Аннотация: Не всякая дорога способна привести туда, куда тебе нужно...
Харёга
юмористический рассказ - фэнтези
Харё́га только-только примостился на покрытом мягким мхом взгорке, чтобы по-быстрому вздремнуть, а супружница - тут как тут.
- Опять бока пролёживаешь, а того не ведаешь, что по острову нашему заповедному городские на своей адской колеснице разъезжают!
- Чего мелешь, старая?
Харё́га так славно пригрелся, что ему и шевелиться-то не хотелось. Смежив веки, он растянул губы в блаженной улыбке, и непременно заснул, если бы не мочало вперемешку с болотной тиной так некстати хлюпнувшееся на его улыбающуюся физиономию.
- Да я!.. - вскинулся было Харё́га, но замолчал, увидев нацеленные на грудь деревянные вилы. - Ты чего?.. Уже и вздремнуть нельзя?
- Слышал меня, или нет? - зашипела женщина, поправляя лямку сарафана. - Городские на острове!
- Будет брехать-то! - махнул рукой Харёга.
Выколупывая из глаз тину, спросил:
- Откуда им здесь взяться?
- Откуда-откуда! От верблюда горбатого! - Женщина воткнула вилы в землю и показала мужу увесистый кулак. - Ты видно опять ходил за мухоморами на ту сторону, а буреломную преграду-наваждение на место поставить забыл?
Харёга хотел немедленно дать отпор наглой клевете, но вдруг осёкся. Ух-ты барахты! А ведь и вправду - забыл!
- Чего молчишь, образина зелёная? Так и будешь стоять, пока они на своей таратайке сюда не доберутся?
- Ещё чего! - фыркнул Харёга.
В нём начинала закипать злость, но вымещать её на супружнице было несправедливо и, чего греха таить, - опрометчиво: женщина по-прежнему держала в руках вилы.
Злость, между тем росла, требуя немедленного выхода. И выход нашёлся:
- Городские! На моём!! Острове!!! - Отрывисто выкрикивал Харёга, с каждым произнесённым словом становясь всё толще и толще.
- О! О! Закукарекал! Смотри не лопни от злости! - Женщина повернулась к Харёге спиной и зашагала к хижине.
Не оглядываясь, крикнул мужу:
- Детей не бери! Зачем им видеть железное непотребство?..
Харёга пробормотал что-то нечленораздельное и бегом кинулся в сторону "горлышка" - узкого участка суши, соединявшего остров с "большой землёй". Харёга был так зол и на себя, и на супружницу, что продолжал косолапо вышагивать по едва различимой тропинке, хотя мог бы, как в молодости, распустить себя до состояний бесплотно духа, либо ветром вольным одолеть столь небольшое расстояние. Но Харёга находился в расстроенных чувствах, а когда он зол на весь свет - только облик человека и выручает.
Сердился Харёга не столько на себя (хотя оплошность он совершил недопустимую), серчал на супружницу свою. Нет, о лешачихе он даже слова плохого не скажет. Хорошая женщина - душевная. Но того своим коротким умом понять не может, что он не просто Харёга - он Леший, как-никак! В стародавние времена, о которых так приятно вспоминать лёжа на тёплом мху, к нему относились с большим уважением и почтением, величая не иначе, как Лесной Хозяин или Лесной Царь. Всех-то имён, пожалуй, поболе сотни наберётся - разве упомнишь? Да и зачем их помнить, если в каждом, если не уважение, то - страх. И то верно, - шутковать со мной не стоит. Я сам - большой мастер по части шуток!
Но более всего люблю в прятки играть. Оттого и зовут меня - шату́н, либо - мани́ла. Под настроение такого накручу-наверчу-накуролесю, так обойду путника, замкнув невидимой круговой чертой, что бедолага и глазом моргнуть не успеет, как из своего мира в мой переметнётся. А здесь я - полновластный хозяин. Здесь со мной - не спорь. Подчиняйся безропотно, если, конечно, обратно к людишкам вернуться желаешь. Ну, а ежели нет - места в лесу полно. И избу справим, и супружницу подыщем, либо на этой стороне, либо на той. А там и детишками обзаводиться можно. У меня-то все пятеро - коренные лесные. Но если что - можно и у людей позаимствовать. Они на слова быстрые. Скажут на мальца в обиде "Иди ты к Лешему!", и всё! Мой, голубчик! Как семь лет исполнится, можно мальца и забирать, а вместо него - подме́ныша - связку соломы гнилой или полено сучкатое.
За такими мыслями Харёга пришёл в самое благоприятное расположение духа, и даже начал улыбаться. Он бы ещё долго витал в облаках, если бы не грубый голос, вернувший его на землю:
- Эй, папаша, ты местный?..
Переход от радужных мыслей к грубой реальности оказался настолько быстрым, что Харёга не успел стереть улыбку со своего лица.
- Чего скалишься?..
Только теперь Харёга увидел, кто стоял перед ним - городские! Одеты они были странно, да и пахло от них!
- Ты немой?
Городских было трое. Они стояли рядом с колесницей, о которой говорила лешачиха - ну и уродище! Четыре огромных колеса подпирали снизу железную коробку (наверное, чтобы не упала).
- Немой... - ответил Харёга, внимательно разглядывая троицу и прикидывая, с которого из них начать.
- Да ты шутник! - сказал тот, кто первым задал вопрос. - Понимаешь, дедуля, мы тут на пикник собрались, да видно с дорогой промахнулись.
- С дорогой вы точно промахнулись. Здесь даже местные ездить опасаются.
- А ты, значит, не опасаешься?
- Я не местный. Я - коренной.
- Ладно, дед, хватит болтать. Нам ехать пора, а то не успеем разбить лагерь до темноты.
Городской бесцеремонно отодвинул Харёгу в сторону, освобождая путь для машины.
- Езжайте, - пожал плечами Харёга, - кто вас держит...
Городские вернулись к коробке.
Один из них залез внутрь, положил руки на чёрную баранку и остолбенел.
- А дорога где?! - в замешательстве крикнул он.
- Дороги здесь отродясь не было, - пожал плечами Харёга, успев в мгновение ока сотворить буреломную преграду-наваждение.
Городские о чём-то взволнованно затараторили-заспорили, тыча руками то в Харёгу, то в бурелом. Остановились на том, что лучше, пока ещё светло, вернуться назад. Двое полезли внутрь, а третий направился туда, откуда они приехали. Сделать он успел всего несколько шагов, а потом замер с поднятой ногой - Харёга всегда был большим мастером по части буреломов!
- Это... как же это... - в страхе пролепетал городской.
Вокруг, почти вплотную подступая к железной коробке, высились завалы из поваленных деревьев, настолько плотно переплетённые сухими ветками, корягами и колючим кустарником, что сквозь них даже ползком проползти было невозможно.
Городские точно горошины скатились на землю, забегали-заметались. Харёга с усмешкой следил за ними, а потом, улучив момент, разделил их, выдав каждому своё направление-кружа́ло. Для этого пришлось проделать в буреломе три прохода. Работа, конечно, не тяжёлая, но с этими людьми всегда столько возни! Бегаю, кричат, суетятся. А чего суетятся?.. Если я "закрыл" нерадивого путника, то сколько не кричи - всё равно ведь не найдёшь, даже если будешь стоять от него всего в двух шагах!
Городские нынче попались больно шумные - у Харёги от них скоро голова разболелась. Слегка изменив кружа́ло для каждого, он удобно устроился на вы́воротне, со счастливой улыбкой на губах прислушиваясь к тому, как всё дальше и дальше уходят надоедливые голоса. Ему нужно было немного вздремнуть перед тем, как всерьёз заняться нарушителями спокойствия, ведь для этого придётся и звериный облик принимать, и растением распускаться, и ветром носиться, заманивая бедолаг фальшивыми голосами. Но всё это будет потом, а сейчас - спать... спать... спать...