- Эй, парень, - окликнул меня один из мужиков, выглядевших так, будто хорошо знали почем фунт лиха. Они сидели на скамейке перед небольшим домом, обложенным кирпичом лет пятьдесят назад. Я только что прошел мимо них. - Тут с пивом ходить нельзя - менты сразу свинтят. Я тебе серьезно говорю. Они так и секут, дай только повод.
Я остановился и подошел к ним. Что за х**ня тут творится вообще? Я тут жил лет тридцать пять назад, учился в школе, а потом периодически приезжал к родителям. Можно сказать, практически местный житель. Впрочем, я во многих местах практически местный житель. Когда-то это село было цветущей розой в жопе мира. Роза посреди степи, покрытой пылью, полынью и скукой. А может, мне это казалось тогда, с точки зрения юношеского стремления достичь вершин неизвестно в чем. И еще в поиске более осмысленного существования, выходящего за рамки тупого крестьянского труда. Ну, ладно, туповатого. А я родился в городе, и город засел у меня в подкорке.
А сейчас, вижу, тут весело, и к общей атмосфере запустения добавились нотки ментовского фашизма. Да-да, винтить пожилых алкоголиков за бутылку пива - это чистой воды фашизм.
- Что, правда? - в первый момент я подумал, что это такая деревенская шутка. Типа деревенские прикололись над городскими.
- Я тебе говорю! Они ездят по улицам, туда-сюда, высматривают таких, как ты. Кружат. Увидят кого, и своим передают. Все они тут заодно - полиция, гаишники. Или кто стуканет из жителей, тут же едут и оформляют. А уж таких, как ты, они живо примут. И хорошо, если штраф, а то и в город отвезут на три часа - у нас камеры нет задерживать.
- Это каких же?
- Чужих. По тебе сразу видно, что не местный. Местных они знают. Я от них отбрешусь, а вот ты нет. Примут за будь здоров. Так что допивай или куда-нибудь отойди, да вон хоть туда, - он показал на реденькие кустики неподалеку.
Толку от этих кустиков не было ровно никакого в начале апреля. Вся улица длиной в километр просматривалась отлично сквозь эти кустики. Известный, но пока не изданный, писатель и поэт с бутылкой пива посреди голых жалких кустиков прячется от невидимых полицаев, жадно глотая хмельной напиток из горла. Хорошо заметный на расстоянии в километр, а при хорошей погоде и подальше. Нет уж, фашизм не пройдет! Ни шагу к кустам.
Поэтому я просто допил пиво, слушая мужиков, проживших тут всю жизнь и явно, если и не довольных своей долей на земле, но и не сильно переживающих за нее. После бросил пустую бутылку в кучку мусора и сухих веток. Полицаев видно не было. Это, естественно, ничего не доказывает. Но на всякий случай я запомнил место, где лежит эта бутылка.
И вообще, кроме нас троих, на улице никого не было. Обычная сельская улица южного русского села времен позднего путинизма и развитой коррупции. Непомерно большие особняки соседствуют с полуразвалившимися хатами из глины и соломы. Высокое ставропольское небо как фон несбывшихся надежд и незаслуженного богатства.
Я сказал спасибо мужикам и пошел дальше по своим кривым дорожкам. Не знаю, почему, но я им поверил. Вера и вообще загадочная вещь. Это как рентген - его не видно, но он просвечивает все насквозь. Точно так же с верой: от нее не защитишься словами и не скроешься в кустиках, тем более, в кустиках без единого листочка.
Не прошел я и пятидесяти метров, как из ближайшего же переулка мне наперерез вынырнула полицайская машина серо-голубой расцветки с мигалками. Из машины вылезли трое полицаев с автоматами, рациями и в бронежилетах. Они стояли и ждали, пока я подойду к ним. Карательная операция! - промелькнуло у меня в голове: или облава? Зачистка местности от не издавшихся до пятидесяти лет писателей?
Трубы Майданека чадили жирным дымом.
2
Я скинул свой рюкзачок на ходу и достал паспорт. Один из полицаев ухмыльнулся с видом отборного откормленного эсесовца. По логике сцены он должен был передернуть затвор автомата. Однако он просто взял мой аусвайс и углубился в чтение. Я ждал, когда его подельники, то есть, напарники зайдут с флангов, но и они почему-то просто стояли рядом с ним, так что было не понятно, зачем они вообще вылезали из машины. Хотели задавить меня если не авторитетом, то, хотя бы, массой? Непонятно.
Наконец главный - высокий полноватый фельд-полицай, кровь с молоком - спросил меня жизнеутверждающе:
- Пиво пили на улице?
- Нет, - честно ответил я.
- А у нас есть свидетель! - полицай старался казаться убедительным. Естественно, я ему не верил. Не те же мужики на лавке, которые меня и предупредили об оккупации моей Родины полицайско-гебешными войсками, меня и сдали. Да и времени у них не было на это. С другой стороны, кто-то все-таки стуканул на меня - полицаи появились слишком уж вовремя. Типа как сидели в засаде, выжидали, ели пончики и играли на губной гармошке старобаварские песенки. Так что хорошо замаскированный и глубоко законспирированный "свидетель" отнюдь не исключался. Я хотел уже попросить спички и изобразить сцену: Штирлиц в тюремной камере в ожидании допроса у Мюллера, но потом передумал:
- А это что запрещено?
- Запрещено законом! - радостно сообщил мне главарь. - Садитесь в машину.
И мы все четверо - трое с автоматами, а я почему-то без - сели в машину и поехали.
- В Москве я каждый день прохожу мимо отделения полиции с бутылкой пива в руке, иногда и не по одному разу на дню, и никто не сообщил мне, что это запрещено, - сказал я им.
- Тут не Москва, - ответил старший, и, в общем-то, был прав.
Это точно, тут не Москва - бывшая столица нашей Родины. Или столица нашей бывшей Родины. Или, что вернее, бывшая столица бывшей Родины. Это важная деталь, между прочим. Половина жителей села уехала в Москву, чтобы работать там на двух-трех работах и жить на съемных квартирах. Многие разъехались по стране и, чуть было не сказал, сгинули, но нет, периодически люди находятся, чтобы снова потеряться. Но большинство все-таки всосала Москва, как гигантский пылесос, вытягивающий из живых людей жилы, душу, стыд и совесть, остатки сил. Москва пережевывает вставными челюстями из стали человеческую плоть, чтобы потом выплюнуть неорганические отходы, Москва слезам не верит и пленных не берет, это монстр, пожирающий биомассу, комбинат по переработке людей в мусор. И вот Москва добралась и сюда, в это вот село. А, может, она послала карательную экспедицию вдогонку за мной. Правда, в Москве по улицам можно ходить с пивом в руках - просто там ставки крупнее, на мелочи не заморачиваются.
И еще этот их предатель, то есть, свидетель. Надеюсь, ему хорошо будет спаться ночью.
- Значит так, Викторович, - начал главный полицай, обернувшись ко мне с переднего сиденья. - У меня есть два предложения. Мы можем отвезти вас в больницу на экспертизу.
Интересно, что они называют "экспертизой", задумался я: медицинские эксперименты над пленными, изъятие органов, пытки с применением хирургических инструментов или обычный допрос на полиграфе?
- А второе предложение?
- Мы едем в участок, и вы подписываете протокол.
- Я подпишу протокол! - тут же соглашаюсь я.
Я вообще люблю подписывать протоколы. Подписывая протокол, чувствуешь себя важной шишкой. Важнее некуда, ага.
3
Заградотряд привез меня в отделение фельд-жандармерии, и там они стали передавать меня из рук в руки, как переходящее красное знамя партизанского отряда. Меня "попросили" показать ВСЕ ВЕЩИ в моем рюкзачке, и я стал выкладывать их на стол перед окошком дежурного гестаповца. Нож, лупа, расческа, телефон, второй телефон, блокнот с важными записями, куча официальных бумаг и счетов. Телефоны их заинтересовали, и они тут же бросились пробивать их на угон, то есть, на степень ворованности. Нет, ну это нормально? Я произвожу впечатление человека, у которого сотовый может быть только ворованным, что ли? Нож, напротив, не вызвал большого интереса, только риторический вопрос:
- Нож?
- Перочинный. Не является холодным оружием.
Надеюсь, мой боевой друг не обиделся на меня за это слово - перочинный, если уж им и можно чинить перья, то только каких-нибудь вымерших видов типа моа или пернатых динозавров.
После первичного обыска и досмотра подошла очередь первичного допроса прямо в коридоре. Волоокий капитан с косой стала задавать мне наводящие вопросы:
- Какова цель вашего приезда?
Я почувствовал себя мексиканцем на границе со штатами, пытающимся нелегально проникнуть на землю свободы.
- Цель моего приезда - свободное перемещение по своей стране, - вместо долгих рассуждений я решил ограничиться цитированием Конституции.
Однако ни в школах юных гестаповцев, ни в полицайских академиях конституционное право явно не преподают. Она обернулась к другим полицаям, толпившимся рядом с нами:
- Вы слышали? Цель его приезда - свободное перемещение по стране!
Я решил уточнить цель своего визита, которая и мне-то самому до конца не была понятна:
- Я приехал навестить маму, друзей, любимую женщину. Хватит вам целей?
Она опять оборачивается к своей аудитории:
- Вы слышали? Цель его приезда - навестить любимую женщину!
Ну, я и вправду немного спиз**ел. Нет у меня тут никакой любимой женщины. Но это не отменяет того факта, что могла бы быть, если бы не оказалась лживой сукой и лицемерной тварью.
Покончив с формальностями типа девичьей фамилии матери или временем прилета авиалайнера, на котором я приземлился на благословенную ставропольскую землю, хоть убей не помню ни минуты из всего полета, меня привели в другой кабинет. Там было человек двенадцать оперативников, полицаев и, на первый взгляд, совершенно левых людей, зашедших навестить родственников.
Вначале меня сфотографировали на фоне линейки с трех сторон. Не знаю, вышел ли я на тех снимках. Тут не угадаешь: то выглядишь, как старый пень, а то еще и ничего. Потом посыпались вопросы. Они прошлись по моей биографии. Они прошлись по моим профессиям и работам. По бывшей жене и дочкам. По любовницам и случайным половым связям. Вопросы были с подковыркой, потому что я вообще мало что помню. Ну, просто плохая память. Я уверен, что это выглядело, как провал американского шпиона, нетвердо заучившего легенду.
Внезапно тот самый полицай, который меня арестовал, задал самый идиотский вопрос из всех возможных:
- Травку курите?
Я ответил, не задумываясь:
- Ну, если насыпете.
- Гы...
Потом я сказал им, что я не совсем безработный, потому что написал роман и пытаюсь его издать. И вообще я писатель, поэт и блогер.
- Как называется роман? - неожиданно заинтересовался один из оперов, серьезно глядя на меня неуловимо монголоидными глазами.
- "Пост-Москва", - ответил я.
- Что это значит - Пост-Москва?
- Ну, то, что будет с Москвой, если ничего не изменится, через пару-тройку лет. Фантастика, в общем.
Он кивнул, будто действительно понял, о чем идет речь. А, может, и действительно понял, о чем я говорю.
Потом меня повели на дактилоскопию. Теперь, оказывается, не надо макать пальцы в чернила. Всю ладонь и каждый палец в отдельности прижимают к сканеру. Потом все файлы собираются в один, с полными отпечатками обеих ладоней. Эту процедуру выполнял один прапорщик, довольно молодой, среднего роста. Он брал мою ладонь и в определенном порядке прижимал к стеклу сканера.
- Вы меня не помните? - внезапно спросил он. И видя мое недоумение, пояснил. - Я Зубов. Я был мальчишкой в соседнем дворе, видели, наверно, когда приезжали.
Да, мальчишку я помню в соседнем дворе, а вот прапорщика - нет, не узнаю.
Заодно зачем-то сняли еще отпечатки с моих ботинок. Серьезный такой подход к делу. По-моему, даже слишком серьезный, учитывая тяжесть моего преступления.
Вот опера срочно прыгают в машину, врубают мигалку и мчатся к той кучке мусора и сухих веток, чтобы огородить место преступления желтой лентой. Следы моих ботинок заливают специальной массой типа гипса. Отпечатки пальцев на пивной бутылке засыпают порошком, который потом смахивается специальной кисточкой, есть пальчики! следы днк на горлышке бутылки неопровержимо доказывают, что подозреваемый, содержимое желудка преступника свидетельствует о приеме спиртосодержащей жидкости, предположительно, данные экспертизы согласуются с показаниями свидетелей...
- Это все из-за одной бутылки пива? - спрашиваю я их всех. Гестаповцы отворачивают глаза.
ЭПИЛОГ
Меня отвели в актовый зал или что-то типа того. Присматривать за мной приставили полицая с лицом хлебороба.
- Вы осознаете, что Путин незаконно занимает третий срок президентства? - спрашиваю я его.
Он недоверчиво полу-улыбается мне. Он не верит, что такое возможно в стране, где он - полицейский - должен защищать закон.
А я продолжаю:
- Незаконно, потому что Конституция просто не предусматривает третьего срока президентства. Неважно, были там на выборах фальсификации, нет. Неважно, ворует ли Путин деньги из бюджета или чист, как стеклышко. Просто берем Конституцию - закон прямого действия - и идем в суд судить Путина.
- Ну, он же вроде как перерыв сделал, когда Медведев был.
Вот одно и то же заблуждение, как будто Конституционную норму - одно и то же лицо не может занимать пост президента более ДВУХ СРОКОВ ПОДРЯД - можно понимать двояко, как - одно и то же лицо не может подряд занимать три срока президентства. А там написано ясно и исчерпывающе: не более двух сроков и подряд. Все. Никаких вариантов нет.
Подписав протокол, я вышел на улицу. Справедливость, наконец-то, восторжествовала, Путин с довольной улыбкой смотрит на своих оловянных солдатиков.