Какими бы маршрутами ни колесил по жизни его величество случай, на какие стёжки-дорожки ни сворачивал бы - они редко бывают торными, с толстым слоем хорошо укатанного асфальта, с разметкой, указателями и услужливыми фонарями вдоль обочин. Случай - он весьма беспристрастный и неразборчивый господин-товарищ, перед ним все равны, и это может служить некоторым утешением, если кто нуждается в таковом...
Сильно нуждался в утешении один командировочный (его фамилия потерялась в зыбучем круговращении информационных полей и потеряла своё значение, посему назовём его гражданином Бесфамильным), который, не предполагая для себя особых приключений, по ходу путешествия в плацкартном вагоне из Тихорецка в Сочи заурядно отлучился в тамбур покурить... Времени с момента отправления прошло совсем немного, да и место гражданину Бесфамильному досталось боковое, потому обратить на него внимание никто не успел. Зато пухлую дорожную сумку, выглядывавшую из-под сиденья, вскоре приметила рыхлая тётка лет двадцати, вояжировавшая к одному сочинскому экстрасенсу на повторный курс лечения от энуреза:
- Интересно, чейная это кладь? - задумчиво спросила она как бы саму себя. - Может, кто забыл с прошлого рейса?
- Ага, жди, - желчно заметил сидевший рядом пенсионер в невесть где украденной общевойсковой фуражке старорежимного образца. - Нынче, дамочка, не то, что забыть - нынче только и гляди, чтоб из твоей собственной клади какую сумку не выхватили. Люди жадные стали, раскудрить твою через колено...
- Тогда чего ж она бесхозно тут оставленная? - продолжала тётка свою настойчивую мысль. - Может, в ней бомба, а?
- Йопсть, - в один голос выдохнули двое мужиков коммивояжерской наружности, до сих пор сидевшие за столиком и с молчаливой сосредоточенностью разворачивавшие варёную курицу, счищавшие скорлупу с яиц, нарезавшие огурцы, хлеб, копчёную колбасу - словом, занимавшиеся всем тем, чем обычно занимаются народные массы, едва успев тронуться в путь по железной дороге... Один из мужиков закашлялся от изумления, а другой - напротив, быстро опомнившись - предложил:
- Надо бы срочно - того... Проводника вызвать... Он пускай и проверит сумарь, как ему по службе положено!
- Ага, жди, - снова усмехнулся пенсионер, состроив желчную гримасу. - На положено хрен наложено, очень надо твоему проводнику забесплатно жизнью рисковать. Он в линейну милицию сообщит, а мильтоны только на ближайшей станции подоспеют. Да ещё шмон устроят, лишних полдня простоим.
- Или тогда самим поглядеть... - прокашлявшись курицей, заколебался второй мужик
- А вдруг она, бомба-то, как раз от открывания и взрывается? - резонно возразил пенсионер. Потом сделал пренебрежительный жест бровями:
- Эх, молодёжь. Ну ни хрена вы не способные действовать в экстремистской ситуации...
С этими словами он снял с головы фуражку и, опустившись на четвереньки, прислонил к сумке ухо:
- Точно, так я и знал: тикает, зараза. В любую секунду может жахнуть. Вот же не зря по телевизору всё время предупреждают про террористов...
- Ты, дед, не врёшь? Вправду тикает или тебе почудилось? - уточнил один из мужиков.
- А можешь сам убедиться, - пенсионер сделал приглашающий жест в сторону сумки.
Однако мужика опередила тётка с энурезом. Шустро распластавшись в проходе вагона, она на несколько секунд приложила ухо к сумке. А затем подтвердила:
- Тикает.
- Тогда делать нечего, я пошёл за проводником, - сказал настырный мужик, отодвигая потерявшие актуальность курицу и яйца..
- Брось. Пока проводник прочухается, она десять раз долбануть успеет, - решительно возразил пенсионер, надевая фуражку. - Тут самоглавное - время не потерять. Потому сейчас же открывайте окно, выкинем её наружу. Если снаружи рванёт, то хоть не нам, а задним вагонам достанется!
Так случай определил гражданину Бесфамильному остаться без сумки, в которой, кроме смены белья, электробритвы, провизии и немалой суммы денег, находился старенький, но вполне исправный будильник ереванского часового завода "Наири", тиканье которого почудилось столь угрожающим для случайных попутчиков. Впрочем, это ещё не худший вариант. Поскольку трудно даже представить, что могло случиться, если б злосчастный часовой механизм вдруг зазвенел: тогда, пожалуй, за окном оказалась бы не сумка, а перепуганные насмерть пассажиры.
Как бы то ни было, а вернувшемуся из тамбура командировочному всё же сгоряча надавали по морде. Хотели тоже в окно выкинуть, но он, растопырившись руками и ногами во все четыре стороны, сумел дождаться проводника. Которому затем и объяснил ситуацию насчёт будильника.
Правда, без вещей и сопроводительных документов ехать в командировку уже не имело смысла. Потому гражданин Бесфамильный - с заплывшими от синяков глазами и повреждённой челюстью - сошёл с поезда на вокзале Краснодар-1. На его месте человек с нормально протекающими мыслительными процессами наверняка бы обратился если не в милицию, то хоть к какому-нибудь представителю железнодорожной администрации, однако у бывшего командировочного умственная деятельность нарушилась на почве побоев и разочарования в человеческом факторе. Отчего, не прекращая вслух сетовать на жизнь и размахивая руками перед невидимым собеседником, он побрёл по улице Мира с машинальностью обречённого на заклание животного, затем свернул на Красную и вскоре оказался перед гостиницей "Москва". Там ему преградили путь три лысых девушки с наголо выбритыми бровями.
- Это ты, что ль, объявление в газету дал? - выпалила одна из них, нетерпеливо помаргивая красными от недавних слёз глазами.
- Ничего я не давал, - безразлично отмахнулся Бесфамильный.
- Врёшь, наверное, - сказала вторая девушка, угрожающе похлопывая себя по гладкой, как бильярдный шар, черепной коробке. - Рожа у тебя подозрительная. За что бланшей-то навешали? Небось, мошенник?
- Да, - поддержала её третья девушка. - Мы людям на слово больше не верим. Ты - давай, докажи нам, что это не твоё объявление было.
- Ничего я не давал, никаких объявлений не знаю, отстаньте, - досадливо поморщился бывший командировочный, попытавшись протиснуться между девушками - и когда это не удалось, легонько оттолкнул одну из них. Тотчас отовсюду стали сбегаться лысые особы без бровей, выкрикивая:
- Это кто такой, что на девушек руку поднимает?!
- Со всех сторон мужики над нами издеваются!
- Негодяй!
- Наших бьют!
Бесфамильного схватили за волосы и одежду, дёргая сразу во все стороны, будто пытались разорвать на клочки. Его кусали, щипали, царапали и пинали острыми каблучками. До тех пор, пока он не потерял сознание.
***
...Открыв глаза в незнакомой квартире, он обнаружил себя лежащим на плюшевом диване, раздетым до трусов и укрытым клетчатым шерстяным пледом. Рядом сидела лысая девушка без бровей и смотрела по телевизору капитал-шоу "Поле чудес", где на ведущего Якубовича как раз напяливали костюм неизвестной северной народности. На вид незнакомке было лет двадцать или тридцать - с такой наружностью точно и не определишь...
- Ы-ы-ыммпсссс... - неопределённо простонал Бесфамильный только для того, чтоб оказаться замеченным.
- Ой, очнулся, - обрадовалась девушка. - Слава богу, а то я думала, чё придётся "скорую" вызывать. Девки так тебя колотили, прям ваще, могли и убить нафиг...
- Где я?
- Дома у меня. Я ж тебя тоже сначала валтузила вместе со всеми, а потом жалко стало - думаю: убьём ведь, ёлы, а может, это и не ты объявление в газету давал. Ну, короче, домой тебя забрала. Всё равно уже ясно, чё никакого кина снимать не будут...
- А ты - кто?
- Люстра.
- Не понял, - удивился Бесфамильный. И сел, спустив ноги с дивана:
- Как это - люстра?
- Ой, - хихикнула девушка, - конечно, ты же ничего про меня не знаешь... Это так во дворе прозвали меня. Нет, на самом-то деле я - Люська по паспорту. Но раз уж в детстве прозвали, то оно и прилепилось - а чё мне, кликон не обидный: ну, Люстра и Люстра, подумаешь, осветительный прибор, люстры бывают и красивые, правильно?
- А-а-а, вот оно как, - кивнул бывший командировочный. - Кличка. Тогда понятно... Слышь, а почему вы все там были лысые? Это банда у вас такая, что ли?
- Ну, ты ваще! - звонко рассмеялась собеседница. - Сказанул: банда! Нет, прям умора! Да я, между прочим, всех этих тёлок только сегодня в первый раз и увидела-то, ёлы! Лучше б и не видеть никогда! Ха-ха-ха! Нет, представляю: банда лысых!..
И Люстра рассказала, как прочла в газете объявление о намечающихся съёмках модерновой кинокартины, в которой якобы могли сняться все желающие девушки - правда, выдвигалось условие: соискательницы ролей непременно должны расстаться не только с причёской, но и с бровями. Обещанный аванс составлял тысячу долларов, а место сбора было назначено у входа в гостиницу "Москва". Люстра, не задумываясь, сбрила растительность у себя на голове и к указанному в объявлении часу явилась в вестибюль гостиницы. Там уже сверкали лысинами десятка три девушек, решивших податься в актрисы. Не менее двух часов тщетно прождали они неведомого режиссёра, пока не поняли, что оказались жертвами розыгрыша. На своё несчастье, вскоре им под горячие руки подвернулся гражданин Бесфамильный...
Едва дослушав рассказ Люстры до конца, бывший командировочный разразился хохотом: ситуация, в которую по собственной глупости попала его новая знакомая, казалась до того нелепой, что он на время забыл о своих злоключениях... Он хохотал, как сумасшедший, и не мог остановиться - возможно, даже не столько из-за того, что было смешно, сколько по причине неотложной потребности организма сбросить накопленный избыток отрицательных вибраций. Он то ржал, как конь, то стрекотал кузнечиком; этот диапазон до такого градуса удивил девушку, что она не обиделась и не полезла в драку, а, наоборот, вскоре стала подхихикивать своему невольному гостю.
Гражданин Бесфамильный смеялся минут десять. Он уже был бы и рад остановиться, а всё никак не мог, смеялся и смеялся - до тех пор, пока не обессилел окончательно. А когда его смех, наконец, сошёл на нет - он свалился с дивана и, обхватив колени Люстры, зарыдал, сопровождая слёзы захлёбывающейся скороговоркой:
- Боже мой, боже мой, какие мы оба невезучие, почему над нами судьба так издевается, я не могу понять, но тебе легче, у тебя хоть крыша над головой, а у меня здесь - ни денег, ни документов, ни жилья, ты же понимаешь, сам я не местный, не милостыню же просить, и куда теперь податься, я не знаю, милая, хорошая девочка, ты хоть и лысая, а всё равно красивая, у тебя бесподобная форма черепа, что мне делать, что мне делать, сумку в окно выбросили, сволочи, из-за будильника, я не хочу жить на этой планете, на этой Земле, потому что тут существуют одновременно добро и зло, а я даже выбор между ними сделать не умею, это же всё случай решает, он зашвыривает нас куда попало, он срывает людей с дерева жизни, словно осеннюю листву, и что теперь предпринять, как поступить, я не представляю, скажи, за какие грехи мне побои со всех сторон, милая, хорошая, мне теперь некуда податься, у меня в этом городе нет никого, кроме тебя, и в гостиницу без денег не пустят, а ты добрая, сразу видно, к себе привела, пожалела, сегодня таких мало, сейчас жестокое время, и люди хуже зверей, ничего святого не осталось, одни террористы кругом, а я ведь не террорист, я порядочный человек, только ты одна поверила, спасибо тебе, у тебя и глаза красивые, и всё остальное, с утра маковой росинки во рту не было, но я тебе не доставлю беспокойства, ты и так уже меня спасла, прекрасная, добрая... Можно я у тебя пока поживу?
- Поживёшь? - ошалело переспросила девушка, безуспешно попытавшись оторвать гостя от своих ног.
- Поживу, - оборвав слёзы, Бесфамильный уставился ей в лицо взглядом преданной дворняги, которая устала мёрзнуть под забором. - Можно, а?
Она помедлила несколько секунд, а потом махнула рукой:
- Ладно. Всё равно, пока волосы не отрастут, я показываться на улицу не собираюсь. А ведь кому-то надо ходить в магазин за продуктами... Живи, в общем.
***
Они обитали в однокомнатной квартире Люстры, будто два осколка сокрушительной морской катастрофы, наедине друг с другом - и, как ни странно, совершенно не испытывали потребности в постороннем обществе. Правда, Бесфамильный регулярно выбирался в супермаркет за провизией, но его вылазки производились быстро, а то и вообще бегом, поскольку он стал страдать антропофобией: в каждом встречном ему чудились подвох и скрытая угроза. Зато, оказавшись вновь с глазу на глаз с приютившей его доброй девушкой, он мгновенно успокаивался, забывая свои наружные страхи, и чаще всего пытался вытолкнуть на поверхность расслабленных мыслей воспоминания о прежней жизни. Кем он был до приезда в Краснодар? Из какого города прибыл сюда? Зачем пытался взорвать поезд? Отчего люди ненавидят его до такой степени, что готовы убить, растерзать на куски и съесть без хлеба? Ясности не было: воспоминания скакали и путались в голове, с каждым днём всё более внушительными кусками слипаясь в непроницаемое дежа вю...
По ночам ему не спалось. Люстра стелила бывшему командировочному на полу. А сама сопела и постанывала на диване. Её посещали эротические сновидения с любовниками прошлых лет, и она выкрикивала разнообразные мужские имена в алфавитном порядке. Сам себе удивляясь, Бесфамильный ощущал уколы ревности при каждом новом имени. Однажды он не вытерпел и тихо забрался к девушке под одеяло. ("Алик, это ты? - прошептала она потусторонним голосом и, не просыпаясь, принялась ощупывать нежными пальцами прильнувшее к ней тело. - А ну-ка, Боренька, повернись ко мне передом... О-о-о, какой он у тебя большой и горячий, просто богатырь... нет-нет, не надо вот так, сразу, я девушка порядочная; ну-у-у, какой же вы шалунишка, Гаригин Карапетович...")
Но Бесфамильному было уже почти всё равно: устроившись между её широко распахнутых ног, он не терял времени, вживляясь в горячо пульсировавшее женское нутро и чувствуя, что стремительно сливается со всеми, вышёптываемыми Люстрой, именами...
После той ночи она перестала стелить ему на полу: теперь они спали на диване вместе. Правда, порой в момент соития, случайно коснувшись ладонью или щекой жёсткого "ёжика" на голове Люстры, Бесфамильный смущался, хотя до конца и сам не понимал причины своего смущения: во всяком случае, он не знал ни одной статьи в УПК, которая возбраняла бы заниматься любовью с лысыми женщинами. Кроме того, волосы у Люстры быстро отрастали. Вскоре они перестали быть короткими и жёсткими, а превратились в мягкие, каштановые, густые и довольно приятные на ощупь.
Жизнь казалась вполне сносной. Мешал отдаться на волю её незримых струй лишь один досадный факт: бывшему командировочному с каждым днём всё меньше хотелось выходить на улицу.
Однажды он, возвращаясь из булочной, увидел, как - прямо перед подъездом его девятиэтажки - группа подростков насаживала на вбитый в землю арматурный прут отчаянно визжавшую кошку.
- Зачем вы это делаете? - с нескрываемым удивлением в голосе поинтересовался Бесфамильный.
- Понимаете, дядя, - охотно объяснил один из пацанов, - мы готовимся служить в спецназе. А там в систему подготовки входит упражнение на твёрдость духа.
- Это упражнение - убийство кошки, что ли?
- Ага, и не одной, а, как минимум, двух: первую можно просто задушить, не то - пришлёпнуть кирпичом или ещё каким-нибудь булыганом, а вторую надо не только задушить, но и съесть в сыром виде... После надо будет на собаках тренироваться, да ещё неплохо бы и на бомжах свою силу воли отточить...
Оторопевший Бесфамильный вернулся домой. И до вечера молча пролежал на диване, размышляя об ужасах жизни и о собственной индивидуальности, растрачиваемой впустую на размышления об этих ужасах... Лишь вечером, когда Люстра, почистив зубы, улеглась рядом с ним, он тихо, точно боясь быть услышанным посторонними невидимками, проговорил ей на ухо:
- Ты задумывалась о том, что наша жизнь бессмысленна?
- А чё задумываться, ёлы - зевнула девушка. - Ну, пусть и бессмысленна, не вешаться же теперь.
- Нет, отчего так? Скажи, я не понимаю, отчего человек без конца балансирует на тонкой грани между миром света и миром тьмы, черпая в этом одновременно наслаждение и муку? А если мне не нужно ни то, ни другое, если мне для полного счастья требуется только спокойствие? В том как раз и беда, ведь не существует ни в чём абсолютной середины, и в любом случае на каждом конкретном отрезке человеческой судьбы преобладает либо наслаждение, либо мука; нет никакой свободы выбора, вот что обидно: человек - просто хрупкая игрушка в руках слепого фатума, почти случайный фактор во вселенской борьбе между добром и злом - борьбе, не имеющей ни начала, ни конца, ни правил, ни смысла...
Тут он заметил, что девушка уснула. И, горестно вздохнув, умолк... Предаваясь тягостным мыслям о разноликих масках людской тщеты, он ещё долго ворочался с боку на бок и время от времени выстанывал тихим голосом:
- Главное - некуда спрятаться от этого всего, ни в какой лес ведь не убежишь, ни в какой пещере не скроешься!
Затем он погрузился в сон. И тотчас в расслабленном мозгу бывшего командировочного заклубились, закуролесили кошмары: его терзали, грызли, рвали на части толпы лысых безбровых чудовищ, очень смахивавших на человеческие существа женского пола, и всё же чем-то неуловимо от них отличавшихся; десятки, сотни, тысячи рук, выпуская когти, трепали, мотыляли, волокли его по городу и - с криком "Получи, террорист проклятый!" - насаживали задом на заострённый прут арматуры, вбитый в землю будущими спецназовцами...
Проснувшись в горячем поту, Бесфамильный огляделся по сторонам и, убедившись, что ещё жив, расплакался:
- Бежать отсюда, спрятаться в какой-нибудь чащобе, в непроходимых зарослях, куда не ступала ничья нога, иначе я не выдержу, я не могу больше обитать среди этих людей, среди этих опасностей и ужасов!
Глотая слёзы, он уткнулся в густые, уже изрядно отросшие волосы Люстры, мечтая стать невидимым, бестелесным. Он вдруг с пугающей ясностью осознал, насколько сильно сковывает человека его плоть, требующая пищи, удовольствий, отдыха (в том числе и сна - этой маленькой смерти, которая может быть так отрадна, если только не приносит кошмарных сновидений). Плоть не нужна разуму, она - темница, от которой, по большому счёту, желательно как можно скорее избавиться; а если нельзя избавиться, то надо хотя бы свести её к минимуму, урезать, иссушить, замаскировать среди сопутствующих предметов. Думая об этом и ощущая себя раненым зверем; он лил неутихающие слёзы и зарывался, зарывался в густые волосы девушки, постепенно превращавшиеся в неприступный сказочный лес, призванный защитить его от любых опасностей и невзгод; и - о счастье! - его тело явственно уменьшалось в размерах...
***
Утром Люстра была очень удивлена, узнав о решении гражданина Бесфамильного поселиться в её волосах. Впрочем, после некоторого размышления она не нашла в данном положении ничего отрицательного. Во-первых, потому что волосы у неё действительно уже отросли до такой степени, что не казалось стыдным появиться на улице - следовательно, нужда в посыльном по магазинам отпала. Во-вторых, потому что в новом, уменьшенном виде бывший командировочный наверняка станет расходовать значительно меньше пищевых продуктов (а это немаловажно, поскольку скромные сбережения Люстры практически иссякли, и она в связи с этим уже подумывала о необходимости поиска какой-нибудь работы). И, в-третьих, потому что каждой девушке хочется иметь собственную изюминку, придающую ей загадочность, некую неповторимую черту, которая отличала бы её от всех остальных - подобную функцию как нельзя лучше мог сослужить махонький мужичок, затаившийся в причёске Люстры...
- Только чур - не разговаривать, когда я буду на людях: ни со мной, ни с кем ваще, - поставила условие девушка.
- Упаси бог, ни в коем случае, - с готовностью согласился Бесфамильный. - Сто лет мне эти люди не нужны!
Так и начался их скромный и бесхитростный симбиоз. Который, к тому же, оказался чрезвычайно взаимовыгодным. Гражданин Бесфамильный обрёл долгожданные покой и уединение, а Люстра получила верного телохранителя. В этом она убедилась вскоре, когда, возвращаясь домой из бюро по трудоустройству, зашла в лифт, а следом залетел маньяк - и, показав нож, принялся недвусмысленно рвать на девушке юбку. Люстра уже мысленно прощалась с жизнью, но тут из её причёски - прямо в ухо маньяку - гаркнул бывший командировочный громовым басом:
- А ну, брось нож, гад! Дом оцеплен милицией! На каждом этаже наши люди! Ещё одно движение, и ты - покойник!
Несостоявшийся насильник немедленно пустил изо рта густую пену и сполз на пол в бессознательном состоянии.
Люстра, как полагается, вызвала милицию, но та опоздала: изверг успел скончаться от обширного инфаркта.
...Через несколько дней девушке удалось устроиться на службу: её взяли секретаршей директора в коммерческий банк. Даже тут Бесфамильный оказался полезен: пока Люстра, сидя перед экраном монитора, шарила по сайтам с анекдотами или самозабвенно играла в компьютерные игры, перебираясь с уровня на уровень, бывший командировочный зорко выглядывал по сторонам, чтоб успеть своевременно предупредить хозяйку о приближении руководства, перед которым ей следовало создавать картину кипучей трудовой деятельности.
А ещё, продолжая тихим образом уменьшаться, гражданин Бесфамильный приобрёл способность видеть невидимое - такое, о чём не расскажешь никому, даже Люстре; да он и не собирался...
Тех немногих точек соприкосновения, которые между ними существовали, обоим казалось вполне достаточно. В свободное от работы время они смотрели телевизор, слушали магнитофон или беседовали о каких-нибудь простых жизненных вещах, понятных каждому, а потому не вызывавших несогласия и споров.
Между прочим, пищи Бесфамильному вообще никакой не требовалось. Точней, его потребности изменили своё направление самым естественным и ни для кого не заметным образом. Теперь, желая подкрепиться, он вытягивал губы в трубочку - тонкую и длинную - и, проткнув ею кожу, добирался до одного из капилляров, где всегда едва уловимо вздрагивала, пульсируя вверх-вниз, тёплая кровь. По три-четыре раза в день он припадал к этим дивным неистощимым родникам, и никакие человеческие деликатесы для него не могли сравниться с трепетным и духмяным Напитком Жизни! Люстра при этом ничего не ощущала - слишком малы были потребности её тихого бесфамильного спутника.
Словом, в общих чертах быт устоялся.
Если девушку приглашали на день рождения, свадьбу или ещё какое-нибудь праздничное мероприятие, то она порой, не удержавшись от искушения похвастаться, отзывала в укромный уголок своих самых близких подруг - раздвигала волосы и показывала им "загадочное существо". Подруги рассматривали бывшего командировочного, восторгались им и откровенно завидовали Люстре. Ей это очень льстило. Да и гражданину Бесфамильному было приятно, хотя он старался не подавать вида, скромно покачиваясь в маленьком гамачке, который сплёл из собственной застывшей слюны...
Они постепенно срастались друг с другом и становились как бы единым организмом. Это срастание было взаимоприятным и никого не напрягало - ни его, ни её... Что ещё может быть нужно двум одиноким существам на этой сумасшедшей планете?