть со стороны, усиленно сопя и улыбаясь себе в стакан. Кроме того ему причудилось, что за тот короткий миг бармен в деталях узнал обо всем, что происходило в его воображении. Чувство стыда залило мысли и едкой кислотой начало растворять образы там находившиеся.
Датаев встрепенулся и взахлеб допил остатки пива. Сейчас ему как никогда хотелось бросить деньги в лицо негодяю, ни за что его унизившему, но, как и во все предыдущие разы, он просто достал несколько купюр, судорожно разгладил и аккуратно положил под пустой бокал. Пристыженный сам собой и огорченный от того, что не получилось перейти к следующему этапу свидания с Альбиной Антоновной, Датаев по дороге домой принялся искать нейтральную мысль и остановился на размышлениях о предстоящих покупках. Размышлять особо и не было о чем. Он просто, как таблицу умножения, повторял про себя уже наизусть заученный список, который долгое время практически не изменялся.
От душного помещения и пережитого стресса у него разболелась голова. Раздувая ноздри и втягивая воздух летнего вечера, он хотел этим воздухом заместить неприятную тяжесть, скопившуюся у висков. Походы домой из пивной в пятницу вечером, особенно в теплое время года, были одними из любимейших моментов во всей жизни Датаева, что бы там в этой жизни ни происходило. Сумеречное время суток казалось каким-то сказочным, в особенности, когда он был немного пьян. В памяти невольно возникали картины раннего детства и юности. В такие моменты злоба, с которой он сжился и которую уже привык не замечать, отступала, и мир вокруг казался по-приятному необычным. Это чувство было похоже на то, как если бы кто-то, привыкший ходить с полными карманами щебня, в один момент избавился от лишней тяжести. Вряд ли этот кто-то сразу смог бы сказать что именно изменилось, но однозначно чувствовал бы себя намного лучше. Правда, когда Датаев открывал дверь своей квартиры, раскладывал по полочкам продукты и усаживался у телевизора, то карманы снова постепенно наполнялись, и так же незаметно реальность возвращалась в привычную для него форму.
Экран телевизора мигал и один рекламный блок, резко обрываясь, тут же замещался новым, потом следующим и следующим. Не выдержав, Датаев сдался и впустил в свой мозг поток информации, вещающий о наилучшем собачьем корме, где довольные глаза псины смотрели на него из квадратного светящегося окна.
- Так недолго и собаку завести,- подумал с иронией Датаев.
- Ну, все-таки я не понял до конца, зачем тебе собака?
- Как зачем? Друг и спутник жизни, всегда весел сам и веселит всех кругом. И дети пускай к ответственности привыкают.
- Так это у тебя такой способ приучить к ответственности детей? Что-то мне кажется, что ответственности только у вас с женой прибавится - безразличным подколом ответил Фролкин.
- Ну, нет! - возмутился Семен так резко, как если бы отрицал мысли, которые были его собственными. - Просили собаку - будет им собака, но мы с женой сразу сказали, что если собака ваша, значит выгуливать, кормить, мыть и прочее будете сами.
- Они там знают, это же дети. Ты им сказал собака, а они после этого слова больше ничего и не слышали. Таких случаев вообще много. У меня во дворе одно время дог ходил. Тоже видно детям для ответственности купили, а они со щенком наигрались и выбросили на улицу. Такое жалкое зрелище, эта собака даже ногу задрать не могла под деревом - одни кости. Породистые собаки к уличным условиям вообще не привычны.
- Я еще ничего не купил, а ты уже голодную смерть пророчишь. И что значит "выбросили на улицу"? - Повторил с возмущением слова Фролкина Семен. - Это же садизм какой-то!
Что бы там ни случилось, а на улицу собаку точно никто выгонять не станет.
- Значит все-таки, если детям надоест, сам будешь каждое утро еще раньше вставать и перед работой выгуливать?
- Да с чего бы им что-то надоело? - Снова повышая тон, ответил вопросом Семен. - Ты что решил мне доказать, что не стоит покупать собаку?
- А запах, собака - это же запах. Только в дом зайдешь, сразу слышно.
- Ну, значит, лично ты можешь больше не приходить! И с чего ты меня достать решил своим негативом. Не ты же собаку покупаешь. У многих людей дома есть животные и все отлично. У тебя самого кот.
- Кот это кот, с ним все по-другому.
- А что же это не животное, а пришелец из космоса, что с ним все по-другому?
- А если и пришелец! - важно отрезал Фролкин. - Коты - они особенные.
- Да чего уж там особенного? В тапки гадят по-особенному и вопят несносно. Меня их вой, ей богу, так из себя выводит. А я человек ко многому привыкший. Мы с женой двоих детей, почитай, одного возраста воспитываем, ко всяким крикам-ревам привыкли и в час, и в два, и в три ночи. Но кошачий вой для меня просто невыносим. Мне по весне хочется выйти во двор и всех их в одночасье кастрировать, чтоб не орали.
- И кто тут садист, спрашивается - заулыбался Фролкин.
- Да это все ты.
- Ну конечно, а кто же еще...
- Вроде все хорошо до этого было. Не звал бы тебя с собой собаку выбирать, если бы заранее знал, что начнешь гадости разные рассказывать.
Семена было легко вывести из себя, и он начал всерьез злиться на Фролкина за его глупые издевки, которые в глазах Фролкина вовсе не были чем-то серьезным.
- Что ты, что ты, я же ничего такого. - Зачастил Фролкин. - Я просто хотел, чтоб ты все учел, помочь, так сказать, обдумать важный поступок.
- Да ничего ты не хотел, знаю я, что ты хотел...
- Ну, прости, Семен, я смотрю, ты и вправду разошелся. Правильно говоришь - собака это всегда позитив.
- Да, позитив! - Все еще возмущенно отвечал Семен, - а ты сиди со своим космическим котом!
- Что ты как ребенок, уймись, наконец. Я вон даже извинился. - Фролкин слегка пнул Семена ладонью в плечо, будто пытаясь вытолкать из него угрюмый настрой. Он, конечно, знал о характере Шумского, из-за которого тот мог с полуоборота заводиться по какому-то пустячному поводу. И Фролкин, нужно сказать, частенько, потехи ради, подтрунивал над ним. Уцепится, бывало, за какую-то мелочь и начнет Семену что-то доказывать. И так главное невзначай, будто между прочим, абсолютно равнодушно. Это Семена больше всего как раз и выводило. Буквально несколько минут, и результат достигнут - Шумский кричит, машет, руками и надувается. Фролкин, собственно, не нарочно все это проделывал. Это было как привычка. Причем привычка, которая уже долгое время принадлежала не только ему, но им обоими и, по большому счету, ни к чему особо скверному в их приятельских отношениях не приводила.
- А с породой ты уже определился? - Успокаивающе спросил Фролкин.
- Почти. - Коротко буркнул Семен, выдавливая из себя остатки недовольства, которое ему тоже стало казаться детским. - Думаю, какую-то не сильно лохматую, ну, и не очень большую. Хотя это все не основное, мне кажется, главное правильно подобрать собаку по характеру.
- Возьми овчарку, они умные, и дрессировать их легко.
- Да на кой мне овчарка, я что, пограничник? И к тому же ум и характер - не одно и то же.
- А какую тогда?
- В идеале хочу какую-то спокойную. Вон как сенбернар. Правда, он чересчур большой. И лохматый. - С досадой добавил Семен. - Вот всегда так, только все устроишь для того, чтоб мечту осуществить, как сразу же оказывается, что не все, собственно, и устроил. В итоге приходится эту мечту ощипывать то тут, то там...
-Ты будто вторую жену выбираешь, чтоб и внешне как надо и богатый внутренний мир. Но сенбернара, я тебе скажу, точно не стоит. Они хорошо смотрятся только у камина в домике в Альпах. - И Фролкин снова расплылся в ироничной улыбке.
- Вот же ж, твою мать!
- Да постой, постой - осекся Фролкин. - Не заводись заново.
- Да я не к тому, сегодня же пятница, в пятницу они рано закрываются, а уже почти семь часов. И как я забыл.
Фролкин громко рассмеялся. - Вот видишь, это сама судьба дает тебе возможность как следует обдумать важный жизненный шаг.
- Да уж, так и есть. - Семен залез в карман брюк, достал пачку сигарет и опустился на лавку под деревом, мимо которого они проходили. Фролкин сел рядом, и жестом попросил и себе закурить.
На рекламном щите, через дорогу от сидящих, появилась девушка со смуглой кожей на рыжеватом фоне. Она полусидела и прикрывала самые интимные участки тела, так что их фактически не было видно, но в тоже время было понятно, что она полностью обнажена. Сбоку надпись "Хочешь загар как у меня?" и адрес солярия. Слова "Хочешь" и "меня" были написаны большими белыми буквами, а "загар, как у" маленькими красноватыми буковками, которые были почти не видны и сливались с фоном всей картинки.
Семен Шумский выпустил перед собой клубок дыма и удивленно приподнял брови.
- Дежавю. - Сказал он. - Такое ощущение, что это уже было со мной.
- Может когда-то и было, но больше уже точно не будет - прокомментировал Фролкин, вглядываясь в надпись на рекламном борде. - А со мной еще очень может быть, я вот такую кралю полюбил бы. Я б ее и с загаром и без. Правда, если серьезно, изображение-то, конечно, как надо, но наполнитель... Она будто своим взглядом говорит: "Выношу мозг без перерывов и выходных". Это же болячку себе в голове на всю жизнь заимеешь.
- Хорошо, если только в голове - добавил Шумский.
- А ты молча завидуй. - Фролкин довольный затянулся сигаретой и всмотрелся в фигуру модели так, как будто она сейчас поменяет позу и покажет-таки все свои загорелые прелести. Рекламный щит заскрипел и на нем появилась новая картинка, но к глубокому сожалению Фролкина следующая реклама изображала всего лишь пакет с собачей едой и несколько довольных собачьих морд.
- Вот, и снова. - Выпуская дым, с удивлением сказал Шумский. - У меня однозначно чувство, что это уже где-то было.
- Что именно?
- Сначала дама из солярия, потом реклама корма собачьего. Всю ситуацию вспомнить не могу, но отдельные фрагменты что-то напоминают. Будто это уже было со мной. Или может однажды снилось, а теперь наяву происходит. И ты также сидел и смотрел вон на то дерево, как сейчас, а потом потушил сигарету.
- Было бы странно, если б я что-то другое сделал с окурком, а что еще предскажешь?
- Ничего не предскажу, просто чувства необычные. Последнее время как-то часто они у меня появляться стали. А иногда кажется, что вспомнил что-то из того, что и не мне принадлежит вовсе. Будто чья-то чужая жизнь, и в этой другой жизни какие-то новые переживания, связи с людьми, желания, проблемы, мечты. И главное, что начинается все с мелочи, могу запах услышать или звук, или вот как сейчас увидеть что-то. И будто кто-то за ниточку дергает и выкатывается целый клубок. Точнее клубок, как я уже говорил, совсем не целый, но добротный моток ниток. Перепутанный такой моток каких-то воспоминаний.
Закончив говорить, Семен встал с лавки и еще какое-то время стоял молча, будто сопереживая этим чужим воспоминаниям.
-У нас на работе мужик был один, обычный рабочий, в цеху у конвейера стоял. - Фролкин сплюнул и, вставая, поправил примявшиеся брюки. - Он про что-то похожее рассказывал. Правда, у него была довольно-таки изощренная теория, объясняющая такое.
- И что за теория?
- А он говорил, что это эхо прошлых жизней.
- Чего эхо?
- Прошлых жизней. - Повторил Фролкин. - Он рассказывал, что когда жизнь заканчивается и душа летит на небо или в космос, или не знаю, что он там себе думал, в депо какое-то, в общем, то на ней остаются остатки того, что с ней произошло во время физического существования. Как отпечаток. В этом депо душу, по его словам, вроде как чистили от этих воспоминаний, прямо как у нас на заводе, и отправляли в очередь на получение физического тела. Ну, конечно, как всегда и везде, в нашем мире очистка не удавалась на сто процентов и эти, как он говорил, не затертые сектора создавали чувство дежавю, когда душа попадала в нового человека.
- Во всем этом рассказе меня больше всего заинтересовало то, до каких мыслей может довести верующего человека многолетний труд на заводе у конвейера. Лично я не очень-то и верю во все эти религиозные штуки.
- В какие это религиозные штуки?
- Ну, как в какие, душа, триединый Бог и все такое. Больше всего меня всегда смущало непорочное зачатие. И сколько умных людей просто в каком-то непонятном экстазе пропускают через себя всю эту чушь. Ну, скажи мне, вот как здравый человек может верить в то, что женщина родила от святого духа.
- На это я тебе не отвечу, я и сам не особо верю, но как-то по молодости встречался я с девочкой, и она что-то похожее говорила. Из этих была, просветленных. Мяса, в общем, не ела, йогой занималась и всячески просветлялась. Да и я с ней неплохо так просветлялся, по несколько раз ко дню.
-Ну-ну, ты не отвлекайся, я и так уже могу биографию твоей интимной жизни составлять, что там она говорила, на мои мысли похожего.
- Да про то, что, мол, в библии куча ошибок и неточностей исторических и еще что-то там, про Деву Марию эту. Бывало, лежим мы и ее как комар укусит, начинает мне вещать про то, как все у христиан неправильно, я-то и особо против не был, но просто уже в печенках сидели такие разговоры.
- Верно говорила, так много кто думает. Это как на черное говорить, что оно белое. У меня вот часто бывало, общаешься с человеком: умный он, образованный, интересно с ним, но только на церковную тему разговор, будто стена бетонная.
- Да слушай дальше. Алисочка, так ее звали, сама была даоской, или даосисткой, не знаю как правильно, в общем, что-то из восточных верований. Часто противопоставляла даосизм свой христианству и всячески его преимущества описывала. Мне, опять же, было абсолютно все равно, но я как-то, чтоб было о чем поговорить, прочитал немного про этот даосизм. Оказалось, что по их писаниям, главный пророк и учитель этого верования родился из бедра своей матери, после того, как она его восемьдесят лет вынашивала. В каком месте вынашивала не указанно. Я как-то, дурак, возьми и поспорь с ней на эту тему, ну, как с тобой, про собак. Разошлись мы с ней, в общем.
Шумский, развеселенный рассказом, улыбаясь спросил - так что, прям из-за этого разошлись?
- Да, конечно, не только из-за этого. Разве ж бывает так, чтоб люди ссорились только из-за принципов, это так, просто повод был. Но с того времени я к чужим особенностям отношусь равнодушно.
- Ну да, что не скажи, а лучше учителя, чем отлучение от секса и не сыщешь.
- И не говори.
- Но я не то имел в виду, когда про религию говорил. И не только по поводу христианства, а вообще. Думаю, мы живем в такое время, когда у цивилизованного общества достаточно общеизвестных моральных норм, и не следует их искать в каких-то древних книгах и мистических пророчествах.
-Как знаешь, Семен, как знаешь, мне абсолютно все равно, и это ты тоже знаешь. - Ответил Фролкин.
Шумский коротко ухмыльнулся на такой ответ, хотел что-то добавить, но передумал. Он молча посмотрел на циферблат часов.
Еще не было восьми и торопиться было некуда. Точнее, можно было делать все согласно привычному пятничному расписанию. Мария подъедет где-то через час. Этого как раз хватит, чтобы накрасить ногти и сделать прическу. Еще минут двадцать для того, чтобы сходить в магазин за вином. Около часа на болтовню и можно вызывать такси. С учетом пятничного вечера, к клубу машина подъедет около полуночи. Людей в такое время еще немного, получится без особых препятствий дать себя поразглядывать кобелям, и обнадежить фирменным взглядом парочку самых подходящих претендентов.
Ну, а если кто попадет на крючок, а, точнее сказать, сам этим крючком за Ксению зацепится, то успешный вечер обеспечен. Главное, выбирать тех, кто кроме вечера будет иметь еще какую-то дальнейшую перспективу, но на таких последнее время не везло.
В общем, Ксюша четко знала, чего хочет, как этого можно добиться и какие в ее арсенале имеются для этого приемы. Можно было с уверенностью сказать, что хоть девушка и не отличалась особой изобретательностью, но выданные природой карты использовала с умом.
Закрутив флакончик с лаком, Ксюша бросила подытоживающий взгляд на маникюр, затем подошла к зеркалу и аккуратно, чтобы не задеть только что накрашенные ногти, поправила бюстгальтер на пышной груди, слегка втянула живот и, приподнявшись на носках, подтянула белые чулки. Став в пол оборота, она осмотрела округлости своей попки, которыми она, впрочем, была довольна чуть меньше, чем грудью.
Из дальнего угла комнаты зазвучала приглушенная мелодия телефонного звонка. Отходя от зеркала, Ксения еще раз бросила взгляд на свой отдаляющийся силуэт.
- Алллоо. - Ответила она игриво и протяжно. - Уже выхожу. Даааа. Встретимся внутри. Говорю же, выхожу. Нет, ничего не покупай без меня. Все-все, кладу трубку. Уже стою у двери, ничего не знаю-ю-ю-ю. - Почти пропела Ксюша. Давай, давай.
Подождать Марии все-таки пришлось, и ввиду того, что было это не впервые, каждая минута для нее растягивалась в два, а то и в три раза. Нервное цоканье каблука о грязный кафель продмаркета учащалось, и в унисон с недовольством Маши нарастало и недовольство охранника Опушкина, который досиживал последние минуты своей смены под назойливое клацанье женских туфель.
- И с чего ты стоишь с такой кислой миной, всего-то десять минут после твоего звонка прошло.
-Вообще-то, пятнадцать!
-Ой-ой, какие мы мелочные. Тебе нужно поскорее выпить, ну-ка, что нам сегодня приглянется.
Вырываясь из облачка капризного недовольства, которым окружала себя заждавшаяся подруга, Ксюша направилась к винному отделу магазина. Быстрый взгляд девушки черкнул по унылой физиономии Опушкина, и овал его лица заиграл нотками собачьего желания. Девушке было приятно осознавать, что еще несколько секунд охранник вглядывался в ее отдаляющийся образ. Воодушевленная этой, хоть и незначительной, но однозначной победой своей красоты над мужским умом, Ксения мотыльком порхнула через отдел бытовой химии прямо к винно-водочным товарам.
- Возьмем это и это, что думаешь?
- Хм, и покупку двух бутылок красного вина ты не хотела мне доверить, какая ты после этого подруга?
- Не только. Еще круассанчики. - Улыбнулась мелкими зубками Ксюша, укладывая в корзинку две пачки вишневых круассанов. - И кое-что еще - добавила она кокетливо на ухо Марии.
- Неужели прямо здесь?
- Ну, а какая разница?
- Я бы не рискнула прямо в магазине, рядом со своим домом. Ты же часто тут бываешь, много кто тебя тут знает. - Мария взволновано оглянулась по сторонам и добавила полушепотом. - В какой-то подсобке, да?
- Я вас прошу, Мария Алексеевна, мы же не подростки с сомнительной внешностью, чтобы так уж конспирироваться. - Слово "конспирироваться" Ксюша отчеканила по слогам, как бы в насмешку над нелепым испугом подруги.
Расплатившись на кассе, Ксения в который раз немного огорчилась от того, что документы для покупки спиртного у нее уже давно не просили.
Стоявший при выходе из кассы Лёва Опушкин очень неожиданно для Марии и, судя по выражению лица Лёвы, для себя самого попросил показать чек и покупки.
- Мы что, по-твоему, на воровок похожи? - От слов девушки инфантильное лицо Лёвы смутилось и в момент залилось краской.
- Не обижай мальчика, хочет посмотреть - пусть смотрит, это же его работа.
Ксюша взяла чек, незаметно завернула в него несколько купюр и протянула охраннику.
Опушкин суетливо начал комкать чек, неумело пытаясь отделить его от купюр, и капли пота проступили на покрасневшем носу. Кое-как справившись с задачей, он взял пакет и настороженно, и в тоже время очень заметно покрутив маленькой головой на толстой жилистой шее, бросил что-то внутрь пакета и вернул его обратно девушкам.
-Все хорошо? - неоднозначно улыбаясь, спросила Ксюша.
Опушкин ответил профессиональным кивком, которым, как ему казалось, он должен был ответить, если бы действительно просто проверял чьи-то покупки, но выражение его лица еще сохраняло на себе отпечаток небывалого психологического напряжения.
- Так вот в чем дело! Не говори только, что ради этого ты с ним...
- С Лёвой, Господи, умеешь же гадость сказать! Б-р-р-р... - Ксюша небрежно махнула длинными пальчиками в сторону отдаляющегося магазина.
- И все-таки, во сколько обошлось?
- Да в общем, как обычно, и как видишь совсем "под рукой". А учитывая заверения Левы, сегодня мы будем ярче всех. Так что сегодня кто-то будет за-жи-гать. - Радостно проговорила нараспев Ксюша, полуприседая и покручивая бедрами в такт последним словам. - А тех, кто ярко зажигает...
- Любят красивые мальчики - так же нараспев добавила Мария, и будто хвастаясь перед подругой своим мастерством обольщения, повернулась к ней, демонстрируя выступающий из полуоткрытого рта прижатый к верхним зубам язычок.
- Все-таки, запах в твоем подъезде ужасный, все никак не привыкну - Капризно заметила Мария, поднимаясь по ступенькам и придерживая волосы которые мешали смотреть под ноги.
- Можно подумать. С чего это ты раньше времени включила принцессу?
- А мне, в отличии от некоторых, ничего включать и не нужно.
- Я вот вспоминаю, какого кавалера ты прошлый раз пыталась
- Фыркнула в ответ Маша. - И тебе бы я тоже посоветовала "в роль" почаще вживаться, а то вдруг как-то спьяну да и выскочит что-то провинциальное - спугнешь своего суженого, скажет про тебя, что корова ты сельская. - Мария зло улыбнулась в сторону Ксюши, довольная ответным выпадом.
- Ну, тогда, мисс Мошкина, внимательно приподнимайте свои высокородные копытца, когда будете заходить на кухню, испанский кафель еще не положен, а кусок линолеума я все никак не приклею - вживаюсь в свою королевскую роль.
Ксюша специально предупредила подругу позже, чем стоило, и вслед за ее словами последовал звук клацанья об пол пары споткнувшихся шпилек и десяток бранных слов.
- Тише ты, все принцы в округе от твоих манер разбегутся - посмеиваясь, выкрикнула Ксюша, доставая из пакета две бутылки с вином, пачку круассанов и пакетик, наполненный белым порошком.
Первым делом, оказавшись дома, Ксюша принялась рассматривать брошенный Левой пакетик. Никаких критериев которые бы помогли ей как то визуально оценить качество она не знала, но почти всегда в таких случаях, а особенно в присутствии Марии, внимательно изучала порошок. Мария, зная что это может занять немало времени, сама прошла на кухню, достала из серванта два высоких бокала и умелыми быстрыми движениями принялась вкручивать штопор в одну из бутылок.
Определив после нескольких минут разглядывания качество амфетамина как "отличное", Ксюша перевела взгляд на Марию. Наблюдая за тем, как подруга ловкими движениями открывает одну бутылку вина, а следом и другую, Ксения, как и всегда в подобные моменты, с удовольствием замечала, какую-то нехватку женственности в движениях и жестах подруги и отмечала прямо таки избыток этого качества у себя. Свои тонкие, не особо симпатичные, но довольно правильные черты лица и врожденную вычурность движений она считала признаком высокого происхождения. Все это служило для Ксении однозначным доказательством того, что ее будущее обещало быть намного красочнее, чем рутинная работа кассиром в гипермаркете.
К слову сказать, и Мария так же была уверена в том, что природа была с ней намного более щедра чем с подругой, и даже в какой-то степени сочувствовала Ксюше по этому поводу. Особенно Мария сочувствовала подруге, когда наблюдала за тем, как Ксения подпускала к себе и пыталась обольстить малолетних, как ей казалось, абсолютно недостойных внимания мальчиков. Мошкиной было непонятно, как можно настолько не разбираться в мужчинах. Сама Мария предпочитала статных парней. Признаками статности служили животик, ключи от автомобиля, покручиваемые на указательном пальце, и томный умудренный жизнью и хроническим алкоголизмом взгляд.
- Не сделаешь, пока я все приготовлю? Лучше сейчас, когда выпьем - будет лень. - Мария, кивнула в сторону пакетика с белым порошком.
Ксюша достала из сумочки пластинку с красно-белыми пилюлями обезболивающего. Разделяя обе половинки и высыпая содержимое в умывальник, она опустошила четыре капсулы. Затем открыла пакетик с белым порошком и заполнила капсулы новым содержимым.
Девушки сделали по глотку вина и, глядя то друг на друга, то просто перебирая взглядом предметы интерьера кухни, также мысленно перебирали темы для обсуждения, которыми можно было как-то разбавить время. Ожидая, пока разговор завяжется сам по себе Ксюша и Мария беззвучно, но почти синхронно пересортировывали в памяти одни и те же жидкие-густые мысли о работе, приевшемся быте и таких же приевшихся способах как-то отвлечься от быта и работы. Ни на одну из этих тем разговор начинать не хотелось и приходилось просто пить и ждать, когда вино как-то развлечет их само по себе, раз уж они пока не в силе развлечь друг друга.
К счастью, алкоголь оправдывал надежды и крепленое вино оставляло не только темные следы на зубах и уголках рта, но и стойкий хмельной отпечаток в мыслях. Думать становилось как-то легче и приятней независимо от того о чем. Те же обыденные мысли стали приобретать специфический оттенок, и спустя некоторое время превращались в истории, которые просто невозможно было не рассказать. и рассказать нужно было детально, до каждой мелочи, чтобы ни на грамм не уменьшить ценности сказанного.
Мария, как обычно, с воодушевлением и веселым смехом начала рассказывать о посетителях парикмахерского салона, описывая все, что, как ей казалось, должно было заинтересовать подругу. Рассказывала она о причудливых формах головы и оттопыренных ушах, о стригущихся под горшок пенсионерах и об огромном количестве желающих иметь прическу как у знаменитости.
- И он говорит мне, я, мол, видел Брэда Пита в последнем фильме, можно меня так же? А я говорю, у вас форма головы немного не такая и смотреться будет не так. А сама думаю, ага, и к тому же у тебя лицо водителя маршрутки, жена не Анжелина Джоли и нету миллиона долларов, поэтому как у Брэда Пита точно не выйдет, чтоб я тебе на твоем кочане ни выстригла.
Мария тонко захохотала. Вместе с ней засмеялась и Ксюша. почти не слушавшая подругу, но перенимающая ее веселый настрой на каком-то невербальном уровне. Через смех Ксения начинала рассказывать что-то свое, совсем не связанное с историей подруги, абсолютно Марию не интересовавшее, но хмельная разговорчивость заставляла девушку изображать все в мельчайших деталях. Мария, не слушая, улыбалась и смеялась вместе с подругой и, так же как и Ксюша до этого, ждала своей очереди, чтобы высказаться.
Через смех она тоже начал рассказывать о какой-то семейной соре подслушанной у кассового аппарата на своем рабочем месте.
Так спустя полчаса, девушки были в приподнятом состоянии духа, на пике которого им предстояло отправиться в ночь на поиски судьбы, ну, или хотя бы приключения на вечер.
Ксюша привстала из-за стола, чтобы выйти в уборную, и Мария ей вслед все так же продолжала описывать недавно приключившееся с ней забавное происшествие. Правда, договорить она не успела: из-за двери уборной донеслись ругательства, окрашенные раздражением и досадой.
Сначала Мария не поняла в чем дело, но спустя секунду смекнула.
- Неужели раньше времени начались?
- А ты как думаешь? - Все с той же интонацией ответила Мария.
- Ну, не волнуйся так, представишь, будто ты все еще девочка, и вообще, порядочные дамы не дают на первом свидании.
Мария засмеялась и Ксения снова выругалась ей в ответ.
Несмотря на неприятный прецедент, сидя в такси, девушки были все также веселы и готовы зажигать огни надвигающейся ночи. За несколько лет у каждой выработался своеобразный рефлекс. Когда они в вечер пятницы усаживались в салон автомобиля, в котором добирались к ночному клубу, сердце само подстраивалось под новый быстрый ритм ночной жизни, в кончиках пальцев ног ощущалось приятное покалывание и хотелось танцевать. Казалось, что вот-вот зазвучит музыка, от первых звуков которой по спине пробегут мурашки. Девушки вспоминали свои первые ночные приключения, фонтаны из музыки, света и волны людей танцующих, смеющихся, дышащих одним организмом, который питается эмоциями всеобщего счастья и эйфории. Флюиды удовольствия, циркулирующие внутри каждого человека, передавались за переделы физических тел по каким-то невидимым каналам, усиливая всеобщий экстаз, в пульсации которого каждый жадно искал свое собственное маленькое счастье.
Попав по дороге в отчего-то не к месту и не ко времени образовавшуюся пробку, девушки вошли на танцпол ночного клуба "Индика", когда толпа была заметно гуще чем того хотелось бы. Осмотревшись по сторонам, оценивающим взглядом, Ксения поправила бюстгальтер, нащупывая в левой чашечке пакетик, заполненный амфетамином. Особо не задерживаясь на пути, подруги двинулись в сторону дамского туалета и, пользуясь тем, что внутри не было никого кроме них, вошли вдвоем в одну кабинку. Ксения высыпав содержимое пакетика на туалетный бачок, сделала из горки порошка несколько дорожек. Немного отойдя в сторону, она пропустила к унитазному бачку подругу.
-Ты что, а зачем весь, тут же много, - Мария с недоумением смотрела то на подругу, то на белые полоски которые обратно засыпать уже бы не получилось.
- Если не хочешь мне больше достанется.
Мария осудительно прижмурилась и пройдясь по одной дорожке, отошла в сторону, пропуская подругу.
Вернувшись на танцпол, Ксения и Мария оказались уже в совершенной иной атмосфере. Казалось, что людей стало больше, музыка громче, а свет ярче. И без того возбужденные сердца обеих забились еще чаще, просто идти было уже невозможно, хотелось двигаться только в танце.
Несколько минут девушки танцевали вместе, будто настраивая друг друга на нужную волну. Мария, покачивая бедрами в такт музыке, отходила все дальше от центра, пытаясь держаться поближе к большим диванам, где в одиночестве или небольшими группами выпивали суровые солидные мужчины. Двигая пышными формами в искусственном дыму, Мария смотрела на себя как будто со стороны и представляла, как ее тело выгибаясь в соблазнительных позах то пропадало, то снова появлялось от вспышек света. Танцуя она проводила ладонями по груди, талии, ягодицам, путалась в длинных, распущенных волосах, как будто подчеркивая те места, куда наблюдателям стоило обратить наибольшее внимание. Время от времени она бросала робкие кокетливые взгляды в нужном, как ей казалось, направлении, достаточно протяжные, чтобы ясно дать понять о своих намерениях, но и не слишком настойчивые, чтобы не приуменьшить своей ценности. Вот-вот и под действием завлекающих движений вынырнет из рюмки и устремится на нее один из ленивых, надменных взглядов, а следом за взглядом и все остальное. Танцуя, Мария чувствовала, как с усилением биения сердца, усиливалось чувство амфетаминного счастья. Не сдерживая своих эмоций, она громко смеялась, а иногда выкрикивала что-то вместе с толпой окружающих ее людей.
Боковым зрением Мария увидела подругу, и некоторое время смотрела на то, как возле нее, уже почти вплотную, танцевал парень с очень молодым и немного нескладным от, смущения и природных особенностей лицом. Молодой человек был красиво одет, но до ужаса несуразен. Девушке сразу бросились в глаза его отталкивающие черты. Казалось, что на большую голову попросту не хватало кожи. Огромные верхние зубы и значительная часть десен просто-таки зияли, даже когда он совсем немного улыбался, а чем ближе он подходил к абсолютно не противившейся Ксюше, тем шире становилась его улыбка. Мария смотрела на Ксению со спины, но в движениях подруги заметила что-то необычное.
Когда Ксюша, танцуя, все же развернулась к Маше лицом, лицо ее было бледным, как мрамор.
В груди у Ксении колотило, словно отбойным молотком. Она продолжала танцевать, как заводная балерина, повторяя раз за разом одни и те же движения, не замечая ничего вокруг себя. Чувство теплой веселящей эйфории сначала быстро нарастало, а потом в один момент превратилось в ощущение панического страха. Вспышки светомузыки били в глаза и усиливали жуткое состояние.
Спустя еще несколько минут она начала медленно заваливаться в сторону своего нового партнера, о существовании которого почти не догадывалась. Парень расценил это в свою пользу. Его намерения окончательно окрепли, когда Ксения никак не отреагировала на то, что он, поднимаясь рукой по внешней стороне бедра девушки, вплотную прижался ладонью к влажному от пота телу. Ксения пошатнулась, на секунду вернувшись в сознание, сделала рывок всем телом и помчалась в сторону туалета. Молодой человек не мог отреагировать на это никак иначе, кроме как на призыв к действию.
Ввалившись в ту же кабинку, в которой они недавно были вдвоем с подругой, Ксения
уткнулась в стену руками и, полуприсев, безвольно опустила голову между плеч. Она услышала, как кто-то вошел вслед за ней и поняла, что ни к чему хорошему это не приведет, но из-за частого громкого дыхания и сильного сердцебиения Ксюша не могла выговорить ни слова.
Вошедший за ней парень, точно также был нем из-за сильного возбуждения. Дрожащей рукой он расстегивал ширинку, а второй гладил плечи Ксении, постепенно спускаясь ниже, и поднимая ей юбку. Девушка попыталась отмахнуться, это было единственным, чем она могла воспрепятствовать тому, что вот-вот должно было произойти, но ее жест и последовавший за ним стон, парень воспринял, как желание дамы ускорить процесс.
Вряд ли произошедшее в полной мере можно назвать изнасилованием. Сам факт соития длился всего минуту, по окончании которой молодой человек почувствовал неладное. Он взглянул вниз и обнаружил, как ему показалось, целую лужу крови темно-багрового цвета. Его белые штаны и низ рубашки тоже побагровели. Парню казалось, что крови было так много, будто кто-то пырнул живого человека ножом. Он испуганно отскочил от, ничему не противившейся, Ксении, затем посмотрел на свою руку, измазанную кровью с темными сгустками, ноги его задрожали, сильный приступ головокружения резким движением выдернул пол из-под ног. Если бы не дверь, которая, открывшись, смягчила удар и выплюнула его из кабинки, парень разбил бы себе голову.
К счастью, почти в тот же момент, в туалет вбежала Мария, которая еще не в полной мере поняла, что произошло, но сразу же подхватив Ксению, подтащила ее к умывальнику и начала попеременно умывать ей лицо и оттирать от крови чулки и платье, насколько это было возможно.
Повиснув на плече у подруги, Ксюша шла чуть окрепшими ногами и будто видела себя и все происходящее с ней глазами другого человека. Они шли и, казалось, никто их не замечал. Держась за Марию, она протискивалась через потные и разгоряченные человеческие тела, хотелось побыстрее выйти и вдохнуть свежего воздуха, но из-за передозировки психостимулятором время двигалось невообразимо медленно. Никогда до этого Ксения не разглядывала так долго людей на танцполе. Обычно ей казалось, что ее окружают не отдельные личности, а вся атмосфера веселья в целом, лицо которой она придумывала сама в своей голове. Но сейчас ей в глаза бросался каждый отдельно взятый человек. На лицах, которые она видела, застыло какое-то неестественно счастливое выражение. Казалось, что большую часть жизни на этих лицах отражаются только страх и злость, а сейчас они все дружно сделали одно большое усилие, чтобы выдавить из себя немного радости. Музыка звучала как-то приглушенно, было душно и дымно. Ксения почувствовала себя в огромном троллейбусе, где все притворяются что это никакой не троллейбус, и что они не чувствуют этого ужасного, зловонного запаха, витающего над происходящим. Ей казалось, что она видит всех насквозь. Было мерзко смотреть и еще противней осознавать то, что в данную секунду она сама была самым гадким и отвратительным существом среди всех этих людей.
Музыка становилась все глуше и в итоге стихла вовсе. Следующим, что она услышала после грохота ночного клуба, был звук бряканья ключей. Очнувшись, Ксения обнаружила себя сидящей на ступеньках у дверей квартиры Марии. Что-то теплое и пушистое терлось о ее ногу, и хотя на лестничной площадке было темно, Ксюша разглядела черного кота.
- Ну что, очнулась? Я думала, не вытащу тебя из такси, шофер, наверное, такое не часто видит. - Мария зашуршала в поисках чего-то у себя в сумке. - Хорошо, что он сразу не заметил, как ты ему все сиденье перепачкала.
Ксения молча сидела, упершись плечом в стену. Она пару секунд смотрела на силуэт подруги в темноте, потом взяла кота и посадила его на колени. Кот был теплый и мягкий, а когда Ксюша запустила в его шерсть свои пальцы, он замурчал.
-Да, как-то не очень сегодня развлечься вышло. Ну, хотя ты, вроде, развлеклась как надо. - Продолжала Мария, пытаясь говорить утешительно. - Вот только в темноте никак нужного ключа не нащупаю... Все. Вроде нашла, можешь подниматься, сейчас в душ и завалимся спать.
- Ксения все так же беззвучно сидела. К горлу подошел комок и несколько капель упали в черную кошачью шерсть. Она плакала не от того, что произошло, не от обиды и не от жалости к себе или ненависти к кому-то, а от того, что каждый месяц в такие дни у нее было плаксивое настроение.
Настроение у Эдуарда Датаева тоже было, мягко говоря, паршивое. Произошедшее с ним ночью он не мог толковать никак иначе, кроме как сумасшествие, но он настолько не хотел это трактовать таким образом, что мысль буквально застряла в дверях, разделявших подсознательное и сознательное.
В утро субботы Эдуард был взвинчен больше, чем обычно внутри и чрезмерно медлителен снаружи. Он как будто пытался не выдать своих переживаний самому себе. Причиной этому было небывалое эмоциональное потрясения, случившееся с ним просто в кресле его квартиры, без каких-либо на то видимых причин. Долго думая о том, что же с ним, собственно, произошло, Датаев пришел к выводу, что высшие силы каким-то образом вмешались в его судьбу.
Ощущение, которое Эдуард испытал, не было абсолютно новым. Подобные чувства посещали его и ранее. Они были похожи на вспышки воспоминаний о событиях, которые сильно отпечатались в мозгу, но с ним лично никогда не происходили. Такие приступы были очень недолговременны и Датаеву всегда прежде удавалось убедить себя в том, что ему просто что-то показалось, а потом что и не казалось вовсе, что он придумал, а позже он забывал о случившемся. Но в этот раз, как Эдуард ни старался, он не мог забыть того, что произошло.
В вечер перед выходными он, как обычно, вернулся из паба и уселся в кресло. Внезапно Датаев почувствовал, что его сознание как будто разлетелось на три части, а точнее сказать: увеличилось в три раза и стало занимать голову не только его собственную, но еще двух людей, которых он раньше никогда не знал и не имел с ними ничего общего.
По прежнему находясь у себя дома, и думая в обычном для себя русле, он ощущал параллельно еще два мыслительных потока, принадлежавших, как ему показалось, двум реально существующим людям. Эдуард не видел людей, с которыми он каким-то образом был соединен и не слышал их, но чувствовал то, что чувствовали они и знал все, о чем они думали, а поэтому был полностью погружен в еще две реальности, кроме своей. Два потока чужых идей и переживаний будто вливались в его сознание. Сначала один поток выходил на поверхность, какое-то время сопровождал мысли Эдуарда, потом сменялся другим.
Происходившее в голове Датаева можно было бы сравнить с одновременным звучанием сразу трех мелодий. Ни одна из мелодий не была отчетлива из-за того, что все три звучали одновременно. Датаев напрягся и, сосредоточившись сначала на одной из них, стал невольным наблюдателем и почти что соучастником событий жизни Семена Шумского.
Планы Семена на предстоящие выходные, состоявшие по большей части из вопросов по уходу за жильем и воспоминаний о прошедшей неделе, заинтересовали Датаева.
Не смотря на сильный испуг от происходящего, Датаев с любопытством человека подглядывавшего в замочную скважину следил за размышлениями Семена. Мысли были чужие, но чувства, которые возникали под их влиянием, ощущались как свои собственные.
Любопытство вызывали не столько сами размышления Шумского, сколько возникавшие от них эмоции. Сознание Семена стало доступным Датаеву. Оно виделось необычным и особенно приятным из-за того, что мир, который в нем отражался, был не так жесток и резок как тот, который привык видеть Датаев.
У Семена Шумского не было того непоколебимого чувства собственного превосходства над всеми окружающими людьми, которым был заражен Датаев, а следовательно, не было и язвительного чувства своей ущербности от осознания ложности этого превосходства.
Датаев наблюдал за людьми и ситуациями, с которыми приходилось сталкиваться Семену, и в каждой из ситуаций ему хотелось побыть подольше, чтобы посильнее прочувствовать мир Семена Шумского. Этот мир не был лентой сплошного позитива - в нем было много неприятных, конфликтных и тяжелых ситуаций, наверняка, сильно испугавших бы Датаева, попади он в них самолично. Но все эти ситуации в конечном итоге исчерпывались, а волны переживаний, идущие от них, ударялись о какой-то невидимый волнорез и стихали. Приятные же переживания - напротив, не имели абсолютно никаких препятствий на своем пути и освещали ярким светом настоящее, прошедшее и будущее. Эхо чужой жизни казалось Датаеву сказочным миром, чем-то напоминавшим мир детства, который ему самому был уже недоступен.
Чем дольше Датаев смотрел в замочную скважину чужого сознания, тем больше ему становилось жалко себя от того, что в его мире все было не так. Комок высокомерных слез самолюбия подтягивался к горлу и он, не контролируя своего порыва, решительно ворвался в мысли Семена, за которыми до этого просто наблюдал. Датаеву захотелось отравить этот стройный мирок чувствами своей реальности. Он вмешался в одну из представляемых Семеном жизненных ситуаций с четким намерением выкрутить из нее что-нибудь гадкое и отвратительное.
Сознание Шумского, до этого не замечавшее Датаева, в секунду встрепенулось и одним сильным порывом отреагировало ну чужеродную частичку. Все мыслительные потоки будто вышли из своих русел и направились в сторону незваного гостя с намерением избавиться от него. В порыве своей злобы Эдуард пытался сопротивляться и отстоять право на присутствие в чужой голове, но это только усилило ответную реакцию. Датаева с силой выбросило прочь. Он чуть было не потерял сознание от полученного пинка и какое-то время находился в замешательстве, как после сильного удара. Когда Эдуард опомнился, то был уже погружен в другой поток - поток стремительных и хмельных переживаний Ксении Люфочкиной.
Все в голове девушки происходило с ужасающей для Датаева скоростью. Кроме того, он чувствовал сильное алкогольное опьянение Ксюши. Когда же в ее кровь попал и начал действовать амфетамин, Эдуарда будто втиснуло в кабинку сумасшедшего аттракциона. Эта кабинка неслась с огромной скоростью по гигантским крутым виражам, резким поворотам и бесконечно длинным спускам, но выйти из нее было совершенно невозможно.
В мире Ксении все шумело и переливалось разными цветами. Одна картина стремительно наплывала на другую, не давая возможности хоть как-то разобраться в событиях.
Из-за своей психологической слабости и малодушия Эдуард ощущал все происходящее с Ксенией, возможно, даже сильнее, чем она сама. И когда Ксюша оказалась в туалете один на один со своим новым неизвестным кавалером, Датаев задрожал от ужаса и на его лбу проступил холодный пот. Как девушка из последних сил пыталась снова заполучить контроль над своим ослабевшим телом и предотвратить надвигающуюся ужасную ситуацию, так и Датаев из последних сил надеялся оторваться от сознания Ксении. Будто птица, попавшая в капкан, он трепыхался и пытался вырваться, но его попытки ни к чему не приводили. В конце концов, он надеялся, что вот-вот упадет в беспамятство и очнется уже в трезвом уме, но какая-то неведомая сила, связавшая Датаева с Ксюшей, держала его в сознании и заставляла переживать все то, что происходило с девушкой в эту ночь. Только в момент, когда Ксения начала засыпать на лестничной площадке у дверей квартиры своей подруги, сознание Эдуарда снова стало только его сознанием.
Датаев был покрыт липким потом и тяжело дышал, казалось, всеми клетками своего тела. Он заснул почти сразу, но сон не принес ни забвения хотя бы на пару часов, ни отдыха, и Эдуард проснулся в том же жутком состоянии, в котором заснул.
Все выходные он провел в попытках убедить себя в том, что видел ночной кошмар или просто стал жертвой собственного воображения, но картины пережитых событий были слишком яркими и реальными. Они периодически возникали перед глазами и настолько оживляли чувства, что Датаев время от времени замирал и вытягивался всем телом. Мысль о том, что какая-то высшая божественная сила для чего-то испытывает его, постепенно становилась единственным объяснением тому, что он пережил.
Проведя в безделии и беспрерывном волнении все выходные, Датаев вышел в понедельник на работу.
Пугливый и медлительный, он имел весьма специфическую репутацию в среде своих коллег, но теперь поведение Датаева стало необычным даже для него самого и не могло не обратить внимания сослуживцев.
Офисный менеджер Аркадий, как обычно, начинал утро рабочей недели с сигарет и кофе.
Протискивая пухлые губы между фильтром только что подкуренной папиросы и пластиковой ложечкой, он маленькими глотками отпивал горячий кофе из бумажного стаканчика. Просыпающийся город откашливался гулом еще немногочисленных автомобилей и поднимал в воздух облака пыли, которые сразу же попадали под расстрел солнечных лучей. Струи света ярко рикошетили от окон высоких зданий, отскакивая все выше и выше, дойдя до самого верха, срывались вниз огромным ослепляющим водопадом. Аркадий, глядя по сторонам, чувствовал себя в исполинском калейдоскопе, стекла которого отражали кадры жизни мегаполиса и его собственной жизни. Лучи били прямо в глаза, и Аркадию приходилось щуриться, но, несмотря на это, ему было приятно чувствовать на себе утренний солнечный свет. Он как будто заряжал энергией. Кофе с сигаретой усиливали эффект пыльных лучей и все в целом приводило Аркадия в хорошее расположение духа.
Под его плечом задрожал кофейный автомат и, не отстраняясь от своего ритуала, Аркадий протянул толстую руку туда, где, по его предположению, она должна была встретиться с рукой Мурата.
- Видел уже Эдика? - спросил Мурат, сжимая ладонь Аркадия в своей.
- Нет, а он уже на месте? Обычно Датаев приходит позже. - Аркадий отвечал равнодушно, но по интонации товарища понял, что тот хочет рассказать что-то его очень заинтересовавшее.
- На месте. Сегодня он, видимо, пришел намного раньше обычного, и выглядит тоже как-то уж очень необычно.
- Только не говори, что у него выросли заячьи уши.
- Ушей нет, но поверь, сегодня он слишком странный. Сидит и смотрит в одну точку, а когда я с ним поздоровался, он что-то промямлил себе под нос, будто и не мне ответил вовсе.
- С ним такое часто. - Все так же коротко и безразлично ответил Аркадий, никак не желая углубляться в разговор о мало интересовавшем его Датаеве, и через завесу выпускаемого табачного дыма продолжал задумчиво вглядываться в яркие блики на окнах соседних зданий.
- Да говорю тебе! - Мурат немного повысил тон, будто насильно вытягивая собеседника из его размышлений в свои. - С ним сегодня что-то не так. Он серый весь, может хворь какую подхватил, гляди, весь отдел заразит, надо его надоумить, чтоб к начальнице пошел, отгул взял и полечился.
- Да что тебе с того Датаева, единственное, что от него можно подхватить, так это вирус отмороженности, ты, главное, долго возле него не находись и не заразишься.
- Ну, шути-шути. Я когда с Датаевым поздоровался, он в руках пачку сигарет нервно крутил, может сейчас выйдет покурить, тогда сам убедишься, что с ним что-то не так.
Эдуард действительно вышел. Будто никого не замечая, он подкурил сигарету и стал спиной к коллегам. Аркадий бросил в тощую фигуру привычным презрительным взглядом и, наполняя голос максимальной вежливостью, которую он только мог выделить для Датаева, негромко спросил.
- Чего не здороваешься, Эдик? Так развлекался все выходные, что уже и не замечаешь никого?
- Наверно по ночным клубам с девчонками отрывался. - Добавил Мурат, сам не понимая, пытается ли он по-доброму пошутить или съязвить.
Эдуард повернулся к коллегам и явно удивился их присутствию, которого сразу не заметил. Он поспешил было изобразить улыбку на своем бледном напряженном лице, но смысл слов Мурата внезапно дошел до него в очень специфичной искаженной форме.
От этого вместо улыбки на удивленном лице Датаева отпечаталась гримаса замешательства и вопросительного испуга, еще больше оттенившая его болезненный вид.
Немой ответ так ошеломил Мурата, что тот замялся в попытке сказать что-нибудь еще.
- Эм.. Эдик, да я вижу, что тебе, видно, эм... не до развлечений, бледный весь и лицо... ээм...уставшее. Может, заболел? Ты вообще, как себя чувствуешь?
Датаев молчал и все так же вопросительно и испуганно смотрел на Мурата, держа в руках только что подкуренную тлеющую сигарету.
- Может, к доктору сходи, Альбина тебя отпустит, а мы, если что, подменим,- вмешался Аркадий, убедившись, что с Датаевым и вправду что-то не так. - Здоровье лучше не запускать, себе дороже будет.
Хотя Аркадий все так же не испытывал никаких теплых чувств к персоне Датаева, но проникся явной болезненностью его вида. Добродушный Аркаша был неплохим человеком, по крайней мере по достаточному ряду критериев, и среди них была и черта, не дававшая ему равнодушно наблюдать за страданиями другого человека, кем бы этот человек ни был.
- Можем вместе к заведующей подойти, поможем тебе объяснить ситуацию, если сам боишься - с этими словами Мурат широко и почти естественно улыбнулся и дружески похлопал Эдуарда по плечу, от чего тот втянул шею и исподлобья посмотрел блестящими желтизной глазами на своих коллег.
С начала разговора у Эдуарда появились догадка, а теперь он окончательно укрепился во мнении, что Мурат и Аркадий каким-то образом прознали о том, что с ним произошло, и теперь хотят сыграть какую-нибудь коварную и злую шутку. А возможно, это тоже часть испытания, для него предначертанного. Датаев фактически не слышал разговора, к нему обращенного, выхватывал только случайные обрывки фраз и оттенял их самыми негативными из возможных значений. Всю коварность замысла, против него выстроенного, он осознал тогда, когда услышал, что его для чего-то хотят сопроводить к Альбине Анатолиевне, где он кое-что расскажет, а если сам не сможет, то ему подскажут. Эдуард понял, что поддаваться нельзя, он молча кивал и все пытался превратить в улыбку ту жуткую гримасу, которая как струп запеклась у него на лице.
С начальницей Датаев так и не поговорил, а во вторник и все последующие дни на работу больше не выходил.
Посчитав происходящее с ним волей высшего разума, Эдуард беспрекословно подчинялся всему, что на него обрушивалось. Не сопротивляясь влиянию внешних сил, он переживал раз за разом все более сильные приступы помешательства. Датаева бросало между разными реальностями, поселившимися у него в голове, и каждый раз он выносил какое-то новое послание. Наконец Эдуард пришел к выводу, что был избран мучеником, чем и объяснил жуткие и самоуничижительные мысли, которыми награждал его каждый новый приступ.
Он уже долгое время не появлялся на работе, не снимал трубку телефона и не смотрел телевизор. Датаев сидел в своей квартире и все сильнее погружался в мрачную атмосферу самобичевания. Вершиной такого состояния для него постепенно стал образ собственной трагической смерти. Сначала желание покончить с собой испугало Эдуарда, но с каждым разом идея самоубийства ради чего-то великого (чего именно он конкретно не знал, но уверенность была так велика, что подтверждений и не требовалось), становилась единственным возможным исходом всего с ним происходившего.
Датаев чувствовал, что жизнь его не должна оборваться беззвучно. Мученик, которого он в своем лице собирался даровать миру, хотел вселенского признания своей мученической благодетели. Поэтому Эдуард ждал определяющего путь знака свыше. Таким знаком стала громадная горевшая зеленым светом буква "М", которую он видел из окна своего дома.
Семен Шумский, пережив эпизод психического потрясения подобного тому, которое довелось пережить Датаеву, в тот же день задался целью посетить психиатра. Почти сразу после происшествия он взял отгул на работе и от одного из не очень близких знакомых узнал, якобы для своего другого знакомого, телефон нужного специалиста. Правда, спустя несколько часов после приступа волнение, которое заставило Семена принять такое решение, поутихло, и он чуть было не поддался соблазну просто забыть о случившемся, убедив себя в том, что этого никогда не было, ну, или как минимум в том, что это больше никогда не повторится. Но все же, здравый смысл взял верх и в понедельник утром он сидел в широком кожаном кресле и беседовал с врачом.
Кабинет доктора показался Шумскому очень необычным, если не сказать странным. В нем не было чего-то особенного, чего не могло бы быть в кабинете другого врача, но все предметы интерьера были расположены так, будто тот, кто занимался обустройством, долго пытался найти для каждой вещи наиболее подходящее место и в конечном итоге просто оставлял как-нибудь. Несколько разных видов обоев были расклеены независимо друг от друга без учета цвета и характера рисунка, книжный шкаф, почти загораживая проход, громоздился посреди комнаты и образовывал с письменным столом и старым кожаным креслом подобие треугольника. Четыре тумбочки, размещенные по углам, так что пользоваться ими было очень неудобно, исполняли, видимо, исключительно декоративную функцию вместе с огромным количеством различных фигурок наваленных на них. Некоторые места на стене и на полу были отделаны керамической плиткой. Семену от чего-то пришло в голову, что на эти небольшие квадратики кафеля доктор ставит пациентов, когда обсуждает недуги каждого с коллегами.
Такая несуразность интерьера ошеломила Шумского. Войдя в кабинет, он на несколько секунд замер и сдвинулся с места только когда услышал из-за шкафа протяжное и задумчивое: "Проходите, проходите".
Доктор с интересом наблюдал за тем, как Семен протискивался в узкий проход между шкафом и письменным столом, усаживаясь в кресло. Сам Семен, глядя в это время на доктора, почему-то подумал, что это какой-то специальный психологический тест, необходимый для начала беседы.
Артем Филиппович, так звали психиатра, иногда поглядывая на Семена, что-то записывал. Его непринужденный, или скорее, неуклюжий стиль одежды, плохо скрываемый расстегнутым белым халатом, создавал контраст со строгим сосредоточенным лицом, окаймленным в районе подбородка аккуратно выстриженной бородой. И сам Артем Филиппович и вся атмосфера его кабинета, как показалось Семену после нескольких минут общения с доктором, обладали очень специфичным свойством. Полное отсутствие какого-либо стиля или хотя бы порядка в окружающей его обстановке, будто снимало с Шумского негласное обязательство перед самим собой придерживаться какой-то определенной формальности в общении и поведении. Сидя в кресле в окружении хаоса цветов и тумбочек, и вслушиваясь в низкий проникновенный голос Артема Филипповича, Шумский с удовольствием для себя ощущал то, что сам мог бы назвать расслаблением мыслей.
- И так, что Вас обеспокоило и когда началось это беспокойство?
- С чего бы начать? - Немного взволновано спросил сам себя Семен.
- С самого начала. - Тут же ответил подбадривающим тоном доктор. - Естественно, не с момента сотворения мира, но с того промежутка времени, когда Вы впервые почувствовали что-то для Вас необычное.
Семен в нерешительности замялся, но спустя пару секунд начал говорить.
- Произошло все в пятницу. Я вернулся с работы домой, как обычно поужинал и обдумывал планы на выходные. В момент, когда все произошло, я думал о щенке, хочу собаку завести. - Уточнил Семен. - А как раз накануне днем у меня был спор с товарищем на эту тему.
- Поспорили о том какая порода лучше? - Заинтересовался Артем Филиппович.
- Да нет, он вообще собак не любит. Начал мне рассказывать о том, что это глупая затея и отпускать шуточки.
- Как вы думаете, зачем он это сделал? - Абсолютно искренне спросил доктор.
- Наверно из-за того, что он сам котов любит,- ответил Семен, неестественно пытаясь пошутить.- А если быть честным, то, скорее всего, от нечего делать. У меня иногда такое чувство, что он просто из какой-то вредности пытается меня вывести из себя, но я от этого быстро отхожу. Мы очень давно знакомы и это как детская привычка у нас, что ли, я и сам могу другой раз что-нибудь такое выкинуть. - Семен сделал небольшую паузу и поглядел на Артема Филипповича. Тот, не отвлекаясь от своих записей, легким кивком головы попросил Семена продолжить.
-Короче говоря, надолго в памяти подобные случаи у меня обычно не задерживаются. Но в этот раз, когда я вспомнил о моей с ним размолвке, во мне возникло непреодолимое чувство злости, причем очень непривычное для меня по своей силе. Я снова и снова прокручивал в голове ту ситуацию и не как не мог остановиться, будто попав в замкнутый круг. С каждым разом чувство ненависти и отвращения к другу усиливалось и дошло до того, что я начал представлять, как физически издеваюсь над Фролкиным. - Семен снова сделал вопросительную паузу.
- Это не так уж и ужасно как вам кажется. - Поспешил ответить доктор, тонко чувствовавший когда пациентам хотелось говорить, а когда услышать комментарий к сказанному. - Практически все психически здоровые люди могут иногда испытывать чувство неприятия по отношению к коллегам, друзьям и даже близким. Мозг- рефлекторный орган, и рефлекс не всегда успевает пройти через систему ваших моральных ценностей, а та часть сознания, которую мы считаем полностью нам подчиненной обычно оказывается горазда меньше.
- Поверьте мне, это не было просто чувством неприятия. Таких сильных негативных эмоций я никогда не испытывал, и они были абсолютно неконтролируемы, а потом я понял, что на самом деле они даже не мне принадлежат, кто-то другой попавший ко мне в голову навязывал их. - С последними словами Семен настороженно поглядел на доктора, как будто снова ожидая оценки уже сказанного.