В Библии сказано: "...то, что видишь, напиши в книгу [...] Итак, напиши, что ты видел, и что есть, и что будет после сего..." (Апокалипсис).
Эко! в книгу... Так сразу и в книгу.
Ну, хоть в блокнот, что видишь, запиши. Чтобы не забыть.
Беда в том, что и в блокнот иногда лень что-то записывать. Едешь в метро (какой долгий путь!), скучаешь, заглядываешь рассеянно через плечо соседнего пассажира в газетку или журнал, а мозги скрипят, скрипят... От скуки, что ли? (Помните, в "Кин-дза-дза"? "Кончай мозгами скрипеть, балда. Вот ваша планета: 013 в тентуре, налево от Большой Медведицы".) А потом на эскалаторе, на переходе достанешь записную книжку -- и... Нет, записываешь, конечно, не то, что "будет после сего" -- тут хотя бы не забыть то, "что есть"... А вдруг пригодится (думаешь ты). Например, в качестве темы диалога в очередном рассказе. Махнешь рукой: а-а, рутина, бытовуха!.. Но всё-таки запишешь. А потом когда-нибудь возьмешься перечитать, просмотреть записанное и подумаешь: "Прямо как акын -- что видел, о том и пел".
Акын? Кто такой акын? Что ещё за странные ассоциации?
Сейчас в моде сверяться с Википедией, "свободной народной энциклопедией" в Интернете. Если "свободная", да ещё в Интернете, значит, пишет её всяк, кому не лень? Работаю в научном издательстве, редактирую рукописи. Поверите ли, некоторые авторы сегодня ссылаются в своих монографиях... на Википедию!
Ну, хорошо, заглянем в БСЭ. "Акын, поэт-импровизатор и певец у казахов и киргизов. Акын импровизируют в форме песенного речитатива под аккомпанемент домбры. В дореволюционное время в условиях кочевого быта и неграмотности народа А. играли особо важную роль, т.к. выражали народные мысли и чувства, обличали социальные пороки, воспевали героев. После Октябрьской революции древнее искусство импровизации А. обновилось как по содержанию, так и по форме".
Ладно, пусть будет. Акын так акын.
Включил телевизор, наткнулся на передачу о ностальгии по советскому прошлому. Что-то удивительное! Артемий Троицкий заявил, что написал "культовую" книгу. Что-то там про "русский рок". Следом выступил Юра Шатунов. Сказал, что он -- "не ретро", он -- не в прошлом, а в настоящем, хотя его, конечно, и "можно назвать легендой".
А потом дали слово писателю З. Прилепину. Корреспондент спросила у него: "Когда вы порадуете читающую публику новым литературным произведением?" Прилепин сказал, что (дословно) "порадует не одним, а сразу тремя литературными произведениями". Именно так: "порадует". (Видимо, всё же с иронией.) Ну, кого-то, может быть, и порадует, почему бы и нет.
А может быть это и есть решение вопроса? Чтобы тебя считали легендой, называй сам себя легендой. А если написал книгу, немедленно объяви, что она культовая. И пообещай, что "порадуешь" народонаселение новыми нетленками.
...Помнится, в одной стране прибежал в парламент человек с Библией и заявил, что он отныне президент этого государства. И его избрали президентом...
***
За месяц трижды сказали на ТВ о том, что из Вьетнама и Китая к нам везут некачественную рыбу. Дескать, купишь такое "филе окуня" граммов на 500, а там и не окунь вовсе, а один лед на рыбных обрезках неизвестного происхождения, и этот кусок после размораживания весит уже не 500 г, а только 250. И вроде бы недобросовестные азиатские производители некачественной продукции нарочно пропитывают кусок какими-то там фосфатами, чтобы побольше впитать в свой продукт воды... И вообще, пора, мол с этим кончать.
Вот ведь удивительно! Существуют всякого рода "надзоры", есть границы, таможня, санитарный контроль -- а нам продают замороженную воду, воняющую рыбьим жиром. И нам -- нам -- говорят, что с этим пора кончать...
Представители самых высоких властных структур то и дело твердят по телевизору, что надо кончать с коррупцией в стране, надо бороться с ней, приложить все силы... Уговорили. Завтра пойду бороться.
Всё лето повторяют нам о том, что ни в одном водоёме Москвы нельзя купаться, это опасно для здоровья. В воде, мол, "вся таблица Менделеева" (расхожий журналистский штамп -- полная химическая бессмыслица), церкариоз, шистосомы и кишечная палочка. А народ всё равно купается. А их ловят, ругают, стыдят, показывают по телевизору в назидание другим москвичам, устраивают милицейские рейды на нерадивых купальщиков. В Кузьминском лесопарке возле пруда висит табличка: "В этом водоеме в нынешнем году утонуло ... купальщиков". Цифра регулярно меняется. Пугают... Интересно, а нельзя ли как-то иначе решить вопрос с московскими водоемами для купания? Неужели же абсолютно невозможно организовать для москвичей несколько точек для водных процедур? Водоёмы почистить, что ли... Или устроить новый пруд размером с озеро где-нибудь на пустыре, организовать пляжи, парковки автотранспорта, санитарный надзор и службу спасения... Понятно, что это стоило бы больших денег. Но ведь из года в год -- одно и то же...
А сколько разговоров об автомобильных пробках! Вечером добраться из Москвы до города Люберцы или, скажем, до поселка Островцы Раменского района (14 км от Москвы) -- целое приключение. И нас уверяют, что это хроническая болезнь мегаполиса, ничего с этим поделать невозможно.
Но вот в Жуковском очередной авиасалон "Макс 2009". Мероприятие государственного масштаба, прибыли зарубежные гости, предполагается, что авиашоу посетят представители власти и пр. и пр. И что же? А вот что: дороги в люберецком и (далее) в раменском, жуковском направлении -- пусты! На шоссе через каждый километр стоит работник ГИБДД и внимательно следит за автомобильным движением, вовремя нажимает на кнопочку, регулирующую лампочки светофора, вовремя пресекает нарушения правил дорожного движения. И всё! От Москвы до Раменского района -- 20 минут с ветерком. Выходит, это вовсе не хроническая болезнь наших дорог. И не болезнь наших автомобилистов. Это не их болезнь.
...Если бы медики нашей планеты только болтали о том, что, мол, чума и оспа -- хронические болезни человечества, мы и сегодня дохли бы от чумы и оспы.
***
Недавно историк Наталья Алексеевна Нарочницкая в интересном интервью "Литературной газете" сказала так: "В провинциальных городах, где закрываются градообразующие предприятия, не просто экономический кризис, а кризис жизни -- крах устоев, социума, что, конечно, может ожесточить людей" ("ЛГ", N35, 2009). Обычно, когда я слушаю или читаю интервью с Н. Нарочницкой, всегда с ней соглашаюсь... Но на сей раз вспомнились нечто другое, то, что как будто бы противоречит этому утверждению Н. Нарочницкой.
Месяц назад я съездил в Мичуринск. Удивительное дело: похоже, кризис местным властям не указ. Как печально пошутил однажды какой-то юморист, "что касается нас, то мы и до кризиса были в кризисе". Откровенно скажу, отношение к Мичуринску как к населенному пункту у меня было скептическим. Во втором по значению городе Тамбовской области, где живут талантливые и работящие люди, художники, педагоги, садоводы, писатели, филологи, врачи, ученые-селекционеры, мастера на все руки, -- всегда, сколько помню, были облезлые дома на центральных улицах, разбитые дороги, уныние городских красок, скудное освещение тротуаров и пр. И я посмеивался над заезженным штампом, который нам прививали с первого класса: "Мичуринск -- город-сад".
А в этом году глазам не верю. Здания отремонтированы, старые дома реставрируются, дороги -- не сказать чтоб идеальные (всё же не Италия), но ездить можно вполне прилично, всё покрашено, почищено. Не видно покосившихся оград и заборов, обшарпанных фасадов, обвалившихся балконов (хотя бы на главных улицах). Старые домишки обложены облицовочным материалом и выглядит как новые. Первые этажи выкуплены под магазины. В городе появились фонтаны и цветочные клумбы. Отремонтированы лавочки в скверах. И -- дешевизна, которую сразу замечает утомленный столицей москвич. Увы, речь идет не о ценах на продукты питания, они почти такие же, как в Москве... Но вызовешь такси на дом, доедешь до вокзала -- 60-70 рублей за поездку. Проезд в маршрутке -- 9 рублей. Посидишь с друзьями в кафе или ресторане до ночи -- 900 рублей на четверых. Зайдешь в магазин купить рубашку или, скажем, рюкзак -- 200-300 рублей. Жители города и пригорода сделали ремонты в квартирах, купили современную бытовую технику, и автомобилей прибавилось. Даже велосипеды -- популярный в городе вид транспорта -- у многих явно новые.
В городе появилось несколько антикварных лавочек и художественных салонов. Цены на произведения местных художников, которых в городе предостаточно -- на поэтические пейзажи и натюрморты -- приятно радуют глаз. Они, цены, раз в пять меньше московских. Попрошаек и нищих замечаешь только возле церквей. Церкви отремонтированы и работают регулярно. В русском городе слышишь исключительно русскую речь (иногда вперемежку с цыганской), "синдром Косово" русской глубинке не грозит. Пробок на дорогах нет, но машины, как правило, не гоняют со скоростью, привычной шумахерам. Воздух свеж и прозрачен. За городом поля ухоженные, обработанные. Говорят, и урожаи неплохие. За городом, если едешь рано утром или когда уже стемнело, в свете фар то и дело появляются совы, лисы, зайцы, цапли... Сам видел: на мелководье городского пляжа, чуть в сторонке от людей, охотится на мелкую рыбешку щука, купальщиков почти не боится.
И -- урожай яблок! Увешенные спелыми плодами яблони то и дело замечаешь даже не "ничейных" улицах. А на личных подворьях ветви фруктовых деревьев тяжелы и живописны, хозяева не знают, что делать с падалицей. Яблочный спас... куда ни придешь, все угощают яблоками, медом, пытаются засунуть тебе в сумку пару кило яблок или груш, "забери ради Бога". Мичуринск -- город сад...
Предвижу скептические ухмылки тех, кто живет в городе: "Ты отвык и всё забыл. Ты смотришь на нас уже глазами туриста, ты не знаешь наших проблем, тебе не знакома наша жизнь изнутри..." Конечно, они правы. Я знаю, проблем немало -- я знаю эту жизнь изнутри. И всё-таки... такое положение вещей (хоть такое...), когда что-то строится, ремонтируется, восстанавливается, как-то не увязывается с понятием "мировой финансовый кризис".
А может быть, и нет никакого кризиса совсем? Если бы по телевизору не орали каждый день о кризисе, мы бы и не знали, что в стране и в мире -- кризис... А может быть, нынешний кризис -- удел "белых воротничков", "офисного планктона", компьютерных девочек и мальчиков, который целый день красиво сосут кофе в своих конторах, вяло перебрасываются ничего не значащими фразами в "аське" и на "одноклассники.ру", каждые пятнадцать минут устраивают перекуры, требуют зарплаты "хотя бы 40 тысяч", неделями решают сложную проблему, в какую страну поехать на отдых, и жалуются, что "быстро, всего за два года, устарела тачка" и нечем выплатить четыре последних кредита? Может быть, для тех, кто "всегда в кризисе", у кого зарплата уже который год 5-7 тысяч, это и не кризис вовсе?
В одном из последних выпусков "Литературной газеты" (N32, 2009) любопытная статья Николая Романова "Поводырь "ложных средних". О среднем классе. Вернее, о "ложном среднем". О мыльных пузырях, которые могут лопнуть в любую секунду (уже лопнули). "Перемежая сериальные сказки о хорошей жизни с играми в миллионеров, ТВ насильно втащило людей в "кредитный рай", нагло навязав гламурный образ жизни. Гламур -- представление быдла о роскошной жизни".
Эти слова отлиты в бронзе. Помнится, недавно на телевидении выступала некая "художница". Она сказала, что цель её "творчества" -- "заступиться за оболганный, извращенный домыслами и сплетнями гламур", показать, что гламур -- это тоже сфера деятельности человечества, тоже творчество, тоже искусство... Из телеящика, как всегда, струится яд. Сидели мы однажды с моим пожилым родственником у голубого экрана, вяло слушали откровения какой-то девицы (музыкальный канал!), которая разглагольствовала о "духовном", о "самосовершенствовании", о "философии потребления", и о "диалектике" не забыла упомянуть... И мой престарелый родич, обычно весьма сдержанный в высказываниях, человек умный и ироничный, вдруг хмыкнул и сказал: "И вот выходят на экран проститутка и мне о диалектике рассказывает". Помнится, я долго смеялся: уж очень неожиданно это прозвучало.
Продолжаю цитировать статью Н. Романова: "С телеэкрана быдло делилось своими мыслями. И создало "ложных средних" как класс покупателей".
Некоторое время я работал в московской аптеке. Оператором ПК. Вошел, так сказать, в разряд "офисного планктона". Весь дня обычно торговля шла ни шатко ни валко. Но хозяйка соседнего продуктового магазина успокаивала моего шефа: "Это ничего. В пять вечера средний класс пойдет..." Понимай так: и купят всю вашу дребедень -- слабительные чаи для похудения, пищевые добавки от всех болячек, средства для здоровых ногтей, шампуни от перхоти, прокладки "на каждый день", витаминизированные пилюли "Плоский живот", "Высокий бюст" и так далее. Н. Романов: "Именно телевидению мы обязаны распространением омерзительного словечка "шопинг". Shopping -- поход по магазинам, возведенный в ранг культурного мероприятия".
Кажется, тогда ещё я поинтересовался у хозяйки продуктовой лавочки: а кого, по-вашему, можно считать "средним классом"? Она ответила: "Тех, у кого зарплата от 3000 долларов и выше". И я подумал: живут же люди... Мне казалось, что это какие-то особенные представители рода человеческого: разъезжают на шикарных тачках, отдыхают на Сейшелах, ужинают в ресторанах... Откуда же мне было знать, что эти люди живут в долг? Жизнь в кредит -- философия половины человечества. Этим людям плевать, что они живут в долг. Взял кредит -- наслаждайся жизнью. А тут даже у друга боишься лишний раз одолжить: ведь когда-то отдавать надо. А эти... набрали столько, сколько и в природе-то нет вовсе. "Никакого кризиса нет и не было. Мир мучительно возвращается в состояние, которое может себе позволить при том количестве ресурсов, коим располагает. При этом не сильно выпендриваясь по части потребления" (Н. Романов).
С другой стороны, надо ли винить людей за то, что они брали столько, сколько им давали? Кто виноват: тот, кто давал, или тот, кто брал? Давали в кредит, давали много. Отсюда и короткое замыкание в мозгах: показалось, что так будет всегда -- возьмем сейчас, а отдадим когда-нибудь потом. А другие (те, кто не "средние") по глупости поступали иначе: в поте лица трудились, копили деньги, бегали наперегонки с государством, пытались обмануть инфляцию, годами копили на "москвичок" или две плиты для крыши гаража... Но перегнать государство почти никогда не получалось. А теперь им, этим недалеким простачкам, тем, которые не "средний класс", говорят, что у них в стране кризис. А они пожимают плечами и живут, как жили: выращивают хлеб, учат детей, лечат больных. А другим что же делать -- халявщикам, которые решили, что они на коне по гроб жизни? Искать другую работу? "А что они будут делать, если ничего не умеют? Дипломы ускоренных "академий экономики" и "финансовых университетов" можно выкинуть на помойку. Остаются водительские права на машину, за которую ещё не выплачен кредит". И ещё одна цитата, на сей раз последняя: "Максимум, на что они способны, -- создать "преступное сообщество, в просторечии именуемое шайкой", как сказал Глеб Жеглов про интеллигентную даму и вора Ручечника, тыривших шубы по театрам да ресторанам у "фраеров ушастых".
Видимо, "фраера ушастые" в данном случае -- это мы, те, кто не "средний класс".
...Но не всё так уж плохо, как кажется поначалу. Достаточно взять отпуск и поехать не в Турцию, где можно красиво лежать у бассейна, держа коктейль в правой руке и элегантно сбрасывая пепел с сигареты левой, а разнообразия ради наведаться в маленький уездный городок, где люди ещё не так избалованы "кредитным раем" и не пугаются слова "кризис". Сгоношиться со старыми друзьями на рыбалочку, сесть в двадцатилетний "жигуль" и податься в поля, к гусиным прудам, к стогам сена на широкой равнине до самого горизонта, в тишину, в утреннее пение жаворонков, в пряные запахи иван-чая. Там рано утром красное солнце поднимается прямо из подсолнухов, а в низинах, в оврагах и над гладкими спокойными водоемами стелется густой туман. А когда стемнеет, вдруг понимаешь, что над головой по-прежнему есть небо -- небо, а не вонючий смог, рожденный выхлопом взятых в кредит иномарок. И такой в августе звездопад, такая россыпь мерцающих в необозримых далях миров, что... к черту кризис! Пусть расхлёбывают эту кашу те, кто её заварил.
***
Вечером вспомнил, что кончились сигареты. Пошел в магазин.
Курево продается "на кассе", поэтому просто занял очередь. Народу немного, человек шесть, очередь двигается быстро.
К нам подходит пожилая... не знаю, узбечка, дагестанка, таджичка? В общем, приезжая, скажем так. Держит за руку маленькую девчонку. В другой руке у этой тетушки упаковка какого-то очередного "чудо-йогурта".
- Пропустите, пожалуйста, без очереди, -- просит. -- Я с ребенком, у меня только одна пачка.
Очередь хмуро молчит. Пропускать не хочется. Чего ради? У меня вообще пока ни одной пачки. У меня тоже секундное дело. Да и у других тоже по два-три предмета в корзине.
Впереди стоит крепкий парень с крутым затылком и широкими плечами. Ему пришел черёд расплачиваться, а тут -- "пропустите". Поворачивается и невнятно роняет через плечо:
- Ничего, постоите.
Я был рядом, поэтому догадался, о чём он сказал. Таджичка (назовем её так) не расслышала. Ждёт ответа на свою просьбу. Мы, в очереди, молчим, смотрим куда угодно, только не на эту гостью с востока.
- Разрешите? -- спрашивает она и тянет за руку свою девочку (видимо, внучку).
- Нет, займите очередь, -- говорит парень уже яснее. -- Чем мы хуже вас?
- Что? -- не понимает таджичка.
- А ничего, -- сердится парень. -- Что-то вас много тут стало. Понаехали тут.
В нашем подмосковном поселке и правда очень много приезжих из бывших советских республик. Говорят, даже из Афганистана есть. Видимо, на одной шестой части суши только и можно жить в Москве да в Подмосковье. Вот и едут: находят работу, покупают в складчину жильё, занимают целые этажи, квартир шесть сразу... Во двор выйдешь -- наши пацаны играют по двое-трое, а молодые кавказцы или азиаты собираются в большие стаи, говорят громко, гоняют на своих велосипедах, шумят, смеются, ссорятся. Да ради Бога, пусть смеются, пусть катаются на великах, лишь бы не мешали. Но очень часто всё-таки мешают: шумят, загораживают вход в подъезд... Что будет лет через десять? Ну, может быть, и ничего такого... но ловлю себя на мысли, что раздражают. Почему? Не знаю. Дурно устроен человеческий мозг. Или какие-то далекие ассоциации мешают...
- Это не ваше дело, почему приехали, -- говорит таджичка. -- Никакого уважения.
Раньше я думал, что словечко "понаехали" -- это из анекдотов или из КВН. А тут слышу собственными ушами.
- Это у вас никакого уважения к нам, -- огрызается парень. -- Займите очередь.
Другие, кто в очереди, не вмешиваются, молчат. Не хочется связываться? Парень не пропустил, а следующий стерпел, когда таджичка влезла-таки в очередь и протянула купюру кассирше.
Чувствую, что моя симпатия отнюдь не на стороне этой дамы. Может быть, где-то там у них так принято, но мы-то тут при чем?
А по пути домой вспоминаю другой эпизод.
Я работал в аптеке, сидел в офисе за компьютером и занимался "ценообразованием": с помощью Интернета сравнивал цены на медикаменты (на "отдельные позиции") в городе, определял среднюю "ближе к верхней" (как просил директор), делал ценники и заполнял накладную. Был гнусный ноябрьский день с мокрым снегом и пронизывающим ветром. Нас в аптеке было трое: я и две молоденьких провизорши.
Открывается дверь, вбегает одна из них, кричит: "Скорее, мужчина упал возле аптеки". Вспомнили, что я двадцать лет проработал врачом.
Бегу на улицу, даже забываю одеться. Идет снег, на тротуарах грязные лужи. У входа в аптеку прямо на асфальте сидит старик. Он без сознания. Наклоняюсь, ищу пульс -- не нахожу. Смотрю в зрачок, понимаю, что старик ещё жив. Кричу в аптеку, чтобы скорее принесли что можно. Пытаюсь понять, что случилось. Гипертонический криз? Инфаркт? Нет, скорее инсульт... Да кто ж определит? Под руками ни-че-го. Даже фонендоскопа нет. В отделе, в аптеке, есть и тонометр, и фонендоскоп, но нужно старика хотя бы в аптеку затащить. А он обмяк и очень тяжёл. И одет в зимнее, даже до грудной клетки так сразу не доберёшься.
Старик сидит в луже, прижавшись спиной к стене аптеки. Рот у него приоткрыт, глаза наполовину закрыты, голова запрокинута. Идёт снег с дождём. Мимо проходят москвичи -- равнодушные, хмурые. Стараются смотреть в другую сторону. Я в тонком белом халате, в легкой обуви, топчусь в луже, суечусь возле умирающего. Ко мне никто из прохожих не подходит. Старик заваливается на бок. Я пытаюсь его поднять, чтобы затащить в аптеку. Не получается: одна его мокрая одежда весит пару десятков кило.
Подбегает провизор, несет нитроглицерин-аэрозоль (таблетки уже деду не проглотить), сообщает, что вызвала "скорую". Разжимаю больному зубы, моя помощница пытается распылить аэрозоль старику в рот. Как будто бы получается. Должно подействовать секунд через сорок. Ищу пульс на сонной артерии. Вроде бы есть -- очень слабый, аритмичный. И, кажется, у старика задвигались глазные яблоки.
- Дед, дыши, дыши! -- кричу я. Вероятно, напрасно кричу: он меня не слышит. Кричу скорее себе, чтобы сладить со стрессом.
Оглядываюсь по сторонам: улица узкая, серая, машины "скорой помощи" нет. Мимо пробегают люди.
- Где наш охранник? -- спрашиваю у провизора.
- Он ушел в продуктовый, скоро обед. Но мы ему уже позвонили. Бежит.
И вдруг слышу сзади гортанный голос:
- Брат, помощь нужна, да?
Оборачиваюсь: два кавказца.
- Может, "скорую" вызвать? -- спрашивают. -- Или довезти куда-то, да? У нас машина за углом.
- Нет, спасибо, -- говорю, -- мы уже вызвали "скорую". Вот только занести бы его в аптеку. Он уже весь промок.
Беремся втроем, осторожно поднимаем. А тут охранник подбегает, тоже впрягается.
Лекарство действует очень короткое время. Старик умирает в аптеке. Мы оставляем его в углу, на полу, накрываем простынёй, ждем "скорую", чтобы засвидетельствовали летальный исход. В аптеку входят люди за лекарствами. Лишь на секунду бросают безучастный взгляд на накрытого простынёй человека ("Кто-то умер") и идут к кассе.
... "Брат, помощь нужна?" Я вспоминаю этот эпизод, когда возвращаюсь с сигаретами из магазина. "Понаехали"...
***
Кажется, нас здорово обвели вокруг пальца с этим Интернетом. Я о том, что теперь любой пишущий может напечататься, опубликовать своё творение. Любой -- талантливый, бездарный... Создается иллюзия, что "раз печатаешься -- значит того стоишь". Рядом с сильными и интересными текстами -- откровенная чепуха. Кто от этого выигрывает? Качественные тексты, уж точно, проигрывают. Если ты печатаешься в одной компании с этими чмошниками, которые "падежов забыли", пишут косноязычную дребедень и всячески себя рекламируют -- значит и ты чмо. Авторитет опубликованного в Интернете приближается к нулю.
Помните, когда "началась свобода", "перестройка" и народ потянулся к частной собственности, все стали хапать дачные участки? И термин появился лукавый: "вложение денег в недвижимость". Вот какие рокфеллеры! И все стали хватать куски земли и строить там халупы. А потом поняли, что на этих землях ничего не растет, до халуп не доехать, если нет своей машины, электричество и водопровод туда не протянуть, земля -- глинозем, и никакие удобрения ситуацию не исправляют, строительные материалы туда везти сложно, а сохранить ещё сложнее... Не везде, конечно, не везде, кому-то ведь и свезло -- взяли участок в деревне, а не на бросовых землях, а там -- и дороги, и электричество, и водопровод. А если, не дай Бог, построиться всё-таки удастся и урожай почему-то приличный -- чёрта с два сможешь сохранить этот чахлый домик и эту клубнику на четырёх кустиках. Потому что халявщиков много. Желающих пожить в домике, пока хозяев нет (а заодно и костер там, посреди комнаты, развести, а в соседней комнате устроить сортир), желающих попробовать недозревшее яблочко (да и выбросить, надкусив), оборвать смородину и крыжовник, растоптать клумбу с гладиолусами. Охрана всего этого добра стоит дороже урожая, работа на дачном участке трудягу не украшает (не дело это, когда у врача или учителя грязь под ногтями, и он последние силы отдает в свободное от основной работы время, чтобы к осени выкопать шесть мешков картошки на зиму, вместо того, чтобы читать на сон грядущий труды Розенталя, Мильчина или Гентера). И потянулся народ обратно -- "из села в город". Ну ее к лешему, эту дачу. Её ведь даже и не продашь достойно. Ну, дадут тысяч десять-двадцать... Да там стройматериалов на все пятьдесят! Да плюс труд, саженцы, рассада...
Похоже, и с "сетературой" обстоит дело точно так же. Разочарование усиливается с каждым днём. А ведь верили: соберёмся в литературное сообщество в Интернете, начнем писать и "печататься" (сначала в Сети), будем друг другу помогать советом и здоровой критикой, будем расти на глазах друг у друга, взрастим в своем коллективе лидеров, которые пойдут в издательства с "коллективным предложением", а там, глядишь, заметят самых лучших -- пойдут книжки бумажные, нормальные, гонорарные, приносящие всяческое удовлетворение...
В Москве открылась очередная Международная книжная выставка-ярмарка на ВВЦ. В первый же день тележурналисты заговорили о "тенденциях": дескать, кризис, денег на издания книг всё меньше, напечататься удается только маститым и "раскрученным" (этим -- в первую очередь, тем, которые пишут "вампирные саги" и про жизнь на Рублёвке), молодым ничего не светит. "Что же делать молодым, начинающим и неизвестным писателям? -- озабоченно вопрошает корреспондент. -- Выход есть! Можно пока печататься в Интернете..."
Спасибо, утешили.
***
Еду в метро. Скуки ради читаю всё, что попадается на глаза. "Правила пользования московским метрополитеном". Нельзя провозить в вагонах метрополитена... велосипеды (кроме складных)...
Ну, конечно. Вместо того чтобы всячески поддерживать велосипедистов, строить для них велодорожки и велостоянки, пропагандировать велосипедные прогулки, -- запрещаем. Нельзя. Этот город создан, кажется, только для автомобилистов (автомобилисты считают, что и для них не создан: ездить с каждым годом всё труднее). Помните фильм "Старый новый год" по пьесе Михаила Рощина? "Мы притерпелись, а посмотрите, что делается! Люди кучей под землёй бегут, а машины на воздухе!" А потом удивляемся, что у москвичей хмурые лица. Да просто, ко всему прочему, надоело ползать в подземных тоннелях, как кроты.
Когда-то я жил возле Павелецкого вокзала. Поздно вечером сядешь на велосипед и вдоль Водоотводного канала -- к центру, до Балчуга, до Васильевского спуска. Прекрасно! Однажды летом приехал туда на велосипеде в три часа ночи, а там, на Васильевском спуске, снимается кино! Народу набежало... Прожектора, какие-то редкие машины с открытым верхом... И много таких же, как я, зевак: любителей покататься по ночной Москве, пока лето, пока тепло и сухо.
Но это возможно, пока живешь где-нибудь на "Павелецкой" или "Таганской". А если, скажем, в Тёплом Стане или Выхино (пусть даже возле метро)? Можно ведь, когда закончится час пик, затащить в вагон метро велосипед -- и куда-нибудь до Китай-города или Страстного бульвара. А там уже -- на собственные колеса. Прекрасный город, любопытные "жанровые" сценки ночной Москвы, огни, асфальт, старые здания, мостики и набережные -- романтика! Но -- нельзя...
Да кто бы спорил, можно и своим ходом на велосипеде до центра. Можно? А вот и не можно! Попробуйте от Кузьминок доехать по Волгоградскому шоссе хотя бы до Таганки. Только по этому шоссе ведь и придется ехать. А это неудобно: машины мчатся, как савраски, тротуары внезапно кончаются, бордюры то и дело заставляют останавливаться и перетаскивать велосипед вручную. Никакого удовольствия. Пробовал я искать окольные дорожки. Нет их! Там -- рельсы, а там -- высокие заборы, какие-то закрытые учреждения, промышленные предприятия... Не объедешь. И всё стекается к главным мостам. А там велосипедисту да ещё в сумерках -- опасно. (Интересно, на что рассчитывали гитлеровцы, когда на своей громоздкой технике пёрли на Москву? Тут всё равно не разъедешься. Ну, дошли бы до Кузьминок - а дальше что? По шоссе до Краснохолмского моста и -- в очередь, фрицы, пробка.)
Вот если бы мы не были такими азиатами и велосипедистов, наоборот, поощряли бы... Воздух чище был бы. (Нет, вру: именно в Азии -- в Китае, во Вьетнаме -- народ охотно разъезжает на велосипедах.) Молодые, энергичные и крепкие -- все не велосипеды! Ударим велосипедом по давно надоевшим пробкам и опозданиям на работу! Можно было бы даже из "ближнего Подмосковья" -- лишь бы велодорожки шириной в метр были. Попробуйте доехать откуда-нибудь из Люберецкого района хотя бы до Текстильщиков. Это риск. Потому что тротуары внезапно кончаются уже на подступах к Москве, и приходится встраиваться в нервный поток рычащих саврасок. А рядом, чуть в сторонке -- лесная зона до самой Москвы, птицы щебечут, воздух чист... Почему бы не сделать велодорожки где-то в стороне от основных трасс? Ах, да! деньги, деньги... Да и кто за ними, этими дорожками, следил бы?
Сын недавно вернулся из командировки в Австрию. Вену ему удалось осмотреть благодаря тому, что есть велодорожки, велостоянки и велопрокат. Взял велосипед, заплатил "еврик" и поехал. Неторопливо, вдумчиво. И все достопримечательности австрийской столицы -- вот они, слева и справа.
Оказывается, и во Франции так же: сеть платных пунктов велопроката. Только не забудь оставить велосипед там, где тебя просят. И французы этим пользуются. И туристы тоже. Экономия. Да и удобнее оно. И приятнее. Хотя, конечно... воруют велосипеды. Довольно много. Но пункты велопроката, похоже, все равно не в накладе. Не закрываются.
Вспоминаю одну свою прогулку по польскому Сопоту. Набережная вдоль Балтийского моря, идущая перпендикулярно от главного "бродвея" города -- улицы Героев Монтекассино. Народу много -- можно сказать, толпа: курортники, туристы. Любимое место променада. Гулять непросто: кто с собачкой, кто с коляской -- не обгонишь. Присмотрелся: а обочина тротуара-то почему-то пуста! Слепые они, что ли? Вышел я на эту дорожку и пошел себе дальше. И вдруг слышу сзади окрик: "Уважней!" Велосипедисты. Оказывается, я вылез на велодорожку, куда пешеходу вход запрещен. Там есть всё: ограничительные линии, "зебра" перехода, даже, кажется, светофор. А ширина всей этой роскоши -- всего-то метр. И по этой дорожке мчатся молодые, энергичные и крепкие. А я, дурак, вышел туда и мешаю. И они мне кричат что-то на ходу, тычут пальцами в разметку, сердятся... Знай своё место, Азия.
***
Когда появились КПК ("карманные персональные компьютеры", позже ставшие "коммуникаторами"), я был в восторге. Потому что стало ясно, что, благодаря КПК, можно закачивать из Интернета книги и читать в метро, в вагоне поезда -- где угодно. Любые книги. Почти любые. Это не страсть к халяве. Вернее, не только она. Многие из нас, разумеется, не прочь иногда на дармовщинку... но что делать, если книжка, себестоимость которой -- рублей пятьдесят, продается в книжных магазинах за триста? Но дело всё-таки не только в этом. Не все книги можно найти в магазинах. А в Интернете -- есть! Целые библиотеки. Опять же, не все книги нужны тебе в домашней библиотеке. Ну, скачаешь, почитаешь, поймёшь, что не твоё, бросишь на середине без сожаления, сотрешь из компьютерной памяти. Удобно. А то, что западёт в душу -- найдёшь в бумажном варианте, купишь, поставишь на полочку, на видное место, веря, что когда-нибудь, чуть позже, перечитаешь, вернешься. Почти по Дарвину: естественный отбор. Разумно. Дарвин ведь разве дурак был? Его вот то и дело сегодня норовят оплевать, обругать -- мол, лажу гнал, ни от каких обезьян человек не произошёл, это даже как-то оскорбительно нам, существам высшего порядка... А уж то, что у человека в биологическом смысле много общего со свиньёй -- и вовсе чепуха, пусть медики заткнутся, застрелятся солёным огурцом, ни от каких обезьян и свиней человек не берёт своё начало, дрянная теория у Дарвина. Мы ведь ещё своей теории разумной не предложили, мы ведь ещё и недоучились-то до конца, а уже ругаем Дарвина... А поймаешь, допустим, ящерицу в огороде, присмотришься к её морде и пальчикам на лапках, или глянешь в глаза любимой собаке -- и, пожалуй, согласишься: был, был естественный отбор. Был и есть. Ну, или скажем, искусственный. То, что ты отбираешь в свою домашнюю библиотеку лучшие и самые нужные книжки -- это всё-таки отбор искусственный. Борьба за существование... самых лучших писателей.
Но, согласитесь, со временем чтение электронных текстов начинает раздражать. Можете, конечно, и не соглашаться... Наверно, вы только что купили свежую модель коммуникатора?..
Есть что-то ущербное в этом чтении однообразных на вид текстов, в этом регулярном, как зимний грипп, нажатии кнопки на панели коммуникатора (смартфона, КПК, электронной записной книжки, э-бука, чего там ещё?), в этом бесшумном "перелистывании" виртуальных страниц, в этих утомленных от напряженного вглядывания в мелкий текст глазах, в этих скорбно склоненных головах пассажиров метро, головах, склоненных к цифровой технике, почти одинаковой у всех, скучной, равнодушной... Недавно, я пересматривал запись какого-то футбольного матча десятилетней давности. Там забавно пошутил комментатор Василий Уткин. Он сказал примерно так: "Однообразно играет Скотт Макдональд. Ну, это понятно. Мало того, что его зовут Скотт, так ведь ещё и фамилия -- Макдональд! Тут не до разнообразия, тут не до разносолов..." А ведь и правда: чтение смартфонов, цифровой техники, а не книг -- всё равно что поспешная "едьба" в "ресторане" "Макдональдс" и подобным ему фастфудовым заведениям. Одно и то же меню, один и тот же вкус, один и тот же вред. Что там сейчас "реально" в моде? Коэльо, Мураками, Дэн Браун? Все качаем Брауна, Мураками и Коэльо, все читаем свой электронный фаст-фуд!..
У меня есть приятель, он регулярно покупает бумажные книги. Самых разных жанров -- от классических детективов до литературоведческих исследований и руководств по популярной психологии. Своего дома у него пока нет, то и дело переезжает из одной съемной квартиры в другую. И всюду таскает за собой специально купленный в "Икее" стеллаж для книг -- "высокий, но неглубокий, чтобы не было второго ряда книг, чтобы всё было под рукой". "Успеваешь читать?" "Далеко не всё". "Зачем же покупаешь?" "Это великое счастье, ни с чем не сравнимое удовольствие -- долгий выбор книги в магазине, покупка, чтение в первый день". Кажется, он прав. Ничего страшного, если не удается прочитать до конца каждый том. Зато сколько кайфа, когда листаешь книгу в магазине и понимаешь, что сейчас это купишь! Много ли у нас радости в жизни?.. А за удовольствие разве не надо платить?
У болгарского писателя Богомила Райнова есть замечательная книга, нечто вроде долгого эссе. Называется "Странное это ремесло". Там рассказывается о том, как болгарский дипломат (надо полагать, сам Райнов) живет в Париже и увлекается собирательством: коллекционированием -- в разное время -- бронзы, графики, офортов, африканских статуэток, живописных полотен, гравюр, автографов... И -- книг. Но не просто книг, а редких изданий с оригинальными иллюстрациями. И иллюстраторы упоминаются, что называется, не самые последние: Дорэ, Паскен, Руо, Дали, Мазерель, Гюс Бофф, Бертоме Сент-Андре, Луи Жу, Тулуз-Лотрек, Лобель-Риш, Огюст Леру, Домье, даже Брунеллеско! В каком смартфоне он нашел бы эти сокровища?
Знаменитый французский коллекционер живописи, организатор многочисленных выставок импрессионистов Амбруаз Воллар, человек, портрет которого написали Сезанн и Ренуар, известен ещё и своими записками -- остроумными, лаконичными и живыми: "Воспоминания торговца картинами". Эта книга наконец-то переведена на русский язык. В одной из глав Воллар рассказывает о том, как он увлекся издательской деятельностью, книжными иллюстрациями и стал заказывать "картинки" таким художникам, как Боннар ("Дафнис и Хлоя", "Динго" Мирбо, сборник Верлена "Параллельно"), Арман Сеген ("Гаспар из тьмы" А. Бертрана), Эмиль Бернар ("Цветы зла", "Одиссея", сборники Вийона и Ронсара), Роден (иллюстрации для "Сада пыток" О. Мирбо), Марк Шагал ("Мертвые души" Гоголя, "Басни" Лафонтена, Библия), Дега (для прозы Мопассана), Руо, Пикассо, Сегонзак, Брак, Дерен, Морис Дени и др. Амбруаз Воллар... Этот человек понимал толк в книгах -- в бумажных книгах, разумеется. Он знал, что книга, это не только источник информации -- это ещё и предмет эстетического наслаждения, произведение искусства.
Мы берем в руки хорошо изданную книгу, перелистываем кремовые страницы с глубоким шрифтом и безукоризненными иллюстрациями, ощущаем кожей рук приятную закругленность корешка и тепло сафьянового переплета, чувствуем свежий запах типографской краски, любуемся удачным оттенком и аккуратным "покроем" каптала, вглядываемся в узоры на форзаце и по достоинству оцениваем дизайнерских талант верстальщика -- через наши пальцы к нам в сердце проникает древнее сокровенное знание наших предков, которые не были чужды просвещения и сочинительства, мы наслаждаемся мудростью писателя и профессионализмом издателей... Какой там "Макдональдс"? Уж здесь-то я за обед в самом дорогом ресторане!
***
При "прежней власти" у нас в СССР зарубежные фильмы нередко демонстрировались в сокращённом виде. Из картины удалялись особо "рискованные" фрагменты, чуждые нашему мировоззрению: секс, насилие, извращения, пропаганда "красивой" западной жизни. Мы об этом знали, злились, но мы к этому привыкли. Нам и в голову не могло прийти, что когда-нибудь у нас покажут откровенную постельную сцену или, скажем, дикое, долгое и подробное избиение бандитами скованного наручниками человека, задолжавшего им, бандитам, крупную сумму денег.
Но иногда, когда удавалось посмотреть фильм где-нибудь на фестивале или на полузакрытом показе в Доме композиторов, мы сравнивали оригинальную копию с прокатной и недоумевали: этого фрагмента в советском прокате нет... и этого тоже... но почему? Что там такого крамольного?
"Ну, хоть продукцию кинематографистов из братского соцлагеря (из Чехословакии, Польши, Венгрии, ГДР и т.п.) не кромсают, -- думали мы. -- Потому что у них, у демократов, никакого секса тоже нет, как и у нас, да и насилия тоже". Проскочили, правда, "сцены с раздеванием" в чехословацком фильме "Конец агента" или совсем уж эротические откровения в польской "Анатомии любви", или, например, мистические ужасы в том же польском "Локисе", или кровавые эпизоды со стрельбой и драками в румынских лентах про комиссара Миклована и неподкупного полицейского Михая Романа ("Чистыми руками", "Комиссар полиции обвиняет", "Последний патрон" и др.)... Но это уже была сенсация! Ходили в кино много раз, пересказывали потом пацанам во дворе. "А он в него -- целую обойму! У него кровище по лицу, по груди, он корчится!.. Они ворвались к нему в номер, а он со шлюхой. Они ей: как тебя зовут? Она: Шарлотта. Ну иди гуляй, Шарлотта... А ему в нюх -- на!.."
Но обычно социалистические фильмы были спокойными, идейно выдержанными, стерильными. И ничего там не резали. Так думали мы когда-то.
Теперь можно увидеть старые ленты "демократов" в полной версии. Например, старую польскую картину "Девичий заговор" (1969)... Про солдат и "солдаток" польской армии. Про любовь. Комедию...
Весна 1945 года. В старинную усадьбу в Западной Польше приезжает группа демобилизованных девушек из дивизии им. Т. Костюшки. Девушки по-прежнему носят военную форму и живут по уставу. Их командир поручик Кристина следит за соблюдением воинской дисциплины и хочет создать женскую общину для ведения хозяйства. Девушки принимают решение не обращать внимания на представителей противоположного пола. А это не так-то просто, потому что неподалеку от "женской" усадьбы расположилась группа демобилизованных мужчин под командованием симпатичного капитана Сташека... Само собой, там любовь, тайные встречи, дело кончается свадьбами... Вроде бы ничего вырезать и не должны были.
Но нет, вырезали. Во-первых, название фильма изменили. В оригинале называется "Rzeczpospolita babska". То есть "Бабская Речь Посполитая", "Бабья республика". Грубовато. Изменили.
Есть там эпизод: девчонки купаются в реке. Разделись и купаются. Но для нас этот эпизод чуть подрезали. Потому что солдатики из "мужского" отряда подглядывают. Этот эпизод в картине есть, но его укоротили. От греха подальше. И совсем удалили фрагмент, когда одна из красавиц женского отряда стоит на берегу, готовится войти в воду (а может быть, только что оттуда). На ней легкомысленная рубашка (нет, не прозрачная). Девушка стоит у дерева, красиво изогнула спинку, волосы распущены до плеч. А её подруга по отряду любуется молодой красоткой и говорит: "Если бы у меня была такая фигурка, я бы вышла замуж за генерала". И ещё там произнесено несколько вполне безобидных фраз. Вырезали.
Ну, здесь-то понятно. Сделано прямолинейно и решительно: прочь эротику! А нечего засматриваться! А вот, например, в фильме "Пингвин" (1965), снятому по знаменитой повести Ежи Ставинского (Ставиньского), сработали более тонко, почти ювелирно. Я иногда задумывался: кто же они, эти редакторы с ножницами? Вредители или же, наоборот, жертвы собственной профессии, вынужденные исполнять чужую волю, благодетели наши? Пожалуй, всё-таки последнее, потому что иначе мы вообще многих фильмов не видели бы. Но как, как они работали, какими критериям руководствовались?
И вот, благодаря Интернету, удалось найти "Пингвина" в полном виде и монтажные листы с переводом киностудии им. М. Горького (у нас этот фильм демонстрировался когда-то под названием "Влюблённый Пингвин"). Смотришь фильм на польском и читаешь перевод. И удивляешься. Постоянно задаешь себе вопрос: почему? зачем? А потом находишь ответы...
Если кто-нибудь не видел или не читал, скажу: фильм опять про любовь. Но -- никакого секса, никаких (даже!) поцелуев, упаси Боже! Анджей, студент-технарь из Варшавы, влюблён в красавицу-однокурсницу Басю. Девушка постоянно окружена поклонниками и не обращает внимания на невзрачного парня, которого приятели-студенты зовут "Пингвином". Есть у Анджея соперник -- Адам, варшавский мальчик-"мажор", сын обеспеченных родителей, для которых не проблема -- дорогая выпивка, модные шмотки, самая современная бытовая техника, диски западной поп-музыки, "Фиат" последней модели, поездки на Адриатику. На одной из вечеринок Адам вдруг оскорбляет возлюбленную на глазах у всей компании: делает так, что содержание любовных писем Баси становятся всеобщим достоянием. Пингвин принимает решение во что бы то ни стало вступиться за честь любимой девушки и попадает в скверную историю. Начинается "детектив" с мнимым похищением Адама, потом Пингвина избивают...
Некоторые фрагменты нашими переводчиками не переведены вовсе. А кое-какие, наоборот, добавлены! Например, Анджей бегает по магазинам и ищет оливковое масло. Мы видим, как он беседует с продавщицей, но камера располагается за стеклом витрины, мы не можем слышать, о чём они говорят. Но наши переводчики зачем-то "перевели": "У вас оливковое масло в банках есть?" -- "Нет, в банках давно не получали. Есть в бутылках. Но тоже очень хорошее масло. Я вам советую взять, оно даже лучше, чем в банках. Я сама его брала, очень вкусное. Никакого осадка". -- "В бутылках? Нет, мне надо в банках". Отсебятина вопиющая.
Смешно, ей-Богу. Это что -- реклама оливкового масла (именно в бутылках)? Или нас пытались убедить в том, что в Польше в то время тоже всё было в дефиците? Скажите, какие буржуи! Оливковое им подавай!
Анджей смотрит на афишу в холле своего вуза (!) о том, что в воскресенье будет концерт... в джаз-клубе "Стодола" ("Овин"). Судя по монтажным листам, эту афишу нам не показали. Потому что "сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст". Разумеется, нет и фразы "Ах, если бы Бася пошла со мной в джаз-клуб".
Адам, соперник Анджея, "клеит" новенькую студентку-африканку, приглашает её к себе в гости. Потом возвращается к своей компании.
"На каком языке вы с ней говорили?"
"На суахили", -- произносит Адам высокомерно, с иронией.
Этого в советской прокатной версии нет. Оно и понятно: не должно быть снисходительного тона по отношению к неграм, мы ведь советские люди, интернационалисты.
Анджей-Пингвин рассуждает об отце, который воевал, "был партизаном"... Вероятно, всё-таки солдатом Армии Крайовой. Известно, что автор повести и режиссер фильма Е. Ставиньский был именно воином АК, попал в плен... В какой, интересно? В НКВД? Или в гитлеровский? Не знаю... Но об этой подпольной "буржуазной" армии (АК) у нас старались не упоминать. Так, словно бок о бок с советскими солдатами сражалась только "просталинская" Армия Людова. "Будто моя вина, что он родился в бедности, -- продолжает Анджей, -- что была война, что он был партизаном, что были эти страшные лагеря..." Это в нашей версии фильма есть. Но умело удалена следующая фраза: "...что и после войны было тяжело". Понятно, почему удалили: после войны не могло быть тяжело в социалистической "новой" Польше. Однажды польский писатель Эдвард Куровский прислал мне свою новую книгу -- "Моя жизнь со Станиславом Дыгатом". Документальную -- о дружбе и сотрудничестве со знаменитым литератором С. Дыгатом ("Боденское озеро", "Путешествия", "Диснейленд", "Прощание" и др.). Описывается как раз то время: послевоенные споры молодежи о судьбе Польши, нелегкий быт поляков, которые старались привыкнуть к новому режиму, приспособиться к нему, понять его. Было тяжеловато.
Анджей говорит отцу, что собирается зайти к друзьям: предполагается "диспут о счастье". Отец настораживается: "Кто разрешил вам этот диспут? Социалистический Союз молодежи? Союз польских студентов?" Эту его настороженность нетрудно понять: отец помнит, что такое сталинский режим... Наши перевели так: "Кто организовал дискуссию? Кафедра или группа?" Вроде бы мелочь -- но сразу стало так спокойно и... стерильно.
Пингвин резок в высказываниях о своей "компании", где он чувствует себя чужим. Пару раз произносит: "Ненавижу их!" Звучит и впрямь резко. Так, словно обозначились непримиримые противоречия между враждующими классами. Уберем...
Анджей едет в вечернем автобусе, и тут к нему подходит пожилая женщина с ребенком. Анджей мысленно возмущается: "Почему это старухи с такими бледными детьми не могут сидеть дома?" (Мол, теперь вот надо им в транспорте место уступать.). В нашем варианте фильма "бледных детей" выбросили: мы гуманный народ, а главный герой фильма (положительный герой!) должен быть хорошо воспитан.
Вообще, образ Пингвина постарались пригладить. Вот он с неприязнью смотрит на мать Адама, пустоголовую мещанку (а по повести -- так просто развратную женщину). Называет её "мумией", "идиоткой", говорит, что за то, что он, Пингвин, помог их семье, избавил их от значительных трат, она должна ему, "благодетелю, пятки лизать". Отец богатенького Адама обещает сыну "Фиат". Анджей мысленно произносит следующую фразу: "На карачки встану, лишь бы ты разбился в этой своей машине" (это он об Адаме). Этих фраз в советской копии мы не найдём.
Когда в фильме упоминается некто Лукаш (его роль прекрасно сыграл великолепный Збигнев Цыбульский), мама Адама произносит: "Лукаш, сын нашего руководителя поездки в Югославию?" Выбросили. Не надо нам знать, что поляки ездят в Югославию. Для советских -- Болгария, и этого достаточно.
Странноватый диалог на вечеринке у Адама. Хозяин дома разговаривает с гостьей -- видимо, с литовкой. Он заигрывает к ней. Она ему: "Только не трогайте меня, пожалуйста" -- "Ого, она говорит по-польски!" -- "Конечно. Если надо". -- "Литва -- наши братья" (произносит ещё одна гостья). Адам: "А знаешь, кто написал "Литва, отчизна моя..."?" То есть цитирует Мицкевича. Нам этого знать не нужно? Мы не знаем, кто такой Мицкевич и как начинается его "Пан Тадеуш"? Весь фрагмент удалили.
Подобная же операция. Анджей произносит: "Ну и кой черт занёс тебя на эти галеры?" Фразу изъяли. Видимо, советские редакторы решили, что наш зритель не поймет, к чему здесь галеры. Кто-то, возможно, и не поймет. Я, например, сразу не понял. Вспомнил только цитату из фильма "Покровские ворота", который был снят лет через двадцать после "Пингвина". "Неужели, -- подумал я, -- в "Покровских воротах" процитировали "Пингвина"?" Но мне объяснили, что афоризм давно известен. Фраза из классической пьесы Мольера "Плутни Скапена" (1671 год!), где скупец Жеронт несколько раз спрашивает о своём сыне: "Кой черт понёс его на эту галеру?" Выходит, уж кто-нибудь да понял?..
А вот совсем непонятное. Анджей предлагает Лукашу грампластинки в обмен на письма Баси. "Я дам тебе свои диски, там их на полтора куска". Наши переводят: "На две тысячи".
Или: Пингвин смотрит на телефон и пытается понять и запомнить, какой номер набирает мама Адама. "26...04...", -- мысленно повторяет Анджей. Наши переводят так: "Два, пять, ноль, три..." Почему? У меня пока только одна версия: с цифр 2604 начинался номер, который простой публике знать не следовало бы... А что ещё прикажете думать, когда такой бред?
А тут -- просто анекдот. Две девчонки трещат в телефонной будке: "Торт и вишнёвку мы купили в складчину, а он ничего не внёс, пошёл вроде бы в туалет, и его не было целый час...". В советской версии перевели следующим образом: "...а он ничего не внёс, только пошел и купил всё это, а сдачу положил в карман". Что, "туалет" -- это грубый натурализм?
И, конечно, замалчивали "эротику", даже безобидную, в словах. Выбросили фразы "Наверно, он напился где-нибудь на вечеринке, соблазнил её или убил", "Так ему и надо, нечего здесь устраивать игрища" (примерно таков смысл слов о пьянке Адама). Пингвин думает о Лукаше: " А может быть у него там, в квартире, сейчас другая девушка, неважнецкая девушка, эдакая снотворная таблетка..." Лукаш, чтобы побольнее обидеть Пингвина, говорит о Басе: "Могу даже дать тебе парочку её снимков в разных позах". Или намекает Анджею: "Всю жизнь ты будешь только бегать да подслушивать, подглядывать за другими, бегать с доносами и стонать, глядя, как девушка твоей мечты тискается с кем попало". А другой "доброжелатель" говорит Пингвину о Басе, что "Адам попользуется ею и бросит", к тому же, кажется, невнятно произносит даже матерные слова (они у поляков такие же, никакой это не "русский мат" -- это общий, славянский мат)! -- но нам всего этого не перевели.
Короче говоря, была проделана кропотливая и вдумчивая работа, в результате которой фильм получился вполне себе безобидным.
...Однажды эта тема (кастрация зарубежных фильмов) была затронута на одном сайте киноманов. И нашёлся знаток, который написал вот что: "Сатирические сцены обычно не трогали -- на студиях дубляжа работали, в основном, весьма вольнодумные люди. Они убирали только то, что сверху требовали убрать (эротику или то, что под ней понималось, а также натурализм и физиологию в очень широком смысле -- не только сцены насилия, но и кровь вообще). Если на студии их не вырезали, то это делали цензоры Госкино (уже сами, после дубляжа) своими кривыми ножницами (там в 1978 году завёлся один субъект, который любил это делать). Остальные купюры определялись монтажными правилами. Поскольку фильмокопия состояла из частей плёнки примерно по 10 минут каждая, надо было перемонтировать фильм так, чтобы ни одна сцена не попала в следующую часть (так как в процессе эксплуатации первые и последние метры части изнашивались и при переходе сцены существовал риск потери важных по смыслу фрагментов). Отсюда купюры, которые, на первый взгляд, кажутся абсурдными: полсцены отрезали или план какой-нибудь, скажем, сопки удалили... Обычно старались вырезать "длинноты", удаление которых не мешало пониманию сюжета. Были, конечно, и скандальные случаи, когда фильм сокращался на 30-40 минут и более ("Ураган" Труэля, "Правосудие для всех" Джюисона, "Дива" Бене, "Жизнь взаймы" Поллака), но их всё же было не так много. Обычно же "укладывались" в 5-15 минут купюр".
Вот как всё непросто! Убирали "кровь", "длинноты", концевые фрагменты частей фильмокопии, "чтобы не изнашивались"...
Но вот что странно. Сегодня, когда смотришь старый-престарый фильм, сюжет которого тебе давно знаком, смотришь его теперь в полной версии, -- замечаешь вдруг, что скучаешь и поглядываешь на часы... Фильмы сегодня редко когда длятся час-пятнадцать или час-двадцать, как это было раньше. И понимаешь, что весь вечер, часа два с половиной или три, вынужден ждать финала, да ещё любоваться рекламными роликами, хотя уже знаешь их наизусть, да ещё обращаешь внимание на "длинноты" и малозначащие, пустые фразы... А на циферблате уже третий час ночи, а тебе завтра вставать в семь... И злишься на сценариста и режиссера: "Им лишь бы подлиннее..." И крамола в башке: "Раньше эту тягомотину вырезали... Правильно делали!.."