Аннотация: И ушёл охранный отряд росомонов в земли предков своих, и осталась троица наедине с чужим миром,полным неожиданных встреч с непредсказуемыми последствиями...
КНИГА ВТОРАЯ:
Боль об утраченной памяти
ЧАСТЬ ВТОРАЯ:
В землях таинственных вигов
Как же сердце осознает всю Красоту Бытия, если оно не проникло во все радости
и горести жизни? Так, часто, прочитывая Книгу Жизней, сердце трепещет,
но и слеза страдания трансмутируется в жемчужину.
"МИР ОГНЕННЫЙ" ч.3, п.208
ГЛАВА 1:
В каменном мешке
Целый день они почти не разговаривали. Обменивались незначительными фразами, и ненароком оглядывались назад, будто поджидали кого-то - того, кто вот-вот должен был их нагнать. В очередной раз, поймав себя на том, что напряжённо прислушивается к звукам за своей спиной, не послышится ли вдали дробный стук копыт, Милав с неудовольствием на самого себя стеганул ни в чём не повинного коня и понёсся вперёд с такой скоростью, словно за ним гнался сонм ужасных демонов. Кальконис с Ухоней без лишних слов последовали за ним. Каждый из них стремился поскорее оказаться подальше от оставшихся за спиной росомонов, чтобы даже сама мысль о возможном возвращении домой стала невозможной...
Первую ночь они провели в каменном мешке, имевшем всего один вход. Милав понимал, что в случае нападения этот мешок может оказаться для них настоящей ловушкой и возможно даже могилой, но останавливаться на поляне в редком лесу ему не хотелось. Поэтому он выбрал это каменное укрытие, созданное природой, как будто специально для таких одиноких путников как они.
Разговор за жарко горевшим костром не складывался. Милав, понимая, что его унылый вид действует на товарищей не лучшим образом, старался пересилить себя, схоронив все имеющиеся страхи и сомнения подальше, надеясь на то, что в ближайшие дни они не смогут довлеть над его думами. После чего завёл разговор с Кальконисом о возможном маршруте их движения, не пытаясь при этом скрыть в своём голосе наигранной весёлости.
- Что вы знаете о перевале Девяти Лун? - спросил Милав Калькониса после того, как они перекусили вяленым мясом и расслабленные сидели у догорающего костра, не забывая бросать короткие взгляды на то место в каменном мешке, где находился единственный вход в их природную крепость.
Сэр Лионель с охотой откликнулся. Теперь, после того как они остались одни, вся ответственность за маршрут лежала на нём, и он в течение всего дня обдумывал их возможный путь по стране вигов. Он пытался вспомнить всё, что когда-либо слышал о перевале Девяти Лун, являющемся природным и почти непреодолимым препятствием на пути в страну Виг.
- Это больше напоминает слухи, - заговорил сэр Лионель, задумчиво вглядываясь в гипнотическую пляску огненных языков умирающего пламени
- Поделитесь с нами хотя бы ими. - Милав подложил хвороста в костёр.
- Немногие отваживаются проникнуть в страну через перевал Девяти Лун.
- Разве это единственный путь к вигам? - удивился Ухоня.
- Есть ещё один, - ответил Кальконис, - нужно идти на юг. Дней через десять будет другой перевал - Бычье Ухо. Там излюбленное место гаргузов для грабежа караванов. Я слышал, той дорогой ходят только караваны в триста-пятьсот повозок. На такие крупные силы горгузы-пакостники не нападают.
- И больше путей нет?
- Можно спуститься ещё южнее. Переход в пятнадцать-двадцать дней. Там начинаются предгорья, и есть много троп, ведущих через горы. Но это уже владения кочевников. А наши северные лошади против их быстрых скакунов, что Ромулка-стрела из сотни Вышаты против крестьянской телеги, запряжённой в мула. В случае погони у нас нет никаких шансов...
- Н-нда-а... - почесал ухо Милав. - Выходит, кроме перевала у нас нет другой возможности проникнуть к вигам?
- Есть ещё один путь, - пояснил Кальконис, - по морю.
- Нет, - возразил Милав. - На корабль нам никак нельзя. Слишком уязвимы мы на воде. Да и викинги, если встретят нас в море, не станут вникать в хитросплетения внешней политики росомонов.
- Я так понял, - подал голос Ухоня, - нам остаётся только перевал Девяти Лун?
Кальконис пожал плечами.
- Я рассказал обо всех способах проникновения в страну Виг. А какой из предложенных способов выбрать - решать вам.
Милав понимающе усмехнулся.
- Надо понимать, сэр Лионель, впереди нас подстерегают неожиданности?
Кальконис прятать глаза не стал.
- Я очень хорошо помню, на каких условиях я решился идти с вами, - сказал он. - И уж поверьте, не ответственности я боюсь, потому что, какой бы вариант вы не выбрали, в любом случае это будет не увеселительная прогулка.
- Да уж... - невразумительно пробормотал Ухоня.
- Хорошо, - Милав внимательно поглядел на Калькониса. - Я спрашиваю ваше мнение: какой вариант из всех перечисленных, вы можете посоветовать как самый безопасный?
- Я выбрал бы морской путь, - ответил Кальконис. - Если идти на небольшой лодке вдоль берега, не выходя далеко в море, то есть шанс преодолеть горы более или менее спокойно.
- Сколько на это понадобится времени? - уточнил Милав.
- Мы находимся перед самой высокой точкой горного хребта, - пояснил Кальконис. - До моря отсюда больше двух недель. Несколько дней уйдёт на поиски подходящей лодки. Само плавание займёт не менее десяти дней.
- Значит, месяц... - подытожил Милав.
- Около того, - согласился Кальконис.
- А если мы пойдём через перевал Девяти Лун?
- Три дня подниматься, - стал подсчитывать сэр Лионель. - Не менее суток на самом перевале. И около трёх дней уйдёт на то, чтобы спуститься в долину.
- Итого - неделя... - подсчитал Милав.
- Неделя, - согласился Кальконис. - Но только в том случае, если с нами ничего не случится.
Милав посмотрел на Калькониса испытующим взглядом.
- А что может случиться?
Сэр Лионель развёл руками.
- Я не смогу точно ответить на ваш вопрос, - пояснил он свои телодвижения. - Я не встречал никого, кто смог бы пересечь перевал, и поведать об этом людям.
- Но кое-какая информация у вас всё-таки есть? - поинтересовался Ухоня.
- Говорят, - заговорил Кальконис, - я подчёркиваю слово говорят - ибо мне не знаком ни один путешественник, который бы собственной ногой коснулся заветных камней - своё название перевал Девяти Лун получил за то, что там, на вершине, счастливчику, добравшемуся туда, открывается чудесное видение. Ночью, когда камни звонко трескаются от нестерпимого мороза и когда больше ни один звук не нарушает первозданного великолепия горных теснин, на совершенно безоблачное небо выплывают девять лун. Все они разной величины и разных цветов, словно сама богиня радуги - Ирида - искупала каждую небесную странницу в отдельном цвете. Говорят, что зрелище это настолько прекрасно, что мало, чей рассудок устоит под натиском умопомрачительного великолепия.
- А что-нибудь ещё, кроме девяти разноцветных лун там есть? - спросил Милав, на которого поэтическое описание не произвело должного впечатления.
Кальконис, прежде чем ответить, долго всматривался в темноту.
- Я слышал, перевалом владеют глетчерные рогойлы...
Несколько минут Милав с напряжением ожидал дальнейших объяснений, но Кальконис почему-то молчал.
- Ну, и... - первым не вытерпел ухоноид.
Кальконис вздрогнул, поморгал глазами, с удивлением посмотрел по сторонам.
- Про хранителей перевала Девяти Лун - глетчерных рогойлов - я ничего не знаю. Да и никто не знает, потому что нет никого, кто бы их видел, а потом смог поведать о своей встрече с ними. Вот так-то...
- Успокоил, что называется... - пробурчал Ухоня, вернув себе облик тигра и подползая поближе к почти прогоревшему костру.
Милав молчал, обдумывая словам Калькониса. Причин не верить сэру Лионелю у него не было. Где-то, когда-то он и сам слышал подобные страшные истории про самый таинственный перевал страны Виг. Теперь оставалось только решить, пойдут ли они утром в горы, приняв во внимание всё сказанное Кальконисом, или же будут искать другой способ проникнуть в загадочную страну? Лично для себя, Милав уже решил: непременно стоит посмотреть вблизи и на таинственные луны, от красоты которых со слов Калькониса можно лишиться рассудка, и познакомиться со стражами перевала, облик которых остаётся для людей неразрешимой загадкой. Но, определившись с выбором пути, Милаву не хотелось навязывать своего мнения остальным. Ему стало бы неизмеримо легче, если бы каждый из них принял решение самостоятельно. Поэтому и молчал Милав, глядя на рубиновые угли костра, заранее впитывая живительное его тепло, помня о том, что мороз на перевале Девяти Лун, по рассказам очевидцев, просто жуткий. Милав поднял голову, долго смотрел на чёрное ночное небо, усыпанное гроздьями ярких бриллиантов. Стены каменного мешка чётко оконтуривали светлый овал звёздного неба, отрезая свет взошедшей луны.
У костра зашевелился Ухоня.
- Я думаю, надо идти через перевал, - сказал ухоноид, и его голос разнёсся по всему каменному мешку.
Несколько секунд эхо дробилось на звуки, отражаясь от стен и неравными порциями выплёскиваясь через каменные края.
Стало тихо.
Кальконис тяжело вздохнул:
- Если вы, Милав, не против штурма перевала, то я с радостью последую за вами. Хотя...
Договорить он не успел, потому что Ухоня прыгнул к нему и от избытка чувств лизнул прямо в раскрытые от изумления глаза.
- Ну, молодец! - промурлыкал ухоноид, продолжая тереться о Калькониса, опешившего от столь экзотического способа выражения обуревавших Ухоню чувств.
Милав, разворошив костёр, бросил в него несколько сухих головней. Когда языки пламени стали с жадностью лизать древесину, он сжал плечо Калькониса.
- Спасибо, сэр Лионель, - сказал кузнец. - Надеюсь, вы не против того, чтобы взглянуть на деяние богини Ириды, а заодно познакомиться с хранителями перевала, о которых почему-то ничего не известно?
- Не против! - отозвался сэр Лионель бодрым голосом, при этом в животе у него возникло неприятное сосущее чувство: таинственный перевал Девяти Лун не жаловал гостей. Тем более - незваных...
ГЛАВА 2:
Перевал Девяти Лун
...ГОЛОС.
"...Каждое действие, будучи следствием причины, уходит своими корнями глубоко в сознание человека. А причин, побуждающих человека совершить именно этот поступок, может быть множество. Нужно помнить, что подобное притягивается подобным. И если человек мыслит о мелком, низком и ничтожном, то он не в состоянии получить ни дивно пахнущую розу, ни любой другой образ, достойный восхищения и одобрения человеческим сердцем. Поэтому и прошу - думай благородно, думай красиво, думай не только о себе..."
Ночь прошла спокойно. Ухоня "который никогда не спит", действительно, не спал, охраняя сон своих товарищей. Утром Милав предложил провести осмотр всего имущества, находящегося в их распоряжении. Продукты, запасную одежду и тёплые вещи разделили на три примерно равные тюка и приторочили к трём лошадям.
- Если мы потеряем какую-либо из лошадей, - пояснил Милав, - то часть вещей сохранится в любом случае.
Деньги и драгоценности, без которых нечего было делать в столь длительном путешествии, тоже разделили на три неравные доли. Большую часть Милав сложил в свой широкий кожаный пояс, с которым он не расставался ни на минуту. Средняя доля досталась Ухоне. Ему надели декоративный ошейник из буйволиной кожи, внутри которого имелось множество мелких кармашков для драгоценных камней небольшой величины. Самая маленькая доля досталась Кальконису, который, на столь "несправедливую" делёжку, ничуть не обиделся, понимая, что доверие своих спутников нужно ещё заслужить.
- А почему запасная лошадь без поклажи? - спросил Ухоня, когда они выехали из каменного мешка, предварительно проверив, нет ли где засады.
Милав показал рукой на тёмную громаду гор, закрывавших перед ними весь горизонт.
- Там, - пояснил кузнец, - морозы будут покрепче, чем в январь-студень. Без огня мы долго не выдержим! Поэтому топливом следует запастись здесь, внизу.
- Если там так холодно, то как могут жить на перевале его хранители - глетчерные рогойлы? - недоумевал Ухоня.
Милав вопросительно посмотрел на Калькониса, но сэр Лионель сделал вид, будто не заметил взгляда кузнеца. Милав попытался ответить сам.
- Думаю, стражи перевала чувствуют себя при ужасном морозе не менее комфортно, чем мы, грея простуженную спину в парильне...
Предположение было, что называется "притянуто за уши", но другой информации у кузнеца не было. Вот поднимутся на перевал, тогда и гадать не придётся. Каменное седло само обо всём поведает.
К концу дня деревья на едва различимой тропе, по которой они поднимались, пропали совсем. После полудня высота и толщина стволов заметно уменьшились, уступая место высоким кустарникам и стланцам, имевшим стебли невероятной толщины и прочности. Милав долго рассматривал корявые, перекрученные стебли, принюхиваясь к листве и даже пробуя на вкус янтарные капельки смолы, выступавшие в тех местах, где коричневая узловатая кора полопалась, обнажив светлое нутро. Ухоня и Кальконис с интересом наблюдали за непонятными манипуляциями Милава.
- Могу я полюбопытствовать, - наконец спросил сэр Лионель, - чем вы занимаетесь?
- Древесина этого кустарника необычайно плотная. Не чета осине или сосне. К тому же, в ней невероятное количество смолы. Думаю, он подойдёт нам, как топливо. Если до вечера кустарник не пропадёт, сменившись другими растениями, более приспособленными для жизни в горах, мы заготовим его впрок.
Приглянувшийся Милаву кустарник, не пропал. До самого вечера ехали путешественники по тропе настолько узкой, что почти через каждый десяток аршин приходилось спешиваться и рубить крючковатые стебли, извивающиеся между камней. В прочности кустарника пришлось убедиться всем на собственном опыте. Топор, наточенный Милавом на огромном природном абразиве до зеркального блеска, со звоном отскакивал от ветвей, словно голубоватое лезвие вонзалось не в древесину, а в камень, в изобилии валявшийся вокруг.
- По тропе давно никто не ходил... - заметил Ухоня, тяжело дыша. (Он только что прорубил очередной проход в переплетающихся ветвях и теперь стоял посреди тропы, сжимая в выращенных руках отшлифованное до матовости топорище.)
Милав остановился рядом, удерживая двух лошадей. Кузнец посмотрел по сторонам, оглянулся на пройденный путь, угадывающийся позади светлой лентой изрубленных ветвей, поднял голову и посмотрел вверх. Гора закрыла весь горизонт. Впереди не было ничего, кроме бурого, серого, зеленоватого камня. Шея затекла от упражнения. Милав бросил взгляд на своих усталых спутников:
- Как вы думаете, сэр Лионель, прошли мы треть пути?
Кальконис вытер струившийся по лбу пот, посмотрел на вершину горы и ответил:
- Трудно сказать. Думаю, что прошли.
- Тогда привал. Даже если мы и не одолели трети подъёма, не стоит перетруждаться в первый день. Впереди дорога намного сложнее...
Остаток вечера потратили на то, чтобы отсортировать нарубленные за день ветки кустарника, упаковав их в две огромные вязанки. Одну из них Милав накрыл запасным плащом - небо стремительно хмурилось, и в воздухе чувствовалось приближение не то грозы, не то снежного заряда. Спать легли сразу, как только подкрепились горной куропаткой, пойманной Ухоней по дороге, и вдоволь напились ароматного напитка из мёда с местными травами, собранными Кальконисом вокруг их импровизированного лагеря. Спали тревожно. Но не потому, что ожидали нападения вигов или гаргузов (откуда им взяться на такой высоте, да ещё на тропе, по которой уже много лет никто не ходил!), а потому что намаялись за день. Да и дышалось на такой высоте не так легко и вольготно как на ранине.
Ночью пошёл снег. Милав, проснувшийся первым, долго лежал с открытыми глазами, укрывшись до подбородка тяжёлым плащом. Росомон в тихой душевной истоме наблюдал величественную красоту гор, очертания которых таяли и дробились за стеной снегопада. Было тихо до мысленного звона. Милав лежал, завороженный невероятной красотой. Он не решался громко дышать, словно от этого невообразимо слабого звука вся окружающая красота могла исчезнуть, как исчезла вершина с седлом перевала, скрытая от глаз повалившим снегом.
Послышался слабый хруст. Милав стремительно повернулся на звук, одновременно касаясь пальцами Поющего Сэйена, покоящегося в просторных "ножнах" на поясе. Тревога оказалась ложной. Это Ухоня шёл по прорубленной вчера тропинке и лопатообразным языком смешно ловил на лету огромные, в пол-ладони снежинки.
- Какая благодать, напарник! - произнёс он восторженным голосом, привалившись к Милаву своим лохматым боком.
"Ухоня с каждым днём становится всё более материальным, - с тревогой подумал кузнец, - быть может, скоро он не сможет возвращать телу невидимость! Как же тогда мы сможем путешествовать с ним?.."
Зашевелился Кальконис, стряхивая с плаща снег и щуря глаза на Милава.
Кальконис с подозрением посмотрел на ухоноида, не понимая его возбуждения.
- Чему вы, собственно, радуетесь? - спросил он, с кряхтением выбираясь из-под припорошенной снегом накидки.
- Ну, как же! - удивился Ухоня. - Солнце светит. Снег падает. Мы дышим. Разве этого мало?
- Вообще-то... - начал Кальконис, но фразы не закончил, лишь махнул рукой - дескать, радуйтесь, чему хотите, только меня не трогайте.
Ухоня по сварливому ворчанию сэра Лионеля понял, что от него не добьёшься восторга по поводу чудесного утра, поэтому переключился на приготовление костра. Предполагалось, что до самого вечера они не будут его разжигать, чтобы не терять драгоценного светлого времени.
До обеда приподнятое настроение Ухони сохранялось. Кустарник со стеблями железной крепости почти закончился (его встречалось всё меньше и меньше), попадающиеся ветви уже не были столь прочными и толстыми как утром. Сама собой отпала необходимость изнурять себя ежеминутной борьбой с ними. К полудню снег, выпавший ночью, растаял. Камни стали скользкими. Приходилось вести лошадей очень осторожно, так как в случае повреждения копыта пришлось бы бросить коня на верную гибель.
После полудня погода резко изменилась. Подул пронзительный холодный ветер, повалил мокрый снег с дождём. Видимость сразу у пала до нескольких десятков саженей. Солнце не проглядывало сквозь толстую пелену облаков. Лошади забеспокоились, и покорителям перевала приходилось прикладывать немало сил, чтобы успокоить тревожно всхрапывающих животных. Лошади косили на людей грустными огромными глазами и понуро брели вверх. Идти стало ещё труднее. Снег налипал на одежду, забивался в складки и там медленно таял, сосульками застывая на усиливающемся ветру.
К вечеру значительно похолодало. Дождь со снегом сменился ледяной крупой, которая с унылым стуком барабанила по промёрзшим плащам путешественников. Камни тропинки обмерзали на глазах. Милаву, на долю которого выпало вести в поводу сразу двух лошадей, приходилось нелегко. Он дважды соскальзывал прямо под ноги своим лошадям, рискую опрокинуть их и увлечь в бесконечное падение по обледенелому склону. После небольшого совета решили не рисковать и сделать привал в ближайшем удобном месте. Подобное место нашлось не сразу. Ухоне пришлось несколько раз уклоняться в сторону от основной тропы. В конце концов, ухоноид обнаружил нагромождение камней, которые с известной долей фантазии можно было принять за естественное укрытие от непогоды.
К тому времени, когда трое путешественников, едва живые от холода и усталости забились в самый дальний угол каменного бастиона, разразился настоящий ураган. Милав с Кальконисом кое-как сумели освободить лошадей от поклажи и заставили их лечь, чтобы самим укрыться за этой живой преградой. О том, чтобы развести огонь, нечего было и думать - ветер усилился настолько, что стал срывать мелкие камни с вершины их естественной защиты и бросать в людей. Один из них угодил Кальконису в ухо. Другой нашёл приют на лбу Милава. Ухоне повезло больше: его толстый мех хоть как-то защищал ухоноида от ревущей непогоды. В течение долгих часов лежали они, крепко прижавшись друг к другу, согревая общим теплом и себя и лошадей, которые страдали от холода не меньше, чем люди. Забылись тяжёлым, тревожным сном только к рассвету, когда ужасной рёв ветра немного утих, и над миром закружилась метель.
...ГОЛОС.
"...Никогда не ходи старой дорогой! Да, она известна тебе, да, она не сулит тебе встречи со страшным и неведомым. Но старая дорога - она сушит и черствит тебя! Что можешь ты найти на дороге, по которой твоя нога ступала не одну сотню раз?.. Только пыль и тлен. Только запах старого и заплесневелого... Так выйди на новый путь! Ведь ты не из тех, кто, попав однажды в проторенную кем-то колею, так и плетётся по ней, не в силах вырваться из порочного круга обыденности. И помни: нет ничего ужаснее, если люди подходят со старыми мерками к новым вещам. Нельзя открыть дверь, построенную тысячу лет назад ключом, который кузнец отковал только сегодня утром..."
Утро радости не принесло. Всё так же выла метель, всё так же свистел ветер, выдувая последние крохи драгоценного тепла из окоченевших за долгую ночь тел. Ухоня попытался развести костёр, но тщетно - искры, высекаемые кресалом, были холодными, они сразу же подхватывались неистовым ветром и уносились в снежную муть.
- Оставь! - прокричал Милав, приблизившись к Ухоне. - На таком ветру всё равно воды не согреешь! Будем надеяться на то, что к вечеру мы сумеем достичь перевала. Должны же глетчерные рогойлы где-то спасаться от непогоды? Вот мы и воспользуемся их гостеприимством!
Кальконис, стоявший рядом и слышавший весь разговор, с ужасом посмотрел на кузнеца.
- О чём вы говорите? - воскликнул он, поражённый словами Милава. - Уж не обезумели ли вы!
- Нисколько, сэр Лионель, - осклабился Милав. - Но хочу напомнить вам, что у нас не снежные барсы под поклажей, а равнинные кони, которые едва ли продержаться в этом аду больше нескольких дней! Если мы сегодня не достигнем перевала и хоть немного не отогреем лошадей в какой-нибудь пещерке, то завтра нам придётся тащить весь груз на себе. Вы готовы к этому?
- Я не боюсь трудностей, - откликнулся Кальконис, - но считаю абсолютной глупостью намеренно искать встречи с хранителями перевала!
- Не волнуйтесь, - отозвался Милав, - нам самим искать глетчерных рогойлов не придётся.
- А кто же этим займётся? - не понял Кальконис.
- Они сами найдут нас! Поэтому не лишним будет проверить оружие...
К полудню небо на востоке посветлело. На несколько минут выглянуло солнце. Ветер немного стих, но мороз усилился. Снега становилось всё больше. Теперь покорители перевала по очереди торили тропу. Один выходил вперёд и утаптывал снег, чтобы уставшим лошадям было легче идти. К вечеру всем стало ясно: засветло до перевала не дойти. Милаву, не смотря на весь его внутренний протест, пришлось согласиться на ещё одну холодную ночёвку.
На этот раз, благодаря огромным снежным наносам, им удалось построить своеобразную стену из уплотнённого снега, и в этой тихой заводи насладиться горячим варевом на костре. Хворост, предусмотрительно накрытый Милавом от непогоды, горел ровно и жарко. Стена из снежных блоков, высотой в полтора человеческих роста, надёжно укрывала костёр от посягательств разъярённой стихии. Кальконис, Милав и Ухоня, окружив огонь плотным кольцом, впитывали каждую толику тепла, рождённого животворным пламенем в этой стране вечного холода. Милав понимал, что завтра их ждёт самое серьёзное испытание, поэтому без сожаления позволил сжечь треть всего запаса топлива, "нажимая" на ту её часть, что была основательно подмочена непогодой. Либо они хорошо отдохнут этой ночью и завтра смогут преодолеть перевал, либо хворост им больше не понадобится...
ГЛАВА 3:
Глетчерные рогойлы
Они проснулись от страшного холода. Ещё вчера они понадевали на себя всё, что нашлось из одежды в походных сумках, но всё равно ужасно страдали от стужи, которая заморозила, казалось, даже кровь в их венах. Мысли текли вяло и нехотя, словно им приходилось преодолевать снежные заносы, сплошным ковром покрывшие пространство мозга. Ветер был слабым, но при таком морозе даже малейшее его дуновение воспринимался не иначе, как болезненное покусывание кожи на лице - единственном участке тела, который не удалось спрятать от ежесекундной атаки лютой стужи.
Ухоня торопливо разжёг костёр, вскипятил снег в котелке, от нетерпеливого желания немного согреться, толкая лапы прямо в огонь, отчего подпалил и шерсть на лапах и длинные усы на морде, когда вознамерился на человеческий манер раздуть посильнее пламя. В это время Милав с Кальконисом, притопывая от мороза, готовились к последнему броску на перевал. Воду кипятили несколько раз, греясь сами и давая тёплого пойла лошадям. В путь двинулись после того, как на востоке показалось солнце. Ухоня по наивности считавший, что с восходом солнца станет теплее, не мог понять, отчего мороз стал ещё жёстче, ещё свирепее?
На вопросы, задаваемые им на эту тему, Кальконис только отмахнулся.
- Мне кажется, что каждый раз, открывая рот, я в значительной степени теряю драгоценное тепло, которое ещё осталось в моём теле! Так что давайте лучше помолчим!
Сэр Лионель торопливо засеменил по тропе, что, по его мнению, должно было соответствовать бегу. Милав с тревогой всматривался в снежную пелену в том месте, где должно было находиться "седло" - место, в котором подъём сменяется относительно ровной тропой, а потом медленно идёт под уклон. Мутная завеса не позволяла ничего рассмотреть. Милаву оставалось лишь гадать, что ожидает их там, на вершине... Поглядывая на своих спутников, кузнец видел, что тяжелее всего приходится, как это ни странно, Ухоне. Попытки ухоноида вернуть себе невидимость и расстаться с материальностью, в надежде таким хитроумным способом избежать воздействия мороза, ни к чему не привели. Возможно, всему виной было действие разряжённого горного воздуха. Однако Милав склонялся к другой мысли. В чужой стране Ухоня стремительно теряет свои способности, выручавшие их много раз в ту славную пору - два года назад. По-видимому, приближение к владениям Аваддона негативно сказывается на его способности к трансформации, потому что и сам Милав уже больше недели не может заставить своё тело измениться. Доступным осталось лишь частичное превращение органов.
"Не будем паниковать раньше срока, - подумал Милав, - ничего удивительного в невозможности превращений в горах нет. От такой стужи, наверное, все мысли перемёрзли! Вот доберёмся до "седла", отогреемся, а там..."
Кузнец насторожился. Впереди "торил" дорогу Кальконис. Именно его голос только что долетел сквозь вой и свист снежного заряда. Милав окликнул Ухоню, передал ему длинный повод, связывающий двух первых лошадей, и стремительно кинулся на звуки, едва доносившиеся откуда-то спереди. По узкой тропке он быстро добежал до сэра Лионеля, который, присев за огромным валуном, всматривался во что-то, находившееся впереди. Милав осторожно тронул Калькониса за плечо, отчего сэр Лионель подскочил на месте, едва не закричав от страха.
- Что случилось? - спросил Милав, наклонившись к самому уху Калькониса.
Сэр Лионель указал рукой вперёд и произнес дрожащим голосом:
- Я видел их...
- Кого?
- Их - хранителей перевала!
- Как они выглядят?
Кальконис не ответил. Он продолжал всматриваться в снежную муть и, судя по его взгляду, он что-то видел. Милав ещё раз взглянул в том направлении, но ничего не сумел разобрать.
- Как они выглядели? - повторил он вопрос, легонько встряхивая Лионеля, чтобы привести его в чувство.
Кальконис замотал головой и что-то пробормотал.
- Да что с вами, в самом деле! - вспылил Милав. - Сейчас же отвечайте, что вы там видели!
- Я... я не знаю... - забормотал сэр Лионель простуженным или севшим от обуявшего его ужаса голосом. - Он появился внезапно... огромный и сверкающий... а за ним стоял ещё кто-то... они смотрели на меня, и глаза их вспыхивали как драгоценные камни... - Кальконис на секунду замолчал, потом стремительно кинулся к Милаву, забормотал торопливо, сбивчиво: - Давайте вернёмся! Пока не поздно... Они... они нас не пропустят!
- Да вы спятили, что ли! - Милав тряхнул Калькониса так, что затрещал одежда, и весь намёрзший снег ссыпался под ноги. - Возьмите себя в руки!
- О чём речь, други? - спросил он весёлым голосом, с удивлением взирая на скрючившегося на снегу Калькониса. - Что это с ним?
- Говорит, узрел хранителей перевала, - пояснил Милав.
- И от этого так расстроился? - Ухоня передал поводки Милаву и добавил: - Побудьте пока здесь. Я пойду на местных сторожей посмотрю. Может, о ночлеге столкуюсь!
Ухоноид тенью скользнул за камень. Кальконис немного успокоился и теперь виновато смотрел на Милава.
- Вы уж извините, что так вышло, - оправдывался он. - Вы должны меня понять. Нас с самого детства пугают ужасными хранителями перевала Девяти Лун. Вот... вот я и испугался...
- Успокойтесь, сэр Лионель, только дураки ничего не боятся. А умному страхи не заказаны. Нужно только воли им не давать, а то умрёшь ненароком не от встречи с чудовищем, а от ожидания самой встречи с ним!
Рядом зашуршал снег. Милав увидел довольную физиономию Ухони.
- Ты чего такой весёлый? - спросил Милав.
Ухоня хлопнул себя длинным хвостом по спине и ответил:
- Есть две новости, - заговорил он, хитро поглядывая на сэра Лионеля, - одна новость плохая...
- ...А вторая хорошая? - попытался угадать Кальконис.
- Нет, - Ухоня ощерил клыки (видимо, хотел изобразить весёлую улыбку), - вторая - ещё хуже!
- Чего же ты тогда цветёшь, словно майский луг? - Милав зябко передёрнул плечами (пока они стояли за камнем без движения, он успел основательно замёрзнуть).
- А то и цвету, что новости хоть и плохие, но очень даже хорошие!
- Можно без твоих словесных изысков, - взмолился Милав, - мы скоро в сосульки превратимся!
- Извольте, - сразу согласился ухоноид (его лапы тоже довольно болезненно начали пристывать к накалённым морозом камням). - Если те существа, которых видел сэр Лионель и есть глетчерные рогойлы - хранители перевала Девяти Лун, - то у нас есть неплохой шанс их одолеть!
- К чему это ты? - спросил Милав, испытывая непонятное раздражение.
- Я нашёл следы.
- И?
- Если есть следы, значит, мы имеем дело не с демонами, а с вполне материальными существами, которых можно истребить, а можно попытаться договориться с ними.
- Всего-то! - усмехнулся Милав. - Теперь давай о главном. Следов много?
- Много. Судя по их количеству, здесь гуляло не менее пяти особей.
- Рост?
- Следы раз в пять больше человеческих. Судите сами.
- Ты их видел?
- Что-то мелькало за снежной пеленой, но я не уверен, что это были рогойлы.
- И что думаешь?
- А чего тут думать? Надо идти. Время на вторую половину дня перевалило!
Милав повернулся к Кальконису.
- Хотелось бы услышать ваше мнение, сэр Лионель?
Кальконис распахнул плащ, попробовал легко ли вынимается шпага, и сказал голосом обречённого человека:
- Я с вами...
Милав быстро перераспределил свой отряд. Сам пошёл впереди налегке, за ним Кальконис с парой лошадей. Замыкал кавалькаду Ухоня с двумя оставшимися лошадьми. Оставалось только ждать и надеяться, что рогойлы (если это именно их следы обнаружил Ухоня) не застанут отряд врасплох. Погода ещё ухудшилась, играя на руку неведомым обитателям перевала. Ветер налетал короткими гудящими шквалами, грозя опрокинуть и людей и животных. Снег повалил густыми липкими хлопьями. Видимость, и без того не превышавшая десяти-пятнадцати саженей, упала до пяти-шести. Это было опасно. Рогойлы могли незаметно подобраться к ним на расстояние одного короткого прыжка, и кто знает, кому в этом случае повезёт больше?
В снежной мути было совершенно невозможно ориентироваться. Милав стал опасаться, что они могли потерять тропу и опасно приблизиться к обледенелым склонам. Однако подъём продолжал ощущаться, хотя и не столь тяжело как утром. Кузнец сделал вывод: они приближаются к "седлу". Оставалось уповать на то, что на последних метрах они не потеряют путеводной тропы, и не забредут на какой-нибудь снежный карниз, способный стать их братской могилой.
Мороз буквально озверел. И хотя ветер почти стих, Милав чувствовал, что всё его нутро будто заледенело. Он стал производить на ходу незамысловатые упражнения, согревая главным образом руки и ноги, потому что где-то впереди, надёжно укрытые непогодой путешественников поджидали хранители перевала.
О том, что они добрались до "седла", Милав понял по тому, как ноги, привыкшие за три дня восхождение к нагрузке на переднюю часть стопы, вдруг стали двигаться легко и свободно. Прошло немного времени и сквозь поредевший снегопад он смог разглядеть то, что окружало их на самом верху перевала Девяти Лун. Справ и слева вставали небольшие уступы, а между ними находилось "седло", в котором оказались покорители перевала. Защищённые с двух сторон каменными гольцами, путешественники подвергались ветровому натиску только с той стороны, откуда пришли. Спереди, в лицо им дул совсем слабый ветерок. Снег почти прекратился. Зато справа и слева к ним полз туман, который мог оказаться облаками, зацепившимися за высокие гольцы.
Милав торопливо махнул рукой вперёд и первым устремился к широкой площадке, являющейся центром "седла". Кальконис с Ухоней поспешали за ним, с тревогой поглядывая на клубящийся и неумолимо приближающийся туман. Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять: туман не случайно так стремительно настиг их в момент долгожданной победы над перевалом.
Милав зорко осматривался по сторонам. Сейчас его интересовало только одно. Нет, не рогойлы, в нападении которых он не сомневался ни секунды. Его интересовало то, что могло их спасти - пещера. Судя по тому, что видел Ухоня, стражи перевала существа вполне материальные, а значит, и обитать должны в соответствии с потребностями живого организма.
Внизу, недалеко от себя, он заметил то, отчего его сердце забилось часто и быстро, стремительно прогоняя по венам загустевшую кровь и согревая иззябшее тело. Он увидел чёрный овал на белом фоне гольца. Пещера! Хотя, если вспомнить всё, что известно людям о глетчерных рогойлах, то это могло оказаться рядовой западнёй. Милав решил проверить своё предположение, но не успел. В том месте, где туман клубился особенно неистово, кузнец увидел ЕГО. Одного-единственного взгляда хватило, что бы понять, кто перед ним...
ГЛАВА 4:
Бой на перевале
"Глетчерный рогойл - самое злобное и ужасное существо в землях Виг, Полион и Гхотт. Живут исключительно на перевале Девяти Лун, являясь его единственными хранителями и обитателями. Существуют только прайдами по семь особей: два самца и пять самок. Средой обитания являются исключительно неблагоприятные условия для других живых существ - постоянные ветры, обильные снегопады и жуткий, непереносимый холод. Чем питаются - неизвестно, сколько живут - не известно. В случае гибели одной особи из прайда погибнут все, но только после того, как отомстят за гибель члена прайда. Попытки поймать рогойла не известны, попытки приручить рогойла не известны, попытки одержать победу над рогойлом не известны"
Теперь Милав знал почти всё о мифических хранителях перевала Девяти Лун. Помимо этого, память услужливо преподнесла ему знание о том, что в прайде рогойлов два самца, но вожак всегда один. И что только вожак может атаковать противника первым. И только один. Все остальные члены прайда будут стоять рядом, но не сделают попытки помочь своему вожаку. Таков закон. А закон в горах никогда не нарушается. Лишь после того как вожак прайда будет тяжело ранен или убит, прайд нападёт одновременно всеми шестью оставшимися особями. Поэтому не известны случаи победы над глетчерным рогойлом, потому что победа может быть только в одном случае - когда погибнет весь прайд!
Милав с удивлением обнаружил, что ему жарко! Он распахнул своё грубое одеяние, покрытое коркой льда, и осторожно достал Поющий Сэйен. Вожак рогойлов стоял в пяти саженях от него, внимательно наблюдая за действиями человека. Милав всматривался в хранителя перевала и никак не мог понять, чем и как будет атаковать глетчерный рогойл непрошеного гостя, незваным вторгшегося на его охраняемую территорию.
Рогойл был огромен - более двух саженей в высоту и немногим менее - в ширину. Опирался он на массивные передние лапы (задние не были видны). Всё тело, отдалённо напоминающее волкодава жутких размеров, было покрыто густым мехом снежно-белого цвета. Пасть не выглядела огромной и особого опасения не вызывала. Росомон так и не понял способа, каким глетчерный рогойл собирается расправиться с противником.
Милав с удивлением осознал, что снег прекратился, туман истаял, а ветер стих. Тишина опустилась на перевал.
Кузнец краем глаза заметил: слева и справа от него, вынырнув из исчезающего тумана, стоят ещё шесть оставшихся рогойлов - по три с каждой стороны. Милав украдкой оглянулся. Кальконис, бледный, но решительный, стоял за его спиной, сжимая в руках шпагу, которая казалась поистине смехотворным оружием против хранителей перевала. Ухоня был здесь же. Шкура его дрожала и опалесцировала не то от холода, не то от возбуждения. Как ни странно, но путь за их спинами был свободен. Казалось, рогойлы говорили этим: "Убирайтесь, чужаки, откуда пришли! Если вы вернётесь той же дорогой, мы вас не тронем!". Милаву на миг показалось, будто в белёсых глазах вожака рогойлов сверкнула искра почти человеческого понимания!
"А что если они разумны? - подумал кузнец. - Имеем ли мы право отнимать чью-то жизнь только из-за того, что кто-то кому-то не захотел уступить дороги?"
Милав поднял над головой руку, в которой он сжимал не раскрытый Сэйен, показывая этим, что у него вполне мирные намерения. За спиной послышался негодующий голос Калькониса:
- Что вы делаете, Милав! Рогойлы самые ужасные хищники в нашем мире!
Словно в подтверждение его слов вожак рогойлов шагнул вперёд. Милав не понял, что произошло, но через миг после того, как рогойл прошелестел лапой по снегу, рядом с кузнецом с противным хрустом вонзилось длинное острое копьё хрустальной прозрачности и, по-видимому, алмазной твёрдости. Искры брызнули в том месте, где вонзилось копьё, оказавшееся наконечником длинного и невероятно гибкого хвоста глетчерного рогойла.
"Так вот какое у них оружие!" - подумал Милав, отступая и разворачивая Поющий Сэйен. Посох мягко прошелестел в стылом воздухе.
- Внимательно следите за остальными! - бросил он через плечо Ухоне и Кальконису. - Как только вожак будет серьёзно ранен, они набросятся одновременно. А пока понемногу продвигайтесь к пещере за спиной вожака.
Едва он произнёс эти слова, не спуская глаз с рогойла, застывшего в скучающей позе, как смертоносное копьё вновь просвистело в воздухе. Милав был к атаке готов и встретил оружие хранителя перевала в воздухе. Раздался звонкий щелчок. Хвост рогойла змеёй скользнул за его спину, а Милав почувствовал, как дрожат его руки, принявшие всю мощь натиска глетчерного рогойла. По боли в пальцах он понял - его тактика ошибочная и нужно срочно искать другие варианты. (Разумеется, не столь радикальные, чтобы вожак погиб в ближайшие минуты, потому что Ухоня с Кальконисом прошли своим незаметным черепашьим шагом ещё недостаточно, чтобы успеть укрыться в пещере.)
Милав шагнул навстречу снежному зверю, и первым атаковал его, нанося серию коротких и точных ударов шестом в наиболее уязвимые места. Некоторые из стремительных выпадов кузнеца достигли своей цели - окрестности огласились тонкими и крайне противными звуками, от которых ныли зубы, наворачивались на глаза слёзы. Вожак рогойлов отступил в сторону, неожиданно открыв проход в пещеру. Милав стремительно кинулся на зверя, желая подальше оттеснить рогойла от тёмного овала. Но Милав недооценил вожака. Либо рогойл не чувствовал боли и только притворялся, либо он заманивал кузнеца в хитроумную ловушку.
Атаки вожака последовали с такой частотой и стремительностью, что Милав едва успевал уворачиваться, не всегда парируя смертоносные выпады хвоста рогойла. Один раз он всё-таки пропустил удар, и хрустальное копьё задело его, разорвав рукав до самой кожи. Боль была невыносимой, словно мириады ледяных игл вонзилось в его руку, парализуя мышцы, замораживая кровь. Теперь-то Милав точно знал все хитрости рогойлов и, подавив боль, начинающую распространяться по всему телу, яростно атаковал вожака.
Глетчерный рогойл рассчитывал на то, что его противник сломлен и парализован холодом, поэтому позволил себе расслабиться. Милав мгновенно воспользовался оплошностью зверя и в течение нескольких секунд нанёс вожаку с десяток чувствительных ударов, от которых хранитель перевала сначала закачался, а потом рухнул на примятый снег.
В доли секунды Милав убрал Поющего, отрастил вместо руки кузнечный молот и, прежде чем остальные члены прайда успели наброситься на людей, вдолбил вожака в снег, местами растерев его тело по камням. На это ушло несколько драгоценных секунд. Как раз столько, чтобы оставшиеся рогойлы взяли людей в полукруг и одновременно атаковали.
В первую же секунду люди потеряли двух лошадей, пронзённых ледяными копьями. Кальконис, парируя ближайший выпад убийственного хвоста, обморозил до волдырей лицо. Ухоня, бросившийся на выручку сэру Лионелю сильно отморозил хвост и правый бок, по которому скользнуло ледяное копьё. Неизвестно, как бы всё обернулось, если бы в этот миг Сэйен в руках Милава не запел.
Ухоня слышал этот священный звук лишь однажды и был внутренне к нему готов, а вот Кальконис, не имевший ни малейшего представления о мистическом голосе Поющего, впал в настоящий транс. Он упал в снег, закатил глаза и стал кататься по припорошенным камням, бормоча что-то себе под нос. Сопротивляться в эти мгновения он не мог. Но в этом уже не было необходимости. Сэйен пел, и у глетчерных рогойлов - таинственных хранителей перевала Девяти Лун - не оставалось ни малейшего шанса на спасение.
Через некоторое время всё было кончено. Милав с Ухоней поднимали либо стонущее, либо визжащее тело глетчерного рогойла, с трудом относили его к краю пропасти и сталкивали вниз. У последнего - вожака хранителей перевала - Милав отсёк смертоносный наконечник хвоста и аккуратно завернул его в кусок ткани. На немой вопрос пришедшего в себя Калькониса, ответил:
- На память! На долгую, светлую память!
Кальконис ничего не сказал. Он лишь слабо морщился от боли, кусая заиндевевшие губы. Милав, видя, что сэр Лионель едва держится на ногах, приказал ему вместе с Ухоней идти в пещеру. Ухоноид взял двух лошадей, одна из которых была с остатками хвороста и, приволакивая отмороженный хвост, побрёл в сторону чернеющего входа. Милав огляделся по сторонам. Быстро темнело. Непогода, словно в отместку за поражение хранителей перевала вновь затянула свою долгую, нудную песнь.
Кузнец снял поклажу с одной погибшей лошади и отнёс её к входу в пещеру. Вернулся ко второй жертве звериной ярости, отвязал тюк, взвалил его себе на спину и, пошатываясь под яростными порывами ветра, побрёл к чёрному входу, который за внезапно обрушившимся снегопадом становился всё менее различим. Милав прибавил шагу, опасаясь остаться в этой круговерти один на один с миром почивших в вечности хранителей перевала Девяти Лун...
ГЛАВА 5:
Мечтания Ухони
Пещера оказалась мало пригодной для обитания. Многочисленные выступы, наросты, сосульки мешали передвигаться по ней в полный рост. Один только Ухоня не испытывал никаких неудобств, спокойно петляя по нагромождению обледенелых камней, в то время как Кальконис с Милавом чертыхаясь, пытались провести лошадей по хитросплетению заиндевелых ходов.
- Сомнительно, чтобы здесь могли бродить эти ужасные снежные монстры! - выдохнул Кальконис, когда им с Милавом удалось протащить лошадей в довольно просторный грот, в котором без труда могла разместиться их немногочисленная компания.
- Думаю, вы правы, - отозвался Милав. - Судя по росту глетчерных рогойлов, эти хоромы не для них.
- Что ж, зато мы не откажемся от здешнего гостеприимства! - воскликнул Ухоня, колдуя над костром. Через некоторое время он спросил: - Мне кажется или здесь действительно теплее, чем на улице?
- Здесь и должно быть теплее, - отозвался Кальконис, стараясь меньше шевелить губами (мимика доставляла ему мучительные страдания). - В пещере нет ветра, а тепло от наших и лошадиных тел в таком небольшом объёме должно повысить температуру. Вот сейчас костёр разгорится, совсем тепло станет...
Милав дважды отлучался, чтобы принести поклажу, оставленную у входа. Он сообщил, что за каменными стенами бушует настоящий ураган и что если бы они не нашли этой пещеры, скорее всего победа над рогойлами оказалась бы напрасной.
- Я в этом усматриваю высшую справедливость, - заявил Кальконис после того, как Милав намазал его лицо специальной мазью, изготовленной здесь же по рецепту бабушки Матрёны из сухих компонентов, которыми она в изобилии снабдила Милавом перед дальней дорогой.
- В чём вы усматриваете высшую справедливость? - поинтересовался Милав, с наслаждением потягивая медовый взвар, разбавленный водой из растопленных ледяных сосулек.
- В том, что после победы над рогойлами, которая сама по себе является делом неслыханным, судьба подарила нам это убежище. В противном случае, в чём же смысл сегодняшнего боя?
- Смысл? - спросил Милав. - Наверное, смысл в том, чтобы всегда оставаться самим собой. В начале поединка мне показалось, что рогойлы разумны...
- И это открытие едва не стоило вам жизни, - напомнил Кальконис.
- Возможно, - согласился Милав. - Но я нисколько об этом не жалею - Ярил кудесник говорил: "Пытайтесь увидеть не форму, а содержание!". Сегодня мне показалось, что за формой страшного зверя я смог разглядеть что-то ещё... Может быть, я ошибаюсь, потому что не знаю этого наверняка...
Костёр горел жарко. На стенах заблестела вода, выступающая из заполненных льдом трещин. Милав перебирал содержимое тюков с погибших лошадей и безжалостно кидал всё в костёр, оставляя лишь провизию и кое-какую мелочь, которая не могла перегрузить оставшихся коней.
Кальконис задремал, уронив голову на грудь. Ухоня тоже спал, привалившись обмороженным боком к нагретому костром камню. Милав расправился с ненужной теперь поклажей, затем сходил к входу, удостовериться, что с этой стороны можно не опасаться внезапного нападения (где гарантия, что прайд рогойлов был в единственном числе?). Выход оказался наполовину завален снегом. Милав подкатил несколько валунов, набросал сверху больших ледяных сосулек, и со спокойной душой отправился спать, не забыв устроить парочку хитроумных ловушек на пути к их гроту.
...ГОЛОС.
"... И были эпохи, когда первенствовали в мире тонкие и творческие энергии. Смрад гибели и тотального разрушения не висел ужасным смогом над миром людей. Тогда преобладали положительные сущности, и никто не смел настаивать на том, что закон равновесия является законом равноутверждающим и добро и зло. И никогда свет и тьма не находились в равновесии. Ибо равновесие - это всего лишь тончайшая, едва видимая грань, отличающая первозданный хаос тьмы от идеальной гармонии Света. Никогда, слышишь, никогда зло не сможет одолеть добро, как бы глубоко последнее не пало в пропасть отчаяния! Помни об этом и стремись к этому..."
Они спали долго. Кальконис проснулся первым и принялся в полной темноте ворошить костёр. К нему присоединился Ухоня. Скоро грот осветился ярким пламенем. Милав выглянул из-под мехового плаща, улыбнувшись прямо в Ухонину физиономию:
- С добрым утром!
Кальконис пошмыгал носом, пытаясь изобразить улыбку. Из этого мало что получилось, и он продолжил колоть лёд в заиндевевший котелок. Милав откинул плащ, сел. Всё тело ломило - результат вчерашней схватки на пределе человеческих возможностей. Костёр разгорелся. Пахло дымом, смолой и ещё чем-то неуловимым, но очень-очень приятным. Милав решил взглянуть на то, что творится за каменными стенами. Ухоня напросился ему помочь.
- Помочь в чём? - осведомился кузнец, накидывая плащ.
Ухоня неопределённо помахал хвостом.
- Ладно, пошли, - согласился Милав, первым исчезая в темноте, чтобы успеть обезвредить ловушки (Ухоня со своим любопытством непременно угодил бы в одну из них).
Выход из пещеры оказался полностью завален снегом. У Милава и Ухони ушло много времени на то, чтобы откопать проход, не имея под рукой ничего, кроме собственных ладоней. Горный мир встретил их слабым ветром и редким снегом.
- Похоже, постоянные ураганы здесь заказывали рогойлы, - сказал Ухоня, потягиваясь. - А после того как мы отправили их на местожительство немного ниже, погода значительно улучшилась!
- Ветер слабее, и мороз не столь крепок, - согласился Милав. - Что ж, со спуском в долину у нас теперь особых проблем не будет.
- А разве они у нас вчера были?
Ухоноид геройски поднял хвост трубой и оскалился.
- Ох, и грозен ты со своим обмороженным хвостом! - ужаснулся Милав. - То-то все рогойлы как тебя увидели, сами в пропасть попрыгали!
- Ну-у-у, - протянул Ухоня, - может и не сами, но попрыгали же!