Аннотация: порой для людей нет ничего опаснее самих людей
Мотыльки.
Увидев, как Зора в очередной раз стоит у окна, уставившись в одну точку, Кент вздохнул и оперся плечом о дверной косяк.
Когда они только поженились, он радовался, что ему, наконец, удалось добиться ее доверия и стать частью ее жизни. Он не был уверен насчет ее любви. Сам он тоже не знал, любит ли Зору, или, может быть, это был благородный порыв, вызванный сильным увлечением девушкой, с одной стороны, и желанием помочь ей, с другой.
Кент был еще довольно молод, но весьма опытен в отношениях с женщинами, поэтому сразу же, через несколько минут после первого знакомства, понимал, стоит ли развивать отношения в известном русле, и какое впечатление произвел на представительницу прекрасной (порой в прямом, а иногда и в переносном смысле) половины человечества. Он умел разгадывать женщин, и чем больше они старались казаться таинственными и непостижимыми (каждая на свой лад), тем легче ему было срывать маски и видеть перед собой то, что тщательно скрывалось.
Кент пользовался неизменным успехом у самых разных дам, красивых и не очень, умных и страдающих явным недостатком IQ, но никогда ему не приходила в голову кощунственная мысль жениться. Он видел, что произошло с парой его друзей, и не желал для себя подобной участи: свобода, только свобода. Его пространство, где он может оставаться наедине с собой, никому ничего не объяснять, не тащиться в кино лишь потому, что так хочет его супруга, не налаживать отношений с ее семьей, не пускать чужого человека в свой мир, царство сильных и вольных людей, выбирающих свою дорогу в жизни, ни на кого не оглядываясь.
Кент не то, чтобы не изъявлял желания предложить какой-либо из своих многочисленных пассий или просто любовниц руку, но даже ни разу не пожертвовал кусочком своего сердца. Оно оставалось спокойным и холодным, его четкий ритм, казалось, оставался прежним и в самые бурные во всех смыслах ночи.
Конечно, Кенту свойственно было переживать: но лишь за собственную персону, свой бизнес и финансовое благополучие. Родственников у него не было, кроме очень и очень дальних дядь и теть, проблемы которых, что закономерно, его не трогали.
Всегда и во всем привыкший полагаться только на себя, он знал, что так устроен мир: он использует людей, они используют его. Другого варианта быть не может, что бы там не говорили разные религиозные типы, пишущие мудреные талмуды.
Он вспомнил, что, когда впервые наткнулся взглядом на Зору, его словно охватило оцепенение: в нескольких метрах от него стояла девушка, стройная, высокая, с очень бледным лицом, на котором сияли огромные, печальные очи странного, редкого темно-синего бархатного цвета; как будто кусочки вечернего беззвездного небе, подумал тогда Кент. И от этой девушки, а, в особенности, от двух немигающих, неподвижных глаз, исходили такие тоска и отчаянье, что Кент вздрогнул. Уже в тот момент он интуитивно почувствовал, что не стоит ему подходить к незнакомке, что она принесет скорее печаль и горе, чем радость и счастье. Впоследствии он вновь и вновь возвращался к их первой встрече, ругая себя за то, что не послушался внутреннего голоса. Та девушка действительно, будто отдала ему часть своей скорби, но поскольку она была безграничной, он ощущал, что начинает терять равновесие, тонуть в окутывающем его темно-синем, глубоком, как глаза девушки, полумраке. Хотя, Кент знал, что покривил бы душой, сказав о том, что жалеет об их знакомстве: его будто что-то притягивало к незнакомке, как мотылька манит ночной костер, разожженный одиноким путником. Вот насекомое летит, пораженное внезапным ярким светом посреди ночной мглы, кружась вокруг огня, чувствуя, что это может стоить жизни, но будучи не в состоянии подавить свое желание. Пламя вздымается ввысь, поглощая мотылька, который, расправив опаленные крылья, отчаянно пытается взлететь. Но как бесполезны его попытки! Он гибнет, завернутый в огненное одеяло, беспомощный и обреченный, а человек, безучастно глядя на костер, не замечает борьбы за жизнь, думая о своем, не видя даже языков пламени на фоне собственных мыслей и воспоминаний. Потом он уходит, легко гася начавший и сам уменьшаться и догорать костер, не зная, что его огонь уже погасил чью-то жизнь.
Так, зачастую, случается и в мире людей, когда человека будто что-то тянет к другому. Непонятное, неопределяемое чувство овладевает им, он не может понять, что происходит, почему его так влечет к еще мгновение назад постороннему человеку. Жертва не догадывается, что чужак - только сосуд, содержащий в себе необычное, невиданное доселе пламя, к которому хочется прикоснуться, которое нужно понять. Но невозможно сделать это, не получив сильнейший ожог тех же крыльев, коими называют иногда душу. Концентрат всех эмоций, существующих в темной стороне человеческой сущности, сияет ярче любого огня; переливаясь всеми известными красками, он порождает сказочные оттенки негасимого пламени, которое может потушить лишь одно - смерть, неизбежный конец всего в мире бытия, а, возможно, и небытия. Носитель огня сам уже давно выгорел изнутри и теперь существует в одном ему известном мире, состоящем из призрачных, иллюзорных образов, копошащихся в мозгу, ослепленном и опаленном непонятными режущими сознание бликами. Он мертв, этот сосуд, навсегда погребен для мира жизни и небесного света, ему нельзя помочь и бесполезно стараться понять. Какие-то очень сильные эмоции, глубокие чувства, разрывающие сердце и калечащие сознание, боль, страдания, сопровождавшие его долгие годы, быть может, десятки лет... Он изменился, стал другим. Его можно отличить от остальных людей по взгляду, подолгу задерживающемуся на предметах окружающей обстановки, по автоматизму и рассеянной неловкости, с которой он выполняет любые действия. В его глазах не отражается ничего, кроме сумрачного мира человека, перешедшего за черту горя, предел страданий которого давно наступил, но он все еще живет - иллюзиями, мечтами, в вымышленном и страшном мире, где, хотя бы это и была фантазия, вязкая коричневая масса самого жуткого зла на земле - бытового, соседствует с цепью неумолимых потерь, ожидаемых неудач и предсказанных трагедий. И где никогда не победит справедливость, ибо свету чистоты и добра не пробиться сквозь твердую кору кокона, именуемого словами "такова жизнь..."
Сумеречный свет горящего огня указывает путь слепцу, но каждый шаг сулит падение в пропасть, будто еще есть, куда падать. Такой человек физически жив, но то, что, согласно Библии, дарит Бог людям - бессмертную душу - потерял раз и навсегда, сжег ее пламенем бессилия и отчаянья. Он живет из чувства долга, потому, что так надо, ведь есть родители, нуждающиеся в нем, братья и сестры, кто-то, кому он чем-то обязан. Он как бы отрабатывает все нечастые светлые моменты своего существования, продолжая земной путь.
Но он всегда будет один. Нет, не одинок, а именно один. Одиночество ему неведомо, так как с рождения развивалось вместе с остальными чувствами. Оно - часть его самого, неотъемлемая и вечная, переплетенная с сознанием и подсознанием, его нормальное естественное состояние. Возможно, он это понимает, может быть и нет. Но он точно знает, что у него нет ни будущего, ни пути вперед, а назад уже идти невозможно. Такой человек словно в гигантском мыльном пузыре, не способный выйти за его пределы, где все испытываемые им эмоции кажутся нереальными. Когда пузырь лопается, он, наконец, умирает полностью. В этот миг он видит мир таким, какой он есть на самом деле, ощущает все его краски, но не жалеет о своем уходе. Он покидает мир сущего почти счастливым.
Остерегайтесь, другие! Не подходите к таким выгоревшим сосудам, не пытайтесь проникнуть в их душу, которой нет. Вы просто сгорите, как мотылек в пламени ночного костра, разочаровавшись во всем, что было для вас ценно и имело смысл...
Кент стояли наблюдал за своей женой. Пожалуй, она даже у алтаря оставалась такой же задумчивой и погруженной в себя. Когда она чему-либо радовалась, ему порой казалось, что это делает совсем другой человек, не тот, кого он увидел тогда, на улице. Он до сих пор не мог точно сказать, почему сделал ей предложение: что-то внутри ее темно-синих, со словно бы мелькающими там тенями, глаз влекло и притягивало его. Как мотылька...
Зора внезапно повернулась. Кент заметил неизвестные ему ранее искры в ее мерцающих очах и шагнул навстречу, удивленный незнакомым выражением. Она обошла его и, спрятав какую-то странную жестокую улыбку, сказала:
- Мне пора, у меня через час встреча.
- В такое время? - Кент посмотрел на потемневшее небо за окном.
- Поверь, мое свидание того стоит... - Она проскользнула в прихожую и скрылась за входной дверью.
Кент почувствовал непривычную пустоту, наполняющую его сознание, потом его сердце словно захлестнула горячая волна, заставив биться все быстрее и беспокойнее. Он опустился на кровать и закрыл глаза, пытаясь прийти в себя.
Наверное, дело было в том, что он не очень-то хорошо разбирался в некоторых тонкостях психики существа под названием человек. Он не знал, что людям, несущим в себе всепоглощающий огонь, надо его чем-то поддерживать. Ни чувств ни эмоций у них нет, но топливо-то все равно необходимо. Долг не позволяет поджигать близких, но другие... Их души, ступившие на запретную территорию, объятую пламенем, сами подписывают свой приговор, неся дрова из собственных переживаний, желаний, страхов и слагая их на немеркнущий костер.
Не пытайтесь проникнуть в мир незнакомца с отстраненным и мертвым взглядом! Ведь, как говорят, глаза - врата в обиталище души...