Я ничего не поняла, но ноги сами поднялись, чтобы следовать за неизвестным проводником неизвестно куда.
Мы шли долго. Узкая тропинка извивалась по лесам и полянам, вела вдоль рек и опушек. Вокруг было настолько красиво и спокойно, что разговаривать и не хотелось, несмотря на всю неопределенность происходящего. Мы оказались перед небольшим холмом с железной дверью.
- Вот здесь и начинается наше основное путешествие.
- Так, все-таки, куда мы идем?
- Идем изучать твой мир.
Я удивленно подняла бровь:
- Ну, хорошо, допустим, в мой мир можно вот так запросто прийти ножками, но почему проводник - Вы? Мир-то мой.
- Потому что ты сама сюда долго дорогу ищешь. Вот и было решено тебе помочь, чтобы зря времени больше не теряла.
Я пожала плечами, а моя новая знакомая открыла дверь и пропустила меня вперед. Мы вошли в подземный зал с выбегающими из него тропинками. Все вокруг было мягко освещено приятным светом.
- Иди за мной, - скомандовала проводница и устремилась по одной из дорожек.
Я последовала за ней. Мы попали в небольшое помещение, обстановка в котором заставила меня вжаться от ужаса в ближайшую стену: везде валялись жуткие маски, амулеты с противными рисунками, резиновые обрубленные конечности и обрывки на редкость гадких фотографий.
- Что это? - спросила я, ёжась и опасливо озираясь по сторонам.
- Гримерная.
- Чья гримерная?
- Вот его,- указала мне женщина на мальчишку-подростка в углу комнаты. Он натягивал какие-то черные грязные лохмотья и рассматривал себя в зеркало, явно удовлетворенный своим внешним видом. Нас он не замечал.
-Эй! - позвала его проводница.
Мальчишка вздрогнул и обернулся.
- Знакомься, это - твой страх.
Я удивленно посмотрела на подростка:
- Он?
- Да.
- Но мои страхи, они - ужасные.
- Ну, да. Видишь, сколько у него тут всего есть соответствующего. Я ж говорю, это - гримерная, а это - ее главный актер, который ежедневно проматывает тебе фильмы ужасов.
- Зачем? - расстроилась я. - Мне они совсем не нравятся.
- Не нравились бы - не смотрела бы, - шмыгнул носом мальчишка и завозмущался, - а чего она так боится?! Я что ли заставляю ее всё это придумывать? Я только отыгрываю то, что она в сценарии прописала. Вообще уже! Напридумывают всякой фигни, а я - виноват!
- Понятно? - обратилась ко мне провожатая.
- Да, вроде, - теперь уже шмыгнула носом я.
- Тогда пошли дальше.
Тут я услышала громкий стук и лязг.
- Что это? - испугалась я.
- Это - потом. Нам пока в другую сторону, - ответила женщина.
Немного поплутав по петляющим коридорам, мы вошли в зал. Он был немногим больше предыдущего, но зато намного более населенным. В нем ходили с пару десятков сгорбленных старушек, непрерывно бубнящих себе под нос. Периодически они сталкивались друг с другом, ворчали и шли дальше до стены, там разворачивались и брели обратно. Но некоторые экземпляры особенно себя не жалели. Они разбегались и бились головами об стену, падали на пол, плакали, а потом снова вставали и самоотверженно бросались на стену. Я удивленно смотрела за всем этим театром абсурда:
- Кто это?
- Твои переживания.
- А зачем эти бабушки об стену головами бьются?
- А это - твои обиды. Они постоянно крутятся в тебе и причиняют боль. Вот, пожалуйста, познакомься, это - они и есть.
Тут снова раздался громкий резкий стук, к которому добавился хлопающий звук, как будто две огромные ладони били по стенам.
- Да что же это такое?!
- Потом увидишь, - упрямо повторила провожатая,- сейчас мы здесь. Любуйся и осознавай.
Я снова глянула на бормочущих шаркающих старушек.
- А если я отпущу обиду, что будет?
- Отпусти и увидишь.
Мне в голову вдруг пришло воспоминание, как давным-давно, еще в школе, моя единственная подруга всячески пыталась задеть меня, а потом и вовсе отбила у меня моего первого мальчика. Я усмехнулась: это было так давно, да и какой из него муж ей вышел - еще вопрос. И вообще, человек, унижающий других, сам ущербен. Не на кого обижаться.
Одна из старушек, сидевших около стены, встала, выпрямилась и вдруг обернулась белой птицей, выпорхнувшей вверх в какое-то невидимое окно.
- Вот и всё, - резюмировала проводница, - стоило столько времени мучиться по этому поводу? Пошли дальше.
Мы вышли из зала и направились вниз по коридору в большую комнату. Громкий лязг вновь заставил меня вздрогнуть. Я тревожно посмотрела на женщину, но она лишь молча покачала головой.
В этом зале было множество молодых людей от малышей до моего возраста. Все они были чем-то заняты.
- Это - твои способности и таланты. Чем больше ты их развивала, тем старше они стали.
Я окинула взглядом всех присутствующих. Кто-то рисовал, кто-то писал, кто-то танцевал, чертил, готовил, говорил, читал, строил, шил, вязал, пел, прыгал и отжимался. Мое внимание привлек малыш с бумажным самолетиком. Он его запускал и весело смеялся. Я вопросительно посмотрела на провожатую.
- Помнишь, ты когда-то мечтала стать летчицей. В институте потом даже немного изучала самолеты. Вот, твои знания в этой области остались на уровне этого ребенка, - улыбнулась она.
- Ясно, - кивнула я и посмотрела на девочку-подростка с чертежами, - это, видимо, инженер?
- Да.
Рассмотрев всех, я повернулась к своей проводнице и выжидательно на нее уставилась. Вдруг опять загромыхало, причем совсем-совсем близко.
- А теперь пошли посмотрим на источник этого грохота, - сказала она.
Мы вышли в коридор и свернули в один из отворотов. В конце дорожки была комната, из которой лился ослепительно яркий свет. Я быстро побежала туда и остановилась в изумлении у входа. Взору предстала необыкновенная картина: посредине красивого зала стояла огромная клетка с толстыми прутьями, в которой сидела почти такая же большая жар-птица, сияющая золотым светом. Она непрерывно билась в стены клетки, отчего та ходила ходуном по каменному полу, издавая громкий лязг. Хлопанье крыльев по прутьям клетки и было тем звуком, который я приняла за шлепки огромных ладоней по стенам.
- Кто это?
- А это - твой потенциал.
- И сколько она будет здесь сидеть?
- Пока не выпустишь.
- А если не выпущу?
- Тогда она будет биться, пока ты живешь, - резко ответила проводница. - Но пока она бьется - ей больно. И так же больно будет тебе. Ты можешь вернуться сюда еще раз. И даже не раз. Но всегда, когда у тебя не хватает смелости открыть клетку, твоя птица слабеет многократно. И если ты не можешь решиться в тридцать-сорок лет, то сможешь ли отважиться в семьдесят?