Аннотация: Они купили дачу и зажили счастливо. Вот только счастливо ли? Беды посыпались, как из рога изобилия.
Они купили дачу. Совсем маленькую, но в очень хорошем месте. Долго радовались, потом расстраивались, потому, что внезапно за первой волной эмоций - радостью, возникла вторая - страх, ведь дачу могли сжечь, обворовать, да и многое другое...
Теперь домик был для них символом волнений. Они просыпались с мыслью - как там дача, ложились - примерно с той же. Навещали ее, словно престарелую родственницу, которой нужен догляд и догляд. Бережно закрывали окна ставенками, потом навесили тяжелые металлические решетки и в довершение всего - снабдили домик железной дверью. Если бы было можно вырыть вокруг участка глубокий ров и наполнить его водой - они сделали б и это. Маленький очаг их собственности притягивал с силой огромного магнита. И они не сопротивлялись. Особенно хорошо там было летом. Огромный лес начинался у самого забора. Буйство зелени оправляло белые стволы берез в изысканную раму листвы. Городские стрессы безоговорочно уступали место мягкому манящему покою.
Вскоре у них появились друзья - соседи по дачному кооперативу. Они имели участок у самого въезда в кооператив и вечная пыль грунтовой проезжей дороги царила над их лужайкой и приносила несказанные огорчения. Друзья обсадили участок лесными елочками и ежегодно подстригали их, словно декоративные кустики. За прошедшие шесть лет елочки разрослись по бокам и, тесно переплетаясь ветвями, образовали живую изгородь, успешно скрывая хозяев от чужих глаз и надоедливой пыли. Летними субботними вечерами друзья собирались у небольшого костра и распивали вино под аппетитный и пахучий шашлычок, да под вечно-хрипатого, но оттого не менее любимого Высоцкого. Подмосковная природа, столь скупая на тепло и свет, благосклонно внимала их маленьким радостям и старалась не мешать дождями и порывистыми ветрами.
Все это, конечно, очень мило, но жизнь редко состоит из удач и удовольствий. Шли годы, домик ветшал и нужда заставляла, то ругаться с приезжими строителями, халтурно покрасившими домик, то до слез ссориться с председателем кооператива, который не давал разрешения отключить на полчаса электроток в кооперативе, чтобы они могли заменить износившиеся изоляторы на своем электрическом столбе.
А однажды...
А однажды он уехал на дачу и больше не вернулся. Уехал один, хотел что-то там отремонтировать. Она ждала его в воскресенье вечером. Он позвонил в понедельник утром и сказал, что уходит от нее. Просто встретил другую и полюбил. Она долго не могла поверить. Когда поверила - успокоилась. Успокоилась во всем : ей было наплевать какой день недели, лето на улице или зима, солнце или дождь. Все удивлялись силе ее характера. Она удивлялась своей слабости и надеялась стать прежней. Ну пусть, через долгое время. Ну пусть, хоть когда-нибудь.
Но корка ее души не смягчалась. Она забаррикадировалась от внешнего мира за милой улыбкой, как за стальными надолбами противотанковых ежей. Через полгода он попросился обратно. Говорил, что ошибся, что хорошо ему - только с ней. Рассказывал, как сильно хочется ему на дачу. Одним словом, все говорил, говорил и говорил. Но она не слушала. Ей было все равно. Для нее не было больше никого, кому она могла бы доверять.
- Прощай, - сказала ему с милой улыбкой и повесила трубку.
Но дачу оставила. Как прежде, любила приезжать, научилась разжигать костер и приглашала прежних друзей. Пила с ними терпкое красное вино, пела и слушала Высоцкого, который стал за последнее время еще ближе и понятней. И улыбалась. Всегда улыбалась. Просто не могла иначе. Между тем жизнь текла ни вяло, ни быстро - просто ужасно скучно. Детей они так и не завели. Сначала не хотели, потом не смогли. Годы утекали, как вода в песок, но жизнь казалась такой долгой , о старости не думалось. Только теперь она впервые пожалела о своей бездетности. Теперь - когда осталась совсем одна. Не то, чтобы любила детей, но завидовала знакомой, у которой была почти взрослая дочь. Ей бы такую. Она пожалела бы мать, нашла слова утешения, и не нужно было бы носить эту маску, скрывая под ней ужас одиночества. Но однажды с ней заговорил случайный прохожий. Он шел мимо ее дачи из леса с полной корзинкой грибов. Она его не знала. Попросил попить, мол, идти еще далеко, а у него в горле пересохло. Она напоила - невелик труд, но он не уходил. Все стоял у сетки забора и говорил, говорил, говорил. Она почти не слушала, с раздражением ожидая его ухода.
Через день ее окликнули. Она подвязывала тяжелые от цветения флоксы. Сиреневые цветы опасно обвисали на длинном тонком стебле, казалось, еще немного и они переломят стебель пополам. Чужой голос отвлек от важной работы, оставив в душе осадок неудовольствия. Но она сдержалась. Всегда сдерживалась. Это был недавний путник. Спросил какую-то ерунду и начал досаждать рассказом о сущем пустяке. Неужели он не понимал, что ей совершенно не интересно. Но он, видимо, не понимал. Потеряла на него полчаса и охладела к цветам. Села в беседке и долго пила пустой чай, вприкуску с кусочком сыра - берегла фигуру. Вечером, посмотрев телевизор, почувствовала непонятный страх перед надвигающейся ночью. Сколько таких ночей провела в полном одиночестве. Так чего пугается на этот раз ? Но сердце щемила тоска и долго не могла уснуть. Стучали по крыше летнего домика ветки березы, залетная птица ударяла по желобу водостока с печальным звоном. Деревянный загородный дом жил своею естественной жизнью и окружающий его лес был частью этой жизни и вносил в ночь свою лесную сумятицу. Наконец, она уснула и ей приснилась прежняя беззаботная семейная жизнь. Муж красил веранду, и что-то весело рассказывал. Она грелась на крыльце под ласковым утренним солнышком. Мир вокруг улыбался ей, все было замечательно. Просыпаться не хотелось. Она поняла, что это сон до того, как проснулась и всеми силами старалась подольше оставаться внутри чудесного сна. Действительность сдернула одеяло сладкой неги и заставила окунуться в настоящее. Поставила чайник и вышла на крыльцо. Греться под лучами ласкового солнце не хотелось. Хотелось реветь в голос и наплевать на соседей.
- Доброе утро - услышала она вдруг вчерашнего визитера. Это переходило всякие рамки. Что он возомнил о себе. Кто его звал. Сейчас она все скажет и попросит больше ее не беспокоить. Но он успел раньше :
- Вы уж меня простите, может я не вовремя, да и вообще надоел вам, но я, видите ли, живу здесь совсем один и поговорить почти не с кем, так что люблю, грешным делом, поболтать, когда выдается такая возможность. Вы держитесь со мной просто. Если надоел -гоните - я не обижусь. Все пойму.
Ей стало смешно. Живенько представила, как посылает его куда подальше, он благодарит ее в ответ и почтительно прощается. Ей стало так жалко этого нелепого человека, что впору расплакаться. Разве он виноват, что одиночество безжалостно сжимает тиски вокруг обездоленных и обделенных близкими людей. Разве виноват? А разве виновата она, что так одинока. Встала и открыла ему калитку. Он ни о чем не спросил, но со смешной готовностью проследовал за ней в дом. Благодарно принял чашку чая , внимательно поглядывая на нее, принялся чинно прихлебывать горячую жидкость. Они проболтали до полудня. Спохватились, и он быстро покинул маленький домик на краю роскошного березового леса. Она знала - завтра или послезавтра непременно явиться снова, знала так же, что возражать больше не будет. Пусть приходит. Ей было с ним очень легко. Через неделю постоянных визитов и долгих разговоров ни о чем, решила показать его друзьям. Пусть вынесут свой вердикт. Со стороны, так сказать, виднее. Друзья охотно согласились помочь - на то и друзья - пришли на шашлыки с бутылочкой чудесного французского вина - и встреча состоялась. Приблудившийся путник был весел и, по-обычному, разговорчив. Его слушали, ему отвечали, что еще общительному человеку нужно. Вечер пролетел мгновенно. Друзьям новый знакомый понравился и был принят в их маленький кружок. Еще через месяц - стал почти своим. Она привыкла к нему и больше не настораживалась при его частых визитах. Само собой, перенесли знакомство в Москву. Дала домашний телефон и получила в ответ его. Созвонились через несколько дней, а еще через день он удостоил ее очередным посещением, теперь уже в столице. Долго сидели на маленькой кухне и судачили о ерунде. Жизнь стала налаживаться. Во всяком случае, скучно теперь не было. Да и тоска одиночества полностью сошла на нет.
За летом в гости к северянам заглянула осень, и люди погрустнели, предчувствуя надвигающуюся зиму. Зиму, как правило, не любили. Во всяком случае, очень многие не любили . Что касается ее, так она просто ненавидела. Но у природы свои понятия. Спорить бесполезно. Они продолжали встречаться и посиделки на кухне сменили частые походы в театр, или кино. Она к нему привыкла. Его отсутствие рядом в течении недели стало тяготить, а это уже первые признаки настоящей привязанности . Больше всего боялась, что однажды исчезнет и он, как некогда исчез из ее жизни горячо любимый супруг. Правда, пока ее опасения не оправдывались. Он не исчезал.
Зима длилась бесконечно долго, они скрашивали унылые блеклые дни частыми встречами и задушевными беседами. Весну встречали уже под одной крышей. Он переехал к ней жить. Его квартиру решили сдать жильцам. Так легче материально.
Ждать последних почти не пришлось. Кто только не ищет счастья на просторах забитой машинами и людьми столицы. Поселилась милая семейная пара. Молодые и амбициозные, они были уверены, что простенькая съемная квартира на самом краю города - это очень ненадолго. На том и успокоились. Быт гражданского брака оказался достаточно прост. Она готовила, он запасал провизию и мастерил по дому, но большую часть времени они пропадали на работе. Отчего-то выбираться из дома стали куда реже и вообще зажили гораздо скучнее прежнего. Она удивилась, но вскоре привыкла и к этому.
В апреле совершили первую вылазку на дачу. Прошлым летом, как оказалось, он снимал маленький домик в соседней деревеньке. На этот раз снимать ничего не требовалась. Такой же маленький домик был теперь постоянно к его услугам. Он воспринял этот факт с нескрываемой радостью и показал себя очень мастеровитым хозяином. Теперь на их участке постоянно слышался стук топора, жужжание электропилы, домик обновлялся на глазах и заметно похорошел. Она радовалась и страшно им гордилась. Соседи постоянно заглядывали на огонек, нахваливали хозяина. А еще через некоторое время они решили завести собаку. Учитывая наличие дачи, это казалось логичным. Купили недорого по объявлению в Интернете очаровательного щенка амстаффа. Щенок оказался не в меру игривым и быстро нанес немалый ущерб городской квартире. Он негодовал. Она успокаивала и объясняла, что щенок очень мал, оттого и бестолков. Но между хозяином и животным пролегла ощутимая неприязнь. Это было первым огорчением в ее новой семейной жизни. Шли недели, но щенок только набирал обороты в неуемной любви к разрушением. Сдирались со стен обои, бились неосторожно оставленные чашки. Еще через пару недель щенок серьезно занялся линолеумом в прихожей. Сначала на свет появилась небольшая дырочка. Хозяин негодовал, щенок к наказаниям оказался невосприимчив. Дырочка разрасталась и однажды, придя домой с работы, они обнаружили свою прихожую абсолютно лишенную полового покрытия. Старый оргалит сиротливо чернел строительной обнаженностью, взывая к их совести. Хозяин промолчал, она почувствовала неладное, но решила переждать. Дай бог, образумиться. Вскоре они посетили строительный рынок, и радивый хозяин быстро налепил на пол крепкую бежевую плитку. Пол захорошел. Теперь кромсать поверхность прихожей щенок не мог. Но бедолага был упрям, как осел. Следующим объектом его внимания оказались плинтуса. Новенькие плинтуса через несколько дней выглядели гораздо хуже самых стареньких. Придя на следующий вечер после работы домой, она долго звала щенка по имени, но ей никто не откликался. Щенка нигде не было. У нее похолодело в груди. Тайное осознание происшедшего уже лежало тяжестью на сердце, но она продолжала надеться на лучшее и звала, звала, звала. Сначала просто звала, потом со слезами на глазах, потом с нескрываемой паникой. Щенка она не просто любила, она привязалась к нему со всей силой изголодавшегося по материнству сердца. Пусть такое, но дитя. Супруг пришел с большим запозданием и молча отправился на кухню ужинать. О щенке не спрашивал, словно его и не существовало. Она смотрела на него мокрыми от слез глазами и не могла поверить своей догадке. Наконец вымолвила через силу глухо и хрипло
- Где щенок?
- Щенка у нас больше не будет. И вообще больше не будет никаких собак. Надеюсь, этот разговор последний на данную тему. Она закрыта.
- Где щенок, урод? Что ты с ним сделал?
Он вдруг сильно стукнул по столу кулаком и заорал так, что у нее затряслись поджилки
- Еще раз ты меня так назовешь! Еще раз и я не знаю что с тобою сделаю!!!
Она опешила и сразу замкнулась в себе. Страх пригвоздил ее к полу. Первый муж никогда не повышал на нее голоса. Да, он изменил ей, но никогда не оскорблял и не угрожал. Это было в ее жизни абсолютно новым. Он остыл и она почти подобострастно попросила рассказать о щенке. Плакала и умоляла, умоляла и опять плакала. Он сжалился и рассказал, что отвез щенка подальше от дома в какую-то подворотню и там выбросил из машины.
- Он гладкошерстный и не выживет зимой. Поехали в этот двор и попробуем отыскать несчастного - плача просила она.
- Нет. Это полностью исключено. Я ответил на все твои вопросы. Так что разговор закончен.
С трудом дождалась утра и поплелась на работу. Вечером возвращаться домой не хотелось. Хотелось провалиться сквозь землю, чтобы больше уже никогда не видеть этот безумный свет. Вместо дома, поехала на дачу и на следующее утро отпросилась на неделю в отпуск, благо это было возможно. Снова вернулась на дачу. Ему не звонила и ничего о себе не сообщала. Он позвонил через несколько дней и сухо осведомился о ее местонахождении.
- А тебе не все равно ? - не менее сухо ответила она. Этот человек ее теперь только пугал. Только пугал - и ничего более. По сути он был ей никем, ведь они не оформляли свои отношения официально. В положенный срок вернулась домой, ведь в понедельник нужно было возвращаться на работу. В квартире стоял странный запах, и она обходила комнаты и кухню в поисках источника. Вскоре обнаружила мужчину, лежащего навзничь в узком промежутке между шкафом и кроватью в спальне. Землистое лицо, черный ежик коротко остриженных волос. Она его не знала . Ужас довел ее до помешательства. Стала звать на помощь. Сама удивилась силе своего голоса. Соседи примчались почти мгновенно.
Потом приехала милиция, и дальше она почти ничего не помнила.
Евсеевич аккуратно складывал папки в ящик письменного стола. В кои-то веки он решил навести порядок. Вообще-то беспорядок на рабочем месте был для него наивысшей скрытой формой порядка. В бумажном бардаке он ориентировался, как опытный моряк, по одному ему видимым приметам в открытом море. Никогда не ошибался и ничего не терял. Но стоило разложить бумажки в аккуратные стопки, и начинались неизбежные пропажи. Особенно часто потери происходили в родном гнезде, где жена - бухгалтер постоянно мучила Евсеевича наведением порядка на его столе. Впрочем, спорить с супругой не имело ни малейшего смысла. Человек, который мог ей хоть что-то доказать еще не родился на свет.
Евсеевич и не спорил. Просто тихо страдал.
Сегодня страдал особенно. Друзья звали на рыбалку, а у него в доме с утра стоял содом с гоморрой. Жена, обнаружив на столе Евсеевича некое подобие Пизанской башни, устроила ему страшный разнос и в очередной раз усомнилась в целесообразности своего брака с этим вот... Этот вот обиделся и на рыбалку не поехал, потому что до кучи обиделся и на рыбалку тоже. Друзья наивно звонили и пытались выманить его из дома, но успеха не имели. Так и сидел Евсеевич, осознавая каждой клеточкой отвратительную сущность бренного бытия. Бумаги были разобраны - настроение тоже. Теперь предстояло для приличия до вечера дуться на жену. А это ему, если честно уже надоело.
Павлик Чусовой, как всегда, позвонил в самый разгар выходного дня, чтобы окончательно его испортить. Павлик был рожден лишь для того, чтобы все портить - в этом Евсеевич не сомневался никогда. Голос Павлика исходился неизбывным оптимизмом и ехидством.
- Евсеевич, отдыхаешь?..
Впрочем, Евсеевич давно научился правильно истолковывать суть разговора с Чусовым. Тут читай : "Расслабляешься Евсеевич?.. Но ничего, сейчас я тебе малину-то испорчу".
Павлик не знал одного - малину Евсеевичу испортили с самого утра и без его помощи, оттого своей цели супостат не достиг. Что вскоре и понял .
- Тебе чего - грубо поинтересовался Евсеевич.
_ Да так, решил успокоить перед тем, как расстроить.
_ Да? Ну, считай, что тебе это удалось, потому что ты первый, кто сегодня меня успокаивает.
- Да хватит тебе - огорчился Павлик.
-Так чего звонишь, нехристь?
- Почему нехристь? - удивился православный Павлик.
- А кто ты еще? - излил очередную порцию желчи Евсеевич.
- Просто сослуживец - начал развивать обиду Павлик.
- Ну и чего тебе, сослуживец, надо?
- Труп у нас образовался. Надо бы подскочить, посмотреть.
- Вот и подскочи, если заяц.
- Ну, Евсеевич, ты ж у нас самый -самый... А потом, все равно завтра тебе в это дело впрягаться. Так что лучше давай вместе, как зайцы. А?..
Евсеевич в сердцах плюнул воздухом на чистый пол и стал собираться.
Когда подъехали - сразу поняли, что дело швах... В маленькой квартирке на совсем крохотной кухне у окна сидела зареванная хозяйка и пыталась отвечать на вопросы оперативников. То, что она говорила нельзя было разобрать даже с толковым словарем, с бестолковыми оперативниками - тем более. Ребята сердились и ерничали. Никому из них не давал покоя выходной день. Всеми своими молодыми горячими сердцами они здесь отсутствовали, тогда, как тела вынуждены были присутствовать по долгу службы.
Евсеевич разогнал молодняк и начал все по второму кругу. Хозяйка запуталась в своих показаниях окончательно и с огромным трудом Евсеевич собрал по крохам кое-какую ерунду о случившемся. Он понял, что у хозяйки катастрофически не складывается личная жизнь. Собственно, большая часть услышанного им и было о личной жизни и о том , каким именно образом она ну никак не складывалась. Все попытки выпытать что-то о случившемся, прерывались новым потоком слез и мгновенным возвращением к особо болезненным эпизодам незадавшейся судьбы. Евсеевич крыл про себя всех баб тяжелым выстраданным с сегодняшнего утра матом и находил в том немалое удовольствие. Наконец, обе стороны окончательно утомились, и допрос было решено прекратить.
Евсеевич вернулся домой и обнаружил там свои бумаги, сложенный на поверхности стола в виде первоначальной Пизанской башни. Бедолага окончательно потерял все жизненные ориентиры и решил, что рехнулся. Впрочем, вскоре обнаружилась, что жене внезапно, стало его так жалко, ну так... поэтому бумаги было решено складировать в том виде в котором они , скорее всего, доставляли Евсеевичу большее удовольствие. Евсеевич проникся от трогательного внимания к своей персоне, но теперь уже окончательно утратил какую-нибудь способность разобраться в некогда своих бумагах, просто махнул на все рукой и отправился ужинать с подобревшей женой. Жена доходчиво объяснила, что мужа ей менять уже поздно, легче смириться с беспорядком на столе. На том и порешили.
Сначала он думал поехать за ней на дачу, но потом понял, что сначала надо найти и вернуть щенка. Долго плутал по окрестностям, где когда-то, впрочем, не так уж и давно, вытащил беднягу из машины и сбежал. Теперь ему было невыносимо стыдно. Былой гнев растаял без следа, а тяжесть содеянного с каждым днем становилась все невыносимей. Как же он мог предать живую душу. Как мог. Она, конечно, права - нет ему прощения. Если не найдет пропажу, купит нового и будет терпеть все, что не придется. Спокойно, безропотно, как наказание, которое заслужил. Впрочем, судьба оказалась более милостивой, чем он рассчитывал. В одном дворике разговорил сидящих на детской площадке бабулек и внезапно выяснил о щенке почти все.
Щенок по малости своих лет, точней , месяцев, оказавшись совершенно один, ничего не понял. С умильным удивлением на морде он сидел посреди московского двора и ждал, когда за ним придут. Кто должен придти он не знал. Хозяев не помнил, но что придут и отведут домой - верил свято. Нужно просто подождать. Вечерело и становилось прохладно. Ему уже не нравилось. Право, что за игра такая. Он же маленький. Так недолго и простудиться. Но самое главное, он так устал, так устал, что сил почти уже не было. Ну ладно. Он подождет еще и потом заплачет. Щенок знал, что больше всего на людей действует, когда плачешь - тихо и надрывно. Люди про такое говорят - скулит.
Раньше достаточно было слегка заскулить, и сразу рядом появлялась еда, теплое питье и мягкие добрые руки начинали его гладить. Он скулил. Сначала тихо, потом громче и, наконец, что есть сил. Но никто не подходил, и еда не появлялась, и становилось все холодней. Щенок лег на асфальт и заснул. Ему снился дом , запах несуществующего обеда, теплые ласковые руки.
- Ты чего здесь разлегся, на самом ходу - кто-то грубо пнул его ногой и торопливо прошел мимо. Щенок подвинулся и опять задремал. К утру лапы занемели от холода, а в животе бушевал аппетит. Щенок поднялся и решил немножечко пройтись. Недалеко, а то еще не найдут, когда вернуться. И куда они запропастились - те, которые его. Мимо беспрестанной вереницей проходили люди, но никто из них не обращал на щенка ни малейшего внимания. То есть, это были не его - чужие. Полдня пропащий провел в беспокойном движении туда-сюда. Своих не обнаружил, но понял, что чужие делятся на добрых, равнодушных и злых. Это был его первый заученный урок. Впрочем, никто его не накормил и он совершенно выбился из сил. Вторая ночь на холодном асфальте далась,
ой, как, трудно. Утром он не пожелал вставать - сил не было совсем. Так и лежал, жалобно поскуливая от голода. Надежды на своих таяли. До него стало доходить, что что-то в жизни пошло не так. Только он еще не понял - что.
- Ты чего скулишь - голос мягкий, добрый взгляд из под длинных ресниц.
- Ты что, маленький, потерялся?- она наклонилась над ним и погладила.
Нет, это была не своя, но и чужой после этого он считать ее не мог. Быстро поднялся и принялся лизать руки - Давай, мол, корми скорее.
Дома его накормили и молодая женщина, которая привела его с собой, настойчиво о чем-то упрашивала такого же молодого мужчину. Наконец, женщина чему-то очень обрадовалась, а мужчина снисходительно погладил щенка. Одним словом, все устроилось, как нельзя лучше. У него снова появились свои. Два дня жадно отъедался и отсыпался, затем вспомнил о своих святых обязанностях - чего-нибудь там изорвать в клочья. Когда совсем освоился - времени даром не терял. Молодая семья весьма оперативно лишилась маленького очень симпатичного половичка, затем диванного покрывала - тоже весьма неплохого. Щенка переселили жить на кухню, но и здесь он не стушевался. Ножки кухонных стульев быстро забыли о своем былом изяществе, а одна- так и вовсе отвалилась. Но на этот раз щенку очень повезло. Люди, к которым он попал по недоразумению, оказались патологически порядочными. Смиренно опуская глаза, чтобы не видеть мерзавца, они убирали за ним мусор и подсчитывали в уме убытки, но терпели. Такие никогда и никого не выкидывают на улицу. Скорее щенок утратит страсть к разрушениям, чем они - врожденное чувство сострадания. Так и жили.
Бабульки быстро указали дом и квартиру в которой недавно приютили щенка. Двор всегда в курсе последних событий. И щенок уже был местной достопримечательность. Его новая хозяйка охотно делилась последними новостями о материальных утратах, что, впрочем, нисколько не отражалось на ее отношении к щенку. Вот в эту квартиру он и позвонил под вечер. Семейная пара была уже дома и радушно приняла пришедшего. Он поведал о щенке, как о случайно потерявшемся. Они поверили и с огорчением в голосе, но с огромной радостью в сердцах, передали ему находку, после чего оглядели свою квартиру с плохо скрываемым облегчением. Он их понял и поспешил откланяться.
Домой решил не заезжать. Лучше сразу к ней на дачу. Свою вину уже искупил, так что примирение неизбежно. В этом он был совершенно уверен. Впрочем, дача оказалась пустой и он позвонил ей на сотовый. В ответ услышал такие рыдания, что пулей метнулся в город. Гнал на придельной скорости. Щенок безмятежно посапывал на заднем сидении.
Евсеевич устало перебирал карандаши, сидя в конце рабочего дня у себя в кабинете.
-Так, значит, Вы его не знали?
- Нет. Никогда раньше не видел... Хотя...Кого-то он мне отдаленно напоминает.
Дачник не заставил себя ждать - явился по первому требованию. Был предельно открыт для общения и говорил, говорил, говорил. У малоразговорчивого Евсеевича уже закладывало уши и шумело в голове. Еще полчаса и он просто не выдержит. Никакой ясности дачник не внес, а вот тумана напустил еще больше. Объяснить, как к нему в квартиру попал совершенно чужой человек, да к тому же был там кем-то убит не смог.
На момент гибели жертвы у дачника железное алиби. Дело в том, что по долгу службы всю ночь и весь рабочий день он провел в командировке в другом городе. Приехал только вчера вечером, да и то весь этот самый вечер разыскивал с его слов по московским дворам какого-то щенка. Ну, это, допустим, легко проверить. Но, скорее всего, и не врет вовсе. Глупо так врать - просто подставляться. Значит дело - труба. Где искать и самое главное - кого. Дверь в квартиру взломана не была, но эксперты не исключают возможности проникновения в квартиру с помощью профессиональных отмычек. Зачем? Ведь ничего не украли, да и красть особенно нечего. Ерунда какая-то. Вскрыть чужую квартиру, для того чтобы там кого-то убить? Ну, в самом крайним случае, допустим, знали, что хозяев нет, и не скоро будут. Следовательно, можно о чем-то спокойно побазарить и пристукнуть оппонента. От трупа в таком случае избавляться не нужно, он и так почти спрятан. Сразу не найдут, а когда обнаружат - преступника и след простыл. Странный, конечно, способ. Но что еще можно предположить. Хорошо, допустим еще один вариант. В квартиру проникли взломщики и обнаружили, что брать особенно нечего. Могли и просто квартирой ошибиться. Сели, малость погуторили и что-то там не поделили. Один другого в запале и шандарахнул по голове, да удар-то и не рассчитал. Это, конечно, версия на худой конец. Только ерунда все. Чутье у Евсеевича, как у старого волка - почти не подводит. Не срастается ничего. И близко не срастается.
Евсеевич отпустил собеседника и долго еще размышлял о незавидной судьбе московского сыщика. Иди вот и ищи себе иголку в стогу сена. Да ладно бы знать еще какую иголку и в каком стогу. А так, в белый свет, как в копеечку.
Они сидели на маленькой кухне и пили чай. Молчали. Разговаривать не хотелось, хоть и тем было невпроворот. Она донашивала в сердце последние капли обиды на его выходку со щенком, а в душе очень даже надолго обосновался страх, липкий и холодный. От этого самого страха она постоянно мерзла, и он укрыл ее плечи мягким теплым пледом.
Он же перебирал в уме разговор со следователем. Потихоньку переминал в памяти каждое значимое предложение и даже интонацию, с которой оно произносилось. Ситуация была на пределе. Зачем был убит здесь этот человек. Он, между прочим, сразу его узнал. Узнал сразу и сразу решил, что ни за что и никому об этом не расскажет. Вот только в то, что этот человек попал к нему в квартиру случайно, совершенно не верил. Все это далеко не случайно. Тут что-то есть. Вот только что.
Познакомились они не так и давно. По долгу службы он часто вынужден выезжать в командировки. Непродолжительные и необременительные. Поэтому и не отказывается. Так вот... Однажды судьба занесла его в один небольшой городок. Командировка, как командировка. Он, человек общительный, сразу свел дружбу с администраторшей гостиницы и иногда они сиживали в баре напротив за бокалом вина, да за ничего не значащей беседой. В городке царила отчаянная скука. Работы в городе мало и большая часть дееспособного населения давно уже съехала на заработки в крупные города. Администраторша, довольно милая, быстро прониклась к московскому гостю самыми теплыми чувствами, особенно когда узнала, что у гостя в Москве имеется, какая-никакая, квартиренка. Вскоре он почувствовал, что ее интерес к нему становиться почти маниакальным и в разговоре уже проскальзывали слова о вечной верности и любви к нему. Если все так пойдет и дальше - она, пожалуй, вскоре явиться к нем в Москву и попробуй потом от нее отвяжись. Он благоразумно решил прервать всякие отношения под каким-нибудь разумным предлогом и прервал.
На следующий день при выходе из гостиницы его поджидали двое. Один, похожий на кряжистый обрубок дерева, беспрестанно сплевывал на грязный асфальт, другой более цивильный недобро усмехался. Сразу направились к нему. Он поднапрягся. Общение с такими ничего хорошего не сулило.
- Слышь, -начал цивильный- ты чего моей сеструхе голову вскружил, наобещал, там, всякого, а теперь игнорируешь?!! Она, прямо, покоя совсем решилась. Тебе, бля московская, жизнь надоела что ли. Думаешь, если из Москвы тебе все позволено. У сеструхи есть кому за нее заступиться.
- Ну, это-то я уже понял - ,что влип, ему стало ясно сразу же, а что теперь делать - не имел ни малейшего представления. Братки его настрого предупредили и посоветовали. Он согласился и, отделавшись от последних, стал раздумывать над последующими шагами. Ничего дельного на ум не шло. Разговор по душам с сестренкой отпадал сам собой. Она их на него и навела. Теперь нужно было обходить ее за версту. Не нашел ничего лучшего, чем тривиальное решение - обратиться в милицию. Об отечественной милиции ходят легенды. В народе не нашутку считают, что туда можно обращаться за помощью только в самую последнюю очередь. Он обратился в первую. Просто больше не к кому. А там - будь что будет. Лейтенант сидел за столом так, как нормальные люди сидят перед телевизором : развалившись на спинке стула и перекатывая во рту зубочистку. Делиться с таким своими переживаниями - себя не уважать, но не делиться - не уважать его. Раз уж пришел чего-то да нужно сказать. Так что сказал, что думал. Горькую правду о нравах некоторых обитателей городка. Мент, на удивление, внимательно выслушал. Правда никакой реакции за этим не последовало. Пришлось поговорить еще. Слава богу, для него это не проблема.
- Пиши заяву - произнес, наконец, страж закона и вышел из кабинета. Дачник быстро изложил на бумаге все, что до этого излагал устно и принялся ожидать продолжения представления "московский гость в провинциальной милиции".Но мент удивил его снова. Вот такой попался яркий индивид.
- Пошли - сказал лейтенант, заглянув через полчаса в кабинет.
- Куда? - удивился дачник.
- На кудыкину гору - опознавать их будешь.
- Уже - совсем растерялся потерпевший.
- А что, считаешь еще рано. Так, может, подождем недельку.
- Да нет, это я просто так. Растерялся, малость.
- А чего тут теряться. Они или не они - и вся проблема.
Вошли в маленькую прокуренную комнатку. У стены стоял те самые двое.
- Они ?
- Да
- Ну и все. Значит дело раскрыто. Передаем в суд - мент выразительно посмотрел на потерпевшего.
- Да... - замялся тот.
- Может, если они готовы от меня отстать, и в суд не надо. Мне они, собственно, по барабану. Пусто только отстанут.
Мент смотрел с теперь уже плохо скрываемым сарказмом.
- Ну, смотри, тебе виднее. Тогда и заяву забирай.
- А они действительно мне ничего не сделают?
- Откуда я знаю.
- Ну, тогда я заяву пока оставлю.
- Так, значит, все таки, в суд? - уточнил лейтенант.
Дачник махнул на все рукой и поспешил ретироваться. Пусть передают в этот свой суд, он все равно сюда больше ни ногой.
Домой возвращался в плацкартном вагоне, чтобы быть всегда на виду и долго, потом искал за собой слежку. Вскоре пришла повестка из суда того самого городка, но он ее просто порвал. Пусть делают что угодно, но к ним не поедет.
Вот теперь он и перебирал беспрестанно в уме это событие, ибо тот, кого ему показали в морге, и был этот самый лейтенант. Было от чего задуматься самым серьезным образом. Таких совпадений не бывает. Так что же все-таки случилось, если этот, казалось, всеми забытый эпизод получил такое внезапное развитие. И еще дилемма. Рассказывать об этом московскому следаку, или все-таки не стоит влезать во всю эту мерзость. Может, само как-то рассосется.
Среди уныния, царящего на кухне, хорошо себя чувствовал лишь щенок. Ему было так хорошо, что выразить это было невозможно ни тихим поскуливанием, ни громким лаем. Оттого он просто лежал кверху животом под кухонным столом между тапок хозяев и громко посапывал от удовольствия.
Определить личность убитого Евсеевичу все-таки удалось. Оказался свой - лейтенантик из небольшого городка центральной России. Личность установили, но ясности не прибавилось, Евсеевич понимал, что причин отправить лейтенанта на тот свет, скорее всего, удастся нарыть немало. Служитель закона в нашей стране всегда в группе повышенного риска. Тем более, что коррумпированность, как у нас принято говорить "на местах" уже давно зашкаливает . Значит вляпался лейтенант во что-то по самые уши. Вот и отоварили. У Евсеевича ,аж, сердце заныло от тоски. Вот уж во что, во что, а влезать в криминальные разборки преступных сообществ далекого городка ему ни просто не хотелось, а не хотелось "до чертиков". Там и самого приголубят - "мама не горюй".
И останется женушка вдовой. А ее ведь так жалко душевному Евсеевичу. Не о себе печется, конечно, а о ней, голубушке. Евсеевич с удовольствием предался сладкой дурманящей тоске. Тоска - вот что нужно русскому человеку для полного счастья. От тоски, как всегда, отвлек Павлик Чусовой. Вряд ли этот недотепа вообще подозревал о существовании подобной неги. День деньской и из году в год он непреклонно радовался жизни. Не было на свете силы, способной разлучить радость и Павлика. Иногда этот факт Евсеевича просто раздражал, иногда раздражал не просто, а до бешенства. Сегодня Павлик был особенно рад видеть Евсеевича, так как, допустим, вчера, он был рад не так чтоб очень. Иногда то же чувство наличевствовало у него в легкой форме - это, когда Евсеевич был сильно не в настроении, иногда, когда Евсеевич был в настроении - перехлестывало через край. Одним словом, уж таким, Павлик, уродился. Евсеевич попробовал поделиться с Чусовым причиной своей хандры, но тот отверг причину с ходу.
- Ну и чего они нам сделают. Подумаешь, напугали. - В арсенал чувств, полученный Павликом от бога, страх не входил, как таковой. Чусовой вообще не умел бояться. По его мнению, надо влезать в бой, а там посмотрим. Если будет, конечно, чем...
Евсеевичу и это в Павлике не нравилось. За свою долгую карьеру, в которой он не разу не получил ни малейшей царапины, Евсеевич привык сначала думать, а потом уже ввязываться в бой, обеспечивая себе максимальную защиту для того, чтобы было все-таки чем посмотреть на "потом".
Одним словом, эти двое отлично дополняли друг друга.
- Может, я махну туда в командировочку - весело поинтересовался Павлик.
- Нарою чего-нибудь, если повезет. А? - Павлик опять чему-то обрадовался.
Евсеевич хмуро наблюдал за коллегой и крыл в душе тяжелым матом. По долгу службы отвергнуть предложение не мог, поэтому, скрепя сердце, согласился. Словом, Чусовой опять вовлек его в очередную авантюру. Нет, чтобы по-тихому кому-нибудь сбагрить дельце, так теперь расхлебывай.
Дома Евсеевич долго не мог успокоиться и делился с женой своими опасениями. Жена, в очередной раз, пугалась за Евсеевича и долго утешала, чем могла. Утомившись от утешений, Евсеевич сладко заснул и утром проснулся радостный и добрый. Настроение испортилось только тогда, когда он переступил порог любимого учреждения. Он, наконец, не Павлик, чтобы радовать на рабочем месте. Евсеевич сдвинул брови и ненасытно предался тоске.
Вечером Павлик отбыл в командировку...
Городок встретил Павлика, чем мог. А мог он совсем немного. В отделении милиции, куда Павлик заглянул сразу после прибытия, и где некогда работал лейтенант, долго сокрушались о коллеге. Кто-то так, для вида, кто-то без малейшей наигранности. Сразу накрыли стол, чтоб помянуть. Отказаться было не удобно, да Павлик никогда и не
отказывался. Кроме, того именно в такой обстановке он надеялся, хоть что-то выудить у сослуживцев убитого. Говорили много и обо всем. Чем дальше, тем разносторонней становились темы. В нужном русле тоже прозвучало многое. Лейтенанта не жаловали и по мере опьянения, когда контроль над словами ослабевал, начинали выговариваться на полную. Мол, выпендривался тут, строил из себя невесть что. Хамил без причин, держал между собой и коллективом дистанцию, ни с кем, почитай, не дружил и, наконец, самый тяжкий грех, пить-то пил, но не с ними. Вот тебе и весь сказ. Кому такой понравится. Павлик сразу же заинтересовался темой : с кем же все-таки пил и где. Многие чесали затылок и предполагали. Одни - что с кем-то из братков, другие, что бери повыше - с хозяевами братков, а один даже допился до того, что предположил наличие некой дружбы между лейтенантом и чинами из Москвы. Словом, ни в чем себе не отказывай. Думай что угодно.
На следующий день Павлик явился в начальственный кабинет. Хозяин кабинета был внимателен и добродушен. О лейтенанте только хорошо. Раскрываемость у того была выше всяких похвал. Иногда, правда, заносило, но в пределах допустимого. Да, впрочем, если человек совсем лишен тщеславия, из него и работник, как правило, никакой. Вот таким вышел разговор. Павлик тут же принялся измерять размер своего тщеславия и с досадой обнаружил, что оного у него маловато. Надо поработать над собой - решил он, покидая начальственный кабинет.
Друзей, в привычном понимании, у лейтенанта не обнаружилось. Тщеславный человек такой ерунды не держит - лишни хлопоты. Для дела не приспособишь, а так тратить время - жалко. Так что обходился без друзей. Вот со знакомыми выходило гораздо легче. Они были. Присутствовали на всех этажах иерархической лестницы городка. И здесь и там отмечался лейтенант добрыми и значимыми делами. Это признавали все. То, что признавали Павлика интересовало меньше того, о чем умалчивали, да не все сразу. Павлик подождет, авось чего-нибудь и выплывет невзначай.
Была у лейтенанта и любовница. Как, говориться, приличному человеку без нее никак. Любовница как любовница. Ничуть не хуже, чем у людей. Ноги от коренных зубов, сквозь худобу просвечивает небо, рост баскетболистки. Словом, модель. Правда, работала продавщицей в магазине женского белья, так ведь это же временное недоразумение. Ей здесь не место. И они, особенно она, просто терпели временные неудобства, перед решительным рывком к подлинным материальным благам. Что он ей их обеспечит, не сомневался никто.
А пока она одевалась очень броско, тупила очень круто и училась водить машину... "Калина", но это пока...
Семья у лейтенанта тоже была. Мать - довольно приятная женщина. Сраженная страшным горем, она полностью выпала из жизни и Павлик не смог переступить через чувство глубокого сопереживания. Оставил в покое. Но была и сестрица. Та еще ляля. Всхлипнув пару раз для приличия, понесла о брате такое, что у много перевидавшего Павлика глаза полезли из орбит. Я, мол, ничего плохого о нем сказать не хочу, но только если уж совсем не для чужих ушей, то что заслужил, то, извините, и получил.
Тут Павлик превратился в одно большое ухо. Крутился, мол, со всеми в городке, кто хоть что-то мог ухватить. Помогал им чем мог. Ну, надо, думать и они в долгу не оставались. Так вместо того, чтобы делиться нетрудовыми доходами с сестрой, этот самый... все куда-то тырил и тырил. Даже Янка - любовница- и та обижалась. Он ей, конечно, что-то отстегивал, но меньше, чем той хотелось. Вот такой вот... Кстати, совсем недавно попались тут одни на непыльном дельце. Сдали их в ментуру по полной, так братец расстарался. Отмазал и долго потом куда-то отъезжал. Вероятно, провернул неплохое дельце. Идут слухи, что что-то связанное с самой Москвой замутил. Вот так. А она купить себе ни одной по настоящему дорогой вещи не может. Это что? Не свинство.
Павлик смотрел на сестрицу круглыми глазами и машинально со всем соглашался. Похоже, опытный Евсеевич, как всегда оказался прав. Влезли они в такую гниль, что впору брать ноги в руки и чесать обратно. Пусть сами расхлебывают. Впрочем, они, конечно, расхлебают. Даже напрягаться не будут. Придумают что-нибудь попроще и конец . Теперь Павлик решил возвратиться к той недавней истории о которой упоминала сестрица. Кто попался и как их лейтенант отмазал. В отделении долго делали вид, что память у сотрудников отсутствует как таковая изначально. И помнить о своих же служебный делах это просто роскошь какая-то, которой они тут - считай, на самом краю земли, себе позволить не могут. Павлик поднапрягся и пообещал подсыпать неприятностей с самого верха. Верх здесь представляли себе почему-то в районе потолка и долго задумчиво его созерцали. Павлик спохватился и добавил, что верх не этот, а тот, который отсюда не видно, но с которого видно все. Особенно размер их премиальных, если они вообще их заслуживают. Коллеги сразу уяснили, чего от них хотят и обнаружили в себе массу полезных свойств и навыков. Были извлечены толстые папки и добродушно выложены перед Павликом. Павлик тихо обиделся и попросил пересказать в общем плане. Коллеги опять заволновались, и Павлик сделал вывод, что они их не читали. Хорошо, схитрил он, на сегодня все, но завтра начнем с этого же места... Взгляды, которыми его провожали, вооруженным силам можно было использовать вместо напалма.
Вечером позвонил Евсеевичу и изложил все до мельчайших деталей.
- Ладно, -проскрипел Евсеевич.
- Ты, давай, рой оттуда, а я попытаюсь чего-нибудь надыбать здесь. Может, он действительно, вышел на московских. Правда, вероятность один пшик. Но попробовать можно. - и Евсеевич положил трубку.
Утром Павлик с неизменным оптимизмом принялся рыть. Рытье заключалась в восседании на стуле в одном из кабинетов отделения. Коллеги дружно дулись на Павлика и по очереди излагали прочитанное. Оказалось, что в городке сложилась традиция нежного обхаживания заезжих иногородних. Особенно, трогательно заботой окружались москвичи и жители Петербурга. Окружали заботой вполне определенные люди, проявлявшие в ряде случаев настырность, граничащую с посягательством на личную свободу нездешних граждан. Граждане жаловались и опознавали дружелюбных аборигенов в ходе дознания. Аборигенов журили и отпускали. Пару раз даже пытались подать исковые заявления в суд, но заезжие исчезали и больше городком не интересовались. И все шло своим чередом. Те же опознавания и трогательные расставания. Чаще всего данными делами занимался лейтенант. Решал все быстро и оперативно. Обиженных граждан защищал, как мог. Настырных граждан городка - находил быстро и так же быстро вразумлял. И все-то у него ладилось. Вот только однажды дошла до городка весть из далекого Петербурга о том, что один из обхаживаемых вдруг куда-то исчез. Искать его стали не сразу. Кто ж у нас сразу ищет. А вдруг найдешь. Это же хлопот потом не оберешься. Не все же в органах - Павлики Чусовые.
Так вот, два месяца уже кануло, а ребятишки из Питера только тогда и добрались до городка. До этого, мол, им и в голову не приходила мысль сюда добираться. Это же не Выборг какой-нибудь. Чего питерцу так далеко делать. Но пришлось-таки выспросить-разузнать, уж больно родственники наседали, на работе потерпевшего, да за пять минут все и выяснили. Был, и все тут. А был по делам командировки. Ребятушки сразу, через пару недель, не позднее, дозвонились до городка - тут все и завертелось.
Нагрянули ребята, долго ходили-бродили, да с лейтенантом разговаривали. Лейтенант головой качал и страшно сокрушался оттого, что помочь ничем не мог. Да, были тут у приезжего шуры-муры с одной администраторшей из гостиницы. Приезжий на нее и на ее брата жаловался. Да сами понимаете, ерунда . Поговорили с ними в отделении, на этом все и закончилось. Питерские походи-походили и уехали. Лейтенант, правда, вскоре тоже куда-то слинял. Говорят, по делам службы. Потом об этом деле все забыли. Так что если что - ищите в Питере. Мы здесь не при чем
Павлик радостно чесал затылок. С таким багажом можно возвращаться. Евсеевич похвалит. Здесь уже можно чего-то нарыть. А Евсеевич если след возьмет - никто его с этого следа сбить не сможет. Если, конечно, Евсеевич сам с него сойти не пожелает.
Они закрыли дачный сезон и теперь тосковали в тесной московской квартире. Он что-то потихоньку мастерил на кухне, она частенько посвящала часть досуга быстро растущему щенку. Жизнь входила в привычную колею. Москва подготовилась к закланию на белом погосте зимы. Осень из тихой и солнечной перешла в фазу слякоти и темноты. Начались упорные будни. Будни без просвета, без вечерних дачных посиделок и веселых летних дождей. Иногда они просматривали дачные фотографии с тучной от влаги зеленью и яркими ухоженными цветами. Фотографии можно было потрогать, но нельзя в них войти и снова оказаться в теплом летнем раю. Дни шли за днями и они смирились с реальностью. Вечная судьба северян : терпи и полгода жди тепла. Жди как дара , как похвалы, как награды за терпение и труд. Оттого северяне необычно, до самозабвения, терпеливы. Это дар природы, примиряющей человека с суровым климатом его родины. Удивительно, но зачастую именно северные народы, казалось бы почти обделенные судьбой, любят свою суровую родину гораздо сильнее тех, кого вечный господь услаждает красотами , солнцем и всеми земными благами почто чрезмерно. Этот парадокс никогда и никому не разгадать. Но история не раз его подтверждала .
Вскоре она подхватила грипп и смогла, наконец, расслабиться в домашнем ничегонеделанье. Липкая, до озноба, температура приковала ее к мягкому комфортному дивану, и ранним темным утром ей не надо было никуда вставать. Она изнывала от наслаждения и ломоты во всем теле, осознавая, что, абсолютно, заслуженно бездельничает среди мягких подушек, тогда как суровые коллеги грызут гранит трудовых свершений и штурмуют высоты новых финансовых показателей. Сейчас ее никто не беспокоил и не требовал увеличения продаж, уже заранее, как бы имея ввиду, что сколько бы она их не увеличивала, все равно будет мало и весь смысл ее земной жизни сводится к еще большему их увеличению : до бесконечности, до самых небес, до безудержной ненасытности чьего-то бездонного кошелька. Она просто болела. Она никому ничего не была должна. И, наконец-то, была совершенно свободна от общества потребления ... Потребления одних другими.
Павлик ехал в Питер. В купе. Совершенно один. В соседнем купе ехали девчонки. Вдвоем.
Павлик никак не мог понять, почему несуразные обстоятельства не соединили их в одном купе. Ведь это же так логично. Он слышал веселый смех обеих и всей душой был там, а телом - здесь и это было обидно. Павлик вдруг засмущался и не смог найти предлог для соединения души и тела. В середине пути заснул и во сне предлог нашел, но именно тогда, когда все наладилось, и они были уже втроем за рюмочками неплохого коньячка, его злокозненно разбудил проводник. Подъезжали к Питеру.
Питерские ребятишки оказались смешливыми и смышлеными. Они сразу смекнули, что московский сыщик им тут совершенно не нужен и предоставили ему все материалы по делу и без оного. Павлик утонул в папках и выплыл в соседнем кафе. Ребятишки там тоже выплыли и тут же сели на мель. Павлику пришлось угощать коллег за свой счет.
Угощались долго и по существу сказали, что здесь у пропавшего через короткий промежуток времени после возвращения из городка появилась одна зазноба. Деваха чрезвычайной красоты, тогда как сам объект ее воздыханий ни красотой, ни финансовым благополучием не отличался. Это ребяток напрягло, и они стали отслеживать причину такого неземного везения более чем земного индивида. Вскоре выяснили, что родом деваха из того самого городка. Это настораживало, и ребятушки насторожились. Все, похоже, сводилось к чрезмерному интересу, возникшему у некоторых жителей вышеозначенного городка к питерской квартире командировочного. Не иначе. Дальше ребята двигали на ощупь и особенно не торопились. Куда пропал гражданин, сказать не могли. Правда, особенно и не рвались. Павлик отправился встречаться с девахой, предварительно созвонившись с Евсеевичем. Евсеевич ничего толком не сказал, но посоветовал. Павлик понял его совершенно правильно и решил, как принято на родине, твердо надеяться только на авось. На остальное же не откликаться.
Откликаться и не пришлось. Говорила в основном девица, скорее дама, ибо была она не так, чтоб очень молода. Вряд ли что-то ее вообще могло остановить. Была она, ну очень, хороша и если бы молчала, цены бы ей не было вовсе. Но она говорила, говорила, говорила и потому Павлик очень быстро ее возненавидел и не мог нарадоваться на тот факт, что всю свою жизнь прожил в квартире родителей и никаких надежд на собственную не имел. Впервые он осознал эту печаль, как великую удачу.
Среди многого, что рассказала дама, он выловил сведения по поводу ее внезапного романа с командировочным и осознал, хоть с трудом, что их познакомили добрые знакомые последней. Едва Павлик ухватился за эту информацию с целью дальнейшей ее разработки и развития, как девица уже гарцевала совсем в иных мирах словесных баллад и мифов. Несчетное количество ее друзей и знакомых имели привычки и намерения, о которых она спешила рассказать Павлику так, будто это был вопрос жизни или смерти. Павлик запутался и притормозил у ближайшей фразы :
- Ты, того, не торопись - настойчиво попросил он.
- Почему - искренне удивилась она. Если это он называет " торопиться" , то что же тогда " не спеши". Летаргический сон?
Она так понимала жизнь.
Павлик попросил начать сначала. Она не удивилась и не возмутилась. Просто начала сначала. Собственно говоря, в ее повествованиях не было начала и конца. Они были закольцованы, поэтому двигаться можно безостановочно.
- Так зачем твои знакомые свели тебя с командировочным? Они что-то от него хотели?
Она ответила так, что, казалось, вопроса и не было вовсе. Словно он ни о чем не спрашивал, да и не мог спросить по определению. И, тем не менее, она отвечала, только никаких сведений ее ответ не содержал. Талант все заболтать был непобедим.
Павлик сдался только тогда, когда почувствовал приближение приступа депрессии. Никто и никогда не смог довести Павлика не только до депрессии, но даже до простой меланхолии, а эта смогла "на раз". Они расстались, так же как и встретились - ничего не узнав, друг о друге.
Павлик перезвонил Евсеевичу и попытался огорчить. Евсеевич огорчаться не стал, а Павлик огорчаться не умел. На том и порешили.
Питерцы подтрунивали над Павликом по поводу его встречи с девицей с полным знанием дела, из чего Павлик сделал вывод, что и у первых разговор с вышеозначенной вышел ничуть не лучше. Это утешило окончательно и бесповоротно. Вечером московский гость зарулил в центр города и долго скитался по старинным питерским улочкам, щедро пропитанным великой имперской историей России. Пожалуй, впервые за всю свою жизнь остро ощутил свою принадлежность к чему-то большому и значимому. В Москве все не так. Питерцы называют иногда Москву большой деревней, но точнее было бы назвать ее большим базаром, где все продается, и все продают. Суета и алчность, тщеславие и раболепство, забывчивость и зависть давно стерли с лица древней столицы черты великого русского города. - города златоглавых церквей и бережно оберегаемых устоев. Все смешалось в современной Москве, все в ней перепуталось. И не наилучшим образом, а, пожалуй, самым неприглядным. И город, наконец, утонул, исчез, испарился в бесконечных пробках, людской давке в метро и магазинах, неустроенности быта и сердец. Огромный хаос, не знающий покоя.
Ночью снилась Павлику старая Москва. Патриархальные улочки и тусклые фонари, но царил на этих улицах полный и безраздельный покой, и накрывало их умиротворение.
Евсеевич прибыл в Питер ближе к полудню. Настроение, как нельзя более, соответствовало паршивой питерской погоде. Было мерзко, холодно и накрапывал колючий северный дождь. Не капли - иголки, прожигающие кожу маленькими острыми коготками . Павлик встретил и поселил. Был Павлик весел и беспечен. Груз ответственности с нескрываемым удовольствием переложил на плечи старшего товарища. Товарищ хмурился, ежился, но молчал.
- Где эта твоя девица? - сразу и в лоб
Евсеевичу хотелось домой, Павлику тоже.
Девицу повесткой приманили в середине следующего дня. Она не огорчалась и приготовилась отвечать на все вопросы и без них. Опытный Павлик пригорюнился и поспешил отодвинуться на второй план. Когда подошли питерские оперативники, то отодвинулся еще дальше. Евсеевич не торопился, и дама долго услаждала словесами незнамо кого, ибо оперативники срочно ретировались, Павлик исчез по неизвестным даже ему самому делам, а Евсеевич, когда не нужно - не слушал.
Когда дама выдохлась, Евсеевич начал опрашивать. Сил у девицы почти не осталось, поэтому отвечала она кратко и по существу. Узнал от нее Евсеевич не так, чтобы много, но кое-что пригодилось. Родилась девица в том самом городке, из-за которого мучился Евсеевич сегодня в тусклой питерской ментовке и который он уже посылал и, видимо, еще не раз пошлет. Проживала с отцом и матерью в однокомнатной хрущевке и света белого не видела. Так, во всяком случае, дама утверждала. Что подразумевала под белым светом, так и осталось не выясненным, ибо не по существу. Были у нее там друзья и подруги и друзья друзей и подруги подруг. Дама легко могла подружиться и с фонарным столбом. Оставаться одной она просто не могла . Ей неважно кто был рядом, но кто-то должен всегда быть. О разборчивости разговор, естественно, не шел. Очередной воздыхатель позвал в Питер на непыльную работу. Указывал с кем и когда встречаться и чего делать. Делать приходилось разное, но она не в обиде. Комнату снимал, деньгами не обижал. Вот однажды и свел ее с этим. А ей что. Ее дело маленькое. Познакомились, подружились. Встречались довольно часто и отношения были, конечно, не платонические. Вот, собственно говоря, и все. Больше она ничего не знает и знать не хочет. Вскоре питерец куда-то запропастился, но ей все равно. Она ему так - случайная знакомая. Приятель, кстати, тоже уже месяц как испарился, да только и о нем она не жалеет. Нашла себе неплохого папика. Он, правда женат. Ну, так и что. За комнату платит и на жизнь дает. Теперь вовсе работать не надо.
Евсеевич, казалось, слушал вполуха, и задумчиво смотрел в окно. Девица многого не договаривала, но заставить ее все выложить, сейчас никак не получиться. Слишком мало у них сведений. Слишком мало...
Походили по знакомым командировочного. Нового узнали всего ничего. С тем и отправились домой.
Дама шла по мокрым мостовым и злилась на приятелей и ментов.
Доигрались. Сколько раз говорила этим идиотам, что рано или поздно на них выйдут и что проку. Бизнес у них давно уже наладился и шел, пусть не споро, но шел. Идея пощипать городских на предмет квартир родилась у нее давно, да только не знала, как и с кем подступиться. Знакомых пруд пруди, а толковых ни одного. Вот и сошлась на этой почве с одним лейтенантиком. Тот подключил к делу администраторшу местной гостиницы, так они выходили на клиентов, их адреса, а заодно шустрая администраторша вызнавала, как можно больше о жизни интересующих их индивидов в задушевных личных беседах "с глазу на глаз". Возможно, не лучший вариант, но другого не предвиделось. Впрочем, лейтенант идеями иногда просто фонтанировал, да и знакомых бандюков у него везде и всюду. Только нет теперь того лейтенанта. Убили. Кто, за что? Ей никто не расскажет. А, может, так оно и к лучшему. А пока надо лечь на дно. Надолго лечь, иначе попадутся. Завернула в небольшой ресторанчик и притулилась за столиком у окна, да только посумерничаешь тут в одиночестве. Сразу подвалил жлоб с самомнением английского лорда. Сделала невинные глаза и сообщила, что ждет мужа. Потом, не торопясь, потягивала красное вино и ни о чем не думала. Успеет еще измотать себе нервы.
Грипп прошел и начались суровые будни. На работе коллеги смотрели на нее так, будто она, по крайней мере, украла у них ползарплаты. Ну, никак не меньше. Через неделю ей уже казалось, что дома она не была год, как минимум. Хотелось все бросить и ничего не делать. Но она привыкла ходить в упряжке, как маленькая рабочая лошадка - день за днем, день за днем. Дача казалась далеким несбыточным миражом, а жаркое лето иллюзией больного воображения. Начиналась зима. Эпоха великого безвременья. Времени больше не существовало. Был только распорядок рабочего дня и должностная инструкция. Раз в неделю их собирали у директора и начинали шаманить над их сознанием. Ей иногда казалось, что она живет под каким-то гипнозом. Нужно продавать, продавать, продавать. Кому, зачем - неважно. Внуши и заставь каждого. Пусть думают, что без этого -никак и без того - тоже и без... и бес... Всех на этой планете попутал бес наживы. Ее он обошел, и было жутко неинтересно и противно.
Дома ждал вечно голодный щенок. Она отрывалась с ним по полной. Щекотала бедолагу , тикала бедолагу, катала маленьким пушистым шариком по полу и заглядывала в блестящие карие глаза. Он не возражал. Заканчивалось всегда одним и тем же - он разыгрывался не в меру и начинал больно ее щипать. Она отступала первой, но радость общения приносила немалое удовольствие обоим. Муж не влезал, но и не мешал. Мало ли у женщин причуд. Щенка теперь он не трогал, но особой любви не испытывал. Впрочем, щенок платил ему тем же.
За ужином часто вспоминали дачу и обсуждали, что и как обустроят там следующей весной. Потом мечтали об отпуске.
Однажды ему позвонили. Было совсем поздно и он неохотно поднял трубку телефона. Звонил сослуживец. Завтра нужно было срочно ехать в очередную командировку. Почему так внезапно? Ну, сложилось так. Что толку обсуждать. На следующее утро быстро собрался и двинул. Благо, билеты ему уже приобрели. Заехал на роботу, получил указания и вперед. Поезд покачивался на стыке рельс и нежно убаюкивал свое разношерстное нутро. Попутчик по купе оказался словоохотлив, поэтому наговорились до сыта. Разместился в гостинице рано утром и отправился по делам. Вечером привычно коротал время в гостиничном ресторанчике. По бабам был он "не ходок". Не любил менять женщин. Разве что уж совсем затмит разум какая-нибудь. Но разум затмевали все реже, видимо, с годами разума становилось больше, а, может, просто гормонов - меньше. Это кому как нравиться. Вспомнил про свою неудачную командировку и подарок в спальне. Помрачнел и быстро возвратился в номер.
Его разбудили посреди неспокойного и чуткого сна негромким стуком в дверь. Спросил кто, не вставая с кровати.
- Вам девушек, случайно, не нужно?
- Нет - вспылил так, что сразу проснулся, словно не спал - девушек не нужно и бабушек тоже. Нужно было поспать, так не дали. Убирайтесь!
Перевернулся на другой бок, но сна как не было. Встал и выглянул в окно. Внизу, на заснеженном тротуаре стоял невысокий плотный господин и, закинув голову, смотрел куда-то в направлении его окна. Он отпрянул от неожиданности и испугался. Конечно, смотреть могли и на соседние окна, но ему показалось, что высматривали именно его окно. Чушь. Кому он здесь нужен. Днем ходил, внимательно отслеживая окружающую обстановку. Все казалось и казалось, но страхи гнал и над собой подсмеивался. Вечером возвращался в гостиницу без особой спешки, но все равно не уследил, как чуть впереди в пустом узком переулке тормознулся неприметный джип и двое плечистых парней оказались возле него, практически, мгновенно. Схватили под руки и молча запихали в нетерпеливо урчащую машину. Он не смог даже крикнут, впрочем, никто бы его не услышал, так что не было смысла напрягаться, и он затих.
Привезли его не бог знает куда, как он боялся, а на вполне приличную квартирку : обжитую не наспех и со вкусом. Достаток в глаза не лез, но явно в наличии присутствовал, просто кто-то умел жить комфортно и интеллигентно, что в наше безалаберное и грешное время довольно большая редкость. Страх, почему-то сразу отступил, словно интеллигентный человек никому и ни при каких обстоятельствах не мог причинить зла. Это было полной ерундой, даже спорить с таким заключением он не стал бы сам. Но страх все больше и больше затихал, пока не исчез вовсе. Смешная и нелепая ситуация: его похитили, увезли, а он сидит и с интересом ждет продолжения. Прямо, Штирлиц, какой-то.
Впрочем, долго ждать не пришлось. Соседняя дверь тихо скрипнула и на пороге показалась очаровательная девушка. Очень вежливо поинтересовалась у гостя, не хочет ли он кофе или чая. Гость немного удивился, но спорить не стал и предложил выбрать своей прекрасной незнакомке на ее вкус. Незнакомка оказалась большой поклонницей крепкого кофе, который, если уж быть, совершенно честным, он не переносил "на дух". Но сегодня был исключительный случай и он предпочел исключить, в первую очередь, свои привычки. Девушка мило улыбалась и сидела напротив него у низкого журнального столика. Он честно прихлебывал горячий кофе и делал вид, что наслаждается. Словом, время шло. Наконец, дверь снова скрипнула, теперь на пороге комнаты возник импозантный мужчина средних лет. Все в нем говорило о том, что жизнь его удалась и удалась на славу. В командировочном на краткий неуловимый миг шевельнулась затаенная зависть и исчезла с легким придыханием губ. Он весь обратился во внимание. Да что ему, собственно говоря, еще оставалось. В его-то положении.
Мужчина присел напротив и долго разглядывал гостя, слегка прищурив глаза.
- У него что-то со зрением - зло подумал гость.
Впрочем, почти сразу вслед за этой мыслью он услышал первые слова мужчины :
- Вы извините, бога ради, что мы Вас так грубо потревожили, но в нашей конторе не привыкли церемониться, так что иного не ждите. Особенно, если захотите продемонстрировать нам свое упрямство. Здесь упрямство считается страшным пороком, подлежащим немедленному искоренению. Поймите меня правильно, я не имею намерения Вас испугать. Просто хочу сразу расставить все точки над "и".
Командировочный озадаченно пожал плечами и продолжал слушать. Мужчина полюбовался произведенным впечатлением и искоса взглянул на красивую девушку, тихо сидящую у столика. Видимо, впечатление должно было подействовать и на нее. Возможно, на нее даже в первую очередь.
- Мы, собственно говоря, вообще против Вас ничего не имеем. Вы попали в поле нашей деятельности по воле случая и не скажу, что рад этому. Всем известно, что с конторами особого рода лучше никогда не пересекаться.
Мужчина эффектно замолчал и снова искоса взглянул на девушку, та перехватила его взгляд и одарила чарующей улыбкой. Мужчина заметно подобрел.
- Собственно говоря, я и не пересекаюсь с конторами. Если бы еще знать, с какими - то не пересекался бы и впредь. Не сочтите мои слова за грубость, просто я в полном недоумении, ведь до сих пор Вы не сказали мне ничего, что могло быть более или менее понятным. Что за контора и где именно я перешел Вашей многоуважаемой конторе дорогу. Командировочный начинал заметно нервничать. До него стало доходить, он во что-то влип. Притом, во что-то очень нехорошее. Только этого и не хватало. Частенько на него последнее время сыпятся неприятности. Просто, рог изобилия, какой-то.
- Ну, ну, не юродствуйте - почти мягко и снисходительно произнес мужчина, заботясь в первую очередь о своей неотразимости и лишь во вторую о спокойствии гостя.
- Мы организация солидная, а не какая-нибудь рэкетирская лавочка, так что будем вести себя, как цивилизованные люди.
Цивилизованные люди на какое-то время замолчали. Каждый обдумывал свое. Молчание нарушил командировочный, он уже не справлялся с количеством обдумываемого, и обратился за помощью к более информированным товарищам.
-Так что же, все таки, случилось? Я не хочу выставлять все происшедшее в слишком акцентированных красках, но Ваши сотрудники похитили меня среди бела дня и против моей воли. Согласитесь, в любом государстве такое обращение с его гражданами считается серьезным преступлением.
- Конечно, конечно. Только если эти граждане не приступили закон и интересы расследования этого преступления не требуют вышеописанных Вами действий.
Командировочный напрочь лишился дара речи. Мужчина же произвел на свою даму, похоже, самое неизгладимое впечатление за сегодняшний день. Они с упоением воззрились друг на друга и, пребывающему в состоянии крайнего стресса командировочному, стало прямо-таки неудобно мешать их уединению.
- Может быть, я сейчас пойду к себе в гостиницу и позвоню жене, чтобы узнать последние новости о ходе расследования. Видите ли, я совершенно не в курсе происходящего, но я его точно не убивал. Об этом я не раз говорил Вашему коллеге.
Теперь уже с состояние ступора впал импозантный мужчина, отчего сразу растерял большую часть своей импозантности.
- Кого Вы не убивали? Кому Вы об этом говорили? С кем Вы вообще могли говорить на данную тему, если она засекречена и предназначена для разработки очень узкой группой лиц?
- Засекречена? Вы шутите? Какой секрет может быть в том, что кто-то убил никому неинтересного лейтенантика из забытого богом городка.
- Лейтенантика из городка?- рефреном произнес мужчина.
- Из какого городка, причем здесь лейтенант? Хватит мне голову морочить ерундой. Я все прекрасно понимаю. Это Ваша форма защиты. Ну, что ж, раз Вы отказываетесь с нами сотрудничать, мы применим к вам иные методы дознания. Вряд ли они Вам понравятся, но вы вынудили нас сами. Так что, пеняйте на себя.
- Что я вынудил - в ужасе воскликнул несчастный - Какие методы дознания. Вы совсем с ума сошли. Срочно отправляйте меня в Москву к моему следователю. Правда, я не помню, как его зовут, но жена наверняка вспомнит. Хватит уже валять дурака. Ведите следствие, как положено. Насмотрелись голливудских фильмов, тоже мне Ван Дам.
Вот, этих слов, говорить, как раз, и не следовало, ибо сразу после их произнесения лицо мужчины покраснело так, что все испугались за его здоровье, а красивая дама еще и за их отношения. Мужчина быстро поднялся и вышел из комнаты. Вслед за ним удалилась и прекрасная незнакомка.
Командировочный долго не мог унять нервную дрожь и только через некоторое время вспомнил, что горе-расследователи во всей суматохе так и забыли его обыскать, следовательно, в кармане пиджака до сих пор лежит сотовый телефон. Первый же звонок он сделал жене и путано объяснил, что с ним произошло. Второй звонок произвел по тому номеру телефона, который дала ему жена, и попал на Евсеевича.