Согласно статистике, каждый миллион тонн угля, добытый из недр земли, стоит двух человеческих жизней. Спрашивается: сколько необходимо уничтожить людей для присвоения миллиона долларов? Такой статистики нет, во всяком случае, официальной. Можно, конечно, разделить сумму миллионных состояний на количество убитых людей за искомый период и получить что-то вроде один человек на шестьдесят миллионов.
Но разве можно учесть в этой арифметике тех, кого уволили за честность, нежелание покрывать воровство, убивать себе подобного? Такие "реликты" тихо-мирно прозябают на сто долларов в месяц, незаметно спиваясь от тоски и безысходности. Или взять их семьи, которые доживают в нищете и умирают не в положенные Богом 70-80 лет, а средне-статистические 52 года? Если на чашу весов положить все причины умирания, то скорей всего, статистика с добычей каменного угля повторится.
Эдуард Борисович Бурунов, как известно, уважал расчет, поэтому с самого начала своей капиталистической карьеры записывал количество уничтоженных им человек. Еще до отмены шестой статьи Конституции СССР, закреплявшей главенство КПСС, Эдик учился в подпольной школе каратэ. С разрешением кооперативов он в восемнадцать лет открыл свой первый клуб каратэ. Среди учеников преобладали будущие и настоящие бандиты. Там он сколотил свою первую группу и стал отнимать бизнес: узнавал, кто процветает, приходил и отбирал. То есть, все продолжали работать, но уже не на себя, а на него, Эдуарда. Но очень быстро ему стало скучно - поговорить же не с кем.
Тогда открыл он собственное стрельбище и выбрал из трех десятков стрелков трех интеллигентных снайперов, с которыми было о чем поговорить. Эти ребята читали книги культовых авторов, с чьей помощью изобрели свою волчью эстетическую философию. Отныне Эдуард лично приезжал на "стрелку", вонзал холодный взгляд в переносицу бригадира, объявлял, что его противники под прицелом снайпера и спокойно выставлял требования: миллион долларов "за беспокойство" и никогда ему на глаза не попадаться. Следовал щелчок пули в сантиметре от ботинка старшего бандита, что делало противную сторону предельно покладистой. Только однажды не в меру горячий горец возмутился - и тут же рухнул с простреленным виском. "Кто еще против?" - спросил Эдуард, с любопытством разглядывая присмиревших бандитов. Коллеги убиенного оценили серьезность Эдуарда и через неделю в указанное место безропотно принесли чемодан с деньгами, а так же самые искренние извинения.
Дважды на Эдуарда устраивали охоту, и дважды он оставался невредимым. В ту же ночь его люди уничтожали не только заговорщиков, но всех подельников и родичей "заговорщиков" - эта расчетливая, безжалостная жестокость отрезвляла всех противников. Его стали бояться, ему отдавали всё, только бы не спровоцировать побоище. Так довольно скоро он встал во главе собственной финансовой империи. Подводя годовой итог, Эдуард подсчитал, что за каждый миллион он в среднем платил 0,34 человеческой жизни. "Не так уж и много", - сухо констатировал он.
А началось всё это, пожалуй, с собаки. Даже не собаки, а так - собачонки, размером чуть больше крысы, на тоненьких трясущихся ножках - той-терьера . В то время Эдику было чуть больше десяти лет. Как-то в соседнем дворе сзади, где-то у самых его сандалий, резко и громко гавкнула псина. Мальчик испугался и побежал, собачка - за ним. Эдик бежал на глазах детей и взрослых и кричал изо всех сил. Заскочил в свой подъезд, захлопнул дверь и только тогда решился посмотреть сквозь грязное стекло наружу. Крохотная собачка кругами бегала под дверью и тявкала, а люди - ему показалось, что их было очень много - смотрели ему вслед и... смеялись. Эдик почувствовал себя трусом и слюнтяем.
Всю следующую ночь мальчик не спал. В его голове чередовались сценарии мести, один другого страшней. Той ночью мальчик выжег в своей душе всё доброе и светлое. Той ночью Эдик трижды произнес страшные слова: "Я душу свою продам за то, чтобы стать сильным". В ту ночь мальчик решительно вошел в широко распахнутые врата ненависти.
А утром он чистил зубы и взглянул на отражение в зеркале. Вроде бы ничего там не изменилось... Разве только глаза. В черноте зрачков, поселилась холодная расчетливая злоба.
Он занялся поиском человека, который научил бы его драться. И вот первая удача - на соседней улице он обнаружил табличку военно-спортивного клуба, где учили стрельбе и восточным единоборствам. Тренер обучался боевым искусствам в тибетском монастыре. Новый ученик подкупил его необычайной собранностью, абсолютным послушанием и спокойствием юного мудреца.
В то лето он сменил школу, как бы отрезав свое прошлое, а через полтора года Эдик встретил девочку из старой школы. Эта юная красавица с томными синими глазами нравилась всем мальчикам, нравилась и Эдику. Он даже однажды набрался смелости и пригласил её в кино, и она согласилась, и он был тогда на седьмом небе от счастья. Встретив его нынешнего, такого мускулистого и спокойного, девочка вспыхнула от радости, но поговорила с ним с минуту и сникла. Она не узнала прежнего романтика, её будто парализовал его холодный взгляд - в глубине зрачков таился чужой пугающий холод. Девочка убежала, не оборачиваясь, а если бы оглянулась, наверное, получила бы ожог от испепеляющего взгляда кобры перед убийственным броском.
Эдика стали бояться все, даже учителя и родители, что ему очень нравилось. У него не стало друзей, но это его не смущало. Он шел к четкой цели, он чувствовал сопутствующую удачу, предвидел свое успешное будущее - и это заставляло его холодное сердце возбужденно биться.
Однажды мальчишки из соседнего двора натравили на него добермана. Эту породу на западе называют не иначе как "собака-убийца". Злобно рыча, пёс подлетел к Эдику. Мальчик даже не шевельнулся и лишь в последнюю секунду выставил ребристую подошву ботинка, в которую со всего размаху мордой влепился черный пёс. Эдик наступил на собачье горло, чуть склонился и внимательно наблюдал, как стихало дыхание, угасали глаза, дважды по гладкой черной шерсти прокатилась судорога... Мальчишки, натравившие пса, кричали из-за угла: "Не убивай его, пожалуйста!" Эдик отнял ногу. К животному вернулось дыхание, в полуоткрытых глазах появился блеск. Пёс приподнялся на крепких лапах, нерешительно оглянулся, заскулил, сел и уставился на человека, который медленно тянул руку к его загривку, неотрывно гипнотизируя жестоким взглядом. Пёс наклонил голову к земле, не спуская выпученных глаз с человека. Эдик схватил собаку за холку, встряхнул и тихо сказал: "На кого ты прыгнул, щенок! В следующий раз раздавлю, как червя".
С того дня черный пёс сидел за углом дома, напряженно ожидая, когда откроется дверь третьего подъезда. И как только появлялся Эдик, пёс подбегал к нему на полусогнутых и сопровождал, заглядывая в глаза. Но лишь мальчик доходил до арки в соседнем доме, за которой начинался многолюдный бульвар, собака слышала короткое "домой" и послушно убегала прочь.
В тот вечер Игорь принимал гостя. К нему зашел на огонёк старый знакомый, бывший чиновник, которого еще на заре перестройки выгнали с работы за пьянство и прогулы. В стране уже несколько раз сменилась власть и социальный строй, а Славик по-прежнему пьянствовал и прогуливал, последние пару лет в должности дворника. Их встреча проходила по наезженному плану: Игорь читал стихи, показывал выдержки интересных фильмов, рассказывал что-либо занимательное, а Славик слушал, пил, закусывал и снова пил. Расстались они как всегда за полночь.
Утром Славик работал на крыше дома номер три и страдал от мук похмелья. Когда он со стонами, вытьём и рычаньем заканчивал долбежку пудовым ломом огромной глыбы льда на коньке крыши, в его несвежей голове пронеслась мысль об ограждении. Дело в том, что прежде чем сбивать лёд и снег с крыши, по технике безопасности полагается оградить место падения стойками с натянутыми канатами и предупредительными табличками. Славик знал об этом и обычно соблюдал это правило. Только не сегодня, когда в голове пульсировала острая боль.
В это самое время к дому номер три подходил Эдуард с бельгийской снайперской винтовкой в чемоданчике. Предыдущим вечером он выбрал для засады пустующий чердак этого купеческого особняка: из слухового окна отсюда хорошо просматривался дом напротив, в котором жил Игорь. К тому же здесь имелся пожарный выход во двор, откуда легко выйти незамеченным. Охотник хорошо подготовил операцию, он действовал, как настоящий профессионал. Так, он легким шагом подошел к парадной двери, протянул руку, чтобы открыть её - и на него сверху свалилась глыба льда. Охотник потерял сознание и рухнул, как подкошенный.
Врач скорой помощи обнаружил рядом с неподвижным телом чемоданчик, приоткрыл его, увидел разобранную винтовку и вызвал милицию. Приехал следователь ОБОПа, который вел дело о странных серийных убийствах и получил уникальный шанс к раскрытию заведомого "висяка". В тот же вечер следователь перебрал всех молодых одиноких мужчин в округе, вышел на Игоря, в его отсутствие проник в комнату и без труда нашел экземпляр договора охотника с жертвой. О, этот лейтенант Воронов оказался парень-не-промах! Он ради карьеры умел пойти в обход закона. Он догадывался, что ни одна жертва, подписавшая договор и получившая деньги, и рта не откроет под страхом смерти, поэтому и не стал допрашивать Игоря. Следователь принялся раскручивать клубок, потянув за ниточку связей бизнесмена, находившегося в больнице.
Когда следователь максимально сузил круг подозреваемых и нащупал подход к организатору и основателю закрытого клуба охотников, его вызвал начальник. Майор сурово посопел, сцепив на мощном животе толстые пальцы, отодвинул ящик стола, выложил перед собой пять пачек долларов и добродушно спросил: "Что выбираешь, лейтенант, - эти деньги сейчас или пулю в лоб завтра?" Следователь подумал и вслух произнес: "Как учат старшие товарищи, милиционер на работе повышает или раскрываемость, или материальное благополучие. Если не удается первое, я вынужден прибегнуть ко второму" - и сгрёб пачки денег в свой видавший виды портфель.
Через день в комнату Игоря зашел Василий и, казалось, заполнил своей громадной массой чуть не всё помещение.
- Слушай меня, Игорь, - устало прохрипел гость. - Мне стало известно, что вчера мента, который вёл дело о покушении на тебя, отстранили. Дело закрыли.
- Какое покушение? - вскинул брови созерцатель. - Никто в меня не стрелял.
- Ты подписывал договор с охотником?
- Да, какие-то бумажки подписывал. И деньги получил, и отдал тем, кому они нужны. Но ты за меня не беспокойся, Василий. Ничего у них не выйдет.
- Это ты, Игорь, так думаешь. Перед покушением киллеру на голову свалилась глыба льда, поэтому он не довёл дела до конца. А сегодня утром охотник в больнице пришел в себя. Он не отступится. Первая неудача только раззадорит его. Я о нем кое-что узнал. Это очень серьезный человек! Он не успокоится, пока не доведет дело до конца. Он все равно тебя застрелит.
- Да брось ты, Вася, - махнул рукой Игорь. - Ничего со мной не случится. Я уверен.
- Ты подумай получше, - строго сказал Василий, - если что, мои ребята могут его устранить. Только скажи.
- Нет, Василий, не скажу. Никогда. Меня убить - это пожалуйста, а я никого убивать никогда не стану.
Через некоторое время охотник который раз обходил огневую позицию. Чтобы не привлекать к себе внимания, он надел старый отцовский плащ, китайский, хлопчато-бумажный, из закрытого номенклатурного спец-распределителя. Плащ этот и отцу, и ему много раз приносил удачу. Эдуард шел прогулочным шагом, зорко наблюдая за окнами жертвы.
Как и обещал Макс, мишень оказалась не из легких. И вовсе не потому, что этот странный человек тщательно скрывался, или как-то профессионально уходил от преследования. Не было у него ни спецтехники, ни бронежилета, ни даже бронированного стекла на окнах. Дело тут было в том, чего так недолюбливал и даже боялся Эдуард - в его четкую работу проникала какая-то жуткая мистика. Как только охотник занимал огневую позицию и замирал с пальцем на спусковом крючке, к окнам подъезжал огромный грузовик. А когда, наконец, машина отъезжала, окна в комнате Игоря оказывались темными. Жертва снова ускользнула. И так много раз. Что-то постоянно мешало охотнику, разрушая его планы. Он вспоминал слова Макса о характеристике психолога, а так же и то, что они гуманисты, поэтому в случае второго прокола жертву отпускают. Мол, это судьба.
Эдуард второй раз за прогулку приметил сгорбленную старушку в мешковатой красной куртке. Тоже, видимо, совершала моцион. О, этих пенсионерок нужно остерегаться в первую очередь. Делать им нечего, а старая выучка сексотов, которые сигнализируют милиции о любом подозрительном случае и больше всего боятся статьи "за недоносительство", - это у них в крови. Такая бдительная старушка может пропустить любимый сериал, но в милицию донесёт непременно. ...Например, о том, что ходит тут чужой дядька и чего-то всё подозрительно высматривает. Конечно, он выпутается и всегда сможет откупиться от местных блюстителей порядка. Но драгоценное время-то будет упущено!
Эдуард остановился у парадного входа в офисное здание и сделал вид, что читает таблички с названиями фирм. Пока старушка с невнятным ворчанием прошаркала у него за спиной, взгляд охотника остановился на табличке "Потомственный экстрасенс Роза. С гарантией. Приём круглосуточно. 3 этаж, офис 5". Боковым зрением он заметил, что старушка остановилась и буровила его колючими глазками. Делать нечего, надо входить. Он открыл дверь и поднялся на третий этаж. Заодно попробую выяснить, что за мистика мне постоянно мешает, подумал он.
- Как вас зовут? - спросила сухопарая женщина лет пятидесяти, закутанная в черную шаль.
- Виктор, - легкомысленно соврал он и огляделся. Комната имела обыкновенный вид: старинный стол с зеленым сукном, два кожаных кресла с мягким диваном. Вот только угол с множеством икон и горящей лампадой отличал помещение от обычного офиса. Да пожалуй, и сама хозяйка с неприятным проницательным взглядом.
- С чем вы пришли ко мне?
- Что вы можете сказать мне об этом человеке? - Он протянул фотографию Игоря.
Женщина долго смотрела то на фотографию, то на ироническую ухмылку Эдуарда. Потом вздохнула и проскрипела:
- Этот человек тебе, Эдуард, не по зубам. Я вижу такую защиту вокруг него, какую тебе за все свои миллионы не пробить. Оставь это занятие.
- Сколько я вам должен? - спросил обескураженный охотник, желая лишь одного, поскорее уйти отсюда. Начиналась та самая ненавистная мистика, которой он боялся, которая никак не подчинялась математическим расчетам его рассудка.
- Давай договоримся так, - сказала женщина, - ты оставляешь охоту на этого человека, а я попробую защитить тебя от неминуемого возмездия. Но! В данном случае гарантий я дать не могу. Могу только попробовать уберечь тебя от смерти. Если откажешься - жить тебе не больше недели. Если согласишься - появится у тебя шанс. А так, я за твою жизнь медного пятака в базарный день не дам. Десять тысяч долларов!
Эдуард достал чековую книжку и трясущимися руками выписал чек. Встал и выбежал вон. На улице он оглянулся. Старушки в красной куртке видно не было. Прошелся еще с полчаса и сел в машину. "Не дождетесь! - рявкнул он, ударив кулаком по рулю. - Охота продолжается!"
- Ну и дурачок! - усмехнулась женщина, когда за посетителем закрылась дверь. Она встала, подошла к иконам и печально прошептала: "Ну почему эти нувориши такие безрассудные, Господи! Ведь погибнет, навечно погибнет!"
Та, кто называла себя Розой, на самом деле по паспорту значилась Ириной Михайловной Белобородько, 1967 года рождения, место рождения - Кировоград. Она действительно обладала пророческим даром, но экстрасенсом себя называла в дань моде и для привлечения клиентов. Назовись она той, кем была на самом деле, ей бы ни копейки не заработать. Да и кабинет её закрыли бы очень быстро. Ирина была одной из тех, кто побывал на том свете и вернулся на землю.
Однажды она попала в автомобильную аварию. Поехала на автобусе в соседний город к матери, а в них на высокой скорости врезался тяжелый грузовик, съехавший со встречной полосы. Удар был настолько сильным, что больше половина пассажиров погибла, остальные почти все остались инвалидами. Её бездыханное тело положили в морг. А на третий день она ожила, встала и... до смерти напугала медсестру. Представьте себе: обнаженная покойница с грубо зашитым разрезом на животе идёт своими ногами из морга по длинному мрачному коридору. Чем не сюжет из фильма ужаса!
Спустя три месяца в церкви небольшого городка появилась странная женщина в черном платке. Она дождалась окончания службы, вышла на амвон, потеснив молодого священника отца Бориса, и стала громко говорить.
Она рассказала, как умерла, вышла из тела и стала подниматься вверх. Понеслась по длинному коридору и вынесло её на незнакомое пространство, напоминающее пустыню. Она увидела мужчину в черном длинном одеянии, стоявшего к ней спиной, обрадовалась и обратилась: "Куда это я попала? Это у вас рай, что ли?" Мужчина обернулся, взмахнув полами черного плаща, как ворон крыльями, и обжег её суровыми жесткими глазами. Ирина терпеть не могла слабых мужчин. Ей всегда нравились такие, как этот, - суровые, жесткие мужчины, знающие, чего они хотят от жизни. Она даже попыталась с ним заигрывать...
Но тут появился именно такой мужчина, даже скорей юноша, тип которого она не уважала: добрый, светлый с тонкими изящными чертами лица и длинными золотистыми кудрями. Мужчина в черном по-звериному осклабился, зарычал и обжег Ирину злющими глазами. Она в испуге побежала прочь. Пока напуганная женщина неслась по каменистой пустыне, она поняла, что черный был бесом, а светлый юноша - ангелом.
"Так ты хотела увидеть рай? - спросил её ангел, когда она остановилась и убедилась в том, что черный исчез из виду. - Пойдем, я покажу тебе рай для неверующих".
Они дошли до края пустыни и спустились в мрачную пещеру с каменными сводами. Там рядами стояли бараки, какие Ирина видела в старых фильмах о войне, где показывали немецкий концлагерь. Всюду работали измученные люди в серых робах. Они таскали на спинах тяжелые камни и укладывали их в стену. Над ними носились черные страшилища с пиками в когтистых лапах и тыкали ими в людей, каркая что-то оскорбительное.
Потом Ирине показали её собственных детей, которые в рваном рубище сидели на берегу черной реки и плакали. "Это те дети, которых убили во время аборта", - пояснил ангел. Потом они спустились в место, напоминавшее мартеновский цех, где варят сталь. Всюду горел огонь. В огненных реках плавали обожженные люди и кричали что есть сил. "Здесь истязуются смертные грехи", - сказал ангел.
Потом они оказались на краю огромного рва, в котором люди разных национальностей и цветов кожи возились в собственных испражнениях. Их тела были облеплены большими пиявками, а некоторых пожирали огромные змеи, размером с питона. Вонь там стояла невыносимая. "Здесь мучаются развратники разных видов" - сказал ангел. "Я больше не могу это видеть!" - закричала Ирина и упала перед ангелом на колени. "Ладно, - сказал ангел. - Возвращайся на землю и расскажи людям, что их здесь ожидает за неверие. А сама иди в ближайший православный храм и спасайся!"
Через полгода, как Ирина появилась в храме, отца Бориса вызвал к себе владыка и спросил:
- Что за горластая дамочка у тебя там появилась? Мне уже о ней все уши прожужжали.
Отец Борис шел туда со страхом, ожидая больших неприятностей. Но когда увидел седенького старичка в старом потертом подряснике, его добрую улыбку, успокоился. Он рассказал, что Ирина Михайловна по её словам побывала в аду, после возвращения на землю всем рассказывает об адских мучениях.
- А есть ли у неё хоть малое смирение? - спросил старый монах, бесшумно расхаживая по паркету в серых шерстяных носках с четками в руке.
- Честно сказать, владыка, мне оно не заметно, - вздохнул отец Борис. - Лично я её остерегаюсь. Иногда мне кажется, что она превращается в бульдозер и готова всех просто задавить своим напором.
- Понятно, - грустно улыбнулся владыка. - Не долго ей проповедовать в таком случае. Сначала Господь вразумит её малыми скорбями, потом пойдут беды покрупней, ну а потом объявит она нас с тобой еретиками, из Церкви уйдёт и станет сама себе и церковью, и священником. Обычное дело. Ты вот что, батюшка, скажи своим дамочкам, которые ей сочувствуют, что её-то Господь так или иначе спасет, через скорби и потери, а вот они, если за ней следом из Церкви уйдут, могут погибнуть. Обязательно скажи. Толку будет, конечно, мало. Женщина без смирения и послушания - любимая игрушка врага человеческого. Но... все равно скажи. Протяни им руку, как Спаситель апостолу Петру во время бури на Галилейском море, а уж ухватятся они за твою десницу или нет - дело их совести. Ступай, батюшка, и будь осторожен с ними.
Примерно так всё и произошло. Ушла Ирина из храма и стала проповедовать по городам и весям. Муж от неё ушел, дети не пускали на порог дома. Все друзья отвернулись. Переболела она тремя смертельными заболеваниями, вырезали ей раковую опухоль. Но она выходила из больницы и продолжала свою "миссию". Её много раз избивали, насиловали, постоянно грабили. Дважды она попадала в психиатрическую клинику. Но упорно продолжала кричать на улицах: "Все будете гореть в аду! Покайтесь, грешники!"
Наконец, она встретила колдунью, которая "увидела" её мистические способности и предложила ей зарабатывать деньги колдовством. Ирина подумала и открыла свой кабинет. Так она и стала "православным экстрасенсом". Видимо, не всё Господь отнял у неё. Во всяком случае, пророческий дар остался и приносил ей немалый доход.
...Ирина стояла у икон красного угла, молилась и видела, как на киноэкране, Эдуарда. Как она и предполагала, он и не думал оставить свою охоту. Наоборот, её слова только подстегнули в нем азарт. "Ну что ж, Эдик, смотри сам, - прошептала она изображению на внутреннем экране. - В таком случае жить тебе осталось сорок два часа. Бедный мальчик!"
Как-то раз мы с Игорем после воскресной литургии остались на трапезу. Пока женщины накрывали на стол, дьякон отвел нас на склад, который он называл "рухольной", показал гору одежды и сказал:
- Недавно отпевали одного состоятельного человека. Вдова принесла на раздачу его вещи, вполне приличные и неношеные. Можете что-нибудь себе подобрать.
Мы с Игорем выбрали себе брюки, рубашки и свитера. Зашла молодая повариха, глянула на бирки и саркастически улыбнулась:
- А губа у вас не дура, братья мои, - тут вещей тысяч на пять долларов. Это всё из последних коллекций Кензо, Кевина Кляйна и Диора.
- Какая разница, - пожали мы плечами. - Прочно, практично, срам прикрыт и слава Богу.
Но походить Игорю в новых джинсах и свитере долго не удалось. Стоило Моте увидеть эти вещи, бросить цепкий взгляд на ярлыки, как она выпросила поносить и сразу в них переоделась. Матильда стояла ко мне спиной и разглядывала себя в большом зеркале. Я мельком взглянул на неё и удивился - сзади она выглядела точно как Игорь. Те же длинные тонкие ноги, небрежно всклокоченные волосы до плеч, гибкие худые руки, лишь туловище едва заметно короче, но в просторном свитере и эта разница становилась почти незаметна. Мне вспомнились слова одного писателя о том, что от долгого проживания рядом супруги становятся похожими. Я отметил для себя этот факт, да и забыл до времени.
Мы вышли на прогулку и стали проходить свежую тему. Игорь сказал, что к нему обратился один человек и предложил объединиться с ним целью ненависти к одному знаменитому человеку. Игорь оседлал тему, как аристократ породистую лошадь, и стал развивать её в своём обычном стиле размышления вслух:
- За границей это не так. Толпу там ты проходишь по-чужому, не касаясь ни телом ни душой. Там люди чужды прежде всего потому, что между своей "прайвеси" и тобой они воздвигают стену отчуждения. Они чужаку постоянно внушают: ты, конечно, занимательный человек, но лучше держись от меня подальше, не нарушая границ моего эго.
А когда проходишь сквозь людской поток дома, ты чувствуешь подсознательно, как в каждом прохожем по жилам текут капли твоей крови. Ведь мы постоянно теряем кусочки своей плоти: чешуйки кожи, влагу дыхания, эпителий кишечника, волосы. Всё это непрестанно перемешивается с био-материалом других людей, из совокупности этой биомассы мы получаем еду, воду, воздух. Поэтому на родине все люди так или иначе находятся в родстве, живут одной плотью, переживают одной душой и стремятся духом к одной Божественной цели.
Если человек говорит и думает на одном со мной языке...
Если мой ближний причащается со мной из одной чаши и мы с ним "одним миром мазаны"...
Если мы читаем одни книги и смотрим одни фильмы...
Если мы хороним тела наших покойников в одну землю и отправляем их души в одно синее Небо...
Если мы страдаем одними страстями и болеем одной болью...
Значит у нас одно сердце, брат! А что такое сердце? Сердце человека - это центр его личности, а всё остальное - периферия.
Иногда мне говорят, что этот человек - чужак, и его просто необходимо ненавидеть. Я вспоминаю, что мы с ним стояли вместе в храме в очереди на исповедь, и меня пронзает чувство родства с этим человеком. Он - плоть от плоти моей. Он - душа от души моей. Он часть меня самого, и если, допустим, моя рука болит, разве это повод её отрезать? Если брат ошибся или заболел (телом или душой), разве это повод вырвать из души живую любовь и на её место приделать мертвый холодный нож ненависти?
Если брат твой согрешит против тебя, сколько нужно прощать его, не до семи ли раз?.. Нет, не до семи, но до семижды семидясяти, то есть до четырехсот девяноста раз. Был такой фильм "491", то есть на один раз больше 490. Знаешь, мне не хочется думать что будет, если наступит этот самый 491-й грех брата моего. Потому, наверное, что нет границ прощения. И к чему эта бухгалтерия...
Это, примерно, такая же чушь, как лукаво по-фарисейски вопрошать: "Кто будет рожать детей, если все станут монахами?" Не станут. В лучшем случае, один на миллион. Это высшая стадия человеческого развития, это высшее Божественное призвание. Это от "моно" - один. То есть один на один с Богом. Но и с врагом человеческим... Кто такое выдержит - это же подвиг, нечеловеческие скорби, максимальное смирение, жизнь на грани бездны.
Я сейчас выскажу две фразы. Они на мой взгляд равноценны и верны. Первая: человек в земной жизни абсолютно одинок. Вторая: человек никогда не бывает один. Первое - от уникальности и неповторимости личности каждого человека, второе - исходит от непременного окружения человека людьми, ангелами, нечистыми духами. К тому же мы существуем в постоянном перекрестии взглядов тысяч, если не миллионов, людей, живущих на земле, в аду и на Небесах. Так "моно" - это как?.. де-факто или де-юре?
Поэтому я люблю бродить в потоке моих соотечественников и молчать. Ведь молчание - это нечто общее, а слова - частность, примерно, как зрение и взгляд. Не зря же святые говорят, что молчание - язык будущей вечности. Не так ли?..
Охотник занял огневую позицию, положил палец на спусковой крючок и замер. Быстро темнело. В оптический прицел он увидел, как в окне зажегся свет. Там, за полупрозрачными занавесками появился объект. Он был одет в те самые черные джинсы от Кевина Кляйна и серый свитер грубой вязки от Кензо, в котором Эдуард видел Игоря несколько часов назад.
- На этот раз ты от меня не уйдешь, - шепнул охотник и выстрелил.
Пуля пробила оконное стекло и вошла в область сердца объекта.
- Ну вот и всё, - удовлетворенно произнес охотник, - а вы говорили "трудная мишень", а вы говорили "судьба"! - проворчал он, встал и собрался уходить.
В это время молодой следователь Воронов, парень-не-промах, поглаживая чемоданчик с очередной порцией "материального благополучия", ехал в новеньком "Ягуаре" от районной прокуратуры в сторону Садового кольца. Машину он выбирал себе тщательно, как невесту. С виду дизайн авто выглядел скромным, даже аскетическим, но в линиях корпуса вполне явно просматривался силуэт ягуара в прыжке. А если вспомнить, что под капотом урчит мощный движок с двенадцатью цилиндрами, то выбор становится понятным.
На душе молодого человека сверкало солнце и пели птицы. Где-то совсем близко брезжила блестящая перспектива отпуска на одном из островов Канарского архипелага в компании длинноногой подружки. Перед ним одна за другой сверкали картинки роскошной жизни: мулатки в бикини, высоченные пальмы, тропические цветы, комфортные бунгало под тростниковыми крышами, бассейны с голубой подсвеченной водой, скольжение серфингистов по огромным лазурным волнам, коктейли с зонтиками, знойная музыка и огненные танцы до утра. Жизнь удалась!
Оставалось метров пятьдесят до перекрестка, как вдруг вспыхнул желтый свет. "Ничего, прорвусь!" - рассмеялся Воронов и вдавил педаль акселератора в пол. Мощный мотор приятно взвыл и красный зверь послушно рванул вперед.
Эдуард дошел до машины, сел, завел мотор и, чувствуя приятное возбуждение, на высокой скорости выехал на перекресток. В серебристо-серый бок его "Паджеро" влетел мощный красный зверь.
Как написали в утренних газетах: "Шансов у обоих водителей не было!"
В тот вечер мы с Игорем долго бродили по нашему скверу, обсуждая вопросы техники безопасности во время созерцания. Мой наставник предложил мне в качестве образного примера качели. Огромные такие, которые стоят в числе прочих аттракционов в Парке культуры. Однажды Матильда прочла в "МК" рекламную статью под названьем "Безгрешный экстаз". Там как раз о них и рассказывалось. Они с Матильдой сходили в парк и сели на качели. Когда их подняло на самый вверх, под ними разверзлась пропасть глубиной в тридцать метров, куда они с истошными воплями рухнули. В самом низу перегрузки такие, что тебя вжимает в сиденье, страх при этом испытываешь неподдельный, животный, предсмертный. Потом тебя поднимает на высоту, и ты испытываешь блаженство невесомости.
Так вот, продолжил он мысль, чтобы подняться в небеса, перед этим необходимо обязательно рухнуть в пучину ада. Перед блаженством необходимо принять страдания, и лучше, если они вольные. На практике это происходит, когда человек обращает внутренний взгляд на свои грехи, вспоминает их, видит их смертельную опасность. Это враги человека, за каждым из них стоит вполне конкретная мрачная сущность, которая желает лишь одного - совратить, заставить совершить преступление, а потом предъявить это как свершившийся факт, на посмертном суде обличить во грехе и утащить в ад. И только осознав степень своего падения, только осудив самого себя в ад, человек приходит к пониманию своего ничтожества и взывает к Спасителю: я сам ничто, я не способен справиться ни с одним грехом, спаси меня по Своей милости!
Вот когда человек из адской бездны грехов с Божией помощью возносится в Царство небесное. И только в такой последовательности.
А если человек возомнит о себе, будто он сам своими подвигами, добрыми делами способен спастись от мучений в аду, то это путь гибели. Вера, спасение души - это дар Божий. Дар, потому что дается даром, ни за что. Только за искреннее покаяние, только за молитву, но никак не за дела и тем более не за высокую самооценку, обязательно следующую за любым успехом. Самый первый грешник - архангел Денница - возомнил, будто за сотворение вселенной он стал выше Бога. Возгордился, решил воздвигнуть себе престол выше Божиего, увлек за собой треть ангелов, и за это был низвергнут архангелом Михаилом в ад. Самый первый человек, вошедший в рай, был раскаявшийся разбойник, моливший Спасителя помянуть его в Царствии Божием.
Нашему поколению христиан не дано подвигов, как уверяет в своих знаменитых письмах игумен Никон Воробьев. "Нам оставлено покаяние" - в этом наш подвиг.
А вот практический пример из реальной жизни монахов, из "Отечника" святителя Игнатия Брянчанинова. Игорь достал свою знаменитую записную книжку и прочел вслух:
"Был в некотором монастыре черноризец, по имени Ефросин, неграмотный, но смиренный и Богобоязливый. Он предал себя со всею покорностию в послушание игумену и братии. Они поручили ему служение в поварне, и в течении многих лет оставили его в этом служении. Занимаясь постоянно исполнением требований послушания своего, редко приходил он и в церковь, но, постоянно смотря на огонь, приводил в сокрушение свою душу, говоря со слезами так: увы, грешная душа! ты не сделала ничего угодного Богу! ты не знаешь закона Божия! ты не научилась читать книги, по которым славословят Бога непрестанно! по этой причине ты недостойна предстоять в церкви с братиею, но осуждена предстоять здесь, пред огнем. По смерти же будешь горько мучиться в будущем неугасимом огне. Таким образом добрый исповедник ежедневно очищал свою душу и тело.
Игумен того монастыря Власий, саном иерей, украшен был всеми добродетелями. Этому игумену пришло непреодолимое желание узнать, в какое место вселяются души монахов, подвизавшихся во время земной жизни. Возложив на себя пост и бдение, он начал молить Бога, чтоб Бог открыл ему это Однажды ночью стоял он на обычной молитве, и внезапно ощутил себя в состоянии исступления. Ему представилось, что он ходит по какому-то великому полю; на поле был рай Божий. Блаженный Власий, вошедши в рай, увидел древа благовоннейшие, осыпанные различными плодами, и насыщался одним благоуханием, которое издавали из себя эти плоды.
В раю он увидел монаха Ефросина, сидящего под одною из яблонь на золотом престоле. Увидев его и достоверно узнав, что это - он, игумен подошел к нему и спросил его: сын мой, Ефросин! что ты здесь делаешь? Ефросин отвечал: владыко! я за твои молитвы, в этом месте святого рая поставлен в стража Богом. Игумен, показав на одну из яблонь, сказал: дай мне с этой яблони три яблока. Ефросин тщательно снял три яблока и отдал их игумену.
По окончании Богослужения игумен приказал братиям, чтоб никто из них не выходил из церкви; призвав из поварни Ефросина, спросил его: сын мой! где был ты этою ночью? Ефросин отвечал: там, где ты просил у меня, чтоб я тебе дал, в святом раю. Старец: что просил я у тебя? Ефросин: то, что я дал тебе: три святые яблока, которые ты и принял. Тогда игумен повергся к ногам его, вынув яблоки из мантии своей, возложил их на святой дискос и сказал братии: эти яблоки, которые вы видите, - из святого рая. Умоляю вас: не уничижайте и не бесчестите неграмотных. Они, с верою служа братии, оказываются у Бога выше всех.
Когда игумен говорил это братии, Ефросин вышел из церкви и тайно ушел из монастыря в дальнюю сторону, избегая славы человеческой. Игумен разделил яблоки на благословение братиям; больные, бывшие в братстве, вкусив райских яблоков, выздоровели".
Признаться, этот разговор очень впечатлил меня. По сути дела, мне в обычной беседе простыми словами на вполне понятных примерах Игорь открыл тайну спасения души человеческой. Я молча снова и снова перебирал в памяти наш разговор и мысленно опускался в огненные низины покаяния простого монаха и восходил вместе с ним в небесные обители к "благовоннейшим древам райского сада".
Как всегда нагуляв аппетит, заглянули в кофейный клуб, пообщались с антикваром. Еще прогулялись. Игорь пригласил меня в гости. Свернув за угол его дома, мы увидели темный силуэт уходящего мужчины с чемоданчиком в руке.
- Страшный человек, - сказал я, оглядываясь на него. - Как ты думаешь, кто он?
- Убийца, - сказал Игорь. - Мой убийца.
- Если твой, почему убегает?
- Думаю, сейчас мы кое-что узнаем.
Мимо нас прошла сгорбленная старуха в красной куртке. Она беспрерывно что-то бурчала под нос, не обращая ни на кого внимания. Мне удалось расслышать только три её фразы:
"Вот православные идут.
А этот придурошный охотничек уже вышел навстречу смертыньки.
Девка шалая поспит и проснется, и ничё ей не будет, только одна приятность".
Затем раздался резкий хлопок, будто от порыва ветра поблизости хлопнула створка распахнутого окна. Где-то далеко завыла автомобильная сирена.
- А это возмездие, - сказал Игорь и удивленно добавил: - Так быстро!
Зашли в комнату Игоря. Здесь на полу лежала Матильда, одетая в те же обновки. Из-под её спины медленно вытекал ручеек темно-бордовой крови.
Я вызвал по телефону скорую помощь. Игорь стоял на коленях над бездыханным телом, прижимал к ране на груди руку с носовым платком и, глядя на иконы, тихо и сосредоточенно шептал молитву. Наконец, подъехал белый микроавтобус с красным крестом, тело Матильды на носилках занесли в машину, и я остался один. Врач сказала, что пуля попала в область сердца, поэтому положение больной очень тяжелое. Игорь уверенно сказал, что Мотя будет жить и проживет еще долгую жизнь. Я закрыл комнату и побрел в сторону церкви, чтобы попросить молитв священника.
Только полторы недели пролежала Матильда в больнице. Лишь затянулась рана, как только больная стала крепнуть, её выписали домой. Она лежала в комнате Игоря - так ему удобней было за ней ухаживать. Сына Моти дома не было - мать отправила его к бабушке еще в начале июня. Несколько дней больная молчала, что на неё не было похоже. Она часто плакала, умоляюще глядела на Игоря и упорно молчала. В тот день я заглянул в магазин, купил продукты и зашел к Игорю.
Спросил у Моти, как она себя чувствует. Женщина молча кивнула и вдруг произнесла первые после ранения слова:
- Это хорошо, что вы сейчас оба здесь. Мне будет легче вам рассказать, что со мной случилось. Когда я потеряла сознание после выстрела и упала, я вышла из тела и всё-всё видела и слышала, что вы тут говорили и делали. А потом, - она глубоко вздохнула, - я попала в страшное место. Там горел огонь, кругом кричали обгоревшие люди. Я сама стала гореть изнутри. Однажды в кино такое видела... А потом услышала молитву Игоря о моем спасении. А чуть позже к нему присоединилась молитва священника и Андрея. Тут появился ангел, вытащил меня за руку из огня и вернул в тело, которое лежало в больнице. Знаешь, Игорь, я больше не смогу жить, как раньше. Я поняла, что была каким-то чудовищем. Я отобрала у тебя квартиру, насильно женила на себе, обокрала тебя... За твое гостеприимство и доброту я сделала тебе много зла. Ты прости меня, пожалуйста. Как только я выздоровею, я обещаю вернуться домой, в Кучино. Вы знаете, а там хорошо на самом деле. Мне там будет лучше, чем здесь. А ты, Игорь, занимай свою законную квартиру и живи. Как раньше. Простите меня!.. - и заплакала.
Игорь с отеческой улыбкой на лице гладил её по голове, как маленькую, и говорил обычные слова, смысл которых состоял в том, что он, конечно же, прощает её и рад такой благотворной перемене. А я сидел в кресле и чувствовал, как рядом со мной происходит великое чудо. Женщина умерла и воскресла. Её душа на наших глазах оживала.
Через неделю Матильда совсем окрепла и заспешила в Кучино. Она позвонила сестре и попросила её приехать на машине и забрать домой.
Мы выбираем, нас выбирают
На следующий день я пришел к Игорю помочь погрузить вещи Матильды в машину. Только приблизился к странному дому друга и увидел серебристый "опель" напротив подъезда, как мою грудь сильно сдавило, потом сердце колокольно грохнуло, и часто-часто забилось. К чему бы это?..
По привычке позвонил в дверь Игоря, но мне никто не открыл. Потом сообразил, что вещи придется выносить из соседней квартиры, и позвонил туда. Дверь распахнулась, краем глаза я увидел в глубине гостиной Мотю с Игорем, стягивающих ремнем сумку... И вдруг обратил внимание на того, кто открыл дверь. Передо мной стояла миловидная молодая женщина, очень похожая на Матильду, только сходство было чисто внешним. Эта женщина казалась полной противоположностью той Матильды, которую я знал. Она увидела моё смущение и поспешила представиться:
- Я сестра Матильды. Меня зовут Даша.
- Андрей, друг семьи, - прохрипел я не своим голосом и кашлянул.
- Заходите, пожалуйста. Мы уже заканчиваем сборы.
На полу в просторной комнате лежали четыре большие сумки. На столе парил свежим кипятком чайник в окружении чашек и вазочки с печеньем. Игорь с Матильдой молчали, но как-то очень по-дружески и, я бы сказал, насыщенно. Между ними продолжался диалог, начатый на одре болезни, концу которого не предвиделось. Даша усадила меня за стол и налила чаю. Вообще-то это можно сделать в тысяче разнообразных вариациях. Мне вместе с чашкой предлагалась столь пронзительная нежность и с таким тёплым взглядом, что никакие слова в тот миг не смогли бы выразить чувства лучше. Я пребывал в состоянии крайнего волнения, которое давно забыл, которое, кажется, называлось в пору мятежной юности влюбленностью. Игорь с Мотей вышли в магазин, купить чего-нибудь съедобного в дорожку.
Мы с Дашей смущенно в полном молчании пили чай. Наконец, я не без труда задал первый вопрос, потом второй. Даша отвечала просто, легко, мелодичным голосом. Ни за что не вспомнить сейчас, о чем мы тогда говорили. Помню только давно забытое блаженство, которое испытываешь от чувства абсолютного взаимного понимания. Каждое слово, каждый жест, каждая линия тела и лица Даши мне казались совершенными. Рядом со мной за одним столом, в одной комнате, в маленькой точке огромной многомиллиардной вселенной - находилась родная душа, вернее, недостающая половина моей души, которая требовала, просила, умоляла соединиться с моей половиной в единое целое.
Потом, как во сне, не обращая внимания на всё остальное, мы сидели рядом в машине - Даша за рулем, я на соседнем сиденье. И говорили - ненасытно, жадно, как в последний раз, как перед смертью... Потом в маленьком поселке мы разгружали вещи, знакомились со старушкой-мамой. Сынок Матильды, загорелый дочерна, несказанно обрадовался переезду матери и взахлеб рассказывал, как ему здесь нравится, сколько у него тут друзей. Да, в Москве, этот мальчик ничего, кроме одиночества и тоски, пожалуй, не знал.
После разгрузки вещей Даша вызвалась показать мне поселок. Мы дошли до Дворца культуры с колоннами - и тут я будто проснулся от сладкого сна и вернулся в реальность. Да я же тут жил! Мы с мамой снимали комнату в этом поселке два года, пока ожидали нашу кооперативную квартиру. Я потащил Дашу по знакомой улице и, завернув за угол трехэтажного дома послевоенной постройки, мы оказались во дворе. Вот дом, в котором я жил. Вот окна нашей бывшей комнаты. Тут я ездил на велосипеде, там развешивал белье сушиться. А за тем домом - стадион, по дорожке которого я каждое утро пробегал три круга. А вон там был пивной зал, вокруг которого постоянно крутились жаждущие мужички. Там - баня, а за ней улица, по которой мы ходили в лес. Это всё моё!
Я водил Дашу за руку и возбужденно рассказывал, как хорошо нам тут жилось. Наш дом населяли или молодежь в ожидании квартиры, или старики, которые уже ничего не ожидали. Мы знали всё обо всех: кто что ел на ужин, кто ругался и на какую тему, кто пришел пьяным и как на это реагировала семья, кто купил телевизор и почем. Нам без сомнений оставляли детей, пока молодежь ездила в Москву в театр, на стадион или на выставку. Мы отмечали праздники, собираясь то у тех, то у других, огромными компаниями с детьми и со стариками. В этом дворе у нас было столько друзей!
А когда мы, наконец, дождались ордера на свою московскую кооперативную квартиру и переехали в новый дом, мы смотрели на огромный семнадцатиэтажный человеческий муравейник о шести подъездах и думали: если в маленьком доме у нас было столько друзей, то сколько же будет здесь!
- И сколько? - спросила Даша.
- Практически ни одного, - ответил я, глубоко вздохнув. - Представляешь, однажды мама ушла в гости с ночевкой, а я забыл ключи дома. Я звонил во все двери, и никто не открывал. С нашего, шестнадцатого этажа, я спустился аж до пятого, пока мне не открыл пьяненький старичок в трусах. Он услышал о моей беде, взял топор и прямо в трусах поехал со мной на лифте. Отжал мою дверь от косяка и впустил домой. Я ему предлагал в качестве благодарности деньги, выпить - он отказался и даже обиделся. Потом этот добрый человек несколько лет работал у нас вахтером, и мы с ним раскланивались при встрече, а потом заболел и пропал. Говорят, его взяла к себе дочь.
Но как Даша всё это слушала! Она переживала каждое слово, она впитывала каждый мой звук. Её глаза смотрели с такой нежной теплотой, что мне хотелось кричать от счастья. Господи, ведь мне скоро пятьдесят лет, а я только сегодня встретил свою первую любовь!
Потом пришла очередь Даше рассказать о себе. Она долго откладывала, но потом, наконец, решилась:
"А теперь начну обещанный рассказ. Начну с детства. Откуда же ещё?
Если проанализировать свою жизнь, все свои беды и несчастья, то приходишь к выводу, что всё это закономерность и иначе быть не могло. Мои родители жили ужасно! Отец постоянно избивал маму, доставалось и нам. Нам - это детям. Нас в семье трое, то есть, у меня есть старший брат и младшая сестра. Мы с братом были неуклюжие, низкорослые головастики с тонкими ручками-ножками и, наверное, своим видом вызывали неприязнь у окружающих. Поэтому, боясь попасть под горячую руку, обычно прятались под кровати-углы, где нас тяжелее было заметить и избить. А бил отец здорово, всем, что попадалось под руку, бил с остервенением, не давая себе отчета. А сестра родилась маленькой куколкой - складненькая, волосы завиты кудряшками. В неё влюблялись все и сразу. Стоило ей подойти и сказать: "Папа, не бей маму" - и он утихал.
Да, не сказала самое главное: родители нас рожали, а воспитывала бабушка. Вот о ком можно писать книгу! Её ангельское терпение, её доброта до сих пор согревают наши сердца. Никто из нас не скажет о ней плохого слова, не придумает.
Вот так всё сложилось, что у нас был свой союз. Брат любил и защищал меня. Стоило кому-то пошутить "заберём твою сестричку", как он кричал: "Где мой топор? зарубаю!" А сестра слушалась только меня. Я для неё была всем - и мамой, и папой. Уже подросли, а мама часто говорила: "Ну скажи Моте, она только тебя слушается!" Так и было. Мы и сейчас остались дружны. Но... Есть одно "но". Собираясь вместе, втроем, вспоминая детство, я вижу по разговорам, что они не простили родителей. Я простила... И сразу стала любить их. Потому, что поняла. Я все поняла. Все наши беды от наших грехов.
Можешь представить меня в то время? Эдакий волчонок. Судила всех строго. Росла дикой и неуправляемой. Больше всех доставалось маме, ведь она была виновата во всех наших несчастьях. Я всегда ей твердила "брось отца" и не понимала, что же её держало рядом с ним, таким деспотом?! Она пыталась оправдаться, а как же. Да разве я слушала? Я была уверена, что, когда вырасту, то и дня не буду жить с мужем, коль тот повысит на меня голос или подымет руку. Вот здесь и получила то, что просила: влюбилась в Алика. Он меня и оскорблял, и руку поднимал... Едва от него отбилась.
Когда я поняла, что отношения у меня с будущим мужем такие же, как у мамы с отцом, вспомнила все обиды, что нанесла ей (а ведь обиды от детей самые горькие). Вот даже сейчас слёзы на глаза просятся... Мне так стало жаль свою маму. Я каялась в этом грехе искренне и просила у неё прощения. И после этого всё изменилось. Ну, и где причины наших неудач? В нас самих, в нашей строптивости, в нашем высокомерии, в нашей гордыне.
А теперь один из самих нелицеприятных случаев о себе, нелюбимой. Поверь, я вела себя ужасно. Эта история самая страшная из всех, потому и привожу её тебе. Из дома я бежала, как из ада, оно и понятно. Верила в светлое будущее, не поняв и не простив всех в прошлом. Когда поступила в педагогический, уехала в город и больше домой возвращаться не хотела. Приезжала только в гости. Некоторые в поселке удивлялись, что у мамы есть ещё одна дочь, обо мне тогда уже стали забывать. История...
Приехав в один из выходных, вернее, это была сессия, я готовилась к экзамену, сидя на лавочке около дома (таким образом я ожидала почтальона, чтобы купить конверты). В это время подъезжает на тракторе сосед и оставляет трактор работающим прямо возле меня. Я его отругала, дескать, оставляй его возле своего дома, а то у меня от него голова болит и мешает готовиться к экзаменам. Вот она моя строптивость! Это я сейчас понимаю, что советский трактор завести не так просто и многие оставляют его в рабочем состоянии на время перерыва. Но тогда! Что ты!