Петров Алексей Станиславович : другие произведения.

With a little help from my friends

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "-Понимаешь, главный герой внезапно узнаёт, что смертельно болен и скоро умрёт. Всё вертится вокруг этой болезни, вернее, вокруг предощущения смерти. Но я не знаю, как это бывает, когда предчувствуешь скорую свою смерть. Для этого, согласись, нужно обладать определённым жизненным опытом..."

"WITH A LITTLE HELP FROM MY FRIENDS"

  
   Саша Лосев написал повесть. Маленькую, страничек на сорок. Но это приблизительно. Потому что концовка не получилась. Кто знает, сколько было бы страниц, если б получился финал. Но заключительную точку поставить никак не удавалось. А повесть, которая заканчивается многоточием - это что? Это дурной вкус, вот что. В наше время нужно писать коротко, ёмко и безо всяких там многозначительных намёков (так считал Саша Лосев).
  
   А Игорь Незнанский вообще полагал, что сегодня литература вовсе ни к чему. Есть ведь кино, телевидение и компьютерные игры. Пожалуй, этого вполне хватит, чтобы неплохо провести время. А книжки... кто их читает? Выздоравливающие больные да ещё, пожалуй, дачники в электричках. Всё.
  
   -Но ведь больные всё же читают, - возразил Лосев. - И на том спасибо.
  
   -Знаешь, - ответил Игорь, - когда я делаю обход в палатах, люблю смотреть, какие книги лежат у пациентов на тумбочках. Ну так вот: чушь собачья у них на тумбочках. Детективчики. Дамские повестушки про богатых мужичков и сексуальных бабёнок. В лучшем случае Франсуаза Саган или Шарлотта Бронте. Самые эрудированные читают военные мемуары и исторические романы. Читают - и принимают всё за чистую монету. И думают, что в этих книжонках написана правда.
  
   -А что, разве не так?
  
   -Да пойми же ты, наконец: нет такой науки - история! История - это то, что происходит сегодня. На твоих глазах. А то, что было вчера - уже домыслы. Каждый видит прошлое по-своему. История предназначена для того, чтобы пудрить народу мозги. Внушить ему мысль, что он - самый лучший, самый трудолюбивый, самый справедливый. И заставить его, что бы там ни было, любить свою страну. И на эту страну ишачить.
  
   -Уже поэтому исторические романы имеют право на существование.
  
   Незнанский с сожалением посмотрел на друга.
  
   -Тебе всю жизнь талдычили, что наша армия - "непобедимая и легендарная", и ты верил в это. А сегодня эта армия с позором ушла из Чечни и Афганистана. Тебя в школе убеждали в том, что последний наш царь - разгильдяй и тупица, а сегодня его причислили к лику святых. Нас уверяли в том, что наш народ никогда не вёл завоевательных войн, а теперь выяснилось, что это не так... Да что там прошлое! Пусть даже настоящее: в Москве только чихнут, а журналюги уже тут как тут - опишут это так, что ты до конца дней своих не разберёшься, где правда, а где ложь. Вот тебе "история".
  
   -Но я не пишу исторических романов, - заметил Лосев. - Я вообще не понимаю, как можно писать такую прозу. Документы, пожалуй, и в самом деле врут, ты прав. В них пишут то, что выгодно писать. Думаю, что даже в своих бумажках ты строчишь вовсе не то, что есть на самом деле. Сам ведь говорил: "Пишу для прокурора и для начальства".
  
   -Ну да. Попробовал бы я написать правду...
  
   -Но дело даже не в этом. Историческое событие описать несложно, но как учесть все нюансы того времени - бытовые, психологические, морально-нравственные? Как показать всю эту мелочовку, без которой литература пуста и бессмысленна: манеру говорить, одеваться, курить, ухаживать за женщинами?.. Скажем, в семнадцатом веке... откуда я знаю, были ли тогда шнурки на обуви или носовые платки, почтовые ящики или хрустальные пепельницы?..
  
   -Вот это-то как раз и несложно узнать.
  
   -Ага, несложно - посвятить этому жизнь и узнать, наконец. А перед смертью написать рассказ. А если написать раньше, то и половины правды не сказать - солгать, присочинить...
  
   -Так о чём же всё-таки твоя повесть?
  
   -В двух словах разве расскажешь? Да и не это главное. Тут интересным мог бы получиться финал, но у меня не выходит.
  
   -А что там?
  
   -Понимаешь, главный герой внезапно узнаёт, что смертельно болен и скоро умрёт. Всё вертится вокруг этой болезни, вернее, вокруг предощущения смерти. Но я не знаю, как это бывает, когда предчувствуешь скорую свою смерть. Для этого, согласись, нужно обладать определённым жизненным опытом.
  
   -Типун тебе на язык! - сказал Незнанский. - Вон чего захотел: жизненный опыт ему подавай. Нет, старик, тебе ещё, пожалуй, рано об этом думать. Уж лучше юморески пиши. Это проще.
  
   -Знаешь, надоело. Не получается у меня. Повзрослел я, что ли? Юмор ушёл от меня окончательно и бесповоротно.
  
   -Ясно, - засмеялся Незнанский. - Антоша Чехонте превратился в Чехова...
  
   -Зря остришь, - обиделся Лосев. - А я вот хожу, мучаюсь, думаю только об одном: об этой проклятой повести. Места себе на нахожу.
  
   -Рад бы помочь тебе, старик, да не знаю как. Брось! Жизнь прекрасна и удивительна, мы молоды и полны сил.
  
   -Ты говоришь как персонаж из плохой прозы - скучно и неубедительно.
  
   Незнанский не обиделся. Они с Лосевым дружили с детства и научились понимать друг друга с полуслова. Сидели за одной партой. Списывали друг у друга контрольные по алгебре. Влюблялись в одних и тех же одноклассниц. Вместе угорали от записей квартета "Битлз". Саша любил "Белый альбом", а Игорь жить не мог без "Сержанта Пеппера". Английский они знали хорошо, многие песни битлов помнили напамять. Однажды спели дуэтом Римме Николаевне, молоденькой "англичанке", битловскую "With a little help from my friends" ("При участии друзей"), и она им простила всё: язвительные реплики с места, кривые ухмылки, плоское остроумие, тихую, но вполне членораздельную (нужно было проверить, какова будет реакция Риммочки) английскую матерщину сквозь зубы ("fuck you bitch!").
  
   Oh, I get by with a little help from my friends,
   I going to try with a little help from my friends.
   (О, я всё пройду при участии моих друзей,
   на всё пойду, если помогут друзья...)
  
   У Игоря был голос, как у Ринго Старра. То есть никакого голоса не было вообще. Этот ломающийся баритончик сообщал исполнению Незнанского определённый шарм. Римме Николаевне очень понравилось, как они пели. Она даже принялась негромко подпевать им - тоже по-английски:
  
   Do you need anybody? - I need somebody to love...
   (Разве тебе нужен кто-то? - Да, мне нужно кого-то любить...)
  
   Оба мечтали о медицинском. Игорь поступил, Сашке не удалось: срезался на химии. Потом, уже в армии, Лосев понял, что медицина - это не то. Не стоит она того, чтобы заниматься ею всю жизнь. Однажды он обратился в медпункт за помощью: у Сашки был понос, температура, озноб. Фельдшер Пилипчук вынул из ящика таблетку, грубо переломил её пополам и обе части отдал Лосеву. "Вот эта половинка - от живота, - сказал Пилипчук, - а эта - от температуры..."
  
   Только Незнанский знал, что Сашка пописывает прозу. Лосева нигде не печатали, даже в городской газете. Но он всё равно писал, потому что не мог иначе. Сашка был уверен, что желание сочинять заложено изначально. Кому-то ведь и письмо настрочить - сущая мука, а другие, словно по приказу свыше, садятся и пишут - повести, рассказы, стихи. А если не получается, клянутся сами себе, что это в последний раз, больше - никогда. И потом неделю, две или месяц заставляют себя не думать о литературном творчестве. Но всё равно о нём думают. И забывают свои клятвы. А когда вспоминают о них - уже готов новый рассказ. Нужно только немного подработать, подчистить, отретушировать... хотя и так ясно, что и он не получился. Персонажи Лосева вели себя непослушно, своенравно. Они говорили вовсе не то, что хотел автор, и делали не то, и думали не так, и любили не тех. Но именно поэтому было ещё интереснее. Автору интереснее. А что думают о его творчестве читатели, Лосев не знал, потому что читателей у него не было. Только Незнанский иногда снисходительно проглядывал исписанные страницы и потом ругал Сашку за подражательство и многословие. Но они всё равно дружили. И правда, разве это повод для ссоры?
  
   ...Когда у Лосева заболели почки, он поначалу не придал этому значения. Участковый терапевт сказал, что у Сашки пиелонефрит, и велел пить нитроксолин и медвежьи ушки. Через три дня боль в пояснице усилилась. Лосеву назначили антибиотики. Как будто бы отпустило. Да и лейкоцитов в моче стало меньше. Сашка продолжал пить травку и клюквенный морс. Температура нормализовалась. Лосев пошёл закрывать больничный.
  
   Участковый долго изучал бланки анализов Сашки и смешно гримасничал - это он, значит, таким макаром думал, размышлял. Потом его позвали к телефону. Доктора не было минут десять. Тут как раз принесли из регистратуры карточку. Белобрысая медсестра с интересом посмотрела на Лосева и вышла. Потом она вернулась, снова покосилась на Сашу и зачем-то сунула карточку в ящик стола. "Важничает, - усмехнулся Сашка, когда медсестра ушла. - Всё у них секреты..." Воровато оглянувшись, он вытащил карточку из ящика и открыл на последней исписанной странице.
  
   Почерк - размашистый, небрежный, непонятный - показался удивительно знакомым. Так писали все доктора - и Игорь Незнанский, и его мать, Маргарита Михайловна, известный в городе педиатр, и, оказывается, этот участковый терапевт тоже.
  
   В карточке значилось следующее: "Ds: Хронический диффузный гломерулонефрит, смешанная форма". Дальше было написано ещё что-то - совсем непонятно и, кажется, по-латыни. Но и этого было вполне достаточно. Сашка знал, что такое гломерулонефрит. Когда-то его дед умер именно от этой болезни. В последние дни он мочился кровью, стонал, бредил и ходил под себя. За три дня до смерти дед ослеп и перестал узнавать близких... Все знали, что помочь нельзя: такая форма почечного заболевания неизлечима. Дед ведь тоже не дурак был. И тоже знал, за полгода вперёд, что непременно умрёт. Но всё равно изводил себя лекарствами и диетой, пил толокнянку, активированный уголь и преднизолон.
  
   Сашка резко закрыл амбулаторную карточку и недоверчиво уставился на обложку. Там было написано: "Лосев Александр Викторович". И возраст совпадал, и адрес...
  
   Терапевт что-то говорил ему о необходимости ограничить солёное и острое, о вреде переохлаждения и переутомления, но Сашка его не слышал. Теперь он понимал, что врач его обманывает. Доктор умело привторялся спокойным, даже сонным, но Лосев уже не верил ему. Участковый так и не раскрыл карточку, но Сашка и без того знал, что там - приговор. И было удивительно: зачем это скрывать? Какой смысл? Вот так и умер бы, до последнего дня не понимая, что умирает, и веря в то, что вот-вот станет лучше. Что это - гуманизм? человеколюбие? Да нет, скорей всего, равнодушие. Врач просто не хочет связываться. Желает избежать трудного разговора. Темнит, делает вид, что всё в порядке.
  
   А ведь даже госпитализацию не предложили. Вот тебе и медицина... Отчего-то вдруг вспомнился фельдшер Пилипчук. "Будешь часто болеть - назначу грязи. Помочь не поможет, но хоть к земле привыкнешь..."
  
   Как-то странно это: ничего ведь, в сущности, не изменилось. Всё так же чирикают воробьи на крыше. Всё так же ругается - невнятно и беззлобно - на свою кобылу старый Тимоха возле молочного магазина. Всё так же пахнет шашлыком из цветочного ряда на рынке... И всем, в общем-то, глубоко плевать на то, что по улице идёт ещё довольно молодой человек, на вид совершенно здоровый и бодрый, который, тем не менее, в скором времени обязательно умрёт. Он хотел знать, каково это - понимать, что очень скоро ты умрёшь непременно... а теперь ему страшно, и хочется отмахнуться от всего этого, проснуться и убедиться, что это всего лишь дурной сон.
  
   Да нет, даже не страшно. Пусто как-то, тревожно, неуютно, но ужаса - настоящего животного ужаса - вовсе не было. Не верилось, что это правда. Вот ведь - ноги идут, глаза смотрят, мозги работают... неужели же скоро всё это сожрут черви... или что там, в могиле, происходит? Не может быть. А что, если это ошибка? Мало ли ошибаются врачи? Прямо так-таки сразу и гломерулонефрит. Ну плохие анализы, ну температура, немножко поднялось давление, заболела спина... ну и что? Лечение ведь всё-таки помогло. Значит есть надежда, что болезнь излечима. Нужно только как следует взяться, попробовать все методы, перечитать побольше литературы, травники там полистать, лечебники, сходить к экстрасенсу, к народным целителям... Ага, вот ты уже и засуетился, задёргался. Вчера ещё смело поругивал повальное увлечение знахарством, а сегодня к народным лекарям решил податься... Значит всё-таки веришь, что умрёшь?
  
   Почему человек так боится смерти? Ну хорошо: жил, жил и умер. Но ведь после смерти ему всё равно. Ничего уже не будет. Для него не будет. Ни боли, ни печали, не радости. Так не всё ли равно? По сути, страшен ведь только этот переход - от жизни к смерти. Всё остальное — пустяки... Но ведь что-то мешает верить в это. Что-то держит нас на этом свете и не хочет отпускать. Но что? Пожалуй, больше всего - две вещи: любовь к близким и любопытство (а что там дальше?). Не было бы этого - и умирать не страшно...
  
   Самое неприятное: сколько горя и забот родным - детям, родителям, жене, друзьям! Сейчас ведь всё так дорого: гроб, машина, могила, поминки... А кстати: какой будет гроб? Метр-девяносто длиной? Или всё-таки меньше?.. Тьфу! чёрт знает что в голову лезет.
  
   И ведь вот ещё, что обидно: ни одной публикации! Писал, писал... всё впустую.
  
   И всё-таки - как же теперь быть? Как вести себя? Притвориться, что всё идёт своим чередом? Сделать вид, что не замечаешь, как худеешь и чахнешь?.. Во всяком случае, трусливо глотать таблетки и таскаться в поликлинику на анализы как-то очень уж унизительно. Тем более, что всё равно не поможет. Завтра снова появится жжение в пояснице, и моча окрасится в розовое. Потом поднимется давление (так было у деда когда-то), начнутся ознобы, навалится слабость, апатия, кожа высохнет, пожелтеет... А позже ты станешь обузой для всех, и тебе будет стыдно за свою немощь. А там недалеко и до инсульта, отслойки сетчатки, полного истощения, уремии (кажется, это так называется?). И ты будешь настолько слаб, что уже ничего не сможешь сделать - даже если захочешь... Тебе будет трудно даже руку поднять, а для решительного поступка нужна сила. А её не будет, этой силы...
  
   А это означает, что на это решиться нужно раньше. Как можно раньше. Раз и навсегда покончить с этим. Стоит ли оттягивать, если конец всё равно предрешён? Вот только набраться бы смелости... Но откуда тут взяться смелости? Всё равно ведь не веришь, что это конец, и надеешься, что врачи ошиблись. Ты будешь надеяться до последнего. Ты слаб и труслив. Ты неудачник, ты бездарь, ты развалина... Ты умрёшь, и тебя отвезут в морг, и патологоанатом будет равнодушно резать тебя на куски и бросать ошмётки твоих органов в банку с формалином - так у них заведено, хотя это всё равно ничего не изменит. А потом тебя зашьют - кое-как, толстыми нитками, крупными стежками, некрасиво и грубо, от лобка до ключиц - и оставят на ночь в морге, на холодном кафельном столе или на давно не мытой каталке... И твоим родственникам придётся приплачивать санитарам, чтобы те позаботились о тебе: положили как следует (не на бок или, не дай бог, лицом вниз), и чтобы они подкрасили тебя, подгримировали, выдали в лучшем виде. Даже мёртвый ты будешь обузой своим родственникам и друзьям...
  
   ...Телефон зазвонил требовательно, громко. Подходить не хотелось. Лосев боялся, что голос выдаст его, предательски задрожит, сорвётся. Трезвон казался чересчур уж оглушительным.
  
   Это был Незнанский. Он сказал:
  
   -Что же ты, старик, так быстро сбежал? Озадачил и напугал почтеннейшего Павла Степаныча, он, кажется, даже обиделся на тебя. Больничный ты не взял... а как теперь ты покажешься на глаза своему участковому? Он ещё, чего доброго, сочтёт, что ты неандерталец, невежа, грубиян. Стыдно, брат!
  
   -Игорь... - чуть слышно выдавил Саша. - Я... мне... мне плохо... Приезжай, если можешь. Говорить не могу... может быть, потом всё объясню. Ты нужен мне. Приезжай...
  
   Незнанский сказал:
  
   -Знаешь, неловко мне говорить тебе это... Я и не думал даже, что ты воспримешь это всерьёз. Но ведь ты сам хотел...
  
   -Что?
  
   -Ну, помнишь наш разговор - о том, что ты не можешь закончить повесть, не хватает тебе жизненного опыта... ну, и всё такое?
  
   -Ну?
  
   -Вот я и подумал... э-э... короче говоря, помог тебе... вжиться в образ, что ли...
  
   -То есть как?
  
   -Никакого гломерулонефрита нет. Ты дурак, Сашка! Больных с таким диагнозом кладут в больницу. И уж во всяком случае диагноз от них не скрывают, это не принято, это не рак. А ты... ты, инженер человеческих душ, писака хренов... что - разве не узнал мой почерк?
  
   -Твой почерк? - тупо переспросил Лосев.
  
   -Ну да. Я нарочно приказал Любаше, медсестре из регистратуры, напустить побольше тумана, сделать вид, что она прячет твою карточку. Зная твоё патологическое любопытство, нетрудно было вычислить дальнейший ход вещей... А ту страницу, с липовым диагнозом, я уже вырвал, конечно...
  
   Лосев долго молчал.
  
   -Как ты мог, Игорь? - тихо спросил он. - Ведь ты... ты мне друг!
  
   -Ну, знаешь, старик, маленькая помощь друга тебе, в общем-то, не помешала, признайся. Понимаю, это жестоко, но... Извини, ладно? Не думал, что всё так получится.
  
   Лосев молчал - промокал слабой ладонью взмокший лоб и молчал.
  
   -Знаешь что, - сказал Незнанский, - я сегодня к тебе не приду. Во-первых, некогда, а во-вторых... я даже бояться тебя начинаю: ты так странно молчишь... Ещё, чего доброго, побьёшь, как собаку - за тобой не задержится. А завтра, - он слегка запнулся, - завтра позвони мне, и я подъеду. Выпьем и спокойно поговорим. Только, старик, обязательно позвони, ладно?
  
  
  
  
     
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"