Аннотация: "Неформальный роман", из первой части "Блоха"
Незалежные стороны
Миха удивился, что я знаю про концерт в Киеве двадцать третьего, он на него как раз собирался ехать. А про концерт я узнал от Кукушкиной: она ещё перед Новым годом мне говорила, что думает туда отправиться. Мне идея навестить Киев тоже понравилась, только тогда я на будущее сказать ничегошеньки не мог.
Чтобы попасть на какой-нибудь концерт, придётся отпрашиваться с работы. И я взял отпуск сразу на два дня, причём теперь благодаря 23-му получилось, что отдыхаю целую неделю. Пришлось наплести, что еду на свадьбу друга в Тулу: вообще туда действительно уехал один мой приятель и исчез там с девушкой.
Билеты я брал буквально через пару дней после того, как их взял Миха, и не стал ждать, пока на работе окончательно решится вопрос об отпуске. В кассе плацкарты в ту сторону уже не было и пришлось брать купейный через три вагона от Михи. Обратно плацкартные были в соседнем.
Когда за окошком печатались мои билеты, я с тревогой начал понимать, что денег у меня в кошельке маловато: на купе я вовсе не рассчитывал. Но облегчённо вздохнул, когда выгреб из кошелька совершенно всё и мне хватило с точностью до червонца.
Иногда рождение проблемы знаменует собой избавление от другой большей проблемы, надо лишь грамотно воспользоваться возможностью...
Встретились старые друзья, и путешествие началось.
Кто-то сказал, что выгодно поменять рубли на доллары, а доллары там на местную валюту. И вот мы ходили кругами, пытаясь найти обменник. Только все они как-то синхронно позакрывались, а в одном единственном открытом нам сказали что-то, из чего мы оба не поняли ни словечка и после чего отказались от всей этой затеи с курсами.
На Витебском вокзале нас встретила компания отъезжающих и провожающих, сразу же предложили пива. Подошла Лерка, и вместе с ней мы купили поесть в дорогу: что-то почти нелепое и мало практичное, однако серьёзно разбираться с нашим меню ни у кого не было желания. Все подобрались к поезду. Скарба у всех было совсем мало, лишь розы "Алиса Питер" висели почти на каждом. Всего с нами и не с нами в поезд садилось человек около пятнадцати. Был там и Дима, и вообще компания с Юго-Запада. Только Ники опять не было, и ничего про неё нигде не было слышно.
Сразу после проверки билетов в поезде началось движение во все стороны, и оно из моего скучного купейного четвёртого скоро перенесло меня в первый плацкартный вагон, где ехали мои. Была идея переселить из плацкартного в купе девушку, только ничего не получилось из-за разницы в длине наших маршрутов. Недовольно и хитро поглядывали украинские проводники.
После пива на столе появилось дорогое виски, которое даже не попахивало, как обычно, простой самогонкой. Потом была хорошая водка, которая время от времени пряталась под стол, была скромная закуска, громкие беседы и совсем не восторженные взгляды попутчиков с соседних полок. Меня скоро назвали "Челом с бешеными глазами".
Разговаривали про разные выезды. Последним был выезд в Ёбург - Екатеринбург сокращённо. Большинство людей так и не помнит с него ничего, а кто-то возвращался оттуда больше недели - бредя будто слепые котята. Кто-то ездил в Ригу. За пьянство их сняли с поезда, и они переходили границу пешком и добирались какими-то собаками. С документами на границе у них трудностей не было, зато возникли проблемы с алисовской атрибутикой, потому что красные звёзды в Латвии приравниваются к свастике, и им пытались предъявить распространение экстремизма.
На днях умер Егор Летов. В Питере люди собирались через несколько дней идти на концерт, даже взяли билеты.
Вообще веселье в поезде было наполнено грустью. А без Ники у меня было ко всему какое-то безразличие. Может, она не поехала после того, как узнала, что еду я? Вряд ли.
Большая часть алисовской армии ехала в первом вагоне, но ехали и в других. Кто-то в третьем вагоне разбил стекло. Несколько человек сняли с поезда.
* * *
Откуда ни возьмись, появились милиционеры и пригласили меня на разговор в своё купе. Разговор был долгий. Похоже, или меня сдали проводники, или меня в чём-то заподозрили. Их было двое: один добрый, второй злой. Я почувствовал, что моё ближайшее будущее они давно определили, а всё разговоры уже были бесполезны. И меня понесло: я долго объяснял ментам, какие они плохие, бесчеловечные люди, что по жизни они ничего из себя не представляют и ничего хорошего их не ожидает, если они не изменятся, говорил, что они никто и дело их гадкое. Не смотря на то, что говорить я старался как можно вежливее, "злой" мне постоянно угрожал (хотя я не помню, чтобы свои угрозы он претворял в жизнь), и в конце концов я был в браслетах снят с поезда, а на костяшках пальцев уже позже я обнаружил следы каких-то ударов.
Попал я в клетку на мрачной станции Сущёво где-то в Псковской области. Пытался спать, но проснулся от того, что сильно замёрз и хотел в туалет. Милиционер любезно согласился меня проводить. Я попросил снять наручники, он снял, но потом я категорически отказался влезать в них снова. После этого я мирно с ним разговорился и пообещал, что плохого от меня ничего не будет. Он мне, похоже, поверил, но отказал в том, чтобы я посидел где-нибудь сам, вне клетки и хотел снова запереть за решёткой - такой мол порядок. Полная глушь, и можно было понять положение этого молодого парня, которого в неё отправили: он дежурил там совсем один и говорил, что если бы не я, то давно бы спал, как обычно. Однако засунуть меня обратно в клетку у него не получилось: я решительно отказался туда залезать, но зато на скамейке вне её, как обещал, вёл себя прилично.
Сержант спросил, поеду ли я дальше или меня отправить обратно в Питер. Конечно, возвращаться было совершенно неохота. Он сказал подождать на скамейке, а сам в зале ожидания взял у меня пятьсот рублей и в кассе стал суетиться насчёт моего проезда. Кассирша что-то писала, куда-то звонила. В конце концов меньше, чем за триста рублей мне дали какую-то бумажку, с которой я и пробирался дальше.
Милиционер проводил меня до поезда и поговорил с еле проснувшимися на упрямый стук проводниками.
В новом поезде я сразу же потребовал пива и, попив его в тамбуре, расстелил бельё и залез на свою полку. Украинские проводники только утром узнали, что я россиянин, а до этого, не знаю, на каком языке я с ними говорил, были уверены, что я вполне украинец.
* * *
Ехал в Киев, а попал в Минск: только утром выяснилось, куда идёт поезд.
Проснулся я на постоянно спадавшем вниз матрасе под громкие слова с щедрым украинским акцентом. Это был какой-то прицепной-перецепной плацкартный вагон, следовавший из Мурманска в Киев крюком через Минск. Ехали в нем, в отличие от предыдущего, главным образом пенсионеры, которые, в прочем, довольно сочувственно отнеслись к моему состоянию. А проводники же, наоборот, вымогали из меня магарыч в виде бутылки за то, что взяли на поезд. Я в принципе согласился, даже спросил, где мне достать водки, на что, подмигнув глазом, проводник сказал, что возможность её приобрести у меня ещё будет впереди. Но водки я так и не купил, а они только поудивлялись короткой истории о том, как я остался почти без денег. Только раз перебили на середине рассказа и спросили, зачем же я тогда нужен на Украине - без денег.
В поезде я обнаружил, что из кошелька кто-то вытащил пять тысяч. У них ещё сохранились какие-то остатки совести, и тысячу мне всё-таки оставили. Какая-то мелочь также осталась у меня в карманах. Но забрали одну из двух пачек "Кэптэн Блэка", взятых с собой чисто поприкалываться. Особенно поразило меня то, что они даже раскрыли упаковку жвачки и вытащили оттуда несколько подушечек. Не милиция, а гопота какая-то!
Вагон приехал в Минск и шесть часов стоял в тупике в ожидании того, как его подцепят к поезду "Минск-Киев". Пенсионеры изнывали от ожидания, а я отправился гулять по городу.
Очень чистый город: европейского в нём даже как будто больше, чем в Питере, но при этом есть и что-то заметное советское. Людей и машин на улице даже в час "пик" совсем немного. Вообще, мало шумихи, суеты. Но много вежливости, терпимости, человечности...
Неторопливо, как и окружающие машины, по дороге важно шёл большой пушистый кот. Неподалёку с достоинством трапезничала чем-то толстая ворона, а ещё рядом сновало много галок, занятых какими-то своими делами и мало обращавших внимание на всё окружающее.
Газоны на площади Незалежности, через которую проходила улица Независимости, были заботливо застелены еловыми лапами. По промышленному району, в который я случайно забрёл, ходили старинные изящные округлые трамваи. Здания здесь совсем не выглядели доисторическими трущобами, как не выглядели и современными пёстрыми монстрами, но смотрелись как-то по-детски уютно.
Объявления на вокзале и многие надписи вежливо велись на белорусском и русском языках. На вокзале в Витебске в громкоговорителях я слышал вообще исключительно великорусскую речь.
Я отправил две эсэмэски, и деньги на телефоне вдруг закончились, не смотря на то, что перед выездом я их туда клал, больше же я никуда не звонил: так оказался ещё и без связи.
Средствами я располагал совсем небольшими, поэтому за день жадно съел только солянку в кафе у вокзала и купил в дорогу маленькую шоколадку и ещё бутылку минеральной воды. Осталось ещё много бумажной мелочи с нулями, которые можно было бы поменять на наши копейки, только этого делать никто не станет.
А ещё в ларьке печати "Белсаюздрук" мне очень понравился значок, где на голубом фоне была изображена богородица, вокруг ангелы и внизу надпись "Мiнск" - этот значок я себе приобрёл и долго его хранил.
Для пересечения границы пассажирам принесли разгадывать таможенные кроссворды: задания в нём были написаны на английском и украинском языках. Даже мои соседи, будучи этническими украинцами, искренне удивлялись странным словам вроде "громадянства". Общими усилиями и с некоторым моим знанием английского все благополучно ответили на вопросы своих анкет.
Ночью не давали спать разные таможенники и пограничники, а утром мы подъезжали к Киеву. Минск проводил меня слёзами дождя, а Киев не смотря на тепло и солнечную улыбку, встретил ураганом.
* * *
Вокзал в Киеве мне чем-то напомнил Сенную площадь времён большой ямы, только без ямы: грязно, людно, суетно. Сам город произвёл гораздо лучшее впечатление.
Взял три пластмассовых погрызенных жетона на метро за полторы гривны. В метро и без часа "пик" народу было не продохнуть. Питерское метро всё-таки интеллигентнее. Даже противная реклама в Питере как-то скромнее: здесь без неё не осталось не единого свободного места ни в вагоне, ни на станциях. Зато вместо сеанса какого-то дзен-буддизма, вместо медитации под стук колёс и под мелькающие картинки из сплетений серых проводов здесь можно что-нибудь смотреть по развешенным под потолком экранам. Доехал до Крещатика - места, про которое я что-то слышал и которое является центральным в городе, вроде Арбата в Москве.
Оказывается, было ещё довольно рано, я же до сих пор жил по питерскому времени, как и потом в Питере некоторое время ходил по киевскому. Дождался открытия билетной кассы в подземном переходе и на поменянную тысячу, которой меня щедро одарили сотрудники правопорядка, приобрёл билет на концерт. Кассирша куда-то звонила, бегала со мной в другую кассу к коллеге, где остался ещё один билет. А поначалу она вообще предлагала мне оставить деньги, за билетом же подойти позже. На всякий случай, денег я оставлять не стал, но подошёл попозже со своими деньгами сам.
Теперь остались какие-то деньги, и я мог, наконец, что-нибудь поесть. Зашёл в какое-то "швыдко" - это, как я понял, вроде бистро. Здесь было совершенно безлюдно, и лишь девушка-барменша самозабвенно разговаривала по телефону: она так в обнимку с телефоном меня и обслуживала от начала и до конца моего завтрака, даже не пытаясь быть вежливой или хотя бы вернуть бедному неместному его сдачу (я так и забил на неё). С глупым видом изучал меню, пытаясь представить себе хоть что-нибудь из имеющегося в нём. В конце концов взял какую-то "супер картоплю". Посмотрел на эту печёную развороченную картофелину в фольге с каким-то грибным салатиком сверху и на пару с беззастенчивым голодом принялся есть. Официантка сделала замечание, что это едят вилкой. Пристыжено стал ковырять скорее вилкой. Не наелся ни каким боком, но "спасибо" всё же сказал, хоть и не получил ничего в ответ.
Быстро отучил себя смотреть на какие-нибудь надписи: так было как-то спокойнее.
Если к кому-то обращаться, то большинство отвечает очень вежливо и любезно. Но попадались некоторые, которые, заслышав неместный выговор, моментально переходили на такой язык и подбирали такие слова, что после сказанного оставалось только беспомощно махнуть рукой и удалиться.
Пошёл к Софийскому собору - это место в Киеве я хотел посетить больше всего. Отдал последние две гривны за вход. Походил по двору, но на входе в сам собор вдруг встретился турникет, и светлая богомольная бабуля сказала, что надо заплатить ещё 20 гривен. Я расстроился почти до слёз и ушёл. С таким же чувством пошёл в собор Михаила-Архангела.
Не хочу я говорить ни про церковные раздоры, ни про "патриарха всея Руси-Украины" (похороненного, кстати, перед входом в самый первый русский храм, под ногами), но скажу про плакаты у входа в Михаило-Архангельский собор: на них были изображены звёзды из кроваво-красной колючей проволоки на фоне карты Советского Союза. Плакаты были посвящены голоду на Украине, тому, сколько жителей погибло от рук русских коммунистов, задавшихся целью искоренить украинскую нацию. И вот снаружи храма вот эти звёзды, а внутри какие-то турки, которые весело дурачились и фотографировались на фоне икон.
Только вид с гор на долину Днепра меня, наконец, стал успокаивать - вода...
В городе много замечательных гористых улиц, выложенных брусчаткой. Немного не дошёл до района Печёр.
Возле здания Рады увидел две палатки армейского образца с деревянным крестом. Подошёл ближе. Это оказался временный храм Александра Невского на месте разрушенного большевиками. Конечно, восстановление храма - дело хорошее, но то, что Александр Невский оказался вдруг национальным украинским святым, меня позабавило.
Вообще весь город буквально овеян националистическим гонором. В первую очередь, конечно, майдан Незалежности. На нём есть даже столб, на котором под стеклом были сохранены надписи, которые оставляли во время "революции" оранжевые гости со всех сторон Украины. И вот среди других надписей я увидел одну - "Киса и Ося были здесь": от души порадовался и, наконец, понял смысл всей этой "оранжевой" шумихи: почему бы парням из какого-нибудь Закарпатья не приехать в Киев, не потусоваться, не послушать концерты, не пожить в палатках, не бесплатно поесть? Тем более что на работе, на учёбе за отсутствие ничего не сделают и всё уже оплачено, бегай себе лишь за горилкой.
На майдане Незалежности весь день играли в полную громкость разные советские песни - это было странно слышать, но 23-го "лютого" кто-то всё же продолжает праздновать день Советской армии, тем более имея пока ещё выходной.
* * *
Долго ходил по центру Киева, время от времени возвращаясь на Крещатик в надежде повстречать своих. Встречал кого-то из "Алисы", спрашивал про питерских. Но никто их не видел. Некоторые предлагали водки, но я не пил.
Наконец увидев над одной улицей перетяжку с загадочным призывом "Закоханем в фитнес!", я решил пробираться к залу, тем более, как я понял, находится он далеко не в центре: куда-то надо ехать, а роскоши перепутать дорогу и ехать на каком-то транспорте, кроме метро, я себе позволить не мог.
Название зала "ЦКМ НАУ" никому не говорило совершенно ничего. Благо я узнал, что это где-то у Авиационного института. Про него уже кто-то где-то слышал. Но никто не мог сказать, где же это точно, только приблизительно. И вот покатавшись в метро туда-сюда (выходить наверх мне было нельзя), на станции на букву "Ш", наконец, повстречал приличного студента, который более или менее толково объяснил, что мне надо выйти, пройти под мостом, пройти рынок с неграми, и там уже рядом. Не понял я только, что же он имел в виду под словом "негры". Вышел, увидел рынок, но никаких негров, только славяне. Спрашивал у одних, у других про институт, но все попадались неместные. Только бабули, торгующие семечками, сказали мне идти прямо. И вот иду я прямо - всё рыночные ряды. И вот вижу негра. Сначала подумал - померещилось. Но вот ещё один негр, ещё, целый ряд негров, торгующих дешёвыми кроссовками и спортивными костюмами. Действительно, обычные такие негры - чёрные.
Иду прямо. Захотелось мне убедиться, правильно ли я иду, спросил у женщины, стоявший на остановке. Она на правильном русском языке, интеллигентно возмутившись, сказала, что прямо я никуда не приду и выйду только на львовскую дорогу, что мне нужно повернуть направо и проехать одну остановку на скоростном трамвае. А потом удивилась, что эту остановку я вознамерился идти пешком.
Нашёл. Возле того, что раньше наверно называлось дворцом культуры Авиационного института, была только небольшая группа людей и под лестницей пила водку. Стопку предложили и мне, а ещё дали закусить плавленым сырком, которому я безмерно обрадовался. Сказали, что "Алиса" уже репетирует, а девчонки уже вручили Кинчеву цветы. Ещё сказали, что туда внутрь сначала не хотели пускать гитариста "Алисы" Лёвина, который был с какой-то девицей.
Был тут один питерский на костылях. Его я видел на Витебском вокзале, только он ехал через Москву. А я через Минск - этому парень очень обрадовался.
Разговорились с одним парнем из Одессы. Вообще были люди с Минска, Москвы, Липецка, Тулы, Рязани, Владимира, Кирова и так далее. Севастопольцы были с Андреевским флагом. Народ всё прибывал, на улице темнело и заметно холодало, а моих всё не было. Я уже стал волноваться - мало ли что могло случиться.
Какой-то киевлянин ходил и орал, что Россия - дерьмо. Непонятно, зачем тогда ему вообще "Алиса"? Кто-то ему популярно объяснил (это был Емеля), что не следует так говорить. И вот чуть позже уже кто-то носился с флагом Украины и орал "Слава России!"
Наконец, буквально уже за двадцать минут до концерта я увидел знакомые лица: только все они оказались невозможно грустными. И лишь Миха бросился меня обнимать чуть ли ни со слезами. Оказалось, всё время они только пили и из всего города видели почти одну только съёмную квартиру.
В отличие от питерской традиции концерт начался точно вовремя и, пока мы пили пиво и курили в туалете, Кинчев уже спел первую песню "Земля". Хотя билеты у всех стоили одинаково, у кого-то они оказались обычные, а у кого-то в фан-сектор. Но охранники, увидев меня в обнимку с Михой и с шарфом "Алиса Питер" пустили меня к фанам.
Зал был с сидениями и с возвышением от сцены. Вся настоящая тусовка была лишь на тонкой полоске между первым рядом сидений и сценой. В остальном густо наполненном зале люди большей частью смирно сидели на своих сидениях и слушали музыку. Я недолго думая забрался ногами на кресло в первом ряду и повлёк за собой Миху и Лерку. Никто и слова не сказал, но с опаской поглядывали на надписи "Питер".
Концерт мне понравился очень. Новые песни, которых я ни одной так и не знаю, были обильно разбавлены старыми добрыми. На одной песне по залу вдруг стало прыгать множество воздушных шариков, а большинство людей по-детски сильно обрадовались. А самое главное: я всё-таки здесь, а рядом друзья. На песне "Красное на чёрном" я вообще обнаглел: залез на высокий забор и затащил туда Миху. Охранники, правда, нас оттуда быстро, но вежливо спустили. Скоро Миха забрался туда снова: на этот раз его никто не спускал, а сам Миха чудом не сваливался оттуда, еле державшись на ногах. На "Спокойной ночи" сколько я не тянул всех вокруг, никто, ропща, так и не присел, но я всё равно присел сам. На крики после окончания концерта "Алиса" вышла и сыграла цоевскую "Песню без слов" и ещё "Мы вместе".
В столице всё-таки иностранного государства произошла диковинная на мой взгляд вещь: один раз Кинчев наклонился к публике, и в лицо ему что-то угодило, он развернул комок, это оказался большой чёрно-жёлто-белый флаг с надписью "Киров", Кинчев распрямил флаг и гордо стал с ним прыгать.
Вообще среди алисовцев стало появляться много лозунгов вроде "Великая Россия", "Светлая Русь" и тому подобное. А недавно я узнал, что в Питере есть такая организация, которая называется "Чёрно-красная сотня".
Была на концерте ещё одна питерская совершенно пьяная несовершеннолетняя девчушка. Её я тоже поднял к нам на скамейку и почти пожалел об этом: она была совсем невменяемая, всё время падала и невозможно вешалась - в прочем, не только на меня. Она отдала мне свою торбу, и я сохранил её через весь концерт. А после концерта я увидел девочку снова и отдал ей её сумку: только она её потом всё равно потеряла, а в ней были все документы, деньги, билеты, причём не только её.
Кстати, свой рюкзак со всем добром я сдал в гардероб. Его на входе вообще никто не проверил: там могло бы быть всё, что угодно, и-таки находился предмет, запрещённый к проносу - чернослив в коробке.
В гардеробе впервые увидели, что все вещи тщательно охраняло большое число охранников, стоявших традиционно почти не двигаясь и угрожающе. На одном концерте в Москве алисоманы добровольно вызвались помочь сильно не справлявшейся гардеробщице и выдавали одежду очень добросовестно и организованно. Не всё ещё потеряно.
После концерта все собирались очень медленно, а мы втроём с Михой и Леркой поехали на съёмную хату на такси. Таксист оказался уже им знакомым и очень хороший человек: всю дорогу он рассказывал про достопримечательности Киева, а ещё хвалил Питер и говорил, что этот город, ни смотря ни на что, остался настоящей столицей. Зашли в украинский супермаркет: никто из нас ещё не видел, чтобы супермаркет находился в каком-то далёком дворовом закоулке. Взяли поесть, взяли пива. Ключей у нас ни у кого не было. В квартире как будто горел свет. Мы по-всякому туда ломились, но никто не отвечал. Оказалось, мы ломились в соседний подъезд. Скоро подъехали и остальные наши с ключами.
К утру в трёхкомнатной квартире оказалось народу чуть ли ни в два раза больше, чем снимало первоначально, благо об этом не знала хозяйка. Появилась и бешеная малолетка - она пыталась уложиться со мной или ещё с кем-нибудь. Были с нами ещё два брата-близнеца, их за что-то обозвали в Киеве "Финнами". Поначалу они сильно обижались, а потом это прозвище пристало к ним капитально. Естественно, на столе появилась водка. Я поел пюре из пакета, выпил стопки три и скоро пошёл отдыхать - больно уж я запарился за последние дни. Мне постелила на полу Лерка в маленькой комнатке, где они располагались с Михой. Люди пили почти до утра.
* * *
Проснулся я первый от телефонов, которые на все голоса в разных комнатах попеременно будили своих хозяев, те же не обращали на них ни малейшего внимания. Кто-то лежал как попало на полу, кто-то на стуле на кухне, кто-то спал в ванной, кто-то в туалете. Почти всем было дурновато. Наконец, все с трудом поподнимались и поехали на вокзал. По дороге быстро пришли в чувство с помощью пива, а в поезде многие продолжали лечиться снова водкой.
Девочка страшно раскаивалась во вчерашнем поведении. Без билетов и документов мы думали провезти её в Питер в "гробу" - багажном отделении под сидением. Но, к счастью, каким-то образом нашёлся человек из Москвы, у которого была её торба.
Проснулся в квартире и Емеля - известная в алисовских кругах личность: наутро он долго удивлялся, что оказался не в квартире на улице Леси Украинки, а в квартире на улице Веры Слуцкой. Он как раз из этой "красно-чёрной сотни": на нём кроме алисовского шарфа была надета папаха и полная портупея. Когда-то Кинчев своих верных фанатов, что катаются с ним по городам, назвал образно "красно-чёрной сотней", затем же приобретя националистическо-монархическую наклонность, оформилась такая организация. Емеля - совершенно безбашенный человек.
Я ехал на этот раз в соседнем от всех втором вагоне. Попутчик у меня был нормальный севастопольский парень, живущий в Питере. Он рассказывал, что в Севастополь не пускают крымских татар, натовцев и постоянно срывают украинские флаги. Много с ним разговаривали и приходили к выводам на счёт того, что всё, что творится в русско-украинской политике плохого, скоро перебродит и неизбежно придёт к нормальному равновесию.
Естественно, я ехал в основном в первом вагоне. А вообще амплитуда шатаний по поезду была намного больше, чем в первом поезде. В Чернигове в одних футболках мы ходили по вокзалу и орали песни. В поезде ехала группа - в четвёртом вагоне, только Костя поехал к себе в Москву.
Стёкол в поезде на этот раз разбили уже не одно, а два, и несколько вагонов подряд были перепачканы кровью. Первоначально под подозрение начальника поезда (российского) попал почему-то клавишник "Алисы" Ослик. Потом начальник поезда ходил и ругался на всех нас и на "Алису". Но всё-таки в вагоне-ресторане он сидел с нами, извинялся и только разве не пил с нами будучи на работе.
Гитарист Лёва сильно ошибся на концерте на "Спокойной ночи". Этого, конечно, мало кто заметил. В поезде он тоже ошибся, когда высокомерно отказался поздороваться с одним алисовцем-боксёром. Он сидел со всеми из группы в вагоне-ресторане, а потом боксёр позвал его на разговор в тамбур. Дело, в конце концов, закончилось мирно - совместной с Лёвиным пьянкой в том же вагоне-ресторане.
Вообще эта боксёрская компания никому из других алисовцев не нравилась. Даже Матросу - он часто как раз организует выезды в другие города. Я сидел в вагоне-ресторане вместе с Матросом, и мы, как дураки, пытались взломать мою бутылку пива, которая оказалось, открывалась легче простого и без открывашки. Меня многие угощали и вообще относились к моим трудностям с участием. Кто-то за мою футболку называл меня "Джазом".
В качестве подарка за мои приключения на станции Жлобин мне на кровать каким-то образом попали мягкие тапочки, проехали со мной всю дорогу, а потом я, так и не обнаружив хозяина тапочек, уже не стесняясь, положил их в рюкзак.
Приехали в Питер. Разбрелись все совершенно неорганизованно по своим городским углам. Миха поблагодарил меня за то, что ездил с ним и, как я ни пытался отказаться, сунул мне стольник на дорогу. А ещё кто-то неизвестный положил мне денег на телефон и очень вовремя: скорее всего, он, конечно, просто ошибся.
После всех приключений этого года говорили, что я сильно похудел. Я и сам ощущаю, что брюки на мне стали уже безобразно висеть. В конце концов, я был удивлён, когда в магазине подозрительно спросили, есть ли мне восемнадцать...