В тот субботний летний вечер Николай Сидоров, кряжистый мужчина средних лет, распахнув поношенный шерстяной пиджак, тяжело ступал по размокшей земле. Рыбалка, как назло, не удалась.
Поднявшись на взгорок, он еще раз посмотрел в сторону небольшой реки Лаж, где только что рыбачил. Потом, глубоко вздохнув, покачал головой и не спеша зашагал домой.
Жена Николая, Таисия, увидев мужа, ввалившегося в прихожую, весело проговорила:
-Ну что, горе-рыбак, хвались уловом!
Тот сверкнул на нее серыми колючими глазами, что-то хотел сказать, даже рот открыл, однако решил лучше промолчать, и тяжело уселся на стул.
-Эх, горюшко ты мое. Зря только бьешь ноги, тратишь попусту время, а толку никакого. Э-эх-х! Ну да ладно, иди умываться и садись есть, рыбак ты мой несчастный! Суп приготовила, гороховый!..
Сидоров молчал. Знал по опыту, что если ввяжется в этот разговор, все может обернуться ссорой.
В это время в дверях показался тесть, Павел Васильевич, как селяне его зовут, Пагул. По нему было видно, что после субботней баньки-то уже слегка того, навеселе. В таком настроении он обычно, надо - не надо, начинает не то чтобы улыбаться, а как-то по-своему нагловато и ехидно смеяться, в то же время любит и подшутить. "Теперь и этот старый хрыч начнет допекать",- тоскливо подумал Николай и, резко поднявшись из-за стола, вышел во двор.
Но, как оказалось, зря Николай косо смотрел на тестя. Он и не думал над ним подшучивать по поводу неудавшейся рыбалки. Его голова сейчас была занята совсем другим. На прошлой неделе он стал случайным свидетелем того, как зять замешал бражку. Сейчас она как раз должна поспеть, поэтому на пробу решил попросить всего-то кружку-другую хмельного напитка.
А посему вышел за зятем во двор. Но тот таки отворачивается. "Ну уж нет,- думает Пагул,- отворачивайся - не отворачивайся зятек, как говорят, ты хоть будь шайтан, но не выпив пару кружек браги, домой не пойду". Малость почесал затылок, подошел поближе к Николаю и без всяких лишних слов спросил:
-Зять, а зять! Бражка-то, чай, вокурат поспела?
-Да нет, батяня. Я вчера только проверил, еще и не бродит,- так и "чешет" Николай, врет и глазом не моргнет.
Тесть, на удивление, промолчал, и вскоре скрылся в веранде, где частенько спал на диване. Оттуда через пару минут послышалось:
-Николай, я чуток отдохну здесь! Со старухой повздорили. Немного полежу да пойду домой. В доме у вас что-то душно...
Тесть, хоть и живет совсем недалеко, на соседней улице, частенько у них оставался ночевать. Уйдет - не уйдет, жалко что ли, айда, пусть отдыхает, лишь бы не приставал со своими дурацкими шуточками.
Быстро надвинулись сумерки. Скоро и небо вызвездилось. Из-за леса лениво выкатилась луна. Николай, мастеривший сачок, поднялся с лавки и пошел спать.
Он долго ворочался на постели, порой глубоко вздыхал отчего-то. Жена же, наоборот, уснула почти сразу и теперь тихо посвистывала носом.
-И что за чертово племя эти бабы, - думал Колька Сидоров. - Никакого интереса у них до рыбалки нет. А в случае чего, ну, там чуть опоздай, али не сказав, пойди куда-то, к примеру, на ту же рыбалку, так сразу только и слышишь: где пропадал, с кем стоял?..
Косо поглядывая на разметавшуюся на полкровати жену, Сидоров незаметно для себя уснул.
Во сне виделись ему громадные щуки, которые все как один были на тонких ножках и пытались догнать его. "Во какие острые зубы, раздробят кости, съедят!",- тоскливо и со страхом думал Сидоров и старался убежать от громадных рыбин. Но ноги не слушались его, стали как ватные. Николай дико закричал и... проснулся.
Будильник с фосфорным циферблатом показывал ровно двенадцать часов ночи. Полночь, значит, чертово время. Сидоров вытер со лба холодный пот и тут же отчетливо услышал, как за стеной, в соседней комнате зашуршало, затем кто-то явственно начал отсчитывать: "Раз, два, три, четыре..." И так до десяти. Затем раздался хрипловатый смешок.
"Что это? Неужто, я это самое уж, того? - со страхом в отчаянии подумал Николай. - Ведь там, на кухне никого не может быть. Я же сам на крючок закрыл входную дверь в сенях". И, словно опровергая его мысли, тихий голос за стеной снова начал считать: "Раз, два, три, четыре..."
Теперь уж действительно не до сна. Какой там сон может быть, когда у него волосы аж самопроизвольно зашевелились. Сидоров хотел только ткнуть локтем жену, в это время за стеной опять послышался знакомый голос. Тут Николай вспомнил даже бабушкину молитву, перекрестился. И, похоже, действительно, молитва помогла, странный голос тут же умолк. Но, как оказалось, ненадолго. Теперь кто-то начал чем-то протирать стену, потом послышался какой-то топот, что-то с шумом упало на пол...
-Да ведь это же, будь он неладен, не что иное, как полтергейст, али, как в народе говорят, домовой, - неожиданно для себя подумал Николай и невольно натянул на голову одеяло. Но и под ним, в давящей ухо тишине, слышалось: "Один, два, три, четыре... десять" и пугающее "хо-хо-хо!".
Николай уже не в силах всего этого терпеть, все-таки двинул локтем жену. Та, просыпаясь, ойкнула.
-Таисия, послушай, - тихо-тихо прошептал Сидоров.
Таисия, уловив в тишине хрипловатый смех, вдавилась в перину и тоже, как муж, скрылась под одеялом.
Николай знал от матери, что в каждом доме живет домовой - его хозяин, который вершит судьбами людей. Ему стало жутко.
В этот момент под одеялом Таисия проговорила:
-Коль, давай сходим к тётке Матрёне. Пусть хоть святой водой что ли обрызгает окна и двери, а то ведь...
Когда Николай с Таисией уже встали с кровати, за стеной снова что-то зашуршало, заскрипело, а затем, похоже, алюминиевая кружка или тарелка с грохотом упала на пол. Кажись, совсем худо дело, коль уж домовой посуду начал кидать. Супруги, не включая свет, схватили со стула, стоящего рядом с кроватью, первую попавшую под руку одежду и пулей выскочили через задние двери сени в огород, а оттуда - на улицу...
Тётке Матрёне хоть и перевалило за шестьдесят, женщина она еще крепкая, шустрая. На всю округу считается сильнейшей ворожихой, целительницей и знахаркой. Заговорами своими и сглаз снимет, и порчу, и заклинания разные, даже при вывихах кости вставляет. Лечит она и людей, и домашнюю живность... Частенько к ней обращаются за помощью не только местные, но и из соседних районов, даже из городов приезжают. К тому же тетка Матрёна за свое "целительство", в отличие от всяких шарлатанов-экстрасенсов, дорого не берет, порой довольствуется даже бутылкой первача да закуской. Тетка, правда, хоть нередко и выпивает, но чтоб свалиться с ног - такого еще не бывало. Значит, как говорится, пьет в меру. Да и душа у нее больно добрая, поэтому вместе с гостями всегда рюмашку-другую пропустит.
Вот и в ту злополучную для Сидоровых ночь, она чуток была, так сказать, того, навеселе. Хоть и за полночь к ней Николай с Таисией обратились, она тут же отозвалась, открыла двери.
Вообще-то она одна живет, но и в этот раз, как почти всегда, у нее оказались гости. Поэтому-то, наверное, и выпила немножечко больше обычного, что даже язык её чуток заплетался, да и саму маленько "штормило", чуток так из стороны в сторону покачивало. Но не отказала Николаю с Таисией, согласилась помочь им:
- С-се-сестра Микалай, коль до-домовой, надо его мо-мож-же-жевельни-ником. Свя-святая вода в ведре, в чу-чулане. Пол-пол-половину отлей да занеси-ко. Се-се-сестра Микалай, я с-сейчас, соберусь ми-мигом!..
"У-у, карга старая, видишь, зенки залила и аж в лицо обзывается. Тоже мне, "сестру" нашла",- с обидой подумал Николай, но вслух ничего не сказал.
Но тетка Матрёна совсем не думала обзывать кого-то. И впрямь, когда постучались в окошко, один из них назвался Николаем. А зашли в дом - так оба в женских халатах да одинаково коротко пострижены. Вот и, поди разберись, кто из них кто. Так если кто-то из них был бы мужчина, наверно, натянул бы хоть штаны что ли.
Так-то оно, если подумать, конечно, так. Но, понимаешь ли, когда из собственного дома выбегаешь словно ошпаренный, тут уж не до таких мелочей, как штаны ли, юбки там, халат женский. Что под руки попались, то и натянули на себя. Так сказать, кто что успел. Тут уж первым делом думаешь, как голову свою, башку бедовую спасти...
Худо-бедно, шатаясь-качаяясь, но все-таки довели тетку Матрёну до дома Николая. Там она, как и положено знахарке, довольно деловито переступила порог веранды. В руках она держала ведро со "святой" водой. Оттуда торчало несколько можжевельниковых лапок, которые были не то, чтобы желтые, а уже с красными иголками. Ими обычно старухи в пасху запасаются специально для подобных нужд. Пробормотав молитву: "Свят, Свят, Свят Господь Савооф, небо и земля полны славы его. Запрещает тебе, нечистая сила, Господь из Отеческого лона сошедший на землю Бо-ог...", она из сеней направилась во вторую половину кухни-столовой, где, по всем данным, мог находиться домовой.
Сидоров, затаив дыхание, взял в руки подвернувшуюся какую-то железяку, открыл дверь и шагнул вслед за старухой. "Изыди, нечистая сила... Отцу и Сыну, и Святому Духу, и ныне и присно..." - долетало словно из тумана до Николая, и тут же: "Ах ты, черт, окаянный! Чего ты здесь делаешь?.."
И вскоре Николай отчетливо увидел сидящего возле фляги с недавно настряпанной брагой тестя, который бросал туда из копилки еще советские, теперь уж ставшие старыми десяти-пятнадцатикопеечные монеты, которые сейчас и ломаного гроша не стоят, и считал заплетающимся языком: "Один, два, три, четыре..."
Тётка Матрёна вылила в сердцах остатки "святой" воды на голову "домовому" и стала крутить Пагулу своими корявыми пальцами уши, приговаривая: "Чтоб не пужал, окаянный! Чтоб в следующий раз не пужал, керемет..."
А потом, зыркнув глазами по углам, подошла к фляге, зачерпнула кружкой мутной бражки и, запрокинув голову, стала пить. Крякнув от удовольствия и, перекрестившись, не увидев иконы, на большую фотографию с изображением хозяина дома, достала еще кружку.
- Ы-эх! Таких домовых, как Пагул, почитай, только на нашей улице, чай, с десяток наберется, - донеслось до Сидорова.
Николай чертыхнулся и вышел в сени.
А тесть тем временем, неуклюже развалившись на сундуке, уже спал, издавая раскатистый храп.