Аннотация: Немного мистическая история из обычной почти детективной прозы
Рукопись розенкрейцера
Ее терзали страсти, как терзает жара иссохшую землю, как снег терзает нервы замерзающих, как соленая вода жестоко дразнит жаждущих пить. Земная страсть по земной славе, но всякий верующий трактовал бы это, как тщеславие и гордость. Две страсти и еще несколько -- в придачу к ним. Слава не давалась в руки, порождая уныние, печаль и приступы острого гнева. Приступы, во время которых она была готова уничтожить весь этот свет. Черный свет, как ей иногда начинало казаться.
Родилась она в небольшом городке средней полосы России. Городок жил своей жизнью, а его обитатели своей. Многие из них были вынуждены покинуть малую родину ради тех заработков, которыми манила родина большая. Заработать достаточно удавалось не всем, но этот факт мало кого останавливал. Среди своих друзей, друзей своей семьи и знакомых всех этих друзей она считалась очень красивой. Многие так и говорили, ты, мол, первая красавица. Ну, то есть, самая-самая. Так сказать, "самей" уже некуда. Зеркало эти слова не опровергало и она, наконец, поверила. Она самая. Притом во всем. Раз самая красивая, значит, и самая умная. А раз самая умная, следовательно, и самая талантливая. Цепочка последовательностей казалась ей безупречной. Осталось убедить в этом остальных. Знакомые поверили сразу и навсегда. Незнакомых в городке не было, следовательно, нужно было их где-то сыскать. Она решила поискать в Москве. Город не маленький, там уж точно кого-нибудь найдешь.
Москва, что называется, встретила, но не приветила. Ничего Москва в ней не разглядела, да, надо признаться, что и не разглядывала. Так, повела томными очами ярких фонарей, разбудила рано утром трубным звуком магистрали и позабыла-позабросила. Она же робко вопрошала себя, стоя перед чужим зеркалом, а так ли я прекрасна на самом деле? Первый умный вопрос за всю ее короткую жизнь.
Он едва прикоснулся к ее плечу в душном до тошноты вагоне метро, и она почему-то сразу обернулась, хотя раньше ее пихали в спину, сжимали с боков и норовили вынести из вагона, плотно сжав потными телами, на чужой остановке.
- Здесь есть местечко. Присядьте.
Она удивленно посмотрела в его глаза и присела на маленький островок покоя в бурном океане утреннего часа пик. Молодой человек встал рядом и больше не сводил глаз с ее лица. Среднего роста ладно сложенный он производил впечатление очень доброго и отзывчивого человека. Узкое лицо и глубокие серые глаза если не привлекали внимание с первого взгляда, то при длительном общении начинали притягивать, словно магнит. В нем была, как принято говорить, своя изюминка и он это знал. Из метро вышел вместе с ней, хотя уже опаздывал на работу.
- Я провожу. Вижу, что не местная.
- А вы москвич?
- Нет, но живу здесь уже довольно долго. Ко всему привык. А вы куда? На работу?
- Нет. Иду в театральное училище подавать документы. Хочу быть актрисой.
-Актрисой? Но эта профессия для очень легкомысленных людей.
- С чего вы взяли?
- А что, можно считать иначе? Разве не знаете, чем мостят путь к актерскому успеху?
- И чем же его мостят?
- Блудом, завистью, тщеславием, гордыней и прочими страстями. А они, между прочим, считаются греховными.
- Боже, как вы смешны. Сколько вам лет, что вы рассуждаете, словно старенькая бабушка?
- Да какая разница сколько мне лет? Разве за прошедшие века в этой профессии что-нибудь поменялось?
- Не знаю. Мне всего-то восемнадцать. Так что с прошлыми веками я не знакома.
- А я знаком. Я историк. Работаю в редакции небольшого журнала. Он как раз занимается проблемами исторического наследия.
- А что, у этого наследия много проблем?
- По моему, много.
Он проводил ее до приемной комиссии и, оставив номер своего мобильника, растворился в суетном городе. Документы она сдала, внимательно осмотрелась вокруг и с грустью констатировала: красивых, видимо, талантливых и, возможно, умных вокруг нее столько, что впору собирать чемодан и отправляться восвояси.
Первый же экзамен успешно завалила и поехала реветь в чужую, снятую напрокат, комнату. Когда наревелась, позвонила подруге, два года усиленно терзающей ниву московской бухгалтерии и поплакалась уже ей.
- Не реви, - сказала опытная подруга. - Чего ты еще ждала? Что тебя из нашего задрипанска проводят сразу на сцену МХАТа и дадут престижную международную премию для задела? Все так начинают. Успокойся.
Она успокоилась. Но мысль, что начатое необходимо как-то продолжать уверенности в себе не прибавляла.
- Пройдись по кастингам на телевидении. Попробуй там же поработать в массовке. Не стой на месте! Развивайся. Да, я присмотрела тебе работу. Будешь пока мыть посуду в нашем кафе. Жить на что-то надо, - руководила ее жизнью по телефону деятельная подруга.
Она начала мыть посуду в кафе и иногда ходила по кастингам и массовкам. Кастингам она была нужна не больше, чем козе баян, а в массовке ее быстро превратили в отъявленную стерву. Такого набора хамских оборотов и ужимок она никогда раньше не видела. Постепенно вошла в роль и хамила напропалую. Теперь уже везде: на работе, в транспорте и все в тех же массовках. Массовка признала ее за свою. Жизнь актрисы стала налаживаться. В конце концов, из бесед с представителями массовки она выяснила, что для того, чтобы стать актрисой образование совсем не нужно. Только зря потеряешь уйму времени и сил. Что именно нужно вместо образования ей тоже объяснили. И она пошла по рукам. Мужчины менялись, как в калейдоскопе. Она даже не успевала к ним привыкнуть. Главное, чтобы претендент на постель имел влияние в мире ее грез. Правда, чаще их влияние оказывалось таким же миражом, как и сами грезы. Подруга советовала быть очень упрямой, и актриса смело штурмовала высоты ослиного упрямства под чутким руководством предприимчивого бухгалтера. Время шло. Весну сменяло лето, опыляя прохожих угарным газом проезжающих в великом множестве автомобилей. Лето сменяла осень, до смерти пугая перелетных птиц проливными дождями под срамными лохмотьями обложных туч. И, под венец осенней депрессии в город являлась зима. Типа, кто-то ее тут ждал!
Она очень не любила зиму. Зимой холодно и темно. Правда, лето она тоже не любила. Летом жарко и душно. Но все-таки зиму не любила больше. И вот этой самой нелюбимой зимой она устроилась в очередную массовку очередного серенького фильма. Все было, как всегда, и ничего не предвещало иного. Фильм оказался на историческую тему, или, как принято говорить, костюмированным, поэтому большая часть ее рабочего времени была занята переодеванием. Громоздкое платье какого-то очень "лохматого" века требовало к себе столько внимания, что появлялась немалая причина для оптимизма. Если ко всем ее бедам еще и такие облачения на протяжении всей жизни, то может возникнуть мысль, а стоит ли вообще жить. Во всяком случае, так ей показалось. Но, к счастью, наш век в одежде почти аскет, а что касается ее, то она аскетка поневоле: чем привлекать мужиков, если ни минимализмом в одежде? Особенно, если у тебя хорошая фигура.
Он опять едва прикоснулся к ее плечу, как когда-то в душном вагоне метро. Актриса массовки резко развернулась всем телом, приготовившись изрыгнуть из глубины оскорбленного самолюбия накопленные непосильным любопытством ругательства и застыла с полуоткрытым ртом.
- Это вы? - вежливо осведомилась актриса.
- Я. Здравствуйте, - любезно ответил ее мимолетный знакомый. Встреча в московском метро на бегу, вот и все, что их соединяло. Она ему тогда не перезвонила. Он о ней почти забыл. - Вижу, вы не оставили попыток штурмовать высоты актерского мастерства. Ну и как? Задалось?
- Не очень, - взгрустнула красивая девушка. - Пока перебиваюсь малым. Сами видите, играю в массовке.
- Значит с институтом пролет?
- Полный. Завалилась на первом же экзамене.
- Почему не пробуете снова?
- А смысл? Знакомств у меня нет. Заступиться некому. Значит, и успеха не добьюсь.
- Ну, вы бы все-таки попробовали.
- Легко советовать. А вы что здесь делаете?
- Подрабатываю консультантом.
Красивое лицо актрисы вдруг преобразилось. Выражение бесконечной скуки, засевшее морщинками в уголках маленького капризного рта, сменилось крайним вниманием. Зеленые глаза, прикрытые веками, затейливо подведенными почти до самых висков черными стрелками, кокетливо заиграли. Он же все истолковал правильно. Ее заинтересовала степень его влияния на съемочный процесс. А вдруг?
- Ничего особенного, - поспешил упредить ее любопытство. - Собственно говоря, я здесь пока никто. И звать меня никак.
- И все-таки? - она грациозно изогнула тонкую спинку и взглянула на историка из-под густых ресниц. - Это пока "никто и ничто", а со временем все может измениться.
Он засмеялся. "Со временем". С каким таким временем. С годами или с десятилетиями? Сколько придется прозябать в полной безвестности, прежде чем сможет позволить себе небрежно протянуть руку помощи красивой девчушке вроде этой? Сколько? Они прогулялись по съемочной площадке, поболтали о сущей ерунде и расстались. У каждого свои заботы в этом суетном мире.
Основой любого фильма является литературный сценарий. Об этом вам скажет каждый, кто хоть немного разбирается в киноиндустрии.
Я небрежно брился перед узеньким зеркалом, висящем в ванной моего друга. С женой у нас сплошные нелады, поэтому в целях профилактического воспитания переселился на время к Женьке Колесову. Пусть моя слабая половина пострадает в одиночестве. Пусть поревнует до слез по ночам, а то никакого сладу. Пилит с утра и до вечера. Ей даже причин для этого особых не требуется. Нет настроения, получи муженек горяченьких. Нет, не пирожков. Пироги она не печет, а словесных баталий. Вот эту напасть любит до умопомрачения. Моего, заметьте, умопомрачения. Сама уже давно в таком состоянии.
Женька отличный малый. Мы с ним дружим с первого курса МГУ. Да, осилили с трудом твердыню. Не какой-нибудь задрипанный институтишко, а самый главный университет страны. Нынче за нашими плечами приятным интеллектуальным грузом лежит юридический факультет МГУ. Окончили, так сказать, к немалому своему удивлению, ибо в кафешках и на вечеринках провели времени примерно столько же, сколько в аудиториях вышеозначенной святыни. На работу Женька пристроился к нотариусу. Со временем мечтает занять его место. Ну, это, как говориться, мечтать не вредно. Нотариус хоть и в предпенсионном возрасте, но крепенький. Всех нас еще переживет. Впрочем, надежды юношей питают. А что еще? Ну не ливерная же колбаса.
Так вот, литературный сценарий основа всех основ. Если не верите - не надо. Вас это вообще не касается. Вы же не работаете на нашей киностудии.
А вот каким именно ветром меня занесло на эту киностудию, до сих пор понятия не имею.
По природе я пофигист. И не просто какой-нибудь там пофигистик, а прирожденный породистый пофигист. Мне плевать почти на все, на что наплевать можно без ущерба для личной безопасности. Нет, не упрощайте. Это, конечно, не в буквальном смысле. Жена говорит, что с таким типажом человеческой натуры, как моя, сталкивается впервые. Она у меня психолог. Наверно, поэтому так на меня и повелась. Редкий индивид с исключительным даром пофигизма. Это я. Так вот. На студию меня привела ее подруга. Просто так, чтобы показать, где она работает. А работает она на этой самой киностудии "хлопушкой". Это ее все так называют. На работе, естественно. В жизни называют "синим чулком". Ну, это нас не касается. Я вообще дальтоник. Мне что синий чулок, что малиновый - все едино. Показать-то она показала, да вот уходить со студии мне не захотелось. Ну, вдруг лень напала и все. Сижу в каком-то фойе. Отдыхаю. Тут ко мне подходит усытый и спрашивает: "Ты чего здесь баклуши бьешь? Тебя целый час в гримерке дожидаются!" Я в ответ где, мол, эта гримерка? Усатый аж подскочил до потолка. "Ну, ты, - говорит, - и бестолочь. До сих пор расположение объектов не изучил?!" Я, конечно, на бестолочь несколько обиделся, но гримерку нашел, потому что там меня подруга жены дожидалась. Только вот тут и произошел главный казус. Никакая подруга меня там не ждала. Ждала рассерженная тетка. Увидев, начала орать, что у нас ничего не готово. Тогда, как они уже все на нервах. Я, конечно, за нервы извинился и попробовал узнать почему все так нервничают. И тут с удивлением узнал, что я по мнению толстухи игнорирую свои производственные обязанности, потому что наша информационно-методическая группа до сих пор не предоставила им все данные о мужской моде той эпохи Поэтому работать над гримом они не могут.
- Вот какие клеить ему усы? - почти орала рассерженная тетка, указывая перстом на тощего актеришку.
- Да мне какое дело? Вон их, сколько у вас. Какие не жалко те и клейте.
Услышав мою реплику, тетка сразу поостыла и широко разинула от удивления рот.
- Вы из галереи? - услышал я новую абракадабру из уст немолодого толстяка, устало вошедшего в гримерную.
- Нет. Я пока нигде не работаю.
В гримерной воцарилась тишина. Короче, оказалось, что киногруппа ничего не успевает, в то время, как спонсоры постоянно торопят. Поэтому подготовительный период прошел кое-как второпях, и толком подготовиться не успели. Кроме того, заболел художник-постановщик и теперь информационно-методический отдел завален работой по самое горло. Через пару дней я уже восседал в недрах этого самого отдела. Магический диплом МГУ свою роль сыграл. Меня поспешно приняли в дружный, но совершенно не слаженный коллектив запускающейся картины. Почему ваятели фильма решили, что диплом юриста дает мне достаточные познания в сфере изучения быта различных исторических эпох, я так и не понял. Впрочем, они, видимо, тоже. Но спорить с их выбором в мою пользу не стал. Жена гневно требовала зарплаты, и теперь мне ее клятвенно гарантировали. Я снова заселился в квартиру жены. Жизнь начала налаживаться.
Иногда ей казалось, что с актерской карьерой пора заканчивать. Да, если уж совсем честно, то и из Москвы можно спокойно линять хоть завтра. Ничего у нее здесь не получается. Это из ее задрипанска кажется, что в первопрестольной все только и ждут, когда можно будет спустить свои денежки на залетных провинциалок. Сидя же в крохотной съемной квартирке, за которую приходится платить столько, что хватило бы месяца на три безбедной жизни в их городке, отчетливо осознаешь - здесь никто никому не нужен. И меньше всех конкретно ты или она или еще кто-то там. Здесь каждый сам по себе. И только так.
Вечерний город остывал в январской стуже, захлебываясь щедрыми метелями до сугробных опухолей. В домах напротив зажигались огни все раньше и раньше. Она включала свет уже в четыре дня, если не работала. Мрак поселился на столичных просторах до весны, и люди приуныли.
Его звонок раздался так поздно, что она спросонья не поняла, что за звук выдернул ее из сладкой неги небытия.
- Спишь? - поинтересовался он, опуская приличия.
- Спала! - одернула она наглеца. - Я так понимаю, что это парень с киностудии?
- Верно. Это историк. Запомнила мой голос?
- У меня хорошая память на голоса, - начала раздражаться актриса.
- Вер, послушай, а почему бы нам ни начать встречаться? Ведь все к этому и идет.
- "Все" это что? Например, звонки в полночь? Или ты навеселе?
- Есть малость. Принял для смелости.
- То есть ты трус? А зачем мне такой мужчина? Я люблю смелых.
- Я и есть смелый. Ты даже не представляешь, какой смелый. Я не трус, но я боюсь. А когда не боюсь, то очень смелый.
- Здорово. Тебя, кажется, зовут Алексеем?
- Так точно. Алексеи мы.
- Это тебя что? В цари записали? На "вы" о себе говоришь.
- В какой эпохе роюсь, в такой обыденности и живу. А сейчас я целиком и полностью погружаюсь в семнадцатый век.
- Ты в него погружаешься, а я в него "наряжаюсь". Не платья, а казематы. Такое впечатление, что так и помрешь в этом корсете. Еле-еле ноги в них таскаю.
- Так тебя же никто не заставляет. Добровольно страдаешь. Да, голубушка. Знаешь про то, что охота пуще неволи? Так это про тебя.
Она долго ворочалась в постели, пытаясь вернуть так грубо прерванный негодяем сон, но спать расхотелось. Что он там говорил про встречи? Собственно говоря, а почему бы и нет. Он работает на студии, она тоже. Кто знает, если ему удастся стать у киношников своим, может, и ей что-нибудь перепадет?
- Магия тайных орденов...
- Это ты о чем?
- Я говорю, что сейчас я занимаюсь изучением тайных орденов. Ну, были такие, точнее, были и есть.
- Господи, ну какая же все это скука. Все! Вся твоя история. Что там за тайные общества и ордера!
- Ордена, - весело поправил ее историк. - Ордена, дурочка, а не ордера. И не скука, а очень интересно.
- Тебе интересно, а для меня скука, - актриса массовки грациозно поднялась со старого продавленного дивана и направилась к окну. Уже четыре часа дня. Пора включать свет. Небрежным движением она задернула старенькую штору и повернулась лицом к Алексею.
- Интересно, - подумала она, - подойти к нему и поцеловать или пока не стоит?
Мужчина сидел на диване в напряженной позе, словно чего-то ожидал. Хотя чего именно он ждал, было и так понятно.
- Обойдется, - мстительно продолжила она внутренний диалог. - Он для меня еще ничего не сделал. Нечего баловать зря!
Третью неделю Алексей дневал и ночевал, в переносном, конечно, смысле в библиотеках города. Фильм требовал все более и более достоверных сведений о той эпохе, куда перенесла киношников прихоть сценариста. И Алексей старался. Теперь уже не только для киностудии. Красивая девушка с глазами серны и пустым желанием стать актрисой завладела его сердцем, и он поставил перед собой цель - помочь ей с карьерой. А для этого нужно было постараться стать на съемочной площадке своим. И не просто своим, а совершенно незаменимым. Но чем тщательнее он вчитывался в исторические тексты, тем отчетливее осознавал, что промелькнувшие перед его глазами сведения о тайных обществах, пронизавших всю социальную плоть планеты еще со стародавних времен, начинают довлеть над его сознанием и крен в сторону изучения этого вопроса становиться в его изысканиях все более и более ощутимым. Его завораживала потенциальная сила власти, которую по простейшей логике эти сообщества могли аккумулировать в своих руках. Это какая же была сила! Какая силища. Она двигала глыбы истории, как геологические породы, вызывая землетрясения войн и цунами революций. И все люди, все - от "мала до велика" были только игрушками в ее руках. И сегодня, сейчас, когда эпоха делала крутой вираж на пределе возможностей человечества там, на всепланетной тайной кухне, придирчивые кулинары уже готовили следующее блюдо. Какое именно? Кто бы дал ответ.
Я ненавидел киностудию и особенно свой информационно-методический отдел. Это же надо, как не повезло. Ну и занесла же нелегкая. Еще в школьные годы история не вызывала во мне никаких чувств, кроме святого чувства глубокого презрения. Оно и сами посудите. На фиг мне, прирожденному пофигисту, запоминать кучу дат и событий, не имеющих лично ко мне никакого отношения. Ну, то есть, вообще никакого. Я не родился в 1812 году. Меня не забирали в армию в 1914. Не я полетел в космос в 1960. Я в этой жизни пристроился где- то глубоко с краю. В армии не служил - МГУ обеспечило военной кафедрой. Высоты не штурмовал - правовед по самой своей сути должен быть человеком осторожным. Я бы сказал приземленным. Мне лишнего брать в голову не надо. Свое лень осознать. Вот так вот, ребятишки. Тем не менее, разложив перед собой кучу методичек и иллюстрированных альбомов, я убивал все рабочее время на изучение исторической эпохи. И тут под руки мне попалась небольшая книженция. С первого взгляда ничего особенного. Со второго тоже. Но через несколько дней я почему-то вспомнил о ней снова. Перелистав брошюрку в третий раз, затормозил на двадцатой странице.
На этой самой странице шло повествование об основателе ордена розенкрейцеров Христиане Розенкрейцере. Сей знаменитый муж, по дошедшей до наших дней легенде, родился в четырнадцатом веке в обедневшей немецкой дворянской семье. Ребенком был помещен в монастырь на воспитание и 16 лет от роду отправился на Восток к святым местам. А Восток, как известно, дело тонкое. По дороге Христиан познакомился с восточными оккультистами и вместо приобщения к христианским святыням проникся чувством неизгладимой симпатии к арабским оккультным наукам. Что ж, как говориться, бывает. Лично у меня крайне редко желаемое совпадает с действительным. У Розенкрейцера тоже не совпало, чем он меня и заинтересовал. Короче говоря, немецкий мальчик, воспитанный в монастыре, в конечном счете, попал под влияние восточных магов и целых два года не груши околачивал, а изучал магию и кабалистику. Нет, пофигистром он явно не был, но путаницы в голове у него было предостаточно. Во всяком случае, на мой взгляд. Великий путаник вызвал у меня немалую симпатию, и я предался мечтам о своих похождениях в его эпоху. И вот уже, сладко примостившись в уютном офисном кресле, я полностью оказался во власти мечты.
Суровое солнце пытало подошвы моих ног раскаленным добела песком. Верблюд, не видевший воды уже неделю, упрямо тащил небогатый скарб, вяло переступая по обожженной земле. Хотелось пить. Сухой язык непроизвольно облизывал растрескавшиеся губы, но легче от этого не становилось. Я умирал от жажды.
Я сел в кресле поудобнее и плеснул в чайный бокал прохладной воды из стоявшей под столом объемистой бутыли. Попив, продолжил мечтать.
Караван, к которому мне удалось прибиться волею случая, никуда не спешил. Нет, точнее он спешил бы, если б мог. Но в пустыне время течет иначе, чем в Москве. Во всяком случае, мне так кажется. Верблюды важно переставляли мосластые ноги, и погонщики дремали меж их горбами, покачиваясь в такт верблюжьей поступи. Ну, по моему, где-то примерно так. И вдруг на горизонте показался город. Да, конечно, это был, скорее всего, я на секунду сверился с книжицей, Фец. Мы приближались к его стенам. Там, в узких лабиринтах длинных улиц меня поджидали неожиданные встречи и прозрения.
- Чего дрыхнешь? Нашел эскизы пуговиц? - это не арабы, это мой начальник, чтоб его.
Я бросил на стол пару рисунков, скопированных из какого-то альбома, и решил сходить пообедать. Чудесный мираж Феца растаял под холодным душем повседневной реальности, грубо выдернувшей меня из сладкой дремы.
Она увидела его в самый критический момент. Он орал. Забывшись до полной невменяемости, он поливал матом всех, кто имел несчастье оказаться подле него на съемочной площадке. Съемки не клеились, спонсоры лютовали, а эти бестолочи ничего не хотели делать. Ничего! Совсем ничего. При этом все! Абсолютно все, включая ее.
- Милая, а вы-то что здесь делаете? - вызверил он на актрису массовки налитые кровью глаза.
- Как что? Играю.
- Во что? В куклы?
- Почему в куклы? - не поняла режиссера красивая женщина, стреляя в его сторону глазками серны и умильно складывая в улыбку маленький ротик. - Играю свою роль.
- И какую же? - ядовито поинтересовался он, одной рукой нервно вытирая вспотевший низенький лоб, а другой непроизвольно поглаживая внушительное пузцо. Пора бы и пообедать, но времени не хватает.
- Ну, я довольно состоятельная дама, пришедшая на этот праздник, - испуганно ответила актриса.
- То есть я правильно вас понял? Съемки для вас праздник, несмотря на то, что вы состоятельная дама?
- Я не состоятельная дама, - испугалась его жертва. - Я еле зарабатываю на жизнь. Просто у меня роль состоятельной дамы.
- Да не играете вы состоятельную даму! - заорал режиссер. - Вы играете роль еле-еле зарабатывающей на жизнь. Ну что вы все за идиоты. Я не просил приходить сюда людей из московской подземки. Мне нужны личности, обогатившиеся на рубеже шестнадцатого и семнадцатого веков. Нарождающаяся буржуазия, а не люди с голодными глазами.
Несчастный рухнул на хлипенький стульчик и схватился за голову.
Он не забыл о ней. Вспомнил дня через два, когда дела пошли немного на лад, а нервы взяли у жизни тайм аут. Красивая актриса массовки с гибкой, как лоза, фигуркой и огромными миндалевидными зелеными глазами не оставила ценителя женской красоты равнодушным. Режиссер сладко потянулся и вызвал к себе второго ассистента.
- Рит, помнишь ту из массовки? Ну, на которую я недавно накричал.
- Станислав Игоревич, так вы каждый день на кого-нибудь кричите.
- Говорю же тебе "недавно".
- Недавно, это вчера?
- Ну, Аристова, ну тупица же ты. Вчера я кричал на Нечаева. Нечаева, слышишь. Нечаев, что "она" или все-таки "он"?
- Да кто вас поймет? Вторую картину на мне настроение срываете. Когда следить за тем на кого вы там кричите. У меня дел невпроворот. Фильм только-только начал сниматься, а вы уже загоняли. Давайте вспоминать вместе. Так. Вчера вы кричали на Нечаева. Так?
- На него.
- Значит, дайте вспомнить, позавчера кричали на Кротову. Так?
- Стерва твоя Кротова. Все нервы мне вымотала. Тоже примадонна! Блатная девица! Из постели сразу на главные роли. Вот и смотрится в этих ролях, как корова на льду.
- Она не моя. Скорее ваша. Вы же ее сюда сосватали!
- Я сосватал? Ах да, сосватал. Это потому, что у нее любовник наш спонсор Евгений Семенович Крачинский. И что прикажешь делать? Вставать на паперти собирать деньги на картину вместо него? Ладно, вспоминай дальше.
- Два дня назад кричали на актрису массовки.
- Стоп. Это она.
- Кто?
- Дура, Аристова! Мне нужна эта актриса массовки. Поняла или нет.
- Так ее еще сначала найти нужно.
- Вот и ищи.
Она вошла в комнатушку, временно оккупированную режиссером, трогательно потупив зеленые глаза. Играла, конечно. Пусть она и из массовки, но все-таки актриса.
- Тебя как зовут? - мягко спросил киношный деспот.
- Вера.
- Верочка. Красивое имя, Вера. Ну что, давай немного выпьем? Или как?
У них было все: и выпили, и как. Разомлев от спиртного и нежных ласк опытной девицы, режиссер снисходительно погладил ее по нежной гибкой спине.
- Хочу роль, - наудачу попросила та. Привыкла, что отказывают, но и клянчила уже по привычке.
- А что, - неожиданно выдал подобревший жирный котяра, почесывая солидный живот, - чем ты хуже других. Я, конечно, не спонсор, но все-таки режиссер, - и он захохотал над собственной шуткой, которую она совершенно не поняла.
Короче, дела там были еще те. Я имею в виду Розенкрейцеров. В обратный путь Христиан пустился только после того, как под завязку набил голову всеми сокровищами восточной мудрости, половина из которых надежно гарантировала ему смертную казнь на далекой родине. Но славный парнишка не тужил и ничего не боялся. Он наивно пытался поделиться с западными европейцами своими знаниями. Впрочем, тщетно. И тогда он вернулся в Германию, где и нашел, наконец, последователей в стенах взрастившего его монастыря.
Я представил себе мрачный германский монастырь. Суровое братство до предела аскетичных мужчин. Простая одежда, холодные кельи и постная трапеза. Во всяком случае, мне виделось именно так. Я протянул руку, взял блюдце с остатками пирожных и начал неспешно доедать лакомства, ощущая себя в стенах того самого монастыря. Меня посвящают. Конечно же, посвящают. Посвящают в некое братство. Отныне я причастен к тайным знаниям о мире. Правда, не знаю к каким именно, но причастен. Пирожные быстро закончились. Я вчитывался в книжицу все внимательнее и внимательнее. Сначала нас, посвященных, было совсем немного. Я да еще несколько человек. Мечта пылила по проторенной дороге всех пофигистов. Одно дело жертвовать собой ради чего-то нового и ранее неведанного, совсем другое, просто представлять, что жертвуешь. Киношная карьера накладывалась на характер отпетого лентяя, порождая интересные коллизии в моем характере. Но в целом мне все нравилось. Жизнь начала обрастать красками, о существовании которых я раньше не догадывался. Мир огромный до бесконечности раскрыл передо мной свои холодные объятия. Я заглянул в вечность, и вечность ответила полной взаимностью. Мы поняли друг друга. Ну, или я так посчитал.
Устав нашего братства оставался тайным сто лет. Мы ничего не делали открыто, кроме лечения больных. Я с трудом попытался представить себя в качестве врачевателя, но выходило плохо. Хорошо, допустим, больных лечат другие братья, а я просто несу груз ответственности. За что? Не задавайте глупых вопросов. Я и сам этого не знаю. Собиралось братство один раз в год, и каждый из нас должен был приискать себе преемника. Я этого делать не стал. В конце концов, я сам себе преемник. Дни шли. Да нет, не шли, а летели. Я все больше входил в выдуманный образ. И почему не снимают фильм об этом ордене? Ведь такой сюжет. А не написать ли мне по нему сценарий?
Они столкнулись нос к носу рядом с гримеркой.
- Алексей! Давно не виделись, - Актриса массовки изменилась. Он еще не понял, что именно стало в ней иным, но неуловимый флер обновления уже витал рядом с Верой.
- Ты как? - осторожно спросил он.
- Нормально, - она улыбнулась, и игривые ямочки на щеках заставили его задержать взгляд на ее лице. Хороша, чертовка. Очень хороша. - У меня все просто отлично. Слушай, мне режиссер обещать дать небольшую роль. Пусть совсем небольшую, но роль. Как думаешь, может, меня заметят и начнут приглашать пусть даже в сериалы? А?
- Пусть даже в сериалы? А почему нет? Ты не хуже других. Играть сейчас не принято, все деньги заколачивают. Так сказать, никакой фальши. Все играют только себя самих. Ну, ты себя-то сыграть тоже сможешь. Правильно рассуждаю?
- Ага! Еще бы. Слушай, Алешка, я так рада, так рада. Просто не могу как.
- Содержательная у нас с тобой беседа. Вот видишь, и моя помощь не потребовалась.
- Ага! Сама обошлась. Но все равно спасибо. Кто знает, может, еще пригодишься.
Ему захотелось заплакать. Ну что за дурища, честное слово. Они разошлись в разные стороны, и он вспомнил, что уже опаздывает на очень важную для него встречу.
Фильм, на съемках которого он подрабатывал консультантом, повествовал о небольшой любовной интрижке, возникшей между двумя молодыми людьми в середине семнадцатого века. Главный герой киноленты, согласно сценарию, принадлежал к ордену розенкрейцеров. Душа и ум молодого отпрыска очень обеспеченной семьи бились в тисках теософии ордена, пытаясь осмыслить и внести посильный вклад в раскрытие тайны божества и вечной жизни. Алексей добросовестно прочитал все, что смог добыть в бездонных недрах виртуальной и реальной памяти человечества о подвигах и слабостях ордена. О его взлетах и падениях. На днях старый институтский друг вывел его на одного ученого-историка, много лет отдавшего изучению всякой всячины, в том числе и ордена розенкрейцеров. Беседа с таким человеком могла обогатить новыми подробностями о деятельности братства.
Метро встретило молодого человека духотой, несмотря на мороз, стоящий на улице. Подземка хватала сквозняки от проносящихся по тоннелям поездов с жадность астматика, но этого было слишком мало для утоления ненасытной жажды дышать и двигаться, которую порождала миллионная толпа. Историк притулился на жестком диване и начал бездумно созерцать темноту, проносящуюся за окном поезда. Лицо его, бледное от постоянного бдения над книгами и за экраном монитора, с темными кругами под глазами из-за длительного пребывания в спертом воздухе, быстро утрачивало свежесть молодости и уже очень скоро грозило потерять всякую притягательную силу для существ противоположного пола. Но он мало думал об этом. Разве что иногда, когда чуть повнимательнее вглядывался в свое отображение в зеркале, бреясь по утрам. Алхимия жизни - вот та загадка, которой он отдавал все свое свободное время. Именно ей человечество обязано своим существованием и именно ее оно, скорее всего, никогда не разгадает. Но возможно, что существовали избранные, перед которыми занавес неведения иногда приоткрывался, и что они видели в такие минуты? Что?
Ученый открыл дверь почти сразу, едва Алексей нажал пальцем на дверной звонок.
- Не под дверью же он стоял? - невольно пронеслось в мозгу молодого человека.
- А-а, - произнес ученый, как показалось гостю, с ноткой некоторого разочарования, - вы. Да-да, помню. Договаривались на это время. Ну что же, проходите.
- Я не вовремя? - смущенно спросил он.
- А? - ответил вопросом на вопрос ученый. - Не вовремя? Ну почему? Раз договаривались, значит договаривались. О чем речь. Итак, я весь внимание.
- Да я, собственно говоря, ненадолго. Видите ли, я работаю консультантом в картине, которая повествует, частично, конечно, о члене ордена розенкрейцеров. Ведь был же такой орден?
- Вы хотите узнать об этом сообществе побольше? - снисходительно усмехнулся историк. Он сел в глубокое кресло напротив и вперил в лицо Алексея тяжелый внимательный взгляд. Молодой человек поежился и постарался занять удобную позу. Ему отчего-то стало не по себе. Сидевший рядом с ним мужчина, давно уже перешел тот рубеж, что отделяет просто зрелого человека от начавшего стареть. Седина захватила все рубежи возрастной обороны и полностью подчинила себя оккупированную территорию, хотя слегка вьющиеся волосы еще сохранили природную густоту. Морщинки вокруг глаз проникли в кожу глубоко и основательно. Теперь ничто: ни полноценный отдых, ни длительное пребывание на свежем воздухе и ничто иное не сможет изгладить их хотя бы частично. Годы поставили свое тавро, и оспаривать этот факт бессмысленно. - Ну что же, наверно, ничего нового сказать я вам не смогу. Думаю, при сегодняшней доступности Интернета вы узнали многое сами.
- Скажите, Виталий Егорович, а такой орден на самом деле существовал или это все-таки миф?
- Знаете, молодой человек, я занимаюсь изучением того, что известно ныне об этом братстве много лет и до сих пор не смог самому себе однозначно ответить на это вопрос. Писать об этом ордене в доступной простому читателю литературе начали примерно с семнадцатого века, но было ли это повествование о реальном факте или мы стали жертвами исторического розыгрыша непонятно. Может иметь место и то и это.
- Но ведь тайные общества были? Они и есть. Я в этом уверен.
- Возможно, возможно. Очень даже возможно. Но ведь вы спрашиваете об определенном обществе. Не так ли? Вот о нем мы и говорим. Наверняка вы уже знаете, что у розенкрейцеров была масса последователей. Независимо от того существовали ли они на самом деле или это вымысел, однако позже их имя не раз заимствовали другие братства. Например, реально существовало общество "золотых розенкрейцеров".
- Да, я что-то читал об этом. А те знания, которыми обладало общество, они же не могли исчезнуть бесследно? Пусть что-то, но осталось в той или иной форме. Нечто, что плохо сочеталось с ходом реальных научных достижений того времени, да и нашего тоже. Разве вам совсем ничего об это неизвестно?
Ученый погладил затылок, вздохнул и нехотя откинулся на высокую спинку кресла. Могучие плечи опали, перенеся тяжесть тела на мягкую длань седалища.
- Знания. Тайные знания. Так вот, что вас по настоящему заинтересовало во всей этой кутерьме. Я прав? Сударь, вы не первый и не последний, кто задает себе эти вопросы. Только вот мало кто получал адекватные ответы. Что известно по этой части именно мне? Кое-что известно. Но буду предельно откровенен. Я не собираюсь ни под каким соусом делиться этими знаниями с вами. Поговорить об обществе розенкрейцеров в целом и общем, это одно. А философствовать о наисложнейшей материи особых знаний, которые оставляли избранным избранные, это, согласитесь, свершено другое.
Небо насупилось и зарыдало. Небесные слезы, рикошетом ударившись о мороз, превратились в ледяной дождь. Деревья, прогнувшись под тяжестью ледяной шубы, грозились оборвать провода или рухнуть на припаркованные под ними автомобили. Город превратился в ледяную пещеру, где дома играли роль сталактитов. Она брела по улице, внимательно вглядываясь под ноги, чтобы не упасть, и думала, думала, думала. Прошла уже неделя после их с режиссером встречи, но гадкий мужчина больше о ней не вспоминал. Она осталась в массовке. Опять. Завтра придется тащиться в кафе, где подрабатывала официанткой, а послезавтра съемки. Правда, что это за съемки. Просто смех. Час наряжаться, чтобы потом, проторчав в ожидании своего времени, встать в самом дальнем углу съемочного павильона и делать вид, что вида не делаешь. Вот, собственно говоря, и все. Правда она может позвонить Алексею. Договориться с ним о встрече и немного развлечься. Что он там говорил о своей карьере? А вдруг получится?
- Алексей?
- Вера? Привет, подруга. Ну, как новая роль? Подошла?
- Перестань издеваться, идиот. Нет у меня никакой новой роли.
- И куда же она делась?
- Мыши съели.
- Понятно. Я эту мышь знаю. Точнее, мыша. Он толстый и упрямый. Часто не в настроении. Властолюбив и страшно забывчив. Не так ли?
- Так. Это он. Может, встретимся?
- Ну, раз ты свободна от мечты и мужчины давай встретимся.
Они встретились в кафе недалеко от ее дома. Поболтали о всякой ерунде и решили сходить в кинотеатр. Благо далеко тащиться не пришлось. Торговый центр с кинозалами вольготно подмял под себя все пространство возле ближайшего метро. Американский боевик скрасил скуку зимнего вечера и позволил недорого скоротать время.
- Ну что, - разглагольствовала актриса, разглядывая американский коллег по цеху, - ну что, я не смогла бы сыграть так же?
- Даже я смог бы, - поддержал ее историк, жестом указывая на одного из проходных актеров фильма. - Да и что тут, собственно говоря, играть. Просто сделать перед камерой утреннюю зарядку. Пара взмахов руками, три приседания и несколько махов ногами. Вот, собственно говоря, и вся роль.
- Точно, - поддержала его девушка.
Они посмотрели друг на друга и засмеялись.
- К тебе? - спросил ее он.
- Если хочешь, можем и к тебе, - парировала она.
Он снимал крохотную квартирку рядом с метро. Пятиметровая кухня и комнатка метров под четырнадцать. Скудная мебель и ощутимое отсутствие ремонта, по крайней мере, в течение ближайших восьми лет. Она села за шаткий кухонный стол и положила подбородок на тонкую изящную кисть. Маленькая головка с резко очерченными скулами, повернутая в профиль, на фоне темных штор напоминала ему дорогую камею.
- Что за книги? - ткнула пальцем в кучу разномастных книг, заполонивших стол и пару стульев.
- А, так, исторические зарисовки на заданную тему.
Она вялым движением приподняла ближайшую. Открыла и провела ладонью по пожелтевшей от времени странице.
- Правдивое и полное описание философского камня Братства Ордена розенкрейцеров, - начала читать дурашливым голосом, - гласит о том, что философия должна помочь проникнуть в тайны природы. Она должна способствовать достижению земного счастья. Ты это читаешь? На полном серьезе? И с помощью всей этой муры хочешь сделать карьеру? Что за бред? А?
- Положи на место, - хрипло одернул ее молодой человек. - К тебе все это не имеет ни малейшего отношения.
- Нет! Почему положи? Я хочу прочитать. Смотри, "способствовать достижению земного счастья". Здорово! Я так хочу земного счастья, а ты? Ну, скажи, хочешь? Наверняка хочешь. Так давай достигнем.
- Перестань, прошу.
- Почему? Почему я должна перестать? А? Ну, ответь. Почему? Я же хочу счастья, и ты хочешь. Так давай найдем этот философский камень и станем наконец счастливыми. Все так просто, аж жуть берет. Ты его уже нашел?
- Перестань сейчас же! - он перешел на крик, и она нервно засмеялась.
- Нет, ну вы посмотрите. Вот, оказывается, чем он занимается. Ищет философский камень. А мне наплел, что делает карьеру. Конечно, подожди Вера совсем немного. Словом, чуть-чуть. Он найдет камень и все. Главные роли тебе обеспеченны.
- Дура! Ты просто дура. Думаешь, это все ложь. Философского камня не существует? Алхимия наука для полных профанов? Да? Вот и ошибаешься. Думаешь, как достигают высшей власти? Как? Долгим упорным трудом на потеху работодателю? А? Каждый день аккуратно приходят на работу, сидят над ней допоздна и раз! Вот они уже у вершин власти. Ты такое когда-нибудь видела, девочка? Ты таких людей знаешь? Да почти все, кто входит в число избранных, не особенно-то надрывались для достижения желанного результата. Они прошли торной дорогой. А откуда она взялась? Ты никогда об этом не думала?
- То есть, у них всех есть философский камень?
- Вряд ли. Но многие из них, скорее всего, имеют выход на тех, у кого он есть, Вера. Это я тебе говорю.
- Ну, если ты, тогда "ой"! Пошла за камнем. Кстати, а у тебя выход на него есть.
- Нет. Но если искать, то всегда есть шанс найти.
- Ты это сейчас всерьез? Ты эту пургу гонишь всерьез или как? Искать философский камень? Ну, ты и даешь!
- Ладно, издевайся, если хочешь. Издевайся и всю жизнь торчи в своей массовке.
- А если найду философский камень, то буду торчать в Каннах? - она легко поднялась со стула и, упруго выгнув спину, отправилась в комнату. Он обреченно поплелся следом за ней.
Сценарий не писался. Точнее, легко родился только заголовок: "Легенда о розе и кресте". Дальше ничего не клеилось. С чего начать и чем закончить. Хорошо, допустим, пустим под основу сценария жизнеописание Христиана Розенкрейцера. Но тогда получится слишком скучно. Скучно и однобоко. В конце концов, главная суть не в том, как он прожил, если вообще чего-то проживал, а что получилось в результате. То есть, главная суть в ордене. Значит, основой сценария нужно сделать орден. Но как? Братство если и существовало, то довольно продолжительное время. Сведения о нем весьма противоречивы. Так о чем писать в сценарии? Осколки не складывались в целую мозаику. Никак.
Промучившись над идеей сюжета пару дней, я решил, что с меня вполне достаточно. Видимо, написание сценариев не моя сильная сторона. А что же тогда мне удается? Впрочем, мне вполне было достаточно вопроса. Ответ давать не обязательно. Во всяком случае, я чаще просто отмалчиваюсь. Кстати, так намного легче жить в нашем суетном мире. Если вас спросили, это вовсе не означает, что вы обязаны отвечать. За вас могут ответить другие. Во всех смыслах "ответить". Если вы подчиненный, в случае вашей халтурной работы за вас ответит начальник. Если вы начальник, то вполне можно заставить отвечать за свои огрехи подчиненного. Надо только уметь манипулировать людьми.
Забросив сценарий, я, однако, не забросил чтение и мечты. Иначе скучно жить. Я опять мечтал. Тайные сборища, острые ощущения и чувство избранности. Все это было очень даже по мне. Тем более, что для воплощения
мечты, мне не приходилось даже вставать со стула.
На это объявление в малотиражной желтой газетенке натолкнулся совершенно случайно. Впрочем, подобных объявлений через мое сознание прошло немало, вот только соответствующего случаю настроения тогда не наблюдалось. Сейчас же "шар" легко проскочил в лузу. Я думал о мистике, я ее искал. И нашел, естественно. Потомственная гадалка, профессор белой магии, член какого-то там общества приглашала желающих отпить из бездонной чаши вселенских знаний свой заранее оплаченный глоток. Разумеется при ее посредничестве. И я решился. В конце концов, в жизни нужно испытать все. Ну, или хотя бы то, что не лень испытать. Я представлял себе хрустальный шар, комнату, обтянутую черной тканью и ведунью с пальцами, унизанными перстнями. Интересно, откуда она черпает свой дар? Розенкрейцеры тоже владели белой магией. Да и черной наверняка не гнушались. Я решил сходить к гадалке и просто с ней побеседовать. За жизнь, так сказать. Задать вопросы, которые последнее время не давали покоя. Дожил. Не давали покоя мне, закоренелому пофигисту.
В тесной комнатке сошлись двое - я и секретарша ведуньи. Я ждал своей очереди, она стерегла меня, чтобы не сбежал. Честно говоря, я вообще не был уверен, что у гадалки кто-то присутствует. Похоже, что передо мной просто держали понты. Вскоре моя догадка получила косвенное подтверждение. Секретарша сделала вид, что прослушала какие-то указания по телефону и вежливо предложила меня пройти на прием. При этом никто из комнаты гадалки не вышел. Ну не через стены же дематериализовался предыдущий клиент.
Впрочем, все остальное я тоже почти угадал. Дородная тетя с густо подведенными веками и тенями убийственно мрачного тона, растушеванными почти до самых бровей, милостиво улыбалась мне, располагая пышное бесформенное тело за круглым столом, увенчанным стеклянным шаром. Правда, стены облегали самые обычные обои в розовый цветочек. Все вместе смотрелось до смешного жалко и нелепо, но уходить было уже поздно.
- Чем обязана вашему визиту? - растянула ярко накрашенные губы женщина, жеманно артикулируя речь.
- Да я, собственно говоря, поговорить, - просто ответил я, собираясь использовать свою профессию, как повод для нашей беседы.
- Сюда все приходят поговорить, - ласково оскалилась магиня.
- Понимаю, понимаю. Но у меня, видите ли, такое дело. Я работаю на киностудии...
- Поздравляю. Вы занимаетесь интересным делом. Позвольте я попытаюсь определить ваше занятие поконкретнее.
- Прошу, - охотно согласился я. Мне стало интересно, определит или нет.
Она словно фокусник мягким почти неуловимым движением вытащила откуда-то из-под стола карты и с ловкостью карточного каталы раскинула их на столе.
- Позвольте, позвольте, - приговаривала она, азартно тасуя колоду. Карты мелькали перед моим носом, как лепестки диковинного цветка. Вот они сжались в тугой бутон, вот раскрылись нежным опахалом, вот дрогнули в лучах электрического света и взметнулись вверх, словно подброшенные вертким летним ветерком. Глаза начали слипаться, и голова приятно затуманилась, а карты все летали и летали перед моим слабеющим взором, и не было наслаждения слаще, чем наблюдать за их призрачным полетом. Губы гадалки шевелились в такт размеренным движениям ее рук. Она что-то спрашивала, я что-то отвечал. Вдруг раздался резкий хлопок, напоминающий выстрел. Карты исчезли, а руки женщины хлопнули еще раз. Я очнулся от сладкой полудремы и посмотрел на стол. В хрустальном шаре плавали всполохи света, отражаясь и преломляясь по неизвестной мне прихоти. Крохотные искорки буравили зрачки, и мне вдруг показалось, что я сейчас ослепну, но отвести взгляд от шара было выше моих сил. Гадалка начала говорить. Она произносила слова быстро, потом очень быстро и я никак не мог уловить их смысл.
- Ну что же, молодой человек, - я вздрогнул от неожиданности и мгновенно пришел в себя. Странная женщина стояла за моей спиной. Когда она успела встать и переместиться за мою спину, я не знал. Мне казалось, что со своего места она не поднималась, но, тем не менее, факты упрямая вещь. Ее стул сиротливо обнимал одиночество, а гадалка поглаживала мой позвоночник. - Что же, молодой человек, теперь мне все более или менее ясно. Скажу сразу, чем могу, помогу. О времени нашей следующей встречи сообщу заранее.
Я встал, ощущая ватную слабость в ногах, и молча шагнул к двери. Лишь на следующий день у меня в голове всплыл очевидный вопрос: как она сообщит мне о следующей встрече, если никто из этих двоих женщин не удосужился спросить номер моего телефона.
Режиссер о ней вспомнил. Через пару недель. Какая мелочь - пара недель, если у вас все идет своим чередом, но если вы зависли в ожидании, как космонавт в открытом космосе, то это, согласитесь, тянет на целую вечность.
- Верунчик, - весело ворковал режиссер, немного заплетающимся языком, что выдавало его "нетрезвую сущность", - Верунчик мой золотой, чего, милашка, делаешь?
Она ответила с грубой прямотой, но он того заслуживал.
- Жду вашего звонка. Вот, как видите, дождалась. Как там моя ролька, не протухла без холодильника?
- Верунчик, дрянь такая, меркантильная же ты, засранка.
- Станислав Игоревич, я из возраста, когда под себя "кладут", уже вышла, а в возраст, когда под себя гадят, еще не вошла. Мне до второго очень далеко в отличие от вас.
- Накажу за хамство, - с глуповатым смешком укорил мужчина. - Про рольку это ты зря. Раз сказал, что дам, значит, дам. Ты Станислава Марсова плохо знаешь. У него не слово, а кремень. Каменная глыба, вот какое у меня слово. Раз сказал "сделаю", значит, сделаю. Верунь, ну на фиг тебе сдалась эта роль? А? Между нами, актриса ты никакая. Ну, никакая ты актриса. Так, одна видимость. Вот в постели ты асс. Уважаю. А перед камерой так, один пшик. Верунь, бери руки в ноги или как там полагается и дуй ко мне в загородный особняк. А, Верунь. Ты мне сейчас позарез нужна. Ну, знаешь, как нужна? Честное пионерское, очень. Очень, Веруня, очень.
- Ох, Станислав Игоревич, ну и нахлестались же вы. Пока я до вас доеду, вы уже будете в хлам. Кроме того, вы только что меня оскорбили. По-вашему, я бездарь? - Веруня смахнула тощую слезу и фальшиво всхлипнула.
- Да плюнь, деваха. Плюнь на обиду. Если хочешь в большое кино, то вообще забудь о человеческом. Тебя здесь с дерьмом смешают и с маслом съедят. Хорошие люди к нам не попадают. Насмотрятся и быстренько деру дают. Остаются либо такие шалые, как ты, или толстокожие, как я. Так что плюнь на талант. Плюнь и разотри. Он здесь никому не нужен. Пиши адрес особняка. Поймаешь частника. Я потом оплачу.
Особняк нависал над трехметровым забором хмурой глыбой. На последнем этаже во всех окнах горел огонь. Слышались звуки музыки. Вера позвонила в калитку. Отворили почти сразу, словно и впрямь очень ждали. Невысокая женщина с усталым выражением лица безразлично посмотрели на гостью, и распахнула дверцу пошире.
- Идите в дом. Там открыто. По лестнице на третий этаж, - скороговоркой обронила она и с грохотом захлопнула калитку.
Вера вошла в дом. Огромный холл напоминал вестибюль казенного учреждения. Все вроде на месте и чисто, но душу никто в интерьер не вкладывал. На полу блеклый ковер, на окнах выцветшие жалюзи. Обои не сочетаются абсолютно ни с чем по цветовой гамме. Они словно сами по себе. Так сказать, полная интерьерная независимость.
- Верунь, - прогрохотал пьяный голос с верхнего этажа, - ну где ты там застряла?