Вдыхай
Цветущих яблонь май

И уходи за край

Сквозь солнца ярость
Взлетай
Забытый всеми рай
Встречай
И тишину
Она лишь здесь осталась

(Дельфин Миф)

Вернись в свой мир,

Где жизни, смерти нет.

Пусть пепел скроет память о тебе.

Нечестно

Слева прогромыхал переполненный трамвай, вальяжно проехали две машины, разогретые июльским солнцем добела. От свиста вентиляторов и удаляющегося громыхания трамвая заболела голова, а еще до боли хотелось пить, во рту роилась какая-то гадость из городского лета, жары и пыли. Юля сжала кулаки и, не сбавляя шаг, упрямо шла вперед. Она никогда не ездила на тренировку на трамвае или автобусе, назначив себе послушание: в любую погоду ходить от дома пешком до спорткомплекса, зимой в гололед обратный путь выходил за рамки астрономического часа.

Она с тоской посмотрела назад, но ноги упрямо несли вперед, не обращая на ее жалобы внимания. А так просто было вернуться, дойти до поворота и спуститься к реке. Можно было бы и не переходить мост, где пляжи были чище и цивилизация с кафе, шезлонгами и ледяными коктейлями, а пройти мимо стихийной парковки, оставить позади волейбольные площадки, огороженные сеткой, и выйти на дикий пляж, населенный пожилыми и безвозрастными женщинами с мужчинами, вымоченными в пиве, веселой детворой, которой все равно, лишь бы была вода, солнце, песок и немного свободы. Она уже представила, как снимает с себя белый спортивный костюм с мокрой футболкой, на которой кривляется ЯЯЯ, и прямо так в трусах и спортивном бюстгальтере нырнет в воду. Она сделает это на обратном пути, заодно и остудится после тренировки. Юля вспомнила, как к ней неделю назад клеились обгоревшие мальчишки, только-только сдавшие ОГЭ и начавшие пропитываться пивными коктейлями, приняв ее за сверстницу. Так многие обманывались, видя невысокую и худую девчонку с короткой косой светло-русых волос, не зная, что она отвечает за каждый из ста пятидесяти трех сантиметров и выстояла на татами с чемпионом города, правда, получив прилично в голову, шишка слева над ухом саднила до сих пор.

Дойдя до стадиона, она юркнула в калитку, как ниндзя, но задела набитым рюкзаком. Забор запел о ее провале, Юля отругала себя за неповоротливость. Со стороны же это выглядело, как стремительное движение, и многие, стоявшие на другой стороне ожидая трамвая, не сразу заметили, что девушка в белом вдруг исчезла. Внутри было не так жарко, и Юля пошла сквозь деревья, продолжая детскую игру, представляя себя то лесной разбойницей, то коварным ниндзя, бесшумно прыгающим с крыш на жертву. Этой игре научил тренер, желая приободрить маленькую девочку, которую за волосы притащили в секцию в шесть лет. И вот она скоро сдаст на черный пояс. Остальное было неважно, особенно это ЕГЭ, маячившее уже в речах и глазах родных и учителей, а ведь до него целый год! А все говорят времени мало, надо выбирать.

Эй, ты куда пошла? Юлю за руку поймал охранник, когда она влетела в корпус. Закрыто на ремонт. Забыла что ли?

Юля не забыла, но и не ожидала, что ее схватят. Еще бы доля секунды, и она, ловко вырвавшись из этого неумелого захвата, одним ударом свалит наглого парня, смотревшего на нее с издевательской ухмылкой. Она уже видела, куда впечатается ее левый кроссовок, и как красиво будет смотреться на его роже синяк на поллица.

Отставить! рявкнул пожилой охранник и кивнул Юле. Привет, чемпионка. Помогать пришла? Да, а этот не пускает! с обидой воскликнула Юля. Голос у нее был тонкий и очень грозный, а когда она злилась, то звенел, как остро наточенный меч. Вы ему скажите, еще раз схватит, я ему дам!

Не надо, верю, дашь и еще раз дашь, доброжелательно сказал пожилой охранник и своим пропуском открыл ей дверь. Не надо парня калечить.

Хорошо, буркнула Юля и, весело улыбнувшись, побежала дальше.

Кому это она даст? хмыкнул парень. Дохлая и туда же.

Дурак ты. Видел бы ты ее в зале, как-то такого дядьку побила. Он от испуга не рассчитал и отправил ее в нокаут, но она его сделала.

Так это она? Вот эта малявка?

Я тебя предупредил, он строго посмотрел на парня. И вообще, чего тут застрял? Марш на обход!

Но Дмитрий Иванович, там такое пекло, а эта еще с рюкзаком огроменным приперлась.

Надо будет, поможешь до дома донести. Пошел, я сказал!

Парень вздохнул не по возрасту, перенимая с лету у старожилов житейскую мудрость и умение жаловаться. Спорить с начальником не хотелось, но бояться девчонки ниже его на голову. Ничего, Иваныч не всегда в смене.

О, Юлька пришла! крикнул один из мальчишек, радостно вскочив, едва не задев доской соседа, отдиравшего старый пол.

Юля резко остановилась и, встав в стойку скомандовала: Чарёт! Кюне!. Ребята секунда в секунду повторили за ней, поклонившись с искренним уважением и трудно скрываемым обожанием. Мальчишки были младше, и им было далеко до черного пояса. Тренер ставил Юлю с ними как помощника тренера, и мальчишки ее любили, называя в шутку U-Li Sun. Она сначала злилась, но прозвище прижилось, и в соцсетях, сменила ник, добавив аватарку, созданную в Midjourney подругой Альфирой. И скоро прошлая Юля почти исчезла, превратившись в фэнтезийную воительницу, летающего мастера. Альфира создала из нее другую личность, с которой Юля уже не имела ничего общего.

Я же говорил, что она придет! воскликнул третий мальчишка, все обступили Юлю, веселые, пахнущие пылью и старым деревом. Юля огляделась и нахмурилась. Любимый зал, в котором она прожила всю жизнь, был похож на место преступления: пол во многих местах вскрыт, повсюду были следы неторопливого ремонта и ни одного ремонтника разломали и смылись.

Через месяц закончат, со знанием дела сказал самый серьезный мальчишка в очках, тренер сказал, отдирать все, что сможем.

Ребята закивали и засмеялись. Из подсобки вышел тренер, одетый в старую спецовку, совсем непохожий на себя. Если не знать, то в этом слегка располневшем немолодом человеке никто бы не угадал тренера по тхеквондо, чемпиона двух государств в полутяжелом весе.

Здравствуй, Юля. Рад, что ты пришла. Извини, весь перепачкался.

Привет, Олег, Юля широко улыбнулась, слегка сузив глаза, не хватало еще замурлыкать, как кошка, которую погладил любимый хозяин. Я же обещала.

Вот и отлично. Иди, переодевайся, ты же взяла сменку? Вот, тогда приходи. Ребята пока досками занимаются, а ты окна заклеишь. В бюджете денег не нашлось, надо старые защитить, а то закапают и замажут.

Юля ушла в раздевалку. Здесь царил полный хаос: шкафы большей частью были сдвинуты в один угол, скамьи стояли вертикально, готовые обрушиться в любой момент. Она переоделась в старые шорты и выцветшую футболку с группой, названия которой она не помнила. На груди и животе танцевали нечеткие тени людей, больше похожие на злых духов. Ее шкаф не трогали, он стоял на положенном месте в дальнем левом углу, где сделали закуток для девчонок, отгородив ширмами женскую раздевалку. Так делали все время, сколько она себя помнила. Мальчишки не подглядывали и не устраивали розыгрыши, слушаясь тренера и уважая соперников, пускай это были и девчонки. С душевыми дело обстояло еще плачевнее, Юля не могла перебороть брезгливость при виде памятника эпохи, погружавшего в дух и атмосферу мертвого государства. В туалет она бегала к гимнасткам, куда дошла цивилизация в виде новой сантехники и чистой плитки, были даже бумага и мыло.

Юлю всегда обижало, что их секцию задвигали в угол, то отбирая помещение и отправляя в подвал заниматься, то возвращая. Приходилось долго отмывать зал, и мама ругалась на нее, считая, что Юля дома не хочет ничего делать. И вообще, дома она слышала одни упреки и указания, а здесь она успокаивалась, часто оставаясь после тренировки на скамье у стены, следя за другими группами и делая уроки на планшете, пока шестой гневный звонок матери не заставит ее пойти домой. Правило шестого звонка ей подсказал старший брат Макс, на собственной шкуре определив точку кипения маман, он это так называл. Юля же называла это просто психозом и старалась не доводить до длительных скандалов. С братом она всегда была в ссоре, как-то повелось с самого детства, но в школе он всегда выручал сестру, никогда не вспоминая об этом дома, продолжая подначивать и злить, специально испытывая характер. Сейчас он был на третьем курсе и редко оставался дома, и она осталась один на один с мамой, которой, по их общему мнению, давно было пора выйти на работу, но папа не настаивал, видимо, ожидая еще большей угрозы.

Заклеив окна толстой пленкой, видавшей лучшие годы, потертой и со следами краски, она помогала тренеру складывать кубки и медали в коробки, бережно упаковывая в газеты, прокладывая стекло всем, что попадало под руку. По просьбе тренера ребята приносили коробки и другую упаковку с маркетплейсов. От такого количества коробок и голых стен в комнате тренера, где висели доски и стояли шкафы с наградами, Юля чуть не заплакала, докрасна закусив нижнюю губу, потом и верхнюю, чтобы не было обидно. Еще в детском саду, когда ставили прививки или брали кровь, Юля решила, что все будет по-честному, и если пострадала левая рука, то в следующий раз кровь возьмут из правой, чем очень злила маму и медсестер, не желавших понять маленькую девочку, упиравшуюся до последнего.

Не переживай, через месяц отремонтируют и будет гораздо лучше. Обещали душевую сделать и раздевалку для девочек, тренер улыбался, но что-то было в его улыбке нечестное. Она всегда знала, когда он обманывает, но сейчас не понимала, что в его словах правда, а что нет. Он заметил это, Юля не умела прятать эмоции, Альфира пыталась учить, но ничего не выходило ни у ученицы, ни у учителя. Пока будем заниматься в балетном классе.

Где? не поверила Юля и поморщилась.

А что? Там неплохо, зеркала, пол хороший, матов только не постелешь, не разрешили. Там даже кондиционер есть.

Юля скривила лицо и высунула язык. Она терпеть не могла танцы. И это была полуправда, танцевать она любила, но когда никто не видит. Со стороны она казалась себе неуклюжей и смешной.

Ладно, не будем забирать хлеб у других. Мы с ребятами шкафы разобрали, а доски отрывать им самим захотелось. Хорошие у нас ребята, как думаешь, выйдет толк?

Артем кмс получит, а Гриша с Кириллом нет, не задумываясь, ответила она. Гриша старается, но у него зрение, он медленно реагирует. Кирилл немного лентяй, но разряд поднимет

Молодец, все верно подметила. Еще не решила, куда пойдешь после школы?

Там за меня решают, отстраненно ответила Юля, с тоской посмотрев на коробки.

Понятно, обычное дело. Все равно сама решишь. А по поводу физинститута подумай, можно же и заочно. Я тебе характеристику напишу, но только после чемпионата.

А я разве туда отберусь?

От тебя зависит. Ты форму взяла?

Да, конечно. Олег, вы же знаете, что без нее никогда бы не пришла, обиженно буркнула Юля.

Знаю, не обижайся. Я обещал мальчишкам мастер-класс показать. Переодевайся, пойдем в бальный класс.

Вы у меня получите, прошипела Юля, угрожающе сощурив глаза и сжав кулаки, незаметно отведя ногу для удара.

Посмотрим, как бы сама не получила, он встал в комичную стойку, подражая героям детских мультсериалов. Особенно комично это выглядело в потертой спецовке и старых кроссовках.

Через десять минут она гоняла мальчишек по балетному классу, проводя быструю разминку. Тренер заканчивал внизу, он умел приготовиться к бою за считанные минуты, а Юле надо было, как следует растянуться, набрать огня в мышцах, чтобы все тело горело и напоминало взведенную пружину. Тренер называл ее неразорвавшейся гранатой, отмечая главную ошибку Юли, неумение правильно расходовать силы, кипящее желание решить исход в первые минуты.

Мальчишки тоже переоделись в кимоно, выполняя указания U-Li Sun, одетую в белоснежное кимоно мастера, пускай она и злилась, считая, что они подлизываются, стесняясь их искренности. Она долго заставляла ребят следить за чистотой кимоно, чтобы они сами их стирали, не доверяя другим, как настоящий мастер сам точит свой меч. Когда пришел тренер, мальчишки были уже на исходе первого дыхания, как обычно, когда разминку проводила U-Li Sun. Вошел тренер и поклонился. У входа в балетный класс стояли пять пар кроссовок.

Размялись? Молодцы. Дайте мне пару минут.

Тренер сделал три круга скоростной разминки, больше напоминавшей бег с ударами, четвертый прошел на руках, в конце пути сделав мостик три раза. Движения его ускорялись, если бы это было аниме, то он бы создал белый вихрь, разбросав учеников по свету. Юля видела это в духе картинок Альфиры, стоит подбросить ей идею.

Так, Юля, ты в полный контакт, я веду и обозначаю, он бросил ей шлем, Гриша протянул перчатки. Очки у мальчика запотели от смущения.

Так нечестно! возразила Юля, покорно надевая защиту. Тренер тоже надел шлем и перчатки, состроив злое лицо в духе старых фильмов про мастеров кунфу. Ей не нравилось, что он постоянно жалел ее, она же девочка.

Глупости. Опять за старое! Не понимаешь, делай не задумываясь.

Олег Николаевич в другой весовой категории, так что все честно. Ты же с нами тоже не в полный контакт, а мы тяжелее тебя, сказал Гриша, поправив очки. Юля погрозила ему кулаком.

Вставай. Гриша, командуй, приказал тренер.

Они встали в стойки, мальчик скомандовал, и соперники поклонились, потом поклонились ребятам. Юля не сдержала смешок, когда мальчишки с серьезным видом ответили им вежливым поклоном.

Она пошла первая, избрав новую тактику. Тренер в первый момент поддался, едва не пропустив удар левой ногой в голову, и Юля, поверив в удачу, усилила натиск, забыв про защиту, тут же очутившись на полу.

Торопишься. Нельзя так вперед бросаться, я же тебя приманил, ложно открылся. Ребята, смотрите и учитесь, так делать нельзя. Противника надо уважать, не думать, что он заснул или сразу посыпался.

Юля разозлилась, даже покраснела. Она знала, что это плохо, что сейчас она точно проиграет, как это было и раньше. Гриша скомандовал, и спарринг продолжился. Она стала осторожнее, обдумывая каждый ход, и получила ощутимый толчок по ногам и подсечку, опять растянувшись на полу.

Слишком долго думаешь. Так тебя вынесут в первом же бою. Доверься себе, но не кидайся сразу. Ты можешь, я же вижу.

Она встала, поправила кимоно, увидев себя в зеркале. На нее смотрела обиженная и злая девчонка. Ничего так, симпатичная, если бы губы так не распухли, и как она так не успела сгруппироваться и ткнулась лицом в пол? Поправив шлем, Юля поклонилась, готовая к продолжению боя. Команду она услышала раньше тренера, почувствовав время. Что-то поменялось в ней или в воздухе: свет стал литься медленнее, тренер будто бы замедлился. И она могла предугадать его ход, опередить и увернуться, ответить решительным контрударом. Она оставалась спокойной, проведя три удара в голову, которые он с трудом заблокировал. Еще немного, и она пробьет его. Так и случилось, удар прошел, и Юля, потерявшая контроль над собой, подалась вперед, получив удар по ногам, несильный, но достаточный, чтобы она растянулась на полу.

Молодец, пробила, тренер помог ей встать. Запомни это, хорошо запомни. Когда вновь почуешь, что побеждаешь, не кидайся вперед, а дай противнику поверить, что он может защититься, что у тебя кончились силы, и когда он сгруппируется для контрудара бей!

Усталые дети

По кухне гулял сквозняк, нагло забираясь под майку и щекоча ноги. Юля сидела на полу и читала книгу о корейских мифах, которую импульсивно купила, не особо вчитываясь в содержание. Ей понравились фотографии и рисунки, и сейчас она рассматривала их, изредка пробегая глазами текст. Она застряла на первых двух мифах о сотворении мира и девочки Оныль. От жары в голове все перемешалось, а еще этот английский с репетитором каждое утро по Teams в половине восьмого утра. Она никогда так долго не спала, начиная утро с пробежки по парку, но и заниматься английским с этим занудой, да еще в жару! Мама, как всегда, нашла подешевле, препода с опытом, подрабатывавшего в обеденный перерыв. Когда занятие началось, из головы улетучивалось все без остатка, Альфира называла это сливом в унитаз познания. Она любила что-нибудь такое отмочить, не сразу осознавая, какую чушь сказала. Особенно Юле не нравился липкий флирт лохматого препода, видимо считавшего, что длинные немытые волосы привлекают девушек. Каждый раз после занятия Юля нервно чесалась и вставала под холодный душ, но матери ничего не говорила, оправданно ожидая целую лекцию о том, что у них работает только отец, и что денег в семье не до фига, и что она должна радоваться, что о ней заботятся, что хотят ей счастливого будущего, не жалея сил и так далее по унылому душному тексту из неизвестно кем написанной методички для мамаш.

Дома жарко, но на улице вообще пекло. В комнате родителей висел кондиционер, но Юля не любила его, помня, как три раза болела воспалением легких, пока до родителей не дошло. Хорошо, что брат снимает квартиру с друзьями и дома почти не появляется. Его вещи еще остались в шкафу, но комната была ее, вся и навсегда. Она ему так и сказала, чтобы не возвращался, пока она не свалит, только вот куда? Юля уставилась на журавля, рисунок такой старый, что казался подделкой, Альфира такие в два счета наколдует. Она смотрела на журавля и думала о девочке Оныль, не знавшей ни кто она, ни кто ее родители. У нее даже имени не было, Оныль придумали случайные люди, нашедшие ее в лесу. И чем это он ее кормил?

От раздумий ее оторвал звонок в дверь. Юля ловко поднялась без рук, с книгой отрабатывая уход от удара и контратаку. Подойдя к двери, она оглядела себя в огромном зеркале, очередная прихоть мамы, до сих пор не смирившейся с тем, что дочь не интересуется шмотками. И зачем такое огроменное зеркало в их маленькой квартире? Лучше бы второй шкаф поставили, а отец никогда не спорит, уедет себе в командировку, считай, что нет его. В зеркале ничего особенного: белая футболка с покемоном, она уже забыла, как звать этого уродца, просвечивавший зеленый бюстгальтер, белые короткие шорты, волосы стянуты в пучок. Юленька, ты не невеста, сокрушенно вздыхала бабушка, дед цыкал на нее, чтобы не ныла дальше.

Привет, U-Li Sun! Альфира крепко обняла, нарочно прижав к спине пакет с мороженым. Холодно, да?

Неа, Юля взяла мороженое и ушла на кухню.

Фу, ну и жара! воскликнула Альфира, стягивая длинное белое платье с рукавами три четверти. Я переоденусь, а то взмокла как свинья!

Давай, мамы нет. Она вернется вечером, Юля придирчиво осмотрела большую ванночку с шоколадным мороженым, печеньем и вишней. И ведь они это все съедят.

Альфира вышла из ванной мокрая и довольная. Она умывалась так, что вода с нее текла ручьями, а очки в тонкой оправе запотевали намертво. У нее с детства были проблемы с кожей и на солнце приходилось ходить в защите, пляжи и курорты точно не ее. Вертясь у вентилятора, она напевала, хихикая и весело поглядывая на подругу, с серьезным видом раскладывающую мороженое. Познакомились они в шестом классе, семья Альфиры переехала в Москву, и сразу подружились, но их упрямо не хотели сажать вместе, учителя всегда имели свое мнение на их счет. Она уже тогда была сильно выше Юли, нетолстая и не худая, Юля немного завидовала ее фигуре. Но главная Альфа, как с первого же дня ее прозвали в школе, оказалась веселая и жизнерадостная. И этому совершенно не мешало плохое зрение, толщина стекол ее очков многих шокировала, как и другие проблемы со здоровьем. Альфира часто болела, и Юля приходила к ней, чтобы вместе догонять программу. Но в одном они были очень похожи: обе могли ходить в чем попало, по общему мнению их мам и бабушек. Вот и сейчас на ней был разноцветный комплект белья.

А что ты читаешь? Альфира взяла книжку со столешницы и задумалась. Полистав до середины, она с тревогой посмотрела на Юлю. Ты не двинулась на своем тхеквондо?

Двинулась! Юля отобрала у нее книгу и показала язык, усевшись на пол. Просто интересно, но я там ничего не понимаю.

Как и во всем остальном. Учеба точно не твое, она села рядом и дружелюбно толкнула Юлю локтем. Чего такая серьезная?

Да достал этот английский! Юля беззвучно выругалась.

А, поняла. Опять этот липкий крыс.

Крыс? Юля ухмыльнулась, и правда, крыс, очень похож. Да толку ноль, а он еще все пытается меня на откровенность развести. Вот ведь дурак, да? Сам где-то в Красноярске сидит, ну не дурак?

Вот и радуйся, что в Красноярске, а то бы ходила к нему на очные.

Они переглянулись и высунули от отвращения язык. Альфира потянулась к тарелкам с мороженым.

Слушай, может я тебе шорты дам, а то так на полу сидишь.

Да ладно, все равно стирать, улыбнулась Альфира. У тебя хорошо, а дома как в морозилке. Мои врубили кондер на полную, а я от него кашляю. От него воняет чем-то, а они твердят, что я придумываю.

Угу, мы же тупые и залететь можем в любой момент, подтвердила Юля с набитым ртом. Мороженое было безумно холодное и вкусное, аж зубы сводило.

Ага. Мне тут мама как-то устроила, что я поздно домой пришла. Помнишь, мы ходили на шлюз?

Так вроде к одиннадцати вернулись.

Это ты моей маме скажи. Она думает, что я на вписке была, все вынюхивала, что я такое пила. Если честно, то обидно, а попробуй докажи, что это квас! Альфира шмыгнула носом и набила рот мороженым всегда помогало.

Да ну их. По себе судят, а нам оправдываться. Я уже давно не возражаю, вообще ничего не говорю. Просто выслушала все и свободна. Моей просто надо выговориться, отца нет, значит, мозг будут мне иметь.

На веки вечные! патетично воскликнула Альфира. Мне Макс так и сказал, чтобы я молчала и все. Отругается и утихнет, как селевой поток, пусть плывет себе куда хочет, главное встать повыше и ждать.

Юля искоса посмотрела на подругу. Ей не то чтобы не нравилось, что брат общается с Альфирой, вовсе нет, он хоть и дразнился, но всегда помогал им по математике и физике с химией. И им всегда было о чем поговорить, Альфира накидывала на него узду жизнерадостности, и противный брат рядом с ней менялся. Юлю это злило, с ней он не был таким добрым. И вот, они общаются. Альфира не скрывала этого, часто пробалтываясь о том, какие иллюстрации она сделала для него. Максим писал какую-то игру, а Альфира рисовала и генерила локации. И ведь никто так ничего Юле и не показал: не готово или пока нечего показывать, или любимое сама скоро все узнаешь. Секреты у них. Ну-ну, фыркнула про себя Юля. Альфира не заметила ее взгляд, продолжая есть мороженое, как ребенок. И очки заляпала, и полную ложку в рот засунет и сидит так, глупо улыбаясь. Какая же она классная, умеет быть собой и не строить из себя мисс Серьезность или мисс Зануда, очередные насмешки от брата.

Чего? Альфира недоуменно смотрела на Юлю, начавшую незаметно от себя шмыгать носом. Юля, что случилось?

Альфира забрала тарелки, на которых было еще больше половины лакомства, и обняла, сильно прижав Юлю, чтобы не вырвалась. Что случилось?

Да все этот ремонт! в сердцах воскликнула Юля и заплакала, уткнувшись в волосы Альфиры. От них пахло летом, солнцем и перегретым асфальтом. На ярком солнце они светились темно-рыжим оттенком, Максим прозвал Альфиру черно-бурой лисицей. Олег говорит, что сделают и будет лучше, но я же вижу, что нас опять выгоняют! Уже и тренировки отменили, а обещали балетный зал!

И чего ты так переживаешь? Вот сдашь кмс через неделю, пойдешь в другой клуб.

А я не хочу в другой. Там не будет моего тренера. Я уже пробовала прошлым летом, знаешь, какие там придурки!

Ну, ты и дурочка,. Я думала, что с возрастом поумнеешь, но ты вся в своего отца пошла! пародируя маму, зло сказала Альфира.

Девчонки расхохотались. Альфира состроила такое гневное лицо, что Юля от смеха чуть не ударилась головой о дверцу шкафа. Она раздала тарелки, и девушки доели мороженое, смеясь и переглядываясь.

Не волнуйся, как будет, так и будет. Может тебе больше и не захочется заниматься, пойдешь учиться.

Ага, меня пихают в Вышку или в Плешку, а я как подумаю, так тошнит! Мама тут курсы нашла, чтобы и ЕГЭ сдать на сто пять баллов и в вышку поступить. Хоть из дома беги.

Тогда сбежим вместе, Альфира хитро прищурилась, зеленые глаза заблестели. На меня пока не давят, но у себя обсуждают. Думают, что я их не слышу.

А ты сама решила, куда хочешь?

Решила, но им это не понравится. Я уже записалась на бесплатные курсы, Максим инвайт прислал. Скоро буду junior разработчиком.

Здорово! Тебе пойдет, вон и очки уже есть. Но это вообще не мое.

Ну, я тебе уже говорила, что твое, Альфира поставила пустую тарелку на стол и потянулась, как сытая и ленивая кошка.

Знаю, ты говорила. И Олег Николаевич об этом говорит, хочет, чтобы я всерьез подумала. Но я боюсь, что не справлюсь.

Тогда точно иди, Альфира зевнула и потерла глаза, небрежно приподняв очки. Я тут нам работу нашла. Совсем рядом, как раз на месяц или сколько там осталось. Короче, помнишь там в угловом доме, ну рядом с башкой, все ремонт делали?

Помню. Там вроде какой-то ресторан открыли.

Ага, корейский. Тебе по профилю. Там официанты нужны, я уже договорилась. Можно сегодня сходить, но попозже, что-то я объелась.

Да какой из меня официант?

А из меня? Альфира изобразила, как роняет поднос на посетителя.

Тогда пошли! захохотала Юля.

Мы дети усталые с самого рождения, мы не исправимо больное поколение,

мы вечно грустим, ждём перемены, на деле лишь сессия и серые стены, запела Альфира.

(Нежность на бумаге Усталые дети).

Не гони тоску, фыркнула Юля, слегка толкнув в плечо.

В свой плейлист посмотри, фыркнула в ответ Альфира. Давай фильм пока посмотрим, все равно пекло на улице.

Опять ужастик?

Ага! Такой трешак!

Мертвая зона

От панельной девятиэтажки до старой школы, в которой она провела всю среднюю часть государственного стандарта, довольно смело называемого образованием, идти десять минут, не торопясь. В школу она всегда опаздывала, ее личный рекорд три минуты двадцать секунд от подъезда до входа в класс. Хорошо, что мама об этом не знала, а брат, бежавший далеко позади, ничего не рассказал. Юля едва не попала под колеса, водитель тоже торопился встать в пробку, начинавшуюся на светофоре у метро, красиво опоясывающую круг возле башки Курчатова, неторопливыми змеями расползаясь по трем лучам неизбежности опоздания на работу. Отец рассказывал, что когда он был маленьким, то пробок не было, и машин почти не было на улицах. Всегда получалось так, что раньше все было очень хорошо, вокруг шумел экологически чистый лес, и жизнь была тихая, понятная и правдивая. Она не спорила с родителями, как брат, не желавший принимать все на веру меньше споришь, больше времени для себя. Максим сам учил маленькую Юлю этому правилу, но каждый раз вступал в спор. И так продолжалось до тех пор, пока он не поступил в Бауманку и стал подрабатывать разработчиком. Какие-то деньги он зарабатывал уже в старших классах, покупая новые железки, мастеря монстра из своего компьютера, который он купил на свои деньги. Мама ворчала, что он плохо распоряжается заработанными деньгами, что лучше было бы купить хорошую одежду или пойти на курсы, на какие и куда не уточнялось. Но тут отец встал на сторону сына, возможно, впервые в жизни проявив характер.

А мне здесь больше нравилось, Альфира подошла к забору и просунула руки между прутьями, желая схватить ветку ближайшего дерева.

Юля недовольно фыркнула, но, поддавшись настроению подруги, легко залезла на крышу гаража, в котором кончался школьный забор. Школа напоминала плохо укрепленную средневековую крепость, окруженная высоким, крашеным серебрянкой забором с частыми вертикальными прутьями и гаражным кооперативом с тыла, напоминавшим осевшие за столетия смотровые башни, про которые все забыли, сделав из них склады и конюшни. Один гараж выделялся, отличаясь от общей застройки железной покатой крышей, втихую притеревшись к остальным. Крыша загремела, Юля допрыгала, отбивая нестройный бит.

А я? Альфира потянула к ней руки. Забираться на гаражи в длинном платье было не самой хорошей идеей, но она уже подгибала полы, открывая белые ноги в частых красных пятнах.

Юля села на скат, упершись ногами в стойку забора, и помогла Альфире взобраться. Альфира радостно улыбалась, поправляя платье. Она ничего и никогда не стыдилась, умея перевести в шутку любой конфуз, а Юля могла даже летом долго думать и решать, стоит ли надевать шорты, не слишком ли они короткие. Альфира отряхнула пыль с шорт, в окончании хлопнув Юлю, не замечая въезжавших во двор раскаленных автомонстров.

Альфа! Ну, ты совсем офигела?

А ты не знала? Как давно мы тут не бегали! А помнишь, как мы все хотели перепрыгнуть на ту сторону? Альфира показала на земляной вал, служивший с одной стороны второй линией гаражей. Когда два гаража напротив открывали ворота, то не всегда водители могли выехать, не задев честь другого. Зимой вал превращался в снежную горку с редкими деревьями, которую еще и заливали зимой, и не одна сотня носов была расквашена, когда лихие санки влетали в дерево или сваливались в стихийный овраг между горкой и хоккейной коробкой.

И хорошо, что не прыгнули. Максим рассказывал, как один пацан прыгнул. Потом полгода ноги срастались.

Какая ты зануда! Это же мечта, а мечта никогда не должна сбываться, а то она потеряет всякий смысл.

Опять дури начиталась? с подозрением посмотрела на подругу Юля.

Наверное, уже и не помню что. Начну читать одно, потом схвачу другое и третье все перемешается, а запомню какую-нибудь фигню!

А я вот ничего не запомню.

Девушки переглянулись и побежали по гаражам, крича и хохоча. Гаражи с тыла школы были ниже, и Альфира едва не порвала платье, смело спрыгивая на плоскую крышу. Набегавшись вволю, они спустились на территорию школы, возле углового гаража была небольшая насыпь, не то из земли, оставшейся после строительства при царе горохе, не то из строительного мусора, поросшего чахлой, но стойкой травой. На школьном плацу ни души, только раскаленный разлинованный асфальт, унылые беговые дорожки, волейбольная сетка снята, турники и лестничная пирамида с П-образной лестницей блестели свежей краской, не то зеленой, не то бирюзовой.

Мертвая зона, оглядываясь, проговорила шепотом Альфира.

Юля что-то почувствовала в воздухе. Она не могла понять что, но вдруг ей стало холодно, руки и ноги покрылись мурашками, а в груди стало тесно. Альфира удивленно смотрела на нее, часто дыша и хмурясь. Внезапно солнце померкло, на какую-то миллисекунду, но и этого было достаточно, чтобы девушки испугались. Юля, все еще дрожа, посмотрела на здание школы и ничего не увидела, кроме выжженной земли, покрытой оспинами от разрывов снарядов и ракет.

Пошли отсюда, Альфира потянула ее к выходу. У калитки Альфира остановилась и оглянулась.

Ты это видела? шепотом спросила Юля, видя, как побледнела Альфира, а большие зеленые глаза сузились до узких щелок.

Не знаю, она поспешно ткнула в кнопку, магнитный замок сработал с непонятным запаздыванием, как в кино, когда время замедляется и звуки растягиваются, искажаясь, меняя тон, то приближаясь, то удаляясь.

Они молча пошли к ресторану, находившемуся в соседнем доме. Юля завидовала тем, кто живет рядом со школой, как часто завидуешь тому, чего у тебя нет, не понимая, что большая удаленность от школы дает несравнимо больше свободы. Дом напоминал неправильную букву Г или уголок. Одна часть дома была построена в 1948 году, а в 1952 построили вторую часть, выходящую фасадом на главную улицу. Ресторан находился в старом корпусе. Не успев дойти двадцати шагов, девушки ощутили, как совсем близко от них что-то прошло, но никого рядом не было. Даже машины по главной в это время не проезжали, а воздух был настолько неподвижен, что казалось время кончилось. Это что-то остановилось впереди, и оно смотрело на них. Юля увидела глаза, полные силы и жесткости, но она запомнила, что они были очень красивые, как у молодой девушки или красивого юноши. Альфира громко чихнула, поймав луч солнца носом, и это что-то исчезло.

Походу мы перегрелись, решила Альфира, потрогав голову и взъерошив волосы.

Не знаю, Юля потрогала волосы, и они оказались холодными, зато она вся горела. Я видела глаза.

Нет-нет-нет, Альфира помотала головой. Я перегрелась и с ума не сошла.

В ресторане они успокоились. Запах острой кухни и волна прохлады окутали их, напоминая, что пора обедать. Посетителей было немного, приветливая официантка пригласила за свободный столик у окна.

Мы насчет работы, сказала Альфира, смутившись от внимательного взгляда официантки.

А я тебя помню, официантка отвела их и мягко, но требовательно посадила. Сначала надо поесть, потом поговорим. Вы же не торопитесь?

Девушки замотали головами, и выглядело это так смешно, что официантка невольно засмеялась. Она выглядела гораздо старше, наверное, ей было больше тридцати лет, среднего роста, красивая метиска, органично подходившая и к кухне, и к восточному антуражу. Юля примеряла на себя ее наряд, находя, что будет смешно выглядеть со своим лицом и тощим телом. Вот Альфире подойдет такое платье, она любит длинные узкие платья и всякие сложные прически с заколками, нитками искусственного жемчуга, цветами и прочей ерундой. Юля с трудом заставляла себя сделать косу посложнее, чтобы мама не ругалась и отстала.

Меня зовут Мэй.

Я Альфира, а это Юля.

Очень приятно. Вы же не против пельменей?

Мы только за! обрадовалась Альфира.

Юля, а ты не любишь пельмени? Мэй с интересом смотрела на задумавшуюся девушку.

Люблю, особенно димсамы и манду, Юля улыбнулась в ответ.

Жарко сегодня, Мэй подмигнула девушкам и ушла на кухню.

Я с собой не брала денег, прошептала Юля.

У меня есть. Мне тут заплатили за иллюстрации, помнишь, я тебе показывала?

Это с драконами?

Да, обещали еще заказ подкинуть. Они всегда так обещают, в этот раз заплатили.

Мэй вернулась очень быстро и принесла чашки с парящими манду с бульоном и густо насыпанной зеленью. Юля удивлялась, почему на ней нет фартука, как было принято в ресторанах, о которых она читала. Стол заполнился салатами и соусами. Альфира, совсем не стесняясь, выложила в свою чашку сразу половину сметаны с чем-то острым, Юля по запаху поняла, что соус специально разбавили сметаной.

Приятного аппетита. Я подойду к вам позже, не торопитесь, Мэй погладила по плечу напряженную Юлю. Все очень вкусное.

Спасибо, ответила Юля, ощущая непонятные затруднения в горле. Она часто смотрела на улицу, боясь, что за ними опять следит это нечто.

Альфира закивала и, набив рот всем, что попалось под руку, показала большой палец. Мэй приятно рассмеялась и ушла на кухню. Служащие местных контор закончили неторопливый бизнес-ланч, и зал опустел.

Это хозяйка или администратор. Я не поняла. Она иногда работает за баром или в зале, когда девчонки болеют.

Понятно, а то я все думаю, почему она в платье и без фартука, Юля осторожно положила соус и попробовала. Альфира придвинула чашку с соусом к Юле, показывая, что надо больше.

Они съели все, хотелось еще, но не стоило, а то придется здесь остаться ночевать. Мэй забрала посуду и принесла всем по ледяному фруктовому коктейлю, сев вместе с ними. Юля и не пыталась понять, из чего он сделан, просто наслаждаясь кисло-сладким вкусом с нотками острой горечи. Мэй пила кофе, поглядывая на девушек, смущая хитрой улыбкой.

Хорошо, теперь поговорим. Мне нужны два официанта в зале и один иногда в помощь в баре. Форму я вам выдам, ваши размеры у меня есть. Посетителей в это время немного, но я вам скучать не дам, Мэй стала серьезной, и написала на салфетке сумму. Вот столько за смену, но надо будет работать с восьми утра до четырех. Лучше приходить пораньше, поможете мне зал подготовить. Кухня у нас работает с семи утра, завтраки и обеды за мой счет.

Я согласна, не задумываясь, ответила Альфира.

Юля, а ты? Я вижу, ты девушка крепкая. Что думаешь?

Мне все нравится, просто я думаю, если вернут тренировки, буду ли успевать, честно ответила Юля. Свалить из дома с раннего утра было бы здорово, заодно и этот поганый английский пропустит, пусть мама сама занимается, а у папы она разрешение получит.

Юля чемпион по тхэквондо. В будущем точно чемпион, улыбалась Альфира, Юля немного покраснела, спрятавшись в высоком стакане с недопитым коктейлем.

О, как здорово! Вот я и смотрю, какие у тебя сильные ноги и руки, а по походке сразу видно, что ты занимаешься. Моя бабушка занималась тхеквондо до девяноста лет, пока не умерла. Ты на нее похожа движениями, не знаю, как сказать. Ты двигаешься не быстро и не медленно, словно экономишь силы, но всегда готовая отразить удар. Я это сразу вижу, меня бабушка учила, но я плохая ученица, могу только убежать очень быстро!

Мэй заразительно засмеялась, ущипнув смутившуюся и смеющуюся Юлю.

Это точно она! И бегает она быстрее всех! подтвердила Альфира.

И правильно. Главное, что я запомнила, что если драки можно избежать, то надо сделать все возможное, а лучше убежать. Хорошо, жду вас завтра утром, выплата раз в неделю. Договорились?

Девушки закивали. Альфира потянулась к рюкзаку за телефоном, но Мэй ее остановила.

Обед за счет заведения. Я не обеднею, не переживай.

4. В ресторане Три бизнеса, Юля устало оперлась о барную стойку. Работа оказалась не такой легкой, как казалось в первые два дня.

Через две минуты, Альфира сверилась с терминалом и щелкнула ее по руке. Давай я отнесу, а то ты устала. Сегодня повалили голодные.

Не надо, я сама отнесу. Просто не выспалась, Юля зевнула, прикрыв рот ладонью, на глазах навернулись слезы, и так захотелось сесть, а лучше лечь, что заныло все тело, она так на тренировках не уставала. Мама нашла нового репетитора в Минске, допоздна наверстываем упущенное время.

Альфира скривила в омерзении лицо, Юля незаметно высунула язык, приложив два пальца к горлу. Терминал пискнул, и она пошла к окошку за подносами. В целом работа ей нравилась, и первая неделя пролетела очень быстро. Особенно Юле нравилось кимоно, которое подобрала ей Мэй: белое, с яркими пионами наверху и черной лозой с крупными шипами, спускающейся к ногам. Юля решила, что выкупит его, а, может, Мэй так подарит. Альфире подошла белая блузка и длинная черная юбка, все украшения были у нее на голове, Мэй подобрала красивые заколки и цветы, и Юля немного завидовала подруге, понимая, что ей такое вряд ли подойдет. Одинаковым был темно-красный фартук на поясе, который не мешал ходить, Юля перед открытием даже попробовала несколько ударов ногами, на спор достав до изящного фонаря на столбе у стойки бара. Фонарь остался цел, деревянные сандалии Юли едва коснулись тонкого расписного абажура. Не нравилось Юле то, как на нее и Альфиру смотрят некоторые посетители. Приходили потные слюнявые мужчины, откровенно пялившиеся на ее попу, Юля чувствовала их взгляд, бледнея от злости. Альфиру тоже разглядывали, но она либо не замечала, углубившись в онлайн-кассу либо делала вид, что не замечает. Юля так не умела, и все выражалось на ее лице. И Мэй видела это и не ругала. На шестой день, когда накануне под вечер пришла шумная компания, и один посетитель даже случайно потрогал Юлю, Мэй посадила девушек, и они до позднего вечера разговаривали. В зале работала вечерняя смена, подсаживаясь к ним, когда была свободная минутка.

Мэй рассказывала о своей работе, как она начинала младшим официантом, как к ней приставали, и в одном заведении, где она работала, считалось нормальным, если девушка наладит более тесный контакт с клиентом. Для этого имелись спецномера в гостинице, полный пакет досуга, как называл это хозяин. Бить клиентов нельзя, Мэй видела, как сдерживается Юля, чтобы не врезать хотя бы словом, но и пропускать такое тоже нельзя. Они выработали простые схемы разъяснения, и, если клиент не понимал, звали Мэй. И клиент, слегка пристыженный, приходил на следующий день и вел себя подчеркнуто вежливо и уважительно. Вечерняя смена пустила слух среди посетителей, что днем работает мастер тхеквондо, и ее лучше не трогать, а то может разозлиться, и что они с ней не спорят, боятся. Когда они узнали об этом, Юля покраснела, а Альфира так смеялась, что у нее запотели очки от слез. Они хорошо сработались, Мэй с первых дней оставляла девушек одних, уезжая на полдня по делам. Альфира легко изучила терминал и онлайн-кассу, коктейли и работа с кофемашиной давались ей легко, а Юле это все не нравилось, работать в зале было и интереснее и больше движения.

К трем часам наплыв конторских служащих иссяк, началось тихое безвременье, как называли его повара и официанты. В этот час можно было пообедать и, быстро убрав зал перед вечерней сменой, немного побездельничать.

Идите, поешьте. Я вам мясо сделал и манду с кимчхи и морской капустой, как ты просила, Альфа, молодой повар кивнул на кухню, вставая за барную стойку. Мэй требовала, чтобы в зале всегда кто-то был.

Спасибо, Камиль. Ты такой милый, Альфира попробовала обольстительно улыбнуться и заморгала, поднимая легкий ветерок нежности длинными черными ресницами. Как и многое, что было не ее, обольщение и другие женские штучки выходили у Альфиры безумно смешно, она первая хохотала над собой.

Хорошо, что моя жена тебя не видит, а то бы устроила. Она мне и так мозг выклевала, когда я о вас рассказал, Камиль снял шапочку и осторожно потер лысую голову, обозначая место выклевывания мозга.

Как дочка? спросила Юля.

Покажи, покажи! нетерпеливо дергала его за рукав поварского кителя Альфира.

Вот наша красавица, широкое лицо Камиля расплылось в улыбке, он показал свежие фотографии младенца, внимательно смотрящего в камеру, лежа в кроватке.

Она больше на тебя похожа, а вот смотрит точно как Зара, Альфира даже пискнула от умиления. Как подумаю, что у меня будет такая же малышка ужас! Она же у меня с голода помрет или я ее забуду где-нибудь!

Не забудешь. Когда придет время, всему научишься очень быстро. Проверено, Камиль показал на часы. Идите есть, а то остынет, а мне еще к вечеру надо заготавливать.

На кухне всегда было чем заняться. Помощники повара что-то мыли, резали, складывали, доставали, смешивали, варили у девушек голова шла кругом, они и не старались понять, что происходит. И под стук ножей, симфонию льющейся воды и запаха из кастрюль и духовых шкафов есть было особенно приятно. И почему в ресторанах играет музыка, поют какие-то невнятные певцы с ущербным репертуаром, когда музыка кухни гораздо насыщеннее и интереснее? Юля несколько раз была с родителями и братом в ресторане, повод какой-то был, но она уже и не помнила какой. Ей там очень не нравилось: постоянные цыканья мамы, грозный шепот отца, невкусная еда, душные запахи духов и одеколонов, но особенно бесила музыка и пение, про какие-то таежные дали, про воровку-малолетку и прочий мусор. Брат называл это шансо-адом, а родителям нравилось, особенно папе. Он называл этот умца-умца бит музыкой России, то, чем дышит и живет страна, и из Москвы этого не увидишь. Юля не понимала, а вот Максим соглашался, и Юля очень злилась на него и на отца, потому что никто не может толком объяснить почему, отделываясь: Подрастешь, поймешь.

U-Li Sun, тебя зовет клиент. Просят именно тебя, Камиль хитро улыбался, Ты уже закончила?

Угу, вот прямо сейчас, Юля засунула в рот последнюю манду и встала.

Я уберу, Альфира заторопилась.

Не торопись, я пробью, Камиль вернулся в зал вместе с Юлей.

В зале было темно, будто бы кто-то выключил свет, а небо заволокло грозовыми тучами. Юля встала на месте, с нарастающей тревогой смотря на Камиля, который, как ни в чем не бывало, встал за барную стойку, осторожно касаясь пальцами экрана. Он боялся сделать ошибку и с терминалом и онлайн-кассой работал очень медленно. В глубине зала Юля увидела глаза, точнее они заставили посмотреть на себя. Ледяной холод сковал сердце, медленно растекаясь по животу и ногам, она вмерзала в пол, покрываясь ледяными струпьями смерти. Внезапно яркий свет озарил ее, и Юля на несколько секунд ослепла, закрыв глаза ладонями, но свет пронзал ее насквозь.

С тобой все хорошо? Камиль тревожно смотрел на Юлю, застывшую посреди зала.

Не знаю, прошептала она и на ватных ногах пошла к столику.

За столом сидела милая девушка в красивом нежно-бежевом платье с вышитыми белыми цветами. Она была упакована в платье, как в футляр или манекен, на который можно поставить любую голову. Платье высоким воротником держало изящную голову, улыбающееся приветливое белое лицо, напоминавшее диск луны в яркое полнолуние, тонкие губы подведены розовым блеском, длинные черные ресницы медленно порхали над миндалевидными глазами. Девушка пристально смотрела на Юлю, играя белыми тонкими пальцами с черными прядями идеальных волос, расчесанных и ровных, как по линейке. Юля могла бы поспорить, что и платье у нее в пол, а ноги спрятаны в закрытых туфлях-лодочках. Девушка будто бы прочитала ее мысли и встала из-за стола, чтобы поменять прибор со специями между столами. В этом не было смысла, все перечницы и салфетницы всегда были полны, Юля тщательно следила за этим, находя в малой доле несоответствия или беспорядка слабую физическую боль в груди. Альфира сразу сказала, что у нее начался невроз и паранойя.

Простите, я оторвала вас от еды, но я бы хотела, чтобы именно вы меня обслужили, голос девушки был на удивление низким, но не лишенным привлекательности. Юля подумала, что на такие голоса парни клюют, как глупая рыба на блесну.

Здравствуйте и добро пожаловать в наш ресторан, Юля положила перед ней меню и винную карту, которую девушка тут же от себя отодвинула.

Я не употребляю алкоголь без существенного повода. Меню ваше я знаю наизусть, так как хожу сюда с самого открытия. Тем более, я знаю эту кухню, как мне кажется, вполне сносно, девушка самодовольно ухмыльнулась, и было это так естественно и дружелюбно, что Юля улыбнулась в ответ. Ощущение холода давно исчезло, осталась только ноющая тревога в груди. Я бы хотела заказать то же самое, что вы ели на обед. Если не ошибаюсь, то это манду с кимчхи и морской капустой и маринованная в остром соусе говядина с зеленой редькой, пожалуйста, попросите Камиля, чтобы во рту все горело. И принесите, пожалуйста, ледяного томатного сока с черным перцем. Десерты я не ем, единственно в конце попросите вашу подругу сделать мне ее фирменное капучино. Пускай сейчас и не утро, но мы и не в Италии.

Юля кивнула и, повинуясь улыбке девушки, улыбнулась в ответ. Когда она подошла к Камилю и передала заказ, внутри тревога переросла в уверенность, что ее вербуют. Прямо также, как это показывалось в фильмах, которые Альфира регулярно любила подкидывать Юле. Они всегда смотрели вместе либо у Юли, либо у Альфиры, съедая большую пачку фисташек на двоих. Максим называл это первым шагом к пивному алкоголизму.

Юль, с тобой, правда, все в порядке? На тебе лица нет, Камиль взглянул на посетителя, девушка, оторвавшись от раздумий, ответила ему приветливой улыбкой, погладив волосы. Камиль невольно дернулся. Она к нам часто ходит, всегда одна. Я на кухню, а то мои не так сделают, а это требовательный клиент.

Юля кивнула и сделала вид, что проверяет нижние полки бара, но все было разложено по порядку, делать было совершенно нечего. Вернулась Альфира, веселая и улыбающаяся. Они обменялись с девушкой яркими улыбками, казалось, что Альфира ничего не почувствовала, но подходя к холодильнику за соком, Альфира быстро сжала пальцы Юле, их тайный знак, что надо поговорить.

Пожалуйста, ваш сок, Юля поставила высокий бокал для пива, полный томатного сока, напоминавшего дорогой и редкий драгоценный камень, с черными прожилками турмалина. Блюда будут скоро готовы.

Спасибо. Не уходите, пожалуйста, девушка сделала два жадных глотка, что совершенно не соответствовало ее внешности и манерам. Она обнажила зубы, и Юле показалось, что они слишком длинные для человека, особенно клыки. Облизав губы, она невольно чмокнула и стыдливо засмеялась, прикрыв рот салфеткой. Простите, я вас знаю, а вы меня нет. Мне о вас рассказывала вечерняя смена, и я вижу, что они не обманули.

Я не получила черный пояс и кмс не сдала, тихо сказала Юля, смутившись от ее внимательного взгляда.

Это вопрос времени и не более чем статус. Важно то, что внутри вас. Вы же недавно здесь работаете?

Вторую неделю.

Могу сказать, что ресторан сделал правильный выбор. Мэй умеет набирать сотрудников, Камиль молодец, он учится на наших желудках и становится лучше с каждым днем, она беззвучно хихикнула. Скажите, а вы не знаете, куда делись прошлые девушки? Не скажу, что я расстроена, просто интересно. Так мало проработали и пропали, странно, да?

Не знаю, честно ответила Юля. Ни она, ни Альфира об этом даже не думали, но было что-то в глазах этой девушки, что-то такое, что острой иглой тревоги вонзилось в сердце, чтобы она не забыла, чтобы ее мучило это, пока не узнает.

Извините, наверное, я должна об этом спросить у Мэй. Еще один вопрос, точнее просьба.

Слушаю вас, сдержанно сказала Юля, продолжая улыбаться, но внутри все было стянуто, напряжено до предела, вот-вот пружина лопнет от натуги.

Пожалуйста, когда вас позовут на показательные выступления, не отказывайтесь. Мэй вас отпустит, а мне бы хотелось увидеть вас в деле. Вижу, что вы пока ничего не знаете, но подумайте и исполните мою небольшую просьбу.

Хорошо, Юля пожала плечами. Зал их разломали, а тренер пропал, на связь не выходит, да и соревнования перенесли на осень, опять разряд уплывал от нее в неведомые дали. Может мама и права, надо бросить все это и заняться учебой?

Я буду ждать вас, U-Li Sun. Вам очень подходит это имя. Не удивляйтесь, что я знаю. Простите, но я не могу вам все рассказать. Наверное, вам это и не будет интересно.

Прозвенел колокольчик на барной стойке. Юля поклонилась и пошла за тарелками. Поставив дымящиеся манду и бьющее острым вкусом мясо, она пожелала приятного аппетита и вернулась к Альфире.

Я закончу, а ты иди, доешь. Камиль подогрел.

Юля доела без удовольствия. Манду были прекрасны, как и мясо, но кусок не шел в горло. Вернувшись в зал, она не увидела девушки, все столы были пусты, а Альфира подбивала дневной отчет.

Она все быстро съела и ушла. Никогда не видела, чтобы капучино пили залпом. Она сказала, что ей так больше нравится, чтобы оно не успело остыть.

Понятно, Юля обошла столы и поправила все приборы и салфетки. Стол после нее даже не надо было протирать, она ела очень аккуратно, даже запаха еды не осталось, как и запаха ее духов. Она попыталась вспомнить, но не смогла девушка ничем не пахла, даже солнцем и раскаленным городом. Все чем-нибудь да пахли, распаренные или пропитанные запахом салона авто, с приторным запахом духов или туалетной воды, сигарет или айкоса, но все пахли.

Ее зовут Ким Лана. Вот, видишь, на нее даже свой профиль есть, постоянный клиент, а я ей скидку не сделала. Мэй будет недовольна.

Она разве карту дала или QR-код показала? Юля удивленно смотрела на чек, девушка оставила им внушительные чаевые. Они все чаевые делили поровну, как и вечерняя смена.

Я должна была увидеть, когда дала ей терминал, но я зевнула. Ладно, в следующий раз отыграем. Передам в вечернюю смену, она обычно поздно вечером приходит.

Вернулся Камиль. Он выглядел слишком серьезным, даже поварской колпак слишком сурово сидел на голове.

Странная девушка. Всегда одна приходит, редко с кем общается. Только с Сабиной и Алисой, но они ушли.

Это они раньше днем работали? оживилась Юля.

Да, иногда выходили в вечернюю смену, как раз, когда она приходила. Они о чем-то разговаривали, Мэй потом ругалась. Она не любит, когда с посетителями заводят долгие разговоры.

Понятно, Юля переглянулась с Альфирой. А почему они уволились?

Не знаю. Пропали просто. Как-то не пришла Алиса, а на следующий день Сабина. Мэй им звонила, но телефоны отключены. Я даже к ним домой ездил, они снимали в Строгино двушку, но там сказали, что давно съехали.

Они кассу украли? заинтересовано спросила Альфира, почуявшая детективный сюжет. У нее даже глаза заблестели, и Юля ущипнула подругу за руку, чтобы та не ляпнула чего-нибудь, а она могла.

Нет, что ты! Они хорошие были, молоденькие, чуть старше вас. Чаевые даже не взяли за неделю и зарплату. Нет, воров Мэй на работу не возьмет, у нее чутье.

Учебный бой

Смена закончилась два часа назад, а Юля и Альфира сидели напротив кормушек для белок в парке и молчали, пытаясь в лентах инсты, фейсбука и тик-тока найти хоть что-нибудь. Как только Юля заговаривала о пропавших официантках, у нее звонил телефон, приходилось отвечать и слушать по двадцать минут не то уговоры, не то вежливые приказы.

Первой позвонила классная. Она долго и издалека выясняла, как у нее дела, как она проводит лето, какие планы, пока, наконец, не перешла к сути, попросив Юлю выступить на соревнованиях от школы. Юля так и не поняла, в честь какого праздника были эти соревнования, оглушенная и уставшая после долгих и нудных слов о долге, о чести школы, не хватало еще приписать долг перед Родиной. Юля обещала подумать, но классная вытянула из нее клещами вынужденное согласие. Задолбала! в сердцах воскликнула Юля, ощущавшая нечто противное внутри после разговора, как телефон настойчиво зазвонил опять. Это был номер школы, и Альфира, предложила не брать.

Через минуту позвонила мама Юли и потребовала, чтобы она связалась с завучем старших классов, мобильный она уже отправила по ватсапу. Юля не возражала, зевая во время потока требований и угроз. Мама не поняла сути вопроса и, как обычно встав на позицию противника Юли, по отработанной схеме, не вдаваясь в подробности и не желая их знать, выносила мозг по поводу ее будущего. У Юли кончились силы, и она упала на лавку, невидящим взглядом смотря на кормушку, полную фундука. Пока мама угрожала, она думала о том, что орехи в лесу гораздо вкуснее, захотелось немного ограбить белок, но совесть не позволила. Альфира весь разговор гладила подругу по руке, смущено и, как показалось Юле, немного стыдливо улыбаясь, словно прося прощения у Юли за ее маму. Она слышала весь разговор, мама привычно орала в трубку. Юлю немного злила эта черта Альфиры, когда ей было стыдно за других, она никак не могла этого понять. Максим как-то назвал это испанским стыдом, Юля хорошо помнила, как густо покраснела Альфира. Она часто краснела при встрече с Максимом, и чего она в нем нашла? Высокий и худой задрот, и Альфа туда же, живет в своем компьютере.

Завуч позвонила сама, не дожидаясь Юли, которая твердо решила не звонить что им всем от нее надо? Юля ,не глядя, ответила, думая, что мама не все высказала, и на нее накинулся завуч. Они недолюбливали друг друга, хотя Юля не была хулиганкой, ни разу не дралась в школе, а могла и накостылять любому. Но было что-то во взгляде этой стареющей полной женщины, носившей синие линзы и презрительно поджимающей толстые губы, отчего они становились похожи на раздавленный чизбургер. А, может, было что-то во взгляде Юли, на который не редко обижались или даже оскорблялись взрослые, но Юля не могла понять на что. В потоке слов, просьбы, сливающейся с требованием, нашлось место и для высокой патетики и долге перед Родиной. Школа малая Родина, и она должна побить врага и защитить честь школы. Юлю подмывало спросить, почему она считает врагами учеников других школ, если мы все живем в одной стране, но она сдержалась. И правильно, а то жара, отчетность и рухнувшие в грязь планы на отпуск поддерживали в котле этой женщины необходимый уровень кипящей едкой жижи, которой надо было дать небольшой толчок, чтобы окатить первого встречного, сжечь его мясо до самых косточек. Юля отвечал односложно, забывая о чем ее спрашивали и что отвечала.

Потом позвонил тренер. Оказывается он уезжал на сборы, мог бы и раньше сказать! Юля чувствовала, что ее бросили, особенно было обидно, что тренер тоже ее бросил. Она еще не успела за эти дни полностью осознать всю глубину растущего одиночества, по неясным очертаниям и пелене серой грусти угадывая начинающуюся депрессию. У нее их было много, переживала как-то сама, спасибо Альфире и тренировкам, спасибо тренеру. И вот такого предательства она не ожидала. Она чуть не заплакала, с трудом заглушая в себе обидные слова, не слыша и не понимая, что он это почувствовал, как изменился его голос, из излишне бодрого став грустным, не в силах подобрать нужные слова. Да и почему он должен извиняться перед какой-то девчонкой, которых у него десятки, может и сотни?

Тренер говорил по сути, объясняя что будут за соревнования и почему выбрали именно ее. Это он попросил, чтобы Юля не теряла связи со спортом из-за переноса основных этапов, где она должна была, наконец, получить долгожданный кмс. Получить черный пояс от международной федерации она и не мечтала, заживо похоронив все ожидания глубоко в сердце, так было легче. Соревнования несложные, всего три боя и небольшой почетный приз, что-то вроде билетов в аквапарк или подобная ерунда. Очки в зачет не идут, но это неплохая тренировка. Юля согласилась, вот если бы ей сразу так объясняли, то она бы и не сопротивлялась внутри себя. И вообще, почему о таких вещах сначала говорят те, кто в этом ничего не понимает? Почему всегда так?

Они договорились о тренировках вечером после работы, придется ездить в другой район, куда-то на юг в бывший дом железнодорожника или спорткомплекс самбистов, она не запомнила. Тренер прислал адрес и схему проезда. Придется от метро еще на автобусе пилить, за то не будет этого мерзкого английского по вечерам. И кто придумал учиться по вечерам? Тогда же мозг не работает, а мама этого не понимает. Она с младших классов заставляла Юлю до одиннадцати вечера делать уроки, а маленькая девочка хотела только одного спать или умереть, тогда от нее отстанут, и она выспится. Сейчас Юля и не думала о таких глупостях, часто уходя спать без объяснений. Мама врывалась в комнату, думая, что дочь придуривается, а Юля уже крепко спала. Она научилась моментально засыпать, защищаться, как улитка или черепаха прятать голову в крепком панцире.

Короче, иду, Юля нервно потеребила косу.

Понятно, вздохнула Альфира и громко икнула. Пойдем к метро за мороженым.

Пошли.

Навстречу им выбежала веселая овчарка. Альфира поманила пса, и взрослый, но все еще веселый, как щенок, зверь радостно ткнулся мордой в живот.

Привет, Арнольд! Альфира трепала пса за уши, послушный зверь поскуливал и вилял хвостом.

Арнольд, какой ты хороший, не то, что твой хозяин, Юля погладила пса и схватила его, желая побороть. Пес принял игру, и повалил ее в траву, щелкая зубами.

Да ладно тебе, Юль! хохотала Альфира, ей в длинном платье не стоило валяться на траве вместе с собакой, а Юля и не думала о том, что испачкает шорты и футболку, они все равно уже насквозь промокли из-за жары.

Так ее, так! злодейским голосом воскликнул парень, подходя к ним.

Привет Илья! Давно тебя не видели. Юля тоже рада тебя видеть.

Еще чего! возмутилась Юля, бросив недовольный взгляд на улыбающегося Илью. Это я Арнольда всегда рада видеть!

Не уколешь, даже не старайся, хмыкнул Илья, небрежным жестом поправляя взлохмаченные темно-каштановые волосы. Вышло не очень, на голливудского мачо не тянуло, как и простая футболка, джинсы, очки и рюкзак за спиной. В левой руке он держал небольшой планшет и постоянно поглядывал в него.

А что у тебя там? Альфира протянула руку, и Илья дал планшет. На экране был парк, но с большой высоты. Потом она увидела себя и боровшуюся с игривым псом Юлю, кто-то сверху следил за ними. Илья показал в небо, и Альфира увидела зависший над ними дрон.

Ух, ты! А он сам за нами шпионит или эта программа такая?

Сам. Я написал. Пока он просто следует за мной или с Арнольдом играет. Вот смотри, Илья взял планшет и дал команду.

Дрон снизился и ударил лучом света прямо в морду псу. Арнольд, победивший Юлю, бросился за ним, а дрон от него, ловко лавируя между деревьями, иногда уходя на высоту, чтобы запутать пса.

Круто! Покажешь код? Альфира заворожено следила за игрой дрона и овчарки.

Конечно, я тебе пришлю из дома, сейчас не могу, а дома с комментариями. А ты разберешься?

Наверное, нет, но охота посмотреть.

Юля состроила недовольно-капризное лицо, Илья ответил ей широкой улыбкой. Игра ей нравилась, было в ней что-то настоящее, пес воспринимал дрон как друга, живого друга. Теперь уже дрон гонялся за псом, а Арнольд старался заманить его в кусты, поскуливая и лая от восторга.

Как у вас дела? Давно не виделись.

А ты что, соскучился? фыркнула Юля, небрежно посмотрев на него.

Конечно. Я по вам всегда очень скучаю.

Но так возвращайся к нам, в наш плебейский детский сад, язвительно сказала Юля.

Фу, Юля. Фу, я сказала! Альфира ощутимо ущипнула ее за локоть, Юля едва не ответила ей ударом, вовремя остановившись.

Юля, пора бы уже забыть об этом, по-взрослому сказал Илья. Он очень изменился за два года, после того, как перешел в другую школу с математическим уклоном. Ему приходилось ездить туда больше двух часов в одну сторону, зато сам сдал экзамены и получил грант. Это ты придумала про плебейский детсад, я такого никогда не говорил.

А чего говорить, если и так понятно! рассердилась Юля и отвернулась от них. Она злилась на него, зная, что неоправданно, но злилась каждый раз, когда они случайно виделись. А раньше они дружили, и ей этого не хватало, но сознаться ему?!

Илья, видишь, как она скучала, Альфира хитро прищурилась. Еще слово, и она тебя поколотит.

Верю-верю, Илья поднял руки, сдаваясь на милость победителя. Юля, а я был на твоем последнем выступлении.

И что, порадовался? она с гневом посмотрела на него, Альфира даже покраснела, открыв рот от возмущения.

Нет, конечно же. Это было нечестно, я сам видел, как тебя ослепили лазером. У меня камера это засняла, но никто не захотел смотреть запись. Тебя тогда уже унесли. Я тебе звонил, но ты не отвечала. На сообщения ты никогда не отвечаешь, забанила меня, Илья вздохнул. По его лицу пробежала тень грусти, но он быстро взял себя в руки, для верности помотав головой, выбрасывая из черепушки глупые и ненужные мысли. Он так делал с самого детства, и Юля завидовала ему, умевшему вот так просто перестать думать о плохом, а она не умела, подолгу, по деталькам, по косточкам разбирая себя на бессмысленные части.

Да, тренер что-то говорил о каком-то парне, требовавшем посмотреть запись. Я не знала, что это был ты. Почему ты мне не сказал?

А зачем? Тебе разве это интересно? Илья посмотрел в сторону, ища игроков, но они убежали куда-то далеко.

Ну и дурак, с обидой на него и на себя прошептала Юля. Она хотела сказать ему что-нибудь хорошее, даже придумала, но язык предательски прирос к горлу.

Она стала кашлять, а за ней и Альфира. Илья держался, но сильно закашлял. Он недоуменно смотрел вокруг, продолжая кашлять, пытаясь определить, что это.

Пошли отсюда, просипел он и, убрав планшет в рюкзак, потянул за руки застывших в кашле девушек.

Юля не сопротивлялась, взяв его под руку. Она заметила, как Илья еле заметно покраснел, и ей опять захотелось поблагодарить его, пускай и ничего не вышло. Теперь она поняла, почему пропустила этот удар в голову. Илья вывел из невидимого облака на поляну. Здесь было легче дышать, но в воздухе стояла непонятная и тревожная неподвижность. Вроде ничего и нет, но сердце заходится в аритмии, дышать становится все труднее и труднее. Прибежал Арнольд. Пес больше не вилял хвостом и не играл. Он смотрел в центр поляны и скалил зубы, начиная ворчать. Дрон завис над ними, наведя камеры туда, куда смотрел его друг.

Арни, ты чего? Илья потрепал пса, потрогал нос, но Арнольд стал сильнее ворчать, пока вдруг не начал яростно лаять, желая вырваться из рук хозяина. Арнольд, Арнольд, фу! Прекрати!

Илья хотел дать ему поводком по спине, но пес вырвался из рук и бросился в центр поляны. Его отбросило назад, и то, на что он смотрел, проявилось на долю секунды, сверкнув жестокими злыми глазами. Это нечто смотрело на Юлю, валяя пса по земле, подбрасывая и ударяя об землю. Пес боролся, рычал, жалобно скуля после крепких ударов.

Юля бросилась вперед. Она не думала, не понимала, что хочет сделать. Удар ногой пришелся в воздух, так было понятно глазу, но нога почувствовала тело. Удар получился сильный, и Арнольда отпустили. Пес пытался встать, но падал, избитый, но готовый дальше драться до смерти. Юля била, не видя противника, чувствуя его по запаху, по боли в груди, получая серьезные удары в ответ. Нечто играло с ней, не било в полную силу, и Юля понимала это, приходя в бешенство.

Время застыло, как и на последней тренировке или как у школы, когда небо вдруг потемнело. Стало опять темно, так темно, что она не видела своих рук, но зато видела эти глаза, отражая его атаки, ставя блок, переходя в контратаку, оттесняя его от друзей. Но оно было сильнее, и Юля, получив удар в голову ногой, замертво упала в траву. Илья, не сразу придя в себя, бросился к ней, еще до того, как нечто свалит Юлю. Он плохо умел драться, и нечто смеялось, отбивая его сильные, но не точные удары, быстро откинув его в дерево.

Альфира кричала от ужаса, но никто не приходил на помощь. Ей казалось, что ее крик не существует, как и все вокруг, как и они.

Найди Сабину, нарочито злые глаза смотрели на Альфиру. Оно стояло перед ней, а из нее вырывался сиплый хрип, вместо крика. Или вы все умрете. Ты последняя, ты будешь на это смотреть.

Альфира упала в обморок. Очнулась она от пощечин, Юля приводила ее в чувство и морщилась от боли, на левой скуле проявился черный синяк. Она подергивала плечами, с тревогой смотря на Альфиру.

Ты как? Илья присел рядом с ними. Кто-то посадил Альфиру к дереву, кора неприятно колола спину, но это было гораздо приятнее, чем то, что было только что. Или не только что?

Альфира посмотрела вверх, небо светлое, никаких туч. Неподалеку шумела дорога, слышались голоса людей.

Арнольд? со страхом спросила Альфира.

Живой. Кости целы, ответил Илья и поманил пса. Арнольд подошел и лизнул Альфиру в лицо. Вид у пса был виноватый, Альфира нежно погладила его.

Ты нас защищал. Хороший пес, молодец.

Илья, что это было? Юля требовательно посмотрела на него.

Не знаю, Илья вздохнул и снял сломанные очки.

Юль, надо ему рассказать. Это же то же, что мы видели у школы.

А что вы видели?

Юля рассказала. Они сели у дерева, Илья смотрел то на Юлю, то на Альфиру. Юля начинала злиться, ей казалось, что он сейчас высмеет их. Альфира шепотом добавляла деталей, говорить ей было трудно.

Так, понятно, Илья уставился в землю. Точнее непонятно.

Он сказал мне, чтобы мы нашли Сабину, решилась Альфира. А то он нас всех убьет или, нет, неверно, Альфира замотала головой и зажмурилась. Иначе мы все умрем.

Кто такая Сабина?

Официантка. Она работала в ресторане возле школы. Мы там на лето устроились, Юля разминала руками ноги, на них проступили уже синяки, но все было вроде целым, только тяжелая усталость, никогда еще ее так не били.

Тогда будем искать, сказал Илья и встал.

Как искать? удивилась Юля.

Надо подумать. Арнольд поможет. Надо найти ее вещи, полное имя, фотографию. Посмотрим, Илья ушел к брошенному рюкзаку и вернулся. Откопав на дне тюбик с кремом, он смущено улыбнулся Юле. Ложись, я твои синяки обработаю.

Юля легла и покраснела, следя за ним, как он мастерит подобие подушки из чистой футболки, превращаясь в заботливую и строгую медсестру. У него в рюкзаке всегда была сменка на всякий случай. Чаще всего этими вещами пользовалась маленькая Юля, если они попадали под ливень или она мерзла. Он обработал сбитые костяшки и раны на руках и ногах хлоргексидином, а потом бережно наносил крем от кровоподтеков. У нее ужасно болели ноги, икры сводило так, что она начинала выть про себя. Так бывало редко, если она плохо разминалась перед тренировкой или не выспалась. Хорошо, что Альфа не видит, ей тоже досталось. Юля подумала о том, что хуже: быть побитой или общаться с этим монстром? Она вскрикнула от неожиданности и острой боли, сменившейся жаром и прохладой. Илья снял с нее кроссовки и нашел болевую точку на левой ступне. Именно там у нее болело, отдаваясь на всю ногу и руку.

Спасибо, Юля улыбнулась.

Да я только учусь, Илья заморгал от смущения и принялся за правую ступню.

Юля слабо пищала, когда боль и усталость сменялись спокойствием, думая о том, что Альфа как всегда оказалась права какая же она дура! И правда дура, он никогда не забывает о ней, рассказывает, предлагает, придумывает что-то, и ей это нравится, а она молчит и никак не реагирует, только Альфире пересылает, получая непонимание в ответ. И за что она так на него обиделась? Юля вспомнила, что так и не дала ему ответ, а нужен ли он был, прошло уже три года. Наверное, он уже и забыл об этом. И Юле стало жалко и обидно от этой мысли. Или не забыл?

Надо в полицию пойти, Альфира немного пришла в себя. Она смотрела то на Юлю, то на Илью, и Юля поспешила подняться и надеть кроссовки. Альфира не заметила ее смущения, она усиленно о чем-то думала, растирая глаза под очками.

Не три, лучше промой, Илья дал ей бутылку воды.

И мне, попросила Юля, забирая бутылку у Альфиры, решившей выпить всю воду. Прости, я все выпила.

Не беда, я не хочу пить, Илья почесал шею, она сильно покраснела и горела.

Давай теперь я, Юля достала из рюкзака бутылочку с антисептиком и салфетки. Обрабатывая Илью, она почувствовала, что ему досталось больше. Его не пожалели, а ее этот невидимка пожалел, Юля не питала иллюзий, что могла победить. Снимай футболку. Господи, какой ужас!

Вся спина Ильи стала темно-синей. Он вздохнул, слабо улыбнувшись, покашливая от боли при каждом прикосновении Юлиных пальцев.

Не бойся, мне и так больно, так что три не задумываясь. Если думать, то ничего не получится. Меня этому на курсах научили.

А ты все еще ходишь в ту секцию к альпинистам? спросила Альфира.

Ходит. Он мне фотки в прошлом году с Алтая присылал, помнишь?

Илья довольно хихикнул, но промолчал. Значит, читает она его письма.

А, да. Что-то помню. У меня голова не на месте, Альфира медленно поднялась и оглядела себя. Платье было безнадежно испачкано травой. Подозвав грустного пса, она долго гладила его и трепала за уши. Нет, в полицию идти не стоит, а то нас в дурку сдадут.

Сдадут, согласился Илья.

Но ведь это было на самом деле! возмутилась Юля.

Да кого волнует то, что происходит на самом деле? Илья повел плечами, собираясь сказать еще что-то, но промолчал. Юля осторожно помогла надеть чистую футболку. Ей захотелось его обнять, как раньше, когда они были меньше и, наверное, честнее, но ему будет больно, и она закусила губу. Альфира понимающе кивнула, поймав смущенный взгляд Юли.

А твой дрон запись вел? Альфира огляделась, ища жужжащего проходимца.

Точно! Илья вскочил и побежал в кусты, где отдыхал уставший дрон. Батарея почти разрядилась, и робот решил уйти в глубокий сон. Я же включил запись, как вас увидел. Но надо за компом смотреть, так не откроется, слишком сильное сжатие, а планшет умрет.

Альфа, дай мой телефон, попросила Юля.

Альфира долго искала свой рюкзак, пока не обнаружила его рядом с собой. Юля отдавала ей телефон и ключи, если они уходили вместе, чтобы не таскать сумку или небольшой рюкзак, хватало кепки на голове, которая больше раздражала, чем защищала от солнца. Кстати, где она? Ну и черт с ней!

Кому звонишь? спросила Альфира, но Юля не успела ответить, на другом конце Москвы ответили.

Привет! Это я Да, случилось можешь прямо сейчас? Очень надо куда? Но не к нам точно!

У меня пока свободно, мои будут поздно, они в театр идут, потом погулять по набережным. У них это стандартная программа возрастного досуга.

Давай у Ильи. Помнишь, где он живет?.. Да-да, потом будешь меня высмеивать. Приезжай быстро!.. Слушай, я не шучу все очень серьезно!.. Хорошо, пока, Юля возмущенно бросила телефон в траву.

Ты Максиму позвонила? спросила Альфира.

А кому еще? Он хоть и козел, но кому мы можем еще доверять? Он точно не выдаст.

Пошли ко мне. Мне собаку пора кормить, сами поедим. Спагетти будете?

Конечно, будем! Спрашиваешь! оживилась Альфира. И мороженое надо купить.

Юля хмуро посмотрела на Альфиру. И как ей удается так быстро переключаться? Ее до сих пор трясет, а Альфа опять бодра и весела!

Попали

Максим, сгорбившись, сидел за столом и в десятый раз смотрел запись с камеры дрона. Видно было вполне неплохо, даже ничего не бликовало. Иногда ему казалось, что он видит что-то в неподвижном воздухе, но потом все исчезало, и если отмотать обратно, то ничего не было. Он решил, что это с ним играет мозг, достраивая желаемую картинку, чтобы он, наконец, успокоился. Бесспорным было то, что нечто избивало пса, а потом дралось с сестрой и Ильей. Это что-то было и выше и сильнее их, гораздо сильнее. Оно играло, забавлялось. А сестренка отлично дерется, вот только зря бросается вперед, не рассчитывает силы. Он в этом мало понимал, но даже для него это очевидно. Илья боец так себе, но смелый. Максим усмехнулся, вспоминая, как Илья, тогда еще совсем мальчик приходил к ним, и всем было понятно, что он по уши влюблен в Юлю, только она этого не замечала.

Максим, иди есть. Я тебе пельменей сварила, Альфира села рядом на табуретку, став маленькой девочкой, так казалось со стороны.

Да, иду, он закрыл видео и устало встал.

На кухне за столом Юля и Илья пили чай, доедая вторую пачку печенья. Разговор не шел, им просто хотелось помолчать. Юля сидела рядом, с тревогой поглядывая на Илью, часто кашлявшего и дышавшего с трудом. У него болело все туловище, особенно грудная клетка и спина, и он ни разу не пожаловался, она давно бы уже изнылась, но не перед мамой. Незаметно от себя, Юля взяла его за руку, крепко сжав пальцы, и он стал меньше кашлять. Когда пришли Максим с Альфирой, она поспешно убрала руку, а Альфира удивленно подняла левую бровь, и как она это умела, но ничего не сказала. Юля сейчас точно бы не выдержала ни одной, даже самой безобидной насмешки. Хорошо, что брат молчит, сидит и хмуро ест свои пельмени. Если бы он хоть что-нибудь сказал в своем духе, она бы точно сбежала. Но куда? Как подумаешь о парке, таком знакомом и родном, где они знали каждое дерево, каждый куст. Она побледнела от страха. Никогда в жизни ей не было так страшно, даже тогда, когда к ней год назад пытались пристать какие-то пьяные мужики. Она отбилась, долго ощущая их руки на ногах и попе, родителям она ничего не сказала, только Альфире.

Так, ребята, Максим отодвинул от себя пустую тарелку и стал разминать длинные костлявые пальцы. Он съел целую пачку пельменей и нацеливался на печенье. Максим ел много и не толстел, оставаясь молодым Кощеем с дурацкой челкой русых волос, свисавшей нечесаной паклей на нос. Юлю бесила эта челка, как и его полное безразличие к внешнему виду. Короче вы попали.

Куда попали? Альфира заерзала от нетерпения.

А я откуда знаю? Понятно одно вы попали, и вас поставили на счетчик.

И что делать? Юля строго посмотрела на брата, желая пресечь его шутки, а он и не думал шутить. Максим сидел напряженный и хмурый, шевеля выпирающими желваками.

В полицию идти смысла нет. Они не поверят, запись никому не нужна, а вот родителям передадут. И вас, милые дети, затаскают по психиатрам и психологам. Девчонки, я вам вообще не завидую. Это первое и главное помощи ждать особо не от кого. Можно попа позвать, но это дорого и толку нет, не работает и никогда не работало. Чтобы не палиться, сходи Илья завтра в поликлинику, пусть тебе рентген сделают, а то может ребра поломали. Юль, ты как, ничего не сломала?

У меня все цело. Поболит и перестанет. Илья, Максим прав. А может сегодня в травмопункт сходить?

Не стоит, если терпимо, а то ментов вызовут, родители узнают. Потом столько будет проблем, а так. Если что, скажешь, что подрался или гангстеры избили. У нас зависимость первого порядка, поэтому придется искать вашу Сабину. Достаньте фотку, отдам ребятам, у них робот выудит все, что есть в сети на нее. Илья, ты с Арнольдом прочеши район, девчонки стащат из ресторана ее вещи, что-нибудь точно должно было остаться.

Ты думаешь, что она где-то рядом? Альфира в ужасе округлила глаза.

Я ничего не думаю. Если я буду думать об этом всерьез, то сам вызову неотложку вам и себе заодно. Высплюсь, хотя бы, он долго зевал, пока Альфира не налила ему самую большую кружку чая. Надо спать. Завтра еще раз обсудим.

А мне идти на это соревнование? с сомнением спросила Юля. У меня завтра после работы тренировка.

Идти. Если то, что ты рассказала про Лану Ким хоть на малую долю правда, то там что-то будет. Не зря тебя туда тащат. Ты не заметила, что в тебя вцепились со всех сторон? Не хочу принижать твои способности, дерешься ты классно, но в школе же есть и кмс-ники из олимпийского резерва.

Есть, я тоже об этом думала только что. Видимо, они отказались.

Или им нужна ты, Максим, не мигая, посмотрел сестре в глаза. Им нужна ты. Вспомни, как он с тобой бился? Это был учебный бой.

Кому им? с трудом выдавила из себя Юля.

А черт его знает! Максим налег на печенье и пока все не съел, сидел молча. Вы там что-то про мороженое говорили.

Максим, ты же знаешь! с упреком сказала Юля. Ты же всегда и все знаешь!

Неа, не всегда и не все. Просто умею болтать с умным видом о том, чего не знаю и не понимаю. Этому и учат в ВУЗе. Юль, я честно не знаю. Голова кружится от всего этого, не знаю, как объяснить. Надо выспаться, а утром мы все посмотрим видео и решим, не сбрендили ли мы все разом.

Не сбрендили, он настоящий, я видела его, Альфира закрыла глаза, он стоял перед ней, не человек и не животное. Из прозрачности воздуха она выделила сначала силуэт, потом черты лица, и да, у него было лицо. Но знание приходило постепенно, штрих за штрихом. Я нарисую, мне надо подумать.

Альфа, тебе надо поспать, Максим с грустью смотрел на нее. Альфа-Альфа, и ты тоже вляпалась, а все моя сестра виновата.

Но почему им нужна я? возмущенно воскликнула Юля. Почему я?

Не знаю, U-Li Sun, может твои мальчишки напророчили? А может мамаша демона вызвала, она может, сама не поймет, что натворила. Думаешь, чего папа дома носа не кажет? Она еще та ведьма.

Максим, мне не до шуток, со слезами сказала Юля и заплакала. Я боюсь, а ты все шутишь!

Я не шучу, Юля, Максим встал и обнял сестру. Я тоже боюсь за тебя, за вас всех. И я не знаю, что делать. Надо сделать так, как хочет наш демон, потом разберемся. Илья, ты сможешь с Юлей поездить на тренировки?

Конечно. Мы вместе с Арнольдом, у него должок, Юля быстро взглянула на него и улыбнулась, пес рыкнул из коридора. Весь разговор Арнольд не смел зайти на кухню, сидя у двери, охраняя квартиру.

Альфа, с тебя фоторобот, Максим подмигнул ей, Альфира не заметила, она была глубоко в своих мыслях. Так, Альфа загрузилась. Собирайтесь, я вас по домам разведу, а завтра утром сконнектимся. Илья, сиди дома, девчонок я провожу, не переживай. За Юльку головой отвечаешь.

Илья хотел было возразить, но Юля сжала его пальцы, толкнув плечом.

Максим нас защитит, а если ты пойдешь, то я буду беспокоиться.

Ну да, я же не смог вас защитить, грустно сказал Илья, вторя ему, в прихожей громко вздохнул Арнольд.

Никто бы никогда не смог, уверенно сказала Юля.

Портрет

Можно поехать на трамвае, предложил Максим.

Да ну, его еще ждать, потом от метро тащиться, фыркнула Юля.

Выйдя на улицу, она успокоилась и думала о завтрашней тренировке, заранее составляя план, как учил тренер. А ведь он так и не сказал, будет ли там. Альфира долго смотрела в угасающее вечернее небо. В рюкзаке поочередно вибрировали телефоны, пока не синхронизировались в один долгий требовательный звонок. Дома ее ожидала лекция о правилах поведения, о том, что она приходит поздно, уже была половина одиннадцатого, и о том, как важно вовремя отвечать на звонки и сообщения, чтобы родители и бабушка не волновались. Критическое время не превышало десяти минут, по истечении которых начинались каскадные микроинфаркты. Она об этом не думала, не замечая ничего и никого вокруг. Юля что-то спрашивала у нее, но Альфира смотрела в небо широко открытыми глазами. Потом вдруг дернулась и пошла к перекрестку.

Альфа! только и успела крикнуть Юля, но подруга никак не отреагировала, уверенно шагая к перекрестку. Она решила через парк идти! Максим, она с ума сошла?

Максим дернул головой, перед глазами встала битва в парке, и ему стало нехорошо. Прохожие подозрительно смотрели на них, и он, взяв сестру под руку, потащил за Альфирой. Они нагнали ее на переходе, когда одновременно зажглись зеленые человечки, открывая дорогу через пересекающиеся путепроводы. Альфира шла по диагонали, срезая и не замечая, что самый умный и единственно спешащий автолюбитель решил развернуться на перекрестке. Машина едва не задела ее, Альфира смерила мужчину таким взглядом, что тот выпучил глаза.

Урод! крикнул ему в лицо Максим. Правил не знаешь?

Максим не боялся этих толстомордых хозяев жизни, считавших, что если они купили машину подороже, то могут делать все, что захотят. Время будто бы возвращалось назад, о таком рассказывал отец, но это было давно, когда ни Максим, ни тем более Юля не родились. И вот они вернулись: и времена, и нравы, и люди. Возвращение традиций, так шутил его однокурсник, открыто высмеивая тех, кто приезжал в ВУЗ на тачке, бравируя брелоками с меткой все тех же идолов немецкого автопрома.

Ты куда? Юля схватила Альфиру за руку.

Мне надо вернуться. Я думаю, нет, я знаю, что надо вернуться.

Ладно, Юля машинально напрягла ноги, икры и ступни ответили недовольным покалыванием. Вот только нас точно побьют. И все будет из-за тебя!

Не побьют. Мы что-то упустили там, но я не знаю что.

Может, ты и права, сказал Максим, отрываясь от экрана. Он убрал смартфон в карман и огляделся: в парке почти никого не было, кроме поздних собаководов. Они шли по аллее вглубь, подходя к кругу, и шум дороги постепенно затихал, пока не исчез полностью.

Альфира шла не на ту поляну, где была битва с воином-невидимкой. Она шла через весь парк по диагонали, не оглядываясь и не задумываясь, будто кто-то вел ее. Юля с тревогой посматривала на нее, ловя в глазах Альфиры какую-то отчужденность, она находилась где-то в другом месте, но недалеко.

Альфира привела их к концу парка, где была небольшая поляна, огороженная от дороги узкой полосой тополей и чахлых берез. Улицу было видно сквозь редкие кустарники и деревья, но главное они видели дом, в котором был их ресторан. Альфира напряженно всматривалась, прислушивалась, пока не подошла к низкой бетонной башенке, как называли они ее, когда были детьми и играли в подземный мир. На самом деле это была венткамера бомбоубежища, такая же была во дворе дома, где был ресторан, а мальчишки рассказывали, что из этого дома можно было войти в бомбоубежище.

Здесь? спросил Максим.

Не знаю, честно ответила Альфира и сняла очки. Без очков она выглядела беспомощной. Вдруг она зажмурилась и выронила очки, закрыв уши. Альфира открыла рот для крика, но из нее ничего не вырвалось, кроме ледяного дыхания, вслед за которым из глаз потекли крупные слезы.

Альфа, да что с тобой? Юля подняла очки и потащила ее подальше от вентиляции. Максим остался там, что-то отмечая на карте и записывая. Юля вела Альфиру к улице, где было больше света и другая жизнь, с пассажирами на остановке, с машинами и светом в окнах. Она оглядывалась на брата, теряя его высокую фигуру во внезапно спустившихся сумерках, лишь свет экрана подсказывал, что он стоит там.

Пошли. Давай быстрее, Максим появился внезапно, взяв Альфиру под руку, сквозь ленивый и наглый поток переводя их по зебре. Машины тормозили, кто-то недовольно бибикал, привыкнув к тому, что здесь можно ехать до круга без остановки. Они прошли, не останавливаясь мимо ресторана, Максим вел к гаражам, чтобы пройти в их квартал между школой и домом, но Альфира потянула во двор.

Она вырвалась и побежала к другой венткамере, выкрашенной темно-зеленой краской, потемневшей и облупившейся с годами и казавшейся в сумерках отрубленной головой каменного великана в разбитом шлеме. Она встала перед ней на колени, не задумываясь, что будет с платьем, и схватилась руками за решетку.

Ты что-то слышишь? с ужасом спросила Юля.

Не знаю, не знаю! закричала Альфира.

Так, тебе пора домой, Максим взял ее на руки и пошел к гаражам. Альфира не сопротивлялась, она притихла и будто бы уснула. Юля шла рядом, нервно кусая губы. У второй камеры ей стало как-то нехорошо в груди, сердце сковало холодом, но больше ее волновала Альфира. Юля никогда не видела, чтобы она себя так вела, чтобы так долго плакала или кричала. Альфира никогда не кричала, Юля думала, что она и не умеет кричать.

Дальше я сама, Альфира с тоской посмотрела на свой подъезд, очки она убрала в рюкзак и без очков двигалась неуверенно. Там с меня будут снимать стружку. Это не очень интересно.

Если хочешь, я могу сказать, что это мы тебя задержали, предложила Юля.

О, не! Вот этого точно не стоит делать! Альфира смешно замахала руками и жестами показала, как ей будут медленно и с наслаждением отпиливать голову. Они мне в вину поставят, что я не могу за себя отвечать, что сваливаю на других, что каждый должен сам за себя отвечать и так до утра, а завтра вечером продолжат. Я же у них самая бестолковая.

Глупые они у тебя, с досадой сказал Максим и, подумав, добавил. Наши не умнее.

Юля обняла подругу, Альфира смущенно помахала Максиму, она была до сих пор немного красная от смущения. Когда она скрылась в подъезде, Юля вопросительно посмотрела на Максима.

Я зайду, а то наши тебя съедят. Папа вроде вернулся.

Вернулся, мама его обрабатывает. Знаешь, сколько они спорили по телефону о моей работе? Я уши заткнула, они вообще не стесняются! Мама в последнее время все на громкой связи обсуждает, еще и требует, чтобы я слушала.

Это она у бабушки переняла. Походу маразм надвигается, Максим ухмыльнулся. Тяжело тебе.

Конечно, сам свалил и радуешься, Юля ощутимо ткнула кулаком в живот, Максим от неожиданности охнул.

Поверь, если бы я остался, было бы еще хуже. Пошли, а то мамаша, наверное, уже рвет и мечет.

Ой, я у Альфы телефон и ключи не забрала. Да и черт с ними, завтра заберу.

Они посмотрели на окна шестого этажа, ища силуэт Альфиры, но там горел яркий свет и никого не было видно. До дома шли молча, Юля думала, как спросить у Максима, посоветоваться, но не могла даже сформулировать самого простого вопроса. Она сильно устала, ноги чесались и гудели, как и руки с плечами, на которые будто бы кто-то навалил две чугунные наковальни, тянувшие Юлю к земле. Она была готова уже просто лечь в траву и уснуть. Максим взял сестру под руку и потащил домой, она как в младшей школе еле волочила ноги. Утром маленькая Юля не хотела идти в школу, а днем возвращаться домой, а Максима отпускали гулять только тогда, когда он сдаст сестру матери.

Дома Максим взял основной удар на себя. Юля успела спрятаться в ванной и принять душ, пока мать обрушивала первую волну негодования, рассказывая сыну, какая Юля стала непослушная и как она беспечно и отвратительно относится к своему будущему. Отец смотрел на кухне телевизор, делая вид, что его это не касается. Под звуки маминых воплей и криков политических шоу, Юля, переодетая в пижаму, шмыгнула к себе, бесшумно закрыв дверь.

Ты должен повлиять на сестру. Она нас не слушается, будто мы для нее ничего не сделали! возмущалась мать, Максим спокойно пил чай, зная, что сейчас лучше ничего не говорить. Любое возражение или даже согласие будет трактоваться против него это как брызнуть жидкость для розжига в занявшиеся угли, чтобы пламя полыхнуло ярче. Юля! Юля, иди сюда!

Максим поспешно встал и пошел за матерью. Отец сделал звук на телевизоре громче. Не придуривайся, я же вижу, что ты не спишь!

Она спит, мама. Максим поправил простынь, с нежностью и тоской от стыда за мать смотря на сестру. Юля отвернулась к стене и спала глубоким сном, даже если ее сейчас тормошить, она не проснется. Мама, отстань от нее.

Нашелся, защитник, недовольно бросила мать. А с тобой, доченька, мы поговорим завтра.

Она вышла из комнаты. Максим открыл окно шире, впуская легкий летний ветер с запахом цветов и скошенной выгоревшей травы. Он сел на край кровати и слушал, как она дышит. Юля изредка дергалась во сне, но не просыпалась. Он погладил ее по спине и подумал, что после окончания школы обязательно заберет ее к себе, пускай придется покупать кровать и селиться на кухне. Пацаны будут рады, но с ними ей будет гораздо лучше и безопаснее, чем дома. Мать все больше становилась похожа на бабушку, признававшую только два мнения: свое и неправильное, а отец самоустранился еще до рождения сестры. На кухне рождалась буря, и вскипал чайник. Максим сделал каменное лицо вежливого безразличия и вышел, прикрыв дверь.

Альфира проснулась посреди ночи. Ее слегка отутюжили, но отпустили мыться и спать. Платье было безнадежно испорчено, но, на удивление, мама совсем не расстроилась, решив, что дочке пора носить что-нибудь моднее. Альфира сидела на кровати и смотрела в окно, бабушка опять прикрыла его, считая, что девочку точно продует даже летом. Телефон напомнил о себе приглушенным писком, Юля перед забытьем успела написать сообщение. Альфира пробежалась по ее смартфону, снимая сто пятьсот входящих от матери на все мессенджеры. Попалось сообщение от Ильи, Альфира сделала над собой усилие и не стала читать.

В квартире было тихо. Бабушка переехала в комнату братьев, которых отправили в летний лагерь до сентября, поэтому Альфира могла до конца лета пожить одна, хотя бы ночью. Все комнаты были закрыты, и она, ступая бесшумно, как кошка, голыми ногами, прошла на кухню. Найдя в холодильнике йогурт и колбасную нарезку, она стоя съела все, особо не задумываясь о вкусе. Надо было что-то съесть, чтобы голова не болела. Налив воды в пивную кружку, Альфира вернулась к себе. Компьютер послушно загудел вентиляторами, огромный экран вспыхнул в темноте красочной заставкой, она сама нарисовала ее много-много лет назад, вставив вместо стандартного приветствия БИОСа. Открыв настежь окно и включив свет, она села рисовать. Сначала контуры выводила на стареньком планшете для рисования, получалось что-то непонятное. Она не задумывалась, отдаваясь на волю чувств и ощущений, переполнявших ее. С трех часов ночи было самое классное время для работы, тогда никто не мешал, и голова была легкая. Для такой работы у нее в ящике всегда был запас горького шоколада, одна-полторы плитки за ночь, не меньше. Девчонки из класса, зная об этом, со злостью завидовали Альфире, евшей всегда все, что хотелось без прибавки сантиметров на бедрах и талии. Альфиру это не волновало, она никогда об этом не задумывалась, не понимая и не осуждая закидоны других девчонок и парней, тоже пристально следивших за своим питанием. Юля тоже ела все, что хотела, но с ее тренировками у жира не было ни единого шанса. Что-то получилось. Она легла на кровать и закрыла глаза. Надо было полежать и подумать о чем-нибудь другом, чтобы свежим взглядом оценить свою работу. Но отвлечься не получилось, она вспоминала вчерашний вечер, особенно Лану Ким, которая в ее фантазиях была на той поляне. Альфира резко села и огляделась. Комната ее, ничего не изменилось, только свет слегка мигнул или притух на долю секунды, так иногда бывало, когда происходили переключения где-то там на улице, Альфира так и не поняла из объяснений отца, что и почему должно переключаться. Компьютер работал через ИБП, он даже не успел пискнуть, что его лишили пищи.

Альфира села за стол и уставилась на экран. Сомнений не было она нарисовала ровно то, что увидела. Она нарисовала этого невидимого воина, только она его видела, когда он приблизился к ней. Он дал ей себя увидеть. Странно, но ей больше не было страшно, и спать совсем не хотелось. Она недолго колебалась и отправила портрет всем, Максиму первому. Он точно найдет, кто это. У них есть спецбот, который они тайком внедрили в суперкомпьютер ВУЗа.

Максим отписался через минуту, прислав ей сонную рожицу. Она довольно хихикнула, и они переписывались до утра о всякой ерунде, он умел заболтать, и Альфире это очень нравилось. Она вспомнила, как он нес ее, и набросала бессмысленное сообщение из сотни сердечек, но побоялась отправить.

Оберег

Утром они немного опоздали на работу. Мэй сама готовила зал вместе с Артемом, помощником повара. Альфира хотела извиниться, только открыла рот, но Мэй, дружелюбно улыбаясь, покачала головой. Девушки переоделись и ушли в работу, вскоре забыв про вчерашний день, напоминавший о себе тревожным покалыванием в груди. Юля замечала, что Мэй следит за ними и чего-то ждет, но до конца обеденного времени не придавала этому значения.

Юля часто поглядывала в зеркало, что делала очень редко, особо не интересуясь, как выглядит. Альфира говорила, что Юля выглядит хорошо, а искать у себя точечки будущих прыщиков или подводить глаза и красить губы Юля не умела и не хотела учиться. Перед открытием ресторана, Мэй отвела Юлю в туалет и, раскрыв сундучок с косметикой, легко и быстро подобрала для нее нужный тон тонального крема. Синяк почти не было видно, если в упор смотреть и светить лампой, то можно было рассмотреть. Юля поразилась, зачем Мэй столько косметики, но спросить не решилась. Мэй сильно не красилась, но умела подчеркнуть национальные особенности и немного скрыть признаки зрелости женщины, Юля хотела бы уметь также, а не как одноклассницы, наносившие полный макияж по любому случаю, пропадая в салонах на татуажах и маникюрах. Альфира один раз ради прикола потащила Юлю на маникюр. Сделали красиво, ей понравилось, но после первой же тренировки от красивых ногтей остались грустные осколки. Она потом весь вечер оттирала все, слушая монотонное ворчание матери. А ведь за нее заплатила Альфира, и из дома Юля ни рубля не взяла, но разве это кого-то волновало? Хуже было, когда на выходных к обсуждению Юлиных ногтей присоединилась бабушка, которая после привычной обеденной стопки коньяка, смотря на внучку осоловевшими от еды и алкоголя глазами, заявила, что вот так и становятся шлюхами. Юля редко обижалась на их слова, но тут ее сильно задело, большого труда стоило сдержаться и не ответить. Сейчас, глядя на себя в зеркале, Юля решила, что зря, в следующий раз она точно не будет молчать. Вспомнился вчерашний вечер, бой с невидимкой. Страха не было, как и глупого заблуждения, что она сможет его победить. Проигрывая в голове свои ощущения, руки, ноги и мышцы отзывались, помогая памяти воссоздать полную картину, понять, как выглядел противник.

Юлю зашатало, и она схватилась руками за зеркало, едва не стукнувшись лбом об свое отражение, раковина помешала. Сзади стояла Мэй и молчала, не помогая, но и не делая вид, что ничего не заметила. В зеркале Юля увидела вчерашнего противника, нечетко, как образ из дыма или пара от земли в утренний час, когда солнце начинает восход его, точно его нарисовала Альфира. Мэй взяла Юлю под локоть и посадила на банкетку, присев рядом. Юля молчала, не зная, как сказать, как объяснить и что объяснить? Если они все расскажут Мэй, то она их выгонит, подумает, что девчонки сошли с ума или принимают наркотики. Вот Альфира молодец, веселая и улыбается как всегда, будто бы ничего не случилось. Она ни словом не обмолвилась с Юлей о вчерашнем, и ей стало казаться, что Альфира просто забыла, могла забыть вчерашний день. Но нет, она не могла забыть!

Вот, держи, Мэй протянула Юле украшение. Юля осторожно взяла черный камень, обрамленный серебристым металлом, потускневшим со временем. Украшение напоминало цветок, Юля не могла понять какой, небольшое, изящное и сильное на вид. Оно было тяжелое, серебряная цепочка под стать украшению, такая же тяжелая и нарочито грубой формы. Мастер сделал звенья кустарным методом, имитируя древние украшения, что-то подобное Юля видела в музее.

А что это?

Это оберег. Его мне дала моя бабушка, но не для меня. Он помогает тому, кому нужна помощь, но не мне, потому что он мой. Помнишь, я говорила, что до вас работала Сабина и Алиса?

Да, помню, Юля побледнела, кулон или, скорее, оберег, острыми краями лепестков впивался в ладонь, и по всему телу прокатывалась волна жара.

Так они за неделю до того как пропали, пришли на работу точно такими же, как ты и Альфира. Поверь, я вижу, что внутри вас живет страх. Можешь мне ничего не рассказывать, если не хочешь, но надень его и носи. Сабина постоянно забывала его у нас, а потом они пропали. Алисе я дала точно такой же, она его не носила, спрятала в барной стойке, Камиль потом нашел. Ты думаешь, что это суеверие или Мэй превратилась уже в тетушку Мэй, она сделала комичное лицо, пародируя героинь корейских и американских сериалов, изображавших очень активных и недалеких женщин. Юля невольно рассмеялась и надела оберег. Стало очень спокойно, волны жара улеглись, растеклись по всему телу, наполнив мышцы силой, как после хорошей разминки перед учебным боем. Альфире я тоже дала оберег. Они одинаковые, как сестры-близняшки. Вы тоже сестры, не по крови, но по духу. Что, заморочила тебе голову всякой ерундой?

Нет, у меня своей ерунды хватает.

Альфира сказала, что у нее дури больше в голове, Она вообще редко думает, когда говорит. Это и хорошо и очень плохо, ведь честность никому не нужна. Никому и никогда.

Да, только и смогла ответить Юля. У нее голова кружилась, и она не знала, рассказать все Мэй или нет. С одной стороны хотелось поделиться, чтобы посоветовали или помогли, но она понимала, что Максим прав, и распространяться об этом не стоит, а то точно потащат к психиатру. Но Мэй сама дала оберег! А хорошо ли она ее знает, может ли она ей доверять настолько?

Не терзайся, я дала тебе оберег потому, что хочу помочь. Я не знаю, как это объяснить, но чувствую, что так будет правильнее. Моя бабушка рассказывала, что ее мама умела общаться с духами, они тогда жили в Корее, когда еще не было войны и не пришли японцы. Там с духами связана вся жизнь, без духов никак нельзя.

Мэй рассмеялась и, поправив оберег, крепко обняла Юлю, что-то шепнув на ухо по-корейски.

Что вы сказали?

Ничего, просто заговор, улыбнулась Мэй. Пошли, пора обедать. Я тебя отпущу пораньше на тренировку, Альфира закончит, я ей помогу.

Мне надо в зале убраться, строго сказала Юля.

Хорошо, делай, как знаешь, Мэй еще раз крепко обняла ее, и Юля чуть не заплакала, не понимая, почему. В голове внезапно вспыхнула мысль, что Мэй с ней прощается, но ждет обратно, очень ждет.

Они застали Альфиру за очень странным занятием. Она вытирала вымытые бокалы и, держа прозрачный бокал на вытянутой руке, всматривалась через него в дальний правый угол, где обычно никто не сидел. Мэй думала в этом месте поставить аквариум, но так и не решилась. Оберег небрежно висел на шее, болтаясь на груди при каждом движении.

Альфа, что ты делаешь? Юля дотронулась до Альфиры и едва успела поймать бокал, который она выронила, дернувшись от неожиданности.

А? Альфира огляделась и, увидев Мэй и Юлю, густо покраснела. Что-то я залипла. Извините.

Ничего страшного. Думаю, что Камиль приготовил для вас обед. Я подежурю в зале, Мэй доброжелательным, но в то же время требовательным жестом отправила девушек на кухню. Встав за стойку, она взяла бокал и посмотрела сквозь него в дальний угол. Сначала ничего не было видно, но потом Мэй что-то увидела, и это что-то зашевелилось, зашипело, недовольное, что на него смотрят. Мэй поспешно опустила бокал и осторожно посмотрела в угол. Там ничего не было. Она вышла из-за барной стойки и стремительно пошла туда в углу ничего не было, даже пылинки не нашлось. Алиса это тоже видела. Надо переезжать отсюда.

Мэй с тоской посмотрела на ресторан. Сколько сил и средств было в него вложено, но теперь он казался ей чужим и злым. В сердце снова что-то закололо, стало трудно дышать. Мэй схватила салфетку и, бросившись к барной стойке, долго искала ручку. Написав что-то на белоснежной салфетке, она побледнела, в ужасе смотря на иероглифы. Взяв длинную зажигалку для свечей и пепельницу, она медленно пошла в потемневший угол. На улице светило яркое солнце, из окон внутрь проникало веселое марево середины июля, натыкаясь на невидимую черную стену, опадая солнечными брызгами на пол, растекаясь солнечными ручейками. Мэй шла по солнечным ручейкам, запрещая себе думать, запрещая любые мысли или сомнения. Сошла ли она с ума или нет, Мэй решит позже. Салфетка вспыхнула в одну секунду, будто бы кто-то пропитал ее селитрой. Мэй бросила горящие слова в угол, они вспыхнули, и серый пепел опал в пепельницу, которую она держала перед собой. Пепел был ужасно тяжелый, она с трудом удержала заскрипевшую от нагрузки стеклянную пепельницу. И вдруг все вернулось: зал стал вновь светлым, чувствовалась жара и пение лета, пол, стены, столики искрились чистотой, а с кухни доносились ароматы жареного мяса в соевом соусе и свежесваренных манду. Мэй не могла пошевелиться, прижимая к груди пепельницу, ставшую невесомой. Мягкие пальцы взяли ее под локоть, и Альфира увела Мэй на кухню. Камиль ничего не спрашивал, он посадил хозяйку рядом с Юлей, забрал пепельницу и поставил перед Мэй чашку с обжигающими манду в рыбном бульоне. Мэй посмотрела на девушек, они понимающе кивнули.

Юля настроилась на тренировку. Пока она шла до метро, выгоняла из себя все остальные мысли, как делала это обычно после школы или выяснений отношений с матерью. Если прийти взвинченной или подавленной, то тренировка станет наказанием, после которого можно и травму получить и жить не хочется от усталости и обиды, непонятно правда на кого и за что, но смертельной обиды. У метро ее ждал Илья с Арнольдом. Юля так обрадовалась, что даже незаметно поцеловала Илью в щеку, но только после того, как потрепала Арнольда за уши. Илья сделал вид, что не смутился, но уши у него стали пунцовыми. Юля не стала смеяться или подкалывать, ей наоборот понравилось, что Илья, став уже на вид гораздо взрослее, чем ее одноклассники, остался все таким же искренним и честным другом.

Дорога оказалась долгой, они немного опоздали. Юля рассказывала Илье о ресторане, о Мэй, а когда они шли по дороге, решив не ждать электробуса, рассказала об обереге и о том, как Мэй жгла салфетку.

По-моему, она выгоняла какого-то духа, с сомнением сказал Илья. Я что-то похожее читал, но уже не помню где.

Может и так. Она что-то знает, но молчит.

Но и вы молчите.

И мы молчим. Думаешь, стоит ей все рассказать? Юля нахмурилась, ее одолевали глупые мысли, которые она отбрасывала от себя, как надоедливых мух.

Думаю, что стоит поговорить. Надо выяснить, что случилось с Сабиной и Алисой. Не зря же она вам дала оберег. Дашь посмотреть?

Конечно. Не пойду же я с ним на тренировку! Юля засмеялась и поправила цепочку. Оберег неприятно вонзился острым лепестком в кожу, Юля тихо охнула от неожиданности. Сильно колется, а носить поверх, наверное, не стоит.

Не стоит, согласился Илья и, подумав, добавил. Если эта штука работает, не знаю как, но предположим. Тогда его стоит носить всегда, и на тренировках не снимать.

Нельзя, я должна снять все украшения и прочее. Можно нанести травму и себе и сопернику.

Понятно.

Не переживай. Все будет хорошо, Арнольд рядом, да и ты, она игриво ущипнула его и забрала рюкзак. По-моему пришли. Вот, только не потеряй!

Юля сняла с шеи оберег и вложила в руку Илье. Он кивнул, и Юля побежала к входу в спорткомплекс, где ее уже ждал тренер. Обернувшись, она помахала Илье, Арнольд радостно пролаял что-то грозное и в то же время веселое, как это умеют сильные собаки с веселым нравом.

Простите, я опоздала.

Ничего страшного, время есть. Сегодня у тебя будет особенная тренировка, тренер не улыбался. Он как-то странно смотрел на нее, и были в этом взгляде суровость и грусть, сквозь которые Юля явственно увидела тревогу.

Спорткомплекс был новый, не сравнить с тем памятником истории, в который она привыкла ходить. Были здесь и женская раздевалка и отдельная душевая с изолированными кабинками, белый блестящий пол, чистые стены, экраны на стенах с рекламой и объявлениями, и во всем этом великолепии Юля чувствовала себя чужой, случайно попавшей к вежливым, но не очень радушным хозяевам.

Ты пока разминайся, я скоро приду, тренер оставил Юлю в большом пустом зале, где было все, что нужно. Даже огороженное место для тренировочных поединков.

Юля сконцентрировалась на разминке и уже через десять минут ничего не замечала, кроме движений тела, дыхания, растущей силы и скорости в руках и ногах. Она не сразу заметила, как зал стал наполняться незнакомыми людьми, вежливо встававшими у дальней стены перед татами.

Юля, познакомься. Это Ким Виктор. Он проведет с тобой мастер-класс, тренер еле заметно кивнул, что все в порядке.

Здравствуйте, Юлия. Мне о вас много рассказывали, мужчина в кимоно вежливо поклонился, Юля поспешно ответила поклоном, сжавшись внутри. На нее смотрела девушка из кафе, только это был мужчина, но она бы никогда не спутала это лицо с кем-нибудь другим, и Юля видела, что он видит ее насквозь. Надеюсь, я смогу передать вам лучшее, что умею. Вы уже размялись, готовы к тренировке?

Да, я готова.

Мужчина в кимоно улыбнулся и пошел к татами. Тренер по-дружески похлопал Юлю по плечу и подмигнул. Ей стало легче.

Итак, начнем, пожалуй, с вашей главной проблемы. Я видел ваши бои и даже присутствовал на некоторых из них. Думаю, что вы и сами понимаете, в чем ваша проблема, не так ли? без улыбки, внимательным и требовательным взглядом черных глаз, он смотрел на Юлю.

Да, я слишком тороплюсь, ответила Юля, ни голосом, ни лицом не выдав своего волнения. Она поняла, что у Ланы и Виктора были разные глаза.

Именно. Поэтому мы будем с вами учиться ждать, учиться поджидать, когда соперник решит, что он уже выиграл и ринется в финальную атаку. Вот тогда вы и нанесете решающий удар. Наденьте, пожалуйста, защиту. Мы будем тренироваться в полном контакте. Конечно же, я не буду пользоваться тем, что гораздо тяжелее вас, тем более, я мужчина. Но не думайте, что я буду поддаваться. Главное, что вы должны всегда помнить и понимать нельзя недооценивать противника и, значит, нельзя его не уважать. Второе, что вам поможет, не пытайтесь решить исход поединка в первые минуты, дайте противнику поверить в свои силы, но не мешкайте, когда он подставился и потерял контроль. Любое ваше действие, любой удар должен быть таким, чтобы вы всегда могли уйти от контратаки, защититься и атаковать. Побеждает сильнейший, но главная сила у вас в голове, а мужество в сердце. Сила без воли и мужества не значит ничего, она приносит только зло, а вы, U-Li Sun, воин солнца, воин света. Не забывайте об этом никогда, и да поможет вам солнце.

Он пронзил Юлю взглядом, вонзив последние слова прямо в сердце. У нее закружилась голова, и она не сразу услышала команду к бою. Тренер заметил это и дал ей немного воды, пару глотков, не больше, он поправил защиту торса, подтянул лямки на каске, хлопнув Юлю по спине. В защите неудобно двигаться, теряется скорость, но это в любом случае лучше, чем получить хороший удар в корпус или в голову. У тренера тоже был черный пояс, но Юля, еще не вступив в бой, понимала, что у этого Виктора Кима черный пояс стоил больше.

Каждый поединок длился ровно три минуты. Никогда еще Юля не чувствовала себя такой беспомощной. У нее ничего не получалось, и она злилась, проваливаясь, получая обидные крепкие удары, часто падая на татами, группируясь в последний момент. Со стороны могло показаться, что с ней играют, нарочно избивают бедную девушку, но Юля с каждой новой минутой, с каждым следующим боем после десятиминутного перерыва понимала, что начинает двигаться умнее, что голова отошла от тела и управляет им дистанционно, вовремя подсказывая и останавливая. Виктор все время указывал на ошибки и хвалил, когда она исправлялась. И это была не совсем речь, многое она считывала в его лице и глазах, в жестах и движениях корпуса. Удивительно, каким быстрым и гибким он был, и он не жалел ее, показывая реальный бой, но в полсилы, в большей степени обозначая удары, заставая ее врасплох. Что-то было знакомое в его движениях, его взгляде и языке тела. Юля не думала об этом, запоминая, записывая в себя все, как камера наблюдения. Потом она все обдумает, разберет на частицы и поймет, но потом.

Шестой бой был последним. Юля чувствовала, что устала, но и Виктор устал, она видела это. И ей удалось выбить очки, провести серию неожиданных ударов в корпус и один в голову, правда сил было мало, и нога скорее скользнула. Пропищал таймер, и мужчины у стены синхронно аплодировали. Только сейчас Юля разглядела их, немолодых, но и нестарых, каждый был в расшитом кимоно, она не знала этих символов, а иероглифы всегда пугали ее. Да и что можно было разглядеть, когда сердце колотилось так, что в ушах били раскаленные молоты. Она хотела спросить у тяжело дышавшего Виктора, кто эти люди у стены, но там никого не оказалось. Виктор проследил ее взгляд и незаметно кивнул, глазами сделав знак, чтобы она молчала.

Юля округлила глаза и устало села на татами. Тренер дал ей бутылку воды. Она пила понемногу, перестав чувствовать руки и ноги, спина и грудь ныли и болели, но и они вскоре стали деревянными.

Вы молодец, Юлия. Я ожидал гораздо меньшего. Обязательно хорошо поешьте и примите ванну перед сном. Мы встретимся с вами завтра в это же время. Спасибо вам за тренировку, для меня честь учить вас, Юлия, Виктор помог ей встать и почтительно поклонился.

Юля поспешно поставила бутылку и поклонилась в ответ. Виктор по-дружески похлопал ее по плечам, приятно улыбаясь, и Юле показалось, что он вовсе и не похож на Лану, что она все это придумала. Может они чего-то надышались в парке, а теперь их плющит? Надо у Максима спросить. Мозг тут же напомнил ей о видеозаписи, и Юля побледнела.

Виктора уже не было, он ушел, но когда? Тренер помог снять защиту, потом заставил совершить заминку.

Кто он такой? наконец спросила Юля, разминая ступни, ища болевые точки и раздавливая их.

О, он из высшей лиги. Название федерации тебе ни о чем не скажет, но вот что надо знать: они практикуют и восстанавливают боевое искусство Кореи, таким, каким оно было до прихода японцев.

А, помню. Так он из Кореи приехал? Он очень хорошо говорит по-русски, акцента совсем нет.

Его семья давно живет здесь, не одно поколение. Лучше не лезть туда, тренер странно посмотрел на нее. Для тебя важно запоминать все, чему он тебя будет учить. Я тебе такого не смогу дать, ты же сама поняла, насколько у нас разные стили.

Но вы меня всему научили! обиженно воскликнула Юля.

Да, и буду учить дальше. Но это другой уровень. Пошли, возможно, массажист еще не ушел.

Юля запротестовала, но тренер буквально втащил ее в массажный кабинет. Юля выдохнула, массажистом оказалась веселая девушка с железными пальцами. Мышцы болели страшно, но зато она вновь чувствовала себя. Рассматривая себя после душа в огромном зеркале в женской раздевалке, Юля заметила новые синяки на ногах и груди. Хорошо он ее поколотил, но завтра она ему покажет, она уже придумала, какую тактику выберет.

До завтра, тренер проводил Юлю до сквера, где ее ждал Илья с Арнольдом. Тренер кивнул парню и ушел.

Я такая голодная, что сейчас кого-нибудь съем!

Держи, Илья достал из сумки три энергетических батончика. Он забрал Юлин рюкзак, поставив рядом, чтобы она не сопротивлялась. Юля и не собиралась упрямиться, больше всего ей сейчас хотелось есть и спать, а еще тащиться домой.

Меня так поколотили! Меня еще никогда так не колошматили! восторженно сказала Юля, засунув третий батончик целиком в рот. Так полегче, но этого мало!

Купим по дороге мороженого.

О, мороженое! Юля закрыла глаза, мечтательно улыбнувшись. Илья надел на нее оберег. А я про него забыла.

Она спрятала оберег под футболку, лепестки мягко коснулись тела, приятно холодя.

Я пока тебя ждал, рассмотрел его. Камень похож на турмалин, я плохо разбираюсь в этом. Но это не главное. Короче, вещь действительно старая. Можно сдать на анализ, но окисление серебра очень глубокое, я это и так увидел под лупой.

Наверное. Мэй говорила, что это обереги ее бабушки, а кто ей их дал, Юля пожала плечами, с улыбкой взглянув на Илью. Какой же он все-таки дотошный и зануда, прямо как она. Поехали домой, а то я прямо тут и лягу спать. Ты же меня знаешь, лучше с этим не шутить.

Заклинание

Рабочий день закончился, Юля два часа назад убежала на тренировку, а Альфира никак не могла заставить себя пойти домой. Правда, что было делать дома, можно погулять, жара как раз спала и дул приятный ветер. Но и гулять тоже не хотелось. На работу она ходила в тонких джинсах и футболке, не забывая о своем потертом рюкзаке, в котором была вся ее жизнь: смартфон, косметичка с таблетками от головной боли, запасные очки, два планшета, один старенький, но на нем рисовать было удобнее всего, на новом было удобно корректировать и накладывать фильтры, горький шоколад, бутылка воды, ключи, пластиковая банка из-под витамина D с понятными только ей камешками, которые она собирала еще в детском саду и до сих пор таскала с собой, и много чего еще, что сторонний наблюдатель неизменно назовет мусором.

Она сидела на плоской крыше гаража и смотрела на школьный двор. Спуститься туда она не решилась, хотя любопытство толкало на риск, а был ли риск на самом деле никто не знал. И с кем можно было бы этим поделиться? Максим и Юля однозначно бы сказали, что идти нельзя, а Юля еще бы и отругала, что она одна полезла на гаражи. Воздух чист и прозрачен, солнце ласковое и теплое, не обжигающее, как обычно. Она просмотрела ленты мессенджеров: никто не откликнулся. Юля уже на тренировке, Максим и Илья сразу подтвердили, что получили фотографии Алисы и Сабины, и на этом все. Найти человека по фото не сложно, она немного представляла, сколько понадобится времени, и все же нервничала, очень хотелось ускориться, быстрее раскрыть эту загадку, может тогда и наваждение пропадет?

Альфира села в позу лотоса, поставив кроссовки слева от себя, сняла очки и закрыла глаза. Не то, чтобы она была фанатом йоги, скорее выбрала себе то, что понравилось, и использовала это несистемно, а как и когда захочется. Она делала дыхательные упражнения, и постепенно мир исчезал. Сначала ушли лишние звуки, особенно злые сигналы автомобилей, неизменно неспособных поделить тихую улицу. Потом исчезли голоса и звон посуды из окон, пение птиц и дыхание ветра. Однажды бабушка застала Альфиру в этом состоянии и вызвала скорую, думая, что внучку хватил кататонический приступ, как ее подругу еще при царе Горохе. Удивительно, как взрослые цеплялись за свое прошлое, отрицая даже малейшую возможность того, что жизнь поменялась, а многое, что они знали, оказалось ложью и заблуждениями, переходящими в стойкое и воинствующее мракобесие. Она вспомнила, как Максим, еще учась в последнем классе, ляпнул при всех, что не изменилась только технология производства и использования туалетной бумаги, что здесь наши традиции незыблемы и охраняются законом. До нее дошло только ночью, и Альфира, совсем еще девчонка, смотревшая в рот старшему брату Юли, постоянно споря из-за него с ней, смеялась полночи в подушку, чтобы не разбудить плохо спящую бабушку. Нечего было до полуночи смотреть в телевизор и слушать выкрики из унитазных крик-шоу.

Перед Альфирой предстала Сабина. Они были чем-то похожи. Сабина тоже носила очки, но красилась в медный оттенок. Альфира подумала, что ей может подойти, но это надо краситься, потом подкрашиваться и вообще придется следить. Нет, она на это не готова пойти, мытье густых длинных волос и так доставляло много хлопот. Альфира поправила кепку, проверяя на месте ли волосы. Интересно, а как бы она выглядела лысой? Внезапно она увидела Сабину в холодном бетонном мешке. Света почти не было, тусклый отблеск старого желтого фонаря, и сидящая на рваном матрасе запуганная девушка в лохмотьях, бывших когда-то длинным платьем. Рукава были испачканы не то кровью, не то черной грязью, липкой и, наверное, вонючей, и на голове Сабины был старый толстый платок, много раз обвязанный вокруг шеи, как хиджаб, который Альфира видела на дореволюционных фотографиях прапрабабушки. Сабина не смотрела на нее, она глядела куда-то вниз, потом резко вздернула голову, платок съехал, и Альфира увидела, что она была лысая. Кожа на голове была покрыта кровавыми струпьями, уже не гноящимися, успокоенными в своей боли, но оставшимися на память о том, как над ней издевались. Альфире стало холодно и нехорошо. Она попыталась выбраться из этого кошмара, вернуться в теплый солнечный вечер, но не могла.

Сабина смотрела на нее и что-то говорила. Она точно говорила с ней, и Альфира напрягала слух, но ничего, кроме давящей тишины, не было. Пытаясь прочесть по губам, она путалась, сбивалась, а Сабина медленно исчезала в густом черном тумане, пока не пропала, лишь тусклое мигание желтого света пронизывало эту черноту.

Найди Алису. Найди Алису, Алису, Алису, шептала Альфира. Глаза были открыты, она чувствовала свет, но все расплывалось из-за слез.

Ты знаешь, что ты шепчешь? Мэй села с ней рядом и вытерла слезы платком. Она сменила красивое платье на джинсы и черную футболку с белым иероглифом. Ты шепчешь найди Алису. Ты видела Сабину?

Альфира изумленно посмотрела на Мэй, она грустно улыбнулась и вздохнула. Мэй редко курила, она достала из сумочки сигареты, повертела в руках и убрала, отложив сумочку в сторону.

Она мне как-то приснилась. Это было через два дня после того, как они пропали. Знаешь, я даже в полицию обращалась, но меня подняли на смех. Особенно когда я рассказала им о своих предчувствиях. Хватило ума промолчать об этом сне. Ты можешь не рассказывать мне, что с вами случилось. Я это и Юле говорила, что это должно быть ваше решение. Но я хочу тебя кое-чему научить. Мне кажется, что ты поймешь, что-то в тебе есть, Мэй пристально смотрела в глаза Альфиры, потом достала из сумочки влажную салфетку и, как ребенку, вытерла Альфире глаза, щеки и нос. Ты похожа на мою прабабушку. Я ее плохо помню, маленькая была совсем, но вот очень хорошо помню ее взгляд, когда она задумывалась. Ты смотришь также, будто бы никого не видишь, а мир остался позади тебя. Мои родители называли ее сумасшедшей, возможно, так оно и было. И я, наверное, тоже немного больная. Сейчас сама все поймешь.

На нас напали в парке. Нет, сначала, ну, тогда, когда мы пришли устраиваться, вот здесь, Альфира дрожащей рукой показала на школьный двор, за нами что-то увязалось и шло до самого ресторана. А потом на нас напало оно в парке! Юля с ним дралась и Илья, наш друг. Ему больше всего досталось. Ты же видела синяки у Юли?

Конечно, видела. Я же их и замазывала.

А я не заметила, расстроилась Альфира. Все думала, как быстро они заживают, а утром опять синеют.

Не расстраивайся. Если захочешь, научишься и камуфляж наносить, Мэй сняла босоножки и села в позу лотоса. Получилось у нее это легко, Альфира немного позавидовала, ее растяжки не хватало до такой легкости. Сними носки, так будет легче.

Альфира сняла носки и сунула их в кроссовки. Мэй озорно пощекотала ей пятки, по-дружески толкнув плечом. Она помолодела на десять лет, с лица ушли еле заметные морщинки, глаза блестели интересом и пониманием своей молодости.

Ты же видела, что я делала в ресторане, как я сожгла салфетку? Я знаю, что это видела только ты. Я посмотрела по камерам.

Видела, и поняла, что вам плохо.

Давай перейдем на ты. Не стесняйся, но только не на работе, хорошо?

Давай! обрадовалась Альфира.

Интересно все сложилось. Я вспоминаю, как выбирала место, просчитывала проходимость, даже заказывала таргет у сотовиков, сама что-то анализировала. И знаешь, а ведь это был не самый лучший вариант. По цифрам были более выгодные локации и ближе к метро. Но что-то тянуло меня именно сюда. Мне сразу понравилось, что район тихий, и хотя меня и пугали, что живут здесь одни пенсионеры, и что быстро пролечу, а ничего, все довольно неплохо. Есть куда еще расти, и клиенты новые приходят. Самое удивительное, что к нам специально ездят даже на бизнес-ланч, хотя у нас не дешево.

Зато вкусно.

Что такое вкусно и не вкусно не знает никто. Во многом еда, если мы говорим о кафе или ресторане, больше эмоциональная субстанция. Не знаю, как сформулировать это словами, для себя я понимаю, а выразить не могу.

У меня так часто бывает, поэтому я рисую.

Да? Покажешь мне, хочу раскрасить наш инстаграм. Забавно, но через него больше всего идет продвижение, как бы не блокировали. Но я отвлеклась. Я решилась и сделала здесь ресторан. Теперь жалею, и не жалею, не могу определиться. Дела идут хорошо, а внутри неспокойно. У тебя есть блокнот и ручка?

Неа, только планшеты. Дома где-то валяется, я забываю положить, она порылась в рюкзаке и пожала плечами. Ничего нет.

Тогда возьми мой, Мэй достала небольшой блокнот в черной обложке и вырвала из него три исписанных листа. Альфира заметила на них какие-то цифры и непонятные значки. Это я расчеты делаю, приучила себя со школы либо в уме считать, либо в блокноте. Чем старше становишься, тем больше понимаешь, что тупеешь. Вот и ручку держи. Дай мне твой планшет, не стоит писать без надобности на бумаге.

Альфира достала планшет для рисования. Мэй с интересом осмотрела девайс, попробовала нарисовать цветок, получилась красивая, но грустная роза. Наверное, потому, что она была черная.

Раз ты рисуешь, то легко запомнишь. Вот, это первый иероглиф, Мэй нарисовала и тихо произнесла слово.

Альфира в ту же секунду запомнила иероглиф и прошептала слово. Оно засело у нее в голове, заняв свое место или выкинув что-то другое по праву сильного. Мэй стерла и нарисовала второй иероглиф, еще тише шепча слово. Альфира запоминала, повторяя за ней. Так они прошлись несколько раз по восьми иероглифам. Мэй давала их в нужной последовательности, не называя подряд, делая долгие паузы. Альфира повторила, как прилежная ученица, и, повинуясь внутреннему чувству, произнесла все слова подряд. Поднялся сильный ветер, если бы она держала в руках блокнот, то его точно бы вырвало.

Не стоит просто так это произносить. Слова способны помочь, но и искалечить судьбу человека. И дело не в их магической сущности. Люди слишком легко используют слова, забывая о том, кто дал их. Так всегда говорила моя бабушка. Странно, но я вспомнила это недавно, когда девушки пропали.

Я поняла, Альфира поежилась от холодного ветра. Такое ощущение, что ветер дул только на них, проходящие на другой стороне улицы пешеходы обмахивались кепками и панамами, кто-то жадно, обливаясь, пил воду. Меня часто били за глупые вопросы. Они называли их глупыми, а я потом поняла, что они просто не знают ответа. Дома я обычно молчу, а то получу от бабушки или мамы по щекам, раньше и за волосы таскали.

Альфира рассказывала об этом с улыбкой, смущенно пожимая плечами. Мэй покачала головой и обняла ее, поцеловав в лоб.

Я знаю, о чем ты говоришь. В моей семье принято наказывать детей, поэтому, как я закончила школу, сразу же сбежала от них. Сколько бы ни говорила мама и бабушка, что это мне поможет, я в это не верила и не верю. Я боюсь, что если у меня будут дети, то стану такой же. Не хочу, пусть на мне это и закончится.

Альфира понимающе вздохнула. Она и сама не раз думала об этом, даже готовилась сбежать из дома, но Юля отговорила. Альфира была рада, что ей вправили мозги, объяснив всю бессмысленность и бредовость идеи побега. Юля была в этом точной копией Максима, умевшего просто разъяснить и поставить верные акценты, без лишней патетики или пафоса старшего, мудрого, которого надо слушаться и выполнять все, что приказано, а потом благодарить до конца своих дней.

А что означают эти слова? Не дословно, а общий смысл? Ты знаешь?

Точно нет. Я попробовала перевести, но сначала у меня заглючил гуглпереводчик, а потом и вовсе компьютер завис. Тогда я купила словарь и всю ночь переводила, но не писала ничего, боялась. Я когда вспомнила и вслух произнесла, то у меня дома погас свет, и будто бы все исчезло. Ты не представляешь, как я испугалась, хорошо еще, что не заорала, а то бы неотложную психиатрическую помощь вызвали, Мэй засмеялась. Получается что-то вроде это, я плохо перевожу. Знаешь, как интересно, внутри себя понимаешь, а как пытаешься сказать, то получается коряво, хотя все слова вроде правильные. Вот только не вздумай это рисовать, если поймешь. Хотя, почему бы и нет. Не знаю, может у тебя что-то получится. Слушай: Уйди туда, откуда мира нет, пусть пепел ляжет в память о тебе.

Красиво, Альфира огляделась: ни ветра, ни затемнений или другой бесовщины, привычный гул собравшейся пробки, звон посуды и вечерняя ругань из окон. Не работает.

Вот и хорошо, а то наживем проблем. Не работает потому, что перевод не точный. Каждое утро мне кажется, что я сошла с ума. Да и вы с Юлей тоже, как думаешь?

Ну, не знаю. Если я сошла с ума, то как я сама себе об этом скажу? Я буду упираться и сопротивляться до последнего я же сумасшедшая! Ха-ха-ха-ха!

Какая ты забавная и веселая. Твоему мужу очень повезет.

Я об этом не думала. У меня парня никогда не было.

Ты скоро сама и не заметишь, как появится. Я сейчас тоже бы не хотела многое знать, но жизнь она решает иначе, или мы так делаем? Не хочется думать, что сама во всем виновата, за меня об этом думают мама и бабушка.

Почему?

Не оправдала надежд, опозорила семью. Я развелась. Наш брак продержался три года, и это даже много. Наверное, прозвучит дико, но мне искали мужа и надавили, а я растерялась. Незачем об этом вспоминать, как будут давить, вспомни обо мне и решай сама это твоя жизнь, пока есть силы, пока ты можешь, не разрешай никому и никогда решать за тебя. Даже если ты доверяешься другому, все равно это должно быть твое решение и только твое.

Мы с Юлей часто об этом думаем. Пока плывем по течению. Мы же пока никто, зависимые субъекты или как там, забыла. Неважно, идем по пути наименьшего сопротивления, вот так вот, и делаем что хотим. Заблуждаемся, конечно же, но все же немного свободы для себя оставляем, а как школа кончится, мы решили снять комнату и жить отдельно. Наши ничего об этом не знают, а если узнают!

Альфира закатила глаза и стала себя душить. Мэй рассмеялась и легко встала из лотоса. Альфира попробовала и чуть не упала, Мэй подхватила ее.

Я тебе покажу упражнения. Они несложные, но надо делать каждый день всю жизнь.

С этим сложно. Меня Юля три года заставляла делать зарядку по утрам. Дрессировала, как тупую собачонку. Зато теперь рефлекс: как встала, пошла умываться и заниматься. Приходится выходить во двор, а то мои начинают возмущаться, что окна везде она пооткрывала, что братьев застужу, что из-за меня у бабушки ревматизм обостряется, а отец кашляет. Бу-бу-бу, бу-бу-бу, и так весь день!

Запоминай и не будь такой же.

Я буду стараться. Кто его знает, что мне в голову ударит? Никто не знает. Поэтому я веду дневник, куда записываю то, чего делать нельзя. Я его недавно перечитывала и так горда собой стала. Оказывается я такая умная, Альфира сделала очень важное лицо, для пущей убедительности сдвинув очки в переносицу и выпучив глаза.

Пошли кофе попьем с мороженым. Я угощаю, но не к нам.

Пошли, мороженое было бы то, что надо. И побольше, побольше!

Альфира попыталась оглядеть себя сзади, не налипло ли что-то от горячей крыши, покрытой не то асфальтом, не то гудроном, перемешанным с песком и другим мусором. Мэй неделикатно отряхнула ее, весело кивнув, что Альфира может отомстить.

Демон

Максим сидел на кухне за ноутбуком с широким экраном. Что он делал, Максим и сам понять не мог, тем более было бесполезно кому-нибудь объяснять. На кухне царил вечный хаос, и не было ему ни начала, ни конца. В то же время грязно не было, спасибо посудомойке, стойко отмывавшей засохшие тарелки и сковородки. Иногда на ребят находила хозяйственность, переходящая в брезгливость, случалось это раз в месяц и по очереди. Тогда один из студентов надевал фартук и, если позволяли волосы, накручивал бигуди, забытые как-то подругой того парня, который здесь уже не жил. Получалась такая мерзкая и стервозная баба с опытом ломки любого мужика. Ребята называли этот день полным Ж и после уборки, обычно состоящей из запихивания всего в пакет для строительного мусора, дарили хозяйке букет пожухлых гвоздик и бутылочку крепкого пива, потому что настоящая дама не опуститься до жалких пивных суррогатов только чистый ерш, желательно с самогоном. В прошлом месяце такой бабой был Максим. Ему так надоело, что уже тапки прилипали к линолеуму, что он сходил в соседний АТАК и купил всякой хлорной жидкости. После него в квартире воняло не хуже, чем в школьной столовой .

Листая статьи и постоянно смотря на рисунок Альфиры, Максим все глубже уходил в дебри древних верований, ловя себя на мысли, что так, наверное, и становятся мракобесами и сумасшедшими, доказывающими, что земля на самом деле плоская, а в 1812 году была ядерная война, уничтожившая лучшую из цивилизаций на земле. Из всего поглощенного с раннего утра исторического и религиозного материала он сделал единственно правильный вывод, усердно транслировавшийся в умы молодежи, что все лучшее было в прошлом вот туда и надо топать. Максим вспоминал родителей, школу и щипал себя за локоть, а если не помогало, вставал в планку до тех пор, пока обессилев, не падал лицом на пол. Помогало, сразу в голове прояснялось. Он подумал, что если все, что он сегодня изучил грамотно скомпоновать и залить немного алкоголем, то выйдет неплохое учение, практически проправительственная секта. Мысль увела его далеко, и он с трудом вернулся к рисунку Альфиры.

Итак, рисунок определенно изображал демона или духа, все зависит от выбранной культурной основы. Хорошо, подходит, и упоминание есть во всех централизованных религиозных культах, действующих и в XXI веке. Почему в эру цифровой реальности люди до сих пор верят в непонятных и размытых божеств, когда настоящий Царь и Бог прямо перед ними, достаточно достать из самого сокровенного места смартфон и ты уже полностью в его власти. Стоит порассуждать об этом на семинаре по философии, Максим записался на факультатив, купившись на обозначенную тему Философия разработки надчеловеческого уровня. В этом корявом названии, придуманном явно в шутку или на спор, Максим видел смысл, но пока все сводилось к болтовне, хотя девчонки были ничего.

Он подумал о девчонках в ВУЗе, но почему-то все яснее перед ним проявлялась Альфира, смотревшая с укором, и грозя пальцем: Чем ты занимаешься, Максим!.

Ты чего, оглох? Ты чего делаешь? Леха толкнул его в плечо, чтобы Максим проснулся. Умение спать в любой позе и с открытыми глазами открывается уже на первом курсе, у самых талантливых на первой лекции по матанализу.

Еда есть?

Ни фига нет, все сожрали, Леха порылся в морозилке, не осталось даже половины пачки с пельменями из мраморной собачатины. Ты все демона ищешь?

Похож?

Похож. Я себе его так и представлял. Смотри сам, видишь, границ нет, но он сам есть. Вот ты видишь одну харю, а я другую, а Серега вообще бабу увидел, помнишь? Вот, а все потому, что мы видим в нем не его самого, а свои страхи.

Леха, ну ты даешь! Максим с уважением посмотрел на друга в застиранной до белизны черной футболке. Леха хотел доносить ее до тлена, но никогда не ходил в грязной одежде, пожалуй, чересчур сыпя много порошка, поэтому от него воняло химией, как в отделе порошков и прочих эконенавистнических средств в любом магазине. Я вот шел к этому целый день, а ты взял и сразу все понял.

Да это не мои мысли. Я много чего читаю постоянно, поэтому уже и не знаю, где мои мысли, а где не мои. А девчонка классно рисует, очень точно передала, как будто видела его вживую. Для нее же это он.

Может и видела, кто знает, что взбредет в голову девчонке.

Ну да, у парней проще, мысль то одна завалить девчонку, а потом разберемся, если догонят. А она ничего, очкастая, но ничего. Вот сестренка твоя страшная, не люблю мумий.

Да нестрашная она, просто на фото плохо выходит. Весь страх я себе забрал, а гены Кощея определенно есть, видимо прапрапрапрапрапрабабка наблудила.

Ладно, я в магаз. Пиво будешь?

Нет, хочу к сестре вечером съездить, а с вами пиво пить нельзя.

Это точно. Если начнешь, то никуда не уедешь. Серега скоро придет, а у него водки еще пол-ящика под кроватью.

Вот и я о чем, работать мне не даете. А мне проект скоро сдавать, попытался возмутиться Максим.

Да что ты гонишь! Сколько раз сдавал все с похмелья, у тебя же тогда второе и третье дыхание открывается.

Не фига, совесть у меня просыпается.

Ну-ну, совесть. А кто мой ЛУТ зажал? О, Серега вернулся.

Хлопнула дверь, и на кухню вошел высокий парень в выглаженной рубашке и, в отличие от всех остальных, побритый.

Я тут в универ ездил, загрузил робота. Но я и без него твою Алису нашел, Серега победно сел за стол и потянулся к пачке с крекерами. А чего, пожрать ничего нет?

Нет, никто в магаз не ходил, ответил Леха, выгребая из холодильника пустые упаковки из-под сыра и сосисок.

Надо Настеньку позвать, а, Леха? А то надоело это промтопливо есть, предложил Серега.

Продукция белково-растительная общего назначения класса качества Г, добавил Максим.

Или Д, что не особо важно. Леха, зови Настеныша, пусть нам наварит щей и мяса натушит на неделю, а с нас любовь и уважение.

Может ты своих баб позовешь? огрызнулся Серега, взлохматив рыжую голову. Настя к родителям уехала до середины августа, так что жри, что дают!

Фу, какой ты грубый. Вот поэтому с тобой никто общаться и не хочет, кроме Насти. Что ж, наверно рыжие и конопатые должны держаться вместе, а то порода размоется, задумчиво проговорил Серега. Ты не обижайся, я же сразу сказал, что это твоя.

Заткнулись оба, надоели. Что ты нашел? Максим недовольно посмотрел на зевающего Серегу.

Да Алису нашел. Пара пустяков, робот тут же выдал ее основные странички, а я через них нашел ее в тиндере. Во, зацени, какая девочка, Серега протянул телефон с открытым профилем Алисы. Я хотел ее свайпнуть, но она заблокировала аккаунт полгода назад. Но в кеше-то все есть. Зато я ее сестру нашел, вечером встретимся.

А как у тебя тиндер работает? Его ж залочили для поиска? удивился Леха.

Так я с родного аккаунта, с казахского, самодовольно улыбнулся Серега, обнажив крепкие зубы. Короче пионерское свидание. Она к себе не зовет, сразу сказала. Что-то там дома проблемы, кто-то болеет. Не знаю, как-то мутно говорила, я не допытывался, вечером все равно проболтается.

А что с Олесей? спросил Леха.

Ничего, она домой уехала, я тоже в отпуске. Ой, и не надо кривить тут рожи. То же мне, блюстители морали. Ты Насте-то рассказал, как в стриптиз ходил? Видела бы она твою рожу!

Только попробуй проболтаться! Я тебя придушу! Леха воинственно потянулся к его шее.

Да ладно, не буду я ничего рассказывать. Сам-то не проболтайся.

Да, могу. Я в магаз. Тебе пива взять?

Так я принес, в прихожей бросил. Да я все купил, просто хотел на ваши рожи посмотреть.

После плотного обеда из пельменей и подобия салата, все было порублено в кастрюлю и залито майонезом, парни разбрелись по комнатам, оставив Максиму почетное задание вымыть посуду. Серега спал перед свиданием, он всегда так делал, чтобы не заскучать, Леха доделывал халтуру, простую программу для китайского станка, вырезавшего чудо-детали из фанеры или шпона. Работа была несложная, можно было левой пяткой набить код на питоне, не смотря в экран, и когда Максим домыл посуду, все мирно спали. Максим никогда не спал днем и не понимал, откуда у них эта детская привычка.

Пробежавшись по скринам страниц Алисы, взгляд не задержался на портфолио из тиндера, хотя девушка была симпатичная, но полноватая на его вкус. Крашеная блондинка с серебряными прядями, лицо обыкновенное, Сабина была на его взгляд интереснее, похожа на двоюродную сестру Альфиры. Девушки учились в одном институте на заочном, смысла специальности Максим не понял. О Сабине ничего не было известно. Она не вела соцсети, но робот найдет ее цифровой след, нужно подождать до завтра.

Максим отложил всю эту муть и занялся работой. Вечер наступил незаметно, он так и просидел, не вставая, отлаживая программу. А ведь он хотел летом закончить первый модуль игры, движок почти допилили, а локации нарисовала Альфира, осталось только их внедрить и оживить. Главным оставался сюжет, сценарий шел туго, чего-то не хватало, а на одной главной героине игру не вытянешь. Знала бы Юлька, как они ее используют, точно бы пришла в бешенство.

Куда собрался? спросил из ванной Серега, он готовился к свиданию, вертясь у зеркала не хуже девчонки.

К сестре съезжу, поговорить надо.

А, передавай привет и мои страстные объятья, Серега ужасно зевнул.

Она тебя поколотит.

Так я к таким и не лезу. Зачем меня колотить? Буду восхищаться на расстоянии, как романтик вздыхает о красоте молнии.

Очень смешно, фыркнул Максим.

По дороге он написал в чат, откликнулась Альфира. Юля и Илья на тренировке. Он быстро доехал до Альфиры, она сидела в кафе у метро с какой-то женщиной и ела мороженое. Женщина ему понравилась, красивая, но сразу видно, что сильно старше. А еще она грустная, а грусти у него своей хватает, нечего ее множить.

Привет, Максим сел за столик на веранде, сделав неловкий жест женщине, нелепая попытка поклониться сидя. Она его смущала внимательным взглядом черных глаз.

Это Максим, брат Юли. Максим, а это Мэй, хозяйка ресторана.

Просто Мэй, она улыбнулась ему и тихо рассмеялась. Видимо, что-то отразилось на его лице, и Мэй, переглянувшись с Альфирой, ткнула его острым ногтем. Максим терпеть не мог, когда девушки переглядывались и потом хихикали. Он не понимал этих знаков и полунамеков, отчего бесился. Я так и подумала, что вы брат Юли. Вы очень похожи.

Наверное, ответил Максим и непроизвольно икнул, обед напомнил о себе злорадной отрыжкой.

Мэй не подала виду, что слышала это, она аккуратно пила кофе и ела подтаявшее мороженое. Альфира покраснела, спрятала глаза, поймав его вопросительный взгляд. Она не умела держать секреты, и все сразу же отражалось на ее лице. Максим решил не смущать девушку и стал смотреть в сторону.

Надеюсь, вы не будете ругаться на Альфу, но она мне все рассказала. Я расставила сети и заманила ее в ловушку, Мэй приветливо улыбалась, хитро поглядывая на него.

Хорошо, то есть плохо, буркнул он. И что вы думаете?

Давайте на ты, Максим? Мэй погладила его по руке, он смущенно кивнул. Я не знаю, что и думать, но чем больше думаю, тем больше понимаю, что логика нам тут не поможет. Альфира тебе потом расскажет, чему я ее научила. Здесь не место и не время. Определенно могу сказать, что то, что произошло с Альфирой и Юлей то же самое, что случилось с Сабиной и Алисой.

Только они не пропали, верно?

Верно, и вот об этом я боюсь думать. Чтобы это не было, я рада, что девочки с нами. Ты же видел рисунок Альфиры? Что думаешь, кто это?

Видел. Похоже на демона, Максим огляделся, не подслушивает ли их кто-то, но за соседними столиками шла оживленная беседа, разгоряченная ледяным пивом.

Скорее дух, причем злой. О Духах я знаю с раннего детства, бабушка много рассказывала. Бесполезно искать в этом логику она наша, человеческая, и не сможет описать эти сущности. Ключ ко всему Сабина. Мне не удалось ее найти.

Возможно, мы скоро найдем Алису. Мой друг сегодня встречается с ее сестрой, Максим ухмыльнулся. Неважно, как он ее нашел. Завтра будет что-то, он умеет разговорить девушек.

Это Сергей, да? спросила Альфира и покраснела. Максим вдруг ощутил, что его это немного укололо

Да, кто же еще, буркнул он.

Альфира застыла с ложкой у рта, смотря перед собой. Максим подумал, что она смотрит на него, но, уловив взгляд, понял, что Альфира уставилась на пустой перекресток. Ему показалось, что воздух как-то странно задвигался. За секунду до зеленого сигнала светофора, раздался громкий хлопок, асфальт на сотую доли секунды вздыбился и тут же лег на место, без единой трещины. Автомобили дернулись, хлопок раздался снова, но уже другой, глуше и понятнее, так хлопает неисправный мотор. За соседними столиками недовольно фыркали, показывая на старую Ладу, дымящую черным выхлопом

Максим, если найдете адрес Алисы, я хочу поехать с вами. Это возможно? Мэй смотрела на центр перекрестка, будто бы желая продырявить дорогу взглядом. Она побледнела, а пальцы согнули ложку пополам.

Так будет лучше. Она вас знает, а нас может послать. Альфа, ты как?

Это не он, Альфира отложила ложку и удивленно посмотрела в пустую чашку. Там что-то внизу, прямо здесь или нет, не здесь.

Я помню, поспешил Максим, не желая, чтобы она сболтнула лишнего. Мэй приветливая на вид, но она что-то скрывает.

Осторожность не помешает, Мэй прочитала его мысли по глазам, похлопав по руке

Наверное, так и вербуют, подумал Максим. Все эти легкие касания, еле заметные улыбки, быстрые взгляды глаза в глаза заставляли его волноваться, но непонятно из-за чего. Он не чувствовал к ней влечения, но если это продолжится, то она сможет подчинить его своей воле.

Альфира вернулась. Она доела мороженое и улыбалась, напоминая сытого котенка. Он поймал себя на том, что засматривается на нее, как в школе. Альфа оказалась сильнее. Мэй смотрела на них и улыбалась, вспоминая себя в ее возрасте, по-доброму завидуя.

Сабина

Все вокруг покрылось непроницаемым туманом из звуков, света, движения машин и людей, лавировавших между громадами каменных геометрических фигур. Юля с трудом воспринимала окружающий мир, держась на границе сна и яви. Только бы дойти до дому, поесть и спать других мыслей и желаний не было, и быть не могло. Уже подъезжая к своей станции, она стала заваливаться, желая сесть прямо на полу. Илья удержал ее и даже выбил место, согнав какого-то мужчину, Юля не запомнила его лицо, оно расплывалось перед глазами, напоминая бледную мятую тряпку, почему-то шевелящуюся и говорящую. О чем с ним ругался Илья, почему стал рычать Арнольд, она не поняла, из последних сил борясь с усталостью. Как же она так не рассчитала силы, а ведь давала себе слово следить за собой. Такое уже бывало, когда десятилетняя Юля садилась на лавку в раздевалке и засыпала. Хорошо еще успевала переодеться, и тренер выносил девочку на руках и вез домой на своей машине. А дома начинался разбор ее поведения, и если бы не брат, тоСлыша сквозь туман название своей станции и выходя под руку с Ильей, она думала о том, почему мама сама не забирала ее из секции, а только ругала, что из-за нее пришлось просить чужого человека, что теперь им с отцом неудобно и еще какая-то чухня.

Возле метро их ждали Альфира и Максим, который сразу объявил, что Юлю надо транспортировать домой, она все равно ничего не поймет. Юля не возражала, она радовалась, что рядом друзья, вот еще бы была зима, и можно было бы на санках докатиться до дому, а не переставлять под тяжким принуждением окаменевшие ноги.

Мама разогрела ужин и молчала. Юля жадно ела, готовясь выслушивать тираду о том, что она опять пропустила урок с репетитором. Как-то странно они себя вели, будто бы кто-то приказал им молчать. Даже отец, и чего он так долго дома и не в командировке, смотрел канал культура, где какой-то режиссер рассуждал о величии чего-то над чем-то. Подобные передачи всегда напоминали набор умных слов, которые как ни выстраивай в цепочки, все равно получается белиберда, но с патриотическим наклоном.

Щелчок тумблера, и она в кровати, оберег забыла снять. Вставать нет сил, он особо и не мешает. Вот бы еще из окна хоть как-нибудь подуло, но подумать об этом она не успела. Второй щелчок, и Юля отключилась.

Темно и плохо пахнет. Да нет же, воняет так, что дышать тяжело. Хочется спрятаться от этой вони, зажать нос, но ничего не помогает. Юля наощупь идет вперед, одной рукой зажимая нос. Под ногами холодная липкая жижа, а она босиком и в пижаме, которая точно провоняла мерзкой тухлятиной. Она идет на желтое мерцание, похоже на фонарь или лампу. Нет, точно фонарь, старый, в стальной ржавой решетке. Впереди мерещатся громадные тени, и Юля замирает на месте, с трудом сдерживая кашель. Горло болит нестерпимо, а тени не уходят, они замерли. Юля закашлялась, и тени встрепенулись, заметались и вдруг пропали.

Юля пошла вперед. Страшно не было это же сон, мало ей кошмаров снилось после фильмов, которые находила Альфира. Она в небольшой комнате, фонарь мерцает слева, света так мало, что трудно разобрать, что лежит на полу. Похоже на рваный матрас, а в углу ведро. Она поднимает с пола обрывок ткани, похоже на рукав платья, Альфира носит что-то подобное. Разобрать цвет невозможно, ткань грязная и истертая. Юля слышит шум, топот сапог по бетонному полу, и сует обрывок в карман куртки пижамы. Так вот зачем на пижаме карманы, чтобы во сне класть туда всякий мусор.

Топот все ближе, она прячется в правом угол у двери, чтобы ее не было видно. Тонкая фланелевая ткань не защищает от холода склизкой стены, лисята возмущенно пищат, сворачиваясь в клубки. Эту пижаму ей подарила Альфира просто так, она как-то зашла в Детский мир, где любила покупать какую-нибудь дичь для братьев и увидела белую пижаму с необычно серьезными лисятами, сбивавшими подушки и застилавшими простыни для младших братьев и сестер, резвившихся на штанинах. Юля не возмущалась, привыкнув к причудам подруги, особенно пижама не понравилась матери, поэтому Юля надевала ее чаще всего. Лисята спрятались под кроватями, забаррикадировавшись подушками и одеялами, и больше не пищали. Внезапно загорелся яркий свет, а в голове зашумело, как после удара.

Придя в себя, Юля поняла, что находится в камере. Она была точно такой же, как в фильмах, потолок только слишком низкий, даже она смогла бы в невысоком прыжке достать до него. Тяжело же здесь было бы Максиму или его другану Сереге. Юля представила брата и его друга сердцееда, игривые попытки которого она отшила при первом знакомстве, и ей стало немного смешно. И не потому, что их заперли в эту камеру, а потому, как бы они здесь ходили, боясь лишний раз поднять голову, чтобы не чиркнуть макушкой о заплесневевший потолок. Стало легче, и топот сапог куда-то исчез, осталась гнетущая тишина и раздражающий зуммер от напряженных ламп дневного света. И почему их так называют, в этом жестком белом свете не было ничего естественного, в морге и то, наверное, приятнее.

Лязгнула задвижка, и открылось смотровое окно. Кто-то смотрел в камеру, искал ее. Юле стало страшно, а из ведра-параши так завоняло, что стало тошнить до рези в пищеводе и горле. Она стала кашлять, еле сдерживая рвущуюся из пустого желудка желчь.

Подойди ко мне, не имеет смысла прятаться, позвал ее тихий женский голос. Когда-то он был приятным, немного низкий для девушки, обволакивающий и манящий, Юля завидовала таким девушкам, считая свой голос слишком тонким и детским. Теперь голос стал глухим и сиплым, наверное, так начинают разговаривать все, кто долгое время живет под землей в каменном мешке. Не бойся, меня не надо бояться.

Юля, медленно передвигая ноги, подошла к окошку. В узкой щели она увидела бледное лицо и внимательные грустные глаза. Они ей показались очень знакомыми, как и лицо женщины. Нет, девушки, Юля видела, что она была еще молода, лет на пять или чуть больше старше ее, но бледность, усталость, а, главное, жуткие шрамы на лысой голове, едва затянувшиеся, необработанные, безумно старили ее. Глаза смотрели с сочувствием и улыбкой, как улыбаются собрату по несчастью. Черные круги, усталые веки и сиплое дыхание человека, которому не хватает воздуха. Юля открыла рот, чтобы назвать имя, но оно застыло на губах, свинцовыми литерами опадая на бетонный пол.

Меня зовут Сабина. У меня мало времени, у тебя его больше нет. Запомни ты уже ничего не сможешь изменить, но знай, что это ловушка. Не верь никому, кроме друзей, твоих настоящих друзей. Если что-то тебе кажется очевидным, то это ложь, ловушка. Вы найдете Алису, потом и меня. Здесь нет ваших врагов они направляют вас, они будут помогать вам, но я не знаю кто они. Если ты не сделаешь того, что от тебя хотят, те, кого ты больше всего любишь, умрут. И это будет уже скоро, чтобы ты не сомневалась.

Сабина, Юля сглотнула и, набравшись сил, спросила. Кто они, что им надо? Где ты?

Где я знает твоя подруга. Она услышала меня, точнее они заставили ее услышать. Я не знаю, кто это или что это, но они здесь, и им нужна ты и твои друзья. Они приказали мне тебе это сказать, и они не боятся, что ты ослушаешься. У тебя больше нет выбора, пока нет. Запомни не тот враг, кто первый бросится на тебя. Запомни это, чтобы сделать верный шаг. И еще, не знаю, как это объяснить, но их много и немного, одно или один, или одна, как ты сама увидишь. Твоя подруга верно нарисовала, но не его, и это вам не поможет. Хочешь знать, что будет дальше? Я могу показать тебе немного, они разрешили.

Сабина улыбнулась, а глаза ее кричали: Нет! Не соглашайся! Беги отсюда! Беги.

Да, я хочу знать, твердо сказала Юля, сбивая с себя приступы паники и мерзких мурашек, сотнями холодных липких ножек, как у мерзкого насекомого, избороздивших все ее тело, жадно подбираясь к шее и голове.

Прощай. Слушайся голоса своего сердца, пока оно живо, ты сильнее него, Сабина улыбнулась, глаза ее потухли, и девушка исчезла, осталась лишь темно-зеленая стена, видевшая не одну сотню смертей.

Заскрежетал замок, и дверь камеры дернулась, приоткрывшись на пару сантиметров. В камеру ворвался сильный холодный ветер, от которого пахло пылью, землей, давно не знавшей жизни, и соленым морем жестким, колючим, ледяным морем. Юля отшатнулась назад, но ветер схватил ее за руку и потянул за собой. Она толкнула тяжелую дверь, потом еще раз и еще, пока ржавые петли не поддались, и Юля не вылетела из камеры.

Коридор исчез, как и стена, крашенная ущербной масляной краской, кривая и уродливая, как все катакомбы и застенки человеколюбивой власти. Она очутилась на острове, и пускай не было видно его берега, вокруг была жесткая и холодная земля, сквозь скалистые обломки, которые так и не стали скалами, не покрылись почвой и не стали сопками, сквозь непроницаемый густой туман, от которого легкие становились тяжелыми, будто бы кто-то налил в них свинца, она понимала, что находится на острове. Сильный ветер ударил в спину, потом в лицо, в грудь, повалив навзничь. Потом он стал катать ее по земле, острые камни разрывали пижаму, расцарапывая кожу. Юля попыталась встать на четвереньки, и ветер сорвал с нее остатки пижамы, на лету разрывая ткань на сотни обрывков, чтобы собрать их вместе и ударить ими прямо в лицо. Юля кашляла и задыхалась, упав на землю, прижав ноги к груди, кутаясь в грязную майку, чувствуя, как холодная рука залезает под нее, лезет ниже в трусы.

Она приподнялась, когда ветер стих, тут же получив удар под дых. Ветер ждал ее, он тащил Юлю по земле прямо к обрыву. Она не видела, но слышала, как все ближе и ближе море, как оно беснуется и ликует от своей бешеной силы. Еще немного, и ветер столкнет ее в море, но он вдруг останавливается у самого обрыва. И Юля видит трещину в скале, достаточно широкую, чтобы смог протиснуться взрослый человек, не то, что она. Ветер завыл, море внизу страшное, черное и хохочущее. Ветер ударил в лицо, но не свалил ее с обрыва, и она залезла в щель, нащупав под ногами ровные ступеньки. Спустившись немного вниз, она увидела, как стихия снаружи заметает ее, погребая заживо под землей. Земля и песок набились в нос и рот, она стала задыхаться и проснулась.

Изо рта вырвался сдавленный крик, сменившийся долгим болезненным кашлем. В соседней комнате заворочались родители. Юля взглянула на часы: половина шестого. Она встала и выключила будильник, ложиться и досыпать свои полчаса не хотелось. Она была вся мокрая, насквозь, даже матрас промок. Пришлось снимать простыню и разложить ее на столе и стульях. Взяв сменку, она поспешила в душ, пока мама не видит, а то отправит опять по врачам искать зловредного микроба. Пока она мылась в душе, стиральная машинка тщательно вымывала ночной кошмар. Пусть только попробует еще раз мне какую-нибудь хрень принести! возмущенно думала Юля, находя в своем кошмаре параллельные линии с теми триллерами и ужастиками, которые любила Альфира. Но как бы она на нее не злилась, вины Альфиры и ужастиков не было все было слишком реальным и слишком непохожим, как бы Юля не старалась найти общие стороны или пересечения.

Съев с жадностью молодой обезьяны два больших банана, она поспешила на пробежку. Завтракать они привыкли на работе, там было и вкуснее, и спокойнее. От воспоминаний о каше из монастырской крупы вперемешку с семенами льна желудок попросил пощады, мать худела и пичкала этим всех, спорить было бесполезно. В ресторане их ждала рисовая каша с кокосовым молоком и красным перцем, который поначалу совсем не чувствовался, зато потом она и Альфира напоминали огнедышащего дракона. После такого завтрака работать было одно удовольствие, сон снимало моментально, и до самого обеда голова была ясная без разных дурных мыслей или мути, неизменно забиравшейся в черепную коробку по дороге в школу.

На работу она пришла первая, успев отбегать свои пять километров, помыться и переодеться до пробуждения родителей. Отец поймал Юлю в дверях, она проверяла рюкзак, не забыла ли чего для вечерней тренировки. Он что-то спросил, Юля что-то ответила, не запоминая разговор. Отец был где-то далеко, вроде и рядом, достаточно руку протянуть, но так далеко, что и лица не разглядеть. Двери ресторана оказались закрытыми, Юля увидела, как Мэй паркуется в соседнем дворе. С машинами у Юли не складывалось: в раннем детстве все время тошнило, потом она попала в небольшую аварию в такси, отделавшись ушибом, в школе можно было записаться на курсы вождения, но ни она, ни Альфира не горели желанием. Альфире вообще было нельзя с ее зрением, а Юля не видела себя в роли водителя, и дело было не в страхе перед дорогой или сложность управления, хотя, что там было сложного, просто понимала, что это не ее. По Мэй было видно, что она и ее красная Creta созданы друг для друга.

Привет. Не спиться? Мэй приветливо улыбнулась и открыла дверь.

Доброе утро! бодро отрапортовала Юля. В ресторане приятно пахло специями и свечами, кофе и немного прохладой. Юля пошла переодеваться в небольшую комнату, закуток девочек, как называла ее Мэй, выделив отдельную комнату для официанток.

О, ты уже переоделась, Мэй сама переодевалась здесь, меняя джинсы или брюки с футболками на красивые платья с цветами или птицами.

Да, осталось сделать суперприческу, Юля заплетала тугую косу, чтобы хитрым образом закрутить на затылке, но ничего не получалось.

Мэй не стеснялась Юли и, сложив джинсы и футболку на свободном стуле, подошла к ней и помогла закрутить крепкий клубок, воткнув в него две коричневые деревянные палочки, от которых пахло сладковатым лаком, немного напоминающим горький шоколад.

Юля заметила на бедрах Мэй следы давних побоев, тонкие белые шрамы, будто бы кто-то хлестал ее до крови, часто, долго, но это было давно. Ей стало стыдно, и она опустила глаза, не зная куда деться, а выбежать из комнаты было бы совсем плохо.

Ты заметила шрамы. Я вижу, что заметила. В этом нет секрета, но и рассказывать об этом больно, Мэй закусила губу до красноты, оправляя платье перед зеркалом. Прическу она не меняла, еще дома заколов волосы сложными украшениями из дерева и речного жемчуга. Так было принято в моей семье, такое наказание для девочек за порочные мысли.

Ужас какой! Но мы же не в Средневековье! возмутилась Юля.

Правда? А ты телевизор давно смотрела?

Я его никогда не смотрю.

А зря врага надо знать в лицо. Попроси Максима, он тебе расскажет. У тебя очень умный и добрый брат. Сразу видно, как он вас любит и беспокоится. Тебе не рассказали, что мы вчера познакомились?

Может и рассказали. Я после тренировки вошла в режим ожидания, поэтому мне бесполезно что-то говорить, все равно ничего не пойму.

У меня так тоже было раньше, но я заставила себя больше так не уставать. Как чувствую, что перехожу грань, останавливаюсь и бросаю все.

Я так не умею.

Научишься, когда придет время.

Они прошли в зал. Юля занялась столиками, подготавливая салфетницы, меняя циновки, на которых были крохотные пятна от соусов, не замеченные вечерней сменой. Юля всегда находила ошибки и не жаловалась, а исправляла, радуясь, когда все было в идеальном порядке. Можно было бы еще раз пол помыть, но вроде и так чистый. Мэй закончила с кассой и терминалами и заварила чай. Она пила крепкий черный чай, посмеиваясь над собой, что портит имидж и не любит зеленый чай. Альфира пришла как раз к чаю, быстро переоделась и, сидя в чистом благоухающим сакурой кимоно, или чем-то таким, иногда было трудно разобрать, какой по-настоящему запах дает кондиционер, жмурясь от удовольствия, пила горячий чай без сахара. Мэй научила их пить крепкий чай, и девушки приводили в ужас своих мам, когда заваривали себе что-нибудь покрепче.

Так, я ничего не помню и ничего не знаю, что вы мне там вчера втирали, строго сказала Юля, следя за хитрым перемигиванием между Альфирой и Мэй.

Знаю, мы тебя и не грузили. Илью загрузили, вот он вообще ушел в циклический reboot! засмеялась Альфира, а Юля подумала, что так мог пошутить только Максим.

Ничего, Илья умный и разберется, буркнула Юля.

Ага, когда мы тебя домой отвели, столько идей накидал. Точно не спал всю ночь!

Альфира, ты главное скажи, улыбалась Мэй, подкладывая девушкам зефир на блюдца.

Точно, я же совсем забыла. Короче, Сергей, ну этот, красавчик, нашел сестру Алисы и вчера пошел к ней на свидание.

Я бы ему не доверяла, фыркнула Юля.

Да ладно тебе. Ой, я забыла про бар! Альфира вскочила.

Там все хорошо. Мы с Юлей все проверили. Скоро Камиль придет, будем завтракать. А пока можно немного побездельничать, Мэй налила всем чай. Юля, у тебя тренировки. Думаю, что к Алисе мы съездим без тебя. Ты не обижаешься?

Нет, я особо не горю желанием. У меня итак на тренировках какая-то ерунда творится, Юля задумалась, говорить ли про Виктора Кима. У меня там мастер-класс от какого-то Виктора Кима. Я, наверное, схожу с ума, но он точная копия Ланы Ким, только мужчина и сильный.

Ты уверена, что это мужчина? с сомнением спросила Мэй, посмотрев в сторону, будто бы кто-то мог их подслушивать.

Уверена, Юля потерла голову, вспомнив о пропущенном ударе.

А тебе странные сны не снятся? после недолгого молчания спросила Мэй.

Снятся, но это такой бред!

Расскажи, пожалуйста, неожиданно строго и требовательно попросила Мэй.

Юля рассказала, часто возвращаясь, чтобы уточнить подробности. Странно, раньше кошмары так надолго не задерживались в памяти, а этот она помнила до мельчайших подробностей. Стоило Мэй спросить об этом, как картина ночного кошмара вспыхнула так ярко, что Юля поперхнулась чаем. Потом Альфира рассказала свое видение на гараже, а Мэй свой сон. Они молча смотрели друг на друга, мыслей было столько, что страшно было открыть рот. Из оцепенения их вывел Камиль, ворвавшийся на кухню вместе со своим новым помощником Булатом. Их веселая энергия и приятные комплименты разрядили атмосферу, выгнав из кухни сгустившуюся тоску и тревогу.

Мы об этом еще поговорим, шепотом сказала Мэй, когда они вышли в зал. Юля, будь осторожна на тренировке. Надеюсь, что сегодня мы найдем Алису.

От меня мало толку. Я опять впаду в режим ожидания после тренировки, поспешила предупредить Юля.

Береги себя, Мэй погладила оберег под курткой кимоно Юли, Альфира показала, что тоже не забыла надеть.

Последнее свидание

Сергей вернулся за полночь. Обычно веселый и самоуверенный балагур, или как-то так раньше называли болтунов и тунеядцев, а попросту веселых лентяев, он молча закрыл дверь и, вставив ключ в верхний замок, то открывал, то закрывал, слушая шелест стальных цилиндров внутри не менее устрашающей стальной коробки двери. Неудачные свидания никогда не расстраивали его, девушкам приятно с ним даже поговорить, и они всегда расставались если не друзьями, то добрыми приятелями или френдами. Он не забывал о них, следя за запрещенным facebook, честно отмечая все, что ему нравилось. Но не сегодня. Он вернулся опустошенный и надломленный, такого с ним никогда не бывало. Нельзя сказать, что девушка ему не понравилась, вовсе нет, Оля не яркая красавица, но к таким девушкам тянешься неосознанно, видя их внутреннюю красоту. Хотя какая может быть красота у девушки, которая зарегистрирована на тиндере? Интересно, когда и его заблокируют? подумал Сергей, продолжая крутить замок, но в голову пришла совсем другая мысль, прочитанная или услышанная много раз, но понятая именно сейчас, когда в руках дрожал ключ, а хорошо смазанный Лехой замок послушно совершал бессмысленные возвратно-поступательные движения: Замки придуманы для людей, а не от воров.

Ты чего тут завис? спросил Максим, он сам недавно вернулся и сел работать, чтобы выкинуть из головы нечто, провалившееся под землю на перекрестке у кафе. Работа помогала, мысли приходили в норму, и он не обращал внимания на входящие сообщения от Альфиры и Ильи, что-то нашедшего в мифах народов мира. От всего этого у Максима болела голова, и очень хотелось отвлечься, лечь спать, но сон не шел. Он в очередной раз позавидовал сестре, способной спать в любом состоянии. Что случилось?

Случилось, глухо повторил за ним Сергей и оставил замок в покое.

Чай будешь? Леха спит, Максим ушел на кухню и вскоре загудел старый электрочайник.

Сергей переоделся, аккуратно сложив брюки и промокшую от холодного пота рубашку на стуле. Холодная вода не придала сил, стало даже хуже. Он смотрел на себя в типовой ванной позднего советского образца, в потускневшем зеркале видя чужого постаревшего за один вечер человека. А ведь он самый старый среди них, ребятам еще половину срока тарабанить, а у него последний год магистратуры и все, заниматься имитацией научной деятельности в целях откоса от армии он не хотел, у него была постоянная работа с твердой бронью.

Я тебе пуэр заварил, Максим кивнул на пузатую кружку, в которую почти влезала бутылка пива.

Спасибо, Сергей сел и с тяжким вздохом выматерился. Максим молчал, не подталкивая друга, Сергей сам все расскажет, когда будет готов. Он любил поболтать, но в его красочных рассказах о любовных победах никогда не было места оскорбительному или насмешливому по отношению к девушкам, даже если они его отшивали. Не было и скабрезности, он умел так рассказать о своих эмоциях, что у слушателя наступал эффект полного присутствия, а уже кого слушатель себе представлял, так это было на его совести, рассказчик был ни при чем. Если коротко, то Алису мы нашли. Завтра вечером Оля обещала отвести к ней. Я думаю, что не стоит идти всем табором, а то спугнем Олю, об Алисе и говорить не стоит.

Мы об этом говорили и решили, что лучше пусть пойдет Альфа и хозяйка ресторана Мэй, она просила об этом.

Мэй? Оля говорила о какой-то Мэй, что Алиса по ночам разговаривает с ней, иногда даже зовет. Вообще там такая клиника, я это по Оле увидел. Просто ужас, а они боятся кому-нибудь рассказать. Родители ничего не знают, они в Саранске, вроде и недалеко, но хорошо, что далеко. К врачам Оля боится идти, тогда сестру в дурку определят, а это было бы ей на пользу.

Сергей стал пить чай, морщась при каждом глотке. Пуэр был хороший, и он любил его, но сейчас напиток казался ему горьким и противным, как и свет диодной лампы, как и шум автомобилей на магистрали, дрожь пола от проезжающей электрички, где-то в дали встречавшей сестру радостным гудком. Все раздражало, особенно раздражал он сам себя.

Сегодня я работал психотерапевтом. Оля хорошая девушка, но всего боится. Она сама не понимает, почему выбрала меня

У тебя лицо приятное, тебе хочется все рассказать, потому что ты будешь слушать и не поднимешь на смех. Это видно, мне Альфа так сказала. Она называет тебя шпионом.

Что ж, Альфа очень умная девушка, а вот ты дурак.

Это-то почему это? напрягся Максим.

Да потому. Она уже давно не девочка, а ты ее и сестру в девчонках держишь. Дурак ты и есть. Ладно, не о тебе речь, сам поймешь потом, смотри, будет поздно. Плевать на тебя. Так, мы с Олей даже в кафе не пошли, все время ходили в парке подальше от всех. Ей надо было выговориться, я ее немного подтолкнул, и она сама все выдала про Алису. Она знает, что мы ее ищем, я не стал врать. И нечего делать такое лицо, она этому обрадовалась. От Алисы ничего не добьешься, совершенно без толку. Мое мнение ее место в стационаре, но Оля не хочет. Это странно, вроде взрослые девушки, давно одни живут, а так боятся родительского гнева. Не знаю, что уж она там врет про Алису, но так долго продолжаться не может, Оля и сама это понимает, но ей нужен кто-то, кто подтолкнет, заставит ее сделать шаг.

И этот кто-то ты?

Вовсе нет, я не гожусь. Я могу развеселить, выслушать и немного помочь, но не более. Знаешь, я еще никогда не чувствовал себя полным ничтожеством, и не потому, что меня девушка опустила, как было раньше. Да-да, было-было и у меня, когда еще морда вся в прыщах была, а мозг весь в штанах умещался. Не поэтому я ничтожество, а потому, что хочу, но не могу никак помочь.

Тогда мы все ничтожества, заметил Максим и подлил себе кипятка в кружку и накрыл сколотой по краям тарелкой, пришло время четвертой заварки, после седьмой он всегда шел спать.

Да все я понимаю, но от этого ни фига не легче.

Слушай, у тебя же была психиаторша, разве нет? Ты сам от нее сбежал, помнишь?

А, Аврора Вадимовна. Помню-помню, только она психотерапевт, а не психиатр, или нет? Забыл уже. Я у нее был домашним стендом, умеет она мозг трахать, профессионал.

Так вот и посоветуй ее Оле, вы же дружите, она поможет.

Максим, вот почему ты мне не позвонил и не сказал об этом три часа назад? Разве друзья так поступают? Сергей сделал гневное комичное лицо и поднял кружку. Они чокнулись чаем, криво ухмыляясь каждый в свою чашку. Вот завтра и приглашу. Я намерен поехать с Альфой и Мэй, она, кстати, красивая?

Да, ничего так метиска. Только старовата будет, тридцать пять плюс.

Это для тебя старовата. Разберемся, я уже в предвкушении.

Я рад, что ты вернулся в себя. Двигай спать, тебе же с утра проект сдавать, забыл?

Нет, не забыл. Между прочим, я его перед уходом финально задосил, система крепче гранита!

Это мы посмотрим, нам же потом на бета-тестирование отправят, а наш Робушка кого хочешь уронит.

Не уронит, я ему приманку приготовил, Сергей самодовольно ухмыльнулся. Помнишь Наташку, ну с пятого курса, такая всегда лохматая ходила?

Это ту, которая левую сторону наголо брила, а правую в зеленый цвет красила. Помню, конечно. А она разве не в дурке?

Нет, у нас. Она уже начальник отдела бета-тестирования, теперь полностью лысая. Кстати, она замужем и ждет двойню, так что ты Максим все опять профукал.

Больно надо, фыркнул Максим. Молодая Баба-Яга меня не привлекает.

Кстати о мифах Древней Греции. Давай колись, что за хрень вы там ищете? Это ты Лехе можешь заливать, что рисунок Альфы для вашей игры, да и Леха не верит, он просто безотказный и не любит лезть в чужие дела.

А вот ты любишь, язвительно бросил Максим.

Так ты сам меня в это втянул. Давай ты не будешь мне заливать, что этот демон и Алиса никак не связаны.

Связаны и черт его знает как! Тут бесполезно рассказывать, я и сам не могу толком ничего сформулировать. Сейчас покажу, Максим вернулся с ноутом и включил видео с дрона. Это квадрокоптер Ильи заснял.

А Илья это кто? Сергей внимательно смотрел видео боя в парке.

Это друг Юли и Альфы. Он с Юлей с детсада знаком. Хороший парень, вот только сестра из него веревки вьет, а он терпит.

Ты чего это на Юлию наговариваешь? Она девушка серьезная, совсем на нее не похоже. Скорее всего, она пока не понимает, чего хочет. Ничего, скоро подрастет, а раз еще общаются, пусть потерпит. Я знаешь, как был влюблен в старших классах, даже вены резать хотел, а потом узнал, что она пошла по рукам, и как-то само отпустило, как будто проткнули и все вытекло.

Ты чего, Юля не такая! возмутился Максим.

Вот и я о чем, так что не наговаривай на сестру. Лучше на себя посмотри, сколько тебе уже лет, а девушки нет. Ты часом не из этих, не из западных петушков?

Ой, как смешно! Ха-ха-ха! Думай что хочешь, но спи осторожнее, зловеще сказал Максим.

Всегда осторожен, поддержал шутку Сергей. Так, стоп, верни обратно на десять секунд. Еще, еще секунда. Стоп. Увеличь и вырежи.

Тебе зачем? Максим все сделал, как он сказал, не видя в стоп-кадре ничего интересного. Илья уже был отброшен невидимой силой, Юля готовилась к высокому удару ногой, и как она понимала, куда бить, ничего же не видно или видно?

Сергей вернулся со своим планшетом и, получив стоп-кадр, долго колдовал с фильтрами. Все исчезло: деревья, безоблачное небо, Юля, трава, с трудом различимый силуэт Альфы, застывшей, как статуя. Снимок стал полностью черным, потом проявился серый нечеткий образ, становясь чернее и чернее, пока в полном отсутствии цвета Максим не разглядел. Сергей увеличил, и они увидели рисунок Альфы, только это нечто улыбалось, заранее ставя блок, предугадывая удар Юли. И это была женщина, сомнений не было.

Так, спать! скомандовал Максим и попросил. Юле не отправлять, у нее же тренировки. Нечего лишний раз нервировать, а то еще получит удар и в больницу попадет.

Ты прав, лучше Альфе и Илье. Он что-то нашел, завтра решили обсудить подробнее. Он нашел карту бомбоубежища, которое под рестораном. Короче из него куда только нельзя попасть.

Туда я не пойду. Я боюсь подвалов и тоннелей. Вот все, что на верху, мое, готов на все, но под землю без меня!

Разгалделись, спать не даете, в кухню вошел Леха и сел за стол. Дай посмотреть.

Он выхватил планшет у Сергея и, неприлично зевая, всматривался в снимок. Максим и Сергей буравили его глазами, но Леха молчал. По его лицу было видно, что он что-то знает, но надо было выдержать театральную паузу.

Я вашего демона Насте отправил, она любит такое. У него много имен, я не запомнил, Леха зевнул. Вот почти точно такая же картинка была на какой-то гравюре, а еще на осколках сосудов. Она много чего прислала, ей скучно дома, вот и шарила по сети. Этот демон и мужчина, и женщина, а еще он может быть множеством из множества. Вот этого я вообще не понял, как такое возможно.

Что, получается надо попов звать? Выпишем из США экзорциста? предложил Серега.

Не надо. Во-первых, не та контора, другой уровень. Настя объяснила, что церковники уровень управления людьми, а эти демоны выше стоят. Это во-первых, а во-вторых, экспату из США визу не дадут не дадим врагу ступить на нашу землю!

А это часом не демон ли говорит? с интересом спросил Сергей.

Может и он, вот только какой. Если хочешь, позвони Насте, она тебе мозги заморочит, предложил Леха. Я поплыл уже после второй минуты.

Может мы к ней Илью с Альфой отправим? Сергей кивнул Максиму.

Неплохая мысль, Илья тот еще зануда, согласился Максим.

Как и U-Li Sun. Когда у нее выступление будет?

В воскресенье, через три дня.

Что-то график больно дикий, заметил Леха. Три тренировки подряд, день отдыха и выступление. Бедная девчонка, за что ее так?

А еще надо смену в ресторане отработать, добавил Сергей.

Ой, распереживались. Все лучше, чем дома торчать, буркнул Максим.

Ладно, так что за демон-то? Какая специализация? заинтересовано спросил Сергей.

Война, апокалипсисы и тому подобное, зевнул Леха. Мы все умрем.

Непременно, но потом, улыбнулся Сергей.

Второй день

Жалеешь, что не пошел с ними к Алисе? Юля ехидно посмотрела на Илью. До начала тренировки еще полчаса, тренер опаздывал, а ждать в здании, сидеть у закрытой двери совсем грустно. Илья не заметил ее взгляда, погруженный в обдумывание простого вопроса Юли Зачем им нужны мы?, он машинально держал Арнольда на коротком поводке, смотря сквозь спорткомплекс. Ладно, я пошутила. Ты не обиделся?

Я давно устал на тебя обижаться, без эмоций ответил Илья. Он все слышал и, даже не видя ее лица, мог по интонации точно угадать, с какой из фирменных ухмылок Юля подкалывает его. Раньше он обижался, не понимая, что за этими колкостями и насмешками Юля прятала свои чувства, боясь получить в ответ насмешку или снисходительную улыбку, поэтому первая шла в атаку. Если мы всерьез рассматриваем все происходящее, как проявление какой-то древней силы, которую наука не способна описать, то обычно в ритуалах использовались девственницы и девственники, как чистые телом и душой. Во многих странах и культурах жертвоприношение было своего рода честью для жертвы. Я плохо помню всю эту муть, так, осталось ощущение и понимание чудовищности ритуалов. С другой стороны мы не в праве их судить и не способны понять древнюю культуру и, тем более, принять их нормы морали и ценности.

Ты попроще скажи, забыл, с кем разговариваешь? Юля натянула глупую усмешку, пытаясь перевоплотиться в малолетнюю цыпочку, на животном уровне понимающую свою притягательность для парней, особенно для мужчин старше и с достатком. Она сбросила с себя эту рожицу, прочитав явное неодобрение в глазах Ильи, лицо у него оставалось напряженным и задумчивым. Правда, я мало что поняла. Ты мне рассказывал, а я спала, пока мы ехали. Извини, но у меня сил осталось только на тренировку.

Это я тебя загрузил. Хочется рассказать, я же нащупал что-то, и мне это очень не нравится. Если по-простому, то что-то подобное случалось каждый раз, когда начиналась большая война. Я нашел целое исследование там, у вражеских ученых, но оно касается только XX века.

Конечно, станут наши победобесы что-то такое исследовать, фыркнула Юля.

А вот не скажи, наши тоже принимали участие. Там какой-то особый отдел КГБ это разрабатывал. Я всегда думал, что это больные люди, ну, которые читают мысли на расстоянии или документы в сейфах, помнишь, я тебе скидывал?

Помню. Я все прочитала и посмотрела. Ты не представляешь, как мы с Альфой ржали. Потом пытались прочитать переписку друг друга с матерями. И ты знаешь, получилось! Юля хихикнула. Там и так все понятно, что у меня, что у нее одно и то же, порядок слов разный.

Это да. Мне повезло с родителями они ко мне не лезут, с учебой все ОК, а дальше делай что хочешь. Я эту тему понял еще в пятом классе.

А я вот недавно поняла, а теперь уже поздно. И все-таки жалко, что мы не пойдем к Алисе. Я бы хотела на нее посмотреть.

Думаю, что Максим прав, и нам нечего там делать. К ней и так идут Альфа и Мэй, а еще Сергей. Да-да, не удивляйся. Он в теме.

Ну, мой брат и трепло! с чувством воскликнула Юля и топнула ногой, Арнольд недовольно рыкнул, призывая к порядку. Он обещал, что будет молчать! Он же сам нам это говорил, чтобы мы не болтали!

Он ничего и не рассказывал. Сергей сам догадался, пришлось ему видео показать. А, тебе же не прислал Максим. Смотри, Сергей увидел это на видео и наложил фильтры. Узнаешь?

Илья достал планшет и показал обработанный стоп-кадр. Юля отшатнулась, едва не свалившись на лавку. Она села, чувствуя тяжкую усталость. Руки сами потянулись к экрану, она всматривалась, переживая бой в парке, раскадровывая каждое свое движение.

Здравствуйте, Юля. Вы помните меня? они вздрогнули, а женщина в черном длинном платье с длинными рукавами приветливо улыбалась, не открывая рта. Тонкие губы сжаты до белизны, словно она сдерживается, борется с собой. Платье свободно облегало фигуру, и Юля могла поклясться, что все ее тело дрожит от напряжения. Я в прошлый раз не представилась, и это было не вежливо с моей стороны. Меня зовут Лана Ким. Как зовут вашего молодого человека и этого страшного зверя?

Арнольд изготовился к прыжку. Мышцы бугрились и дрожали, из плотно сжатой пасти раздавалось глухое рычание, в котором слышались страх и ненависть.

Это Арнольд, не бойтесь. Фу, фу, Арнольд. Ну что на тебя нашло? Илья отошел в сторону, с трудом уводя упирающегося пса. Арнольд жалобно заскулил, рванулся обратно, но, получив поводком по спине, замер, не спуская глаз с Ланы. Илья хмурился, что-то было знакомо ему в этой женщине, приветливой на вид, красивой и страшной. Он не мог сформулировать точнее, на уровне инстинктов, как и Арнольд, чувствуя врага.

Здравствуйте, Лана. Моего молодого человека зовут Илья. Как вы меня нашли? Юля смотрела ей прямо в глаза, выдержав холодный взгляд Ланы.

Вот только он об этом не знает, тихо проговорила Лана, насмешливо сузив глаза, искоса посмотрев на Илью. Вас тренирует мой брат. Я попросила его дать вам мастер-класс. Я была на прошлой тренировке, но вы меня не могли видеть. Я не хотела мешать вам и скажу честно, вы вполне оправдали мои надежды.

Спасибо, с трудом выдавила из себя Юля. Почему это так важно для вас?

Юля хотела крикнуть ей в лицо: Что за игру вы ведете? Что вам от меня надо?, но сдержалась. Лана снисходительно улыбалась, читая все у нее на лице. Она деликатно коснулась руки Юли, пальцы Ланы оказались обжигающе холодными и твердыми, как камень.

Вы все узнаете в свое время. Незачем торопить жизнь, как и незачем пытаться обмануть свою судьбу. Это, конечно же, очень неточный термин, но в вашем культурном коде он будет наиболее понятным, Лана обнажила зубы, глаза стали абсолютно черными, и Юля невольно вскрикнула.

Просигналила машина, весело приветствуя ребят. Юля сидела на лавке с широко открытыми глазами и сжимала пальцы Ильи. Она инстинктивно, как раненый зверек, жалась к нему, ища защиты, не понимая, почему она сидит, и куда делась эта женщина. Юля закрыла глаза и увидела стоп-кадр. На глубоком черном фоне на нее смотрела Лана. Ее затошнило, Илья дал бутылку, и Юля с жадностью стала пить. Видимо, делала она это не в первый раз, литровая бутылка быстро опустошалась.

Юля, не надо столько пить. Тяжело будет, тренер забрал у нее бутылку. Ты себя хорошо чувствуешь? Что-то ты бледная. У тебя же, вроде, еще две недели до месячных, или график сбился.

Нет, все нормально. Просто жарко, замотала головой Юля и покраснела. Илья достал для нее шоколадный батончик с орехами, а она пыталась выбить из головы и Лану, и то, что тренер рассказал про ее месячные Илье. Почему-то ей всегда было стыдно говорить об этом, тем более с Ильей. Тренер должен был знать ее циклы, чтобы правильно планировать нагрузку, но зачем об этом знать Илье. Альфира проще относилась к этому, не понимая Юлиного стыда, но и не высмеивая. А ведь у Альфиры дома любое упоминание об этом, особенно в присутствии младших братьев, могло кончится реальной поркой, и плевать, что ей уже семнадцать лет. И все это делалось тихо, чтобы никто не узнал и не смел думать, чтобы идеальная картина не потрескалась, а мать и бабушка не потеряли лицо. Хуже нет для родителей потерять лицо или признать свои ошибки, что они могут быть тоже не правы.

Мы тебя здесь подождем, Илья встал и поправил рюкзак на лавке. В этом не было никакого смысла, просто он не знал, куда себя деть.

Тренер кивнул Юле и пошел к входу. Она встала, поправила футболку и тонкие белые спортивные брюки. Немного подумав, она ткнула его пальцем под ребра. Он повернулся, и Юля быстро поцеловала в щеку, посмотрев ему в глаза без насмешки или ехидства, честно и смущенно. Но ехидство взяло вверх, и она моментально скрылась за привычной маской.

Не придумывай. Когда вернусь, пойдем есть мороженое.

Хорошо, Илья дотронулся до щеки, она горела и покраснела, вскоре он покраснел весь, а очки запотели. Юля довольно улыбнулась и, схватив свой рюкзак, побежала внутрь.

Арнольд ткнулся башкой в живот. Илья свалился на лавку и стал трепать пса. Достав немного подкормки в виде небольших косточек из сушеной шквары, он покормил пса. Арнольд с удовольствием хрустел, проглатывая на лету, подскакивая и требуя еще.

Все, больше нет. Хочешь есть, найди себе мышку, отпихнул развеселившегося пса Илья, но Арнольд не отставал, приглашая хозяина поиграть. Ладно-ладно, жаль, что нашего жука не взяли.

Арнольд, услышав о своем летающем друге, сделал такое скорбное лицо, перевоплощаясь не хуже маститого актера с тридцатилетним стажем служения в театре.

Первый час Юля тренировалась с Олегом Николаевичем. Виктор Ким опаздывал, застряв в пробке. Работать с тренером было привычно и спокойно. Юля пыталась провести придуманные для Виктора комбинации, и тренер не с первого раза угадывал ее движения, получая от развеселившейся Юли ощутимые удары в корпус и по ногам.

Ты молодец, но надо меньше задора, а то зазеваешься и получишь контрудар. Бойся своих чувств, в бою они будут тебе мешать, тренер кивнул Юле, и она легла на спину, высоко подняв левую ногу. Он размял ступню и нажал в нужную точку на голеностопе, и икру перестало сводить. Плохо размялась, схалтурила. Давай вторую ногу.

В этом положении их и застал Виктор. Он поклонился, быстро извинившись за опоздание. Юля с пола следила, как он разминается, примеряя на себя новые упражнения и прыжки, сидя на корточках, стоило попробовать. Тренер одобрительно кивнул, движением корпуса показав, что у него так не получится.

Я готов. Как ваши ноги, все хорошо? Виктор выравнивал дыхание, сбрасывая с себя излишки энергии. Юле показалось, что воздух слегка искрился, или это солнце так играло, заглядывая в зал через высокие окна.

Я готова, Юля встала напротив него и поклонилась. И я вас победю!

Это будет для меня честью, улыбнулся Виктор.

Они поклонились, тренер дал команду к началу боя. В этот раз Виктор действовал совсем по-другому, и Юля растерялась, в первые секунды оказавшись на полу после хитрой подсечки.

Не расслабляйтесь. Я ваш противник, ожидайте от меня разных пакостей.

А вы от меня! Юля вскочила и, сделав обманное движение, ловко подсекла его в отместку.

Вы прилежная ученица, смеясь, сказал Виктор, поднимаясь и поправляя кимоно. Продолжаем.

Алиса

Приехали, Мэй припарковалась в пожарном проезде у разметки. Сверившись с навигатором, она огляделась, напряженно что-то ища глазами, но все было вполне обычно и мирно: на детской площадке веселились дети, по дворам сновали машины такси и курьеры на велосипедах, дома укутаны плотным кольцом автомобилей всевозможных расцветок и мастей, на деле подтверждая концепцию Двор без машин. Она достала из бардачка рулетку и вышла.

А что ты делаешь? Альфира с интересом наблюдала, как Мэй измеряет расстояние между бампером и первыми штрихами красно-белой разметки. Бампер заезжал на нечеткий стершийся профиль на два сантиметра.

Не хочу, чтобы меня эвакуировали, Мэй обошла машину, до соседнего бампера оставалось не более двадцати сантиметров. Вздохнув, она села за руль и осторожно поехала назад. Встав почти вплотную к соседней машине под восторженный писк парктроника, Мэй заглушила мотор и закрыла все окна и, выйдя из машины, проверила все двери. Меня уже три раза из-за этой полосатой твари эвакуировали. В последний раз за полтора сантиметра, причем разметка была стерта, оставались жалкие штрихи с другой стороны.

Понятно, у меня братишки мечтают о машине.

А ты боишься, верно? Мэй доброжелательно улыбнулась, Альфира кивнула, для наглядности отойдя подальше от красной Creta. Я тоже сначала боялась, потом привыкла, без машины не могла. Конечно, можно было и такси обойтись и на метро я езжу, не брезгую, как некоторые. Если удобнее подземкой или на электричке, то я не поеду в пробки, мне моя жизнь дороже. Машина она же не только нужна для работы или жизни, она мне помогла себя собрать по частям, понять, что я сама могу, без чужой помощи или указаний. Вот такая психотерапия. Это моя вторая машина, первая прослужила десять лет, я бы не меняла ее, если бы двигатель не сожгла. Это по дурости, я же все-таки женщина, и дурости во мне неиссякаемый источник.

Юля в секцию ходит дурь выбивать, Альфира ехидно усмехнулась. Правда с каждым годом получается все хуже и хуже.

А вы любите друг друга подкалывать, да?

Ага, а как иначе? Если подруга не скажет, кто ты на самом деле, то кто скажет? По-моему для этого и нужны друзья, чтобы говорить правду в лицо.

Я об этом не думала. Возможно, ты и права. Тогда у меня нет друзей, Мэй вздохнула и с грустью посмотрела в прозрачное синее небо. Жара немного спала, и становилось прохладнее, а за прохладой тянулась ленивая усталость, переходящая в нестерпимое желание уехать отсюда скорее. Но мозг четко сигнализировал, что тогда все пробки ее, и она пропадет здесь, пытаясь выехать из новых территорий в старую Москву. Найти друзей очень сложно, у меня никогда не получалось. Только доверишься кому-нибудь, а оказывается, что меня используют, или это у меня такая дурь в голове. Начинаю думать, анализировать, ищу и всегда нахожу изъяны и трещины. Раньше я не понимала, что значат эти слова, пока не повзрослела и не увидела, что это действительно так.

У меня одна подруга Юля, других нет. Нас в школе считают неформатными. Мы не ходим на дискотеки, парни часто зовут на вписки, но я не хочу туда идти. Мне там будет скучно, а Юля. О! Видела бы ты ее лицо, когда к ней парни подкатывают! Все хочу ее заснять, но так ржу, что не успеваю!

А к тебе не подкатывают?

Юля говорит, что подкатывают, а я не помню. Я слишком долго врубаюсь, а парень уже слился, думает, что я его отшила, а я просто не догнала, чего он хочет. Девчонки в классе всем рассказывают, что я тупая.

Пусть рассказывают. Они завидуют, поэтому и распускают сплетни. У меня в школе было то же самое, пару раз приходилось драться. У нас класс делился на группировки, и вот девчонки из ОПГ вызвали на стрелку. Приходилось драться после школы, они все думали, что я их парней отбить хочу. Знаешь, такие животные разборки, уровень павианов или бабуинов, но только обезьяны с укладкой и мелированные. Что-то я с тобой разоткровенничалась.

Нестрашно, я это никому не расскажу, кроме Юльки.

Спасибо, что предупредила, Усмехнулась Мэй и поймала внимательный взгляд.

Девушка стояла достаточно далеко, и можно было подумать, что она смотрит на дом или в окно, но Мэй кожей чувствовала, что смотрят на них. Альфира поймала настроение Мэй и повернулась сразу выхватив одиноко стоящую девушку в сером деловом костюме. Лицо девушки показалось очень знакомым, и это усиливал напряженный взгляд девушки, буквально разбиравший на части, желая проникнуть внутрь. Что-то было неестественное в этом взгляде, злое и чужое, внедрившееся в нее. Девушка казалась слегка полноватой, что она старалась скрыть брючным костюмом. Волосы убраны в строгую прическу непонятного вида, замыкающуюся на затылке крупными заколками, минимум макияжа горел ярко на бледном лице, тонкие пальцы добела сжали ручки сумки. Она не двигалась, гипнотизируя Мэй и Альфиру. Со стороны остановки подошел Сергей и еле заметно дотронулся до нее. Альфира увидела, как девушка дернулась, но не телом, а чем-то другим, что незримо обволакивало ее. Это взмыло вверх и молниеносно влетело в дом. Она не успела понять, в какое окно, но периферическое зрение зафиксировало движение плотного прозрачного тела.

Девушка изменилась, словно с нее сняли напряжение. Она пошатнулась, и Сергей взял под руку и повел к Альфире и Мэй.

Добрый вечер, поздоровался Сергей, подмигнув Альфире, смотревшей на него с широкой улыбкой. Ее смешил друг Максима, пускай она и видела его пару раз, воспринимая комплименты и невинные подкаты как шутки, особенно глядя на насупившиеся брови Юли. Это Оля, сестра Алисы.

Это Сергей, а это Мэй, представила Альфира.

Очень приятно, Мэй подошла к Оле и взяла ее за руку. Мы хотим помочь.

Да-да, Сережа говорил об этом. Надеюсь, у вас получится. Я не знаю, что дальше делать, Оля всплакнула, и Мэй, опередив ее, деликатно обняла девушку.

Для этого мы здесь. Все будет хорошо, тихо сказала Мэй.

Сергей стоял напряженный и бледный. Это был невеселый самец, каким его помнила Альфира. Он показался ей гораздо старше и понравился, быть серьезным ему шло гораздо больше. Сергей смотрел то на Альфиру, то на Мэй и Олю, и Альфира видела, что все чаще он смотрит на Мэй, а она, поймав его долгий взгляд, что-то передала ему глазами, и он кивнул сам себе.

Идемте, а то скоро станет совсем поздно, сказала Оля, хотя небо и не думало сворачивать солнечную программу, до заката оставалось еще честных три часа.

Идемте быстрее, а то не успеем, Оля с тревогой посмотрела в небо.

Они вошли в дом с черного входа, второго выхода из подъезда, где не было камер полиции и можно было незаметно пробраться к автобусным остановкам. Альфира сразу почувствовала другую атмосферу в доме, отличную от их панельных многоэтажек настоящей Москвы. И дело было даже не в том, что все было вполне новым, особенно лифт корейского производителя автомобилей, а в свете, в запахе из квартир, в стойком ощущении того, что здесь живет другое поколение, пожелавшее отпочковаться и расти самостоятельно, вдали от застарелых традиций и правил жизни, создавая на шатком фундаменте малого опыта свои традиции и правила, пускай и ошибочные, глупые, но свои. Так ей казалось, так она видела это сквозь разноцветные двери, слыша голоса и улавливая запахи кухни, стойкий запах кофе и модных духов, без привкуса разлитого пива или застарелой жизни, окутывавшей каждого, кто делал шаг в ее подъезд. А еще она не почувствовала вони из банок и бутылок с окурками, стоявшими на каждом этаже в ее доме, у Юли дела обстояли еще хуже, соседи курили с закрытыми окнами, потому что им дуло.

Все пропало, как только они вошли внутрь квартиры. Уютная, в прошлом, евродвушка с белыми стенами и простым беленым потолком, простыми деревянными дверями в санузел и кладовку, кухня открытая, большая с диваном и квадратным столом. Света много, окна большие, но в квартире темно и холодно, хотя из окон льется вечерний свет и тепло летнего вечера. Оля сняла босоножки и прошла в кухню. Она изменилась, выпрямилась, в глазах горел черный огонь, затмевая природную голубизну.

У вас ничего не выйдет. Если вы сделаете еще хоть шаг, то пожалеете, прорычала Оля, на губах проявилась зловещая улыбка, а зубы щелкнули в предвкушении крови.

Альфира, что с тобой? Мэй сжала ее руку, она оказалась каменной.

Альфира смотрела в комнату. Дверь была открыта настежь, ручка врезалась в стену после яростного удара. В комнате царил непроницаемый мрак, в котором что-то копошилось. Это что-то дыхнуло, и из комнаты вырвался удушливый смрад подземелья вот чем воняло здесь, забивая с первого вдоха нос и горло липкой слизью.

Не смотри на меня! Не смотри на меня! дико заорала девушка. Тонкий голос дрожал от ярости и боли. Уходи! Уходи! Уходи!

Я вижу его, ледяным голосом сказала Альфира.

Так, кто там? Сергей пришел в себя и вышел вперед, желая защитить.

Не сейчас, твоя помощь понадобится позже. Альфа, давай, Мэй отвела Сергея, мягко и в то же время властно взяв за руку. Он повиновался, застыв в напряжении, готовый броситься к Альфире на помощь.

Альфира сделала три шага и остановилась. В комнате мрак зашевелился отчетливее, и Мэй и Сергей увидели его. До Альфиры ему был один прыжок, но что-то держало, не выпускало за порог. Оля стала хохотать, громко, бешено. От ее хохота болели уши и стыла кровь. Сергей осматривался, чтобы схватить, если вдруг понадобится драться, но кроме прикрученного к стене шкафа с вешалкой ничего не было, все стулья далеко, не успеешь.

Альфира достала из рюкзака блокнот Мэй и медленно, с трудом управляя задеревеневшими от страха пальцами, царапала кривые иероглифы. Она все делала правильно, чувствуя, как листок обретает вес, как все тяжелее его держать. Достав из рюкзака зажигалку, Альфира, оглохнув от шума крови в голове, прокричала заклинание и подожгла листок. Во вспыхнувшем огненном смерче, Альфира увидела истинный смысл заклинания:

Вернись в свой мир,

В котором жизни, смерти нет!

Пусть пепел скроет память о тебе!.

Мэй бросилась к ней, вложив в опустевшие руки свою сумочку. Огонь ворвался в комнату, выхватив бесформенное зло, сжав его до бесконечно малой ослепительной точки, разорвавшейся на мириады ранящих глаза искр. Волна горящего пепла рванула сумку Мэй, поджигая ее, оплавляя чехол телефона и ключи от машины и квартиры. Альфира не удержала и упала на пол вместе с Мэй, пытавшейся удержать ее.

Сергей не верил своим глазам, не верил себе и не думал об этом. Все произошло за доли секунды, показавшиеся длиннее всей его жизни. Он видел, как огонь из рук Альфиры пожирает нечто в комнате, как из его оков освобождается бритая наголо девушка, как она падает на пол, обхватив голову и колени руками. На девушке не было одежды, все тело, освещенное яркой вспышкой, в ссадинах и плохо заживающих ранах. Оля упала в обморок сразу же после последнего слова, произнесенного Альфирой. И вот он стоит один, а все на полу, Альфира кричит от ужаса и, как ему показалось, боли, Мэй пытается встать, но падает, будто бы пораженная страшным ударом в грудь.

Все-все, все хорошо. Никого больше нет, все прошло, Сергей взял на руки Альфиру и отнес на кухню, уложив на диван. Мэй, я сейчас.

Он быстро вернулся и помог встать. Футболка на ней оказалась порванной или прожженной, обуглившейся. Она с трудом стянула ее с себя, бегло осмотрела джинсы, отряхнув черный пепел. Альфира отключилась и, казалось, мирно спала. Ее платье не пострадало, даже пепла не оказалось, хотя она была в эпицентре, пепел ударил прямо в нее.

Займись Олей, а я Алисой, скомандовала Мэй, не стесняясь своего вида, хотелось стянуть джинсы и под душ, все тело жгло и зудело.

Он поднял Олю и положил рядом с Альфирой. Они будто бы спали, но он все равно задрал им ноги и стал шарить по кухне в поисках аптечки. Не найдя ничего, он поочередно стал массировать ноги Альфире и Оле, потом руки и в конце концов помассировал виски, после чего дал каждой по звонкой хлесткой пощечине. Первой пришла в себя Альфира, схватившись за щеку и с удивлением смотря на него.

Мэй в это время подняла Алису и положила ее на кровать, накрыв чистой простыней. Девушка не сопротивлялась, узнав Мэй, беспрекословно выполняя все команды, смотря полными страха и радости глазами. В квартире стало до невозможности светло, вечернее солнце вычищало зловещий мрак, выметало последние следы зла из каждого угла, наполняя все теплом и любовью бескорыстного и могущественного божества.

Я я не могла, я не смогла! Она забрала ее, она затащила ее! захлебываясь стала кричать Алиса.

Тихо-тихо, все потом, потом, Мэй вернулась в прихожую, найдя в опаленной сумочке баночку с транквилизатором, который она перестала принимать два года назад, но носила с собой для внутреннего спокойствия.

Вот, держи и ничего пока не говори. Мэй дала Алисе две таблетки и вложила их в рот, залив стаканом воды. Все-все, просто лежи, ни о чем не беспокойся.

Мэй осторожно погладила Алису по голове, стараясь не трогать плохо затянувшиеся рубцы, где когда-то были красивые волосы. Кто-то или что-то срезало, вырывало волосы, будто бы они горели, хотели сожрать ее. Алиса быстро отключилась, похудевшая и изможденная, забывшая о стыде, пораженная ранами и грязью. Мэй не чувствовала вони немытого тела, гноя и смрада изо рта, запрещая себе воспринимать это сейчас. Дома она снимет с себя кожу, пока не отмоет даже малейший намек на вонь, но не сейчас.

Девчонки пришли в себя, доложил Сергей, войдя в комнату. Да, это Алиса. Что с ней случилось?

А что сейчас случилось? язвительно спросила Мэй и одернула себя. Извини, привычка.

Сергей не подал вида и полез в шкаф. Вскоре он достал кипу полотенец и стал их укладывать друг на друга.

Я ее подниму, а ты под попу положи, Сергей склонился над Алисой и легко поднял ее, совершенно не заботясь о том, что испачкает рубашку и провоняет.

Откуда ты знаешь, что надо делать? спросила Мэй, после того, как уложила полотенца под Алису.

За дедом ухаживал, когда в школе учился. Тут лучше бы пленку и клеенку проложить, надо поискать. Можно скатерть или занавеску из ванной. А что ты ей дала, скоро очнется?

Не знаю, она слабая. Не раньше утра, я думаю.

Да, придется дежурить, Он задумался. Отвези Альфу домой, нечего ей здесь делать.

Потом возвращайся.

Хорошо мне надо переодеться, Мэй с усмешкой оглядела себя в зеркале на двери шкафа.

Зачем? Тебе и так хорошо, хмыкнул Сергей, не без интереса рассматривая Мэй.

Это мы потом обсудим, если захочешь, улыбнулась она. Я вернусь. Ты не привередлив к еде?

Всеяден и всепитен.

15. Мы все тяжело больны

Науке неизвестно, насколько сильными могут быть магические заклинания или другая антинаучная деятельность, неистребимая и непобедимая в умах и сердцах человечества, но после изгнания злого духа из типичной съемной евродвушки самоустранились или изгнались в область и непробиваемые пробки на вылетных магистралях и путанных бетонных узоров, почему-то называемых развязками и эстакадами. Город выдохнул из себя коптящую и чадящую автонечисть и вдохнул красный отблеск стоп-сигнала, включив зеленый свет на всем пути. Мэй долетела до Щукинской за какие-то шестьдесят минут, не больше и не меньше. Только тогда, когда разгоряченная и воющая вентилятором машина встала у подъезда Альфиры, она поняла, что совершенно не думала о дороге, не искала козьих троп, ругаясь с навигатором, предлагавшим постоянно новые вариации постоять в отличной компании.

Альфира всю дорогу спала, уронив голову на боковую стойку. Удивительно, как она так села, игнорируя все особенности и улучшения кресла, призванные держать спину пассажира в правильном и энергощадящем положении. Мэй немного завидовала ее молодости, изредка во время пути поглядывая на нее, вспоминая себя, но не жалея об утраченном времени. Альфира после пробуждения на кухне выпила две огромные кружки чая с тонной сахара и съела почти всю коробку зефира в шоколаде. Ни Мэй, ни Оля не могли и глотка сделать из-за напряжения и невротического шока или как-то так, Мэй не поняла фразу Сергея, не то пошутившего, не то говорившего всерьез. Подмывало бросить все и поехать домой, принять ванну или лучше таблетку транквилизатора. Желание вновь сесть на препарат стало невыносимым, и если бы Мэй не вспомнила, что оставила таблетки для Алисы, то поддалась бы ему и поехала домой.

О, мы уже дома, Альфира потянулась, шея неприятно хрустнула. Ой, опять алкойогой занялась.

Чем? недоуменно спросила Мэй, отбрасывая от себя последние мысли о жалости к себе и поездке домой.

Алкойогой. Помнишь, раньше много выкладывали фоток бомжей и алкашей, которые могли уснуть в любом положении?

А, поняла, о чем ты. Так я ей регулярно занимаюсь, сама не понимаю, как смогла уснуть в машине или дома на узком диване. Один раз я за столом уснула, подбивала баланс. После этого до меня дошло, и я нашла нормального бухгалтера.

Максим рассказывал, что скоро бухгалтера будут не нужны, всех заменит компьютер.

Где угодно, но только не у нас, засмеялась Мэй. У нас делают все, чтобы усложнить учет, чтобы содрать побольше и не отдавать украденное, пока все стадии суда не пройдут. От такого любой робот заискрится и сгорит от перегрузки.

Ага, выгорание на рабочем месте.

Точно, человеку проще, он может послать все в одно место, а робот так не может. А как ты поняла? Я сразу ничего не заметила, только после того, как ты начала писать.

Не знаю, Альфира сняла очки и долго вытирала о платье. Просто увидела. Хотя нет, я сначала почуяла. Когда мы вошли в квартиру, еще дверь не закрыли, сразу поняла. Их там было двое, и, мне кажется, они ждали нас.

Наверное, ты права. Если второй был в кухне, то он смог бы тебя остановить.

Она или оно, но точно не он. Помнишь, Юля рассказывала свой сон?

Да, Сабина предупреждала о ловушке.

Вот, и в моем видении она указала найти Алису. Я когда об этом думаю, у меня голова болит.

И у меня. Посмотри-ка, это не Юля с Ильей идет? Пса Арнольд зовут, я не перепутала?

Они, точно они! радостно воскликнула Альфира.

Мэй посигналила, Юля и Илья не обратили внимания, а Арнольд бросился к машине. Мэй и Альфира вышли, Арнольд скулил и прыгал от радости, тыкаясь башкой то в Альфиру, то в Мэй, которую он слушался, бдительно следя за указательным пальцем.

Привет! Юля побежала к ним, забыв о забитых мышцах и первых волнах сонливости, быстро переходящей в глубокое забытье.

О, тебе дали по физиономии, Мэй кончиками пальцев дотронулась до нового синяка на левой скуле.

Да, зевнула. Как я рада вас видеть! Юля обняла их, если бы она была собакой, то точно заскулила и завыла от радости. А вы чего такие серые? Нашли Алису? А у нас что было!

И точно, серые, Мэй посмотрела на себя в боковое зеркало. Хорошо, что не позеленели. Сначала ты, что случилось?

Подошел Илья, стойко неся два рюкзака и обливаясь потом. Он поздоровался и сложил рюкзаки на лавку у подъезда.

Илья, расскажи ты, а то у меня мысли путаются, Юля широко зевнула и села на лавку полулежа на рюкзаках, не хватало еще евнуха с опахалом и расшитых ковров.

Это как посмотреть, может ничего и не случилось. Перед тренировкой к нам подошла женщина, начал рассказ Илья.

Красивая, правда же, Илья? Юля попыталась отобразить на лице гневное недовольство его поведением, но ничего не вышло, победила зевота.

Красивая, но мне такие не нравятся. Не скажу, что она злая, скорее рядом с ней неспокойно, тревожно. Это была Лана Ким, Юля тренируется с ее братом Виктором, он дает ей мастер-класс. О тренировках ничего сказать не могу, меня туда не пускают. Интересно то, что мы не помним, как она ушла. Юля с ней немного поговорила, а потом мы сидим на лавке, а Арнольд забился под лавку и дрожит. Мне ее лицо показалось знакомым, так вот она очень похожа на обработанный Сергеем стоп-кадр.

Илья достал из рюкзака планшет и протянул Мэй и Альфире. Мэй долго всматривалась, а Альфира отмахнулась и села рядом с Юлей.

Мама, мы все тяжело больны! затянула Альфира.

Мама, мы все сошли с ума! поддержала ее Мэй. Альфа, ты слушаешь Цоя?

Она вообще всякое старье и душнилово слушает, буркнула Юля, толкнув подругу локтем. И так от всего этого голова болит, еще твои песни.

А что? Хорошая песня, как раз про нас, Альфира зевнула и потянулась, но как-то неудачно, и возмущенное платье стало трещать по швам. Ой, пора домой. Хватит на сегодня.

Да, вам завтра на работу, заметила Мэй. Работу я с вас не снимала.

Я с радостью, зазевала Юля. У меня на работе голова проясняется.

Пустеет, добавила Альфира.

А что у вас? Вы нашли Алису? спросил Илья, следя за Арнольдом, полностью подчинившимся воле Мэй, выполняя несложные команды и радуясь, как щенок, когда получал ласку и дружеское трепание за уши.

Да, нашли. Там все очень плохо, если вкратце. Я поеду опять, надо помочь, но завтра на работу я приду, не думайте, что сможете побездельничать, Мэй погрозила девчонкам. Альфира выпрямилась и отдала честь, комично выпятив нижнюю челюсть, как бывалый сержант американской армии.

Альфа теперь опытный экзорцист, у нее это получается лучше, чем у меня. Уже поздно, надо все обдумать, и тогда обсудим завтра. Илья, приходи в обед, я же вижу, что у тебя есть много мыслей на этот счет.

Да, есть, но мне их надо систематизировать, а то пока бредятина получается, Илья слегка покраснел от ее взгляда, посмотрел на Юлю, но она уже засыпала, обняв свой рюкзак. Надо еще Максима позвать, он тоже что-то нашел.

Тогда жду вас в ресторане в два часа, как раз будет время поговорить. Максима ждем, пусть не стесняется, Мэй сказала вроде по-дружески, но так, что прозвучало все как приказ, который никто бы не посмел не выполнить. Юля, я могу тебя довести до дома.

Спасибо, я сама дойду. Тут совсем недалеко. Я ничего не поняла, завтра мне объясните, но вечером у меня все вылетит из головы, так что придется объяснять еще раз.

Кто бы нам все объяснил, сказала Альфира и достала телефон из рюкзака. Ого, у меня дома намечается буря!

Хочешь, я пойду с тобой и скажу, что я тебя задержала на работе? предложила Мэй.

Лучше не стоит, а то попадешь в чан с лицемерной патокой, и тебя там утопят, а с меня потом три раза шкуру снимут.

За то, что ты заставляешь уважаемых людей оправдывать твои проступки, завершила за ней мысль Мэй.

Именно так и будет! Альфира сделала такое испуганное лицо, что все, включая Арнольда, засмеялись. Пес уткнулся мордой в колени и зарычал. Все-все, Арнольд, больше никакого театра.

Спустя три часа Мэй вернулась к Алисе. Заехав в ресторан и набрав разной еды, она нашла свою пробку и еле-еле двигалась в густеющих сумерках. После встречи с Юлей и короткого разговора тревога внутри утихла, сменившись напряженной усталостью. Мэй знала, как опасно такое состояние, и часто пила воду небольшими глотками, а кондиционер сделала так, чтобы было неприятно холодно. Напряжение сменилось борьбой с дискомфортом и злостью, бодрившей мозг, заставляя кровь быстрее бежать по венам. Вот такой замерзшей и напружиненной, готовой к бою или бессмысленной драке, она вошла в квартиру.

Сергей и Оля сидели на кухне. Все окна открыты, ночной ветер внес запахи лета и улицы, от затхлости и страха не осталось и следа.

Как Алиса? Оля, куда твою футболку положить, где корзина для белья? Мэй посмотрела на девушку, Оля не слышала ее, уставившись в одну точку.

Она в ступоре, бесполезно что-то спрашивать. Алиса проснулась и ждет тебя. Футболку брось куда хочешь, ей все равно.

Понятно, Мэй ушла в ванную и убрала футболку, которую взяла из шкафа Оли, в бельевую корзину.

Оля, видимо, имела пунктик на чистоте, корзина пустая, ванная блестит, ни пятна, ни точечки, про волосы и говорить не стоит. Решив, что Алису надо в первую очередь отмыть, она стала набирать ванну. В шкафчиках была соль, пена и еще что-то, Мэй бросила немного соли и, найдя большой кусок мыла и большую губку, улыбнулась. Хуже было бы сейчас ничего не делать, надо постоянно себя занимать, чтобы на дурные мысли не оставалось ни времени, ни сил. Хочу помыть Алису. Сергей, не маячь, не надо смущать девушку.

Это правильно, я сам думал об этом, но лучше пусть это сделаешь ты. Здесь нужен психиатр, нам, наверное, тоже нужен.

Наверное, но вызывать неотложку не стоит.

Не стоит. У меня есть знакомая, могу ее попросить. Она как раз и психиатр, и психотерапевт. Не болтливая, можно доверять.

А у тебя на каждый случай есть правильная знакомая? Мэй насмешливо посмотрела ему в глаза.

Если бы, но скрывать не буду, их очень много.

Думаешь, меня это должно волновать?

Надеюсь, он пристально посмотрел ей в глаза, Мэй переборола, довольно улыбнувшись.

Давай, я Алису уведу в ванную, а ты зови мозгоправа. Не поздно еще?

Она сова, причем любит пошататься по ночному городу это у нее психотерапия такая, дойти до какого-нибудь моста и поорать полчаса.

Забавная.

Долбанутая, сама увидишь.

Мэй усмехнулась и пошла к Алисе. Она сидела посреди кровати, обернувшись в простыню и улыбаясь. Мэй включила свет и вздохнула, ужаснувшись, во что превратилась цветущая и жизнерадостная девушка за такое бесконечно короткое время. Казалось, что кто-то намеренно высосал из нее часть жизни, расцарапал и разодрал тело и душу. Алиса боялась, дрожь переходила в короткие судороги, внезапно утихая, освобождая ее

Я ждала тебя, еле слышно проговорила Алиса, и куда делся звонкий и слегка насмешливый голос. Я знала, что ты меня найдешь. И она знала, поэтому она меня и отпустила, чтобы ты нашла меня.

Потом, все расскажешь потом. Тебе надо помыться.

Мне? Алиса неприятно засмеялась. Меня больше не существует, она уничтожила меня. Делай, как хочешь, но сначала послушай и запомни. Я боюсь, что скоро все забуду.

Алиса задрожала, крепче обхватив себя руками и закатив глаза, будто бы перед обмороком.

Она ищет, уже долго ищет. Мы не подошли, но она знает, что у тебя есть приманка. Она так и сказала, а я и Сабина мы ловушка. Отдай ей то, что она хочет, и она уйдет. Она не врет, она никогда не врет. Я сбежала, она разрешила мне сбежать, а Сабина осталась там. Это под землей, везде под землей. Я слышала метро, но это не в метро. Там много каменных комнат и коридоров, а еще железные двери. Там есть охранник, он поможет, когда надо будет, но он не отпустит Сабину, пока ты не приведешь то, что ей нужно. Я не знаю, что ей нужно мы мясо, корм для зверя, приманка. Но ты не приведешь зверя зверь там, под землей, и ей надо убить его, выманить и убить. Она сама не может, сможет другая, другие или все умрут. Мы все умрем, все это она так сказала.

Алиса закрыла глаза и стала заваливаться на бок. Мэй поддержала ее, прижав к себе.

Вход у тебя, в том же доме, но в угловом подъезде. Там вход под землю. Она утащила нас туда через бетонную башню, она во дворе, зеленая и низкая, но это мы так видим.

Все, потом расскажешь. Пошли, я тебе ванну приготовила.

Алиса улыбнулась, на секунду став снова той же веселой и немного своенравной девушкой. Тень пробежала по ее лицу, и напряжение спало, ударив током в Мэй. Это было больно, но она не подала вида, помогая Алисе встать.

Отведя в ванную, Мэй закрылась. Алиса стояла у зеркала и рассматривала себя, поправляя простыню. Мэй забрала ее и засунула в стиралку. Алиса едва не упала, залезая в ванну, ее шатало, тело не слушалось, но она подчинялась приказам Мэй. Мыться она сама не могла, и Мэй сняла джинсы и футболку, взявшись за мыло и мочалку. Вода постепенно серела, пока не почернела. Пришлось слить, вымыть ванну и набрать заново. Мэй не думала, сколько уже прошло времени, она работала, чистила и мыла Алису, счищая с тела не только грязь, но и боль. Алиса возвращалась, морщины на лице разглаживались, а в глазах незаметно проскальзывал затаившийся голод выздоравливающего.

Из ванной Алиса вышла сама, переодетая в пижаму и чистая. Мэй усадила ее за стол и наложила полную тарелку, всего понемногу. Такие же тарелки она поставила перед Сергеем и Олей, самой есть не хотелось.

Тебе кофе сварить? предложил Сергей, уверенно рыскавший по шкафам.

Да, черный и без сахара. Позвонил психиатру?

Да, скоро будет. Я ей вкратце рассказал, без подробностей это как раз ее профиль.

Какой профиль?

Любимый: шизофрения, осложненная параноидальным возбуждением, переходящим в кататонический ступор. Или как-то так, она собирает материал для диссертации, Сергей поставил турку на плиту.

Пусть ко мне не лезет, а то укушу, прорычала Мэй. Так, девочки, а вы чего не едите? Ну-ка, сами, не пороть же мне вас. И ты быстро сел, с кофеем я сама справлюсь.

Не смею ослушаться, моя госпожа, Сергей сел и с аппетитом стал есть мясо с рисом.

Мэй погрозила Оле и Алисе, девушки стали медленно работать вилкой, постепенно оживая. Еда успокаивала, оживляла, подчиняя измученные тела и души самому древнему инстинкту желанию жить. Глядя на них, Мэй положила себе острого салата и рис с мясом, Сергей заботливо освободил стол, убрав пустые контейнеры. Запахло кофе, и Мэй поняла, как же ей хочется спать, не хватало еще отключиться прямо здесь, как Юле.

16. Секта

Мэй проснулась в машине, и так было уже не в первый раз. На заднем сиденье ее ждала подушка в чистой наволочке, тонкий плед и простынь. У нее было три походных набора, которые Мэй стирала и гладила не реже одного раза в месяц, понимая, что у нее большие проблемы, которые стоило бы разобрать с психотерапевтом или сразу сдаться психиатру. Поэтому она ни за что бы не пошла к ним раз понимает, значит, справится сама. Современное общество называет подобную уверенность вредным заблуждением, Мэй выбрала для себя запыленный и истертый термин перетерпеть. Чем больше она думала о своей жизни, вырываясь на полчаса или час, не больше, в сутки от дел и забот, связанных с рестораном, квартирой, налоговой и прочими наслаждениями, тем больше отмечала, что ничего, кроме терпения, в жизни и не осталось.

В машине уютно и прохладно, но не холодно. Немного пахнет едой, ее рестораном, и от запаха блюд, кухни и той жизни, которую притягивает к себе ресторан, тепло на душе и не так одиноко. Не зря она выбрала эту машину, подобрала под себя, взамен слишком постаревшей, но надежной подруги шестой Мазды, которая служила верой и правдой до полного истирания. Она забывала о ремонте, о техобслуживании, забывала и о себе, уходя в работу, копя деньги сначала на квартиру, потом на собственный бизнес. Так и вся молодость прошла, и у нее есть все, что она хотела, о чем мечтала: собственное жилье, только ее, в которое она может пускать или не пускать, без влияния родных и друзей, которых и не было, надежная и красивая машина и свой ресторан, такой, о каком она мечтала. Не было в этом только нее простой и открытой девочки, любившей всех и доверявшей всем. Она умерла или не умерла, но спряталась куда-то от страха, от непонимания подлости и лицемерия, от тех, кого она любила, кому верила. И вот сегодня ночью девочка подошла ближе и с интересом посмотрела в щелку старой двери, ведущей из подвала на свет.

Еще слишком рано, домой ехать уже поздно, идти в ресторан рано. Она припарковалась неподалеку, в спящем дворе, с трудом втиснувшись между огромными паркетниками, и зачем в городе такие огромные машины, напичканные электроникой, датчиками, помощниками, способные самостоятельно найти место парковки и встать ровно, но все равно стоящие немного по диагонали, занимая у соседнего места чуть меньше половины чужого пространства. Мэй наперед знала, кто владелец этого монстра, каким он взглядом будет смотреть на нее, пытаясь показать свой статус, выпятить чахлую грудку ничтожества, пускай и подкаченную и нажратую спортивным питанием. Сущность ничтожества не может спрятаться за одеждой, новым телом или корочкой она всегда впереди человека, она его хозяйка и ведет своего раба, как собачонку.

Мэй потянулась, немного не хватает места, пары сантиметров, чтобы вытянуться полностью. Вспомнилась Аврора, очень странная женщина. Пожалуй, она немногим младше ее, но вот взгляд! Ха-ха, давно Мэй не видела, чтобы на нее так смотрели. Пожалуй, со школы, когда молодые альфа и бета-самочки делили глупых самцов, видя в ней соперницу, желая, как обезьяны, показать силу перед самцом, унизить соперницу, предоставить доказательства, что ее потомство будет самым крепким. Если бы этим дурочкам пришла в голову эта мысль, а, что важнее, они бы ее поняли, то случился бы глубокий ступор рожать никто не хотел, но молодому животному на это было плевать. Аврора выглядела как типичный психиатр, не хватало белого халата и томиков Фрейда и Юнга в шкафу за спиной. И дело совсем не во внешности, а во взгляде: колкий, равнодушный и жестокий, так смотрит ученый на подопытную крысу. Животное внутри нее рвалось наружу, что выражалось в откровенных вопросах и поглаживаниях Сергея, ну и в злобных взглядах в сторону Мэй. Олю и Алису она сразу отмела, как конкуренток, сестер это и не волновало. И все же, даже в самых долгих и колких взглядах глаза в глаза Аврора открыто посмеивалась над собой. В итоге они, можно сказать, подружились, как могут дружить или, скорее, выносить рядом с собой другую одиночку, альфа или бета-самку, уважая противника, этика восточных воинов.

Если не знать, то Аврора похожа на художницу, актрису или другого неформала от искусства, пока не обратит на тебя внимания. Худая и высокая, с ежиком ультракоротких черных волос, смуглая кожа, красивый тонкий нос, длиннее, чем по стандарту, черные небольшие глаза на узком лице с высоким лбом. Она выглядела больше некрасивой, похожей на женоподобного мальчика, пока не начинала говорить. Негромкий и низкий голос обволакивал собеседника, а легкая хрипотца опытного курильщика добавляла шарма. Мужчины ведутся на такое, Мэй точно знала, по настроению играя с теми, кто соизволит с ней познакомиться. И это случалось все реже и реже, некондиционный товар, и давно она себя списала?

Незаметно Мэй и Сергей оказались на улице. Шел третий час ночи, район погрузился в тревожный сон, вздрагивая от рева мотоциклов и арабских ладов вольных таксистов. Аврора выставила их, отдав таблетки Мэй, коротко сказав, что тут требуется вещества серьезнее. Мэй была этому даже рада, ей совсем не хотелось присутствовать при разговоре психиатра с Алисой и Олей, которой определенно требовалась помощь. Они стояли у машины, Мэй напряженно курила, оборачиваясь при каждом резком звуке, провожая каждый мотоцикл, каждую машину. Как здорово, что Сергей молчал, ей это очень понравилось. Умение молчать в нужный момент одна из лучших черт мужчины, к женщинам Мэй таких требований не предъявляла, зная по себе, как это бывает тяжело.

Она отвезла его домой, сама дав свой телефон. Обменявшись контактами, они договорились глазами, сейчас было не то время, не то настроение. Что-то проскочило между ними, Сергей красивый, сильный, не совсем в ее вкусе, но это неважно. Не внешняя привлекательность понравилась Мэй, она умела отбрасывать оболочку, хотя бы немного развернуть красивый фантик, чтобы заглянуть внутрь. И ей понравилось. Она пожала его пальцы на прощание, устало улыбнувшись, а он поцеловал их, не пошло, не слюняво, как делали многие, чего Мэй боялась больше, чем случайных хватаний за попу, а деликатно и искренне, как она и хотела. Жаль, что он слишком молод для нее, но почему это должно волновать ее? Пусть решает сам.

Она, наверное, задремала, не заметив, как к машине подбежала Юля. Она изменила маршрут, сделав положенный круг по парку, Юля забегала во двор дома, где был ресторан, оббегала его и школу и только потом возвращалась домой.

Доброе утро! воскликнула Юля, когда Мэй вылезла из машины, слегка стесняясь и поправляя задравшуюся футболку и мятые шорты, спать в джинсах было слишком жарко и ужасно.

Доброе утро, если оно доброе, Мэй посмотрела на себя в боковое зеркало, ну и кошмар: какая-то помятая, старая, с кругами под глазами! Не то, что Юля молодая, свежая, полная сил и улыбается еще так заразительно, что невольно улыбаешься в ответ.

Хорошо поспала?

Очень смешно, фыркнула Мэй и потянулась, услышав, как жалобно затрещали позвонки и с чувством хрустнула шея.

Пойдем на площадку, я тебе зарядку проведу. А то затекло все, надо тебя расправить! Юля подпрыгивала на месте, и откуда у нее столько энергии.

А пошли, согласилась Мэй.

На детской площадке у хоккейной коробки остались турники и лестницы, выкрашенные кривой коричневой краской. Юля руководила, а Мэй слушалась, сначала через силу, перебарывая лень, делая упражнения, а потом сама усиливая темп, радуясь разогретым мышцам, чистой и свободной голове. На брусьях Мэй немного проиграла Юле, а вот на турнике провалилась, с трудом сделав шесть подтягиваний в три подхода.

А ты в хорошей форме, с уважением сказала Юля. При твоем весе просто супер.

Это при каком моем весе? состроила недовольную гримасу Мэй и, захохотав, толкнула Юлю в плечо. Я пошутила.

Юля и не думала обижаться, толчок в плечо она восприняла как начало тренировочного боя. Обозначая удары руками и ногами, она теснила Мэй, умело блокировавшую ее. Юле нравилось, что у Мэй хороший уровень, она, конечно же, видела, что легко может пробить ее, но зачем это делать, если и так понятно, что у них разный уровень. Мэй веселилась, как в детстве. Девочка вышла из своего подвала и играла. Юля заигралась, желая сделать хитрый обманный удар, Мэй перехватила руку и бросила через бедро, с четким заломом правой руки.

Ого! Юля встала и рассмеялась. Не знала, что ты так умеешь!

Умела. Я думала, что все забыла. Надо возвращаться к тренировкам, я даже помолодела и спать не хочу.

Ну да, растрясли старину.

Юля, не переходи красную линию, погрозила ей Мэй. Нашла тут старину.

Первые собаководы, не желавшие далеко ходить, отправляя своих мелких собак, похожих на крыс, в ближайшие кусты и лужайки, удивленно смотрели на шуточный бой между школьницей и взрослой женщиной. Но, каким бы ни был шуточным бой, эти здоровые мужики, накаченные с вечера пивом и телевизором, не решились бы встать с кем-нибудь из них, накостыляют так, что никаким тональником не замажешь.

В 14:00 все были в сборе. Мэй устроила в своем кабинете временный штаб, убрав все со стола и расстелив белую скатерть с черными птицами. Любой серьезный разговор следовало начинать с обеда, так учила ее бабушка и мать, и Мэй неоднократно получала подтверждения этому простому правилу. Лучшие ее сделки и решения принимались во время хорошего обеда, и дело вовсе не в ленивой сытости, а удовлетворении первичных задач организма, устранения напряженности и даже озлобленности, вызванных затаившимся голодом. Как бы партнер не храбрился, по факту все хотели есть, и она первая, а диеты и прочие развлечения, граничащие с пагубными экспериментами над собой, пусть остаются бездельникам.

Обслуживала Юля, в опустевшем после бизнес-ланча зале дежурил Камиль. Шеф-повар не задавал лишних вопросов и ни взглядом, ни выразительными бровями не подал вида, что сгорает от любопытства. На кухне шла подготовительная работа к вечерней смене, половина зала была забронирована, и готовился небольшой банкет по случаю Дня Рождения и подобия помолвки. Компании были знакомы, и праздники должны были слиться в безудержное веселье с азиатским колоритом.

Садись, я потом унесу, Альфира усадила Юлю за стол.

Да, тебя только ждем, заметил Максим.

Ой, надо Арнольду воды налить, забеспокоилась Юля.

Не надо, ребята за ним присматривают. Он на посту, охраняет черный вход, важно сказала Альфира.

Юль, не беспокойся. Ему еще рано есть, сказал Илья и посмотрел в планшет. На экране был вид с камеры дрона, кружившего во дворе дома, наблюдая за послушным псом, принявшим пост у служебного входа ресторана. Арнольд следил за роботом и не поддавался на провокации, назойливые попытки втянуть его в игру. Там все хорошо, даже намордник пока не стянул.

А он свободолюбивый? заинтересовано спросила Мэй, заглядывая через стол в экран, Илья повернул планшет к ней.

Да, если считает, что с ним поступили несправедливо, будет бороться до последнего. Такой же упрямый, как Юля, ответил Илья, почувствовав на себе испепеляющий взгляд Юли, но не повернувшись.

Максим хмыкнул и подмигнул Альфире. Юля что-то пробурчала, но манду с бульоном и зеленью делали свое дело, и к концу чаши и тарелки с салатом, она обо всем забыла, готовая слушать и запоминать, но не обещать, что все поймет, тем более, запомнит.

Итак, можно начать с того, что все мы, кроме, пожалуй, меня, столкнулись с чем-то необъяснимым, Максим обвел всех глазами и усмехнулся. Получается, что из всех вас я самый здоровый.

Все может быть, Мэй сощурила глаза. Скорее всего, твое время пока не пришло.

И этого мы также не можем исключать. Пока нам понятно только то, что что-то происходит, и это что-то втягивает нас в свою игру. Если даже это массовое помешательство, то сути дела не меняет, придется разобраться.

Хватит умничать, давай к делу, недовольно сказала Юля, если бы он сидел рядом, то она точно бы его пнула ногой за занудство.

Согласен, перейдем к делу. Данных не очень много, но они есть. Наш робот нашел вашего демона. Полный отчет Леха отправит завтра, надо данные обработать, выбросить повторы и ложные результаты. Но, даже в этом неровном массиве мы видим четко, что этого демона знают и, возможно, любят много веков, если не тысячелетий. У него много имен и еще больше лиц, но наш робот, который поумнее нас будет, по нашим вводным вывел закономерности и сопоставил с историей человеческого мракобесия. Не надо на меня так смотреть, робот сам вывел этот термин, увидите в отчете. В этом массиве можно провести не один месяц, информации столько, что даже у Лехи голова кругом пошла, а он у нас big data master, он с роботами на одной волне. Закономерность простая этот демон всегда появляется, когда где-нибудь начинается война или катастрофа, но это не сборщик душ или тому подобное, не какой-нибудь некромант его привлекает что-то другое.

Получается, сейчас нам грозит катастрофа? спросила Альфира. Война уже идет, хотя ее и нет. Получается, скоро грянет атомная война?

И этот вывод неверный. Альфа, ты думаешь как человек, а робот не думает, он анализирует. Так вот наш робот самый большой оптимист, которого я знаю. Атомной войны не будет и именно потому, что проявился наш демон. Каждый раз, когда люди фиксировали его появление, рисовали картины, вырезали на камне его лик, приносили ему жертвы каждый раз человечество было на краю гибели, но за край не переходило.

Ты хочешь сказать, что это хороший демон? с вызовом спросила Юля. Такой хороший, что убить нас готов!

Нет, он или она, но скорее всего, оно, нехорошее и неплохое это все человеческие понятия. В случае таких сил, не знаю, как их назвать, нет понятия хорошо или плохо, а есть понимание гармонии мира. Ты же читала об этом в книге корейских мифов, Илья кивнул Юле, она нахмурилась.

Я не дочитала и ничего не поняла. Мне надо еще раза три перечитать, тогда дойдет. Что-то такое было.

Илья, расскажи, что ты нашел. Ты же пошел другим путем, но в итоге мы пришли к одному и тому же, Максим подмигнул, что можно. Илья вздохнул, взял планшет и перечитал конспект.

Я решил искать по-другому. Я начал выписывать все события, которые сильно бы отличались от нормы за последние два года. Не знаю, почему мне пришла в голову эта мысль, как-то само сложилось, Илья волновался и покраснел. Юля сжала его пальцы, требовательно посмотрев в глаза. Если мы не будем рассматривать войну, которая не война, то ближайшим для нас серьезным событием будет испытания ядерных боеголовок в Северной Корее. Информации мало, больше слухов. Но, после испытаний, и это отражено в сетевых изданиях Южной Кореи, у северного соседа стали пропадать люди, стало больше беглецов, которые рассказывали о нашем демоне. Вот тут уже сомнений нет, посмотрите на фоторобот по словесному портрету. Это нарисовала их нейросеть.

Илья открыл фоторобот и первой дал Юле. Она уронила планшет на стол и с ужасом отодвинула от себя. Альфира мельком взглянула и громко икнула, часто закивав. Дольше всех смотрела Мэй и Максим

Поразительное сходство, сказала Мэй и отдала планшет Илье. Они выпустили демона на свободу? Не знаю, открыли врата в ад? Мне кажется, или только я схожу с ума?

Не ты одна, ответил Максим. Врата не врата, а треснуть тектоническая плита могла, дурь человеческая не знает границ. Но я думаю, что дело не в этом.

А в чем? Альфира сняла очки и посмотрела на всех близоруким взглядом. Нарушена гармония, да?

А ты права, Альфа! Вот сразу все понятно стало! воскликнула Мэй. Черт возьми, все же так просто!

Что просто? удивились все.

Все просто, а мы тут придумываем. Первое, что надо понять: не надо пытаться понять природу того, кто с нами вышел на контакт. Это понятно?

Предположим, задумчиво проговорил Илья, от волнения протирая и без того чистые очки салфеткой.

И второе, пожалуй, самое главное: нам говорят ровно то, что есть на самом деле. Нам дают четкие команды без объяснений. Не справимся, найдут других, если этот демон не ведет работу и с другими

Получается, мы должны подчиниться? возмущенно воскликнула Юля.

Да, иначе она или оно нас просто уничтожит. Мы слишком много вкладываем в понимание своей воли, забывая о том, что мы тоже часть всего мира, часть природы, малая крупинка в мировой гармонии. Не думаю, что оно несет в себе силу истинного зла все это лишь наше восприятие. И так было всегда цивилизации выживали только тогда, когда сохраняли гармонию, а в этом нет личной воли каждого из нас. Не знаю, как по-другому объяснить. Все это очень похоже на те принципы, что пыталась передать мне бабушка. Так всегда бывает, что знания к нам приходят слишком рано, не вовремя.

Не согласен, как раз в детстве самое время. Если бы мне или тебе, да любому из нас сейчас попытаться что-нибудь такое втереть, то реакция будет дуалистическая: либо пошлем в жопу, либо вступим в секту. Но наиболее честное событие было бы направление в задницу, Максим потер виски, подавляя острую боль.

Знаешь, мне уже хочется тебя туда послать! Юля показала ему кулак.

О чем и речь, заключила Альфира. Я перегрузилась. Пойду посуду отнесу в мойку.

Да, уже половина четвертого. Пора закрывать наш клуб мракобесов, улыбнулась Мэй и обратилась к Максиму. В следующий раз приводи своих друзей, они уже члены нашего клуба.

А, Сергей понравился, хмыкнул Максим.

Ревнуешь? оскалилась Мэй.

Один-ноль, с уважением сказал Максим. Слушайте, я придумал название для нашей секты.

Это какое? Юля нахмурилась, распознав издевку в словах брата. Места в кабинете было мало, она огляделась, сможет ли залепить ему ногой, рукой не достанет, успеет убежать, но решила не рисковать, чтобы не задеть мебель или кого-нибудь.

Максим встал у двери, насмешливо смотря на сестру. Альфира взяла Юлю за руку, призывая к спокойствию.

Интересно, и как? Чего ты испугался? Мэй насмешливо посмотрела на него.

Вот ее! Максим ткнул пальцем в Юлю. Секта свидетелей U-Li Sun!

Ах ты! Юля дернулась вперед, но Максима уже не было.

По-моему неплохо, Альфа, Илья, как думаете?

Мэй погрозила Юле. А ты зря злишься.

Да, Юль, Мэй права. Чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что все на тебе и замыкается, сказал Илья и втянул голову в плечи, ожидая удара пяткой от Юли, пускай она и обозначала удары, не касаясь, все равно было неприятно.

Почему я? Почему все на мне замыкается? Что во мне такого важного? Мэй, ты же сама сказала, блин, не помню точно! возмущалась Юля, но дальше слов не пошла, устало сев на стул.

Ты имеешь в виду, что от судьбы не уйдешь, верно? Ты же это хотела сказать?

Да, именно это. Если от нее не уйдешь, то к чему что-то делать, если и так все предрешено кем-то или чем-то там, Юля показала пальцем в потолок.

Это не совсем так или совсем не так. Помнишь миф о богине судьбы Камынчжан? спросил Илья.

Помню и не помню, мне надо еще раз прочитать, и чтобы ты мне объяснил, Юля вздохнула. Короче я понимаю так: увернуться не удастся, в остальном все зависит от меня.

От тебя, от тебя, из-за двери раздался гнусавый голос Максима. Так что не подведи человечество!

Ха-ха-ха! Просто обхохочешься! фыркнула Юля.

17. Последняя тренировка

По дороге на тренировку Юля пять раз перечитала главу о богине судьбы, борясь с собой, чтобы не начать допрашивать Илью. Она хотела понять все сама, и вроде получалось. Не дочитанная книга сама собой оказалась в рюкзаке, и в метро, пока ехали на тренировку, они вместе ее читали. После тренировки читать было бесполезно, как и что-то обсуждать. Самое большее, на что ее хватало поиграть с Арнольдом, но чтобы много не бегать.

Мне кажется, я поняла суть, сказала Юля, когда они шли от метро к спорткомплексу. Идти еще долго, прохожих по пути почти нет, какой-то мертвый район или время такое, все на работе. Представляю, если я подобное начну втирать моим родителям такой рев поднимется!

Ну да, и у меня: ты не благодарный, да мы все для тебя сделали, ты должен быть нам благодарным за все, что мы для тебя сделали и дальше такое же бла-бла-бла и бла-бла-бла. Я как-то задвинул эту тему с отцом, мать потом подключилась. Не помню уже, как до этого дошло, но я им сказал, что не просил меня рожать, что они не спрашивали моего разрешения, хочу ли я жить в этом мире.

Ого, ну ты больной, конечно. Разве можно такое с предками обсуждать? У них же вся система доминантности построена на успехах детей. Видишь, я не такая и тупая.

Я никогда не говорил, что ты тупая. Просто каждый из нас что-то умеет лучше, что-то хуже.

Я сама себя тупой считаю. Знаешь, как обидно, что не можешь въехать в тему, решить эти сраные задачки! Раньше до слез доходило, ревела по ночам, а сейчас как-то уже пофигу, смирилась с тупостью.

Раз занимаешься самобичеванием, значит, не смирилась. Бросай ты это, Илья по-дружески толкнул ее плечом, Арнольд радостно залаял.

Да знаю я, что нельзя так. Но не могу по-другому это же и есть я, а не та, которую видят другие. Все думают, что я упертая спортсменка, что у меня внутри все атрофировалось, что стала киборгом. Знаешь, как девчонки в классе потешаются над нами? Не в глаза, нам ребята рассказывают. Так вот я фригидная сука, теперь я знаю, что это, а Альфа просто тупая и тормознутая. Вот так мы выглядим.

И вовсе не так, просто это они вас так видят или хотят, чтобы другие видели. Думаешь, мне в новой школе было легко? Она с виду такая крутая, для выскочек, так же ты меня называла? Вот, а на деле первые месяцы меня жестко там прессовали. И били хорошо, умело, чтобы синяков не оставалось. Это так просто, я потом прочитал об этом в книге про лагеря НКВД. Бьют через доску шлангом с песком. Первое время я даже кровью начал ссать, пока не дал отпор. Если не дашь отпор, пусть и загасят, не отстанут.

И что ты сделал? Юля сочувственно посмотрела на него. Почему ты ничего предкам не сказал? Почему мне не рассказал? Я бы Максима попросила помочь! Он хоть и гад, но знает, что надо делать. Он всегда знает, что надо делать!

Никто не знает всегда, что надо делать это тебе Максим сам скажет. Предкам такое рассказывать нельзя, когда меня мутузили в нашей школе, отец поставил мне это в вину, что я сам виноват, что довел до конфликта.

Это тогда, когда ты из-за меня дрался?

Я тебе уже не раз говорил, что дрался из-за себя это было мое решение, и ты тут не причем! раздраженно ответил Илья. Прости, не хотел на тебя кричать.

Не переживай, Юля взяла его под руку. Я на тебя разучилась обижаться, а ты на меня имеешь право обижаться, я заслужила.

Не хочу, буркнул Илья и снял запотевшие очки. Они всегда потели, когда он волновался.

Слушай, Юля остановилась и пристально посмотрела ему в глаза. А ты бы хотел, чтобы тебя родили в этом мире? Ну, чтобы перед рождением тебя бы спросили: Сейчас или никогда?.

Бессмысленный вопрос. На него нет, и не может быть никакого ответа.

Может, ну скажи, скажи!

Я бы разделил все на три части: первая планета, она мне нравится, но я не знаю и другого варианта, не из чего выбирать. Второе люди вот здесь текущая сборка общества меня совсем не устраивает.

А третья часть? спросила Юля, щипая задумавшегося Илью.

А третья часть, самая главная для всех: те, кого мы любим, кто наши друзья и просто интересные люди. Их не так уж и много, но я благодарен судьбе, не родителям, их заслуги в этом нет и быть не может, что я знаю тебя, Альфу, Максима, что у меня есть Арнольд, любимое дело, что в моей жизни есть ты, он отвернулся и добавил еле слышно, но Юля услышала, и почему-то ей стало приятно.

Я об этом никогда не думала. Вот ты все разложил, и мне понятно, но сама бы я до этого не додумалась.

Потому что не хотела бы об этом думать.

И не буду! Ты прав, вопрос и правда бессмысленный, мы же ничего не можем изменить и родиться в лучшее время.

Лучшее время всегда останется в прошлом, криво ухмыльнулся Илья. Так нам вдалбливают в школе и в телеке.

Вот бы их всех собрать и отправить туда! Вот было бы здорово, и все довольны! воскликнула Юля.

А мы туда и катимся, только все вместе. Может поэтому Камынчжан и проявилась?

Ты думаешь, что это и правда она?

Скорее ее доверенное лицо, демон-исполнитель или что-то такое, он не успел договорить, и они нос к носу столкнулись с Ланой Ким.

Она выросла будто бы из-под земли, не хватало вспучиться плитке и выпустить на свободу мятежный дух, открыть врата демону в мир живых. Возможно, так оно и было, но ни Илья, ни Юля не могли этого заметить, увлеченные беседой, смотря друг на друга и следуя по инерции, зная, что никаких препятствий на пути нет. Заметил это Арнольд, и Лана, мило улыбнулась напряженному и скалящемуся псу. Арнольд что-то понял и, прижав уши, опасливо следил за ней. Юля увидела, как улыбка Ланы притягивает Илью, и ей показалось, что она его заколдовала, очаровала своей красотой. И от этого стало так обидно, что захотелось уйти от них, пусть будут без нее.

Здравствуйте, милые Илья и Юля, Лана незаметно дотронулась до руки Юли, и вся ее решимость и непонятая ревность пропали, как гаснет лампочка при обрыве питания. Внутри Юли зародилась череда таких обрывов, каскадом накрывая с ног до головы, уводя лишний потенциал в воздух. Я очень рада, что встретила вас. Я же тоже иду на тренировку. Сегодня, милая Юля, мы немного потренируемся вместе

Здрасти, только и сумела выдавить из себя Юля.

И вдруг ей показалось, что все это бред, точно бред. И нет никакого духа или демона, и все происшествия, случившиеся в последние дни все это лишь ее воспаленное воображение. И почему каждый день что-то случается, почему нет ни одного дня, когда бы ее просто оставили в покое? Раньше она изнывала от скуки, а сейчас хотела ничего не делать, даже английский вытерпела бы без лишних возражений. И чем больше она об этом думала, тем прозрачнее и проще становился мир. Сначала пропали дома. Остались только их серые силуэты, которые вскоре растворились в воздухе, разлетаясь серыми клочьями от порывов ветра. Потом исчезла мерзкая плитка, а на ее месте показалась черная и очень сухая земля. Видно, что она была мертвая, сожженная много раз до полного уничтожения. Осталось только небо, такое же солнечное и голубое, без единого облачка, и ветер, правивший над этой безжизненной степью, где осталось место лишь чахлому борщевику и какой-то высохшей высокой и колючей траве. Ни птицы, ни жужжания насекомого, ни тени бездомной собаки или человека никого, кроме таявших в вечернем мареве жалких силуэтов расплавленной бронетехники, искаженной и разорванной на изогнутые в немыслимые геометрические фигуры части. От вида этих частей, от их форм, граней, углов и наклонов становилось дурно и очень страшно от того, что для тебя здесь больше нет, и не может быть места, никогда, ни для кого.

Юля ухватилась взглядом за Илью, он тоже был в этой безжизненной степи, но без Арнольда, пса больше не существовало. Илья смотрел на Лану, и Юля поняла, насколько глупыми были ее обиды и ревность. Илья разговаривал с ней взглядом, впрямую задавая вопрос: Кто вы?. А Лана отвечала ему: Никто и все решать вам. И этот вопрос-ответ длился целую вечность, для которой время было лишь жалкой придумкой человека, желающего подчинить своему ничтожеству законы Вселенной. Вопрос Ильи рождал многие и многие рассуждения, выстраивающиеся в бесконечную логическую цепь, ведущую в никуда. Ответ Ланы не разрывал ее, а дублировал, усиливал, мультиплицировал, доводя до абсурда, до истинного хаоса, не подвластного времени и жалкому человеческому разуму.

Сейчас еще не пришло время, Лана вторым прикосновением вернула Юлю, но куда? Видя вопрос в глазах Юли, попытку сказать, но губы двигались, а изо рта вырывался только вздох, Лана покачала головой. Не торопитесь, все будет так, как будет. Не пытайтесь перешагнуть, переплыть эту реку быстрее, чем можете.

Что будет? прошептала Юля, схватив Илью за руку, пальцы его оказались ужасно холодными, она ощутила, как дрожь бьет его. И это был не страх, а гнев от беспомощности.

Пока главное для нас всех тренировка. Вы, наверное, не знаете, но выступление перенесли на завтра. Не знаю, почему так случилось, но оно ровно так, как есть. Поэтому я решила позаниматься с вами, Юлия, сегодня. Придется сократить программу, мне бы хотелось посвятить вам весь завтрашний день, но что есть, то есть. Идемте, не хорошо будет, если мы опоздаем.

Только сейчас Юля заметила, что Лана одета в тонкий белый спортивный костюм, он ей очень шел, пускай и не подчеркивал стройность и силу тела, в руках спортивная сумка для фитнеса, на голове простая белая кепка, без логотипов. На костюме и сумке тоже не было никаких логотипов или брендовых полосок или аппликаций, но Юля была готова поклясться, что когда Лана подошла к ним, на ней было длинное темно-синее платье с черными внимательными птицами, а на ногах не кроссовки, а сандалии на высокой деревянной подошве, в волосах толстые темно-коричневые палочки, очень похожие на тонкие кинжалы в ножнах.

Илья молчал, левой рукой держа Арнольда за ошейник, вторую руку сжала Юля. Они пошли вперед, и Юле захотелось забрать рюкзак у Ильи, чтобы не казаться слабой перед Ланой, которая сама несла набитую сумку. Лана заметила это и, улыбнувшись, покачала головой.

Думаю, что мой брат смог вам помочь и передать то немногое, что умеет сам, Лана ехидно улыбнулась, и Юле стало обидно за Виктора, она хотела возразить, но Лана не дала ответить. У нас с детства соперничество с ним, мы же почти близнецы. Почти потому, что похожи внешне, но терпеть друг друга не можем.

А разве так бывает? удивился Илья, выйдя из легкого ступора. Я думал, что близнецы имеют особую связь друг с другом.

Кто имеет, кто не имеет. Вопрос отношения и веры, а мифы создать легко, особенно сейчас, когда информацию достаточно опубликовать и правильно продвинуть, и она уже считается правдой. Никому не нужна правда и истинное положение дел, никогда не были нужны. Так что это вопрос вашей веры, ведь так легко и приятно знать, что ты понимаешь то, как устроен наш мир. У нас еще будет время поговорить на философские темы, она опасно улыбнулась, и Илья вздрогнул. Так от, вернемся к тхэквондо. Я покажу вам, Юлия, настоящий женский бой. Он гораздо более жестокий и коварный, чем мужской. И это будет наш первый урок, пока его будет достаточно.

Юля кивнула, она действительно поняла, о чем говорила Лана. Понимание этого далось тяжело, с обид и боли, когда на первых соревнованиях вставая в поединок с более опытными девочками, она получала подлые и очень больные удары, которые часто не замечались судьями. Юля билась по правилам, как учил тренер, и проигрывала, получая дома пачку упреков за проигрыш, рваное кимоно и синяки на лице, и по всему телу. Почему-то мать, особенно она, и отец считали, что Юля должна всегда побеждать, иначе для чего она ходит в секцию, зачем они тратят на это деньги. По правде сказать, денег они тратили немного, после третьего года обучения тренер выбил для Юли многолетний грант, и родители платили только за зал, жалкие тысячи в квартал.

Я видел подпольные женские бои по тайскому боксу среди женщин. Это было ужасно, сказал Илья.

Ужасно, волнующе и сексуально. Не правда ли, Илья? Лана прищурилась, поймав его смущенный взгляд. И в этом нет ничего противного природе человека боль, страх и жестокость, граничащая с сексуальностью, во все времена привлекали мужчин и немного женщин. Желание быть сильным, владеть, заставить и подчинить своей воле, овладеть и, если понадобится, покарать, жестоко, может и убить это все внутри каждого из нас. Поэтому умение драться, изучение боевых искусств необходимо, но не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы понимать ту чудовищную силу, которая внутри нас, понимать и управлять ею, уметь подавлять, уметь защищать.

Я уже потерялась и вас не слушаю, сказала Юля. Она решила сконцентрироваться на тренировке и отключила внешние шумы, как робот, следуя до конца маршрута.

И правильно делаете, Юлия. Всегда перед боем очистите свой разум, избавьтесь от всех мыслей. Остаться должны только вы и противник, тогда вы сможете победить, сможете предугадать его действия и не перейти границу, остаться человеком, Лана посмотрела в небо, все, и Арнольд, посмотрели следом. В небе кружила стая воронья, выписывая то концентрические окружности, переходящие в спираль, приближающуюся к земле, то рисуя восьмерки, расползавшиеся по небу невнятными черными линиями.

Что это значит? спросила Юля.

Узнаете в свое время, а пока просто знайте, что оно движется, без улыбки, смотря на них ледяным взглядом, ответила Лана.

У спорткомплекса они встретили тренера. Олег Николаевич извинился, что вынужден уехать, выступление перенесли, и он должен уладить организационные вопросы. Юле стало страшно оставаться с близнецами Ким. Она надеялась, что тренер будет с ней, что сможет защитить, но защитить от чего? Юля так и не смогла для себя сформулировать, от чего ее надо защищать, просто внутри тлело такое чувство, не требовавшее объяснения.

Илья остался на скамье в сквере, Арнольд отказался играть, приняв стойку и напряженно смотря на вход. Илье пришлось несколько раз хлестнуть пса ремнем, чтобы вывести из этого состояния. Арнольду было больно, но пес с благодарностью смотрел на хозяина, пытавшегося впихнуть в друга любимое печенье для собак. Он не любил бить Арнольда и всегда очень переживал, когда приходилось применять силу.

Юля переоделась вместе с Ланой. Ее поразило тело Ланы, сильное, с железными мускулами, но не перешедшее ту грань, после которой женщина становится мужчиной. Лана ничего не стеснялась, сменив белье на спортивное, Юля решила, что будет делать также, а не просто надевать сменку после душа. У них было одинаковое белое кимоно без каких-либо отличий. Привычно ступая босиком по холодному полу, они вошли в зал, где их ждал Виктор. Он поздоровался с Юлей, делая вид, что не заметил Лану. Она ответила ему тем же, бросив в него тяжелый мяч с песком, как бы случайно, не смотря, куда бросает.

Лана показала Юле новую разминку, быструю, настолько интенсивную, что Юля с непривычки устала. Но все мышцы были в тонусе, она никогда еще не чувствовала себя настолько готовой. Упражнения запоминались легко, и Юля подумала, что знала их всегда.

Начнем мы, а вы смотрите, Лана взошла на татами, вежливо поклонившись Виктору.

Юля встала у края, как положено ученику, и началось что-то невообразимое. Она и не думала, что человек способен на такие прыжки и удары. Лана атаковала Виктора, нет, она не была сильнее, но и он не был сильнее. Они были настолько разными, что становилось страшно. Как огонь и вода, сталкиваясь, выбрасывали энергию, превращая ее во что-то новое, входившее в глаза и в сердце Юли. Она видела каждое их движение, будто бы время остановилось, чувствовала, что и когда кто будет делать, как коварные подсечки Ланы разбиваются о реакцию и блоки Виктора, как его удары пронзают ткань реальности, не задевая Лану, через мгновение атакующую его. И никто не мог победить они были разные и равные по силе, постепенно сливаясь в одного мастера.

В зал входили войны в старинных кимоно. Юля видела каждого, не оборачиваясь, но вежливо здороваясь со всеми. Они приветствовали ее, вежливо и с уважением. И зал изменился: пропали стены, потолок и пол, они очутились в ином пространстве, в котором не должно быть границ или недвижимых основ, и в каждой точке которого можно найти и силу, и гибель. Юля билась с Ланой, потом с Виктором, не сразу осознавая, как быстро менялся партнер. Очухиваясь на полу после подсечек Ланы, она без усталости, превозмогая боль, продолжала, горя огнем, желая продолжать, но чувствуя, какую разрушительную и страшную силу она создает внутри себя, как трудно и важно управлять ею, сдержаться и не нанести подлого и точного удара, не перешагнуть через себя ради быстрой победы.

Все поменялось, и теперь они втроем отражали атаки старых мастеров. Юля училась биться в команде, училась защищать товарища, пускай какое-то время назад он был противником, училась быть благородной перед противником, не использовать его слабость, получая в ответ уважение и победу. Но это победа не та, когда соперник не может встать, его лицо в крови, а все тело превратилось в отбивную, а победа духа над телом. И это была уже даже не битва, а обмен опытом, обмен знаниями и умением. Юля была счастлива, что может передать свое мастерство, показать что-то новое, выходя за рамки серий схем атак и защиты это был разговор, общение близких по духу людей, общение равных.

Юля не думала, откуда они взялись, почему мастера так странно одеты, почему все вокруг такое нереальное в этом не было никакого смысла. Лана, поменявшись ролью с одним из мастеров и став коварным противником, ловко и по-новому подловила Юлю, жесткой стремительной подсечкой уложив на пол. Юля засмеялась, поняв, что учебный бой кончился. Лана помогла ей встать, держа за руки, Виктор и старые мастера аплодировали Юле, и счастье огромной и великой солнечной энергией входило в нее, наполняя чем-то непонятным, сильным и ужасным, но добрым и светлым.

Я в тебе не ошиблась. Ты завтра проиграешь, не переживай об этом. Твоя судьба в твоих руках, и ты идешь верной дорогой.

Юля удивилась, но дикая усталость накрыла ее, и она потеряла сознание.

18. Мигрень

Альфа! Альфа! Мэй подошла к ней и потрясла за плечи.

Что? Я что-то не доделала? Альфира помотала головой и стала расставлять бокалы на полках.

Мэй вздохнула, с грустью посмотрев на нее. После совета в яслях, как напоследок назвал их заговорщицкий клуб Максим, Альфира работала как робот со стеклянными глазами. Она все прибрала, вытерла до блеска все бокалы и выстроила из них ровный строй на барной стойке, будто бы играла в стеклянных солдатиков. Посетителей еще не было, ночная смена переодевалась, искоса поглядывая на застывшую Альфиру, не реагировавшую ни на что. Одна официантка даже сделала фото, но Мэй попросила ее удалить.

Я думаю, начала Альфира и замолчала, испуганно посмотрев на Мэй.

Пойдем, прогуляемся, Мэй повела ее в раздевалку.

Доверив ресторан старшей официантке, руководившей баром, Мэй вытащила Альфиру на улицу. Солнце жарило беспощадно, но Альфиру тряс озноб, она сильно побледнела, но сама пошла в парк. Мэй держала ее под руку, чувствуя, что сама выглядит не лучше. От всего узнанного и сказанного болела голова, и самопроизвольно стучала челюсть. Мэй знала, что с ней, но усиленная доза ибупрофена пока не действовала.

По-моему, мы все сошли с ума это же безумие, спокойно сказала Альфира и села на лавку, удивленно озираясь. Ой, мы в парк пришли.

Давай уйдем.

Нет, я не боюсь. Здесь ничего нет, оно там, Альфира показала пальцем в землю. И это не наш демон. Там что-то другое, и этого много. Я раньше не замечала, но оно уже повсюду. Я все поняла, точнее не все, но поняла. Вот, видишь ту женщину с белой сумкой?

Вижу, говори тише, Мэй покосилась на прошедшую мимо девушку, бросившую на них полный злобы и ненависти взгляд. И что они ей сделали, Мэй никак не могла припомнить, кто она. Девушка, как девушка: молодая, платье, пожалуй, слишком короткое, стоит осторожнее садиться на лавки, много косметики, татуаж, ничего особенного.

Оно в ней, но слабое. Она заражена, она видит в нас чужих.

Можно и так сказать, мы же конкурентки по умолчанию, Мэй обняла ее и щелкнула по носу. Ты устала, милая, вот и чудится всякая жуть. Слушай, у меня начинается дикая мигрень из-за бессонной ночи, пойдем, съедим по тазику мороженого, я угощаю.

Нет, теперь моя очередь, Альфира улыбнулась. Мэй невольно вздрогнула, видя, как с девушки спадает напряженность, похожая на еле заметный серый туман, расползающийся по асфальту грязными всполохами, исчезая в жарких лучах безмятежного солнца.

Но сначала выпьем кофе, сумасшедшие же не пьют кофе?

Я не знаю, наверное, нет, Альфира встала и поправила белое платье с длинными рукавами. С Мэй они смотрелись несколько старомодно в длинных закрытых платьях, не оголяющих и не выпячивающих положенные летом прелести. Мы будем первыми!

Точно! засмеялась Мэй. Голова медленно проходила, но надо было ввести организм в гипергликемический шок.

Они пошли в ТРЦ у метро, разглядывая прохожих, переглядываясь, когда их замечали парни или моложавые самцы. Особенно смешило удивление и непонимание на их лицах, охотники привыкли видеть товар лицом, а не в плотной обертке. И все же Мэй подмечала что-то недоброе во многих лицах, какое-то неосознанное, не определившееся зло, вырывающееся из глаз и рта черным светом.

Это точно безумие, думала Мэй, тайком заглянув Альфире в глаза. Мэй выдохнула, Альфа вела себя как обычно: улыбалась, смущалась от взглядов, удивлялась, не понимая намеков.

Жалко Юли нет, и ребята разбежались, вздохнула Альфира, оглядываясь на парк. Лучше бы мы.

Она запнулась, и поток слез вырвался из нее. Альфира зарыдала, едва устояв на ногах. Мэй обняла ее, крепко прижала к себе, ничего не говоря, принимая вырвавшуюся боль грядущего на себя. Она заметила, что оберег горит, ярко и жарко, просвечивая сквозь ткань. И вдруг стало темно. Мэй зажмурилась, она не хотела видеть, как могла, отгоняла от себя наваждение. Голова пульсировала, готовая взорваться.

В следующий миг Мэй очнулась в кафе. Альфира медленно пила кофе, кружка Мэй была пуста. Официант принес две красивые вазочки с мороженым и слабосоленую рыбу. Мэй некоторое время смотрела на нее, потом вспомнила, что сама заказала.

Это безумие, только не у нас, Альфира принялась за мороженое, продолжая пить горячий кофе. Прости, у меня случилась истерика. Мои говорят, что у меня так постоянно, и мне пора лечиться.

Нормально все с тобой, сами пусть лечатся, Мэй ехидно улыбнулась, Альфира засмеялась, подавившись мороженым и измазав очки ложкой.

Альфа, учись есть как леди.

Не хочу, а то со смеху помру. Я уже пробовала, с Юлькой этикет изучали. Ну, ролики смотрели, потом важно сидели за столом.

Учись-учись, очень пригодится в жизни, Мэй строго посмотрела на нее. Альфира вздохнула и напряглась, получалось правильно, но очень смешно из-за сдвинутых к переносице бровей и очень серьезного взгляда. Мэй еле сдержалась, чтобы не засмеяться.

19. Не для всех

Праздник спорта, лета и еще, черт его знает чего, перенесли в Лужники. Видимо, что-то магическое и правильное было в этом месте. Не зря же здесь проходили все последние молодежные форумы, представлявшие собой в основном концерт верных музыкантов и выступление хедлайнера, уже избранного Богом, но пока не было до конца понятно каким. Бесчисленные кордоны охраны, напоминавшие линии окружения, не хватало бункеров и пулеметов, от флагов болели глаза, и от зацикленного ролика на всех экранах сразу, но запаздывающего на доли секунды, из-за чего звук становился потусторонним, а картинка двоилась и троилась, становилось тяжело дышать. Толпы молодежи, одетой в одинаковую одежду, все в кепках, с красными губами и блестящими, будто бы после пары банок коктейля, глазами.

Юля терпеть не могла подобные мероприятия, чувствуя себя здесь бесконечно малой точкой в этом хаосе непонятного и странного веселья. Она и так была на вид слишком маленькой, поэтому охрана долго и придирчиво проверяла ее паспорт, пропуск и приглашение. Не помогал даже тренер, его слушать не стали, а просто поставили в другую очередь, назло выпотрошив всю сумку и заставив снять ремень, часы, посчитать мелочь и прочие мелкие унижения, доступные маленькому человеку, получившему на время власть над другими людьми. Пройдя четыре поста охраны, они спрятались в сквере перед Центром единоборств и силы, или как-то так назвали отремонтированный корпус. Из сквера не было видно кричащих плакатов, музыка и голос диктора, то ли мужской, то ли женский, кружил где-то в стороне.

Я не хочу туда идти, честно, без тени капризности в голосе, сказала Юля.

Мне тоже не очень хочется, но в этом случае решаем не мы. Наше мнение никого не интересует.

Почему? спросила Юля и сразу поняла, насколько по-детски прозвучал ее вопрос. А, понятно все.

Не думаю, что тебе понятно. Если по-простому, то от твоего выступления зависит дальнейшая судьба нашей секции. А вот почему они так уцепились за тебя, я не знаю. Нет, я не против того, чтобы ты выступала, но не здесь же, Олег Николаевич поморщился. К тому же очков зачет не будет, не люблю пустые выступления.

Ладно, выстою. А кого против меня поставят?

Будет три боя с представителями разных школ. Потом они между собой, и выйдут два победителя в финал. Каждый бой по три минуты, связки все ты помнишь, работать будете в защите, так что полный контакт. Не боишься?

Почему-то нет. Вот пока в метро ехала, то боялась, а сейчас все равно.

А вот это плохо, он всмотрелся в ее глаза. Юля, такой настрой не приведет ни к чему хорошему. Уж лучше бояться и защищаться, чем смириться.

Да знаю я, отмахнулась она. А еще лучше не загадывать победу, а то проиграешь. У меня не апатия началась, как тогда. Я все контролирую, просто план продумала, какие связки сберегу, как начну, и вроде успокоилась. Конечно, я бы применила тот удар, что Лана вчера показала, но его же нельзя, запрещено правилами, да?

Запрещено. Но не думай, что подобные штуки не применят против тебя. Будь начеку. У нас низкая позиция, мне дали понять, кто должен выиграть, и это не наша школа точно.

Это мы еще посмотрим, кто победит! сверкнула глазами Юля.

А вот это мне нравится. Не растеряй спортивную злость, она тебе пригодится. Соперники тяжелые, тем более, что это будет микс.

Что, опять с парнями драться? удивилась Юля. Мне же еще кмс не дали, почему я?

Кмс нужная вещь, но не всегда титулы и звания достаются сразу достойным. В Федерации о тебе знают, и я понимаю их выбор. Ты это могла не заметить, но на всех соревнованиях зал болеет за тебя. Не знаю, как тебе удается всех очаровать, но я сам всегда чувствую, что жду именно твоей победы. И это не потому, что ты моя ученица.

Ваша любимая ученица, Юля самодовольно улыбнулась.

Самая любимая зазнайка, он щелкнул ее по носу, Юля и не заметила начала движения и пропустила. Не зевай, а то опять получишь нокаут.

Не хотелось бы, поморщилась Юля и, когда он попытался ткнуть ее пальцем, и как он так мог быстро делать, она увернулась и, несмотря на тяжелый рюкзак, сменила позицию и обозначила удар по голени.

К служебному входу тянулись узкие шеренги молодых спортсменов. По фирменным костюмам было понятно, какая школа идет, не хватало знамени.

Пора, надо идти, а то все места займут, негде будет нормально размяться, сказал тренер.

Я могу и в коридоре. Мне понравились упражнения Ланы, и почему вы мне их не показывали?

Потому, что я их не знаю. Это другое направление, и, честно говоря, у меня бы многое не получилось. Все-таки мужчины и женщины разные, не забывай об этом.

Да ладно, я не обижаюсь, Юля закусила губу и спросила. Значит, меня заказали, да? Как девку или актриску? Недавно что-то такое по литре читала крепостное право какое-то!

Не без этого. Оно никуда не делось, просто стало называться иначе. Главное не строй себе клетку здесь, тренер постучал себя по лбу, потом ей. Помнишь, я тебе рассказывал, как это важно?

Конечно, помню! Я все помню, чему вы меня учили! Юля улыбнулась и прижалась к нему. Спасибо вам, Олег Николаевич.

Ну-ну, опять плачешь, тренер вздохнул и, достав чистый платок, вытер ее лицо. Ты, как будто, прощаешься со мной. Чего ты так распереживалась?

Не знаю, но что-то внутри тревожно, Юля посмотрела на небо, и ей показалось, что оно потемнело. На секунду исчезли Лужники, и осталась только черная выжженная пустыня. Наверное, я все-таки боюсь.

И это нормально. Пойдем, он похлопал Юлю по плечу, и они пошли к входу. Она хотела сказать, как сильно его любит, что он для нее как второй отец или первый, настоящий, но побоялась.

Внутри все было как везде, ничего нового, кроме духа недавнего ремонта. От фенола и клеев щипало глаза, и было трудно дышать. Их шмонали долго, с удовольствием. Юля не узнала молодого охранника из их школы, а вот он ее узнал и разрыл рюкзак до нижнего белья, вытащив трусы и майки на всеобщее обозрение. Буркнув, что она может все собрать и поживее, он удовлетворился. Юля не обратила на него внимания, отодвигая от себя этих людей, воспринимая их как неизбежное, как холодный ветер или колючий дождь, когда зонт остался дома. Тренер попытался возмутиться, но его едва не выставили, пришлось замолчать. Юля видела, как тяжело ему это дается, еще никогда тренер не был таким взбешенным. Они уроды, плевать на них, шепнула ему Юля, когда они вышли в ослепительно белый коридор. Ее раздевалка находилась в самом конце, здорово, что выданный браслет открывал самый дальний шкафчик, как она и хотела. Девчонок собралось о-о-очень много, и все такие разные. Юлю особенно забавляли самбистки и дзюдоистки, раскаченные до крутых бочонков, больше походившие на вольных бойцов. И нет, они не были толстыми, просто как-то сквадрачивались. С такими биться было бы тяжело, если завалят, то точно хана.

О-гого, сколько народа! присвистнул Максим, с доисторическим ужасом озираясь на несметные полчища студентов и старшеклассников, заполонявших Лужники, продавливая себе лучшие места у громадных экранов. Представляю, что внутри творится.

Праздник спорта и молодости, прочитал Сергей лозунг на экране. За лозунгом пошли изречения президента на фоне триколора, и он отвернулся.

Тяжело там Юле, Альфира щурилась на солнце, не желая рассматривать человеческую мешанину. Они решили встать в самом неудобном месте, где негде было развалиться на траве, и экран был не самый большой, далеко и на отшибе. Отстоять двухчасовое выступление на солнцепеке удовольствие так себе, но пробираться на основную территорию было еще хуже. Арнольд смирно сидел, нарочно зевая, чтобы показать белые зубы часто проходившим мимо них напряженным охранникам. Их уже три раза опрашивали о том, кто они, что здесь делают, почему не идут внутрь комплекса ко всем. И выглядели они странно и подозрительно, стоя на медленно плавившемся плацу перед экраном и никак не реагируя на ролики, лозунги и воззвания, когда как Лужники взрывались криками, свистом и подобострастным улюлюканьем.

Праздник спорта и единоборств или, как метко назвал его Леха, праздник мордобоя при господдержке, начался под звуки гимна. Вставать не пришлось, они и так стояли.

После приветственных слов и демонстрации президентской ложи и знакомства с высокими гостями из Северной Кореи, началось основное действо. Ребята из секции рукопашного боя почем зря ломали отличные доски и ровные гладкие кирпичи, устраивали показательные спарринги. Не сразу было понятно, что это был микс, только после боя девчонки снимали кепки, открывая туго стянутые в клубок русые и черные косы. Альфира заметила, что в их лицах горит непонятная злость, парни выглядели гораздо добрее, хотя и получили неплохо от девчонок. Потом вышли самбисты, и все заскучали. Если бы Юля уже выступила, то они точно бы ушли к набережной. Расписания выступлений не было, поэтому приходилось ждать.

Привет! Я не опоздала? Мэй подбежала к ним.

Она взмокла, неся большую сумку-холодильник. Еле вас нашла. Альфа сбросила мне координаты, но навигатор опять сошел с ума, показывал мне, что я где-то в Голицыно.

А, он может и такое. РЭБ врубили, эти же приехали, а так бы и полицаев столько не привезли, сказал Максим и с интересом посмотрел на сумку.

Давай подержу, предложил Сергей, Мэй отдала ему сумку, как бы невзначай коснувшись его руки. Познакомься с нашим другом Лехой. Леха это Мэй, властительница кимчи.

Очень приятно, Леха широко улыбнулся и, посмотрев на Сергея, добавил. Твоя хозяйка, можешь не скрывать.

Сергей побледнел и отвернулся. Мэй рассмеялась, подмигнув Лехе.

О, дзюдоисты пошли. Значит, Юлька скоро пойдет, сказала Альфира.

В самом конце, Мэй достала из сумки бутылки с морсом и контейнеры с сандвичами. Альфа, помогай. Не забывай, ты на работе.

Да-да, Альфира оторвала взгляд от экрана и стала раздавать сандвичи. Мэй разливала морс по стаканам.

Юле оставьте, грозно попросил Максим.

Там много еще, сказал Сергей, выполнявший роль мобильной стойки.

Слушайте, а вы записываете? Альфа мне прислала ссылку на трансляцию, я пока в машине ехала, слушала все. Правда припарковалась черти где, все перекрыто.

Записываем, не беспокойтесь, отрапортовал Леха, цокнув пятками кроссовок не хуже вышколенного гвардейца. Я робота озадачил. Он вцепился в трансляцию, и даже если ее прервут, то он с канала не слезет утащит все, что только можно.

Как это? удивилась Мэй.

Да так, высший уровень доступа. Мы же его для этих разрабатывали, Леха показал в сторону Кремля или туда, где он должен был быть, по его мнению, но Мэй сразу все поняла. Классный морс, то что надо.

А я боялась, что слишком кислый, улыбнулась Мэй, очаровав Леху окончательно.

Я все Насте расскажу, злобно прохрипел на него Сергей.

Сам расскажу, огрызнулся Леха.

Ребят, а вы не боитесь с ними работать? шепотом спросила Мэй.

А больше особо и не с кем все бабки у них, пожал плечами Сергей. Работать надо, по ходу пьесы разберемся.

Вам виднее, но я бы соскочила побыстрее. Арнольд, я и для тебя кое-что принесла. Ты же любишь сухарики?

Очень любит, особенно рыбные. Не знаю, почему он так любит рыбу, ответил Илья, скармливая половину своего сандвича довольному псу.

Вот, пока чуть-чуть. Это Камиль для тебя сделал, он любит собак, Мэй протянула на ладони несколько больших сухарей, Арнольд тут же слизал их и захрустел, радостно завиляв хвостом.

Любит готовить? переспросил Леха и, поняв, что шутка тупая, хотел было извиниться, но Мэй остановила его обезоруживающей улыбкой.

Собак мы не готовим. У нас их в семье никто и никогда не ел. Это скорее в Китае их едят, а так очень дорого. Я бы не смогла, собак очень люблю, Мэй потрепала Арнольда и дала еще сухариков. Есть специальные мясные породы, но это все пережитки прошлого.

Ну да, гораздо выгоднее и экологичнее жрать человечину, заметил Максим.

Фу! Альфира пихнула его в бок. Гадость какая!

Ха, сама это в сценарии прописала, хмыкнул Максим. Альфира задумалась, загрузилась, как называла это Юля, и он ущипнул ее. давай-давай, reboot, а то все пропустишь.

Человечину мы тоже не готовим, улыбнулась Мэй, ожидая подобной шутки от Максима.

Два поединка позади, сил осталось достаточно, но Юля чувствовала нарастающую тревогу, переходящую в тупую боль в груди. И дело было вовсе не в тех ударах, что она пропустила, хотя это было очень больно, а в воздухе, спертом и пыльном, пускай и дул постоянно слегка прохладный воздух, не принося ничего, кроме раздражения и колкого озноба. А еще ей все время казалось, что она видит прозрачные тени, снующие вокруг нее. Во втором поединке ей показалось, что одна из теней вошла в соперника, и она пропустила удар в грудь, хорошо, что не в голову. И все равно она победила, по очкам и с хорошим перевесом. Она не могла знать, что несколько ее точных ударов судьи не засчитали, Юля не видела, как ходил ругаться тренер, она ничего не видела, кроме татами и соперников. Нельзя думать о чем-то другом, надо смотреть, изучать противника, видеть его сильные стороны, обдумывать связки и уловки.

Противник был выше и тяжелее нее на десять килограмм. Тренер не смог объяснить, почему она должна вставать против мальчишки, тем более, тяжелее нее. На вид Юля смотрелась совсем как девочка, в первом поединке зал удивленно охнул, но к концу третьей минуты она слышала, как ее поддерживают, как раздаются все слышнее крики: Юля, давай! или Врежь ей!. И чем больше она слышала криков поддержки, тем яснее проступали прозрачные тени, влетавшие в соперника. Время отдыха пролетело незаметно, и она стоит на татами и ждет сигнала. Все положенные поклоны сделаны, но сигнал к началу задерживается. И только она подумала, что кто-то из важных персон задержался в сортире, внезапно ударил гонг.

Парень бросился на нее еще до удара гонга, опередив на полсекунды, и это было видно всем. Зал загудел от возмущения, но судьи молчали, делая вид, что ничего не заметили. Первую минуту она отбивалась, получая в блок серии быстрых ударов руками и ногами. Парень хотел решить исход боя до конца времени без подсчета очков, и Юле повезло. Она увидела, что он начинает проваливаться, и ловко подставилась, быстро увернувшись, сделав элегантную подсечку. Парень вылетел с татами, растянувшись на полу. Бой остановили.

Пока Юля поправляла кимоно, проверяя себя, не сломал ли он ей ребра или лучевые кости, возле противника суетились врач и медсестра. Когда ей зарядили в грудь, никто и не дернулся, а тут прибежали с заморозкой и мазями. Юля презрительно фыркнула, режиссер трансляции поймал ее лицо, быстро показав покалеченного парня, и зал разразился обидным смехом. Может ей и показалось, но Юля услышала, как несколько детских голосов стали скандировать: U-Li Sun! U-Li Sun! Судьи потребовали порядка и тишины. Парень вернулся на татами и без поклона, встал в стойку. Глаза его горели ненавистью и гневом, Юля поклонилась, как было положено, спокойно ожидая, когда раздастся противный писк продолжения боя. Оставалось ровно сто секунд.

Раздался писк, Юля была готова к атаке. Она успела увидеть, как две тени влетели в него, перед атакой, а одна, находившаяся все это время внутри, влетела в нее, не в силах попасть внутрь, обдав гнилостным вкусом подземелья и жуткого холода, ослепив на секунду. Но Юля знала, что он будет делать, и отошла в сторону, дав ему возможность выплеснуть всю силу в воздух.

Парень совсем потерял голову от гнева, и Юле было легко с ним. Он бил по блокам больно, пару раз даже слезы из глаз брызнули, но зато она точно два раза дала ему по дуге ногой в голову, и удары были засчитаны, о чем пропищал бесстрастный компьютер. После третьего удара парень упал и больше не вставал. У нее болела левая ступня, не хватало еще вывихнуть пальцы, а в остальном ничего особенного, бой против духа в парке был гораздо тяжелее. Еще не успели прибежать медики, а она помогла парню подняться, зал аплодировал, приветствуя ее ником. Интересно, кто бросил это первым, неужели кто-то из знакомых был в зале?

Что случилось дальше, Юля не поняла, как и большинство зрителей. Медики оказывали помощь парню, без шлема он оказался вполне симпатичным, похож на одного из солистов любимой группы, если бы не выражение лица. Он смотрел на нее с превосходством и насмешкой. Когда судьи удалились, он стал открыто смеяться. Она подошла к тренеру, Олег Николаевич стоял бледный и его трясло.

Что случилось? спросила Юля. Руки не слушались, она никак не могла снять шлем.

Сейчас узнаем, глухо проговорил он, помогая снять шлем и жилет. Он хотел снять перчатки, но Юля запротестовала.

Не надо, скоро же второй круг. Я же вышла в финал? Как это не вышла? спросила Юля упавшим голосом.

Они решают вопрос о твоей дисквалификации.

Но за что?

Запрещенный прием. Ты не знаешь, но в предыдущих поединках тебе не засчитали в общем семь очков. Тебя засуживают, а я ничего не могу с этим поделать.

Ну и ладно, не будем переживать. Когда мы сможем уйти? весело спросила Юля. Ей стало так на все плевать, что все виделось таким смешным и нелепым, весь этот пафос, странные бои без очков или квалификации на потеху барину, не иначе. Не хватало еще, чтобы они бились голыми и в грязи.

Не ладно, я отправлю жалобу.

Отправляйте, но, по-моему, все это бесполезно, пожала плечами Юля и дала расшнуровать перчатки. Высвободившись из защиты, она стала легче дышать и ужасно захотела есть, а ведь из-за этого мероприятия она пропустила обед в ресторане. От воспоминаний о горячих манду, которые они с Альфирой заказывали всегда, и говядины в соевом соусе, запеченной с рисом и овощами, в животе так забурлило, что тренер невольно рассмеялся.

Ты права, надо быстрее уходить отсюда.

Мэй позвала нас всех на ужин в ресторан. Вас тоже позвали, так что не вздумайте улизнуть! Юля грозно сжала кулаки, лицом показав, что она с ним сделает, если тренер попытается убежать.

Он рассмеялся, картинно вжав голову в плечи. Зал все это время молчал, тихой нарастающей волной перешептываний следя за происходящим. Вернулись судьи и объявили, что ее дисквалифицируют за нанесение удара после того, как противник получил нокдаун. И тут зал взорвался, раздались крики, требовавшие судью на мыло и другие угрозы, быстро переходящие в матерную ругань. И сквозь этот жуткий шум все отчетливее слышались детские голоса: U-Li Sun! U-Li Sun! Зал перестал ругаться и подхватил кричалку, добавив хлопки, отбивая не стареющую песню Queen We will rock you.

Там есть кто-то из наших? Юля пыталась разглядеть на трибунах знакомые лица, но не смогла.

Да, твои мальчишки пришли с отцами. У отца Кирилла были билеты, вот они все вместе и пришли, улыбаясь, ответил тренер. Я не хотел тебе говорить, а то ты будешь волноваться, он показал на дальнюю левую трибуну, с которой и, правда, махали три мальчика, прыгая на месте.

И правильно, что не сказали! Привет! что есть силы закричала Юля и подпрыгнула, замахав им в ответ. Повернувшись к тренеру, она, улыбаясь, приказала, уходим отсюда, ну их к черту!

Да, пошли. Попрощайся с залом, они тебя полюбили, не забывай этого.

Юля поклонилась каждой трибуне, как этого требовал протокол, будто бы она не проиграла, а победила. Зал заглушил голос диктора и музыкальной отбивки аплодисментами, продолжая приветствовать ее: U-Li Sun!.

Режиссер трансляции продолжил следить за ней, и когда Юля с тренером скрылась в подтрибунных помещениях, отправил за ней операторов с GO-Pro. Трансляция велась в отдельном окне на сайте, в общую картинку это не включали, но второе окно появилось на экранах на улице.

Юля успела скрыться до прихода журналистов. Тренер отвечал на вопросы, стараясь не поддаваться эмоциям. Основная трансляция перебивала все, поэтому вопросы и ответы пустили снизу второго окна в расшифрованном потоке речевого анализатора. Выходило иногда забавно, робот неверно распознавал речь, выдумывая невозможные речевые конструкции.

В раздевалке никого не было, и очень хорошо, не хватало еще с кем-нибудь встретиться. Юля убежала в душ. Она торопилась, злясь на медленную воду, на то, что так медленно она трет себя губкой, а еще этот гель не хочет до конца смываться, оставаясь противной липкой пленкой на коже. Она терпеть не могла отдушки, крема и прочую женскую радость, которую так тяжело было смыть с себя, от которой коже тяжело было дышать. Забыв о недавней тревоге, Юля не заметила, как свет в душевой погас, а вода стала неприятно горячая. Вывернув холодный кран и закрыв горячий, Юля отскочила в сторону из крана била горячая вода, кипя и пенясь от злости. Пары удушливого железистого вкуса заполонили все, внезапно зажегся свет, и Юля увидела, что из крана бьет горячая алая кровь, и она вся уже в этой крови.

С криком она выбежала из душевой, забыв полотенце, смену белья, все забыв. Раздевалка была такая же, как и раньше. Никто не застал ее в минуту слабости. Юля поспешно вытерлась своим полотенцем, которое всегда носила с собой, не надеясь на организаторов соревнований. Одевшись, она осторожно вернулась в душевую. Крови не было, только ледяная вода. Закрыв кран и забрав полотенце, Юля вернулась в раздевалку и села на скамью. Сколько она так просидела в мутном ступоре, может минуту, может десять, но вывел из оцепенения ее дикий крик из коридора. Она оделась, собрала рюкзак, несколько раз проверив, не забыла ли свои вещи, и вышла.

Крик повторился, но в коридоре никого не было. Шум и крики доносились издалека, будто бы из другой реальности. Ей стало очень страшно, но в любом случае придется туда идти, выход из этой пещеры был только один. Она медленно шла по коридору, прислушиваясь к возне за поворотом, не понимая, что это может быть, и думала, что так, наверное, и образовывались пещеры, когда гибла цивилизация, а каменные дома заносились песками времени, пряча достижения прошлого под землей. Юля старалась не думать, не представлять, что там происходит, нарочно наводя на себя апокалипсическую тоску.

Перед поворотом она остановилась и прислушалась. Кто-то неистово орал, требовал не подходить к нему. Раздались выстрелы и крики. Она вспомнила, как Лана вчера предупредила ее о проигрыше, но де-факто она победила всех! Крик безумного мужчины заставил ее попятиться назад, заныли кости от страха, и она вспомнила, что там может быть ее тренер. Она решительно пошла вперед.

Юля, беги! только и успел крикнуть тренер, получив рукоятью пистолета в голову.

В холле застыли два оператора и журналистка, прижавшись к стене, стоя в центре, всем угрожал пистолетом охранник. Что-то знакомое было в его лице, что-то очень знакомое. И она узнала его это был тот же самый урод, что постоянно приставал к ней в ее спортшколе. Теперь он держал на мушке Олега Николаевича, а чтобы ей было понятнее, схватил его за волосы и приставил дуло к затылку.

Смотри! Смотри, что я с ним сделаю! Смотри! С другими будет также ты их всех убьешь! Ты их убьешь!

Беги! закричал тренер. Он был весь в крови, и она видела, что Олег Николаевич скоро потеряет сознание, как он борется из последних сил. Беги, Юленька! Прошу тебя!

И она убежала, не слыша ничего, что там происходит. Не видя того, как тренер попытался выхватить пистолет, и как охранник выстрелил ему в голову. Она закрылась в раздевалке, забаррикадировав скамьями дверь, а в это время тело тренера лежало в холе, он был мертв, навсегда, лишенный большей части головы, лишенный лица. Операторы не прерывали трансляцию, они забыли о ней, но поток шел в интернет, а робот писал, все писал, без эмоций или переживаний, выполняя свой долг. Камеры работали, фиксируя все, от самого начала, как обезумевший охранник расстрелял сначала своих коллег и схватил Олега Николаевича, как перед этим померк свет, будто бы переключилось подстанция. Камеры передавали все, без комментариев и анализа, и человеческому взгляду не под силу увидеть борьбу теней в теле убийцы, как его на сотые доли секунды разрывала одна тень, потом другая, изгоняя предыдущую.

Простите меня, я не хотел этого делать. Это был не я, расшифровал робот шепот охранника, удивленно державшего пистолет в правой руке, а в левой рассматривая чужую кровь, чужую жизнь. Что-то происходило внутри него, и это уже могли заметить операторы и журналистка. Она истошно закричала, когда все тело охранника раздулось, еще немного, и он порвется на куски. Превозмогая чужую волю или борясь с собой, он с трудом вставил дуло в рот и нажал на курок.

20. Не стало

Юля проснулась в три ночи, так больно и остро ударили зеленые цифры древних электронных часов. У них был самый противный будильник, к которому невозможно было привыкнуть. Она встала и потрогала часы, проверила будильник: все осталось без изменений, а будильник давно выключен, она просыпалась на полчаса раньше. За окном ничего не происходило, тихо и тоскливо, как обычно. Юля пыталась понять, что же ее разбудило, вспоминая кошмар, заново переживая его. И может же такое присниться, что у нее с головой?

Она схватилась за подоконник, до крови закусив губу, чтобы не закричать. Это был не сон, сна-то как раз не было, одна глухая чернота. Вчерашний день завертелся в голове, хлесткими ударами разбивая ее на части. Юля осела на пол и глухо зарыдала, заткнув рот кулаком, чтобы родители не слышали, чтобы никто ее не слышал. Олега Николаевича убили, но за что? Почему этот урод хотел что-то ей показать, причем здесь она, и за что он убил тренера? Она не видела тела, не видела того, что осталось от близкого человека. Она так и не сказала ему, как сильно любит его, как он ей дорог, как он нужен ейпобоялась, но чего? Отбросив от себя эти глупости, Юля прокрутила в голове поединки, ни жалости к себе, ни обиды из-за несправедливой дисквалификации не было, какая-то странная спокойная пустота, но не смирение, а, скорее, равнодушие. Раньше она такой не была и очень переживала все ошибки и проигрыши.

Юля резко встала, как учил тренер, без рук, из любого положения на полу, с легким прыжком, чудом не задев подоконник поясницей, она совсем забыла, что сидела у батареи. Надо что-то с собой делать, нельзя позволять себе рыдать и раскиснуть. Тренер всегда учил ее быть сильной, не сдаваться, никогда не сдаваться. Юля утерла слезы и всхлипнула и, посмотрев на ночное небо, кивнула ему. Нет, она не верила ни в какую загробную жизнь, тем более были смешны байки и мифы о жизни на небе и прочая чушь. Как мать ни старалась приобщить ее к церкви, затянуть в свою секту, Юля не поддавалась. Максим еще в средней школе объяснил ей, что почем и как это правильно называется, но мать считала, что из-за тхэквондо ее дочь стала буддисткой. Сейчас Юле очень хотелось во что-нибудь верить, чтобы было с кем поговорить, задать вопросы и не получить ответа, но знать или чувствовать, что тебя услышали и поняли. Выливать все на Альфиру или Илью она не хотела, они не заслуживали такой муки, ведь когда любишь, то все невзгоды и страдания воспринимаются как свои собственные. Юля всегда чувствовала так, поэтому старалась не рассказывать все, даже Альфире, которая умела слушать, могла успокоить, но Юля знала, как Альфа потом переживает одна, когда никто не видит. А если рассказать Максиму, то он может и высмеять, но она никогда не откровенничала с братом и точно не знала, как он себя поведет.

Одеваясь на пробежку, спать она все равно не будет, Юля остановилась, посмотрев на себя в черном зеркале: какая же она еще малолетняя дурочка, и как она несправедлива к Максиму, цепляясь за детские комплексы и прошлые обиды. И почему она такая, почему не может быть нормальной и хочет цепляться к тем, кого любит? Не Максим, не Илья этого не заслуживали и терпеливо ждали, когда она повзрослеет. И вот детство кончилось, безвозвратно. Так всегда бывает, когда ребенок видит смерть, понимает ее и не может принять. Темный силуэт в зеркале был ее и не ее она изменилась, навсегда, и очень боялась сейчас увидеть свое лицо, свои глаза, в которых было все: боль, ужас, ненависть, ярость, беспомощность и уверенность вот ее Юля боялась в себе гораздо больше. Ее страшила эта непоколебимая уверенность, еще не сформировавшаяся в четкое решение, в действие, но это скоро случится.

Выбежав из дома, Юля уже скоро оказалась в парке. Бежать было тяжело, приходилось заставлять, издеваться над непроснувшимся и избитым телом. Бег помогал прийти в себя, разобраться с мыслями, точнее выбросить все из головы и начать думать заново, впуская в голову только важное, отбрасывая мозговой мусор, тративший энергию, угнетавший силу воли, заставлявший опускать руки и впадать в отчаянье. Тренер всегда говорил ей, когда Юля впадала в тихую истерику или хотела все бросить: Никогда не позволяй неудачам ломать свою жизнь. Бегая по ночным дорожкам, Юля вспоминала Олега Николаевича, быстро утирая слезы, не позволяя себе разреветься. Выбежав на поляну, она выбрала дерево покрепче и стала разминаться, переходя к отработке простых ударов ногами и руками. Кулаки и голени гудели, но не просили пощады. После серии ударов, вскипятивших кровь, Юля упала на ствол и заревела, громко, не боясь, что кто-то ее услышит, начнет приставать с помощью или вызовет полицию.

Ее нашли в раздевалке. Полицейским с трудом удалось уговорить ее разбаррикадировать дверь. Юля была готова драться, она видела во всех врагов, пока не пришла медсестра, проводившая осмотр перед соревнованием. Юля поверила ей и сдалась, опустив на пол сломанную вешалку, из которой она сделала подобие копья или палки, опасно вращая перед полицейскими, чтобы они не подходили ближе. Потом был допрос, психолог, потом опять допрос. Она не понимала, что от нее хотят, почему постоянно разные люди выспрашивают одно и то же, а она должна повторять раз за разом одни и те же показания. Поймать на лжи или несоответствии ее не удалось, она мыслила ясно, наверное, так действовала на нее злость к этим людям.

Мэй отвезла ее домой вместе с Альфирой и Максимом. Юля долго сидела в траве на лужайке у сквера, уткнувшись лицом в Арнольда. Пес не скулил, не выл, а покорно терпел ее рыдания, с тревогой и тоской смотря на хозяина, чтобы тот подсказал, показал, что надо делать, как помочь. Но ни Илья, ни Максим, ни Альфира не знали, что надо делать. Мэй заставила Юлю выпить две таблетки, силой разжимая ей рот, и стало легче. Тревога перестала быть острой, боль превратилась во что-то тянущее и холодное. Неприятно, но гораздо лучше, чем рваться изнутри, хотеть умереть прямо сейчас, здесь, навсегда сейчас здесь

Ребята уехали в институт к роботу. Не только Сергей, но и Леха что-то заметили, увидели, как камера зафиксировала, передала в прямой трансляции полупрозрачное движение, после чего охранник стал убивать. Илья поехал с ними, у него тоже были мысли. Он хотел помочь Юле, но точно знал, что сейчас его помощь будет мукой для нее. В институте Леха скопировал весь видеомассив, и они поспешили на квартиру. Никто не проронил ни слова, но каждый понимал, что полиции то, что они найдут не нужно, и все это продолжение непонятной игры. Думать о том, кто с ними играет, не было никакого смысла.

Мэй не стала заходить к Юле, хотя и хотела остаться с ней, помочь, но по взгляду Максима поняла, что лучше не стоит. Юля и сама это понимала, долго не выпускала ее из объятий, всхлипывая, утирая сухие глаза ладонью, слез больше не было, только дрожь и жгучая резь. Родители уже знали, и их принял на себя Максим. Альфира помогала Юле, отвела в комнату и переодела, как маленькую. У Юли дрожали руки и ноги, она ничего не могла делать сама, смотря красными глазами на Альфу и спрашивая: За что? Почему Олег Николаевич, почему его?. Альфира старалась не разреветься, став очень похожей на свою бабушку. Она отдавала приказы, руководила, порой жестко, и Юля слушалась, доверяя подруге.

Альфира напоила ее молоком и заставила немного поесть, после чего Юля отключилась. Альфира сидела на краю кровати и еле слышно рыдала, в мягкого розового слоника, которого она давным-давно подарила Юле на день рождения. Этот слоник сидел у Юли на столе, помогая делать уроки, она иногда разговаривала с ним, до сих пор видя в молчаливой мягкой игрушке верного друга.

Максим медленно, помногу раз рассказывал все, что знал. Его бесило, что мать не пошла к Юле, а сидела и восклицала, что она так и знала, что до добра это тхэквондо не доведет. Потом она набросилась на отца с обвинениями, что он во всем виноват, потом стала обвинять Юлю, что если бы она думала об учебе, то этого бы не было. И тут в первый раз за всю их совместную жизнь отец дал ей пощечину. Несильную, но мать тут же умолкла, со страхом смотря на него. Отец приказал ей заткнуться и не трогать дочь. Выяснив, что Юлей занимается Альфира, он достал из шкафа коньяк и налил всем. В первый раз Максим пил с родителями, и это было не из-за праздника или любого другого нормального повода. Алкоголь показался отвратительным, хотя коньяк был хороший, отец дрянь не пил, вложив сыну простое правило: если и пить, то хорошие напитки, если нет денег, то лучше совсем ничего не пить.

Мать засуетилась с ужином. Что-то переключилось в ней после пощечины, она осторожно пошла к дочери, приведя плачущую Альфиру. Усадив ее на диване рядом с Максимом, она суетилась у плиты. Альфира прижалась к Максиму и плакала в его плечо. Максим видел, что и мать плачет, что у нее все валится из рук, а отец наливает себе стопку за стопкой. Странно, но он не беспокоился за сестру. Он обдумывал случившуюся трагедию, сопоставляя факты, события прошлых дней, выстраивая единую цельную картину. Нет, Олега Николаевича не мог убить тот же демон, в этом не было никакого смысла. Перестав подначивать себя за то, что он всерьез рассуждает о демонах, он гладил Альфиру и думал. Альфа так и уснула на нем, часто вздрагивая и вскрикивая во сне. А он думал, что не зря первый демон торопил их. В игру вмешалась вторая сторона, а сколько их еще может быть, и Юля тоже это понимает. Он прочел это в ее глазах еще там, в Лужниках, когда она плакала в Арнольда. Она на мгновение поймала его взгляд и все сказала, без слов, без мимики, через секунду вернувшись в паническое состояние. Альфа тоже что-то поняла, не зря же она не мигая, смотрела на экран, когда охранник стал стрелять во всех и убил тренера. Альфа не отвернулась, а когда охранник застрелился, она повернулась ко всем и сказала: Не успела. Они сильнее ее, поэтому им нужна Юля. Сказано это было очень тихо, Максим стоял рядом и расслышал, остальные были в ступоре, кроме Арнольда, рвавшегося с места, почти порвавшего поводок, страшно скаля зубы, угрожая Илье, если он его не отпустит. Пес хотел бежать на помощь, он знал куда и понимал, что наверняка погибнет. Илье с трудом удалось утихомирить его, а когда охранник застрелился, пес жутко завыл и стал рвать асфальт когтями, пока Илья ударами поводка не успокоил его.

Поужинали молча, что это была за еда, никто не понимал. Все ели механически, заставляя глотать и жевать, заставляя себя заниматься хоть чем-нибудь, боясь сказать, произнести хоть слово. Мать часто уходила к Юле, она спала в том же положении, как мертвая, поэтому ко рту прикладывали зеркало, боясь, что у нее остановилось сердце.

Максим отвел Альфиру домой. Дома скандала не будет, отец позвонил ее родителям и все объяснил. Что будет завтра, никто не знал, Альфира не думала об этом, ей было все равно. Они сидели на лавке у подъезда, Максим обнимал ее, она дремала, часто всхлипывая. Очки промокли насквозь, она сняла их, убрав в рюкзак, все равно она ничего не хотела видеть. Не ожидая от себя такого, она потянула лицо Максима к себе и поцеловала, очень испугавшись. Максим вздохнул, но не отвернулся, не отодвинулся.

Сегодня не самый лучший день для этого, сказал он.

Да, ты прав. Извини, я сдурила. Забудь об этом, Альфира спрятала лицо, густо покраснев.

Нет, и не подумаю забывать, Максим взял ее лицо в ладони и осторожно, будто бы боясь сделать ей больно, поцеловал. Обсудим нас позже, хорошо? Сейчас мы все на психах.

Хорошо, Альфира улыбалась, она была счастлива и дрожала от боли и переживаний за Юлю, не понимая, как оба чувства могут жить в ней одновременно. Я пойду, а то начну чушь нести.

И я, улыбнулся Максим. Завтра будет сложный день.

Ага, приходи в обед в ресторан, Мэй не будет против.

Да, она мне сказала, что завтра надо всем собраться. Слушай, а Юля надела ваш оберег на выступление?

Да, она решила, что не помешает. Думаешь, он спас ее?

Я не знаю, но и не могу ничего исключать.

До завтра, надо спать.

Альфира обняла его за шею, и они долго целовались, пока у нее не заболели губы.

Юля сильная, она не сломается, улыбаясь, сказала Альфира.

Я знаю, не зря же она U-Li Sun. Как ей идет этот ник

Ага! Вот она обрадуется, когда мы игру о ней доделаем!

Сначала она нас поколотит, усмехнулся Максим.

Я пришла работать, Юля твердо посмотрела в глаза Мэй. Когда она вошла в ресторан, ее работу делала Мэй, не гнушаясь вымыть пол до сияющей чистоты.

Вот и хорошо, нельзя оставаться одной, улыбнулась Мэй, прислонив швабру к стене.

Юля стояла в нерешительности, и Мэй обняла ее, крепко прижав и гладя по голове. Юля всхлипнула, но плакать не стала, она больше не могла плакать, отдав все слезы все понимающему дереву.

Ты помнишь о нем, значит, он жив. Он всегда будет жить, пока ты о нем помнишь. Уверена, что он гордится тобой, всегда гордился. Я видела это в его взгляде, он тебя очень любил.

И я его любила, но так и не смогла ему об этом сказать! всхлипнула Юля.

Так часто бывает, и со мной было так. Нам трудно открыться, мы всегда чего-то боимся, и чем старше становимся, тем страшнее становится. Не переживай об этом, он, конечно же, знал, что ты его любишь. Мне кажется, что он знал тебя лучше, чем ты сама себя понимаешь, как думаешь? Мэй улыбнулась и поцеловала Юлю в лоб.

Это точно! воскликнула Юля и улыбнулась. Мэй, замажь меня, а то выгляжу хуже демона смерти!

Да, выглядишь и правда ужасно. Пойдем, приведу тебя в порядок. Хочешь что-нибудь особенное?

Нет, не хочу, замотала головой Юля.

Альфира опоздала, придя за десять минут до открытия. Она не могла спать, всю ночь переживая за Юлю и волнуясь от первого поцелуя. Она укоряла себя за то, что в такой ужасный час чувствует себя счастливой и несчастной одновременно, придумывая себе вину, угрожая и обвиняя себя. Поэтому вид у нее был виноватый и сконфуженный.

Альфа, где ты ходишь? Я за тебя проводки в терминале делала! возмутилась Юля. Мэй закрасила синяки и жуткие круги под глазами, только красноту глаз нельзя было закрасить, поменять глаза. И взгляд, ставший слишком серьезным и немного злым, но не к окружающим, а к себе.

Прости, я виновата, Альфира шмыгнула носом.

Да ладно, я пошутила. Мэй и не думала, что мы выйдем после всего.

Нет, я виновата, горестно вздохнула Альфира и отвернулась, смотря на улицу, где разгорелось летнее утро, улица оживала, выпуская своих питомцев погулять из каменных клеток.

Альфа, ты чего? Юля потянула ее в раздевалку. Когда дверь закрылась, Альфира шепотом во всем призналась. А ты знаешь, я даже рада, что вы наконец-то сдвинулись с места. Нет, Альфа, ты не думай, что никто не видел. Все видели. Я хочу, чтобы ты была счастливой, пускай и с моим братом. Вкус у тебя так себе, но не мне решать, а тебе. И только попробуй еще раз извиниться, я тебя побью!

Ты очень изменилась, Альфира с тревогой посмотрела на нее и крепко обняла. Я много думала, всю ночь думала, и, мне кажется, я знаю, что произошло.

Потом, в обед обсудим. Мэй сказала, что все придут. Ребята тоже что-то нашли, мне Илья писал. Переодевайся и в зал, Мэй сказала, что у нас заказали завтрак на сорок человек, экскурсионная группа или что-то вроде того. Так что от кофейного аппарата ты не отойдешь до самого обеда!

Юля ущипнула подругу за руку, хищно лязгнув зубами. Альфира улыбалась, смущенная и красная, очки запотели, и она почти не видела лица Юли, слегка посмеивающейся над ней.

21. Слишком рано, слишком больно

У нас заказ на восемь человек, Альфира удивленно смотрела на экран. Ничего не понимаю, просят какое-то поминальное меню.

Дай посмотрю, Мэй пробежалась глазами по экрану и задумалась. Мне кажется, я знаю, что они хотят. Это совсем несложно, просто всего должно быть по три. А непонятно, кто заказал?

Пришло с сайта. Я запросила телефон или карту гостя. А вот и она. Черт! Альфира отпрянула от экрана. И что делать будем?

Заказ есть заказ, Мэй взяла блокнот со стойки и стала набрасывать меню. Лана наш постоянный клиент, мы не в праве ей отказывать. А если мы ошибаемся, и все происходящее всего лишь совпадение?

Что совпадение? Юля встала у них за спиной. Что вы обсуждаете?

Альфира вопросительно посмотрела на Мэй и, получив подтверждение, показала заказ. Юля быстро пробежалась по нему, задержавшись на заказчике.

И что ты думаешь? спросила Мэй.

Думаю, что нам надо поговорить. Она же нас приглашает к столу, подумав, ответила Юля. Я не знаю, что произойдет, но скоро все изменится.

Я тоже так думаю, кивнула Мэй, Альфира закивала, побледнев от волнения. У Мэй завибрировал телефон, она мельком посмотрела ленты телеграмма и цокнула языком. А Илья оказался прав.

Что случилось еще? недовольно спросила Юля.

Мои северокорейские родственнички запустили очередную ракету в сторону Японии. Почти долетела до территориальных вод. Помните, как Илья предположил, что война разрастется на весь мир?

Так она уже вроде разрастается? Пожала плечами Юля. Это у нас здесь дронами пугают, а война идет, и все в ней участвуют.

Это как посмотреть. Но определенно напряженность растет. Это как вирус, только вирус войны он захватывает страны и народы, достаточно вспыхнуть в одном месте, и зараза распространится дальше, не сразу, но расползется, если ее не пресечь в зародыше.

Нет, не согласна это не вирус, Альфира замотала головой. Это не вирус, а мы сами. Нечего все на микробов сваливать.

Это ты сама поняла? Мэй с уважением посмотрела на нее.

Альфа сама так может. Она долго думает, а потом ляпнет что-нибудь в школе, ответила за нее Юля. Об этом лучше молчать, все равно никто ничего не поймет, а проблем будет много.

Ну да, согласилась Альфира. Мы еще не закрыли до конца спецкурс по истории России. Нам его в наказание дали в прошлом году, когда война началась. Но я не жалею, у исторички было такое лицо!

Ага, особенно когда Альфа стала цитировать документы из электронного архива! рассмеялась Юля.

Но если мы будем молчать, то получается, что та туфта, что нам впихивают, и есть правда? Альфира вопросительно посмотрела на Мэй.

Так оно всегда и получается, во все века так было. Правда это то, что поддерживается большинством, а что происходит на самом деле неважно, важно ощущение, вовлеченность и гордость все, как у животных. Но правда и в том, что правда никому не нужна, поэтому следуй за пульсом своей совести.

Так, надо зал прибрать, сказала Юля и пошла убираться

Мэй посмотрела на девушек: Альфира стояла задумавшись, и брови нахмурила, а Юля действовала как робот, не делая лишних движений, выравнивая стулья и столы в правильные фигуры, собирая мусор с пола. Мэй ушла на кухню, отдать распоряжение Камилю. Юля удовлетворилась порядком и пошла набирать ведро, здесь ей нравилось мыть полы, монотонная работа позволяла отвлечься и подумать про себя. Илья объяснял много раз, как это работает, но это было уже выше ее возможностей, как она пыталась сама все это обдумать, так голова болела до ломоты в зубах.

К трем, как и договаривались, подошли ребята. Видя, что в ресторане все заняты, никто не решался зайти внутрь. Арнольд следил за Юлей, поскуливая от радости, когда она ему махала.

Может, придем в другой раз? предложил Леха, нервно почесывая шею, ворот рубашки с непривычки натер, а все из-за Сергея, заставившего всех одеться прилично.

Никуда уходить не надо, сказал приятный низкий женский голос, и все обернулись. Лана хитро улыбалась, рассматривая парней. Я рада, что все вы пришли сегодня. Да, я знаю, что у вас была другая цель, но поверьте мне, нам есть, что обсудить. Прошу вас, заходите. Сегодня вы мои гости.

Она подошла к Арнольду и что-то шепнула ему на ухо. Пес был спокоен и, как показалось Илье, кивнул.

Я отведу его во двор, сказал Илья.

Не стоит, он сам знает, что должен делать, Лана одними губами, не издав ни звука, отдала команду, и Арнольд побежал во двор. Илья хотел было пойти за ним, но Лана взяла его под руку и завела в ресторан. Добрый день. Надеюсь, мы не слишком рано.

Лана вежливо улыбнулась Юле и Альфире.

У нас все готово. Надеюсь, что мы правильно поняли ваш заказ, ответила Юля и запнулась, поняв, что забыла поздороваться. Лана медленно моргнула, давая понять, что это неважно.

Лана рассадила парней за стол, забавно было за ними наблюдать, как смесь непонимания и смущения отобразилась на их лицах.

Юлия, попросите Мэй присоединиться к нам. Вы и Альфира тоже, пожалуйста, присаживайтесь.

Юля кивнула, почему-то она не удивилась, ожидая что-то подобное. Еще с самого утра она чувствовала, что Лана должна появиться. Альфира недоуменно смотрела на Лану, пока она не взяла ее под руку и не усадила рядом с Максимом.

Здравствуйте, Лана, Мэй вышла из кухни, неся большую чашу с паби. Юля перехватила ее и поставила в центр стола, завершив композицию из пятнадцати блюд. Всего было по три, стол выглядел прекрасно и наводил грусть. Сейчас подадим бульон. Что вы желаете выпить?

Водку, обыкновенную водку. Думаю, что это будет наиболее уместно здесь и сейчас, Лана посмотрела на парней. Вы не пьете, поэтому прошу четыре рюмки, для остальных гранатовый сок

Сейчас принесу, Альфира ушла к барной стойке готовить заказ. Лана усадила Мэй за стол. Оставались свободными три места, Лана стояла и ждала, когда вернется Юля. Альфира принесла на подносе водку и рюмки с соком, запуталась, поставив рюмки себе и Мэй, Лана расставила все по порядку и посадила Альфиру. Вернулась Юля с большим подносом, на котором парили чаши с бульоном. Ловко расставив чаши по местам, она убежала на кухню, вскоре вернувшись с соусами и чашами с крупно нарезанной зеленью.

Юлия, постойте. Вы моя гостья, у нас есть все, что нужно. Я прошу вас не убегать, все и так прекрасно, Лана дотронулась до ее руки, и Юля застыла на месте, удивленно смотря то на нее, то на Мэй и Альфиру. Я думала, что это будет иначе, но жизнь всегда непредсказуемей любого плана или замысла. Я прошу вас переодеться в это вы по праву должны носить эту одежду.

Юля увидела, как в руках Ланы оказалась аккуратно сложенная одежда. У нее был странный цвет, и ткань выглядела довольно грубой. Юля осторожно потрогала серо-желтую ткань, ощутив запах осени и грусти. Взяв в руки, она взглядом спросила у Мэй.

Это ханбок, ответила Мэй, посмотрев на Лану, одетую в длинную черную юбку с вышитыми черными птицами. Ее бабушка носила похожую юбку, Мэй даже вспомнила, что она называется чхима. Не хватало еще чогори поверх белой блузки и паджи, но по очертанию ног, проступавшим через широкую юбку, Мэй поняла, что шаровар не было. Странно, когда Лана входила в ресторан, на ней был строгий черный костюм.

Это скорее чосонат, улыбнулась Лана, пристально посмотрев в глаза Мэй. Юлия самый близкий человек для Олега Николаевича из всех нас, поэтому она достойна надеть траурную одежду в его честь. Это непростая одежда, не бойтесь, Юлия, она неопасна, но этому чосонат уже больше ста лет. Чего только не найдешь в сундуках, верно, Мэй?

Мэй кивнула и встала. Юля застыла на месте, не зная, что делать.

Я помогу тебе, сказала Мэй. Не беспокойся, за залом последят Камиль и ребята.

Юля кивнула, задержавшись взглядом на прическе Ланы. Тугой клубок черных волос был украшен черными жемчужинами и гроздьями рябины, и от камней пахло настоящей ягодой, от Ланы пахло ветром, солью и морем.

Мэй увела Юлю. Лана села за стол и с улыбкой смотрела на всех. Удивительно, как она могла смотреть ни на кого, но каждый чувствовал ее взгляд.

Альфира, ты можешь сказать нам, что думаешь, сказала Лана. Не бойся своих мыслей.

Это инициация, шепотом произнесла Альфира и спрятала глаза.

Я знала, что ты многое поняла. Я видела это в тебе с самого начала, улыбнулась Лана и дотронулась до ее руки. Парни сидели напротив Ланы, стол был поделен на мужскую и женскую часть, пустовали два места для Юли и Мэй. Покажи мне мой портрет. Пока Юлия переодевается, у нас есть время объясниться.

Альфира заколебалась, и Илья протянул Лане планшет с портретом демона, нарисованного Альфирой. Лана смотрела на него и улыбалась.

Ты хорошо рисуешь сердцем. Очень похожа, хотя здесь больше Виктора, чем меня. Впрочем, в этом нет никакой разницы. Но в жизни я же гораздо привлекательней, не правда ли, ребята? она, не мигая и улыбаясь, заставила парней покраснеть, у Ильи даже запотели очки.

Почему ты не смогла спасти Олега Николаевича? шепотом спросила Альфира.

Потому что я не так сильна, как вы думаете. Моя сила и моя воля ограничена здесь. Ты же понимаешь, что многое зависит от вас, а не от меня.

Вы Камынчжан? неуверенно спросил Илья.

А давай спросим у Альфиры. Она знает ответ, Лана погладила ее по руке. Ты все поняла, не держи это в себе.

Нет, она не Камынчжан, замотала головой Альфира. Это Юля.

Все молчали, с некоторым страхом смотря на Лану. Если Сергей и Леха еще в чем-то сомневались, думая, что все должно иметь логическое объяснение, то сейчас сомнений больше не осталось. Они ничего не понимали и, как все за столом, испытали жуткий страх. Но пугала их не Лана, не ее слова, а та черная бездна, что приоткрывалась в сознании, скаля черные зубья в дикой усмешке.

И сколько их? спросил Максим, получив от Ланы одобряющий кивок. Его рука машинально дотронулась до чаши с бульоном она не остыла, даже стала горячее, еще немного и бульон закипит без огня. Одернув руку, он уточнил. Юля не одна же такая, верно? Нельзя же все ставить на одну судьбу.

Их много, и я всех не знаю. Нельзя ставить все на одну судьбу, и одна судьба не может все, но всегда судьбу большинства решает случайность или воля одного человека. Человек сам исполняет свою судьбу, вовлекая в нее судьбы других людей, и тогда одна судьба может решить все. У вас много вопросов, на которые нет ответов для вас. И это не потому, что я не хочу вам ответить, а потому, что эти ответы не для вас. Многие знания рождают в вашей голове сомнения, строят защитные стены, заточаю вашу волю в тюрьме мнимой безопасности. Но это вы поймете со временем. И да, Илья, ты поймешь, что он и ты погибли не зря, не жалей об этом, как он не пожалеет себя ради вас, как ты не пожалеешь себя ради нее. И это поможет тебе сохранить частицу себя.

О ком вы? Я ничего не понимаю, Илья побледнел.

А вы всегда загадками разговариваете? спросил Леха, вырвавшись из зловещего тумана, окутавшего мозг.

Вовсе нет. Я всегда говорю прямо, просто мы с вами говорим на разных языках, разных по смыслу, ответила Лана, одарив его довольной улыбкой.

Получается, что нам нужен переводчик, а то мозг не справляется, слишком долго думает, подумав, сказал Леха.

Возможно, Лана задумалась, ее глаза стали абсолютно черными, исчезли белки и блеск, казалось, что она поглощает весь свет, и в ресторане стало сумрачно. Вот только делать такой переводчик нельзя. Люди слишком поспешны в своих решениях, они нарушают гармонию нашего мира, легко переступая грани между полным исчезновением и катастрофой. Знания, попадая в не те руки, способны уничтожить баланс сил, уничтожить гармонию нашего мира, уничтожить наш мир.

Понятно, нужна задержка, чтобы мы тут все не переломали, резюмировал Максим.

Пожалуй, да, видишь, мне тоже не сразу понятны твои слова. Я пока полностью не адаптировалась к вашему языку.

А кто вы такая? спросил Сергей.

Поверь, лучше тебе об этом не знать. Никто не против, что я перешла на ты? Со мной так нельзя, все же я вас старше на тысячи жизней, Лана засмеялась, от ее смеха туман из головы исчез, а в ресторане стало вновь солнечно и немного жарко, как будто бы ничего и не было, и всем все привиделось от теплового или солнечного удара. Если бы не бульон, который медленно закипал.

Хорошо, пусть все так, как вы сказали, начал Леха, Лана одобрительно кивнула. Но причем тут Корея и все эти мифы? Я почитал на ночь, интересно, но это же все мифы, или в Корее центр силы или как это правильно назвать, даже не знаю.

Центр силы? Лана заразительно рассмеялась, оказывается, она может быть веселой, без тени насмешки. Такого нигде нет, ни в одной точке нашего мира. Людям свойственно все упрощать. Вы видите то, что вам проще понять и принять. Если бы перед вами разыгрывались битвы греческих богов или оживали деревянные истуканы богов, олицетворявших силы природы, как бы вы к этому отнеслись? Вы бы не поверили, сразу бы увидели в этом ложь, лубочность и излишнюю театральность. Сейчас, если я верно поняла ваш язык, называют это зашкваром. Поэтому вы, ваш мозг, ваше озабоченное сознание выбирает наиболее популярный вариант, достраивая реальность до приемлемой картины мира, которую проще понять, в которую проще всего поверить. Вера отсекает разум, что в целом не так уж и плохо, понимаешь, почему?

А то быстро перебьем друг друга? предложил Леха, Лана кивнула. Так, тут без бутылки не разберешься.

Он с тоской посмотрел на заледеневший графин с водкой. Задумавшись о том, почему в такую жару водка замерзала на столе, он осмотрелся и вновь посмотрел на графин: изморозь исчезла, как и перестали закипать чаши с бульоном. Лана улыбалась ему, мимолетным движением глаз показав, что никто больше этого не заметил.

Мы должны дождаться Юлию. Без нее нам нельзя, Лана дотронулась до руки Альфиры, весь разговор погруженной в свои мысли. Отпусти свой разум, он даст тебе ответы, не терзай его.

Юля и Мэй вошли в раздевалку. Здесь было душно и не уютно, хотя раньше она такого не чувствовала. Положив чосонат на стул, Юля сняла кимоно, аккуратно повесив куртку и штаны. Избавившись от одежды, она почувствовала, как тело задышало, ушло ощущение духоты и скованности. Юля смотрела в зеркало, подрагивая и хмурясь, борясь с желанием немедленно сбежать отсюда.

Ты можешь не спешить, время есть, сказала Мэй, видя, что Юля замешкалась. Я сделаю тебе прическу для твоего наряда.

У тебя есть такой?

Такого нет. Есть более простой, повседневный. В моем ханбок слишком мало настоящего, обычная стилизация.

И почему ты его не носишь?

Потому, что я больше люблю платья, Мэй расправила и без того идеально ровное темно-синее платье с нитями зеленых стеблей, растущих у груди, изящно обрамляя лиф мелкими белыми цветками. Боже мой, какой у тебя синяк на груди.

Да, пропустила по глупости, спокойно ответила Юля. Ничего, заживет.

Мэй погладила ее по плечам и стала распутывать волосы. Она работала быстро, и Юля не успела заметить, как она изменилась: в зеркале на нее смотрела другая девушка, серьезная, со строгой прической, волосы убраны назад, украшены нитями белого и черного жемчуга, но главным был ее взгляд решительный и твердый. Юля испугалась себя и отвернулась.

По-моему, это точно твой размер, Мэй повертела в руках паджи. примерь, мне они точно малы.

Юля надела шаровары, в них стало спокойно и немного прохладно. Когда она надела простую блузку из небеленого льна и длинную юбку, пояс которой начинался почти у самой груди, тревога и страх исчезли. Юля вспомнила, что не так давно испытала это ощущение, когда стала носить оберег прабабушки Мэй. Он и сейчас был на ней. Мэй помогла надеть чогори, и Юля посмотрела на себя в зеркало и невольно вскрикнула. Сначала ей показалось, что на фоне этой серо-желтой немного грубой ткани она потерялась, так, наверное, и было. В зеркале первые секунды она увидела один костюм без человека. Потом зеркало вспыхнуло, и Юля с Мэй зажмурились.

Я, правда, так выгляжу? спросила Юля, не веря своим глазам. В зеркале то хмурилась, то улыбалась красивая девушка, пускай и не с идеальными чертами лица, слишком худая, немного уставшая. Юле не верилось, что это она, слегка подведенные тушью глаза, губы с тонким слоем матовой сиреневой помады, синяки с лица и вовсе исчезли, скрытые сиянием, исходившим изнутри.

Да это ты, Юля. Ты стала взрослой, Мэй грустно взглянула ей в глаза. Так всегда бывает, слишком резко, слишком больно.

Да, прошептала Юля.

Мэй достала из шкафа шкатулку и долго выбирала серьги. Юле они сразу понравились: небольшие, как она любила, чтобы ничего не свисало, темные с рубиновым отливом, напоминавшие цветок, но вот какой, она никак не могла вспомнить.

Это пион. Мне кажется, что это твой цветок, Мэй оглядела Юлю и обняла, всхлипнув.

Почему ты плачешь? спросила Юля, осторожно дотронувшись до ее плеча. Мэй встала у шкафа и вытирала глаза, размазывая тушь.

Не знаю. Просто неважно, все глупости, вздрогнула Мэй.

Почему? Юля силой развернула ее к себе и забрала платок, став осторожно вытирать ее лицо, теперь пришло ее время позаботиться о Мэй.

Это страх. Я это уже чувствовала раньше, и это всегда плохо кончалось для других.

Для других? Хм, Юля взяла из шкафа салфетки и жидкость для снятия макияжа. Она вытерла разводы, можно было и не подкрашивать, у Мэй и так были пышные от природы ресницы.

Кого любила. Не спрашивай, я просто уже стала старая и всего боюсь, вот и лезет в голову всякая дрянь, Мэй улыбнулась. Пойдем к гостям, нас ждут.

Юля и Мэй еще не появились в зале, а Лана уже встала. За ней встали и все остальные. Альфира невольно вскрикнула, увидев Юлю, Максим зажмурился, а Илья покраснел, не в силах отвести от нее взгляда.

Теперь это твой чосонат, сказала Лана. Сохрани его, он тебе снова понадобится.

Опять кто-то умрет? с ужасом спросила Альфира, единственная, кто понял истинное значение этого костюма, не считая Ланы и Мэй, знавших это.

Надеюсь, что нет, Лана, не мигая, смотрела ей в глаза. Но это не в наших силах, нельзя знать заранее, но можно бороться, нужно бороться. Юлия, ты сегодня главная за нашим столом, по праву ты самый близкий человек для Олега Николаевича. Он не создал семью, у него нет детей, кроме вас, кроме тех, кого он учил всю жизнь вы его дети. Не стоит печалиться, у него детская душа, и он должен переродиться, прожить еще одну жизнь в мире живых, а главное, что ты, все его ученики помнят о нем, а значит он жив. Скажи о нем, не для нас, не для духов этого дома, скажи для себя.

Юля смутилась. Альфира, поймав взгляд Ланы, разлила водку и гранатовый сок, дав Юле первой рюмку с темно-красной, переходящей в искрящийся рубиновый свет, жидкостью. От рюмки запахло ветром, морем и солью, и Юля растерялась.

Я не знаю, что должна сказать, Юля хотела было поставить рюмку на стол, но Мэй мягко остановила ее руку.

Ты знаешь, просто скажи и не держи больше в себе, прошептала Мэй.

Олег Николаевич был для меня не просто тренер, Юля шмыгнула, не замечая, как слезы ручьями потекли из глаз. Он стал для меня как отец, который всегда выслушает, подскажет, поможет, которому не все равно! Я мечтала, чтобы у меня был такой отец. Я его очень любила и не успела, не смогла за все годы сказать ему об этом. А теперь его нет, и во мне чего-то больше нет, и не будет!

Последние слова Юля выкрикнула, в зале никого не было, но она об этом и не думала. Рука задрожала, и капля сока упала ей на палец. Сок больно обжег ее, будто бы это была кислота, но никакого ожога не было. Юля удивленно смотрела на место ожога, не находя следов, а боль осталась. Она глубоко вдохнула, подавляя накатывающее рыдание, и прошептала чуть слышно: Он был мой герой, настоящий супергерой и он всегда спасал меня.

Это твоя боль. Она останется с тобой до тех пор, пока ты не выжмешь ее из себя до капли. На это надо много времени, и оно у тебя есть, сказала Лана, не мигая, смотря в глаза Юле. А теперь прими свою боль до конца, чтобы быстрее избавиться от нее.

Лана кивнула, и все выпили, сев за стол. Юля догадалась, что должна обслужить гостей. Без подсказки, она каждому положила по три блюда, не спрашивая, но угадывая желания гостя. Сначала она положила всем паби и немного вареной курицы, себе в последнюю очередь, когда у всех все было, она села за стол.

Наверное, я скажу, сказал Максим, потянувшись к графину, чтобы разлить водку.

Нет, начала Альфира, пусть и продолжает. По-хорошему это должна делать Юля, но лучшая подруга способна разделить с ней ее горе, объяснила Лана, и Альфира без дрожи мастерски разлила напитки по рюмкам, уроки Мэй не прошли даром.

Хорошо, пусть так, Максим вздохнул. Скажу честно, сначала Олег Николаевич мне не нравился. Мне всегда казалось, что он слишком жесток и требователен к Юле, но я видел, как она растет, как меняется, становится сильнее. Мы не выбираем родителей, и если бы у меня был выбор, я бы, наверное, выбрал наших. И не потому, что они хорошие или плохие, нет, мы не можем выбрать что-то другое, не можем изменить этого, иначе это будем уже не мы, а другие. Я был почти на всех твоих соревнованиях, ты меня не могла видеть. И я видел, как он общается с тобой, видел, как ты его любишь. И поверь, он знал об этом, знал, что ты его любишь, поэтому эту каплю горя ты можешь смело изгнать из себя, навсегда, и не думать больше об этом.

Спасибо, Максим, Юля с благодарностью посмотрела на брата. И правда, после его слов стало легче, одна цепь опала наземь и рассыпалась в прах. Важно, что это сказал именно Максим, пускай и вредный придира в прошлом, но Юля знала, что он ей никогда бы не соврал, не стал бы жалеть ее чувств, а сказал прямо, как есть.

22. Не сказка

Небо заволокло тучами, очень высоко громыхала неторопливая буря, ветер спрятался, и стало невыносимо жарко и душно. Фонари вдруг потухли, и двор погрузился в сумрак. Юля стояла на горке, поглядывая на замерший дом. Хлопнула дверь гаража, последний человек покидал это место, торопливо закрывая на три замка самое дорогое. Сумрак сгущался, жаркий туман подбирался к ней, и Юля захотела домой. Вся решимость улетучилась, остался непонятный страх и досада, но почему-то на Илью, согласившегося на ночную вылазку. Юля с надеждой посмотрела в телефон, Илья даже не опаздывал это она пришла слишком рано, придется ждать. Вот бы он опоздал, пускай и на минуту, тогда она бы уже сбежала отсюда.

Она услышала шелест травы, и через мгновение в живот врезалась счастливая морда Арнольда. Пес радостно заскулил, тыкаясь носом и лбом в живот и между ног.

И я очень рада тебя видеть, Юля села на корточки и трепала пса за уши, уворачиваясь от дружеского вылизывания. Не лижи меня, не надо! Фу, Арнольд! Вот и молодец. А ты не боишься, а?

Пес рыкнул, громко гавкнул, и Юля перестала чувствовать страх и непонятную тревогу, осталась стопроцентная решимость, не покидавшая ее с того момента, как она надела траурный чосонат. Костюм остался дома, мама ничего не спрашивала и, как показалось Юле, боялась войти к ней в комнату. И все же Юля спрятала его в шкафу, закопав в зимние вещи.

Привет, Илья был серьезен, не улыбался, как обычно. Он осмотрел Юлю, одетую в темно-синие джинсы, потертые, но целые кроссовки и черную футболку. Я так и думал, что ты кофту не возьмешь. Я взял свою толстовку, помнишь ту со Slipknot.

Конечно, помню, ты и Альфа любите всякое дрянное старье слушать, привычно фыркнула Юля, но быстро опомнилась, пора бы забыть все детские игры. Да, про кофту я забыла. Вроде не холодно, душно как-то.

Это здесь тепло, а в подвалах всегда промозгло, в любую погоду. Я помню, как она тебя бесила, но другой я не нашел, остальные будут тебе слишком велики.

Спасибо, Илья. Это я так, на автомате ворчу, Юля пожала его пальцы. Мы правильно поступаем?

Не знаю, мне сложно определиться. С одной стороны нет, потому что идем на риск, не предупредив никого. С другой стороны я понимаю тебя и сам думаю также, что лучше не всем сразу, не знаю, слов не хватает. Слишком много всего странного произошло за этот месяц, нет времени все обдумать.

Я тоже так думаю. А как мы попадем внутрь?

Я все устроил. Когда закончились поминки, помнишь, я вышел ненадолго? Вот, так я прошел в подъезд и открыл окно на втором этаже. Видишь, там крыша над четвертым подъездом? С нее легко залезть внутрь.

Понятно, но ты точно знаешь, что нам туда нужно?

Точно. Помнишь, я показывал всем карты бомбоубежища? Так вот вход как раз в этом подъезде. Я у отца поспрашивал, так, чтобы он не догадался, так он даже там был, когда в нашей школе учился. Когда СССР рухнул, там были магазины какие-то, в основном вещи и книги продавали. Он мне даже показал День Триффидов, который он купил там на деньги, что получил за сдачу бутылок. Я эту книгу много раз читал, такая простая, на серой тонкой бумаге.

А, я помню! обрадовалась Юля. Ты мне давал ее почитать, а я не смогла, слишком страшно было! Хорошо, тогда все сходится. Но, Илья, пойду одна я, а ты меня будешь ждать здесь. Понял?

Илья подошел к ней вплотную, и она увидела, как тень усмешки пробежала по его лицу, или так играли тени сумрака и тумана вокруг, но по глазам она увидела и насмешку, и грусть.

Я, как ты знаешь, пылаю к тебе всякими возвышенными чувствами, но в данном случае решать буду я, что и как буду делать. Поняла? А так, конечно же, очень приятно, что ты так беспокоишься за Арнольда.

За тебя, дурак! Юля толкнула его в плечо, намереваясь сказать еще что-нибудь обидное, но не могла подобрать верное слово.

Ладно, нечего обсуждать, идем вместе. Арнольд с нами, он тоже решает сам, Илья кивнул на пса, Арнольд оскалил зубы и зарычал. Он не я, будешь на него давить, точно укусит. Короче, жди меня здесь, а я пока проберусь в подъезд. Арнольд подскажет, когда пора идти. В рюкзаке толстовка, надень ее и капюшон тоже, чтобы на камеру не светиться, поняла?

Да, я все поняла, спокойно ответила Юля. И правда, о чем она думала, желая отправить Илью домой? Она же заблудится там и умрет от страха.

Илья поправил кепку и надел капюшон толстовки, обыкновенная черная ткань, без логотипов или дурацких принтов, музыкальных групп или мультяшных героев. Он бесшумно скрылся, Юля удивилась, как он умеет так ходить, она не слышала ничего, кроме отзвуков быта из приоткрытых окон. Ей показалось, что трава мокрая от тумана, она бы точно поскользнулась в старых кроссовках.

Илья спокойно, не теряя темпа, дошел до подъезда. Звонить в домофон, как он это сделал днем, представляясь курьером, было слишком поздно, время шло к полуночи. Оглядевшись, он поднялся на пандус. Раньше сюда подъезжали фургоны, разгружать товар в магазин, и был вход во владения дворника, к мусоропроводам и старым трубам. Он легко залез на массивный козырек, больше напоминавший крышу. Строители сделали даже стилизованную стенку, выкладывая через один кирпич, имитируя испанский стиль для бедных. Окно было открыто, на подоконнике стояла новая банка с окурками, которую Илья чуть не уронил, залезая в окно. Карниз был скользкий, и с первого взгляда задача казалась гораздо проще, чем на самом деле: допрыгнуть до карниза, подтянуться и залезть внутрь. Илья едва не грохнулся на кирпичный козырек, покрытый старым гудроном. В подъезде он долго прислушивался, ожидая, что кто-то слышал его, но ничего кроме крика телевизоров он не услышал. Оставалось самое тяжелое и шумное.

На первом этаже был вход в подвал, огороженный решеткой, начинавшийся из открытой лифтовой шахты, закрытой стальной сеткой. Когда Илья видел такие старые шахты, особенно если сохранялся старый лифт с двумя дверьми с ручками, которые надо было самому открывать и закрывать, ему хотелось пробраться внутрь шахты, залезть повыше и спрыгнуть на крышу лифта и покататься. Вспомнив детскую мечту, он усмехнулся, если он расскажет об этом Юле, она опять начнет его отчитывать, что он еще не повзрослел, что не думает о себе. И когда она стала такой взрослой? Раньше она бы первая полезла с ним в шахту. Но ведь они и лезут, но не в шахту, а под землю.

Замок открылся слишком легко, не зря Илья днем залил его аэрозольной смазкой. Чтобы не писали производители: Булат или Титан, навесные замки он открывал довольно быстро. Отец прозвал его медвежатником, когда Илья еще во втором классе вскрыл замок на даче его друга, старый, насквозь заржавевший огромный амбарный замок. Потом Илья сам покупал замки, разбирал их, изучал, делая отмычки под каждый тип.

Открыв и закрыв, он прислушался: решетка немного скрипела, но этого не было слышно из-за телевизионного ора. Незачем понимать, что там орали орали по телевизору всегда одно и то же, о войне, которой нет, и о спасителе страны.

Идем, сказала Юля, Арнольд шел рядом без поводка, как обученная собака. Не зря Илья каждый год ездил с ним на инструктаж, Юля была уверена, что пес будет ее слушаться до иного приказа хозяина.

Они вошли в подъезд, Илья кивнул на решетку, в темноте плохо различались захламленные упаковками от чипсов и фантиками, ступеньки. Юля немного испугалась, но Арнольд, получив команду от Ильи, поспешил вниз. Как бы ни старался пес, упаковка предательски шелестела и хрустела под лапами.

Стой, я прикрою. Ты идешь за нами, и не спорь, шепотом сказал Илья, закрывая решетчатую дверь и навешивая замок, но не закрывая.

Он надел рюкзак, Юле показался он очень тяжелым, она немного устала, пока несла его с горки, и пошел вниз, не особо заботясь о хрусте под ногами, он отбрасывал мусор носками ботинок в сторону, чтобы ей было удобнее идти.

Внизу было совсем темно, можно было включить свет, если знать, где выключатель, но это было бы совсем глупо, тогда к чему вся их конспирация. Юля поправила капюшон, кепка сидела крепко. Илья достал налобные фонарики и надел один на нее. Яркий свет в первый момент ослепил их, Илья убавил мощность и пошел вперед, где уже ждал Арнольд у закрытой двери.

Дверь оказалась массивной, с рычагами запоров, как и положено. Замка не было, рычаги полузакрыты. Илья не без труда сдернул их и открыл дверь, которая нещадно заскрипела и затрещала. Они вошли в большое помещение, замусоренное старой мебелью, трубами, вонючими матрасами и другим мусором. Воняло ужасно, а от пыли начинали болеть глаза, не в силах слезами вытолкнуть всю грязь. Илья достал очки, Юля видела такие только в кино, прозрачные, огибающие полностью верхнюю часть, резиновыми краями плотно садясь на лице. Как же он здорово подготовился, она об этом не думала, она вообще не думала, как это будет. И в толстовке было самое то, из подземелья уже тянуло сыростью и страхом.

За первым помещением было точно такое же, сквозь завалы пришлось пробираться осторожно, чтобы грязные кучи не свалились. Удивительно, как Арнольд легко находил верную дорогу в полной темноте.

Заржавела, Илья повис на рычагах, которые и не думали двигаться с места. Придется немного постучать. Посвети мне.

Юля прибавила яркость налобного фонаря и встала так, чтобы ему было удобнее. Из недр рюкзака Илья достал баллончик с трубкой. Он долго пшикал во все щели, как показалось Юле, запахло смазкой, хоть чем-то нормальным. Илья закашлялся и достал респираторы.

Надень, может быть дикая вонь дальше, я уже чую, что тянет.

Хорошо, откуда у тебя это все? Когда ты успел? она надела респиратор, прикинув, как круто выглядит в черной толстовке с ужасными рожами на принте, в черной кепке, очках на пол лица и респираторе, не хватало еще монтировки в руках и можно играть в Half Life. Какой ты молодец. Честно, я не шучу. Ты заранее все подготовил?

Да, как впервые встретились с нашим духом. Помнишь, как Альфа зависала у вентиляции бомбоубежища? Я тогда сразу понял, что мы туда точно пойдем, и все купил. Правда, я думал, что один пойду.

Еще чего, один ты никуда не пойдешь. Решил без меня? Не выйдет! Юля хотела показать ему язык, но вовремя опомнилась, в респираторе ничего видно не будет.

Придется постучать. Арнольд, скройся отсюда, Илья махнул назад, пес бесшумно скрылся. Он достал беруши и протянул Юле. Воткни в уши, а то болеть будут.

Юля послушно вставила беруши, с интересом следя за ним. Илья достал массивный молоток, примерился, потом надел матерчатые перчатки и четкими сильными ударами, стал двигать рычаг. Грохот, наверное, стоял дикий. Рычаг скрипел, стальная дверь дрожала, но в берушах это было вполне сносно, даже забавно. Она и забыла, что они в жилом доме, и что кто-то может найти их, вызвать полицию. Их и так могли засечь, но, зная трусливость жильцов своего дома, способных орать только друг на друга, Юля не сомневалась, что никто не пойдет проверять, откуда шум. У них в подъезде два часа пилили железную дверь и обчистили квартиру, и никто не вызвал полицию.

Рычаги сдались, Илья дернул дверь, и она с жутким скрипом приоткрылась. Пахнуло такой вонью, что даже сквозь респиратор было трудно дышать. Они некоторое время кашляли, всматриваясь в черноту. Арнольд стоял рядом и ждал команды.

Первым пойдет дрон, Илья готовил своего робота, проверяя и включая нужную программу. Там по плану много коридоров, если верить секретной карте, то мы сможем даже в Курчатник прокрасться.

Страшно, честно сказала Юля, заглянув за дверь. Оберег на груди неприятно обжег кожу. Я что-то чувствую.

Понятно, я пока только вонь. Похоже там кто-то сдох.

Наверное, и там что-то есть. Мне кажется, что я видела движение, Юля отпрянула от двери.

И да, и нет. В темноте и не такое может привидеться. Сейчас посмотрим. Я включу ИК-камеру. Можно было бы попробовать сначала покидать бумажек с заклинанием, но я его так и не выучил.

Я тоже, Альфа запомнила. У нее сразу получается иероглифы рисовать, я наши буквы криво пишу, вздохнула Юля.

У тебя читаемый почерк, не переживай.

Вот именно, читаемый, а у Альфы красивый.

Илья подошел к ней и дал команду дрону. Робот зажужжал, аккуратно поднимаясь, выбирая точку для входа. На экране показался кусок длинного коридора, Юля затаила дыхание, все происходящее ужасно напоминало компьютерную игру, в которую она с Альфой играли по ночам, так и не пробравшись дальше третьего эпизода. Как она ни старалась вспомнить ее название, в голову ничего не приходило, зато оберег напоминал, что внутри кто-то есть, и этот кто-то уже ждет их. Она помотала головой, сбрасывая накатывающий на мозг муар, будто бы кто-то пытался влезть к ней в голову, накидывая тонкую невидимую сеть, одну за другой, медленно, почти не касаясь воздуха.

А как тебя отпустили ночью? Я помню, какие у тебя строгие надзиратели, Юля попыталась придать лицу чрезмерно строгое выражение, Илья рассмеялся.

Я сказал правду, ответил он, Юля удивленно вскинула брови. А зачем врать? Я сказал, что иду гулять с тобой. Мне отец перед уходом два гондона сунул. Видишь, в меня верят.

Это для Арнольда, чтобы безотцовщины не наплодил по кустам! рассмеялась Юля.

Мне тоже что-то такое в голову пришло, но я промолчал, а то началось бы. Мама бы узнала, тогда бы точно не отпустили. А тебя как выпустили?

Меня? Юля задумалась, глядя в темноту. Ей вспомнилось, как перед уходом Лана долго смотрела в глаза, держа ее руку, как жуткий холод пронизывал все тело, и если бы не плотная ткань чосоната Юля бы замерзла. Легкий озноб и сейчас пробежался по телу, но это было даже приятно, она взбодрилась, а мышцы налились силой, как после хорошей разминки. Потом она вспомнила лицо мамы, когда вернулась домой с пакетом, как мама отшатнулась от нее и ничего не сказала за весь вечер, не выходя из комнаты. Юля просто оделась и ушла, не спрашивая, ничего не говоря, и только сейчас она поняла, что оставила квартиру замороженной, или ей так кажется, но точно она не скоро туда вернется. Странно, но это совсем не страшило ее. Я просто ушла и все. Мать в комнате заперлась, отец еще с работы не вернулся, по-моему, он просто бухает в каком-нибудь баре.

Ясно, короче, ты ее заколдовала.

Я?

Ты-ты, я никогда не забуду твой взгляд после ваших переглядок с Ланой. А ты помнишь, как она ушла?

Нет, не помню. А как?

И никто не помнит, я уверен. А она и не уходила, просто исчезла за секунду. Я камеру поставил и все заснял, там четко видно: вот она есть, а вот уже и нет. Надо по кадрам разобрать, но не было времени. Извини, я не предупредил тебя, никого не предупредил. Сама решишь, стереть или нет.

Не надо, ты все правильно сделал, Юля погладила его по руке, ей хотелось обнять его, поцеловать, она не хотела понимать этот странный прилив нежности, потом, все потом станет ясно. Пошли, путь свободен.

Альфира проснулась в полночь. Вернувшись из ресторана, она тут же легла спать, как была, не переодеваясь. Мама и бабушка ругались, будили ее, но все без толку, она спала и не реагировала ни на что. Она проснулась с криком. Альфира кричала долго и страшно, словно кто-то всадил ей в живот нож и резал внутренности слева направо, по диагонали и, забираясь выше, желая разрезать грудину. Ей было невыносимо больно, но еще страшнее, боль все равно была не ее, а чужая, прошлая, вернувшаяся в мир снова фантомным эхом, напоминая о другой, которой уже не было в живых.

Все всполошились, пытаясь ей помочь, успокоить, но Альфира кричала и билась на кровати, отбрасывая всех, кто к ней прикасался.

Потом все резко кончилось. Альфира встала и, смотря на всех невидящим взглядом сквозь запотевшие очки, сказала: Сабина умерла. Давно, я знаю, как это было. Я должна идти вслед за Юлей.

С этими словами она пошла в прихожую, когда мать попыталась ее остановить, Альфира отбросила ее в сторону, как ребенка.

Не прикасайтесь ко мне, чтобы я не причинила вам вред. Я не хочу никому вредить, никому и никогда не прикасайтесь ко мне!

Альфира вышла из дома, рюкзак висел сзади, она надела его машинально. Телефон неистово вибрировал, почуяв хозяйку.

Привет, Максим я на улице Я иду за Юлей, они прошли вход, теперь пора мне Где ты?

Да здесь я, Максим схватил ее за руку и убрал смартфон в карман. Я и не уезжал. Мы просидели в ресторане до закрытия, а потом просто почувствовал, что надо остаться. Ты думаешь, они пошли в бомбоубежище?

Я знаю это, Альфира сняла очки и вернулась, став вновь обыкновенной девушкой, напуганной и растерянной. Надо их остановить.

Ты что-то видела?

Да, очень много видела! Не могу все рассказать! Пошли, ну пошли же!

Пошли-пошли, я не спорю. А ты взяла блокнот и ручку?

Чего? удивилась Альфира.

Блокнот и ручку, невозмутимо повторил Максим. А то, как ты будешь писать заклинания, ведьма?

Он обнял ее и поцеловал. Альфира засмеялась и слегка толкнула его.

Ты все шутишь. Здорово, что ты не уехал, Альфира поцеловала его и, взяв за руку, повела к ресторану. Я знаю, что будет в конце, если мы сможем.

Мы сможем, уверенно сказал Максим и достал телефон. Интересно, Илья прислал какую-то ссылку на трансляцию, но это локальная сетка. Похоже он посыпал тропинку мелкой фасолью.

Это не сказка, Максим, серьезно сказала Альфира. Все гораздо хуже и страшнее. Я пока не могу точно подобрать слова.

Я знаю, что это. Потом сверим наши версии, усмехнулся он.

23. Попали

Ты понимаешь, куда мы идем? Это было на твоем плане? Юля осторожно шла вперед за Ильей, почти ничего не видя перед собой. Свет от налобного фонаря безнадежно терялся в густом мраке, успокаивало то, что рядом, немного впереди них бесшумно ступал Арнольд. Юля слышала свое дыхание, часто путая с Арнольдом или Ильей, которые не издавали почти ни одного звука. Ей все время хотелось что-нибудь спросить, неважно что, лишь бы не чувствовать себя здесь совершенно одной. И куда делся наш дрон?

В плане нет этих коридоров. Если бы мы шли по плану, то давно бы уже уперлись в шлюз, который по идее должен вести в метро, но его нет, Илья остановился, чтобы свериться с планшетом, и Юля налетела на него, инстинктивно обняв за плечи.

Мы здесь? спросила Юля, смотря через плечо в планшет.

Да, если верить плану, то мы в этой точке. Видишь, мы находимся в ней уже полчаса. Это как раз шлюз или вход в метро, но мы же движемся. Смотри, куда наш робот уже забрался, Илья вывел камеру дрона, бесстрашно летевшего сквозь мрак.

Какие страшные коридоры, прошептала Юля прямо в ухо, Илья вздрогнул. Юля хихикнула и немного прошла вперед, ища Арнольда. Пес охотно приблизился к ней, дав потрепать себя за уши и загривок это успокаивало их обоих. Знаешь, мне кажется, что мы заблудились.

Не думаю, что мы заблудились. Давай проверим. Мы пока отдохнем здесь, а я пущу робота обратно, чтобы он проверил.

Давай, согласилась Юля, и огляделась, где бы тут можно было бы сесть или хотя бы прислониться. Идти в респираторе было тяжело, не хватало воздуха, но без него смрад был просто невыносимым.

Дрон вернулся через несколько минут. Илья дал команду, и робот осмотрел все вокруг. В двух метрах от них была приоткрыта дверь, точно такая же, как и в других комнатах, но без сбитых рычагов и неприваренная намертво к коробке. Такие двери Илья даже и не пытался открыть, сразу понимая всю тщетность жалких усилий одного человека и без специнструмента. Одним молотком и зубилом ничего не сделаешь, была еще красная монтировка, но для нее нужна была щель и тело в три-четыре раза тяжелее Ильи. Чтобы не бояться, он в уме прикидывал усилия, делая грубые расчеты, отгоняя от себя другие мысли. Иногда ему казалось, что Юля отстала или пропала, и как только он собирался позвать ее, она первая задавала какой-нибудь вопрос, пускай и часто повторялась, спрашивая одно и то же. Обычно его бесило, когда спрашивали одно и то же, но сейчас он был этому даже рад, лишь бы она не молчала, лишь бы самому не молчать, а то страх, затаившийся внутри, шептал в самое сердце, что еще немного и они растворятся в этой черноте.

Интересно, почему она открыта? Юля подошла ближе, дрон полетел к ней и заглянул в приоткрытую дверь.

Похоже на казарму, сказал Илья, показав картинку Юле. Погоди, мы с Арнольдом проверим, вдруг это ловушка.

Ловушка? Юля усмехнулась и почесала левый кулак, правая нога заныла от нетерпения, требуя разрядки, выброса накопившегося напряжения. По-моему здесь все одна сплошная ловушка.

Тогда нечего беспокоиться мы уже в нее попались.

Илья вошел, интуитивно нащупав выключатель слева от двери. Выключатель оказался на редкость тугой, массивный, поворотный тумблер, какие можно было бы увидеть разве что в кино или музее развития промышленности. Что-то заискрило, загудело, и вспыхнул свет, разом ослепив всех. Небольшая лампа в сто ватт с трудом освещала длинное помещение, заставленное двухъярусными нарами вдоль стен, но даже этого тусклого света, пробиравшегося сквозь заросший черной пылью плафон, было невыносимо много. Когда глаза немного привыкли, они осмотрелись, найдя в самом конце металлические шкафы, выкрашенные безликой серой краской. Все здесь было серых оттенков, ни одного яркого пятнышка, но, что было еще удивительнее, здесь не так сильно воняло, и можно снять на время респиратор, подышать свободно.

Тут и отдохнем, решил Илья, выбрав ближайшие нары, где на первый взгляд было чище покрывало.

Юля кивнула и устало села. Она совсем забыла, что в это время должна была спать, и усталость насмешливо напоминала о себе, ударив дурнотой и свинцовой болью в голову. Дрон улетел на разведку, Илья забрал у нее респиратор, придирчиво осмотрел и дал новый. Какой же он был белый, по сравнению со старым, ставшим грязно-серым. Она следила за Ильей, который доставал из бездонного рюкзака влажные салфетки, бутылки с водой и контейнер с бутербродами. Юля улыбалась ему, а он смущался, бледнел, как обычно, начиная суетиться, боясь что-то не сделать или сделать не так. Она думала о том, что Илья совсем не изменился, все такой же дотошный, не без занудства, рассудительный и надежный, а еще добрый, не то, что она. А разве она сама не изменилась? Юля попыталась это обдумать, но головная боль отбросила все попытки далеко назад, не время, да и не зачем об этом думать. Конечно, изменилась, стала еще злее, а разве она злая? Юля вопросительно посмотрела на него, пытаясь без слов узнать, злая ли она.

Дай руки, Илья вытер ее ладони и пальцы салфеткой, ухаживая за ней, как за маленькой девочкой. Она не злилась, не сопротивлялась, как обычно, желая в каждом слове, в каждом действии доказать всем, что она может все сама. Или доказать себе? Илья вложил в руку бутылку воды. Много не пей, три небольших глотка, потом посиди.

Хорошо, Юля кивнула и посмотрела на Арнольда. А ему ты воды не взял?

Нет, он напился перед походом. Я с ним договорился.

В подтверждение его слов Арнольд демонстративно отвернулся от воды и бутербродов. Юля засмеялась, как ей показалось слишком громко, и зажала рукой рот. Илья сел рядом, немного попил и стал жевать бутерброд с сыром и колбасой, между которыми красиво спрятался листик салата. Острая горчица вместо масла на поджаренном хлебе, немного свежемолотого перца или это подземелье и темнота расшевелили голод внутри Юли, и она съела разом три бутерброда. Илья с трудом дожевал один.

Я такая обжора! весело воскликнула Юля, ей больше не хотелось прятаться, если бы их ждали, то точно знают, где они и что делают.

Я знаю. Вот, положи к себе на всякий случай, Илья высыпал из рюкзака козинаки и энергетические батончики.

Зачем?

Не знаю, просто сделай, как я прошу и все. Я думаю, что так будет правильно.

Ладно, как скажешь. Но я же их все съем, и тебе не достанется! для пущей убедительности она показала ему язык.

Илья рассмеялся и повел уставшими плечами, все же рюкзак был тяжелым, и она заметила, что он устал.

Интересно, очень интересно, Илья следил за маршрутом дрона, то и дело переключаясь на ИК-камеру. Похоже, пути назад нет.

Как это? удивилась Юля, не ощутив ни капли тревоги, какая-то она стала спокойная, наверное, действительно надо было поесть.

Видишь, вот наш старый маршрут. Так мы шли, а вот наш робот. Этих коридоров больше нет, они уходят в другую сторону и, по-моему, они гораздо длиннее. Мы столько не могли пройти. Все же мы двигались медленно, наша средняя скорость два с половиной километра в час, и это еще довольно быстро, мы нигде не стояли.

Хм, раз здесь есть электричество, значит, мы не пропадем.

В целом да. Тут даже розетка есть, можно пока аккумуляторы подзарядить, Илья поставил планшет и телефон на зарядку. У него были еще запасные, массивный блок, оттягивающий лямки рюкзака.

Юля пожала плечами и достала свой телефон. Связи не было, да и какая тут может быть связь на такой глубине в бетонном мешке? Судя по интерьеру и розеткам с тумблером думать о ретрансляторах было бессмысленно. Юля поморщилась, недовольно взглянув на Илью это из-за него она стала заумно думать, раньше бы ей это все в голову не пришло, бесилась бы, как и все, от того, что нет связи. Она выключила телефон.

Ого! Максим к сети подключился! Илья аж подпрыгнул на месте.

Чего-чего? Юля нахмурилась.

Вот, смотри, он показал лог-файл, Юля помотала головой. Короче, мы с ним договорились, что когда пойдем вниз, то у нас будет общий доступ к моему дрону. Он и Леха взяли простой клиент, программа такая, полувоенная. Допилили его за вечер под мое ПО. Блин, проще говоря, я скинул ему ссылку на локальную сеть, ее сам дрон создает. И он подключился к ней, значит, он где-то рядом с дроном!

Так ты что, сказал Максиму, куда мы пошли? Юля хотела было стукнуть его, но сдержалась. Извини, ты прав. Я сейчас понимаю, как все по-дурацки получилось. А он знает, где мы?

Пока нет, мы можем только текстом обмениваться, проц у дрона слабый.

Мне бы такое никогда в голову не пришло, вздохнула Юля. Не повезет твоей жене, будет все время чувствовать себя рядом с тобой дурой.

Значит, не женюсь никогда, хмыкнул Илья.

Ну-ну, это мы еще посмотрим, злобно прошептала Юля.

Что ты сказала?

Да так, проворчала что-то, не бери в голову.

Илья хотел еще что-то спросить, но не успел. В коридоре вспыхнул свет, и послышались тяжелые шаги, будто бы кто-то шел в чугунных сапогах и волочил за собой шестипудовую гирю на цепи. Сначала они слышали, что это шагает человек, тяжело передвигая ноги, с трудом подтягивая цепь, но потом резко, неожиданно нечто обретало четыре лапы и быстро громыхало к ним, играючи волоча гирю. Илья вскочил и схватился за молоток. Юля распихала батончики по карманам, она и забыла, что на толстовке были карманы с молнией. Рука нащупала монтировку, она хотела было встать рядом с Ильей, но он жестом отодвинул ее назад, а Арнольд показал зубы и еле слышно заворчал. Они приготовились биться за нее, она немного испугалась взгляда Ильи, брошенного через плечо. Он был совсем другой, глаза почернели, и ей показалось, что какая-то тень вошла в него через макушку, раскрывая заросший с младенчества родник, доисторический рудимент, где когда-то был глаз, первый глаз прародителя млекопитающих. И какая только глупость не лезет в голову, она вспомнила его шутки про третий глаз, что его всегда не там ищут, и стало спокойнее, а руки превратились в железную арматуру, пальцы надежно сжимали холодную рифленую сталь, готовясь нанести упреждающий удар.

В дверном проеме показалась девушка в кандалах. На ногах и руках висели ржавые цепи, ступни были обуты в железные башмаки, и к левой ноге прицепили железный шар. Девушка была обернута в серое полотно, похожее на саван, с грязной от запекшейся крови головы, лишенной волос, уродливо смотрели на них жуткие шрамы. Она не улыбалась, умные карие глаза смотрели на Илью и Юлю с сожалением, но без жалости.

Ты все-таки пришла к нам, прошептала девушка. Звук ее голоса напоминал затертую пластинку, будто бы кто-то вместо иглы насадил на головку ржавый гвоздь. Я тебе показала, куда ты попадешь отсюда. Ты не сможешь убежать, брось эту железку, она тебе не поможет.

Юля вдруг почувствовала, что кто-то схватил ее за руку и вырвал монтировку. Инструмент отбросили в сторону, и он жалобно зазвенел на бетонном полу.

Если в тебе и есть сила, то она не в оружии. Оружие тебя убьет. Я могу и не советовать тебе, но мне хочется, чтобы мы сражались честно. Ты единственная, кто зашел так далеко, не зря он в тебя верит.

Девушка засмеялась, и от ее смеха стало холодно, Арнольд зарычал, приготовился к прыжку. Девушка с интересом посмотрела на пса и Илью, сделавшего шаг вперед, вставая в позицию для удара. Как бы ни была она слаба и беззащитна на вид, ни у Юли, ни у Ильи не было сомнений, что перед ними враг, сильный и жестокий. Они видели это в ее глазах, в самодовольной усмешке красивых губ, немного приоткрытых, чтобы были видны длинные мощные клыки.

Ты тоже сделал свой выбор. Твоя любовь сильнее, чем я думал, девушка засмеялась и зарычала низким жутким голосом. Вы еще не знаете, с кем вступили в бой! Он не сказал вам, он и не имел права сказать об этом. Ты не поняла, когда я убил твоего отца, ты должна была понять и отступить!

Девушка обнажила звериные зубы, глаза почернели, как и лицо. Она менялась, что-то внутри нее рвалось наружу, сдерживаемое телом, саваном и цепями.

Смотри, смотри на меня! ревела девушка, красивое лицо исказилось чистой ненавистью. Смотри, смотри, как она умирала, как ты умрешь!

Девушка раскрыла саван, отбросив его в сторону. Ткань моментально сгорела в воздухе, черным пеплом зависнув над полом. На одно мгновение она стала вновь живой и красивой, с чуть вьющимися распущенными волосами, веселыми карими глазами и улыбкой. Илья опешил, опустив молоток при виде красивой обнаженной девушки, Арнольд заскулил.

Юля не хотела этого видеть, она пыталась закрыть глаза, поднять руки, прикрыть лицо, отвернуться, но ступор сковал ее, и она смотрела, смотрела, не мигая, проживая каждую секунду так долго, что нервы рвались на лоскуты. Девушка вырывала волосы, точнее это делал кто-то, кто-то другой, кого не было видно, с удовольствием садиста скальпируя ее. Потом он резал ее, долго, с наслаждением. Крик Сабины стоял у них в голове, парализуя, выпивая все силы до капли.

Юля не поняла, как все вокруг исчезло, как они очутились в абсолютном черном ничто, но в котором было видно все. Девушка, изрезанная и мертвая, протянула к ним руки и разорвалась на части, а из нее, громыхая кандалами и гирей, вырвалось черное чудовище, бросившееся на Илью и Арнольда. Юля рвалась к ним, желая защитить, понимая, как она слаба и беспомощна. Она с ужасом смотрела, как Илья и Арнольд бьются с этим чудовищем, так похожим на ее ночные кошмары, которые она никогда не могла толком описать, и только Альфира из сбивчивых рассказов рисовало что-то похожее, настолько мерзкое и отвратительное, что не подходило даже для компьютерной игры.

Альфа! Альфа! Беги отсюда! вспыхнул в ее голове крик, она поняла, что Альфира здесь вместе с Максимом, но они и не здесь, но как это может быть! И как может Илья так долго биться с этим чудищем, как поломанный и разорванный Арнольд раз за разом бросается в атаку, он же уже мертвый, и Илья уже мертвый они все мертвы, все, все!

Юля закричала, упав на колени и зажав уши ладонями. От ее крика задрожало пространство, яркий неистовый свет вырвался из ее глаз, изо рта, из сердца, ударив плазменным потоком, накрывая, уничтожая их всех, все вокруг, кроме нее. Силы покинули ее, и Юля упала на пол, потеряв сознание.

Это здесь? Альфира с сомнением посмотрела на угловой подъезд.

Здесь, Илья показывал мне. Видишь, дом состоит из двух частей: правая более старая, а левая немного другая.

По-моему, все одинаковое, пожала плечами Альфира. А это печная труба?

Она показала на прямоугольный дымоотвод, выложенный из красного кирпича. Максим кивнул, она посмотрела на ночной силуэт дома, и правда, будто бы он состоял из двух разных частей, намертво соединенных по воле архитектора- новатора. Максим подошел к двери и наугад набрал квартиру.

Кто это еще?! возмущенно проскрипел голос немолодой женщины.

Полиция, откройте! рявкнул Максим, Альфира дернулась и ойкнула от неожиданности.

Какая еще полиция? Что, у вас своих ключей нет? недоверчиво спросила женщина.

Открывай, я сказал! А то к тебе первой поднимусь, квартира 79!

Домофон запищал, на другом конце поспешно бросили трубку. В подъезде слышались торопливые звуки, кто-то открывал бесчисленные запоры. Максим для убедительности топнул ногой и крикнул что-то неразборчивое. Дверь наверху быстро закрылась, замки завращались в обратную сторону.

Так, замок открыт, Максим снял замок и повесил на петлю. Он покачал головой, оглядывая длинное белое платье Альфиры, сам тоже был не особо готов, белая рубашка и серые брюки не очень подходили для лазанья в подвал.

Идем, уверенно сказала Альфира, подтянув полы платья, каким-то чудным для Максима способом зафиксировав их так, чтобы открыть ноги почти до коленей. Альфира довольно хмыкнула, слегка зардевшись, она и забыла, что ноги опять пошли красными пятнами, пускай, и разглядеть их в слабом освещении было почти невозможно.

Максим пошел первым, освещая путь фонариком телефона. Хорошо, что он всегда заряжал телефон при первом удобном случае, нося зарядку и провод в узкой сумке, в которой был паспорт, ключи и все карточки с телефоном вся жизнь человека, как называл это Леха, таскавший с собой еще старый потертый рюкзак с ноутбуком и планшетом. Мусор хрустел под ногами. Максим показал Альфире, что кто-то явно разгребал его совсем недавно, она и не сомневалась, что Юля с Ильей были здесь, уловив в этой пыли и надвигающемся смраде аромат острых японских духов, которые она подарила Юле, которая ленилась душиться или краситься, как и Альфира, поэтому после стирки опрыскивала футболки духами, в ту же секунду забыв об этом.

Ну и вонища! Альфира замотала нос платком и протянула Максиму свою кофту. Он поколебался, но намотал ее на лицо, как маску. Дышать, и правда, стало легче, давил только вкус духов и крема, но в любом случае это было гораздо лучше, чем вонища из подвала. Там, похоже, кто-то гниет. Я знаю этот запах, отец как-то водил меня на скотобойню, я потом неделю спать не могла.

А сколько тебе было лет? спросил Максим, нахмурившись.

Семь или восемь. Это еще до переезда было, мы тогда жили недалеко от Уфы, там еще мясокомбинат был рядом, отец и мама там работали.

Странные методы воспитания.

Наверное, я же тогда не понимала. Когда мне было шесть лет, меня заставили ощипать и разделать курицу, которой только что отрубили башку. Я потом долго не разговаривала, меня даже к психиатру водили.

Максим выругался, Она вздохнула и игриво толкнула его плечом. Быстро пройдя все помещения, словно в этой темноте не могло быть никакой опасности, они вошли в бомбоубежище. Максим долго осматривал стены и вскоре нашел блок выключателей. Резко вспыхнул свет, зажужжали газоразрядные лампы. Здесь когда-то делали ремонт, стены не особо грязные, крашеные непонятным сине-зеленым цветом, комнаты открыты, в них навален какой-то мусор, виднелась даже старая мебель, и чем дальше они шли, тем сильнее становилась вонь. Внезапно свет погас, а фонарик телефона утонул в кромешной тьме. Максиму показалось, что он выключился, но экран старался, отдавая без остатка все люмены.

Началось, только и успел сказать Максим, как впереди что-то зарычало, потом заухало и заклокотало, как будто в болото попалась добыча, и трясина с жадностью всасывает в себя обреченное живое тело.

Подержи, голос Альфиры грозно прозвучал в этом ужасающем звуке, и нечто впереди на секунду замерло, издав тут же душераздирающий крик. Послышался грохот чугунных наковален, словно кто-то отлитый из черной стали шел к ним, еле волоча ноги, а сколько их было, две, четыре, шесть или восемь? Максим сбился со счету, слегка оглохнув от ударов наковален об бетонный пол. Альфира достала блокнот и стала писать на нем заклинание. Максим видел, как в темноте ярко разгораются иероглифы, как чудовище впереди пытается скорее добраться до них, как оно спотыкается, и вот уже слышна вонь из его пасти, но почему-то совсем нет страха. Альфира писала, не торопясь, шепотом проговаривая каждое слово. Закончив, она кивнула ему, Максим достал зажигалку, старая привычка бывшего курильщика таскать с собой зажигалку, и поджег листок с горящими иероглифами.

Пламя вспыхнуло и смерчем бросилось вперед, высветив нечто, скованное цепями, с чугунными колодами на каждой лапе. Две отвратительные морды, похожие на смесь стаффорда и древнего ящера, бешеные глаза, полные чистой ненависти, свалявшаяся вонючая шерсть и поток гнили из пастей. Пламя окутало его, сжимая до бесконечно малой точки, суживая пространство, сворачивая его в ничто. От этого потянуло вниз живот, и их затошнило. Точка взорвалась, и Максима с Альфирой накрыла волна горячего пепла, прилипавшего к лицу, залезавшего в глаза, но удивительно, после него воздух стал чище, исчезла жуткая вонь, остались лишь привычные запахи подвала и резины.

Вот дура, про пепельницу забыла! воскликнула Альфира, отплевываясь.

Если бы все были такими дурами, жизнь бы стала невыносимой, усмехнулся Максим.

Почему? Альфира хлопала близорукими глазами, смахивая жирный пепел с очков, получалось плохо, он размазывался, как грязная смазка.

Нет ничего страшнее, чем жить в окружении слишком умных женщин. Они так скоро смекнут, что мужчины им и не нужны.

Тогда все вымрут.

Туда нам и дорога, пожал плечами Максим. Помнишь, что мы сами кузнецы своей судьбы, где и кем мы рождаемся не в нашей воле, а вот все испортить мы можем, вообще без проблем.

Это да, она очистила очки и огляделась. Странно. Они были в другом месте, откуда здесь этот длинный коридор, и что это за жужжание впереди. Ты слышишь?

Что-то слышу, что-то к нам летит. Вот только не вижу, света мало, Максим отключил фонарик, в коридоре тускло горело аварийное освещение, все лучше, чем до этого. Он взглянул на сообщения и радостно вскрикнул. Илюхин дрон к нам летит! Видишь, он нас первый нашел и прислал сообщение!

Альфира посмотрела в экран, увидев плотный лог-файл с непонятными цифрами и командами. Взгляд не сразу выделил сообщение от SUPERCOTER 1.2: Hello Max!. Вскоре звук стал громче, и можно было увидеть черную тень, летевшую к ним.

А ты можешь с ними связаться?

Пытаюсь, но что-то сообщения не доходят, Максим листал лог. Очень странно, сопряжение с Ильей есть, но сообщения теряются.

Чего есть? переспросила Альфира.

Короче, дрон видит его в сети, но ответа нет. Может они нас в камеру увидят.

Когда дрон подлетел, они помахали ему, Альфира жестами что-то сообщала Юле, дрон мигал красной лампочкой, подтверждая, что передает данные.

А вот теперь обрыв. Они слишком далеко. Интересно, зачем они пустили его сюда, я вижу команду Ильи, но это было полчаса назад. Неужели они так далеко ушли.

Куда ушли? Мы вообще где? спросила Альфира, и вдруг мир ожил, послышался шум поезда метро за стенкой, запахло креозотом и ржавчиной. Мы что, в метро пришли уже?

Вряд ли, так быстро не могли, с сомнением ответил Максим.

Он взял управление на себя и посадил дрон. Робот отключился, Альфире показалось, что тихо вздохнул. Максим взял дрон в руки, и они пошли вперед. Дойдя до поворота, ему в голову пришла последняя разумная мысль, затерявшаяся в непонятной уверенности и глупом бесстрашии: Они еще успеют вернуться!. Из ближайшего помещения, скрытого безликой серой дверью, выскочили два человека в серых робах. Они затащили его и Альфиру внутрь, зажав рот ладонью, сдерживая первый крик. Альфира не испугалась, отчего-то понимая, что это не враги. Ее держала сильная женщина, немногим выше ее, от ладони пахло знакомой едой, чем-то жареным на дешевом маргарине, как у далекой двоюродной бабушки в деревне, не желавшей менять старых привычек, ограничивающей себя во всем ради бессмысленных накоплений на похороны. Максим не дергался, крепко держа дрон, обдумывая произошедшее: Раз сразу не побили, то нечего пока боятся. В подтверждении его догадки оберег загорелся, просветив ткань платье теплым черным светом.

Тише, не говорите ничего, прошептал мужчина и отпустил Максима. Оставайтесь здесь и не выходите, пока мы не вернемся.

Женщина отпустила Альфиру, и доброжелательно погладила ее по плечам. Альфира улыбалась, смотря в глаза немолодой женщине, никогда не знавшей косметики или других средств ухода. Немного серое и измученное лицо, серые глаза и такие же бесцветные волосы, только улыбка раскрашивала тень ее лица, делая немного красивой. На них была мешковатая серая роба, подшитая по фигуре, тяжелые черные ботинки, под ногтями грязь. У мужчины два ногтя были вырваны на левой руке, а мизинец обрублен до одной фаланги.

Максим и Альфира кивнули, что поняли. Женщина еще раз улыбнулась и показала на тюки с ветошью в дальнем углу. Вся комната была завалена железками, металлическими коробами и бочками, из которых начинало выливаться машинное масло, растекаясь желто-коричневой лужей по полу. Они покорно ушли в дальний угол и сели на мешки. Перед уходом люди в серой робе выключили свет, Альфира сжала руку Максима, но страшно не было, как не было и удивления. Максим хмурился, не отпуская дрон, и Альфира слегка ущипнула его за руку.

Да, попали, заключил Максим. Ты не боишься?

Неа.

А я вот что-то побаиваюсь. Что-то мне все это напоминает.

Скоро узнаем, Альфира зевнула и, заставив его положить дрон на пол, устроилась головой у него на коленях.

Я вот думаю, а ты спишь. Ну спи, он погладил ее и вздохнул, чувствуя острую боль в сердце, строя разные сценарии, куда попала Юля с Ильей, не находя ни одного хорошего. Альфира права, надо спать, неизвестно, когда еще доведется отдохнуть. Хорошо, что она не запаниковала, а то бы и он скатился в панику, все же Альфа его сильнее, получается так.

24. Серия

В кабинете следователя оказалось на удивление уютно, и это несмотря на серую безликую мебель, два несгораемых шкафа, массивный потертый сейф и старые жалюзи. Кондиционер работал прилежно, из щели в окне подтягивался свежий выхлоп центра Москвы и шум машин. Мэй сидела на стуле, ожидая следователя, и не могла понять, почему ей здесь так спокойно. То, что ее вызвали повесткой к следователю, совсем не удивляло, она ждала чего-то подобного, особенно после того, как Юля и Альфира пропали. Наверное, в этом кабинете не было застойного воздуха, впитавшего в себя страхи и боль сотен людей: просто кабинет, просто мебель, и она, не подозреваемый, а свидетель.

Вошел следователь и энергично сел за стол. Застучали клавиши, он внимательно смотрел в монитор, Мэй видела, как его карие глаза пробегают сверху вниз, по диагонали прочитывая документы. Следователь был не молод, вполне сошел бы за ее отца или папика, от этой мысли ей стало даже смешно, и она не сдержала легкой ухмылки. Он и правда был немного похож на такого любителя свежего мяса: лысоват, с круглым брюшком, но не уродлив, не хватало нормального костюма и цепи на шее, китель следователя не подходил к этому образу. Все портил внимательный взгляд и присутствие интеллекта на лице. Он заметил, что она его разглядывает, нахмурился и поморщился.

Зашуршал принтер, он потянулся и на ходу вырвал лист, запечатанный мелким шрифтом. Взяв маркер, он долго выделял желтым куски предложений и целые абзацы.

Вот, прочтите это. Я выделил главное в этом бессвязном бреду. Если отбросить всю мистику, то бред получается не такой уж и бред.

Это допрос Алисы?

Да, уже из стационара. Я провел вчера повторный допрос, но результат тот же. Девушке нужна помощь, она много перенесла, но все же она не сумасшедшая. Так мне кажется, психиатрам, конечно, виднее.

Мэй пробежалась по тексту, понимая, почему он выделил именно эти предложения. Получалась довольно полная картина преступления, препараты работали, и Алиса смогла лучше сформулировать, точнее описать. Мэй стало плохо, она подумала, что девочки попали в ту же западню, что над ними также издеваются, и даже вера в оберег или талисман, она так и не решила, что дала Юле и Альфире, не могла заглушить нарастающей тревоги, переходящей в немую панику.

Вы что-то знаете. Я вижу это по вашему лицу, Мэй. Попробуйте рассказать мне и не бойтесь, что я не пойму.

Это сложно, Мэй отложила лист влево, стараясь не глядеть на него, но глаза постоянно возвращались к тексту. Как Алиса? К ней можно?

Алиса плохо, не буду скрывать. Ее лечат, а ходить к ней не надо. Девушка и так всего боится, а лишние воспоминания сыграют в отрицательную сторону. Ее сестра там же, но в отделении неврозов, так что лечатся на пару. К ним не пускают даже родителей, что и понятно.

Почему? машинально спросила Мэй, уже зная ответ.

Да потому, что родительская любовь, если можно ее так назвать, способна человека на грани довести до самого конца, а то и слегка подтолкнуть. Мне кажется, вы понимаете, о чем я. Не буду скрывать, что навел о вас справки.

Вы меня в чем-то подозреваете?

Пока нет, но я не вправе исключать ничего, как бы вы не были мне симпатичны. У меня в сейфе много дел, есть и заявления на вас от родителей Юлии и Альфиры, понимаете, о ком я говорю?

Да, понимаю. Я сама написала заявление в полицию, когда они не пришли на работу. Девочки ответственные, и мы подружились. Они бы сообщили, предупредили об этом, тем более мы договаривались накануне.

Понимаю, но для родителей проще обвинить вас. Мы должны проверить, хотя вас проверять нечего, вы всю жизнь проводите на работе или в разъездах по поставщикам и фермам. А еще спите в машине, так что для тайных дел у вас времени просто нет, если, конечно, нет сообщника.

Ого, вы обо мне все знаете, Мэй вздохнула, ей стало грустно. Как легко и точно в нескольких словах он описал всю ее жизнь.

Проверим, установим, найдем и накажем. Вам переживать не о чем.

Я не о себе, я о девочках беспокоюсь. Как вы думаете, Сабина жива? Где могут быть Юля и Альфира?

Девочки могут быть где угодно. Они молодые, сейчас школьные каникулы, могли и застрять на какой-нибудь вписке, или как там ее называют сейчас.

Не знаю, все это было уже после меня. Я не верю, что они могли уйти на вечеринки. У Юли убили близкого человека, и вчера мы устроили поминки. Я сама отвела Юлю и Альфиру домой, они не могли, точно не могли. Они слишком перенервничали и им было плохо, особенно Юле. Знаете, у нее есть особенность: она, когда сильно устает или нервничает, может лечь спать в любом месте, и не разбудишь, пока не выспится. Альфира тоже была немного не в себе, да мы все были не в себе. Вы знаете, за что убили Олега Николаевича?

Не знаю, но дело об его убийстве я тоже взял себе. Вы можете подумать, что я слегка с приветом, но все, что произошло в Лужниках, вполне вписывается в тот бред, что рассказывает нам Алиса, он показал пальцем на лист бумаги. Это не полная расшифровка допроса, но как-то все крутится вокруг чего-то одного, вот только я понять не могу вокруг чего.

Вокруг моего ресторана?

Нет, самое простое объединить все по локации. Наверное, так бы и сделал другой следователь, а вас бы уже потащил в СИЗО, а там и не в таком можно признаться, когда есть чувство вины. А оно в вас есть, я вижу это в вас, но вы зря себя казните. Вы не похожи на преступника, не говорю уже о мотивах. Но вот что мне непонятно, зачем вы проводили обряды по изгнанию духов? Я знаю об этом, мы уже допросили ваш персонал, и все очень хорошо отзываются о вас. Не считайте их стукачами, нам надо знать все, чтобы в этом ворохе информации ухватить нужную нить и дернуть, пока настоящий преступник не сбежал. А он еще здесь, и он или она, или группа лиц я пока не могу даже сказать кто это. Так вот это оно еще не закончило.

Это оно, спокойно ответила Мэй. Скажите, вы верите в духов?

Это сложный вопрос. В моей жизни было немало примеров, чтобы я поверил. Но для моей работы это не важно. Поясню: каким бы ни был страшным дух, если он есть, какие бы жуткие планы не замышлял, но всегда исполнителем будет человек обыкновенный человек, из плоти и крови, из костей и мяса, которого можно будет поймать и обезвредить. Я не говорю о наказании, по многим делам, что я вел, любое наказание слишком ничтожно по сравнению с содеянным. И вот тут я не бужу в себе духа мщения, не призываю иные силы к справедливости, хотя с каждым годом бороться с собой все сложнее. Я ответил на ваш вопрос?

Более чем. Вы ответили и на многие другие мои вопросы, Мэй грустно улыбнулась. Да, я изгоняла духа. Я его вижу или чувствую, не важно, как я это ощущаю. Я знаю, что он или оно там было, и я знаю, что все сделала правильно. Вам описать ритуал и написать заклинание? Меня этому научила моя бабушка, а ее ее бабушка и дальше в глубь веков.

Заклинаний не надо, их к делу не пришьешь, он усмехнулся, Мэй ответила улыбкой. Подумайте и вспомните, когда вы впервые ощутили это, и что происходило накануне и в этот день. А лучше даже за несколько дней. Не торопитесь, я пока принесу кофе и печенье, или вы такое не едите?

Спасибо, я ем все, особенно когда нервничаю.

Хорошо, не волнуйтесь и не бойтесь показаться глупой или сумасшедшей. Я вам потом объясню, почему меня это так интересует. Какие бы ни были суеверия или древние верования, но мы слишком мало знаем об органах чувств человека и его способностях, чтобы отбрасывать все то, что кажется нам непонятным или даже бредовым. Мы все заложники культуры, в которой живем. И веками из нашего лексикона вымывали нужные слова или жесты, которые бы все объясняли гораздо понятнее, чем спутанный бред человека, столкнувшегося с чем-то непонятным и страшным, что его образованный мозг не может опознать и разложить по полочкам.

Мэй кивнула и достала планшет, где была вся жизнь, и ее, и ресторана. Следователь вышел и вернулся через пятнадцать минут с двумя чашками эспрессо и простым печеньем, которое Мэй любила с детства, особенно, если его намазать маслом. За это время она успела собрать мысли в несложную структуру, выписав все даты и кратко события, которые она вспомнила. Надо было еще посмотреть данные на сервере, куда писалась камеры видеонаблюдения, места там было много, она заказала с запасом, зная по опыту, что может пригодиться.

Давайте сначала кофе попьем, предложил следователь, ставя перед ней чашку и блюдце с печеньем. У нас в буфете кофе мерзкий, ходил к нашему генералу, там хорошая кофемашина.

Спасибо, она попробовала кофе, он и правда был вполне неплох, особенно для казенного заведения. Хороший кофе.

Он кивнул и сел. Пил он, не торопясь, часто закусывая печеньем. Мэй не заметила, как съела все, что было на блюдце. Оказывается, она проголодалась.

Вы там что-то подготовили, сбросьте мне на почту, я лучше сначала почитаю, он дал ей визитку.

Мэй внесла его в контакты и переслала краткий отчет. Вновь перечитав его, она поразилась, как раньше всего этого не замечала.

Так-так, следователь внимательно читал ее записи, зажужжал принтер, и он, как бы случайно, положил перед ней фоторобот. Мэй вздрогнула и отпрянула. Знаете это лицо?

Не знаю, может, и знаю, с трудом ответила Мэй. Что-то было очень знакомое в этом неприятном лице не то мужчины, не то женщины. Она точно видела его, но мозг настойчиво отказывался вспоминать, голова кружилась, а к горлу подкатил горький ком. Что это такое?

Это фоторобот со слов Алисы. Вот это оно или она, Алиса считает, что это женщина, и отпустила ее из подвала. Мы пока не можем точно понять, о каком подвале идет речь, но это уже что-то. Где вы видели это лицо?

Не могу вспомнить. Мне надо подумать и проверить. Могу я взять его с собой?

Конечно, я уже отправил вам его по почте. Вот только это не то, что описала Алиса, хотя и очень похоже. Посмотрите у себя фоторобот Алисы. Видите, немного другой, но определенно речь идет об одном и том же человеке.

Вижу, Мэй рассматривала фоторобот на планшете. Тогда это откуда?

А вот теперь поговорим о духах. Я не просто так показал вам этот фоторобот, хотел посмотреть на вашу реакцию. И вы среагировали, как я и предполагал. Так вот, этот фоторобот мы получили больше года назад, когда на Дальнем Востоке зафиксировали первые эпизоды исчезновений девушек. Их так и не нашли, и пока зацепок нет. Сначала думали, что это единичный эпизод какого-то проснувшегося маньяка, но постепенно, месяц за месяцем, появлялись данные о новых исчезновениях в других регионах.

Вы хотите сказать, что маньяк путешествует, переезжает из региона в регион?

А, ну это вы детективов начитались. Так можно было бы подумать, если бы в предыдущем регионе исчезновения заканчивались, а они продолжаются до сих пор. Чтобы вы понимали, зафиксировано исчезновение более ста девушек, и это без ваших, а сколько не зафиксировано, до скольких никому и дела нет, мы знать не можем. Ни одной не нашли, но были те, кого отпустили. Причем, я настаиваю, это делалось специально.

Зачем? Зачем это надо, если человек хочет скрыть преступления?

Так вот не хочет, в том то и дело. Из показаний сбежавших можно выстроить одну картину. Кстати, они очень похожи друг на друга, я не про девушек, а про показания они все говорят об одном и том же. Вы читали то, что показала Алиса, там где-то то же самое, с художественными нюансами, но одно и то же. Простите мне мой цинизм, но если я буду принимать это слишком близко к себе, то, наверное, застрелюсь.

Почему? Мэй с сомнением посмотрела на него, следователь не отвел глаз.

А потому, Мэй, что от бессилия жить не хочется, он сжал кулаки. Мы до сих пор ничего не нашли. На мой взгляд, это просто удача, что вы нам попались. Я не шучу, но и не верю всему до конца, но вы хотя бы что-то знаете или думаете, что что-то знаете, а уж найти в этом нужную ниточку моя работа, и вы от меня так просто не отделаетесь. Заранее извиняюсь, если буду делать то, что вам покажется жестоким или несправедливым.

Я понимаю, о чем вы. Мне нужно время, чтобы все уложилось в голове. И мне нужна карта или график эпизодов с указанием городов. Я знаю, кому отдать эту информацию, чтобы можно было найти смежные события и происшествия. Понимаете, о чем я?

Понимаю, что вы говорите о брате Юли и его товарищах. Я подумаю об этом и пришлю вам данные. Максим, кстати, тоже пропал, как и Илья, вы же понимаете, о ком я?

Мэй побледнела и с ужасом закрыла лицо руками. Она заплакала, не в силах больше сдерживаться. Ужас заполонил ее сердце, стало так холодно и душно, что она едва не потеряла сознание.

Попейте воды, следователь поставил бумажный стакан и достал из шкафа коробку с салфетками. Вы очень близко к сердцу восприняли это. Скажите, они были в близких отношениях?

Максим и Альфира да, Юля играет с Ильей, но она это скоро перерастет, ответила Мэй, мелкими глотками втискивая в себя безвкусную воду.

Скажите, а могло ли быть так, что молодые люди уехали или загуляли вместе? Они молодые, испытали сильный стресс, такое вполне возможно. Насколько близки они друг к другу?

Нет, я так не думаю. Максим вчера был до самого закрытия ресторана. Он и Алексей с Сергеем были в моем кабинете, изучали видеозаписи. Илья ушел домой, у него было важное дело. Я видела, что Юля сговаривается с ним, но это точно не для романтического свидания. Поймите, Юля и Альфира еще девочки, причем очень стеснительные.

Вы так уверенно об этом говорите, вы у них спрашивали, обсуждали этот вопрос? Я не просто так спрашиваю, сейчас половую жизнь начинают в средней школе.

Я знаю. Не подумайте, что я такая самоуверенная, просто мужчине сложно увидеть это. Попробую объяснить: когда девочка становится девушкой, у нее меняется взгляд. В нем появляется легкая усмешка при взгляде на парней, понимаете, о чем я?

Пожалуй, да. Вы почти точно описали мою дочь, правда, ей уже двадцать семь лет, а у меня два внука, но этот взгляд я хорошо помню. Это видно только со стороны, но я не сразу замечаю. А я дотошный человек, жене со мной очень тяжело. Вы тоже слишком умная, не сочтите это за оскорбление, просто факт.

Нет, довольно глупая. Была бы умнее, жила бы иначе: с мужем, детьми, всеми этими заботами и душным бытом.

Неужели вам не хочется семьи и этого семейного быта? Вы уже были замужем, я так понимаю, что не сложилось.

Именно, не сложилось. Семью хочу, но не так. Вы меня на откровенность вывели, мне как-то неловко, Мэй вытерла глаза. Скажите, а они живы?

Надеюсь. Насчет Сабины ничего хорошего сказать не могу, я думаю, что она уже мертва. По девочкам и Илье дело пока не возбуждено, не прошло время, и пока нет основания для возбуждения

Да, я понимаю. У меня есть отказы по Алисе и Сабине. Я даже права не имею о них беспокоиться, потому что не родственник!

Право имеете, но никто не хочет себе лишней работы. В отделе розыска всегда нехватка кадров, они завалены работой, он забарабанил по клавиатуре. Я отправил вам данные о других пропавших девушках. Надеюсь, что ваши друзья айтишники смогут переработать эту информацию. Все же человеческого мозга слишком мало, чтобы так быстро выявлять закономерности и следы. Нельзя охватить все, поэтому искусственный интеллект необходим, а уж наша задача в этом массиве выбрать верные значения. Одно могу сказать точно, я доверяю вашему мнению и тоже не думаю, что Юля и Альфира могли уйти в загул. Касательно остальных девушек, о которых нам известно, они не особо отличались скромностью. Как вы говорите, насмешливый взгляд виден невооруженным глазом. У каждой был аккаунт в тиндере или мамбе, по некоторым мы получили соответствующие характеристики от оперов с мест. Мы проверяем это в первую очередь, а у ваших девочек соцсети пуританские, если не считать рисунков Альфиры, где она изображает Юлю в стиле аниме великим воином солнца, если я правильно понял концепт и идею. Не думайте, что я такой продвинутый, я попросил дочь меня проконсультировать. Она помешана на азиатской культуре, даже хотела туда переехать, но сейчас уже не вариант. Сами понимаете, что я имею в виду.

Понимаю. У меня есть знакомые, кто сбежал из страны из-за войны.

Э, нет. Будем считать, что я этого не слышал. Не забывайте, где вы находитесь, и что определено законами. Никакой войны нет, запомнили? он пристально посмотрел ей в глаза.

Да, простите. Я забылась, Мэй опасливо осмотрелась, понимая, что глупо высматривать микрофон или киношный катушечный магнитофон, но это вышло само собой.

Запись не ведется, так как вы не на допросе. Допрос будет, но позже. Пока я собираю информацию, а после того, как будет возбуждено уголовное дело о похищении Юли и Альфиры, я вызову вас на допрос. Надеюсь, что девочки и ребята отыщутся быстрее, живые и здоровые. Но, простите меня, опыт слишком довлеет надо мной, поэтому я сам не могу верить в свои слова. Вы же тоже думаете, что они пропали?

Да, я так думаю. И это связано и с Алисой, и Сабиной, Мэй с трудом проглотила горький ком. Но я пока не могу подобрать слова, чтобы объяснить свои чувства. Пока все на уровне ощущений.

Я это вижу, поэтому я за вас и ухватился. Вы подумаете, вспомните еще что-нибудь, и расскажете. Уверен, что мне не надо ставить вам жесткие сроки, вы человек ответственный и искренне переживаете. А касательно ощущений и чувств, то они часто бывают вернее многих доказательств. Найти улики и доказать наше дело, вам надо нас направить, дать нить, чтобы мы вытянули и схватили. Не бойтесь говорить мне то, что думаете и чувствуете. Я придерживаюсь мнения древних греков, что понимание божественного человеком невозможно, так как есть слишком много причин и препятствий, мешающих верному пониманию. Человек сам судья и наблюдатель, его ощущение и понимание мира и вещей уникально, осталось лишь согласовать терминологию. Безусловно, все это софистика, но другого нет. Если что, в дурдом пойдем все вместе. Главное найти девочек и ребят, и обезвредить преступника.

Вы думаете, что это один человек? Разве один человек способен на такое?

Человек способен на многое, и в этом его спасение и гибель.

25. Вставай, Юля!

Юля очнулась, резко, дернувшись всем телом так, что хрустнули кости. Она вскрикнула от боли и страха, чувствуя дикую боль, но в то же время не чувствуя своего тела. Лежа в жуткой позе, вся скрюченная и поломанная, Юля поняла, что замерзла. Окоченевшие руки и ноги не хотели слушаться, а спину пронзила такая сильная боль, что на секунду свет в глазах померк, вспыхнув тысячами ослепительных искр. Она лежала на земле, остро вонявшей гарью и спекшимся гудроном. С трудом сев, она поскребла пальцами холодную землю, бетонного пола больше не было, как не было и ощущения замкнутого пространства. Осталась непроглядная тьма, в которой где-то вдалеке вспыхивали красно-желтые пятна, или это так ей казалось, как чудилось близкое движение массивных тел, неясных и пугающих очертаний.

Пошел снег. Крупные черные хлопья садились на лицо, щекотали нос. Во тьме снег казался абсолютно черным, больше походя на пепел, не находя источника света для отражения, наполняя прозрачные кристаллы льда черным совершенством. Стало теплее. Юлю засыпало снегом, кажущимся сейчас живым, настоящим, тем, за что можно было бы уцепиться израненному сознанию, подняться и идти. Юля поднялась и огляделась: из-за снега все стало казаться тягучим киселем, каждый шаг давался с большим трудом. Ощупав себя и включив фонарь, она зажмурилась от ослепительного отражения света белых диодов. Снежная стена вспыхнула тысячами свечей, смотреть на нее было невыносимо, и луч фонаря рассеивался бесцельно, не открывая ни метра впереди. Глаза постепенно привыкли к темноте и снежной пелене, стали открываться бескрайние просторы снежной степи, взгляду зацепиться было не за что, и Юля пошла наугад, осторожно ступая, по нескольку раз проверяя ногой дорогу.

Довольно скоро, для такого черепашьего шага, она никогда еще не шла так медленно, Юля вышла на шоссе. Ноги почувствовали бугристый асфальт, и от этого стало так радостно, она с трудом сдержалась, чтобы не побежать. Она пошла по широкому шоссе, покрытому язвами неровностей. Пару раз она едва не провалилась по пояс в яму, наполненную какой-то тягучей липкой массой. Пришлось на ощупь искать застрявший кроссовок. Долго стоять нельзя, холод пробирал до костей, хотелось безумно есть и спать.

Найдя в кармане ореховый батончик, Юля с благодарностью подумала об Илье. Вспоминать, пытаться узнать или представить что с ним и Арнольдом, где они, и где она сама Юля запрещала себе даже блеклые вспышки мысли, понимая отчетливо, что самокопание, попытки бессмысленного анализа, осознания ситуации, возможно, принятия ее и прочая чушь, которую вдалбливали в головы психологи в школе, приведет к гибели. У нее кончатся силы от ужаса, от понимания безысходности, накроет паника. И она, как в детстве, когда в первый раз получила на соревнованиях от старшей девочки, впадет в ступор, забьется в угол, пускай она сейчас в чистом поле, угол она найдет, но не будет рядом тренера, который сможет найти ее, вытащить, подобрать слова, чтобы успокоить, унять страх. Юля хорошо чувствовала в себе предвестников этого состояния панического ступора, на ходу выполняя несложные дыхательные упражнения, как учил Олег Николаевич. Сердце больно кольнуло от воспоминаний о нем, об Илье и Арнольде, но она быстро сфокусировала все внимание на слепой дороге, к которой она постепенно привыкала, идя увереннее, но, не забывая об осторожности, потерять кроссовки в какой-нибудь луже гудрона или мазута было бы совсем плохо.

Снегопад стих, стало легче дышать. Ее душила жажда, но брать с дороги комья снега и топить их во рту она не хотела, ловя языком редкие крупные снежинки на ходу. Они были безумно вкусными, как ее любимое фисташковое мороженое, или все дело в съеденном батончике? Дойдя до перекрестка, она увидела слева желтые глаза, смотревшие на нее в упор. Как только Юля пыталась рассмотреть зверя, он пропадал, отходя в слепую зону. В памяти что-то кололо, пытаясь откопать забытую информацию, она не особо интересовалась животными, с трудом сдав тесты по биологии. Зверь не приближался, но и не ушел, давая о себе знать тихим ворчанием. Юля стояла посреди перекрестка и гадала, куда бы пойти дальше. Решив также идти прямо, она получила ощутимый удар в бок, едва не упав на асфальт. Юля вскрикнула, озираясь, откуда был удар, и, когда хотела вновь пойти вперед, получила удар снова, сильнее, и она упала на колени.

Мне туда нельзя идти? жалобно спросила она, зверь рядом заворчал, как ей показалось, одобрительно. Направо? А, налево, да?

Зверь ткнул ее мордой в бок, подтверждая догадку, и тут же скрылся, не дав и доли секунды, чтобы себя рассмотреть. Эй, ты куда?

Но не успела она оглядеться, как сверху обрушился поток воздуха. Нечто огромное надвигалось справа, гул нарастал, переходя в невыносимый шум. В слепящем свете прожектора Она разглядела зеленый вертолет с двумя пулеметными турелями под крыльями, не хватало ракет, чернели оскалом гнутые полозья. В лицо ударил второй прожектор, давление воздуха от пропеллера усиливалось, и Юля повалилась на асфальт, закрыв голову руками. А ей казалось, что это у нее в ушах гудит от голода и боли, а это за ней летел вертолет.

Бей, бей в него! сквозь свист пропеллера, Юля расслышала крики военных. Они выскочили из зависшего вертолета, стреляя куда-то в темноту. Бей волка!

крикнул над самым ухом визгливый голос. Оставь! А ты вставай, вставай, дура!

Военный схватил Юлю за капюшон и потащил к вертолету. Она спотыкалась, теряя сознание от страха, тычки дула под ребра придавали сил, и Юля стала понемногу злиться это всегда помогало.

В вертолет она залезла сама, оттолкнув верзилу с автоматом. Лиц военных не было видно, все в шлемах и балаклавах. В вертолете она оглохла, не понимая команд, пока кто-то не усадил на скамью и не нахлобучил наушники. Приятная ватная тишина заполнила голову, слышался свист пропеллера, негромкий, даже приятный. А еще здесь было тепло, и ей стало настолько все равно, что они подумают, и Юля прилегла, прислонившись к какой-то балке или ребру фюзеляжа. Мучительно хотелось спать, и Юля отключилась с улыбкой, думая о том, что волка они не убили, точно не убили, она бы почувствовала. Желтые глаза смотрели на нее с сочувствием, полные любви и нетерпения, очень знакомые глаза.

Яркий болезненный свет, и ничего больше, кроме него. Сквозь ушную вату пробиваются странные хлюпающие звуки, отдаленно похожие на голоса. Свет все ближе, кажется, что он жжет лицо, пытается прожечь веки и дальше, до затылка. От жара становится нестерпимо больно, и Юля просыпается.

Она не понимает где лежит, и почему руки и ноги стянуты широкими ремнями так, чтобы нельзя было пошевелиться, но не до боли, не до пережимания артерий. Пальцы слегка онемели и покалывают, но это терпимо, по сравнению со светом лампы, которой ей светят в лицо, еще немного, и металлический абажур коснется ее кожи.

Уберите! Уберите лампу! пытается закричать Юля, но из груди вырывается глухой стон, она зажмуривается до красных пятен, но это слабо помогает от уродливого бесстрастного света.

Очнулась, коматозница, просипел женский голос.

А я тебе что говорила? прокуренным голосом ответила другая, Юле показалось, что она улыбнулась. Ничего, жить будет.

Не знаю, хорошо ли это для нее, хмыкнула сиплая и подергала Юлю за плечо. Давай, милая, открой глазки. Мы же знаем, что ты уже не спишь.

Юля открыла глаза. Прямо на нее смотрел низкий потолок, когда-то он был белым, в проплешинах между желто-бурыми проливами она разглядела чистую известку. Кровать жесткая, металлическая сетка скрипит при малейшем движении, ремни больно врезались в кожу, предостерегая от любого движения. Она лежит на шершавом белье, на нее что-то надето, вроде пижамы, но из очень грубой ткани. Здесь тепло и немного душно, но тепло, а еще до коликов хочется в туалет, и эта мысль затмевает другие. Она думает, что кто-то раздел ее, чтобы переодеть в эту робу, или она сама на автомате это сделала? Она бледнеет, потом краснеет от этих мыслей, но и они исчезают под давлением мочевого пузыря. Скосив глаза, Юля видит в паре метров двух женщин, больше похожих на низкорослых мужчин. И все же это женщины, о чем свидетельствуют длинные серые юбки, выбивающиеся из-под бежевого халата, простые серьги в ушах и что-то вроде прически. Они стрижены одинаково, волосы не ниже плеч, но каждая старалась сделать что-то с волосами, у той, что с большим лицом, волосы стояли дыбом, напоминая одичавший куст.

Мне надо в туалет, пожалуйста, слабо попросила Юля.

Не положено, приказано не развязывать, ответила сиплая, поправляя куст.

Я не могу больше терпеть, простонала Юля, голова кружилась, начинались слабые судороги и ползучая паника.

Да ладно, куда она отсюда сбежит? женщина с прокуренным голосом мягко улыбнулась Юле. Несмотря на грубое лицо, стало заметно, что она добрый по натуре человек, втиснутый в эту форму и в это злое тело.

Да я не спорю, лишь бы этот красавчик не увидел, а то нам влетит, сиплая скривилась, сделав странное лицо. Женщины рассмеялись, и Юля поняла, что на самом деле они молодые и веселые девушки, но слепленные из какой-то грубой и жестокой серой глины.

Сиплая с кустом расстегнула ремни, помогая подняться. Юля едва не рухнула на пол, такой же серый и шершавый, как в подвале, если бы сиплая не подхватила ее. Что-то шутя про скелет в пижаме, сиплая помогла надеть резиновые сапоги. Юля очень удивилась, но промолчала, оберег слегка уколол ее, останавливая вопрос. Она ощупала шею и грудь, но оберега там не было, хотя она его чувствовала, будто бы он спрятался в ней, затаился и подсказывает. Почему-то ей стало смешно от этого и приятно, Юля улыбнулась, девушки с невообразимыми прическами улыбнулись в ответ. Юля хотела спросить, что на голове у второй, но таких слов она не знала, да и как описать взрыв на чулочной фабрике, накрытый чугунным котлом?

Они вышли в коридор, Юля оглянулась, в первый раз рассматривая свою палату или камеру, сложно было точно понять. Дверь массивная, но не железная, со смотровым окном. В палате, так похожей на камеру, кровать и раковина, больше ничего нет, даже узкого окна с ржавой решеткой унылый каменный мешок.

Это тебе еще палату-люкс выделили, пояснила сиплая с кустом. Обычно кидают в общий мешок, там и кроватей нет.

Ты поосторожней, а то много болтаешь, вторая с настороженностью посмотрела на странные серые щиты, развешанные по коридору в бессмысленном порядке каждые пять-шесть метров. От щитов воняло жженой проводкой, точно так же, как дома, когда мама включила в старые розетки сразу два масляных обогревателя. Слышишь, как гудят?

А что это такое? с интересом спросила Юля, любопытство пока взяло вверх, идти, судя по всему, еще долго, коридор не заканчивался, петляя в разные стороны, будто бы они шли по норе очень непостоянной землеройки. Юля представила себе такую землеройку: огромную, всю из стали или еще чего-то, больше похожую на живой проходческий щит.

Так ты точно не из наших мест, раз ничего не знаешь! засмеялась сиплая. У нас каждый ребенок знает, что это!

И что это? переспросила Юля. Камеры слежения или микрофон?

О, сама поняла, молодец, сиплая одобрительно сжала руку. Марта, объясни ты, а то я напутаю. В этом же нет тайны.

Это не камера и не микрофон. В народе его называют щит-стукачок или щитачок. Такое тупое устройство, оно есть в каждом доме. Ты не смотри, что их здесь, как клубней в хороший год, просто горят часто, а ребятам лень демонтировать, вешают новый и все. Я не знаю, как он точно работает, брат рассказывал, что как-то снимает профиль всех тел, которые живы, голос пишет и анализирует, куда-то отправляет. Никто толком не знает, но если что, придут коричневые и утащат наверх, оттуда еще никто не возвращался.

А мы что под землей? шепотом спросила Юля, косясь на обшарпанный щитачок. Сиплая кивнула, сделав очень серьезное лицо и рассмеявшись через секунду.

Все, пришли. Можно было тебя отвезти в общий, но там вообще мрак, вторая открыла неприметную дверь без табличек или цветовой индикации, как на других дверях. Пока они шли, Юля пыталась понять логику, но цифры сменялись буквами, а то и вовсе исчезали, переходя в красные и желтые ромбы и квадраты, налепленные у смотрового окна как попало. Постарайся недолго, а то нам влетит.

Я быстро, на ватных ногах Юля вошла в туалет.

Запах сбил с ног, она пошатнулась, схватившись за косяк двери. Сзади хохотнули две веселые девки, сиплая с кустом подтолкнула Юлю вперед и закрыла дверь. В туалете не было ничего ужасного или непонятного: те же кабинки, но с половинными дверями, чтобы видеть лицо, потертые раковины из нержавейки с громоздкими кранами, серая плитка, которая когда-то блестела белизной, шум вытяжного вентилятора. Но этот запах концентрированной хлорки, точь-в-точь как в школе во времена ковидлы. Она стала задыхаться, но организм потребовал выпуска отработки немедленно. Уже не смущали огромные, на большие задницы, очка из титаноподобного фаянса, хорошо еще, что вычищенные до блеска, если потертости могут блестеть. В конце Юля поняла, что забыла про бумагу, которой нигде не было.

Держи, надо было при входе отматывать, рука в халате сунула ком серой туалетной бумаги, на которой было что-то напечатано мелким шрифтом.

С удивлением, Юля прочитала несколько страниц из Гарри Поттера. То, что это был именно он, она угадала, хотя и не осилила книги, зато их очень любил Максим. Ей они тогда и сейчас показались слишком скучными, она не любила такого занудного повествования, хотелось больше действия и меньше деталей. Выйдя из туалета, она, покраснев, поблагодарила. Сиплая подмигнула в ответ.

Когда захочешь снова, стучи в дверь как можно громче. Щитачок хоть и напротив тебя, но он не работает. А лучше терпи до ужина, когда будет вечерний обход, вторая кивнула на часы, часовая стрелка едва перешла второй час. Обычно в семь, не раньше, так что придется терпеть. Ничего, наши постояльцы привыкают ходить по часам.

Постояльцы? удивленно воскликнула Юля, голос вернулся, как и силы, но немного, голод терзал желудок и душу. А я думала, что это тюрьма.

Это еще не тюрьма, но и ты несвободная, с сожалением ответила сиплая с кустом. Я не знаю, что ты натворила, скорее всего ничего, но тебе здесь точно не место.

Как и всем остальным, прошептала вторая, делая вид, что поправляет прическу-котелок в момент взрыва. Кому-то ты дорогу перешла или не дала. Девочка ты ничего, таких быстро распределяют. Мы тебе поможем, чем сможем.

А можем мы мало, вздохнула сиплая с кустом. Она с тоской посмотрела на коридор. Мы ничего не решаем, но обед тебе принесем. Готовят вкусно, главное особо не всматриваться в то, что ешь.

Слова ее оказались пророческими. Вернувшись в камеру-палату, Юля немного посидела на кровати, думая, где она, где ее вещи, что с Ильей, Альфирой и Максимом. Неужели они здесь? Может они в соседних камерах? Спрашивать было некого, и все вопросы она адресовала оберегу, спрятавшемуся в грудине под кожей, когда она дотрагивалась до этого места, то чувствовала камень, даже цепочка слегка врезалась в шею. Оберег отозвался приятным теплом, и она успокоилась. Принесли обед, веселые девушки куда-то делись, и поднос с супом и вторым принесла мрачного вида старуха. Она высилась над тележкой с подносами, как учительница возвышается над первоклашками, очень худая, с белыми длинными пальцами, на которых почти не осталось ногтей. Бледное скуластое лицо не выражало ничего, но, когда она слегка отвернулась от щиточка, висевшего прямо напротив кровати, старуха что-то прошептала, а в черных глазах загорелся веселый огонек, точно такой же, как у грозных на первый взгляд веселых девушек.

Когда она ушла, Юля опомнилась, хотела сказать спасибо, но дверь уже плотно закрылась. В голове вертелись обрывки слов, которые она успела уловить в ее свистящем шепоте. Фраза складывалась тяжело, у Юли заболела голова, и она решила поесть. Еда как еда, если очень хочется есть, но внешний вид аппетита не прибавлял: серый суп, в котором плавает что-то коричнево-черное, ладно, черт с ним, но вот серое подобие пюре и странного вида котлета, а из кого она сделана? Юлю слегка затошнило, и она закрыла глаза. Еда пахла неплохо, и правда вкусно пахла, поэтому она представила обед в ресторане Мэй и принялась за суп, оказавшийся горячим и очень жирным. Приоткрыв глаза, Юля взглянула в тарелку и зажмурилась нет, пусть это будет суп-пюре с гренками и маринованной говядиной, как готовит Камиль. Суп был похож по вкусу, только гораздо жирнее, что ей понравилось даже больше, не хватало специй и зелени. Справившись с супом, она принялась за второе, больше не открывая глаз. Котлета была изумительная. Или она так хотела есть? С сухариками, рубленная, и какая разница из кого она сделана. Юля очень хотела есть, и в тарелках не осталось ни капли, ни крошки.

Можно было бы и не мыть посуду, но она вымыла. С самых малых уступок себе начинается распад, так учил ее Олег Николаевич, и Юля старательно вымыла тарелки под горячей водой с мылом. Ставить поднос было некуда, и она оставила его на раковине. Конечно, она бы съела еще одну порцию второго или супа, или того и другого, но и этого было вполне достаточно, чтобы сон вновь заявил о себе. Кровать неудобная, жесткая, подушка никакая, если сложить ее в три раза, то пойдет, и все же здесь тепло, она сыта и откуда-то дует прохладным ветерком, и так хочется спать.

26. В твоих руках

Юля проснулась за секунду до того, как поднос взлетел к потолку, и оловянные тарелки и кружка с глухим звоном ударились об пол. Еще во сне ее предупредили, что кто-то пристально смотрит на нее, что она не одна в камере. Массивный каблук сапога смял кружку, вдавливая в пол до невыносимого хруста.

О, я вас разбудил. Простите меня, я случайно задел поднос, произнес невысокий мужчина в темно-коричневой форме с синими погонами. Он смотрел на нее с дружелюбной улыбкой, но за взмахами длинных черных ресниц она видела холодную злость. Он буквально завис над ней, так близко, что вот-вот вопьется длинными узкими зубами, как голодный свирепый хищник. И все это угадывалось в красивом белом лице и лучезарной улыбке.

Я уже не спала, Юля поспешно села, чтобы быть дальше от этого лица, от запахов крепкого табака и дешевого коньяка, перемешанного с отдушками сильных духов.

Хорошо, а то я боялся, что потревожу вас.

Он отошел к стене, давая возможность лучше разглядеть себя. Красивый и молодой, с черными волосами, слегка длиннее, чем положено, аккуратной челкой и внимательным жаждущим взглядом. Юлю поразили его руки, больше подходившие для девушки: тонкие длинные пальцы с маникюром, покрытые бесцветным лаком, скорее худой, узкие плечи и длинные руки. Сапоги блестели, как и весь он, больше походивший на девушку. Оберег терпимо жег кожу, она понимала, что в опасности, а этот офицер смотрел прямо на него. Юля машинально запахнула куртку робы, но все было в порядке, застегнуто на все пуговицы, а она чувствует себя голой под его взглядом.

Он был немного похож на тех крашеных мальчиков с нарисованными лицами, из K-pop групп, и как она могла слушать это? Да, очень похож, даже слегка пританцовывал на месте, ловя ее заинтересованный взгляд. Воспоминания о музыке из плейлиста вернули Юлю в реальность, и она поняла, что не знает, где находится, что это за люди, и почему ее держат взаперти! До этого момента мозг старательно блокировал любые мысли и чувства, защищая психику, защищая ее. Он увидел это в ее лице, взгляд из обольстителя и высокомерного красавчика стал голодным, вот-вот и схватит добычу, дай только слабину. Подкатывала паника, сдавливая сердце и легкие. Юля с трудом сдерживалась, чтобы не выдать себя, каменея, запрещая себе хотя бы малое проявление чувств. Ему не было видно, как пот градом течет по спине, как это раздражает взбудораженную нервным напряжением кожу, как ей больно и страшно. Она едва не стала звать маму на помощь, как на соревнованиях, когда она сидела одна в окружении других девчонок, видевших друг в друге только соперниц. Но тогда и сейчас звать маму на помощь было бесполезно, почему-то эта мысль успокоила ее, и Юля стойко выдержала его взгляд, угадав в искорках злости разочарование.

Почему меня держат взаперти? Разве я совершила преступление? ровным спокойным голосом спросила Юля, удивляясь себе, что она так может. А внутри все дрожало от страха, и лишь пальцы, сжимаясь в кулаки, немного утилизировали эту разрушительную психическую энергию.

Наверное, нет. Мы не можем держать человека под замком без серьезных оснований. Как выдумаете?

Тогда я могу идти? Юля встала и пошла к двери, где аккуратно стояли резиновые сапоги.

Конечно, и вы сделаете это в любой момент, но только после того, как мы сможем понять, как вы здесь очутились. Вы знаете, как попали сюда? голос его стал мягким и вкрадчивым.

Я не знаю, честно ответила Юля. Думаю, что вы знаете больше меня. Расскажите, тогда я смогу вспомнить. К сожалению, я ничего не помню, она отвернулась к сапогам, не сдержав улыбки. И как легко ей дается этот уродливый язык, таким обычно изъяснялся Жорик из их класса, готовившийся идти учиться на чиновника высшего ранга.

Но сначала мне надо в туалет. Или это запрещено для меня?

О, нет. Конечно же, вы можете отправлять свои физиологические потребности, когда захотите. Здесь нет санузла, к сожалению, здание слишком старое, чтобы его можно было исправить, он взглядом раздел ее, для убедительности чуть открыв рот.

Юля покраснела от злости и стыда и, сняв сапоги, села обратно на кровать. Он сел рядом, слишком близко, чтобы это могло быть случайностью.

Я бы мог вам помочь, устроить в гораздо лучших условиях, где бы мы могли спокойно поговорить. Как ты думаешь, ты сможешь мне понравиться? он повалил ее и стал стягивать штаны. Когда горячие пальцы коснулись кожи на бедре, Юля вышла из ступора, отбросив панику на потом она не забудет, выпустит страх на волю, но только не сейчас. Не сопротивляйся, мы подружимся. Тебе понравится, всем нравится, так что ты должна радоваться, что понравилась мне.

Что произошло дальше, Юля не смогла понять. Рука его протиснулась внутрь куртки к груди, и он закричал, будто бы его ужалила змея или ударило током. Дальше действовала она, обездвижив его ударом в пах, соскочила с кровати и с разворота врезала левой ногой в голову. Офицер рухнул в непонятной позе на кровать, глаза остались открытыми, но определенно это был нокаут. Нога заболела, мышцы, не разогретые, показали фигу, ударив острой болью, переходящей в каскадный ной недовольных голосов, но Юле на это было плевать. Она понимала, что дальше будет хуже, что это просто так не сойдет с рук, но где она и кто все эти люди? Если еще кто-нибудь начнет задавать ей вопросы или лезть в трусы, она будет драться до потери пульса лучше сдохнуть прямо здесь, а мертвой будет уже все равно, что с ней сделают.

Щитачок все видел, сомнений в этом не было. Юля посматривала на него и на дверь, ожидая, когда ворвутся охранники, как и чем она будет отбиваться. Но время шло, щитачок гудел, а никто не приходил. Она собрала посуду, попробовала разогнуть кружку, но та треснула, и Юле стало жаль ее. Не потому, что кружка была хорошая, просто старая обшарпанная вещь, а потому, что в ней, как и в тарелках, подносе хранилась частица добра этих странных женщин. По правде сказать, одна была другую смешнее, а разносчица еды и вовсе страшная, как бывают страшными колдуньи и ведьмы из детских сказок. И кто сказал, что эти сказки детские, и кто сказал, что все колдуньи обязательно должны быть злыми, если они постарели и выглядят не очень? И почему в голову лезет всякая ерунда, когда надо готовиться к бою, возможно последнему в ее жизни? Но мозг настойчиво напоминал ей сюжеты и кадры из детских сказок, даже на занудного Гарри Поттера перешел. И почему он занудный, всем нравится, только ей не нравится. И что же ей в нем не нравится? Юля задумалась и пришла к выводу, что он эгоист, для которого важнее всего его интересы, а на остальных плевать. Вот что ей не нравится он слишком похож на обыкновенного человека, жадного до власти и эгоистичного.

Она совсем успокоилась, понимая, что больше не способна драться.

Эй! Заберите это из моей камеры! И я хочу в туалет! Юля требовательно постучала в металлический щит. Что-то заскрипело, зажужжало, и она расслышала приглушенный смех. Эй! Да хватит ржать, окажите помощь вашему сладенькому комиссару!

Юля ухмыльнулась, слышал бы ее сейчас Максим, точно бы похвалил. Интересно, как у них дела, где они? Оберег приятно нагрелся, она радостно улыбнулась. Вот еще бы это тело вынесли, и вообще, время ужина пришло. А гулять ей разрешат, в тюрьме же положены прогулки? Ты слишком безответственно ко всему относишься! прозвучал в голове голос матери. Ну и что! Зато я жива! как бы ей в ответ, подумала Юля. Пальцы коснулись холодного металла щита, и по телу пробежала легкая дрожь. Она подумала об Альфире, пытаясь представить, где она сейчас может быть. Дрожь в пальцах усилилась, покалывание стало отчетливым и неприятным, но что-то происходило со щитом, он менялся.

На матовой поверхности стали проступать нечеткие силуэты, постепенно обретавшие понятные формы. Это была комната или склад, что-то подобное, с кучей шкафов или стеллажей, Юля не могла толком разглядеть. И в комнате находились два человека: высокий и меньше, скорее всего девушка. Сердце у Юли побежало вперед, в ушах заложило от волнения это были Максим и Альфира, она бы узнала их и в более худшей проекции. Так стоять может только Максим, она почти слышит, как он умничает, а Альфа слушает и улыбается. Юля заплакала от радости, совершенно забыв, что за спиной лежит чье-то покалеченное тело она выбросила его из своей головы, как выбросила туда же, в самое небытие, и камеру, и всю эту тюрьму все на свете, что довлело над ней. Олег Николаевич точно бы похвалил ее, так суметь сконцентрироваться, отбросить все лишнее, очистить голову. Юля улыбнулась, вспомнив спокойный голос тренера, объяснявшего нервной девчонке, как научиться управлять своими эмоциями, но не убивать их, а откладывать на потом. Он называл это предварительной утилизацией гнева и расщеплением страха, и Юля расщепила его, сбросила в сток потертой раковины и смыла! Чтобы мысленное действие закрепилось, она открыла воду и подождала, пока вода из коричнево-ржавой не станет светлее.

Вернувшись к щиту, уже горячему и пульсирующему, или это ее руки пульсируют от электрического потенциала, пробивавшегося сквозь изоляцию на корпус, она видела, что Альфира стоит напротив нее и внимательно смотрит. Наверное, у нее там же такой же щитачок. Юля закричала, замахала руками, но Альфира ничего не услышала. Делать резкие движения было бессмысленно, щит передавал замедленную картинку, словно кто-то вытащил из каждой секунды почти все кадры, а то и выбивая целые фрагменты. В голову пришла глупая мысль, как показалось Юле. Она вспомнила песню, которую они разучивали для семинара по английскому. Текст нашелся совершенно случайно, Альфа вбила в поисковик запрос о песне про одиночество и тишину, и выпала Enjoy the Silence. Они тогда сначала прочитали текст, а потом прослушали песню. Альфира после этого плотно подсела на Depeche mode, доставая Юлю этой нудятиной, хотя она тайком слушала их песни, когда было особо грустно сидеть дома, и не было тренировок.

Начинала всегда Альфира, она попадала в ноты, Юля брала на себя результирующие строчки куплетов, а припев они пели вместе, без минусовки, и ни разу не сбились. Юля начала шепотом, запинаясь от волнения. Альфира на другом конце услышала ее, точно услышала! Юля замолчала, и сквозь треск и гул электричества пробивалась Альфира. Припев они спели вместе, касаясь пальцами щита, касаясь друг друга. Щит увеличил звук, и Юля слышала ее и себя, Альфа тоже ее слышала, она видела, как улыбается Альфира, часто оглядываясь на Максима.

На строчках All I ever wanted, All I ever needed, Is here in my arms

щит сгорел. Напрягся, ударил Юлю током, так что она отлетела на кровать, упав на неподвижного офицера, и сгорел. Повалил едкий черный дым, и в камеру, наконец-то, не спеша вошли два солдата в черных рубашках и штанах. Один грубо поднял Юлю, еще не отошедшую после электрошока, и поставил к стене. Они небрежно взяли офицера и поволокли в коридор.

Э? только и сумела выдавить из себя Юля, круглыми от удивления глазами смотря на безразличных солдат.

Починят, не парься, махнул ей второй солдат.

Нормально она его так ушатала. В топ двести войдет, хмыкнул первый.

Уже вошло, я рейтинг смотрел, подтвердил второй.

Какой еще рейтинг? спросила Юля, но солдаты ушли, оставив дверь открытой. Она запрыгнула в безразмерные сапоги и выбежала. Эй, вы о чем?

Солдаты синхронно повертели пальцем у виска и потащили тело дальше, не обращая на нее внимания. Юля стояла, открыв рот до тех пор, пока они не скрылись за поворотом. Первая мысль была вернуться в камеру, она же должна там быть. Но вторая мысль остановила левую ногу, готовую уже сделать шаг обратно: А почему это она должна там быть?. Юля пошла за ними, тем более что дорога в уборную совпадала. Она их даже обогнала, один весело присвистнул, но никто из них даже не пытался ее остановить.

Сделав свои дела, она не обнаружила в коридоре никого, только следы волочения остались на бетонном полу. Идти обратно или посмотреть, что там дальше? Оберег молчал, не выдавая себя, и Юля пошла вперед.

Коридор оказался безумно длинным, двери считать она бросила на первой сотне, ноги устали, и опять хотелось есть. От воспоминаний об обедах в ресторане Мэй стало еще тоскливее. Она шла на запах, как ей показалось, и через четверть часа дошла до широкой серой двери, где красовалась большая и гордая табличка Пищеблок 4. Дверь открылась не сразу, какие-то очень тугие петли, какие-то рычаги и цилиндры выступали из стены. У входа на нее удивленно смотрел коротконогий мужчина, указывающий пальцем на неприметную кнопку справа от двери.

Ну, ты даешь! воскликнул он и жестом пригласил ее войти. Она вошла, а он вышел, еще раз показав на кнопку, потом на рычаги. В следующий раз на кнопку нажимай, а то мне всю гидравлику поломаешь.

С этими словами он нажал на кнопку, и дверь с приятным щелчком закрылась, легко и невесомо. Юля пожала плечами и огляделась. В пищеблоке стояли длинные столы и такие же массивные скамьи. Все было чисто, слева скучала лента с витринами, на которых стояли тарелки с чем-то серым и коричневым. Не важно, пахло вкусно, и она смело пошла к ним. Набрав на поднос два вторых и два супа, Юля прошла до кассы, за которой сидела улыбающаяся девушка. Она напоминала криво слепленный пончик, покрытый сладкой розовой глазурью, если бы не безликая серая одежда, как на всех, кроме офицера и солдат. И почему они сказали, что его починят?

За тебя оплатили, можешь так идти, сказала девушка пончик, поправляя темно-русые волосы, скрученные в два мясистых бублика.

Видимо, мода тут такая, подумала Юля и, кивнув, пошла к ближайшему столу. В пищеблок кто-то вошел, но Юля не обращала внимания, погрузившись в тарелки. Глаза привыкли к виду еды, она уже не пугала, и ложка за ложкой исчезала в одно мгновение. Съев все, она поняла, что может больше. Раз за нее оплачено, стоит повторить.

У вас хороший аппетит. Это редкость для вашего вида, к ней подсел высокий мужчина с приятной сединой. Он был одет в серый костюм, напоминавший робу, но гораздо изящнее. Юля сразу же обратила внимание на его пальцы, такие же холеные и тонкие, как и у молодого комиссара, но в лице было больше ума, и глаза смотрели с интересом и с легкой усмешкой. Этот понравился ей больше, он умел располагать к себе, и она бы расслабилась, если бы не оберег, больно уколовший три раза.

Моего вида? Юля нахмурилась, после еды до нее всегда медленно доходило. Это что значит? Кто вы такой?

Для вас важно понять, кто вы такая. Кто я такой не секрет я инспектор второго уровня, моя фамилия вам ничего не скажет, как и имя.

Так как мне к вам обращаться?

Впервые слышу такой странный вопрос. Определенно, вы не из этих мест. Поясню, чтобы вам было понятнее, к инспекторам нельзя обращаться, мы спрашиваем, вы отвечаете. Видите эти погоны? Если на синем фоне и три черные полоски, то это инспектор, а уровень значения не имеет для ГОБПов.

Гопов? переспросила Юля?

Нет, ГОБПов. ГОБП это гражданин обладающий базовыми правами. Раньше эту категорию называли электорат.

А, я поняла. Народонаселение, крепостные, кивнула Юля.

Зачем так грубо, не надо. Не крепостные, а народонаселение запрещенное слово, но я вам прощаю. Попробуйте десерт. Он гораздо вкуснее, чем выглядит, инспектор пододвинул к ней тарелку с серыми пирожными, из которых показался густой серо-коричневый крем.

И правда вкусно, Юля откусила половину и, не удержавшись, съела целиком. Рука потянулась за вторым. А можно узнать все запрещенные слова, чтобы их не произносить?

Интересное у вас мышление. Вы ешьте-ешьте, я вам их взял, мне сладкого нельзя, и он улыбнулся, ну совсем по-доброму, на что оберег настойчиво заколол.

Юля выругалась про себя, что все она поняла, и оберег перестал. Еще один надсмотрщик, мысленно проворчала она, радуясь, что есть невидимый помощник. Куда бы она ни попала, но здесь все не так просто, и объяснять никто не будет.

Обычно пытаются узнать о том, где они, кто мы такие, и почему держим под замком, а вас интересует наш лексикон. Могу сказать прямо, что он и ваш. Мы же с вами говорим на одном языке, не правда ли? Согласен, надо согласовать терминологию, договориться о понятиях.

Вот так понятнее, она съела все пирожные, получив желаемую сытость. А вопросы я эти уже задавала, вот только потом ко мне приставать начали.

А, вы про бота. У него программа такая, не обижайтесь на него.

Какая еще программа? возмущенно воскликнула Юля.

Программа очень простая: найти вашу слабую точку и вывести из равновесия. Не бойтесь, он бы вас не изнасиловал. Нечем, да и ему незачем, инспектор хмыкнул, сверкнув глазами, на долю секунды сбросив маску доброжелательности.

А почему меня держат взаперти? Разве я могу куда-то убежать?

А вас никто и не запирал. Это все в вашей голове, дверь всегда открыта, и вы можете в любой момент сходить в туалет или размяться в коридоре. Выхода на улицу вы не найдете, так что запирать вас нет никакого смысла.

Хм, даже так, Юля сделала бессовестно глупое лицо, не желая выдать того, что поймала его на лжи. Дверь была закрыта, она это точно знает.

Возвращайтесь к себе и отдохните. Скоро мы с вами поговорим, но пока вам стоит восстановить силы после катастрофы.

Какой еще катастрофы? спросила Юля и попросила оберег подсказать, наврет он в ответ или нет.

Вас нашли в эпицентре термоядерного взрыва. Как вы там очутились, а, что важнее, как вам удалось выжить, вот это и предстоит выяснить

А что взорвалось? тут же спросила Юля, инспектор не врал.

А вот этого вам знать не положено. Доброй ночи, он встал и кивнул, бесшумно выходя из пищеблока.

Юля пожала плечами и переглянулась с девушкой-пончиком. Та все поняла и поставила на прилавок полную тарелку пирожных и большую кружку с чем-то серым. Конечно же, серым. Оказалось, что это молоко, причем очень жирное. Хотя бы вес наберу, весело подумала Юля, уминая пирожные.

27. ГОБПы

Сгорел, Максим потрогал разогретый щит. Сеанс связи кончился ослепительной вспышкой, Альфира чудом успела отпрыгнуть за долю секунды до электрической дуги, вырвавшейся на свободу. Однако, интересная техника.

Максим оглядел бледную Альфиру, застывшую в удивленном шоке, она не успела испугаться, даже не поняла, что произошло. Потопав по полу резиновыми сапогами, которые им выдали эти странные люди, как и бесформенную серую робу без опознавательных знаков, он понял, почему здесь все ходят в резиновых сапогах. Их одежду, как и дрон с телефоном, плотно закопали в большом вещмешке. Помимо чистых, но грубых вещей им принесли запас сухарей, бутылки воды и коробку с сушеным мясом. А еще их вели длинными безликими коридорами, то узкими, что два человека едва могли разойтись, то настолько широкими, что здесь вполне могла проехать машина, но только одна. В итоге так и оказалось, их едва не задавила коробкообразная тачка с электроприводом, груженая какими-то бочками. Водитель специально делал вид, что вот-вот задавит пешеходов, и Максиму показалось, что это такая понятная всем игра. Как бы допотопная электричка ни старалась задеть пешехода, водитель всегда оставлял достаточно места для маневра. Если бы на эту тачку приделать какой-никакой кузов, то вышла вполне сносная машина для рыболовов-охотников, но зачем кузов под крышей, об удобстве водителя и двух пассажиров речь вообще не шла.

Это не я! встрепенулась Альфира. Я же не могла его сломать? Ну, чего ты усмехаешься, я его не ломала.

Все вы так говорите, он с состраданием посмотрел на потемневший щит и в десятый раз провел рукой по волосам. После того, как его обкорнали машинкой, он никак не мог привыкнуть. Не переживай, он был слишком стар.

Да здесь вообще все какое-то старое, Альфира огляделась, но ничего, кроме железных стеллажей и коробов, на складе не было. Интересно, куда мы попали? Прошли сквозь врата двух миров и очутились здесь. Чем-то напоминает Чистилище.

Ну, тебе виднее, а я там не был. Может быть, ты и права, тогда мы умерли.

Нет, я же здесь, и ты здесь. Юля где-то рядом, наверное.

Вот именно, что, наверное. Судя по задержке сигнала, мы далеко друг от друга. Ладно, будем считать, что мы живы, осталось понять, куда мы попали.

Надо ждать, Альфира задумалась и дотронулась до груди, где должен был висеть оберег, но его там не было. Он ощущался внутри, в районе солнечного сплетения, изредка напоминая о себе легкими покалываниями. Нам повезло, мне кажется, что нас прячут от кого-то.

Так и есть, иначе не стали бы переодевать в эту робу.

Ага, она слегка покраснела, вспомнив о том, как переодевалась вместе с ним, боясь, что он будет подсматривать, и, разозлившись, что он этого так и не сделал. А вот Юле не повезло, я чувствую это, оберег подсказал.

Да уж, старушка Мэй и ее колдовские дивайсы, хмыкнул Максим.

И вовсе она не старушка, придумаешь то же. А что такое колдовство?

Не знаю, да и никто не знает. Скорее всего то, что мы не можем объяснить рационально, можем только ощутить на своей шкуре, ответил Максим. Не вижу смысла об этом думать.

Да я так, просто спросила, она прошлась по складу взад-вперед, разглядывая коробки и мотки проволоки на полках. Мне все время кажется, что мы попали в прошлое. Тут все такое древнее, как в музее, мы с классом ездили вместо урока физики. Там тоже были какие-то катушки, о, я даже знаю, что это за белая банка из фарфора это изолятор, да?

Верно, но это не прошлое. В прошлом не было таких крутых штук, Максим постучал по сгоревшему щиту. Эта штука может очень много, по ходу она тут всю комнату сканировала. Видишь, какой толстый оптопроводник? У нас такой техники нет, а тут нет ни камер, ни микрофонов, не вижу ничего. Разобрать бы ее и посмотреть.

Не надо, а то вернемся, и потом везде повесят такие штуки, поморщилась Альфира, почувствовав, как от слов Максима заворочался оберег на груди.

К ним подошел невысокий мужчина в безликой робе. Как он смог так бесшумно открыть железную дверь и подкрасться? Альфа вздрогнула, увидев незнакомца, с трудом сдержав крик.

Вы правы, молодой человек. Удивительно, как работает ваше чутье, не зная конструкции, не зная нашего мира, вы почти точно угадали назначение этого щита, мужчина дружелюбно улыбнулся, пряча зубы, которых у него не было, отчего голос напоминал простуженную змею после похмелья. Этот щит следит за всем, что происходит в зоне его видимости. Но он слеп в нашем понимании, его зрение и слух находятся на другом, недоступном нам уровне. В этой штуке нет ничего магического, иначе они так часто не горели бы, причуда изобретателя. Есть мнение, что сделано это нарочно, небольшое послабление в общем режиме.

А вы кто? И мы вообще где? в лоб спросила Альфира, от волнения она сняла очки, стала быстро чесать переносицу.

Здесь, мужчина пожал плечами. Планета Земля, система Солнечная, какая галактика не помню, космос для нас больше не имеет смысла. А зовут меня вот так.

Он показал жетон с длинным номером, у Максима и Альфиры были точно такие же, их выдали вместе с робой. Максим тогда пошутил, что это их бейджик.

А как вы друг к другу обращаетесь? спросил Максим. Меня зовут Максим.

А я Альфа, она рассматривала свой жетон, цифры казались совершенно бессмысленными, да еще часть была полустерта и читалась с трудом.

А, я и забыл, что вам это не доступно. Попробую показать, пожалуйста, не бойтесь, он взял руку Альфиры, она от удивления округлила глаза. То же самое он проделал с Максимом, всего лишь сжав его ладонь, но от этого все тело Максима пронзил поток информации, настойчиво бивший прямо в мозг, почти заставляя подчиниться себе, передать управление внешнему оператору. Извините, думаю, что для вас это непривычно и неприятно. Я передал вам сигнал внешнего управления, если бы вы спали, то я бы смог на время заставить вас сделать что-нибудь простое, например, встать или сделать зарядку. У нас в голове стоит имплант, его ставят при рождении, когда еще третий глаз не зарос. Имплант растет вместе с нами, наверное, это и есть то колдовство, о котором вы говорили. Мы общаемся друг с другом через импланты, и этот щит видит нас через импланты, если кто-то отправит запрос. Сам по себе щит безвреден, он следит за порядком, не распознавая и не определяя ГОБПов, с инспекторами все сложнее.

ГОБПы, хм, почти как гоплиты в Древней Греции, задумался Максим. Интересное слово. С инспекторами все понятно, они везде вне закона.

В целом вы правы, и гоплиты схожи не только по звучанию, но и по смыслу. ГОБПы самая многочисленная часть населения, сильно ограниченная в правах. Каждый из нас, он показал на нашивку на куртке робы, изображавшую серо-коричневый щит, перечеркнутый сломанной надвое баллистической ракетой. Видите этот знак, у вас на одежде он тоже есть. И это значит, что каждый из нас с рождения становится на защиту Родины, становится солдатом. Войны, по правде сказать, не было так давно, что не было никогда, но мы к ней готовы всегда. Об этом лучше не разговаривать прилюдно, поэтому мы с вами находимся на этом дальнем складе, сюда редко кто заходит, если только линия прогорит, тогда все бегут сюда.

Он показал на мотки проволоки, изоляторы и катушки с кабелем, сложенные друг на друга и напоминавшие шахматные фигуры в каком-то невообразимом этюде на бесконечной доске.

А инспектора ими тоже рождаются? А кто выше инспекторов? спросила Альфира, оберег ничего не сигнализировал, и она успокоилась, отдавшись на волю безумным мыслям, вихрем кружившим в ее голове. А мы вроде как в параллельном мире, прошли сквозь зеркало телепорта?

Вы, судя по всему, начитались старого фэнтези. У нас как раз новую серию печатают на рулонах, чтобы люди прочувствовали, насколько низка была культура бывших. А мы собираем, обмениваемся, если тираж большой, то и используем по назначению, он усмехнулся. Видели уже такое?

Да, мне как раз попался Генри Джеймс. По-крайней мере, так значилось на обертке рулона, ответил Максим.

Да, здесь так всегда, и туалет заменяет библиотеку. Как бы они не блокировали знание о прошлом, по кусочкам, по фрагментам мы что-то узнаем. А по поводу того, как рождаются инспекторами, то мой вам совет не думать об этом. Все рождаются равными, причем у одного и того же родителя может быть и выводок ГОБПов и один инспектор. Наверное, правильно сказать, что это и есть колдовство, как вы говорили. Имплант сам определяет к двенадцати годам, кто и кем будет.

И в чем здесь колдовство? Можно предположить, что зная структуру мозга ребенка, имплант определяет его наклонности или способности, но применительно к инспекторам скорее наклонности, предположил Максим.

Ваша теория была бы верна, если бы инспекторами становились люди определенных качеств, а это совсем не так. Разные встречаются, даже бывает так, что чем ниже ранг, тем злее, а чем выше, тем адекватнее, но бывает это редко. Обычно правило первой лестницы работает безупречно.

Это что за правило? Когда поднимаясь вверх, ты должен все больше и больше приносить жертв?

Верно, молодой человек. Именно поэтому у нас так популярна история древних миров, на ее примере проще описать и оправдать текущий порядок. А насчет параллельного мира, так это вы пришли из параллельного мира, а наш мир настоящий. Вы не первые, но, пожалуй, самые спокойные. Обычно начинают кричать, что-то требовать, дерутся, и, что закономерно, быстро попадают в руки инспекторов второго и первого уровня, а оттуда не возвращаются.

Так в чем колдовство? нетерпеливо спросила Альфира. Ей быстро надоедали эти разговоры про госустройство и политику, или о чем они там говорили, она не слушала, включив стандартный режим блокировки в виде криков чаек над одинокой скалой в безмятежном океане. Она часто в мыслях сбегала туда ото всех, особенно часто в школе, тогда до нее было очень трудно докричаться, и Юле приходилось щипать под коленкой, чтобы она очнулась.

Колдовство в том, что мы не способны такое создать. Никто не знает, откуда у нас эти импланты и роботы хирурги, вживляющие их годовалому малышу в голову. Никто не знает, да никто и знать не хочет. С имплантом жить удобно, совершенно не понимаю, как можно жить без импланта, мужчина развел руками, широко улыбнувшись. Это и правда удобно.

А кто на самом верху, ну, за инспекторами первого уровня? Должен же кто-то там быть! она уверенно посмотрела на него, вот она нить, которую она так искала. Он мог бы и не отвечать, она уже знала ответ.

А, вы про божественную иерархию. Все также, как и у вас: ближе к нам духи, выше боги низшего уровня, потом средний и высший. Наша жизнь богам не интересна, они слишком далеко, чтобы как-то напрямую влиять на нашу жизнь, а вот духи другое дело. Разве у вас не так?

А у нас так? Альфира вопросительно посмотрела на Максима.

Если согласовать термины и определения, начал он, Альфа ткнула его пальцем под ребро, чтобы не занудничал. В целом, похоже, называется только иначе.

А мы сейчас в каком городе?

В Москве, конечно. Она огромная, я ни разу не доезжал до конечной станции, на это уйдет дня два, не меньше, а я должен быть на работе, иначе штраф и переведут на уровень ниже. До ядерной войны люди жили наверху, сейчас там только радиация и мутанты, потомки выживших животных.

А мы живем наверху, проговорила Альфира, вспоминая рассказ Юли о видениях мертвой выжженной пустыни. Почему вы нам помогаете?

А с чего вы решили, что я вам помогаю? Каждый имеет свою цель, наша организация свою, но вам не стоит бояться, ведь наша цель вернуть вас обратно и закрыть новую брешь.

Вы боитесь культурного обмена? спросил Максим.

Нет, совсем наоборот. Но мы не хотим, чтобы наш мир поглотил ваш во Вселенной хватит одного нашего Ада, поверьте мне на слово. Не зря же нас духи пичкают историей древних миров, вот мы и самоорганизовались. Духи, они же тоже разные, борются друг с другом, как мы боремся со своими страстями, а иначе разрушится гармония, а за ней и весь мир и наш, и ваш.

Где-то я уже это слышала, Альфа закусила конец косы. А куда нам идти? Нам надо найти нашу подругу и друга, они тоже здесь.

Про девушку знаем, но она у инспекторов. Простите, но мы ничего сделать не сможем. А вот про второго молодого человека ничего не знаем, сигналов ни от кого не приходило. Поверьте, в нашем подземелье невозможно остаться незамеченным, и дело даже не в этих щитах, в народе их ласково называют щитачок, от английского shit. Собирайтесь, скоро наш первый поезд. Когда доедем до станции, сможете отдохнуть. Сейчас как раз окно, и вы привлечете мало внимания.

А разве мы слишком привлекаем внимание? Альфира оглядела себя и Максима, в робе они почти полностью слились с пространством.

Ну, предположим, молодой человек сможет затеряться, но вы, моя милая, слишком красивы, слишком белокожи. И это очень заметно, поэтому вам придется наложить легкий грим. Не беспокойтесь это не больно и не опасно. Моя жена поможет вам, она и сопроводит до станции, а дальше вам придется ехать самостоятельно. В конце пути вас встретят девочка с шариком и старик без ноги. Легко запомнить. Они проводят вас на ночлег. Был рад познакомиться и, надеюсь, больше никогда не увидимся, он крепко пожал руку Максиму, а Альфире поцеловал, не касаясь губами, но она все равно покраснела.

28. Инвалиды

Поезд шел еле-еле, устало перебирая кривыми колесными парами сквадраченные рельсы, ворча на каждом стыке. Если бы робот решил разогнать состав до первой метро-скорости, то локомотив, видавший еще последнего вождя, проложил бы новую дорогу, возможно, даже короче и удобнее. Вагоны, знавшие лучшие годы и лишенные всего, кроме поручней, больше напоминали вагоны-теплушки времен Большого террора, в таких обычно перевозили скот и ГНОБПов, которых Альфа тут же нарекла гномами. Разницы между ГОБПами и ГНОБПами особо не наблюдалось на первый взгляд, формально гномы были лишены базовых прав гражданина, но часто работали бок о бок со старшими гражданами. Альфира сразу подметила, что гномы выглядели даже веселее, отличить их было несложно по отсутствию нашивки со щитом, тем самым они не привлекались к несению воинской службы, но и выходить за рамки строго очерченной рабочей зоны не имели права.

Как и обещал тот мужчина без имени, пришла его жена, невысокая веселая женщина со смешными пухлыми руками. Она много болтала, открывая жизнь подземного царства во всей красе и с легкой долей юмора. Она как раз и была гномом, совершенно не обидевшись на вырвавшееся у Альфиры сравнение. Они все были чем-то похожи на сказочных персонажей: в основном низкорослые и крепкие, мужчины почему-то гораздо красивее женщин, многие постоянно спешили, суетились и шумели, не хватало еще колпаков и кирок на плечах. И как бы не казалась серой жизнь в этом странном мире, он был на удивление схож с наземным, оставшимся слишком далеко и слишком близко, чтобы не считаться с ним. Ни Максим, ни Альфира, переглядываясь молчаливыми вопросами, не могли понять, что на самом деле с ними произошло, но самое интересное, что они совершенно не волновались. Максим заражался уверенностью от Альфиры, что с Юлей и Ильей все в порядке, и ему этого было достаточно. Любые вопросы, которые он привык ставить сам себе, натыкались на бетонную преграду, построенную мозгом, запершимся в крепости, готовый выдержать осаду здравого смысла сколь угодно долго. Атаки войск здравого смысла и критического мышления продолжались уже без его ведома, откатываясь волнами по нервам и мышцам, вызывая легкий озноб и покалывание во всем теле. Альфира просто ни о чем не думала, во все глаза и уши впитывая информацию, как настоящий ученый-исследователь и естествоиспытатель, нашедший новую форму жизни или впервые прочувствовавший действие радиоактивного излучения, не зная о его вреде и коварстве. Ее надо было останавливать, а то Альфа начинала забрасывать вопросами, забывая обо всех предостережениях и напутствиях. Им придется молчать всю дорогу, иначе с первых же фраз их раскусит добровольный шпион или не в меру любопытный гном, гоблиты старались помалкивать, инстинктивно дорожа своим статусом.

Веселая женщина так загримировала Альфиру, превратив молодую девушку в уставшую женщину с серым лицом и черными синяками под глазами. Когда Альфира увидела себя в крохотном зеркале, то чуть не выронила его из рук, испугавшись, как же она стала похожа на свою тетю. В довершении образа под куртку робы ей нашили подушку, и Альфа стала чуть-чуть беременной. С Максимом было проще: несколько синяков на скулах и фиолетовый фингал под глазом, руки пришлось выпачкать в машинном масле до тех пор, пока оно не впиталось в кожу и под ногти. Альфире пришлось вспомнить, как надо грызть ногти, чтобы они поломались самым причудливым образом. Получилось два чучела, можно было и не делать скорбные мины, грим успешно камуфлировал. Оказалось, что гримерша и правда работала гримершей в детском театре, где в основном ставили спектакли о животных, которых никто никогда не мог видеть живьем, но детей это не смущало. Дети всегда остаются детьми, и правдивость, и рациональность взрослого мира мало интересует живые умы, лишенные сетей и цепей правил морали, нравственности, общественных законов и страхов быть другим, выделяться и заслужить осуждение общества. А прав ее лишили за сезон скетчей, в которых она и еще две не менее веселые женщины, пародировали давно умерших вождей, представляя их не гигантами мысли и отцами всего и вся, а простыми и очень смешными людьми, со своими пороками и слабостями, так похожими на обыкновенного гоблита или гнома. Портреты вождей висели на почетном месте, и смеяться над ними не разрешалось публично, для всего остального был шлакопровод.

Когда она назвала этот термин и показала общий для всех сборник видосиков и мемасиков, куда сливалось все, что снимали, записывали, подсматривали или целенаправленно сливали инспектора для народа, чтобы те могли проржаться и успокоиться, почти официальный термин, Максим очень долго смеялся. Но, несмотря на кажущуюся свободу слова в этом отстойнике контента, инспектора мониторили крамолу, вылавливая совсем заигравшихся, и методично, без привлечения ненужного внимания, наказывали. В основном лишали прав, переводя в гномы, которые не могли больше ничего отправлять роботу сборщику контента, но могли продолжать смотреть и осуждать. Там была кнопка в виде большого пальца, давящего на столе зловредную букашку, и чем больше ролик или запись набирала осуждений, тем выше в рейтинге находилась. Максим рассказал, что подобный принцип продвижения и наверху, что лучше продвигается тот контент, который вызовет наибольшее число гневных комментов и дизлайков.

У каждого гоблита и гнома был свой личный гаджет. Они называли его паспортом, но на деле это был массивный складной планшет, состоявший из двух частей. По центру экрана широкая щель, были видны крепкие петли, конструктор даже не старался сохранить целостность развернутого экрана, отдав предпочтение надежности. Два экрана работали независимо: на левом была важная и очень важная информация от инспекторов о новых указах и распоряжениях, а когда нечего было выкладывать, по кругу постили статьи и ролики о Великих Вождях Лучших из времен. Все и всегда в этих материалах писалось с большой буквы, ибо по-другому говорить о ВЕЛИКОМ нельзя! На правом экране был шлакопровод и почта, больше напоминавшая стилизованный под телеграммы мессенджер. Каждый имел право отправлять не более тридцати трех сообщений в день, не превышающих двести пятьдесят три знака, за остальное надо было платить за каждую букву, как в советских телеграммах. Поэтому все писали сжато и без пробелов, обозначая начало нового слова заглавной буквой. Получалось примерно так: ПрНСдЗч2578956354, что означало: Пришельцы на складе запчастей . По номеру можно было легко проложить маршрут, каждая комната, каждое помещение подземелья имело уникальный номер, и имплант подсказывал гоблиту или гному маршрут, подбирая оптимальный, оценивая эмоциональное состояние человека. Если человек волновался, то имплант вел его коридорами, где было меньше всего людей, а то и предлагал подождать до следующего дня. Спокойным прорабатывался самый короткий маршрут, заказывались места в поезде или грузовых тележках, часто перевозящих людей в одном прицепе с грузом, заодно и подстрахуют незакрепленный груз.

В топ 200 шлакопровода в первых строках висело видео с Юлей. Максим, просмотрев его в первый раз, зажмурился, не веря, не желая верить. Потом посмотрел еще раз и еще, пока Альфира не отобрала у него планшет. Она вскрикнула, а потом рассмеялась, сказав: Я же говорила, что с ней все хорошо!.

Веселая женщина показала им свои скетчи, которые никто не удалил из шлакопровода. Если поменять лица, а можно и не менять, то юмор был понятен без лишних разъяснений, как всем и всегда понятны шутки и сказки народа про жадных и глупых царей-королей и их потных рук. Пока они смотрели, а веселая женщина гном комментировала, в шлакопровод слили очередной ролик с систем контроля выхода в зараженную зону. Щиты зафиксировали, а робот отрисовал понятную для человеческого глаза и мозга картинку из векторных массивов, которые формировал надзорный щит из потока данных изменений электромагнитного поля, емкости пространства и измерения теплового спектра. В зону контроля, разорвав посты роботов-постовых, ворвался огромный волк. И тут же исчез, щиты потеряли его, не фиксируя, и даже робот-аналитик не смог определить местонахождения волка. В комментах гоблиты и гномы приглашали волка к себе, волнуясь о том, что у него будет несварение после роботов-постовых. Количество осуждений росло с такой скоростью, что инспектор-модератор заблокировал ролик, но он тут же разошелся сжатыми копиями по шлакопроводу, и модератор сдался, не в силах бороться с гидрой перепостов и зеркал, где волка уже раскрасили в радужные цвета, а в одном ролике он уже танцевал с разорванным роботом под треск трансформатора, с наложенным битом кузнечного молота, вполне качественный индастриал.

До станции пришлось идти больше трех часов, петляя по пустым коридорам, в которых гулял холодный ветер. Теперь ребята поняли, почему все ходили в плотной робе, становившейся постепенно второй кожей и густым подшерстком. Что-то звериное чувствовалось во всем: в повадках людей, смотревших с одной стороны доброжелательно и с интересом, но готовые отпрыгнуть в сторону и убежать, так казалось Альфире и Максиму, а еще эти бесконечные коридоры и туннели, будто бы соединявшие один муравейник с другим. Спускаясь и поднимаясь с уровня на уровень, обходя людные улицы с магазинами и очередями, они проваливались глубже в шахту, теряя ощущение пространства, не понимая, насколько глубоко спустились и где путь назад.

Один раз им пришлось пройти через торговую улицу, где их чуть не побили. Торговые ряды располагались в широком коридоре, по которому свободно разъезжались две тачки с тюками и коробами, из которых часто сильно воняло. Двери складов-магазинов открывались внутрь, не съедая драгоценного пространства. В широких проемах стояло две конторки и жуликоватые продавщицы, точь-в-точь, как дома, но лет пятьдесят назад: толстые, хамоватые, с грубыми перстнями с тусклыми камнями и массивными серьгами. Одна принимала заказ, вторая оплату, крик стоял невыносимый, а по складу бегали взмыленные мужичонки, собирая что-то гремящее и булькающее в картонные коробки. Провожатая шепотом объяснила, что на самом деле здесь продают одно и то же, а именно алкоголь. Разница была в том, что гоблиты внутри себя также делились на касты и гильдии, как ремесленники в Средневековье, выполнявшие роль профсоюзов в плане сбора членских взносов. У каждого такого объединения был свой пункт продаж, причем с каждого литра дополнительно изымалась плата за модернизацию производства, которая готовилась вот уже больше ста лет, никак не могли собрать нужную сумму. Когда Альфира и Максим пробирались сквозь толпы страждущих, здесь было не меньше полутысячи мужчин и женщин, женщинам давали меньше, шла борьба с женским алкоголизмом, их толкали и даже кричали, чтобы не лезли со своими инвалидными удостоверениями, пусть встают в очередь как все! Одна женщина, решив, что Альфира метит на ее место в очереди, хотела пнуть ее в живот, почти сбила шапку, чтобы схватить за волосы, но Альфа на автомате простой подсечкой повалила ее на пол, уроки Юлии не прошли даром, в нужный момент она смогла поймать противника, и это не смотря на отсутствие очков. Она много чего не видела, держась за Максима, который старался отшучиваться на ее вопросы, не желая рассказывать о том, что видит на самом деле.

Люди и есть люди, и ничем этот мир не отличался от наземного, утверждая в своих позициях начальную стадию социопатии у Максима. Альфа и так жила в своем мире, особо не страдавшая от отсутствия людей вокруг, кроме друзей, которых было три: Юля, Максим и Илья. Она вспоминала о Мэй, вздыхала, все еще не уверенная в том, что Мэй действительно ее подруга. Так было не раз, когда Альфира, еще маленькая и наивная, полная любви ко всем открывалась и получала потом в лучшем случае вежливое равнодушие.

Когда провожатая выдала им удостоверения инвалидов, бейджик на прочной серой ленте, Альфира подумала, что это из-за ее очков. Но дело было в импланте, точнее в его отсутствии. Инвалидами называли тех, у кого был дефектный имплант, тогда и паспорт не работал, и его изымали или не давали с рождения, нельзя было бесконтактно оплачивать покупки и проживание, и продавцам и операторам приходилось вручную набивать шестнадцатизначный номер одним пальцем, которым они и привыкли выполнять все команды. Из-за этого инвалидов гнали из очередей, обработка каждого занимала больше получаса из-за ошибок, зависания программы и тупости оператора расчетно-кассового терминала. Максим спросил, почему нельзя было ввести QR-код или что-нибудь подобное для простоты считывания, на что провожатая зажала ему рот ладонью и с испугом осмотрелась. Дойдя до туннеля между муравейниками, где не висели щиты-стукачи, она еле слышным шепотом рассказала, что любые графические коды запрещены и считаются демоническими символами. Альфира рассказала, кто наверху считается инвалидом, на что женщина долго смеялась, не понимая, как их можно было так назвать. Под землей все, у кого был физический дефект, считались ограниченно трудоспособными или нетрудоспособными, на которых не полагалось никакого довольствия, и их могли содержать родные и друзья по своему желанию, а могли сдать на утилизацию. Об утилизации Альфира расспрашивать не стала, ее и так сильно тошнило от всего, что она увидела, что унюхала и узнала. Она бы без грима могла бы поспорить серостью лица с аборигеном.

Станция напоминала московскую, если отбить весь мрамор и повесить под потолком штанги с прожекторами. Поезд опоздал, и вагон пришлось брать штурмом, а потом довериться толпе, которая и внесет вагон, и поставит на место, и поддержит, если что. Максиму удалось пробиться в угол к заваренным дверям. Он закрыл собой Альфиру, и она всю дорогу спала у него на груди, как в камере для сна стоя, как в Японии. У него после поездки болело все, особенно спина и бока, принимавшие основные удары входящих выходящих гоблитов, гномы так далеко ездить не могли.

29. Айна

Пустой перрон, слабо светят прожекторы, подземный ветер гоняет обрывки оберточной бумаги взад и вперед, как ребенок играет с машинкой. Последние станции прошли в полном одиночестве, вагон опустел, и можно спокойно лечь, как многие и делали, когда основной поток схлынул в первые два часа пути. Если бы это не была конечная старой ветки, так называли ее пассажиры, всю дорогу бубнившие что-то свое, не обращая внимания на других, то они бы проспали. Сначала Максим старался слушать, о чем говорят люди, но как и в московском метро, в этом было слишком мало смысла: люди как люди, не лучше и не хуже. Альфира проснулась бодрая и веселая, совершенно забыв дорогу до станции, выпустив из себя все плохое. Она с живым интересом оглядывалась, особенно ее интересовал круглый свод, напоминавший древний храм, не хватало алтаря по центру и кадильниц с подсвечниками по периметру

А мы точно туда приехали? спросила она без намека на волнение.

Туда, номер совпадает, Максим сверился с номером станции, который записал синим маркером на левой ладони. Думаешь, нас заманили в ловушку?

Не знаю, пожала плечами Альфира и потянулась к вещмешку. Ужасно пить хочется.

Много не пей, по глотку и жди пять минут, Максим дал ей двухлитровую бутылку.

Ты как Юлька, она тоже меня постоянно учит, считает, что я водохлебка, в подтверждении, Альфира сделала огромный глоток и закашлялась, отдав бутылку.

Это от жадности, Максим сделал небольшой глоток и убрал бутылку. Вода была совершенно безвкусная, как бывает после прогонки через мембраны обратного осмоса, особенно любимая в фитнес-клубах: без соли, без вкуса и без смысла. Он задумался, откуда они здесь берут воду, вспомнился курс по экологии, где скачками, довольно размашисто и размазано рассказывали об очистных и водозаборе. Нет, лучше и не думать, что они там фильтруют и озонируют.

Ага, я очень жадная, улыбнулась она. Хотелось еще пить, но приходилось сдерживаться, не зря же им собрали этот походный набор.

Женщина и должна быть жадной, пожал плечами Максим, но она его не слышала, а во все глаза глядела на две темные фигуры, идущие к ним от дальнего конца перрона. Как она ни щурилась, разглядеть, кто это был невозможно, одно было понятно: высокий и маленький, и высокий при ходьбе слегка раскачивается.

По-моему, это за нами, она захотела достать очки из внутреннего кармана, но Максим остановил ее.

Фигуры обрели отчетливые силуэты, и в полумраке станции появились девочка с воздушным шаром и старик с протезом вместо левой ноги. Старик хромал из-за слишком короткого протеза, ему не хватало черной треуголки и крюка вместо правой руки, и сошел бы за карикатурного пирата, борода и усы чего стоили. Девочка крепко держалась за его руку, На левой руке у нее весело болтался большой красный шар с белым цветком. Девочка улыбалась, когда они подошли ближе, стала махать левой рукой, и шар радостно колыхался вместе с ней.

Знаешь, а ведь это первый ребенок, которого мы встретили здесь, шепотом заметил Максим, Альфира кивнула.

Она разглядывала девочку, а девочка ни на кого не смотрела. По манере держать голову, по осторожному шагу стало понятно, что она слепая. На ней была все та же серая роба, как и на взрослых, но расшитая разноцветными лентами и цветами, ушитая под маленькое тело. На вид ей было не больше десяти лет, худое доброе лицо, еще не серое, как у взрослых женщин, длинный нос с горбинкой, губы всегда открыты в улыбке, показывая без стеснения большие крепкие желтые зубы, но жуткими были глаза абсолютно черные, будто бы кто-то вырвал зрачок и залил белок черной тушью. И все же эти черные глаза умели смотреть по-доброму и очень весело. Девочка слегка подпрыгивала, что-то шепча старику, он кивал и пытался улыбнуться, но губы кривились только с правой стороны, левая часть лица оставалась неподвижной, как после инсульта, но старик шел довольно бодро, и на немощного похож не был.

Привет! Я Айна, а это дед! радостно выкрикнула девочка, когда они подошли. Девочка вырвалась из руки старика и подошла к Альфире, немного не угадав и скосив сильно влево. Альфира взяла ее за руку, а девочка рукой с шариком ткнула в подушку и засмеялась. Ха-ха-ха!

Здравствуй, Айна. Меня зовут Альфира, а его Максим, Альфира погладила девочку по голове, отметив, как туго ей завязывают косички, сразу и не сосчитаешь, сколько их. А сколько у тебя косичек?

Тридцать семь! гордо ответила девочка и потянулась к голове Альфиры, но одернула себя. Знаю, сейчас нельзя.

Айна, не приставай, старик нарочито строго покачал головой. Нам пора в путь, идти не так близко, и можем не успеть на автопоезд, тогда придется два дня ждать следующего.

Мы готовы, сказал Максим.

Альфира взяла за руку Айну, старик пошел впереди. Через десять шагов Максим нагнал его. В конце перрона перед взором открылся бескрайний холл, размером с десять футбольных полей. Никаких коридоров и туннелей, открытое пространство, по которому гуляет шквалистый ветер. Если бы не бетон под ногами, то могло бы показаться, что они вышли в ночную степь, не хватало воя волков и крика ночных птиц. Вместо голодной живности выли вентиляторы и скрипели вдалеке какие-то машины.

И куда идти? Максим пытался хоть что-нибудь разглядеть, но даже свода не было видно, одна сплошная чернота.

Пока прямо, потом покажу. Ничего, вы скоро привыкните, все привыкают. Это в мегаполисе жгут электричество почем зря, у нас здесь строгая экономия.

Не слушайте деда, все у нас есть, Айна недовольно цыкнула. Он любит поворчать.

Дед пошел вперед, Максим старался не отставать. Айна каким-то чудом шла верным курсом, ведя Альфиру, как взрослая, уверенно шагая. Здесь она была в своей стихии, и Максиму показалось, что у нее есть зрение, но другое, уж больно уверенно и точно она шла и подсказывала, несколько раз предупредив Максима, что он идет прямо в столб. И он нашел свой столб, хорошо приложившись лбом. Столб возмущенно зазвенел, совершенно невидимый, черный, как и все вокруг, ржавый кусок сваренного швеллера.

Осторожно, здесь много опор, так что не разгоняйтесь, а то голову разобьете, предупредил старик.

Максим подумал и повесил мешок на живот. Глаза медленно привыкали, ему стало казаться, что он видит очертания столбов, но столбы так не думали, и Максим часто врезался в них мешком, не больно, но нервирует. Весь путь напоминал изломанную линию, они не шли прямо, будто бы обходя ямы или провалы, Максим решил не думать об этом, провалиться куда-нибудь в этой темноте совсем не хотелось. Альфира о чем-то болтала с Айной, они быстро подружились и уже шептались, хихикая.

Там роботы спят, не будем их будить, а то разозлятся, пояснил старик, когда они резко взяли влево и пошли немного назад, по широкой дуге обходя массивное черное пятно впереди.

А роботы тут с характером? спросил Максим.

Да, в отличие от людей. Дальше идем молча, входим в зону пограничного контроля, старик шикнул на Айну, девочка послушно замолчала.

Через двадцать метров они вошли в странную зону, где не было столбов, не было темнеющих холмов или недовольного скрипа, а стояла тяжелая гнетущая тишина. Тело покрылось мурашками, стал бить сильный озноб, а в голову ударила кровь, стало трудно дышать от давления, заболели глаза. Максим понял, что они вошли в сильное электромагнитное поле, пронзающее их насквозь, пересчитывающее каждую клетку, каждый атом, возбуждая и угнетая невозможностью утилизировать ненужную и вредную энергию. Всем было тяжело, и после выхода из зоны, старик объявил привал. Они сели вокруг широкого столба, каждый сделал по большому глотку воды, а Альфиру ужасно тошнило, и она никак не могла успокоиться, с трудом подавляя непонятную панику, охватившую ее.

Что это за место? спросил Максим. Зачем они облучают?

Это сканер, просто он очень старый и выдает слишком сильный поток излучения. Ничего, скоро пройдет. Хорошего мало, но иначе из зоны мегаполиса не выйти. Инспектора думают, что челноки тащат на себе, как раньше, но для этого есть роботы, а у них свой тракт, туда человеку заходить нельзя, а излучение сожжет роботу мозги, объяснил старик.

А людям можно мозги жечь? раздраженно спросил Максим, голова болела невыносимо, сердце заходилось в тахикардии, не желая успокаиваться.

Людям можно, еще нарожают, спокойно ответила девочка. Питомники переполнены, а от старых надо избавляться.

Айна, нельзя же так, Альфира похлопала ее по руке. Это жестоко.

Айна все верно говорит. Об этом знает каждый ребенок в питомнике. Всего на всех не хватит, поэтому надо регулировать численность всеми возможными способами. Разве наверху не так? старик достал что-то из кармана, и чиркнул зажигалкой. Запахло жженым деревом, перемешанным с подбродившими сухофруктами.

Деда, опять ты дымишь! Фу, перестань! возмутилась Айна, уткнувшись носом в Альфиру.

Я быстро, надо сердце успокоить, а то что-то разошлось. Будешь? старик толкнул Максима. Помогает, детям нельзя, они тупеют от этого дурмана.

Спасибо, я не курю, ответил Максим, тут же вспомнив все попытки начать курить, когда приходилось себя заставлять, глотать едкий горький дым, бьющий сразу в голову, отдаваясь тошнотой и головной болью, быстро сменяющейся прохладным отходняком, но мерзкий вкус во рту заставлял постоянно сплевывать и кашлять. Сам справлюсь.

Вот и правильно, нечего травиться самому, согласился старик. А я привык, как на войне начал, так и бросить не могу.

Деда, не надо опять про войну, жалобно попросила Айна.

Не буду, я так, объяснить хотел, поспешил ее успокоить дед. Ты есть хочешь?

Неа, у меня еще много сил, бодро ответила девочка.

Ты предупреждай, когда тебя нести, а то не хочу опять искать тебя в приямках. Айна может уснуть на ходу.

Кого-то она мне напоминает, хмыкнул Максим. Интересно, что она делает?

Спит, уверено сказала Альфира и, прислушавшись к оберегу, закивала. Спит как убитая.

Хорошо, вздохнул Максим, острая боль от волнения за сестру пронзила сердце. Об Илье он не беспокоился, зная, что парень не пропадет.

Юля действительно спала. В камере делать особо было нечего, дверь разблокировали, но дальше одного коридора и столовой она пройти не могла, двери не видели ее, даже не просили приложить метку, ключ, карточку или чем они там пользуются. Она так и не смогла понять, не видя, чтобы кто-то доставал ключи или метку и прикладывал к валидатору, ей казалось, что темно-серая трапеция справа от двери и есть валидатор. Все проходили просто так, двери сами открывались, заедали, но после пары пинков, открывались. Можно было попробовать проскочить вместе с ними, но Юля боялась. Страх полз к ней каждый раз, когда она слишком далеко заходила за столовую или слишком долго находилась в душе.

Она ела пять раз в день, или больше, часов не было, и она просто шла в столовую, когда хотела есть. Перед этим много бегала взад и вперед по коридору, упражнялась, заразив этим и веселых девушек, с ними Юля играла в футбол. Так смешно было смотреть, как они отбивают мяч головой, а сложные прически стойко выдерживают удар, еще бы, столько лака вылить. Юля даже потрогала, как камень, и как они потом моют голову и моют ли вообще?

С душевой она быстро разобралась, кто сказал, что только раз в неделю? Там стоял какой-то счетчик, что-то пищал на нее, наверное, ругался и угрожал. Юля ходила бессовестно часто, чтобы как-то занять себя. Полотенец не было, зато мощная сушилка, которая и белье высушила за пять минут, а вот мыла было завались. Дегтярное, как у Альфиры. Юля не воротила нос, как девчонки в классе, обнюхивая Альфиру и зажимая, как же им хотелось тогда дать по морде, но Юля обещала тренеру не использовать свои навыки для мести, и держала слово. Альфа не обращала внимания, у нее дома хватало знатоков высокой парижской моды, боявшихся руки помыть куском темно-коричневого мыла.

Не спи, я же знаю, что ты не спишь, голос раздавался издалека, но на последнем слове остановился прямо над ухом. Юля, открой глаза. У меня мало времени.

Юля открыла глаза и увидела Лану, смотревшую на нее сверху вниз, как ученый натуралист смотрит на живую букашку, но добрее. Юле показалось, что это не Лана, и она решила, что все это сон, который никак не хотел продолжаться. На Лане было длинное черное платье с белыми цветами, лоза которых доходила до самых кистей. Она была в белых перчатках, волосы просто стянуты в клубок без единой заколки или украшения. А еще она была босая, чего Юля никак не ожидала. Судя по всему, Лана шла издалека, ноги у нее были чернее сажи.

Я подумала, что это сон, Юля села и с настороженностью посмотрела Лане в глаза. Это сон?

Как ты думаешь, то, где ты сейчас, сон или нет? Лана подошла к сгоревшему щиту и щелкнула его пальцем.

Нет, точно не сон. Но очень похоже на бред, она встала и подошла к Лане. Где я нахожусь?

Здесь, другого ответа у меня для тебя нет. Это сложно объяснить, и у меня слишком мало времени, поэтому тебе придется самой все познать. Я не могла пробиться к вам раньше, как видишь, не так все просто. Ты проявила себя слишком рано, я думала, что ты сможешь позже. Что ж, все не так уж плохо, и вы сами вершите свою судьбу, не сходя с начертанного пути. Не думай, что я хочу запутать тебя. Я бы с радостью все рассказала, но у людей нет таких слов, чтобы выразить это.

Это я понимаю, у меня так со многими предметами в школе нет слов, чтобы объяснить. Вы знаете, чем все закончится?

Все и всегда заканчивается, и приходит смерть. За ней рождается жизнь, и цикл повторяется, потому что по-другому быть не может, пока в мире сохраняется гармония.

А, ну да мы все умрем. Так мой брат постоянно говорит, нахмурилась Юля.

Спасибо, что так высоко ценишь мои знания, Лана улыбнулась. Но вернемся к тому делу, почему я здесь. Ты помнишь, ты знаешь, что можешь сотворить разрушение эта сила внутри тебя, и тебе надо учиться управлять ею.

Лана взяла ее ладони и на левой нарисовала пальцем затейливый иероглиф. Он тут же вспыхнул, и от руки к самому сердцу потекла жгучая энергия. Юля вскрикнула, ощутив заново тот поток света, что вырвался из нее в подвале, но поток был мал, слаб, но все равно слишком силен, чтобы не бояться его.

Я никогда не запомню ни одного иероглифа, замотала головой Юля.

Тебе и не надо, все в твоем сердце. Ты должна научиться будить его и направлять энергию. Не бойся, я сейчас покажу, как это, Лана приложила ладонь к ее левой груди. Юля покраснела, ощутив волну возбуждения, которое тут же изменило вектор, став всепоглощающей силой, наполняющей ее сердце, подчинявшей разум. А теперь посмотри, что ты делаешь.

Юля подняла глаза, Ланы не было рядом, и никто не касался ее, кроме нее самой. Юля обхватила плечи, закрыв крест-накрест грудь, и почувствовала, как мышцы стали железными, и это ужасно пугало. Оторвав руки от себя, Юля схватилась за щит. Пальцы вошли в металл, как горячий нож входит в масло, не разрезая его, а растапливая, превращая в бесформенные наплывы, легко проходя насквозь. Щит упал на пол, разрезанный на две неровные части. Юля вспомнила об Илье и Арнольде, вскинула руки от ярости, но Лана тут же схватила их, не дав световому потоку вырваться, ударить со всего маху в потолок.

Держи себя в руках, никогда не показывай, что можешь, Лана обняла ее. Юля с трудом успокоилась, чувствуя правоту ее слов.

Почему я? всхлипнула она. Почему Альфа, Почему Максим, Илья?

Я не могу ответить тебе на этот вопрос. Как принято говорить у вас потому. Запомни свои ощущения, попробуй с малого, не больше свечного накала. У тебя есть время, они ищут Альфу и будут долго искать. Они думают, что она это ты. Ты слишком рано проявила себя, теперь они знают, что к ним пришла новая богиня света, а тебя ее сила не тронула, потому что у вас связь не по крови, но по сердцу.

Кто? Юля отстранилась и удивленно посмотрела на Лану.

Ты U-Li Sun. Не смотри на меня так, богинями не рождаются, а становятся. У тебя есть шанс, и ты пока справляешься.

А если я не хочу быть богиней? возмутилась Юля. Я хочу быть совершенно обыкновенной, и чтобы мои друзья вернулись домой!

Не злись, не я и не ты решаем это. Нельзя изменить предначертанного, улыбнулась Лана.

Значит, богинями все-таки рождаются? хитро прищурилась Юля.

Въезжаешь в тему, верно я сказала? Лана рассмеялась и, поцеловав Юлю в лоб, прошептала. А сейчас ты будешь спать, очень долго. Не пугайся, так надо. Они не смогут тебя разбудить и отступят.

Юля послушно легла, выполняя внешнюю команду, пришедшую прямо в мозг. Лана погладила ее по голове и сняла перчатки. Руки у нее были такие же черные, как и ноги, а пальцы будто бы обгорели. Она положила перчатки под кровать и исчезла, но Юля уже не видела этого, провалившись в глубокий здоровый сон.

30. Игра

Надо прописать эту локацию в нашей игре, шепнул Максим, Альфа часто закивала.

Они дошли до грузовой станции, слабо освещенной редкими прожекторами, испускавшими ленивый желтый свет. После блуждания в темноте свет казался ослепительным, и все некоторое время стояли, закрыв глаза руками, даже Айна, ворчавшая под нос, какие-то ругательства. Зрение быстро возвращалось, мозг радовался свету и подобию жизни, а то скитание по владениям Аида интересно первые полчаса. Никакого хаоса, все палеты, бочки, тюки и катушки расставлены в строгом математическом порядке, не мешая погрузке. Два робота-погрузчика без спешки укладывали в прицеп палеты с листами, тягач стоял на зарядной станции и, если бы у машины был рот, то непременно бы зевал во всю ширь. Увидев людей, тягач моргнул фарами в знак приветствия.

Мы с тобой до третьего поста! крикнул ему старик, тягач подмигнул левой фарой. Теперь надо прицеп найти.

А вагонов для людей нет? с опаской спросила Альфира, видя, как Айна легко забирается в прицеп с тюками и катушками.

Давно нет. Люди обычно никуда не ездят, а кому надо, тот и с грузом посидит, ответил старик и не с первого раза залез в прицеп. Залезайте, надо еще место обустроить, чтобы в дороге не завалило.

А может завалить? Максим посмотрел на массивные катушки, стоявшие крепко, и ему стало не по себе от понимания, что такая катушка с кабелем не заметит, как раздавит их.

Если прицеп перевернется, весело ответила Айна, выбрав себе место между тюками и бигбэгами с чем-то мягким. Давайте сюда!

А мне еще в метро не нравилось, фыркнул Максим и помог Альфире забраться. Она не замечала трудностей, уставшая, но веселая. Нам долго ехать?

Не особо, часов пять или шесть, какое у него будет настроение, старик кивнул на робота, спавшего на зарядке. Сегодня он тихий, а так ему зашили ради смеха холерический профиль.

Робот-холерик, с трудом представляю себе, как это может быть.

Увидишь, в основном все роботы нейтральные, пока в ремонт не попадут, а там мастера с юмором. Так даже веселее, они же как люди, у каждого свои странности и причуды, главное не злить и не обижать, роботы этого очень не любят.

Согласен, технику надо уважать, кивнул Максим.

Роботы-погрузчики пропищали веселый марш, и тягач, мигая всем, чем можно, дернулся к автопоезду, с лязгом и хрустом хватая вагоны. Автопоезд уперся, не желая двигаться с места, тягач разозлился и дернул сильнее, завизжав покрышками, и состав, кряхтя и матерясь, двинулся в путь.

Не угадал, веселая будет поездка, сказал старик, крепче упираясь спиной в мягкий тюк по ходу движения. Первая остановка через два часа, не раньше. Там можно будет в туалет сходить и супа поесть.

Супа? переспросила Альфира, и в животе призывно заурчало.

Айна лучше варит, но и этот есть можно, ответил старик. Устраивайтесь поудобнее, скоро начнет трясти.

Айна спряталась в мешки, Альфира села рядом с Максимом. Первую колдобину они не заметили, спина отозвалась после второй и третьей, возмущаясь и негодуя. И пошла стиральная доска с оспинами на всю полосу. Автопоезд трясло так, что было непонятно, как грузы не вывалились на обочину, если здесь и была обочина. Катушки у передней оси жалобно скрипели, позади грохотали бочки, звенели листы на паллетах. Стало жарко и душно, они въехали в туннель.

Суп-пюре из автомата напоминал что-то среднее между фасолевым и гороховым, вполне съедобный. Автомат включил приятную музыку и настойчиво предлагал добавку, Альфа съела три порции, в Максима влезло две. Больше всех съела Айна, влив подряд пять чашек. Туалет был и слава местному богу, что был. Альфа так и вышла оттуда с подушкой у носа, после прохождения границы о конспирации можно было не беспокоиться. Айна хотела смыть грим, но старик остановил ее, вероятность повстречать патруль была меньше одного к ста тысячам, но все же была.

Разговаривать во время пути было бессмысленно, трясло так, что не удавалось сказать ничего членораздельного, качественный индастриал от грохота бочек и железных листов глушил все. Поэтому, когда над ними завис патрульный дрон, никто его не заметил. Первой была Айна, приветливо помахавшая роботу шариком, дрон мигнул в полсилы. Максим долго показывал роботу бейджи, дрон никак не мог считать их из-за тряски. Прожектор робота слепил до черноты, и ему никак не удавалось разглядеть робота-дозорного. На этом все и закончилось, и робот-тягач успокоился, перестав пробуксовывать после каждого поворота.

Хм, похоже на рабочий поселок, вслух подумал Максим, осматривая стройные ряды вагонов-бытовок, поставленных в три этажа. Улицы широкие, свободно разъедутся два грузовика, и останется место для пешеходов. Фонари светят тусклым красным спектром, но и этого света достаточно, чтобы не чувствовать себя в полной темноте. Глаза легко привыкли, и можно было рассмотреть трещины в бетонных плитах.

Как чисто! удивленно воскликнула Альфира, идя за руку с Айной. С момента прибытия и сползания с автопоезда, она не переставала удивляться, словно попала в сказочный город, хотя ничего примечательного здесь не было: бетонные улицы, дома из бытовок, склады, фонарные столбы, был даже палисадник, но деревья оказались пластиковыми, и все же они шумели и трещали на ветру, как настоящие.

За мусор высокий штраф, а еще могут выпороть, серьезным тоном ответила Айна. У нас никто не мусорит.

Да уж, я себе иначе представлял улицу красных фонарей, хмыкнул Максим. Альфира покраснела, но сказала: Мы с Юлей хотели съездить в Амстердам, даже начали копить, чтобы после окончания школы поехать.

Ого, девушки, ну вы даете. И Юлька тоже? Максим очень удивился. А вроде на тормоз похожа, не думал, что в ней бурлят такие страсти.

Ну, не придумывай, еще гуще покраснела Альфира, в свете красных фонарей ее лицо исчезло. Нам просто интересно, столько нам всего о разложении Европы в школе вдалбливали.

И вам очень захотелось убедиться самим. Знаем-знаем, любая яростная пропаганда против всегда имеет противоположный результат, Максим сжал ее локоть. Вместе поедем, еще и Серегу прихватим.

Это вряд ли, никуда мы уже не поедем, вздохнула Альфира. Вас-то точно не пустят.

Не пустят, я и забыл про доступ, он вздохнул.

У вас тоже красные фонари? спросил старик.

Нет, обычно белого спектра. Есть улица в одном городе, там в витринах женщины стоят, товар демонстрируют, перешел на шепот Максим, чтобы Айна не услышала, но слух у девочки был отличный.

Проститутки? с живым интересом спросила она. У нас тоже есть, с веткнижками, вакцинированные.

С веткнижками? переспросила Альфира, Максим стал хохотать.

Айна, а ты откуда знаешь? Мала еще, заворчал старик.

Деда, я немаленькая и все уже знаю, важно ответила Айна.

Знаешь, да не все, щелкнул по носу девочку старик. Не торопись стать взрослой, нет в этом ничего хорошего.

Это точно, согласился Максим.

На самом деле фонари горят красным только ночью, днем они желтые, весело сказала Айна. Днем ярко, я даже немного вижу свет.

А почему ночью красным? спросил Максим.

Чтобы день от ночи отличать, а еще, чтобы никто не забывал, сколько крови было пролито за нас, за нашу счастливую жизнь. Но нельзя забыть то, чего не знаешь и никогда не узнаешь, ответил старик. Они там придумывают, указывают, а люди как жили, так и живут, приспосабливаемся, некуда деваться.

Пожалуй, нам осталось не так далеко до красных фонарей, задумчиво сказал Максим, Альфа недовольно пнула его ногой. Все, молчу.

Скоро придем, еще два квартала и наша ферма! радостно воскликнула Айна. Деда грибы выращивает.

Кто-то грибы, кто-то червей. Что есть, то и едим, философски заметил старик, Максим икнул от отрыжки, суп напомнил о себе, а в голове быстро собрался список ингредиентов. Приспосабливаемся, вообще для человека лучше поменьше думать, тогда и жить легче. В этом году неурожай корнеплодов, что-то они там не дохимичили.

Бе-е-е-е-е! Айна высунула язык. Фу, гадость! Опять ты об этом, перестань!

Старик пожал плечами. Все устали, и до фермы дошли молча, даже Айна замолчала, повиснув на Альфире. Шарик грустно опустился, если бы он мог, то тоже стал зевать. Экскурсию по ферме Айна пообещала провести утром, на что старик долго смеялся, рассказав, что утро у Айны начинается с обеда.

В вагоне комнаты разделялись непрозрачными пластиковыми шторами, кровати с железными сетками безжалостно скрипели при каждом движении, но это было сюитой Брамса по сравнению с индастриалом автопоезда. Как бы ни хотела Альфира в душ, находившийся в соседнем вагоне с огромной бочкой сверху, сев на кровать, она и не заметила, как уснула. Робу никто не снимал, все ложились как есть, существенная экономия при стирке белья. Засыпая, Максим слушал, как ворочается старик, похрапывает Айна, тихо спит Альфира, и думал, пытался понять, что ему напоминает жизнь здесь. Мысль вертелась рядом, строя нагромождение из формул и бешеных строк кода. Решив, что у него начался overload, мозг ушел в долгий reboot.

Максим проснулся от того, что боль в коленях стала невыносимой. Кровать узкая, хорошо, что он худой, так еще и короткая, пришлось подгибать ноги. В вагоне никого не было, снаружи слышались голоса, в звонком смехе он узнал Айну. Кровать Альфы аккуратно убрана, она ему поправила подушку и приоткрыла пластиковую штору, чтобы дул приятный ветер с улицы. Он сел и долго разминал виски, будто бы там были мышцы. Так делала сестра после тренировок, садилась на кровать и тщательно массировала ноги, не обращая на него никакого внимания. Юля никогда не стеснялась брата, еще в десять лет заявив, что не рассматривает его как мужчину, и смешно, и обидно, ее первый четкий подкол.

Головная боль медленно уходила, все из-за голода, за годы студенческой жизни он наработал себе эту хронику. Он вздохнул, воспоминания о сестре больно укололи сердце, пускай Альфира уверена в своем обереге, он ни в чем не уверен. Они только и делают, что идут и едут куда-то, как хоббит, а почему и зачем, совершенно непонятно. Наверное, это его и угнетало, полная неопределенность и бессмысленность движения. Он привык, что во всем есть смысл, что все в жизни должно быть также как в программе прописано, продумано, с точными операторами и встроенными функциями, но не отлажено, а тестирование и отладка и есть вся жизнь. Черт! воскликнул Максим, хлопнув по коленям. Вот на что это все похоже!

На что похоже? О чем ты? Альфира села напротив, широко улыбаясь. Она подкралась бесшумно, как хитрая кошка, или она всегда так ходила, он не знал.

Да так, думал кое о чем. От тебя дымом пахнет, опять печь растапливала? улыбнулся Максим, Альфира показала ему язык. Это была дежурная шутка еще со школы, от нее пахло либо кремом, либо дегтярным мылом, и с легкой шутки Максима, что дома ее заставляют по утрам растапливать печь, так и повелось. Даже Юля нет-нет, да подкалывала подругу.

Так о чем ты думал? она расчесывала волосы массивной расческой, сделанной из железной полосы. Очень было похоже на сказочный гребень, от него еще девица должна была впасть в анабиоз и в гроб хрустальный лет на триста.

Я думал, на что похоже это место. По-моему, очень похоже на плохо собранную программу.

Хм, мне это надо обдумать, Альфа зажмурилась. Наверное, но по мне так больше напоминает плохую игру с тупым сценарием.

Прямо как наша, хмыкнул Максим.

Ага, только на U-Li Sun и вытянем. Кстати, она мне снилась, не Юля, а U-Li Sun. Очень красивая, в таком белом кимоно, с мечом. А еще их было тысячи, таких же воинов, как она, и все с мечами, копьями и еще чем-то, я не разобрала. Мне Айна даст альбом, я зарисую. Знаешь, она так классно рисует, просто круто! Но, я как подумаю об этом, так плакать хочется.

Альфира всхлипнула, он взял ее руки и поцеловал.

Нет, ты не права. Она видит их, по-своему, но видит. Не надо ее жалеть, Айна классная и сильная девчонка, посильнее нас всех будет.

Я знаю, просто грустно очень, она вытерла слезы и улыбнулась. Иди, помойся. Тебе уже пора. Я там повесила сушиться, ну, сделай вид, что не заметил, хорошо?

Она покраснела и спрятала глаза, продолжая расчесывать спутавшиеся волосы, без бальзама было тяжко, она и забыла, как это. Максим хмыкнул и кивнул. Покопавшись в мешке, он вытащил смену белья, как-то неловко стало, и он сунул поспешно в карман. Альфа хмыкнула в ответ, делая вид, что ничего не видит. И только сейчас он заметил, что она смыла с себя этот ужасный грим, а его лицо гневно чесалось, требуя горячей воды, мыла и железной щетки, чтобы соскоблить эти жирные коросты.

Прочитав очередную страницу, Юля отрывала кусок от рулона и сжигала, с безмятежным видом наблюдая, как пепел осыпается в старое оцинкованное ведро. И почему здесь все такое старое? Из всего разнообразия рулонов, она выбрала два романа Колин Гувер и теперь мучилась. Ей было и скучно, и интересно, примеряя на себя чувства героев, она понимала, какие же они все придурки, и сжигать прочитанное было не так обидно, тем более она тренировалась, убивая время за чтением. Счет времени она не вела, часов нигде не было, а свет в камере не выключался. Спать это не мешало, особо и не хотелось, ей казалось, что она выспалась на год вперед.

Читала она быстро, перескакивая через абзацы и самокопание героев, так вот от безделья и читать полюбит. Юля себя за это уже презирала, называя junior-botan. До Ильи было также далеко, как до Луны, она постоянно о нем думала, запретив вспоминать его гибель. Оберег молчал, когда она спрашивала, где он, что с ним. Он молчал и тогда, когда она со страхом спрашивала, жив ли он, но и на вопрос о его гибели оберег молчал. В какой-то момент она решила, что оберег сломался или разрядился, или здесь не ловит, да много еще чего может быть, и отстала от него.

Дочитав рулон до половины, она встала и размялась. Можно пойти поесть. Шуганув скользкий липкий туман паники и страха, который пытался просочиться в камеру, Юля пошла в столовую, захватив ведро, чтобы выбросить пепел в очко, не зачем оставлять следы. Туман, получивший от указательного пальца удар световым лучом, обиженно смотрел на нее с другого конца коридора. Юля погрозила ему пальцем, совершенно не злясь на это странное нечто, которое первой шуганула Лана. Юля вспомнила это после долгого сна, как и многое другое, что Лана жестами и взглядами успела ей передать, закладывая информацию в оберег, а уж как он добрался до ее мозга ну нет, этого она знать не хотела! У тумана своя работа, вряд ли ему это нравится, вон какой грустный, может с ним в мяч поиграть, хотя нет, лучше попускать вместе самолетики, как раз вес для него.

Вернувшись, Юля пробежалась по следующей главе, не находя ничего интересного, кроме описания банального секса, кто там, у кого и чего, фу. Противно и скучно. Сделав три самолетика, она вышла. Туман сначала не понял, что она делает, но, поймав третий самолетик, развеселился не хуже годовалого щенка. Изловчившись, это бесформенное нечто, запустило самолетик обратно, причем с хорошей скоростью. Юля не успела его поймать. И игра началась: Юля запускала в него, а он в нее. Количество самолетиков увеличили до девяти, договорившись на ином уровне через оберег, и только успевай уклоняться и пускать в ответ. Бумага жесткая, как раз для авиастроения. В какой-то момент Юля поскользнулась и оказалась лицом к лицу с туманом, вот его шанс, окутать ее, но веселый щенок лишь лизнул ее в нос и продолжил игру, лишь слегка уколов страхом.

Она выбилась из сил после двух часов игры. Лучше любой тренировки. Туман тоже устал, радостно кружась в затейливых фигурах. В один момент он застыл, и Юля увидела прозрачный цветок, очень похожий на розу, но листья больше, мясистее, а сам цветок шире, напоминая скорее чашу.

Это мне? спросила Юля. Цветок закивал и вспыхнул. Спасибо большое, какой ты милый, когда не колешься.

Цветок вздохнул и распался на тысячи капель. Туман пропал, и ей стало грустно и весело одновременно, а еще очень одиноко. Надо идти есть, всегда помогает.

Можно я присяду? хриплым голосом спросила та самая старуха с длинными пальцами, Юля закивала, подвигая к себе пустые тарелки. Я ненадолго, пока можно.

Здравствуйте.

Здравствуй, милая. Как тебя зовут? женщина смотрела на нее с добрым волнением, но от каждого звука, она вздрагивала и оборачивалась на дверь.

Юля, а вас?

Регина. Знаешь, как я давно никому об этом не говорила, женщина вздохнула. Я знаю, откуда ты. Я сама пришла оттуда, так было надо. Но ты не бойся, ты здесь не останешься. Запомни, когда придет время, мы снова встретимся, и тогда делай все, как я скажу. Пожалуйста, доверяй мне, иначе пропадем все вместе. Мне бояться нечего, а вот тебе стоит опасаться инспектора. Он не то, что ты видишь. Ты, скорее всего, и сама это почувствовала.

Да, прошептала Юля. Я вас не знаю, но я вам доверяю. А почему вы не ушли отсюда?

Кто-то должен остаться, чтобы закрыть дверь. Ты поймешь это, но позже. Пока же просто запомни и знай, за тобой идут, главное, не выдай себя. Оно не знает, кто ты, женщина улыбнулась, когда-то она была очень красивой. Мне пора, будь готова.

Она поспешно встала, забрала пустые тарелки и скрылась в кухне. В столовую с шумом залетели три инспектора, Юля сразу понимала, что это именно инспектора. Дело было даже не в форме или погонах, а в выражении лиц, в манере поведения, наглой и крикливой. Запихнув последнее пирожное, она сбежала из столовой. В прошлый раз, наткнувшись на инспекторов, она испугалась их назойливого внимания, всерьез думая, что это опять роботы и ее будут сейчас насиловать прямо здесь. Спасли ее группы рабочих, пришедших на обед или ужин, она не понимала их график, постоянно пересекаясь с разными людьми.

31. Ступор

Жара сменилась проливными дождями, еще немного и дорога превратится в бурную горную реку, уносящую в пропасть притихшие автомобили с напряженными водителями. За эти дни в Мэй шесть раз чуть не въехали, в последний раз оставалось несколько сантиметров, и водительскую дверь вместе с ней вмяло бы в салон. Она не злилась, сама с трудом справляясь с аквапланированием, попадая в лужу, даже на невысокой скорости. Как-то она не поехала домой и ночевала в ресторане, и уже неделю не была дома.

Дела в ресторане шли слишком хорошо, ее это пугало, она ожидала провала до октября. Не мешали посетителям и частые приходы полиции, опер ходил к ней каждый день, иногда вставая с бригадой прямо у ресторана, возвращаясь в часть после вызова. Он был немногословен, внимательно слушал и быстро уходил. Как бы она не хотела помочь, но сказать было нечего. Ребята пропали уже больше трех недель назад, и ни одной зацепки. Память играла с ней злую шутку, настойчиво сигнализируя, что она помнит, знает того, с кем часто уходили Алиса и Сабина, но ни на сервере, ни в карточках клиентов, которые в основном были без фото, только если сам посетитель не захочет его передать, она не находила его. Девушки вполне могли загулять с одним парнем, Мэй часто краснела, поражаясь им, но не осуждала, а Алиса любила болтать, Сабина молчала, но и не останавливала подругу. Определенно они с кем-то сблизились и познакомились в ресторане, Камиль и ребята с кухни тоже что-то помнили, но никто не мог вспомнить лица или других примет, кроме того, что парень был как из салона, гладенький и блестящий. Таких парней хватало среди посетителей ресторана, но как бы Мэй не всматривалась в них, пытаясь угадать, ничего не выходило.

Тревога и боль притупились в ней, спасибо таблеткам, которые она не выбросила в свое время. Аврора написала дозу, и Мэй пила не задумываясь, а иначе впадала в тяжелый ступор. Так случилось через неделю, как ребята исчезли: она встала у кассового терминала, замещая отпросившуюся официантку, и не двигалась больше часа, с застывшей рукой над экраном. Хорошо, что время было послеобеденное, и посетителей не ожидалось. Камиль нашел ее и сразу позвонил Сергею, просившему сообщать обо всем, что произойдет в ресторане, особенно с Мэй. Она тогда не обратила на это внимание, решив, что он просто красуется. Через час приехали Аврора и Сергей. Они вместе утащили Мэй в ее каморку и, пока он растирал ей ноги и руки водкой, Аврора сделала ей два укола. Мэй не сразу поняла, что ее укололи, только проследив за руками Авроры, увидела, как она запаковывает в пакет ампулы и прячет в сумке. Укол подействовал, она вздохнула и стала реветь, и никак не могла остановиться. Сергей держал ее, прижимал к себе, Аврора спокойно смотрела, без малейшей тени ревности, изучая реакцию. Потом стало холодно, тревога и страх за ребят никуда не делись, они растеклись ледяным равнодушием к себе по всему телу. Мэй попробовала представить, как себя чувствуют родные пропавших, и стала задыхаться. Аврора влепила ей пощечину, долго и спокойно объясняя, что не следует себя уничтожать, что так она не сможет им помочь, что они могут быть еще живы, и это главное. Да, она говорила много правильных вещей, которые Мэй смогла понять утром, когда проснулась у себя дома на диване, накрытая пледом. В кресле спал Сергей, бледный и измученный. На столике лежали аккуратно сложенные джинсы и ее футболка, он догадался постелить на диван чистую простынь, а то она его бы прибила, пускай это был и ее диван, безусловно чистый, как и все в ее квартире, но Мэй никогда бы не позволила себе лечь на него в белье, одна мысль об этом вызывала в ней брезгливость, граничащую с отвращением.

Приняв душ и переодевшись, она увидела на кухонном столе назначение Авроры, написанное четким ровным почерком, почти как на отпечатанном листе, высохшие чашки и вымытый чайник. Мэй стало немного стыдно, что дома нечего было есть, и им пришлось пить пустой чай. Препарат еще действовал, но Мэй решила не рисковать и приняла утреннюю дозу. После завтрака они обсудили все с Сергеем, он обещал заехать вечером и забрать один из дисков raid-массива, чтобы попытаться восстановить старые записи с камер. Мэй упустила это, в волнении и тревоге не обратив внимания на то, что записи с камер начинались за день до исчезновения Алисы и Сабины. На работу они опоздали, поэтому Сергей приехал поздно вечером, забрал диск и тут же уехал. Мэй показалось, что он заставляет себя бежать от нее, правильно понимая, что она хочет побыть одна. Как бы Мэй не была ему благодарна, сейчас ей хотелось ни с кем не разговаривать и никого не видеть.

Мэй стояла у зеркала в раздевалке и придирчиво осматривала волосы. Верить не хотелось, но вот еще один, а вот и еще, и еще-еще-еще вся голова усыпана серебристыми волосами. Она поседела, внезапно, но когда? Серебристые волосы красиво сочетались с черными прядями, и все же она стала похожа на молодую старуху, так она себя видела сейчас. Грустно улыбнувшись, Мэй стянула волосы на затылке, закрыв простыми украшениями, но ей все равно было видно. Краситься она не будет, и вдруг ей стало так все равно на это, что из груди вырвался нервный смешок. Она поседела, а девчонки исчезли, парни исчезли, а ее волнует какая-то седина. Надев кимоно официанта, она пошла в зал, работа спасала от бессмысленных раздумий, терзания себя за то, что ничего не может вспомнить, не может ничем помочь.

После обеда пришел Сергей, есть отказался, и они сели пить чай. На улице лил дождь, машин почти не было, как и посетителей, которые придут позже семи вечера, когда спадет ливень и влажная духота. Вечером Мэй работать не могла, понимая, что нельзя показывать гостям свое унылое лицо. С девушками и парнями, выходившими в утренние и вечерние смены, она договорилась, и каждый, будто бы она их дрожащая мамочка, сообщал, когда возвращался домой, что все в порядке. Возможно, кто-то и посмеивался, она не думала об этом, злясь, когда кто-то забывал прислать отчет.

Данные сняли, диск верну потом, может еще что-то восстановится. Залили все роботу, он должен составить картотеку гостей, потом будешь смотреть. Можно все часы отсмотреть, но это бред, Сергей медленно пил черный чай, зеленый он не любил.

Хорошо, я вот боюсь, что не вспомню.

Не надо заранее бояться, он строго посмотрел ей в глаза и отвел их в сторону, рассматривая что-то в углу.

И ты тоже, Мэй дотронулась до его волос, сразу увидев седую прядь, почти незаметную в светло-русых волосах.

Плевать, без эмоций ответил Сергей. Леха уехал, я ему ключи от своей квартиры дал. Пусть живет в моем Техасе, Настя собирается к нему.

Жаль, я думала ему бронь сделали.

Не сделали, хорошо еще, что у него доступа к секретным материалам не было. Ладно, это все ерунда: работа у него есть, не пропадет.

Получается, ты один остался, вздохнула Мэй.

Получается так, он криво улыбнулся. Это все неважно. Я вот думаю, что надо искать самим.

Где искать? Ты же так и не нашел, куда собирались Илья с Максимом.

Не нашел, но точно помню, что Макс говорил что-то о бомбоубежище. Я думал, что он шутит, а сейчас так не думаю, Сергей заерзал на стуле.

В ресторан вошел полный мужчина среднего роста в больших очках в тонкой оправе. Он смущенно огляделся, поставил черный зонт и пошел к ним. Бледное осунувшееся лицо, потухшие глаза и слегка дрожащие руки, идеально выглаженные брюки, потемневшие снизу от воды, чистая рубашка с короткими рукавами и болезненная выбритость щек и подбородка, будто бы он нарочно снимал слой за слоем, желая добраться до мяса, до костей.

Здравствуйте, он поздоровался сначала с Мэй, Сергей привстал, и они пожали руки. Мэй, вы меня не знаете, с Сергеем мы знакомы. Я отец Ильи, Александр.

Он замялся, не зная, что еще сказать. Мэй встала и, взяв его за плечи, усадила за стол. Мужчина вздохнул и немного расслабился. Она и не заметила, как по-матерински погладила его по плечам, хотя он был сильно старше. Вернувшись с чашкой, она налила ему чай, поставив тарелку с печеньем и вазочку с орехами в меде.

Спасибо. Я ненадолго, не хотел вам мешать.

Не беспокойтесь, все в порядке, сказала Мэй, сжав его руку. Она не знала, как сказать, как выразить словами ее надежду, что ребята найдутся, что все они живы.

Спасибо, опередил он ее, заметив, как она напряглась. Мы все надеемся, что они живы. К сожалению, надежда единственное, что у нас есть. Скажу прямо у следствия нет ни одной зацепки, отдел розыска молчит. Нет, я знаю, что они работают, делают, что могут. Это все понятно. Знаете, они даже выпотрошили нашу квартиру, у них это называется обыск. Представляете? Мы не скрывали, что Илья любит Юлю, нечего здесь скрывать, все об этом знают. Они всерьез отрабатывали версию, что он ее похитил, особенно после его письма. Он оставил под крышкой ноутбука письмо для Юли, в конверте, запечатал печатью, и где он достал сургуч, даже не знаю. Ни я, ни жена не посмели его открыть, зато это сделали следователи. Я понимаю, у них такая работа, но я не понимаю. А в итоге все равно ничего, пустота и молчание, он взял чашку и осторожно пил чай. Руки его сильно задрожали, две капли упали на блюдце, и он поспешно поставил чашку. Знаете, живешь и думаешь, что что-то можешь, знаешь, а в итоге полная беспомощность. Мы ничего не можем, совершенно ничего. Я даже не могу сам искать сына, потому что не могу, не знаю, с чего начать, что делать надо, куда идти. Ничего не знаю и не умею. Вот пришла беда, а ты не можешь помочь своему ребенку, понимаешь, что ты полное ничтожество, беспомощное существо во власти чьих-то желаний, чей-то подлости. Илья поздний ребенок, единственный. Жена ходит к следователю, требует, но если бы это имело смысл не знаю, пока ничего не имеет смысла. Илья никогда особо не говорил о Юле, мы просто знали, что он ее любит. Мне кажется, она тоже к нему неравнодушна, но что я могу знать. Жена была против, компостировала ему мозг, чтобы не вздумал на ней жениться, а я никогда не был против. Я помню, как они сорились, когда были младше, как они на самом деле легко понимали друг друга, как он ее защищал, даже подрался в школе из-за нее, и ничего ей не рассказал. Хорошо его тогда побили, нечего сказать. Простите, но я не об этом хотел поговорить, не это сказать.

Он посмотрел на зонт-трость, оставленный у двери вместе с гостевыми зонтами, осмотрел брюки, мокрые снизу, и промокшие штиблеты. По лицу пробежала тень глубокого равнодушия.

Перед тем как пропасть, Илья расспрашивал меня про бомбоубежище. Оно как раз в этом доме. Я говорил об этом следователю и к оперу ходил не раз, но они проверили и не нашли никаких следов. Потом я дожал молодого оперативника, и он рассказал, что дверь была закрыта на замок, полицейский прошелся немного вниз и вернулся. Они решили, что если бы ребята ушли туда, то дверь была бы открыта, замок не сломан, следов взлома нет. Но Илья мастер по взлому замков, мы его в шутку называли медвежатником. У него было такое хобби, страсть к замкам. Он покупал новые, разбирал, изучал, делал специнструмент или отмычки, не знаю, как правильно. Он открывал любые замки незаметно, ключ оставил бы больше царапин. Полиция не хочет дальше копать, считает, что это тупиковая версия, что из бомбоубежища никуда не выберешься, и там кроме мусора ничего нет, они проверяли. Но они даже собаку туда не пускали, а Илья ушел с Арнольдом, следы точно должны были остаться. Я хотел сам, но я ничего не могу, даже этого не могу. Простите, что говорю все это, но больше некому.

Сергей, ты уже много сделал, но я тебя прошу проверить. Ничего не найдешь, и хорошо, страшно, если найдешь, очень страшно. Прости, но мне больше некого просить.

Где вход? Сергей побледнел.

Здесь, в этом доме в угловом подъезде.

Господи, Мэй закрыла лицо руками.

Ты что-то вспомнила? осторожно спросил Сергей.

Да, как я могла это забыть! гневаясь на себя, воскликнула Мэй. Альфира слышала что-то из венткамеры бомбоубежища, как раз во дворе, прямо здесь, под нами! А еще помнишь, я рассказывала про взрыв на перекрестке, как что-то вырвалось оттуда? Максим тоже это видел, и Альфира. Нет, я же рассказывала, я же все рассказывала следователю. Нет-нет, я не могла об этом забыть, не могла, не могла!

Я вспомнил, Максим что-то вскользь говорил об этом, Сергей встал и налил ей чай, ощутимо сжав плечо. Все хорошо, просто никто из нас не придавал этому значения.

Да, мы мало придаем значения тому, что говорят наши родные и друзья, особенно дети. Вот вы сказали, и я вспомнил, что Илья за несколько недель или дней, я уже не могу точно сказать, искал информацию о всякой чертовщине. Я тогда подумал, что он увлекся древними мифами и культами, обещал встречу с одним профессором, как раз специалистом по восточноазиатским мифам. Помню, как Илья загорелся. Они успели с профессором начать переписку, мы нашли это в почте Ильи. Никогда не думал, что мой сын, материалист до костного мозга, и заинтересуется мифами. Особенно его интересовала азиатская культура, духи и прочее, я плохо в этом разбираюсь.

Я проверю, Александр. Я обещаю и сделаю это, мне надо подготовиться, сказал Сергей.

Спасибо, Сергей. Ты недавно познакомился с Ильей, но я рад, что у него появился настоящий друг, Александр встал и пожал ему руку. Простите меня, Мэй, Илья очень хорошо о вас отзывался. Он всегда был честным и добрым. Я уже говорю о нем в прошлом, и не могу себе этого простить, но у меня больше нет веры, что он жив. Даст бог, девочки найдутся. Простите, я слишком много знаю о таких делах, мы готовили отчет для органов, неважно! Я хочу похоронить своего сына, и чтобы девочки нашлись, у них больше шансов, простите мне мой цинизм, но во мне все сгорело. Простите.

Он поспешно пошел к двери и пытался вытащить зонт, зацепившийся спицами за другие. Мэй подошла к нему и обняла, крепко, чувствуя, как вот-вот заплачет, как разрывается сердце, переборовшее действие препарата. Она чувствовала, как пусто внутри него, как он опустошен, выпотрошен горем одна живая оболочка от человека, способная ходить, говорить, способная и дальше жить по инерции, но человек внутри уже умер.

Уже поздно. Мэй сидит в кабинете, обхватив колени руками. Сколько она так сидит? Камиль закрывает ресторан, остались два-три гостя, может больше, она плохо слышит, плохо видит, ей плохо, но ступора нет, она может двигаться, может даже что-то делать, и она делала, согласовывая что-то с бухгалтером. Интересно, не напортачила ли она? Мысль недолго держится в голове, и ей становится на все плевать, не хочется ничего, даже дышать приходится себя заставлять.

В кабинет постучали. Потом еще раз, настойчивее.

Открыто, хрипло проговорила Мэй.

Вошел Сергей с рюкзаком. Он переоделся в камуфляж, стал похож на рыбака-любителя. Он неодобрительно посмотрел на Мэй, сидевшую на стуле неподвижно, потом подошел и разжал ее пальцы, выпуская затекшие ноги на свободу. Она повиновалась, безропотно смотря на него. Если бы он ее отругал, она бы не обиделась.

Я принес тебе картотеку гостей за прошлые два месяца. Посмотришь завтра, хорошо? он положил на стол флешку.

Нет, сейчас, Мэй встала и покачнулась, затекшие ноги отозвались болью, она оперлась на него и смущенно улыбнулась. Подожди, я сейчас посмотрю. А куда ты собрался?

В бомбоубежище. Нечего время тянуть, раздраженно ответил он, поймав ее взгляд, даже не думай.

Это ты даже не думай идти без меня, Мэй сверкнула глазами. Садись и жди. Сядь, я сказала.

Сергей удивился, но спорить не стал и сел. Мэй открыла файл, перед ней появилась база с фотографиями и найденными данными из соцсетей. Почти у всех робот определил имена и адрес проживания. Она быстро листала, выбрав сразу все разделы, не деля на пол и возраст. Почему-то ей казалось, что она сразу узнает.

Вот он! Это точно он! Как же я могла его забыть! закричала Мэй и со злостью стукнула по столу. Черт, какая же я дура!

Ты уверена? Сергей смотрел на красивого юношу со слегка вьющимися каштановыми волосами, синие глаза выделялись слишком ярко, больше походило на цветные линзы. Идеальная улыбка, прическа, нос, лицо, Сергей хоть и считался красавчиком среди друзей, вряд ли мог конкурировать с этим Аполлоном. Но главным было выражение лица, в котором соединялись чувственность, интерес, властность, порочность и ненависть. Сергей точно разглядел пульсирующую, скрытую под маской красавца ненависть это было видно на каждой фотографии, которую выделил робот. И никаких данных в интернете ничего, полный ноль. Уже поэтому можно было всерьез заняться этим субъектом. Это зло.

Ты тоже это видишь? Я вспомнила его. Он приходил всегда, когда работали Алиса и Сабина. Они даже с ним садились за стол, хотя я этого и не разрешаю. Господи, как же я могла забыть! Надо отправить, надо срочно это отправить следователю и оперу.

Она скопировала фотографии и отправила сообщения по ватсап. Тут же отозвался опер, будто бы он никогда не отдыхал. Я хочу знать, почему они не проверили бомбоубежище нормально.

Подожди! только и успел сказать Сергей, но Мэй уже отправила сообщение.

Зазвонил телефон, Мэй ответила. Сергей сразу узнал голос опера, низкий и громкий, очень подходящий к его внешности амбала.

Тогда мы сами проверим! в сердцах воскликнула Мэй. Да прямо сейчас!

Сергей схватился за голову. Женщины! Когда же они научатся молчать! вертелось в его голове, но он стискивал зубы, не желая обидеть Мэй. В чем-то она была права, уж точно права в своем беспокойстве и злости на бездействие полиции.

Так, он сейчас приедет, и мы все вместе пойдем, тоном, не терпящим возражений, сказала Мэй.

Ты не пойдешь.

Я пойду, Мэй так посмотрела на него, что он лишь развел руками. Спасибо.

Она взяла его лицо в руки и поцеловала в губы. Сергей слегка побледнел. Достав из укромного угла шкафа спецовку и рабочие ботинки, она без стеснения переоделась. Он уже все видел, да и не тот уже возраст, чтобы играть в смущение. Порывшись на полках, она нашла неиспользованную пачку с клапанными респираторами.

Осталось после ремонта, я же сама стены красила. Люблю красить стены, она улыбнулась, еще, когда была маленькая, всегда просилась помочь. Отец для меня даже ручку переделал, чтобы мне удобнее было, а то руки сильно уставали. Он ее изогнул, и я могла двумя руками, как велосипедный руль. Я тогда совсем мелкая была.

Терпеть не могу красить, а особенно обои клеить.

Обои я тоже не люблю, ты же не видел у меня обоев? Ребята стены выровняли, наклеили толстые под подкраску, а дальше я сама, им не позволяла, рассмеялась Мэй. Я готова, сейчас Егор приедет, он живет где-то рядом.

И все мы поедем в обезьянник, грустно заметил Сергей.

32. Назад!

Что, не ту связку взял? опер с сомнением посмотрел на дворника, тщетно подбиравшего ключ к навесному замку.

Нет, связка верная. Видишь, все ключи подписаны, дворник продемонстрировал бирки, где ровным почерком был написан номер дома, подъезд и назначение помещения. Замок новый, не наш. Нам такие не покупали.

Сам, вижу, что новый, опер почесал большую голову толстыми пальцами, если с него снять форму и одеть в черный костюм, то получился бы типичный вышибала, образ портил интеллект во взгляде. Ладно, будем вскрывать. Позови товарища, будете понятыми.

Хорошо, дворник косо посмотрел на Мэй и Сергея, но спорить не стал.

Не нравится мне ваша затея, в сотый раз повторил опер. Как и обещал, он приехал в ресторан очень быстро и долго отговаривал Мэй от гражданского обыска, предлагая утром выехать вместе с группой, но через два дня, раньше документы не пройдут положенный путь от младшего звена к старшему и обратно с резолюцией.

Надо ломать, уверенно сказала Мэй, надевая респиратор.

Ну что, Карим, возьмешь ее к себе в бригаду? опер с улыбкой посмотрел на воинственную Мэй, хмурившуюся и злившуюся, что они медлят.

Нет, не возьму, дворник улыбнулся Мэй, смотря на нее, как на младшую сестру. На вид ему было под пятьдесят, но на самом деле гораздо больше. Она как моя Джейдар, не создана для тяжелой работы. Такие женщины рождаются для любви.

Впервые слышу, чтобы кто-то так обо мне думал, удивилась Мэй. Спасибо, но в жизни все не так.

Сергей снял рюкзак и достал небольшую циркулярную пилу на аккумуляторах. Надев перчатки и защитные очки, он жестом приказал всем отойти.

Карим, ты запоминай, потом протокол мне подпишешь, сказал опер и махнул рукой.

Подъезд содрогнулся от жуткого визга и стона металла. Сергей не стал пилить каленую душку замка, а не спеша спиливал петли. Через несколько минут замок с глухим звоном упал на кафельный пол. Сергей открыл решетчатую дверь, и оттуда, будто бы что-то сдерживало, мешало пройти, пахнуло чем-то тяжелым и мерзким. Все машинально отшатнулись, кроме Мэй, закрывшей лицо руками.

Освещения подъезда не хватало, и сложно было разобрать, что внизу, но казалось, что там что-то есть. Сергей убрал пилу и достал большой фонарь, луч в одну секунду выхватил из черноты скомканный мусор и жуткое черно-бордовое пятно внизу.

Это что за срач? спросил опер, морщась от вони. Мэй протянула ему респиратор, потом Сергею и Кариму.

Не знаю, мы давно сюда не входили. Последними были ваши ребята, пожал плечами дворник и покачал головой. Лучше вызови наряд.

Разберемся, отрезал опер. Мы сходим и все осмотрим, потом решим.

Как знаешь, вздохнул дворник и посмотрел на Мэй. Не ходи туда, пусть мужчины разберутся.

Я должна, хрипло ответила Мэй, она чувствовала страх, медленно переходящий в ужас, как в детстве перед темнотой, когда она боялась ночью идти в туалет, терпя до самого утра.

Опер достал пистолет и, проверив обойму, дослал патрон, но с предохранителя снимать не стал. Взяв фонарь у Сергея, он пошел первым, за ним стал спускаться Сергей, Мэй шла сзади на расстоянии пяти шагов. Она прислушивалась, чувствуя кожей странные вибрации, часто поправляя кепку, не чувствуя волос, не чувствуя кожи на голове, которая вдруг онемела, стала инородным телом. Оглянувшись, она посмотрела на дворника, он покачал головой, жестом пригласив подняться.

Так, кто-то тут определенно был, сказал Егор, осматривая первое помещение. Все матрасы, старая мебель и другой мусор были отброшены к стене, часть раздавлена и разорвана, будто бы здесь произошел взрыв. Пол был весь в черно-бурой липкой жиже, хлюпающей и чавкающей.

От вони щипало глаза, респиратор немного спасал, но после каждого вздоха приходилось бороться с тупым приступом тошноты. Мэй надела защитные очки, слегка поцарапанные после оттирания краски, и глаза немного успокоились, а очки покрылись серым налетом, словно погруженные в липкий серый туман.

Господи! вскрикнула Мэй, когда они вошли во второе помещение, мужчины тоже попятились, а опер машинально выхватил пистолет, сняв с предохранителя.

Назад, всем отойти назад! крикнул он, целясь в черноту за железной дверью, которую кто-то сорвал с петли, и страшно тяжелая дверь бомбоубежища, погнутая и скореженная, вжалась в стену, чудом держась на разорванной второй петле.

Весь мусор, все то, что годами собиралось здесь, сбрасывалось на вечное хранение, теперь кусками валялось по периметру, образуя неровные, но стойкие кучи, облитые тем же черно-буро-бордовым веществом, шевелящимся в свете фонаря. В самом центре с геометрической точностью стоял черный камень, весом не меньше пары тонн, как и кому удалось его сюда втащить, было совершенно непонятно. От камня растекалась черно-бордовая жижа, будто бы он был ранен, и из его брюха сочилась кровь. В камень были воткнуты ржавые куски арматуры, торчавшие как сломанные ребра, а на них висел труп собаки, разодранный до скелета, только голова с разорванной пастью еще сохраняла облик, а затянувшиеся тленом глаза выражали бешенство и бесстрашие. Ржавая арматура гибкой паутиной опутывала кости, такое не пришло бы в голову даже самому безумному художнику.

Арнольд, это же Арнольд! воскликнула Мэй и бросилась к нему, забыв про страх, сердце заполнилось яростью, граничащей с безумием. Кто на такое способен, кто?!

Голос разрушил тишину, ее крик влетел в черноту и со звоном разбился о стены. Из черного проема что-то заворчало, потом зарычало, и раздался душераздирающий смех безумца, сменившийся жутким рычанием и сопение.

Мэй, он мертв. Он боролся, ты видишь, он пытался защитить всех, Сергей отвел ее от головы собаки. Мэй не решилась дотронуться до него, но и отвести взгляда от храброго пса не могла. Опер смело пошел вперед, Сергей хотел его остановить, но большая фигура с фонарем скрылась в черном проеме. Казалось, что свет померк, сели аккумуляторы, но Сергей, достав набор диггера, зарядил их и проверил ток. Мэй пошла за ним, она не задумывалась, мыслей не было, только желание быстрее узнать, найти, точнее не найти.

Ты вызвал группу? спросил Сергей.

Связи нет. Сами пока посмотрим, ответил опер, рассматривая темное помещение. Чуть влево уходил коридор, дверь была сорвана с петель и валялась в углу, скрученная в странный цветок. Здесь ничего нет. Похоже на какой-то ритуал.

Так и есть, сказала Мэй и прислушалась. Оно там.

Что оно, кто это? переспросил опер, вглядываясь в черный коридор.

Я не знаю, спокойно ответила Мэй. И оно нас боится.

Боится, говоришь. Это хорошо, опер поправил респиратор и почесал голову. Эх, надо было автомат взять, лень было выписывать. Ладно, разберемся. Если что, бегите назад, не надо геройства, понятно?

Не дождавшись ответа, он пошел дальше. Фонарь старался разогнать тьму, но воздух был вязкий, и луч освещал не дальше двух метров, из-за этого все время казалось, что впереди что-то двигается.

Это у тебя трещит? спросила Мэй Сергея.

А, да, он достал из нагрудного кармана дозиметр и поводил им вокруг себя. Похоже от камня фонит. На вид гранит, может и фонить.

Тут все может фонить, Курчатник рядом, весь район фонит. У меня три кота от рака померли, а я пока нет, сказал опер, осматривая первую дверь. Хм, заварили, причем не так давно. Вскроем. Что-то я не помню, чтобы это было в рапорте, наверное, сюда никто и не ходил.

Надо узнать, кто арендовал это помещение. Мне тут один деятель из совета дома предлагал за нал место в подвале под склад, Мэй подошла к Сергею и достала из рюкзака монтировку.

Смотри нас не завали, недовольно буркнул опер. А арендатора найдем. Я знаю, о ком ты говоришь.

Из глубины коридора раздался жуткий смех. Если в первый раз всем показалось, что это было из-за шока, то сейчас смех был близко, настоящий, непохожий на завывание ветра в пустых катакомбах, дышащих безнадежностью через полусгнившие вентиляционные шахты. Внезапно вспыхнул свет, далеко от них, в конце коридора, но все инстинктивно зажмурились, Сергей отодвинул Мэй назад. Смех повторился, переходя в истошный крик.

Вы опоздали! Уходите отсюда все кончено! Все! Уходите! Ха-ха-ха-ха!

Звякнул металл, голос заворчал и с трудом поднял что-то с пола. В желтом свете, выбивавшемся из дверного проема, показалась шатающаяся фигура. Это был мужчина, больше походивший на живой скелет, с трудом волочивший за собой огромный топор. Все произошло мгновенно, будто бы неведомая сила вошла в этот скелет, кинув его вперед. С диким криком мужчина набросился на них, не успев добежать двух метров, как пуля, влетевшая точно в лоб, откинула его назад. Еще не успел упасть топор, занесенный для удара, как время вдруг застыло, коридор вспыхнул черным светом, который двигался на них, медленно, с невероятным усилием преодолевая каждый сантиметр.

Что за черт? только и успел прохрипеть опер, как черный свет вошел в него, заставляя сердце замереть, сжаться от дикой боли, а грудь сдавливало так, что он не мог сделать ни одного вдоха.

Тащи его назад! не своим голосом закричала Мэй, ударив впавшего в ступор Сергея.

Он схватил Егора и за шиворот потащил назад к камню. Егор жадно хватал воздух, пистолет остался лежать там, но чернота двигалась дальше, бурля и клокоча, кружась в бешенстве, не в силах вырваться, освободиться от сдерживающей ее силы, сантиметр за сантиметром отвоевывая власть. Мэй не двигалась, хладнокровно вырисовывая иероглифы в блокноте. Каждое слово, каждый иероглиф загорался красным, чернота спешила, клокотала, если бы она могла, то завыла от бешенства.

Держи! Сергей дал ей зажигалку, когда она врывала листок и прокричала заклинание. Листок вспыхнул сам, зажигалка взорвалась в ладони Сергея, но он не издал ни звука. Огненный смерч ударил в черное нечто, и всех отбросило назад, Мэй ударилась о камень и потеряла сознание.

От взрыва железные двери оплавились, свежие сварные швы поплыли, обнажая зловещие щели. Сергей первым пришел в себя. Он осмотрел Мэй и взял на руки.

Ты куда? С ума сошел? крикнул он Егору, который шатаясь после контузии, пошел обратно.

Уходите, я скоро, прохрипел он, поднимая табельное оружие. Уходи, давай, мне без вас спокойнее!

Сергей не стал спорить, понимая его решение. Он и сам бы поступил также, если бы не Мэй. Прав был Карим, надо было ей оставаться наверху, но она же их спасла. Он шел, с трудом передвигая ноги. Его хорошо контузило, голова болела так, что он на время терял зрение, перед глазами вставала чернота, сменявшаяся больным белым светом, переходящим в красные круги, сквозь которые что-то было видно. Мэй словно уснула, лицо стало безмятежным, уставшим. Она оказалась тяжелой, он устал быстро, борясь с собой, чтобы не остановиться, сесть и отдышаться. Труднее всего было подниматься по лестнице, но кто-то перехватил Мэй, и он смог опуститься на ступеньки и закрыть глаза.

Вставай, ну же, вставай! Карим дал ему сильную пощечину, и Сергей очнулся. Пошли, пошли! Я вызвал наряд и скорую, скоро будут. Мэй наверху, с ней все хорошо. Пошли, пошли.

Сергей повиновался и на автомате передвигал ногами, думая, что куда-то делся его рюкзак, не понимая, что он так и висит за спиной, надежный, без единого ранения.

Они вышли на улицу, дойдя то газона, Сергей рухнул в траву рядом с Мэй, лежавшей на спине и смотревшей в небо. Она не двигалась, только по часто вздымающейся груди он понимал, что она дышит, что она жива. Они лежали и смотрели на небо, пока не провалились в тяжелый сон или обморок.

Егор заставлял себя, зная, как надо выживать после взрыва, когда от контузии мозги не то, что не на месте, а вывернуты наизнанку, и хочется сжаться в комок и исчезнуть. Он медленно шел на свет, держа в одной руке пистолет, в другой фонарь. Воздух в коридоре был обычный, без непонятных черных сгустков или нечто, ползущего, схватившего его. Он до сих пор чувствовал, что часть этого нечто осталась внутри него, как ни странно, оно придавало ему сил, злости и уверенности в своей правоте.

Первым желанием было стрелять, и только остатки разума и опыт остановили палец на половине хода курка. В помещении никого не было, никого живого, и оружие было ни к чему, но он не опускал руку, держа пистолет и себя в напряжении, бросив фонарь, отбросив все лишнее. Глаза видели, мозг запоминал, не разрешая чувствам расходиться, овладеть им. Сейчас он был готов драться на смерть и неважно с кем, но противника не было. Перед ним было вычищенное до блеска помещение бомбоубежища, которое когда-то обозначалось как склад, на стенах оставались крепления стеллажей. Стены блестели свежей краской, ослепительно белой, до рези в глазах, яркая лампа под потолком, новая, открытая вентиляция, из которой задувал ветер с улицы, чистый, крашеный лаком для бетона пол, напоминавший пол нового цеха слесарной мастерской, не хватало станков и стеллажей с инструментами и материалом.

Но это был не цех, а алтарь. Сомнений в этом не было, даже не особо понимая в культах и сектах, любой, даже самый тупой человек понял бы все с первого взгляда. На массивном куске гранита, черного, как ночь и блестящего, как луна, висело два тела. Первое, судя по разложению и малому остатку плоти, принадлежало девушке, хотя по почти истлевшей голове, с обнаженными костями черепа и зверской улыбке, было сложно сходу определить пол. Зная материалы дела, он сделал предположение и не ошибся, позже это подтвердит судмедэкспертиза это была Сабина, точнее малая часть того, что когда-то было ей. И опять эта сложная и ужасающая своей точностью инсталляция, когда кости скелета висели в воздухе, поддерживаемые ржавыми прутьями, изогнутыми с невероятным усилием и красотой. Да, именно красота ужаса так поразила Егора, но мозг боролся с этим наваждением, с желанием встать на колени и поклоняться БОГУ! Это рвалось из него, заставляя дрожать руки и ноги, рвалось из живота, груди, переходя в сдавленный крик. И тут, как прозрение, он увидел, как из тела бедной девушки, еще живой, вырвалось нечто, оставившее здесь свой дух, своего стража, осевшего внутри него, желающее поработить его разум, сделать его своим.

Егор ударил себя в живот пистолетом, от боли стало легче, наваждение притупилось, но не ушло, ожидая своего часа. Он рассматривал второе тело, без раздумий узнав Илью. Бедный парень висел в невозможной позе, будто бы хотел нанести сокрушительный удар, сжимая в облезлых до костей пальцах правой руки что-то потерянное, что-то тяжелое. Он боролся, но вывернутое нутро, лишенное внутренностей, словно кто-то вычистил его или сожрал изнутри, смеялось над всеми, хохотало над ужасом Егора, понимавшего, что и из него вышло другое, что-то другое, но такое же, как и из бедной девушки. Ребра парня были вывернуты наружу, с ним обошлись гораздо страшнее, чем с Сабиной. Егору хотелось верить, что она не почувствовала боли, но скалящийся череп девушки беззвучно смеялся над его наивностью. Смотреть здесь было больше нечего, остальные двери были заварены наглухо, а разглядывать гниющую плоть, два страшных мертвых тела с обнаженными костями, не было смысла. Тем более наваждение усиливалось с каждой минутой, и он уже почти склонился перед телом парня в покорном поклоне, готовый стать новым хранителем. Егор поднял себя с колен и выбежал, чудом не запнувшись об труп. Вернувшись за фонарем, он долго всматривался в лицо мужчины. Посреди лба была ровная дырка от его пули, другая часть головы не сохранилась, но это было не важно. Он узнал в нем того красавца, которого прислала Мэй. Но теперь это был старик, исхудавший, сломанный, с непониманием и умиротворением на лице, после смерти сбросившим уродливую маску. Он был хранителем, но человек не смог бы сотворить такое. И не потому, что девушку и парня подвергли ужасной смерти, в это-то как раз Егор верил, не сомневаясь в человеческих возможностях, но притащить эти камни, изогнуть так арматуру человек никогда бы не смог. И пневмоклещи или экзопротезы с портативными манипуляторами или другой ручной инструмент здесь не помогут, слишком искусно и слишком хладнокровно, с силой бесстрастной машины творил этот художник.

Осмотревшись, он пошел к выходу. Каждую комнату, каждое помещение он лично осмотрит, дойдет до метро, войдет в зону научного центра, пускай спецслужбисты подключаются это и их косяк, как они допустили у себя под боком, рядом с секретным институтом такое?! Откуда могли притащить эти гранитные осколки? Сверху не могли, и в метро такое было бы невозможно, значит, все нити уходят в институт. У него заболела голова, сердце кололо так, что трудно было дышать. Поднявшись наверх, он убрал пистолет, который все еще держал во взведенном состоянии, как и себя. Карим похлопал его по плечу, что-то говорил, но Егор не слышал. Он оглох, в голове давило, пульсировала черная масса, которую он старался выдавить из себя, но не мог. В подъезд заходили бойцы с автоматами, за ними шли судмедэксперты. Старший подошел к Егору, и он попытался объяснить, не слыша своего голоса, пытался уберечь молодых девушек из ночной смены, чтобы он не пускал их туда. Старший понял и побежал в подъезд. Карим посадил Егора в карету скорой. Егор отключился, продолжая в одной руке сжимать включенный фонарь, а другая сжимала кобуру, готовая в одну секунду выхватить оружие.

Дом оцепили, все окна горели, люди высовывались из окон, разбуженные взрывом, воем сирен и работой спецмашин. Всех заставили убрать машины из двора, из подъездов выпускали только тех, кто должен был ехать на работу. Полицейские обходили квартиры и настоятельно просили всех не выходить из дома. Утром началась рутина, и десант дознавателей и младших следователей обходили жильцов, осторожно опрашивая жильцов, ни словом, ни намеком не давая понять, что случилось на самом деле. В чате дома обсуждались террористы, подпольный притон, кто-то во всем винил ресторан Мэй, обвиняя ее во всем, начиная с поедания собак, в районе же стали пропадать собаки, и заканчивая обвинениями в людоедстве. Куратор чата все сохранял, передавая следствию все, пока людям давали выговориться, найти виновного, а, значит, и успокоиться, главное же в том, что виновный найден или определен, не имеет значения.

33. Аврора

Я смотрю, ты все-таки нашел себе милую старушку, Аврора ехидно усмехнулась, с вызовом смотря в глаза Сергею. Он поморщился, но промолчал, ни спорить, ни ругаться не хотелось, зная характер Авроры и ее мастерство организатора скандалов, самым верным решением было просто помолчать и ждать, пока она отравится собственным ядом. На самом деле, я даже рада. Правда, можешь мне не верить, мне, если честно, плевать, веришь ты мне или нет. Но помнишь, как я тебе говорила, что ты скоро устанешь от молодого мяса и найдешь себе мамулю

Ой, вот только не начинай опять про Эдипов комплекс, закатил глаза Сергей. Даже я знаю, что эта теория устарела и не состоятельна.

Но не в твоем случае. Уверена, что вы еще не переспали ни разу! Аврора торжествующе посмотрела на него, поймав вынужденный кивок. После препарата Сергей мог сидеть, кивать и изредка подавать голос, как послушный пес, не громко и не долго: Тяф-тяф.

Хотя какая половая жизнь, что это я. Это только в фильмах и глупых романах все и всегда готовы, а ты, как бык-производитель, выпадаешь минимум на полгода. А, нет, полечишься годика три. Так и быть, я тебе скидку дам 20%.

Сам справлюсь.

Сам не справишься, если только старушка Мэй не поможет, но кто поможет ей вот это большой вопрос.

Она не старушка, не надо быть такой злой.

Разве я злая? Аврора пожала плечами и поставила чайник. Она без стеснения хозяйничала на кухне Мэй, не забыв заехать в круглосуточный магазин за пирожными и зефиром, которые она ела в усиленном режиме, желая растолстеть, но все сгорало без остатка. Сергей шутил, что это из-за ее котла, в котором кипела злость ко всему человечеству, она не спорила, давно и безжалостно поставив себе диагноз скрытого социопата и мизантропа. Мне нравится ее кухня, сразу видно, что она привыкла жить одна, так что не бойся, рогов не наставит.

Ты можешь говорить о чем-нибудь другом? С каких пор ты такая озабоченная?

Я каждый месяц такая во время овуляции, ты забыл уже, а жаль, нам же неплохо было вместе, да?

Неплохо, согласился Сергей, с тоской посмотрев в окно.

Но это было, больше так не будет, потому что я сама не хочу. А хорошо она отрубилась, переборщила я слегка с дозой, но ничего, зато поспит подольше. Пей чай и ешь, тебе нужна глюкоза, а то хреново станет, когда отходняк начнется.

Мне уже хреново, не чувствуя вкуса, он жевал зефир и запивал очень сладким чаем, Аврора сыпала прямо из сахарницы. Ты сказала, что работаешь консультантом по этому делу, или мне послышалось?

Нет, ты все правильно понял. А как ты думал, я же лечащий врач у Алисы и Оли, не забывай об этом. Вот следователь и включил меня в группу. Игорь Николаевич интересный мужчина, был бы помладше, отбила бы у жены, а так скоро на списание, мне больше нравятся помоложе. Ты тоже уже истрепался, видел бы ты себя, но это тебя не портит, даже обидно.

Спасибо, ты мастер комплиментов.

Ты хочешь знать, что я делаю как консультант? Вижу, как твой мозг с трудом шевелится.

Да, только и смог проговорить Сергей. От дикосладкого чая стало легче, но голова была где-то далеко и не с ним.

Пока ничем особенным. Я сама вызвалась, хочу психологический портрет маньяка составить, но вот незадача, его же Егорушка укокошил. Впрочем, и черт с ним. Из того, что я вытащила из Алисы, можно выстроить четкую теорию, что действует группа, и у нее есть главный.

Главный маньяк?

А вот тут мы с Игорем Николаевичем расходимся: он считает, что это психопат, а я вот думаю, что дело гораздо сложнее и интереснее. Очень просто назначить кого-нибудь психопатом и маньяком. Нет, тут какая-то интересная игра, и Алиса несет бред, но это не совсем бред. Я не могу тебе рассказать все, что она мне выложила, препараты работают неплохо, Аврора криво усмехнулась и принялась за пирожные. Съев три, она сыто рыгнула, поймав удивленный взгляд Сергея. Да-да, принцессы тоже какают. Представь себе, и я тоже.

Так что она тебе такого рассказала?

Не могу сказать, но определенно многое пересекается с тем бредом, что ты мне тут лепетал про духов и заклинание. Мэй ведьма, тут сомнений и быть не может, сразу видно.

Ты тоже ведьма?

Нет, я простая нежить, типа кикиморы, но с амбициями, Аврора громко и искренне рассмеялась. Ох, кикиморой меня папочка называл, мир его праху. А про духов и про заклинание нельзя рассказывать простым людям, а вот мне можно, я же психиатр, как раз моя тема.

И как ты это объясняешь?

А я и не должна никак это объяснять. Мне важны ваша мотивация и ваши поступки. Вы чем-то надышались, анализы это покажут, не забудь, что придется сдать все, что я написала. Мэй сам потащишь, как хочешь, но чтобы сдала, понял? Что я должна сдать? Мэй бесшумно, как привидение, села за стол рядом с Сергеем. Аврора встала и налила ей чай, насыпав кучу сахара и посолив. Мэй выпила половину, чай с трудом входил в нее, слишком остывший и приторно сладкий. Она посмотрела в окно, потом на часы. Ого, уже пять утра. Пора на работу собираться.

На работу тебе сегодня нельзя, а то натворишь дел. Я тебе сильную дозу вколола, а то пришлось бы госпитализировать. Ты же не хочешь пару недель отдохнуть в больнице?

Совсем не хочу, нервно мотнула головой Мэй. Движение вышло замедленным, все, что она делала, казалось ей очень медленным, будто бы она двигалась в густом киселе.

Чувствуете, какими мы стали старыми? Аврора посмотрела на Мэй и Сергея, заранее нахмурившегося. Вся наша жизнь закольцевалась на кухне.

Так и есть, кивнула Мэй и взяла эклер. Он показался ей бумажным на вкус, но, поймав требовательный кивок Авроры, она съела еще один, представляя себя старой алюминиевой мясорубкой родом из СССР, у которой ржавели ножи и сито, и стол ходил ходуном, когда мама проворачивала жилистое мясо. Я не чувствую вкуса, и вообще мало чувствую.

Так и должно быть, пройдет, но не сразу. Лучше посидеть дома и есть, а то ломка будет жесткой, Аврора с сочувствием посмотрела на них. Мне вас искренне жаль, но это лучше, чем психоз, а вы были на грани. Вам останется малая часть: частые панические атаки и бессонница, но это гораздо лучше, чем сидеть в углу и смотреть в одну точку или бегать по городу с дикими криками.

А нам разве это грозило? удивилась Мэй.

Не знаю, но я не люблю бессмысленных экспериментов. Это раньше мне было интересно, а сейчас вряд ли увижу что-нибудь новенькое. Извините за прямоту.

Не надо извиняться, захрипела Мэй и сильно закашлялась, пытаясь выплюнуть несуществующую мокроту.

Это нервное, если само не пройдет, придется таблетки от кашля купить, чтобы блокировать сигнал, но лучше потерпеть. Рецепт я выпишу, но придется ко мне в больницу явиться. Так уж и быть, вас приму без очереди.

Спасибо, ты такая милая и добрая, елейным голосом пропищал Сергей.

И ты иди в жопу, улыбнулась в ответ Аврора.

В прихожей громко зазвонил телефон простым надоедливым сигналом, который услышишь в любой ситуации. Аврора вскочила и побежала к сумке. Она быстро переговорила и застыла, прислонившись к шкафу. Она читала, потом достала планшет и водила пальцами по экрану. Мэй следила за ней, заметив, как Аврора дрожит. Они переглянулись, и Аврора поспешно все убрала в сумку.

У тебя выпить есть? прохрипела Аврора, устало садясь за стол.

Есть немного виски, осталось от гостей, Мэй встала и, долго копаясь в нижнем шкафу, отрыла бутылку, в которой осталось не больше трети. Я не пью, алкоголь гости приносят сами.

Она налила Авроре виски в простой стакан, Аврора моментально выпила и протянула руку за бутылкой. Справившись с остатками виски, она методично заедала его пирожными, запихивая эклеры целиком в рот, совершенно не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Мэй налила ей горячий чай и погладила по плечам.

Теперь я понимаю, почему ты в нее влюбился, с завистью сказала Аврора. Я должна была родиться мужчиной, так мне родители твердили с рождения, но родилась я.

Что случилось? спросил Сергей.

Случилось то, чего мы и ждали, медленно произнесла Аврора. Нашли Илью и Сабину. Будет еще экспертиза в отношении Сабины, но с Ильей сомнений нет. Девочек не нашли, Максима тоже нет.

Боже мой! Мэй закрыла лицо, но заплакать не смогла, внутри будто бы все застыло, умерло, только мозг работал хладнокровно, как компьютерная программа, а тело исполняло команды.

Ясно, вздохнул Сергей. Родителям сообщили?

Пока нет, надо их сначала подготовить. Мне прислали фотографии и 3D-скан помещения. Я вам не буду этого показывать, вот честно, не стоит. Я сама не рада, что такое увидела. Короче, в закрытом гробу, по-другому никак. Не знаю, что они с ними делали, но это какая-то секта. Я не специалист, но все и так понятно.

Алиса говорила об этом? спросил Сергей.

Да, говорила.

А что она говорила? Скажи суть, не надо все рассказывать, попросила Мэй, не понимая, почему она ничего не чувствует, почему так спокойно смотрит на отчаянье, стоявшее рядом и ждавшее своего часа. Наверное, во всем виноваты уколы, которые сделала Аврора.

Все я и не буду рассказывать. Но то, что я сейчас увидела, подтвердило ее слова. Она рассказывала, что это нечто должно открыть врата, должно выпустить что-то в наш мир, но чтобы портал не закрылся, туда, Аврора показала пальцем в пол, должны попасть невинные жертвы, тогда гармония не нарушится. Она еще что-то говорила про эти жертвы, что у них есть шанс все остановить, вернуть гармонию и прочий бред.

Это не бред, покачала головой Мэй. Я не могу это объяснить и не могу это понять, просто знаю, что так оно и есть.

Тебе все-таки надо бы полежать у нас недельки три, Аврора попробовала пошутить, но ей самой не понравилось. Так, вы сидите дома, а я должна ехать к следователю.

Ты же выпила, куда ты собралась? строго спросил Сергей.

На метро поеду. За руль я бы и трезвая не села, Аврора вытянула руки перед собой, пальцы часто дрожали. Самоотвод.

Мэй стала готовить завтрак. Делала она все как робот, не задумываясь, не делая лишних движений и не останавливаясь. Весело бурлило масло в сковороде, схватывая новые порции оладий с авокадо, стучал нож, микронными полосками нарезая салат и холодную свинину. Она брала из холодильника все, что приносила из ресторана, что оставалось с прошлой закупки, и превращала в новое блюдо. Сергей хотел ее остановить, стол перестал вмещать в себя блюда и тарелки с горячей едой и салатами, но Аврора взглядом остановила его.

Не мешай, скоро она выдохнется. Это такая терапия, тебе бы тоже не мешало что-нибудь поделать, например, дрова порубить или камни потаскать.

Очень смешно, буркнул Сергей, от вида еды его мутило, особенно глядя на Аврору, с аппетитом поедавшую оладьи с салатом. Как ты можешь есть, не понимаю.

Могу и буду, всегда и везде, ответила она с набитым ртом. Это не значит, что у меня нет сердца, но это и не значит, что я должна сознательно вредить себе. И вам не советую, показная голодовка скорби никому и никогда пользы не приносила, а вреда вы и так получили достаточно.

Мэй пожарила последнюю партию оладий и села за стол, с интересом смотря за Авророй, отдававшей должное ее кулинарному искусству.

Очень вкусно! Мне бы такую жену! воскликнула Аврора, похлопав себя по плоскому животу, сколько бы она не съела, все пропадало в бездонной яме. Уже почти семь, я пошла. Если что звоните сразу, нечего взращивать в себе патологии. Не надо стесняться меня, для меня вы не более чем пациенты.

Это означает, что мы больше не люди, пояснил Сергей, принимаясь за еду, которую положила ему Мэй. Наверное все было вкусно, но радости от еды он не испытывал, механически перерабатывая пищу в переходную фракцию между энергией и отходами.

Хорошо, спасибо, кивнула Мэй, с трудом съевшая один оладушек. Больше не лезло, ее начинало тошнить, или ей так казалось, желудок не возмущался, требовал продолжения. Потом ее кинуло в жар, сменившийся болезненным ознобом. Аврора смотрела на нее, потом разжала сжатые веки и кивнула сама себе.

Скоро накроет. Чтобы уложил ее и все здесь убрал, понял?

Все сделаю, не беспокойся, ответил Сергей, не реагируя на тяжелый взгляд Авроры.

Она ушла в туалет, Мэй заставляла себя есть, с улыбкой смотря на него. Аврора ушла, громко хлопнув дверью, чтобы разбудить их. Сергей уложил Мэй в кровать и убрался на кухне. Сон валил его с ног, правильно он сделал, что взял отпуск на неделю, ехать на работу он бы не смог, да он бы и не поехал.

Не уходи, пожалуйста, с закрытыми глазами попросила Мэй. Постель расстилать не хотелось, она просто лежала на покрывале, накрытом простыней, и дремала. Ложись рядом.

Сейчас, на кухне закончу. Знаешь, я когда покупала тут квартиру, то хотела жить здесь одна, тихо сказала Мэй, когда он лег рядом. Она сжала его руку и улыбнулась, не открывая глаз. Все сделала под себя и не очень скучала без других людей в моем доме. Больше всего на свете я боюсь близких людей, родных. Я больная, наверное.

Не больше, чем многие. Я тоже сбежал из дома, как почувствовал, что смогу жить сам. Парням проще, у нас меньше потребностей.

Да, вы свободнее, согласилась Мэй. Я вот думаю, что это я во всем виновата. Нет, не спорь, дослушай меня. Я дала девочкам этот оберег, если бы не он, они бы не пропали, понимаешь? Я не сошла с ума, но это так.

Мэй, ты не виновата. Я не знаю, что все это на самом деле значит, что там произошло, но в этом нет твоей вины. Девочек там нет вот это главное, остальное наши домыслы и бред. У нас бред в голове, не надо идти у него на поводу или как там, не могу сформулировать.

Нет, я виновата, я! Если бы я не открыла ресторан, не взяла их на работу, а потом еще любезничала с этой Ланой, впутала девчонок во все это безумие! Мэй затряслась от плача, слезы нашли выход и потоками заливали лицо смертельно испуганной девочки. Она и чувствовала себя такой, и снова ей девять лет, и снова она переживает этот ужас в подвале, а бабушка вытаскивает ее оттуда. Она почти ничего не помнит, только взрыв, почти такой же, как в этом проклятом бомбоубежище. Нет, она ничего не помнит, только тьму и свой страх. И еще какую-то женщину, она говорит с бабушкой, они долго говорят.

Неправда, ты не виновата, он прижал ее к себе, Мэй уткнулась лицом в его грудь и затихла, провалившись в глубокий сон. Она стала такой маленькой и беззащитной в его руках, он не заметил, как заплакал, повторяя одно и то же, пока сам не провалился в сон. Ты не виновата, никто не виноват. Мы ничего не знаем и не узнаем.

Егор сидел за столом и разбирал пистолет, раскладывая детали и патроны на белых листах. Придирчиво осматривая каждую деталь, он собирал пистолет, и разбор начинался заново. Больше занять себя было нечем, напротив сидела пожилая женщина, делопроизводитель управляющей компании, и невозмутимо пила чай.

Вы бы поехали домой, Егор Олегович, сказала она, пододвигая к нему блюдце с печеньем.

Спасибо, но домой я попаду не скоро, он с тоской посмотрел на часы, время шло к полудню, а вскрывать двери в бомбоубежище разрешения не поступило. Ему приказано было ждать и без дурных инициатив, так всегда приказывало начальство, когда к делу подключались сб-шники. В этот раз он был даже рад, что не придется в одиночку расхлебывать все это, пускай в итоге провал спишут на него, как обычно.

Понимаю, сколько лет живу в этом доме, а ничего подобного никогда не случалось. Были убийства, но в основном по пьяни, как у всех.

Кто вам сказал, что было совершено убийство? напрягся Егор.

Никто, не стройте версий, достаточно сплетней в чате дома. Если бы не было убийства, то не оцепили бы весь двор. Люди напуганы, сами знаете.

Знаю, пусть пугаются, так лучше вспоминается, процедил сквозь зубы Егор и принялся за остывший чай.

Жестоко, покачала головой женщина. Но по-другому вы не сможете работать. Я это по отцу знаю, он все носил в себе, так до шестидесяти и не дожил.

И я не собираюсь, сказал Егор, жуя печенье. Он вдруг почувствовал зверский голод, потом напала чесотка, и даже воспоминания об ужасных скульптурах на алтарях не вызывало ничего, кроме горечи во рту и ужаса в сердце. С ужасом он привык жить, еще в молодости, узнавая людей по их поступкам. Как бы это странно не звучало, но ужас помогал ему жить, не сойти с ума, особенно ужас от самого себя, когда жестоко подавляя себя, он отступался, чтобы не вершить свой суд на месте, сразу, долго, справедливо. И он понимал, что ему бы понравилось, как и тем, кого он ловил, разница была лишь в выборе стороны, выборе цвета ночи.

В комнату вошел следователь и высокая худая девушка с ультракороткой стрижкой. Его поразила ее смуглая, чуть бронзовая кожа, блестевшая, как и умные внимательные глаза, насмешливым превосходством. Она в упор посмотрела на Егора и широко улыбнулась, обнажив крепкие зубы. Егор встал, молча пожал руку следователю и оглядел ее с ног до головы, особенно его раздражали ее выглаженные до идеальной тошноты серые брюки и белая блузка, больше походившая на мужскую сорочку. Она бы и сошла за дрыща, если бы не массивные серьги, похожие на творения кавказских мастеров, и ярко крашенные фиолетовым губы, ресницы тоже были темно-фиолетовыми, почти черными.

Это еще кто? Журналистов нам тут еще не хватало, Егор ткнул пальцем в девушку, она улыбнулась ему еще шире, отправив губами воздушный поцелуй. На слегка смуглом лице зубы светились особенно издевательски.

Познакомься, Аврора. Вы будете работать вместе. Она работает со мной по этому делу в качестве консультанта. Ей надо самой все увидеть.

Слушай, Игорь, тут не Афимолл и не ЦУМ, припадочных мне тут еще не хватало. Там мужики не выдерживают.

А ты за меня не волнуйся, у меня вены заполнены чем надо, Аврора похлопала себя по локтевому сгибу. Если хочешь, могу и тебе выписать. Тебе надо, я сразу вижу, но ты пока еще держишься. Мужик! Уважаю!

Она психиатр, а по совместительству составляет для нас психологические портреты преступников и жертв, следователь похлопал Егора по плечу. Поверь, ты с ней сработаешься. Она крепче тебя и злее.

Это точно, оскалилась Аврора, потом сбросила маску и, мило улыбнувшись, протянула руку. Давай не будем начинать работу со ссоры. Ты мне понравился, я не шучу.

А ты мне нет, ответил Егор, пожимая руку, она крепко сжала, выдержав тяжелый взгляд.

Спасибо за честность, улыбнулась Аврора. Пойдем, я тебе бургеров привезла, в машине остались. Нечего здесь сидеть, такой хороший день сегодня.

И не говори, день что надо, ухмыльнулся Егор. А за бургеры спасибо, с меня ответ.

Не сомневайся, я не забуду, кивнула она. Потом вниз меня проводишь, мне надо все самой увидеть.

Не советую, Егор с тревогой посмотрел на нее.

Я видела фотографии и готова.

Нет, не готова. К этому нельзя быть готовым, покачал он головой.

Ну, хорошо, ты прав не готова. Но посмотреть должна. Пошли-пошли, мне еще в больницу на смену надо успеть.

34. Бессилие

Так, давай примерим. По-моему, очень неплохо получилось, Марта разложила на койке ушитые куртку и ватные штаны из толстой серой ткани, не хватало полосок, и вполне вышла бы арестантская роба.

Юля с сомнением посмотрела на огромную куртку и штаны, но спорить не стала. Девушки-надзирательницы сегодня пришли очень грустные, даже причесок не было, просто убраны на затылке волосы и грустные глаза. Юле показалось, что они плакали недавно, так сильно распухли веки и покраснели глазные яблоки.

Да, размер точно твой. Мы подшили еще подкладки, чтобы тебе было теплее, вторая девушка явственно всплакнула и отвернулась, Юля так и не узнала ее имени, а спросить стеснялась.

Вы меня как будто хороните или в дальнюю дорогу отправляете, попыталась улыбнуться она, но настроение девушек передалось и ей, и Юля чувствовала тяжесть в груди. И дело было не столько в обереге, который с самого утра предупреждал ее слабыми покалываниями, а в гнетущей атмосфере, сгустившейся за последнюю неделю. А она здесь уже больше месяца, и обещанного разговора с инспектором или допроса, как намекнула ей Марта, не было, словно о ней забыли, занимались другими более важными делами.

Так и есть, шепотом сказали девушки и настороженно покосились на щит, все такой же разрезанный, черный и сгоревший.

Понятно. Меня отправят в тюрьму? А разве это не тюрьма?

Нет, не тюрьма. В тюрьме все гораздо хуже, ответила Марта и кивнула влево. Здесь камеры для важных преступников и карцеры, ты же слышала крики по ночам?

Слышала, кивнула Юля и поежилась. В первые недели она не понимала, что слышит, относя странные долгие звуки к раздраженному воображению. С каждым днем звуки становились яснее, переходя в отчетливый монотонный гул десятков голосов, который перешел в жуткий вой. Так не могло выть животное, вой перемешивался со стонами и проклятиями, срываясь на слезливые молитвы это было невыносимо, она перестала спать ночью, уходила в коридор и бегала до утра, ища тихого уголка, но вой преследовал ее, отраженный и усиленный десятками щитов. Они хотят, чтобы я сошла с ума.

Нет, тогда ты ничего не расскажешь. Ты не представляешь, как нам жаль тебя, Марта всхлипнула, вторая надзирательница часто замигала и выглянула в коридор, не подслушивает ли кто-то. Дверь в камеру держали открытой, что-то случилось с вентиляцией, и дышать было нечем. Они называли это летом. Примерь, нижнюю робу не снимай, никогда не снимай ее, жаль, но я не знаю, что еще и посоветовать. Мы никогда не были там, куда тебя отправят, слышали только анекдоты или в шлакопроводе что-нибудь всплывало.

Ну, никогда не были еще будем! с наигранным оптимизмом воскликнула вторая девушка и подмигнула Юле. Главное внимательно читай, что тебе подсунут, а лучше ничего не подписывай, тогда у них алгоритм зависнет. Я точно знаю, что так будет. Они будут угрожать, а ты не обращай внимания, держись.

Да, так ты выиграешь время, подтвердила Марта.

Какое время, для чего? удивилась Юля. Она достаточно времени думала об этом, решив для себя, что ее не выпустят, а бежать отсюда было некуда, разве что в другой коридор, больше напоминавший узкую улицу, но куда дальше бежать?

Никто не знает. В твоем деле стоит гриф совершенно секретно. Мы к нему доступ не имеем, да и не надо, там все равно ничего нет. Мы знаем, что ты не из нашего мира, но не спрашивай нас, что это значит. Так говорят инспектора высших уровней, они ведут такие дела, а мы должны приглядывать за вами, чтобы никто не наложил на себя руки. И такое бывало, до сих пор страшно, Марта поежилась, и в этой грубой и некрасивой на вид женщине Юля увидела добрую и искреннюю девушку, которая с болью в сердце прощалась с ней.

Прости, мы ничего не можем сделать для тебя. Если бы можно было увести тебя обратно, но мы даже не знаем куда идти. Вся наша жизнь прошла здесь, мы переходим из одного полиса в другой, но что творится в других полисах или наверху, никто не знает, кроме инспекторов высшего уровня, вторая девушка вздохнула и потрогала вещмешок у кровати. Для тебя в столовой насушили мяса и сухарей, даже печенье сделали, так что на первое время голодать не будешь.

Спасибо вам большое! Юля обняла каждую и поцеловала. Вы очень хорошие и добрые, я вас люблю.

Ты первая, кто нам такое сказал. Обычно нас проклинают, когда мы приносим плохие вести, со вздохом улыбнулась Марта. Давай уже примерь, а то может надо подшить немного.

Юля оделась и почувствовала себя снеговиком. Куртка и штаны плотно сидели, почти не стесняя движений. Она попробовала сесть на шпагат, и штаны легко позволили это, кто-то вшил вместо швов тугую резинку, рукава тоже казались слегка резиновыми, готовые выдержать любое резкое движение. Стало невыносимо жарко, Юля едва не грохнулась в обморок и поспешно сняла зимнюю робу.

А, как мы угадали! вторая девушка аж подпрыгнула от удовольствия. Можно открывать мастерскую.

Ага, как нас по этапу пустят, так в швейный цех перейдем, хмыкнула Марта.

А вас-то за что по этапу? удивилась Юля, замотав головой. Ну, честно, ерунда какая-то.

И вовсе не ерунда. Тебя-то за что? Мы работали с преступниками и убийцами, они совсем другие, и в них духи сидят, поэтому приходится их выколачивать. А ты чистая, а мы ничтожества, да-да, все мы. Ничего не можем сделать, промолчим, спрячем поглубже и будем до конца жизни держать рот на замке ради этой жалкой пайки, ради нашей жалкой жизни, Марта посмотрела на свои руки. У нас пока руки чистые, но на следующий год переаттестация, и нас переведут в другое отделение, а оттуда мы пойдем по этапу.

Почему? Юля совсем запуталась, воспринимая слова больше на эмоциональном уровне, ей нужно больше времени, чтобы обдумать, загрузиться и обработать данные, как Альфе.

Да потому, что не сможем. Они так ряды чистят от таких как мы. Все решается на высшем уровне, но система чистится сама. Я вижу, что ты не понимаешь, не переживай, поймешь позже. Пошли на обед, а потом мы отведем тебя туда, вторая девушка показала средним пальцем в пол.

Не понимаю, если вы не хотите так жить, почему не можете выбрать что-то другое? Юля взяла их за руки.

Ха, а разве в твоем мире иначе? Марта грустно улыбнулась.

Не знаю, я сама ничего не решала, все за меня решали, нахмурилась Юля. Что-то мне подошло, но в основном приходится терпеть.

Вот и мы об этом, разный уровень терпежа, сказала вторая, и надзирательницы басовито захохотали.

Юля вспомнила песню, которую любил слушать Максим, задалбливая ее этой умной нуднятиной. Она терпеть не могла русскую музыку, в основном потому, что понимала смысл и ей это не нравилось, но сейчас наглая и давящая песня ярко высветилась, она услышала оркестр, ведущий тревожный ритм и саркастический голос солиста. Если бы можно было снять с нее сигналы, окутать голову тысячами датчиков и перевести токовые импульсы в музыку, то они бы ее услышали. Она тихо запела, глядя им в глаза и чувствуя себя революционеркой, такой, как рисовали в книжках и кино:

Иллюзия свободы,

Приходит время грустных дум.

Нас не спасает сердце

И не спасет холодный ум.
(Наив, симфонический оркестр, альбом Симфопанк, трек Иллюзия свободы).

Ты запомнила? шепотом спросила Марта.

Ага, все запомнила, вторая девушка ехидно захихикала. Надо гробовщику дать, он быстренько скетч сделает. Будут потом искать, а ГОБП уже труп!

Я ничего не поняла, шепотом возмутилась Юля.

У нас есть друг, он в морге работает. К нему привозят всех, кто освободился, потом их на переработку в реакторы. Не важно, лучше не думай об этом. Так вот пока они у него, он может с их паспорта залить запрещеночку, Марта скривила рот в язвительной усмешке. Они потом ищут, даже посмертно дело шьют.

Ага, одного даже повторно казнили, хмыкнула вторая. Решили, что он скрипт спрятал, и его профиль проснулся после казни, типа отомстил. Ха-ха, он до сих пор в топе висит.

Это тот, где Верховного кормят с ложечки, как малыша, а он кричит, что надо больше казней, а ему кашу суют в рот? улыбнулась Юля.

Ага, вот только на стульчике труп сидит. Там в морге такие шутники, не дай тебе Дух с ними познакомиться, прошептала Марта и, услышав шум в коридоре, поспешно сказала очень громко, чтобы было слышно любому. Так, собирайтесь на обед. У вас мало времени. Даю вам минуту на сборы.

Хорошо, улыбнулась Юля и обняла их. Я вас никогда не забуду.

И мы тебя, синхронно прошептали девушки.

Если у меня родиться дочь, то я выкраду ее и назову Юлей, сказала вторая девушка.

Нет, я! возмутилась Марта.

Назови Альфой, попросила Юля, Марта задумалась и часто закивала, широко улыбаясь.

К столовой шли молча, надзирательницы отставали на три шага, часто вздыхая. Встречные служащие сторонились Юли, что-то глазами спрашивая у девушек, и часто слышался недовольный голос Марты, чтобы они проходили, не задерживались. Обеда ее лишили, позже она поняла, что это было к лучшему.

У входа в столовую ее ждали три парня в черной форме, и это были не те веселые солдаты, что тащили киборга-дознавателя. Юлю схватили сильные и злые руки, третий сунул в рот кляп и заклеил вонючим скотчем. Хорошо еще, что кляп был чистый и пах чистым бинтом. Надзирательницы бросились к ней, парни в черном не ожидали этого и оттолкнули их. Третий, видимо главный, погон или иных знаков различия у них не было, дал каждой по лицу, что-то долго кричал, угрожал, пока их голоса, слабо возражавшие, не затихли совсем.

Юля обернулась и кивнула им, что все в порядке, что с ней все нормально, ведь теперь для нее это и будет нормой. Девушки сидели на полу и рыдали, крепко обнявшись. Юлю вели вперед, она часто озиралась, третий кричал, но она продолжала, пока не получила страшный удар в голову, от которого потемнело в глазах, и она повисла на руках конвоиров. Но она увидела, с каким подчеркнутым безразличием проходили люди в столовую, как они старательно делали вид, что ничего не происходит, обходя, как досадное недоразумение, как кучу грязи, плачущих девушек, и никто не помог им подняться, не увел в столовую.

Юля, с трудом приходя в себя, еле волоча ноги под окрики третьего, думала о них, зная, что больше никогда с ними не встретится. Ее удивляла странная апатия или, скорее, чрезмерное спокойствие, с которым она обдумывала все происходящее. Оберег давил грудь, останавливая нервные импульсы, замораживая ее чувства, спасая ее сердце и разум. Она стала думать о киборгах, почему люди добровольно шли на эту операцию, превращавшую тело человека в управляемого робота. Даже из той малой части, которую успели рассказать ей девушки, что-то показывая в паспортах, она поняла, что на самом деле киборгов было много, но в основном они работали наверху в особо тяжелых условиях, где обыкновенному человеку было бы слишком тяжело. Их скелет усиливали, как и чем она так и не поняла, но любой киборг мог поднимать сверхтяжелые грузы и был очень вынослив, а главное совершенно не прихотлив в еде и условиях проживания. И как она смогла ушатать киборга, он легко мог бы превратить ее в фарш одними руками, врывать ноги и руки, а голову открутить, как крышку бутылки. Думая об этом, она вспомнила, как давно пила газировку, ощутив во рту вкус вражеской Фанты. Мозг ухватился за это, и до самого конца она ни о чем не думала, кроме вкуса газировки, мороженого и орехов, решив, что когда вернется, будет лопать это пока не лопнет, как мечтала в детстве. Но ни разу не смогла наесться вдоволь хотя бы мармеладом, мама постоянно ограничивала, считая сахар главным злом во вселенной.

Втолкнули в грязный кабинет, в котором почти ничего не было, кроме металлического стула, стола с дубовым терминалом с двумя экранами, один к сидящему за столом, другой смотрел на дверь с черной злобой потухшей матрицы. В кабинете нестерпимо воняло мочой и рвотой, перемешанной с дрянным одеколоном. Ее усадили на стул и завязали руки за спинкой, на ногах затянули ремни, и острые грани грубых ножек стула больно впивались в икры. Чернорубашечники ушли, и тут же вошел инспектор. Он брезгливо сел за стол и уставился в терминал, листая взглядом документы.

Я думал, что вы все поняли, инспектор грозно посмотрел на нее, Юля пожала плечами. Не делайте вид, что не понимаете. Вам было предоставлено достаточно времени, чтобы вы дали показания. Мало того, что вы сожгли госсобственность и испортили одного из лучших дознавателей, так еще и решили нас перехитрить. А вот не вышло мы и так все знаем, поэтому ваше признание всего лишь формальность, но я даю вам шанс во всем признаться и облегчить свою судьбу.

Юля хотела ответить, но кляп во рту мешал. Она промычала и больше не пыталась, мысленно благодаря кляп. Как бы ни замораживал ее оберег, из груди рвалась ненависть, переходящая в поток энергии, кляп во рту стал немного подгорать. Ей ничего не стоило разорвать веревки, срезать пальцами ремни и отдубасить этого урода, Юля не сомневалась, что он не выстоит и двух минут в бою, но оберег держал ее, давил и просил успокоиться.

Вот показания свидетелей и ваших подельников. Мы всех нашли, и они дали против вас показания, которые мы многократно перепроверили, инспектор ткнул пальцем в терминал, потом в Юлю. Какой-то он был странный, совсем не такой, как при первой их встрече. Сейчас он ей совсем не понравился, хотя выглядел безупречно, она обращала внимание на мужчин старше ее. Но сейчас она ясно видела, насколько он тупой и бешеный, какими бывают все жалкие люди, которых взгрело начальство за нерасторопность, и теперь они ищут виновного. Черный экран терминала стал темно-синим, и побежали линии строк бесконечного текста. Прочитать такое и на такой скорости было невозможно, и Юля даже не пыталась, если бы не кляп, то она бы зевнула.

Вы ознакомились с документами. Теперь скажите в камеру, что подтверждаете показания свидетелей и материалы дела.

Она замотала головой. Инспектор будто бы надулся, распираемый изнутри гневом. Он стал кричать, бить кулаками по столу, обзывая ее странными словами, значения которых она не угадывала. Самым простым и понятным было шлюха, остальное какие-то псевдорелигиозные термины и бессмысленные закольцованные угрозы. Она смотрела на него, как на разбушевавшегося ребенка, требовавшего исполнения его воли, немедленно, чтобы все его слушались. Если бы этого психопата посадить на высокий стул, он бы и ножками забил. Вдруг ей стало так смешно, что тело затряслось от смеха, и он это увидел, почернев лицом. Что же она упустила, когда был тот момент перехода в статус обвиняемого? Ее не допрашивали, к ней никто не обращался, даже если бы она хотела сама явиться на допрос, то как это сделать, куда идти? Можно было, конечно, спросить надзирательниц, но они сами сказали с самого начала, что ничего не знают и не решают. Юля вспомнила, что больше не видела в столовой Регину, старая женщина исчезла после их тихой беседы, а в этом текстовом массиве она все же смогла выделить ее имя, у остальных были длинные цифровые коды, совершенно бессмысленная информация для человеческого мозга без импланта, в этом она уже разбиралась.

Из инспектора вырвался черный дух, бешено смотря на нее. Ей стало трудно дышать, кто-то душил, но не чувствовалось ни прикосновения пальцев, ни веревки или удавки, лески, струны или чем там еще душат. Она не могла сопротивляться, но сопротивлялась, перенаправляя энергию на защиту. Дух душил ее, пытался ворваться в тело через глаза и уши, натыкаясь на преграду, отскакивая и нападая снова. Он кружил, окутывал, доводя чувства до предела, и если бы не оберег, она бы сдалась и впустила его в себя. Оказывается, и духи устают. Сколько продолжалась эта истеричная схватка, может час, а может и больше. Черное и бестелесное ворвалось в инспектора, тело человека дернулось, все это время сидевшее неподвижно, смотря полными ужаса глазами на нее, но в этих глазах не было ни капли жалости к ней, а только страх за себя.

Вы не можете отказаться подтверждать обвинение, прохрипел инспектор, с трудом двигая затекшими руками. Юля замотала головой. Хорошо, что она не ела, а то ее бы точно стошнило.

Вы не можете противиться нам!

Последние слова он выкрикнул так, что задрожали стены, звеня насмешливым эхом над его бессилием. Юля видела, насколько жалок этот человек, насколько труслив, и думала, почему всегда власть достается именно таким людям, почему ничтожества управляют людьми, путем репрессий и угроз держа в повиновении большинство, способное легко раздавить эту мразь? Почему мы это позволяем делать с нами?

Ответ рождался в глубине сознания, спрятанный защитными механизмами мозга. Она знает, что уже получила ответ, но пусть он подождет, не сейчас, не время, а то они победят.

35. Этап

Кинули в вонючий карцер. Метр на метр, слепящий свет отовсюду, будто бы в стены вделаны широкополосные светильники, и холод. Холод Юля ощутила не сразу, забившись в угол подальше от вонючего ведра, она смогла задремать. Очнулась от боли во всем теле. Она окоченела, не могла двигаться. С трудом встав на колени, она доползла до ведра, и ее вырвало чем-то желтым и зеленым.

Они что-то ей вкололи, она и не успела понять кто и как, ощутив жгучую боль в плече и шее. Потом она ничего не помнила. Ей снилось, что в нее что-то вливали, засунув в горло воронку с жестким зондом, спускавшимся прямо в желудок. Но нет, это был не сон, горло и пищевод горели, было больно глотать, а губы и рот превратились в один большой кровоподтек. Унизительно и очень больно, никогда в жизни она не испытывала такой долгой и жгучей боли. Организм требовал, и под камеры, их даже не прятали, разместив по углам, большие и допотопные, с внимательными объективами, ей пришлось раздеться и присесть над ведром. Ни бумаги, ни воды, ничего еще одна степень унижения, бьющая едва ли не больше, чем физическая боль.

Тело успокоилось, она с трудом оделась, заставляя себя не замечать вони из ведра, не чувствовать свою грязь.

Сколько прошло времени она не знала, но второе пробуждение вышло легче.

Кто-то поменял ведро на чистое и положил ее на ватные штаны, укрыв курткой. На полке раздачи, висевшей прямо под смотровым окном, надзиратель просто ставил кружку и тарелку, стояли кружка воды и тарелка с серой кашей. Как бы не было противно и мерзко, Юля понимала, что надо есть. Максим и Илья любили рассказывать ей страшилки из прошлого, как существовали люди в тюрьмах и ГУЛАГе, а она злилась, кричала на них. Все это вводило ее в ступор, как и Альфу, которая сама съездила в музей и на расстрельные полигоны, Юля не смогла. Она старалась отгораживаться от прошлого, как и все остальные, ругая подругу, что из-за этого она перестала спать по ночам. Они редко интересовались историей, но если тема заходила, то погружались до почечных коликов, с ужасом слушая, что им втирают на уроках истории. И вот сейчас Юля вспомнила и стала есть, маленькими глотками пила воду, чтобы не выпить залпом. Еды было мало, есть было больно до слез, но без еды она заболеет и умрет, и гордость здесь ни к чему. Что даст гордость, если ты сдохнешь? Конечно, у всего есть пределы, но пока она обязана выживать, она обязана выжить. Оберег грел грудь, поддерживая ее. От его тепла, так похожего на материнскую любовь, на силу и заботу отца, становилось легче. Камень успокаивал, погружал в сон, пускай и приходилось лежать по диагонали, ей немного не хватало, чтобы полностью вытянуть ноги. Она засыпала и думала, что как же здорово быть невысокой, как же здорово быть живой. Как же ей пригодились ватные штаны и куртка, которые она надела, чуть приспустив штаны, чтобы спрятать голые ступни, и куда делись ее сапоги и носки.

Разбудили ее, грубо толкая руками, спасибо, что не били ногами. Солдат в черной форме сказал что-то невнятное, у него было какое-то поражение речи, слоги путались, он часто терял гласные, выдавая поток согласных. Она поняла, что ее ведут в уборную. Солдат выглядел страшно, но в глубоко посаженных глазах под массивным лбом она видела грусть и сочувствие. Все что он делал, он делал на камеру, но даже в грубых толчках, встряхивании ее, как мешок, чтобы она пришла в себя, Юля чувствовала скрытую заботу. Он принес ее сапоги и чистые портянки. Видя, что она не знает, что с ними делать, вывел ее в коридор босой и, когда они отошли достаточно далеко от ближайшего щиточка, показал, как правильно наматывать, несколько раз бережно намотав портянки на ее почерневшие и, наверное, вонючие ноги. Он что-то сказал под нос, Юля подумала и поняла, что он просил у нее прощения. Она слабо улыбнулась парню, имевшему доброе сердце и отвратительную внешность садиста и патологического убийцы. Он высился над ней, широкий и сильный, с опущенными вниз руками и грустным взглядом. Каждый раз, когда ему приходилось быть грубым, толкать ее под камеры, она чувствовала, как грубость острой болью отражается в его сердце, оберег подсказывал, объяснял, что он не враг, чтобы она не боялась.

Выйдя из отвратительного туалета, обычно шутили в инете так, что прячьтесь за унитазом при бомбардировке в него еще никто не попадал, Юля вновь почувствовала себя человеком. Как бы ни было там ужасно и не слезились глаза от вони, она смогла привести себя в порядок, кто-то предусмотрел в кабинке что-то вроде гигиенического душа с ледяной водой. Она кивнула и улыбнулась парню, желая показать, что она в порядке. Понимание того, что разговаривать нельзя, пришло само, как только она очутилась в карцере. Парень пытался ей показать, делая странные жесты у рта, пока она не приложила палец к губам, и он часто закивал. Она не узнает, что щит все видел, что все ему припомнят, и после нее в этот карцер бросят надзирателя, как завербованного члена шпионской группы.

Дни шли за днями или не шли, понятия времени здесь не существовало совсем: свет горел постоянно, кормили раз в двенадцать часов, так она подсчитала в первые дни, но что это было утро или вечер? Еды было мало, воды еще меньше, она еле заметными жестами показывала на кружку, надзиратель вздыхал и еще ниже опускал плечи. Через день она нашла в туалете бутылку с водой, на которой криво и почти не понятно было написано: Можно пить. Так она находила воду каждый раз при походе в туалет, а разрешалось не чаще трех раз в сутки. Она выпивала все до капли, даже если не влезало и начинало тошнить. Сидя в карцере в фазах между долгим сном, она вспоминала текст обвинения, пронесшийся перед глазами на допросе. Инспектор и дух, вырвавшийся из него, стерлись из памяти, а вот текст проявлялся поначалу короткими обрывками, потом целыми абзацами, пока не сложился в стройную систему. Ей вменяли диверсионную деятельность с целью уничтожения государственного строя, а также создание шпионской организации и вербовку. Связным называли ссыльную Регину, отмотавшую срок в лагерях на острове, название острова Юля не запомнила, что-то про собак, поэтому называла его Собачьим островом. У нее кружилась голова от этой белиберды, и все вокруг казалось диким бредом, что вот-вот она проснется у себя дома или в больнице, или еще где-то, но не здесь, а дома, в понятном и родном мире. Оберег не давал впасть в апатию и фатализм, каждый раз напоминая больным уколом, что она не спит, что это не сон.

Вот ты где отдыхаешь! Встала, быстро! из коридора на нее кричал краснолицый сержант. Какое звание было у этой заготовки вместо человека Юля не знала, да и имело ли это значение? Краснолицый и толстомордый парень, познавший вторую степень ожирения, низкорослый, с жалкими ручками и выпяченной нижней челюстью. У бабуинов в зоопарке было больше мысли в глазах, и почему обезьян постоянно оскорбляют, считая, что человек произошел от них? Она одевалась, наматывая портянки и не обращая внимания на его выкрики. Зайти этот властитель человеческих тел не решался, она видела, как он боится ее, как косится на трех солдат с автоматами и раскрытыми паспортами в руках. Солдаты вели себя более чем равнодушно, гыкая и хихикая над топ-50 шлакопровода лучшее за день.

Она оделась, в ватной одежде в коридоре было немного жарко, но раздеваться не хотелось, принцип все свое ношу с собой здесь работал безотказно. Один из солдат, оторвавшись от экрана, протянул ей вещмешок, который заметно потяжелел. Сержант орал, топал ногами, и солдаты с большой неохотой и кривыми улыбками, показали автоматами, куда ей идти. Два шли сзади, один впереди, не отрываясь от экрана. Они что-то пересылали друг другу, взрываясь хохотом, деля на ноль окрики и угрозы сержанта. Юля в голове нарисовала схему пути заключенного, определив, что ее ведут на этапирование, наверное, на Собачий остров. Она шла за солдатом, слушая смешки и обрывистые комменты ребят с автоматами, и гадала, как здесь под землей может быть остров? Голова не работала, мозг ушел в себя, указав ее вопросам на дверь.

Коридор уперся в железные ворота. Юля с интересом огляделась, выходит у этих коридоров тоже есть конец, а она думала, что здесь все закольцовано. Ворота отказывались открываться, как бы сильно не жал на кнопку сержант. Он даже вспотел от этого. Пришлось солдатам повесить автоматы за спину, а паспорта убрать в поясную сумку. Ворота поддались, и они вошли в автоцех, настолько огромный, что не видно было ни конца, ни начала. Здесь было темно, только свет фар электровозов кое-как открывал пространство, уходящее далеко вперед без каких-либо очертаний или теней сплошная черная пустота. Видя ее удивленный вид, первый солдат шепнул, что они на улице, за пределами полиса. Он сочувственно улыбнулся и кивнул на одну из электротелег, на которой стояли странного вида железные ящики.

Придется потерпеть часов десять, пока тебя до порта довезут. Если надо в туалет, давай отведу. Юля закивала, и он отвел ее в угол, где ничего не было, кроме толстых столбов и забора, за которым стояла видавшая все параша. Опять пришлось ломать себя, заставлять, мозг боролся с воспитанием, пока уже оберег не ударил ее током, и она смогла сбросить конденсат. Унижения, оскорбления и угрозы терялись в сочувственных улыбках и жестах исполнителей, делавших положенное, но с большой долей разгильдяйства и саботажа. Сержант что-то кричал на солдата, но парень с автоматом не обращал внимания, сунув Юле три плитки серого шоколада. Она ела этот шоколад с закрытыми глазами, по вкусу он напоминал больше кондитерские плитки типа Аленка, приторно сладкие, то что надо с голодухи. Второй солдат выдал ей полиэтиленовый пакет с впаянной трубкой, небольшой, около литра воды, и посоветовал ничего не пить в дороге, а то сильно трясет, а роботу в сортир не надо. Юля поблагодарила ребят усталой улыбкой, солдаты убрали автоматы за спину дулом вниз, хотя сержант и кричал на них, требуя выполнения приказа, грозя наказанием за неповиновение, пугая, что она особо опасный преступник, что она совершила дерзкое убийство киборга-дознавателя. После этого солдаты заржали в голос, и Юля вместе с ними. Они тут же нашли ролик, показав его Юле. А неплохо она ему дала, красиво получилось, вот бы себе сохранить на память.

Стараясь быть деликатными, ребята посадили Юлю в железный ящик. На электровозе стояло двенадцать подобных камер, из которых раздавался тихий вой. Места было мало, ящик в ширину был чуть больше полуметра, высотой почти полтора, и она могла встать, согнувшись как атлант, держащий небо, в длину тоже полтора, в целом можно лечь как на диване. Перед закрытием солдат посоветовал намотать шерстяные портянки, будет холодно. Пока ее закрывали, она на ощупь нашла портянки и намотала сразу две пары, сапоги стали ее размера, прямым продолжением ног, вот бы еще кого-нибудь поколотить. Устроившись вполне удобно, вещмешок хорошо подпирал шею и плечи, она задремала.

Проснулась она не от дороги, больше походившей на стиральную доску, а от невыносимого воя, раздававшегося из соседних камер. Это не столько ее пугало, сколько раздражало. Чувствуя себя уже опытным зеком, она не понимала, почему они не могут просто спать, пока их никто не трогает. Вряд ли в лагере дадут нормально отдохнуть, все, что всплыло в ее памяти из прошлого страны, не предвещало ничего хорошего. Чтобы заглушить этот вой, Юля стала петь наугад, вспоминая отрывки песен. Вой утих, ее слушали, а робот даже запищал, подбадривая ее. Она вспомнила одну душную песню, которую как-то прислала Альфа, сейчас текст показался к месту, да и получалось у нее неплохо, Юле самой нравилось, как она распелась:

Среди жёлтых стен

Душно и темно

Я бегу от тех,

Кто закрыл окно.

Исчезает день

В отблеске теней

В терпкой пустоте

Я ищу людей.

(Друг Места нет).

Потом пошли детские песенки, легко приходившие на ум, а раньше они казались ей слишком глупыми и надоедливыми. Особенно всем понравилась песня про оранжевое небо и оранжевого верблюда, и ведь Юля понимала, что те, кто ехал с ней на Собачий остров никогда не видели ни неба, ни верблюда, но что-то внутри них взволновалось, выросло, заставляя поначалу тихо, потом все громче и громче подпевать ей. Вскоре они выучили текст, и Юля с удовлетворением слушала самодеятельный хор имени себя любимой:

Оранжевое небо,
Оранжевое море,
Оранжевая зелень,
Оранжевый верблюд.
Оранжевые мамы
Оранжевым ребятам
Оранжевые песни
Оранжево поют.

(Ирма Сохадзе Оранжевая песенка).

36. Волк

Чутье подвело, он потерял след. Имплант давно молчал, определив местонахождение объекта вне зоны обнаружения, настойчиво предлагая вернуться в исходную точку и изменить маршрут. Он не доверял импланту, до конца не понимая принцип действия, но уже гораздо быстрее определяя ложные наводки системы безопасности полиса, уводящие в сторону, подальше от защищенных объектов. К телу претензий не было, оно послушно исполняло все его команды и предкоманды импланта, реагировавшего несравнимо быстрее. Если бы он до сих пор доверялся своим чувствам, то давно перестал бы существовать. Он жив, и это главное, а кто он теперь совершенно не важно.

Надо найти ее и вывести, он знает, как это сделать. Волк вздрогнул, кибернетическое тело напряглось, мышцы, немногим уступавшие стальным тросам, заскрипели, в бессмысленном спазме желая сдавить кости, состоявшие на большую часть из титанового сплава. О таком и мечтать было нельзя, совершенный организм, сильный, выносливый и неприхотливый. Страшно хотелось есть, да и боль после последнего боя не отпускала, раны медленно затягивались, причиняя жуткую боль, которую брал на себя имплант, периодически сбрасывая накопленное напряжение в короткие мышечные спазмы. Он не обращал внимания на это, боль и голод стали верными спутниками, подтверждавшими необъяснимое, что он до сих пор жив. И все же киборг брал свое, и он забывал себя, как забыл почти сразу свое имя, держась за призрачный образ, за ее образ, имплант не сопротивлялся, принимая условия сделки после он станет другим, переродится или, что точнее, родится заново. И он очень хотел этого, не в силах побороть давящую тоску и острую боль от невосполнимой потери, но чего, он уже и не очень помнил. Наверное, себя, своей жизни, но кем и где он был, волк не помнил, лишь во время затяжных ребутов, длившихся не больше двух часов в сутки, видел странные сны, становившиеся с каждым днем все прозрачнее и абстрактнее. И вот сейчас, готовясь к ребуту, спрятавшись на складе кабеля и сломанных трансформаторов, он думал о ней, зная, что должен ее спасти, но, не понимая, почему для него это так важно. В любом случае это было интересно. Волк оскалился, вспоминая, как час назад разорвал в клочья спецгруппу рядовых спецназовцев, слишком быстро выдавших себя из укрытия. Жалкие куски мяса, жалкие людишки, не способные отследить волка. Оскал стал похож на жестокую усмешку, зубы довольно лязгнули, интересно, сколько мегапаскалей в его челюсти, если он спокойно перекусывал их автоматики? Имплант подсказывал, что охрана его не видит, покопавшись в голове, он нашел справку о себе и таких, как он. Забавно, их создали патрулировать верхний уровень, сделав невидимыми для систем слежения, пускай в голове каждого киборга и стоял мощный имплант. Но что-то пошло не так, как оно всегда и бывает. Волк подумал о гармонии, находя в этом сбое истину законов мироздания. Теперь верхний уровень был их, почти весь и навсегда, пока люди не захотят с ними договориться.

Отключаясь, волк решил, что больше не будет так подставляться. Шкура бронированная, но ее прорвали, в следующий раз можно потерять больше. Жаль, что он не может есть их, тогда бы не пришлось искать жратву, и почему он отторгает сырое мясо, явная недоработка или создатели что-то предвидели, боялись, что волки сожрут своих хозяев? Решив, что это программный код-обманка, волк дал команду импланту обдумать это во время ребута. Мясо, конечно, противное на вкус, но чего пропадать энергии и стройматериалу?

Одна часть мозга волка отключилась, обездвижив тело. Сейчас эта машина для убийства выглядела беззащитной, но и в спящем состоянии ее было сложно уничтожить, придется долго пилить, ломать и, возможно, проще будет взорвать. Имплант продолжал работу с мозгом, помогая новому сознанию легче адаптироваться, внедриться в совершенное тело. Ему нравилось, как легко в уме он мог решать задачи, отправлять команды внешним контролерам, запросы на сопряжение с общей сетью, получая в ответ инструкции, на ходу вырабатывая алгоритмы обхода, видя уязвимости после беглого чтения кода. Или все это ему снилось, вся эта огромная и стремительная обработка данных, чистое сознание и мощный вычислительный центр, лишенный животных страстей. Ему снилось, как он, совсем непохожий на себя, ломает голову над простым кодом, что-то пытаясь добиться от допотопного дрона. Маленький и несовершенный, скованный странным чувством к старому роботу и другому телу из мяса и костей, и это другое тело мешает ему жить и работать, заставляя подолгу замирать, отключаться, уходить в бессмысленное копание в воспоминаниях, чувствах жалости к себе, доходящей до отчаянья.

К нему пришли, принесли заказ. Какой бы он не был совершенный, энергия требовалась каждому. Кривляются, снимают на свои жалкие паспорта, чтобы вбросить все потом в шлакопровод. Волк не сопротивлялся, имплант мог дать команду на пробуждение, челюсти и лапы разорвать парней и девчонок на запчасти, можно было бы и попробовать высосать из них информацию, но это ни к чему, они и так пустые. Имплант проверил курьеров, даже если они и привели слежку, отряд спецназа так быстро не сможет собраться, он знал, где их базы. Еще на первом посту, оглушив офицера, он смог высосать из него почти всю карту и коды, не хватало верхнего уровня, но там и делать было нечего, он не сможет пройти автостанции защиты, сожгут в считанные минуты. А эти пусть кривляются, снимают видосики, он знает это слово, кажется, когда-то человеческая часть его мозга делала это.

Расхрабрившаяся девушка, полуголая и вымазанная красной и черной красками, изображавшими на теле не то геометрические фигуры, не то заклинания, взобралась на волка, потрясая куском гнутого профиля, напоминающего древний топор. Она что-то кричит, воинственно машет руками, елозит по жесткой шерсти, как на коне. Вот бы вскочить и покатать эту дурочку, наверное, сошла бы с ума. Но волк лежит неподвижно, положив огромную морду на лапы, не реагируя на выкрутасы девчонки. К ней присоединилась вторая, и вместе они под вопли и улюлюканья парней, неслись куда-то вскачь на волке, куда-то очень далеко, бесстрашные, молодые и глупые. Волк видит их через камеры парней, сливавших трансляцию прямо в шлакопровод, как просто взломать имплант мясокостного человека при оплате заказа. Лица девушек закрашены, узнать их невозможно, камера сама камуфлирует, накладывает несмываемый фильтр. Он может стать для них мягче, снять напряженность со шкуры, и девушкам это нравится. Первая бросила топор в сторону и прижалась к нему всем телом, гладя уши, зарываясь лицом в грязную шкуру. И это приятно его человеческому мозгу, что-то просыпается в нем, разливаясь теплом по телу. И девушки чувствуют это, уже забыв, что их снимают, или, не забыв, кто поймет этих людей.

Девушки скатываются на пол, смеясь и помогая подняться, комично держась за руки. Каждая обнимает волка, целует в нос, потом они обнимаются и целуются, хохоча и кривляясь, зная, сколько баллов принесет эта концовка. Парни убирают паспорта, помогают девушкам счистить грим, а они никак не могут успокоиться, валят парней на мешки. Люди, глупые и беспечные, не знающие, что совсем рядом идет патруль, и их могут застать. Следить за ними не так интересно, скачка была куда занимательней. Он запомнил себе этот ролик, будет что во время ребута заново пережить. Можно уже вставать, шугануть этих жалких человечков, опасно развеселившихся от страха и необузданной веселости молодости. Волк задумался, сколько ему лет, имплант давал какие-то данные, но что значат эти рабочие часы по сравнению с жизнью живого существа. Такие мысли всегда посещали перед загрузкой, наваливалась непонятная тоска и грусть, совершенно человеческая, а рядом с ними примешивалась зависть и жалость к себе. Почему имплант не давит это чувство, почему он опять хочет найти эту девушку, имени которой он даже не помнит, сохранился размытый образ и запах. Точнее даже не запах, а строчка исключения из общего алгоритма она будет пахнуть иначе, чем все те, кто родился под землей. Она будет пахнуть солнцем, а он знает, как пахнет солнце, как оно выглядит, и что оно не такое страшное, как все здесь под землей думают.

Имплант сжалился над человеческим мозгом и отключил его на полчаса. Волк вздрогнул и вздохнул, но на складе уже никого не было. Парни и девушки оставили его заказ, ожидавший в двух больших ведрах, пахнущий тушеным мясом с салом, но на вид чуть менее серый, чем сами ведра. Его искали, имплант фиксировал движения спецотрядов, но они почему-то шли не туда. Искали и девушек, опозоривших себя и взлетевших на самый верх, такое было бесполезно удалять, каждый уже наделал копий и тайных зеркал, и робот-администратор и робот-модератор быстро сдались, посчитав дальнейшую борьбу бессмысленной тратой энергии. Волк мог гордиться, его похождения в подземном мире растащили на целый мини-сериал, простенький электронный мозг дорисовал недостающие сцены, а эротическая сцена со спящим монстром увела электронный мозг в глубокое прошлое, вытаскивая кадры и сюжеты древних порномонстров. Солдат и киборгов-охранников никто не жалел, те, кто был умнее, пропускали волка без боя, с тем же удовольствием смотря, как в новой серии волк рвет отряд спецназа. На самом деле потери были не столь существенны, как отрисовали в сериале, но искусство брало свое, и волк жил уже не своей жизнью. И это было ему на руку или на лапу, он так и не определился, чего в нем больше: человеческого или машинного. В этом хаосе видео, большая часть из которых было плодом больного электронного мозга, трудно было вычислить реальное местоположение диверсанта. Щиты его не видели, но он мог ненадолго подключаться к ним, выдавая себя, но и получая требуемый кусок карты или код доступа. Все это походило на бессмысленную и очень азартную игру, а разве в такой игре должен быть смысл?

37. Право на смерть

Волны, плеск, как будто вокруг вода. Она отчетливо слышала удары ленивой волны о тяжелый борт, отдававший глухим звоном привет на корпус, переходивший в тоскливую песню. Все скрипело, ныло и жаловалось на тяжкую судьбу. Юля ежилась в ящике, стало холодно, она чувствовала, что скоро начнет коченеть. Качка была неторопливая, но сбивала с ног неожиданно, когда она кое-как разминалась, в основном это была ходьба гусиным шагом на месте.

Их привезли в порт, так она решила, слыша работу кранов и сигналы паромов, не хватало крика чаек или отборной ругани, перемешанной с едким дымом дешевого табака и перегара. Но ни одного голоса она не услышала, лишь перекличку роботов. Перевалочная пристань работала автоматически, и людей здесь давно не было, роботы умели сами себя обслуживать, а старые паромы кряхтели, пыхтели, воняли горелым машинным маслом, но не ломались. В тихом подземном озере, образовавшемся в бывшем природном хранилище газа, всегда скучал штиль, и волны создавали другие паромы или буксиры с перегруженными баржами, уходившими под воду выше низкого борта, но не тонувшими. На перевалке постоянно сгружались и загружались контейнеры, вот и заключенных, как малые контейнеры, поставили на пирамиду из контейнеров, и в верхней точке из-за максимальной амплитуды качка чувствовалась наиболее остро. Впрочем, Юля не жаловалась, хоть какое-то развлечение, если бы не холод.

Немного согревшись, Юля устало села, обняв колени. Очень хотелось есть и пить, аж до рези в горле. Приходилось терпеть, как и кромешную тьму, запах ржавого железа и давящую тишину, соседи замолкли еще до загрузки на паром, она была согласна даже на вой, лишь бы не молчали. Думать о том, что они замерзли насмерть она запрещала себе, пытаясь направить мысли в другую сторону. Иногда ей казалось, что она слышит шуршание и стук в соседних ящиках, и радовалась, один раз расплакалась от радости.

Сон морил и ее, Юля боролась, помня советы из фильмов, что спать нельзя, можно не проснуться. Сколько же ерунды она успела просмотреть за свою жизнь, и не сосчитать, и не осмыслить. Все ужасы и страшилки, которые так любила Альфа, сейчас виделись жалкими и смешными. Жаль, что она так и не прочитала книгу человека, выжившего двадцать лет в ГУЛАГе, сейчас бы она ей помогла. Каким бы ни был научно-технический прогресс, люди остаются людьми, и ожидать чего-то иного, более гуманного или человечного не стоит. Человек ненавидит свой вид, застенки обрастут новыми лицемерными фасадами, но внутри останется все тот же ад, созданный людьми для людей. Юля улыбалась себе, какие мысли приходят к ней без подсказки или указки других, не то, что в школе, где она двух слов связать не может или не хочет.

Паром шел неторопливо, по ее ощущениям они двигались очень медленно или просто стояли. Волн больше не было, и от этого стало невыносимо тоскливо. На самом деле паром шел почти с максимальной скоростью, робот знал, что везет живой груз, а температура воздуха стремительно опускалась ниже минус 25 градусов. Юля листала в голове плейлист, куда она рандомно сбрасывала все, что ей понравилось или она решила переслушать потом, но в итоге забыла. Песни дробились на фрагменты, сливаясь в одну странную мелодию. Слова надвигались друг на друга, и Юля теряла смысл, механически повторяя их, вздрагивая, когда эта мешанина приобретала слишком ужасающие формы. Она устала, и песня пришла сама, подавив назойливую какофонию. Строчка за строчкой восстанавливались в памяти, Юля вспомнила, что сначала поставила на нее дизлайк, но потом вернула в плейлист. Она видела себя русалочкой, но другой, не жертвой несчастной любви, топиться она уж точно не хотела:

Пропев семь раз припев, Юля почувствовала, что плывет. Она дома, в знакомом месте, плавает после тренировки в Москве-реке. Солнце очень жаркое, зал на ремонте, тренер жив, и она уставшая и потная после работы и тренировки плывет куда глаза глядят. Но она в тот день не плавала, пускай и планировала, Юля осознает это, но плывет дальше.

Вскоре ей становится холодно, ноги сводит, а руки деревенеют. Она плывет к берегу и вдруг понимает, что полезла в воду без купальника. На берегу стоят какие-то парни, хохочут, показывая ей трусы и спортивный бюстгальтер, один надел ее шорты себе на голову. От стыда Юля вся горит и задыхается. Что-то тянет за ноги на дно, что-то сильное, она захлебывается и на секунду теряет сознание. Внутренний жар от злости и стыда приводит ее в чувство, она вырывается и выныривает под вопли и крики парней, она уже чувствует, как от них несет пивом и вейпами. Выбравшись на берег, она пытается вырвать одежду, но парни выше и сильнее. Они заваливают ее на песок, два держат за руки, третий со смешком снимает шорты. Перед ней опять этот киборг-дознаватель. Он хватает ее за ноги и лезет руками в нее. Юля кричит от боли и просыпается, крепко приложившись головой об ящик. Она уснула, от кошмара ее трясет, она чувствует руки на бедрах, тело болит, она все же закоченела.

С трудом поднявшись, Юля начинает разминаться, через боль, открыто крича, может так ее соседи проснутся. Голова мутная, как после хорошего удара. Надо разобраться, как она так легко смогла дать себя завалить. Стоя в планке, чудом уместившись в ящике, Юля разбирает ошибки, как учил тренер. В следующий раз не надо пытаться отнимать надо сразу бить в промежность, потом в голову, второго следовало свалить подсечкой и отключить ударом по шее, а третьего она бы просто забила насмерть, вколотила в песок. От этого стало легче и веселее: Нашли русалочку! Я не русалочка! Идите к черту!. От ее крика ящик зазвенел, робот-паром отозвался долгим глухим гудком. Юля стала отбивать ритм

Teardrops. Робот некоторое время думал, но через две минуты стал вести мелодию, ужасно фальшивя, путаясь, как путается начинающий музыкант, подбирая свою первую песню.

Юля смеялась и плакала, отбивая ритм, пока из соседних ящиков ее не поддержали ритмичным стуком. Собравшись с духом, она запела, что вспомнила, постепенно восстанавливая в памяти песню, которой Максим так долго мучил ее в детстве, а ведь она запомнила, и песня ей нравится, может она повзрослела?

Паром задрожал от стука, эхом разносившимся над озером, как ей казалось. Сколько же их здесь было сотни, тысячи? От грохота железных ящиков болела голова, но это мешало впасть в ступор, заставляло что-то делать, затыкать уши, бить в ответ, ругаться, смеяться, жить!

Вам на небо закрыта заветная дверь, русалочки, прошептала Юля строку припева и закричала, перекрывая стук, затихший в одну секунду. Не спите. Нельзя спать! Стучите, пойте, кричите! Нельзя спать, нельзя спать!

Паром подхватил ее крик долгим гудком, железные могилы забарабанили в ответ. Снизу раздалась незнакомая песня, Юля не разбирала слова, но вместе со всеми тянула простую мелодию, выкрикивая понятные слоги в припеве. Песня, судя по всему, была народная и бесконечная. Как затихал один, вступал второй с новой партией куплетов, кто-то хохотал, кто-то ругался, но ящики ожили. И Юле казалось, что проснулись все, что ожили все железные могилы, и она радовалась, не зная, как и остальные, что большая часть ящиков хранила в себе замороженные брикеты для колонны биореактора. Они никогда не узнают об этом, сколько их было и скольких отсортируют в порту прибытия. Робот-паром знал все, как и автоматический порт, приготовивший нужное количество самосвалов. Люди не должны этого знать, не должны видеть, как сортируют замороженные брикеты, много часов назад еще едва живые от холода и страха, никогда не узнают, куда отвезут брикеты и как будут перерабатывать, как никогда не узнают и не захотят знать откуда то, что они едят.

Ночью раздался долгий протяжный гудок, менявший частоту с низкой до максимальной и обратно. От этого гула резало уши, и болела голова, мертвый бы проснулся. Непонятно, как и почему Юля научилась чувствовать время, грубо определяя основные четыре фазы. Здесь, посреди безмолвного подземного океана, а она видела озеро именно таким безбрежным, безмятежным и бесстрастным, время определялось проще всего. Заняться было особо нечем, и она сверяла внутренние ощущения с часами соседей, импланты которых подсказывали и время, и дату в любой момент. Совпало все, не хватало солнца, которого поздней осенью и зимой в Москве и так не хватало, но Юля скучала и по слякоти ноября и апрельскому ветру, перемешанному с водной пылью подтаявшего снега. Нарисовав у себя в голове мартовское солнце, коварное и озорное, Юля радовалась, как древний ученый на каком-нибудь острове, нашедший закономерности в ходе планет и циклами природы. Юля очень гордилась собой, чтобы не происходило, но она становилась умнее или действительно повзрослела. Вспомнились поминки Олега Николаевича, слезы потекли сами, без разрешения, и с ними пришли воспоминания, как они встретились, как он учил маленькую девочку справляться со своими чувствами, учил бороться и не сдаваться, не бросать все, когда не получалось.

Надоедливый гул рассеял все картины, оставив полную черноту и холод. Они прибыли в порт, сомнений не было. Застучали краны, заскрипели лебедки, заныли тросы.

Когда кран добрался до ее ящика, Юля испугалась, ощутив себя повисшей в воздухе. Бояться нечего, ящик точно выдержит, но ощущение беспомощности, зависимости от чужой воли давило на сердце, и она еле сдержалась, чтобы не закричать. Робот-кран деликатно поставил ее на бетонную площадку, замки защелкали, получив команду с пульта. Юля поняла, что дверца заела, и, что есть силы, ударила по ней ногой. Замок отщелкнул до конца, и дверь приоткрылась. Видимо ее повело в дороге, Юля с трудом выбралась на карачках, тут же встретившись лицом к лицу с большой овчаркой. Собака смотрела на нее умными глазами, редко и медленно мигая, а морда выглядела слишком умной для собаки, у парней из их класса лица глупее были во сто крат.

Юля села, не сводя глаз со зверя. Нет, определено это непростая собака, размер слишком большой, а еще этот блеск в глазах и шерсть слишком похожа на броню. Боковым зрением она видела, как выходят из ящиков другие заключенные и, повинуясь немой команде, строятся в шеренгу. Кто-то идет с трудом, ему помогают, поддерживают, а за ними наблюдает точно такая же собака.

У меня нет импланта, для наглядности Юля постучала себя по лбу, если бы не толстая шапка, звук получился звонкий, не хуже медной кастрюли, так шутил Максим, демонстрируя на себе.

Я так и понял, поэтому и подошел, низким вежливым голосом произнесла собака. Все уже получили первичные инструкции прямо на имплант, вам же придется запоминать. Для начала встаньте, сидеть на бетоне вредно для вас.

Хорошо, я готова слушать, она встала и расправила штаны и куртку, без них бы она бы точно стала мороженым мясом, сапоги стали деревянными и не гнулись никак, больно врезаясь в голень. Вы киборг, верно?

Да, вам должны были рассказать, куда вас направляют. К сожалению, часто бывает, что людям без импланта ничего не передают. Моя модель Беовульф 2222, не самая последняя, но для целей лагеря хватает. Мы контролируем территорию, также осуществляем работу надзирателя. Сразу скажу, что бежать некуда, вы находитесь на острове, и до ближайшего берега более ста двадцати километров. Температура воды ниже нуля, поэтому вы не сможете проплыть сотой доли пути.

Понятно. Я так и поняла, что бежать бесполезно. Что я должна делать?

Вставайте в общую шеренгу и следуйте за всеми. Старайтесь идти шаг в шаг, так все сэкономят силы. К сожалению, по уставу транспорт до лагеря не предусмотрен, поэтому придется пройти шесть километров пешком. Дорога расчищена ото льда, правила это не запрещают.

Могу предположить, что эти правила написаны сотни лет назад, усмехнулась Юля и поправила мешок за спиной, очень хотелось достать оттуда что-нибудь пожевать. Скажите, а часто попадаются люди без имплантов?

Чаще, чем хотелось бы. Без импланта трудно выжить в лагере, и такие как вы долго не могут прожить здесь. Большинство пытается сбежать, но об этом я уже говорил. Мы не останавливаем, не отлавливаем, лишь предупреждаем об опасности. У каждого есть право на смерть, и мы исполняем все законы и соблюдаем все права заключенных.

Интересно, а что это за право на смерть? заинтересовано спросила Юля, что-то во взгляде этого Беовульфа ее насторожило.

Я запомнил ваш запрос. Мы поговорим с вами об этом позже, когда вы освоитесь в лагере и выйдете на работу. Раз в месяц заключенный может задавать вопросы начальнику лагеря, ваш запрос я зафиксировал, ждите, я не забуду, Беовульф скривил пасть в подобие улыбки, и не понятно было, он усмехается или пытается выглядеть доброжелательным. Юля поежилась от его улыбки, выглядело довольно жутко, особенно от понимания, что эта пасть легко перекусит ее ногу.

Следите за другими, учитесь, но, мой вам совет, старайтесь меньше задавать вопросов. И второй совет: никому не верьте из людей, здесь можно верить только роботам. У них программа, она жесткая и не меняется вот уже пятьдесят лет, я работаю больше ста лет. Люди опасны, не забывайте об этом, особенно для вас, ведь у вас нет импланта.

Да-да, я понимаю. Я слепа и глуха по сравнению с ними, Юля пристально посмотрела в глаза Беовульфу, он кивнул. Спасибо за советы. Я должна сказать главное я ни в чем не виновата.

Виновность и невиновность определяют законы, принятые в нашем государстве. Раз вы попали сюда, значит виновны. Справедливость верна лишь в той мере и в том качестве, в каком объеме и тех характеристиках, в которых определяет их государство для себя в отношении всех остальных. Мы выполняем приказы и исполняем функцию. Я был бы рад, если бы моя работа закончилась, и здесь не осталось ни одного заключенного.

И где вы тогда будете, на пенсии?

На утилизации. Поверьте, нет ничего желаннее для киборга, живущего столько лет, как право на утилизацию.

На смерть?

Смерть понятие живого организма, а мы находимся между вами и роботами, Беовульф грустно посмотрел на Юлю. Моя живая часть вам очень сочувствует. Вы молоды и не должны здесь гибнуть. Все, что я могу для вас сделать, так это защитить ваши права, остальное придется делать вам.

У меня есть шанс освободиться?

Или достойно умереть, Беовульф хитро посмотрел на нее и кивнул на шеренгу. Стройся!

Юле захотелось его погладить, но этого делать было нельзя. Если бы Арнольд мог говорить, то, скорее всего, был бы очень похож на этого киборга. Ну, нет, не хватало еще, чтобы собаки разговаривали, от людей спасу нет, а они начнут командовать и кусать, если сделал не так. Юля пошла в строй, идя как на ходулях. Ноги болели, спину ломило, руки не слушались, и еще она постоянно зевала,

все-таки ночь на дворе.

38. Художница

Нравится? На что это похоже? Айна игриво прищурилась и ущипнула Альфиру.

Это очень круто, медленно ответила Альфира, застыв перед куском жести с рваными краями, на котором девочка нарисовала картину. Не понимаю, как ты можешь так остро чувствовать цвета.

Айна довольно хмыкнула и взглядом мастера посмотрела на жестяной холст. В ее картинах каждый видел что-то свое, воспринимая хаотичные мазки и брызги красок, переходящие в огромные цветовые пятна, как проекцию своих чувств. Айна тщательно готовила холст, вытравливая его до черноты, в этом помогал дед, не разрешая внучке работать с едкими веществами. Потом она грунтовала холст ослепительно яркой белой краской, которую использовали для кузовов машин, работавших в зоне высоких температур. Краска отражала почти весь свет, и смотреть на холст при хорошем освещении без защитных очков было больно. Айна работала в полной темноте, и это были ощущения зрячего, девочка видела иначе. Во время работы Айна не ела и не пила, и обессилевшую девочку дед уносил домой, а она слабо дралась и царапалась. К вечеру она просыпалась и бежала работать, запираясь и баррикадируясь. Со стороны казалось, что она наобум машет кистью, смешивает краски наугад, как рука решит, но ни капли мимо, и она никогда не была испачкана ни краской, ни одной каплей растворителя. Мало кому удавалось не измазаться даже при покраске заборов или стен бытовок. Айну ценили и уважали, выделив целый ангар под ее выставку, в котором освещение было рассчитано так, чтобы отраженный свет не ослеплял зрителя. Айна активно участвовала в проектировании освещения, рассчитывая параметры, устно передавая их роботу, такому же старому и доброму, как ее дедушка. Робот больше напоминал древние контролеры или терминалы, с программой автоматического проектирования и блоками контроля и световыми приборами. Айна легко рассказывала об этом, а у Максима голова шла кругом, умножая его статус инженера на ноль. Альфира даже не пыталась ничего понять, ее интересовали картины.

В новой картине на первый взгляд не было ничего примечательного, сложное нагромождение красочных пятен, разрезанных полосами, как бы пульсирующими в тумане цветовых брызг. И вдруг картина оживала, зритель столбенел, чувствуя, как ускоряется кровь, как тяжелеет голова, а из груди рвется наружу новое чувство или скорее затаенное старое. У Альфиры слезы текли ручьем, она испытывала глубокую, ранящую сердце грусть и чистую радость, переходящую в экстаз, чтобы потом все резко кончилось, и осталась одна пустота, в которой просыпался мозг, освобожденный от натиска чувств и действия гормонов. Секундное просветление, наверное, так и снисходило слово божье на древних людей. Альфира ничего не поняла, что ей хотел сказать древний бог, но, как это бывало очень часто, запомнила, чтобы обдумать потом. И вдруг картина выключилась, как по щелчку, и непонятный, красочный и колющий глаза мир померк, осталась мастерская со слабым освещением, жестяной холст и улыбающаяся Айна, танцующая несложный танец, отмечая сильные доли мелодии хлопками.

Увидела? Ты же увидела, да? с любопытством спросила Айна, закончив танец.

Не знаю, не могу сказать, засомневалась Альфира.

Да ладно тебе, скажи первое, что придет в голову это всегда самое верное слово.

Пустота.

Да! радостно закричала Айна. Я знала, что ты сразу поймешь! А вот деда так и не понял, он слишком много копается в своих воспоминаниях, а это зря, я же ничего не знаю о его прошлой жизни. Он ничего не рассказывает, а мне интересно, Айна шмыгнула носом, утерев крупные слезы, и крепко обняла Альфиру. Я тебя так люблю, жаль, что ты должна уйти. Но ты не думай, я все понимаю. Тебе нельзя здесь жить, никому из вас нельзя.

Я тебя тоже очень люблю, Альфира поцеловала девочку в лоб и заплакала. Прости, я обещала больше не плакать, но я не могу.

А все потому, что нельзя обещать того, что не сможешь сделать. Меня этому деда учил, только я делаю вид, что ничего не понимаю. Ему только не говори, Айна заговорщицки улыбнулась. Пошли есть грибы, деда должен был их уже пожарить.

Да, пошли. Я сильно проголодалась, она посмотрела в черные глаза Айны, девочка уловила ее взгляд и смотрела, не мигая. Ты можешь объяснить, как ты видишь? Ты же меня не видишь, верно?

Не вижу и вижу, я тебе не объясню. Надо деда попытать, но он не любит об этом рассказывать. Я надавлю на него, надо только подловить, когда он расслабится, низким голосом сказала Айна и зловеще рассмеялась.

Максим работал на грибной плантации, просто фермой такие масштабы назвать язык не поворачивался. Работа несложная и тяжелая, Альфиру забраковали сразу из-за зрения, робот-администратор, просканировав ее и Максима, вынес предупреждение, определив ее работать на кухне, где работа была не менее тяжелой, но не физически. От одного взгляда на огромные чаны-реакторы, в которых варилось или тушилось нечто вроде супа и грибного рагу, Максиму становилось дурно. Он мог сварить две-три в пачке пельменей или наггетсы разогреть в духовке.

Альфира легко вошла в работу, за один день разобравшись с терминалом, не боясь менять установки и настройки. И уже на второй день в столовой стали появляться новые блюда, и ей повезло, что людям понравилось, а то могли и в чан засунуть, так шутил дед. Мыть ничего не надо, посуда хорошо отмывалась в громадных карусельных посудомоечных машинах, все чаны и реакторы мылись сами, автоматика контролировала СИП-мойку, а отложения сбивались ультразвуком. И все же в этом техно-раю оставалось место для человека, для творчества, и у каждого оператора горячего цеха блюда получались свои, а ингредиенты не менялись, сохраняя вкус и качество согласно стандарту, принятому еще при втором Пророке. Кто это был и куда делся первый, никто не рассказывал, все старались отшутиться или злились. Дед объяснил Альфире, что не стоит донимать людей расспросами, они все равно не ответят, и не потому, что злые или вредные, а потому, что имплант все фиксирует, когда речь заходит о запретных темах. Данные из памяти импланта передавались при ежегодном сканировании, и у каждого человека была возможность искупить свою вину, заполнив голову нужным объемом терабайтов правильной информации. Процедура долгая и неприятная психологически, приходилось высматривать часы агитроликов и научно-пропагандистских фильмов, что на второй месяц вызывало тошноту, иногда диарею и кровавую рвоту. Медстанция списывала это на депрессию и синдром техно-истощения, такому больному полагалось закончить курс, а имплант обнулялся в результате терапии. По сути голову облучали пустым потоком данных, вымывая накопленные токсины. Максим долго смеялся, рассказав, что у них популярен другой детокс, когда человек провоцирует у себя безудержную диарею. После того голова не то, что пустая, она девственно чистая, и в нее можно заложить любую муть, особенно с видом на Индийский океан. Айна очень заинтересовалась океаном, внимательно слушая Максима и Альфиру, в конце заявив, что она его точно нарисует.

Грибная ферма работала автоматически, почти не требуя вмешательства человека, более того роботы часто ворчали, недовольно пища, если приходили дед и еще два слесаря ремонтировать насосы или чистить клапаны подачи питательного раствора в модифицированную почву. Насосы забивались, клапаны клинило, и здесь без человеческих рук обойтись было нельзя. В первый день Максим так устал, что молчал весь вечер, а утром заявил, что понял, как тяжело сестре после тренировок, и почему она так психовала или отрубалась. Он отрубиться не мог, тело болело, а кости скрипели, не привыкшие к тяжелой работе. Дед и другие работали больше и не уставали, по-доброму хлопая его по плечу, чтобы он не унывал, придет время и привыкнет, все привыкают. Пожалуй, самой удивительной была машина по сбору урожая, напоминающая одновременно робота-сборщика на конвейере и упаковочной линии. Машина работала по секторам, срезая грибы, тут же просматривая на смотровом столе и промывая. Упаковывалось все в пластиковые бочки, а лучшие куски аккуратно ссыпались в открытые контейнеры. Бочки уходили на переработку, а целые грибы отправлялись в распределительный пункт, который по старинке все называли магазином.

За все время жизни в поселке, а прошло уже больше месяца, Максим так и не добрался до конца плантации, главный контролер распределял их по квадратам, не разрешая человеку никакого своеволия. В этом была некая свобода, если бы приказывал другой человек, обличенный в должность нарядчика, возбуждаясь от малой власти над такими же, как он, было бы труднее. А с роботами было просто: сделал раньше, автомат принял в эксплуатацию, делай что хочешь, никто не навалит дополнительной работой, как любили делать менеджеры в фирме, в которой подрабатывал Максим. Пугало сначала безмолвие, как роботы работали, не издавая никаких звуков, кроме положенных силой трения или работой пневмо и гидроцилиндров. На самом деле это он не слышал роботов, а все остальные слышали и посмеивались. Роботы общались с людьми через имплант, отпуская кривые шуточки в адрес друг друга или людей, получая в ответ хорошую порцию язвительных замечаний и шуток, и все в полной тишине, с имплантом можно было и не пользоваться второй сигнальной системой.

Ага, девчонки пришли на запах, улыбнулся дед и протянул Айне шампур с жареными грибами.

Надо посолить и прожарка слишком сильная, с важным видом сказала Айна, съев половину грибов. Оставшуюся часть она отдала Альфире, забрав две пятилитровые канистры с желто-бурой жидкостью. А мы джин забрали по квоте Альфы. Смотри, сколько ей положено!

Вы же не пьете, Максим с сомнением посмотрел на потертые бутылки со странной жидкостью, пить такое не хотелось. Любая мысль об алкоголе под землей вызывала у него плохо сдерживаемую тошноту.

Это самая надежная валюта, учительским тоном ответила Айна. Ты вроде взрослый и не понимаешь таких элементарных вещей. У нас каждый ребенок распишет тебе метаболизм экзогенного алкоголя и нарисует блок-схему утилизации инфотоксинов в участке сопряжения импланта с неокортексом.

Ты не важничай, мы на разных этапах, дед щелкнул девочку по носу, Айна встала в воинственную стойку, пытаясь сделать подобие удара ногой, но промахнулась и едва не упала, если бы дед не поймал ее. Пьют все, кроме нас. Это неизбежно, иначе придется идти на психотерапию, а там мозг промывают варварски.

Да, я помню, вы рассказывали, вздрогнула Альфира и помотала головой, улыбнувшись. Мы когда баклашки брали, продавец так долго на меня смотрела. Так смешно было!

Ага, она там чуть с ума не сошла! захохотала Айна. Я не видела ее лицо, но расслышала ее запах, как она злится.

А что случилось? Максим недоуменно смотрел на всех.

У вас старые жетоны, дед показал на бейдж инвалида на шее Максима.

Ага, мне оказывается уже сто двадцать лет. А хорошо сохранилась, правда? Альфира надула губки и захлопала ресницами, изображая жутковатое подобие Барби.

А, понятно, Максим с тревогой посмотрел на деда, потом на Альфиру, как разительно отличается ее молодое лицо и белая кожа от всех, даже молодых девушек, симпатичных, но не более. Нас так вычислят и заложат.

Неа, не в нашем поселке. Здесь все ссыльные, по статусу гномы, как вы называете. Мы привыкли жить тихо, чтобы никого не трогали, тогда и нас никто не трогает. Мы работаем, норму выполняем, наши грибы уходят в полис, а фарш один из лучших в области. Поэтому не беспокойтесь, у нас стукачей не любят, а щиты давно сгорели, новых не присылают. Если бы не сканирование два раза в год, то можно сказать, что мы свободные люди, объяснил дед. Вот из-за этого сканирования все и пьют. Эта бурда снимает напряженность в импланте, иначе человек быстро сойдет с ума, как было раньше. Я еще застал политику нулевой компенсации, когда запретили употреблять любой алкоголь. В итоге стали гнать из остатков еды, много отравилось. Я тогда ребенком был, детям и так доставалось в питомнике. Если хотите, завтра можем туда сходить, как раз надо свежих грибов отвезти.

Я боюсь, но я обязательно пойду! воскликнула Альфира, с надеждой посмотрев на Максима. Он кивнул. А можно столько выпить, чтобы имплант сгорел?

Да он не сгорает! Как ты не понимаешь! воскликнула Айна. Попадая в мозг, продукты метаболизма этой дряни блокируют сигналы и могут замкнуть ячейки памяти. Тогда данные сгорают, но это происходит рандомно, можно и что-то важное забыть. Хотя нет, в нашей жизни нет ничего важного, так что можно смело выбивать ячейки!

Я ничего не понимаю, Альфира с мольбой посмотрела на Максима.

Я тебе объясню, когда вернемся домой, ответил он. А на что вы меняете это пойло?

На краски и кисти для Айны. Иногда на ткани, Айна все хочет сшить себе что-нибудь красивое, но пока только ленточки нашивает.

Я не умею! обиженно воскликнула Айна. Вот деда обещал научить, да так и не научил!

Да я тоже не умею шить ничего красивого. После питомника я отработал шесть лет на швейной фабрике, шил робу. Сейчас она гораздо лучше, раньше вообще была ужасной, если неправильно швы сделать, то натирало до крови через нижнюю робу. А Айна думает, что я умею. Не умею, ей надо платье сшить или костюм красивый, а я только штаны и куртку могу раскроить.

Я умею шить платья для кукол, Альфира закрыла глаза и улыбнулась. Можно и на тебя попробовать сшить, надо только все правильно рассчитать.

На кукол? Айна прижалась к Альфире. Больше никогда не говори про кукол, пожалуйста.

Да, не стоит. Куклы у нас запрещены, как и магические знаки. В куклу положено вдохнуть жизнь, поселить в нее малого духа. В основном получались жуткие твари, разве у вас не так? удивился дед.

У нас куклы просто игрушка, как ваши роботы, с которыми играют дети. А так да, твари иногда жуткие выходят, согласился Максим. Духов у нас нет, или мы о них не знаем.

Да как это нет духов? Глупости! Духи всегда есть, просто вы им не интересны, Айна хмыкнула и посмотрела на Альфиру, обнимая за талию. Ты меня научишь шить. У меня столько идей, но я не знаю с чего начать.

Я тоже не знаю. Будем учиться вместе, она потрепала девочку по волосам.

Деда, знаешь, она не хочет избавиться от своих очков! Представляешь? Айна протянула руки к лицу, но Альфира схватила их, не разрешая снять очки.

Не хочет и не надо. Она должна сама решить, хотя в этой операции нет ничего страшного. Медстанция делает ее за полтора часа, зато потом ни очки не нужны, а еще и несколько фильтров сможешь использовать, чтобы сетчатку не сжечь.

Нет, не надо из меня делать киборга. Я привыкла к очкам это часть меня, и глаза мои мне нравятся.

Ладно, как хочешь, немного обиженно сказала Айна, но в одну секунду забыла об обиде, запрыгав на месте. У меня денег много. Я две картины в полис продала!

Да, Айну ценят. Каждый год из разных полисов приезжают покупать ее картины в галереи. Она все деньги тратит на искусственные деревья и клумбы, вы же видели, какие они у нас классные? дед с гордостью посмотрел на внучку, которая махнула рукой на его слова.

Да не нужны мне эти деньги. На них ничего не купишь, а не купишь потому, что мне ничего и не надо! Деда, объясни Альфе что с моими глазами сделали, а то я опять забыла. И вообще, следи за грибами, вон уже подгорают!

И, правда, подгорают. Ты этот спектр видишь лучше нас, сама бы жарила.

Вот еще! Я маленькая! Айна показала ему язык и запрыгала на одной ноге. Ну, расскажи!

Хорошо. В этом нет ничего сложного. Айна родилась с дефектом развития глаз, поэтому ее не забрали в питомник. Приняли решение сделать из нее киборга, как вы говорите. На самом деле решение правильное, но вот вероятность успеха очень низкая, не более 37%. В три года ей внедрили новую оптическую систему, это те глаза, что вы видите. Они прижились, организм не отторгнул, но что-то пошло не так. По плану она должна была стать контролером качества сплавов, в ее глазах полный набор фильтров, Айна может смотреть на плазму без защиты. Может и хорошо, что она не стала контролером, а стала художницей. Плохо то, что она не видит как мы, поэтому с нашей точки зрения слепа, но она и не слепа. Как работают ее глаза понять сложно, имплант тоже трансформировался, и снять с нее данные сканер не может. Поэтому она и не ходит на сканирование, хотя по возрасту должна начинать. У нас с десяти лет сканируют в тихом режиме, тренируют имплант.

Деда тоже не сканируют. У него на войне осколком повредило голову, так что он свободен! радостно запрыгала Айна. Деда всегда был со мной, он для меня и папа, и мама. Вот продам еще десять картин, и куплю ему новое сердце!

Она все хочет, чтобы я жил вечно, грустно улыбнулся дед, из левого глаза скользнула слеза. Но это невозможно. Я даже не знаю, что с ней будет, когда мой срок придет.

Опять ты начинаешь! разозлилась Айна и несильно ударила его кулаком в живот. Следи лучше за шашлыками!

39. Теплое утро

Очень похоже на колонию для несовершеннолетних. По крайней мере я ее так себе и представлял, Максим внимательно осматривал территорию питомника.

У нас нет колоний. В полисах есть тюрьмы для политических, а на островах исправительные лагеря. Там исправляют до победного конца, дед закурил и пускал кольца в черное небо. Освещение питомника было ярче, чем в их поселке, и клубы дыма искрились серебристо-желтым, становясь на мгновение живыми бестелесными организмами. А конец у всех всегда один на утилизацию.

А что, кроме политических других преступников нет? удивился Максим.

Есть, куда же без них. Но любое преступление можно отработать, восполнить нанесенный урон обществу, а политические неисправимы, поэтому их надо изолировать. Раньше было по-другому, нам об этом в школе рассказывали, Айне не рассказывают, такой курс удалили. И правильно, все равно молодые уже ничего не понимают. Тут надо понимать, какую роль играет имплант в нашей жизни. У тебя его нет, поэтому ты не поймешь.

Я попробую, расскажите, пожалуйста. У нас же еще есть время?

Времени навалом, мы рано приехали, дед кивнул на спящих в кузове Айну и Альфиру. Я специально выехал пораньше, чтобы ты все увидел. Питомник пока спит, и можно все хорошо разглядеть. Видишь забор?

Нет, забора нет, Максим прищурился, потер глаза, но здания питомника были свободны, только по углам многогранной фигуры стояли столбы с массивными блестящими ведрами, отдаленно напоминавшими перевернутый колокол, но сделано все было грубо и на первый взгляд неумело.

А забор есть. Я его вижу, Айна его видит, точнее его видит наш имплант. Пошли, подойдем ближе, дед докурил и закашлял.

Робот-грузовик спал вместе с девчонками, даже не приоткрыв для приличия фары, когда дед и Максим слезли и пошли к питомнику. Не доходя десяти метров до ближайшего столба с колоколообразным ведром, Максим остановился и поморщился. В груди стало тяжело, каждый вздох давался с ощутимым усилием, а от лопаток к пяткам пробегали импульсы тихой боли, терпимо, но очень било по нервам. Дед кивнул ему, чтобы он подошел ближе. В метре от невидимой границы Максим почувствовал паническую атаку и отошел назад.

Вот она, граница. Незачем строить заборы, металла на всех не хватит, а энергии у нас завались. Не знаю, что ты почувствовал, но почувствовал же, верно?

Да, здесь сильное магнитное поле или еще что-нибудь.

Скорее микроволновое. Если долго стоять под этим генератором, то можно слегка свариться. В целом это не так уж и вредно, хорошо вирусы лечит, дед засмеялся, и они отошли. Имплант нас предупреждает заранее, мы видим забор, пускай он и отрисован нашим воображением, но он есть, ты сам это почувствовал. Конечно, ты можешь попробовать перейти границу, но не советую. Скорее всего, там и рухнешь, а дальше очнешься уже в другом месте.

Это я понял. Получается через имплант можно нарисовать новую реальность? Ну, или запереть человека в видимых только ему границах, посадить его в личную тюрьму?

Можно и так сказать, но это слишком обще, на деле все сложнее. Я не смогу объяснить, как все на самом деле работает, да и незачем это. Когда человек совершает тяжкое преступление, например, убийство или изнасилование, то его программируют на искупление вины. На весь срок наказания он становится киборгом начального уровня, такие работают на прокладке и ремонте туннелей. Но это не просто ограничение или зомбирование, как говорили раньше. Все интереснее, ведь наказание не только заставляет преступника работать на тяжелой работе, оно меняет его психику, учит состраданию, взаимовыручки и доброте. В туннелях часто случаются обвалы, и каждый обязан спасти товарища или товарку, кто будет рядом. В этом и есть разница с системой искупления преступлений прошлого. Больше нет ни религиозных догматов, которые позволяли особо хитрым и беспринципным облегчать свою долю, играя роль раскаявшихся, нет и бессмысленного, и тяжелого труда, который вызывает у человека чувство подавленности и гнетущей усталости, желание выбраться и отомстить всем за свои страдания. Нам об этом в армии рассказывали, приводя примеры наказаний для солдат прошлого. Честно говоря, какая же была дикость, ниже животного уровня. Человек способный организм, особенно в части издевательства над себеподобным.

Это точно. У нас за такие слова можно и срок получить, хмыкнул Максим. У нас человек в первую очередь творение бога, правда, все запутались какого.

У нас с богами все проще и честнее: с богами общаются духи, а люди общаются с духами, богам до человека дела нет, слишком низший уровень. В некоторых полисах сохранились храмы, но исключительно как музеи. Я это знаю только потому, что мать Айны работает там смотрителем.

А ее родители не приезжают к ней?

Нет, конечно. Это поселок ссыльных, и Айна здесь потому, что я заключил договор о заботе и воспитании. Так-то я могу жить и в полисе, но здесь лучше, воздух чище и веселее. Ты не смотри, что вокруг одна чернота, попробуй взглянуть на наш мир нашими глазами.

Пока не получается. Слишком сложно сразу же отключить привычное мировоззрение, все равно, что признать, что земля плоская, и солнце вращается вокруг огромного плато.

Мы не задаемся такими вопросами. Для нас не имеет никакого значение, какая земля на самом деле.

Так почему преступники становятся другими? Имплант прописывает им новую личность?

Нет, прописать личность имплант не может. Он может направить, обозначить каркас личности, но заполнять ее будет сам человек. Имплант не всемогущ, хотя духи могли бы сделать из нас биороботов, но тогда потеряется наша психокинетическая энергия, а она очень нужна духам.

Зачем? Что они делают и как ее ловят?

Как ловят, я не знаю, и никто из людей знать не может. А вот что делают, так это знает каждый ребенок. Странно, что в вашем мире об этом забыли. Может, сам вспомнишь?

Они ее едят? спросил Максим после долгого раздумья. В голове всплыли бесчисленные теории и отрывки из книг, сводящиеся к этой простой мысли.

Это слишком грубо. Нет, не едят, а созидают. Духам не нужна еда, они бестелесные существа, но им нужна энергия, а люди как были овцами, которых стригли на шерсть, так навсегда ими и останутся. Пример про овец приводят в младшей образовательной группе, так детям понятнее. Потом объясняют подробнее, но мало кто в этом понимает, а вот овцы всем понятны. Хотя овец у нас нет вот уже больше двухсот лет, как и других белково-животных культур.

А откуда тогда мясо? Максим икнул гадкой отрыжкой.

Черви и тараканы, а ты думал мы друг друга жрем? дед засмеялся и хлопнул его по плечу. И такое было, но давно. Сейчас тело после смерти отправляют на утилизацию, то есть в реактор к червям. Не надо морщиться, ты же ешь то, что выросло в почве? Вот, а сколько и кого должно было сдохнуть и перегнить, чтобы в этом пласте песка что-то начало расти?

Хорошо, это я понял. Но как же имплант меняет личность преступника, если не прописывает новую?

Когда человек совершает преступление, имплант фиксирует, какие доли неокортекса и лимбической системы наиболее активно участвовали в этом. Когда назначается наказание, имплант подавляет их максимально и сравнивает поведение человека, постепенно отпуская потенциал. Это дело небыстрое, требует много лет, но в итоге часть долей уничтожается, и человек теряет свои преступные наклонности. Очень важно понять, когда убийство было совершено вынуждено, и имплант это видит лучше любого инспектора. Такие преступники выходят быстрее всех.

Почему же тогда нельзя также лечить политических?

А потому, что у политических нет превышения активности долей, отвечающих за агрессию, злость, похоть и так далее. Имплант не фиксирует подобных нарушений, а если и блокировать, то придется уничтожать почти весь неокортекс, а это равносильно смерти. Вылечить или перевоспитать таких преступников нельзя, можно только подавить их волю или сломать, поэтому их изолируют навсегда.

Интересно, у нас пытаются делать что-то подобное, только нет имплантов.

А для этого они и не нужны, достаточно государственной воли и согласия большей части населения, а вот для этого имплант пригодится, дед криво усмехнулся. Насколько я помню историю государства и управления массами, мне ее читали, как младшему офицеру, то больше двухсот лет назад вместо имплантов применяли методы внешнего аудиовизуального воздействия. Это и сейчас применяется, тебе же показывали паспорт, помнишь левую часть с обязательной информацией?

Помню-помню, очень на наш телек и ютуб похоже. Но я не видел, чтобы кто-то здесь это смотрел, Айна сказала, что забыла, где ее паспорт.

Так и есть. Здесь живут ссыльные, пускай им нельзя в полис, но во всем есть свои преимущества. Если ты зажмешь систему со всех сторон, то при малейшем колебании извне или изнутри, начнется разрушение из-за резонанса. Духи умнее людей, они понимают, что гармония мира в малых и больших ошибках. Когда духи нашего мира отдали всю власть людям, то наши предки почти построили идеальную систему, крепкую, без единой ошибки или лазейки. В итоге мы почти уничтожили сами себя и живем теперь под землей. Больше духи людям не доверяют, тогда богам пришлось спуститься до нашего уровня, чтобы остановить людей. Так было и будет не раз, для нас это тысячи и тысячи лет, а для богов мгновение, игра с опасной, но затейливой игрушкой, способной взорваться в озорных руках.

Да уж, за такие слова у нас скоро будут сжигать на площади, как в старые добрые времена.

Отсталость всегда следует за усталостью общества. Если людей не принуждать к развитию, они быстро деградируют. Я этого насмотрелся в армии, потому-то и ушел, а тут и Айна родилась.

Если не секрет, то с кем вы воевали? Я так понял, что все полисы едины, ну или под единым управлением, что-то вроде единого мирового государства.

Дед показал пальцем в черное небо и кивнул на сложенные неподалеку ящики. Проходя мимо грузовика, они посмотрели на спящих на мешках с сушеными грибами девчонок. Дед накрыл Айну курткой, с нежностью смотря на нее. У ящиков он опять закурил, стряхивая пепел в банку. Максима удивляло, что никто не позволял себе мусорить в поселке и за его пределами, каждый курильщик носил банку для пепла и окурков, а если внезапный ветер вырывал комки пепла, то курильщик искренне переживал, что-то отмечая в паспорте. Айна объясняла, что они записывают себе штрафные баллы, но Максим никак не мог в это поверить.

Гордиться мне нечем, поэтому я ничего и не хочу рассказывать. Ты прав, все полисы образуют единое государство, где его начало и конец не знает никто, мы все живем в разрешенных областях, видя других только в новостях или агитроликах. Мы защищаем полисы от мутантов, которые живут наверху. Не удивляйся, там есть жизнь, просто она иная. Раньше для защиты от мутантов использовались киборги Вервульфы или Беовульфы, в зависимости от модели и назначения. Наверху в основном остались Вервульфы, с которыми мы тоже боролись, хотя и подло. Считается, что Вервульфы нас предали, что эти киборги перепрограммировали себя и хотят уничтожить полисы. Все это пропагандистская ложь, я это точно знаю.

А что за мутанты?

А, мутанты. Все довольно просто это бракованные киборги. Сначала их утилизировали, но потом кто-то решил, что их можно использовать для работ наверху. Но все ошибались, потому что их стали готовить к интервенции в ваш мир. Там наверху собралась целая армия, которая ждет открытия портала. А занимаются этим наши же инспектора высшего уровня, поэтому Вервульфы и стали нападать на полисы и офицеров. Они нападали только тогда, когда наверх выходили инспектора высшего уровня, их легко опознать Вервульфу, даже если тот оденется в простого офицера.

По запаху?

Нет, по ауре. Инспектора высшего уровня себе не принадлежат. В них живут духи, у них тоже своя иерархия, и эти считаются рабочими или исполнителями. Такие просачиваются к вам и готовят алтари. Зачем они это делают, я не знаю. Наверное, какой-то ритуал, но пока у них ничего не вышло.

А зачем им это надо?

Не знаю. Будет возможность, спросишь сам. Моя работа была сдерживать мутантов, чтобы они не пробрались к нам, а Вервульфов я не трогал, за это меня понизили до рядового, а потом мне отгрызли ногу, и меня списали.

Айна бесшумно подошла и ткнула деда под ребра, промахнувшись всего на пару сантиметров. Она зарычала и повторила коварный удар, теперь железные пальцы достигли цели, и он охнул.

Я все слышала! возмущенно воскликнула девочка.

И что же ты слышала? обеспокоенным голосом, с трудом сдерживая смех, спросил дед.

Все! Я все знаю, можешь больше не врать мне! Я все знаю, теперь ты меня не обманешь! она комично погрозила ему пальцем, потом сжала кулаки, грозя кому-то сильно правее.

Хорошо-хорошо, я все понял и буду тебе повиноваться, рассмеялся дед и посадил ее на колени, осторожно поцеловав в лоб. Ты выспалась?

О чем вы там шептались? заворчала Айна, уткнувшись лицом в пропахшую фермой куртку, немного резкий запах сырости и влажной земли, перемешанный с теплыми и сладкими нотками машинного масла. Так пах ее дед, дорогой и любимый запах, от духов и одеколонов, которые привозили в раздаточный пункт, девочку тошнило, как и тех, у кого обонятельные рецепторы сохранились хотя бы на 17-25%.

Как обычно, обсуждали тебя. Ты же знаешь, как я люблю о тебе рассказывать.

Врешь, ты про войну рассказывал, а мне ничего рассказать не хочешь! она спрятала лицо и тяжело вздохнула. Ладно, я все понимаю. Я же еще маленькая.

Нет, дело не в этом, прошептал дед.

Подошла Альфира. Она долго зевала, расставляя на свободном ящике контейнеры с завтраком. Максим смотрел на нее, не замечая серого цвета еды, чувствуя сильный голод, от запахов разогретого грибного рагу с мясным фаршем злился желудок, требуя пищи. Какая же она красивая даже в этом убогом наряде, пускай и подшитом по фигуре. Альфира поймала его любящий взгляд и покраснела, от волнения запотели очки.

Завтракали молча, утро выдалось теплым и приятным, изредка дул слегка прохладный ветерок, а от прожекторов инфракрасное излучение грело нехуже веселого мартовского солнца, только не было упирающегося снега и льда, коварно спрятавшегося под подтаявшими снежными покровами. Максим переглядывался с Альфирой, и думали они об одном и том же, удивляясь себе, как быстро они привыкли к жизни под землей, как научились чувствовать день и ночь без подсказки уличного освещения, как чувствовали подземную погоду, непохожую на земную, часто безмолвную, никак не проявляющую себя, и внезапно просыпавшуюся, нагоняя штормовые порывы мокрого ветра или впадая в мертвый штиль. Максим все ждал, когда пойдет дождь, росу на синтетических листьях в сквере и парке они уже видели, и понимал, что дождь здесь невозможен.

Питомник проснулся. Как по команде из корпусов вышли группы детей разного возраста, одетые в легкую робу, отдаленно напоминавшую спортивные костюмы. Девочки и мальчики одеты одинаково, отличить их друг от друга практически невозможно, если бы девчонки не хихикали постоянно. Альфира и Максим ожидали тюрьму, внутренне готовясь к ужасной картине, похожей на детдома или психоневрологические интернаты, но все было вполне неплохо, и даже казенность зданий, одежды и невидимый забор не нарушили малой свободы, так необходимой в раннем детстве, чтобы было потом что спрятать глубоко в сердце и знать, какой должна быть жизнь на самом деле.

В этом питомнике воспитывались или разводились дети младшего возраста, лет до девяти-десяти, не старше. Если бы Айна не была забракована, то могла бы быть вместе с ними. Она не жалела об этом, а некоторые девочки из старших уже махали ей и кричали, радуясь, что она пришла. Старшие дети вместе с пяти-шестилетками заботились о малышах, как настоящие родители, катая в колясках и играя с малышами в песочнице, сменяя друг друга, чтобы выполнить положенную норму упражнений на спортплощадке. Дети все делали сами, без указки или другого внешнего контроля, не дрались, если и ругались, то в шутку, зная свою очередь, выполняя упражнения точно в определенное графиком время. И это было так удивительно и совершенно непохоже на тот хаос, что часто творится на детских площадках или в группе детского сада. О хулиганстве в школе и других проявлениях перехода животного в человека не стоило и думать, таких разумных детей они никогда не видели.

А, новенькие, к ним подошла высокая женщина в сером кителе и длинной юбке. Она больше походила на офицера, но самым неожиданным был ее рост, она на голову была выше обычных женщин подземелья, на полголовы выше Альфиры, немногим выше Максима. У нее были густые черные волосы, прореженные седыми прядями, аккуратно убранные в хвост, но вполне свободные, слишком большая вольность для офицера или казенного служащего. Здравствуйте, да, мы новенькие. Недавно приехали из полиса, Максим повторил простую легенду, которая обычно мало кого интересовала. По тому, как женщина в форме моргала, медленно и редко, он решил, что она киборг. В его голове все сложилось, ведь только киборги могут работать с таким количеством детей.

Ну-ну, женщина усмехнулась и обняла вставшую перед ней Айну. Привет, моя любимая ученица.

Привет! А Альфа умеет рисовать! Айна показала на Альфиру.

Это здорово, у нас как раз есть свободные часы три раза в неделю. Альфа, а как полное имя? женщина посмотрела на нее, Альфира пожала плечами и показала на свой бейдж инвалида. Эту фикцию можешь показывать инспекторам, они не разберут. Постой-ка, дай просканирую.

Альфира сняла бейдж, женщина долго всматривалась в него, глаза остановились, и Максим готов был поклясться, что видел электрический импульс в левом глазу.

Держи, хорошо ты выглядишь для стодвадцатилетней старухи. А знаешь, самое забавное, что это мой бейдж. Я с ним тоже сорок лет назад оказалась здесь. И осталась навсегда, и ни разу не пожалела.

Так вы как мы? неуверенно спросила Альфира, надевая бейдж.

Ну да, мы же непросто так вас сюда привезли, важно сказала Айна. Кристина тоже из вашего мира.

Айна довольно улыбалась, смотря на вытянувшиеся лица Максима и Альфиры.

Не удивляйтесь и не пугайтесь. Я сама захотела остаться. Сейчас уже не важно, почему и как я попала сюда. Скажу лишь то, что случилось это в год Чернобыльской аварии, если вы знаете об этом.

Знаем, конечно, знаем. В первую очередь из компьютерных игр, ответил Максим.

А, мне кажется, я понимаю, о чем ты. У нас это называется учебные модули. Можешь не представляться, я знаю, как тебя зовут, Максим, Айна мне уже все про вас передала.

Разболтала, ай-яй-яй! Альфира щелкнула Айну по носу, девочка возмутилась и попыталась ущипнуть в ответ, но промахнулась и атаковала воздух. Вы по импланту общались?

Да, Айна, как проснулась, связалась со мной. Можешь задать свой вопрос, мне будет приятно, Кристина улыбнулась, на красивом лице зрелой женщины не было ни одной морщинки, на вид она была немногим старше Мэй, как старшая сестра.

Сколько вам лет? спросил Максим.

Мне уже семьдесят человеческих лет, пару месяцев не считается. Я киборг, поэтому мой возраст считается по-другому. Хорошо сохранилась, не правда ли? Мне самой очень нравится, Кристина самодовольно улыбнулась, подмигнув Максиму, верно угадав интерес в его глазах. Выбора не было. Если хочешь здесь остаться, то придется стать киборгом, тогда система примет тебя как своего. Есть разные уровни, у меня низший, для работников сферы обслуживания и образования. Тяжести таскать или ломать швеллера руками я не могу и не хочу. Побочным действием кибернизации человеческого тела является долгий срок жизни и сохранение приемлемого внешнего вида. Киборги стареют очень медленно, хоть я и киборг, но я в первую очередь женщина, и хочу быть красивой всегда.

Простите, но почему вы остались? спросил Максим.

Максим, я не знаю, объяснял ли вам кто-то, но при переходе и обратном выходе всегда должен остаться кто-то один или больше, если захотят. Мы ждали выхода много лет, и я работала здесь, сначала как вольнонаемная. Система сама мне предложила полную ставку и кибернизацию тела. Не думайте, что никто не знает кто вы и откуда. Все кому надо знают, и это также заложено в системе. Честно говоря, я никогда не думала, что буду работать с детьми, но поработав здесь, я поняла, чего хочу на самом деле. Смешно, но для этого пришлось провалиться под землю, она засмеялась и похлопала его по плечу. Не надо так напрягаться. Никто не знает, сколько вам ждать, когда придет время, и вновь откроют портал. Это происходит постоянно, обмен идет редко, но идет. Больше я ничего не знаю.

И вы никогда не жалели? спросила Альфира.

Жалела и очень, особенно скучала по солнцу. Но оно и здесь есть, просто вы его не видите, но чувствуете. Посмотрите внимательно на эти прожектора, в поселке тоже много таких. Они излучают не только свет и ИК-излучение, но и ультрафиолет, поэтому тревожность проходит. А семья мне была не нужна, хватило одного брака. В этом разрезе моей прошлой личности я была абсолютно свободна.

Максим переглянулся с дедом. Он хотел спросить, не поработал ли имплант с ее мозгом, но не знал, как подойти к этому вопросу. Дед покачал головой, делать этого не стоило. Кристина была и человеком, и больше не была человеком это чувствовалось во взгляде, в манере двигаться и стоять, а особенно в коротких мгновениях зависания, когда она закрывала глаза, отдавая команду детям на площадке, и тут же заканчивалась ссора или начиналась другая игра, в которой участвовали в одной команде бывшие противники, готовые минуту назад начать драку.

Это не ваш путь. Под землей остаются только одиночки, а вы, как показывает мой сканер, любите друг друга. Придется ждать, Кристина по-доброму улыбнулась.

Какой сканер? с интересом спросил Максим.

Сканер простой, он есть у каждого простого человека, вот только мы им не умеем пользоваться. Кибернизация в основном помогает использовать то, что у нас изначально заложено. Мы все чувствуем запахи, особенно сильно половое обоняние. Я киборг, и могу бесстрастно оценивать эти запахи, так что я просто вас унюхала и проанализировала. Не очень романтично, да?

Да нет, вполне в его духе, ответила Альфира, бросив колкий взгляд на Максима, и когда она научилась так смотреть?

Надо Альфу к вам на кухню устроить. У нас она столько блюд запрограммировала! восторженно предложила Айна.

Правда? Это было бы здорово, а то детям надоели стандартные варианты, а новых патчей давно не присылали. И Айна может поработать, у меня как раз две вакансии свободно.

А сколько человек работает здесь? спросил Максим, язык не повернулся назвать это питомником, что-то злое и несправедливое было в этом термине.

В нашем питомнике положено пять штатных единиц: три киборга-воспитателя, один киборг на АХО и повар-программист. Повар сезонная работа, два раза в год отрабатывает новую схему и едет в другой питомник. Сейчас начнется завтрак, а вы пока разгрузитесь. Потом я все вам покажу. И да, не пугайтесь нашего старого киборга, он добрый и совершенно безобидный. Его на войне покалечило, дети его любят, он замещает помощника воспитателя, любит малышам страшные сказки рассказывать.

Ого, у вас и сказки рассказывают. А я думал, все через имплант заливают, поразился Максим.

Все через имплант не зальешь, не надо делать из него монстра. С имплантом под землей жить гораздо проще и не так тоскливо. У меня самый простой, базовая внешняя надстройка над неокортексом, но пока тебе не поставили такой же, я не смогу объяснить и малой части того, что он дает.

Честно говоря, мне нравится мой мозг древнего человека, Максим почесал лоб, Альфира синхронно повторила за ним и рассмеялась.

Вас это тоже ждет, не сомневайся, Кристина загадочно улыбнулась. Или ты думаешь, что обмен просто так ведется?

А вы не боитесь все это нам рассказывать? с тревогой спросила Альфира, посмотрев на колоколообразные ведра на столбах.

Нет, не боюсь. Киборгов моего уровня не сканируют, да и имплант не собирает подобные данные. Бояться надо в полисе, а здесь мы почти что свободные.

И дети? с сомнением спросила Альфира.

Дети в первую очередь. В питомнике им гораздо лучше, чем было бы дома с родителями, а главное они здесь свободные, насколько это возможно под землей, Кристина ехидно улыбнулась, отбросив кибернизацию назад. Сами увидите, если не поймете, Айна объяснит. Она все знает, пускай и не видит.

Кристина обняла девочку и расцеловала. Айна слегка покраснела, улыбаясь счастливой улыбкой.

40. Чужая кровь

Они его ждут. Боятся, он слышит, как учащается дыхание спецназовцев, как предает их мочевой пузырь, совсем чуть-чуть, они и не заметят, зато он унюхает. Он слышит все, чувствует запахи, зрение по сути и не нужно. Ветер доносит всю необходимую информацию, они ждут его с другой стороны, стоят на изготовке в позиции 23 схемы 85 ведения боя в туннелях. Он знает все схемы, видит приказы, перехватывая имплантом защищенный канал, выдавая себя на жалкие миллисекунды. У него нет оружия, только скорость, сила и точный расчет. Среди них три киборга, остальные солдаты. Ребят он трогать не будет, оглушит и все, а вот с киборгами разговор будет другой.

Они напряглись, волк видит ту же карту, что и они. С другой стороны туннеля движется электровоз с бочками. Сейчас посмотрим, что внутри этих ржавых канистр, если бы он мог смеяться, то злобно похихикал. Строй разбит, киборги офицеры путаются в командах, два солдата пущены вперед, чтобы развернуть автопоезд. Офицеры, фу, жалкие киборги второго уровня, не способные генерировать собственные команды. Такие сдохнут наверху, если им не скажут куда идти. Волк сделал глубокий вдох, бесшумно выдохнул, вот сейчас бы его заметили, датчики бы запеленговали высокую концентрацию ацетона. Тело приготовилось к бою, часть жировых запасов расщепилась, выдав ацетон в качестве видимых отходов, в крови кипит энергия. Пора!

Ничего не слышно, только сзади подул легкий ветер, потом удар и чернота. Второй удар, третий, четвертый солдаты падали на пол, оглушенные мощным ударом в голову, с застывшим удивленным, еще совсем детским лицом. Сколько этим ребятам лет, а их уже поставили погибать против киборга седьмого уровня. Затрещали кости, и лопнула стальная штанга. Волк разорвал первого офицера, не дав ему шанса обернуться. Второй поливал коридор из автомата, все пули летели мимо, несколько угодили в автопоезд, продырявив бочки. Слава духам, в них оказалась вода с моющим раствором. Белая пена хлынула на пол, два солдата поскользнулись, выронив автоматы. Они пытались подняться, но падали, больно ударяясь о смазанный ПАВом пол. Чувство самосохранения подавило нестойкий долг, и они затихли, на полу, тем более что волк разорвал второго офицера, старательно уничтожая кибернизированный организм.

Волк застыл на месте, кто-то пытается взять контроль над ним на себя. Он чувствует, как команда высшего уровня штурмует его файервол, и через мгновение в голове шумит заклинание, и черный дух приказывает ему повиноваться. Волк идет на зов, глаза его остекленели, тело расслаблено, только густая кровь стекает из пасти, но он не в силах сплюнуть ее, продолжая чувствовать мерзкий вкус.

Из-за приоткрытых ворот выходит инспектор второго уровня, его сразу видно по погонам. Волк ждал его, определив как высшего киборга, но это к тому же, еще и мутант. Волк видит, как черный дух клокочет в этом жалком теле, как ликует и жаждет мщения. Он подходит к инспектору и ждет команды, ни позой, ни взглядом не выдавая себя. Жалкие мутанты, их так легко обмануть. Он не знает, что в волке живет другой дух, что он тоже мутант, но свободный, с собственной волей, разделенной между киборгом и духом, объединив в одно целое. Дух еле сдерживается, чтобы не пошутить, не выдать себя, и только опытный кибернизированный организм сдерживает его, надо выяснить, чего хочет этот мутант, перед тем, как разгрызть его тонкую шею. Наверное, он его сожрет. Пускай и противно, но он должен это сделать.

Ты опоздал, ее здесь нет, инспектор самодовольно усмехнулся. Это я заманил тебя, и ты поможешь мне. Я хочу, чтобы ты нашел ее и помог бежать, а она найдет белую ведьму. Вот тебе координаты.

Волк не сдержался и оскалился, получив координаты лагеря, куда отправили Юлю. Он бы и так нашел ее по запаху, но так будет быстрее, а главное он вспомнил ее имя Юля, похоже на правду, от этого инспектора немного пахнет ею. Внутри волка закипает ярость, дух рвется наружу, требуя мщения за нее. Инспектор отшатывается и хватается за пистолет. Волк откусывает кисть вместе с жалким оружием и валит его.

Стой, стой! Ты должен мне подчиняться! инспектор дико кричит, волк замирает на минуту, прижав лапой его грудь к полу, ребра начинают трещать, а инспектор кричать от боли. Волк считывает его имплант, врывается в долгосрочную память. Нет, он ее не насиловал, струсил.

Ты никогда не вернешься домой! Ты останешься здесь навсегда! И она сдохнет здесь

Черный дух вырывается из тела киборга, пытаясь атаковать волка. Он влетает в его тело и вырывается наружу, разорванный на десятки лохмотьев. Дух внутри волка говорит, сначала тихо, волк с трудом разбирает слова. Черный дух кружится над ним, в бессильной злобе, а острый коготь старательно выводит на бетонном полу слова: Вернись в свой мир, где жизни, смерти нет. Пусть пепел скроет память о тебе.

Последнее слово еще не дописано, а буквы уже разгораются, вырываясь из бетона. Последняя буква замыкает цепь заклинания, и оно огненным смерчем забирает черный дух в дальний угол. Взрыв, до волка долетает огненная стена, бьющееся в агонии тело киборга загорается, начинает вонять жареным мясом. Волк открывает глаза и смотрит на горящее тело под его лапой. Medium rare, думает волк, изобразив гаденькую усмешку.

Через час он был на тюремной аллее, так назывался этот безликий коридор с глухими камерами предварительного заключения разных категорий и несколько пыточных блоков. Он точно знал, где она была, и он знал, что ее здесь нет. Скаченная база инспектора и его ключи доступа открывали почти все двери, волка никто и не пытался остановить, люди снимали его на телефон и смеялись. Как дети, глупые и беззащитные, думал волк, пробегая мимо, сканируя каждого на память, просто так, чтобы было чем заполнить опустевший резервуар души.

Ее здесь нет, ты, наверное, знаешь об этом, к волку подошла девушка с невообразимой прической. Волк долго смотрел на нее, подбирая эпитет, но ничего кроме взрыва не выходило. Вот, здесь она сидела.

Она открыла камеру, волк зарычал от гнева. Он видел, как живут другие, и эта убогость разъярила его, киборг еле сдержался, не разрешая духу внутри него разорвать и разломать все, что было в камере. Вещи не виноваты в жестокости людей.

Когда найдешь ее, передай привет от Марты, она грустно улыбнулась и с тоской посмотрела вдаль, будто бы перед ней был не безликий и бесконечный коридор, а бескрайняя и живая степь. Меня и Розу скоро разжалуют в гномы, но мы не жалеем. Нас выселят из полиса в поселения ссыльных. Скажи ей, что мы больше не хотим никого сторожить, и верни ее домой.

За спиной у волка появилась вторая девушка, бледная, с недавно отстриженными волосами. Они обняли волка, не замечая запекшейся крови и смрада из его пасти, еще ощущавшей вкус и мерзость плохо прожаренного мяса. Но его не стошнило, можно привыкнуть, а потом и понравится, исходный организм робко заявлял о своих правах.

От пристани до лагеря было ровно 13562 шага. Счет помогал не сойти с ума от ужаса и жалости к себе. Довольно скоро скрылся жесткий свет пристани, и шеренга из ста двадцати трех человек погрузилась в кромешную тьму. Все, кроме Юли, шагали по счету импланта, слажено, как вымуштрованные солдаты или роботы. Кто-то уставал и начинал сбиваться, тогда весь строй притормаживал, и ближайшие подхватывали ослабевшего зека под руки, волоча дальше. Юле приходилось считать про себя, первые два километра она сбивалась, то отставая ото всех, то врезаясь в передний ряд. Но хуже всего была тишина и непроглядная тьма. Освещения по пути не было, оно и не требовалось. Под ногами хрустел песок, по звуку походивший на расколотый лед, дул противный холодный ветер, а потом наступала тягучая, давящая на уши тишина, и каждый сапог, раздавливавший песочный лед на макромолекулы, бил по ушам с такой силой, что искры из глаз сыпались, а затылок пульсировал не хуже отбойного молотка в руках молодого и веселого рабочего из Средней Азии. Юля сосредоточилась на шагах и пыталась вспомнить, видела ли она когда-нибудь рабочих стройки или дорожных рабочих не из Средней Азии, других, коренных, а не иммигрантов. В памяти проявилась мама, всегда пренебрежительно отзывавшаяся о людях другой национальности, и отец, поддакивающий по привычке. Вспомнился и Максим, любивший напоминать им о чарке тюркской крови в их роду, как перекашивалось лицо матери, и как она была в этот момент похожа на свою прабабку из перекрещенцев. Юля злилась, и это придавало ей сил, а еще оберег подкалывал, то обжигая, то холодя, когда она начинала плыть, уходя в автопилот, машинально передвигая онемевшие после железного ящика ноги.

Через 10282 шага они прошли первую линию ограждений, которых не было. На вышках светили ленивые прожектора, свет был рассеянным и сонным, как и заключенные. Это спасало глаза, после долгого периода темноты начинавшие постепенно привыкать к свету, но все равно первые пять минут глаза больно резало. Киборги-конвоиры не торопили, выжидая положенное по регламенту время адаптации, длившееся около получаса. Можно было присесть на холодную землю, бетонную площадку, посыпанную острым гравием, и передохнуть. Юля посидела немного и быстро встала, понимая, что может моментально уснуть даже на этой колкой и жесткой подстилке. Если бы не путанные воспоминания, старые обиды, злившие ее, она бы давно рухнула где-нибудь в черноте, наверное, навсегда бы там и осталась, замерзнув во сне.

Забора не было, только вышки каждые двадцать метров или около того, мерить шагами она не решилась, мало ли как воспримут это охранники. Заключенные расположились у ворот, которых тоже не было, но границы ощущались телом, давили на мышцы и кости, когда она подходила ближе, заставляли сердце учащенно биться. Она понимала, что с имплантом видна граница, а ей придется напрягать воображение, чтобы выстроить эту преграду для себя. Переходить за невидимую границу совершенно не хотелось, и дело было даже не в подсказках оберега, больно коловшего ее при первой же подобной мысли, хватало боли во всем теле и накатывающей паники. Были бы здесь Максим и Илья, они бы точно объяснили.

Прозвучала команда в импланте, Юля не среагировала и оказалась в середине шеренги. Так она дошагала до лагеря. По пути она насчитала еще два защитных контура, которые они прошли без остановок. Свет нарастал постепенно, в лагере света было с избытком, можно рассмотреть каждую пылинку на идеально вымытом плацу. Лагерь больше напоминал склад или сильно расширившийся гаражный кооператив, только гаражи стали шире и в десятки раз длиннее. Две или три улицы, как считать и что считать улицей, ночь, в лагере никого, кроме Беовульфов, с интересом рассматривавших новеньких. Длинные здания были одинаковыми, простые и без излишков, как и все под землей. Юля никак не могла вспомнить их название, перед глазами все время появлялся улыбающийся негр, он вроде был не так давно президентом США. Юля решила, что у нее бред от усталости. Пока заключенные, повинуясь командам, поступающим в имплант, расходились по зданиям, она оглядывалась, проверяла вещмешок, хорошо еще, что не заставили раздеваться и не шмонали вещи. Куски недочитанной книги складывались в картину неизбежности, и она ждала чего-то подобного, но киборги вели себя подчеркнуто вежливо, помогая сориентироваться тем, кто потерялся.

Она осталась одна, скрылись и охранники. Задул жесткий холодный ветер, лицо покрывалось изморозью, как не пыталась она спрятаться в воротник. Сунув в рот пару кусков сушенного мяса или что-то подобного, нечего было об этом и думать, она покорно ждала. Бежать некуда, идти в ближайшее здание тоже смысла не было, двери открывались автоматически, а метки у нее нет. Захотелось пить, она попила из полузамерзшего пакета, и организм потребовал сатисфакции, грозя опозориться в любую секунду.

Эй! А я? Дайте хоть в туалет сходить! закричала Юля осипшим голосом, таким разговаривали по утру одноклассницы, проводившие ночь на дискотеках и вписках.

Не кричите, по вам решение еще не получено. Ответственный следователь выведен из строя, поэтому ваше дело передано другому. Он пока разбирается, чтобы определить уровень барака, сказал выбежавший из ближайшего барака Беовульф и, как послушная собака, сел рядом, с интересом смотря на нее.

А, так это барак, Юля посмотрела на длинные здания, вновь появился чернокожий президент, и все сошлось. Да уж, схожу с ума. А в туалет можно, а то я скоро взорвусь.

Придется подождать. Вход в чужой барак строго запрещен, а других туалетов в лагере нет. Можете размяться, если вам это поможет.

Ну, спасибо. Хоть так, Юля вздохнула и стала разминаться.

Ей стало жарко, и очень хотелось есть, но делать этого было нельзя. Киборг пошел вперед по улице к дальним баракам, Юля пошла за ним. Команды не требовалось, базовые человеческий мозг способен сам разобраться в такой простой ситуации. Ее барак оказался на самом краю, огороженный невидимым забором, вышки стояли каждые десять метров. Юля присвистнула, чувствуя тревогу и глупую ироничную гордость, как же они ее боятся.

Это ваш барак. Распорядок дня изучите сами, спрашивайте у соседей. После завтрака вас поведут на работу, пока вы не распределены. Займите свободную койку и попробуйте отдохнуть.

Хорошо, попробую, Юля вздохнула и пожала плечами.

Дверь открылась без метки, она здесь и не нужна была, сюда вряд ли кто-то забредет по доброй воле. В нос ударила вонь старой бани и грязного туалета. По периметру потолка светили тусклые диодные ленты, выполнявшие роль дежурного освещения. После яркого света снаружи не было видно ничего, кроме этого тусклого свечения. Юля вздыхала и думала, почему в лагере такой яркий свет, если бежать никто не будет, а эти киборги прекрасно видят в темноте. Сложив вещмешок и куртку у двери, она пошла искать туалет.

Все оказалось не так страшно, просто вонь не смывалась, въевшись в стены и пол. Вернувшись, Юля увидела высокую и очень худую девушку, рывшуюся в ее вещмешке. Роба висела на ней, девушка состояла из одних костей, черные волосы небрежно убраны в хвост, она больше напоминала больного зверя, чем человека. Особенно ее глаза, горевшие то красным, то черным пламенем.

Эй, не трогай мои вещи! грозно сказала Юля, девушка подняла на нее взгляд и засмеялась глухим каркающим смехом. Потом демонстративно запихнула в рот пригоршню сушеного мяса и зачавкала.

Девочка, отдай ей все. Это Йока, она зараженная, в ней черный дух. Она все равно скоро сдохнет, не зли ее, послышался совет с ближайших нар. Голос сильно напомнил Юле классного руководителя, и все внутри нее взбунтовалось.

Вот еще, отдай! Это мое! Юля отобрала у девушки вещмешок и отошла на три шага в сторону.

Девушка поднялась с корточек и уставилась черными глазами на Юлю. Пожалуй, она красивая, если бы не болезненная худоба и лихорадочный блеск в глазах. Кто-то включил свет, ожидая представления. Барак просыпался, Юля слышала, как делают ставки, за сколько ее Йока убьет.

Отдай это мое! передразнила ее Йока низким голосом. Я сожру твое сердце!

В левой руке блеснул кусок стекла, Йока бросилась на Юлю, желая резануть по горлу. Оберег молчал, Юля и так знала, что делать. Хватило одного удара правой в скулу. Йока упала навзничь и зарыдала. Что-то липкое и горячее было на кулаке, Юля машинально слизнула, думая, что это ее кровь, что у нее опять лопнула кожа после удара. Но это была кровь девушки, горькая и жутко соленая, чужая кровь. Юлю затошнило, ее чуть не вырвало прямо здесь, с трудом сдержавшись, она заставила себя успокоиться. А еще ей стало до боли в сердце жаль девушку, лежавшую на полу и рыдавшую глухим слабым клокотанием, такую жалкую и беззащитную на самом деле.

Эй, девочка! Ты что? Она же хотела тебя убить! Она одержимая, ее заразили, не трогай ее! заверещали голоса классного руководителя со всех сторон.

Заткнитесь вы! Она просто хотела есть! прикрикнула на них Юля и помогла Йоке встать. Давай ты больше не будешь драться, хорошо?

Прости, я не выдержала, девушка закрыла лицо руками и стала падать. Юля подхватила ее и огляделась.

Где ее койка?

Здесь нары, девочка, засмеялись все. В самом конце, там и себе подстилку найдешь.

Ну и уроды, буркнула Юля и, подобрав вещмешок с курткой, повела Йоку в самый конец.

Здесь и правда было много свободного места, никто не хотел ложиться рядом с зараженной, поэтому образовалась отдельная комната без стен на восемь нар.

Я Юля.

Я Йока. Прости, я не хотела тебя убивать. Они все думают, что я зло, Йока вздохнула и посмотрела на Юлю красными глазами без зрачков и белка, будто бы сделанными из горящего красного стекла. И это правда, во мне черный дух, но он добрее и справедливее, чем все эти предатели.

Ясно. Тебе нельзя много есть, вот, лучше поешь пока это по чуть-чуть, Юля достала пакет с водой и немного хлеба с кусочком сушеного мяса. Только не глотай, а жуй хорошо.

Ты мне даешь свою еду? удивилась Йока, с сомнением и недоверием посмотрев на Юлю. Красные глаза стали черными, и это было даже красиво, ей определенно шло, хоть и жутко смотрелось.

Да, я не жадная. Просто не люблю, когда отбирают силой.

Спасибо, ты не отсюда, Йока внимательно смотрела на Юлю и улыбнулась. Я вижу, кто ты. Мы видим, кто ты. Я никогда не забуду твоей доброты, придет время, и я помогу тебе.

В чем? Юля пожала плечами.

Йока покачала головой и заставила себя медленно съесть хлеб и мясо. Юля смотрела на ее скулу и думала, что слишком сильно ударила, кровь никак не остановится. Повинуясь странному чувству, она дотронулась пальцами левой руки до раны, вспыхнула еле заметная искорка, и рана засохла. Йока тихо засмеялась и прошептала: Мы знаем, кто ты.

41.Карта

Да уж, такое бы и в голову не пришло. А ошибки нет? Не мог электронный мозг перепутать или придумать? следователь смотрел на экран, не мигая. В небольшой аудитории молчаливо стояли пустые столы, свет приглушен, и это нервировало его больше, чем отрисованная программой поиска карта.

Перепроверяли десять раз результат один и тот же. Я сама перепроверила десять процентов данных и сделала много ошибок. Мы можем верить карте, если вы предоставили точные данные для поиска, рыжая девушка поправила длинную челку и пожала плечами. Зеленые глаза темнели от обиды за искусственный интеллект, работавший круглые сутки без выходных, курносый нос шмыгал от досады, даже веснушки потемнели и с укором смотрели на всех.

Не стоит обижаться. Работа проделана колоссальная и в такие короткие сроки, что человеку и не снилось, следователь вздохнул. Но я человек, а людям свойственно сомневаться, поэтому мы и живы до сих пор. Закон эволюции не поддаваться первому порыву и думать о последствиях.

Он с грустной улыбкой посмотрел на угловатую рыжую девушку, слегка кипевшую от обиды. Он и сам таким был в ее возрасте, когда всю его работу проверяли и перепроверяли, находя ошибки и логические ловушки, а молодому следователю казалось, что он в два счета раскрыл дело. В жизни все оказывалось и сложнее и проще, чем на первый взгляд, и вся сложность была в том, чтобы с первого раза выбрать верную дорогу и не пойти по ложному следу. Ему нравилось работать с молодыми, опер Егор не в счет, его ничем не пробьешь, закоренелый мент.

Да я все понимаю, девушка по-детски вытерла нос кулаком и улыбнулась. Улыбка определенно красила ее, слегка угловатую, с оттопыренными ушами и торчащими в разные стороны волосами и слишком длинной челкой. Глядя на нее и Аврору, сидевшую рядом с Настей, хотелось накормить девушек, и кормить до тех пор, пока не нарастят полсантиметра жира где-нибудь. Мы еще нейросеть двух банков подключили, каждая работала параллельно, потом данные сверили, и все сошлось.

Если бы у нас раньше был такой инструмент, опер ткнул пальцем в экран, мразей на земле было бы меньше.

А вот с этим я бы поспорил. Статистика вещь лживая и дотошная, но она врет не во всем. Количество преступников, как и количество образованных людей, всегда практически одно и то же. Меняются критерии преступлений и образования, а на выходе то же самое.

У нас количество пациентов только растет, заметила Аврора. Правда и время специфическое. Если брать статистику за век, то в целом поровну.

Хорошо, по теории поговорите без меня, грубо отрезал опер. И что нам дает эта карта?

Это секта, сказала Аврора. Пентаграммы не получается, но выглядит вполне стройно

Это не пентаграмма и не подобные знаки, Настя довольно улыбнулась, это объемная фигура.

Она ввела команду, и карта стала меняться. Контуры, наложенные на карту страны и близлежащих государств, выдвинулись вперед. Каждая точка фигуры относилась к месту преступления. Программа разметила на политической карте данные, полученные от следователя, и подобрала события, случившиеся в этом месте за три месяца до и после. Каждое событие система отмечала новой точкой, соединяя с первичной, образуя сложные фигуры, отдаленно напоминавшие сопряжения атомов в молекулах. События образовали несколько основных групп: установка или восстановление памятника тирану, в основном ставили памятники Сталину и Ивану Грозному, но встречались и рандомно возведенные памятники Владимиру Крестителю; митинги и шествия нового националистического движения Правая воля, памятники устанавливались на жертвования граждан через фонд движения; и более мелкие события, всплески недовольства, перерастающие в погромы по национальному и имущественному признаку, с последующим мародерством и изнасилованиями. Что-то известно было всем, особенно отмеченные в федеральных СМИ случаи, когда избивали хозяев дорогих машин, сжигая автороскошь прямо на дороге, или разгромы и поджигания коттеджных поселков. Но суммировать и проанализировать всю информацию без первичного вектора было невозможно. Погромы и напряженность возникали за несколько месяцев до похищения девушек, а после похищения, каждый раз ровно через неделю, было шествие или митинг.

Видите фиолетовые точки? Настя указала на двенадцать городов. Здесь не было возбуждено дел о похищении или тому подобное, как это у вас называется. Неважно это, а важно то, что система сама нашла эти точки по другим критериям, и они совпали с тем списком, который вы определили как непроверенные случаи.

Да, вижу, следователь сверился с планшетом. В этих городах никто не заявлял о пропаже, точнее не возбуждалось дело. Местные решили, что девушки покинули город. Я неоднократно отправлял запрос о возбуждении дел, но получал отказ. Наша система не любит плодить висяков. Получается, что компьютерный мозг волнуется о людях больше нас.

Компьютер гораздо человечнее человека он никогда не предаст! воскликнула Настя.

Если это не будет заложено в его программе, усмехнулась Аврора.

Настя фыркнула в ответ и победно нажала на клавишу Enter. Линии согнулись под невообразимым углом, соединяясь с крайними точками в трехмерном пространстве, образуя сложную фигуру, очень похожую на модель инновационного лекарства, молекулу, разработанную искусственным интеллектом. Егор вскочил и подошел к экрану. Луч проектора уперся в его спину, но он будто бы не видел, что закрыл изображение.

Егорушка, будь добр, уйди оттуда, попросила его Аврора, вложив в голос всю иронию и патоку ласки заботливой мамаши.

Подожди, он посмотрел на всех. Настя невольно вскрикнула, увидев почерневшее лицо Егора. Глаза налились кровью, вены на шее вздулись, он часто и шумно дышал, держа руки за спиной, сжимая кулаки до хруста. Ты можешь изменить фигуру?

Наверное, а как? Настя задумалась. Это объемная фигура, могу вывести какую-нибудь проекцию.

Давай, прохрипел Егор и вернулся на место.

Егор, тебе плохо. Ты что-то увидел, да? Не ври, строго сказала Аврора.

Подожди, прохрипел он, всматриваясь в странную и пугающую фигуру. Давай прямую проекцию, как мы сейчас видим.

Настя написала команду. Фигура осталась на белом фоне, изображение задрожало, мигнуло пару раз, и появилась фронтальная проекция.

Пока не сильно лучше, заметил следователь. Хотя что-то напоминает.

Настя, можешь упростить ее. Ну, не знаю, убрать лишнее или косвенные линии? попросил Егор, что-то лихорадочно ища в телефоне.

Можно. Я сейчас наложу фильтр, чтобы получился логотип какой-нибудь фирмы, предложила Настя.

Компьютер думал недолго, и через секунду все увидели логотип. Егор долго и витиевато выругался, потом его затрясло, пунцовое от крови лицо почернело окончательно, и из горла вырвался глухой сдавленный крик, похожий на древнее ругательство или заклинание. Аврора, пристально следившая за ним, еще не видя логотипа, готова была поклясться, что он изрыгнул из себя черное облако, влетевшее в него в ту же секунду. И это облако имело свой облик, непонятный, не животного и не человека, но страшный настолько, что она едва не обмочилась. Позора она не боялась, за годы работы привыкнув к тому, что может ходить облеванная и обосранная пациентами, но ее поразила собственная реакция никогда еще она так не боялась, даже когда пациент бросился на нее с осколком стекла и вонзил чуть ниже левого плеча, промахнулся, стекло сломалось о ребро.

Правая воля, прохрипел Егор и стал долго кашлять.

Настя тут же вывела логотип с сайта политического движения. Сомнений не было, фильтр четко отрисовал их логотип, напоминавший странный, немного жуткий цветок с острыми краями лепестков и спиралью в сердцевине.

Егор, напомни-ка мне, кто арендатор бомбоубежища? попросил следователь.

А это я у вас хочу спросить, Игорь Николаевич, язвительно сказал Егор. Вы же сами мне дали отвод, запретили старшего по дому ломать. А он, между прочим, исчез, и вот уже неделю не появляется дома!

Помню, моя вина, следователь задумался. Попробую через верх добиться разрешения.

Попробуй-попробуй, а я пока могу так вскрыть. Можно? Егор жестко посмотрел на следователя. Спорить с его черным лицом было страшно, и он понимал это, борясь с собой, сдерживая свой гнев.

Так, если ты не успокоишься, я тебя уколю, Аврора подошла к нему и взяла за руки, смотря прямо в глаза. Нам тут психов со стволом не хватало.

А что, до сих пор не вскрыли те комнаты? удивилась Настя. Но там же могут быть еще жертвы! Я не понимаю, почему так?

Все гораздо сложнее, чем мы можем себе представить. Алтари вывезли в лаборатории. Что они там нашли, мы не знаем, но мне шепнули, что это гранит внеземного происхождения, а это уже особый уровень секретности, сказал следователь и посмотрел на Настю. У нас в руках власть, но и над нами власть, поэтому мы должны постоянно лавировать, искать пути обхода.

Ну-ну, гранит-метеорит, хмыкнула Аврора и влепила пощечину Егору. Полегчало?

Вроде да, но в следующий раз могу ответить. Чисто машинально, так что держись подальше.

Ой, напугал. Приходи в мое отделение к буйным, они тебе наваляют, улыбнулась Аврора. Меня один даже повесить собирался, хорошо, ребята отбили.

Ой! вскрикнула впечатлительная Настя и закрыла лицо руками. Я бы с ума сошла!

Ну, по последней диспансеризации я вроде здорова, пожала плечами Аврора и села на место. Так что будете делать, господа сыщики? Будем ломать ведущую политическую силу? Или вы думаете, что на выборах они пролетят?

Не пролетят, пройдут куда надо и сколько надо, ответил следователь и повернулся к Егору. Собери ребят потолковее, чтобы не болтали. Я пришлю МЧСников. Завтра вскроете все. Под мою ответственность.

А высшая каста нам позвоночник не выдернет за это? с улыбкой поинтересовался Егор.

Мне грозит досрочная пенсия, тебе увольнение. По-моему нам нечего особо терять, как думаешь? Настя, ты говорила, что есть другая карта?

Есть, я ее пробила по тому отчету, что составил Илья. Он накопал прошлогодних новостей и за первый квартал. В основном из КНДР и Китая, немного с Ближнего Востока, она вывела полную карту, линий стало больше, но все они стремились соединиться, и это было видно с первого взгляда. О, я придумала!

Она открыла диалоговое окно и стала набирать сложный код. Понять этот набор букв и цифр мог только такой же больной человек, как она, поэтому все просто ждали.

Вот, я решила соединить все линии. Программа сама определит наиболее простые варианты, а потом я выведу все шесть проекций, объяснила Настя. Экран погас, прорабатывая команду.

Фильтр не забудь наложить, сказала Аврора, но на экране уже появилась новая 3D-модель и шесть проекций вокруг нее. А можно и не накладывать, и так все видно.

Да уж, интересно получается. Егор, ты займешься обыском, а я попробую поискать что-нибудь на эту партию.

Господа сыщики, а вам не кажется, что вы пытаетесь натянуть сову на глобус? спросила Аврора.

У тебя есть другие варианты? недовольно спросил Егор, для него дело было ясным, и руки ужасно чесались. Он бы сегодня пошел все вскрывать, но Игорь Николаевич был прав, нужны ребята надежные, желательно с хорошей психикой.

Да я не против совы, просто получается слишком просто, пожала плечами Аврора. Более того, я сама попробую вступить в это движение. Надо посмотреть на них изнутри. Уж больно мне лицо их лидера знакомо. Настя, можешь вывести?

Сейчас, Настя открыла сайт движения, где на заглавной красовалось фото лидера в желто-зеленой гимнастерке и шароварах, грудь была перетянута кожаными ремнями, не хватало кобуры и сумки с патронами. С первого взгляда и не поймешь, что это женщина, слишком жестким и каменным было лицо, слишком пронзительно, прямо в душу, смотрели черные глаза. Мрак!

Именно, что мрак, Аврора покопалась в планшете и скривила рот в саркастической улыбке. Вот кого она мне напоминает. Насть, помести-ка их рядышком.

Настя перехватила фото и разделила экран на две части. Егор цокнул языком и стукнул по столу.

Чистое зло, как сказали бы Сергей и Мэй, заметила Аврора. Вам не кажется, что у них одно и то же лицо? Но не внешнее, а внутреннее. Настя, ты же видишь сходство, верно? Вот, значит, твоя умная счетная машина распознает.

Я поняла, сделаю, с готовностью воскликнула Настя.

Хм, Настя, а я тебе сброшу фотоматериалы пропавших девушек. Местные опера все-таки какую-то работу сделали. Может, среди их окружения тоже найдешь что-то. Боюсь даже представить, что мы ищем, следователь покачал головой. Настя, ты просто молодец, такую работу сделала.

Спасибо, но это ребята, я так, недавно присоединилась. Много сделал Сережа и Леха, А Максим прописал начало, без него было бы гораздо сложнее, Настя всхлипнула, утерев крупные слезы.

Хочешь, я тебе таблеточку дам? без издевки предложила Аврора.

Не надо, я сама справлюсь! Настя с вызовом посмотрела на нее.

Пока сама, но не стесняйся, а то впадешь в коматоз, как Сергей с Мэй, заметила Аврора.

А как они, оклемались? спросил Игорь Николаевич.

Нет, лежат у нас. Мэй совсем плохо, у Сережи психоз и еще много чего, Аврора вздохнула. Это я не человек, мне все нипочем.

Врешь, Егор вздохнул. С препаратов не слазишь.

На себя посмотри, алкаш! огрызнулась Аврора. Если я не буду спать, то сдохну!

А я тебя предупреждал, что не надо в подвал ходить, заметил Егор. Кстати, где психологический портрет маньяка?

Нет его, и не будет! скрипнула в ответ Аврора и добавила шепотом. Нет там маньяка, секта или еще хуже. Слишком мало информации, но если встретишь их стреляй!

Отличный совет психиатра, хмыкнул Егор. На вскрытие тоже пойдешь?

Конечно! Сама возьму болгарку и буду пилить швы, огрызнулась Аврора. Позовешь, когда вскроете. Основной ужас я уже видела и нюхала, трупами меня не испугаешь.

Я бы не вскрывала, прошептала Настя.

Почему это? Ну-ка, колись, рыжая, что не показала? Аврора сжала ее локоть, Настя вскрикнула от неожиданности.

Да это так, мракобесие, конечно. Но блин, все же сходится! горячо воскликнула Настя.

Что сходится? с интересом спросил следователь. По поводу мракобесия не беспокойся, если уж мы начали, как сказала Аврора, натягивать сову на глобус, так что нам мешает покопаться в мракобесии?

Ничего не мешает, надо копать. Я вам говорю это секта или даже древняя религия, Аврора для убедительности постучала длинным пальцем по столу.

Это древний культ. Я много чего накопала, меня тогда еще ребята просили, когда Илья был жив, Настя всхлипнула. Короче он начал, а я подхватила. Он с одним профессором переписывался, потом я с ним в зуме поговорила несколько раз. Там много всего, но главное в том, что это ритуал выхода или освобождения. Через тело человека должен выйти дух оттуда, правда, не знаю откуда, но он не здесь.

Потусторонний мир, предположила Аврора.

Нет, скорее параллельный и изнаночный. В разных текстах и на разных языках встречается этот термин и схожие ритуалы. Мне Аврора описала в общих словах, что вы нашли. Так вот есть даже рисунки и таблички, на которых нарисовано что-то подобное, Настя вывела презентацию из текстов и других артефактов с жуткого вида рисунками, на которых тело человека разрывали, но разрывали изнутри, будто бы внутри него происходил взрыв или вылезал Чужой. И вот такого много. Особенно много стало, когда стали воровать из архивов Ватикана и у нас из монастырей, когда делали реконструкцию. Все уходило на черный рынок, а оттуда по капле приходило к ученым и в музеи. Вы не увидите этого в экспозиции, есть запрет, и работы ведутся под грифом секретно. Вот так вот, и там тоже.

Ха-ха, какую я сейчас кощунственную вещь скажу, засмеялась Аврора. Верующих нет, никого не оскорблю?

Есть, но говори, приказал следователь.

Посмотрите на весь этот древний ужас, а потом на типичное распятие, особенно у христианских сект, которые любят себя хлестать плетьми и рвать себе ногти или что они там еще делают со своим телом. Так вот распятие похоже на, как логотип похож на проекцию. И это скорее память, напоминание о то, чтобы это не повторилось. Если смотреть на все под этим углом, то спасение и мольба о спасении уже не кажутся полным бредом?

Проверь дозировку, а то ты переборщила, хмыкнул Егор, лицо вернулось в нормальный вид, а за ним и врожденный сарказм.

Проверю, не переживай. Я похудела от всего этого, надо бы пересчитать дозу. Игорь Николаевич, а вы можете мне инвайт в Правую волю организовать?

Поясни, не понял.

Приглашение в главную ячейку или чуть пониже. Не в рядовую точку же мне идти, там я ничего не нарою, что толку с зомби. Мне нужны высшие зомби.

Попробую. У нас есть негласное распоряжение приобщиться, так что будет тебе приглашение, следователь пометил себе в телефоне.

А ты еще не вступил, а, Игорь Николаевич? усмехнулся Егор. Нас-то загоняли, пошли зеленые, туда им и дорога.

Ну а вы что же, отказались? И вам не прилетело? с интересом спросил следователь.

А мы по уши в работе. Дела с нас никто не снимает.

Вот и я по уши, и всплывать не собираюсь, пока за эти уши и не вытащат.

42. Мутант

Подул теплый ветер, солнце приветливо посмотрело в лицо, подмигивая: Ну же, улыбнись!. Мэй поежилась, кожа почувствовала тепло и напряглась, покрывшись болезненными мурашками. Она понимала, что сегодня очень теплый день, слишком теплый для осени, но ей было холодно, всегда, теперь навсегда. Мысли возвращались к одному и тому же, и слишком больших усилий стоило подумать о другом, например, откуда здесь ветер?

Больница, окруженная высоким бетонным забором, не смотря на приметы нового времени в виде камер наблюдения, автоматических ворот и пластиковых стеклопакетов, смотревшихся слишком ярко на старом фасаде, видело первых большевиков, а, может, и подданных его Величества. Можно было найти точную дату или почитать стенд на первом этаже корпуса, но Мэй не хотела. Она оглядывала дохлый сквер, она назвала этот кусок земли с деревьями и узкими дорожками сквером, примеряя на себя жизнь в этом мини-городе. Мэй искала пространство, откуда бы мог появиться ветер, но вокруг был забор, видимый с любой точки. Если бы неторопливые взмахи ветвей с пожелтевшей листвой, она решила бы, что и ветер она придумала. Внутри было холодно и пусто, будто бы кто-то вырвал сердце и положил перед ней на оцинкованном блюде, мятом и покоробленном от старости. Она бы с удовольствием положила туда и мозг, чтобы освободиться от мыслей и воспоминаний, но лечащий врач лишь внимательнее смотрел на нее, когда во время утреннего разговора Мэй предлагала в шутку это сделать.

Сначала ей усилили дозу, но это привело к полной заторможенности, и она не вставала почти неделю, только в туалет, мозг не позволял опускаться. Больше всего ее угнетало полное равнодушие и пустота ко всему. Она могла спокойно обдумывать что угодно, не испытывая ни хороших, ни плохих чувств, остался только ужас, такой же спокойный и равнодушный, не желавший пошевелить и пальцем когтистой лапы, чтобы разрушить ее окончательно.

Сергей сел рядом. Мэй не сразу увидела его, ведя пальцем по скамье, буква за буквой выводя невидимое слово.

Ты не голем, прекрати это писать, он обнял ее, Мэй дернулась, выходя из оцепенения, и улыбнулась.

Привет, она вздохнула и провела указательным пальцем по его лицу, как ребенок изучает лицо матери, но без оттягивания губ и век. Рядом с ним было не так холодно, жаль, что ночью она должна была спать в общей палате с другими психичками.

Ты опять пропустила завтрак. Забыла, что Аврора приказала есть?

Не забыла, просто меня тошнит от этой еды. Хотя, меня тошнит от всего, что я вижу. Но не ты, она грустно улыбнулась. Как ты?

Завтра выпишут, уже в норме, соврал и не соврал Сергей. Норма была условная, поход в бомбоубежище воскресил старые страхи, пережитые им в старших классах, когда он хотел стать спелеологом, перейдя в конце концов после школы в диггеры. В любом городе найдутся катакомбы, подземный город, скрытый под толщей асфальта и бетонных сводов. И они нашли своих аборигенов, выросших во тьме и подвижном сознании до недочеловеков и людоедов. После этого его трясло в любом полуподвальном помещении, а все воспринимали страх за чрезмерную серьезность. Меня прокапали, теперь пуст и светел.

А я просто пуста, Мэй села ровно и распустила волосы. Сколько же у нее седых волос, интересно, почему они еще не собрались вместе и не тыкали всем в глаза широкими седыми прядями? Волосы жалели ее, вплетая в черный бархат серебряные нити, а она не хотела жалости и сочувствия, ни от кого, никогда. Права Аврора, я старушка Мэй.

А я старик Сергей, хмыкнул он. Не рано ли списала себя?

А ты? она внимательно посмотрела ему в глаза.

Все от тебя зависит.

Не на ту лошадь поставил. Бежать тебе надо подальше от меня. Нет, я серьезно, послушай и беги.

Послушал и не убегу.

Ничего, препараты выйдут скоро, голова станет свежее, и сам все поймешь. Беги, все, кто меня окружает, кто мне дорог они все умирают раньше меня, а я жива до сих пор, она отвернулась.

Была б ты парнем, точно бы дал по морде! Сергей повернул ее к себе. У меня другой план, так что нечего сгущать краски.

План, Мэй вздохнула и оглядела чахлый сквер. План нужен живым, а я чувствую себя мертвой.

Это препараты, Аврора предупреждала.

Знаю и не понимаю, как она справляется.

А она и не справляется. Я вижу это, и она видит. С ней такое уже было, мы же познакомились случайно, не думай, что я такую страшилу свайпал в Тиндере.

А как вы познакомились?

Это было зимой, уже не помню, почему гулял по центру ночью. Еще снег был злой, набивался за шиворот и в лицо бил, хорошо это помню. Я шел в парк Горького по мосту, по-моему, Крымский мост, не тот, что сейчас построили. Смотрю, на перилах стоит девушка и кричит на реку, потом замолкает и балансирует. Я решил, что она хочет прыгнуть и стащил. Она драться начала, царапаться. Вот так, потом созналась, что действительно думала прыгнуть, досчитала свою жизнь, и результат ей не понравился. Пожили вместе, ничего особенного. Она в целом хорошая, только злая на всех, слишком высокие требования к людям предъявляет, а меня заклеймила комплексом спасителя.

Может она и права, Мэй игриво сощурила глаза. Есть в тебе что-то от супергероя.

Есть-есть, не спорю. Вот только называется это теперь целеустремленность, напористость и еще как-то, я забыл, нам втирали на парах по психологии и программированию карьеры.

Мэй тихо засмеялась. Пару раз она ходила на тренинги по личностному росту и строительству карьеры, еле высиживая два семинара из восьми или десяти, она уже не помнила. Невозможно слушать людей, которые в своей жизни не работали ни с людьми, ни с другими юриками, а втирание лубочных истин и схем вызывало сначала улыбку, переходящую очень скоро в злость и непонимание, как она могла купиться на такой бред.

На самом деле это у тебя комплекс спасителя, он сжал ее пальцы, она ответила сильно.

Да, ты это уже говорил: у меня дурь в голове, что я ответственна за всех, с кем работаю, кто рядом со мной, что это я не доглядела, не доделала, не догадалась. Ты, конечно же, прав, как и большинство, но это не моя правда. Меня так с детства учили, я всегда была крайняя. Этого не исправишь, слишком глубоко сидит здесь, она постучала себя по макушке и улыбнулась, поэтому мое место здесь.

Эту дурь я из тебя выбью, он, не мигая, посмотрел ей в глаза.

Выбей, я не против.

Хорошо заварили, на совесть, потный МЧСник опустил циркулярную пилу и кивнул напарнику, давай ты, я пойду покурю.

Идите оба отдохните, я сам, Егор взял пилу и очки.

Надень, а то и так глухой, напарник надел на него шумоизоляционные наушники.

Они вернулись через десять минут, Егор все еще пилил, сточив диск почти до основания. Больше никого не было, молодые опера и сержанты разбежались на перекур, работал только Егор. Как ни выбивал людей следователь, прислали одну бригаду, больше никак, все на ответственном дежурстве в городе ждали новые БПЛА в аэропортах и на нефтебазе на НПЗ в Капотне.

Да ты почти все спилил. Оставь, дальше мы сами, сказал старший пожарный, напарник готовил домкраты и гидроножницы. Зови своих, чувствуешь, как завоняло.

Егор принюхался, не ощущая до этого никакого запаха. Через несколько секунд в нос ударил дикий смрад, так воняли трупы, заложенные в подпол. Он нанюхался такого в горах во вторую Чеченскую.

Надень, и своим дай. У нас в ящике десять комплектов, а то перетравимся все, старший кивнул на коробку с противогазами, напарник уже натянул свой, но даже сквозь старую резину иллюминаторы совдеповского противогаза было видно, что он позеленел.

И откуда вы такое старье достали, удивился Егор.

Хранилища распечатали, такое и выдают. Ты курс видел, у нас таких бюджетов нет, ответил старший.

Для нас нет, прогундосил напарник.

Понял, у нас также. Жду, когда наганы выдадут, усмехнулся Егор и понес коробку к полицейским наверх.

Так, не открывали? Егор посмотрел на напряженных пожарных. Оба замотали головой, и он кивнул им наверх. Пожарные быстро ушли.

Дверь была открыта, массивная железная дверь, при взгляде на которую сразу понятно из какой она вылезла эпохи, когда и мороженое было самое вкусное, и в магазинах все было, и деревья с травой зеленее и гуще. Три сержанта встали по касательной, щелкнув затворами автоматов.

Отставить! прогундосил Егор сквозь противогаз, вонь была дикая, из помещения вырывались пары кислот, от которых начинало разъедать кожу на шее и руках. Не стрелять!

Он с силой дернул дверь, раскрыв ее настежь. Хорошо смазанные петли даже не скрипнули, и из темного помещения вырвалось облако кислотного пара. Егор вошел и нашарил выключатель.

Твою ж мать! только и смог произнести он. Сзади двое застонали и поспешно побежали наверх. Так, остались самые стойкие.

Самые бесчувственные, поправил его громила с автоматом. Он спокойно вошел и осмотрелся, перехватив взгляд Егора. Я такое уже видел, но было не так красиво.

И где видел? гундосо сквозь противогаз спросил Егор.

В далеких горах, где же еще? Ты и сам там был.

Был, но такого не видел. А чего до сих пор в сержантах ходишь?

Разжаловали, потом уволился, а два года назад опять вернулся, громила слегка задрал голову, даже сквозь противогаз было видно, как он ухмыляется. Привык работать с людьми.

Ты хочешь сказать, что человек на такое способен? Егор еще раз осмотрел все и отвернулся, психика держалась на грани слома, после которого обратного пути нет.

Только человек на такое и способен в этом вся его суть, сержант поставил автомат на предохранитель и повесил за спину. Нас за это по головке не погладят. Плавали, знаем, как начальство любит за плохие вести на дыбу отправлять.

Егор покачал головой и кивнул, чтобы он вышел. Стоя в коридоре, смотря в помещение боковым зрением, он следил за темным концом коридора, откуда доносились тихие скрежещущие звуки. Сложно было понять, что могло быть, мешал шлем противогаза и медленный ужас, заполнивший все тело, каждую клеточку. Сержанта тоже трясло, хотя было нестерпимо жарко, а еще эта вонь и пары, злобно дравшие открытые участки кожи, но они не замечали этого, машинально стряхивая невидимых насекомых, раз за разом впивавшихся в шею.

Свет мигнул, и черепа на стеллажах злобно ухмыльнулись. Опер и сержант смотрели на высокие стеллажи, расставленные ровно, как стенды в музее. Каждый череп выражал что-то свое: от ужаса до легкого страха, от непонимания до осознания своей участи, и большинство улыбалось сардонической улыбкой, предшествующей финальной агонии, скоротечной и жестокой, как жизнь. В этом музее выставлялась и искусная мебель, сделанная из костей нижних конечностей и таза, в качестве скрепляющего элемента мастер использовал блестящие стальные прутья, скрученные и изогнутые, напоминающие свободные мазки кисти молодого и талантливого художника, ищущего свой стиль. Идеально чистый пол, яркое освещение, отбеленные до слепящего блеска стены и потолок производили впечатление, и зритель застывал на месте, разрываясь от чувств ужаса, непонимания и больного восхищения. Небольшой музей портили три ванны в левом углу, заполненные кислотой, со всплывшими остатками волос и того, что не смогла растворить кислота. Ванны стояли на возвышении из кирпичей, от каждой отходила труба в канализацию с подводом водопроводной воды. Все было сделано и продумано с умом, слив регулировался почерневшей задвижкой, над ваннами висели три вытяжки, порыжевшие и молчавшие.

Скрип и скрежет в конце коридора усилился, и сержант пошел туда, не желая больше смотреть на экспозицию. Егор пошел следом, на ходу проверяя пистолет. Они встали у заваренной двери, ведущей, если верить плану, в коридор, соединяющий выходы к метро и в секретную зону института.

Там кто-то есть, прогундосил сержант.

В подтверждении его слов дверь задрожала от сильного удара. Удары сыпались один за другим, кто-то с другой стороны пытался выломать стальную дверь. Но дверь не поддавалась, и сварка держала крепко, зато стала рушиться стена, покрываясь глубокими трещинами. Егор кивнул, и они отошли к выходу, следя за бешенным молотом.

Сержант прикрыл дверь в музей, смотреть там больше нечего, пусть судмедэксперты копаются. Подошли и позеленевшие полицейские, услышавшие грохот. Его слышал весь дом и вся улица, машины останавливались, водители спрашивали у прохожих, что происходит. Кто-то стал кричать, что дом взрывают, и началась паника.

Дверь рухнула на пол, выбитая вместе с рамой из стены. На огромное существо, отдаленно напоминающее человека, смотрели дула автоматов, Егор убрал пистолет. Человекоподобный монстр тяжело шел к ним, опираясь на стены, его шатало из стороны в сторону.

Не стрелять, приказал Егор, и полицейские отступили назад, остался громила сержант.

Монстр дошел до музея и бережно открыл дверь. На исчерченном шрамами и язвами лице отобразилась улыбка.

Красиво получилось. Они все равно были уже мертвые с самого начала. Когда она входит в них, они умирают навсегда. Не жалейте о них, сказал мутант, голос его оказался на удивление приятным, не слишком низкий, а в глубоко посаженных глазах, за утолщенными костями черепа, будто бы они специально наросли, как опухоль, смотрели грустные умные глаза. Мы все оружие без воли. Но сейчас я свободен и скоро умру.

Кто ты такой? спросил Егор, разглядывая великана, больше походившего на человека, которого растянули до робота и накрутили мяса и костей.

Люди называют нас мутантами, но когда-то я был киборгом.

Откуда ты пришел?

Неоткуда, я здесь всегда был, но вы этого все равно не поймете, мутант устало сел на пол. Они уже здесь, вы проиграли.

Кто они? Это ты убил всех этих людей? Егор встал над ним. Мутант открыл глаза и криво улыбнулся, обнажая крепкие черные зубы.

Мое тело. Решает она мы орудие. Ты сам поймешь это, когда придет время, он ткнул пальцем в грудь Егора, опер отлетел к стене, тут же подняв руку, чтобы никто не стрелял. Часть ее внутри тебя, я чую это, но решаешь пока ты, и теперь она твое орудие.

Он закрыл глаза и заснул. Егор подошел к нему и проверил пульс на шее ничего не было, но это существо, так похожее на человека, не умерло. Лицо постоянно менялось, как в бредовом сне.

Послышались крики и удары, перемешавшиеся с топотом. Первым среагировал сержант, в одно мгновение положивший автомат на пол и встав к стене, подняв руки в гору. Егор удара не почувствовал. Тяжелый ботинок опрокинул его навзничь. Его метелили по-черному, пока он не потерял сознание, а сержант кричал, что они свои, просил остановиться, но спецназ в черном камуфляже с короткими автоматами продолжал избивать опера.

43. Rape

Аврора волновалась, потеряв квалификацию беспристрастного робота, способного выполнять любую работу без чувств, бесстрастно, видя в людях не более чем объекты для исследования. Она опоздала, но не торопилась входить. Отреставрированное здание бывшего посольства, переделанное, перекроенное так, что ни линии, ни черточки не напоминали о прошлом владельце, смотрело на бульвар недружелюбно, внимательно. Люди старались скорее пройти мимо, некоторые разворачивались и шли до перехода. Аврора следила за ними, как мужчины и женщины, перейдя дорогу, выпрямлялись, некоторые дергали плечами, будто бы стряхивая с себя тяжелый мешок. Что-то было в этом месте, но дело не в здании, а в тех, кто в нем.

Ни флагов, ни медных табличек с указанием владельца, ни видеофона или другой кнопки вызова охраны сплошной забор, выросший до трех метров, из толстых стержней, выкрашенных в черный цвет, новые массивные ворота и ни души. Если в здании и горели окна, то понять это было невозможно, все стекла покрыты сплошной светоотражающей пленкой, от блеска которой слепило глаза. Сделано было так, что с какого бы ракурса в солнечный день не посмотреть на здание, глаза слепли от отражения и болезненного блеска. Телефон провибрировал, ей пришло напоминание о встрече, ее ждали и, судя по всему, они видели ее.

С утра Аврора работала в клинике. Игорь Николаевич накануне прислал ей приглашение в центральный офис к первому заместителю лидера движения. Насколько безликая былая внешность лидера, похожая на многие мужские и женские лица одновременно, настолько простым и обычным было имя Королева Ирина Матвеевна. Аврора смотрела на фотографии с сайта и примеряла имя к ней, но ничего не подходило имя как бы отпрыгивало от нее, как плюс от плюса или минус от минуса. Нельзя было сказать, олицетворяет она плюс или минус, каждый мог найти в этом лице что-то свое, черные глаза даже с фотографий смотрели прямо в душу. Аврора поймала себя на том, что какой-то отзвук резонанса, пускай и слабого, отозвался из глубины. Обработать можно любого, главное найти подход и не отпускать, и она боялась, что может поддаться. Она, эксперт по сектам и выводу из параноидальных состояний, готова прямо сейчас сдать себя в крепкие объятия психбольницы.

О Королевой Ирине ничего нельзя найти в сети, кроме того, что указано на официальном сайте или в группах соцсетей. Как ни старались Настя и Алексей, результат был нулевой. Настя предположила, что этого человека создали недавно, и стала копать в эту сторону, натыкаясь на блоки и запреты. Робот получил команду с верхнего уровня и заблокировал подобные запросы. Обыкновенный поисковик молчал, делая вид, что не понимает, что от него хотят. Аврора состроила уверенное и тупое лицо, как на плакатах движения и включила фронтальную камеру. Выглядело убедительно и отвратительно, даже слегка затошнило.

Очень похоже. В вас гибнет талантливый актер, рядом с ней села красивая женщина в длинном черном платье. Она оглядела Аврору, все еще ходившую в босоножках и без куртки, в отличие от остальных прохожих, кутавшихся в куртки на тонком синтепоне, детей уже закатывали в шерсть. Боитесь. Я вижу, что боитесь. И правильно делаете.

Мы знакомы? Аврора изучала незнакомку, очень знакомы казались миндалевидные черные глаза, тонкие губы, сомкнутые в снисходительной улыбке.

Лично нет, но мне известно о тебе все, Лана покачала головой, взглядом останавливая волну вопросов, готовую вырваться из Авроры. Похоже на цитадель зла, ты же тоже чувствуешь это?

Наверное, я думала, что у меня невроз разыгрался, Аврора нажала на солнечное сплетение, в груди горело, и было трудно дышать.

Нет, с тобой все в порядке. Вы называете это аурой или излучением, выбирай термин по вкусу, но все они не отражают истинного положения вещей. Они, Лана пальцем указала на здание, и Авроре показалось, что в безлюдном саду что-то зашевелилось. Лана засмеялась, и это что-то взлетело и ринулось под крышу, где было открыто чердачное окно. Аврора готова была поклясться всеми чертями и богами, что она видела это, не придумали ничего нового, пошли по старой схеме. С другой стороны, сколько веков она работает без сбоев, даже не интересно.

Какой схеме? По захвату власти? Аврора помотала головой и провела по наэлектризованным волосам, едва касаясь их пальцами.

Да, власть самый лучший инструмент. Люди сами этого хотят. Люди глупы, они всегда хотят одного и того же.

Наверное, она задумалась. Мне кажется, я начинаю понимать ваши ребусы. Вы же Лана Ким?

В этом мире да. А ребусов никаких нет. Ты видишь, как они разжигают огонь, который должен поглотить ваш мир.

Мне туда идти или ну их к черту?

Идти. Твой страх твой помощник. Слушай его, он на твоей стороне. То, что произойдет внутри, ты не сможешь до конца понять, и никто не сможет. Но помни главное это было с тобой, доверяй себе, Лана протянула ей крохотную шкатулку. Аврора удивилась, ведь у Ланы с собой не было сумки, а карманов у платья нет, да и как спрячешь в облегающем платье? Лана открыла шкатулку. Надень этот цветок. Он не сможет оградить тебя от всего, но он защитит твой разум и сердце, с остальным придется справляться самой.

Лана нехорошо улыбнулась. Аврора надела кулон с темно-красным цветком, отдаленно напоминавшим пион. В груди стало легче, жар и напряжение сливались в землю, она задышала свободнее, появилась уверенность и азарт.

А вот этого не надо, Лана сильно сжала ее руку. Берегись, не расслабляйся. Не пытайся стать кем-то другим, они быстро раскусят тебя, а цветок спрячь.

Аврора убрала украшение под блузку и кивнула. Лана показала ей на здание, Аврора посмотрела уже без страха, без томительного чувства нарастающей паники, но страх не ушел, а спрятался в укромных углах сознания.

Скажите, а зачем им нужен мировой пожар? Зачем уничтожать все? Аврора повернула голову, но Ланы не было, как не было и запаха ее острых и горьких духов, а ведь она чувствовала его и хотела спросить, какой бренд. Так, с ума я не сошла. Я уже старая, могу и сама с собой поговорить.

Аврора улыбнулась своей шутке и осмотрелась бульвар был пуст, как и дорога. Не было слышно автомобилей, словно кто-то перекрыл дороги для Самого, выселил город за 101-й километр. Она встала и решительно пошла к переходу, можно было бы и так перейти, но обыкновенная Аврора так бы не сделала, так что эта решительная особа, поселившаяся в ней, должна подождать, потерпеть.

Перед ней открылась калитка, приглашая войти. Нервно пищал электрический замок, и кроме этого писка ничего не было слышно. Аврора вошла, калитка закрылась, издав глухой лязгающий звук, неизвестно откуда взявшимся эхом прокатившийся по кругу, ударив ей в лицо. Звук был очень похож на семпл из киношной библиотеки, который часто использовали для озвучки железных дверей жуткого подземелья или древнего замка, готового обрушиться в любой момент. Пытаясь успокоить разыгравшееся воображение, она внимательно осмотрелась, не спеша идя к входу.

Обыкновенный особняк бывшей усадьбы или родового гнезда, ничем не примечательный сад, скорее даже запущенный, траву и кустарники постригали не столь тщательно, как требовали правила, яблони дичали и смотрели как-то в сторону.

Войдя внутрь, она думала о том, как это деревья могут смотреть, и какой диагноз она бы поставила сама себе. Внутри никого не было. Идеально вымытый пол блестел своим превосходством, стены без картин и других украшений, крашеные мертвой голубой краской, цвет полностью повторял один из цветов движения. Но неприятнее всего были светильники, висевшие не только под потолком, но и по периметру вделанные в стены, полоски диодов в ступенях и по периметру дверных коробок. И все это светило ярко, кололо глаза, приходилось прищуриваться, чтобы не ослепнуть

К ней подошел высокий мужчина, она не сразу заметила его, пряча глаза в пол от яркого света, но от пола отражение тоже жгло глаза. Он был одет в темно-серый костюм, идеально выглаженный, и сам походил на плоскую геометрическую фигуру с идеальными пропорциями и расчерченными углами.

Здравствуйте, Аврора. Меня зовут Захар Андреев. Я ждал вас раньше, но, понимая вашу ответственную работу, ожидал, что вы опоздаете. Идемте в мой кабинет. Вы не против пройтись по лестнице? он говорил вежливо, голос больше походил на робота TTS, без ошибок и ненужных пауз, не ускоряясь и безинтонационно.

Они поднялись на третий этаж, где был точно такой же коридор из безликих комнат. Темно-серые двери не имели ни табличек, ни номеров. Когда они дошли до одной из них, она заметила, что костюм слился с дверью полностью, остались контуры и голова с кистями. Следуя за возбужденным мозгом, она отделила голову и кисти от костюма, и, войдя в кабинет, оказавшийся вовсе не безликим, увидела висевшую в воздухе голову и деловитые кисти, что-то отстукивавшие на клавиатуре.

Прошу вас, располагайтесь, голова указала на антикварное кресло, определенно сделанное в позапрошлом веке. Могу предложить вам чай, кофе нет, запрет Ирины Матвеевны.

Да, я читала, что это пережиток западной культуры, навязанный стереотип.

Все верно, но по вашему виду понятно, что вы так не считаете.

Я люблю хороший кофе, и мне все равно, чей это стереотип. По-хорошему и чай навязанная культура, Аврора мило улыбнулась голове. Пить хотелось до рези в горле, но здесь она ничего пить и есть не будет, амулет слегка обжег солнечное сплетение, подтверждая ее мысли.

Хорошо, тогда приступим к делу, голова как бы кивнула кистям, пальцы сложились в крепкий замок. Мы получили сигнал, что вы хотите вступить в наше движение. Можете вкратце выразить свое стремление стать одной из нас?

Конечно. Я понимаю, о чем вы спрашиваете, и мне будет несложно ответить на ваш вопрос, она вежливо улыбнулась и примерила на себя напряженное тревожно-справедливое лицо. Получилось легко, без лишних колебаний, и, судя по заинтересованному взгляду головы, она попала в самую точку. Я хочу, чтобы за нас перестали решать другие, чтобы нашу жизнь определяли мы, а не указания сверху или из других стран. Мы можем и должны взять свою жизнь в свои руки, помочь тем, кто сомневается, защитить тех, кто боится. За последние годы всем стало понятно, что дальше так продолжаться не может, и наша жизнь в наших руках, иначе мы так и останемся безропотным скотом!

Она говорила честно и открыто, выпуская наружу свои мысли и чувства. Накануне вечером, готовясь к собеседованию, она изучила лозунги и программные статьи, достаточно короткие, чтобы стандартный мозг не поплыл во время чтения. Ее слова перекликались с их лозунгами, как и многие другие правильные слова, смысл которых для каждого может быть разным. Голова довольно улыбалась, она попала в самую точку. Если бы этот робот стал ее проверять, уточнять, она бы точно поплыла и потерялась в казуистике и лицемерии.

Прекрасно, Аврора! кисти захлопали, издавая сухой стук. Вы, пожалуй, единственная, кто, придя к нам сверху, смог выразить свою позицию. Обычно люди не до конца понимают важности нашего дела, сомневаются и, как вы, верно сказали, боятся. И мы должны им помочь, должны их направить, поддержать и, если потребует время, заставить. Да-да, именно заставить освободить себя! Люди настолько привыкли к собственному рабскому существу, что боятся его потерять! Нет ничего более мерзкого и упорного, чем раб сытый и довольный он будет до конца, до скрипа зубов и чужой крови защищать свое рабство, защищать свой достаток, не понимая, сколько у него украли, сколько веков нас использовали хозяева из-за границы!

Аврора держала лицо, но ее разбирал смех, отразившийся в блеске в глазах. Голова поняла этот блеск по-своему и продолжила агитацию, хлопая уже самому себе. Аврора подумала, что это ее приватный митинг, как приватный танец в стрип-клубе. Мысль о том, что стоит вложить ему купюру за галстук так насмешила ее, что Аврора едва не выдала себя, скривив рот в восторженной и правильной улыбке человека, нашедшего родственную душу, брата по разуму. Она бы не удивилась, если по ритуалу дальше должна была идти групповуха или что-то подобное, но участвовать в этом она бы точно не стала. Дрожь омерзения прокатилась по ней, вернув лицу положенное напряженное тревожносправедливое состояние.

Митинг продолжался полчаса, если не больше. Аврора устала, а жажда усилилась. Она часто сглатывала, приходилось делать глубокие вдохи, которые голова воспринимала как переживания, усиливая натиск. В кабинет вошли мужчины и женщины в точно таких же темно-серых костюмах и аплодировали ей. Она стояла в круге, как экспонат или уличная танцовщица, и ей хлопали, восклицали восхищенно пожелания, схожие с лозунгами. Все улыбались и смеялись, и она вместе с ними, открыто насмехаясь над всем этим цирком. Камера в левом углу внимательно следила за ней, Аврора сразу же заприметила ее, и держала маску восторга и истинного борца за справедливость. Какая бы ни была сильная камера, какой бы не был развитый мозг у их системы, отследить истинную мысль в глазах машина не могла, как не могли и люди, часто путаясь и примеряя свои смыслы на чувства других.

Ее отвели на первый этаж, ведя по тайным коридорам. Особняк оказался гораздо сложнее, чем на первый взгляд, и она заблудилась. В комнате сидела безликая девушка в темно-сером костюме. Перед ней на стойке мигала дорогая камера, Аврора знала ее, тщетно отправляя заказы в отдел закупок, чтобы ей обустроили, наконец-то, место для разговоров с больным. Записи были нужны в большей степени не ей, а внутреннему контролю, жалобы от родственников больных сыпались с завидной регулярностью, вот бы у нее был такой же регулярный секс, но предлагали совершенно другие утехи. Пока все записывалось на дешевую веб-камеру, которой для Авроры было слишком мало. Она хотела собрать материала, чтобы потом скормить его роботу в лаборатории Сергея. Они об этом договорились много лет назад, но материалы не собирались, а видео с веб-камеры не годились для обучения робота человеческим эмоциям, она сама с трудом различала в этой размытой картинке внутренние чувства больного, как же она сможет обучить робота?

Вступление в партию, которой не было, но процедура была одинаковая, велась без документов или заявлений. Движение сознательно не организовывало политическую партию, играя в народную волю, не требовавшую лишней бюрократической структуры. В остальном же не было никакой разницы.

Аврора на камеру произнесла заявление о вступлении в движение, почему-то они видели ее биометрику в своей системе, но спрашивать об этом Аврора не стала. Сдать биометрику ее обязали на работе, во многом это облегчило жизнь, но ощущение того, что на тебя надели новый ошейник на коротком поводке, наступало каждый раз, когда приходилось вот так на камеру делать заявления или подтверждать данные.

Ирина Матвеевна ждет вас, голова улыбалась, а кисти доверительно держали ее за руки. Поверьте, вам выпала огромная честь. Ирина Матвеевна наблюдала за нашим разговором, но она не со всяким новым членом хочет встретиться лично. Поздравляю, поздравляю от чистого сердца!

Глова даже всплакнула, Аврора обняла его по-товарищески, вот где пригодились воспоминания о старых пропагандистских фильмах прошлого века. Они крепко пожали руки, она заглянула ему в глаза, не увидев там ни намека на желание, голова была сплошной агитмашиной, без чувств и иных желаний, кроме интересов движения. Выпотрошили робота, с улыбкой подумала Аврора.

Лидер располагался на верхнем этаже, наверное, это был раньше чердак. Туда вел узкий потайной лифт, других выходов видно не было, пентхаус был изолирован, как и положено небожителям. Аврору поразила стеклянная крыша. Ее не было видно с улицы, пленка защищала прекрасно, и казалось, что осталась старая черепичная крыша. И сейчас, сопоставляя увиденное, Аврора поняла, что распознать оптическую иллюзию можно, но для этого надо знать, что это иллюзия.

Садитесь где хотите, лидер движения оказалась ниже, чем думала Аврора. Она указала на простой серый диван, чистый и не тронутый, будто бы только-только из салона. Аврора села, сидеть здесь больше было негде, кроме президентского кресла у массивного деревянного стола из мореного дуба, настолько старого и весомого, что ему определенно было место в музее.

Это стол еще первых хозяев. Тогда в этом доме были настоящие хозяева.

Женщина стояла у витражного окна и смотрела на улицу, ни разу не обернувшись к ней. Голос был низкий, пожалуй, скорее мужской. Усиленный аппаратурой, разносясь по площади или стадиону, он проникал в самое нутро, сворачивая кишки, заполняя собой каждого. Аврора видела это на записях маршей движения, но запись не могла передать всей мощи. И даже без аппаратуры голос вторгся в нее, настойчиво, безжалостно, как во время ее первого секса на вписке второкурсников, куда завели и зеленых первокурсниц. Тогда Аврора поклялась, что больше не даст никому себя изнасиловать, и сопротивлялась этому голосу, давно затихшему, как могла. На мгновение ей показалось, что голос имеет реальные прозрачные очертания, напоминая сгусток гадкого дыма, но это наваждение моментально улетучилось, как и сгусток. Цветок горел, обжигая солнечное сплетение, и Авроре показалось, что эта женщина смотрит прямо на него, хотя она и стояла к ней спиной.

Сегодня прекрасный солнечный день, слишком теплый для осени, сказала женщина и повернулась.

Аврора не успела ответить. Пентхаус стал темным, будто бы кто-то налил в него чернил. Она видела сквозь стеклянную крышу яркое солнце, беспомощное и жалкое, не способное пробиться сквозь эту полутьму. Проходило тепло от солнечных лучей, как ни старался этот темный липкий туман отразить его. Аврора провела по лицу, ладонь стала мокрой, может это она вспотела. Стал бить озноб, а женщина стояла неподвижно, не мигая, смотря на нее. Аврора смотрела ей прямо в глаза, повинуясь неведомой силе, чувствуя, как она подавляет ее волю, пробирается в голову.

Секунда или меньше, вспышка черного света, и женщина повалила ее на диван, прижав сильными руками, смотря прямо в глаза. Аврора никогда еще не чувствовала себя такой беспомощной, с трудом сопротивляясь, не давая ей вторгнуться в нее. А что-то лезло в Аврору, невидимое и большое через уши, глаза и рот, жгло промежность, пока она не ощутила это внутри себя, сначала в животе, потом у самого сердца. Это что-то примеряло ее, как меряет девушка платье, придирчиво расправляя, подбирая или растягивая. Цветок горел, ей было очень больно, словно кто-то ткнул ее раскаленным прутом, но в этой боли она видела свое спасение. Боль не давала вторгшемуся существу овладеть ею полностью. Она не может его выдавить, как не может выдавить из себя кукла вату, которой ее набили на фабрике, но она оставалась собой и видела она все увидела в лице женщины, такой же куклы, как и она, оболочки, футляре для иного существа, поселившегося теперь в ней.

Аврора не знала, как оказалась на улице. В глазах было черно, весь город был черен. Она шла по бульвару к Арбату. Ноги привели на Гоголевский бульвар к памятнику отрубленных конских голов. Она знала, что это неудачный памятник Шолохову, Тихий дон она прочитала в больнице, когда лежала с воспалением легких, но в памятнике виделись только отрубленные конские головы. Она смотрела на них странными, порой безумными глазами, ощущая это существо в себе. Оно спало или затаилось. Аврора получала внешние команды, но цветок экранировал их, передавая ей лишь общую информацию, не позволяя управляющему внешнему сигналу распоряжаться ее телом, ее разумом.

О чем вы думаете? спросил ее мужчина, брат близнец Ланы Ким.

О клиент-сервере или рабочей станции, ответила Аврора, вспоминая терминологию Сергея, многие обычные вещи переносившего в термины IT. Ее прошили, теперь она соединена с общим серваком, который шлет команды.

Можно и так сказать. Новое время, новые слова, мужчина взял ее за руку и повел к переходу.

Но смысл никогда не меняется, заметила Аврора, он кивнул.

Перейдя дорогу, они сели в машину. Аврору бы жаба точно задушила платить за парковку, а он не торопился, безразлично смотря на счетчик.

Зачем ваша сестра дала мне это? Аврора хотела снять амулет.

Не снимайте его никогда, пока он не даст вам знать, он деликатно остановил ее, прижав цветок к груди. У него были горячие пальцы, ей понравилось, и она прижала его ладонь.

Что внутри меня?

Я не смогу это объяснить. В вашей культуре это принято называть до сих пор духами, но это очень поверхностное определение. Человеческому мозгу так проще понять и принять его власть и влияние, он убрал руку и дал ей бутылку с простой водой.

Аврора выпила ее залпом и откинулась в кресле, закрыв глаза. Это существо, пускай дух, неважно, оно шевелилось в ней, подавленное и запертое, но и вырвать его оттуда она не могла. Откуда-то она это знала, как знала, что хочет сделать. Она пока не видела как, не думала о том, получится ли это, но знала, что попробует. Страха не было, какая-то часть ее умерла, ее стерли, размололи в пыль и рассеяли.

Лана никому ничего не дает просто так. Она видит вас, знает вас и помогает, но она ничего не сможет сделать за вас. Не потому, что не может, а потому, что не должна.

Иначе нарушит правила игры?

Можно и так сказать. Вы, люди, все упрощаете, но вам так легче понять, он дал ей вторую бутылку, она пила медленно, но выпила все.

А для нас это не игра. Получается, что мы фишки или пешки? Я о себе думала лучше, она улыбнулась, повернувшись к нему.

По вашей логике мы тоже фигуры в этой игре, просто более старшие.

Слоны?

Скорее кони, улыбнулся он. Не можем делать прямые ходы.

Ха-ха, забавно, усмехнулась Аврора. Вы же знаете, что я хочу сделать, верно? Вы же и Лана одно целое, так?

Одно целое, Виктор Ким задумался и кивнул. У вас получится, если вы этого захотите, но не то, о чем вы сейчас думаете. Придет время, и вы все поймете сами, поэтому Лана и дала вам амулет.

Вы дали, вы же одно целое.

Не совсем так, я был против, но Лана так решила, он погладил ее по руке. Не думайте об этом. Как не дано нам понять жизнь богов, так вам не дано понять нас Это знание уничтожит мир.

Знания умножают скорбь, загробным голосом произнесла Аврора.

Верно. За многие тысячелетия люди смогли это выразить в простых пословицах и религиозных догматах.

Тогда почему нам разрешается заниматься наукой? Вдруг узнаем неположенное, тогда миру хана!

Потому, что и вы, и мы обладаем правом познания мира. Пока удается сохранить гармонию.

А это, ну то, что внутри меня, хочет разрушить гармонию? Но тогда же и они исчезнут?

Не совсем так. Как появляется новая жизнь после пожара, так и мир обретет новую гармонию и, возможно, уже без нас и вас. Никто не знает.

Аврора не сразу поняла, что они едут. Знакомые с детства картины, замиравшие ночью, когда старый город можно было услышать, почувствовать, кололи глаза. Она смотрела на огромные постеры с лицами мертвых офицеров и солдат, на вновь появившиеся растяжки с откровенно националистическими лозунгами. В глазах было черно, и золото на куполе новодела чернело ликующим богатством, перемешанным с неутоленной жаждой власти.

Что вы напеваете? Виктор уходил на набережную, чтобы проехать по Моховой.

Да так, ничего. Просто вспомнилась одна песня, я ее часто включала перед уходом на работу, она сардонически улыбнулась. Там были такие слова: Страшно думать, страшно жить и еще С нами Бог, кругом враги!. Никак не могу отделаться от нее, в голове кричит детский хор демонов.

Жить всегда страшно, а думать еще страшнее. Вы многое поняли сами, я вижу это в вас. Удивительно, но вы в это не верите.

Моя вера во что-то не имеет значения, в первую очередь для меня. Я знаю, что это есть, а вот мой мозг не хочет этого признавать и хватается за заученные с детства аксиомы. Бога нет, а если и есть, то ему на нас плевать с этим мой мозг не спорит, но вот с остальным. Сейчас мне кажется, что ничего и не было, но тело не даст соврать, и внутри меня что-то живет я это чувствую.

Не живет, для него понятие жизни, которое вы вкладываете в слово жизнь, не подходит. Оно в вас существует.

Оно и без меня будет существовать. Я сосуд или механизм?

И то, и другое. То, что существует в вас, гораздо ближе к понятию надстройки в компьютерной программе, которая получила верхний уровень управления.

О, вот так понятнее. Сергей меня научил понимать этот язык. Но оно во мне, но верхний уровень у меня, или я не так поняла себя?

Пока да, но многое зависит от вашей воли. Амулет, который вам дала Лана, поможет вам, но он лишь усилитель импульса вашей воли. Если переводить эту сложную систему на язык машин, то вы первичный генератор импульсов, и от вас зависит ваша жизнь. Подчинение внешней или внутренней надстройке упрощает жизнь, думаю, что это понятно.

Под внешней надстройкой вы понимаете телевидение и каналы на ютубе и телеграмме?

Да, все методы аудиовизуального программирования. Большинство людей не ищет трудности для себя, а с радостью принимает самый простой и понятный путь.

Самая короткая дорога дорога к дому.

Эту пословицу можно воспринимать по-разному. Дом понятен, стабилен и надежен, но как дети, вырастая, бегут из дому, не желая подчиняться ему, строят свой, для себя и других, так и человек не должен стремиться запирать себя, пускай так и проще жить Человеку была дана воля и разум, насмешка богов.

Почему насмешка?

Потому что у овец не должно быть своей воли. Надеюсь, я вас не обидел.

Вовсе нет, я и сама так людей называю, а сама я овца довольно паршивая, шерсти с меня не сострижешь.

Вот в этом вы ошибаетесь, просто шерсть с вас состригают другого рода. В высшем мире все так же, как и у вас, у людей: кто-то правит и владеет всем, кто-то управляет и работает на высший уровень, и далее по пищевой пирамиде вниз.

Вы хотите сказать, что мы для богов сельскохозяйственный скот? она зажмурилась от внезапной вспышки, будто бы кто-то взорвал перед носом световую гранату. Она вжалась в кресло и зажмурилась, что было сил. Свет давил на глаза и обжигал лицо, но смотреть на него было невообразимо страшно.

Не совсем так вы скот для среднего уровня, а богам нужна чистая энергия. Люди генераторы первичной энергии, которая должна переродиться в чистую. Ваши теологи называют ее силой или могуществом Бога, не в состоянии понять истинного смысла этой энергии, голос Виктора звучал издалека, на уши давила холодная вода, не дававшая дышать, обжигавшая солью вскрывшуюся кожу на лице.

Аврора чувствовала, что с нее сдирают кожу. И это было не так больно, как она ожидала. Дотронуться, проверить, ощупать себя она не решалась, зависнув в этом состоянии, вздрагивая каждый раз, когда кто-то или что-то лоскут за лоскутом снимает с нее кожу, бережно, не делая лишних движений. Она спросила про себя, рот застыл, скрепленный страхом и глухим давлением: Эта энергия и есть Бог? Ответа она не услышала, что-то коснулось ее разума, нечто внутри вскипело, бросилось в атаку, но завыло от боли, Аврора отчетливо слышала внутри себя эту боль.

Девушка, девушка! Просыпайтесь, приехали, таксист вежливо толкал Аврору на заднем сиденье. Он прикрыл ее пледом, заметив, что пассажирка задремала. Всю дорогу до больницы он ехал аккуратно, не мешая ей спать.

Аврора с трудом села и замотала головой. Ощущение сорванной кожи не покидало ее, но все было на месте. Она ощупала себя и нахмурилась.

Приехали, таксист показал на проходную больницы. Я не могу тут долго стоять.

Да-да, конечно, она достала телефон из сумочки и оплатила поездку.

Когда такси уехало, она перешла на другую сторону и скрылась во дворах. Найдя лавку, Аврора села и напряженно рассматривала окружающий мир, будто бы видела его в первый раз. Нечто внутри выло, царапалось, но ей было все равно. Этот свет, такой яркий и мощный он был внутри нее! Она полезла за сигаретами и, забыв про зажигалку, прикурила от указательного пальца. Докуривая третью сигарету, она все смотрела на указательный палец, зажигая и гася невидимое пламя.

Алло! Алло-алло! нервно сказала она в телефон, ответив на вызов не глядя. А, Игорь Николаевич сейчас не могу, надо все обдумать и пережить на работе, надо закрыть отчеты и вечерний обход а что с ним? Я приеду я сказала, что приеду, пришлите адрес и пусть только не пустят! Я не кричу! Точнее не на вас! Я и так на препаратах не работают больше!

44. Похмелье

Ничего нового. Все тот же жесткий свет, блестящие полы и стены, давящие на глаза новизной ремонта, успевшие запылиться подвесные потолки с назойливым миганием датчиков дыма, молчащая приточная вентиляция и наглухо закрытые окна. Одна и та же компоновка, проекты под копирку, не спасали жалкие вариации цветовых гамм и ламинированные плакаты с важной, но бессмысленной информацией. Взгляд редко останавливался на них, как редко и без интереса смотрят на стандартные интерьерные решения, повторяющиеся и сливающиеся с бездной быта, втягивающей в себя все жизненные силы и стремления человека, оставляя от него сжатую и неудовлетворенную функциональную оболочку, жалкого биоробота с депрессией и стандартным набором комплексов. Аврора не раз наблюдала, как люди теряются в больничных стенах, как сливаются с фоном, набрасываясь друг на друга по ничтожным поводам, но в основном покорные и молчаливые. Она всегда была по другую сторону ожидания и теперь, очутившись на низкой позиции, развлекала себя самооценкой, выискивая схожие черты со своими пациентами и их родными.

После вечернего обхода Аврора поехала в госпиталь к Егору. Его успели прооперировать, Егор пережил клиническую смерть. По словам Игоря Николаевича, он успел переговорить с фельдшером скорой, заменяющим врача, что-то буквально вытолкнуло его обратно в жизнь. Если бы она сама не пережила вторжение черного духа в свое тело, Аврора бы точно в уме прикинула список препаратов, которые следовало прописать всей бригаде скорой. Но она пережила это и ощущала, как нечто ворочается в ней, ему неуютно и тяжко. Она должна его увидеть, сегодня же, пускай врачи и запретили. Она ждала решения, вытребовав у следователя допуск. Игорь Николаевич не стал долго спорить и ехал в госпиталь, она наотрез отказалась рассказывать по телефону все, что пережила в главном штабе Правой воли. К ней несколько раз подходил заведующий отделением, читал долгие лекции, настаивая, что она, как врач, должна понимать необходимость покоя тяжелобольного. Аврора слушала внимательно и без привычной снисходительной улыбки, с которой она неизменно находилась среди идиотов, настаивала на своем. И никто, никто из этих доброжелателей, что заведующий, что дежурный хирург и еще кто-то, она перестала запоминать, они ходили к ней табунами, не отвечали на простой вопрос: Характер побоев говорит о том, что его хотели забить до смерти?. Все сникали и сливались. Определенно он что-то нашел, поэтому его и забили, всех остальных спецназ забрал в контору. Получилось, что Егор единственный, кто остался на свободе живой и свободный полутруп.

В ее отделении регулярно привозили женщин и мужчин разного возраста, причем контингент стремительно молодел. Больные получали команду свыше и следовали по утвержденному на небесах маршруту. Раньше в таком состоянии привозили бабулек, редко дедов, но в последнее время Аврора получала буйных представителей своего поколения, бросавших все и в чем были, одетых в H&M с севшими айфонами, бредущие в глубь страны или устраивавшие сидячие забастовки или стояния в самых неожиданных местах. Раньше она не придавала этому значения, принимая болезнь как есть, препаратами и терапией подавляя внешний сигнал, возвращая человека в условно нормальное состояние. После лечения их выписывали годными к жизни, но нормальными этих не ко времени постаревших людей с потухшим взглядом Аврора бы не назвала. Как бы это не звучало жестоко и цинично, но лучшим исходом для них была бы смерть, чем жизнь под постоянной опекой родных и близких, неспособность к сложному труду и глубокая апатия на депрессивном фундаменте, победить которую не способны никакие препараты. Лекарства превращали их тела в тепличные овощи, и сигнал свыше уходил сам, верно оценивая потенциал исполнительного тела.

Она ощущала такой сигнал на себе или в себе, Аврора точно не могла понять. Но сигнал был, дрожал внутри нее, если и давил, то самую малость. Она знала, что должна сегодня увидеть Егора, зачем и почему нельзя позже она не знала и не думала об этом. Сидя в безликом коридоре под жестким светом ламп, она пересмотрела отношение к больным, в себе, ко всему, что до сегодняшнего дня казалось таким понятным и простым. А день-то закончился, часовая стрелка белых часов перешла две преграды, равнодушно отмечая два часа ночи. Завибрировал телефон. Аврора не сразу поняла, что этот звук доносится из ее сумки. Интересный звук, от которого идет легкая вибрация на дерматин кушетки, не касаясь ее. Аврора вдруг поняла, что тело стало совершенно нечувствительным, она несколько раз больно ущипнула себя, в последний раз до крови, но боли не почувствовала.

Ну, наконец-то! Настя была очень раздражена и возмущена, наверное, она выглядела очень смешно в этот момент. Я тебе звоню-звоню, а она спит!

Привет, Веснушка. Я не сплю, я в коматозе. А ты чего не спишь?

Какой сон, у меня самая работа до пяти, потом посплю до обеда. Ладно, я Лешу попросила проверить. Вот. Даже не знаю, прислать тебе массив или так сказать, что вышло?

Скажи так, смотреть все равно ничего не буду.

Короче, я выделила теневое лицо из видео, ну, где тренера Юли убивают. Раскадрировала и сама увидела, странно, что мы раньше это не замечали. Я отправила матрицу Леше, а он наложил ее на всех лидеров этого движения совпадение 97,95%! У лидера так все 100%, никак не могу запомнить ее имя и лицо.

У нее нет лица, поэтому и не можешь запомнить.

Но это еще не все. Я наложила эту морду на того урода, что Сабину с Алисой заманил, и на других, ну тех, что мне Игорь Николаевич прислал. Там много всякого народа, проходят как свидетели.

У него свидетели часто становятся обвиняемыми, усмехнулась Аврора.

Так и есть! Нашли совпадения. Фотки так себе, поэтому не более 42%, но это повод проверить.

Присылай это все Игорю Николаевичу, а я ему объясню, откуда это взялось.

Хорошо, скоро отправлю. Слушай, а ты как? Звучишь хреново, будто тебя танком размазали.

Размазали, но не переживай. Я же терминатор из жидкой стали, скоро соберусь.

Я так и думала, что тебе не надо было туда ходить, Настя замолчала, Аврора представила, что она по привычке закусила нижнюю губу, Настя всегда так делала, когда волновалась. Хочешь, приезжай ко мне. У меня осталась бутылка вискаря, ополовиним, тебе не помешает.

Спасибо, не откажусь. С меня пицца, пойдет?

Две, одной мало.

Две, ну ты смешная. Две это только для меня. Я наберу, как освобожусь.

Игорь Николаевич стоял напротив и внимательно слушал разговор. Он и не пытался делать вид, что не подслушивает. Аврора вздрогнула, не ожидая его увидеть.

Итак, Настя и Алексей что-то накопали. Это хорошо, но говорить будем не здесь, он протянул ей халат, Аврора поспешно встала и оделась.

У входа в палату стоял недовольный заведующий, так и не ушедший домой. Он буркнул, что на него давят со всех ведомств, и что толку все равно не будет, пациент под препаратами и ничего не поймет, даже если они будут орать ему в ухо. Аврора сжала его плечи и пристально посмотрела в глаза. Заведующий, молодящийся, с легкой сединой и истощением городского марафонца, застыл, будто бы его загипнотизировали. Игорю Николаевичу показалось, что из ушей стареющего ловеласа пошел пар, но что не привидится к трем часам ночи, так и черта увидишь, а есть он или нет неважно, важно то, что ты будешь делать после этой встречи.

Опер лежал один в четырехместной палате, забинтованный и облепленный датчиками. Дышал он самостоятельно, и привычных вздохов ИВЛ не было слышно. Игорь Николаевич жестом показал Авроре сесть и молчать. Он ходил по палате, держа в руках допотопный прибор, направляя толстую антенну в углы и под кровати.

Так, все чисто. Можем спокойно поговорить, никто за нами не следит, он сел, а Аврора покосилась на недвусмысленно свисавшую из правого угла камеру. Камеры есть, датчиков тоже полно, но они не подключены. Ремонт, никогда до конца доделать не могут. Разгильдяйство и бюрократия наши верные друзья, а иначе было бы совсем туго. Что нашла Настя?

Она вам пришлет. Я попросила ее выделить тень из видео, где охранник убивает Олега Николаевича, и наложить это на всех бонз Правой воли. Она наложила матрицу и на те фотографии, что вы ей присылали по региональным эпизодам.

И все совпало? спросил он, но вопрос прозвучал скорее как утверждение.

Совпало, она закрыла глаза. Я вот подумала и сопоставила, а ведь у нас тоже всплеск эти полтора года. Очень много ходоков поступало.

Ходоки это те, кто уходят из дома за синей птицей?

Ага, похоже. Все один к одному.

Ты плохо выглядишь.

Я и чувствую себя отвратительно. Я не знаю, что они со мной сделали, но меня словно выпотрошили.

Выпотрошили и вставили внутрь что-то инородное, живое и неживое нечто, закончил он за нее. Ты говоришь так же, как другие девушки. Определенно назвать это массовым психозом нельзя, вы слишком далеки по времени. А ты не придумала это себе?

Я это проверила, Аврора долго смотрела ему в глаза и подняла вверх указательный палец левой руки. Смотрите.

Следователь сначала не поверил, встал и подошел ближе, чтобы лучше рассмотреть. Из пальца Авроры лилось пламя, уходя яркой вспышкой к потолку. Он поднес руку к нему и одернул, жгло по-настоящему. Сев обратно к металлическому столу, он кивнул, что довольно. Игорь Николаевич медленно писал в планшете, часто останавливаясь, чтобы обдумать. Авроре было интересно и не очень, что он там пишет. Она устала, не понимая, что здесь делает.

За что они его так? Они с ними заодно? она взяла руку опера, с содроганием смотря на искалеченного мужчину, пускай и некрасивого, грубого, непохожего на тех, с кем она привыкла проводить ночи.

Что ты делаешь? Игорь Николаевич оторвался от планшета, со страхом и удивлением смотря на Аврору.

Я не знаю, всхлипнула Аврора, не в силах оторвать руки от Егора и утереть слезы.

С ней происходило что-то странное, жуткое и прекрасное одновременно. Она отдавала всю себя, но оставаясь собой, открываясь перед ним, обнажая все сокровенные чувства и страхи. По рукам из сердца текло пламя в Егора. Он принимал его в себя, в палате стало невыносимо светло, а монитор на мгновение замер на месте, не двигая графики. Внезапно он открыл глаза и посмотрел на нее.

Это сделаю я, просипел он и закрыл глаза.

Что он сделает? переспросил следователь и невольно вскрикнул.

Из Авроры полилась черная ткань, липкая и вязкая, и в то же время невесомая, нематериальная. Она открыла свою ненависть, глубокую и черную, открыла свою боль и самоуничтожение за бессилие. Он забирал ее в себя, вместе с тем, что вложили в нее. Это нечто сопротивлялось, но Егор, или то, что стало им, было сильнее, как вихревой насос всасывая со дна бочки иловый осадок, разбивая его в пыль, забирая в себя до конца, до самой малой песчинки

Аврора увидела, нет, почувствовала его ненависть к тем, кто убивает, кто уничтожает, кто допускает и позволяет, кто молчит, кто принимает и боится, жалеет себя, готовый поступиться другой жизнью ради своей. Ненависть клокотала в нем, перерабатывая, перебарывая это нечто, подчиняя его себе, наполняя тело силой и мощью многотонной бомбы. И в этой черной ненависти светились ярко мертвые девушки и парни, дети, старики и животные, тела которых он находил, дела которых он расследовал. Для каждого из них у него было свое место, свой алтарь, питавший его энергией ненависти, энергией справедливости, делая безжалостной машиной. Ничего нельзя забыть, никого нельзя простить.

Аврора очнулась, осторожно шевелясь на чужой кровати. Это точно не больница, комната вроде знакомая, и откуда-то доносится запах свежесваренного кофе. А главное то, что у нее невыносимо болит голова и тошнит просто адски. Аврора села на кровать, вроде чистая, пускай и в одном белье, и попробовала встать. Ноги подкосились, и она рухнула, хрипло хохоча.

О, проснулась! Ты чего ржешь? Настя стояла на пороге в фартуке и футболке, судя по всему мужской, ставшей сносным домашним платьем.

Я человек! Я человек! смеялась Аврора.

Да? А это ты как определила? с сомнением спросила Настя.

У меня жуткое похмелье! Аврора села и победно посмотрела на Настю. Отвратительно выгляжу, да?

Да нет, ночью была хуже. Сейчас помятая, а так ничего, ожила.

А что вчера было?

Потом расскажу. Иди в сортир и на кухню, приказала Настя.

Аврора послушно отправилась в туалет. Квартиру она узнала, здесь жили Сергей и товарищи, теперь Настя одна осталась. А спала она в комнате Сергея, а он, видимо, ночует у старушки Мэй. Аврора ехидно улыбнулась, ловя свой бесстыжий взгляд в зеркале в ванной. Она пришла в себя, и внутри ничего нет, будто бы и не было вчерашнего дня и ночи, но это было амулет в виде цветка спокойно висит на шее. Красивый, ей идет такой цвет.

На, поможет, Настя поставила перед ней стакан и литровую бутылку тана.

А, кисломолочный физраствор, она стала пить прямо из бутылки, быстро выпив все. Еще есть?

Есть, а почему физраствор?

Соленый. Сергей приучил меня к этому напитку. Сначала заставил кумыс пить, но это совсем не мое.

А мне нравится, после него мозги на место встают.

Тогда правильное место для жизни выбрали. Как там Алексей в Техасе?

Нормально, скучно ему там. Я как хвосты сдам, переведусь на заочку и уеду к нему. Ладно, пей чай, она налила Авроре большую кружку, сразу кинув в нее столовую ложку сахара. Аврора посолила и стала медленно пить. Тебя вчера Игорь Николаевич привез. Пиццу ты не купила, но без претензии. Ты бы себя видела, я думала, помрешь, а нет, схватила бутылку и давай пить. Я даже отобрала ее у тебя, пока пельмени варила, а то бы ты вообще в аут вылетела.

Так я и вылетела. А Игорь Николаевич с нами пил Он ничего не рассказывал?

Он за рулем был. Не рассказывал, но выглядел не лучше тебя. Вы как два привидения приперлись ночью. Лучше не рассказывай, а то я до сих пор боюсь твоего взгляда.

Я никогда и никому ничего не расскажу. А сейчас нормальный взгляд?

Нормальный, такой же противный и вредный, как обычно.

Тогда все норм, Аврора блаженно потянулась и посмотрела на часы над холодильником. А смену-то я пропустила.

Неа, тебя Игорь Николаевич отмазал, еще вчера с твоим руководством договорился, что ты нужна на следственных экспериментах. Он сказал, чтобы ты дома сидела, приказал мне тебя не выпускать.

Я никуда и не пойду. Вот бы еще помыться, а я смену белья не взяла.

Забей, в машинку закинешь. Я тебе футболку дам Серегину, они здесь самые чистые и целые, хмыкнула Настя. А в целом они довольно чистоплотные свиньи.

Лучше быть свиньей, чем человеком, Аврора посмотрела в окно. А пельмени есть еще?

Есть, тут их целая морозилка. Есть еще хинкали.

Свари всю пачку, я мыться, Аврора резко встала и мир закачало.

Ты аккуратнее, а то весь дизайнерский ремонт уничтожишь! засмеялась Настя.

Это еще кто кого, хмыкнула Аврора и, пошатываясь, ушла в ванную

Сергей поселился на работе, забрался в раковину, как рак-отшельник. Он шутил над собой, пытаясь шутками сбить нараставшую социофобию. Мэй молчала, грустно смотря ему в глаза. Она понимала его чувства, ей самой хотелось заползти куда-нибудь, чтобы о ней все забыли. Он приходил вечером перед ужином, когда все назначения выполнены, и больной остается самому себе до вечерних колес. Они почти не разговаривали, гуляя по подобию сквера, подолгу стоя у какого-нибудь чахлого деревца, так напоминавшего их. Природа угасала, и они гасли, чувствуя, как пустота внутри занимает все больше, не оставляя ничего. Наверное, так и должно было быть, Аврора объясняла, что лучше все выбросить из себя, а потом не прозевать момент и заполнить свой мир тем, чем действительно хочется.

Мэй рассказывала о делах в ресторане, Камиль все держал в руках, выдергивая ее из полудремы в полдень на часовое собрание с бухгалтером по зуму. Как бы ни противилась работе, она в душе радовалась, сохраняя в себе чувство жизни. Вопросов было много, ничего из пальца не высасывали ради нее. Сергей слушал и улыбался, видя, как оживает Мэй, как начинают блестеть ее глаза, и как она гаснет, когда больше сказать нечего. О своей работе он молчал, особенно о ночной, когда, пользуясь мощностями рабочего сервера и суперкомпьютера в институте, обрабатывал результаты запросов Насти, выискивая в бездонной пропасти информационной шелухи верные нити. Робот учился вместе с ним, и шелухи становилось меньше, но без человека программа никогда бы не справилась, неспособная отличить шутки и откровенный гон теорий заговоров от гипотез и смелых предположений, но основанных на подтвержденных фактах. Он спешил в больницу к Мэй, и его уже пускали без пропуска, называя мужем, не проверяя документов. Мэй тихо посмеивалась над этим, рассуждая о том, что это пройдет, как только они придут в себя. Он сначала злился, но вскоре понял, что это у нее нервное. Прошлый Сергей, любитель молодого мяса, как подкалывала Аврора, кончился. Он повзрослел, окончательно, и первой перемену в нем заметила Аврора, быстро и почти безошибочно оценивая состояние любого человека. О Мэй она говорила просто, что она на дне, но жизнь заставит всплыть наверх, живой или мертвой.

В конторе тихо, жужжат кулеры серверов и рабочих станций, серверная рядом за стеклянными стенами, сквозь щели просачивается холодный воздух от огромного кондиционера. Сергей любит зайти за стекло, постоять на холоде, так легче думается. Серверные стойки больше напоминают людей, каждая со своим характером, проблемами и капризами. Он любит наводить здесь порядок, следит, чтобы конденсат не залил пол, как было раньше, сам моет пол и вытирает стойки, не допуская ленивую уборщицу. Здесь вся его жизнь, все его разработки и прямая связь с институтом, расположенном в соседнем корпусе, с их роботом, которого они внедрили в свободный кластер суперкомпьютера. Работать рядом с институтом и удобно и не очень, ведь тебя всегда могут найти, вызвать на разговор. Магистратура заканчивалась, идти дальше он не хотел, не видя смысла в псевдонаучной работе, тем более он не видел себя в качестве преподавателя, первокурсниц можно подцепить и так.

Что-то выходило, теряясь в смутных очертаниях, но и без подсказки искусственного интеллекта он видел, что их объемная фигура неточная. Они упустили один момент, не определили вектор, куда стремится этот зловещий цветок. Чем дольше он смотрел на этот знак, проекция которого стала символом националистического движения Правая воля, тем отчетливее видел цветок. Зная привычки разработчиков, фирма устроила комнату отдыха, где стояли две двуспальные кровати и большой холодильник с микроволновкой. В холодильнике всегда была вода и газировка, а морозилка забита разными полуфабрикатами, которые надо было только разогреть, не забыв снять упаковку, даже тарелок не надо было.

Микроволновка грела гуляш с картофельным пюре, а он лежал на верхнем этаже, пытаясь думать о Мэй. Начинало получаться, рабочие вопросы и этот дрянной цветок отступали, тускнели. Запахло едой, он вспомнил о ресторане Мэй и очнулся, за долю секунды до звонка печки. Все зря, цветок победил, и он знал, что они упустили. Хотелось тут же броситься к компьютеру, дурацкая привычка, от которой трудно избавиться. Еда показалась ему безвкусной, даже после того, как от перца все стало черным. И свет потускнел, будто бы просело электричество. Съев все через силу, он убрался и заглянул в серверную, но на стабилизаторах и ИБП напряжение было по верхней границе нормы, все гудело и электризовалось как следует, но в помещении становилось все темнее.

В коридоре послышались торопливые шаги, он расслышал голоса, один из которых был женский. Застучали каблуки, и все стихло. Сергей взглянул на часы 00:37.За дверью кто-то был, нарочито громко булькал смартфон. Он сел за стол и открыл модель трехмерного уродца. Линии больно ударили в глаза, за каждой точкой, в каждой линии он видел смерть, физической болью отдававшейся в истрепанном сердце. Он писал код, не задумываясь, спеша. Свет мигал уже открыто, щелкали в серверной стабилизаторы, запищал на пару секунд ИБП.

Получилось, как он и увидел в комнате отдыха после пробуждения. Его мозг сработал быстрее, а робот подтвердил догадку. Линии уродливого трехмерного цветка сводились по простой формуле в одну точку, превращаясь в кровавый вектор. Программа сама выбрала этот цвет, пульсирующий багровый кинжал, воткнутый в живое тело страны. Робот работал, в левом окне прописывая логику вычисления, бесконечную последовательность цифр и букв на черном фоне. Сергей не следил за этим, он ждал результат, когда программа точно укажет место на карте, просчитает координаты.

Все произошло за секунды. Результат программа тут же отправила по электронке всем сразу, свет потух, а ИБП вырубило из-за скачка. Первая мысль была, что он был прав, и надо было ставить двойного преобразования, но мозг отбросил все лишнее, включив команду бегства. В коридоре толпились, подбирая магнитные ключи, как жаль, что они так и не поставили засов или аналоговый замок без выкрутасов. Сергей собрал вещи и вышел через черный ход, так они называли отдельный вход в кабинет гендира, карточки на вход не работали, но кнопка выхода была. Перед уходом он стукнул по аварийной кнопке, вызывая вневедомственную охрану.

В здании что-то происходило, он шел по пустым коридорам и слышал, как на этажах выше топают тяжелые ботинки. Он их опередил, спустившись по пожарному выходу на первый этаж, осталось добежать до выхода, а дальше к жилым кварталам, где можно затеряться, переждать. Древнее животное, спящее внутри цивилизованного человека, проснулось, лучше запуганного и перегруженного размышлениями и сомнениями неокортекса справляясь со страхом. Он побежал, слыша, как бегут за ним. У самого выхода стоял охранник. Первое, что заметил в нем Сергей, был значок движения Правая воля, который он гордо носил на груди. Охранник ничего не сказал, лицо его почернело, свет померк, и Сергей увидел то же самое, что видел тогда в бомбоубежище, то, что бесстрашно победила Мэй. Но ее здесь не было.

Огромная сила толкнула его в стену, и Сергей на несколько секунд отключился. Сквозь шум в голове он услышал, как захрустели кости от ударов, и тяжелое тело рухнуло на пол. За ним второе и третье. Хруст костей был настолько отвратителен, что Сергея едва не вырвало. Кто-то поднял его и встряхнул, как мешок.

Беги за мной, не отставай! услышал он команду. Голос твердый и уверенный, с немного распевным акцентом.

Он побежал за черной фигурой через парковку, минуя затихшие учебные корпуса прямо в жилую застройку, куда он и хотел драпать. Сначала возле уха засвистело, и лишь потом он понял, что слышит выстрелы. В них стреляли, ревело несколько машин, шум в голове и копившаяся кровь во рту мешала слышать и понимать. Он бежал, сплевывая на ходу, пока не потерял ведущего. Остановившись, Сергей спрятался в тени старого дома. Стало холодно, и страшно болела голова.

Открылась дверь подъезда, он сильнее вжался в нишу, не в силах бежать. Женская рука повела его в дом, он смутно помнил ее, точнее запах и фигуру, уж фигуру женщины, увиденной хотя бы один раз, он перепутать бы не смог.

Придется подняться по лестнице, здесь нет лифта, сказала женщина, с легким ехидством и насмешкой смотря на него.

Справлюсь, он сглотнул. Лана, здравствуйте. Я вас узнал. Это вы меня отбили?

И да, и нет. Это сделал Виктор, он сейчас занят, заметает следы, как заяц, она засмеялась. Не морочьте себе голову, принимайте все так, как оно есть. Так вам будет проще все это пережить.

Я это уже понял, кивнул Сергей и стал подниматься за ней. Каждый шаг отдавался болью в голове, затылок был мокрый, но он боялся до него дотрагиваться, спину ломило так, что трудно было дышать.

Они вошли в квартиру на пятом этаже, дальше только чердак. Кирпичная пятиэтажка выглядела также строго, как ее ровесница в каком-нибудь общественном месте, недовольно скрипя и охая неизвестно чем. В квартире было тепло и просто, без бабушкиного ремонта, с функциональной мебелью из сбежавшей ИКЕИ и простых обоев. Ламинат еще не скрипел под ногами, все выглядело вполне новым. Лана отвела Сергея в ванную и жестом заставила раздеться по пояс. Она промыла рану на голове, долго пальпировала его спину, найдя все болевые точки, но после ее издевательств стало гораздо легче.

Жить будешь. Ты, наверное, думал, что я прошепчу заклинание и мигом исцелю тебя? Такое бывает только в сказках или глупых книжках, а мы не в сказке, глаза Ланы вспыхнули холодным огнем. Если бы не этот огонь, она бы была очень красивой, но в нем Лана вызывала страх.

Лана улыбнулась и ушла на кухню, где был еще кто-то. Сергей оделся и умылся, хорошо его приложили, даже синяки под глазами появились, и вообще он был похож на побитую собаку.

Здравствуйте, Сергей, на кухне его встретил Александр, отец Ильи. Из-за стола встал другой мужчина, высокий и очень худой старик с внимательными глазами. Лана нам сказала, что приведет вас. Знакомьтесь, наш большой друг, Владимир Константинович, вы с ним знакомы по переписке.

Сергей поздоровался и пожал им руки. Эксперт по всякой чертовщине, как называла этого ученого Настя, доброжелательно похлопал его по плечу, приглашая сесть рядом с ним.

Не беспокойтесь, нас здесь никто не найдет. Это моя квартира, досталась по наследству. Мы ее приготовили для Ильи, но вышло по-другому, Александр вздохнул и покачал головой, не желая слушать сочувственные фразы. Я сам нашел Лану, конечно же, мне в этом помог Владимир Константинович.

Сергей сел и тут же вскочил, вспомнив про сумку и планшет, где было все, что он нашел. Лана остановила его и усадила на место. Она, как добрая хозяйка, налила ему густой черный чай, погладив по голове, как ребенка.

Не торопитесь, Лана позвала нас, зная, что вы найдете, сказал Владимир Константинович. Об этом знают и они, но это уже неважно. Открыто действовать они не будут, а данные так и так утекли. Забавно, столько лет изучать мифы и страхи древних, и под конец жизни узнать их по-настоящему. Мне, как человеку, очень страшно, а как ученый я ликую.

Я понимаю вас, Сергей медленно пил обжигающий крепкий чай. Мне кажется, я нашел точку выхода.

Выход слишком простое определение, покачала головой Лана. Она сидела напротив Сергея, и он заметил, что на ней другое платье, темно-коричневое из тонкой шерсти. Она улыбнулась, заметив его интерес.

Лана, какая ваша роль с Виктором вы миротворцы? напрямую спросил Сергей, мучавший его вопрос, сформировавшийся в четкую конструкцию только сейчас.

Нет, скорее что-то вроде балансира, но слишком слабого, чтобы предотвратить или остановить. Мы можем подсказать и направить, но дальше ваша воля и ваша жизнь.

Сергей кивнул и ушел за сумкой. Открыв на планшете карту, где горела яркая кровавая точка, он передал его Владимиру Константиновичу. Лана даже не взглянула на экран, продолжая загадочно улыбаться Сергею.

Саша, посмотри ты. Никак не могу вспомнить, а ты больше силен в истории XX века, Владимир Константинович пододвинул планшет к бледному Александру, смотревшему отрешенным взглядом в пустую кружку.

А, понятно. Это место известное кладбище танков в Красноярском крае. Там складировали танки, которые оказались никому не нужны после развала СССР, объяснил он. И кому понадобился этот металлолом? Его дороже вывезти, чем переплавить. Там все мертвое.

Не совсем так, Лана встала и налила всем чай, кроме себя. Сев за стол, она поводила пальцем по экрану, будто бы поглаживая змею. То, что вы считаете мертвым, наполнено энергией, которую создали ваши соотечественники. Дело не в том, что вещи обладают энергетикой, люди придумали этот миф сами для себя. В этом месте заложена энергия иного рода, уходящая за пределы вашего мира. И то, что мертво в вашем мире, в оборотной стороне наполнено силой и энергией.

И это будет эпицентр выхода этой энергии? спросил Сергей, залпом осушив кружку с горячим чаем.

Да, и произойдет перерождение или трансформация, выбирайте термин на ваш вкус, Лана взяла планшет и полистала документы. В этом месте вы найдете своих друзей, если они выживут в битве.

То есть будет еще и битва? хрипло спросил Сергей.

Конечно! Битва неизбежна! Столкновение миров и цивилизаций все как в древние времена! Ужасно и удивительно! возбужденно сказал Владимир Константинович. Наш мир может не выдержать этого столкновения!

Не понимаю, кто с кем будет биться, замотал головой Сергей. И причем здесь Максим и девчонки?

Битва начнется здесь, в этом городе, но исход ее решится там, но с другой стороны. Осталось недолго ждать. Владимир Константинович лучше меня сможет все объяснить, хотя, Лана ехидно посмотрела на возбужденного ученого, он во многом заблуждается. И все же он ближе к истине, чем кто-либо.

Ничего не понимаю, я совсем запутался. Я чувствую себя как с похмелья, не могу ничего понять, сказал Сергей. Лана подвинула к нему тарелку с пряниками.

А может и не стоит это понимать? Александр пожал его руку, по-доброму улыбнувшись. Вот я узнал, что они сделали с моим сыном, и нашел Лану. Потом позвал Володю, и они мне объяснили то, что важно для меня. Илья жив, пускай и не с нами, пускай мы его больше никогда не увидим, а он о нас и не вспомнит. Все это не важно он жив и, надеюсь, найдет свое счастье. Жена ищет ответ в церкви, но там не дают ответов. Я не хочу всего знать и не потому, что боюсь. Мы люди слишком слабые, слишком простые, чтобы вместить в себя все эти знания, поэтому надо выбрать то, что важно именно для тебя. Володя тебе расскажет всю космогонию, Лана будет смеяться, но ты не обращай внимания, она всегда смеется над нами. Мы же как дети малые, которые рассуждают о взрослых вещах.

Ну, нет, не согласен! возразил Владимир Константинович, намереваясь начать спор, но Лана, смеясь, сжала его руку, останавливая.

Так что нам делать? Сергей пристально посмотрел на Лану.

Ты все сделал, что от тебя требовалось. Теперь помоги тем, кого любишь, ответила она. Они нуждаются в твоей помощи, как и ты нуждаешься в них.

45. Цветы и камни

Можно не торопиться, все равно очередь на раздаче рассосется не раньше, чем через час, Йока насмешливо посмотрела вслед нестройной шеренги, спешащей в лагерь.

Юля устало кивнула, сегодняшняя смена утомила ее. Киборг надзиратель бросил на них внимательный взгляд, что-то щелкало в его биомеханических мозгах, и потрусил вслед за шеренгой лагерников. Бежать было некуда, они стояли под лучами прожекторов, отрабатывавших световой день, общее переключение на ночной режим начиналось через три часа. Происходило это каждый раз по-разному, часто внезапно, но иногда лагерь начинал светиться, как неисправная гирлянда, то затухая, то разгораясь во всю мощь. Йока рассказывала, что так роботы играют от скуки, от однообразия утвержденных алгоритмов даже у роботов сводило мозги.

Она огляделась, поймав озорной взгляд Йоки. Девушка поправилась и выглядела гораздо здоровее с их первой встречи, и все благодаря Юле, научившей ее и других, как проще выполнять норму в вычислительном цеху. Название цеха звучало издевательски, и от вычислений там осталось только название и счетчик рабочих часов. В холодном и ярко освещенном ангаре стояли однотипные кондовые компьютерные столы с терминалами больше 22 дюймов. Работали стоя, по правилам сидеть строго воспрещалось, но под конец смены многие садились на ледяной бетон и, прижавшись к стойке терминала, впадали в болезненную дрему. Юля сразу поняла, что так делать нельзя, и дело было не в штрафных баллах, снижавших выработку нормы и паек, а в том, что после невозможно было встать и идти назад, настолько быстро и жестко деревенели мышцы. С каждым днем все труднее было себя заставлять делать упражнения перед подъемом, приходилось ломать себя. Йока сначала посмеивалась, но вскоре присоединилась и, как новообращенный, практически неофит, пихала Юлю по утрам, чтобы она вставала. Дружеский будильник или утренний пинок, так они это называли. В вычислительном цеху они работали три раза в неделю, смены разносили рандомно, могли и три дня подряд работать, как ни пыталась понять логику Юля, ничего не выстраивалось. Их задача была отсматривать положенное количество контента и сверять с действующими правилами и нормативами. Это и называлось вычислением, точнее поиском нарушений и деструктивных призывов и пропаганды. Чем больше было вычислений за смену, тем выше паек. Кто ничего не находил, того штрафовали, оставляя без пайки.

В свое время Илья научил Юлю, как следует сдавать основы права или что-то в этом роде, она забыла название предмета, и речи не шло, чтобы она помнила о чем там была речь. Но схему она запомнила и легко применила, на ходу сделав точный конспект основных триггеров, на которые следовало реагировать вычислителю, то есть лагернику, тупо пялящемуся в терминал. Когда Юля спросила у киборга-надзирателя, почему нельзя было поручить эту работу алгоритму, прописав простые условия поиска, Йока долго смеялась вместе с надзирателем. Тогда Юля впервые увидела, как смеются Беовульфы, почти как люди, выглядит только жутко. Отсмеявшись, надзиратель объяснил, что пока ничего более достойного комиссия по исполнению наказания и формированию целостной личности из массива преступников не придумала, и вот уже лет пять-десять они ждут обещанных нововведений.

Йока пыталась вникнуть в суть метода просмотра юридических документов, но не смогла, как и остальные, которым Юля тщетно пыталась объяснить. Метод был прост, как тарелка серой каши, напоминавшей по вкусу гречку с бефстрогановым: отбрасывай в сторону шапку из положенных оснований и ссылок, все равно нет смысла их проверять или оспаривать, и бери самую суть, заложенную в паре строчек в центре. В итоге конспект разошелся на клочках туалетной бумаги, на полях нового романа, выпущенного больше сотни лет назад каким-то очень известным беллетристом.

И все же даже с конспектом эта работа была самая утомительная. Сортировка диодов и микросхем, долбление приямков и траншей в бетонной земле, на эти работы выгоняли всех, приносили больше радости. Здесь и норма была меньше, а при работе на улице никто работу не контролировал, и давно готовую траншею или приямок шлифовали до блеска, украшая затейливой наскальной живописью. Йока очень красиво рисовала цветы осколком кайла, надзиратели приходили группами, чтобы посмотреть на новый рисунок.

Мимо прошла третья колонна. Некоторые женщины бросили в сторону Йоки оскорбления, досталось и Юле, которую называли подружкой ведьмы. Йока никак не реагировала на выкрики, смотря на искривленные злостью и бессилием лица с невозмутимостью каменной статуи, с презрением обозревающей центральную площадь с жалкими людишками. Юля злилась, вступала в спор, пока Йока не останавливала, переводя все в шутку, пускай и несмешную.

Хочешь, я покажу, почему они считают меня ведьмой? черные глаза Йоки загорелись, бледная кожа слегка потемнела.

Может не стоит, с сомнением проговорила Юля, заметив неподалеку бегущего к складам надзирателя. Киборг не смотрел на них, но обольщаться не стоило, надзиратели сканировали всю территорию одновременно.

Ерунда! Вот увидишь, прибегут собачки посмотреть, они любят мои фокусы, Йока самодовольно усмехнулась.

Она оказалась права, через несколько минут, окружив девушек полукругом, терпеливо сидели шесть Беовульфов. Йока шепнула, что они их обсуждают через имплант, она не все слышит, но часть доносится слабым эхом. Она села в позу лотоса и закрыла глаза. День был на редкость холодным, и бетон покрылся каким-то подобием снега, ставшего тонким льдом. Сначала ничего не происходило, но Юля почувствовала, что от Йока веет теплом. Лед рядом с ней растаял, Юля боялась войти в черный круг, медленно разогревающийся энергией Йоки. Девушка темнела и, казалось, истончалась, будто бы какая-то неведомая сила выжимала ее, чтобы оросить землю.

И да, бетон стал землей, пускай и крошечным куском, не больше четверти квадратного метра, но настоящей землей. Юля подошла ближе и понюхала пахло прелой почвой, как после дождя. Появились первые слабые ростки, из которых стремительно выросли красные цветы с большими мясистыми бутонами, отдаленно напоминающие розы. Йока вся почернела, как фигура из камня, медленно теряя блеск, превращаясь в мертвое сгоревшее дерево.

Цветы продержались недолго. Надзиратели одобрительно завыли, как щенки, подпрыгивая на месте и поскуливая, переходя снова в мелодичный вой. Все пропало, осталась та же бесконечная холодная бетонная пустыня. Йока упала лицом вперед, Юля едва успела подхватить ее, чтобы она не разбила нос и лоб.

Ты вся дрожишь! Не надо было так напрягаться, могла бы просто сказать, я бы и так поверила! со страхом и возмущением воскликнула Юля, прижимая дрожащую девушку к себе.

Я хотела, чтобы ты увидела жизнь, что мы не все здесь мертвые, прошептала Йока.

Надзиратели внимательно следили за ними, помощи пока не требовалось. Киборги первые заметили, что Юля, сама того не понимая, вспыхнула и обхватила Йоку теплым белым пламенем, согревая, наполняя силой. Йока распрямилась и насмешливо улыбнулась.

Вот ты и выдала себя, низким охрипшим голосом сказала она и, обняв и поцеловав в щеки удивленную Юлю, добавила. Мой дух все правильно узнал в тебе. Не бойся Беовульфов, они не выдадут. У тебя есть статья, а дознанием они не занимаются.

Я не знаю, не понимаю, как я так могу делать, Юля поднялась, помогая встать Йоке, и почувствовала себя разбитой, есть не хотелось, только спать.

Ты не знаешь, кто ты. И ты не помнишь, откуда ты, Йока, не мигая, смотрела на Юлю. Сними оберег, иначе ты никогда не поймешь куда попала. Он заслоняет тебя, защищает, но за этой стеной ты не видишь реальности. Пока ты сама не захочешь, он не даст тебе это увидеть. Сними и увидишь сама.

Юля поколебалась, но сняла оберег. Черный камень появился из ниоткуда, как только она дотронулась до солнечного сплетения. Он был горячий, но не жег, скорее грел руки. Юля пошатнулась, Йока удержала ее, схватив за плечи. Все то, что так долго Юля не хотела замечать, вдруг нахлынуло на нее с невероятной силой, разбив ее на миллионы брызг о бесчеловечную скалу реальности. Она сошла с ума, или этот мир сошел с ума! Паника, ужас и страх сковали ее, но внутри росло более сильное чувство, непримиримое, волевое это была ненависть. Вспомнились последние месяцы на земле, на ее земле, в ее мире, и они сложились с жизнью здесь. Вспомнились шарады Ланы, которые виделись отчетливо, и от этого было невыносимо страшно. Она хотела сбежать, зарыться в этот бетон, лишь бы ее никто не нашел! Или нет, пусть лучше сразу кончат ее здесь, но чтобы не мучалась, одним ударом, они же могут, могут же!

Терпи, терпи. Ты выдержишь, ты переборешь страх, спокойно, как тренер, говорила Йока. Я знаю, как это. Я прошла через это, и ты должна пройти.

Через что? сквозь слезы и муки непонимания, не желания понять и принять невозможность реальности, спросила Юля.

Через страх и боль. Останется только ненависть. Она и только она поможет нам.

Поможет в чем? она успокаивалась, находя в словах Йоки ответ в самом сердце, кипящем от ненависти к этому миру, ненависти к тому, что хотят сделать с ее миром, с ее землей, ее жизнью.

На выжженном поле вырастут цветы, но сначала мы уничтожим их. Ты это чувствуешь ты уничтожишь, ты посланник Солнца! Йока взяла оберег из рук Юли надела ей на шею. Теперь ты знаешь, кто ты. Ты вспомнила, заставила себя открыть глаза.

Но что я должна сделать? Я ничего не понимаю, Юля начала злиться, опять шарады и загадки.

Мы должны выбраться отсюда. Мы поднимемся наверх там все и произойдет. Мне сказал это дух, он знает точно. Скоро придет это время, никто и никогда не будет к этому готов, просто знай, что так и будет, Йока выдохнула и ослабла. Все это время она была аватаром черного духа, выбравшего ее. Они думают, что я черная, что во мне черный дух, поэтому я враг. А у них самих столько черноты и гнили внутри это они черные! Я с рождения стремилась наверх. Дух мне сказал, что я должна ждать тебя, и вот мы встретились.

Но как мы выберемся отсюда? Юля с опаской посмотрела на внимательно слушавших надзирателей. Она узнала главного, Беовульф улыбался, жутко и немного смешно.

Пришло время для нашего разговора, Беовульф подошел к ним и кивнул в сторону лагеря. Но сначала вернитесь в лагерь и поужинайте. Ночью вас вызовут из барака, вы сможете немного поспать.

Я не усну! Как можно спать? возмутилась Юля, но ощутила гнетущую усталость, предвестник отключения. Я все поняла. Вы нас арестуете?

Если бы киборг мог, то он бы приподнял левую бровь, вот только приподнимать было нечего. Он засмеялся каркающим смехом, переходящим на рык и пошел в сторону лагеря. Девушки пошли следом, спотыкаясь и смеясь. Ноги не держали, но почему-то стало так весело и легко. Юля поняла, что страх исчез, растворился в этом смехе, а она больше не боится умереть. Она знала, за что придется умереть, и не жалела.

В лагере решимость угасла, как гаснет все под натиском безнадежности бытия. Юля с трудом проглотила свою пайку, половину отдала Йоке, не заработавшей и минимального прожиточного корма. Каша, казавшаяся до этого вполне съедобной, оказалась отвратительной не только на вид, но и на вкус, напоминая жидкий цементный раствор с размягченным гравием, выполнявшим роль жалкого подобия фрикаделек. То, что раньше она воспринимала сносно, не вдумываясь и не вбирая в себя, теперь кололо, рвало изнутри, разжигая огонь ненависти и нетерпения. Юля поняла, что долго не выдержит, что она больше не может здесь находиться.

Йока внимательно следила за ней, без тени усмешки или несказанных фраз я же говорила. Юля сжалась, став еще меньше, но так видели окружающие, в бараке довольно посмеивались, желая еще большего зла ведьме и ее подружке, но Йока видела, как большое и сильное растет внутри Юли. Оберег до последнего защищал ее от реальности, став мощным транквилизатором, способным отключить мозговую деятельность, переводя человека в режим согласного или просветленного, принимавшего реальность как она есть, не желая и не видя смысла что-либо менять. Так жило большинство в двух мирах, не желая и не видя цели, готовые ради крохи дохода подавлять и поддаваться, терпеть и унижаться, при любом удобном случае унижая более слабого или зависимого. Йока ела без эмоций, давно научившись не чувствовать вкуса еды, хотя она и родилась и выросла здесь, и другого вкуса никогда не пробовала. Несмотря на это, все внутри нее с детства протестовала этой жизни, маленькая девочка, как только научилась говорить и думать, пускай и маленькие, совсем еще детские мысли, стала задавать столько вопросов, что ее надолго изолировали, переведя в изолятор в питомнике. На самом деле там было даже лучше, маленькая Йока не искала дружбы с другими детьми, тем более не желала дружить с воспитателями. В изоляторе было все то же самое, только комната меньше, а вместо воспитателей киборг старого образца, добрый и смешной дедушка, выполнявший всю работу, учивший маленькую Йока быть доброй и справедливой. Старый киборг рассказывал ей сказки, рисовал диковинных зверей, которые когда-то жили наверху. Йока органически не могла вынести работу в вычислительном центре, шпаргалка Юли помогала, но вытерпеть десять и более часов просмотра пропагандистских роликов, перемешанных с самодеятельным контентом, часто повторяющим пропаганду, но в более простой и уродливой форме, она не могла. Поэтому она всегда голодала, получая паек несовместимый с жизнью, находясь на грани истощения, когда организм перестает принимать пищу, пожирая сам себя. На краю обрыва ее держал черный дух, овладевший ею в раннем детстве. Она не помнила и не могла помнить, как это произошло. С духом было и весело, и страшно, особенно сначала, когда черный дух играл с ней, воспринимая девочку как очередную игрушку. Сейчас он и Йока стали единым целым, и ей казалось, что она породила его или позвала, что на деле было одно и то же.

В полночь Йока разбудила Юлю, так и не уснувшую до конца. Юля вскочила и упала с верхних нар, успев сгруппироваться. Она инстинктивно встала в стойку, но, не увидев врага, устало села на нары.

Собирайся, нас позвали, Йока постучала по голове в том месте, где находился модуль связи импланта. Специально или нет, но он находился в районе темени или третьего глаза, который в народе называли родничком.

Меня тошнит, Юля выпила кружку воды, предложенную Йокой, дотронулась до груди, ощущая холодное спокойствие оберега. Он больше не закрывал ей глаза, но берег мозг и сердце, не давая нервам сдаться, начать паниковать или войти в ступор.

Бывает. Не бойся, пройдет со временем, люди привыкают к любому дерьму, Йока села рядом и по-дружески толкнула плечом. Как думаешь, он нас съест?

Юля хрипло рассмеялась, почему-то она совсем не боялась киборгов-надзирателей. С Беовульфами можно было поговорить, в отличие от других лагерников, продолжавших непонятную и бессмысленную возню и грызню друг с другом за жалкие крохи послабления в работе. Больше всего Юлю удивляло, а позже и бесило, что все хотят стать начальниками, надсмотрщиками с кнутом над такими же жалкими и пустыми людьми, как они. Те же, кто имел внутренний стержень, противились этому и держались особняком, как Йока, долго не выдерживали. Йока рассказывала, что при ней находили убитых в бане или засыпанных камнями в траншее. Про баню Юля и вспоминать не хотела, ограничив себя до одного раза в неделю, реже не позволял регламент. И дело было не в самой бане, а в людях, превращавших это в карусель унижений. Здесь обнажались во всех смыслах, и более слабые прислуживали, унижались перед более сильными. Выглядело это мерзко и воняло тюремными правилами, и если бы Йоку и Юлю не боялись, то также принуждали обслуживать, мыть и натирать кремами, стирать белье и до сексуального насилия не доходило, в пайке было достаточно угнетателей гормонов, но оставалась потребность в садизме. Особенно ярко это проявлялось у мужчин, Йока рассказывала, как они унижают друг друга, не переходя границ, не доводя до разрывов тканей, но полностью, как и века назад, уничтожая личность.

Выходя из барака, Юля услышала шепот соседей, радовавшихся, что наконец-то их повели на расстрел. Из их разговора она поняла, что эти люди не знают, что такое расстрел, воспринимая значение слова, как тяжелое наказание, часто граничащее с жизнью. От этого ей стало так смешно, что она захохотала посреди пустынного плаца. Йока удивленно смотрела на нее, и она объяснила, в лицах рассказав, как у них, в ее мире расстреливают. На это Йока заметила, что она думала, что это они недоразвитые варвары. Они заспорили по дороге, придя к выводу, что уровень варварства и недоразвитости в разные времена счет равный, не зависящий от уровня технического развития. Выходя из одного мрака, люди придумывают новый, сохраняя баланс уродства и света. Наверное, так и выглядит гармония мира, но Юля чувствовала, что это не может быть постоянной величиной. Рассуждая об этом, она так загрузила Йоку, что девушка до конца пути не проронила ни слова.

У входа в здание их ждал старший надзиратель. Киборг улыбался, Юля не сомневалась, что этот страшный оскал на самом деле улыбка. Она осмотрелась, только сейчас поняв, где находится. В пылу спора они и не заметили, как вышли за территорию лагеря. Йока шла по маяку, не задумываясь, полностью передав импланту эту функцию мозга. Здание резко отличалось от бараков, выстроенное из потемневших от старости и сырости кирпичей, ставших из красных серо-черными, но главное в том, что оно было четырехэтажное и без автоматической двери. Они не раз проходили мимо него по пути на работы по долблению вечной мерзлоты, так называла эту бессмысленную работу Йока, нередко с нескрываемым удовольствием кроша кувалдой камни в серую пыль. И откуда в этом хрупком теле столько силы, напоминавшей взрыв боезаряда.

Завтра у вас выходной по графику, думаю, что отоспитесь днем, сказал Беовульф и толкнул входную дверь. Старые петли заскрипели, и из здания пахнуло теплом, но не затхлостью человеческого бытия, а чистым сухим теплом.

Они вошли следом, Йока закрыла дверь, застывшую в полузакрытом состоянии. Внутри было тепло и пахло старой бумагой, пыльными картонными коробками и хлоркой. Это был музей, очень похожий на те, что остались наверху, Юля до сих пор ассоциировала подъем наверх как возвращение домой, так было проще понять.

Вы можете повесить вашу робу здесь, в здании тепло, киборг показал лапой на небольшой гардероб, и девушки с удовольствием выскочили из робы, оставшись в тонких штанах и куртке, расшитых цветами, Йока красиво вышивала, и даже серые нитки горели не хуже ярких цветов. Киборг с интересом разглядывал их, но не пялился, как это делали парни, Юлю всегда это бесило. Днем музей закрыт, хотя каждый имеет право прийти сюда, но не каждый готов.

Вы проведете для нас экскурсию? спросила Юля.

Нет, я знаю слишком мало, но вы и сами все поймете без моих подсказок. Видите эти камни с прожилками? С этого все и началось, без этих камней не было бы подземных городов.

А я знаю это золотоносная руда! воскликнула Юля, Йока удивленно посмотрела на нее, они стояли слишком далеко, и Юля точно не могла прочитать таблички, а имплант молчал, здесь не было информационных потоков, тем более, что у Юли импланта не было.

Посреди зала высилась до потолка колонна, детализированный макет с педантично прорисованными шахтами и тоннелями, с макетами проходческой техники и допотопными вагонетками. Музей начинался на первом этаже, спиралью уходя вверх. Они медленно двигались, осматривая каждый стенд, каждую витрину. Раньше бы Юля ни за что бы не согласилась пойти в музей, но сейчас ей было интересно, что-то вспоминалось, слабые и разрозненные знания суммировались, выстраиваясь в нечеткую картину.

Проходя этаж за этажом, они проживали столетия, когда с разработки месторождения, углубления шахты в недра земли менялась жизнь, переходя из условно мирной в кровавую бурю, поначалу кратковременную, затухающие на долгие передышки, но все более нарастающую. Из первых достижений, образцов руды и макетов горно-обогатительных фабрик она становилась частью общей истории земли, рассказывая о галопирующем курсе золота, о войнах, о том, как месторождение переходило из одних рук в другие, пока не закрепилось в лапах победителя. Тогда и нашли подземное озеро, шахта буквально провалилась туда, открыв естественный остров и шахтные воды в глубоком карьере. Видимо, много тысячелетий назад прошлые цивилизации разрабатывали здесь что-то свое, ученые предположили, что уголь или другую фракцию углерода, имевшую высокий уровень радиоактивности. Тогда победитель назвал себя правопреемником прошлой цивилизации, а протоуголь идеальным топливом.

С этого и многих других месторождений, добывавших золото, платину и алмазы, и начались подземные города. Победитель готовился к финальной битве, после которой мир никогда не будет прежним, а все неверное, богомерзкое и чуждое будет уничтожено.

Это и есть настоящая история, недоступная и открытая, киборг посмотрел вниз, потом на макет шахты. Наверху он оканчивался куском наземной поверхности, с остатками лесов и рек, выполненных слишком мелко, как бы в далекой перспективе показывая, как было раньше. Мало кто захочет по доброй воле увидеть это, узнать, из-за чего все произошло.

Из-за золота? удивилась Йока. Но всем же известно, что это энергетически мертвый материал.

А мне понятно, Юля смотрела на большие самородки, вызывавшие отвращение. Она никогда не любила золото, как и Альфира, считавшая, что драгоценности пропитаны человеческой кровью. Из-за золота люди готовы переубивать друг друга.

Именно так, вы правы, Юлия. И вы правы, Йока, киборг вздохнул, сейчас мы меряем ценность вещей энергией она стала нашей ценностью, энергия используется в качестве валюты. Но это всего лишь этап эволюции. Человечество всегда искало меру вещей, и раньше золото и алмазы были огромной ценностью. Они и сейчас ценны, но доступны малой части высшей касты. Так они играют в прошлое, но это всего лишь игра, нее более. На самом деле виновно не золото, человечество и без него бы пришло к фазе уничтожения. Как бы ни двигались люди вперед, на самом деле мы движемся по спирали назад, в исходную точку. В этой спирали есть и подъемы и спуски, могут быть даже падения, но все равно мы все вернемся в начальную точку, если только не создадим новый виток, не закрутим спираль в другую сторону.

Получается, что все зря? Зачем тогда бороться? спросила Юля раздраженно.

Нет, не зря. Человеческая жизнь бесконечно мала по сравнению с этими процессами, поэтому есть за что бороться, есть ради кого бороться, а времени хватит всем. Люди идут в начальную точку тогда, когда сдаются, как и природа умирает, когда сдается. Нет, и не может быть ничего вечного, и, пожалуй, это здорово, как думаете?

Мне надо подумать, я пока не готова, вздохнула Юля.

И мне, у меня голова идет кругом. Но мне понятно, почему я так хотела наверх, Йока с улыбкой посмотрела на макеты лесов и рек. Конечно, там ничего нет, но лучше, чем сдохнуть под землей.

Это не совсем так, киборг улыбнулся, наверное, иронически, если бы не зверская челюсть. Помните, Юлия, я вам говорил о праве любого человека на смерть? Отсюда нет выхода, поэтому лагерь и не охраняется. На другой берег вы не выберетесь, замерзнете и утонете, с другой стороны, там и делать нечего. Ваше право умереть так.

Но есть и другой выход, верно? Юля хитро посмотрела на него, киборг довольно улыбался.

Конечно, есть, и это тоже смерть. Точнее это считается официально смертью. Вы можете уйти наверх, что, согласно нормативным документам, считается добровольным самоубийством. Подумайте об этом, а когда решитесь, дайте знать. Йока, вы можете напрямую мне отправить запрос через имплант. Но не спешите, сначала все обдумайте и подготовьтесь. Здесь вы получили достаточно информации, но скажу прямо никто еще не смог этого сделать, все возвращались обратно.

Мы не вернемся, никогда не вернемся! уверенно сказала Юля. Почему вы нам помогаете?

А это не помощь. Поверьте, я не добрый и не злой, как не может быть доброй или злой программа. Эта функция заложена во мне, и если я получаю запрос, то предоставляю информацию. Система не может быть абсолютно жесткой, иначе от внутренней вибрации и резонанса она разрушится изнутри.

Было бы неплохо, заметила Йока.

Этого не будет люди сами этого не позволят. В малой свободе они отдыхают, но внутри себя каждый готов встать на защиту своей тюрьмы, киборг сел и стал похож на насмешливого пса. Это никому не надо, люди всегда желают быть рабами, такова их природа, остальное дешевая психотерапия. Именно поэтому человек всегда окружает себя священниками и религиозными культами, так люди защищаются от внутреннего существа, защищаются от себя.

46. Птицы

Никогда такого не видел, рыжий парень сидел над разобранным дроном и рассматривал печатную плату. Имени у него не было, как и у всех остальных, и он был очень похож на друга Леху, поэтому они договорились называть его так. Альфира вышила на куртке имя, и рыжий очень им гордился, вскоре став требовать от других, чтобы они называли его по имени, а не пеленговали имплант. Можно, я оставлю ее себе? Это раритет, я продам ее в музей.

Раритет? Максим пожал плечами, дрон Ильи был вполне современным, чип новый, стало немного обидно, но он сам себе напомнил, какой технический разрыв между их мирами, пускай и жизнь до боли знакома. У нас это вполне современное устройство, неплохое.

Наверное, но вот питание совсем не годится. Его же заряжать надо, да? Ну, это мы переделаем, и плату на контролер заменим. А вот мозги я скачаю, даже интересно, как вы кодите, рыжий Леха весь загорелся, став до слез похож на друга.

Максим отвернулся, смахнув набежавшие слезы. В отличие от Альфиры, пребывавшей в необъяснимом спокойствии, его силы были на исходе. Почти перестав спать ночью, постоянно думая о том, куда они попали, и как выбраться отсюда, он будто бы каменел изнутри, готовясь к худшему. Ощущение грядущей трагедии становилось с каждым днем все отчетливее, и оно было тем страшнее, чем яснее виделась перспектива, размытая, раздробленная или разобранная, напоминающая разбросанный ребенком конструктор. В этих обломках, собирая их в малые части картины, он не видел ни себя, ни Альфиру, но видел сестру и понимал, что ничем не может ей помочь. Впервые в жизни он не может ей ни в чем помочь, ни словом, ни делом. За насмешками и подколами он всегда прятал свою любовь к ней, боясь, что она высмеет, что он потеряет вид, но какой вид и зачем он нужен такой, Максим не знал. В этом странном месте, в другом мире, пусть это и звучит фантастично и бредово, он остался наедине с собой по ночам, слушая тихий посвист Альфиры, у которой забивался нос то от ветра, то от перетопленного вагона, она постоянно шмыгала носом и утирала платком слезившиеся глаза, Максим думал и вспоминал. Наверное, так всегда бывает, когда остановишься на бегу, не успев отдышаться, дрожа от выброшенной в пустоту энергии, не нашедшей достойной утилизации, и поймешь, что остался там же, не смог далеко убежать, а никуда бежать не стоило.

Моторы ничего, вполне годные. Вот, у меня тут топливный элемент завалялся от старой станции наблюдения, рыжий показал на свинцовый бак, стоявший в углу каморки, напоминавшей склад ненужных вещей, если бы не большой стол с паяльными станциями, стеклами с крохотным манипулятором. Здесь было рембюро, кто-то выцарапал это на двери корявым почерком. Рыжий занимался ремонтом техники и часто спал здесь же, ложась на металлические ящики с платами, контролерами и много еще чем, Что Максим, считавший себя технически грамотным, не смог опознать. А, забыл, что у вас такого нет. Там лежит изотопный топливный элемент. Он почти вечный, быстрее корпус развалится, чем он сядет. Короче, сейчас малыш соберет начинку, потом установим питалово. Пойдем пока прогу посмотрим. Когда обед?

Был уже, Альфа нам оставила.

Вот и отлично, Леха раскрыл планшет и на ощупь, глядя в экран, на котором раскрылся код программы Ильи, стал лбом определять маршрут, пару раз врезавшись в дверной косяк, пока Максим не взял его под локоть и не повел в столовую. Когда рыжий работал, он забывал обо всем, особенно о еде и сне, пока кто-нибудь не вытаскивал его есть, применяя оправданное насилие над личностью.

На улице было по-зимнему холодно, и если бы не всепогодная роба, то быстро превратишься в свежемороженую тушку. Не хватало снега и солнца, такого яркого и теплого зимой, зато хватало ветра, резкого, шквалистого и колючего. Максим вспомнил морской термин мордотык, когда ветер и снег бьют в лицо в любом положении, а судно со слабым двигателем стоит на месте, не в силах пройти ни метра, борясь с бушующей стихией. Для мордотыка не хватало липкого снега, но самое главное откуда здесь был ветер, и почему менялась температура, повторяя, имитируя позднюю осень или начало зимы? Наверное, чтобы не было скучно жить, иллюзия настоящей жизни. На улицах ни души, только свет горит в домах-вагонах. Максим поймал себя на мысли, что воспринимает эти дома, больше походившие на временные жилища гангстеров на стройке, вполне нормальными, пусть и без привычного комфорта. Сердце больно кольнула мысль, что вот уже и зима, и сколько же времени они здесь находятся, а что происходит с родителями и друзьями? В последнее время он чаще думал о родителях, решив, что когда вернется то, но вернется ли?

В столовой было слишком тепло. Они сняли куртки и штаны, оставшись в нижней робе, подшитой наподобие строгого костюма. Альфира научила женщин перешивать одежду, открылось даже небольшое ателье, где за условную плату молодая девушка подшивала и перешивала серую одежду. Делала она это часто просто так, работая после основной смены на фабрике по производству пищевых протеинов, проще говоря, на реакторах по выращиванию и переработке червей. Думать об этом не стоило, в пищевые автоматы, собиравшие пищевую продукцию, загружались элементы и вкусовые добавки, лишенные исходного вида, и сырье, еда как еда.

Столовая сильно изменилась после прихода Альфиры, работавшей теперь в питомнике, уезжая рано утром и возвращаясь вечером веселой и счастливой. Если бы не она, не радость и смех, которыми она заражала всех, он бы совсем скис. Одна из работниц составила рукописную поварскую книгу по рецептам Альфиры, не боявшейся менять настройки, следуя настроению и фантазии. Но в любом агрегате есть конечное количество комбинаций, поэтому за месяц Альфира выбрала все возможности. Устраивали даже голосование, какой комплекс готовить чаще, как менять, чтобы не надоело. Но это было не главным, полезным, приятным, но не главным. Не из-за этого жители поселка стали чаще заходить в столовую, проводить здесь свободное время, устраивать личные праздники и просто поболтать обо всем, не через имплант, а вживую. По примеру рыжего они стали придумывать себе имена, а девушка из ателье с радостью вышивала их. Первыми придумали себе имена работницы публичного дома, назвать их проститутками язык не поворачивался. Веселые, умные и красивые по меркам этого мира девушки и женщины, умевшие не только развеселить или доставить удовольствие, но и поговорить, помочь советом, выполняя роль правильных психотерапевтов. Максим долго подбирал им имя, пока Альфа не сказала, что они больше похожи на гетер, чем на гейш.

По периметру столовой, на всех стенах в аккуратном хаосе висели картины детей из питомника. Альфира учила их рисовать, Кристина нашла где-то много серо-желтой бумаги и красок. Удивительно как быстро дети, рисовавшие до этого на песке или царапая на бетоне, впитали уроки Альфиры. На картинах было много ярких цветов, которые не росли под землей, которых дети никогда не видели, но генетическая память вбрасывала в мозг картины из прошлого, становившегося хотя бы на холсте напоминанием о возможном будущем. Но еще больше было птиц, разных, несуразных, лишенных истинных пропорций ярких, сказочных, опасных и беспомощных. Альфира показывала, рисовала наброски, рассказывая, помогая правильно увидеть пропорции, передать тени и оттенки, а дети сами придумывали, рисуя общие картины вместе с малышами, ставившими яркие пятна солнца, воды и зелени. Все произошло спонтанно, случайно. Альфира принесла несколько рисунков и повесила на стене, а дальше пошло само. И вот уже люди, не желавшие знать ничего о питомнике, жившие своей жизнью, выполняя что положено, стремясь к намеченному кем-то курсу, пропитывались новой жизнью, устраивая игры и конкурсы, получая в подарок сказочную птицу или цветок под ярким солнцем, которого никто никогда не видел, но каждый знал, что оно живо, что война не уничтожила главную звезду в их жизни.

Рыжий пошел к любимому серому автомату, выдававшему обычно сверхострые блюда, Максим встал у синего со стандартным комплексом. Серый автомат в одну секунду считал имплант Лехи, и на жестяном подносе уже стояли две тарелки и кружка из алюминиевого сплава с блеклыми цветочками, запахло горячей едой и перцем. Максим вздохнул, готовясь вводить номер с бейджа инвалида, но автомат, распознав его лицо, будто бы махнул рукой: Да ладно, я тебя и так знаю. Мягко стукнул поднос, заурчало и зашкварчало внутри, разогревая остывший человеческий корм. На тарелку полился густой гороховый суп, по крайней мере он так пах, на другую шмякнулось серое пюре и две большие котлеты, пахнущие школьной столовой, а в кружку медленно тек ягодный кисель. Если бы не серо-желтый цвет, то он был бы неотличим от фабричного. К цвету еды Максим так и не привык и ел с закрытыми глазами, особенно тогда, когда напротив сидел Леха, с жадностью уминая заперченные черно-красной обсыпкой подобия картошки фри и запивая дышащим кислотой или щелочью жидким супом, отдаленно напоминавшим изыски тайской кухни, от которой у Максима сводило живот, и подавала голос уснувшая язва.

Ого, да тут целая картотека! воскликнул Леха, брызжа едой во все стороны. Он ел на автомате, погрузившись в программу дрона. Тут и ты есть, и Альфа. А еще какая-то девчонка, ничего так. Знаешь ее?

Это моя сестра Юля, Максим горестно вздохнул, разглядывая строгое лицо сестры на экране паспорта Лехи. Она тоже где-то здесь.

Так в чем же дело, не в темнице же она сидит. Соберем дрон и отправим его на поиски. Как найдет, свяжется с нами. Я допилю прогу, пущу по защищенному каналу, у меня еще остались ключи от одного заказа. Неважно, не надо это знать, просто есть ключи и все, Леха загадочно улыбнулся. У нас не такой простой поселок, как кажется, не только грибы и фарш из червей.

Я уже понял, что улицы полны секретов.

Еще каких, хоть кубы снимай для шлакопровода.

В столовую вошла девушка, сразу по робе было видно, что она из гетер. Подшитая по фигуре, с неброскими, но точными украшениями в виде ягод и зеленых листьев, вышитых в том месте, где обычно у платья делали ажурный лиф. Максим узнал ее, трудно было не узнать Andi, так она назвала себя, одной из первых заразившись идеей собственного имени, не цифро-буквенного кода, который давался при рождении, а имплант за долю секунды обрабатывал, а имени, которое можно было произнести вслух, которое можно было бы вспомнить без импланта, почувствовать внутри себя не мозгом, а сердцем и, учитывая характер специальности нижней половиной тела. Она разделась, оставшись в тонком костюме из мягкой черной ткани, отдаленно напоминавшей бархат. Как и большинство женщин в Подземелье она имела не очень женственную фигуру, низкая, с широкой костью и не очень красивым лицом, и все же в каждом ее движении, в умении носить облегающее платье, правильно показать себя, улыбнуться в ответ и слегка коснуться руки или груди собеседника, да так, что сердце начинало качать кровь к причинному месту, она сильно отличалась от других, даже от коллег по цеху.

О, мальчики, пропела она и, обняв Леху за шею, звонко поцеловала. А ты, негодник, почему забыл меня?

Ну, я работал. Я не забыл, смущенно оправдывался Леха, став красным вареным раком.

Приходи, я тебя всегда жду. Максим, представляешь, я его сама зову, а ко мне очередь, надо букировать за две недели, а он не приходит! она возмущенно фыркнула и, сев рядом, ухватила из тарелки Лехи подобие картошки фри. Вот отработаю положенную соцнорму и заставлю этого трусишку на мне жениться. Или ты уже не хочешь?

Хочу, я же сам тебе это предложил! возмущенно выдохнул Леха.

Ну, не сам. Я его додавила, чтобы он решился. А он не приходит, а ведь я с него беру только соцвзнос. Кстати, Максим, я тебе тоже скидку дам, если хочешь, она так посмотрела на него, что Максим почувствовал зудящее желание и покраснел, спрятав глаза. Ох, какие же вы стеснительные. Мне это нравится, вы не соврете. Как красавица Альфира, она все в питомнике пропадает?

Скоро должна вернуться, он посмотрел на часы, Альфа с минуты на минуту должна прийти в столовую, чтобы проконтролировать программу ужина для ночной смены, там что-то зациклилось, делая вторую неделю одно и то же.

Да, у нас таких красавиц не рождается, вздохнула Angi и посмотрела на фото Юли. О, какая строгая. Очень похожа на тебя, Максим.

Это его сестра, она тоже здесь застряла, сказал Леха, млея от ее небрежных, как бы случайных касаний.

Бедная, попала, искренне вздохнула она и улыбнулась, увидев, как в столовую вошли Альфира с Айной. А вот и наши красотки!

Привет, Альфира села рядом с Максимом, поерзав на лавке. Ей не нравилась Angi, особенно то, как на нее реагирует Максим. Она боялась себе признаться, но каждый раз после их встречи чувствовала, что ревнует.

Расслабься, я твоего не трону, Angi едва коснулась уха Лехи, что-то прошептав, Как дела в питомнике?

Хорошо, дети просто чудо, устало, но радостно улыбнулась Альфира, посмотрев на Айну, колдовавшую у желтого автомата, решив сделать им по кружке эрзац-какао. Скоро выставку подготовим. Я договорилась с Кристиной, она привезет их к нам, мне кажется, так будет веселее.

Веселее? Angi нахмурилась. Не знаю, может и веселее. Это опасно, за такое не похвалят, но Кристине виднее. В любом случае это стоит отложить до весны.

Почему? спросила Айна, ставя кружки себе и Альфире. А мы уже начали подготовку, ребята доделывают картины. Им будет обидно, если все отменится.

Не отменится, а будет позже. Поверьте, так будет всем лучше, Angi задумалась, стоит ли говорить. А ты закончила свою картину, а, Айна?

Закончила, хочешь посмотреть?

Конечно, ты же знаешь, что я главный поклонник твоего таланта, Angi улыбнулась, открывшись на мгновение. Перед ними сидела неумелая обольстительница, а добрая и слегка грустная умная женщина. Это не старило ее, и Альфире она показалась похожей на Мэй, от воспоминаний защемило сердце, но оберег подавил этот приступ, успокаивая, заставляя замереть, застыть на время. Альфира понимала, что потом все вырвется из нее, и боялась, что сойдет с ума. Ей даже этого хотелось, чтобы не переживать заново, не получить этот отложенный удар, а забыть, как страшный сон, навсегда, но это невозможно.

Что ты скрываешь? Айна строго посмотрела на нее невидящим взором и погрозила пальцем для убедительности.

Деду только не говори, а то он будет опять со мной ругаться, что я на тебя плохо влияю, она усмехнулась, изобразив лицо встревоженного деда, все засмеялись, даже Айна, почувствовав незлобную насмешку над дедом. Она сама пыталась пародировать его, иногда точно угадывая. Альфира, Максим, за вами скоро приедут. К нам зачастили низшие инспектора, девочки жалуются, они не платят выше соцвзноса, слишком жадные. У этих слишком много льгот, и мы работаем бесплатно. Они как приезжают, так первые две недели у нас торчат, пока всех не перепробуют. Не слушай меня, Айна, я уже бурчу, как старуха.

Да ладно, я все понимаю, самоуверенно ответила девочка.

Слава духам, что ничего не понимаешь. Я желаю тебе никогда этого не знать, Angi совсем загрустила. Меня никто не спрашивал, так рассчитала система, так развился имплант. Я не жалуюсь, но сейчас понимаю, что выбрала бы другой путь, если бы имела на это право, хотя раньше мне моя работа даже нравилась. Сейчас наскучила, видимо, я это уже переросла.

А чем займешься, когда отработаешь соцнорму? Тебе назначат пенсию? спросил Максим.

Нет, пенсии у нас нет. Есть безусловный доход, чтобы с голоду не помер. Мне нравятся ваши птицы, я стала учиться шить, хочу сшить игрушки для детей и взрослых, а рыжий мой сделает их живыми.

Да-да, я уже начал разрабатывать робоскелет. Они будут летать, закивал Леха, он всегда оживал, когда речь шла о работе. Angi не договаривает, она же степень по философии уже получила. После отработки сможет преподавать.

Но не захочу. Я училась для себя. Вот Максим, Альфа, на что похож наш мир?

Не знаю, на западню, честно ответила Альфира.

Это если ты не родилась здесь и не знаешь ничего другого. Есть один древний миф о девочке Оныль, которая искала своих родителей.

Что-то знакомое, Альфа поморщилась, сильно напрягая память. Юлька читала книжку об этом, помнишь?

Помню, Илья присылал мне ее, кивнул Максим. Это корейский миф о девочке, которая не знала своих родителей и жила одним днем. Там было странствие, ну, как обычно.

Да, ее странствие имеет смысл для вас, но не для нас. Оныль стремилась в государство, где все времена существовали одновременно. Так вот наш мир это прошлое, настоящее и будущее существующие одновременно. Подумайте об этом.

47. Выхода нет

Она решилась и сделала, никому не сказав, Мэй боялась, что ей не позволят, запретят, будто бы она не взрослая женщина, не личность со своим мнением и пониманием ответственности, а детдомовец, неспособный ни к чему, кроме выполнения чужих приказов и следования за правильным мнением. Так казалось учредителям и чиновникам, возомнившими себя методистами, знатоками детской психологии, опуская ребенка до уровня нелюбимого питомца, которого держишь из-за лицемерного ощущения долга и прочего общественного мусора, скрывающего за понимающими грустными улыбками и тихой благодарностью в публичном поле дикую жажду власти и славы. Конечно же, она не была питомцем, тем более не имела ничего общего с положением ребенка в детдоме или посаженного в ПНИ. Воспитанники и выздоравливающие подобных заведений не имели и доли процента той свободы, что держала в трясущихся руках Мэй, обдумывая и проговаривая про себя свое добровольное заточение. Особенно ее смешила тень той состоявшейся личности со своим мнением и бэкграундом, видимая партнерами и сотрудниками, которые без раздумий принимали ее тень за нее. С ней было удобно работать, она была надежным партнером и честным работодателем, но никто не хотел сближаться с ней. В больнице было много времени для детального и мучительного разбора своей жизни, и Мэй поняла, что все, с кем она сумела подружиться, сблизиться, все те, кто видел ее, а не ту тень, что вела дела и работала за нее в обществе все они исчезли, почти все, а она осталась одна. Она всегда была одна.

Мысль совсем не новая, Мэй переживала это дома и в школе, к старшим классам привыкла, наверное, даже смирилась. Поэтому все ее партнеры были не больше, чем партнер для секса на квартал, максимум на полгода, пока ей и это не надоело. А когда она законсервировалась, когда сжалась до одного отрезка работа дом? Она не помнила, как не помнила многое, что с ней происходило после тридцати пяти, а происходило ли что-то? И вот произошло, она нашла друзей, пускай это было только ее ощущением, а может не только ее? Она нашла любовь, человека, с которым хочется не только лечь в постель, там они еще не были. Мэй шла по переходу Библиотеки, думая о Сергее. Ноги шли сами, ведя в Александровский сад. Но нет, она шла не в то место, где могла найти немного спокойствия или ответы на вопросы здесь она примирялась с жизнью, ловя в группах молодежи, туристах, пропагандистских плакатах, в малых оттенках на лицах сотрудников в штатском понимание будущего. Кто-то делает прогнозы по новостям и котировкам пустых биржевых индексов, ибо нет ничего ничтожнее, чем акции и облигации родных голубых фишек и подсвеченных компаний. Вся эта возня напоминала ей кипучую деятельность жуков и мух в навозной куче, которая, безусловно, продукт, но не ее. Она знала тех, кто на этом зарабатывал, а потом теряя, на полгода зарекаясь вкладываться в отечественную экономику, не понимая до сих пор, что больше было не во что. Мэй старалась держаться далеко от этого мира, контролируя индексы цен, чтобы понимать, куда катится ее бизнес. А в саду, под стенами власти, пускай она сидела по дачам и бункерам, можно было заглянуть немного в будущее. Раньше она видела здесь туристов, слышала много языков, а школьники были свободнее, мальчишки внимательнее, а девчонки, становившиеся девушками, раскованнее дразня молодых жеребцов и коней постарше, не переходя грань до пошлости, потому что у молодости не может быть границ, пошлость удел взрослых. Глупые, еще не знающие многого, пытающиеся быть кем-то другим, не понимая, что они сами гораздо интереснее и ценнее, девушки и юноши соревновались друг с другом, но это было раньше, Мэй казалось, что много-много лет назад. А было ли это с ней, делала ли она что-то недозволенное, наперекор мнению матери и бабушки? Мэй никак не могла вспомнить себя, как не могла собраться, начать думать о будущем, иначе ее дело, ее ресторан пропадут.

По дороге к ее лавке, стоявшей немного в стороне, далеко от клумб и главных аллей, но с которой было видно все, она останавливалась у плакатов с героями войны, которой не было по документам, но которая была в сердцах, то разжигая, то уничтожая внутренний огонь, но неизменно оставляя мертвую ткань, не способную к воскрешению, не способную удержать жизнь. Ее не пугали плакаты офицеров и солдат, погибших далеко отсюда, но достаточно близко, чтобы услышать эхо их последнего стона. Большинство были простыми и улыбчивыми ребятами, будущими отцами, дедами, но только не в этом мире. Она шла по аллее Славы, так стоило назвать эту выставку плакатов, шаг за шагом, плакат за плакатом, оплакивая в сердце не рожденные жизни, оплакивая не случившееся будущее целой страны, терявшей каждый день активный генофонд, а что оставалось взамен, кто оставался вместо них, потомков завоевателей и коренных жителей огромной страны, смешавшей и объединившей бывших врагов, перемешавшей кровь навсегда. Нельзя было об этом думать, а то она побежит обратно в больницу, сама запрет себя в карцере и будет ждать смерти, не видя и не желая видеть другого избавления, другого успокоения. Мэй старалась не вбирать в себя это горе, не пускать в сердце боль матерей, жен и сестер по погибшим с двух сторон, видя в этих мертвых лицах легион мертвых, не разделенных политикой и правдой, перемешанной с ложью, а легион мертвых, павших в боях, погибших при бомбардировках или случайных пуль, а за ними проявлялся легион не родившихся, те, кто так и не увидит свет, не продолжит род, не сохранит ту землю, за которую проливают кровь, зарабатывают капиталы, перекраивают общество, не готовя, а жестко и безжалостно воплощают свою волю.

Когда Мэй дошла до лавки, она задыхалась от панической атаки, по-детски набрав в ладони первого снега, прижимая холодный ком ко лбу. Она закрыла глаза и подумала о том, как рано выпал снег, как мало она видела лето, как много времени уже прошло с исчезновения девчонок, как мало она смогла сделать для них, и как мало, ничтожно мало она могла сделать для них. Все самое плохое случается в августе и ноябре, вот и приближается кровавый день, череда дней. Может так действовала на людей осень, может им было нечем заняться, закончив работы в поле, но самый мерзкий месяц в году, когда зима вот-вот нагрянет, а ветер продувает насквозь, кидая в лицо мокрый снег с дождем, внутри росла злость, неудовлетворенность, переходящая в бешенство, дикую животную ярость, желание обвинить, покарать, и неважно кого и за что. Бабушка называла ноябрь красным, маленькая Мэй думала, что это из-за красных листьев клена, росшего во дворе, но в ноябре листьев уже не было, оставалась серость и промозглая чернота, пока снег не накроет все это уныние.

Ей стало холодно, все же куртка слишком тонкая, а под джинсами ничего не было. Раньше бы Мэй не позволила себе так легкомысленно одеться, но сейчас холод помогал ей, и пускай она потом заболеет. Странно, но детского страха заболеть, который взращивали в ней мама и бабушка, больше не было. Она смотрела за прохожими, группами одинаково одетых школьников старших классов, идущих почти в ногу. За ними шли сотрудники в штатском, еще какие-то лица, по которым было и без удостоверения понятно, откуда они. И во многих, что в мужчинах, что в женщинах, даже в юношах и девушках, в девушках даже больше, она видела черное внутри них. Странное чувство, открывающее зрение, не обострявшее, не позволяющее рассмотреть лицо в мельчайших подробностях, но открывавшее в разрезе нутро, подсвечивая их пульсирующую массу, похожую на кипящий мазут, но живую, готовую в одно мгновение вырваться и вгрызться в горло.

Мэй перестала дышать, теряя вес тела, теряя ориентацию в пространстве. Она попала в дикий водоворот, уносивший ее глубоко в прошлое, когда ей было восемь лет. Она снова в этом подвале, он манит ее какой-то тайной. Что-то зовет ее, и она идет на этот зов, завороженная. В подвале темно, но в левом углу что-то шевелится. Оно сначала маленькое, не больше кошки, но вот оно растет, будто бы от взрыва, но в замедленной съемке. Девочка застыла на месте, также как она сейчас в саду. Ее воля дрожит, борется, но тщетно, нечто движется к ней. Потом вспышка, и ее отбрасывает назад, обдавая нестерпимым жаром, от которого опалились ресницы и челка, бабушка потом ее отрежет. Она в руках у бабушки, девочка плачет, Мэй плачет, не зная, не понимая, что случилось. Бабушка успокаивает, она добрая, она боится, она совсем другая. Кто-то стоит рядом, она разговаривает с бабушкой. Это женщина, смутный образ, преследовавший Мэй всю жизнь в кошмарах. Женщина не улыбается, она кивает на девочку, она знает Мэй и понимает, что она видела. Женщина дает бабушке два оберега, те самые, что она дала Юле и Альфире.

Мэй зачерпывает снег и растирает им лицо. Никто не обращает на нее внимания, не видя бледную и дрожащую женщину на скрытной лавке, ее никто не видит. Мэй отгоняет от себя наваждение, хватаясь за обрывки любых мыслей, пока одна песня не занимает все в ней. Она легко вспоминает слова, вспоминает себя, как она пела ее в машине, а еще раньше дома, когда никого не было рядом, когда соседи не могли бы услышать. Мэй тихо напевает, думая о том, что Альфа бы точно поддержала ее, она точно должна знать эту песню, пускай и между ними целое поколение. И Мэй видит рядом Альфу, одетую не по погоде в джинсы и футболку. Как тогда на крыше гаража. Она подпевает Мэй и улыбается, и песня кажется не такой грустной, и выход все-таки есть:

Скоро рассвет, выхода нет, ключ поверни и полетели.
Нужно вписать в чью-то тетрадь, кровью, как в метрополитене:
"Выхода нет", выхода нет!

(Сплин Выхода нет).

Последний звук завис в воздухе, осыпавшись на лавке хлопьями снежинок с ветки молчаливого дерева. Рядом сидела Лана в длинном кашемировом пальто и внимательно смотрела на Мэй.

Ты вспомнила. Я знала, что ты обязательно вспомнишь, Лана взяла ладони Мэй в свои, и дрожь прошла, стало тепло и хорошо.

Да, я вспомнила. Ты отдала бабушке эти обереги. Но почему?

Потому что ты нашла его. Это передается через поколение, и этот дар или проклятие перешло тебе от бабушки. Она ничего тебе не объяснила, как и большинство. Все думают, что молчание и запреты оберегут тех, кого ты любишь больше всего на свете. Не думай, тебя любили, просто страх уродует людей, как уродует и любовь. Ты видишь их, и твое счастье, что они не знают этого.

Я что-то должна сделать?

Да ждать. Ты должна ждать и дождаться. Те, кого ты любишь, будут сильно нуждаться в тебе, поэтому ты должна. Ты и сама знаешь это, не так ли? Лана усмехнулась, сощурив глаза.

Знаю, я сама об этом думала. Мне нужен пинок, чтобы меня пинали, когда я опять начну проваливаться.

А вот и твой пинок, Лана показала на приближавшегося к ним Сергея. Если все не испортишь, то, она загадочно улыбнулась.

Это я могу, все испортить, Мэй усмехнулась. Опыт есть.

Мне не понять вас, людей. Вы создаете себе столько сложностей там, где все предельно просто. Наверное, так и должно быть.

Ага, иначе мы поймем слишком много, верно?

Лана ехидно засмеялась и кивнула, нарисовав в воздухе огненный знак. Стало легче дышать, и будто бы они остались одни. Мэй закрыла глаза, а когда открыла, то была дома, на своей кухне, наблюдая за ним, как он варит кофе и строго смотрит на нее.

Вари-вари, смотри, чтобы не сбежал, строго, но улыбаясь, сказала Мэй. Сергей облегченно выдохнул и, взяв ее лицо горячими шершавыми ладонями, поцеловал. Ты не сбежишь?

И не мечтай.

Аврора сидела за столом и играла с игрушечной тыквой. Ее кабинет, как и все отделение, был украшен летучими мышами, скалящимися черепами, как и положено было на Хэллоуин. Праздновать не разрешалось в открытую, поэтому все украшения делались быстро съемными, охрана заранее предупреждала о контролерах, имевших привычку нагрянуть вечером в воскресенье. Изюминкой среди гирлянд была растяжка из самых страшных рецептов, ужас которых мог прочувствовать только специалист. Аврора побаивалась этих бумажек, не нарочно примеряя на себя назначения. От этой игры моментально немели зубы и кололо в пятках.

Мышей, пауков и черепа вырезали больные, они мастерили себе костюмы, радуясь, как дети. Праздник как праздник, можно и подурачиться, и поиграть, но Аврора и наблюдательные коллеги, не все, конечно же, подмечали и положительный терапевтический эффект от Дня всех святых. В этот день можно было с улыбкой посмотреть на себя, не бояться своего будущего, своей болезни, принимая ее не страшнее жуткой, но вполне дружелюбной летучей мыши или занятого паука.

Она пощелкала тыкву, зажигалка работала легко, жаль в кабинете курить не разрешалось. Мэй она отпустила без вопросов, поймав при выходе. Правда Мэй не заметила ее, как не замечала многое, что происходило вокруг нее. Удивительно, что она потребовала выписку в Хэллоуин. Если бы Аврора была склонна искать тайные смыслы, она бы без труда выстроила логическо-магическую цепь, не требовавшую доказательств, как не требует доказательств любая магия. Костюм она опять не подготовила, в принципе можно было бы раздеться догола и сыграть роль скелета, но что-то человеческое, оставшееся в ней, не позволяло так травмировать коллег и пациентов. Она неплохо смотрелась в халате с огромным шприцем, полным красно-бордовой жидкости. Этот шприц привез бывший пациент специально для нее, помня Хэллоуин в дурдоме. Таким шприцом то ли прививали или кололи скот, то ли впрыскивали сперму, Аврора забыла и не особо хотела вспоминать. Она встала и посмотрелась в зеркало на двери. Да, можно и без грима, бледная, как смерть, смуглая от природы кожа болезненно посветлела, и все же тени не помешают. Занявшись устрашающим мэйкапом, она не сразу услышала вибрацию телефона.

Алло! звонко ответила она, не посмотрев, кто звонил. В зеркале хмурилась какая-то нежить со впалыми щеками, скулами, заостренными как у мертвеца, а глаза пропали в черно-серых колодцах. Серая бледность, переходящая в гниющую черноту, Авроре понравилось, мастерство с каждым годом прирастает, самой жутко стало. Да алло же!

Кота забери, прорычали в трубку.

Кого забрать? Ты кто?

Забери моего кота, пожалуйста, вновь прорычали в трубке, но уже тише и, как ей показалось, ласково.

Черт, Егор? Егор это ты? Но ты же в коме!

Это я. Вот такая кома, он усмехнулся. Как же изменился его голос, и так не особо нежный, но теперь он не говорил, а рычал, как зверь, но не было таких зверей на земле, такие звери могли жить лишь в кошмарах. Я тебе прислал инструкции. Он хороший, к тебе пойдет.

Хорошо, заберу. А ты как, ты где? Куда ты идешь?! она вскрикнула, от понимания, мертвец в зеркале испугался еще сильнее, и она отвернулась, зачем-то спрятавшись в углу небольшой комнаты, словно спасаясь от чужих глаз. Егор, Егор, пожалуйста, не ходи. Не ходи к ним, я тебя умоляю!

Не надо, я не стою твоих слез, со смешком ответил он. В трубку ворвался морозный ветер, она почувствовала, что вокруг него разыгралась метель, и ей стало холодно, хотя батареи жгли беспощадно.

Нет, стоишь. Я не шучу, пожалуйста, не ходи, прошептала она и заплакала.

Прости, но по-другому нельзя. У меня нет другого выхода. Я должен, должен, понимаешь. Я знаю как, поверь, я знаю. Оно, это, не знаю что это, но оно пожирает меня изнутри. Я пока держусь, я им управляю, но я так долго не смогу держаться. Я не хочу, понимаешь, не хочу, не хочу стать как они. Не надо, не надо этого, он задыхался от быстрой речи. Она слушала, как тяжело он дышит, но это было дыхание не больного, а наоборот очень сильного человека, который с трудом сдерживает эту силу внутри себя.

Да, я понимаю, она села на пол, обхватив колени, смотря на телефон сквозь пелену слез. Егор дышал, комната заполнялась им. Она пыталась запомнить его, запомнить настоящим, каким она увидела его впервые, таким, каким он был до. Я все сделаю, кот будет спасен.

Спасибо, он глухо засмеялся. Мы больше никогда не увидимся. Не подходи ко мне, а то я сломаюсь. А мы неплохо работали вместе, как напарники из американских боевиков, а?

Да, неплохо, она всхлипнула. Я всю жизнь мечтала о брате, и вот ты бросаешь меня! А я тебя только полюбила!

И я тебя. Чтобы со мной не случилось, знай, что я люблю тебя. Нет, не как женщину, как сестру. Любить кого-то по-другому я не могу, слишком многое во мне выгорело. А ты не будь дурой!

А я дура? Аврора оживилась и вытерла слезы, улыбнувшись.

Еще какая. Выкинь все из головы и выходи замуж, а то пропадешь.

Я знаю, но и я по-другому не могу. Ты же знаешь это, улыбалась она, смотря на телефон на коленях. Она поцеловала воздух, он почувствовал это, глубоко вздохнув.

Прощай, сестренка.

Прощай, брат. Когда будет невмоготу, вспомни обо мне, как я люблю тебя, и кот тебя тоже любит.

Спасибо, прощай.

Экран погас. Она долго сидела неподвижно, смотря на телефон. Потом резко вскочила и попробовала перезвонить, но абонент был недоступен, а во второй раз номер уже не существовал. Она хотела броситься за ним, он же к ним в логово поехал, наверное, но встала у двери, уткнувшись лбом в зеркало. Она не спросила кличку кота. Ну и ладно, буду звать его Егор! решила Аврора, надела халат и проверила шприц. В зеркале грустно улыбалась нежить, потеки слез разрезали тени, и лицо покрылось жуткими рубцами.

Ну и пугало! Точно вколю кому-нибудь это! она погрозила отражению огромным шприцом и пошла в отделение, нарочно вбивая каблуки в пол, чтобы все слышали.

Егор осмотрелся. Бульвар затих, далеко буксовала машина на первом снегу, и этот звук пропадал в полном безмолвии, накрывшем улицу. Странно, было не так поздно, горели фонари, витрины магазинов на другой стороне, но ни в магазинах, ни в кафе никого не было, только пустой яркий свет. Они знали, что он идет к ним. Они видели в нем своего, признавали и, что ему особо понравилось, боялись.

Он вошел за ворота, замок деликатно щелкнул. Он не повернет назад, как не повернул назад в больнице, сняв с себя все датчики, отключившись от всех аппаратов. Пришлось напугать бедных девушек, когда он ворвался в сестринскую, требуя одежду, но по-другому было нельзя. Ничего было больше нельзя по-другому! Тот мутант что-то открыл в нем, нет, не передал, а открыл. И Егор впустил это в себя, забрав у Авроры. Оно бросилось, уверенное, сильное, желая завладеть им, и не смогло. Он оказался сильнее, его ненависть оказалась сильнее, и одна чернота победила другую, заставив наполнить его силой, заставив забыть про боль, про сломанные кости, которые уже срослись, криво, и он был ужасен, но разве это так важно. Он был свой для них, они его впустили и приглашали к себе подавленное нечто сообщало об этом. Оно оказалось таким же трусливым перед большей силой, как и те недочеловеки, которых он ловил и наказывал сам, когда понимал бессилие закона. И этот трус внутри него ждал, нечто ждало, когда он даст слабину, и тогда оно отомстит.

Плана не было, как не было и понимания того, что он может сделать. Он шел уверенно, одним взглядом увидев все их ловушки и скрытые точки наблюдения. Ему открыли дверь, ухоженные люди, лишенные пола внутри себя, имевшие красивые женские и мужские тела, облаченные в одинаковые серые костюмы. Они приветствовали его, они склонялись перед ним. Теперь здесь был его дом, последний для него и для них. Амулет обжег сердце, он почувствовал, что не один, кто-то вошел вместе с ним, незамеченный, опасный для них. И они не видят его, улыбаются и ведут по коридору, как почетного гостя. Амулет хранил еще тепло и запах Авроры, но это была не ее вещь, но и ее тоже. Она не знает, что он у нее, как и не знает, как он смог освободить ее от этой ноши. Он и сам этого не знает.

48. Шахта

Глубокая, скрытая в глубине от невежественных глаз, как дыра, впадина на старом теле, из которой вышел весь гной, и осталась лишь боль и тошнотворная чернота, страх заглянуть глубже, узнать себя. Заделать, заклеить, забетонировать, засыпать и забыть навсегда, потом выровнять, засадить, облагородить и никому не рассказывать. Но уродство в теле земли ничем не скроешь, и должно пройти много тысяч лет, чтобы планета сама справилась со своим недугом, примерилась с травмой, как привыкает бывший больной, прячет под одеждой или прячется сам.

Шахта была колоссального размера, невозможно было представить себе ее полностью, а от примитивной 3D-модели, служившей картой, делалось жутко. Карту могла видеть только Йока, Вервольф залил ее напрямую в имплант, а паспорт заключенной ее уровня не полагался, как и другая техника. Йока путалась, уводила не туда, рисуя на песке ориентиры, пытаясь объяснить Юле. Получалось неважно, Юля ничего не понимала, часто наугад выбирая нужное направление. Идти было тяжело, ноги утопали в песке, было мало воздуха, но, что удивительно, иногда откуда-то дуло, причем довольно сильно, и девушкам приходилось садиться на пол и закутываться полностью, дыша через шапку. Песчаная буря происходила будто бы по часам, словно кто-то включал в положенное время вентилятор или открывал заслонки, впуская дикий ветер с поверхности.

Сборы были недолгими, после посещения музея, они за неделю собрались. Вещей не было, кроме тех, что были на них и смены белья в рюкзаке Юли, у Йоки не было даже вещмешка. Из куска бурой ткани, найденной в бане, Йока сшила два мешка для провизии. Юля получала доппаек за выработку сверх нормы, легко отправляя однотипные отчеты на новый контент, попадая на 96%, не нарочно оставляя досадные промахи, инстинктивно защищаясь от обвинения в читерстве. не съедала все, поэтому они решили замораживать еду, пряча у дальней стены их барака в металлическом ящике, стоявшим здесь будто бы специально для этих целей. Охранники знали о тайнике, с интересом следя за девушками, пытавшимися делать вид, что прогуливаются и беседуют, в одно касание пряча в ящик завернутый в пленку корм, больше напоминавший кусок камня. Перед уходом они нашли в ящике походную горелку, два горных топорика и две канистры с водой, выполненные виде старомодного школьного ранца. При ходьбе вода вращала небольшую турбину, накопленная энергия расходовалась на подогрев воды. Охранники подошли к ним и с любопытством смотрели, через имплант подсказывая Йоке, что и как надо использовать. Кроме беовульфов никто не знал и не замечал подготовку к побегу, а когда девушки ушли на работы и не вернулись, все решили, что пришел их срок, и справедливость восторжествовала, отправив страшных государственных преступников на утилизацию. Удивительно, но почти все считали, что они здесь ненадолго, и скоро ошибка вскроется, и они вернутся домой. Многие были готовы сотрудничать, и начальник охраны каждый день получал доносы, особенно много на Йоку и Юлю. Охранники с удовольствием читали, хохоча скрипучим рычанием, наводившим ужас на особо трепетных зеков. Считалось, что киборги так рычали над разорванным трупом беглеца, забывая о том, что каждый мог свободно покинут лагерь и уйти, куда глаза глядят. Это плохо укладывалось в голове, люди строили собственную тюрьму для себя и других, не желая думать и понимать, что бежать было некуда, кроме подъема наверх, что приравнивалось к добровольной утилизации. По старым нормативам, которые забыли или не захотели отменять, каждый, кто собирался подняться наверх, выйти из шахты, должен был быть обеспечен спецодеждой, запасом еды и воды, горным инструментом и источником тепла. Охрана без раздумий следовала правилам, не находя в них ни одного противоречия с установленным режимом для заключенных, имевшим второстепенное значение перед правом человека на жизнь и на смерть.

Вход в шахту располагался довольно далеко от лагеря. Если идти по дороге до каменоломни, но не сворачивать, то за день можно было дойти. Бывалые зеки рассказывали о старой башне, расположенной на южном берегу острова. Байки пугали новеньких, никому не хотелось попасть в закрытую тюрьму для смертников, и все забывали о том, что смертная казнь была запрещена законом первого уровня. На самом деле это был бетонный колодец с полуразвалившимся серпантином внутри и складскими помещениями, давно уже вскрытыми и растасканными. Раньше по серпантину двигались тяжелые машины, завозилась техника и стройматериалы, пока не научились использовать имеющееся под рукой. Как и все, со временем дороги рушились, их никто не ремонтировал, а когда люди окончательно перебрались под землю, про колодец все забыли, сняв и охрану, за много десятилетий, складывавшихся в два столетия, не было ни одного вторжения сверху. По документам шахта считалась обрушившейся в результате прямого попадания ядерного заряда в десятки миллионов тонн в тротиловом эквиваленте, но ветер, пробиравшийся к подземному озеру, доказывал обратное, принося не только холод, перемешанный с взвешенными изотопами недораспавшихся злобных частиц, но и песок, и немного жизни, в виде дохлых насекомых или червей, стойких подземных жителей, имевших доступ на свободу.

Их никто не провожал, по дороге Юля боролась с собой, чтобы не повернуть обратно, не побежать в знакомый, пускай и мерзкий мир, казавшийся с каждым шагом гораздо надежнее и лучше. С ужасом она нашла в себе мысль о благодарности к этому кошмару, что все не так плохо, что было бы еще хуже, если бы о ней не позаботились власти, а ее заключение не просто так, и ей стоит задуматься, понять и исправить ошибки, и тогда ее примут обратно. Эта липкая ползучая мерзость пыталась пробиться ей в голову, отбрасываемая на подступах возбужденным от страха перед неопределенностью мозгом. Оберег жег грудь, она понимала, что кто-то хочет залезть в нее, завладеть ее сознанием, и все чаще она слышала его, слышала его голос, до смешения похожий на душные нравоучения матери. Ты не ценишь, что для тебя сделали мы с отцом. Ты даже не понимаешь, как мы жили раньше, и если бы не президент, то ты бы жила точно также! Ты получила все и сразу, не приложив ни одного усилия! Ты даже не понимаешь, что он нас всех спас, что без него мы бы пропали, нас бы поработили, нас бы истребили!. Голоса сливались в невыносимый хор, пытавшийся разорвать голову изнутри, разметать остатки ее личности на ледяном сером бетоне, смешать с грязью, превратить в ничто.

Тихо, тихо, Йока тогда останавливалась и обнимала ее, потом пристально смотрела в глаза, видя и понимая все, что с ней происходит: Они пытаются пробить тебя. Это не ты, это такая защита, понимаешь? Мой дух видит их они слабые, низший уровень, и ты можешь их победить. Подумай о тех, кого любишь, подумай о том, что им грозит, если они попадут сюда.

Юля согласно кивала, пыталась улыбаться и шла дальше, думая об Альфире, Максиме, Илье и Арнольде, вспоминая учеников из секции, очень скучая по своим мальчишкам, вспоминая тренера, который смотрел на нее улыбаясь, подбадривая еле заметным жестом, чуть вздергивая правую руку, пытаясь приподнять ее, заставить прыгнуть. Она думала о Мэй, вспоминала ресторан, ее доброту и строгость, но и чувствуя открытость и любовь к ней. И она любила ее, она всех любила, даже родителей, отбрасывая весь их психоз о ее будущем, отбрасывая назад все промытые пропагандой нравоучения, вспоминая их настоящих, любящих ее и брата, но все реже пробивавшихся сквозь броню навязанной госпропагандой личности. Но Юля знала, что они, настоящие, еще живы, и она вырвет их из этой уродливой куколки, вырвет из чужого тела.

Больше всего пугала тьма, заполнившая собой пространство после выхода за первый контрольный контур. Как и сказал киборг, зона не охранялась, и можно было свободно идти в любую сторону. Они шли по дороге быстро, не боясь во что-нибудь врезаться, и если бы нечастые приступы паники у Юли, то путь занял гораздо меньше времени. Дорогу освещали налобные фонари с вечными батарейками, они, как и кондовый дозиметр, входили в комплект горного инструмента, непонятно зачем нужен был топорик, но с ним было спокойней. Поднимаясь вверх по серпантину колодца, девушки держались за стену, приходилось ступать осторожно, дорога была вся в коварных трещинах, норовила осыпаться от их веса, грохоча и постанывая, издеваясь над ними. У стены безопаснее, можно было идти с закрытыми глазами на ощупь. Они так и шли, боясь посмотреть вниз. Особенно высоты боялась Йока, и теперь уже Юля вытаскивала ее то из паники, то из безнадежного ступора, без колебаний раздавая хлесткие, но не особо больные пощечины.

Шахта приняла их не сразу, пришлось поблуждать по левым тоннелям, уводившим вглубь пласта, будто бы кто-то специально хотел запутать, напугать и заставить побежать обратно, вернуться на ровную землю, вернуться к людям. Страхи не покидали их, особенно тогда, когда тоннели уводили к страшным обрывам, а черная бездна смотрела на них с откровенным пренебрежением, так похожим на взгляды школьной администрации, обращенные к массе школьников, но невидящие никого, кроме себя. Это так рассмешило Юлю, она рассказала об этом Йоке, которая ничего не поняла, потому что никогда не ходила в школу. И дорога стала веселее, а провалы и трещины перестали пугать, исчезло и странная тревожность и боль в животе, исчезло ощущение того, что за ними кто-то следит. Чем выше они поднимались, преодолевая вязкую от песка дорогу, карабкаясь по громадным камням, острым и ужасно скользким, перекрывавшим дорогу, тем спокойнее и свободнее становилось внутри.

Йока считала, что это снижается излучение, вездесущее око сканеров слабело в толще камней, и здесь они действительно становились свободнее. Она рассказывала Юле про интернат, где жила, как их учили и чему. Юля слушала и сравнивала, находя свою школу не такой уж плохой, рассказывая Йоке, как все в ее мире, наверху, а, может, внизу, какой мир выше? Йока знала больше обо всем, кроме нормальной жизни. Она и не могла знать такой жизни, потому что ее не могло быть под землей. Многое, что Юле дома казалось несправедливым, душным, отчего тошнило, виделось уже не таким страшным и неприемлемым. И тут она поймала себя на мысли, что начинает оправдывать несправедливость дома, сравнивая ее с подземным миром. Максим рассказывал ей, что на этом построена вся пропаганда, когда противопоставляются несравнимые вещи, смешиваются, вгоняя человека в тоску и страх, а потом открывается заново его жизнь, уже не такая серая и безрадостная, которую начинаешь ценить и любить, отбрасывая в сторону прошлые претензии. Метод был всегда один, никто не проверял или пытался узнать самостоятельно, доверяясь растущему в груди чувству благодарности и любви к государству, не допустившему хаоса. Так благодарен скот в стойлах, когда гнилую солому меняют на свежий корм, но стоило остается стойлом, как бы ни был свеж клевер.

Знаешь, я никак не могу понять, почему вы знаете о нас, а мы ничего не знаем о другом мире. Я вот никогда не слышала об этом, а в те сказки и бред, который бродит по сети, я не верю, Юля смотрела на газовую горелку, в жестяной плошке подогревалась каша, залитая водой. Получался густой суп, воду стоило экономить, и девушки старались пить немного.

А ты подумай, Йока загадочно улыбнулась и принялась выметать подобием веника песок. Она нашла по дороге засохшие ветви и связала из них веник, теперь на каждом месте привала она создавала небольшую пыльную бурю, как называла уборку Юля. Место для привала выбирала Йока, внутренним чутьем находя удобные впадины и проемы, в которых когда-то хранились инструменты или еще что-то. Каждый раз они находили пустые ящики, служившие столом, стульями и лавками, если все составить вместе, то, обнявшись, можно было поместиться вдвоем, так было и теплее. Она села напротив, в свете фонаря ее кожа казалась особенно бледной. Оглянись, что ты видишь вокруг?

Камни, камни и пыль, а еще песок, пожала плечами Юля, помешав кашу. Есть не хотелось, но раз в сутки поесть было необходимо, а то можно было заснуть и не проснуться, оберег подсказывал ей, подавляя странную апатию, пришедшую довольно скоро после ухода страха и тревоги. У Йоки было то же самое, ее приходилось кормить насильно, угрожая мордобоем.

Камни и пыль с рождения и до смерти. И больше ничего, только камни, камни, камни! голос ее зазвенел и дрогнул, шахта одобрительно загудела, послышались далекие голоса, так похожие на человеческие, но это было странное эхо, или все-таки голоса. Как бы ты ни был туп, все равно наш мир настолько ограничен, что начинаешь замечать самые мелкие детали. Власти с этим борются, заставляют переключать внимание на контент в шлакопроводе, но все равно мы видим и знаем что-то. Все никто не знает, даже на самом верху знают только то, что им положено знать, а мы слышим, подсматриваем, додумываем. Так и рождается народное знание. Это еще в питомнике, или как ты его называешь, в интернате чувствуют и понимают дети. Как бы ни была выверена программа обучения, дети начинают видеть грань миров очень рано. Это похоже на игру воображения, когда придумываешь себе тайного друга, а он вовсе не тайный. Дети видят духов, которые часто свободно переходят из одного мира в другой. Это не те черные духи, которых ты видела у вас. Они другие, высший уровень, а черные так не могут, поэтому им нужно открывать порталы, нужны жертвы у вас, чтобы закрепить портал. Твой друг такая жертва, и те девушки, о которых ты рассказывала. Твой оберег не дает тебе увидеть всего. Он защищает тебя, иначе ты сойдешь с ума.

Нет, Илья не умер!

Для вашего мира он умер. Мне дух немного рассказал про тот обряд, что над ним совершили. Самое смешное, что ты сделала ровно то, что от тебя ждали ты закрепила вход в ваш мир. Дух долго не хотел мне рассказывать, но я с ним договорилась.

Йока засмеялась и потрепала Юлю по плечу. Юля сидела, нахмурившись, пытаясь понять. Как и в школе, давалась это с трудом, ей нужно было больше времени, чтобы въехать. И почему нельзя сказать прямо, почему все постоянно говорят загадками, или для нее это загадки?

Я не знала этого. Я не понимаю, что тогда сделала, как это вырвалось из меня. Если бы я знала то!

То ничего бы не смогла с собой сделать, перебила ее Йока. Мы неподвластны сами себе. Это мне дух сейчас нашептал. Не переживай об этом, твой друг жив, но в моем мире, не в твоем.

Мне кажется, я знаю, где он, Юля вспомнила о волке, огромном звере, слишком большом для обыкновенного волка.

Вот только не думай, что он тебя помнит. И помнит, и не помнит, так бывает. Какая-то часть его что-то помнит, но это искаженная память, потому что это уже не он. Когда встретишь его, сама поймешь. Я не знаю, как это тебе объяснить, но у нас каждый ребенок это поймет без труда. Мы все это понимаем, так как живем с духами всю жизнь, и многие вещи словами объяснить не получится это надо почувствовать.

49. Перевернутый мир

Темнота, абсолютная, без единого проблеска света или фантомной искры. Он никогда не думал, что бывает настолько темно, что человека можно погрузить в абсолютно черное тело, и живой организм растворится в нем без остатка, потеряв даже слабый намек на свое существование. Наверное, так и произойдет, если он проведет здесь год или больше, но и недели хватило, чтобы прочувствовать это.

Максим сверился с внутренними часами, они пока не давали сбой, и прошло более семи дней, как их заперли здесь. Корм и вода выдавались автоматически, в положенное время открывалось окно в стене, и выезжала полка с тарелкой и кружкой. Кормили один раз в сутки и очень мало, особенно тяжело было без воды, горло рвало от жажды, а от мерзкой еды тошнило. Приходилось заставлять себя есть, сдерживаться, чтобы не стошнило, потеря воды вела к смерти. Максим не знал об этом, понимая животным инстинктом многое, что происходило с ним сейчас. Его внутреннее животное не давало ему надолго задумываться, уходить в опасные рассуждения о собственном существовании, о существовании мира, есть ли материя на самом деле, или они окажутся плодами воображения какого-то сверхсущества, о чем любили рассуждать из книги в книгу писатели-прорицатели, которых так любил читать Леха, потом до хрипоты споря с Настей о прочитанном. Яркие воспоминания прошлой жизни, казавшейся сейчас такой далекой и невозможной, поддерживали разум в шатком равновесии. Темнота давила, отсутствие света исключало его из жизни, и если бы не внутреннее животное, постоянно ощупывавшее себя, щипавшее тело, раздавая звонкие пощечины, заставляя есть и выполнять все требования организма, он бы забился в угол и сидел. А двигаться было больно, особенно первые дни. Его сильно избили, и когда он очнулся в каменном мешке, то подумал, что ослеп. Перед глазами вспыхивали красные и желтые искры, превращавшиеся в нараставшее с бешеной скоростью красное пятно, несущее за собой чудовищную головную боль. Он отключался на час, не больше, и ничего не видел, кроме густого черного цвета.

Голова разбита, кровь запеклась и налипла отвратительными струпьями на лбу, на лице. Он отдирал их аккуратно, боясь повредить заросшую рану. Каменный мешок оказался именно мешком, ему не хватало места вытянуться полностью, и спал он на ледяном полу, свернувшись дохлой креветкой. Руки и ноги болели безумно, тело дрожало от боли при каждом прикосновении, невозможно было выбрать позу, при которой было бы не так больно лежать. Но спать необходимо, приходилось мириться с болью, а мозг отключался по часам, отключив все лишнее. Он вспомнил, как его избивали, как хлестали шлангами, набитыми песком, по ногам и рукам, медленно переходя к туловищу, наслаждаясь каждым ударом. Нет, делали это не люди, а нечто мерзкое в их телах, вырвавшееся из них при каждом удачном ударе, всматриваясь в его глаза, впитывая его боль и страх. Но боялся он не за себя, а за девчонок.

Максим встал у стены и пошел по кругу, в очередной раз определяя форму темницы. Круг был идеально ровный, насколько могли понять руки. Стены без единого шва, гладкие и холодные, искусная работа. Если бы не щелчок при открытии окошка кормления и жужжание механизма выдвигающейся полки, он бы ни за что не узнал о ее существовании. Ощупывая после закрытия стену, он не находил ни щелки, ни намека на разрыв или самой малой царапины. Стена казалась ему живой, зараставшей после закрытия, или как вязкая жидкость выравнивается после вторжения, проникновения в ее плоть, становясь безмятежной тихой гладью, таящей внутри себя страшные секреты. Обходя мешок в первый раз, он ногой провалился в яму, служившую отхожим местом. Хорошо, что яма была бесконечно глубокой, и вонь плодов человеческих оставалась в неведомой глубине. Ходить по кругу в разные стороны было его упражнением, чтобы хоть немного разогреть мышцы, дать им нагрузку. И это было больно, хотелось все бросить и лежать, но лежать было еще больнее.

Ходя по кругу, он раз за разом проигрывал их последний день в поселке, пытаясь понять, что они упустили, что сделали не так. Angi оказалась права, но она не могла знать, что все произойдет так стремительно. Хорошо, что они успели с рыжим Лехой доделать дрон и отправить его на поиски Юли. Это была другая машина, непослушный робот, выполнявший команды с пульта, а живой робот. Максиму хотелось думать, что они его оживили. Рыжий настолько увлекся, что долго и дотошно расспрашивал об Илье, об Арнольде, как они играли вместе, как Илья работал, допиливал прогу, Максим помогал немного советами и готовыми блоками. Но то, что в итоге сделал Леха, было недоступно в их игре, наверху, как раньше казалось Максиму и Альфире. А их мир оказался и не наверху, и не внизу. Они находились в перевернутом мире, похожем, как похоже отражение в неспокойной воде, и Максиму теперь было непонятно, кто на самом деле был чьим отражением. Подземный мир гораздо старше и опытнее, скорее спокойный или замерший, не то что их мир, больше походивший на нерешительную бурю, но то, что это была именно буря, сомнений больше не осталось. Дрон теперь жил собственной жизнью, имея бесконечную батарею, имея новые мозги. Он долго висел перед Максимом и Альфирой, не то запоминая их, не то вглядываясь, потом сделал несколько кульбитов в воздухе, как при игре с Арнольдом, подмигнул фонарем и улетел. Альфира сказала, что он точно найдет Юлю. Максим не особо верил в успех, но встроенные рыжим мастером инфракрасный сканер и емкостной датчик, настроенные на поиск живого человека, зарождали нерешительную надежду.

А потом наступил кошмар. Они были в мастерской Айны, девочка показывала деду и им свою новую картину: сплошное голубое поле с белыми и красными полосами, двигавшимися под небольшим углом в разные стороны. Это был полет, так его чувствовала и видела Айна, слушавшая рассказы о птицах с раскрытым ртом, как и все дети в питомнике. Альфира начинала, рисуя птицу, объясняя детям, как сохранять пропорции, как она двигается, а Максим должен был рассказывать, где она живет, что ест, работая слабым справочником по орнитологии. Как же мало они на самом деле знали, и как много было для детей нового и безумно интересного. Все заболели птицами, весь поселок, особенно счастливы были малыши, которым дарили сшитые и связанные игрушки в виде попугаев, воробьев и снегирей, которых любила рисовать Альфира. Игрушки делали Angi и еще несколько девушек из госпритона, тратя свободное время не на частных клиентов или тупой отдых, а на детей.

Максим ощутил тяжелое дыхание позади себя. Обернувшись, он не увидел никого, а Айна стала громче рассказывать о своей картине, или ему так показалось. Воздух поменялся, Альфира ежилась в теплой робе, постоянно озираясь, как и Максим, а дед и Айна будто бы ничего не замечали, сигнал об опасности блокировался в их голове. Он среагировал первым, отбросив Альфиру и Айну к стене, повинуясь животному инстинкту. Дальше все было в кровавом тумане, и с ним, и без него одновременно.

Глыба, похожая на человека, била его, а деда второй киборг раздавил, как перезревший арбуз. Он не успел издать ни одного звука, только отвратительный хруст и чавканье еще недавно живой плоти разорвало тишину мастерской. Альфа не видела, ее очки раздавили каблуками, отвесив для надежности хлестких пощечин. Била женщина-инспектор, она потом будет избивать Максима шлангом на допросе. Айна кричала, звала деда, молила сказать, что с ним, пока инспектор не вырубила ее одним ударом. Максим вырубился раньше, остатками сознания поймав занесенную руку над Айной. Теперь они здесь, все втроем. Он надеялся, что Альфа вместе с Айной в камере, а не в этом колодце. Он ожидал беды, но устал ждать, так и не подготовившись к ней, а можно ли было быть к этому готовым?

Он обошел колодец десять раз и устало сел на пол. Ужасно хотелось есть, спать, чтобы боль стихла хоть на минуту, а еще тревога и тоска за Альфу и Айну, за сестру, которая могла быть в таком же колодце. Раньше он старался не думать об этом, отбросить тревоги от себя, как Альфира, защищенная магией оберега. Малая часть передавалась ему, удерживая от срыва. Сейчас защиты больше не было, ужасно хотелось умереть.

Здравствуйте, Максим. Надеюсь, я не разбудил вас? раздался до невозможности низкий голос сверху, словно здание стало двигаться и говорить. Но и в этом потоке низких частот легко можно было уловить спокойствие и, пожалуй, сочувствие. Не пытайтесь разглядеть меня. Здесь слишком темно, и для вашей психики лучше никогда не знать, с кем вы сейчас разговариваете.

Здравствуйте, Максим с трудом поднялся, ощутив легкое дуновение теплого ветра, похожее на дыхание из широкого раструба венткамеры или дыхание когото очень большого, смотревшего на него сверху. Он представил себе огромного червя, размером с колодец, но это совсем не испугало. Я не спал. Вы можете сказать, кто вы?

Нет, и не потому, что это запрещено. У меня давно нет имени, слишком много времени прошло, как меня синтезировали. Я часто думаю, что я больше машина или живой организм?

Раз вы задаетесь этим вопросом, то вы определенно живой организм. Машина всегда знает, что она машина.

Мне нравится ход ваших мыслей, приму в качестве правила, а то надоело с собой спорить. С другой стороны поговорить здесь особо не с кем, поэтому и занимаюсь разбором себя на кластеры.

Простите, если я тороплюсь, но как Альфира и Айна? Вы же их видели, они здесь? со страхом и надеждой спросил Максим.

Здесь, точно в таком же колодце. Они неплохо справляются, я был у них три раза, Айна хорошая девочка, жаль, что вы все здесь оказались, но это не мое решение. Они передавали вам привет. Не знаю, что это значит для людей, но мне кажется, что я вам что-то передал. Оно скорее в виде энергии, вы человек и не можете этого видеть.

Мы можем это чувствовать. Спасибо большое, мне очень, Максим не смог договорить, из глаз хлынули слезы, а ведь он до этого не плакал, как бы ни давило сердце. Стало легче, он облегченно выдохнул, затаилась слабая надежда, согревшая озябшие пальцы, но не способная согреть все тело. Спасибо.

Пожалуйста, передавать приветы самое приятное в моей работе. Точнее единственное, что в ней может быть приятного. Не буду скрывать, что ваша судьба сейчас решается. Вас допрашивали, к сожалению, это всегда делается только так. Не держите зла на инспектора, у него такая функция.

Ну, нет, ей это нравилось, хмуро ответил Максим, вспоминая лицо инспектора, на половину женщину, на вторую половину злобного киборга. Это лицо после каждого удачного удара, когда он терял сознание на долю секунды искажалось оргазмической маской, так похожей на лица потрепанных моделей из оранжевого ютуба. Девочек не трогали? Пожалуйста, не трогали же, да?!

Не трогали. Досталось только вам. И не потому, что вы мужского пола. Совсем нет, тут логика другая. Наверное, правильнее будет сказать лотерея, так раньше это называлось, и вы получили джек-пот, невидимый червь хмыкнул. Согласитесь, довольно смешной выигрыш.

Ничего, переживу, ответил Максим, шутка не обидела его, он был рад, что никого не трогали, а он выживет, заживет, как на собаке. И долго нам ждать решения? Разве мы что-то совершили, какое преступление?

Преступление? Что-то не припомню такого термина, надо залезть в архив, подождите немного, червь шумно выдохнул. Максиму показалось, что где-то рядом неистово зажужжали кулеры. Понятно, вы находитесь в архаичном понимании законов. Я все время забываю, откуда вы попадаете к нам. Как вы понимаете, вы не первые, кто посетил наш санаторий. Эту шутку мне подсказал один из заключенных, уже и не припомню, сколько десятков лет назад это было. Кстати, он так и не дождался решения.

И что с ним произошло?

Умер от истощения, а потом я его съел. Пусть вас это не пугает, после смерти вы и я будем всего лишь кормом. Вы же не думаете, что на таком питании сможете продержаться больше двух месяцев? Думаю, что вы все и так понимаете. Это сделано специально, чтобы не было овербукинга.

Овербукинга? Максим аж присвистнул, но вышло это как-то совсем слабо, больше походило на шипение дырявой велосипедной камеры. У вас тут очередь из таких как мы, или попадаются другие?

Нет, для местных есть лагеря. И не все ваши сюда попадают, только те, кто пытался сбежать. Я, конечно, все понимаю, что вы попадаете в непонятное место, что вы растеряны, но по закону вы должны ждать прихода властей. Мы знаем, кто вам помогает, но не трогаем их. Они думают, что делают важную работу. Но на самом деле усугубляют ваше положение. Бывают исключения, но только в том случае, если вы изъявите желание остаться у нас и стать рабочим киборгом. Киборгов сейчас не хватает, молодежь не хочет идти работать, даже долгая жизнь их не прельщает. Что ж, поколения меняются, меняются и желания, потребности остаются те же. Но я увлекся, вы спрашивали о преступлении. Так вот, преступления вы не совершали, потому что не имеете никаких прав и никаких обязанностей. В отношении бесправных организмов действуют правила, многое зависит от решения инспектора.

А вы не знаете, где моя сестра?

Простите, но не знаю. Она похожа на вас?

Похожа, если внимательно смотреть.

О, я очень внимателен. Нет, никого похожего на вас я в последнее время не ел. Ее здесь не было, значит, ее определили в лагеря. Там жизнь сносная, хотя и скучная.

Не то, что здесь, хмыкнул Максим.

А вы зря ерничаете, заметьте, я подключил ваш словарь, чтобы вам было понятнее. Жизнь здесь хоть и тосклива, но не так утомительная, как в лагере.

Ну да, недолго мучатся.

Верно, но помучаться придется. Знаете, истощение приводит ваших коллег по несчастью к безумию. И это действительно страшно, даже мне.

Но вы думаете, что нас ждет другое решение?

Другого решения не бывает оно либо есть, либо его нет. Я думаю, что по вам будет принято положительное решение. Им как раз не хватает для баланса несколько душ из вашего мира. Я не знаю, как они считают, но мне шепнули, что в этом месяце придется поголодать. Я не против, надо бы сбросить, а то стал застревать в тоннелях. Вам повезло, что судья в этом цикле стал половозрелой женщиной. Она во всем сомневается, поэтому вы до сих пор живы.

А что будет с Айной?

Девочка останется здесь. Она не нужна для обмена. Придется ее утилизировать. Мне жаль.

Подождите, не надо, Максим лихорадочно стал думать, но голова болела так, что все вокруг стало красным. Так нельзя, она же ребенок. Она же ни в чем не виновата, не совершила ничего! Она же гражданин, правильно я понимаю логику ваших законов?

Правильно, но вы не учитываете, что судья в этом цикле женщина. Лучше было бы для Айны, если бы она была собакой, как в прошлый раз. Не важно, кто судья, важно то, что Айна лишена прав.

Нет, так нельзя! Заберите меня! Отпустите Альфиру и Айну, а меня можете забрать! Так подойдет, сойдется ваш баланс?! хрипло выкрикнул Максим.

Нечто приблизилось к его лицу настолько близко, что можно было бы вытянуть руки и нащупать огромные зубы, тремя рядами заполнявшие бездонную пасть. Максиму стало невыносимо страшно, если бы в нем что-то было, то мочевой пузырь точно бы не выдержал. Позором больше, позором меньше, нахождение в яме, без нормальной уборной и хотя бы воды давно сделали из него вонючее животное.

Вы говорите искренне. И вы угадали, поздравляю, поток низких частот раздавил его, и Максим осел на пол. Жертва, если она искренняя, если она исходит из глубины сердца, где находится ваша душа, слабый протодух, о котором вы забыли, тогда она принимается. Я принимаю вашу жертву и скоро оглашу свое решение.

50. Похороненные заживо

О духи, что же это?! Йока в ужасе зажала рот пыльными рукавицами, песок заскрежетал на зубах, но она лишь сильнее сжала лицо, сдавливая крик.

Кричать было нельзя. Любой громкий звук расширялся, усиливаясь о железные колонны и полусгнившие металлоконструкции, служившие когда-то опорой свода и стен. Крик переходил в жуткий резонанс, и сверху с оглушительным свистом падали острые куски каменного свода, метившего в жалких гостей. Юля тоже кричала, но она сорвала голос еще в первом хранилище, свистящим шепотом выпуская из себя страх и боль от увиденного. Им не везло, вот уже неделю или больше они блуждали по лабиринтам шахты, поднимаясь все выше или спускаясь ниже, девушки потеряли ориентацию в пространстве, как потеряли счет времени. И все-таки они двигались наверх, как бы не шутили над ними уставший мозг и непроглядная тьма, часто настолько густая от висевшего после пыльной бури песка, что не видно было своих пальцев в свете фонаря, казавшегося жалкой точкой, напоминавшей им, что они еще живы. Дышать в пыльную бурю было нечем, и они бросались в убежище, натыкаясь на стены, падая в песок, двигаясь на четвереньках в угловой проем, попадая в кладовые или склады с инструментами. Проемы делали так, чтобы ветер, дувший сверху, обходил комнату стороной, наметало у входа, как буран заметает снегом крыльцо.

Но это было в первые дни, пока они не поднялись в цеха или огромные бесконечные склады. Если бы они сразу выбрали верную дорогу, то пришли бы раньше, идя по широкому серпантину вверх, но для этого надо было разгрести завал, который они тогда приняли за обрушение колодца. Это было под силу киборгам, которые много десятков лет назад и закрыли этот выход наверх, оставив запутанную тропу, которую рыли первопроходцы, желавшие узнать глубину полезного пласта.

По огромным подземным полям свободно гулял бешеный ветер, возникавший из ниоткуда, но когда стихал, можно было понять, откуда он пришел. Девушки так и шли на ветер, как движется судно в ночи на свет маяка. Хуже всего было с водой, которой осталось слишком мало. Они с трудом сдерживались, чтобы не выпить лишнего, слишком долго спали, поднимаясь еще больше разбитыми, почти мертвыми. Из-за бурь приходилось оставаться в этих комнатах. Как их назвать, как понять, для чего нужны были эти хранилища, они не могли. Девушки вжимались в свободную от стеллажей и стоек стену, пережидая пыльную бурю, часто засыпая. Хорошо, что сны кончились уже давно.

На массивных стеллажах и пирамидальных стойках лежали тысячи черепов, смотревших пустыми глазницами на вошедших. И так было в каждом хранилище одинаковые стеллажи, пирамиды и черепа, будто бы двигавшиеся в свете фонаря. Здесь не было песка в воздухе, можно было свободно дышать, а стены и потолок были выкрашены белой фосфоресцирующей краской, усиливавшей свет любого фонаря. И девушкам было видно все, и черепа приветствовали их сардоническими улыбками вполне искренне, но страх, придавливавший к стене, был сильнее разума. Когда буря кончалась, и они выходили из этого склепа, плетясь дальше вверх, Юля подмечала каждые сто шагов новый вход куда-то, точно такой же, где они уже были. Проверять никто не хотел, Йока дрожала, даже ее дух забился куда-то глубоко и молчал. Сколько здесь было захоронено, почему надо было делать такие жуткие склепы и где все остальное? Много разных вопросов, странных и часто глупых, не имевших ни ответа, ни смысла, вспыхивало у Юли перед глазами, а усталый мозг медленно считал входы, умножая сразу на два, на другой стороне этого поля было то же самое, она была в этом уверена. Десятки тысяч превращались в сотни, а сотни в миллионы.

Очень сильно болело все тело, особенно сердце. Они не жаловались, зная точно, что подруге не лучше. А еще постоянно что-то жутко скрипело, щелкало и тикало, и чем выше они поднимались, тем чаще и настойчивее становился треск. От еды тошнило, кожа покрывалась кровавыми язвами по всему телу, словно разрывала себя на части в отчаянье, желая выпустить из себя что-то. Но это было неправдой, как и многое, что стало видеться им по дороге. Они сходили с ума, видя одно и то же. Галлюцинации двигались за ними по следам, иногда обгоняя, не для того, чтобы напугать, а скорее поиграть. Юля не сразу это поняла, вспомнив про духа страха, с которым она играла в самолетики. Йока не понимала, пока Юля не залепила ей сильную пощечину, тогда и дух внутри нее проснулся и подтвердил слова Юли. И галлюцинации усиливались вместе с треском прибора, о котором они забыли, но который был с ними и работал, предупреждая, бил тревогу.

Стой, ты слышишь? Йока схватила Юлю и потащила к стене.

Нет, Юля устало оглянулась и ничего не увидела, кроме еле различимых очертаний ржавых колон.

Молчи и слушай, Йока показала вперед, откуда слабо дул холодный ветер.

Через минуту или больше, что значила минута в этом месте, она услышала движение. Двигалось что-то огромное, двигалось очень медленно, издавая странный свистящий и хрипящий звук, похожий на вздох болота и скрип мертвого леса, переходя в сотни, тысячи слабых голосов, которым не дают выйти на свободу. Они спрятались в узкой нише, им повезло, что это не был вход в очередной склеп.

Сверху спускалось нечто, больше похожее на огромную многоножку. Черное пространство странным образом осветилось, зажглись редкие прожекторы, дымным желтым светом пронзая черное пространство. У многоножки не было ни головы, ничего, что могло бы быть у страшного монстра из глупых игр или трешовых фильмов. Оно просто двигалось и шелестело. Вскоре движение выровнялось, и шелест перешел в топот тысяч ног, идущих не в ногу, сбиваясь и падая. К ним приближалась бесконечная колонна людей в серо-бурой робе. Кто-то падал, и если его не успевали поднять, то двигавшиеся сзади вдавливали ослабевшего в пол. Не было ни криков, ни просьб или стонов все были мертвы, давно, бесконечно давно, сохраняя человеческий облик на почерневших костях жуткими лоскутами гнилой плоти.

Девушки впали в ступор. Юля старалась понять, убедить себя, что все это очередная галлюцинация, но дымный желтый свет усиливался, а колонна мертвецов подходила все ближе. Вот они уже шли мимо них, не замечая живых, но девушки видели живых мертвецов. Некоторые стали водить изъеденной червями головой в разные стороны, словно принюхиваясь. Йоку затрясло, и она вскрикнула, не успев зажать рот. Колонна застыла на месте, как по команде.

Ближайший к ним мертвец распался на гнилые части, и черви поползли к ним. Юля закричала, но оберег сжал ее грудь, а потом согрел, желая показать, что опасности нет. Йока схватила ее, видя, как подруга медленно выходит из ниши, но Юля вырвалась и с размаху ударила ногой в идущих к ней мертвецов. И это было жутко и смешно одновременно. Сначала она почувствовала, как нога вошла во что-то мягкое и ужасно мерзкое, в лицо брызнула гниль, но через секунду она провалилась в пустоту, не рассчитав удар от усталости и страха. Да, она провалилась, как новичок, только-только научившийся делать сильные удары, но еще не чувствовавший точку опоры.

Она оказалась внутри мертвецов, которые стояли неподвижно. Как только она начинала бояться, они придвигались к ней, но оберег сжимался внутри, и страх отступал. Здесь никого не было, кроме их страха и жуткого треска из кармана. Она достала дозиметр и ужаснулась. Как же она могла о нем забыть, а ведь он предупреждал их, трещал, что было сил.

Йока! Здесь никого нет! изо всех сил закричала Юля, но вместо крика вырвался глухой шепот. Выходи, выходи же, не бойся!

Но Йока не слышала. Она билась в углу, видя перед собой живого мертвеца, тянувшего к ней костлявые пальцы, чтобы погладить по щеке. Она не слышала ни Юлю, ни духа внутри себя, кричавшего ей о том же. Вдруг мертвец схватил ее за руку и потащил. Йока визжала и отбивалась, как могла, но мертвец был сильнее. Он втянул ее в самую гущу жаждущих ее плоти монстров и дал очень знакомую и больную пощечину. За первой была вторая, третья. На шестой пощечине, Йока поняла, что Юля стоит рядом и гневно тормошит ее, отвешивая пощечины каждый раз, как она начинала биться в истерике.

Да заткнись ты уже! шипела Юля. Она до сих пор видела мертвецов рядом с ними, но теперь они не были пугающими или жаждущими их живого мяса. Они стали нормальными, если так можно сказать о мертвых. Исчезли жуткие образы ходячих мертвецов, на них с грустью и сочувствием смотрели давно умершие люди из плоти, без трупных пятен или других уродств смерти. Но было понятно, что они давно умерли.

Стой, хватит! Йока увернулась от девятой пощечины и закрыла глаза. Дух отвесил ей внутренние удары, заставляя сбросить, притушить панику. Я все равно вижу их.

Юля кивнула, поняв, что Йока видит то же самое. Йока боялась, но все же подошла ближе к высокой женщине в робе, очень похожей на нее. Женщина что-то сказала Йоке, прижав руку к сердцу. За ней заговорили и другие, прижимая руки к сердцу. Йока заплакала и села на пол, обхватив колени. Несколько мертвых село рядом с ней, они что-то рассказывали ей, Йока кивала и плакала. Юля ничего не слышала, оберег был спокоен, только счетчик трещал невыносимо.

Здесь похоронены десятки миллионов. Их кости вдавлены в бетон, их телами, жизнью прокладывали эту шахту, добывая жалкие крохи золота, чтобы покупать оружие, чтобы покупать смерть и убивать, убивать еще больше. Чтобы убивать других, надо уничтожить своих, потому что их не жалко, потому что их и так много, потому что люди ресурс, Йока посмотрела на Юлю и вытерла грязными варежками слезы. Они говорят, что здесь опасно, что здесь очень высокая радиация и мертвый газ. Они покажут нам короткий путь наверх. Мы должны спешит.

Юля помогла ей встать. Мертвые расступились, показывая руками влево, чуть дальше той ниши, где они прятались. Это был неприметный вход, похожий на склеп, и девушки точно бы туда не пошли. Когда они подошли к входу, Юля посмотрела на мертвецов. Они улыбались им, кто-то плакал, кто-то злился, что они медлят.

Спроси у них, кто лежит тогда в этих склепах?

Йока спросила, и мертвецы засмеялись. Они ничего не ответили, качая головой, но Йока поняла, что это не они они не достойны такой чести. Юля оглядела залитую дымным желтым светом шахту, еще недавно бесконечно темную, и услышала знакомый звук. К ним что-то летело, очень знакомое жужжание. У нее забилось сердце, и над мертвецами она увидела квадрокоптер, летевший к ним, видевший их, делая от радости несложные фигуры высшего пилотажа. Когда квадрокоптер завис перед девушками, Юля узнала дрон Ильи, а дрон узнал ее, поприветствовав миганием фонаря, шутка Ильи. Дрон всегда мигал в ритм футбольной кричалки, Илья так и не успел приделать небольшой динамик, чтобы дрон мог выдавать простые фразы.

Иди сюда, Юля поманила робота, и тот послушно сел у ее ног. Она взяла его на руки и прижала груди.

Старый друг? Йока потрогала дрона, стерев густой черный налет, которым были покрыты и они с ног до головы.

Да, мой старый друг! Это дрон Ильи, я тебе о нем рассказывала, помнишь? радостно прохрипела Юля, не замечая своего ужасного голоса.

И он нашел тебя. Дух говорит, что это очень хороший знак. Он там бросил камни и видит нашу судьбу.

И что он видит?

Победу и смерть, что же еще? Йока пожала плечами. Он всегда одно и то же видит.

Победу и смерть, тихо повторила Юля и обернулась к мертвецам. Она хотела спросить их, узнать, почему они допустили, почему разрешили сделать это с собой, закопать себя живьем в бетон и мертвую землю ради чужой власти, но вопрос так и застыл на губах, не решаясь выйти, и она произнесла вслух, сама того не осознавая. Почему мы позволяем убивать себя? Почему мы позволяем им использовать нас как сырье, как дрова?

Мертвецы кивнули ей и приложили руку к сердцу, потом все разом стали говорить, и Юля, не слыша их голосов, выронила дрон, зажав уши, боясь оглохнуть от давящей голову тишины. Дрон успел включиться, и играючи взлетел, описав над мертвецами круг почета.

Они говорят, что во всем виноват страх. Не боится только тот, кому нечего терять, Йока обняла Юлю. Мы ничем не отличаемся друг от друга. Большинство из нас, большая часть людей не способна жить самостоятельно. Они говорят, что во всем виновата надежда и вера в лучшее, что все трудности и тягости пройдут, а за ними будет лучшая жизнь для будущих поколений. Но без надежды смысл жизни теряется, большинство тогда просто перестанет жить. Так они думают, но я считаю, что они ошибаются, и никто не думает о смысле жизни. Просто никто ничего не хочет решать, никто не хочет ответственности. Думаю, у вас точно также.

Да, так и есть, кивнула Юля и улыбнулась мертвецам, они улыбнулись ей в ответ. Почему ты их слышишь, а я нет?

Я не слышу, мне дух пересказывает. Иногда он бывает полезен, Йока фыркнула, но обычно бесит.

51. Остров летающих собак

Идти стало легче. Дрон улетал вперед на разведку, общаясь с Йокой через имплант. Юля завидовала, но не сильно, ведь это был не ее робот, пускай и знакомый. Дрон летал по кругу, то на разведку, то к ним, часто зависая над Юлей, когда она не видела, слегка толкая потом в спину, приглашая в игру. Внезапно поумневшая машина понимала, что играть в полной темноте, при свете малых фонарей нельзя, подбадривая таким образом и Юлю, и Йоку, беззлобно ругавшуюся на него немыслимыми конструкциями. Такого отборного мата Юля не слышала даже в школе.

Они шли вверх по старому руслу шахты, где все было более-менее знакомым: развалившиеся ленточные и ковшовые транспортеры сменялись рельсами с брошенными вагонетками, на стенах висели гирлянды молчаливых фонарей, кое-где лежал инструмент, отдаленно похожий на отбойный молоток, каким каждое лето долбили асфальт возле дома. Казалось, что здесь не так давно были люди, толстый слой пыли из пустой породы не портил это ощущение, а, как искусная рука художника, придавал картине глубокий смысл, немного размывая, добавляя неожиданных оттенков, скрытых смыслов. Счетчик перестал трещать, Юля часто смотрела на него, боясь, что он сломался. В этом не было особого смысла, надо было выбираться скорее на свободу, да и что можно было сделать против радиации, но так было спокойнее, и сердце меньше болело. Вспоминая назойливые уроки по гражданской обороне после начала войны, которой официально нет, Юля отмечала признаки поражения радиационным излучением на себе и Йоке, но гнала все эти мысли от себя. Если так случилось, то нечего тратить время на стоны и посыпание лысеющей башки пеплом, успеют наверху поплакаться друг другу. Но что ждало их там, смогут ли они найти воду? Вода была больной темой, и по лихорадочному взгляду Йоки Юля понимала, что она тоже на пределе.

Как бы они не спешили, подъем занял больше двух дней или нет, девушки не знали. Можно было спросить у дрона, но зачем искать лишний повод для отчаянья, поводов и так хватало с лихвой.

Дошли! радостно воскликнула Йока, стукнув по ржавой лифтовой шахте, шахта одобрительно загудела.

Юля кивнула и устало села, прислонившись спиной к стене. Лифт не работал, и это был последний подъем, они уже слышали ветер снаружи, мощный, зовущий и пугающий. Ветер залетал через шахту к ним, обжигая холодом, наполняя легкие кислородом и морозной свежестью. Девушки мечтали о снеге, чтобы там, наверху было много-много снега, который можно было бы растопить и пить, пить не останавливаясь, пока из ушей не потечет.

Но куда дальше? Юля огляделась, кроме шахты был заваленный камнями вход на лестницу или ей хотелось в это верить.

Придется долбить камни, Йока достала топорик и постучала им по камням, они ответили ей недовольным звоном. Топор не оставил на них даже царапины. Или нет.

Или нет, Юля с тоской посмотрела на лифтовую шахту, они не смогут по ней подняться, сил не хватит. Что будем делать? И где наш дрон?

Улетел на разведку, Йока показала наверх.

Дрон долетел до начала лифтовой шахты и свободно вылетел наружу. Его встретил резкий порыв ветра, унося далеко от входа в шахту. Робот боролся, включив на полную мощность все двигатели, но не мог победить ветер, уносивший его все дальше и дальше. Пришлось спикировать на каменистую землю и вжаться в нее, здесь ветер был не так силен. Когда порывы стихали, дрон взлетал и короткими перелетами двигался обратно. Как он ни старался, прошло больше двух часов.

Покружив немного внутри входа в шахту, дрон нашел щель в нагромождении камней и полетел вниз. Лестница была полуразвалившаяся, дрон сканировал ее, чтобы потом передать отчет Йоке.

Вернулся? Юля очнулась от сна, почувствовав, что кто-то светит фонарем ей в лицо. Они задремали с Йокой, прижавшись друг к другу, так было теплее. Да проснись, ты!

Она растолкала Йоку, та недовольно заворчала и долго зевала, озираясь. Дрон будил ее вызовами через имплант, но мозг не обращал внимания, назначив телу сон. Свет пробивался из-за заваленного входа в коридор или на лестницу. Юля с трудом поднялась и с тоской посмотрела на камни, потом на шахту. Сил подняться не было, вроде не очень высоко, но она точно сорвется и сломает себе что-нибудь.

И что нам делать? Юля забеспокоилась. Выход был перед ними, но выхода не было.

Подожди, я с духом посоветуюсь, Йока закрыла глаза и провалилась в транс. В первый раз, когда Юля увидела это, она подумала, что Йока умерла, настолько бледной и холодной она стала. Так, дух сказал, что ты должна сжечь камни.

Я?! Сжечь?! Юля нервно рассмеялась.

Да, ты же сама говорила, что тебя учила ведьма в тюрьме, как управлять своей силой.

Но я слишком устала. Я ничего не могу! Юля заплакала, не обращая внимания на оберег, который жег грудь и кололся, гневно возражая.

Это просто, Йока встала и, что есть силы, дала ей пощечину. Юля едва не ударила в ответ, она побледнела и разозлилась. Вот, а теперь подумай о тех, кого закопали здесь заживо, чьими костями здесь все построено. Подумай, не хотят ли вас также утилизировать, а? Или ты думаешь, что вы там у себя кому-то нужны? Да вы такое же дерьмо, как и мы, а, может, и еще хуже. Да, вы никчемные и бесполезные! Вас можно только использовать, жрать и убивать, если вас станет слишком много!

Заткнись! Я все поняла! Юля оттолкнула ее и повернулась к камням. В ней зрела злость, переходящая в ненависть и жгучую ярость. Стало светло от того свечения, что пробивалось сквозь кожу, что брызгало из покрасневших глаз. Скажи дрону, чтобы улетал, а то спалю к черту!

Дрон мигнул и улетел вверх, быстро обернувшись через шахту. Робот ни за что не хотел пропустить фейерверк, как пошутила с ним Йока. Они отошли назад, чувствуя, что могут попасть под удар. Юля стояла напротив заваленного входа с закрытыми глазами. Внутри нее все кипело, миллионы Кельвинов беспощадной плазмы, чистая солнечная энергия. Она видела, как убивают Илью, во что превратили жизнь людей, заперев всех под землей, как умирают люди в железных ящиках, как они перерождаются в жалких животных в лагере, думающих только о своей выгоде, забываясь. Она видела, как сотни тысяч людей долбят мерзлую землю в месте, где нельзя жить, как они умирают от голода, от истощения и усталости, как их забивают насмерть конвоиры, требуя выполнения нормы. Прошлое этого мира, прошлое ее мира входило в нее, разрывая сердце на части, опустошая ее, позволяя только ненавидеть, желать смерти тем, кто желал это, тем, кто снова сделает это, если они будут молчать.

Юля не смогла понять, как все произошло. Как и в первый раз, она упала на колени, и солнечная энергия ударила в упорные безмолвные камни, сжигая их дотла, сжигая пепел до полной аннигиляции. Очнулась она наверху. Йока вытащила ее на себе, не позволяя отдыхать, ослепшая на время от непосильной ноши. Они лежали у самого выхода из шахты, еще горячие от жара, не в силах пошевелиться. Ветер залетал к ним, резкий и порывистый, принося мимолетное облегчение.

Я это уже видела во сне, Юля села, оглядываясь. Они были внутри шахты, у самого выхода, больше походившего на трещину в скале, а вниз уходила опасная лестница, высеченная прямо в породе. Шахта была естественного происхождения, похожая на провал или расщелину после землетрясения. Справа высилась груда камней, за которой был основной вход в шахту, закрытый от кого-то, заваленный на совесть, только юркий дрон мог пролезть в незаметную щель наверху. Я это все уже видела.

В подтверждении ее слов, ветер завыл снаружи, принеся хлопья снега. Девушки ловили снег языком и смеялись. Как ветер утих, Юля выбралась из расщелины, чтобы набрать снега в рюкзак канистру. Она работала быстро, чувствуя, что ветер близко, что он караулит ее. Рядом зашумело море, и задул ветер. Она нырнула под землю, посмотрела, что произойдет. Поднялся страшный буран, стало трудно дышать от снега, смотреть было больно. Закрыв лицо воротом куртки и шапкой, она видела сквозь узкие щелочки ткани шапки, что вместе с бураном пролетело какое-то тело, издавая душераздирающий визг.

Там полный! Юля замотала головой, Йока пожала плечами и стала трясти рюкзак с канистрой, чтобы снег быстрее растаял. Надо поесть.

Надо, согласилась Йока, с трудом удерживаясь, чтобы не пить прямо из канистры.

Разложив горелку, они ерзали на месте, ожидая кипение супа. Первый котелок исчез за секунду, они и не поняли, что все съели. Второй был съеден не менее жадно, но уже с удовольствием. Организм радовался и серой каше, похожей сейчас по вкусу на густой картофельный суп с фрикадельками. Выбрав угол, где меньше дуло, они закутались и уснули одновременно, крепко обнимая друг друга.

Свет. Яркий и теплый солнечный свет, нагло пробравшийся в расщелину. Юля забыла, какой он, а Йока никогда не знала. Настало утро, стихла буря, и зимнее солнце улыбнулось, щекоча спящих, будя и, как нетерпеливый ребенок, возмущаясь, почему все еще спят. Видеть свет было больно и радостно до слез. Девушки смеялись и плакали, сжимая веки, сдерживая инстинктивное желание открыть глаза, наполнить себя теплой солнечной энергией.

Ради этого стоит жить! воскликнула Йока и встала, на ощупь подойдя к выходу. Солнце согрело ее, сквозь узкую щелку из-под ресниц она видела горящий снег, от которого темнело в глазах.

Держи, надень, так легче, Юля протянула дубовые очки с толстыми черными стеклами. Очки плотно облегали лицо, сделанные из темно-зеленой резины. Выглядели они смешно, но так можно было немного приоткрыть глаза и не ослепнуть.

Они отобрали у нас солнце! Они отняли у нас нашу жизнь! гневно воскликнула Йока.

Юля вылезла, Йока немного застряла, запутавшись в куртке. День начинался ясный и красивый, ветер разогнал облака, и на девушек смотрело безоблачное синее небо, точно такое же, как дома. Юля стала радостно прыгать и кричать, как ребенок. Йока запела песню, слов разобрать было невозможно, одни гортанные выкрики, больше походившие на рев довольного хищника.

А что это за песня? Похоже на какое-то заклинание. У нас так шаманы камлают, Юля с интересом следила за Йокой, как на глазах у нее разгладились морщины у глаз, как она жадно впитывала солнечную энергию, распрямляясь и молодея.

Это мой дух спел. У вас так поют шаманы, которые имеют связь с духами, но в основном они врут. Там, Йока неприятно улыбнулась и повторила, там за эти песни утилизируют без суда. Они боятся, что люди вновь почувствуют правду, начнут открывать глаза, тогда все погибнут.

Почему погибнут? удивилась Юля. Люди узнают правду и захотят вырваться на свободу.

Дух говорит, что ты наивная и глупая. Правда никогда еще не помогала людям освободиться. Для кого-то правда, для кого-то выгода, а кончается все большой кровью.

Ты хочешь сказать, что эти твари защищают людей, заботятся, да? она побледнела от злости, из пальцев брызнули капельки плазмы. Упав на ледяную землю, они прожгли крохотные воронки, будто бы пролетел крохотный бомбардировщик, по квадратам уничтожавший местность.

Нет, ты так ничего и не поняла они защищают свой корм. Мы для них корм, и чем больше мы страдаем, радуемся, злимся, грустим и тому подобное, тем больше тратим на это первичной энергии, перерабатывая ее в психическую, энергию второго передела.

Да помню я, что ты втирала, фыркнула Юля и поморщилась. Мне это в голову не лезет, чушь какая-то! У нас есть толпы сумасшедших, которые могут корректировать ауру или как-то так, что-то они с ней делают.

Это лжецы ничего скорректировать нельзя после рождения. Нас селектировали тысячи лет, и там внизу стабильное качество. Мы корм для них, а они для высших. Все так же, как ты рассказывала про животных вашего мира.

Я уже и не помню, что там рассказывала. Могла ерунды наговорить, терпеть не могу биологию, улыбнулась Юля. Мне плевать, для кого я корм. Микробы меня тоже жрут, но я есть, остальное мне неинтересно. Я с детства поняла, что всем вокруг должна, поэтому делай то, что требуют, и живи спокойно.

На этом правиле все и работает. Можно немного сдавить, совсем чуть-чуть, и никто не заметит. Потом еще и еще, но надо знать меру, а то корм сдохнет, Йока состроила злую гримасу, став очень похожей на инспекторов, не то людей, не то киборгов.

Вдруг она застыла, как робот, которому дали внешнюю команду, или он выполнил все действия, но больше походило, что робота обесточили. Йока побледнела, за закрытыми веками лихорадочно вращались глаза.

Эй, ты чего? с тревогой спросила Юля, потрепав подругу по плечу, но Йока не реагировала, мышцы одеревенели, она действительно напоминала статую.

Прошло не менее десяти минут, и Йока очнулась, сев на землю от усталости. Над ними виновато кружился дрон, как бы извиняясь.

Что с тобой? Тебе плохо? Юля села перед ней и внимательно смотрела на нее. Счетчик молчал, радиация была верхнем уровне нормы.

Этот в меня карты закачивал, морщилась Йока, махнув на сконфуженного робота. Он с кем-то связался, и ему карты открыли. Не бойся, со мной все нормально. Зато я теперь знаю, куда нам идти и где есть убежища.

А куда мы должны идти? только сейчас Юля подумала, что они не знают, где находятся, а главное, что дальше делать. Рядом было море, она отчетливо слышала его, но к морю точно идти незачем.

На материк. Мы на острове. Знаешь, у него забавное название: Остров летающих собак.

Интересно почему, улыбнулась Юля, но улыбка тут же спала. Она вскрикнула и стала отбиваться.

Черно-бурый пес впился ей в плечо и тащил по земле к дальним камням. Йока среагировала моментально, дух вышел вперед, отключив сознание, забившееся в страхе. Она бросилась на пса, с размаху кроша голову топором. Сейчас он был как раз, не сильно тяжелый, но и не слабый. Йока не останавливалась, работая как гидравлический молот, пока не раздробила голову пса в мерзкое месиво. Юля в ужасе отползла, держась за плечо. Зубы почти прокусили куртку, оставив боль и глубокие кровоподтеки. Левая рука онемела и повисла.

Вот же тварь, сплюнула Йока, осматривая обезглавленный труп на предмет годности к пище. Юля поняла, что она делает, зачем ворошит тело топором, и ее затошнило. Одни кости, есть нечего.

Я не буду это есть, подавляя ком в горле, сказала Юля.

Это пока не будешь. Здесь нет поблизости автоматов с нашим кормом. А ты не думала, из чего его делают? она усмехнулась, видя, как Юлю передернуло. Пошли пока в шахту.

Но зачем? Юля удивленно посмотрела на небо, все было спокойным.

Сейчас набегут еще эти твари. Наша пташка предупреждает, Йока махнула на черную точку в небе, дрон улетел на разведку и предупреждал, сразу приметив трех собак, бегущих на запах крови. А еще скоро буран, я теперь могу прогноз видеть. Пошли, робот сам о себе позаботится.

Они ушли вовремя, Юля увидела, как проявились три бешеные морды вдали. Порода была странная, больше походившая на волкодава, но что-то было в ней чужое, или она забыла, как выглядят волкодавы. Собаки бросились к входу в шахту, но почему-то не решились пройти в щель. Девушки стояли с топорами наготове, левая рука не слушалась, и Юля чувствовала себя беззащитной.

Собаки рычали, брызгали слюной, в бессильной злобе разевая страшные пасти. Это были скелеты, настолько худые и злые, готовые рвать любого, грызть что угодно, но не в силах насытиться. Странно, что они не загрызли друг друга.

Прорычав положенное, собаки побежали к трупу. Девушки видели все, как яростно и жадно они разорвали своего товарища, как дрались за лучшие куски, не забывая поглядывать на них. Юля готова была поклясться, что на их мордах была зловещая уверенность, что эти два куска мяса с костями никуда от них не денутся.

И только она подумала о странном названии острова, как собаки встрепенулись и бросились бежать, не закончив еды, но было уже поздно. Их накрыл внезапный смерч, перешедший в буран. Ветер за секунду нагнал облаков, и снега было столько, что пропало небо, солнце, только были видны летевшие к морю три собаки, дико визжавшие от страха.

А вот и летающие собаки, довольно проговорила Йока.

Как бы нам так не полететь, поежилась Юля, разминая плечо.

У меня есть план, Йока постучала себя по лбу. Нам уже просчитали маршрут с учетом прогноза, главное на этих тварей не нарваться, а то загрызут.

Это точно, Юля через боль массировала плечо, рука немного оживала. А кто дал тебе этот план?

Твой друг.

Какой друг? изумилась Юля.

Тебе лучше знать. Робот его знает, он сам его нашел. Твой друг пока далеко, но он спешит к нам.

Илья? Юля облегченно выдохнула. Илья, точно он!

И да, и нет, Йока покачала головой. Надежда убивает, вера слабит, не забывай об этом.

52. Тундра

И что будем делать? Юля с раздражением посмотрела на застывших, словно статуи депрессивного ваятеля, темнеющие фигуры голодных псов. Звери терпеливо сидели у входа в одноэтажное здание, одно из многих сохранившихся на просторах бескрайней тундры. Ты связывалась с киборгами, когда они за нами приедут?

Я бы не стала радоваться их приходу, Йока задумалась, оторвавшись от разделки тушки жирного лемминга. Юля старалась не смотреть на это, но охотилась на любопытных зверьков со спортивным азартом, метко кидая топорик. Я не знаю, чего они от тебя хотят, но я знаю, что киборгам доверять нельзя.

А разве здесь можно кому-нибудь доверять? Юля фыркнула и отошла от бойницы в зарешеченном и забитом толстой фанерой окне. И думать не стоило попытаться прорваться, отбиться от преследователей. Сколько бы она не пыталась найти в себе силы, сжечь их так же, как сожгла камни в шахте, голодные звери все равно вызывали у нее жалость.

Я тебе доверяю, слишком спокойно ответила Йока, принимаясь за вторую тушку. Запасы давно кончились, и приходилось охотиться. Безжизненная на первый взгляд снежная пустыня оказалась живой, порой коварной и бесстрастной к чужой боли, а порой веселой и озорной, когда выходило солнце. В каждом киборге высокого уровня сидит дух, иначе тело не выдержит, человек слишком слаб. Есть киборги рабочие или солдаты-рядовые, они попроще.

А охранники, там в лагере, ну эти, оборотни? Они тоже заражены духом?

Это не болезнь, а переход в другую стадию развития, важно ответила Йока и усмехнулась. Да, они тоже. Мой дух поболтал с ними, на мой взгляд, они слишком добрые.

А, может, так и должно быть? В таком аду должен быть надзиратель с добрым сердцем.

Возможно, я так до конца и не поняла про гармонию мира. Мне надо еще подумать, а дух молчит и посмеивается, не хочет объяснять.

Да я тоже не особо поняла, просто чувствую, что так и должно быть.

Вот и дух мне также говорит, что понимать это не надо, а надо чувствовать, Йока сложила мясо в котелок и залила водой. Горелка послушно заворчала, по холодной комнате потекло слабое тепло.

Девушки сели у горелки, как у костра или очага, чувствуя себя древними людьми. Йока ничего не знала о далекой древности, в питомнике об этом не рассказывали, и она с интересом слушала рассказы Юли. Сначала короткие фразы и наблюдения, которые шаг за шагом соединялись в общую картину. Юля не ожидала от себя, что запомнила это, вот был бы рядом Максим или Илья, они бы больше рассказали. Но для Йока и это был новый удивительный мир, который она раскрашивала легендами и сказаниями, дошедшими в виде коротких аниме или комиксов. И чувствовали они себя пещерными людьми, пускай и шли по ровной бетонной дороге, изъеденной ветрами и временем, прятались в бетонных домах, бывших не то складами, не то еще чем-то, внутри ничего не было, все, что могло сгореть или сгнить аннигилировалось до зияющей каменной пустоты. Таких пунктов или сторожек было много, и девушкам всегда было где укрыться от бурана или погони вечно голодных псов, следовавших за ними по пятам. Буран отбрасывал их назад, но погоня возвращалась, подтягивались другие, и вот за ними уже шла целая стая.

Особенно Юлю поражало, что здесь не было полярной ночи, на что Йока долго смеялась. Она видела карту и знала, где они находятся, но вот нарисовать ее на бетонной плите ножом было сложно. Из всех разъяснений, слишком спутанных и часто бесполезных, Юля поняла, что они внутри материка, поэтому сутки шли привычным образом.

Вроде ничего пахнет, Йока помешала мясное варево и высыпала горсть концентрата, который они нашли на крыше одного из пристанищ, кто-то сделал там тайник. Концентрат напоминал гороховый суп, но главное было в том, что он был соленый.

Да, эти пожирнее, Юля с омерзением посмотрела на шкуру и требуху в ведре в углу. Йока опять поленилась отнести все это на крышу, придется самой. Если не знать, что ешь, то нормально.

Будто ты знаешь, что ешь, пожала плечами Йока. Я как-то видела исторический ролик про прошлое, там показывали бойню.

Не хочу об этом думать, Юля взяла ведро и полезла по шаткой лестнице наверх. Ржавые ступени трещали и отвратительно скрипели, готовые превратиться в труху в любой момент. Так уже было, и Юля двигалась очень осторожно.

На крыше лежал ровный нетронутый снег, вызывавший у нее детский восторг. Она давно не видела такого чистого белого снега, ее удивляло и радовало все, даже самые простые вещи. После подземелья мир казался прекрасным и удивительным. Больше они не выбрасывали шкуру и потроха голодным псам, от этого звери приходили в дикую ярость, до хруста костей набрасывались на дверь, желая протаранить, разорвать когтями, разгрызть металл зубами. Опасности не было, но видеть и слышать все это было жутко. Лучше пусть подождут бурана, но снежная буря запаздывала, они сидели здесь уже третий день, хорошо, что запаслись дичью по дороге, три тушки лежали на крыше, как в леднике. Юля зарыла их как можно глубже, боясь сов или какой-нибудь другой птицы, но птиц пока не было, ни одной, даже не было слышно чаек, способных жить на любой помойке.

Она огляделась, псы внизу заволновались. Они не могли ее видеть, но она принесла запах, она принесла кровь. Перед ней лежала молчаливая тундра. Стало совсем темно, но почему-то не было холодно. Юля вглядывалась в горизонт, безотчетно смотря назад, откуда уже не доносился шум моря. Ее не отпускали слова Йоки, ее сомнения что-то будет. Тундра зашевелилась, безмолвное поле умело двигаться, и она уже видела это, в первый раз приняв за жуткого монстра. Тьма сгущалась и двигалась, обретая любую форму, которую рисовала воспаленное усталостью и страхом воображение. Тундра разговаривала с ней, и если бы она, как и все там, далеко и близко, в ее мире не потеряли связь с природой, не заперлись внутри своего сознания, то смогли бы понять ее слова, смогли бы расшифровать предупреждение. Юля вдруг ощутила, что чувствует волны тревоги, проходящие насквозь, задерживаясь на долю секунды, чтобы она смогла их почувствовать. Она перестала понимать, где находится там был ее дом, но это было где-то там, и почему-то она свой мир внутри себя называла обезличенным словом там. Но ее не было и в этом чужом и враждебном мире.

Псы завыли, засуетились. Она услышала возню и шелест лап. Звери убегали, они бежали от нее. Юля засмеялась, не видя, не чувствуя, что горит, что от нее расходится во все стороны солнечная энергия она слушала тундру, слушала этот мир, открывший ей будущее, ее будущее, которое она сможет изменить, если не испугается. Она видела смерть, много смертей, и она не видела себя среди них, но и не видела среди живых.

Тихо-тихо, все хорошо, Йока поймала ее, когда Юля ослабла и упала в снег. Ее била судорога, она хрипло кричала от боли, но не своей. Все пройдет, пройдет. Ты услышала, мой дух оказался прав. Не бойся, ты же уже все знаешь, не надо бояться.

Йока потащила ее вниз, лестница скрипела, но держалась, ужасно раскачиваясь.

Мне оставь, Юля открыла один глаз, следя за Йокой, методично поглощавшей мясную кашу.

Оставлю, я и трети не съела, Йока сыто рыгнула, не слабее большой собаки, и улыбнулась. Как себя чувствуешь?

Отвратительно, Юля села и стала массировать виски. До скрежета в зубах захотелось кофе, простого, без сахара и сливок, как варила Мэй. В глазах защипало, вата, которой набили ее голову, стала медленно растворяться в космическом хаосе, и по ушам ударил частый стук, раздававшийся отовсюду. Это что стучит?

Не знаю. С неба падают большие ледышки, Йока показала подтаявшую градину размером с большой абрикос.

А, град пошел, зевнула Юля. Оттепель, что ли?

Вроде нет, Йока закрыла глаза, подгружая метеопрогноз на две недели. Наоборот, будет еще холоднее.

Мы так замерзнем или от голода умрем, она поморщилась и стала пить воду.

Умрем, пожала плечами Йока, но не от голода и не сейчас. Поешь, станет легче.

Юля с трудом съела одну тарелку. Ее мутило и хотелось спать, но как только она закрывала глаза, то снова видела бескрайнее выжженное поле с оплавившимися танками, больше похожими на сломанных железных великанов. От этого тянуло внутренности вниз, будто бы она летела вверх в кабине скоростного лифта, возомнившего себя ракетой, голова кружилась, стиснутая горячими оковами, а желудок и пищевод рвало так, что не было сил вздохнуть.

Не могу больше, Юля отставила от себя тарелку и легла на импровизированную постель из брезента, обрывков утеплителя и прочего мусора, из которого она бы ни за что не соорудила даже лежанку. Йока умела в убогости быта делать их временное пристанище немного уютнее, с мастерством бывалой хозяйки находя применение любой вещи. Ты знаешь, почему она со мной разговаривала?

Ты про тундру? Юля кивнула с полузакрытыми глазами, сон опять подкрадывался тихим шелестом дождя, град внезапно кончился, и стало очень тихо. Я не знаю, духи сами выбирают тех, с кем разговаривать. Со мной никогда свободные духи не разговаривали, мне мой дух потом рассказывал, что они хотели. Помнишь, я тебе рассказывала про уровни власти на земле и на небе?

Помню, у нашей власти все то же самое, зевнула Юля. Раньше я об этом не думала, лучше об этом не знать.

На это все и рассчитывают. Что ты поняла?

Я поняла, что должна сохранить гармонию мира. Я это и сама понимаю и не боюсь. Дело даже не в моем обереге, он молчит в последнее время. Просто жаль, что больше не увижу друзей и родителей. А еще моих мальчишек, я им обещала, что подготовлю к сдаче на черный пояс, Юля засмеялась, хотя сама еще не сдала.

Я за тебя уже попросила, Йока погладила ее по голове. Не переживай, если боги захотят, то все получится.

Ага, у нас тоже так говорят. Моя мать постоянно участвовала в марафонах желания, там постоянно твердят, что если хочется, то все получится. По-моему, все это чушь и вранье.

Не совсем так. У людей обычно слишком жалкие желания, поэтому богам они не интересны.

А ты откуда знаешь? Это тебе дух рассказал?

Неа, я сама поняла. Не забывай, я же немного ведьма, Йока улыбнулась и вытянула перед собой руку. На ладони на пару секунд вспыхнул красивый темно-красный цветок. Спи и не думай об этом я за тебя попросила.

Юля заворожено смотрела, как тает в воздухе цветок. Вспыхнула мысль, что должна дать Йока взамен за свою просьбу, но сон властно взял вверх. Йока прочитала этот вопрос в последнем сонном взгляде, обращенном скорее в никуда, и покачала головой.

Ты никогда это не узнаешь, шепотом сказала Йока, ведь за добро нельзя платить, иначе оно умрет. Спи, не думай о будущем, оно само думает за нас. Не бойся сделать неверный выбор, твоя судьба уже решена.

Йока замолчала и с тоской посмотрела в бетонную стену. Она могла бы многое рассказать Юле, предупредить, испугать или ввести в безумие, но зачем это делать, знание не принесет никому пользы. Йока знала, что не смогла бы сделать то, что уготовано Юле, но она была готова отдать жертву богам, чтобы ее просьба за нее была исполнена. Насколько ничтожна была е просьба для богов, настолько же огромна с обратным знаком была ее жертва для нее. Даже дух похвалил Йоку за это решение, обещав найти ее, когда ее душа переродится.

Йока накрыла котелок и убрала к стене. Она так и не сказала Юле, что за ними скоро придут.

53. Этапирование

Она пропала. И это было на самом деле, пускай тело на месте, она может до него дотронуться, она чувствует пространство, холод, жажду и голод, но не чувствует себя. После трагедии в мастерской Альфира перестала видеть и чувствовать себя, кто-то более сильный и сострадательный поставил ее на паузу, как и Айну. Девочка все время была рядом, к счастью, их не разделили. Но Айна была такая же целая снаружи и пустая внутри.

Они жили проще роботов, как самые простейшие организмы, исполняя положенные физиологические функции, экономя энергию. Иногда во сне Альфира вспоминала себя на короткое мгновение, резко просыпалась и вскрикивала. Айна вскрикивала по инерции, не в силах вырваться из тяжелого сна. В это мгновение Альфира ясно понимала, где находится, но крик ужаса тут же затихал, не успев родиться. Тьма вновь заполняла ее, выдавливая последние искры живых чувств, а оберег замораживал сердце и голову до следующего прозрения. Так было проще существовать в этом аду, так было проще выжить.

И они выжили. Даже дорога в железном ящике в жуткий мороз не сломила их. Казалось, что они ее и не заметили, лишь по прибытии ощутив замерзшие пальцы ног и, спина не разгибалась, но кто-то более сильный смог вытащить их и разжать, уложив на жесткую кровать. Здесь было тепло, и вместе с телом оттаивало и сердце. Альфира ненадолго видела Максима. Да, она его видела, хоть и не узнала. Понимание пришло позже, когда Айна сказала об этом. Девочка видела в темноте, но вот что она видела, рассказать не могла. Она рассказывала, что к ним спускалось что-то огромное и страшное, но в то же время смешное и наивное, по-своему доброе. Айна смеялась, а потом застывала на несколько минут, после чего начинала тихо плакать, звала деда. Альфира прижимала ее к себе и молчала, не зная как сказать, что деда больше нет в живых. Но Айна это знала и постоянно забывала, злясь на себя.

Максим жутко исхудал и двигался с трудом. По регламенту мужчинам полагалась меньшая пайка, система считала их опасными, склонными к побегу и диверсиям, но как это было возможно в каменном мешке, из которого был только один выход, недоступный даже подготовленному диверсанту. Они ждали этапа в пересылке, которая казалась раем, по сравнению с тюрьмой. Кормили лучше, немного, особенно Максима, чтобы не было проблем с ЖКТ. Опыт имелся обширный, когда голодающие набрасывались на еду и умирали в жутких мучениях от заворота кишок. Можно было выйти на прогулку в любое время, кроме отбоя на ночь. Женская и детская часть находилась рядом за высоким забором, треснувшим и покосившимся от времени. При желании можно было увидеть в щель, что происходит на другой половине пересылочного лагеря, но смотреть было особо не на что. Альфира с Айной целыми днями бродили вдоль забора, но Максим так и не появился. Он спал все дни и недели, может и месяцы, счет времени был утерян безвозвратно. В отличие от девчонок, Максим все помнил, хотел выйти, но после еды отрубался, организм требовал сна, отправляя по звонку в туалет и снова спать.

В лагере ждали пересылки сотни людей, которые смотрели на новеньких в основном настороженно, порой враждебно. Надзиратели передали, откуда прибыли новенькие, и в душе каждого лагерника, в первую очередь гражданина, вспыхивала заложенная подпрограмма осуждения и ненависти к врагам государства, а из той тюрьмы могли прибыть только самые страшные преступники. Но были и те, кто жалел и тайком помогал. Как ни странно, но это были надзиратели, первое время приносившие положенную пайку девчонкам и Максиму, которого навещал каждый день врач, делая нехитрые измерения и уточняя размер пайки. Надзиратели, все бывшие лагерники, так и не дождавшиеся пересылки и отмотавшие срок здесь в томительном ожидании, в конце концов поселили Альфиру и Айну в отдельную комнату, служившую складом, в котором ничего не было. В комнате было и чище, и теплее, не было гневных глаз и мерзкого перешептывания.

По старинной традиции все должно происходить внезапно и в самый неудобный час. Их разбудили посреди ночи, и повели в машину. Здесь они встретились. В кузове трясло, но было не холодно, железная коробка гремела и стонала, как живая, но они не замечали этого, обняв друг друга, не говоря ни слова. Айна вжималась между ними, желая обнять каждого, и никто не обращал внимания на нестерпимую вонь, на их звериный запах. Альфира впервые за всю жизнь забыла про проблемы с кожей, а ее АД благоразумно решил, что сейчас не до него, и очаги стихли сами собой. Робот вез их через безмолвную степь из бетона и песка, останавливаясь каждые шесть часов на станциях, где можно было сходить в туалет, попить теплой воды и жидкого супа, по вкусу напоминавшего жидкое картофельное пюре. Остановки постепенно редели, перегоны удлинялись до восьми, десяти часов, пока на последней остановке им не загрузили в кузов канистры с водой и коробки с сухпайком. Рабочие-киборги весело улыбались, один даже пожелала счастливого пути, скоро они будут дома. Но они так устали, так боялись расстаться, что ничего не поняли. Альфира заставляла всех есть, робот тяжело поднимался вверх по извилистому серпантину, останавливаясь только тогда, когда Айна тихо просилась в туалет. Максим не сразу понял, что это была какая-то шахта или сеть туннелей, не веря тому, что они едут вверх. Альфире и Айне было все равно, их сознание было заблокировано, они видели только друг друга, видели его и очень переживали, когда он уходил внутрь какой-нибудь черной ниши в туалет, хотя минуту назад были там же. Страх потерять, страх потеряться давил на них все сильнее, будто бы кто-то специально облучал их, подавлял сознание, действуя прямо на мозг, глуша все остальные сигналы мощным пучком заряженных частиц. Так действовала радиация, усиливавшаяся при подъеме из-за раскиданных в шахте складов с недораспавшимся топливом и оружием, поэтому робот старался не останавливаться, негласно договорившись с ними об этом. Робот получал от датчиков информацию, понимая всю опасность для человека, и выкручивал двигатель на полную мощность.

Раздался требовательный стук, кабина загремела. Айна проснулась первой, но нащупав Максима и Альфиру, легла обратно, решив, что ей приснилось. Стук повторился, теперь уже проснулись все. Машина стояла, но никто не просил остановки. Они не сразу поняли, что дверь открыта, а на полу лежат странного вида очки. Стук повторился, Максим ответил кое-как, и его услышали.

Зачем это? спросила Альфира, подняв очки. Они были с круглыми стеклами в плотно облегающей резиновой оправе, чем-то напоминая слишком большие очки для плавания.

Надо надеть, Максим не узнал своего голоса, ставшего чужим. Мы приехали. Это чтобы не ослепнуть.

Айна надела очки и улыбнулась, щупая лицо. Она оживилась, вскочив на ноги. Едва Максим и Альфира надели очки, дверь открылась настежь, и в кабину ворвался солнечный свет теплый, яркий, ослепляющий, долгожданный. Альфира и забыла, что давно уже потеряла свои очки, точнее ей их разбили, растерев в пыль, и чуть не свалилась, выбираясь из кузова. Тело не слушалось, но очень хотелось быстрее выбраться наружу, на свободу. Даже сквозь очки смотреть было больно, Максим щурился, Айна зажмурилась, не понимая, где находится, и почему этот свет так пронзительно входит в нее. Альфира смотрела то одним, то другим глазом, тихо смеясь и плача от радости.

Они не обращали внимания на военных, ждавших узников у вертолета. Они не заметили вертолета, не услышали его, исключая все плохое из своего мира. Робот давно уехал назад, загруженный ящиками и бочками. Военные не торопили их, куря электронные сигареты с разрешенными наркотиками. Некоторые морщились, ругаясь на червей, так они называли подземных жителей, что они опять прислали к ним бомжей, не могли отправить в баню перед этапом. Но в целом они были настроены благожелательно, кто-то улыбался Айне, качая головой и обмениваясь возмущенными взглядами. Говорить об этом не стоило, засекут, но все было понятно и без слов опять прислали ребенка, за него коэффициент выше.

Идемте, нам еще шесть часов лететь, пожилой офицер в форме спецназа по-дружески похлопал Максима и Альфиру по плечу, улыбнувшись Айне. Солнце никуда больше не пропадет, не бойтесь.

Солнце, Айна заморгала слепыми глазами, ощущая тепло сквозь очки, я его видела во сне оно мне всю жизнь снилось!

И ты его рисовала, Альфира обняла и поцеловала девочку. Мы все видели его в твоих картинах.

О, ты совсем плохой, офицер кивнул солдату, и тот без промедления помог Максиму взобраться на борт, девчонки уже сидели там. Отправляемся, а то киборги перехватят.

Не хотелось бы, сказал другой офицер, вглядываясь в бескрайние просторы мертвой степи.

Не боись, договоримся. Волки тоже люди, хмыкнул другой офицер, закрывая кривую дверь. Сейчас тряхнет, старушка.

Вертолет весь затрясся, лопасти завыли, и стальная стрекоза тяжко взлетела, недовольно набирая высоту.

54. Предатель

Она проснулась с неприятным ощущением, будто бы кто-то на нее смотрит, оценивает. Этот взгляд она ощутила еще во сне, странном калейдоскопе картин из прошлого и пропагандистских лозунгов, которых она накопила на отработке пайки в лагере. Обычно так во время сна на нее смотрела мама, еще кипевшая от невысказанных угроз и назиданий, и другая, любившая и жалевшая дочь, неспособная взять вверх над доминирующей личностью, вечно опаздывающей, вечно недовольной и справедливой в перманентном гневе. Юля еще не отошла от сна, собирая в голове картину мира, маленькую зарисовку ее жизни, находя в материнской доминанте столько лживого и пустого, навязанного ей, вытеснившего, но не до конца, добрую и немного нервную маму, любящую своих детей. Здесь все виделось иначе, и она лучше стала понимать слова брата, что родители неплохие и нехорошие в них слишком мало осталось своего.

Она села и стала тереть глаза. Дрон завис над ней, радостно мигая фонарем. Юля помахала роботу, как же долго он был в разведке, так долго, что она успела о нем забыть, больше думая о еде и голодных псах, идущих по следу. Она уперлась в этот взгляд, мучивший ее во сне. У стены нагло лежал огромный волк. Она сразу поняла, что это киборг, наподобие надзирателей в лагере, только гораздо больше и мощнее. Зверь был страшен и вполне симпатичен, особенно его глаза, смотревшие так знакомо. Юля поежилась, вспоминая этот взгляд: строгий и дерзкий, немного грустный, но без претензии к ней. Йока занималась гостем, выдирая из густой плотной шерсти что-то черное и липкое.

А, ты проснулась, Йока кивнула ей и пошла к котелку. Я тебе разогрею суп. Кстати, вы знакомы. Не узнаешь?

Юля услышала в ее голосе насмешку и, как ей показалось, немного ревности, но незлой. Она удивленно посмотрела на Йоку, наливавшую суп в миску. Зверь довольно рыкнул и так посмотрел на Юлю, что у нее похолодело в груди. Оберег молчал, но ей стало невыносимо страшно.

Ты чего? Не бойся, он нас не тронет, Йока обняла ее и крепко прижала к себе, принимая подкатившие горьким острым комом рыдания. Юля заплакала, не в силах ничего сказать. Она пыталась, но захлебывалась, рыдая сильнее, переходя на вой. Ничего, все правильно. Выпусти это из себя. Ты слишком долго держалась, теперь не надо.

Киборг поморщился, если морда волка могла морщиться. Выглядело это комично, и было видно, что ему неудобно. Юля увидела в морде зверя знакомые черты и замотала головой.

Илья? шепотом спросила она, утерев слезы. Волк молчал, не мигая, смотря ей в глаза. Потом что-то прорычал. Я не понимаю, не понимаю!

Крик отразился от бетонного потолка, и ей стало страшно. Она закрыла лицо руками и затряслась всем телом, раскачиваясь вперед-назад, как в раннем детстве, когда ее отдали в детсад, и на нее кричала воспитательница, а она звала маму, звала Максима. Брат каким-то чудом слышал ее и прибегал успокаивать, однажды даже подрался с воспитательницей, любившей наказывать непослушную Юлю. А она была послушной, просто боялась и не понимала, что от нее хотят. Так продолжалось до тех пор, пока Юля не стала ходить в одну группу с братом, их невозможно было оторвать друг от друга. Это прошло, когда ей исполнилось три, Максим уже ушел в школу, а ее перевели к спокойной воспитательнице, не придиравшейся к детям.

Зверь подошел к ней и мягко, но сильно остановил ее. Лапа тяжелая, и от нее воняло холодом и смертью. И в то же время это был он, как всегда понимающий и добрый, готовый всегда прийти на помощь, всегда помогавший ей. И вот теперь его больше нет, пускай она и знала об этом, но не хотела пускать это подлое знание в сердце. Зверь тихо рычал, часто посматривая на Йоку.

Он сказал, что тот, кого ты хочешь увидеть в нем, умер. От него осталась душа, теперь он дух и живет в нем. Он просит тебя не плакать о твоем друге, он бы не хотел этого, Йока погладила ее по голове. Он все верно говорит. Я его через имплант слышу, а еще они с моим духом о чем-то спорят. Мне нравится твой друг, он был умный и честный, я таких люблю.

И очень добрый. Я его очень любила, прошептала Юля.

Ха, мой дух все понял! Йока торжествующе посмотрела на волка, зверь угрожающе зарычал. Он был влюблен в тебя, а ты видела в нем только друга. Но этого уже не мало! Я бы все отдала за настоящего друга.

Я бы тоже, Юля посмотрела в глаза волку. Прости, что так и не смогла полюбить тебя, как ты этого заслуживал.

Волк раздраженно рыкнул и с размаху ударил лапами по стене. Раздался отвратительный скрежет, на стене остались глубокие царапины.

Он злится. Ты говоришь неправду. Ты ничего ему не должна, и он это много раз говорил тебе.

Я помню. Наверное, он прав, но я такая, какая есть.

Ладно, надо собираться. Ешь и пойдем, а то не успеем до бурана, Йока прислушалась, снаружи стихала метель, и ветер выл вполне миролюбиво.

Юля села есть, посматривая за тем, как Йока общается с волком. Свирепый на вид зверь слушался ее, иногда недовольно рыча, когда она слишком напоминала вредную жену. И это было смешно и очень мило. Она радовалась за бывшего друга, ставшего новым здесь, но оставшимся похожим на себя прежнего. Йока сама тянулась к нему, радостно смеясь и ласково трепля уши, без страха засовывая руку в страшную пасть, способную за секунду откусить ее по локоть. Как жаль, что он не успел встретить такую девушку дома, а уперся в нее. Юле стало очень грустно и одиноко, но она сдержалась, чтобы не разреветься опять.

Наверное, так и было в сказках. Юля вцепилась в Йоку, сидевшую на огромном волке, как опытная наездница. Хорошо, что они обе худые и недлинные, впрочем Максим тоже смог бы поскакать на киборге. Юля представила это и засмеялась, уткнувшись лицом в куртку Йоки. Ветер бил по лицу россыпью колкого снега, было и холодно, и безумно весело, пока за ними не увязалась стая голодных собак, не отстававших, но и не способных догнать неутомимого волка.

Казалось, что они летят так целый день, но прошло не больше четырех часов, и девушки устали. Они замерзли и хотели есть, хотели спрятаться в тепло, скрыться от ветра, но остановка была гораздо страшнее риска отморозить пальцы на ногах или часть бедра, которое бы с удовольствием сожрали бы вместе с костями дикие псы, готовые сразиться даже с киборгом, а пока он будет с ними разбираться, другие загрызут их, а потом утащат в безопасное место. Йока заметила это, следя за стаей из укрытия, пока Юля не распугала всех солнечным сиянием. Кто еще больше испугался, Юля до сих пор боялась себя, не веря в то, что способна на такое. Она чувствовала себя заурядной девушкой, менявшейся только на тренировке или выходя на татами.

Начинался буран. Погоня прекратилась, звери скрылись в известных только им убежищах, словно провалившись сквозь землю. Волк устал, спотыкался, но не сбавлял темп, следуя по невидимому маршруту сквозь нарастающую пургу. Ветер хлестал в лицо, бил то справа, то слева, издеваясь, подгоняя сзади, свистя и хохоча. Волка сносило в сторону, но сила бурана была еще слаба, чтобы оторвать биомашину и понести к морю, очистить остров от нежелательных организмов. Они провалились под землю. Стало тяжело дышать, снег душил, сила тяготения тянула вниз, а инстинкт требовал карабкаться наверх. Юля пыталась это сделать, пока кто-то не потянул ее за ногу вниз.

Черт! Как больно, она с трудом встала, слегка контуженная после падения. Где мы?

Йока поморщилась, выглядела она не лучше, подволакивая левую ногу. Юля успела сгруппироваться, мышцы отработали сами, а Йока сильно подвернула ногу, еще и бок ушибла об острые куски льда. Несмотря на это, она достала фонарь из мешка и тревожно осматривалась, они попали в туннель. Йока говорила о нем, что им надо в какой-то туннель, по которому можно перебраться на материк. Дальше карта обрывалась, больше информации ей не положено было знать. Туннель напоминал метро, те же рельсы, окаменевшие провода в кабельканалах на стенах, и сплошная тьма. Тихо не было, снаружи бушевал буран, а из туннеля доносились жуткими волнами не то стоны, не то скрипы и хруст костей.

Вернулся волк, бодрый и, пожалуй, веселый. Йока пошла за ним, Юля следом, никак не получалось нацепить фонарь, пальцы не слушались, как и все тело. Волк отвел их в тайную комнату, в которой еще остались аккуратно сложенные рельсы и катушки с проводами, съеденные наполовину временем и крысами. Юля занялась готовкой, пока Йока осматривала свою ногу, часто вскрикивая. Поставив котелок на огонь, мясо грызуна не хотело размораживаться, больше напоминая доисторические окаменелости, она села рядом и уверенно ощупала голеностоп Йоки. Йока закричала, но упираться не стала.

Будет больно, без вступления сказала Юля и дернула. Йока взвыла и заплакала, но стало гораздо легче. Скоро пройдет, просто вывернула.

Йока с уважением посмотрела на нее, приложив к слегка опухшей ноге замерзшее мясо. Вскоре она уснула в неудобной позе, прислонившись к катушке. Волк лег рядом, грея разогретым телом. Юля с интересом потрогала острую шерсть, ставшую горячей со стороны Йоки, улегшейся на нем, как на воздушной перине. Юля расправила на ней куртку и пошла варить кашу. Спать не хотелось, наоборот внутри появилась непонятная сила и бодрость. Интересно было наблюдать за спящей Йокой и волком. Вместе они напоминали семейную пару, уже переросшую все стадии влюбленности и страсти, не боявшуюся ругаться и спорить, драться друг с другом и друг за друга. Наверное, такой и должна быть настоящая любовь, когда не ломаешь себя и принимаешь партнера таким, какой он на самом деле есть, не пытаясь перевоспитать или сломать, без лицемерных и инфантильных проявлений любви, перемешанных с тошнотворными маркерами нежной пошлости и косплеем на людях в пушистых зверьков. Она вздохнула и засмеялась. Зависти не было, скорее внутри все распрямилось, пропало чувство ответственности за безответную любовь к ней. Она сама себе его придумала, сама взрастила и холила, Илья ни разу не дал ей повода для этих глупых мыслей. Сидя у горелки и помешивая суп, медленно, но верно превращавшийся в нажористую кашу, она вспоминала всю дурь, которая до недавнего времени крутилась в ее голове. Вспоминала, высвечивала и бросала в огонь, с улыбкой смотря на вспыхивающее пламя. Может это ветер пробирался к ним и раздувал огонь, но в подрагивающих языках пламени она видела себя прежнюю, грустную и молчаливую девочку, слишком много требовавшую от себя и других, но в первую очередь от себя. Она повзрослела, ощутив, как что-то легкое и теплое покинуло ее. Так и проходит детство, покидает человека, не способного уже его удержать. Ей было жаль и не жаль, она не знала и решила об этом не думать. Когда она будет готова, то вспомнит, и эта легкость и тепло в сердце вернется, Юля увидела это в черноте туннеля, подмигнувшей ей любопытным оком. Все следило за ними, пускай, она уже привыкла, что здесь не может остаться одна, когда не думаешь об этом, становится гораздо проще.

Вставай! Ну, вставай уже! Йока раздраженно трясла ее за плечо. От ее голоса туннель звенел, и ей это нравилось, она довольно улыбалась.

Нечего спать, нам пора.

Ага, она поднялась с катушек, ставших для нее сносной кроватью. Как нога?

Хорошо. А ты откуда знаешь, что надо было делать?

Меня тренер научил. Он меня много чему учил, я думала, что все забыла.

У нас такому не учат, чтобы никто сам не занимался врачеванием. Лечить может только государство, она усмехнулась. Так проще численность регулировать. Это мне он сейчас подсказал.

Понятно, похоже на Илью, хмыкнула Юля.

Волк бежал степенной рысью сквозь туннель. В теплой робе стало жарко, и это было скорее приятно. Йока и Юля проваливались в сон, машинально крепче сжимая ноги, чтобы не свалиться. Волк бежал и что-то напевал, воя и рыча. Какая-то знакомая песня, Юля все силилась вспомнить, но глубже проваливалась в сон.

Иногда она просыпалась и вглядывалась в стены туннеля. Фонарь она перестала включать, увидев, как навстречу из стен выходят мертвые люди, такие же, как в шахте. Мертвецы улыбались, незлые, без отвратительных признаков гниения и прочих атрибутов ходячих. И все равно было страшно, она боялась их, впуская в сердце всю боль и ужас от того, сколько людей было закопано здесь живьем ради этого проклятого туннеля. Сколько еще безжалостно, людоедски было израсходовано человеческих жизней ради великих строек, ради никому ненужных побед. Она будто бы слышала их голоса, призывавшие не смотреть, не знать, но она не могла, и сила внутри нее росла Юля чувствовала и понимала, как ей управлять, как учила Лана, и теперь она стала сильнее и злее.

Волк остановился, дрожа всем телом. Сонные девушки сползли, путаясь в вещмешках и обрывках сна. Трудно понять, что оказалось перед ними: пути преграждала бетонная конструкция с массивными железными дверями по бокам, из бойниц смотрели дула пулеметов, ржавые и местами гнутые, будто бы кто-то бросался на них, желая сломать или перегрызть. Бетон, изъеденный и растрескавшийся, смотрел на них с холодным равнодушием, как и прожектор, горевший еле-еле, чтобы не ослепить. Юля посмотрела на волка и на Йоку, согнувшуюся пополам и стонавшую от боли. Она сжала руками голову и бешено терла виски, чтобы снова сжать, попытаться раздавить, как арбуз. Волк упал на передние лапы и рычал из последних сил. Юля ощутила тяжесть в сердце и жжение, также, как в шахте под излучением. Счетчик то трещал, то умолкал, не понимая, что ловит.

Из левой двери вышел офицер. Она узнала в нем киборга с погонами инспектора высшего уровня. Офицер подошел к ней и бросил смешливый взгляд на Йоку с волком. Она его не видела, но чувствовала, что они знакомы. В прошлый раз он был другой, без усов и этой наглой улыбки.

Вот мы снова и встретились, Юлия. Думаю, что вас не смущает мое новое тело. В вашем мире это до сих пор называют аватаром, что слишком примитивно. Но для вас это не имеет значения. Не скажу, что рад вас видеть, но так повелели боги, а я не в силах их ослушаться, он подождал ее реакции, но Юля молчала. Офицер махнул рукой, и Йока упала на остатки шпал, волк рухнул, будто бы его выключили. Вижу, что вы их жалеете, а ведь они предатели. Вы так и не догадались, что или кто вас привел сюда? А ведь у вас был шанс спокойно умереть в лагере, я вам дал этот шанс. И вот она должна была помочь вам в этом. Йока предала нас, слишком сблизившись с вами. Что ж, она сделала выбор. Я пока не решил, как мы ее казним. Но интересней ваш друг, теперь он киборг, Вервольф, если по модели оценивать. Но внутри это ваш друг Илья. Так интересно, что он сам нашел вас и привел к нам предал вас или нет, как вы думаете?

У него не было выбора, спокойно ответила Юля и поправила вещмешок, в котором лежал выключенный дрон. Что-то заставило ее спрятать робота, хотя Йока и возражала, ей нравились игры волка с дроном. Он же в вашей власти, как и она. Никто меня не предавал.

Люди сложные создания, слишком противоречивые и нелогичные, чтобы выжить. И все же вы до сих пор живы, офицер неприятно улыбнулся. Вы ошибаетесь, но ваши заблуждения способны придать вам сил и решимости. Я вижу, что вы готовились, мы засекли это, но вы даже не представляете себе, насколько ваши силы ничтожны. Впрочем, я не вправе нарушать ритуал. Вы прибыли на битву, вы пришли сюда по доброй воле, и теперь вы наш почетный гость, а потом вы умрете. Поверьте, я не буду вас жалеть. Умирать вы будете долго и мучительно, как и положено герою.

Раз я ваш гость, то прошу освободить моих друзей, Юля выдержала его взгляд, поймав одобрение.

С вашими друзьями все будет хорошо. Мы их обменяем, заплатим другой стороне, чтобы портал был устойчивее. Но после битвы это все не будет иметь никакого значения. Белая ведьма и ее жалкий спутник скоро окажутся в вашем мире, даю слово. А что касается их, то тут законы гостеприимства не работают. Они предатели. Вы увидите ее казнь, она будет как раз перед битвой. Надеюсь, что доставлю вам наслаждение. Вы так и не поняли, что она должна была убить вас это было ее задание. Мы хотели вас испытать, но дальше шахты вы не должны были пройти. Не знаю, как вы смогли очаровать эту жалкую ведьму, но я узнаю. Ее дух сопротивляется, но я его сломаю, и он все расскажет. А что до Вервольфа, не забывайте, что это не ваш друг. Не забывайте об этом это всего лишь машина с примитивным мозгом, не одушевляйте его. Так вот с ним мы ничего делать не будем. Его задача патрулировать землю, тем более что Вервольфы не очень дружат с другими киборгами, вы скоро с ними познакомитесь.

Он не предатель я сама этого хотела.

В вас говорят эмоции, и это красиво. Мне будет приятно убивать вас, офицер поклонился ей, чувствуя достойного противника. Юля стиснула зубы, но ответила поклоном, тренер учил, что нарушать правила боя нельзя, и каждого соперника надо уважать, через не могу.

55. Как умирает день

Ты все-таки решила ехать? Сергей неодобрительно посмотрел на Мэй.

Да, она стояла у барной стойки, приветливо улыбаясь гостям. Вечер был в самом разгаре, все столики забронированы Работа отвлекала от тяжелых мыслей, и она была рада гостям, повара работали в две смены, получая хорошие премии. Мы же уже все обсудили.

Она незаметно дотронулась до него, Сергей напрягся и спрятался в стакане с пивом. За себя он платил всегда сам, наотрез отказавшись пить и есть за счет хозяйки. Мэй бесплатно тоже ничего не ела, вычитая из своей зарплаты без скидок. Она так привыкла, понимая, что с халявы менеджера начинается воровство и разруха. Он допил пиво и кивнул барменше, чтобы повторили. Мэй покачала головой и выразительно посмотрела на девушку, та невольно прыснула и широко улыбнулась ему.

Шеф считает, что вам уже хватит, ласково пробасила барменша. Несмотря на кукольную внешность, точь-в-точь, как у героини блокбастера о величайшей кукле всех времен, она имела грудной выразительный бас, больше подходящий для певицы цыганских романсов под водочку. В прошлой жизни она бы уже лежала в его постели, но сейчас внутри него просто приятно покалывало, а девушка хитро улыбалась, посмеиваясь уголками больших синих глаз. Я сварю вам прекрасный кофе по-турецки вмиг взбодритесь.

Ладно-ладно, беззлобно прошипел Сергей, Мэй тихо засмеялась. И, правда, надулся хуже некуда.

Все хорошо. Мила, у тебя заказ на коктейли, кофе подождет.

Ага, девушка подошла к терминалу, в который раз удивляясь, как в этом гвалте гостей и музыке, доносившейся отовсюду, Мэй различает звуковые атрибуты заказов.

Я скоро вернусь. Наверное, последняя волна на сегодня, Мэй ушла в зал, помогая официанткам рассаживать гостей. Пускай все столики и были забронированы, она умела находить с первого взгляда свободные места, и чтобы компании сошлись настроением и характерами. Не раз в ее ресторане начинались новые отношения, завязывалась дружба. Сюда приходили и одиночки, зная из инста-сарафана, что сегодня они не будут одни.

Сергей наблюдал за этим волшебством, испытывая трепет и восторг перед ее талантом, но еще он чувствовал и страх. Мысль о том, что старушка Мэй ведьма и заколдовала его, едкая шутка Авроры, все чаще стучалась в виски. Он сказал об этом Мэй, и она долго смеялась до слез. Потом пожала плечами и сказала, что не знает, и это не нарочно. Подумав, добавила, что не будет на него злиться и проклинать, если он поймет, что колдовство кончилось. Она не молода, она стареет, а в старости колдовство любой женщины слабеет. Ему стало стыдно за свои мысли и сомнения, но она и это почувствовала, найдя нужные слова. Он их не помнил, просто знал, что они правильные, и что любит ее, а почему не все ли равно?

Ваш кофе, Сергей, барменша давно уже справилась с коктейлями, заказ на которые официантки отправляли теперь с мини планшетов, заменивших меню и привычную записную книжку, небольшой вклад Сергея в работу ресторана. Она так проникновенно и чувственно посмотрела ему в глаза, вот эта точно колдунья.

Спасибо, у вас замечательный кофе, Мила.

Особенно он удается утром, Мила подмигнула ему и невзначай поправила упругую грудь, словно предлагая легонько укусить. И почему Мэй разрешила ей носить тонкие блузки?

Не работает, я заколдован.

Знаю, но я подожду, Мила сверкнула синими глазами, и они на мгновение стали черными.

Мэй вернулась и передала управление Миле, на ходу раздав указания официанткам, уже изрядно уставшим, но довольным, чаевые копились на счете, будто тесто на кухне у Камиля. Их делили между всеми, только Мэй не претендовала. Она увела его к себе и заперла дверь. Здесь она расслабилась, и они долго целовались на узком диване, чудом поместившемся в кабинете. Камиль нашел его на авито и забрал старые стулья, вычистив кабинет от коробок с документами и прочим бухгалтерским мусором, отправив его в хранилище. Мэй все откладывала это и совсем не злилась, как предполагали официанты, видя в Мэй справедливого, но слишком авторитарного хозяина, что было правдой.

Может, ты пока в Казахстан уедешь? Настя сказала, что там мало черных, Мэй с тревогой смотрела на него, Сергей покачал головой. А если тебя поймают, что тогда делать? Я без тебя не смогу.

Не поймают, Лана же наложила заклятие на твою квартиру, усмехнулся Сергей, играя с ее волосами. Их совсем не портила седина, а молодые официантки думали, что она так красится, но боялись спросить аккаунт мастера.

На квартиру, но не на улицу, она улыбнулась, вспомнив, как видела двух черных, идущих по следу и застывших перед ее домом, а потом развернувшихся в противоположную сторону. Черных научились различать все, даже Игорь Николаевич, до конца не веривший во всю эту чертовщину. Но достаточно было одного взгляда в их глаза, чтобы поймать укол в сердце, ощутить тяжесть в животе и непонятное недомогание, переходящее в тихий ужас. Ты же из дома будешь работать, опять в офис не поедешь?

Больше не поеду, я все настроил. После той погони руководство соглашается на все мои просьбы, вот думаю зарплату втрое увеличить.

Ты все шутишь, а я вот не могу, слишком все серьезно воспринимаю, вздохнула Мэй.

Она включила чайник и села за стол. Работа требовала внимания, и пока закипала вода, Мэй пробежалась по отчетам, бесстрастно отмечая импульсивный рост цен. Сначала это сильно раздражало и приходилось постоянно пересчитывать модель, прикидывая, когда начать индексацию цен, но вскоре и это стало рутиной, а посетители относились с пониманием, возмущаясь для вида и тут же приводя собственные примеры устойчивости экономики. Сергей предлагал ей написать упрощенный алгоритм, создать малую биржу, рассчитывавшую индексы исходя из цен на основные десять продуктов и загруженность ресторана, но Мэй хотела думать сама, интуитивно понимая, что с таким помощником она отупеет, и бизнесу хана.

Интересно, почему всемогущая Лана вынуждена пользоваться жалким творением рук людских? Зачем ей самолет, щелкнула бы пальцами и оказалась в нужном месте за одну миллисекунду, Сергей состроил глупое лицо человека, уверенного в своей правоте.

Она знала, что ты спросишь, Мэй улыбалась, заваривая черный чай в потертом фарфоровом чайнике с синими птицами, летевшими в никуда. Тогда бы ей пришлось искать на месте новый аватар. Им нужно тело живого человека, способного и пожелавшего принять их. Я мало что поняла, если хочешь, спросишь у нее, когда вернемся.

Да и так понятно, что нужен аватар. Не знал, что они разрешения спрашивают. Я думал, что просто берут то, что хочется и все.

Нет, точнее не совсем так. Конечно, так тоже бывает, но все зависит от человека, насколько он способен бороться.

Бороться, честно говоря, просто смешно. Результат может быть только один: либо дух в тебя внедрился, либо ты сдох, он потянулся и взял со стола простое печенье. Мэй нахмурилась, она не любила, когда мусорят в ее кабинете, но промолчала. Сергей так привык и делал это машинально, готовый убрать за собой, если скажут.

Это тоже выбор, она разлила чай и села рядом Я хотела предложить поехать с нами родителям Альфиры или Юли, но Лана права это очень плохая идея.

Согласен, лучше их не трогать. Тебе Аврора звонила, она хотела заехать попрощаться.

Да, звонила. Обещала Игоря Николаевича привезти. Ты знаешь, его повысили.

Не повысили, а отстранили от дела методом возгонки. Так мой отец говорил, у них на предприятии так делали, когда хотели избавиться от ненужных людей. Слишком глубоко копнул, а наказать нельзя значит надо повысить, дать орден и другой отдел, чтобы сдох от скуки.

Наверное, ты прав. Мне Аврора что-то подобное говорила, но я плохо слушала, считала расходы, Она усмехнулась. Как ни крути, куда не рыпайся, а рентабельность выше шести процентов не поднимается.

Это то, что тебе дозволено получать, хмыкнул Сергей, она ущипнула его за руку. Сама знаешь, что не тем занимаешься, так на яхту не заработаешь.

Зачем мне яхта? В Пироговском плавать? она взяла блюдце и аккуратно откусила печенье, не уронив ни одной крошки.

Почему же, можно в море Лаптевых замерзнуть.

Замерзнуть я и в Москве могу. Мне все время кажется, что время застыло, а уже зима. Как ты думаешь, они найдутся? Живые?

Руки задрожали, и Мэй поставила чашку и блюдце на стол, сложив на коленях, разглаживая и без того ровную ткань темно-синего платья.

Я не знаю, да и никто не знает. Уверен, что Лана тоже, она же не Господь Бог. И все это как-то сводится в одну точку. Помнишь карту, все линии ведут туда.

Помню и не понимаю. Там же одни ржавые танки, может ваша программа ошиблась?

Нет, расчет верный. И я, и Леха с Настей перепроверяли много раз, программа даже точнее считает. С танками все понятно, Мэй недоуменно посмотрела на него, ожидая продолжения, а он, как назло, медленно пил чай. Даже самая ржавая пушка когда-нибудь выстрелит. Столько злобы и смерти вложили в этих монстров, трудно представить. Если мы уже знаем, что духи не вымысел, то попробуй представить, сколько черной энергии скопилось в них и ждет своего часа.

Я боюсь об этом думать. Лана знает, но молчит.

И правильно делает, что молчит.

Аврора шла под руку с Игорем Николаевичем по Сретенскому бульвару. Под ногами приятно скрипел снег, неубранный до конца, а скорее выровненный. Город погрузился в зимнюю сказку, горя яркими огнями, будоража воображение в предвкушении праздника. Так было бы, если бы были люди. Бульвар был пуст, не считая заблудших автомобилей и пустых электробусов. Вся эта праздничная иллюминация горела в пустоте, продолжая борьбу с побеждающей ночью. День умирал, как считали древние, и если не задобрить богов, не принести жертву, то ночь победит.

Они молчали. Разговаривать не хотелось, все было много раз переговорено, разложено и выжато до сухого остатка. Их работа кончилась, успешно, с точки зрения высшего руководства, и безутешно с их стороны. Опера и следователи нашли всех, изувеченных, разорванных, уничтоженных, погибших в диких муках. Ни у кого не было сомнений, что речь идет о древнем и очень жестоком культе, но на этом все. Слишком явно нити вели к движению Правая воля, слишком много запросов отправлял Игорь Николаевич всеми возможными способами, используя связи, агентуру. Слишком явно ему указывали на то, что надо заморозить производство, запереть в сейф. Погибших не вернуть, больше эпизодов не было, можно и забыть.

У него забрали даже карту, где каждый город с пропавшими был отмечен, где постепенно появлялись фотографии найденных девушек и парней, но не изувеченных, а живых, красивых, может и глупых, но еще живых. Аврора успела снять ее, специально притащила зеркалку, чтобы поймать все детали. И это было единственное, что у них осталось. Было и обидно, и спокойно, если бы не совесть, не дававшая покоя. А еще вступал разум, с полуслова доказывающий, что рыпаться бесполезно.

Пусто и холодно, заметил Игорь Николаевич. До боли в челюсти захотелось курить, а еще выпить, чтобы забыться хотя бы до утра.

Мертвый город, Аврора поправила толстую шапку и стряхнула снег с пуховика. Если не смотреть в глаза, то из-за худобы она выглядела слишком молодо для своих лет. Может, и мы умираем?

И настанет вечная тьма, загробным голосом сказал Игорь Николаевич. Не знаю, я вот настроен хорошо поесть в ресторане Мэй.

Теперь я плачу.

Тогда выпивка за мой счет.

Пойдет, но мне много нельзя меня Егорушка ждет. Волнуется, наверное, опять мне в кроссы нассал, она засмеялась, представив, как тискает большого рыжего проходимца, которого она забрала у Егора. Клички кота она не знала, а кот сразу стал откликаться на Егора, но не на Егорчика. Кот начинал шипеть и царапаться.

Я тоже постоянно думаю о Егоре. Он пошел вверх, но это уже не он и он. Я не знаю, чем они занимаются, но что-то будет.

Он уже мертв, поэтому ему бояться нечего, с грустью сказала Аврора, упрекая себя за необузданность чувств, она стала чаще себе позволять плакать, чаще думать о себе и других. У этих скоро главный митинг, он что-то точно сделает.

Возможно. Митинг прямо перед сочельником, а потом главная битва дня и ночи. Символично, как думаешь?

Ужасно. И не мы одни это чувствуем. Людей нет, все попрятались, только черные ходят.

Да, я заметил. Странно, что они нас не трогают, Игорь Николаевич потрогал куртку, амулет, подарок Ланы, холодил грудь, но с ним было гораздо спокойнее и не так страшно.

Колдовство, как в сказке. А в сказке кто-то должен умереть, чтобы жили другие.

Это в жизни так должны умереть многие, чтобы жили оставшиеся, заметил он. У тебя опять сережки горят.

А, черные идут, равнодушно пожала плечами Аврора.

Они всегда появлялись неожиданно, как чертик из табакерки, но это была не детская игрушка. Красивая шкатулка, стоявшая в шкафу в кабинете отца, долгое время притягивала маленькую Аврору, а злые родители все не давали посмотреть, ничего не объясняя. Когда она сообразила, как дотащить табуретку и сколько книг надо поставить, ей было больше четырех лет. Она запомнила это очень хорошо, до мельчайших подробностей. Родители ругались на кухне, а девочка лезла к цели. Шкатулка не открывалась и завораживала красочными и непонятными узорами. Детские пальчики быстрее толстых взрослых находят нужную кнопку, и пружина распрямилась. Аврора рухнула вниз, сильно ударившись головой о косяк, а от вылетевшего навстречу злобного черта она заикалась еще долгих шесть лет. Мама таскала ее по врачам, ее кололи, поили, пичкали таблетками, но заикание прошло само, тогда же и закончились сказки. В десять лет она была слишком серьезной и научилась не доверять взрослым. Патрули черных выскакивали из ниоткуда, по всему городу, в метро, да где угодно установили пружины, и патрули ждали своего часа.

Черными их назвала Настя. Она первая слишком близко столкнулась с ними, попав на незаконный допрос, когда патруль выхватил ее на улице и потащил в ближайший опорный пункт движения Правая воля. На каждой улице был как минимум один такой опорный пункт, именовавшийся филиалом или отделением по работе с гражданами. Настя оказалась крепкой, сумела пересилить страх и притвориться полной дурой, поэтому ее отпустили. Но она сумела рассмотреть их, точно определить признаки: черный блеск в глазах, искривленная в затаенной ненависти ко всем лицо, широкая, слегка услужливая улыбка и поток лестных и пустых речей, просьб и увещеваний, за которыми тут же начинались побои и разрешенные пытки, которые приравнивали к домашнему насилию, и никто этим не занимался. Сергей после этого купил ей билет и буквально силой усадил в самолет. Настя спорила, не хотела бросать дело, считая себя предательницей. И это была неправда, дело двигалось, и она сделала все, что могла, что от нее требовалось. После этого случая к Авроре и Игорю Николаевичу пришла Лана, заставив надеть амулеты, ей достались сережки с агатом, самые простые гвоздики, но камень был большой, и Авроре они шли. Игорь Николаевич долго сопротивлялся, пока жена не пожаловалась, что к ней пристают патрули, выспрашивают про него. Странно, но после того, как он стал носить простенький амулет, от его семьи отстали.

Патруль проявился из тени. Их было обычно трое, разницы не было два парня и девушка или наоборот. Девушки казались приветливыми на вид, но при внимательном взгляде оказывались некрасивыми, с плохо скрываемой порочностью и ненавистью в лице. Парни в основном походили на начинающих быков, такие же перекаченные, с зачатками ожирения и жирной тупостью во взгляде. Патруль остановился перед ними, вглядываясь в лицо Авроры, Игоря Николаевича они будто бы вовсе не видели. Две девушки, очень похожие между собой, не то, ни се, как называла их Аврора, буравили ее взглядом, но натыкались на невидимую стену, не решаясь подойти ближе и схватить за руку. Парень сально смотрел на нее, она видела, как подрагивают его ноздри от возбуждения, как он пялится на ее раскрасневшиеся губы, дыша чаще, когда она нарочно приоткрывает рот. В пальцах заныло, появилось приятное жжение. Она нахмурилась, опять перчатки прожгла, но как же хочется вдарить по этим мордам, выжечь их тупые мозги.

Проехала полицейская машина, и патруль исчез, как исчезли и все другие звуки. Они почти подошли к скверу, рукой подать до Пушкинской, а на улице ни души и жуткая тишина, а ведь нет еще и десяти вечера.

Черт, опять перчатки испортила, Она показала прожженные на пальцах перчатки. Из-под ногтей еще вырывалось красно-желтое пламя. Она достала из сумочки тонкую сигарету и прикурила от левого указательного пальца. Буду так ходить, а то всю зарплату на перчатки спущу.

Если бы я этого сам не видел, то отправил тебя в психушку. А так надо бы самому сходить, покачал он головой. Чтобы это ни было, но тебе не стоит светиться.

Знаю. Я и так стараюсь, перчатки ерунда. Я недавно дома психовала, так чуть кота не сожгла, попал под удар. Теперь он меня уважает, по имени отчеству называет.

Это как это?

А вот так: Мяу Мяумовна, она точно передала интонации кота, громко расхохотавшись. Бульвар зазвенел, и стало совсем жутко. И вот куда люди делись? Попрятались, трусы. Они же тоже их видят и боятся, но думать не хотят, что так черные все и захватят, как тогда они жить будут?

Так и будут. А ты думаешь, что такие черные первый раз приходят? он грустно усмехнулся. Имеется опыт, родовой или, если хочешь, генетический код терпилы.

Игорь Николаевич, вот от вас не ожидала, что скатитесь на такой жаргон. Ай-яй-яй.

Так дочка нас всех называет. Что ж, она права, вот только никому еще эта правота счастья не принесла.

Да черт с ним со счастьем, Аврора докурила и выбросила окурок в урну. Слепив снежок, она в одно мгновение растопила его в воздухе солнечным лучом, вырвавшимся из пальцев левой руки. Снежок упал на землю горячими брызгами, искрящимися в свете уличных фонарей и одиноких гирлянд. Тошно так жить. Вот и праздник уже не праздник, а сплошное мучение. Не нужно это счастье, человеком бы остаться, не опуститься. К нам сегодня еще партию привезли, уже не знаю, куда всех класть, а все везут и везут. И ведь сумасшедшие, а не совсем, правильно все говорят, но от знания своего прячутся, сами себе болезнь создают. Творцы безумия, почти боги.

Она вздохнула и спрятала руки в карманы. Игорь Николаевич взял ее под руку и повел на площадь. Яркая, празднично украшенная, ледяными статуями, каруселями и большими качелями для четырех-пяти взрослых, пустые киоски, глупо мерцающий поздравительными роликами огромный экран и одинокие гирлянды, мигающие невпопад, словно желая сгореть, исчезнуть в этой пустоте. Тверская без машин, без людей, если бы еще и не было домов, то она подумала бы, что точно двинулась. Схему лечения для себя она уже составила, написав в виде завещания и передав коллеге. Интересно, как ему сейчас одному в ночной смене, она сбежала, бросив все на него. Аврора вдруг ощутила теплые чувства к высокому и немного полноватому очкарику, имевшему уже степень и больше опыта, но не в личной жизни. В его шутках и неназойливых ухаживаниях, простых подарках, которые копились у нее дома, не рождалось ничего большего, хотя она позволяла себе играть с ним, пытаться разозлить, проявить силу, а он только качал головой и смеялся, говоря, что она еще не наигралась. Глядя на пустынную улицу, Аврора поняла, что наигралась и хочет большего от жизни, и меньше глупой суеты.

Они так победят, если мы им позволим, она раздраженно пнула сугроб.

Ты забываешь о том, что они это и есть мы. Ничего само собой не возникает, ничего из ничего родиться не может, он аккуратно высморкался, в животе заурчало. Видишь, мой живот верно говорит жизнь продолжается. За самой долгой и темной ночью приходит рассвет, наступает день.

А потом наступает ночь, глухо сказала Аврора и выпрямилась, вглядываясь вправо. Люди, живые! Господи, я никогда не думала, что так буду радоваться другим людям!

К площади из метро шли две семьи с детьми. Дети так радовались, наперебой крича, что хотят на качели, а родители боязливо озирались, не понимая, почему одна из главных праздничных улиц столицы пуста. Все здесь кричало, звенело главным зимним праздником, и даже щиты с призывом прийти на митинг Правой воли терялись в зимней красоте города.

Пошли с нами! к Авроре подбежала девочка семи лет и потянула ее к качелям, на которые уже взгромоздились ее братья и подружка, мал мала меньше.

Аврора, не приставай к людям! строго сказала бледная мама. Вы ее простите, она у нас экстраверт и очень любит Новый год.

А меня тоже зовут Аврора, она села перед девочкой и крепко обняла ее. Спасибо тебе.

За что? с недоумением и интересом спросила девочка, смело смотря прямо в глаза.

За надежду и веру в лучшее. Знаешь, как было страшно без тебя, а? А теперь весело и не так темно, Аврора вытерла набежавшие слезы, девочка недоуменно посмотрела на маму и папу.

Мама, почему ты плачешь?

Просто глаза слезятся, соврала женщина. Давайте все вместе покачаемся и домой, уже поздно.

Женщины и дети уселись на качели, а мужчины стали их качать, бережно и весело. Качели скрипели на морозе, дети визжали от восторга.

А ты, правда, Аврора, да? девочка сжала пальцы и удивлено посмотрела на сожженные перчатки. Ой, ты в костре лазила?

Ага, в костре, хотела каштаны украсть, засмеялась Аврора. Меня, правда, зовут Аврора, могу паспорт показать.

Вот здорово, а то я думала, что одна Аврора на всей земле.

Во всей Вселенной, поддержал ее папа.

А мою подругу зовут Вика, брата Сережа, а второго Леша. Маму Лена, папу Артем. А маму Вики зовут Ольга, а папы у нее нет, он их бросил, выпалила маленькая Аврора.

Все рассказала, всех выдала, без злости проворчала ее мама, вторая женщина засмеялась.

Мы и без папы можем, уверено сказала Вика, поправляя красивую шапочку. Я о маме сама позабочусь.

Вика, перестань, мама щелкнула ее по носу.

А мой папа говорит, что сейчас день умирает, звонким тонким голосом сказал старший мальчик Сережа.

Не умирает, а убывает, поправил его отец.

Убивает? переспросил мальчик, с трудом выговаривая сложное для него слово. Никто никого не убивает, и никто не умрет, Аврора подмигнула детям, мужчины раскачали выше, и все охнули. Свет всегда побеждает тьму. Запомните и никогда не забывайте об этом!

То ли она сказала слишком громко, то ли ветер усилил ее голос, но площадь зазвенела, и слова застыли в воздухе, незримо, неслышно, но каждый взрослый, тем более ребенок, почувствовали это. Огни разгорелись ярче, гирлянды ожили, а из метро вышла компания студентов, шумная и подвыпившая. Они застыли на месте, очарованные волшебством.

К Мэй Аврора и Игорь Николаевич попали ровно в полночь, пока накачались, наигрались с детьми и молодыми парнями и девушками, в глазах и душах которых не было ни капли черной гнили, заполнившей страну. Аврора успела даже потанцевать, заставив Игоря Николаевича выдать несколько танцевальных па. Но больше всего она танцевала и играла с детьми, обменявшись контактами с мамой Авроры, девочка не отлипала от новой подруги, Вика тоже тянулась к ней, и старшей Авроре давно не было так легко и свободно она была счастлива.

56. Полигон

Самолет мягко приземлился, замигали лампы, но скоро освещение вернулось. Мэй и Лана сидели в самом конце в левом ряду, встречая и провожая страждущих в туалет. Лана сидела по центру, на свободном месте у прохода они сложили шубы. Мэй долго сомневалась, хотела поехать в куртке, но Лана строго наказала взять шубу, причем самую длинную и толстую. Это была мамина шуба, все эти годы мирно спавшая в чехле внутри шкафа, постепенно сливаясь со стенкой. Лана приехала в аэропорт в не менее старой шубе и высоких меховых сапогах, а шапка, больше походившая на шапку шамана, притягивала внимание. Лане очень шла эта одежда, особенно ярко горели черные глаза, гипнотизируя мужчин и женщин, а дети часто подбегали, чтобы потрогать шубу, погладить мертвого зверя. Как Мэй ни напрягала память, но вспомнить, где она видела такой мех, не смогла. В памяти всплывали разные картины, перемешанные, странные и иногда пугающие, что разобраться, где ее воспоминания, ее жизнь, а где чужая, осевшая после рассказов, ставшая частью ее прошлой непрожитой жизни, у нее не получалось. Она находилась в полусне, привычном состоянии при ночных перелетах, когда прилетаешь в будущее, из ночи в день.

В Емельяново их встретили на выходе из терминала прибытия. Вещей у них не было, смена белья и косметика с таблетками уместились в небольшой дорожной сумке, Лана шла с небольшим рюкзаком, обшитым мехом, больше походившим на мешок ведьмы, не хватало еще украшенного лентами и бубенцами шеста. Мэй с первого взгляда поняла, что пришли за ними. Пускай мужчины были в штатском, профессиональная деформация навечно отпечаталась в их лицах. Они представились, сославшись на Игоря Николаевича. Мэй не запомнила их имен, как не запомнила и лиц, до сих пор погруженная в полусонное состояние. Лана вела себя спокойно, не сказав ни одного слова. Было видно, что мужчины побаиваются ее, и когда они сели в черный праворульный микроавтобус, Лана закрыла глаза и уснула, превратившись в древнюю статую. Мэй первые полчаса следила за дорогой, не находя в заснеженных полях и малых гостевых домах и придорожных кафешках ничего интересного. Играло бизнес-радио, она слушала сводки и медленно засыпала.

Когда женщины уснули, опера и следователи облегченно выдохнули. Они напрягались не меньше Мэй, до конца не понимая, что сейчас делают, и что за ведьмы к ним прилетели. Раньше на метлах и ступах прилетали, теперь в экономе на боинге, чем не ступа. В полголоса они обсуждали маршрут, молодой сержант проверял автомат и магазины, часто хмурясь и тайком засматриваясь на Лану и Мэй, сидевших на заднем ряду. Старшие слегка посмеивались над ним, концентрируясь на деле. Следователь вызванивал медчасть, выясняя, будет ли у них свободная машина ближе к ночи или под утро. Он беспрекословно доверял московскому начальнику и готовился к худшему. Они точно найдут, но вот кого или что, а труповозка лишней не будет.

Более сложной задачей было получить пропуск на полигон. Координаты дала Лана в последний момент перед вылетом, а за ночь получить доступ в военную часть, особенно сейчас, когда идет необъявленная война, оказалось настоящим искусством. На уши подняли всех, Главк шумел с самого утра, пока самолет был еще над Уралом, и доступ дали. На самом деле ничего секретного на полигоне не было, если не считать секретными гниющие танки, выпущенные советской военной промышленностью на случай новой мировой войны и брошенные сразу же после смерти империи. Сколько еще по всей стране подобных кладбищ, схронов и захоронений труда человека? Сколько жизней и бессмысленных трудочасов было брошено в ненасытную топку государства, не знавшего ничего лучшего, кроме войны? Об этом никому не хотелось ни вспоминать, ни рассказывать, строя идеальный образ мертвого государства на достойных и правильных достижениях и свершениях, отбрасывая назад другую сторону, боясь, что она перекроет идеальный светлый образ покойного.

Надо бы наших шаманок пообедать отвезти, заметил младший следователь, у всех синхронно заурчал живот.

Отвезем, вот город проедем и на тракт встанем, тогда и остановимся. В Крае нечего тормозить, а то скоро запрут все, старший опер потер лысую голову. Там есть хорошая корчма, плов ничего, лагман хороший.

Тоже мне корчма, скорее чайхана, рассмеялся следователь. Хотя сейчас уже и не разберешь.

А вы верите в шаманов? осторожно спросил сержант.

Верю или не верю это не важно, а важны люди. Мы уже нашли столько всего, что хрен объяснишь, поэтому нечего тут верить работать надо, строго сказал следователь и, смягчившись, добавил. Мы не в первый раз прибегаем к помощи так называемых экстрасенсов.

И как, получалось? оживился сержант.

В основном зря время тратили, но когда находишься в полном тупике, стоит попробовать. И дело тут даже не в том, есть ли у кого-то шестое чувство или какие-то способности. Нет, дело в другом. Мозг странная штука, когда надо молчит, а пройдет время, переключишься на другое, и мысль вдруг вспыхнет и побежишь, найдешь или упрешься в другой тупик, но это то же движение. И вот так шаг за шагом распутаешь, если не сдашься.

Ты, Ефим Андреевич, верно все говоришь, да вот что толку-то? старый опер раздраженно надел шапку, будто бы лысина замерзла, потом сорвал. Вот мы все видели, во что эти нелюди превратили девчонок, а что дальше-то? Дело у нас забрали, премию выписали, а чувствую, что уволят скоро за дело. Так на кого работаем?

Не начинай, Султан Каримович, никто тебя из твоего дворца не выкинет, старший следователь похлопал его по плечу, водитель долго и профессионально выругался, не забыв никого. Коля, с нами красивые женщины.

Они спят, да и разве они сами этого не понимают? водитель бросил взгляд на зеркало заднего вида, поймав улыбку на лице неподвижной Ланы, глаза ее были открыты, но больше ничего не выдавало в ней живого человека. Сам же нам рассказывал, что Игоря Николаевича пнули выше, разве не так?

Пнули, не спорю. И нас пнут, тоже не буду спорить, старший следователь вздохнул. Надо работать, на кону жизни людей, а с бюрократами разберемся, не в первый раз.

Вот так всегда, как начнешь, как сделаешь дело, так тебя еще и накажут. Вроде государство поменялось, а ничего не изменилось, только хуже стало, проворчал старый опер.

Не хуже и не лучше, Лана по-доброму улыбнулась, сержант покраснел, спрятав глаза. Ваша жизнь слишком коротка, чтобы оценить те малые шаги, что делает человек.

Интересно, и куда же мы шагаем? Вот мне кажется, что назад, старый опер не выдержал и улыбнулся ей в ответ. Мы вас разбудили, простите нас, мы слишком заболтались.

Не надо извиняться и не надо думать, что вы что-то делаете плохо или неправильно. Каждый человек способен сделать малое, но это малое способно объединиться и вырасти в нечто большое и хорошее.

Или в нечто огромное и ужасное, парировал водитель.

Это наш старший сержант Николай Нигматулин. Он не верит в человечество, представил его второй опер, все это время молча слушавший и крутивший длинный ус. Я его понимаю, но мне больше нравится ваш путь.

Это не мой путь, а ваш. В мире всегда будет много плохого и немного хорошего, такова и есть гармония жизни, но хорошее способно на время победить. Если исчезнет плохое, то жизнь остановится, так как ей больше некуда будет стремиться, Лана потянулась и сняла шапку, распустив волосы по меху. Сейчас она напоминала хищное животное, сытое, но готовое к прыжку.

Я об этом читал, давно, правда, но вот вы сказали, и я вспомнил. А ваша подруга тоже шаманка? старый опер посмотрел на проснувшуюся Мэй, закрывавшую ладонью рот, она часто зевала и не могла остановиться.

Нет, вы ошиблись это она шаманка, а я, Лана оскалила зубы, больше похожие на звериные и замолчала.

Ух, аж мороз по коже! Коля, смотри на дорогу, старший следователь засмеялся. Не сочтите за грубость, но я достаточно повидал людей, и я вас боюсь.

Пока можете не бояться, засмеялась Лана леденящим кровь смехом.

А скоро будет остановка? тихо спросила Мэй. В лыжных штанах она запарилась, и в туалет очень хотелось. Хорошо, что она сняла шубу, и как Лана не зажарилась в своей.

Скоро выйдем из города, а там и до тракта недалеко, водитель сверился с навигатором. Полчаса потерпите.

Да, спасибо, Мэй посмотрела на мужчин и улыбнулась каждому. А куда мы едем?

На полигон, про кладбище танков слышали? спросил следователь.

Что-то читала, вроде, Мэй задумалась. Помню, что где-то в Сибири.

Вот туда и едем. Прекрасное место, чтобы что-нибудь спрятать, старый опер повел мощными плечами. От этих зеленых чего угодно можно ожидать.

Расскажите лучше о городе, я здесь никогда не была, попросила Мэй.

Мужчины улыбнулись и толкнули сержанта, покрасневшего до уровня спелого помидора. Он стал рассказывать, заикаясь, поддерживаемый старшими коллегами, пока разговор не перешел в оживленный и одушевленный рассказ, напоминавший мини-спектакль. Мэй посмотрела на Лану, ей тоже было интересно, но она явно не слушала, а видела что-то свое, возможно, заглядывала в души этих совершенно разных мужчин. Шесть, всего шесть человек, объединенных общей целью, готовых биться, идти вперед, искать обходные пути и прочие эпитеты, такие бесполезные и слишком малые, чтобы описать борьбу человека за право быть человеком, борьбу за других, борьбу за себя. Мэй они все нравились, оживленные, грустные и смешные, уставшие и добрые, но способные на жестокость, оправданную для них и не понятую теми, кто смотрит на жизнь из теплых домов и любит судить. И все же ей становилось очень грустно от понимания, что они одни в этом микроавтобусе, а вокруг снежная степь и пустыня людского безразличия и трусости.

Мне кажется, я понял, что вы говорили про малое, вдруг сказал сержант и побледнел, спрятав глаза.

Скажи, не бойся ошибиться, бойся ничего не сделать, приободрила его Лана.

Я читал, ну, еще в школе перед армией. Короче, там по физике было, что когда система доходит до критической точки, после которой начинается необратимая фаза, ну там взрыв или распад. Я точно не помню, но как-то так. И вот даже бесконечно малая частица может остановить переход в точку невозврата или наоборот ввести всю систему туда. Я плохо объясняю.

Мы на границе этого перехода, подумав, сказала Мэй. Все молчали, с уважением смотря на пунцового сержанта, нервно сжимавшего сумку с магазинами.

Шаманка Мэй открыла вам настоящее, которое вы и сами знаете. Человек всегда сам способен все понять, но он боится и прячется, придумывая себе свой собственный мир. Поэтому вы до сих пор не переубивали друг друга, Лана посмотрела на всех хитрым взглядом. Ее глаза стали полностью черными. Осознание часто рождает бездействие от понимания собственного бессилия, а надежда рождает действие на этом и держится гармония мира.

И никуда мы от этой границы не уйдем, иначе мир перестанет существовать. Верно, да? Как химическая реакция: пока она идет, выделяется тепло и углекислота, а как закончилась, так все и умерло, водитель съехал с трассы к двухэтажному дому, стилизованному под трактир, но со спутниковыми антеннами на крыше и оббитый сайдингом вместо расписных досок.

Верно. Знание вокруг вас вы и есть это знание. Жизнь это борьба. Но сейчас важнее обед, Лана засмеялась. Ночь будет темная.

Армейская буханка вела микроавтобус секретными козьими тропами сначала через лес, потом поперек поля, пока не уперлись в полуразвалившийся бетонный забор с проржавевшей насквозь колючей проволокой. Видимо это и был пропуск третьего уровня, который удалось выбить Главку. Вокруг необъятные поля, сзади и справа дремучий лес и нетронутый снег. Солнце садилось, освещая землю недоверчивым красным светом, от которого становилось холодно и тревожно. Все здесь выглядело бы совсем иначе и даже красиво, если бы не громады черных от грязи ржавчины танков, вбиравших в себя остатки солнечного света до последней капли. Странно, но снег на танках не лежал, словно они грелись изнутри, и снег тут же таял, стекая черной лужей на землю, не способную впитать в себя эту грязь.

Как же не хотелось выбираться из теплой машины, а лучше вернуться в придорожное кафе, именовавшее себя трактиром. Мэй с трудом заставила себя не анализировать работу кафе, не пытаться в уме просчитать доходность, поймать хозяев на небольшом обмане, не было особого труда понять, на чем они экономят и где мухлюют. И это оказалось приятно, просто быть посетителем с хорошим аппетитом и без претензий, давно забытое ощущение. Стоя на ветру у незащищенного входа на полигон с танками, она чувствовала, как догорает внутри обед, как холод медленно пробирается к рукам, от пальцев к плечам и дальше, сковывая грудь ледяным корсетом.

Ты справишься, Лана сжала ее руки и улыбнулась. Ты правильно боишься, но ты справишься, переживать будешь потом.

Мэй кивнула, язык присох к гортани, голова закружилась. Внезапно она что-то почувствовала, что-то очень жгучее у самого сердца. Ей больше не было холодно, Лана разогрела ее, или это она сама, Мэй не понимала и не думала об этом. Мужчины напряжено следили за ними, два молоденьких солдата вылезли из буханки, улыбаясь во весь рот красивым женщинам, не понимая, почему все такие напряженные. Возможно, они приняли их за туристов, солдаты привыкли не задавать лишних вопросов.

Это скоро случится, да? Мэй посмотрела на танки, черные глаза смотрели в ответ, еще немного, и черные дула наведут на нее. Это здесь, совсем рядом.

Мэй показала за забор, Лана кивнула. Не сговариваясь, они пошли прямо по снегу, проваливаясь по колено, не замечая этого, выкарабкиваясь и упорно идя вперед.

Эй, вы так провалитесь! окрикнул их солдат и побежал со снегоступами. Вот, давайте прилажу. Так легче будет.

Он сел на снег и ловко надел снегоступы, покраснев от удовольствия. Опера и следователи не с первого раза надели спецснаряжение, с трудом догоняя Мэй и Лану с солдатом. Парень шел рядом с Мэй, подсказывая, где лучше пройти и куда не стоит ступать. Под грязным снегом таились коварные приямки и просто ямы. Они шли вглубь полигона, оставляя позади десятки, сотни танков, которые неодобрительно скрипели на ветру, будто бы кто-то пытался оживить, разбудить железных чудовищ. Не было ни конца, ни края танковой армаде, затаившейся до поры, ждавшей импульса, силы, что разбудит их, поведет в бой, а с кем, неважно битва ради битвы, смерть ради смерти.

Пробираясь по глубокому снегу, порой слишком рыхлому, и ноги даже в снегоступах проваливались по щиколотку, Мэй чувствовала под сердцем черную энергию, запертую внутри мертвых танков, но гораздо сильнее она чувствовала совсем другое. Ее кто-то звал, но не голос, а свет, невидимый глазу луч, входящий прямо в сердце. Как машина движется по маршруту, рассчитанному навигатором, так и Мэй уверенно шла на этот зов, не думая и не сомневаясь в том, куда и зачем идет. Вот уже они зашли так далеко, что найти обратную дорогу можно было бы только по следам вокруг были одни мертвые танки, следившими покореженными дулами за ними. Мэй чувствовала кожей, что за ними следят, что их видят и ждут.

Стало совсем темно, как назло небеса выключили все звезды, и пошел густой колкий снег. Мощные фонари разрезали тьму на конусы, дрожащие в уставших руках. Наконец, все увидели то место, куда так упорно шла Мэй и Лана. Свет фонарей искрился, влетал в подвижную черную сферу, пропадая в ней. Чем ближе они подходили, тем сильнее черная сфера вбирала в себя свет от фонарей, тем темнее становилось. Сфера росла медленно, как воздушный шар поднимаясь все выше и выше. Мужчины следили за странным объектом, потеряв из виду женщин, бросившихся прямо под сферу.

Сюда! Быстрее! голос Мэй сломался, она охрипла в одно мгновение, сильно закашлявшись. Дышать было тяжело, что-то давило на сердце и стискивало легкие. Лана и Мэй сняли шубы и закутали в них Альфиру и Айну. Мэй полностью завернула окоченевшую девочку в свою шубу. Тонкая роба из грубой ткани промерзла до состояния ломкого картона, неспособная согреть, способная лишь травмировать обмороженную кожу. Первым добежал старый опер, не смотря на тьму и жуткую сферу над головой, быстро сориентировавшийся. Он снял пуховик и укутал в него Максима, с трудом разжимая его руки, чтобы вдеть в рукава. Сфера следила за ними, как люди копошатся внизу, тщетно борясь с силой природы. Если бы у нее был рот и глотка, она бы хохотала.

Я скорую вызвал, она будет через полчаса на трассе, сюда не доедет, доложил следователь и покачал головой. Ну, товарищ начальник, как это понимать? Получается, что надо военных колоть? Откуда здесь гражданские, что здесь за эксперименты проводятся?

И что это за хрень над нами висит? старый опер внимательно смотрел на сферу, а она звала его к себе, и что-то в нем отвечало этому зову, что-то злое и отвратительное, что он всю жизнь прятал глубоко, не в силах выдавить, уничтожить.

Потом будем разбираться. Так, вынести пострадавших, женщинам выдать куртки, скомандовал старший следователь.

Не надо, нам не холодно, Ответила Мэй. Она подняла Айну и понесла. Солдаты бережно несли Альфиру, сержант и опер пыхтели, но аккуратно несли Максима.

А куда вторая ведьма делась? вдруг спросил следователь и хмыкнул. По-моему, она там.

Он показал на сферу, висевшую на том же месте, но что-то внутри нее происходило, вращалось и расширялось, чтобы свернуться, стать ничтожным и расшириться до гигантских размеров, но незримое поле сдерживало это нечто, запирая в черную сферу.

Так, все проверить. Остальные к машинам, скомандовал старший следователь. Он остался вместе с подчиненным, освещая пространство жалким светом фонарика смартфона.

Не ищите ее, она ушла, Мэй обернулась к ним. Ее здесь больше нет.

А где же она? старший следователь подошел к Мэй.

Я не знаю, но ее здесь нет, она прижала девочку сильнее, Айна пошевелилась, и сердце Мэй радостно забилось. Как ни тяжело ей было, она ни за что не отпустит ее.

Давайте я понесу, предложил следователь, не желавший оставаться один в этом жутком месте, тем более что сфера никуда уходить не собиралась, также надменно смотря на всех с высоты трех десятков метров.

У нас будет много вопросов к вам, но потом, старший следователь одобрительно кивнул Мэй. Вы очень сильная. Вы нашли всех, кого искали?

Нет, но она тоже вернется. Я знаю это. Не спрашивайте, откуда, просто знаю, Мэй счастливо улыбнулась и посмотрела на небо, снег кончился, ветер быстро разгонял тучи, и появилась луна.

Думаю, что ничего мы и не узнаем от нее, заметил следователь, также, товарищ начальник?

Так ли это важно, он посмотрел в след Мэй и остальных, спешно идущих по снегу с ценной ношей. Вспомни, что мы находили. То-то, а они целые, живые. Господи, если ты где-то есть, спасибо.

Нет здесь никакого Бога. Он давно умер в нас, поэтому и нет его больше нигде, следователь прикурил дрожащей рукой. Меня больше волнует вон та хрень. Я бы район эвакуировал.

А основание? Нас же слушать никто не будет.

Пусть вояки думают это на их территории. Хорошо еще, что салаг к нам приставили, а то всех бы под конвой и к себе в подвалы.

Уже на выходе с полигона старший следователь со смешком кивнул назад, для наглядности показав рукой на проступавшую сквозь темноту огромную сферу. Ее было видно невооруженным глазом, и отсюда она казалась еще страшнее.

А ведь это нарушение: покинули место преступления, не сообщили об обнаружении свидетелей и пострадавших и так далее по списку. Не видать нам премии, как бы звание не понизили.

Если понизят, то сразу уволюсь, следователь, морщась, курил, следя за неумелыми движениями солдат, грузивших окоченелое тело парня в буханку. Нам нечего переживать, у нас же эти дело забрали. А докладные у меня готовы, осталось только дату и время поставить. Я еще с прошлых разов все подготовил, вернемся, побегу к тебе на подпись.

Они радостно засмеялись, старший следователь хлопнул подчиненного по плечу, и они пошли помогать растерявшимся солдатам, не знавшим, как уложить, чтобы по дороге не добить пострадавшего.

57. Первая кровь

В этот раз ее никто не сажал в железный ящик и не волок, как мороженую тушку. Она ехала до военного городка в машине с личным водителем, вполне милым молодым киборгом, еще не потерявшим интерес к жизни и девушкам, пускай трансформация лишила его либидо и полового обоняния. Юля в основном молчала, слушая байки и смешные рассказы о питомнике и жизни в казарме на поверхности. Первое, что она вывела для себя в этом потоке слов, стало понимание разницы между подземными городами и поверхностью земли. Жители подземного города считали поверхность чужой и враждебной, считая истинным домом именно подземелье. Наверное, так и правильно, ведь они родились там, их родители и прародители родились и умерли под землей, а другой жизни они не знали и не могли знать. И все же это никак не укладывалось у нее в голове, и Юля чувствовала постоянную тянущую боль в сердце за подземных жителей, особенно детей, которых она не видела. Теперь было понятно почему после рождения и года вскармливания, если у матери было молоко достаточной жирности, детей забирало государство в питомник. Примеряя эту жизнь на себя, видя запертых детей, своих мальчишек из секции, себя и Альфу, неспособных даже на самую малую личную жизнь, которая необязательно должна была быть связана с отношениями или ранним сексом, как навязывали в школе и дома, предупреждая, остерегая, но в основном угрожая и запугивая, ей становилось страшно. Она теряла разницу между ее миром и этим жутким подземным, находя слишком много общего, находя в подземном мире даже положительные стороны, особенно в отношении простых служителей власти к вынужденным заключенным, и от этого к ней медленно подбиралась паническая атака или как ее там, она вспоминала обрывки из спецкурса по биологии, который проводил школьный психолог.

Больше всего сейчас она хотела пойти в баню, и ей было все равно в какую, она была готова даже в мужскую. В машине она согрелась, почувствовав, как колет от боли все тело, как размораживаются мышцы и кости, как от нее нестерпимо воняет, хорошо, что этот страшный на вид киборг не замечает или делает вид. И зачем он выбрал этот путь, зачем отдал свою жизнь государству, лишив себя собственной жизни? Она не решалась задать этот вопрос, скорее боясь, что поймет его выбор. Если бы она жила в подземелье, то с удовольствием бы стала малым киборгом-оборотнем, а что будет дальше, она не думала. С думаньем было совсем плохо, пока организм не удовлетворит все физиологические и социальные потребности. Она старалась не думать о Йоке, ее увели первой, утащили под руки два жутких злобных киборга. И почему они такие уроды, почему трансформация настолько уродует тело и внешность, что человек почти полностью теряет человеческие черты, становясь похожим на карикатурного монстра с огромными ручищами и мерзкой рожей. Скорее всего, так действовали препараты, которыми кололи будущих киборгов, водитель рассказывал, как от них плохо, и как он менялся, то раздуваясь, то сдуваясь, становясь на одно лицо с другими. Так их готовили к операции, чтобы тело не отторгло новый скелет, не стало бороться с инородными биомодулями. Дальше она не поняла, поплыв через несколько минут от обилия длинных и смутно знакомых терминов. О чем-то таком часто рассуждал Илья и Максим, но это был детский лепет, по сравнению с подземными технологиями.

На остановке посреди ледяной пустыни, которая началась сразу после выезда из туннеля, она выпустила дрон на свободу, шепотом дав команду найти Йоку и Альфиру с Максимом. Робот все понял и успел спрятаться за ледяной горкой из набросанных как попало камней. Киборг сделал вид, что ничего не заметил, но по озорной улыбке мальчишки, проступившей на уродливом жутком лице, она поняла, что он все знает. Команды ловить дрона не было, и киборг не спешил выслужиться, искренне радуясь новой игре. Какой же он был еще мальчишка, молодой и наивный, прямо как она, когда только-только попала в подземный мир. Юля чувствовала себя взрослой, немного уставшей от жизни. Горячий суп из автомата, напоминавший гороховый с говядиной и сухариками, придал сил, туалет был страшен, как и все здесь, но холод прятал все запахи, а видеть грязь и уродство она уже привыкла. Как же быстро она ко всему привыкла, как же легко адаптировалась, и оберег здесь ни при чем, она и забыла о нем, поняв, что большую часть этой гадкой работы сделала сама. Мутные намеки инспектора высшего уровня, она так толком и не поняла, что готовится, что это еще за битва, причем здесь древний ритуал? Все было также, как в школе, когда начинали новую тему или закрепляли прошлые уроки: все что-то знают, понимают, уверенно кивая, и только она и Альфа сидят и тупят.

Этот черный дух, наверно, из высших, взявший новое тело, дал ей возможность выдохнуть, побыть наедине с собой и подумать. Если это законы гостеприимства или часть ритуала, то пусть будет так в его присутствии она не могла ни о чем думать, ее переполняла жгучая ненависть и страх, перемешанный с невыносимой усталостью и готовностью сдаться. А она не хотела сдаваться, не теперь, после всего пережитого. Юля вглядывалась в ледяную пустыню, на острове тундра была живее, а эта казалась абсолютно мертвой. Пустыня молчала, и она молчала в ответ, пытаясь представить, что раньше здесь были леса и поля, природа и люди существовали вместе, а теперь ничего, кроме ровных пустых дорог, редких воронок от бомб и снарядов и мертвенного ледяного воздуха. Не было даже ветра, и солнце висело неподвижно на безоблачном небе, не грея, слепя глаза, разжигая злой снег до плазмы, желавшей сжечь ей сетчатку. Интересно, как она выглядит в кондовых очках, наверное, похожа на статиста из постапокалиптического шутера-бродилки. Так она и находится в постапокалиптическом мире, можно и так жить, как черви. Битва так битва, она не готова, но точно знает, что не отступится. Страх, наверное, опять подослали мелкого духа, заставлял вздрагивать и всхлипывать она совсем не хотела умирать, но и выпустить эту дрянь в ее мир, пускай и нелюбимый, подлый, несовершенный и теплый, живой и родной, она не хотела. И это было даже не желание, а нарастающая внутри решимость, отступавшая назад после одной мысли она же не сможет никого убить, какими бы навыками и приемами она не обладала, она не сможет убить. И ледяная пустыня усмехалась ей в ответ, но не пыталась подавить волю, бескрайней мертвой земле было наплевать.

Военный городок представлял собой сотни двух- и трехэтажных зданий, соединенных широкими переходами. С первого взгляда он напомнил Юле подземный город, хотя она и не видела его план, как-то мозг сам достроил его. Военным назвала его она, решив, что другого назначения здесь и быть не могло. Киборг рассказал, что таких городов много, они иногда даже конфликтуют друг с другом, но главные их враги Вервульфы, контролировавшие большую часть земли, жившие на самообеспечении, если не считать вооружения. Она никак не могла понять, почему тогда Илья подчиняется им? Про себя она не могла называть его киборгом-оборотнем, слишком много схожих черт в поведении и выражении морды она видела в нем. Киборг шепотом сказал, что им не разрешается об этом спрашивать и думать, имплант все фиксирует, и их разговор уже записан и будет отправлен при следующем сканировании. Он захихикал и добавил, что не допустит этого, его товарищи притащили из дома две канистры водки, и на днях они почистят память. Старшие рассказывали, что это противостояние заложено в программе, чтобы не расслаблялись, а подземным жителям рассказывают сказки, что наверху живут другие, вражеские армии, готовящиеся захватить подземные города и поработить людей. Он даже подавал заявление на вступление в армию, чтобы вместе с Вервольфами бороться с врагами, защищать входы в подземные города, но его переманили в боевые киборги, а с подземной армией они играют, тренируются перед решающей битвой. Когда она будет и с кем, он не знал, как не знали и его товарищи и старшие офицеры, их готовили к битве, к войне постоянно, многие так и умирали в казармах, не дождавшись наступления, а чтобы не было скучно и не терялась боевая хватка, боролись с Вервольфами и пограничниками подземных городов, которых изредка отправляли на наземные миссии. Вервольфы не подчинялись никому, кроме инспекторов высшего уровня, и могли напасть и на отряд подземных пограничников, если там были офицеры из киборгов начального уровня. У Вервольфов была вшита лютая ненависть к офицерам-киборгам.

Он сдал Юлю роботу и уехал в казарму. Робот-тележка отвез ее в дальний корпус. По дороге она увидела почти весь военный городок, действительно напоминавший подземный город. Встречные шеренги солдат улыбались ей, и она переставала видеть уродства в их лицах, несколько офицеров отдали честь, а один, видимо вспомнив прошлую жизнь, отправил воздушный поцелуй, щелкнув каблуками не хуже актера из старого фильма. Внутри было ужасно жарко, и она сняла куртку и ватные штаны, оставшись в тонкой робе. Ей было стыдно за себя, за то, что она грязная, и робот, словно понимая ее, нигде не останавливался. Встречные потоки пропускали их, и она догадалась, что ее встречают, как почетную гостью. И это было приятно, столько мужчин, пускай и киборгов, и она всем нравится.

Робот остановился у серой двери без указательных знаков. В отличие от подземного города, она не увидела по пути ни одного щита-стукачка, наверное, за киборгами такая слежка и не нужна была, щит был встроен им в голову. Дверь открылась, и вышла высокая старая женщина, очень худая, с длинными тонкими пальцами. Волосы коротко стрижены, как у зека, но Юля ее сразу же узнала.

Здравствуйте! А я думала, что с вами случилась беда, повинуясь первому чувству, Юля соскочила и обняла ее. Так здорово было встретить знакомого человека.

Нет, беда случилась давно, а сейчас меня особо нечем пугать, женщина погладила Юлю по голове, со стороны они напоминали бабушку с внучкой или престарелую тетку с племянницей, не хватало еще старых платьев тургеневских барышень, садового домика и террасы с накрытым чаем столом, и чтобы над вазочками с вареньем жужжали наглые осы, а солнце клонилось к закату, расцвечивая августовскую природу нежно-красным светом. Юля отчетливо ощутила запах и вкус лета, от этого защипало в глазах, и она заплакала. Лето поглотило все, и она перестала чувствовать вонь, видеть серый бетон и понимать где находится. Поплачь, теперь можно. Они разрешили мне проводить тебя в путь. Знай, я верю, что ты победишь.

А что будет с вами? Юля отошла, с тревогой смотря ей в глаза. Женщина покачала головой.

Не думай об этом. Я слишком долго вижу это все, поверь, любой исход будет для меня избавлением.

Юля закусила губу, но решила больше ничего не спрашивать. То, что ее утилизируют, она понимала, а как и когда разве это имело значение? Она пошла за женщиной в комнату. Это оказалась сносное жилище уровня санатория три звезды лет двадцать назад, истрепавшегося до одной с половинкой. По сравнению с прошлыми камерами и шахтой все было просто шикарно. Особенно ванная, не жуткий серый кафель в бане, не потемневшие от сырости и старости лавки из пластика, а простая и чистая комната с небольшой чугунной ванной, облупившейся снаружи, раковины и зеркала. Вода горячая с пеной пахла дегтем и немного хвоей, совсем чуть-чуть. Юля быстро разделась и, сложив грязную одежду в мешок, с головой погрузилась под воду. Когда она вынырнула, женщина уже ушла, оставив на полке чистую одежду и белье. Опять серая тонкая роба и грубое белье, не такое белое, как снег, но белое и чистое. Юля зажмурилась от удовольствия, ощутив дикий голод. Смывая с себя грязь, уничтожая въевшийся в кожу запах подземелья, сырость и затхлость чужой жизни, она будто бы рождалась заново. Пришлось два раза поменять воду, вылив полбутылки пены и сточив мыло до крохотного обмылка, чтобы отмыться.

В третьей ванной она просто лежала и дремала, думая о себе, думая о Йоке, надеясь, что с ней будет все хорошо, что ее не бросят, как скотину в яму. Она знала, что ничего не сможет сделать, что никак не сможет помочь, и Йока это знала и не ждала этого от нее. Юля почувствовала, что готова. Смыв грязь и затхлость, она смыла и страх. Вспоминая ухмылку и слова черного духа, видя перед собой лицо усатого инспектора высшего уровня, первого или второго, не все ли равно, она догадалась, что что-то для нее приготовили, какое-то новое испытание, которое знакомо и Йоке. Никто не сказал прямо или сказал, но Юля не поняла, впрочем, как обычно. И почему она должна понимать все с первого раза?

Подумав об этом, она вспомнила родителей, строгую и часто несправедливую в своей безумной тревоге маму. Она думала о ней, об отце и Максиме, и хотела, чтобы они гордились ей. Она повзрослела, она стала ровно такой, какой хотела видеть ее мама: уверенной, но в меру, строгой к себе и умной. Юля засмеялась от мысли, что она стала умной. Вот Альфа удивится, а если она перестанет с ней после этого дружить, зачем ей умная подруга, когда сама дура-дурой? Они так шутили над собой, не замечая явной несправедливости по отношению к себе. Она смотрела на пену сквозь узкие щелочки, все глубже погружаясь в легкий сон, видя всех, по кому соскучилась, кого любила, кого потеряла. Они были рядом с ней, они всегда были и останутся внутри нее, и ради них она будет жить и бороться. Она победит, иначе и быть не может. Она уже победила, что добралась и не сломалась, и ее боятся. Пусть боятся, Юля улыбнулась и уснула.

Отдых определенно пошел вам на пользу. Вы стали лучше выглядеть, мне нравится ваш решительный вид, инспектор покрутил усы, без тени смущения или подобия такта рассматривая Юлю.

Она нахмурилась и туже завязала косу. Бежевая роба немного колола, ткань слишком грубая и жесткая, но это было лучше, чем предыдущая. В этот раз ей выдали ботинки почти ее размера, они слегка болтались, затянутые до предела. Инспектор прошелся по ее комнате, отмечая про себя идеальный порядок, кровать застелена без единой морщинки, посуда вымыта и аккуратно сложена на столе.

Давайте без комплиментов, сухо сказала она, выдерживая взгляд насмешливых глаз. И перестаньте присылать ко мне ваших духов страха и ужаса. Не мучайте их.

Вам их жалко? А ведь они хотят вас ввести в ступор, и вы их жалеете. Странно, имея вашу силу, я бы испепелил их на атомы.

Я не вы. У нас нет ничего общего.

И да, и нет. Во многом, пожалуй, в основном мы противоположности друг друга, но в одном мы сходимся в одной жирной точке, насмешка исчезла с его лица, на Юлю пристально смотрел черный дух, почти зримо выйдя из тела аватара.

И в чем же? удивилась она.

Мы не умеем прощать. Посмотрите глубже внутрь себя оно там, я вижу это, а вы пока не готовы это принять. Люди все время стараются стать лучше, чем они есть на самом деле.

Разве это плохо? По-моему, у многих получается.

А вот в этом вы ошибаетесь. Ваша наивность просто чудовищна, но она же и восхитительна. Я искренне очарован и восхищен вами, но не вашим телом или смазливой мордашкой.

Вы первый, кто назвал меня смазливой, в свою очередь усмехнулась она, не красавица, но и не уродина, но уж точно не смазливая мордашка, слишком резкие черты достались ей от отцовского рода.

О, вы еще способны шутить. Право, вы прелестны. Жаль, что вы погибнете, но, как я вам уже говорил, убить вас честь для меня. Кстати, я много раз и долго был в вашем мире в разные времена. Людей я изучил, но так и не смог понять. Многие ваши поступки впрямую уничтожают вас, но, зная это, вы все равно их совершаете. И так век за веком, тысячелетие за тысячелетием. И в вас живет неистребимая тяга быть лучше, что в принципе невозможно: вы либо сумеете проявить себя, либо страх перед обществом и лень не дадут вам этого сделать.

Давайте к делу. Вы же пришли сюда не для того, чтобы вести со мной философские беседы, Юля улыбнулась, как легко ей удалась эта фраза, раньше бы она точно запнулась, да и не стала бы ничего говорить.

Верно, я здесь не для того, чтобы вас грузить своей болтовней. Так, наверное, правильнее, вы же это хотели сказать? он усмехнулся левым краем губ, она кивнула, ожидая продолжения. Это интересно наблюдать, особенно у женщин, как быстро вы умеете адаптироваться к лексикону собеседника, подхватывая его нарратив и речевые конструкции. Если говорить проще, то вы отлично мимикрируете.

Вот и говорите проще, чтобы я вас верно поняла.

Хорошо, все па я уже станцевал. Итак, я обещал вам, что с вашими друзьями все будет хорошо. Так вот, они уже дома, в вашем мире. Что будет с ними дальше, я не знаю и не отвечаю за это. Уверен, что их встретят, и они не замерзнут в поле.

Спасибо, Юля облегченно выдохнула и смахнула набежавшие слезы.

Не стоит благодарности. Я использовал их, как собственно всех вас, для поддержания потенциала портала. После битвы я смогу выйти в ваш мир и, наконец-то, объединить миры. Вы не представляете, как долго я ждал этого часа, и вот скоро все произойдет.

Вы слишком самоуверенны. Вам придется еще подождать, она дерзко посмотрела ему в глаза.

Возможно, но маловероятно. При всей симпатии к вам, прошлые герои были гораздо сильнее.

И вы ни разу не выиграли.

Инспектор почернел лицом от злости, но сдержался. Черный дух клокотал внутри, готовый прямо сейчас наброситься на нее. Юля вспомнила самый первый бой с духом в парке. Но это был не он, а Лана. Она готовила ее, проверяла, жестоко, в лоб, но так было правильнее. Юля сейчас понимала, что весь тот ужас, через который она прошла, который закончился для Альфы и Максима все это и был путь, который она должна была пройти, чтобы стать собой, вырасти, отбросив все лишнее. Так всегда говорил тренер перед учебным или аттестационным боем: Отбрось все от себя есть только ты и татами.

Зачем вам объединять миры? Тогда будет нарушена гармония.

И мирам настанет конец. Вы знаете это, но не понимаете смысл. Ваш мир забыл мудрость древних, отчетливо понимавших истину устройства мира. Вам попробую сказать проще: гармония удерживает миры от разрушения, но после разрушения она не исчезнет, а изменится. И тот, кто победит, пока все вновь обретет гармонию, или как вы теперь говорите смысл, тот станет над всеми.

То есть, Юля задумалась, нервно теребя косу, вы хотите свергнуть богов и самому стать богом.

Бинго! Так же у вас сейчас говорят?

Неа, вы ошиблись временем. Это что-то из старых американских фильмов.

А как сейчас говорят?

Никак, ну или я не знаю. Это никому неинтересно, все и так есть в сети. Слишком много всего, чтобы чему-то радоваться.

Что ж, такую скучную жизнь не жалко и поломать, как вы думаете? Вы можете встать на мою сторону, и вам будет даровано бессмертие.

Нет, спасибо не надо, замотала головой Юля. Вы же сами знаете, что меня это не интересует.

Знаю, хотел посмотреть на вашу реакцию. Не очень интересно. Нам пора, скоро время казни.

Какой еще казни? побледнела Юля.

Вы забыли? Мы должны казнить предателя, а вы почетный гость. Между прочим, вы имеете право решить, каким образом будет казнен предатель.

Йока? она закрыла лицо руками, увидев ответ в его насмешливых глазах. Я могу попросить о помиловании?

Нет, но вы сможете выбрать казнь. Не отказывайтесь заранее. В этом я иду вам навстречу, потому что вы мне нравитесь. К тому же я вижу вашу проблему, и для честной битвы помогу ее решить. Вы должны пролить кровь, тогда ваши руки, ваше сердце будет свободным, а я смогу победить достойного соперника. Всем выгодно, как в хорошем бизнесе. Согласны на сделку?

Разве у меня есть выбор? Юля насухо вытерла глаза.

Спросите у вашего камня. Милая вещица, кстати, его хозяйка уже здесь, но вы с ней встретитесь на битве. Я бы ее не пускал, но правила есть правила, и я не властен их изменить. Пока не властен.

Он вышел в коридор, встав у двери. Юля помедлила и пошла следом. Серый мундир без знаков отличия напоминал мышиную шкуру, не хватало хвоста. Она нагнала его, не желая идти сзади, как под конвоем. Инспектор довольно улыбнулся, поймав ее настроение. Он был не против, чтобы они были на равных. Следуя традициям и правилам гостеприимства, он не кривил душой, отдавая честь противнику. Что-то в ней было особенное, непохожее на уверенность или силу, с которой он раньше сталкивался. Впервые против него должна была выступить девушка, совсем юная, не знавшая ни страсти, ни любви, ни отверженности. Она была чиста, и в чистоте ее заключалась великая сила, природу которой он не мог понять. Иногда он жалел, что лишен души, дарованной богами людям в качестве награды и наказания, и человек вправе сам решать, чего больше будет в его короткой жизни. Он мог бы ее получить, слиться с покоренным телом и получить душу, но тогда уйдет его сила.

Юля не догадывалась, о чем думает это чудовище. Как мужчина он был вполне ничего, красивый и в меру подкаченный. Она просто шла, ожидая выхода наружу. За короткие два дня она успела обойти весь корпус, дальше ее не пускали автоматические двери, как и под землей, но здесь был выход наружу, и она несколько раз в день выходила, чтобы размяться и подышать морозной свежестью перед едой. В раздевалке в личном шкафу с табличкой Юлия висела выстиранная роба и высокие валенки.

У входа пыхтели сизым дымом две машины. Молодой киборг приветливо помахал Юле, она села к нему, инспектор точно в такой же автомобиль с киборгом устрашающих размеров, и как он смог уместиться в кабине. Машины казались ей знакомыми, она видела такие в музее, но вот в каком не помнила. Странно, что в этом цифровом лагере оставалось место для допотопных автомобилей. Пока они ехали, она пыталась думать как Максим, и решила, что такие машины дают новую степень свободы, так как они не подвластны всевидящему цифровому оку и могут двигаться в любом направлении, пока полон бак. В этот раз киборг молчал, с тревогой и восхищением посматривая на Юлю. Они неслись на бешеной скорости через ледяную пустыню в никуда, как ей казалось. Глазу не за что было зацепиться, и как этот молчаливый балагур ориентировался, она не увидела ни карт, ни навигатора. Но потом вспомнила про имплант и сама себе пожала плечами.

Цель проявилась также резко, как и больно ударила по глазам это была плаха, напоминающая крест, но тело не висело на брусьях, а было растянуто воздухе, удерживаемое кронштейнами в пяти точках. Юля невольно вскрикнула, а киборг вжал голову в плечи. Все же зря он выбрал этот путь, в очередной раз промелькнуло в ее голове, но уже поздно.

Йока смотрела в небо. Она была спокойна и даже выглядела немного счастливой. Раздетая догола, подвешенная на жутком морозе, она, казалось, не замечает окружающий мир, полностью погруженная в себя, будто бы разговаривая с кем-то. Юля в ужасе смотрела на нее, а Йока улыбалась всем, не опуская взгляда от ясного неба, показавшегося Юле бесконечно злым и жестоким.

Раньше ведьм и предателей сжигали на кострах, инспектор встал рядом и начал рассказ, не смотря на Юлю. Она вдруг поняла, что это был знак уважения, противник не хотел видеть ее слабость. Потом перешли на четвертование и колесование. Много было еще интересного, но все не то. Заметьте, что все это придумали сами люди для себя же. Человек гораздо опытнее и изобретательнее в пытках других людей, чем самый злой дух. На самом деле нет ни злых, ни добрых духов, а есть задача, цель для духа. По достижении цели дух перерождается, получая новую задачу, миссию, если так проще понять. У человека же нет ни цели, ни задачи, кроме обязанности стать собой, что удается довольно редко. И вот к чему пришли сейчас, вы же видите эту странную конструкцию? Она отдаленно похожа на крест, телу придают такую форму, но тело свободно. Посмотрите на робота справа. Его разработали для разных полезных работ: лазерная резка, сгибание и формование и прочее. Хороший работник, пусть и устаревший. И вот решили, что теперь он палач. Казнь в высшей степени примитивна и идеальна, так как приговоренный очень долго испытывает адские муки, особенно это важно для ведьм и одержимых, чтобы находящийся в них дух в полной мере прочувствовал жуткую боль. Духа убить нельзя, но можно заставить его чувствовать боль умирающего тела человека. И в этом участвует ваша душа, ведь боль эта не физическая. Подробнее объяснить вам не смогу, вы не поймете. Прошу не обижаться на мои слова, но это вне человеческого сознания.

Зачем вы мне все это рассказываете? в сердцах крикнула Юля и заплакала, закрыв лицо руками. Йока посмотрела на нее и прошептала что-то. Юля не видела этого.

А затем, чтобы вы выбрали метод казни. Ваше право решить ее судьбу иначе, но итог будет всегда один Йока умрет, а вот как, решаете вы. Чтобы вы действительно поняли, расскажу про метод казни, назначенный этой жалкой ведьме. Итак, робот будет снимать с нее кожу. Она будет еще долго жить без кожи, тут и мороз поможет, и немного медицины. Видите тонкие трубочки, идущие из ее левой ноги? По ним будет поступать раствор, который немного поддержит в ней жизнь и не даст провалиться в обморок или отключиться раньше срока. Действительно идеальная казнь, когда тело, лишенное кожи, еще живо, еще все чувствует, как дрожат на ветру оголенные мышцы, а кровь капает на ледяную землю. И живой мертвец все видит, все чувствует, и длиться это будет до полуночи, а сейчас утро.

Хватит! Пожалуйста, хватит! Что я должна сделать? Что? она повернулась к нему, ища в лице самодовольство победителя, но инспектор был серьезен, не выражая ни одной эмоции.

Вам дадут пистолет. Таким пользовались несколько веков назад. Вы можете решить ее участь в одно мгновение, не бойтесь промахнуться, пистолет с самонаведением. Но поторопитесь, через пять минут робот начнет свою работу, он протянул ей тяжелый пистолет.

Юля взяла оружие, рука не дрогнула, пальцы крепко сжали рукоятку. Можно было бы попробовать перестрелять всех, но в этом не было никакого смысла. Она и не думала об этом, а подошла к Йоке.

Прости меня, но я должна убить тебя, дрожащим голосом проговорила Юля.

Это ты меня прости, что тебе придется это сделать. Ты можешь отказаться, я все вытерплю.

Нет, нет, нет! закричала Юля. Если это единственное, что я могу для тебя сделать, то я это сделаю. Что говорит твой дух, что он говорит?

Он желает тебе удачи и верит в тебя, как и я. Прощай, Юля, ты была моим единственным другом. Пора, убей меня, Йока закрыла глаза, чтобы ей было легче.

Юля отошла назад и зажмурилась. В голове все кружилось: и прошлое, и настоящее, и будущее, из ее кошмаров. Ее тошнило, но звук просыпающегося робота заставил взять себя в руки. Она открыла глаза и подняла пистолет. Оружие тут же наметило цель, лазерный прицел уперся точно в лоб Йоке. Раз, два, три, вслух посчитала Юля и выстрелила. Ничего будто бы не произошло, только руку дернуло от отдачи, а по ушам ударил звук выстрела. И больше ничего, но как это возможно, почему нет ничего, и куда все делось, почему она больше не видит Йоки, не чувствует мороза и жгучей боли в горле и пищеводе от сдерживаемой рвоты?

Юля открыла глаза. Она снова в кровати, но не дома, а в этой комнате. Ее переодели, рука все еще дрожит, она чувствует тяжесть оружия. Память молчит, так лучше, пусть молчит и никогда не возвращается. И она больше не боится, кровь пролита, она знает это. Юля села и посмотрела на себя в зеркало напротив, оставшееся от шкафа, переделанного в обувные полки. Юля в зеркале смотрела на свои руки, потом на себя на кровати и шептала: Я не боюсь убивать. Я не боюсь убивать. Я не боюсь убивать. Я убийца. Я убийца, убийца, убийца!

Сердце не болело, как не болело что-то другое в груди. Оберег горел, не обжигая, разогреваясь сильнее с каждым словом. Смерть внутри нее, и она не боится смерти.

58. Накануне конца

Город потерял свое лицо. Увешанный флагами, растяжками, утыканный интерактивными билбордами и кричащими плакатами, преграждающими путь, отбирающими половину тротуара, он напоминал плохо снятый фильм про тоталитарное общество будущего, стремившегося глубоко в прошлое. Серьезные и уверенные лица решительных молодых людей смотрели на каждого, кто решился выйти из дома. Плакаты стояли даже во дворах и на детских площадках, попирая нормы положения законов об агитации и рекламе. Законы больше не важны, жалкие бумажки, мешающие Великой Трансформации. Любой, кто высказывался против, любой, кто сомневался или задавал слишком много вопросов считался предателем, которого карали не правоохранительные органы, способные лишь действовать в рамках отживших свое законов, а летучие отряды, дружины Правды и справедливости. В лучшем случае виновный, а значит предатель, отделывался унижением и избиением под камеры. Наступал Новый год, праздник, неокрашенный политикой настолько, чтобы застревать в зубах, но город был мертв. Городские артерии вяло пропускали редкие партии коммерческого транспорта, ходили пустые автобусы, в метро было ужасно тихо, и никакого ежегодного наплыва гостей и закупщиков из регионов, никакого праздника и веселья, яркий наряд города сник и спрятался за всепоглощающими лозунгами движения Правая воля. Жизнь замерла, ожидая разрешения жить.

Егор объезжал город день за днем, когда не надо было сидеть на партсобраниях. Он умело входил в дискуссию, выражаясь не хуже заправского комиссара из фильмов прошлого века, но это был не он. То, что он забрал у Авроры, работало на него. Он подавил это в себе, переборол своей внутренней тьмой, перед которой трепетал даже этот черный дух. Аврора бы не смогла с ним жить, как не смогла бы его принять и подчиниться она бы умерла, желая уничтожить то зло, что в нее втолкнули, изнасиловав душу. И в этом не было никакого смысла. В дороге Егор был один, его машину не смели пичкать жучками и скрытыми камерами, его уровень был близок к Пророку, и главный дух, заключивший себя в тело женщины, принимал его за своего.

Сам того не осознавая, он ездил по маршруту будущего победного митинга, который должен был завершиться полной победой. Нет, речь о выборах совершенно не шла. На собраниях все только и говорили о решающей битве в верхнем мире, после которой они должны будут взять власть в свои руки, обеспечить надежный фундамент и тыл нового мира. И еще много подобных слов и конструкций, не меняющихся вот уже несколько веков, но суть оставалась одна и та же получить власть, абсолютную, безвременную. На Лубянке уже строили помосты, по периметру расставляли походные кухни и наливайки с большими бочками, стилизованными под старину, которой никто никогда не видел. Такие пункты питания или пищеблоки с сортирами будут на всем пути следования. Улицы зачищались от снега и лишних рекламных конструкций, срывались вывески с магазинов, к ним кидали кабель, прокладывали трубы водоснабжения, никого не спрашивая, просто взламывая двери, если кто-то сопротивлялся. Ничего не должно было больше напоминать о старом гнилом мире, и только чистые душой и телом смогут войти в него, и новый мир примет их. Об этом знал каждый житель страны, с утра до вечера ему вбивали это в голову через все медиаисточники, для надежности обходя квартиры, агитируя и угрожая одновременно.

Потоки на митинг должны будут идти от всех главных магистралей от третьего кольца. По плану реконструкции столицы Москва должна была закончиться третьим кольцом, остальная часть должна быть расселена, жилые здания снесены. Вряд ли кто-то всерьез смотрел на план реконструкции страны, а ведь движение Правая воля ничего не скрывала, как никто и никогда ничего не скрывал, было бы желание разобраться и понять. Большинству хватало лозунгов о Величии и Возрождении, просто и доступно, без понимания, что за величие надо заплатить своей жизнью. На собраниях Егор улыбался, когда лидер движения или высшие члены говорили о победе над чужеродным светом, мешавшим все эти тысячелетия истинному пути. Его смешило, что они искренне верили, что тьма может победить свет, и никто не замечал в его улыбке насмешку, его молчаливое согласие очень ценили. Но он знал точно, что тьму, их тьму, способна победить только другая тьма. Подобное пожирает подобное, чтобы выжить. Он чувствовал себя шахидом, увешанным взрывчаткой, но даже если его раздеть, разрезать кожу и разорвать плоть, то никто не сможет найти взрывчатки, скрытой внутри сердца. Его черная ненависть к ним была гораздо сильнее их желания власти, сильнее их жалких побед над послушными овцами, готовыми любой власти подставить бок стриги, режь, жри. И он перестал спать, боясь, что даст слабину, и отобранный у Авроры черный дух выберется, даст им понять, кто на самом деле притаился среди них. Странно, но отсутствие сна вовсе не мешало жить, тело работало отлично, но все же он чувствовал, что давно мертв, просто смерть его отсрочена на короткое время

Иногда он возвращался в прошлое, проезжая по улицам любимого города, принесшего столько радости и горя, он включал The Doors и следовал за солнцем. Под любимую группу он заново переживал всю свою жизнь, на недолгое время вырываясь из плена. Он безумно скучал по ненавистной работе, сколько раз он увольнялся, сколько раз забирал заявление обратно, чувствуя себя жалким трусом, что бросил дело. Права была жена, считавшая, что он никого не любит, кроме своей работы. Теперь его дела ведут другие, если им это позволили. Аврора каждый день выкладывала фотографии кота в запрещенной соцсети, она делала это для него, и когда в кадре появлялась и она, еще больше похудевшая, но улыбающаяся ему, он был счастлив. Хотелось написать в ответ, но так он подставит ее, Аврора была в разработке, за каждым шагом следили агенты, но подобраться не могли. Что-то говорили о защите и смеялись, что после битвы она больше никому не поможет, и каждый ответит. Для него было главным, что она жива и видит его, пускай и в агитационных роликах. Специально для нее он ездил в приют для животных и на камеру гладил тощего рыжего кота, большего он передать ей не мог, и не стоило этого делать, даже думать не стоило.

И как же люди не понимают, как же они не видят, во что их в очередной раз превращают, как собираются переработать, перемолоть и сожрать? А, может, тогда и не надо за них бороться, если они сами этого не хотят? Зачем пытаться сделать добро тому, кто первый же тебя обвинит, осудит и растопчет, почувствовав призрачную власть? Егор постоянно задавался этими вопросами, отбрасывая от себя все сомнения. Он знал, что черный дух внутри него только и ждет, когда он сдастся. И это он сеет внутри него сомнения, это он подтачивает его опору, желая опрокинуть и впиться в горло. Егор знал, что делает это для себя и только для себя, не желая другой, черной и подлой жизни тем, кто был ему дорог, тем, кого он не знал, но точно знал, что они не могут выступить против, что им есть, кого терять. Что может принести победа, если все, за кого ты бился, погибнут, а ты остался? Поэтому борются единицы, одиночки, борются за себя, за лучшую жизнь тех, кого любят. Так было всегда, и этого слишком мало, чтобы победить, но достаточно, чтобы остановить. Победа невозможна по законам природы, по законам мироздания, которые невозможно отменить даже самым грозным указом, положенным на курицу. Гармония мира в постоянной борьбе, в постоянном переходе точки невозврата и обратно, зависании на границе, чтобы с новой силой начать колебаться. И в этом колебании слышна будет только чистая нота, так устроен наш мозг, так устроена наша душа, и волей-неволей все мы стремимся достичь чистого звука, вот только пути у всех разные.

Егор остановился на площади у памятника космонавту, взлетавшему в небо, покорителю космоса, творцу нового чистого стремления к познанию мира. Памятник окружили десятиметровыми стендами, где президент страны пожимает руку лидеру движения Правая воля. И сразу видно, кто теперь хозяин, кто не слеп, тот поймет, что передача власти произошла навсегда. Егор засмеялся, разогреваясь от хохота. Машин не было, пешеходов тоже, а камеры не смогут распознать, как разгорается внутри него черный огонь, как чернеют глаза, превращаясь в антрацит, уничтожая грань между зрачком и белком, как из пальцев начинает струиться пламя. Еще не время, но запал уже взведен. Все будет так же, как у древних: три дня и три ночи, и будет битва между светом и тьмой, но не здесь. В столице тьма уничтожит другую тьму, страха нет, но душу рвет нетерпение. Надо дотерпеть.

День тянулся невыносимо долго. В отделении царило непонятное затишье, больные что-то чувствовали, слишком смирные и покорные. Молчали и местные собаки, любившие порычать после обеда на редких пациентов отделения неврозов, тщетно пытавшихся скрыться от себя в прогулочной зоне. Лежал чистый пушистый снег, красивыми барханами приглашая к игре, но даже большие дети попрятались по палатам, ни в какую не соглашаясь идти на прогулку.

Медперсонал тоже молчал, с подозрением посматривая друг на друга. Атмосфера сгущалась, вытесняя кислород, замещая его подозрительностью и беспокойством. Аврора задыхалась, часто выходя в сквер, куря в неположенном месте, никто не останавливал, не грозил наложить штраф, как обычно. Карты заполнены, отчеты составлены еще на прошлой неделе, осталось добить цифры за декабрь, и она свободна на праздники, в этом году не ее очередь дежурить. И все же, как и больные, она не хотела идти домой, и только кот заставлял каждый день возвращаться вовремя. Она всерьез думала принести кота на работу и переждать бурю здесь за бетонным забором, в дурку никто не полезет.

Не берет? высокий полноватый врач протянул ей стаканчик с кофе. Он смешно поправил очки, по-доброму, даже как-то по-детски улыбнувшись. Это сразу подкупало и пациентов, и частые проверки. Поэтому отдувался за всех обычно он.

Спасибо, Денис, Аврора выразительно посмотрела ему в глаза, заметив, что он перестал так открыто смущаться от ее взглядов. Телефон выключен, в сети ее не было вот уже сутки. Я звонила Игорю Николаевичу, но он был занят.

Не переживай, все хорошо, он поправил на ее плечах наброшенную куртку, она по студенческой привычке в любую погоду выходила курить в наброшенной на халат куртке. От сигарет становилось еще хуже, она затянулась и закашляла, частыми глотками запивая горькую мерзость во рту. Кофе оказался очень сладким и без сливок, пожалуй, слишком крепкий для нее, но отлично прочищавший мозги.

Хватит давиться, он забрал у нее сигарету и затушил об урну. Чтобы больше не курила, отдай пачку.

Держи, она улыбнулась и отдала только начатую пачку тонких ментоловых. Сразу стало легче, и она улыбнулась. Знаешь, я тут подумала, но нет, ты решишь, что свихнулась.

Второй раз не получится, улыбнулся он. Давно мы с тобой в наш кабачок не заглядывали, но я сегодня в ночную.

Жаль, а то я хотела позвать тебя к себе домой. Вот только обломаю, я хочу есть и спать, извини, она широко улыбнулась, столько наивной грусти было в ее глазах, что он засмеялся.

Спасибо, я очень польщен и буду ждать, когда наши графики совпадут.

А как твоя Машенька? У вас все хорошо? она ехидно посмотрела на него.

А, решила кольнуть в любимое место. У меня нормально, у нее, наверное, тоже. Такие, как она, никогда не пропадут.

Ладно, извини. У меня с весны никого не было, просто хочу, чтобы ты знал. Так что мое предложение очень даже серьезно, цени, Денис Давыдыч.

Ценю и трепещу в нетерпении, он галантно поцеловал ее руки, Аврора хотела скривиться, как обычно, но сейчас ей было очень приятно. Пойдем, уже дрожишь вся.

Это нервное, вот никак не выберу себе таблетки, все не нравится. Может, ты мне выпишешь?

Тебе поспать надо. Я думаю, что тебе стоит поехать в Красноярск к Мэй. Я тебя прикрою, не переживай.

Спасибо, но как же я брошу кота?

Ничего, я могу его навещать.

Они подошли к входу, встав под козырьком. Это было самое безопасное место, странным образом камеры повесили так, что входа видно не было. Аврора обхватила его лицо ледяными ладонями и поцеловала. Он прижал ее к себе, она уткнулась в его широкую грудь и глухо зарыдала. С ним было тепло и спокойно, а сердце, наконец, выпустило накопленную тревогу, сразу стало легче дышать, захотелось есть, а ведь она не ела со вчерашнего дня.

Аврора, вот вы где. Ой, простите-простите, В двери стояла пожилая медсестра, видевшая еще живого Хрущева по телевизору. Аврора, вас там ищут. Приехали полицейские или прокурорские, я не разобрала. Я сказала, что вы пока заняты. Я помариную их полчасика, но потом приходите, а то попадутся на глаза зам замычу.

Я скоро приду. Спасибо, Татьяна Игоревна, Аврора вытерла слезы, улыбнувшись ей.

Да ладно тебе, не торопись. Все, меня нет, медсестра скрылась.

А ведь она нас давно поженила, Аврора тихо рассмеялась. Все время мне твердила, что я побегаю-побегаю, а все равно выйду замуж за Дениса Викторовича.

Знаю, она меня тоже пушила постоянно. Я могу с тобой сходить, мои все спокойные, лежат и потолок на миллиметры делят.

Мои тоже. Пойдем, а то мне страшно. Раньше я не была такой трусливой, что-то во мне сломалось.

В нас всех что-то сломалось, раз мы докатились до такого, он не договорил, выругавшись про себя.

В фойе, как называла первый этаж Аврора, ее ждал Игорь Николаевич и два офицера с погонами попроще. Она сразу поняла, что они тут главные, а Денис, почти не шевеля губами, еле слышно сказал, что это сб-шники. Игорь Николаевич одобрительно кивнул, а офицеры заметно встревожились, не снимая с лица сияющих улыбок.

Добрый день, Игорь Николаевич. Чем могу помочь? Это мой коллега, Денис Викторович Давыдов, он хороший специалист и будет очень полезен, она говорила это с каменным лицом, отыгрывая положенные нормы этикета, обращаясь к старшему по званию.

Очень хорошо, рад знакомству, Игорь Николаевич пожал широкую ладонь Дениса. Тем более что Дениса Викторовича наш разговор также касается. Мои коллеги представятся сами.

В его голосе было столько вежливого презрения, что Аврора с трудом сдержала ехидную улыбку. Денис стоял с непроницаемым в своей защитной вежливости лицом, внимательно читая развернутые удостоверения. Красных ксив он видел немало, а эти ребята были непростые, опасные. Аврора растерялась, и он повел всех в бывший кабинет завхоза, который переехал на чердак, чтобы его не донимали. Из кабинета сделали небольшую переговорную, в которой кроме овального стола и стульев ничего не было, чтобы не засиживались. Аврору он посадил к окну, сам сел слева. Игорь Николаевич сел справа от нее, а два офицера напротив, трое против двух.

Вы узнаете этих людей? сидевший слева офицер пододвинул к Авроре планшет.

Да, узнаю, Аврора листала фотографии Альфиры и Максима. Как же они исхудали, совсем не похожи на себя прошлых, оставшихся на фотоснимках в облачном хранилище. Альфира улыбалась, усталая, счастливая и немного грустная. Максим сдержанный, видно, что ему больно, что он терпит и молчит. Это Альфира и Максим. Они пропали летом вместе с Юлей и Ильей. Альфира выглядит вполне здоровой, но у Максима серьезные проблемы. По фотографиям видно, что он испытывает постоянную боль. Денис Викторович, как вы думаете?

Согласен с коллегой. У молодого человека мышечные боли. По фотографии сложно сказать, но скорее всего это результат травмы или побоев. Он стремится согнуться в неестественной позе, скорее всего на его теле обширные гематомы, особенно на спине и бедрах.

Мы не просили вас ставить диагноз, сказал офицер слева, лучезарная улыбка сошла с лица, обнажив холодное презрение. Второй офицер все так же улыбался, с вызовом смотря на Аврору. Знакома ли вам эта девочка?

Офицер открыл другую папку. На фотографиях была Айна. Девочка потерялась в безликой палате, одетая в простую пижаму. Черные волосы убраны в аккуратный пучок, украшенный нитями красных ягод и палочками шоколадного цвета, чувствовалась рука Мэй. Айна не знала, куда себя деть, и очень волновалась, ища слепыми глазами кого-то. Было видно, что она боится фотографа. На одной фотографии она встрепенулась, расцвела, широко улыбнувшись, смотря вправо от фотографа. Аврора готова была поклясться, что увидела в отражении белых глаз девочки Мэй. Глаза пугали, но глядя на лицо девочки, быстро забывались. Затянутые белой пеленой, скрывавшей зрачок, делавшей глаз сплошным белым белком, они все равно были живые, как и лицо девочки, на десяти простых фотографиях проявившее сотню эмоций. И как же девочка была похожа на Мэй, если бы Аврора не знала, то назвала бы ее дочерью, но у Мэй не было детей.

Я не знаю эту девочку, наконец сказала Аврора, улыбаясь. Очень хорошо, что она среди друзей. Что у нее с глазами.

Врожденный дефект. Есть заключение офтальмолога, вы его получите позже, второй офицер перестал пялиться на нее и стал серьезным. Вы пытались связаться с Мэй?

Конечно, но у нее номер постоянно выключен.

Ей пришлось поменять номер, так как ее атаковали религиозные фанатики. Как только стало известно об обнаружении пропавших, ее стали атаковать, угрожать, проклинать и так далее. Думаю, не мне вам объяснять, на что способны подогретые религиозные фанатики, Но скажите, вы знали, зачем Мэй и некая Лана Ким едут в Красноярск?

Да, знала. Точнее знала, что едут. Мэй говорила, что есть шанс найти ребят. Она не знала, как и почему, я тоже этого не знаю, но это сработало.

А как вы думаете, почему это сработало? офицер слева внимательно смотрел на нее.

Я не знаю. И честно говоря, не хочу знать. Ребята нашлись это главное. Вот бы еще Юля нашлась, может, она где-то рядом.

Откуда у вас информация, что она может быть рядом? офицер слева снисходительно улыбнулся.

Ниоткуда, просто надежда, что она тоже скоро найдется.

Скажите, какую роль в обнаружении пропавших сыграла Лана Ким? спросил второй офицер, переглянувшись с коллегой. Определенно они забавлялись.

Не знаю, вам стоит задать эти вопросы Лане Ким, Аврора спокойно выдержала их взгляд. Думаю, что Мэй также ничего не знает.

Почему вы так думаете? спросил офицер слева.

Потому, что с самого начала этого дела нас ведут, но кто и куда мы не знаем.

Вот вы и узнаете. Вы завтра отправляетесь вместе с моим коллегой в Красноярск. Ваша задача разговорить Альфиру и Максима. Все допросы вы будете проводить вместе с моим коллегой, вам стоит подружиться, офицер слева сально улыбнулся.

Валерий, второй офицер было протянул ей руку, но быстро поняв, что она не пожмет, приложил ее к сердцу. Уверен, что мы подружимся.

Уверена, что нет. Я не могу уехать. У меня отделение, мне надо согласовать командировку с руководством.

Об этом не беспокойтесь, с вашим руководством все улажено. Вы направляетесь в командировку, суточные и другое получите как положено, офицер слева демонстративно посмотрел на часы. Вылет рано утром, вам стоит подготовиться.

Я могу за вами заехать, сказал второй офицер.

Пришлите билеты, я доеду сама. Не бойтесь, я не опоздаю, она бесстрастно посмотрела на улыбающегося офицера. От понимания того, что вот с этим она должна будет пытаться разговорить ребят, которые и так пострадали, ей становилось тошно. Если бы не Денис, сжавший ее колено, она бы точно что-нибудь высказала. До завтра, Валерий.

Увидимся, Аврора. Смотрите, не пальните еще раз, страна второй революции не выдержит.

Ох, сколько раз она слышала эту тупую шутку. Сколько человек считали своим долгом поупражняться в остроумии над ее именем, и скольким она затыкала рот, унижая до уровня пыльного плинтуса. Но сейчас она промолчала, потому что она их презирала и с трудом скрывала это на лице. Желая спастись, она посмотрела на Игоря Николаевича, сидевшего все это время молча.

Ты права, главное, что ребята нашлись. И Юлю найдем, я тоже в это верю. Плохо то, что Альфира и Максим ничего не помнят. Здесь какой-то блок в памяти, они не замалчивают, а просто тупик, как в стену упираешься. Может, тебе удастся подобрать ключик, как ты подобрала к Алисе.

Не знаю. У Алисы был страх, а ни Альфира, ни Максим ничего не боятся. Тут другое, поэтому не буду прогнозировать результат, она открыла на планшете фотографии Альфиры и Максима, потом снова Айны. Девочка травмирована и очень сильно. Ее нельзя трогать. Если она установила контакт с Мэй, то это будет пока лучшей терапией для нее. Она как будто из другого мира, она совсем другая.

Ты права, с Мэй они очень подружились. Мэй несла ее с танкового полигона. Мы тебе не сказали, где их нашли. Так вот они оказались на территории военной части, на танковом полигоне, где хранят старые танки.

Танковое кладбище? удивилась Аврора. Так на карте все сходилось в этом месте, помните?

Стоп! А вот теперь вам стоит помолчать. Если кто-нибудь из вас передаст эту информацию в СМИ или расскажет кому-нибудь, то вы будете отвечать по всей строгости закона. Эта информация строго секретна, а в отношении тех программистов, которые создали эту карту, мы еще разберемся, офицер слева сощурил глаза. Не забывайте, Аврора, мы проверим и вашу причастность к этому делу. Пока же мы привлекаем вас как специалиста. Ваши коллеги на месте ни на что не способны, но не думайте, что это дает вам иммунитет. В нашей стране иммунитета не может быть ни у кого, запомните это.

59. Tomorrow never come

В палате стало непривычно тихо. Исчезли звуки из коридора, сквозь приоткрытую дверь доносился постоянный гул телевизора, смешки медсестер и звяканье подносов на тележках. Неслышно было даже неистребимого бурчания и комментирования телевизора завсегдатаями ЛПУ, сбегавшими в эти белые безжизненные стены, надеясь обмануть судьбу. Коридор был пуст, телевизор выключен, пациенты по палатам с плотно закрытыми дверьми, медсестры в своем закутке, лишь принудительная вентиляция шелестит чуть заедающими лопастями.

Айна рисовала карандашами. Цвета ей были неважны, она рисовала в негативной форме, рисунок проступал в виде белых силуэтов на черном, красном или синем фоне из отрывистых и очень точных штрихов. Как могла так рисовать слепая девочка, не понимали врачи и профессора, мучившие девочку осмотрами по два-три часа в день. Айна не сопротивлялась, доверяя Мэй, всегда сидевшей рядом, мягко сжимавшей руку в особо тревожные моменты. Никто не понимал, кроме Мэй и Авроры, единственной, кто не задавал девочке никаких вопросов, откуда она, кто ее родители, где и как она жила и тому подобное. От этих вопросов Айна впадала в ступор, не в силах ничего ответить, а потом долго плакала и звала кого-то, разобрать речь было сложно. Айна разговаривала с интересным акцентом, напоминавшим сразу несколько диалектов. Как и девушки с Урала, она завышала тон на последнем слоге в конце предложения, но в то же время говорила немного распевно, словно пела длинную песню о снеге, о бескрайней ледяной пустыне и редком, но теплом и добром солнце, способном оживить даже самый мертвый лед.

Альфира и Максим молчали, но не потому, что что-то скрывали, а потому, что не могли ответить. Их допрашивали каждый день, по шесть-восемь часов, пока не вмешивался лечащий врач, выгонявший озлобленных чекистов из палаты. Максим лежал в реанимации под капельницами, Альфиру к нему не пускали, только Мэй, носившей записки влюбленных, чувствуя себя при этом немного молодой. Аврора никого не допрашивала, она просто разговаривала, выводя на воспоминания из прошлого, когда еще не было этого кошмара, шаг за шагом выходя к незримой стене, защищавшей сознание спасенных от перенесенного ужаса. Она поставила выборочную амнезию, написав не одну стопку бумаг, чтобы от ребят отстали хотя бы на время. Препараты и витамины были полезны и здоровому человеку, лучшее, что можно было сейчас сделать, так это не трогать. И это очень раздражало приставленного к ней сотрудника, требовавшего ускорить дознание, натыкаясь каждый раз на стену доводов и подкрепленных анализами и выводами противопоказаний. В конце концов надсмотрщик стал пропадать, появляясь в больнице под вечер с пачкой дежурных вопросов, став Авроре еще противнее. От бравого офицера несло дешевым виски и шлюхами, как быстро опускается человек от безделья.

Аврору больше всех интересовала Айна. Девочка в первый день знакомства не испугалась ее, долго и бережно ощупав лицо и голову. Потом Айна взяла листок и нарисовала цветок синим карандашом. В отличие от остальных рисунков, она рисовала именно карандашом, а не штриховала пустоту. Цветок получился колючий и грустный, но сквозь иголки проступала еле заметная улыбка. Ее первой заметила Мэй, сказав, что это точно она. Аврора разглядела не сразу, уже после трех ночи, сидя на полу в номере, она увидела рисунок глазами Айны и Мэй. Денис тоже сразу ее узнал, что еще сильнее разозлило Аврору, получается, что она одна себя не знает? Какой удар по профессиональной чести! Айна и Мэй были удивительно похожи. Внешнее сходство сразу бросалось в глаза, но гораздо сильнее Аврору поразила их связь, образовавшаяся моментально, будто бы каждая прятала внутри конец оборванной цепи, в надежде найти вторую часть и воссоединиться. При всех Айна называла Мэй по имени, но, оставаясь наедине с Авророй, изредка называла ее мамой, тут же прося Аврору ничего не говорить Мэй. Девочка боялась стать навязчивой, потерять близкого друга, неуверенная в себе, неуверенная в своей нужности другому. Аврора не переубеждала ее, мягко подводя к тому, что Айна слишком критична к себе, а Мэй никогда и никого не бросает. Девочка это понимала, но страх был сильнее. Аврора видела, сколько в ней страха, сильного и уверенного, сколько еще предстоит работать, чтобы малыми шагами выдавить его до капли. Айна напоминала детей, выживших после многих лет домашнего насилия или тюрьмы детдома, но в то же время девочка была сильная, и у нее был человек, очень близкий, который заботился о ней, который был ее опорой, и которого больше нет. Айна могла это точно сказать, никакого блока не было. Она знала, что дед умер. Плакать о нем она не могла, истощив колодец слез до капли. Вспоминая о деде, Айна искала Мэй или Альфиру, она очень пугалась, что осталась одна, пока не привыкла к Авроре. Они подружились, Аврора в основном говорила, а Айна рисовала ответы. И все невыплаканное, подобно сломавшемуся психотерапевту, Аврора принимала на себя, полночи сидя в углу кровати и плача. Не помогали таблетки, от алкоголя ее тошнило, и если бы не Мэй, она бы перестала есть. Мэй, как всегда, знала лучше других, что им нужно, но никогда не могла понять этого для себя, за нее это делала Айна.

Камиль прислал сегодня, Мэй показала фотографии на планшете. Почтовая программа чуть тормозила, и кадры менялись со странной задумчивостью.

О, заколотили окна. Правильно, могут разнести, Аврора кивнула сама себе, глядя на безликие фанерные щиты, которыми Камиль закрыл ресторан, вывеску он тоже снял. Также выглядела вся улица, будто бы город готовился к бомбардировке. Хорошо, что вы закрылись.

Да, но от нас требовали, чтобы мы работали в праздники. Я задним числом издала приказ о ремонте зала и дезинфекции. Придется пройти внеплановую проверку, но когда это еще будет. Знаешь, у меня такое чувство, что завтра не наступит никогда. Мы застряли здесь, и ничего больше не существует.

Это ты еще в городе не была. Там чувствуется, что завтра уже умерло, а прошлое пожирает пространство квартал за кварталом. Мертвый город с мертвыми гражданами.

Айна подняла голову от рисунка и улыбнулась. Сделав последние штрихи, она удовлетворенно дотронулась до рисунка, осторожно, чтобы не смазать грифель.

Посмотрите лучше сюда, распевно попросила девочка. Вы слишком много думаете, а завтра все равно наступит и на земле, и под землей.

Мэй и Аврора склонились над рисунком. Из-под черных штрихов, напоминавших при первом взгляде бесформенные фигуры, проступал свет, яркий и неожиданно теплый. Глаза не сразу видели его, но восход солнца, разрезающего непроглядную тьму, становился все яснее и четче, пока не оставалось только оно солнце, слепившее глаза, заставлявшее улыбнуться и выбросить из сердца тревогу.

Битва будет здесь? Юля с тревогой осмотрелась, не находя в идеально ровном ледяном поле ничего, что хоть на малую долю отличалось от бесконечного поля. Даже небо и тучи были одинаковыми, будто бы отрисованными ленивым художником, решившим все локации закрыть одним шаблоном.

Здесь и не здесь. Битва будет везде, Лана туже затянула шарф, пряча лицо от ветра. Юля замоталась с ног до головы, остались одни глаза. Ты боишься?

Да, очень. Но они же этого и хотят, чтобы я испугалась и сдалась.

Конечно, но в твоем страхе нет ничего позорного

А если я проиграю, что тогда будет?

Никто не знает, даже я. Хуже страха лишь твои сомнения.

Нет, я все решила и буду биться, Юля закрыла глаза и кипящая внутри ненависть разгорелась с новой силой. Она зажглась, засветилась, мощным лучом проткнув серое небо.

Не торопись, не расходуй силу зря, она тебе понадобится. Помнишь наши тренировки? Лана сжала ее плечо, Юля успокоилась и погасла.

Помню. Вот бы мне силу всех этих мастеров! Юля засмеялась. Пока вы не пришли, я думала, что все забыла.

Ты ничего не забыла. Придет час, и ты ощутишь их силу. Они бились здесь до тебя, их сила навсегда осталась здесь, она тебе поможет. Не думай о других думай о себе, тогда сможешь победить. Чужие мысли, чужие чувства делают тебя слабее, только твои желания и чувства помогут тебе.

Да, я понимаю, о чем вы. Я этого и хочу. Я поняла это на крыше в тундре, вы же знаете, что она со мной разговаривала, да?

С тобой говорил Бог. Ты смогла до него достучаться, Лана улыбнулась, это было видно даже сквозь толстый шарф. Твоему противнику никогда не подняться до твоего уровня, и оно это знает.

Оно? Я думала, что это он.

Тебя не должно смущать выбранное им тело. Можешь называть его злом, но это людской термин. Вы любите все упрощать, а во Вселенной нет ни зла, ни добра.

Знаю, вы говорили. И Йока мне это объясняла. Я не хотела ее убивать.

Ты знаешь, что должна была это сделать. Посмотри налево, узнаешь?

Юля повернулась, вращать головой в замотанном состоянии было трудно, проще поворачиваться, как играет с солдатиками ребенок. Она чувствовала себя таким же оловянным солдатиком, но со своей программой. К ним летел дрон, а за ним несся на бешенной скорости волк-киборг. Юля сразу поняла, что это Илья. Она видела его на могиле Йоки, волк лежал рядом и протяжно скулил, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на Юлю и не разорвать на части. Оно, этот холеный офицер, всегда был рядом смеялся, подначивая и ее, и волка к схватке.

Волк встал в двух прыжках от нее и смотрел, не мигая в глаза. Юля не отворачивалась, выдерживая тяжелый взгляд. Вдруг что-то внутри волка дрогнуло, глаза изменились, став знакомыми, немного грустными, но заботливыми, слишком серьезными. Илья справился со своей ненавистью, он не вернулся, он никуда и не уходил. В той ярости, которую волк сдерживал в себе, Юля видела Илью, узнавала его настоящего, не того смущенного парня, влюбленного по уши в нее, а твердого и упрямого. Здесь он был свободен, вот только опять один она убила ее. Такова судьба, и Юля могла причинить ему только боль, совершенно не желая этого.

Он присягает тебе. Поверь, он многое сломал в себе, чтобы сделать это. Они придут на битву и встанут рядом с тобой. Ты будешь не одна Это их выбор, передала сообщение Лана, волк рыкнул и с чудовищной силой разломил заледеневшую землю.

Кто они? опешила Юля.

Они, посмотри за спину, Лана засмеялась.

Юля обернулась и увидела, что к ним бежит черная лавина волков самых разных модификаций. Она еще никогда не видела столько киборгов сразу, стая закрыла собой горизонт. Волки рычали, выли, дрожа от нетерпения и силы.

Это что, мое войско? всхлипнула от радости Юля.

Да, вот только не плачь, а то они тебя загрызут, засмеялась Лана. Они сами организуются, твоя битва будет в центре, не смотри и не думай, что с ними они будут думать за тебя, они будут защищать тебя.

Юля выдохнула и посмотрела на серое небо, еще сохранившее ожог от ее огня. Солнце осветило Юлю, она почувствовала, как сила входит в нее, и испугалась, что сейчас лопнет. Лана сжала ее плечи, стало гораздо легче, успокоилось сердце, ставшее бездонным, наполненное кипящей плазмой.

Я готова. Да, я боюсь, но я готова, уверенно сказала Юля.

60. Пирамида

Стало вдруг темно. Нет, зимнее солнце еще занимало место на небе, но его время прошло. Ровное и безоблачное небо покрылось серо-черной коростой от десятков тысяч факелов и тысяч костров, разведенных прямо посреди проезжей части из десятков сваленных друг на друга машин, еще недавно блестевших заманчивой привилегией.

На марш вышли миллионы, каждую полусотню вели командиры, в руках которых горел и безжалостно чадил огромный факел из грубо сваренного железа, наполненный чистой нефтью. Густой липкий дым наполнял легкие и ума людей, не оставляя места даже самой малой части души. Они становились глиняными, пустыми внутри, принимающими уродливую форму злого и безрукого мастера, и малая часть света билась внутри, желая вырваться на свободу, покинуть навсегда это тело, этот город, этот мир. Если взлететь и взглянуть вниз с высоты полета самого храброго стрижа, то видна будет расплющенная пирамида, высеченная из живого тела города, с кривыми гранями, далекая от совершенства природной гармонии, как и многое, созданное человеком в попытке повторить.

Люди шли, и город пропал, спрятался в тени смога, став безмолвным руслом мертвой реки, по которой текла всепоглощающая лава. Но она текла не от вулкана, а к нему, стремилась в вершине расплющенной пирамиды, к горящему черным пламенем Соловецкому камню. И только старый детский магазин и Политехнический музей со страхом и вызовом смотрели на лаву, на вершину вулкана, не боясь, что она поглотит их, коля глаза тех немногих, кто осмеливался обернуться и взглянуть им в лицо.

На Лубянской площади пылала от прожекторов огромная платформа. Колонки ждали первых слов победителей, безмолвно стоявших над толпой, смотревших на них благосклонно, заглядывая в душу каждого. По всему пути следования колонн, на всех мертвых артериях древнего города высились экраны, в деталях показывающие вершину пирамиды, куда не каждому суждено взобраться, но каждый сможет стать ее фундаментом, надежной опорой.

Егор стоял справа от лидера движения Правая воля и чувствовал, что они хозяева этих людей, хозяева этой земли, а будущем и всей планеты. Планы никто не скрывал, и позади стояли все те, кто до недавнего времени олицетворял власть в этой стране, теперь покорные, покоренные и жалкие слуги, наполненные черной энергией, бьющей фонтаном из всех, кто был на сцене, кто подбирался к ней, кто шел с факелом в руках, управляя жалкой волей големов, идущих на смерть, идущих на жизнь, не видя никакой разницы. Когда начался митинг, Егор потерял себя, стоя в стороне, смотря на свое тело, на страшно вздымающиеся в небо руки, слушая громкий, режущий внутреннюю часть черепной коробки голос, удивляясь, как это он так может. А внутри все кипело и взрывалось, амулет Авроры сдерживал его, не давая взорваться, не давая сжать шею этой твари, стоявшей слева от него. Он был готов уничтожить каждого, кто стоял на сцене, кто пришел сюда и смотрит пустым восторженным взглядом, ловя каждое слово, правильно реагируя, но не понимая ни одного слова.

Марш остановился, артерии были полны. Все смотрели на экраны, лишь немногие могли быть рядом с живыми богами, заходясь от экстаза, перемешанного с пульсирующим оргазмом. Лидер движения говорила, но ее никто не слушал, отвечая телом и гортанными выкриками на повторенные сотни тысяч раз слова. Они больше не имели значения, а над площадью, как в огромном экране, отражался другой мир, в котором шла жестокая битва. Огромные волки бились с человекообразными роботами или это были люди, слишком большие и уродливые, чтобы оставаться человеком. Плоть рвала плоть, металл рвал металл, устилая кусками тел землю, строя свою пирамиду из еще живых, трепыхающихся полутрупов, пораженных агонией битвы, готовых сражаться до последнего нервного импульса. Люди видели это на экранах, люди видели это в черно-сером небе, распадающимся на части, открывая огромное поле, уставленное танками. Над полем взорвалась огромная сфера, покрыв танки склизкой черной массой. И танки стали оживать, наполняясь новой страшной силой, обретая мощь и ярость.

Это наша сила! Это наша мощь! Это наши жилы! Это наша кровь! вторили за лидером миллионы глоток. Город дрожал, асфальт покрывался трещинами от топота миллионов ног, фасады старых домов, переживших не одну войну, трескались и рассыпались, обнажая мольбу и ужас. И амулет замолчал. Егор вздрогнул от накатившей свободы, от жгучей ненависти, переходящей в кипящую плазму. Не все увидели, как правая рука, как герой-офицер, роль, которую ему прописали идеологи, перестал быть серо-черным, а вспыхнул, как миллионы свечей.

Он стиснул голову главного духа, заключенного в теле безликой женщины. Они боролись стоя, Егор был гораздо сильнее, дух шипел, плевался, призывая на помощь своих клонов, застывших в паническом ступоре. Егор закрыл глаза и вжал дикие очи пальцами вглубь черной души. Дух заревел, но они оба перестали существовать. Вместо их тел стал расти огромный солнечный смерч, перевернутый, уходя хвостом в беспокойное небо. Конец смерча пронзил небо другого мира, огненным столбом ударив в вершину пирамиды из трупов.

Смерч рос, воронка ширилась, засасывая в себя черную материю. Больше не существовало сцены, прожекторы и колонки расплавились, все белковые тела превратились в шлак, как и многие, стоявшие прямо у сцены. Люди упали на колени, изрыгая из себя черную материю, выворачивая нутро с кровью и бессмысленностью бытия, извергая чужеродное, так легко принятое ими, так легко понятое ими. Черная материя текла в воронку, исчезая в солнечном вихре навсегда. Черные реки ненависти обжигали, убивали всех, кто попадался на пути, подобно азотной кислоте растворяя белковую плоть на грязное ничто, стекавшее в ливневую канализацию, уходящее в покорную землю, готовую в очередной раз спасти этот глупый и жестокий мир. Мертвые артерии города шевелились обожженными, дикие крики людей, у которых слезала кожа, наполнили ночное небо, и не было от них спасения. Люди кричали, бились в агонии, не понимая, что за потерянной кожей, за сгоревшими мышцами тут же вырастала новая плоть, чистая и живая. И от этого становилось еще страшнее, от понимания, что с ними было, кем они стали. Черная материя выжигала душу и сердце, оставив слишком малую часть, чтобы забыть, успокоиться, но бесконечно огромную, чтобы снова стать человеком, возродиться через боль, через страдание, как возрождается природа. Смерч поднимался все выше и выше, втягивая в себя черные потоки со всех городов, дрожа от напряжения, готовый взорваться в любую секунду.

И он взорвался, накрыв город огненным вихрем, ослепив на долгое время всех. Стало тихо и темно. На небе проявилась луна, зажглись звезды. Потом задул ледяной ветер, нагнав огромные тучи, и пошел снег, перешедший очень быстро в лютую метель. Люди стояли, не двигаясь, находя в ветре, в жестком колком снеге истинную отраду, начиная чувствовать заново.

Юля ждала, как сказала Лана. Она ждала знака, чувства внутри себя, что настало ее время. Битва началась без нее, и ей там не было места. Подобно черным лавинам, оборотни схлестнулись с киборгами, в ярости и силе не уступая друг другу. Она с ужасом смотрела на эту мясорубку, не сразу заметив, как растет на поле боя жуткая пирамида. Ей никто не говорил, но Юля чувствовала, что эта битва, эта пирамида, ужасная мясорубка тоже часть ритуала, дань традициям, нужное количество движений в жутком танце. В битве не было и не могло быть победителя, и она застыла после того, как с неба ударил столб пламени. Юля поняла, что это знак. Странно, но стоя в одном кимоно с босыми ногами она не чувствовала холода, как не чувствовала и страха. Она просила небо, даже не пытаясь вспомнить имен богов, отправляя свою просьбу к ним, честную и бескорыстную. Она просила за всех, кто сейчас погиб в этой бессмысленной жуткой мясорубке, она просила за своих друзей, просила для них счастья, просила сохранить им жизнь, вернуть к жизни.

Ее противник был уже на вершине пирамиды. Она напоминала татами из солнечного света, скрывающего под собой еще теплые трупы. Юля нахмурилась, представив, как ей придется карабкаться вверх, но ноги сами прыгнули, и она полетела вверх, как в красивых китайских фильмах, не хватало вытянутого вперед блестящего меча.

Татами был твердый и горячий. Она чувствовала, как сила входит в нее. Противник, одетый в черное кимоно, спокойно разминал шею. Он, нет, оно было уверено в победе и смотрело с уважением на нее. Лана обещала, что сила всех предыдущих бойцов будет с ней, и вдруг она поняла, что так и есть. В голове открылась потайная дверь, и она увидела всех рядом с ней, готовых к бою, весело кивающих ей, подбадривая. Враг врал ей, там были и женщины, сильные и добрые, но знавшие, что такое смерть, умевшие убивать. Она теперь тоже могла убивать, она умела это делать.

Перед тем, как ты умрешь, я хочу, чтобы ты увидела нашу победу, противник взмахнул рукой, и слева открылся портал, в котором ожившие танки строились в шеренги, жуткие, напоминающие насекомых из стали, готовые убивать. А вот твой город. Не думай, что этот жалкий предатель сможет нас остановить, но, может, это придаст тебе сил, и ты будешь биться достойно.

Теперь она увидела Москву, сожженную смерчем, и людей, стоявших на месте и смотрящих в небо, несмотря на жуткую метель. Она ничего не поняла, спрашивать не хотелось, пора было заканчивать. Страх внезапно сковал все тело, она не хотела умирать, но тут же отпустил, встав рядом, как и сила прошлых победителей, готовый подсказать, уберечь от необдуманной атаки.

Поединок начался. Без судей, без сигнала, без времени. Противник был очень силен, и в первой же атаке свалил ее ударом в живот. Правила были другие, он тут же бросился добивать ее ударами пятки в голову, она каталась, ловко уворачиваясь, пока не подсекла его и не дала левой пяткой в грудь, обрушив ногу, как гильотина.

Юля встала и подождала, пока он не поднимется. Оно злилось, но он, его аватар, был спокоен и вежливо поклонился. Бой продолжился, теперь она начинала предугадывать его ходы, стремительные броски и комбинации, получив серию ударов по ногам и в тело, но ни одного в голову. Зато сумела залепить правой пяткой в голову, опрокинув соперника навзничь.

Она поняла, как с ним бороться. Как и учил Виктор и Лана, как всегда указывал тренер, не надо было торопиться, бросаться в открытое окно, немного подождать и контратаковать, уходя в защитную позицию. Она не торопилась, с каждой атакой пробивая его слабые стороны. Противник злился и делал больше ошибок. Но и она чувствовала, что слабеет, такие долгие поединки вытягивали все силы.

Татами рос, превращаясь в бесконечное горячее поле. Оно вдруг застыло и стало двоиться, потом троиться, еще и еще. Их становилось так много, что она испугалась. Против Юли стояли десятки разных воинов, пришедших из древних времен. Кто-то был в кимоно, кто-то в доспехах с мечами и копьями, кто-то держал лук. Она не сразу поняла, что не одна, что рядом с ней стоят ее защитники, воины прошлых битв, и каждый знал, с кем должен сразиться.

Оно бросилось на Юлю, метя ногой по дуге в голову, и битва продолжилась. Звенела сталь, свистели стрелы, улетавшие в никуда, но застывающие над татами черными полосами. Юля решилась и начала атаку. Комбинация, продуманная еще во время тренировки с Виктором и Ланой, оказалась неожиданной. Обманный удар, она будто провалилась, и противник бросился добивать, получая невидимую подсечку и удар в голову. Потом еще один, и еще, еще. Юля знала, что так добивать нельзя, что так можно убить, тренер рассказывал, до какого предела можно бить, как замечать, что противник поплыл и скоро сломается. Но она должна была убить, и она била, удар за ударом, выбивая полные серии по дуге, в прыжке, с разворотом. Голова противника страшно болталась, будто бы висевшая на резиновом шланге. Еще удар, и оно упало.

Десятки голосов ее друзей, бойцов, десятки голосов ее противников, прошлых врагов, говорили одно и то же: Ты должна убить. Добей его, добей его, иначе ты проиграешь. В руках у нее возник черный меч, совсем не катана из фильмов или аниме, а тяжелый, черный от времени и крови меч без украшений, без каких-либо знаков. Меч дрожал в ее руках, она чувствовала, куда и как должна ударить. В голове пронеслось все, что было с ней, но без подробностей, а вихрем боли и злости. Она ударила прямо в сердце, противник дернулся и закричал так жутко, что она оглохла. Сквозь густую вату она услышала, как оно проклинало ее, обещая смерть и для нее. Черные стрелы ожили и вонзились в Юлю, бешеной силой потащив вперед. Она летела неизвестно куда и понимала, что умирает. Каждая часть ее тела исчезала, оставляя бесконечно глубокую дикую боль.

Ее пригвоздили к огромной каменной стене, оставшейся после бомбежки города. Юля плакала, глухо, не в силах вздохнуть в последний раз. Она смотрела на черное небо и ждала солнце. Неужели она так и умрет, как ей не хотелось умирать, как же она боялась смерти. И тело сжалилось над ней, мозг выключился навсегда, успокоив раны и душу.

61. Рассвет

Воздух застыл, редкие снежинки опадали так медленно, что казалось, будто они застыли. Это могло бы быть красивым, если бы не черное от копоти и крови бескрайнее поле с уродливой пирамидой из трупов посреди бескрайней снежной пустыни. Далеко, очень далеко от пирамиды одиноко стояла каменная стена, знавшая не одну цивилизацию, уничтожавшую себя в черный прах, чтобы начать все сначала. Кто и зачем построил эту стену никто не знал, но ни одна ракета, ни одна бомба не могла ее разрушить, выбивая жалкие осколки, рисуя на холодном сером зеркале бесконечности уродливые узоры человеческого тщеславия и жестокости.

Он шел по мертвой земле. Как давно он здесь не был, и как мало изменилось за тысячи лет его отсутствия. Грусть и тоска одолевали его, заставляя бороться с собой, не позволять себе раз и навсегда уничтожить этот жестокий и глупый мир. Он видел ее, унизанную стрелами, словно бабочка под стеклом, мертвая у всех на виду. Но зрителей не было, кроме ветра и затянутого черными тучами неба. Ветер не трепал ее, бережно обходя, сдувая снежинки с бледного мертвого лица. По стене струились ручьи от растаявшего снега, она оплакивала свою ношу, крепко держа, не давая телу развалиться и сползти жалкими останками на безмолвную землю.

Майтреи стоял у стены, она позвала его, а теперь она мертва. Давно он не слышал этого имени, давно к нему не обращались так искренне и бескорыстно. Он плакал, как оплакивала ее и стена. Он не мог исполнить ее просьбу, не мог выполнить ее мольбу, но он мог исполнить другую мольбу, которая горячей искрой освещала ту тьму, что сгустилась в его сердце. Он вытер слезы и улыбнулся, как же она, маленькая девочка из другого мира вспомнила его забытое имя, не перепутала, а точно назвала, нашла его взор на небосклоне, и он услышал. Майтреи встал на колени, в руках возникло серебряное блюдо, а ветер стал разгонять злые тучи. Тучи послушно отступали, покоряясь его воле, светлея от той любви ко всему миру, что лилась из его сердца. Тьма внутри него отступала, он пел песню, закрыв глаза, и плакал, принимая всю боль на себя, забирая ее из мертвой земли, освобождая этот глупый мир.

Стрелы загорелись и рассыпались в прах. Тело медленно поплыло и легло на блюдо. Белое покрывало его песни накрыло Юлю, затягивая раны, оживляя плоть и восстанавливая кости. Он улыбнулся и подул на нее, возвращая в тело дух.

Кто вы? она не могла вымолвить ни слова, изо рта не выходило ни звука, только жаркое дыхание солнца. Юля вся светилась, перестав чувствовать боль, забыв про то, как это умирать.

Ты сама меня позвала, и я пришел к тебе, ответил он, с любовью смотря на удивленную и испуганную девушку в белоснежном кимоно. Я услышал твою просьбу, но я не могу исполнить ее. Ты слишком много просишь и не за себя. Ты ничего не просишь для себя, но за тебя попросили другие. Я верну ей жизнь и твоему другу, но большего я сделать не могу

Спасибо большое! Юля огляделась. Видеть великана Майтреи она не могла, как не могла и слышать его голоса, человек не смог бы выдержать этого. Вокруг была мертвая земля и чистое безоблачное небо с безжалостно яркими звездами.

Ты опять не просишь ничего для себя. Зачем ты хочешь воскресить этот злой мир?.

Он не виноват в том, что сделали люди. Вы можете мне ответить, если вам не сложно, Юля замялась, вспоминая слова, она все потеряла, никогда еще голова не была такой пустой и чистой, никогда еще ей не было так легко.

Ты не можешь понять, почему победила. Да, ты была слабее его, но ты победила, разве так важно знать, почему?

Да, но если мне нельзя этого знать, то простите, пожалуйста, Юля вздохнула и закрыла глаза, видеть мертвую землю, знать, что там где-то высится пирамида, на вершине которой она снова убила. Юля заплакала, шепча извинения.

Твой противник был сильнее, но он поторопился, Тщеславие всегда было на защите гармонии мира. Оно движет вперед, но оно и удерживает в последний момент, ослабляя даже самого сильного противника. Ты видела, что в твоем мире оно оживило мертвые танки, ты видела, сколько жертв было в этой бессмысленной битве, но ты не увидела главного, как каждый из погибших на поле боя перешел в твой мир и влил свою черную энергию в орудие смерти. Эта битва раскрыла портал, она принесла нужное количество жертв, и если бы ты испугалась и сдалась, то гармония была бы нарушена. Никто не знает, что тогда случится на самом деле, но так было не раз. Я вижу, что слишком сложно говорю, ты не можешь и не должна этого понимать. Ты вернешься домой, но сначала я покажу тебе, как этот мир воскреснет. Не бойся, огонь не причинит тебе вреда, ведь ты часть его это и твой огонь тоже.

Черное небо подернулось кровавой нитью. Юля замерла, вглядываясь в зачинавшийся рассвет. Вокруг них вырос колодец из белого света, а солнце быстро поднималось, огромное, занимающее все небо.

Земля начала гореть, сначала показались слабые струи дыма, потом стали вырываться высокие языки пламени, а солнце все росло и росло, пока не заняло все небо огромное, ослепительное, бросившее на черную землю бесконечный поток раскаленной плазмы. Небо и земля слились, став сплошной стеной огня, закружившего все вокруг против часовой стрелки, останавливая вращение планеты. Мир горел, уничтожая все, приходя к исходной точке, когда не было ничего, и из этого ничего должна была родиться новая чистая жизнь, лишенная страстей и гордыни, лишенная зла и добра, потому что зло и добро придумали люди.

Юля чувствовала ужасный жар, но колодец из белого света спасал ее и Майтреи, вставшего во весь рост, поднявшего серебряное блюдо с ней над головой. Она не видела его, выхватывая из памяти иллюстрации из недочитанной книги. Она видела доброго и немного грустного великана, наверное, так и должен выглядеть Бог, чтобы своим истинным видом не испугать человека. Огонь пожирал пространство, ей казалось, что они внутри солнца, и вдруг пошел ливень. Небо затянулось серыми тучами, изливавшими на шипящую и клокочущую землю миллиарды тонн воды. Десятки тысяч лет пролетали перед ее глазами. Она видела, как рождается новая жизнь, как утихает ливень, а на новой чистой земле прорастают зеленые листки, превращаясь в стебли, и вот уже высятся огромные деревья, в которых рождается своя жизнь.

Я был рад исполнить твое желание. Ты забудешь все, но в твоем сердце останется память о жизни. Она поможет тебе. Думая о других, никогда не забывай о себе, а то быстро сгоришь, сожжешь сама себя. Ты пока этого не понимаешь. Прощай и спасибо тебе, Майтреи ласково взглянул на нее и подул свежим весенним ветром. Юля поймала ароматы первых цветов и нагретой солнцем земли, на которой еще лежал упорный снег, неровными островками защищаясь от весеннего солнца.

И все пропало, будто бы щелкнули выключателем. Она лежала на земле, еще горячей после взрыва. Вокруг нее ровными кольцами плавились танки, еще недавно живые, готовые убивать, крушить и сжигать все. От них остались жалкие спеченные камни из железа и прогоревшего пороха.

Задул сильный ветер, уши медленно отложило, и она услышала шум вертолета. К ней осторожно спускались, вертолет был совсем рядом, филигранно сев в нетронутую расплавленным железом площадку, посреди которой лежала Юля в прожженном насквозь полукомбинезоне, ватная куртка сгорела почти полностью, но она была цела, ни единого ожога, ни единой царапины.

Живая! Живая, черт возьми! закричал грубый голос прямо над ней, сломавшись на последнем слове. Она открыла глаза и увидела большого военного, утиравшего слезы рукой. Потерпи, потерпи, милая.

Он осторожно осмотрел ее и легко переложил на носилки. Как только она легла, руки его затряслись. Он что-то кричал, командовал, но ее и так несли в вертолет, и через несколько секунд она взлетела. Ей так хотелось встать и посмотреть на поле, что с ним стало, но она снова ощутила весенний ветер и провалилась в долгий сон.

Господи, как же она выжила в этом аду? военный врач деликатно срезал с нее прогоревшую одежду, остальные не смотрели на девушку, уважая ее честь. Она же была в самом эпицентре и выжила. Ни одной царапины, вот только фонит страшно.

Не знаю, главное, что выжила, командир сжал кулаки. Что эти суки тут делали? Что за чертовщина у нас творится?

А в Москве? Я вот думаю, почему нас сюда отправили? Они знали, что искать, да? спросил другой офицер, разбирая и собирая винтовку, не зная, как унять свои руки.

Нам не положено этого знать, командир посмотрел в иллюминатор. Жалко пацанов, сгорели, как дрова. И когда у нас начнут ценить своих? Там, наверху, все знали, могли бы и солдат эвакуировать.

Никогда, военный врач закончил осмотр и накрыл Юлю простыней и одеялом. Никогда, сам же сказал, как дрова. Дрова и есть. Если бы не эта ведьма, то замерзла бы девчонка. Когда бы ее еще нашли.

Не ведьма она, покачал головой командир. Они тоже ждали этого, но не знали чего. Не нам об этом думать, наше дело исполнять приказы.

Наше дело убивать, офицер отложил винтовку и посмотрел на спецназовцев. Вот куда мы так вырядились, с девчонкой сражаться? Хорошо, что ты настоял на враче. Как тебе это удалось?

Никак, приказа не было, командир нахмурился. Мое решение и моя ответственность. В рапорте все напишу.

Мы все напишем, да, ребята? офицер кивнул спецназовцем, те закивали. Воевать полетели с девчонкой. Ненавижу! Хватит!

(Примечание автора: прослушайте трек Harmonix College Sunrise и попробуйте пережить эту главу, как чувствую ее я).

62. Возвращение домой

Спецборт, переделанный под летучий госпиталь. Аврора видела такое только в кино. Конечно, курс экстренной медицины она сдала на отлично, как и остальные предметы, но такого им не показывали. И все в строжайшей секретности, она и без советов Игоря Николаевича понимала, что надо держать язык за зубами. Все тревожно дремали, пищал монитор Юли, она так и не проснулась, лишь Авроре не спалось, как и старшей стюардессе, непонятно как очутившейся на спецборту МЧС, забравшей его у авиаперевозчика приказом с самого верха. Она сидела с Авророй в креслах бизнеса, молча наливая шампанское в ординарный хрусталь. Они пили уже вторую бутылку, обмениваясь смешками и ехидными взглядами, коловшими дремавших сб-шников, сопровождавших ценный груз.

На коленях Мэй спала Айна, Альфира долго металась между ними и Юлей, лежавшей неподвижно и очень красиво в своем больничном хрустальном гробу, не хватало принца со слюнявыми желаниями. Принца не было, Юля спала, но не была в коме. Ее подкармливали из капельниц, надев все положенное, чтобы не осрамить честь молодой и невинной девушки. Организм работал исправно, Аврора сама исполняла роль медсестры, ухаживая за ней, переворачивая на другой бок, разминая ледяное тело. Потом возвращалась к стюардессе, и они продолжали пить шампанское, закусывая соленой семгой и консервированным ананасом.

А мне нальете? Лана села на соседний ряд, сонно улыбаясь.

Садись к нам, мы поместимся, Аврора подвинулась к окну, стюардесса села посередине, освобождая место.

Лана села и залпом осушила два бокала шампанского. Стюардесса, довольно улыбаясь, достала из-под впереди стоявшего кресла еще бутылку и ловко открыла ее. Аврора чокнулась с Ланой, долго смотря ей в глаза. Лана ничего не скрывала, Авроре было и жутко и спокойно от той ледяной решимости, что до сих пор осталась в Лане.

Она вернулась неожиданно, буквально ворвавшись в больницу. От Ланы несло огнем, золой и запекшейся кровью. Вид у нее был ужасный, она будто бы забыла о приличиях и гигиене, вся почерневшая от копоти, с ледяным огнем в глазах. Аврора как раз докладывала своему надсмотрщику из органов утренний отчет, когда Лана вошла в палату и закрыла дверь. Она не сказала ни слова, только взяла черными пальцами голову офицера и прожгла его взглядом. Он исчез, тело осталось, а все остальное куда-то провалилось. Тело набрало нужный номер, пройдя все этапы верификации, вызывая канал спецсвязи. Говорила Лана, тело само отдало защищенный смартфон. Аврора не слышала, что отвечают на том конце, но ей показалось, что там молчали. Лана отдавала указания, короткие и точные. Разговор продлился не больше минуты, после чего Лана ушла. Она вернулась ближе к вечеру, когда военный вертолет доставил Юлю. Аврору допустили в реанимацию в качестве консультанта, и ей стоило больших усилий доказать, что она не в коме. Приборы с трудом слышали дыхание, а она слышала, чувствовала его, когда никто не смотрел, обсуждая данные монитора, Аврора, не осознавая, что делает, прижала руки к груди Юли. На бледной коже побежали солнечные ручьи, Аврора отдала все, что могла, едва не упав в обморок. Юля задышала, уверенно, щеки немного порозовели, лишь на груди остались следы пальцев. Юля вся напряглась, словно готовая проснуться, но не случилось. Напряжение спало, она вновь похолодела, но дышала.

Девушка сильно похудела, став одной накаченной мышцей, но не была истощена. Просмотрев карту импульсов и данные энцефалограммы, Аврора предположила, что она в шоке. Мозг работал, нарушений не было, поэтому решили транспортировать в Москву, где ее уже ждала палата и целый консилиум. Аврора удивлялась, откуда столько заботы и рвения для обыкновенной девушки.

Что пьете? Максим сел в левом ряду, улыбаясь девушкам, даже Лана помолодела, дашь не больше двух тысяч лет. Он грубо нарушал больничный режим, отказываясь быть в реанимации, и его перевели в общую. Лицо спокойное, чуть уставшее, а вот тело один сплошной кровоподтек, хорошо, что все кости целы.

Вдову Клико, стюардесса достала чистый бокал и налила ему. Ему же можно?

Ему нужно, Аврора усмехнулась и представила всех. Альбина, Лана и Аврора.

Максим, он смущенно принял бокал у Альбины, Аврора погрозила ему пальцем. За что пьем?

За Новый год! радостным шепотом воскликнула Альбина. Скоро еще один нагоним, как раз в ЦФО влетаем. Давай, догоняй нас, а то мы далеко уже ушли.

Девушки захихикали, даже Лана смеялась, ее черные глаза довольно блестели, обыкновенная чуть выпившая девушка, и не скажешь, что ведьма. Максиму налили подряд три бокала, и он понял, что растерял хватку. Самолет слегка закачало, или это его закачало от шампанского. Проснулась и Альфира, непонимающе смотря на компанию близорукими глазами. Ей налили полбокала, она медленно пила, жмурясь от удовольствия.

А ребятам не положено? Альфира кивнула на спящих офицеров, продолжавших держать строгий и ответственный вид, непонятно только было, кого и от кого они охраняют или конвоируют?

Они проспят до посадки, сказала Лана и хмыкнула, с удовольствием вгрызаясь в бутерброд с рыбой.

Ой, они такие зануды! Не люблю их, постоянно пристают на рейсах, думают, что корочка открывает все врата, Альбина презрительно посмотрела на офицеров. Мы же должны были в рейс идти, но пришел приказ, и нас переоборудовали. Я не против, хотела Новый год в Москве встретить, остальные девчонки остались дома с детьми.

Надо за это выпить, предложила Аврора, и девушки незамедлительно выпили, не забыв про Максима. Альфире больше не наливали, она уже слегка окосела.

Юля заерзала на койке. Какое жесткое белье, но пахнет чистотой. Странно, почему она раньше так не ценила этот запах. Она открыла глаза, услышав приглушенный смех сквозь постоянный гул. Не сразу поняв, что она летит в самолете, Юля долго лежала с закрытыми глазами, привыкая к шуму, запаху, заново привыкая к своему телу, пахнущему ничем, кроме абсолютной чистоты.

Что делать с катетером она знала, перекрыв и легко выдернув. Боли не было, как и крови, выглянувшей ленивой каплей из раны. Тело моментально восстановило себя, и не было видно даже места укола. Очень хотелось есть, а еще это странное ощущение, когда ты голая лежишь у всех на виду. Ширма, конечно, закрывает, каталка надежно привязана, но все же рядом люди, и она слышит знакомые голоса. Точно, так может говорить только Максим, а вот и Альфа! Юля тихо засмеялась и села, удивленно смотря на взрослый подгузник. Никакой одежды не было, она сняла подгузник и обернулась в простыню, наподобие древнегреческих женщин. А это вполне удобно и нежарко, она вся горела изнутри, очень хотелось есть, аж позвоночник дрожал.

Есть что поесть? без вступления спросила Юля, садясь в левом ряду после Максима с Альфирой. Она смотрела на всех как бы наискось, строго смотря на тарелку с бутербродами.

Юля! первой пришла в себя Альфа, бросившись к подруге.

Девушки заплакали, но голод был сильнее, и Юля утерла слезы, строго посмотрев на всех.

Дайте мне поесть! приказала она.

А ей можно? осторожно спросила Альбина.

Лучше жидкую овсянку или картофельное пюре, покачала головой Аврора.

О, сейчас принесу! воскликнула Альбина и без тени опьянения убежала на кухню.

Максим, Альфа, Юля закрыла лицо руками и зарыдала.

Альфира прижала ее к себе, не сразу заметив, что импровизированное платье раскрылось.

Прикрой нашу героиню, заметила Аврора. Одежда вся сдана в багаж, может Альбина что-нибудь найдет, вы схожи по толщине.

Это Аврора, ты с ней, по-моему, лично не знакома, Альфа успокоилась и смотрела на Юлю счастливыми глазами. Я так боялась, что ты не проснешься!

Ой, я потеряла амулет! забеспокоилась Юля, трогая грудь.

Они у меня, Лана протянула ладонь, на которой лежали два черных оберега. Они вам больше не нужны.

Она закрыла ладонь, и черные камни исчезли. Вернулась Альбина с кружкой пюре. Без лишних слов, она повела Юлю в служебное помещение, выдав из своего чемодана трусы, майку, носки и пижаму. Девушка так расчувствовалась, что обняла Юлю и расцеловала ее. Кроссовки оказались в самый раз.

Юля медленно ела пюре, потом также медленно пила чай с печеньем. Хотелось много больше, схватить тарелку с бутербродами, но было нельзя, живот и так побаливал от пищевого шока. Она пыталась посчитать, сколько же длилась битва, сколько времени она была нигде или где она была. Она смотрела на Лану, без слов понимавшую ее вопросы. Как ни пыталась Юля вспомнить, но ничего не получалось. Она знала точно одно, что победила, но кого и почему она билась, память не выдавала.

Не мучай себя. Придет время, и ты сама решишь, что делать с этим знанием. Пока же тебе лучше ничего не знать, Лана ласково погладила ее по руке и, склонившись, прошептала на ухо. Ты молодец. Ты все смогла, мы в тебе не ошиблись.

Спасибо, Юля покраснела от смущения и вдруг побледнела. Я помню, что я умерла.

Помни главное ты жива, Лана строго посмотрела ей в глаза. Не торопись, придет время, и ты решишь, что ты захочешь знать.

Я ничего не помню, сказала Альфа и пожала плечами. Сколько не пытаюсь, не могу вспомнить.

Я тоже. Как будто из памяти стерли, но что-то есть, надо только код подобрать, сказал Максим. Юля встала и обняла брата. Ты поаккуратнее.

Максим глухо рассмеялся, дрогнув от боли. Юля в страхе отпрянула, едва не упав на место Ланы.

Максим у нас один большой синяк. Ты его полгодика не трогай, потом затискаешь, усмехнулась Аврора. Ребята, Новый год проспим. Юля, передавай бокалы.

Аврора и Альбина налили всем. Последний бокал на донышке Аврора дала Юле и кивнула, что можно.

Подождите, Мэй с Айной проснулись! воскликнула Альфира, убежав к ним.

Аврора налила еще один бокал и передала Юле.

Если бы не Мэй, не знаю, как бы мы все справились, Аврора помотала головой, стряхивая неожиданно набежавшие слезы.

Юля, только и смогла выдохнуть Мэй. Как же она поседела, и как же она помолодела, увидев живую, не спящую Юлю.

Мэй, всхлипнула Юля и протянула бокал.

Айна подошла к Юле и крепко обняла. Юля не выдержала и заревела, как маленькая девочка.

Хорош реветь, пошел отсчет! приказала Аврора. Десять, девять, восемь, семь!

Шесть, пять, четыре! подхватили Альфа и Альбина.

Три, два, один! продолжили Юля и Мэй.

Зазвенели бокалы, застыли слезы счастья на щеках у всех, даже Максим плакал, забыв про образ непоколебимого мачо, так никогда и не удававшийся ему.

Ну, и что вы загадали? Лана хитро посмотрела на всех.

Ты знаешь, Лана, Мэй посмотрела ей прямо в глаза.

И это сбудется, улыбнулась Лана и погладила Айну по голове. Айна, ты же понимаешь, кого обнимаешь сейчас?

Воина Солнца! воскликнула девочка. Деда всегда говорил, что придет воин Солнца и спасет нас так было и так будет всегда!

Что-то лизнуло по щеке. Фу, грубое и шершавое, воняет каким-то гнильем и машинным маслом. А еще это жужжание над ухом надоело, так спать мешает. Йока отвернулась, закрыв голову руками. Ей снился один и тот же кошмар, как Юля стреляет ей в голову. И больше ничего, снова и снова один и тот же кадр, и резкая боль в голове. Сколько она так спит, ее же не убили? Поерзав на месте, она поняла, что лежит в яме, кто же ее кинул в нее, или она сама в ней заснула. Холодно и очень хочется есть, почему она голая?

Йока села и осторожно приоткрыла глаза. Последний день, ударил в лицо, а сколько прошло времени. Она была мертва, в этом не было сомнения. Ее откопали, а на груди тлели цветы. Йока усмехнулась, как в древних мифах: живокост, животел и живодух. Значит, кто-то сбегал на западные земли в мир мертвых и принес их. Она с трудом встала, будто бы снова учась стоять и ходить. Тело обдувал ледяной ветер, но на небе светило яркое горячее солнце, наполнявшее ее жизнью. Сзади кто-то стоял и ждал, тяжело дыша от волнения. Так не может дышать человек. Она обернулась и увидела волка, над которым радостно кружил дрон.

Привет, Илья. Привет, мой птенчик! Йока протянула руку, и дрон аккуратно завис над ладонью, мигая фонарем от радости. Илья, а где моя одежда? Ты же приготовил мне поесть?

Волк недовольно фыркнул, но даже морда волка не могла скрыть того, что оборотень был счастлив. Она тоже была счастлива, что жива, что рядом ее друзья, которых она любила. Юля же вернулась домой?

Волк посмотрел в небо и покачал головой. Он не знал, как не знал, почему остался жив. Он помнил, что был убит одним из первых, забрав с собой трех киборгов на тот свет. Волк убежал и вскоре вернулся с коробкой в зубах. Йока нашла там безразмерное белье, теплые прошитые ватные штаны, куртку, нижнюю робу, валенки и много чего еще, что могло потом пригодиться. Там же был мешок Юли с походной горелкой и пакетами с концентратами.

Йока оделась, сложила все в мешок, второй она нацепила на волка. Волк прорычал, требуя, чтобы она нацепила оба мешка. С трудом, но у нее получилось. Пальцы не слушались, ей теперь все придется учить заново, так даже лучше, новая жизнь ей нравилась гораздо больше подземного мира. Волк опустился на землю, приглашая ее сесть. Йока залезла и упала в тот же момент, как он поднялся. С шестой попытки она села правильно, и волк осторожно пошел, постепенно набирая ход. Вскоре он уже бежал с огромной скоростью, дрон летел впереди, выделывая сложные фигуры, не прекращая веселой игры. Йока вжалась в волка, шкура больно колола лицо, но это было очень приятно. Им не надо было разговаривать, они общались через имплант все втроем. Волк бежал через ледяную пустыню, по обрывкам карт намечая путь к живой земле. Ей уже не хотелось есть, Йока опьянела от ветра, от полета, забывая всю прошлую жизнь, чувствуя, как ее дух радуется вместе с ней. Он не бросил ее, не бросил ее тело, оставшись ждать воскрешения или умереть вместе с ней через сотни лет. Ей не было холодно, любовь грела сердце, одежда защищала тело, и чужой дух, часть души того парня, что пришел с Юлей, искренне любил ее, а она его, оба не до конца звери, не до конца люди, оба одинокие и нашедшие друг друга, объединенные смертью, связанные новой жизнью.

63. Эпилог

Прошло три года

Парк стоял невидим и тих. В такой ранний час редко кто проходил по прореженным ураганами и болезнями аллеям, чтобы насладиться тишиной, услышать утренние разборки птиц и просто побыть немного в стороне от города. Новогодние каникулы сковали волю, до полудня район спал, выходили лишь заспанные собаководы и женщины с детьми, подростки бесцельно слонялись, бросая во все углы петарды, громко обсуждая прохождение новой игры, споря до легких тычков, кто из героев круче. И на этом все затихало, проезжал пустой автобус, пара испуганных автомобилей, и парк облегченно вздыхал.

Юля гуляла всегда в одно и то же время, выходя из дома без десяти пять. Она любила встречать рассвет, пускай он и был зимой слишком поздно. Ей не было скучно, годовалый кобель немецкой овчарки не давал замерзнуть. Она брала с собой немного еды и сухари для пса, снег есть не разрешала и вообще была очень строгой и справедливой хозяйкой. И пес платил ей веселым нравом, чрезмерной игривостью, но, едва услышав команду хозяйки, тут же заканчивал игру. Щенка она купила сама, на свои деньги, заранее предупредив родителей. Мать поворчала, но согласилась, отец был очень рад и сам любил погулять с Арнольдом, когда Юля уходила в институт или на работу.

Как же они постарели. Когда Юля с Максимом вернулись домой, они не узнали своих родителей, ставших за эти страшные месяцы стариками из самой грустной сказки. Они будто бы застыли, замерзли в ожидании, слегка отогревшись, но не помолодев, как это бывает в сказках. В жизни тревога и горе жестоки и тверды, как рука скульптора, уверенно отсекавшее все лишнее, навсегда. Юля до сих пор переживала их встречу, Максим тоже, но не говорил об этом, а она хотела поговорить, чтобы он не молчал. Максим стал еще замкнутее, молчаливее, оживая только рядом с Альфой, Юлей и Айной, умевшей заставить улыбаться даже самый грустный камень.

Их продержали месяц в больнице, не допуская родных и друзей. Тяжелее всего было Айне, она очень тяжело переживала расставание с Мэй. Системе на это было плевать, как и на прошения и дежурства в приемной родителей Юли и Альфиры. Бабушка Альфиры даже пыталась прорваться к ним в палату, и пожилую женщину отправили на пятнадцать суток в Сахарово. У отца Юли случился очередной гипертонический криз, и его госпитализировали, мама оказалась сильнее, лишь глаза запали глубже в тяжелые морщины, а пальцы стали с трудом разжиматься.

Их обследовали, терзали ежедневными допросами под контролем ведущих полиграфологов. Все было тщетно они ничего не помнили. Максим предположил, что их долбят потому, что боятся нас, боятся нашей памяти, что мы вспомним и всем расскажем. Юля и Альфа не думали об этом, они просто радовались возвращению домой, и безликая палата, строгий режим и редкие встречи друг с другом во время еды под присмотром следователей не могли омрачить их радость. Юля получила большую дозу радиации, и ее лечили от лучевой болезни. Сначала было страшно, когда выпали все волосы, но врач поздравил с тем, что она сохранила зубы, и Юля не переживала, каждый день ощупывая лысую голову, ожидая первые ростки, но их не было. Она стала немного похожа на Аврору, как дальняя родственница. Они подружились, почти не разговаривая. Аврора, когда они остались одни в туалете, где не было камер, показала ей фокус с пальцами, точно зная, что внутри Юли тоже жив огонь. Слов не требовалось, Юля потом несколько ночей не спала, в памяти что-то ворочалось, а утром она рисовала в туалете огненные узоры, не показывая никому, даже Альфе, которая все чувствовала и, как многие, называла Юлю воином Солнца или U-Li Sun. Она перемигивалась с Максимом, а Юля злилась, догадываясь, что они замыслили.

Юля слепила снежки и принялась атаковать Арнольда. Пес лихо уворачивался, рыча и поскуливая от удовольствия. Если бы все было также просто, как игра в снежки, когда никто не остается обиженным, когда всем весело. Она часто думала о том, почему в жизни все так сложно, почему люди не могут просто жить, не мешая и не завидуя друг другу, почему они все время хотят уничтожить себе подобных ради чьих-то злых и тупых идей, так сладостно ложившихся в ослабленные телевизором и интернетом мозги, так легко отвечавшим на главные вопросы жизни, а ведь на эти вопросы не могло быть ответа. Она вновь увидела родителей, покорно стоявших на кухне, когда они вошли. Они так бы и стояли, не шелохнувшись, Максим и Юля почему-то стеснялись обнять родителей, вот то же странные комплексы, навязанные стереотипы и заскорузлые обиды, мешающие быть человеком. Юля не сразу заметила, что на кухне, как обычно, работал телевизор. Ей стало дурно, она вдруг увидела холодное помещение, одинаково одетых людей, некрасивых и не уродов, сидевших перед экранами, из которых лилось дерьмо пропаганды. Она не знала, как это получилось, что она сделала, но телевизор упал на пол, расплавленный, разорванный мощным ударом, от которого на стене осталось черное пятно сажи. Если бы не Максим, быстро обхвативший ее, она бы точно что-то сделала. Ей стало легче, она обняла маму, расцеловав не к возрасту постаревшее лицо, долго обнимала отца, ставшего таким слабым, оставшийся с надорванным инфарктами сердцем. Отец плакал от радости, мама просто застыла в ступоре, пока ее не обнял Максим, тогда она ожила, растаяла окончательно. Больше телевизоров в доме не было, отец сам раздал их соседям, ничего не спрашивая. Юля потом купила колонку с первой зарплаты, чтобы дома не было так тихо.

Арнольд бросился в атаку и повалил Юлю в снег. Она была сильнее, но давала щенку побыть немного победителем, зная, как это важно для начинающего бойца. В очередной раз, а прошло уже больше года, она радовалась, что разделалась со школой, доучившись экстерном и сдав все, что от нее требовали на вполне сносный бал, которого хватило для поступления в институт физкультуры сразу на две специальности. Мама спокойно приняла ее выбор, обрадовавшись, что Юля будет учиться и на менеджера спортивной команды или как-то так, она не вдавалась в подробности, радуясь, что ее дочь будет немного экономистом. Альфа каждый день напоминала Юле, проводя пальцем по шее, что они вырвались, отмотали свой срок.

Альфа училась на художника компьютерных игр и метавселенной, как это называли преподаватели, проходя бесплатный курс педагогов по рисованию. Не сговариваясь, они выбрали главный путь в жизни работать с детьми. По выходным в дневную смену они работали у Мэй, совсем не ради денег, а потому что нравилось, но взрослая жизнь не давала видеться часто, и они очень скучали. Родители Альфы, особенно ее бабушка, были против Максима, и Альфира ушла из дома, как только окончила школу, прямо после вручения аттестата. Она жила с Максимом, и Юля всегда хмурилась, не понимая, как она может жить с ее братом. Но тут же одергивала себя, зная, что Максим никогда не бросит ее, как никогда не бросал свою сестру, как бы она с ним не ругалась и не злилась на него. Она завидовала Альфе, очень хотела влюбиться, но, как и раньше, внутри нее что-то замерзло еще в подростковом возрасте. Максим говорил, что еще не дозрела.

Она завела собаку и успокоилась.

Мэй с Сергеем не женились, считая, что им уже поздно. Как и Аврора с Денисом, которые были в принципе против брака. У Авроры был классный рыжий кот, долгое время не дававшийся Юле в руки, пока она не укусила его в ответ, и кот признал ее за свою. Она приходила в гости к Авроре вместе с Арнольдом, животные играли без драк, но кот был всегда за старшего. Раз в месяц Аврора заезжала за Юлей ночью, мама с тревогой провожала дочь, ничего не говоря против. И они колесили на машине Авроры по ночному городу, а ровно в четыре утра выбирали мост и, встав на перила, кричали что есть мочи. Каждая кричала свое, выпуская накопившуюся боль и страх в черное небо. Иногда Юлю прорывало, и из ее сердца через легкие и рот вырывался солнечный луч, разрезавший черное небо на две части. Видел это кто-то или нет, Юлю не волновало, слишком много черной дряни осталось в людях, слишком живуча эта зараза, жившая в умах и сердцах людей, и слишком мало она могла сделать, ясно понимая, что никогда и никто не сможет это победить в людях, не нарушив саму суть вещей, не разрушив гармонию. Ночью во сне она вспоминала разговоры с Ланой, все лучше и лучше понимая их смысл. Наутро все забывалось, кроме понимания, не требовавшего доказательств.

Юля получила мастера спорта, черный пояс и все, что заслужила. Апелляции тренера не остались без внимания, за нее вступилась международная федерация, которая взяла под свое крыло ее секцию. Теперь она была ее, пускай и работала она заместителем тренера, номинально числился Виктор Ким, тащивший брыкающуюся Юлю вверх по карьерной лестнице. Она добрала очки и баллы на турнирах, защитив свой пояс, но, как и предсказывал Олег Николаевич, она дошла до конечной точки, когда ей перестало быть интересно. Она, наконец-то, поняла его, бросившего карьеру спортсмена ради работы тренера, ради работы с детьми. Олег Николаевич готовил ее себе на смену, разглядев в ней талант тренера. И дети слушались ее, позволяя себе немного поиграть, но сразу переставая, когда Юля командовала. Мальчишки подросли, отец Кирилла и другие родители сделали ремонт, и все ждали, когда секция снова откроется. Все дети звали ее U-Li Sun, и было в этом столько уважения и искренности, что Юля часто плакала после тренировок, когда оставалась одна. Она была счастлива. Наверное, это была не та жизнь, которую они загадывали с Альфой. Совсем не та, не было в ней бесшабашной свободы, полета, куда хочу туда лечу, ничего из этого. Но она была счастлива в постоянной занятости, в работе с детьми и в ресторане у Мэй, в учебе, из-за которой приходилось заниматься и дома, спасибо папе, он очень помогал. Они нашли общий язык, благодаря учебе, и папа оживал, объясняя ей, делясь другими знаниями, которых напрямую не преподавали. Секцией занимался какой-то фонд, Юля путала его название, так как их было целых три, и каждый считал себя главным опекуном ее секции. После первого курса она поняла, насколько сложно и дорого вот так работать, почти без зарплаты, едва собирая с учеников плату за коммуналку и текущий ремонт, но это же был и не бизнес. Как не был бизнесом или серьезным заработком приработок Альфы, на полставки преподававшей детям рисование. Грустили они только по вечерам, вспоминая, как раньше проводили время вместе, но в будни, хотя бы раз в неделю, можно было собраться в ресторане Мэй, получить любимые манду и выпить чай с хозяйкой и Айной, так хорошо освоившейся в ресторане, что гости не сразу понимали, что девочка слепая. Айна после школы рисовала загадочные картины, смысл которых доходил через несколько дней, и гости возвращались в ресторан, чтобы вновь взглянуть в яркие линии и всплески и увидеть что-то внутри себя, что-то хорошее. Ну, и поесть, конечно же. Юля два раза в неделю после работы в ресторане занималась с Айной на улице, девочка боялась закрытых помещений. Она оказалась очень способной ученицей, и мама с дочкой занимались вместе, часто получая от строгого тренера. Альфа сидела рядом и что-то зарисовывала в планшет, хитро улыбаясь. Айна заочно проходила школьную программу, зная много того, что только-только проявлялось в авангарде научной мысли, не понимая многих пустых предметов с бесконечными листами тестов. Юля и Альфа делились опытом, быстро научив Айну справляться с типовыми заданиями по праву и пропаганде не хуже бывалого школьника. Девочка вздыхала, но делала все, понимая, что от нее не отстанут. Иногда она подолгу зависала, сидя с закрытыми глазами, выдавая после странные мысли, порой бредовые, смесь биржевой аналитики и дна пропаганды. Максим считал, что ее имплант ловит какие-то данные, которыми был пронизан город. Альфа тогда задумывалась, что-то вспоминая, но быстро вытряхивала это из головы, не желая знать. Юля тыкала брата пальцем, железным пальцем, допытываясь, вспомнил он или нет. На самом деле он ничего и не забывал, как и Айна, и умел спрятать это глубоко в себе. Такие знания никому не нужны, и могут принести много бед.

Ресторан стал местом встречи. Здесь Юля познакомилась с Игорем Николаевичем, заходившим раз в месяц выпить чай с острыми пирожными. Он рассказывал Юле, как ее искали, как работали следователи и программисты, сколько важного и трудного удалось сделать, не открывая и малой части того ужаса, что довелось увидеть. Юля видела этот ужас в его глазах, как и в глазах Авроры во время ночных прогулок. Аврора открывалась полностью, как книга, бери и читай, и было страшно прочесть даже пару строк. Юля научилась видеть людей, понимать их сущность, что сильно мешало в жизни. Вот и Игоря Николаевича она видела, умного, честного, но не всегда. Добрым он не был, в нем была железная жестокость, способность карать без жалости и сомнений. Такие люди могли убивать, пусть и справедливо, но все равно они оставались при этом убийцами. Мэй замечала тревогу у Юли, Альфа ко всем относилась благожелательно. Она видела, что Юля порой боится Игоря Николаевича, и что ей интересно с ним, и он чувствует ее интерес. Она потом беседовала с Юлей за чаем, когда ресторан уже был пуст, последние гости разошлись, а Айна с Альфой рисуют фантастических птиц. Юле были очень нужны советы, она постоянно путалась, сомневалась, получая ответы у папы, иногда у мамы, но больше получая от Мэй, понимавшей ее переживания, как свои собственные.

На самом деле Мэй тоже нужен был совет, и не один. Она не ожидала, что жизнь ее так резко изменится, и что это будет легко принять. Она снова жила с мужчиной, с которым не надо было договариваться. Сергей понимал ее и ничего не требовал, но не был и подкаблучником. Разница в возрасте, о которой она боялась думать, мешала только ей, все друзья Сергея, даже Аврора, считали, что наконец-то он повзрослел и стал мужчиной. А еще у нее появилась дочь, приемная, но Мэй любила ее, как родную. Айна не сразу стала называть ее мамой, и Мэй боялась, что что-то делает не так, а Айна боялась ровно того же, пока им обоим не вправила мозги Аврора. А Мэй вправила ей мозги, в минуты слабости и сомнений, когда та ныла в кабинете хозяина ресторана, она дала пощечину Авроре, когда та решила в очередной раз разорвать с Денисом и жить одной, как привыкла. Аврора оценила терапию, признав, что стала жалкой тряпкой, а во всем виновата Мэй и ее кухня, слишком вкусно, слишком добро. По вечерам, смотря на спящую Айну, Мэй думала, какие же они все глупые, глубже уходя в размышления над вопросом Юли: Почему мы не можем жить в мире друг с другом?. Если бы не Сергей, она доводила бы себя до бессонницы, он пресекал эти настроения, уводя в постель, заставляя ее чувствовать себя молодой и желанной.

Юля стала замерзать, Арнольд тоже проголодался. Они сидели напротив беличьих кормушек, место тянуло Юлю, она вспоминала первую битву со злым духом, которым потом оказалась Лана. Она не была ни злой, ни доброй, Юля теперь понимала разницу и бессмысленность этих определений. Кормя пса, она вспоминала, как они повстречали Илью с Арнольдом, как он не боялся драться за нее и Альфу вместе с верным Арнольдом. Они были и останутся настоящими друзьями. От воспоминаний Юля шмыгала носом, а молодой Арнольд тыкался в нее мордой, и порыкивал, ему не нравилось, что она грустит.

Илья! Илья! Стой, кому сказали! со стороны круга раздался знакомый голос, Юля вздрогнула, не до конца узнав его, почувствовав, как защемило сердце.

К ней подбежал молодой бордер-колли, веселый, весь в снегу. Собаки обнюхали друг друга, новый знакомый ткнул Юлю мордой в ладони и весело залаял.

Вот несносный хулиган, по-доброму пожурил пса хозяин, слегка запыхавшийся после бега. Доброе утро, Юлия. И с Новым годом вас!

Здравствуйте, дядя Саша, Юля запнулась и побледнела. Перед ней стоял отец Ильи, он почти не изменился, если не считать морщин под глазами и пряди седых волос, выбивавшихся из-под шапки.

Извините, я напугал вас, Юлия. Не так я хотел с вами встретиться.

Нет, вы не напугали, просто я, она не договорила и нахмурилась. Пожалуйста, перестаньте называть меня на вы.

Позволь с тобой не согласиться. Наверное, так я в последний раз назову вас на ты, он улыбнулся, также ласково и понимающе, как и всегда, и у Юли отлегло на сердце. Она боялась позвонить ему, не то, что встретиться с матерью Ильи Юля даже не думала разговаривать, зная какие скандалы и угрозы она устраивала родителям.

Юлия, вы взрослая девушка, и мне очень приятно называть вас на вы. Вы даже не представляете, как я был рад, когда вас всех нашли. Мне очень хотелось увидеть вас и Альфиру, я хотел связаться с Максимом через Сергея, но так и не решился.

Почему? Вы винили меня в смерти Ильи? она с трудом выдавила наболевший вопрос, и все внутри похолодело.

Никогда! с жаром воскликнул он. Мать Ильи, моя бывшая жена, много наговорила, много плохого пыталась сделать твоей семье, но Бог ей судья. Не вини ее, горе никогда и никого не красило, а во все времена открывала худшие стороны человека. Она успокоилась, подавшись по уши в религию. Что ж, женщинам это ближе, помогает.

Он усмехнулся и потрепал пса, потом и Арнольда, с интересом крутившегося рядом с ним.

Какой классный у вас пес, так на Арнольда похож.

Я его и назвала Арнольдом, смущенно проговорила Юля. Он взял ее ладонь и крепко сжал, на глазах у постаревшего Александра выступили слезы.

Это здорово. Я вот два года назад завел себе друга. Сначала хотел назвать Арнольдом, но увидел, что он очень похож на Илью, такой же любопытный и внимательный. Мы с ним разговариваем, и он слушает, также внимательно, как Илья. Наверное, у меня уже маразм начинается, но мне так легче жить. Простите, не хочу перекладывать на вас свое горе, так нельзя делать, он вздохнул и вытащил из внутреннего кармана куртки конверт, на котором размашисто, как любил писать Илья, было написано: Юле. Не читать!. Он написал это для вас перед исчезновением. Во многом виноват в этом я, и не стоит спорить. Я сам помог ему многое узнать об этом, я до сих пор не могу подобрать нужных слов, а Лана сказала, что никогда и не смогу, потому что в нашем языке нет таких понятий.

Юля кивнула и дрожащими пальцами дотронулась до конверта, не решаясь взять. Он вложил его в руку и кивнул, чтобы она открыла.

У нас был дома обыск после исчезновения. Конверт изъяли вместе с ноутбуком и другими вещами. Эти следователи всерьез отрабатывали версию, что вы сбежали в романтическое путешествие, назовем это так. Я знал, что это точно не так. Илья никогда не скрывал своей любви к вам, зная, что не дождется взаимности. Я его очень хорошо понимаю, у нас похожая судьба, вот только я до сих пор жив, а должно было быть наоборот, он хлопнул себя по коленям. Вы останавливайте меня, а то я начинаю давить на жалость, такая подлая игра с самим собой. Мне вернули его вещи. Признаюсь, письмо я прочитал сразу после исчезновения, до обыска.

Я понимаю, я бы поступила точно также, прошептала Юля.

Нет, вы не можете знать, как бы вы поступили в этой ситуации, и дай Бог, чтобы вам никогда не пришлось в ней побывать. Никому не пришлось, никогда. Прочтите, я пока поиграю с собаками. С ними я чувствую себя живым.

Юля хотела сказать, что она тоже, но Александр быстро встал и организовал игру. Арнольд и Илья ловили мячи, на скорость отдавая ему, чтобы кинуться за новым, вступая в игровую драку за трофей. Она некоторое время следила за игрой и открыла конверт. Чистый аккуратный лист из блокнота, обрезанный там, где была пружина. Илья оставался педантом до конца. Юля улыбнулась, вспомнив, какой он был занудный и чересчур правильный.

Юля,

Если ты держишь это письмо, то я не выбрался. Я знаю, куда мы идем, и я сделаю все, чтобы ты вернулась. Но, запомни навсегда ты мне ничего и никогда не должна!

Ты знаешь, что я люблю тебя, и я знаю, что останусь для тебя только другом. Мне не нужны отношения из благодарности или по привычке, как не нужны они и тебе. Я решил и уеду, как закончу школу. Мне тяжело жить, зная, что ты рядом. Так невозможно жить, такая жизнь хуже смерти. Папа поддержит меня, мать пусть психует, переживет, она сильнее отца. Она тебя не любит, и за это я ее ненавижу. Не суди меня, ты же меня совсем не знаешь, как и я тебя. Так всегда бывает, мы слишком самоуверенные, думаем, что знаем других. Я точно знаю, что это не так мы же сами себя не знаем. Во мне столько всего кипит, меняется и умирает постоянно, что я не знаю, что с этим делать. Папа правильно говорит, что это и есть взросление, но я знаю одно точно мне надо быть как можно дальше о тебя.

Если я вернусь, то ты не увидишь это письмо. Наверное, я не решусь тебе все рассказать, но, надеюсь, что ты сама поймешь, и не будешь злиться, что я вдруг исчез. Не терзай ни меня, ни себя. Я желаю тебе только хорошего, чтобы ты была счастлива, чтобы ты жила и делала то, что тебе нравится. Ты и сама знаешь, что тебе на самом деле нравится. Это все знают, если не поймешь, спроси у Альфы, но я уверен, что сама догадаешься, не такая же ты и глупая, как сама о себе думаешь.

Ты не глупая, и я тебе об этом много раз говорил. Просто твой мозг настроен на другое. Вот и доверься ему, и не слушай примитивных советов, какими так любят нас пичкать наши мамаши.

Прощай навсегда!

Твой вечный друг, Илья.

Конверт выпал из рук вместе с письмом. Александр бережно поднял его и убрал в карман. Он протянул ей бумажные платочки, собаки тревожно смотрели на нее, Арнольд поскуливал.

Письмо я оставлю себе. Незачем вам держать у себя эту цепь, она не принесет ничего хорошего, кроме пустых переживаний и ложного чувства вины. Поверьте, я об этом долго думал, имею ли я право забирать себе ваше письмо. Имею, вы же для меня как дочь, которой у меня не было, лучший друг моего сына. Вы и, правда, были ему хорошим другом, как бы вы ни ссорились, но Илья всегда говорил, что его лучший друг Юля. Я желаю вам стать свободной. Вы столько пережили, помните вы об этом или нет, но оно всегда внутри вас. И я желаю вам освободиться от этого и жить. Счастье вы будете строить сами, в этом никто и никому не сможет помочь. Я видел выступление ваших ребят, по-моему, это ваш путь.

Да, тренер мне об этом говорил, а я брыкалась, боялась, что не справлюсь, Юля утерла слезы. И правда, стало легче, будто бы с груди свалилась тяжелая цепь, постоянно стягивающая, желающая раздавить кости и сердце.

Ваш тренер был умным и хорошим человеком. Пока вас не было, я взял на себя смелость и следил за его могилой.

Так это вы посадили пионы? удивилась Юля.

Не только я, но ваши друзья, три замечательных парня. Идея посадить пионы была Кирилла, я подобрал стойкий сорт. Знаете, так интересно, как могут объединиться совершенно разные люди. Я никогда не интересовался вашим спортом, как и любым другим, но сейчас все изменилось. Вы же видели новые тренажеры для отработки ударов? Вот, мы нашли умельца в Ставропольском крае, он сделал их. По-моему очень удачно получилось, теперь это его дело, небольшой, но свой бизнес.

Я об этом ничего не знала, спасибо большое!

Ну, благодарить не надо. За добрые дела или помощь благодарить не надо, иначе это сделка какая-то. Ладно, скоро рассвет. Пойдемте встречать?

Они пошли в центр парка. Солнце медленно поднималось, поглядывая из-за деревьев любопытным глазом. Сразу стало теплее, Юля согревалась от первых лучей, разгораясь изнутри. Александр подмерз, но, казалось, это было ему в радость, как бывает в радость боль или трудность, когда сердце разрывается от горя, такое странное успокоение через боль. Юля обняла его и прижалась лицом к груди. Она долго плакала, сбрасывая последние оковы с сердца, понимая, что он был прав, и что она действительно создала в себе чувство вины. Все были правы, ей не раз об этом говорили, Аврора била прямо в лоб, не жалея чувств, зная, как правильно работать с ней, но приходила ночь, за ней утро, и сердце вновь наполнялось жгучим чувством вины за все, что случилось. Юля была готова начать пить таблетки, хотя Аврора не настаивала, решив дать ей время самой разобраться, а не глушить чувства и рецепторы ковровыми бомбардировками препаратов.

А куда мы поедем? Айна нежно гладила машину, стряхивая снег пушистой варежкой.

Покатаемся по ночному городу, Мэй проверила сумку с бутербродами и термосом, прикидывая, что взять с собой еще.

А Юля с Альфой с нами поедут? Айна хитро посмотрела на Мэй. Иногда ей казалось, что девочка видит. Она и правда видела, но это было совсем другое зрение, в основном контуры и рельеф земли, чтобы не свалиться в яму и не врезаться в столб или стену. Тех, кого Айна любила, она видела полностью, своим внутренним зрением, точно угадывая мысли и мимику, чувствуя сердцем.

Конечно, а еще Аврора. Думаю, что мы все влезем. Ты же хотела покататься по ночному городу?

Да, очень! Айна запрыгала на месте, напевая веселую песенку. Мэй знала, что это песни из другого мира, но не расспрашивала Айну, а девочка держала их в себе, изредка позволяя вырваться наружу. Как бы ни было здорово наверху, Айна понимала, что она чужая, что большинство ее не примут из страха, она видела его в людях, настороженно смотревших на девочку с белыми глазами. Юля все съест, надо взять еще рулеты.

Ты права, а то я никак не могла понять, что забыла. Ты тоже хорошо ешь, Мэй поправила волосы Айны, непослушная прядь выбилась из-под зеленой шапки толстой вязки. Мэй сама ее связала, как и свитер с оленями, который Айна очень любила.

Ну, мама! Перестань! Айна отстранилась и нарочно помотала головой, чтобы волосы выпали на лицо. Девочка засмеялась, оббежав машину три раза, хлопая Мэй по спине.

Мэй вздохнула, поймав себя на том, что медленно, но верно превращается в свою мать или бабушку. И чего она привязалась к ее волосам, пусть ходит так, как ей нравится. Айне волосы не мешали, они меняли цвет в зависимости от освещения. На ярком солнце они становились огненно-рыжими, переливаясь до солнечно-золотистого, в сумерках темнели, становясь в темноте при слабом свете черными. Сергей прозвал Айну хамелеоном, а Настя, раз в квартал приезжавшая в Москву, считала ее рыжей, своей. Но Айна была ничьей, кроме Мэй, так девочка сама решила. Сергея папой она не называла, он этого и не хотел. В реабилитационном центре, где Айна училась языку слепых, преподаватели поражались ее сообразительности, а какие она вела разговоры с Максимом и Лехой, так и оставшимся в Казахстане вместе с Настей, даже Сергей поражался, сколько эта девочка на самом деле знает, если она была в настроении.

Айна села на водительское кресло и играла с рулем, воображая себя водителем, пока Мэй ходила домой за мясными рулетами, которые особенно любила Аврора, приходившая в гости только ради них, как она говорила. На деле же все было совсем не так, и Аврора часто забирала с собой Айну, пока Мэй была в ресторане, работа никуда не делась. И Мэй, как и раньше, была рада погрузиться в нее по уши, не забывая о близких и друзьях. Аврора перестала называть Мэй старушкой, признав тот факт, что она помолодела, и седина совсем не портила ее.

Айна не общалась со сверстниками, у нее были взрослые друзья и подруги, общавшиеся с ней как со взрослой. Мэй немного переживала по этому поводу, но Аврора успокоила, расставив все по местам: Айна всегда жила со взрослыми, ей нравилось работать с детьми младше себя, Альфира приглашала ее на свои уроки, показать мастер-класс, другую живопись.

Так, освобождай место, Мэй строго посмотрела на Айну, сидевшую в ее кресле.

А тебе не страшно водить? Айна ловко перелезла на свое место справа от водителя и пристегнулась.

Страшно, конечно, но со временем привыкаешь и к страху. Опыт вселяет уверенность, пока дураки на дороге не попадутся.

Да, к страху привыкаешь, задумчиво сказала Айна и ушла в себя. Мэй сильно тревожили частые задумчивости у Айны, но трогать девочку в эти моменты не стоило, могла начаться болезненная истерика, после которой Айна отключалась и спала очень долго. Мэй понимала, что девочка вспоминает прошлое, заново переживая страх и ужас, боль и потери, но никак не могла ей помочь. Иногда Айна первая прижималась к Мэй и успокаивалась. Я тут, не переживай.

Айна погладила Мэй по руке, и она облегченно выдохнула, а Айна рассмеялась.

Мэй завела машину, и шины заскрипели на льду. Дорога оказалась слишком скользкая, ее пару раз чуть не занесло, пока она привыкала. Айна не боялась, полностью доверяя Мэй. Перед ней открывался ночной город, и только она знала, как он выглядел сейчас в ее глазах. Мэй посматривала на дочь, ловя восторг и удивление от вида восстановленного города, от ярких украшений и ледяных скульптур, которыми украшали площади и скверы, подсвечивая их яркими огнями. Нравится? Что ты видишь?

Красоту и духов, они в каждой фигуре, они живые, весело ответила Айна. Прости, я не знаю, как тебе описать. Я вижу другое, чем вы. Я знаю, но на самом деле мы видим одно и то же.

Только используем разные слова.

Ага, закивала Айна.

Ночь встретила морозом, температура упала ниже минус тридцати. Девушки оделись без выпендрежа в длинные пуховики, обмотавшись шарфом по самые глаза. Аврора взяла с собой бутылку шампанского и Буратино для Айны и Мэй.

Куда едем? спросила Юля, ее забрали последней.

В центр, покатаемся по Садовому, потом по Бульварному и на набережные, ответила Мэй, двигаясь в зеленом коридоре желтых светофоров.

Давайте сначала на набережную, Краснопресненская по пути. Надо бы выпить за Новый год, а то давно не отмечали, Аврора нежно погладила бутылки.

Ой, нет! Альфира икнула и закрыла лицо руками.

Ты бы все дни отмечала, а потом в вытрезвитель, заметила Мэй.

В свой родной вытрезвитель. А так да, погуляла бы, но я дежурная. Денис тоже, нечего ему без меня отдыхать. У меня есть эта ночь, не портите мне праздник, сама все выпью!

Я тоже буду, сказала Юля.

А я нет, прошептала Альфира, Аврора многозначительно подняла левую бровь, но промолчала.

Айна включила музыку, ворча на неторопливого робота, жалкое подобие того, к чему она привыкла. Две минуты борьбы со смартфоном, и зазвучали вальсы Штрауса.

Простите, это чей выбор такого старья? удивилась Аврора, не отрывая взгляда от экрана телефона. Она смотрела видео, искоса поглядывая на сидевшую у правой двери Юлю.

Не мой. Айна любит классику, особенно оратории Генделя. Она сама все находит, я не настаиваю, поспешила оправдаться Мэй.

Я без претензий, просто не то платье надела, хмыкнула Аврора и протянула телефон Юле. По-моему, это ты. Мне Денис только что прислал, у него пациент игроман, рубится в это сутками.

Альфа закрыла лицо руками и вздохнула. Юля спокойно посмотрела Lets Play на канале какого-то задрота. Игра называлась U-Li Sun воин света. Она сразу узнала себя, Альфа много лет рисовала ее в образе воительницы в стиле аниме. Юлю не интересовали игры, но смотреть на себя со стороны было интересно, а локации подземного мира до боли что-то напоминали.

Юля, мы боялись тебе сказать, прошептала Альфа.

Потому, что я вас всех убью, ледяным голосом сказала Юля. Тебя первую.

А что это? заинтересованно спросила Мэй.

Альфа, рассказывай, Юля ткнула подругу под ребро, Альфа ойкнула. Вы же не думали, что я ничего не знаю?

А ты знаешь? удивилась Альфира, округлив глаза. Она выглядела так смешно, что Юля больше не могла играть в сердитость и рассмеялась.

Конечно, знаю. Она недавно вышла на playstation. У меня все ребята рубятся в нее, они мне сразу показали. Давай, Альфа, колись.

Ну, мы это давно задумали, еще когда я стала вести твою страничку. Максим предложил, я рисовала локации, а ребята движок писали и геймплей придумывали. Леха много чего придумал, они как-то сами все делали, я потом критиковала, Альфа улыбнулась. Настя за физику отвечала, хорошо же получилось, да?

Наверное, мне сложно себя видеть на экране. Я сразу в ступор вхожу и начинаю злиться, Юля недовольно зарычала. Вы меня слишком красивой сделали, я же совсем не такая.

Так вот и не злись, считай, что это не ты, предложила Аврора.

Ну уж нет, я там такая крутая! засмеялась Юля и добавила шепотом. Альфа, а ты вспомнила все?

Неа, блок полный. По-моему его Лана поставила, а вот Максим ничего и не забывал. Наверное, все из-за оберега Мэй.

Это не мои обереги, а Ланы. Я вспомнила, она дала их моей бабушке, когда мне было лет девять или около того, я уже точно не помню. Так это игра такая, что-то типа Доты?

А наша Мэй в теме, усмехнулась Аврора, продвинутая.

Там много жанров: RPG, шутер, короче от первого лица, квест и много еще чего.

Шутеры я знаю, Денис ими транквелизируется после работы, а мне тупые ситкомы помогают, Аврора дотянулась и ущипнула Юлю. Круто же получилось, пожалей ребят, кунг-фу мастер.

Круто, мне самой нравится, но играть не могу, застреваю на первом же эпизоде. Ребята мне приставку подарили, сижу, играю потихоньку.

Хочешь, я тебе все читерские коды дам? заговорщицки подмигнула Альфира, вышло это так смешно, что Юля долго хохотала.

Нет, не надо. Я хочу сама хотя бы на самом слабом уровне. Если не осилю, покажешь, но не сейчас.

А как вы могли там издаться? Наши не захотели? спросила Аврора, продолжая смотреть ролики.

Здесь бы никогда не издали. Затаскали бы потом по судам, хмуро проговорила Альфа. Мы это все обсуждали с ребятами, Леха с Настей сразу были против. Они в Казахстане вышли на студию, а дальше я не знаю, как все было.

А у нас дети в питомнике в игры играют. Там специальные, чтобы историю учили и вообще верно мыслили, неожиданно сказала Айна.

И как, работает? с интересом спросила Аврора. У Юли заболела голова, она стала вспоминать.

Да, но не до конца. В основном всем наплевать, Айна стала листать плейлист. О, вот эту песню любит мама.

Заиграла Angels Робби Уильямс. Аврора стала тихо напевать.

Как давно я ее не слышала. Песня нашей молодости, а, Мэй?

Мэй засмеялась, Айна сделала громче. Они летели по Звенигородскому шоссе, Аврора и Мэй тихо подпевали, а Юля с Альфой вчитывались в текст. Мэй так и проскочила поворот на набережную, и одинокая красная машина в свете фонарей и праздничной иллюминации ночного города летела по улице 1905 года, успев на светофор и задрожав на брусчатке, проезжая зоопарк.

Айна, включи заново. Мы готовы! попросила Юля, когда Мэй выехала на Садовое кольцо и встала по центру, летя на максимально разрешенной скорости по пустому улыбающемуся городу. Айна включила, куплет начали нестройно, еще стесняясь, но к припеву громко, не боясь промазать, пели все:

And through it all she offers me protection
A lot of love and affection
Whether I'm right or wrong
And down the waterfall
Wherever it may take me
I know that life won't break me
When I come to call she won't forsake me
I'm loving angels instead

Машина слилась с праздничными огнями, стало жарко, и Мэй приоткрыла окно со своей стороны, и город услышал их пение. Песню пропели три раза, пока голоса не осипли.

Айна, почему ты плачешь? спросила Аврора, первая заметив, что девочка трет глаза кулаками и всхлипывает.

Я так вас люблю! всхлипнула она.

И мы тебя очень-очень любим! хором ответили все.

Мэй, следи за дорогой. Плакать будешь потом, а то нас всех разобьешь, как елочные игрушки, строго сказала Аврора.

06.01.2024 г.

От автора

Я не знаю, зачем люди пишут книги, кто-то, наверное, неплохо зарабатывает. Я пишу для себя, надеясь, что мои истории будут интересны не только мне, а я свои книги читаю и перечитываю, находя много нового и для себя.

Если вы прочитали эту книгу, то у вас должны были родиться вопросы, возможно, злость и недовольство к автору или не только ко мне? Если я заставил вас задуматься, то все было не зря. Несмотря на легкий жанр, книга не для семейного чтения или в качестве приятного досуга. У меня таких книг нет. Но вы прочитали эту книгу и, надеюсь, поняли, что никому и никогда нельзя позволять делать это с нами. Никогда, никогда больше никому и никогда!

Прочтите и эти книги в любом порядке, можно даже одновременно. Нельзя закрывать глаза на наше прошлое, иначе мы потеряем будущее, а мы уже теряем настоящее:

1. Карл Штайнер 7000 дней в ГУЛАГе;

2. Кёндок Ли Корейские мифы. От небесного владыки и принцессы Пари до королей-драконов и духов-хранителей

3. Николай Эппле Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах.

P.S.

Для меня текст не разделим с музыкой, не все могут выразить слова, не все может сказать музыка. Без сценографии или пояснений, если вы читали книгу, то поймете мой плейлист:

1. Дельфин Ты;
2. Wolf Alice Smile Live;
3. нежность на бумаге Усталые дети;
4. Infinity of sound Dolphins;
5. Klan Mikla Svrt Augu;
6. КИНО Мама, мы все сошли с ума;
7. Зло, di liberta Холод;
8. Моя Мишель Супергерой;
9. Gaupa Febersvan;
10. Pil & Bue Fire;
11. Удмуртская тоска, Polina Vanez Как будто я;
12. A Perfect Circle The Doomed;
13. Breaking Benjamin Enjoy The Silence Depeche Mode cover;
14. Зло Удушье;
15. НАИВ, Симфонический оркестр Глобалис Иллюзия свободы;
16. Ирма Сохадзе Оранжевая песенка;
17. Klan Mikla Srenur;
18. Massive Attack, Elizabeth Fraser Teardrop;
19. СЛОТ Чернуха;
20. Удмуртская тоска Индейцы;
21. Сплин Выхода нет;
22. Boucle Infinie ;
23. Klan Mikla, Alcest Hvtir Sandar;
24. Ole Jrn Myklebust, Herman Rundberg, Evgeny Zolotarev, Kjetil Dalland, Fredrik Ellingsen, Namgar Alsiin Gazriin Zereglee;
25. Frayle Dead Inside;
26. Infected Mushroom Riders On The Storm;
27. Animal ДжаZ Предчувствие гражданской войны;
28. Satellite Empire Warrior's Vigil;
29. Удмуртская тоска Чёрный ворон;
30. Harmonix College Sunrise;
31. Robbie Williams Angels;
32. Дельфин Миф;
33. Удмуртская тоска Весна.