Аэзида Марина : другие произведения.

Гибель отложим на завтра.Книга вторая: Путь ненависти

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 4.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    КНИГА ВЫЛОЖЕНА НЕ ПОЛНОСТЬЮ. За полной версией стучитесь на e-mail или на ПМ
    Оба брата, Элимер и Аданэй, получили власть над державами и обрели любовь. Но сделает ли это их счастливыми? Ведь одного сжигает ненависть к брату, заставляя видеть врагов везде, даже в собственной жене. Другой сталкивается с тем, что у его избранницы есть вторая натура - порочная и загадочная. Трудно смириться, когда жена по вечерам ищет развлечений с другими мужчинами, да еще и неравнодушна к собственному брату-близнецу. А если в дело вмешиваются бессмертные существа, жаждущие уничтожить мир, все и вовсе осложняется. Вспыхивает война, пробуждаются стихии, несущие смерть. Братьям предстоит через многое пройти и многое понять. Но успеют ли они спасти себя и близких прежде, чем станет слишком поздно?
     За обложку спасибо Татие Суботиной.
    homepage counter счетчик сайта

   ОГЛАВЛЕНИЕ
  
   Глава 1. Радуйся, я слышу поступь смерти
   Глава 2. Скрепленные заговором нередко побеждают
   Глава 3. Богини опасны для мужчин
   Глава 4. Правда бывает неприятной
   Глава 5. В голове у мальчишек одни лишь драки
   Глава 6. Иногда люди крепче стен. Но Огонь сильнее и тех, и других
   Глава 7. Странствуя тропою мертвых, сложно вернуться назад
   Глава 8. Возвращаться домой приятнее, разрушив чужой дом
   Глава 9. Встречи бывают счастливые, а бывают - не очень
   Глава 10. Рабы изобретательны в вопросах мести
   Глава 11. Тйерэ-Кхайе. Враг моего врага
   Глава 12. Нить, что нас связала, не прервется
   Глава 13. Зверь, прорвавшийся наружу, опасен даже для себя
   Глава 14. Начать другую жизнь не поздно - главное, не начинать ее слишком рано
   Глава 15. Бесполезно стелить солому, если падаешь с большой высоты
   Глава 16. Свободному не тесно и в темнице
   Глава 17. В ночь тысячи лезвий погиб царь Иллиринский
   Глава 18. Если неизвестна причина, ее можно придумать
   Глава 19. Песня Бури
   Глава 20. Продолжение. Танец тверди
   Глава 21. Исход. Мой злейший враг, мой бедный брат
   Глава 22. Игры бессмертных - бесконечны
   Эпилог
   Вне времени и мира
  
  
  
  
  
  
  

Глава 1. Радуйся, я слышу поступь смерти

  
   В Иллирин Великий пришла весна, но в покоях умирающей повелительницы ничто о ней не напоминало. По стенам и полу не скользили солнечные лучи, в воздухе не разливались ароматы сирени и каштанов, слух не ласкали трели жаворонков. Лиммена приказала закрыть и занавесить окна. Не желала видеть цветущего великолепия, понимая, что это последняя в ее жизни весна.
   - Лучше я останусь вне времени, - сказала она любовнику.
   Царицу оставили силы, она уже не поднималась с ложа. Пила маковые капли, чтобы приглушить боль, но они плохо помогали. Лиммена могла принять яд и не мучиться. Раньше так и хотела поступить, но передумала. Из-за Айна. Она готова была продлить свои страдания, лишь бы не расстаться с ним раньше времени. Прежде смущалась, когда он видел ее болезненные приступы. Теперь же с детской настойчивостью требовала, чтобы не отходил от нее ни на минуту.
   Кроме Айна царица никого не желала видеть, поэтому в ее палатах находился лишь он. Всех остальных, кто приходил со словами поддержки, Лиммена прогоняла. Даже Латтору попросила уйти, отговорившись тем, что дочери слишком тяжело видеть угасание матери.
   Женщина, не отрываясь, вглядывалась в лицо любовника и крепко, до хруста в костях, сжимала его руку. Она смотрела так, словно собиралась увести с собой, в мир теней.
   Вязкая тишина, прерываемая лишь сиплым дыханием и сдавленным шепотом Лиммены, угнетала Аданэя, заставляя забыть, кто он и зачем здесь находится. Казалось, будто его и впрямь зовут Айн. Будто он по-прежнему раб и сейчас вместе с царицей и госпожой стоит у преддверия мира мертвых. Кханади с трудом верил, что на улице весна, он сам здоров и молод, а Иллирин Великий вот-вот раскинется у его ног.
   Он пытался справиться с мрачным настроением, напоминая себе, что со смертью Лиммены откроется путь к трону. Правда, эта мысль не спасала, Аданэй все равно чувствовал себя подавленным. Пусть он не любил царицу, а использовал, пусть ее смерть была выгодна, но радости не приносила. Кханади по-своему привязался к женщине и не хотел ей зла.
   - Мой Айн, - шептала Лиммена, то и дело прерываясь из-за боли, - мой бог. Единственное, что мне жалко терять в этом мире, единственное мое счастье.
   Аданэй не знал, что сказать. Лгать перед лицом смерти казалось кощунственным, а говорить правду - жестоким. Потому он неловко гладил женщину по волосам и молчал.
   Умирала она долго и тяжело. И все же могла уйти из жизни почти счастливой, зная, что до последнего вздоха с ней рядом тот, кого любит. Но ее грубо лишили последней радости.
   Дверь распахнулась, на пороге появились три фигуры. Они вышли вперед, хмурый свет лампады осветил лица, и Аданэй узнал Нирраса, Гиллару и Аззиру. За их спинами мелькнула черная тень, скользнула вдоль стены и тут же исчезла. Он решил, что ему привиделось.
   Ниррас оглянулся на дверь. Увидев, что она прикрыта наполовину, нахмурился и, вернувшись к ней, затворил. Гиллара с Аззирой не шелохнулись.
   - Слетелись, стервятники, - прошипела Лиммена, попыталась расхохотаться, но закашлялась. - Ниррас, зачем ты их впустил?
   Советник отвел взгляд.
   - Ниррас! - повторила царица.
   - Оставь его в покое, - пропела Гиллара, походя ближе. - Он давно не твой советник, а мой возлюбленный.
   - Что? - обомлела царица. - Ниррас - ты?
   Мужчина все-таки нашел в себе смелость и посмотрел в глаза повелительницы, которую предал.
   - Изменник! - выплюнула Лиммена. - Вы все - изменники и преступники. Стража!
   Гиллара рассмеялась.
   - Аххарит отпустил стражу, у входа никого нет.
   - Так ты его для этого... Ниррас... для этого.
   - Да-да, Лиммена, - откликнулась Гиллара вместо советника. - Аххарит стал главой стражи в том числе и для этого. А ты как думала? Впрочем, это излишняя предосторожность: стража в любом случае не подчинилась бы тебе. Зачем им умирающая царица, когда есть мы, в чьих руках окажется власть.
   - Уйдите. Лучше уйдите, - вмешался Аданэй.
   На его слова никто не обратил внимания. А он находился не в том положении, чтобы встревать в застарелую вражду между двумя женщинами. Не мог открыто подержать Лиммену, опасаясь, что Гиллара из злости выдаст, кто он.
   - Не видать вам власти! - прохрипела царица. - Не в этой жизни. Ты - уже старуха, а твою дочь знать не примет!
   От страха и напряжения боль усилилась, и Лиммена согнулась, подтянув колени к груди. Она не сдержала стона и всхлипов. Аданэй, чувствуя невыносимую жалость, погладил ее по спине. Когда приступ немного стих, женщина с благодарностью посмотрела на любовника, отчего ему захотелось провалиться сквозь землю.
   - Я в восторге! - сказала Гиллара. - Какое увлекательное зрелище! Давно мечтала полюбоваться на твои мучения и смерть.
   - Может... я и умираю, - парировала царица, - но умираю счастливой. А что ждет тебя?
   - Власть. Я стану матерью царицы.
   - Ты безумна, - Лиммена попыталась расхохотаться, но ей не удалось. Вместо смеха из груди вырвался хрип. - Аззира - жена бывшего раба.
   Аданэй похолодел: он уже понял, что сейчас скажет Гиллара. Нужно было ее остановить. Лиммена имела право хотя бы умереть спокойно и в уверенности, что ее любят.
   - Уходи! - крикнул он Гилларе.
   Та устремила на него ласковый взгляд.
   - Игра окончена, можешь дальше не притворяться.
   Лиммена в недоумении посмотрела на любовника, потом на Гиллару. Последняя ухмыльнулась и бросила-таки роковую фразу:
   - Давай, принц, не стесняйся. Перед смертью царица должна узнать, за кого на самом деле выдала племянницу.
   Аданэй понял: поздно. Слова прозвучали, обратной дороги нет.
   - Ты спятила? Какой еще принц? - процедила царица.
   - Аданэй Кханейри - вот какой!
   - Лжешь! Он мертв.
   - О, еще как жив, не обманывайся, - хихикнула Гиллара. - Я была уверена - мы с Ниррасом оба были уверены, - что ты не устоишь перед ним. Никто бы не устоял.
   - Что... как... - голос Лиммены дрожал.
   Она перевела на любовника взгляд, полный наивной надежды, что слова Гиллары - ложь. Аданэй не выдержал и на долю минуты опустил глаза. Этого времени царице хватило, чтобы признать правду. Она выдернула свою руку из его.
   - Ты... Айн... Аданэй... ты, - такие злоба и горечь звучали в ее шепоте, что Аданэю хотелось зажать уши. - Нет... не верю... Ты все знал... Все... Притворялся. Лицемерил... Будь проклят... И ты сам, и жизнь твоя, и потомки твои. Каждый твой шаг, каждый твой вздох пусть будут прокляты!
   Он содрогнулся, услышав страшные слова. Собирался сказать, что не хотел обманывать, а пришлось, и он сожалеет. Но, увидев гадливость во взгляде царицы, не посмел и рта раскрыть. Женщина смотрела на него так, как смотрят на отвратительное насекомое. Сейчас, мучимая болью, в окружении врагов и предателей, Лиммена нашла в себе силы не взвыть от горя, а окатить всех ледяным презрением.
   - Убирайтесь! Делайте что хотите, но оставьте меня.
   - Ну нет, Лиммена, - проворковала Гиллара, - я увижу твой последний вздох, даже если придется проторчать здесь еще сутки.
   Тут царица сорвалась на крик:
   - Пошли вон! - сиплым голосом вопила она. - Проваливайте! Ненавижу вас всех! Латтора, Латтора, девочка моя! Латтора, где ты?!
   - Она тебя не услышит, ее здесь нет, - хихикнула Гиллара.
   - Что вы с ней сделали? Что вы сделали с моей девочкой?
   "Так не должно быть! - в негодовании думал Аданэй. - Гиллара, будь она неладна!"
   - Латтора в безопасности, не волнуйся. С ней все хорошо, - мягким голосом произнес он. - Никто не тронет ее, обещаю.
   - Прочь, раб! Можешь звать себя кханади, но для меня ты - раб! Жалкий... грязный... раб. Вон с глаз моих!
   Гиллара хотела еще что-то сказать, но Аданэй посмотрел на нее с такой угрозой, что женщина сочла за лучшее промолчать.
   - Успокойся, Лиммена, мы уходим. Уходим, - сказал он.
   Отойдя от ложа царицы, приблизился к Гилларе и, едва сдерживая злость, зашептал ей на ухо:
   - Я сказал: мы уходим. Считай это первым приказом будущего повелителя.
   С нарочитой грубостью он развернул женщину и ее дочь, подтолкнул обеих к выходу и сам двинулся следом. Гиллара не стала спорить и сопротивляться. Не хотела портить отношения с будущим царем, которым собиралась управлять.
   Аззиру происходящее словно не интересовало. Лишь у выхода она помедлила и бесцветным голосом произнесла:
   - Радуйся, я слышу поступь смерти.
   Аданэй передернулся: похоже, его жена и впрямь не в себе.
   Ниррас покинул спальные покои царицы последним, прикрыл за собой дверь. Советник почувствовал облегчение, избавившись от обвиняющего взгляда Лиммены.
   Затем сообщники пересекли приемную комнату и, выйдя из нее, оказались в пустом коридоре. Сегодня он был освещен слабее, чем обычно. Горели только два факела у входа, а дальше все тонуло во тьме.
   Аданэй схватил Гиллару за плечо и набросился с упреками:
   - Зачем тебе это понадобилось?! Нельзя было дать ей умереть спокойно?
   - Пожалуйста, не злись. У нас с Лимменой давние счеты. Я должна была отомстить! Извини, что втянула тебя.
   Аданэй сознавал, что не сумеет доказать женщине омерзительность и подлость ее поступка. От злости сжал зубы. Давно он не чувствовал себя настолько паршиво. Ничего не говоря, двинулся прочь: хотел избавиться от невыносимого общества.
   Чем дальше, тем гуще становился мрак, но Аданэй и не думал возвращаться за факелом. Напротив, ускорил шаг, чтобы скорее добраться до своих покоев и остаться в одиночестве.
   Гиллара смотрела в спину Аданэя, пока его не поглотила тьма. Молчала, пока не стихло гулкое эхо шагов. Затем повернулась к Ниррасу и прошелестела:
   - Ничего, мальчик скоро успокоится.
   - Хотелось бы верить, - пробурчал советник. - Хотя мне тоже стало не по себе от того, что ты там устроила.
   - У меня были причины! - воскликнула женщина.
   - Ладно, не кричи. Что сделано - то сделано, - примирительным тоном проговорил Ниррас.
   - Мы так и будем здесь стоять? - раздался у них за спиной безжизненный голос царевны.
   - Ну что ты, дитя мое, - Гиллара оглянулась и одарила дочь улыбкой. - Уже уходим. Лиммена вот-вот умрет, а тебе нужно передохнуть. Борьба за трон легкой не будет.
   Аззира вяло, как сомнамбула, пошла по коридору налево. Гиллара последовала за ней. Ниррас отравился в противоположную сторону - там, за поворотом, его ожидал Аххарит.
   - Поставь у входа надежных людей, - приказал ему советник. - Хотя нет - лучше сам встань. Тебе я доверяю больше. Никого не впускай и не выпускай, пока она не отправится к предкам. Даже лекарей. Сам за ней следи. Как только умрет, дай знать. И зови всех, кого полагается. Да, вот еще что... если страдания Великой затянутся, облегчи их.
   - Обожаю грязную и подлую работу, - протянул Аххарит.
   - Да ладно, не кривляйся, - Ниррас поморщился. - Я в последний раз даю тебе распоряжение такого рода. Если все пройдет хорошо, сделаю тебя сотником, как и обещал. А потом и тысячником станешь.
   - Я не постесняюсь напомнить.
   - Знаю, - кивнул советник и отправился догонять любовницу и дочь.
   Гиллара обещала, что скоро сообщит и Аззире, и народу: советник - отец будущей царицы Иллирина.
  
   Оставшись одна, Лиммена опрокинула в рот очередную порцию капель и застонала. Дыхание давалось с трудом, в груди хлюпало, хрипело. Теперь царица жалела, что отказалась от яда, но добраться до него уже не могла. Шкафчик с вожделенными склянками находился в дальней комнате, а ослабевшее тело не подчинялось. Она вонзила взгляд в потолок и попыталась отрешиться от всего, ни о чем не думать. Но мучительные мысли не оставляли, а нестерпимая боль терзала и тело, и душу.
   "Боги, вы прокляли меня... А я проклинаю вас. Жестокие боги жестокой земли! Проклинаю жизнь. И смерть тоже! И тебя, подлый, гнусный раб... Айн... Аданэй... мразь... Тебя проклинаю страшнее всех!"
   Она разрыдалась. Сейчас царица не понимала, как могла быть такой слепой. Если бы не поддалась страсти, рано или поздно заподозрила бы, что Айн больше, чем просто отерхейнский вельможа, угодивший в рабство. Надменное поведение, образованность, жгучая ненависть к кхану, близкая к помешательству. Вспомнился случай: Лиммена хотела расчесать любовнику волосы, а он не позволил. С раздражением перехватил ее запястье и сказал, что привык расчесываться сам. Наверное, опасался, что она увидит знак династии. Вспомнился и шрам на его груди, как от удара мечом. Айн утверждал, будто получил рану в битве за Пустынную крепость. Теперь царица догадывалась: скорее всего, это Элимер ранил его в поединке.
   Кроме того, ей в подробностях описывали обоих наследников. Айн полностью подходил под описание Аданэя. И по возрасту, и по внешности. Стройный, высокий - на голову выше Лиммены. Золотые волосы, овальное лицо с выраженными скулами, большие глаза - светло-серые у зрачков и темно-синие по краям радужки. Светловолосых красавцев немного даже во всем Отерхейне, а если учитывать лишь знатных людей, то еще меньше.
   "Ну почему все это не показалось мне странным? Как я могла быть такой глупой?" - ругала себя женщина. Поддавшись самобичеванию, она не понимала, что невозможно узнать человека лишь по описанию. Тем более если он считается мертвым.
   Больнее всего для Лиммены оказалось то, что даже сейчас, несмотря на подлость любовника, она не могла возненавидеть его всецело. Ненависть смешивалась с любовью - нездоровой, мучительной. Царица хотела снова увидеть улыбку Айна, почувствовать его взгляд, прикосновения, поцелуи. В голове по-прежнему не укладывалось, что проклятый кханади заранее все просчитал. Подружился с Вильдерином. Дерзил ей, чтобы привлечь внимание. Скорее всего, их первая ночь тоже была не случайностью, а замыслом ее врагов.
   "Запомни, - вспомнила Лиммена слова свекрови, - мы, цари, умираем в окружении
   стервятников. Редко кто плачет о нашей смерти".
   У ложа Лиммены стервятников оказалось немного, зато отборные.
   Она издала яростный не то стон, не то вопль, и тут услышала подле себя сдавленные рыдания. Подумав, что ей почудилось, все же повернула голову. На полу, у кровати, сидел Вильдерин. Она давно его не видела.
   - Откуда ты? - прошептала женщина. - Что здесь делаешь?
   Юноша вскинул на нее покрасневшие глаза и путано ответил:
   - Прости... Советник снял охрану... И темно везде... Они когда входили, я - за ними... тихонько. И спрятался. Прости, что без позволения...
   - Ничего... Мое позволение уже никого не интересует, - с горечью проронила Лиммена.
   Она с трудом подняла исхудалую руку и дотронулась до его волос. Вильдерин перехватил ее пальцы, с нежностью поцеловал каждый. Царица не произнесла ни слова, только посмотрела в изумлении.
   - Не уходи! - снова заговорил юноша. - Не уходи... Не смогу без тебя. Не хочу без тебя... ничего не хочу. Пожалуйста, не уходи. Кроме тебя мне некого любить... Не уходи!
   Оправившись от удивления, Лиммена выдавила:
   - Неужели ты правда... любил меня?
   Теперь уже на его лице отразилось недоумение. В эту минуту царица все поняла.
   - Как нелепо и глупо, - она усмехнулась, по подбородку стекла струйка крови. - Ему я поверила, а тебя считала... - она оборвала фразу. Провела тыльной стороной ладони под веком Вильдерина, размазав по его щеке слезы. - Не надо, милый, не плачь. Хорошо, что ты здесь... хотя, наверное, я этого не заслужила.
   Вильдерин погладил ее по лицу, едва касаясь кончиками пальцев. Она молчала: ей было тяжело и говорить, и дышать. С признательностью смотрела на невольника, которого прежде воспринимала как игрушку. Но перед смертью стерлись все границы, и Лиммена увидела в нем не раба, а любящего человека. Удивилась, что не заметила его искренности и преданности раньше.
   Царица по-прежнему не испытывала к юноше любви, но благодарность переполнила сердце. Вспомнился день, когда впервые обратила на Вильдерина внимание. Она спускалась по лестнице и чуть не споткнулась о невольника - тот присел, поправляя завязку сандалии, и не заметил повелительницу. Лиммена хотела отчитать его, но смуглый юноша поднял восхищенный взгляд и улыбнулся - дружелюбно, открыто. Потом с поклоном отошел, пропуская ее. Лиммена не удержалась и улыбнулась в ответ.
   Она отогнала воспоминание: нужно успеть сказать еще кое-что.
   - Вильдерин ... беги из дворца. Как только... как только я умру, они тебя убьют. Ты слишком близко общался с... Аданэем. Ты - раб, ты - живое напоминание, кем был он сам. Он не захочет помнить... Беги.
   - Он оказался последней дрянью, да. Но... убить?! Ведь он обязан мне жизнью, он не посмеет...
   Царица выдавила:
   - Ты слишком добрый... слишком хорошо думаешь о людях. Тем более о царях... Он убьет... Как сбежать - я расскажу... Сейчас... слушай...
   - Не надо... Я не уйду. Мне все равно некуда бежать.
   - Ты должен...
   Лиммена собиралась продолжить, но тело сковала боль, мышцы окаменели. Царица хрипло, страшно закричала. Испуганный Вильдерин крепко прижал ее к себе. Она тряслась, сипела, пыталась что-то сказать, но язык не слушался. Одними губами прошептала:
   - Там... шкафчик... яд... дай. Синий... флакончик. Его...
   Вильдерин схватил лампаду и бросился в дальнюю комнату: он знал, куда идти. Давно понял, где Лиммена хранит яды, хотя она не подозревала об этом. Вернулся спустя минуту. Царица по-прежнему металась на кровати, стонала и плакала. Увидев у юноши пузырек, протянула дрожащую руку, но тут же уронила. Вильдерин сам поднес склянку с ядом к губам Лиммены. В ее обезумевшем от муки взгляде промелькнула благодарность. Женщина сделала быстрый глоток. Прошло несколько мгновений, и боль отпустила, ноги и руки показались невесомыми. Царица знала: скоро она перестанет ощущать тело, останутся только мысли, а потом угаснут и они. Яд, находящийся в пузырьке, неспроста называли "нежным убийцей".
   Вильдерин в отчаянии смотрел на лицо Лиммены - теперь оно выглядело спокойным. Еще чуть-чуть, и спокойствие превратится в упокоение. Он склонился над ней и, не спрашивая позволения, впился поцелуем в губы. Она ответила, подалась навстречу, а через минуту Вильдерин понял, что целует уже мертвые губы. Больше не сдерживая слез, лег на кровать рядом с телом Лиммены.
   - Очнись... Живи... Живи... - шептал он, хотя сознавал, что молит о невозможном.
   Тело царицы дернулось. В глазах юноши мелькнула безумная надежда, но он зря уповал на чудо. Это всего лишь густая, темная кровь толчком вышла изо рта женщины.
   Вильдерин пролежал так не один час. Давно погасла лампада, за окнами забрезжила заря. Тонкая полоса света проникла в щель между двумя сдвинутыми портьерами, тонким лезвием рассекла пол.
   Ничего этого юноша не замечал. Только услышав, как открылась дверь, он поднял голову и повернулся на звук. На пороге, с факелом в руках, стоял Аххарит. Окинув взглядом представшую перед ним картину, спросил:
   - Великая умерла?
   Вильдерин не произнес ни слова. Уронил голову на кровать и заскулил. Аххарит все понял.
   - Значит, умерла... - протянул он. - А теперь признавайся, раб: как и когда ты сюда прокрался?
   Юноша не ответил.
   - Ладно... - пробормотал Аххарит себе под нос. - Потом выясним...
   Он вышел и отправил одного из прислужников за жрецами и лекарями. Стражникам приказал выгнать Вильдерина: раб не должен осквернять своим прикосновением покойную владычицу Иллирина Великого. Воины тут же выволокли юношу из покоев, протащили вниз по лестнице в подвал, а там закрыли в одной из каморок.
   Позже Аххарит навестил провинившегося и выпытал, как тот проник в царские палаты. Вильдерин и не запирался, сразу рассказал все: его единственным желанием было, чтобы поскорее оставили в покое и одиночестве.
   - Посидишь пока здесь, - сказал на прощание Аххарит. - Думаю, твою судьбу решать не мне...
   Юношу выпустили лишь когда Аданэй прознал о его заключении. А случилось это на исходе второго дня. Ниррас и Гиллара сначала возражали, доказывали сообщнику, что раба освобождать неразумно: вдруг проболтается о том, что видел и слышал в покоях мертвой царицы. Затем подчинились, решив не ссориться с будущим царем из-за пустяка. На всякий случай, правда, установили за Вильдерином слежку. Она оказалась бесполезной.
   Пока юноша сидел взаперти, ему всего один раз давали пить. Потому, оказавшись в невольничьей зале, он залил в себя целый кувшин воды, затем уснул. Его лихорадило до следующего вечера. Вильдерин окончательно очнулся лишь перед погребальной церемонией, но даже не попытался ни с кем заговорить, и на вопросы не отвечал.
  
   Похороны Лиммены пришлись на такой же погожий день, каким был и день ее смерти.
   Обнаженные по пояс мужчины несли на плечах гроб. За ними следовала украшенная слоновой костью повозка, груженная статуями, вазами и драгоценностями. Этим богатствам надлежало упокоиться в склепе вместе с царицей, чтобы в призрачном мире все видели, кем покойная была при жизни. В прежние времена к повозке добавились бы любимые рабы и кони повелительницы.
   Белые и красные лепестки роз устилали последний путь царицы - эти цвета символизировали смерть и последующее рождение. Вопли плакальщиков и печальная музыка оглашали шествие.
   Покрасневшие глаза Латторы, отсутствующий взгляд Маррана. Грустное лицо Гиллары, на котором лишь глаза выдавали истинные чувства. Аззира - безучастная, словно ничто ее не интересовало и не трогало. Хладнокровный Ниррас. Больше Аданэй никого не разглядел в одетой в белое толпе, провожающей владычицу Иллирина в мир теней.
  
   Рабы наблюдали за похоронной процессией с балконов дворца. На одном из них бок о бок стояли Вильдерин и Рэме. Девушка оказалась единственной, кому он хоть и не сразу, но все-таки рассказал об услышанном в царских палатах..
   - Проклятье! - воскликнула она. - Надо же было мне так сглупить! Поссориться с отерхейнским принцем! Но разве я могла знать? - Рэме с тревогой посмотрела в окаменевшее лицо юноши. - Что же теперь с нами будет, а, Вильдерин?
   Тот ответил мрачным взглядом и, сузив глаза, снова уставился на колонну. А точнее - на Аданэя, который шел с Аззирой в первых рядах. Скоро процессия отдалилась от дворца и превратилась в сверкающую на солнце белую змею. В ней не различалось ни фигур, ни тем более лиц. Тогда Вильдерин отвернулся и ушел с балкона. Рэме догнала юношу.
   - Ты хотя бы был ему другом, - вздохнула она на ходу. - Может, попросишь за меня?
   Он не откликнулся, только сильнее сжал губы.

Глава 2. Скрепленные заговором нередко побеждают

  
   После погребальной церемонии настало время Последнего Совета. На нем определялось, кто станет правителем, и назначался день коронации. Аданэй не особенно волновался, считая, что итог предрешен.
   Хотя он недолго пробыл советником - всего два месяца, - но успел узнать, кто чего стоит. Ниррас пользовался влиянием, его поддерживало войско, и советники старались с ним не ссориться. В том числе и поэтому большая их часть перешла на его сторону незадолго до смерти Лиммены. К тому же одним Ниррас пообещал деньги, другим - новые привилегии.
   Аданэй догадывался, что на самом деле военачальник не собирается выполнять обещания, и был с этим согласен. Не хотел видеть рядом с собой людей, способных переметнуться из страха или ради выгоды. Исключением стал Оннар.
   Этот мужчина первым из советников перешел на сторону заговорщиков. Купеческие гильдии признавали его своим главой, он пользовался среди них влиянием. Впоследствии это могло принести пользу Аданэю. Кханади это понимал, вот и решил забыть, что еще месяц назад Оннар пытался от него избавиться с помощью яда. Покушение удалось бы, не вмешайся Ниррас. Главный советник прознал о планах Оннара и предупредил Аданэя. А потом убедил кханади, что лучше не мстить, а сделать врага другом. И сделал.
  
   В тот день Аданэй пришел к Ниррасу. Сейчас уже и не помнил, что они обсуждали, но в середине беседы дверь раскрылась. На пороге появился Оннар. Он терпел бывшего раба лишь в присутствии царицы, но не при других советниках. Потому фыркнул и, поджав губы, процедил:
   - Я зайду позже, Ниррас.
   - Почему? - деланно удивился тот. - Проходи. Я вас познакомлю.
   - Я знаком с Айном, - по-прежнему недружелюбно отозвался Оннар, но все-таки остался и прикрыл за собою дверь.
   Ниррас сделал вид, будто не расслышал последних слов и, как ни в чем не бывало, продолжил:
   - У него много титулов. Позволь, я их назову. Бывший раб. Супруг царевны Аззиры. Советник владычицы. И, наконец, кханади Отерхейнский. Выживший наследник престола - Аданэй Кханейри. Понимаешь, что это значит для нас?
   Лицо Оннара вытянулось, он потерял дар речи. Впрочем, Аданэй поразился не меньше: не ожидал, что Ниррас вот так запросто откроет его личность. Это ему совсем не понравилось, и он проворчал:
   - Мог бы и предупредить...
   Ниррас засмеялся и замахал руками.
   - Ничего-ничего. Сейчас уже пришло время. Присядь, Оннар. Нужно поговорить.
   Тот сел на краешек скамьи, все еще настороженно и с недоверием глядя то на главного советника, то на Аданэя.
   - Подумай, друг, - заговорил Ниррас. - Что нас ждет, если царями станут Латтора и Марран? Долгая, муторная борьба за влияние на них. Постоянные заговоры, интриги. Все это ослабит Иллирин. А у нас Отерхейн под боком... скалится. Сейчас иллиринцам нужно объединить силы. Если кханади, как муж царевны Аззиры, вместе с ней взойдет на престол, то волноваться придется уже Отерхейну. Там возникнет междоусобица. А нашу страну, наоборот, минует. За мной - войско. За тобой - торговцы. А у них с Аззирой, - он кивнул на Аданэя, - царственная кровь.
   Беседа длилась около двух часов. Оннар выражал сомнения, Ниррас их развеивал, Аданэй отмалчивался. Понимал: лучше, чтобы оба советника видели в нем только марионетку. До поры до времени.
   Оннар принадлежал к тем вельможам, которые придирчивы в вопросах крови и происхождения. К тому же Ниррас все-таки убедил его, что воцарение Аданэя и Аззиры - это благо и для тех, кто их поддержит, и для Иллирина. Поэтому после разговора Оннар изменил отношение к бывшему рабу - стал приветлив и уважителен.
  
   У входа в залу, где должен был состояться Последний Совет, Аданэй лицом к лицу столкнулся с Гилларой и ее дочерью. Первая посмотрела на него заговорщицки, вторая, не удостоив и взглядом, прошла мимо.
   Аданэй впервые оказался в огромном помещении, где проходили либо советы времен безвластия, либо встречи между главами государств. Оно поражало в первую очередь тем, что было полупустым. Посередине стоял длинный широкий стол, возле него - скамьи без спинок. По углам - четыре грубо вытесанные гипсовые статуи. Больше ничего не было. Ни ковров на полу, ни гобеленов, столь любимых в Иллирине, ни картин на стенах, ни даже оружия.
   Аданэй почувствовал себя неуютно, но быстро справился с собой и оглядел присутствующих. Во главе стола невозмутимо сидела Хранительница короны - старуха, призванная беречь атрибуты власти во время перемен. Латтора и ее муж восседали по правую сторону от нее. Судя по их горделивому виду, они не сомневались, что их объявят царями. Четыре кайниса - с ними Аданэй прежде не встречался, - обменивались с Ниррасом многозначительными взглядами. Конечно же, здесь находились и советники - они сидели по левую сторону от Хранительницы. Одни смотрели на Аданэя с надеждой. Другие - с затаенным злорадством: полагали, что бывшему рабу недолго оставаться в высшем обществе.
   Аданэй не сразу заметил еще одно лицо - Маллекши, жрицы Богини. Увидев же, удивился. Он не понимал, что она здесь делает, какое отношение имеет к выбору правителей.
   Аззира уселась подле Маррана и Латторы, вызвав у последней едва ли не ужас. Сегодня Аданэй впервые внимательно разглядел жену. Она не походила на Гиллару. Та, несмотря на возраст и седину, оставалась красавицей. Дочь по сравнению с матерью казалась невзрачной, тусклой. Она даже не принарядилась перед советом. Рядом с прочими иллиринцами выглядела серым пятном, бледной молью. Нельзя сказать, что была безобразна - скорее, безлика. Невысокая, худощавая, с черными волосами, кое-как скрученными на затылке, в закрытом буром платье, напоминающем мешок. Лицо неподвижное, словно окаменелое. Равнодушный взгляд и сжатые губы. Она ничем не напоминала ни девочку с рисунка, показанного Вильдерином, ни загадочную царевну из его же рассказа.
   Аданэй опустился рядом с женой на скамью и продолжил разглядывать людей, что находились напротив. От наблюдений отвлек голос Хранительницы Короны:
   - Здесь собрались те, кто решает судьбы. Пришло время говорить, и время отвечать, - начала она церемониальной фразой. - Я возглашаю: настало время призвать Царей.
   Тут же вскочила Латтора, потянув за собой Маррана. Поглядывая вокруг торжествующим взглядом, она вздернула подбородок.
   - Присядь обратно, милая, - пропела Гиллара, - вас еще никто не назвал царями. Здесь есть и другие наследники.
   - Что? - взвизгнула царевна, обернулась к Аззире и тут же перевела взгляд на Гиллару. - Она?! Она не может стать царицей! Ее муж - бывший раб! - в негодовании она топнула ногой. - Не может! Я сказала - не может!
   Некоторые из присутствующих растерялись, увидев такое поведение. Советники привыкли к Латторе, но кайнисы впервые столкнулись с ее капризами. К тому же сейчас рядом с царевной не было матери, которая могла осадить.
   Кхарра, вторя словам наследницы, обратился к Гилларе:
   - Это правда. Муж твоей дочери - бывший раб.
   Аданэй поднялся, обвел всех взглядом и, выдержав паузу, заговорил:
   - Сейчас я такой же советник, как и ты, Кхарра. Так ответь, что важнее: кем я был раньше, или кто я сейчас?
   - Ты был рабом. Мнимые заслуги не перекрывают такого позора. Да и все мы знаем, как ты добился нынешнего положения. - Кхарра фыркнул.
   Аданэй усмехнулся и спросил:
   - По-твоему, происхождение - это главное?
   - Да! - отрезал советник и спокойнее добавил: - Марран - потомок царского рода Иллирина. Латтора - прямая наследница. Но ты! Возможно, когда-то ты и был знатным господином в чужой стране, но этого недостаточно.
   - Тебе известно имя Аданэй Кханейри?
   - Брат кхана, им же и убитый, - протянул советник. - И что? Ты был его приближенным? Это ничего не меняет.
   - Бери выше, Кхарра. Я - Аданэй. И я жив, как видишь.
   После минутного оцепенения началась сумятица. Заголосили все разом, стараясь перекричать друг друга. Аданэй уселся обратно: он все сказал, а дальнейшие разбирательства взяли на себя Гиллара, Ниррас и остальные заговорщики. Невозмутимыми посреди орущего разноголосья остались лишь Аззира и Хранительница Короны. Этих двоих не интересовал исход совета. Царевну вообще мало что беспокоило, а роль старухи-Хранительницы на совете ограничивалась ритуалом.
   Мало-помалу волнение улеглось, стали слышны отдельные голоса.
   - Ради Иллирина, ради блага страны, - проговорил один из кайнисов - Хаттейтин, - на трон должна взойти Аззира и, - он помедлил, прежде чем произнести это имя, - Аданэй. Он старший наследник династии Кханейри. Живое доказательство, что Элимер не по праву стал правителем. Если в Отерхейне об этом узнают, и если мы приложим усилия - то кхан лишится власти.
   - Раб наверняка лжет! Он не Аданэй! - воскликнул Кхарра, пытаясь остановить неизбежное. Он понимал, что если недруг взойдет на престол, то отомстит за былую ссору, за свое унижение.
   - Знак династии! Пусть покажет знак династии! Знак Кханейри! - прокричал Оннар.
   Аданэй заранее выбрил виски, и сейчас с любезной улыбкой приподнял волосы. На несколько секунд снова воцарилась тишина. Ее нарушил Кхарра:
   - Все равно, он даже не иллиринец! Он враг! Отерхейнец!
   - Зато он прошел посвящение по нашим древним традициям, - раздался властный голос. Все взгляды устремились на Маллекшу. - Он прошел Тропою Смерти. А кто из иллиринцев, жаждущих власти, может этим похвалиться?
   - Все равно! Какой толк, что он кханади? Сейчас-то не он правит Отерхейном. Он - изгнанник. У него ничего нет, кроме громкого имени.
   - Если вы хотите одолеть Элимера, - отчеканил Аданэй, - без меня не обойтись. Отерхейнцы жизни положат, но не отдадут страну чужеземцам. Зато, если во главе иллиринского войска встану я - законный наследник - они призадумаются. Если вы поддержите меня сейчас, то наступит день, когда две крови сольются, а Иллирин и Отерхейн объединятся. Вы только представьте могущество такой державы!
   Его слова подействовали. На долю минуты все замолчали, а потом раздался возглас Латторы:
   - Почему она?! - девушка указала пальцем на Аззиру. - Ну и пусть ее муж - принц! В Марране тоже царская кровь.
   - И я иллиринец! - вторил Марран.
   - Да, он иллиринец! - подтвердила Латтора. - А я прямая наследница. Мы должны стать царями! Почему она?!
   Ее крики прервал холодный, скучающий голос Аззиры:
   - Потому что ты дура, а я нет, - при этом она даже не взглянула на сестру.
   Латтора по-детски всхлипнула, всплеснула руками и бросилась прочь из залы. Не через главный вход, а в дверь, ведущую во внутренние покои царей.
   Марран обвел всех гневным взглядом.
   - Мы этого не простим! - сказал он и двинулся за женой.
   - И это их вы собирались усадить на престол? - поморщилась Гиллара, покосившись на дверь, за которой скрылась царевна.
   После выходки Латторы больше никто не высказывался против восхождения на трон Аззиры и Аданэя.
   И все же заговорщикам торжествовать было рано. Совет определил, кто взойдет на престол, но требовалось еще и одобрение знати. Она столпилась у главных дверей - золотых врат, как их называли.
   Врата распахнулись. Первой через них вышла Хранительница Короны. Следом за ней - Аданэй и Аззира. Затем члены совета.
   - Совет призвал царей! - возгласила старуха. - Теперь мы спрашиваем народ: назовете ли вы их царями? Аданэй Кханейри и Аззира Уллейта! - она отступила, пропуская притязающую на царство чету.
   На протяжении многих десятилетий этот обряд оставался всего лишь обрядом и ничего не значил. Сейчас же стал решающим для Иллирина.
   Аданэй видел, как оторопели вельможи, какими глазами они смотрели на Аззиру и, главное, на него. Недоверчивое молчание повисло в воздухе. Люди переглядывались, опускали глаза и - молчали. Аданэя охватила противная внутренняя дрожь - к счастью, невидимая окружающим. Он не хотел верить, что сейчас, когда он в полушаге от престола, все рухнет. Тут даже власть Нирраса роли не играла. Вельможи - а их почти сотня, - либо преклонят колени перед ним и Аззирой, либо нет. Но люди стояли и молчали.
   Аданэй заметил в толпе движение. В человеке, который вышел вперед, узнал Аххарита. Тот упал на одно колено, потянув за собой стоящую рядом девицу, и возгласил:
   - Да славятся в веках Аданэй Кханнейри и Аззира Уллейта, ступающие тропой царей!
   Люди вторили ритуальному возгласу. Сначала поодиночке и робко, потом все решительнее - и вот уже толпа преклонила колени перед новыми царями. Аданэй, почувствовав неимоверное облегчение, попытался поймать взгляд Аххарита. Хотел одарить его благодарным кивком, но глава стражи смотрел в пол, как и положено подданному.
  
   В Иллирине Великом долго плакать по умершим было не принято, даже по царям. Считалось, что, умирая, люди возвращаются к богам, чтобы снова возродиться. Потому на третий после похорон день горестные вопли сменились криками радости: народ приветствовал новых владык.
   На родине Аданэй не видел подобной пышности торжеств. Когда проходила коронация его отца, он был слишком маленьким и ничего не запомнил из церемонии. Поэтому сейчас происходящее захватило его.
   Он и Аззира неслись по улицам Эртины в позолоченной повозке, запряженной рыжими конями, украшенной гирляндами из красных цветов. По бокам ехали воины, облаченные в ритуальные бронзовые доспехи, а позади - вельможи, разодетые в яркие одежды.
   На площади встретила шумная толпа, тут же, впрочем, оттесненная стражниками. Люди вытягивали шеи, чтобы лучше видеть, отцы сажали на плечи своих отпрысков, дети постарше забирались на деревья и крыши.
   Когда центр площади освободился, Аданэй вышел из повозки и подал руку Аззире. Вздрогнул, соприкоснувшись с женой пальцами - настолько ледяной оказалась ее кожа.
   Царственная чета, сопровождаемая оглушительными криками, здравницами, взошла на белокаменный помост. Там уже поджидала Хранительница короны и жрецы девяти богов. Старуха выдвинулась вперед и нараспев повела длинную речь. Большинство присутствующих не понимали ни слова - она говорила на древнеиллиринском, - но, тем не менее, внимательно слушали. Закончив, Хранительница возложила на головы Аззиры и Аданэя царские венцы. Жрецы зажгли по девять огней по обе стороны от помоста - знак, что боги благосклонны к новым правителям.
   Толпа снова взорвалась криками. Народу понравился новый царь, несмотря на то, что он чужеземец. Людям присуще обожествлять властителей, особенно если те молоды и красивы. Девицы влюбляются в царей, а юнцы в цариц. Правда, любовь черни так непостоянна, что в любую минуту может обернуться ненавистью. Тогда толпа взревет уже не от восхищения, а от ярости. Безжалостно сокрушит камни дворцов и омоет руки в крови тех, кого недавно боготворила. Отец с детства советовал Аданэю запомнить это, и кханади не забыл.
   На середину площади выбежали танцовщицы. Они извивались под громкую музыку, одновременно разбрасывая лепестки цветов. Затем к девушкам присоединились мужчины - эти жонглировали факелами и крутили горящими шестами.
   Аданэю казалось, будто все происходит во сне. Не верилось, что теперь он не просто свободный человек, а царь. После стольких злоключений все-таки добился своего. Пусть и не без помощи других, ведь главное - итог. Больше не нужно прятаться под фальшивым именем и скрывать прошлое. Можно предстать перед людьми тем, кем является - Аданэем Кханейри, царем Иллирина Великого и наследником отерхейнского престола. Для полного счастья не хватало одного - расквитаться с Элимером.
   А еще удовольствие портила Аззира. Хотя она преобразилась и уже не казалась бесцветной тенью: краска на лице, драгоценности на шее и запястьях, яркая одежда сотворили чудеса. Но изменения коснулись только внешности. Жена оставалась по-прежнему безразличной, с безучастным взглядом и вялыми движениями.
   "Рыба, - думал Аданэй, глядя на нее. - Мертвая рыба".
   Он с отвращением представлял, какой она будет ночью. Сам не понимал своей реакции, ведь несмотря на все недостатки, Аззира молода и не так уж уродлива. Но сжатые губы и ледяные руки наводили на мысль, что и во всем остальном она холодна и бездушна. Рыба. В голову упорно лез отталкивающий образ: она распростерлась на ложе, неподвижная, с пустыми глазами и студеной кожей. Аданэй передернулся.
   Он поражался тому, как сильно две жрицы Матери отличались одна от другой. Богиня-на-Земле обжигала, сводила с ума. Поцелуи ведьмы до сих пор горели на его коже. Аззира же вызывала гадливость.
  
   Церемония закончилась, и царская чета с приближенными вернулась во дворец. Пир должен был состояться только на закате, и оставалось время, чтобы прийти в себя и подготовиться. Аданэй в обществе жены, ее родителей и Маллекши - жрица не отходила от Аззиры ни на минуту, - поднялся на второй этаж, в свои покои.
   Тут наконец в полной мере осознал, что происходящее не сон, а явь. Испытал такую радость, что забыл и об умершей Лиммене, и о брате, и о том, что жена отвратительна. Захотелось поделиться с кем-то восторгом - все равно с кем. Аданэй обнял Аззиру и закружил с нею по комнате.
   - Милая! - кричал он и смеялся. - Мы счастливы! Молоды, богаты, красивы! Мы - цари!
   Гиллара с умилением приложила руку к щеке. Ниррас опустился на синий диван, стоящий у стены, и хохотнул. Маллекша снисходительно улыбнулась. Аззира отозвалась чем-то, отдаленно напоминающим усмешку, но затем оттолкнула мужа и отодвинулась. Уставилась на свои руки. В ее глазах мелькнул испуг, и это оказалось первой эмоцией, которую Аданэй заметил на ее лице.
   По рукам Аззиры расползались красные пятна, похожие на язвы. Он вспомнил, что уже видел такие. В памяти всплыли роща, озеро и видение: прорицающая девочка - тощая, черноволосая и зеленоглазая.
   Аззира овладела собой и обратилась к Маллекше:
   - Принеси. Мне. Кровь.
   Она двинулась к выходу, и жрица последовала за ней.
   Истеричная веселость Аданэя пропала. Он глянул на Гиллару и спросил:
   - Что это было?
   - Это у нее с детства. Моей дочери нельзя находиться на солнце слишком долго. А сегодня выдался жаркий и безоблачный день.
   Слова женщины окончательно развеяли сомнения. Все сходилось: та девочка - это Аззира в детстве.
   - А что за странные слова о крови? Чья кровь?
   - Убитых младенцев, конечно, - съязвила Гиллара, но тут же добавила: - Успокойся. Всего лишь кровь забитой скотины. Это ей помогает, - увидев недоверчивый взгляд Аданэя, она усмехнулась: - Не волнуйся, ее болезнь не заразная и проявляется редко.
   - Ладно, - сдался Аданэй, - давайте лучше решим, что делать с теми, кто не признал нас с Аззирой царями.
   - Они надеялись править от лица Латторы с Марраном, но не вышло, - протянула Гиллара. - Теперь боятся потерять власть. Мы сможем, если постараемся, примириться с ними.
   - А зачем? - с раздражением откликнулся Аданэй. - Мне не нужны лишние заботы. Давайте просто снимем их с должностей. Упрямых вышлем из Эртины. А воспротивятся - казним.
   Гиллара и Ниррас переглянулись.
   - Да, так лучше всего, - откликнулась женщина. - Просто мы с советником полагали, что ты побоишься вот так сразу... начинать правление с казней.
   - Разве вы забыли, что я брат кровожадного тирана? - со злой ухмылкой сказал Аданэй. - Все-таки мы воспитывались одним отцом. Казначея и советников в любом случае сменим. Естественно, кроме тебя, Ниррас, и Оннара.
   - Оннара? - переспросил мужчина. - Это ты верно решил. Но... мне казалось, что он тебе не нравится.
   - Как и ты. У нас с тобой это взаимно, к чему скрывать. Но мы нужны друг другу. С Оннаром то же самое.
   Советник после секундного замешательства расплылся в широкой улыбке и рассмеялся, хлопнув себя по колену: слова царя ему понравились.
   - Люблю честность, - пояснил он. - Наверное, потому что самому часто лгать приходится.
   - Что ж, - заключила Гиллара, - значит, решено. Отдадим указы о ссылках. Но не сразу. Сначала нужно решить, кто займет освободившиеся места.
   - Верно, - вторил Ниррас. - И еще, нам потребуется новый глава стражи.
   - Это еще зачем? - удивился Аданэй. - Не скрою, когда-то Аххарит меня раздражал, но теперь...
   - Дело в том, царь, что это просьба самого Аххарита. Служба при дворе не для него. Он... странный человек. Мечтает не о власти и деньгах. Даже не о воинской славе. О благе Иллирина. Вот и захотел вернуться в войско. Считает, что там больше сделает для страны. Если позволим ему, он не подведет. К тому же, его отец - кайнис.
   - Ладно, я понял. Пусть будет так. А вопрос о должностях решим завтра.
   Тут он заметил, что Гиллара смутилась. Или притворилась смущенной: в отношении этой женщины нельзя знать, какие эмоции она испытывает на самом деле.
   - Есть еще кое-что, Великий... - пролепетала она. - Рабы. От них надо избавиться. Ни к чему в столице люди, которые помнят, что ты был Айном. Нужно продать их всех и приобрести новых.
   - Особенно это касается Вильдерина и Рэме, - заметил Ниррас и, поднявшись, встал возле Гиллары
   - Мне все равно, что говорят и думают рабы, - сказал Аданэй. - Если вас это смущает, то займитесь ими сами. Или поручите кому-нибудь, чтобы их выслали и завезли новых. Только пусть новых будет раза в два меньше.
   - Почему? - удивилась Гиллара.
   - Потому что рабы должны работать, а не бездельничать.
   - Но...
   - Мы не станем это обсуждать, - отрезал Аданэй. - Ты, конечно, считаешь меня отерхейнским варваром. Однако вы этих варваров боитесь до дрожи. И правильно делаете. Отерхейн силен. Может, потому что тратит золото на войско, а не на рабов-красавцев.
   - А как же наши традиции?
   Ниррас прервал женщину, положив руку ей на плечо:
   - Царь прав. Сейчас не до традиций.
   - Спасибо, Ниррас, - с изумлением отозвался Аданэй и добавил: - Только Вильдерина не трогайте. Его я освобожу.
   - Ты хорошо подумал? - спросила Гиллара.
   - Да! Я многим ему обязан.
   - Думаешь, что подарив свободу, сделаешь его счастливым? И отчего тебя так волнует его жизнь? Хотя в любом случае, воля - не то, что он в состоянии оценить. Что он станет с ней делать? Он раб с рождения. Он никогда, понимаешь, никогда не был свободен. Он привык, что о нем заботятся и все решают за него. Он не сможет отвечать за свою жизнь. Только пропадет зря. - Заметив, что ее слова заставили Аданэя задуматься, Гиллара продолжила: - Может, твоего друга отправить в какой-нибудь богатый дом? Он будет жить привычной жизнью - спокойной и удобной.
   Слова женщины звучали разумно. В память о дружбе Аданэй хотел отблагодарить Вильдерина, даровав ему свободу, но не подумал: нужна ли она ему. А ведь ясно видел: юноша и впрямь не сможет жить свободным. Правда, оставлять его во дворце тоже казалось неправильным. Здесь он бродил с мрачным лицом и, должно быть, здесь все напоминало ему о Лиммене. Зато в другом доме у Вильдерина начнется новая жизнь, а новые знакомые отвлекут его.
   В глубине души Аданэй понимал, что проявляет малодушие, не поговорив с юношей и не спросив, чего тот желает. Несколько раз порывался, но в последний миг не отваживался. Лишь отвечал кивками на поклоны бывшего друга и при этом неизменно ловил на себе его холодные, неприязненные взгляды. Сознавая, что ведет себя как трус, Аданэй презирал себя за это и все равно не находил сил начать разговор. Предложение Гиллары дарило возможность избавиться от тошнотворной неловкости, которую испытывал при встречах с Вильдерином. К тому же это позволяло если не помочь, то хотя бы не навредить юноше.
   - Наверное, ты права, - протянул Аданэй.
   - Конечно, я права, - улыбнулась Гиллара. - Ни о чем не тревожься. Я позабочусь о твоем друге. Я знаю всех богатых господ Эртины и отправлю его в лучший дом, к доброму хозяину. А еще лучше к хозяйке.
   - Хорошо. Только сначала приведи "добрую хозяйку" ко мне. - Судьба сыграла с Аданэем злую шутку. Он до сих пор воспринимал Вильдерина, как друга, но вынужден был отсылать из дворца. - Я сам поговорю с ней. Расспрошу. А сейчас оставьте меня. Я желаю отдохнуть перед пиром. Не знаю как вас, но меня этот день утомил.
   - Конечно, царь, - промурлыкала женщина. - Мы с господином советником как раз собирались уходить.
   Кивнув на прощание, они вышли за дверь. Аданэй был рад остаться один. Перевести дух и впрямь не мешало. Он улегся на кровать, закинул руки за голову и уставился в потолок. Следовало привести в порядок мысли и впечатления.
  
   Ниррас привел Гиллару в свои покои. Оказавшись внутри, с недовольством спросил:
   - Что ты задумала? Разве не понимаешь, что раб начнет болтать и хвастаться дружбой с царем?! Безрассудно отправлять его в дом столичного вельможи.
   -Ну конечно я не собираюсь этого делать, - поморщилась Гиллара и пояснила: - Я только Аданэю так сказала. Зачем лишний раз волновать царя? Если ему важен какой-то раб, то пусть думает, что с ним все хорошо.
   - А на самом деле?
   - Отправим мальчишку в каменоломни или угольные шахты. Через месяц можно забыть, что он вообще существовал. Это ничтожество не протянет там долго.
   - Не понимаю. Разве не проще убить его сразу?
   - Ты, как и большинство мужчин, слишком прямолинеен. Вильдерин - не обычный раб. Всем известно и о его дружбе с Айном, и о том, кем он приходился Лиммене. Если внезапно умрет, пойдут сплетни. Все это рано или поздно дойдет до нашего мальчика. А ссориться нам с ним ни к чему. Он верно заметил: мы нужны друг другу. Так что пусть Вильдерин умрет вдали от Эртины, тихо и незаметно.
   - А если однажды царь решит проверить, как поживает его дружок?
   - Не решит. Ты видел выражение его лица при упоминании Вильдерина? Вот я обратила внимание. Он чувствует себя перед ним виноватым. А наш кханади не из тех, кому легко просить прощения. На что угодно готова поспорить: он даже рад, что так называемый друг исчезнет из дворца. Совесть перестанет мучить. Странно, конечно, что он так беспокоится за раба... Хотя чувства нередко подводят людей. Взять хотя бы Лиммену...
   - Может, ты и права, - откликнулся советник.
   Они замолчали, каждый задумавшись о своем.
  
   Вереницы рабов покидали дворец, а вслед за ним и Эртину.
   Вильдерин сидел в добротной повозке, управляемой надзирателем. Юношу везли отдельно от остальных. Как он понял по мимолетно брошенным фразам - к столичному вельможе.
   Царский дворец исчезал вдали, скрываясь за поворотами дорог и домами. Вильдерин подозревал, что больше никогда не вернется в него. Здесь он вырос, испытал счастье и муки любви, и здесь же потерял все. Это место было домом и вселенной, ведь он ни разу не выезжал за его пределы. За стенами дворца мир для юноши заканчивался, и начиналась враждебная, пугающая неизвестность. Ужас, боль и отчаяние - вот то, что Вильдерин сейчас испытывал.
   Рыдающая Рэме вместе с остальными рабами шла по улицам Эртины. Девушка понимала: их уводят из столицы, перегоняют на окраины страны, на тяжелые работы. Плакали многие. Для них, как и для Вильдерина, царский дворец тоже был домом, они никогда раньше его не покидали.
   "Будь все проклято!" - думала Рэме.
   Ей хотелось вернуть все назад. Если бы знала, что высокомерный Айн - это Аданэй Кханейри, то вела бы себя по-другому. Впрочем, тут же она вспомнила, что Вильдерин с ним дружил, но и его - даже его! - высылают из дворца.
   "Цари, будь они прокляты, все одинаковы! Невольники для них ничто, бессловесная скотина! Даже те, кому они обязаны жизнью!"
   Рэме опять разрыдалась в новом приступе злости и горя.
   Скоро рабы, помнящие Айна, исчезли из Эртины. Неделю дворец казался опустевшим, потом завезли новых невольников. Теперь они станут украшать собою царский дворец и ублажать господ.
  

Глава 3. Богини опасны для мужчин

  
   В покоях Лиммены до сих пор мерещился дух смерти, и Аданэй приказал их закрыть. Сам обосновался в палатах, расположенных в противоположном крыле дворца. Шел второй вечер царствования. Весь день новоявленный властитель провел с Ниррасом и Гилларой, решая, кого оставить при дворе, кого выслать в провинции, как усилить войско. Теперь, оказавшись у себя, наслаждался одиночеством. В то, что он - правитель, по-прежнему верил с трудом, но знал: скоро привыкнет. Все этому способствует: и куча дел, с которыми надо справляться, и вопросы, которые нужно решать. Не говоря уже о раболепии вельмож и роскошных комнатах, обставленных по иллиринскому вкусу. Аданэй подумал, что нужно приказать, чтобы их переделали под него. Не то, чтобы ему не нравились мягкие кресла и шелковые ковры, но обилие золотистых и багряных красок утомляло взгляд. Золотом поблескивали и канделябры на столах, и покрывало на кровати, а картины на стенах изображали восходы, закаты и залитые солнцем поля. Аданэй предпочел бы вместо картин видеть оружие, а вместо покрывал - шкуры редких хищников.
   Окна выходили на запад, и вечерние лучи тревожным багрянцем освещали помещение. Отблески падали и на страницы книги, которую Аданэй перелистывал, не читая.
   Раздался неровный стук в дверь. Царь поднял голову и разрешил войти. На пороге появилась Аззира. Сегодня она выглядела даже хуже, чем в день совета. В платье мышиного цвета, с растрепанными волосами и кругами под глазами, она казалась больной.
   "Бледная моль, дохлая рыба", - в который раз подумал Аданэй.
   Жена подошла ближе и ледяным тоном произнесла:
   - Муж мой и царь, нам надлежит зачать наследника. Выполнить долг. Сегодня подходящий день.
   Аданэй мысленно выругался. Она могла хотя бы изобразить эмоции. Вместо этого оставалась мертвецки-холодной.
   - Послушай, это подождет, ладно? Один день ничего не решит.
   - Ладно, - ответила она с прежней интонацией.
   Вялым движением дотронулась до его руки, и Аданэй едва сдержался, чтобы не отдернуть ее. Аззира развернулась и вышла, а у него возникло ощущение, будто только что к нему прикоснулась лягушка.
   Он понимал, что вечно избегать жены нельзя. Если недоброжелатели прознают, что брак - ненастоящий, это грозит неприятностями. К тому же ребенок и впрямь нужен. Царь без наследника - подарок для врагов. Аданэй подумал, что в ближайшие дни сам придет к Аззире. Только перед этим выпьет любовные капли, либо напоит ее.
   На том и порешив, он, чтобы смыть неприятный осадок после встречи с женой, пригласил юную рабыню. Лаская ее тело, вдыхая аромат кожи, вскоре забыл об Аззире. Девушка смотрела на царя с восторгом и обожанием. Это не оставило его равнодушным - восхищение, горящее в глазах женщины, воспламеняет любого мужчину.
  
   На следующей неделе Аданэй снимал с постов советников и назначал новых, встречался с воинской и купеческой знатью. Все это не без помощи Нирраса и Гиллары. Свободного времени почти не оставалось, зачастую он возвращался к себе за полночь и тут же засыпал. О необходимости посетить жену старался не думать. Убеждал себя, что время терпит.
   Аззира не проявляла интереса к государственным делам, да и к власти относилась равнодушно. Она занималась своими комнатами: приказала освободить третий этаж левого крыла и всем запретила появляться там без ее приглашения. Оставила при себе Маллекшу и нескольких женщин, привезенных из Нарриана. С ними и поселилась в покоях, которым теперь больше подходило название "владения". Чем она там занималась, Аданэя не волновало. В других частях дворца Аззира появлялась лишь изредка.
   Пару раз она подходила с предложением зачать наследника, а однажды выдала странную фразу:
   "Сам придешь. Тогда я заберу твою душу".
   Царь только ухмыльнулся.
  
   На закате дня первого летнего месяца к Аданэю явилась Маллекша. Он подозревал, что это не к добру, но все же принял женщину. Предложив присесть, уставился на нее вопрошающим взглядом. Она опустилась в широкое кресло и без предисловий заговорила:
   - Великий, с твоего воцарения солнце и луна уже тринадцать раз сменяли друг друга, а ты до сих пор не притронулся к жене. Почему?
   Аданэй возмутился, что жрица требует отчета, и все же ответил:
   - Слишком много дел. Не до любовных утех. Может, на следующей неделе.
   - Я говорю не о любовных утехах, а о долге. С утехами же, насколько мне известно, у тебя все хорошо. Рабыни не жалуются, - увидев, что царь нахмурился, Маллекша добавила: - Прости за наглость, Великий. Я была вынуждена сказать это. Царской чете необходим наследник.
   - Вот-вот, - Аданэй скривил губы, - это она и говорит всякий раз вместо приветствия. Разве может ее пожелать хоть один нормальный мужчина? Она же ледышка. Но ладно, я сделаю над собой усилие...
   - Повелитель, ты должен понять. Аззира многим пожертвовала, чтобы стать твоей женой и выполнить долг перед Иллирином. А могла стать верховной жрицей и посвятить жизнь Богине. Но жрицы высшей ступени посвящения не могут принадлежать одному мужчине... Как видишь, ради тебя и страны она отказалась от служения Матери. Так вспомни же и ты о своем долге!
   - Верховной жрицей? - изумился Аданэй, пропустив все остальное мимо ушей. - Да ведь она ненормальная!
   - Не суди о том, чего не знаешь, Великий, - сузив глаза, протянула женщина. - Богиня многолика и в каждой из нас проявляется по-разному. В Аззире она воплотилась темной стороной, но все же воплотилась. Так ярко, как ни в ком другом. Кстати, именно устами Аззиры Богиня предрекла твое появление в Иллирине.
   - Мое?
   - Конечно. Ты думаешь, почему тебя подвергли испытанию? Почему ты соединился с Богиней-на-Земле? Весть гласила: "Когда прилетит коршун в Иллирин Великий, тогда Мать вновь воцарится на земле". Сначала мы подумали, что это о твоем брате: он как раз недавно стал кханом. Не могли понять, как дикарь-завоеватель поможет нашему культу. А потом выяснилось, что ты жив - и все прояснилось.
   - И почему тогда Аззира не может быть верховной жрицей?
   - Я ведь только что объяснила: потому что теперь она твоя жена. А высшие жрицы не могут принадлежать лишь одному мужчине. Значит, не могут выходить замуж. Они сами выбирают спутников. Разных. Но мы отошли от темы, Великий. Мы говорили о том, что твой долг - стать для жены настоящим мужем. Ты выполнишь его?
   Вместо ответа Аданэй задал давно интересующий его вопрос:
   - Та ведьма, Богиня-на-Земле, как ее имя? Кто она? Я хочу знать.
   - Кто она? Богиня-на-Земле. Большего тебе знать не следует. Это таинство.
   - Я нередко ее вспоминаю, - произнес Аданэй, лелея лукавую мысль. - Как ты думаешь: может, поэтому Аззира не вызывает во мне желания? Может, если я увижу вашу ведьму...
   - Ты предлагаешь сделку? - растерянно спросила Маллекша, а потом засмеялась. - Смотри, как бы тебе не пожалеть.
   - Смеешь мне угрожать?
   - Что ты, Великий, как я могу? Всего лишь предупреждаю. Та жрица опасна для мужчин.
   - А про меня говорят, что я опасен для женщин. Так что не беспокойся. Имя!
   - Не могу - мой язык скован клятвой.
   - Полагаю, ее можно обойти.
   Маллекша призадумалась. Встала с кресла, прошлась по комнате, затем сказала:
   - Я открою, где и когда ты можешь встретить свою богиню. Но это не значит, что и впрямь встретишь. Людей будет много. Даже если тебе повезет, и ты на нее наткнешься, как узнаешь? В ту ночь ее лицо было скрыто.
   - Я узнаю, - отрезал Аданэй и тоже поднялся.
   - Что ж, тогда слушай, - Маллекша приблизилась к нему и пронзила взглядом. - Ночью накануне солнцестояния приходи в священную рощу, к озеру. Она там будет.
   - Если ты не солгала, если я встречу ее там, то на следующий же день навещу Аззиру. Обещаю.
   - Не сомневаюсь... - со странной усмешкой пробормотала Маллекша.
  
   Утонувшая во тьме роща вызывала у Аданэя дрожь. После пугающего видения, когда оказался не то в другом мире, не то во власти морока, он избегал этого места. Сейчас впервые за полгода пришел сюда ночью. Ему казалось, будто вот-вот произойдет что-нибудь жуткое. С замиранием сердца прислушивался к шорохам листвы, травы и собственных шагов, опасаясь, что звуки исчезнут, как в прошлый раз. Он спешил: хотел побыстрее добраться до заветного озера - там праздник, люди, там нет места видениям. Но его не покидало ощущение, будто идет уже несколько часов, а цель не приближается.
   Когда до ушей помимо привычных ночных звуков долетел едва слышный бой бубнов, Аданэй чуть не вскрикнул от радости и облегчения. Ускорил шаг, почти побежал. Через несколько минут глухие удары стали громче, к ним прибавились переливы свирелей и густое дребезжание варганов. Чуть позже Аданэй расслышал и пение, разглядел далекие отсветы костра. Воодушевленный, широко улыбнулся и глубоко вздохнул. Приятный запах дыма защекотал ноздри.
   На берег Аданэй не вышел - вылетел. И сразу врезался в светловолосую девушку, едва не сбив ее с ног. Хотел даже извиниться, но она не дала такой возможности. Засмеялась, обвила его руками, прильнула горячими губами к его губам. Аданэй ответил на поцелуй, но когда незнакомка попыталась увлечь его в заросли, опомнился. Хорошеньких девиц, с которыми мог поразвлечься, и так хватало. А вот обжегшая душу жрица - одна. Единственная. И он здесь, чтобы ее найти.
   Аданэй отстранил девушку. На ее лице отразилась обида, но ему было все равно.
   Он огляделся. Вокруг озера полыхали костры, обрамляя водное зеркало золотым обручем. С веток прибрежных ив свисали разноцветные фонарики. Людей оказалось много: они сидели у воды, танцевали среди огней, целовались в тени деревьев. Оргия была в разгаре.
   Аданэй двинулся вдоль берега. Некоторые встречные узнавали царя, но не показывали виду и уж тем более не кланялись. Считалось, что в ночь летнего солнцестояния все равны. Люди не просто люди, а часть мира духов. Не принято было ни спрашивать, ни называть имен.
   Когда Аданэй проходил неподалеку от прибрежных кустов, услышал сладостные стоны. Пронзила страшная мысль: его женщину, жрицу, богиню тоже могли увести в заросли. Представив это, он задрожал от злости и с удвоенным усердием принялся искать опалившую сердце ведьму. Не сомневался, что узнает ее - по запаху, волосам, фигуре, жестам. Главное, встретить среди множества лиц, полускрытых темнотой.
   Аданэй начал внимательнее присматриваться к темноволосым женщинам. Некоторые из них, видя его взгляды и принимая за призыв, подходили, старались обнять. Он пресекал попытки и упрямо шел дальше.
   Горели костры, подмигивали огненным братьям звезды, шептались озеро и деревья. Эта ночь была слишком красивой, чтобы закончиться ничем.
  
   Записано Аданэем Проклятым в год 2463-й от основания Иллирина Великого:
  
   "Я узнал ее сразу, хотя она стояла ко мне спиной. Не мог не узнать эти длинные волосы - черные, как степная ночь, - и гибкую фигуру, полускрытую ими. А еще дурманящий жар, исходящий от нее, и терпкий, вгоняющий в дрожь запах.
   Вот только руки ведьмы - эти руки-змеи, увитые браслетами,- лежали на плечах другого мужчины. От меня не ускользнуло, что его тело напряжено от возбуждения. Еще чуть-чуть, и он уведет мою женщину от озера. Он не смел, не имел права касаться моей богини! Он недостоин. От гнева у меня свело скулы. Несомненно, я совершил бы очередную глупость из множества прочих моих глупостей, но ведьма будто почувствовала присутствие и обернулась. Я стоял близко, ее волосы хлестнули меня по лицу, обдав знакомым мускусным ароматом. Поток первобытной мощи обрушился на меня и, как в прошлый раз, лишил воли. Меня неумолимо потянуло к ней. А в следующий миг я увидел ее лицо. Лицо Аззиры!"
  
   Лицо Аззиры и одновременно - не ее. Оно дышало страстью. Блеск в глазах вместо прежнего застывшего взгляда. Приоткрытые распухшие губы взамен тонкой линии рта. У Аданэя мелькнула мысль о сестрах-близнецах, настолько невероятной казалась перемена. Но тут же сомнения развелись.
   - Мой бог, мой муж, - она слегка выгнулась и раскинула руки. - Иди ко мне. Нам нужно зачать наследника! - и расхохоталась.
   Ее голос - низкий, чуть охрипший - заставил его задрожать от вожделения. Она улыбнулась, и эта улыбка напомнила оскал хищницы, сознающей собственную силу. Ее глаза словно говорили: ты в моей власти. Теперь Аданэй понял, что имел в виду Вильдерин, когда сказал: "Ее глаза были красноречивее языка". Сейчас он видел, слышал слова, горящие в них: "Я предупреждала: придешь сам - заберу душу".
   Никто еще не вызывал в его сердце такого пожара, как ведьма с именем, теперь звучащем, словно музыка. Аззира. Богиня-на-Земле.
   "Если правы люди, называя мой взгляд чарующим, то сожри меня Ханке, если она не обладает таким же!" - подумал Аданэй.
   А дальше мысли его покинули. В голове воцарилась блаженная пустота, зато желание овладеть жрицей стало нестерпимым. Так самец желает самку, не размышляя и не задумываясь, почему.
   Мужчина, которого Аззира обнимала до этого, не уходил. Стоял, буравя соперника ненавидящим взглядом. Аданэй ответил ему таким же и прохрипел:
   - Проваливай!
   Тому оставалось лишь подчиниться. Он узнал царя и, несмотря на особую ночь, не отважился с ним спорить.
   Аданэй, едва не зарычав, подхватил Аззиру на руки и потащил от освещенного кострами озера: туда, где темнел прожорливый зев рощи. Несколько раз чуть не наступил на ее волосы, волочащиеся по земле тяжелым шлейфом. А она хохотала. Водила руками по его спине, прижималась влажными губами к разгоряченной коже и хохотала.
   Темнота, запах травы, сплетение тел - даже небо отринуло равнодушие, вглядываясь в сжигающую двоих страсть. Ярость смешивалась с вожделением. Аданэй рычал, кусал губы ведьмы, а она стонала, извиваясь под ним.
   В середине ночи Аззира его покинула. Сказала, что скоро вернется. Аданэй прождал долго, но она так и не пришла. Раздраженный, он вышел к озеру. Там догорали последние костры и, опустошенные, бродили люди. Оргия закончилась, Аззиры он так и не нашел. Оставалось идти во дворец и дожидаться там: где бы она ни бродила, а возвратиться ей рано или поздно придется. Тогда он вынудит ее рассказать, как такое возможно - из дохлой рыбы превращаться в богиню.
  
   Оказавшись во дворце уже под утро, Аданэй направился в палаты жены. Служанки Аззиры пытались удержать его, говорили, что царицы нет.
   - Молчать! - прикрикнул на них Аданэй и прошел внутрь.
   В покоях жены он очутился впервые и с любопытством осмотрелся, особенное внимание уделив спальной комнате. Окна в ней были занавешены тяжелыми портьерами. Напротив них, за прозрачным балдахином, скрывалась кровать. В правом углу темнел огромный кованый сундук. На двух столах высились канделябры, в которых горели свечи. Много свечей. В четырех зеркалах, висящих друг напротив друга, отражалось пламя, а на стенах тревожно колыхались разбуженные тени.
   По обе стороны от входа примостились два дивана. В полумраке они напоминали уснувших чудовищ. Аданэй, недолго думая, уселся на один из них и принялся ждать. Опустив голову, уперся взглядом в пестрящий узорами ковер, на котором валялись тюбики с красками, кисти, льняные лоскуты и незаконченные рисунки. Он нагнулся, чтобы лучше рассмотреть их. Как и утверждал Вильдерин, картины были мрачные, даже жуткие: тени и руины, кровь и смерть, отрубленные ноги, руки, головы. Почувствовав себя неуютно, Аданэй поморщился и в который раз усомнился в нормальности жены.
   Аззира вернулась через час после рассвета. Точнее, ее вернули - внесли на руках две жрицы. В одной из них Аданэй узнал Маллекшу.
   - Кто впустил тебя? - выпалила она, вызвав на его лице изумленную усмешку.
   - Разве царю Иллирина нужно разрешение для посещения жены? - он поднялся и подошел к жрицам. - Что с ней?
   Маллекша замялась, но все-таки ответила:
   - Пьяна, Великий.
   Жрицы уложили Аззиру на кровать. Аданэй переставил один из канделябров на прикроватную тумбочку, оттеснил служительниц и, откинув балдахин, пригляделся к жене. Та лежала без движения и что-то бормотала. Рыжее пламя свечей танцевало на ее лице. Аданэй наклонился над ней, но тут же отпрянул: на шее и плечах Аззиры темнели багряно-лиловые отметины чужих губ. Чужих, потому что он сам, несмотря на почти звериную похоть, был осторожен: давняя привычка, приобретенная еще в Отерхейне, когда крутил любовь в том числе и с замужними женщинами.
   Теперь он понял, почему Аззира не вернулась к нему там, в роще. Пока он ждал, как дурак, она развлекалась с другими мужчинами. Аданэя бросило в жар. Захотелось растерзать ее, разорвать на кусочки. Пусть он отвергал жену, когда она являлась в ином образе, пусть проводил время с рабынями, но терпеть ее измены все равно не собирался.
   Маллекша словно подслушала его мысли.
   - Тебе придется привыкнуть, Великий.
   - К чему? - процедил он.
   - К многоликости Богини.
   Опасаясь, что он засыплет ее новыми вопросами, жрица вышла из комнаты. Вторая, не сказав ни слова, двинулась следом.
   Аданэй остался один на один с пьяной и зацелованной Аззирой. Присел на кровать и несколько минут со смесью отвращения и страсти смотрел на жену. Хотелось то придушить ее, то зацеловать. Но скоро глаза начали слипаться, голова опустилась на подушку, и он сам не заметил, как уснул.
   Проснувшись, обнаружил, что в помещении стало еще темнее: большая часть свечей погасла. Мрак действовал угнетающе. Аданэй подошел к окнам и раздвинул шторы. Его тут же окутало облаком пыли: казалось, портьеры как повесили, так ни разу и не трогали. Он закашлялся. Дневной свет ворвался в комнату, Аззира застонала и, прикрыв лицо рукой, прохрипела:
   - Закрой. Сейчас же.
   - Сама закрывай, - огрызнулся Аданэй.
   Женщина вскинула негодующий взгляд, вскочила и подбежала к окну. Занавесив окна, поинтересовалась:
   - Что ты здесь делаешь, мой бог?
   - Хотел узнать, с кем ты была после меня этой ночью.
   Глаза Аззиры заволокло пеленой. Она уставилась вдаль, затем снова посмотрела на Аданэя.
   - Не помню...
   - Не помнишь?! Ты была с мужчиной! А может, и не с одним.
   - С мужчиной? - она нахмурилась. - Да, наверное... Но я и впрямь не помню.
   - Ты так просто об этом говоришь?
   - А в чем дело?
   - Да в том, что это слова трактирной шлюхи, а не...
   Его прервал оглушительный хохот.
   - Шлюхи?! И это говоришь ты? Ты - тот самый Аданэй, который ублажал Лиммену?
   - Это было нужно нам всем!
   Аззира словно не услышала.
   - А о тебе и Вильдерине ходили слухи, будто вас связывает не только дружба.
   - Умолкни, - процедил Аданэй. - Не смей повторять выдумки черни!
   Она замолчала. Правда, причиной послужили вовсе не слова мужа. Аззира утратила интерес к спору. Ее глаза вновь заволокло туманом, словно она перенеслась далеко отсюда.
   - Ты ненормальная... - пробормотал Аданэй, заметив ее отрешенный взгляд.
   - Ненормальная? - Аззира прищурилась. - А что такое нормальность? Ты знаешь? Где она - та грань, что отделяет разум от безумия?
   - Ты прекрасно поняла, о чем я. К чему мудрствования?
   - Никаких мудрствований, я всего лишь задала вопрос.
   - Не хочу отвечать на глупые вопросы.
   - Не хочешь и не надо.
   Аданэй сменил тему:
   - Твои картины. Они ужасны. Кровь, смерть, руины. Зачем рисовать такую мерзость?
   - Слащавые картины в твоих покоях куда более мерзкие.
   С этим Аданэй не мог поспорить. По крайней мере в комнате мужчины они и впрямь не смотрелись. Скорее подошли бы для юных девиц. Или для юношей вроде тех, которых видел в публичном доме. Но большинство иллиринцев явно считало иначе. Он снова подумал, что в покоях нужно все переделать. С другой стороны, он уже привык и не обращал внимания ни на обилие позолоты, ни на рисунки, где приторно-сладкие девочки и мальчики купались в лучах розовых восходов и золотистых закатов.
   От праздных размышлений отвлек голос Аззиры.
   - А жизнь еще более мерзкая... - пробормотала она.
   - Но ты до сих пор живешь.
   - Не могу уйти. Я еще не все свершила. В детстве я пыталась... выбраться. Даже увидела преддверие... Там хорошо... Нет дня и света. Нет ужасного солнца... - она вцепилась пальцами в волосы. - Но меня не пустили. Сказали: рано. Я вернулась в этот убогий мир. Теперь постоянно кажется, будто полсердца осталось там. Это еще хуже солнца. Сводит меня с ума...
   - Похоже, не сводит, а уже свело, - хмыкнул Аданэй, а сам подумал:
   "Солнце? Так может, из-за него она днем, как рыба? И эти язвы... Что же это за болезнь такая?"
   - Если бы и впрямь... сойти с ума. Пожалуй, это было бы хорошо...
   - Бред! Скажи лучше, когда ты притворялась? Во дворце или в роще?
   - Я никогда не притворяюсь, мой бог. Просто день - враг, ночь - сестра.
   - Тогда почему приходила ко мне днем?!
   - Потому что... Не думай об этом. Просто ты не должен был узнать... И все же узнал... Потому что ночью... Это они так играют...
   Ее речь стала бессвязной. Аданэй попытался рассмеяться, но не удалось. Тогда он просто воскликнул:
   - Да ты сумасшедшая!
   - И все же ты меня любишь... - протянула Аззира и хищно улыбнулась.
   - С чего ты взяла?!
   Он изобразил усмешку - правда, неудачно. Аданэй не мог противиться душному потоку ее силы. Все растворялось, исчезало в ней - богине, жене и шлюхе. Даже тошнотворный запах вчерашнего вина, который она источала, не оттолкнул его от этих рук и плеч, груди и бедер - от нежного, наглаженного морем тела.
  
   На следующей неделе умерла Латтора. Это произошло днем, когда Аззира вновь превратилась в ледяную статую. Они с Аданэем проходили по длинному коридору. Тут дверь каморки, выходящей в него, распахнулась, и оттуда выбежала Латтора. Сжимая в руках кинжал, она бросилась на Аззиру с криком:
   - Умри, ведьма злобная!
   Добежать не успела, остановилась на полпути и застыла. Ее губы задергались, руки задрожали, а спустя минуту она повернула острие к себе и вонзила в собственную грудь. Светлое платье пропиталось алым, царевна покачнулась и осела на пол. Аданэй в ужасе уставился на несчастную, затем покосился на жену и выдавил:
   - Что ты с ней сделала?
   - Она сама себя убила, - ровно отозвалась Аззира. - Ты видел. Надо сказать, чтобы ее похоронили как подобает. Все-таки царевна... Нехорошо оставлять ее на полу.
   Она удалилась. Аданэй, ошеломленный, стоял над телом Латторы. Он не поверил, что Аззира здесь ни при чем. Понимал, что иллиринская ведьма каким-то образом заставила царевну убить себя. Волей-неволей возникли вопросы: какими еще способностями обладают жрицы Богини. Почему они, имея над людьми такую власть, до сих пор не стали хозяйками Иллирина. Найти ответ не смог, но предположил, что подобная сила присуща лишь Аззире. Значит, жены лучше остерегаться.
  
   - Иногда я сама боюсь собственной дочери... - прошептала Гиллара, выслушав рассказ Аданэя.
   Они находились в дальнем конце сада: делали вид, что прогуливаются. Женщина, словно жалея о произнесенных словах, отвернулась. Привстав на цыпочки, сорвала кленовый листок, потеребила в руках, растерзала и выбросила.
   - Ты подумал, под каким предлогом казнить Маррана? - спросила она, снова взглянув на собеседника. - Его нельзя убивать просто так. Он из влиятельного и богатого рода. Его родичи смирились, что он не взошел на трон, но не потерпят, если лишится жизни. Да ты и сам понимаешь... Поэтому нужна весомая причина для казни. Иначе будет выглядеть так, будто мы избавились от соперника... Тем более после смерти Латторы. Хотя какой он нам соперник?
   - Вот именно: никакой. Так зачем нам его казнить? Живым он безопаснее. Если убьем, его родственники доставят кучу неприятностей.
   - Говоришь, он безопасен? Про Латтору мы тоже так думали... А видишь, как оказалось? Подумать только, броситься на царицу с ножом! Хорошо, что в последний момент преступница осознала, какое страшное деяние собралась совершить. Хорошо, что сама себя казнила.
   - Да о чем ты? Она не просто так себя убила! Я ведь только что все тебе рассказал... И ты сама призналась, что боишься дочери.
   - Я?! Ты не так понял. Ну, или я не так выразилась. Всего лишь хотела сказать, что боюсь за Аззиру. Так много врагов вокруг...
   Аданэй растерялся. У него сложилось впечатление, что женщина пытается убедить в этом саму себя. Или просто лукавит.
   - Слишком много неприятностей в одно время, - Гиллара присела на одну из стоящих вдоль тропинки скамеек. - Выходка Латторы, а тут еще и Ниррас...
   - А что Ниррас? - Аданэй встал напротив женщины.
   - Ему взбрело в голову объявить, будто Аззира его дочь!
   - А она его дочь?
   - Нет, - отмахнулась женщина, - но он так думает. Я хотела крепче привязать Нирраса к себе. Но теперь... Кто же знал, что мой маленький обман обернется неприятностями? Подумай только, иллиринский народ решит, будто царица рождена вне брака!
   - То есть отец Аззиры все-таки твой покойный муж?
   - Вот еще! Этот старик ни на что не был способен. Меня выдала за него мать - завистливая сука! Ей не давала покоя ревность. Она злилась, что царь - мой отец - любил меня, а ею пренебрегал. Во мне он видел женщину, а в ней - нет!
   Аданэй на несколько секунд потерял дар речи, потом опомнился.
   - Твой отец? Двуликий Ханке! Это... это же омерзительно!
   - Да что ты понимаешь?! - Гиллара вскочила со скамьи. Глаза женщины блестели, на щеках горел нездоровый румянец. Она казалась одержимой. - Мой отец - лучший из мужчин! Великий правитель, воин и ценитель прекрасного! Для меня он был почти богом! - на губах Гиллары от нервного возбуждения выступила белая пена. - Я любила его безумно, всей душой! В моей Аззире течет его кровь! Кровь царя Иллирина и моя - царевны. Я не могу предать память об отце и не позволю сделать это Ниррасу! Ты теперь тоже член семьи, поэтому я тебе рассказываю. Надеюсь, ты отнесешься к нашей истории с уважением. В жилах моих детей - чистейшая кровь династии. Такая чистая, какой не найдешь ни в ком.
   - Детей? Ты сказала - детей?
   Аданэй уже не знал, стоит ли удивляться и чего еще ждать от кучки вырожденцев с гнилой кровью.
   - Детей, да, - кивнула Гиллара. - Ты имеешь право знать. У Аззиры есть брат-близнец. Но мальчишку я спрятала и от людей, и от нее. Детям не было еще и десяти. Я спрятала его, потому что он безумен.
   - Безумнее Аззиры? - съехидничал Аданэй.
   - Моя дочь странная, но не сумасшедшая. Зато ее брат... Скоро он появится при дворе, и я уже боюсь этого. Он плохо влияет на Аззиру. Аданэй, не позволяй ей долго находиться рядом с ним. Это важно.
   - Зачем тогда приглашать его?
   - Аззира потребовала. Только ради этого она согласилась стать твоей женой и царицей. Иначе по сей день прозябала бы среди жриц. Трон никогда ее не интересовал. Зато к своему никчемному брату она привязана, вот и поставила условие. Право, я могла бы убить выродка, но Аззира не простила бы.
   - Убить собственного сына?!
   - Он - не сын, а чудовище. Ты скоро сам поймешь.
   Чем дольше Аданэй ее слушал, тем больше убеждался, что кровь династии Уллейта загнила. Кровосмесительные браки дают жизнь лишь вырожденцам.
   Иллирину Великому повезло, что на его трон сел кханади Отерхейна, в жилах которого кровь элайету. Она разбавит больную кровь династии. Правда, теперь Аданэю было противно. Узнав, кто на самом деле отец Аззиры, он почувствовал такую гадливость, какой не испытывал прежде. Ему казалось, что при взгляде на жену теперь сразу будет думать о тайне ее рождения. Понимал, что Аззира ни в чем не виновата, но омерзение было сильнее разума. А ведь он, побывав на пороге смерти, изведав рабство, став любовником царицы и, наконец, царем, полагал, что его уже ничто не удивит.
   Гиллара собиралась еще что-то сказать, но в эту минуту послышался шорох шагов, и на садовой тропинке показался Оннар.
   - Великий царь, - произнес советник, - прибыл гонец из Отерхейна. При нем письмо.
   - Вот как? - внутри все закипело от этой новости, но Аданэй не подал виду. - Давно он здесь?
   - Около получаса. Прикажешь отвести его в зал советов или в твои приемные покои?
   - Приведи сюда, - велел Аданэй.
   Он глянул на Гиллару. Женщина тоже изнывала от нетерпения узнать, что в письме: в последний раз гонцы из Отерхейна появлялись в Иллирине лет десять назад.
   Ожидание показалось неестественно долгим, хотя прошло всего несколько минут. Затем посланец явился. Аданэй узнал в склонившем голову мужчине давнего знакомого. Тот несколько раз бывал в обществе старшего кханади. Один раз даже поучаствовал в травле Элимера. Кхан не запомнил его лица, иначе не стоять бы ему здесь в роли гонца.
   Посланец поднял голову.
   - Пусть имя царей Иллиринских славится в веках, - он произнес церемониальную фразу на иллиринском, но с сильным акцентом. - Пусть не оскудевает рука Богов, дарующая благо, - сделав многозначительную паузу, протянул запечатанный свиток, затем торжественно произнес: - У меня послание для властителей Иллирина от Великого Кхана Отерхейна Элимера II Кханейри.
   Аданэй еле удержался от того, чтобы выхватить свиток у гонца, сорвать печать и впиться глазами в бегущие строчки. Вместо этого с равнодушным видом протянул руку и принял шероховатый цилиндр с посланием. Снова ощутил дрожь нетерпения.
   - Благодарю, - проронил он. - Можешь идти. Как только сочту нужным ответить - сообщу.
   - Как угодно царю Иллиринскому. Я в твоем распоряжении и явлюсь по первому зову, - вымолвил гонец и собрался уходить.
   Аданэй не выдержал и, усмехнувшись, произнес по-отерхейнски:
   - Говори на нашем языке. Твой иллиринский ужасен и режет слух досточтимой госпоже Гилларе.
   Человек смутился, растерялся, но прежде, чем уйти, пробормотал:
   - Как будет угодно царю.
   Едва посланник удалился, улыбка сползла с губ Аданэя, он сорвал печать со свитка и принялся читать. Напряжение и опаска на его лице сменились недоверием, затем удивлением. Когда же дошел до конца, в глазах вспыхнул азарт.
   - Что ж, думаю, это будет интересно.
   Аданэй протянул письмо сгорающей от нетерпения женщине. Она впилась в него взглядом так же, как недавно он сам. Дочитав, скрутила и отдала ему пергамент.
   Гиллара не произнесла ни слова, но на ее лице отразились те же чувства, которые испытывал Аданэй.

Глава 4. Правда бывает неприятной

  
   I
  
   Гнетущая тишина властвовала в тронной зале. Звенящая, гулкая, давящая - она казалась громче яростного крика. Молчал великий кхан, до боли в суставах сжимая подлокотники трона. Напротив, на длинной скамье, сидели советники, военачальники и, опустив глаза в пол, тоже молчали.
   Элимер не знал, что говорить своим людям, но понимал: начать разговор придется. Опасное безмолвие затянулось и лучше прервать его поскорее.
   - Вам уже известны новости, - голос кхана прозвучал, будто из-под земли. - Аданэй жив. Он правит Иллирином. Я нарушил древний обычай: не убил брата, а только ранил. Это оказалось ошибкой. Нам с ним нет места на одной земле.
   - Повелитель, - произнес Гродарон - второй военачальник, - как такое могло случиться? Почему?
   - Уже не важно. Главное, что вам нужно знать: тогда я солгал. Поэтому сейчас предоставляю выбор. Либо вы остаетесь верны мне, простив и забыв мою ложь, либо уходите к Аданэю, мятежникам или кому угодно. Обещаю, что позволю выехать из Инзара без помех. После этого у вас будет еще неделя. Этого срока достаточно, чтобы примкнуть к кому-нибудь или скрыться. Потом перешедшие на сторону моих врагов и сами станут врагами, за их головы я назначу награду. Так что решайте, кого хотите видеть великим кханом: по-прежнему меня, или моего брата вы считаете достойней. Хорошо подумайте. Аданэй теперь царь Иллирина, у него, как и у меня, есть власть и сила. Он обрадуется новым союзникам. Если сомневаетесь в своей верности, уходите сегодня же. Потом сделать это станет сложнее - предательства я не прощаю. Думайте. Я все сказал.
   Элимер разрешил подданным выбирать, как некогда Видольду и его "ребятам". Он сознавал, что рискует: если влиятельные люди поддержат Аданэя, то ослабят Отерхейн, а врагов сделают сильнее. Тем не менее, кхан считал риск оправданным. Те, кто останутся, сделают это по доброй воле, а значит, вряд ли предадут.
   Ожидая решения приближенных, Элимер замер. На его лице ничего не отражалось.
   Ирионг на протяжении речи кхана хмуро разглядывал каменный пол. Теперь же вскочил, посмотрел правителю в глаза и отчеканил:
   - Мой кхан, я был подле тебя все эти годы. Ты сделал меня военачальником. Я водил в бой войско не твоего брата, а твое. Неужели ты до сих пор мне не доверяешь?
   - Я не желал обидеть ни тебя, ни остальных. Ты верно сказал: никто из вас меня не подводил. Зато я подвел вас своей ложью. Так будете ли вы по-прежнему верны мне?
   - Твоя ложь на твоей совести, мой кхан, - заговорил Варда. - В то время ты был еще очень молод. К тому же Аданэй твой брат. Не так уж странно, что ты его пощадил. А насчет выбора... ни к чему усугублять междоусобицы в Отерхейне. Смуты еще никогда не приводили ни к чему хорошему. Кроме того, Аданэй сейчас на стороне врага. Пусть твой брат пока жив, но, я думаю, вместе мы это исправим.
   - Благодарю, Варда, - протянул Элимер.
   Дальше заговорили все сразу: кто эмоционально, кто сдержанно. Смысл речей сводился к одному - никто не хотел междоусобной войны, не желал покидать Инзар и терять высокий пост. Все согласились забыть - или притвориться, что забыли - о лжи правителя. Вторили Варде, утверждая, что нельзя обвинять кхана в том, что в юности он не решился пролить родную кровь.
   Лишь один человек оставался безмолвным. Таркхин. Элимер догадывался, почему наставник молчит, и собирался побеседовать с ним, когда все разойдутся.
   - Мы тебя поддержим, - произнес Варда, - но как быть с остальной знатью и с народом? Весть об Аданэе скоро разнесется по всей стране.
   Элимер не успел ответить - вновь заговорил Ирионг:
   - В войске я уверен. Оно пойдет за кханом.
   - Не сомневаюсь, - кивнул Элимер. - А насчет остальных... Можно внушить, будто царь Иллирина, называющий себя моим братом - самозванец.
   - А еще можно пустить слух, будто он - выходец из мира теней, бродящий мертвец. Будто его оживили злыми чарами, - предложил Гродарон. - Среди простых людей многие не только поверят в это, но еще испугаются.
   - Сделаем и то, и другое, - подумав, сказал кхан. - Пусть каждый выбирает слух по своему вкусу. И еще ... хочу, чтобы вы знали: я ценю вашу преданность и не забуду о ней.
   Элимер отпустил подданных. Откланявшись, они потянулись к выходу. Все, кроме Таркхина. Старик не двинулся с места.
   Кхан дождался, пока шаги за дверью стихнут и, прищурившись, уставился на советника. Тот ответил пристальным, острым взглядом.
   Наставник и воспитанник смотрели друг на друга несколько долгих минут. Затем кхан заговорил:
   - Ты ничего не желаешь объяснить?
   - Для начала задай вопрос.
   - Задам, - с угрозой процедил Элимер. - Не ты ли утверждал, что Аданэй мертв?
   - Твои серые утверждали то же самое.
   - Они не нашли его следов и сделали вывод из слов надсмотрщиков! - не в силах сдержаться, кхан повысил голос. - Те вряд ли запомнили, кто из рабов умер, а кто сбежал! А ты видишь дальше и не мог ошибиться. Значит, солгал. Я желаю знать, почему.
   Таркхин поднялся с места и шагнул к Элимеру, но тот выставил руку в запрещающем жесте. Старик остановился и склонил голову.
   - Прости, повелитель. Я не мог иначе.
   - Что это значит? - прохрипел кхан. - Что тебя связывает с Аданэем?!
   - Ничего. Я его даже не видел ни разу... Я могу объяснить, но не надеюсь, что ты поймешь... Страшные силы ведут тебя, застилают твой разум...
   - А ты попробуй! - губы Элимера искривились в злой улыбке. - Говори!
   - Да, я солгал. Я знал, что Аданэй жив. Узнал и о том, что он в Иллирине, - заметив, что лицо кхана исказилось от ярости, Таркхин воскликнул: - Позволь мне договорить! Послушай. Я пытался отсрочить вашу встречу, дать миру время... Надеялся, отсрочка поможет...
   - Ты бредишь? - прошипел Элимер. - Какие силы? Какое время? Я и Аданэй - всего лишь смертные. Твоим силам нет до нас дела. Так почему ты меня предал?
   - Потому что смерть одного из вас от руки другого грозит гибелью всему миру! Пусть не сегодня, а через века...
   - Хватит! Не верю ни единому слову! Странно, что тогда поверил, - Элимер встал с трона и угрожающе надвинулся на Таркхина. - Или ты меня зачаровал?! - не дожидаясь ответа, продолжил: - Ладно, уже неважно. Ты помог Аданэю спастись. Этого я не прощу.
   Черный огонь разгорался в глазах правителя. Перед советником стоял незнакомец, не желающий ничего слушать. Впрочем, подобного Таркхин ожидал. Знал, какой будет реакция воспитанника на открывшуюся ложь.
   Кхан все-таки взял себя в руки и подавил ярость, загнав ее глубже в душу.
   - Ты предал меня, - с ледяным равнодушием сказал он. - Я от тебя отрекаюсь. Ты больше не наставник мне, не советник, а враг. Ты будешь казнен.
   Таркхин с горечью рассмеялся.
   - Кого ты собрался казнить? Меня?! Думаешь, тебе под силу причинить мне вред? Забыл, кто я такой?
   - Не забыл, - выдавил Элимер и сжал зубы.
   Он понимал, что старик, владеющий тайными силами, и впрямь не позволит себя казнить. Спасется, использовав чары. Пусть изредка, но Таркхин применял их.
   Тут Элимера пронзила мысль: все разы, о которых он знал, старик колдовал ради него. Сердце защемило. В голову полезли воспоминания: в детстве сильно болел, а наставник его вылечил. Захотел вернуться в столицу - он, не без помощи чар убеждения, уговорил отца принять нелюбимого сына. Он же спас от гибели - отвел Стрелу Смерти. И это не говоря о тех случаях, когда прикосновениями снимал головную боль или помогал разобраться с пророчествами.
   Элимер встряхнул волосами, отгоняя мысли, из-за которых чуть не оттаял. На смену им вновь пришли злость, недоверие, разочарование.
   "Он помогал мне, да, - подумал кхан. - Как прирученному зверенышу помогал. Для забавы. Чтобы посмотреть, что делать буду. А потом взял да и помог Аданэю! Видать, тоже потехи ради".
   Сердце громко, неистово заколотилось, кровь уподобилась раскаленному металлу, сжигающему изнутри, перед глазами заплясали багровые пятна.
   - Проклятый колдун, - прорычал Элимер. - Убирайся из Отерхейна! Знать тебя больше не желаю!
   - Силы, что управляют тобой, лишили тебя разума... - вздохнул Таркхин. - Ты возомнил, что трон важнее всего. Но любая власть хрупка и непостоянна. Империи рушатся, правители забываются. Есть то, что значит больше любых государств, больше наших с тобой жизней. Это - бытие мира. Подумай. Мир существовал задолго и до тебя, и до меня. Он должен жить и после нас. Но ты и твой брат - такова уж злая шутка Непознаваемых, - держите в руках судьбу сущего! Хуже всего, что сами этого не сознаете.
   - Не объясняй! Я понял! То, что может случиться через века, для тебя важнее моей жизни. Конечно, она - один день по сравнению с прожитыми тобой столетиями. Раньше я об этом не думал, а жаль. Не понимал, что я всего лишь смертный, игрушка в твоих руках... Впрочем, хватит разговоров. Уходи. Давай просто забудем друг о друге.
   - Как пожелаешь, великий кхан, - пробормотал Таркхин. - Надеюсь, ты одумаешься. Лишь бы не слишком поздно...
   - Я сказал: уходи.
   Чародей с жалостью взглянул на него, покачал головой и растаял в воздухе. Элимер едва удержался от того, чтобы опрокинуть скамью или ударить кулаком о стену. И голова разболелась, да так, что ее захотелось разбить. Но кхан только потер виски, опустился на трон и замер, пытаясь справиться с чувствами. Не хотел их проявлять. Даже в одиночестве. Даже если предал друг, заменивший отца.
  
   Элимер вышел из замка и направился к конюшне. Скачка всегда помогала отвлечься, вот он и решил выехать в степь. Пройдя по садовой дорожке, свернул за каменную кузницу и оказался перед длинным деревянным строением. Двери были закрыты, а конюх неуверенно топтался у входа.
   - Оседлай Кречета, - велел кхан.
   Конюх замялся, это удивило Элимера.
   - В чем дело?
   - Повелитель, там это... телохранитель твой.
   - И что?
   Не дожидаясь ответа, Элимер сам отворил дверь и вошел. Сразу понял, почему смущался конюх. Взгляду предстало любопытное зрелище: Видольд забавлялся с полуголой девицей, прижав ее к одному из пустующих стойл.
   - Роскошно! - бросил кхан. - Но вынужден вас прервать.
   Девица вскрикнула и отскочила от Видольда. Затем подобрала грязную одежду и, кое-как прикрывшись ею, забилась в угол.
   - Уйди, - приказал Элимер.
   Она не заставила повторять дважды. Пряча чумазое лицо в ладонях, бросилась к двери.
   - Твои прекрасные глаза еще долго будут мне сниться! - крикнул вслед Видольд, потом склонил перед кханом голову и протянул с насмешкой: - Повелитель, надеюсь, зрелище пылкой страсти не оскорбило твой царственный взор.
   - Еще как оскорбило, - хмыкнул Элимер. - Мой главный телохранитель мог бы найти себе для утех любовницу почище и покои поприличнее. А он предпочел чумазую дворовую девку и конюшню.
   - И что такого?
   - Да ничего... Но позволь спросить: почему не в свинарнике со свинаркой?
   - От свинарок пахнет как-то не очень.
   - Думаю, и от этой пахло не лучше. Завел бы себе наложницу, что ли... Или наложниц...
   - Это скучно, - отмахнулся Видольд.
   Элимер с усмешкой покачал головой и сказал:
   - Раз уж ты выгнал конюха, то Кречета оседлай мне сам. И себе коня тоже. Поедешь со мной. Жду тебя снаружи, поторопись.
   Он вышел из конюшни, опустился на лавку и, прислонившись спиной к нагретой солнцем стене, принялся ждать. Телохранитель появился спустя неполные десять минут, ведя в поводу чалого Кречета и вороную Ночку.
   Через полчаса всадники миновали городские ворота и выехали на равнину.
   Степное море выглядело неспокойным. Ветер заламывал тусклые травы, они шли крутыми волнами и шуршали, подобно прибрежной гальке. Элимер пустил коня в галоп, телохранитель тоже. Через несколько минут, насладившись скачкой, они перевели лошадей на шаг.
   - Уверен, ты знаешь, - заговорил кхан, - что мой брат жив.
   - Да об этом уже все знают! - откликнулся воин и усмехнулся: - Наконец-то случилось хоть что-то интересное.
   - Я и так не скучал, - буркнул Элимер. - И не вижу причин для веселья.
   - А ты о будущей смерти братца подумай. Чем не веселье? Теперь-то ты наверняка его убьешь, не упустишь. Кстати, а как он вообще оказался в Иллирине?
   - В рабство попал.
   - И как же умудрился из рабов в цари прыгнуть?
   - Ну, сначала он прыгнул в нужную постель, - с желчью ответил Элимер. - И насколько я знаю Аданэя, то думаю, что даже не в одну. И может быть, не только к женщинам.
   Видольд присвистнул.
   - Даже так? Хотя... ничего удивительного. Видел его на каком-то портрете. Отвратительно красив. До омерзения.
   - Портрете? - переспросил Элимер.
   - Ну да, ты не все уничтожил. Одну маленькую картинку я нашел в библиотеке.
   - Вот как... Значит, я ее перепрячу. В горящий камин, например.
   Видольд рассмеялся, но тут же посерьезнел и сказал:
   - Не завидую я тебе, кхан. Ты ведь будто в неволе живешь.
   - О чем ты?
   - Ну, сам посуди. Сначала ты боролся за власть. Потом за ее укрепление. А теперь то о врагах думаешь, то государственные вопросы решаешь...
   - Ну и при чем здесь неволя?
   - А при том, что ты за всем этим собственных желаний не видишь. И собственной жизни тоже.
   - На то я и наречен кханом.
   - Скорее, обречен. Не ты владеешь Отерхейном, а Отерхейн - тобой. И никуда тебе от него не деться.
   - Да мне и не хочется.
   - Так это потому, что ничего другого не знаешь. Ты не волен даже напиться и уснуть под трактирной скамьей. Или бросить все и уйти с друзьями, пустым кошельком и громкими песнями.
   Элимер с ехидцей покосился на Видольда, но воин, словно не заметив, продолжил:
   - Зато сколько радости, когда кошель наполняется золотом! Можно кутить, как вельможа! А потом - снова в дорогу. И вот еще: что для тебя море? Всего лишь путь к большей власти? Тогда ты не поймешь его. Не увидишь красоты, мощи. Не найдешь прелести в соленом ветре и крутых волнах. Не почувствуешь, что такое бесконечность. Не узнаешь, каково нестись на всех парусах, лишь бы уйти от береговой охраны... А ты бывал на Скалистых островах? Знаешь этих нахалок - пиратских девок? Да они если увидят, что их дружок какой красотке подол задирает, разукрасят морду обоим!
   - Ты никак свое прошлое вспомнил? - фыркнул Элимер. - Заскучал по нему, что ли?
   - Не, кхан. А если заскучаю, так уйду - и поминай, как звали. Я сам выбираю дороги. Это ты цепями власти скован. Я потому и сказал: не завидую тебе.
   - Ты вообще много чего сказал. И в основном чушь. Но вот что любопытно: ты когда красивым речам выучился? Тебя послушав, и стихоплеты обзавидуются.
   - А что, понравилось?
   - Нет. Просто удивился. А в остальном... Если считаешь свои похождения хорошей жизнью, то я лучше останусь скованным... Как ты там выразился? Цепями власти?
   - Эх, кхан, ничего-то ты не понял! - Видольд махнул рукой. - Я тебе не о хорошей или плохой жизни говорил, а о свободе. Да, правителям она недоступна. И все же... хотя бы иногда, на неделю или больше, ты можешь забыть об Отерхейне? Отправиться куда-нибудь... Один или со своей девчо... Извиняй: с кханне.
   - Ты что же, вздумал меня учить? - выдавил Элимер сквозь зубы и прищурился.
   - А почему бы и нет? - воин пожал плечами, а в его глазах сверкнул озорной огонек. - В конце концов, я тебя старше.
   - Да. А еще ты мой подданный. Так что будь добр - закрой рот. Обойдусь без советов бывшего разбойника. Если не умолкнешь...
   - Да-да, высылка на дальние границы... или голова с плеч.
   - Знаешь, у меня отвратительное настроение. Хочется на ком-нибудь злость сорвать. Хорошо бы не на тебе. Так что не напрашивайся.
   - Ладно, кхан. А спросить можно: что ты думаешь делать дальше? С Иллирином и твоим братом?
   - Пока рано об этом говорить. Хотя кое-какие мысли есть... Вот что: когда вернемся, пригласи в мои покои писаря.
   - Сделаю, - телохранитель кивнул и с улыбкой прибавил: - Вижу, я тебя разозлил так сильно, что ты понизил меня до посыльного.
   - Видольд... - с угрозой протянул Элимер.
   - Слушаюсь, великий кхан, - отчеканил воин.
  
   Оказавшись в своих покоях, кхан обнаружил там Шейру. Айсадка подошла к мужу и, ничего не сказав, обняла. Она редко приветствовала его словами. Элимер улыбнулся, погладил ее по волосам и отстранился.
   - Шейра, - заговорил он, - ко мне сейчас придет писарь. Тебе наверняка будет скучно. Можешь пока прогуляться, а потом я сам тебя найду.
   - А тут подождать нельзя?
   С тех пор, как айсадка решила с ним остаться, она живо интересовалась делами Отерхейна, хотя это и не женское дело. Но зачастую Элимер не мог ей отказать.
   - Если хочешь... можно, - протянул он.
   Мужчина с пергаментом в руках появился через четверть часа.
   - Садись и записывай, - приказал кхан.
   Писарь поклонился и уселся за стол у окна, на который указал правитель. Подумав, Элимер начал диктовать. Шейра, сидящая в глубине покоев, внимательно прислушивалась.
   Когда мужчина дописал последнюю строчку, кхан забрал у него послание и перечитал:
   "Великий Кхан Отерхейна Элимер II Кханейри выражает почтение государям славного Иллирина - Аданэю Кханейри и Аззире Уллейте. Он желает им процветания и благополучия. Кхан считает нужным лично поздравить их с восхождением на престол. Он будет счастлив обсудить дальнейшие отношения между нашими великими государствами".
   Элимер свернул пергамент, накапал на него воск со свечи и припечатал имперским перстнем. Дождавшись, когда печать застынет, вложил послание в кожаный цилиндр и вручил писарю со словами:
   - Передай гонцу. Пусть сегодня же отправляется в Иллирин и отдаст это лично в руки царю.
  
   - Почему ты соврал? - спросила Шейра, оставшись наедине с мужем.
   - О чем ты?
   - Ну, ты ведь желаешь брату смерти, а в письме говоришь другое.
   - Ах, вот ты о чем! - рассмеялся Элимер. - Так нужно. Это дипломатия. Ума не приложу, как тебе объяснить... Просто поверь.
   - То есть ты все равно хочешь убить брата?
   - Да, но не сейчас. Я еще не разобрался с мятежами, война не ко времени. Пока я хочу предложить Аданэю мир на моих условиях. Ему сейчас куда важнее укрепить власть, чем воевать. Надеюсь, он окажется достаточно разумным и согласится со мной.
   - А потом? Что ты сделаешь потом?
   - Иллирин давно нам мешает. К тому же в его главе встал Аданэй. Так что война неизбежна. Не успокоюсь, пока не увижу брата мертвым, а Иллирин покоренным... - Элимер помрачнел.
   - Ты все время думаешь о войне, - вздохнула айсадка.
   - Приходится.
   - И всегда чем-то занят. А я? Раньше, пока жила в лесу, всегда знала, что и зачем делаю. Охотилась, чтобы есть. Убивала врагов, чтобы не убили меня. Выделывала кожу и шкуры, чтобы одеться. А теперь? Здесь, в этом жилище, есть все. А если чего-то нет, то есть слуги, и они все делают.
   - Ты моя жена, кханне и будущая мать наследника. У тебя и должно быть все.
   - Мне скучно. Даже степь надоела. Вот скажи, чем занимаются знатные женщины шакалов... ой, я хотела сказать - отерхейнские женщины.
   - Ну, - Элимер задумался, - следят за хозяйством, воспитывают сыновей, пока те маленькие, дочерей - пока замуж не выдадут.
   - А если детей нет? И мужа?
   - Да все равно находят, чем заняться. Рукоделием, музыкой... Многому учатся: вести беседы, слагать стихи, танцевать. А некоторые и стрелять из лука.
   - О! - воскликнула Шейра и сдвинула брови в притворном гневе. - Эти танцы! Сожри меня Ханке, если я не видела, как на пиру ты пялился на танцовщиц! Глаз не отводил!
   - Да ты никак ревнуешь? - подколол ее Элимер.
   - Самой огромной ужасной ревностью! Пялился на них, а не на меня. Значит, они тебе больше нравятся? Может, на них женишься? Будет у тебя целый десяток кханне.
   - Эй, да ты же просто дразнишься, нахалка! - рассмеялся кхан. - Знаешь ведь: никто не нравится мне больше, чем ты.
   - Тогда почему пялишься на них?
   - Ну... ничего не могу с собой поделать. Но люблю-то я все равно тебя.
   - Неубедительно. Но я решила: тоже буду сотворять танцы.
   - Танцевать.
   - Что?
   - Правильно говорить не "сотворять танцы", а "танцевать". Ругаться ты выучилась, а вот с обычными словами пока не все гладко.
   - Хорошо. Танцевать, - поправилась айсадка. - Буду танцевать. А ты тогда будешь только на меня смотреть. Не на этих коз дутлоголовых. Завтра же дай мне наставника. Я приказываю.
   - Слушаюсь, великая кханне.
   Элимер расхохотался и увлек разрезвившуюся жену на ложе. Рядом с ней он был так счастлив, что иногда думал: айсадка, а не трон его единственная сбывшаяся мечта.
  
   II
  
   Аданэй вошел в как всегда затемненную комнату жены, и ему стало не по себе. Взгляд выхватил из полумрака тонкий силуэт Аззиры и ее искаженное ужасом лицо. Она стояла неподвижно, вскинув руки над головой. На обеих ладонях красовались нарисованные глаза с черной радужкой. Такой же был намалеван на лбу.
   - Аззира, что это?
   - Где? - вскрикнула она.
   - Глаза...
   - Да, глаза... - прошептала Аззира. - Чтобы Те не подкрались. Чтобы я их увидела.
   - Кого?
   Она затравленно огляделась и задрожала.
   - Я не знаю кого, они прячутся. Но теперь не подойдут незаметно. Ведь у меня столько глаз. Столько глаз... - в ее осипшем голосе слышалась паника.
   Аданэю показалось, что еще чуть-чуть, и жена завизжит от ужаса.
   - Приди в себя! - прикрикнул он, чтобы привести ее в чувство.
   Это подействовало, но ненадолго. Взгляд Аззиры на несколько секунд прояснился, и тут же снова помутнел.
   - Они говорят: я обречена... я проиграю, опять проиграю. Мы проиграем. Они говорят: так будет, пока круг не замкнется. Говорят, я проклята. Навеки проклята. Они смеются. Прогони их, пожалуйста, прогони!
   Ее плечи тряслись, в широко распахнутых глазах горело безумие. Аданэй в очередной раз отметил: его жена - сумасшедшая. Неудивительно, учитывая тайну ее рождения. Он думал, что ощутит гадливость. Но вместо этого им овладело сочувствие. Аззира казалась беззащитной, она умоляла о помощи. Исчезла жрица и студеная рыба - перед ним стояла напуганная девочка.
   Он поднял жену на руки, уселся вместе с ней на кровать и принялся укачивать, как ребенка.
   - Тихо, хорошая моя. Любимая. Никто тебя не тронет. Я не позволю.
   Намалеванные на ее ладонях и лбу глаза смазались, испачкав его одежду и кожу. Аззира затихла. Лишь изредка с ее губ срывался бессвязный лепет. Из него Аданэй разобрал две фразы: "скоро придет мой вечный брат" и "я больше не буду одна".
   Потом она умолкла окончательно. Заснула. Аданэй переложил ее на кровать. Старался не тревожить, но Аззира все-таки проснулась. Правда, теперь в ее взгляде не осталось ничего от взгляда испуганного ребенка. Плотоядно улыбнувшись, она обвила руки вокруг шеи мужа и бархатным голосом произнесла:
   - Ты мне только что снился, мой бог.
   Если бы Аданэй не доверял своим глазам, он решил бы, что предыдущая сцена ему только привиделась..
  
   Брат Аззиры приехал спустя неделю, поздним вечером. Аданэй узнал об этом от Гиллары. Женщина пришла в его комнату и с порога выпалила:
   - Явился! Он явился!
   - Кто? - не понял Аданэй.
   - Мой сын. Он будет во дворце с минуты на минуту.
   - Ну... ладно. А ко мне ты зачем пришла?
   - Давай вместе его встретим. Не могу находиться с ним наедине.
   - Ну так возьми с собой служанку. Я-то тебе зачем?
   - Ты царь. А кто такая служанка? Да никто! А еще его к Аззире придется провести. Лучше, чтобы это сделал ты. Заодно увидишь это... чудовище. Поймешь, что я не лгала, когда о нем рассказывала. Пожалуйста, Аданэй!
   Он поддался уговорам. К тому же проснулось любопытство: желание увидеть, каков из себя брат жены. Аданэй шагнул навстречу Гилларе и бросил:
   - Ладно, идем.
   Они вышли из комнаты и двинулись по галерее в другую часть дворца. Через главные двери внутрь можно было попасть только днем, потому Аданэй и Гиллара сразу спустились к ночному входу. Там, между стражниками, темнела фигура царевича.
   Увидев сына, женщина поморщилась и произнесла:
   - Шеллеп... добро пожаловать. Великий окажет честь и сам проводит тебя к ней..
   Шеллеп перевел на Аданэя тусклый взгляд, в котором не отразилось никаких эмоций. Даже любопытства, присущего большинству людей при первом знакомстве. Так же равнодушно он отвернулся и, не издав ни звука, вяло кивнул.
   Пока Аданэй вел его к Аззире, рассмотрел внимательнее. При взгляде на царевича не оставалось сомнений, что они с сестрой - близнецы. И в то же время он казался почти полной ее противоположностью. Выглядел не изящным, а тщедушным. Белизна кожи в нем выродилась в синюшность. Гибкость - в бессилие мышц, создающее впечатление, будто в теле нет костей. Зеленые глаза, не такие яркие, как у Аззиры, походили на припорошенные пылью стекляшки. Походка была шаркающей и сутулой, руки напоминали плети. Черные, как и у сестры, волосы выглядели давно не мытыми и липли ко лбу, покрытому капельками пота. Аданэй мимолетом удивился, как злобно иногда природа шутит над своими созданиями. Про себя нарек Шеллепа выродком.
   Он был неприятным не только из-за внешности. Чувствовалось в нем нечто опасное. Аданэй теперь догадывался, почему Гиллара ненавидит собственного сына.
   Зато сестра любила его. Аданэй заметил это сразу, как только привел выродка в покои жены.
   - Ты, - прошептала Аззира, ее глаза засияли.
   Близнецы, будто завороженные, двинулись навстречу друг другу. Оказавшись лицом к лицу, взялись за руки.
   - Очень трогательно, - усмехнулся Аданэй. - Ну, так я вас оставлю.
   Он развернулся и вышел. Шеллеп и Аззира не услышали ни его слов, ни звука закрывшейся двери.
   Их поглотил разговор, хотя с губ не слетело и звука. Они говорили глазами.
  
   - Мой брат, мой вечный брат! Мой возлюбленный, мой отец, мой сын, моя жизнь. Весь мир - в тебе!
   - Сестра! Вечная спутница, единственный смысл. Все как тогда... как всегда. Мы снова вместе. Мы вечно будем вместе.
   - Пока круг не замкнется!
   - Пока круг не замкнется...
   - Выполним предначертанное, замкнется круг - мы полетим, свободные.
   - Замкнется круг и - свободные, - мы полетим...
   - Судьба моя! Мы там, где должно. Круг замкнется, но мы останемся вместе.
   - Навсегда свободные!
   - Навсегда вместе!
  
   Аданэя разбудил настойчивый стук в дверь.
   - В чем дело? Кто там? - крикнул он спросонья.
   На пороге появился Оннар. Позади него стояли растерянные стражники, не посмевшие задержать советника.
   Аданэй решил, что впредь будет следить, кого назначают для охраны его покоев.
   - В чем дело, Оннар? Почему ты врываешься?
   - Прости, Великий, но случилась беда. Нирраса убили.
   - Что?! - Аданэй подскочил на постели. - Как это случилось?
   - Никто не знает. Его нашли этой ночью. В лесу на окраине Эртины. Но судя по состоянию... тела, советника убили несколько дней назад. Может, три или четыре... Кинжалом.
   Аданэй припомнил, что в последние несколько дней и впрямь не видел главного советника. Это должно было показаться странным, но не показалось.
   "О чем я только думал!" - обругал он себя.
   - Проклятье! Почему именно сейчас?! Когда вот-вот явится Элимер?! - воскликнул он и спросил: - Где Гиллара?
   - Она как услышала, так убежала, закрылась в покоях, никого не пускает.
   - Понятно... - пробормотал Аданэй. - Подожди снаружи.
   Оннар, поклонившись, исчез за дверью.
   Аданэй оделся, вышел из покоев и обратился к Оннару:
   - Вот что, сейчас же свяжись с Хаттейтином. Пусть явится ко двору. Станет военачальником. Временно или нет - видно будет. А ты пока замени Нирраса на посту главного советника. И еще: мы должны найти убийц.
   - Это непросто. Его могли убить как заговорщики, так и бродяги с разбойниками... Скорее всего, второе. Нирраса ведь еще и ограбили... Не только драгоценности, но и кое-что из одежды сняли. Ума не приложу, как найти преступников.
   - Но мы попытаемся, правда? Прикажи, чтобы поспрашивали людей, живущих неподалеку. Может, кто-то что-то видел.
   - Это вряд ли. Но попробовать стоит, - сказал Оннар и рубанул ребром ладони воздух. - Да что Ниррас вообще делал в лесу?!
   - Вот и мне интересно: что он там делал? - протянул Аданэй. - Попробуй выяснить. А я... я тоже кое-чем займусь.
   С этими словами он отвернулся и двинулся по коридору к покоям жены. Не зная, что предпринять, Аданэй решил обратиться к жрицам: по слухам, они владели магией, читали в человеческих душах. Он не верил, что Нирраса убили ради наживы: советник наверняка не просто так отправился в лес - его заманили. Служительницы Богини могли сказать, кто.
   В комнаты Аззиры Аданэй ворвался. Навстречу вышла Маллекша.
   - Великий? - женщина в удивлении приподняла брови. - Что тебя привело в такое время?
   - Ниррас. Его убили.
   - О! Когда? Как?
   - Дня три-четыре назад. В лесу. Кинжалом. Скажи, кто. Ты же хочешь, чтобы Богиня-Мать стала в Иллирине верховной? Ну так пусть она докажет, что достойна этого.
   - Богиня ничего не должна доказывать своим детям, - отчеканила Маллекша. - И все же я попытаюсь помочь. Но не обещаю, что получится.
   - Попытайся.
   - Хорошо. Но мне нужно время.
   - Сколько?
   Женщина задумалась, потом ответила:
   - До полудня.
   - Мне казалось, что это дело одного часа. Ну или двух. Не больше.
   - Тебе. Казалось.
   Жрица выглядела недовольной, но Аданэя это не волновало. Ему хотелось узнать все и как можно скорее.
   - Что ты собралась делать так долго?
   - Бросать кости. Ворожить. Ну что, Великий, тебе это говорит хоть о чем-нибудь? - с ехидцей поинтересовалась Маллекша и сама же ответила: - Нет. Так зачем спрашиваешь?
   - Ладно... Делай, что считаешь нужным, - сдался Аданэй. - Лишь бы это пользу принесло.
   Жрица кивнула и выжидательно уставилась на него.
   - Что? - спросил Аданэй. - Мне нельзя при этом присутствовать?
   - Конечно нет! - воскликнула жрица, в изумлении покачав головой. - Я сама найду тебя, когда что-нибудь выясню.
   Аданэю оставалось лишь подчиниться. Проворчав:
   - Как скажешь, - он удалился.
   Добравшись до своих комнат, закрылся там и принялся ходить из угла в угол. Неопределенность мучила, лишала покоя, усиливала и без того неслабое беспокойство. Раз преступник избавился от главного советника, то Аданэй и себя не мог чувствовать в безопасности. Особенно если убийца не просто недоброжелатель из знати, а влиятельный вельможа, вхожий во дворец. Например, один из советников. Или кто-то из воинской знати. Это мог оказаться и Оннар. И Хаттейтин. И десяток других приближенных. У многих были причины для убийства. Конечно, оставалась еще версия с ограблением, но в нее Аданэй сразу не поверил.
   Понимая, что теряет драгоценные часы на раздумья, которые ни к чему не приводят, решил отправиться к Гилларе. Она много времени проводила с Ниррасом: не исключено, что догадывалась, зачем он отправился в лес.
   Аданэй открыл дверь, шагнул в коридор - и столкнулся с Маллекшей.
   - Что, уже полдень? - он поразился: неужели так увлекся мыслями, что не заметил времени.
   - Нет. Но я управилась быстрее. Правда, и узнала не так много...
   - Заходи.
   Он пропустил ее в покои, закрыл дверь и спросил:
   - Ну?
   - Его убил кто-то близкий. Кто-то, кому советник доверял.
   - Дальше.
   - Это все.
   - Что?! - воскликнул Аданэй и со свистом втянул воздух. - И ради... этого... я ждал? - он с горечью рассмеялся. - Да я сразу подозревал, что убийца - кто-то из приближенных!
   Маллекша осталась невозмутимой.
   - Подозревал. А теперь знаешь точно. Или ты думаешь, что с помощью чар можно узнать все на свете? Если бы так было, жрицы Матери не утратили бы влияние, а правили этой землей.
   - Ладно, и на том спасибо, - выдохнул Аданэй.
   Маллекша поклонилась и ушла. Он минуту постоял, хмурясь и размышляя, затем отправился к Гилларе.
  
   Женщина открыла не сразу. Аданэй уже начал терять терпение, но тут она появилась на пороге. Растрепанные волосы, покрасневшие глаза, потухший взгляд - все говорило о том, что Гиллара в отчаянии. Впустив Аданэя, она расплакалась.
   - Как мне жить без него? - причитала она. - Я так любила моего Нирраса! Такое горе, горе! - она рухнула на кровать, сотрясаясь в рыданиях.
   Аданэй присел рядом и, выражая сочувствие, потрепал Гиллару по плечу.
   - Даже не знаю, что сказать и как тебя утешить. Да и какое утешение может быть, когда умирают близкие? Могу только обещать: я найду тех, кто лишил тебя любимого, а меня - советника. Они поплатятся и за его смерть, и за твои слезы.
   - Правда? - откликнулась Гиллара, но тут же надежда в ее голосе растаяла: - Но как? Мне сказали, это какие-то бродяги... Как их искать?
   - Мы найдем способ, не сомневайся. Кстати, ты знаешь, что делал Ниррас на окраине?
   - Н-нет, - протянула Гиллара.
   - Жаль. Я полагаю, что бродяги здесь ни при чем. Думаю, Нирраса заманили в лес и выставили все так, будто его убила чернь. Но я почти уверен - это кто-то из знати. Кто-то, кому советник мешал...
   - Думаешь?
   - Я уже отправил туда стражников. Они расспросят местных: за важные сведения я обещал награду. Еще и по лесу пошарят. Уверен, там и обнаружатся пропавшие драгоценности. А еще можно обратиться к ведьмам. Они владеют тайными знаниями. И я уже спрашивал Маллекшу: она подтвердила, что Нирраса убил кто-то из тех, кому он доверял. Кто знает, может, другие жрицы скажут еще больше. Еще есть цветной зериус. Под его воздействием никто не утаит правду, сама знаешь. Лишим подозреваемых противоядия - сами во всем сознаются. Твой Ниррас будет отомщен, не сомневайся.
   - Ты желаешь найти убийц, хотя никогда не любил его... Я так благодарна!
   - Не любил. Но он был мне нужен. К тому же в последнее время мы ладили. Да и я не могу чувствовать себя в безопасности, пока в моем окружении преступники. Вот что припомни: Ниррас говорил тебе, что куда-то уезжает?
   Гиллара покачала головой, и у Аданэя чуть не вырвался вопрос: "Тогда почему тебя не встревожило его исчезновение?" Он сдержался: спрашивать об этом было рано. Потому поинтересовался другим:
   - Но у тебя есть хоть какие-то догадки? Кому Ниррас доверял? И у кого была причина избавиться от него?
   - Боюсь, завистников, недоброжелателей у моего любимого было много...
   - Да. Но тех, кому он верил, можно по пальцам пересчитать, - Аданэй окинул Гиллару внимательным взглядом.
   - Верно. Может... Оннар?
   - Сначала я тоже на него подумал. Но потом до меня дошло: они были приятелями, но не более. Ниррас не настолько ему доверял, чтобы, никого не предупредив, встретиться с ним так далеко от дворца.
   - А что, если Аххарит? Ему мой любимый верил.
   - Это бред! Аххарит даже не в столице. Наслаждается должностью тысячника. Которую, кстати, получил благодаря Ниррасу. Зачем ему убивать своего покровителя?
   - Еще он верил старым рабам... Ну, тем, которые в загородном доме.
   - А им какая выгода от смерти господина? - Гиллара промолчала, и Аданэй продолжил: - Благо, тех, кому главный советник доверял хотя бы чуть-чуть, мало. Поэтому вот что мы сделаем: воспользуемся зериусом. Не обижайся, но тебе тоже придется его отведать. Не потому, что я тебя подозреваю. Ни в коем случае! Просто у других не будет повода оскорбиться, когда узнают, что даже ты выпила отвар правды. Надеюсь, отнесешься с пониманием. В конце концов, это ради того, чтобы найти убийцу твоего любимого. А сейчас, извини, я тебя оставлю. Ты уж держись. Пусть тебя хоть немного утешит то, что Ниррас будет отомщен.
   Царь поднялся с кровати и направился к двери. Правда, шел он, не торопясь. Ждал, что женщина его остановит. Так и вышло.
   - Стой! - воскликнула она. Аданэй обернулся, и Гиллара, опустив глаза, прошептала: - Не нужно зериуса... Я не хотела говорить... Но придется. Это Аззира... Она его убила. Моя дочь убила моего милого, - она закрыла лицо руками и, подвывая, разревелась.
   Аданэй подождал, пока она успокоится, затем спросил:
   - Зачем Аззире это понадобилось?
   - О, несчастный Ниррас видел, что я сама не своя из-за Шеллепа. Хотел помочь - избавить меня от него. Дочь как-то прознала об этом, и вот...
   - И как ты узнала, что это ее рук дело? Она сказала? - Аданэй снова уселся рядом с женщиной.
   - Да-да, - закивала она. - Вернее, не совсем... Но угрожала Ниррасу смертью. Я сама слышала.
   - Что ж, значит, и царицу напоим зериусом.
   - А на нее он не действует, - быстро сказала Гиллара.
   Аданэю показалось, что слишком быстро.
   - Ничего, - хмыкнул он. - Зато на тебя, насколько я знаю, действует. Вот и обвинишь ее. При мне. Конечно, я не смогу наказать Аззиру так, как полагается за убийство. Но поговорю с ней очень серьезно. А для этого мне нужны хоть какие-то доказательства. Иначе она скажет, будто все клевета, - Аданэй усмехнулся и добавил: - Обещаю не спрашивать у тебя ничего лишнего. Только о советнике. А тут тебе нечего опасаться. Я знаю, что ты его любила и не могла убить.
   Он встал и, делая вид, будто собирается уйти, шагнул к выходу
   - Ты догадался... - пробормотала Гиллара.
   Аданэй обернулся к ней и приподнял бровь.
   - О чем я должен был догадаться? О том, как лживы твои слезы?
   - Они не лживы! Я любила Нирраса!
   - Но это не помешало тебе убить его. Вот только любопытно: ты сделала это сама или наняла кого-то?
   - Он захотел слишком многого...
   - Чего?
   - Назвать Аззиру дочерью.
   С минуту Аданэй смотрел на Гиллару в ужасе, хотя незадолго до этого начал подозревать: смерть советника - ее рук дело.
   - Значит, я не ошибся, - проговорил он и взорвался: - Дура! Бешеная сука! Ниррас был нам нужен! А сейчас - особенно! Мой братец уже подъезжает к Иллирину, скоро будет здесь! А я остался без главного советника и военачальника!
   - Ты справишься, - робко вставила Гиллара и вжала голову в плечи.
   - Лесть меня не успокоит! Безумная! Убить Нирраса из-за мерзкой связи с собственным отцом! Из-за нелепых мыслей о чистой крови! Она не чистая, она - протухшая. Стоит посмотреть на твоих деток...
   Аданэй хотел продолжить, но обнаружил, что не находит слов. Гиллара воспользовалась паузой и с тревогой спросила:
   - Что ты думаешь делать?
   - А что теперь сделаешь? - он немного успокоился. - Ты, конечно, дура, но этого не изменить.
   - А зериус? Ведьмы? Поиски драгоценностей?
   - Боишься? - с издевательской ухмылкой проговорил Аданэй. - Правильно. Бойся. На будущее.
   - На будущее... - повторила женщина. - А сейчас?
   - А сейчас зериус отменяется. Ведьмы тоже. К сожалению, на заре царствования нельзя делать из матери царицы преступницу.
   На лице Гиллары отразились облегчение и легкое любопытство:
   - Как ты догадался?
   - По множеству мелочей. Из-за твоего явного нежелания пить отвар. Из-за твоих откровений... Я припомнил, что ты хотела помешать Ниррасу назвать Аззиру дочерью. А когда он исчез, вела себя, как обычно. А должна была взволноваться. Ведь до этого вы виделись каждый день. И это еще не все... Главная твоя ошибка в том, что ты собственную дочь обвинила. А я знаю, что она уже неделю не только не выезжала в город, но даже из дворца не выходила.
   Откуда ему это известно, Аданэй решил не уточнять. Дело в том, что после того, как Аззира вернулась пьяная и зацелованная, он поручил двум прислужникам сообщать, куда и когда она уходит. Опасался, как бы снова не пошла блудить.
   - И все же... как ты поступишь? - с робостью спросила Гиллара.
   - Да никак! - снова взорвался Аданэй. - Что я могу сделать?! Ты, к сожалению, нужна мне. Так же, как нужен был Ниррас. Если бы не это... - он отмахнулся. - Да что об этом говорить! Но теперь я буду осторожен с тобой. Кто знает, вдруг однажды ты решишь, будто я тоже хочу слишком многого.
   - Что ты такое говоришь? Ты - царь. Значит, не можешь желать слишком многого. Это - твоя страна и твой народ.
   - Поражаюсь твоему лицемерию... Но не считай меня недоумком. Мы с тобой знаем, как я превратился в царя и кто мне в этом помог.
   Оба замолчали, лишь через несколько минут Аданэй задал очередной вопрос:
   - Ты что, не могла подождать и убить его после встречи с Элимером? Неужели не понимала, как его гибель некстати?
   - Я все понимаю... и понимала. Но иначе не могла. Ниррас настаивал, чтобы Аззиру объявили его дочерью до приезда кхана. Он был так тщеславен, что хотел предстать перед Элимером отцом царицы.
   - Не страшно, если б и впрямь предстал. И не спорь. Все твои рассуждения по этому поводу я уже слышал. Не желаю выслушивать их вновь. Лучше расскажи, что на самом деле произошло в лесу.
   Гиллара нервно сглотнула: то ли и правда волновалась, то ли делала вид.
   - Аззира - жрица. Вот я и сказала, что открыть ей правду лучше в священном месте... Я послала его в лес, велела ждать на опушке. Сама отправилась следом. Мы встретились, я повела его вглубь, якобы к Аззире. Ну а там... там я обняла его. А у меня был кинжал... - она всхлипнула. - Бедный мой Ниррас, наверное, даже понять ничего не успел. Умер почти сразу. Я сняла с него драгоценности, спрятала под деревом...
   - Я знал, что ты опасна. Правда, до сегодняшнего дня не подозревал, что настолько.
   - Но не для тебя.
   - Ниррас тоже так думал, - с сарказмом проронил Аданэй и добавил: - И все же, как не вовремя...
   - Не тревожься. С тобой будут другие советники и я.
   - Ты? Ну уж нет! - он наклонился к уху Гиллары. - Тебя не будет на этой встрече. Ты скорбишь о несчастном Ниррасе и никуда не выходишь. Ты в отчаянии, разве забыла?
   - Да-да, ты прав... Я не подумала, - закивала женщина.
   Аданэю понравилась ее покорность, но он задался вопросом: насколько ее хватит.
   - Оставляю тебя наедине с твоим горем, - с деланным сочувствием проговорил он и удалился.
   Не хотелось дольше оставаться в обществе старой змеи, способной, как оказалось, ужалить даже собственных детей.
  
   Около недели Аданэй не оставался с Аззирой наедине - она все время пропадала с братом. Они с выродком держались за руки и с нежностью смотрели друг на друга, хотя Аданэй ни разу не слышал, чтобы переговаривались. Даже подумал, что Шеллеп, ко всем прочим своим "достоинствам", еще и немой.
   В конце концов, он все же поднялся к жене, решив, если потребуется, выставить выродка. На пороге покоев столкнулся с сопротивлением служанок. Они уговаривали его прийти позже, убеждали, что царица отдыхает. Ему показалось, что делали они это слишком настойчиво. Не обращая внимания на их возражения, Аданэй прошел внутрь. За его спиной девушки перекинулись тревожными взглядами.
   Во второй по счету комнате Аданэй обнаружил Шеллепа. Тот сидел на полу, ссутулившись и выпялив мутный взгляд в пол. Даже не посмотрел в сторону царя.
   Жену Аданэй нашел в одном из дальних помещений и сразу понял, почему служанки не хотели к ней пускать. Аззира, полуобнаженная, лежала на кровати и целовала смуглого крепкого мужчину. Они не сразу заметили, что уже не одни в комнате.
   - Волнующее зрелище, - прохрипел Аданэй.
   В груди вскипела ярость. Скулы свело. Ноги будто приросли к полу. Несколько секунд он не мог двинуться с места.
   Мужчина заметно побледнел и, вскочив с кровати, отпрыгнул в сторону. Аззира же, безмятежно-спокойная, посмотрела на мужа и пропела:
   - В гневе ты особенно прекрасен, мой бог!
   От унижения у Аданэя сперло дыхание. Захотелось избить ее, изнасиловать, убить.
   Любовник Аззиры попытался оправдаться:
   - Повелитель, я не виноват. Не мог противиться царице. Пощади, умоляю!
   Он склонил голову, выказывая покорность, и приблизился к царю. Зря. Бешенство Аданэя наконец нашло выход. Не владея собой, он выхватил кинжал, изо всех сил ударил мужчину, не разбирая, куда бьет. Тот схватился за бок и, спотыкаясь, истекая кровью, бросился из комнаты.
   - Похотливая сука! - проревел Аданэй, с окровавленным кинжалом надвигаясь на Аззиру. - Грязная потаскуха! Такая же, как твоя мамаша!
   Аззира вскочила с кровати и завизжала, пальцем указывая на кровавое пятно, темнеющее на ковре:
   - Что ты наделал?! Теперь его никто не отмоет! Придется выбрасывать!
   От неожиданности Аданэй опустил клинок и взглянул, куда она показывала.
   - Я чуть не убил твоего любовника, - проговорил он. - Я чуть не убил тебя. А ты из-за какого-то пятна бесишься?
   - Дикарь! Отерхейнский варвар! Ничего не понимаешь! Этот ковер соткали легендарные мастера! Его привезли из самой Сайхратхи! На нем - древнейшие символы творения и гибели!
   - Да мне все равно до твоего ковра, ты, безумная шлюха!
   Он хотел с презрением удалиться, но Аззира оскалилась и бросилась на него, пытаясь ногтями достать до лица. Аданэй ее оттолкнул, но женщина не сдавалась. Вместо того чтобы забиться в угол и оправдываться, снова накинулась на него. Аданэй опять отшвырнул ее, в этот раз сильнее. Аззира отлетела и, не удержав равновесия, упала, ударившись головой о ребро сундука. Прижала руку к затылку, потом отвела ее и посмотрела на пальцы. Они слегка окрасились кровью. Аданэй тоже заметил это, и на его лице промелькнуло злорадство.
   В этот миг он поймал на себе взгляд Аззиры. Невидимые щупальца проникли в голову, пленили мысли и сложили в иные, звучащие, словно приказ:
   "Как я посмел? Ведь я сам во всем виноват. Я должен умолять ее о прощении".
   Аданэй смутно понимал, что это не его мысли, но бороться с ними не мог:
   "Я ничтожный раб Богини. Прикажет - и я умру".
   Тут заговорил разум:
   "Что за бред? О чем я думаю?"
   Встряхнув головой, Аданэй посмотрел на Аззиру и расхохотался.
   - Что за бред, сука?! Думаешь, я поверю? Прекрати колдовать, или я тебя искалечу, клянусь!
   На лице Аззиры отразились неуверенность и страх. Аданэй поздравил себя с победой, но тут же ощутил, как очередная нелепая мысль толкается в голову.
   - Прекрати сейчас же! - прорычал он и подошел к Аззире вплотную.
   Вернув кинжал в ножны, он схватил жену за волосы и, жгутом намотав их на руку, дернул вверх. Аззира закричала. Аданэй наклонился к ее лицу и отчеканил:
   - Не пытайся еще раз проделать со мной такое, ведьма! Не выйдет!
   Подняв ее за плечи, отбросил на кровать и, наслаждаясь беспомощностью жертвы, почувствовал себя почти отомщенным. Он угрожающе двинулся к жене, но ее слова заставили остановиться.
   - Только не бей! - сказала она, сжавшись и прикрыв ладонями голову. - Не трогай! Если навредишь ребенку - я сама тебя убью!
   Руки, уже готовые разорвать и без того жалкие остатки ее одежды, опустились.
   - Что? - переспросил Аданэй и отшатнулся.
   Скользнул взглядом по телу жены и остановился на животе. Талия Аззиры и впрямь расплылась.
   - Надо же! - ухмыльнулся он после секундного замешательства. - И как я сразу не заметил? Еще чуть-чуть, и ты превратишься в жирную корову. И кто отец ублюдка? Или для тебя это такая же тайна, как для меня?
   - Я - жрица. Конечно, я знаю, кто отец, - ответила Аззира и пригладила волосы.
   Она успокоилась, как только муж перешел к своему излюбленному способу поединка - словесному, - и физическая расправа ей больше не угрожала.
   Аданэй же понял, что Аззиру совершенно не задевают слова, способные оскорбить любую другую женщину.
   - Не вздумай утверждать, будто отец - я. Все равно не поверю, - фыркнул он.
   Аззира поднялась с кровати, повернулась к Аданэю спиной и прошла к зеркалу. Повернув голову, скучающим голосом проронила:
   - Мне все равно, поверишь ты или нет. Ты задал вопрос - я могу на него ответить, - она перехватила рукой черную прядь волос. В другой руке оказался гребень. - Хочешь узнать, кто отец?
   - Пожалуй, это любопытно.
   - Он зачат тогда, в гроте. Дитя богов, - Аззира перешла к расчесыванию второй пряди, гребень запутался в волосах, и она разнервничалась. - Все из-за тебя. Теперь мне их никогда в жизни не расчесать! Эяна!
   На крик прибежала служанка.
   - Уйди! - рявкнул на нее Аданэй.
   - Что значит уйди? - вскинулась Аззира. - А кто расчешет мне волосы?
   - Подождешь, - ответил он и снова приказал служанке: - Уйди!
   Та вопросительно посмотрела на госпожу, давая понять, что подчинится лишь ей.
   - Ладно, Эяна, оставь нас, - с неохотой сказала Аззира и обратилась к мужу: - Ну что еще?
   - Думаешь, я тебе поверю? Как докажешь, что это правда?
   - Я ничего не собираюсь доказывать. Сказала уже: мне все равно, веришь ты или нет. И вообще, отчего ты так злишься?
   Аданэй открыл рот, но понял, что ответить ему нечего. Он женился на Аззире, чтобы стать царем. Она стала его супругой, чтобы вернуть брата. Ничто больше их связывало. Он развлекался с рабынями, она - с кем придется. Если ребенок, которого она носит, и впрямь его, то он должен быть этим удовлетворен. К тому же не раз убеждал себя, что он - Аданэй Неотразимый, Аданэй Великолепный, Аданэй-гроза-всех-женщин, а она - девка с больной кровью.
   Он покачал головой и наконец выговорил:
   - Не знаю... Почему-то мне хочется, чтобы ты любила меня.
   Аззира посмотрела на него в растерянности.
   - Ты ведь знаешь свою силу. Разве можно тебя не любить? - с любопытством она добавила: - Наверное, их было много - женщин, готовых отдать за тебя жизнь?
   - Какая разница! - взъелся он. - Меня волнуют не они, а ты!
   - Я твоя. Ты моя единственная земная любовь.
   Нотки, прозвучавшие в ее голосе, заставили его если не поверить, то предположить, что она не врет. Даже несмотря на странную оговорку "земная". Но оставались еще вопросы:
   - Если этот ребенок мой, то почему ты приходила "зачать наследника"?
   - Потому что тогда ты не знал, что я - Богиня-на-Земле. А я уже была беременна.
   - И что тебе мешало сказать, что ты и есть та жрица?
   - А ты так до сих пор и не понял? Это же было таинство. Оно творилось на грани двух миров. Потому не должно было стать явным. Но ты нашел меня там, в роще. Случайно, или кто-то подсказал, уже неважно. Это случилось, и этого не изменить. Хотя жаль...
   - Чего жаль? - Аданэй нахмурился.
   - Не "чего", а "кого". Тебя жаль. Что бы ты обо мне ни думал, я не такая уж злобная. Не хотела тебя губить. Ты сам шагнул в огонь, - она подошла к нему, пока еще осторожно. - Сам шагнул. А теперь злишься.
   - Разве я могу не злиться, когда ты отдаешься другим?
   - Ты тоже проводишь время с другими женщинами. И что?
   - Я мужчина.
   - И что?
   - Знаешь, если бы ты стала только моей, я отказался бы от всех женщин мира!
   - Какой в этом смысл? Зачем придумывать себе новые границы? В прогнившем мире и так мало радостей.
   Аданэй не нашел, что возразить той, которая с детства видела разврат эртинского дворца и не считала его чем-то плохим. Аззира приблизилась вплотную, обняла, запустила пальцы в его волосы. Прикосновения сводили с ума, он сам не понимал, что с ним творится. Превращаясь в раба собственной похоти, не мог и не хотел противиться. С яростью впился в губы ведьмы и увлек ее на кровать. Ведьма смеялась.
  
   Аданэй, утомлённый, остался в палатах Аззиры, но долго не мог заснуть. В последние дни перед приездом брата он спал плохо: мешали мысли, сомнения, застарелая ненависть и жажда мести.
   Незадолго до рассвета он все еще ворочался без сна. Уже собирался встать и либо выйти в сад, либо устроиться в кресле с книгой, но тут над ухом прошелестел шепот Аззиры:
   - Не дают спать мысли о брате?
   - Да.
   - Я спою тебе, и ты заснешь.
   - Тогда пой, Аззира. И выспись сама. Возможно, Элимер приедет уже к завтрашнему вечеру. Тебе тоже нужно отдохнуть.
   - Мне? Зачем?
   - Ты ведь царица. При встрече тебе нужно быть сильной.
   - При встрече? Послушай, я здесь ни при чем. Не собираюсь там появляться. Меня не волнуют распри между царствами, которые все равно рухнут.
   - Но нам нужно там появиться!
   - Не нам - тебе. Это же твой брат, вот сам с ним и говори.
   - Подожди... а как насчет твоего колдовства? Ты можешь внушить Элимеру все, что угодно!
   - Нет, мой бог, не могу. Это действует лишь на тех, с кем я связана кровью. Например, на Латтору. И на высшую иллиринскую знать: мы все хоть и в дальнем, но родстве друг с другом. Или на тебя. С тобой я связана через ребенка. Даже не понимаю, как ты устоял. Ты - второй, у кого это получилось.
   - А первый?
   - Первая. Гиллара. Моя сестра и мать.
   - Ты знаешь об этом?! - поразился Аданэй. - И даже не пытаешься скрыть?
   - А зачем? Не сомневаюсь: она тебе рассказала.
   - Лучше бы я не знал... Не понимаю, для чего Гиллара поделилась со мной...
   - Ни для чего. Просто ты не можешь использовать это знание против нашей семьи. Ты сам теперь - ее часть. Мать, видишь ли, гордится нашим с братом происхождением и ее мучает, что никому не может о нем рассказать.
   - А ты? Тоже гордишься?
   Аззира задумалась и пожала плечами.
   - Я? Нет... Мне это безразлично.
   - Но...
   Невысказанный вопрос прервался ее песней. Что за чары вложила Аззира в колыбельную, Аданэй не знал. Голову окутал туман, тело стало невесомым. Никогда прежде он не засыпал так сладко.
  

Глава 5. В голове у мальчишек одни лишь драки

  
   Шел четырнадцатый день пути по землям Иллирина Великого. Леса и зеленые луговины, озера и реки, равнинные поселения и прибрежные деревушки проносились перед Элимером, не оставляя в памяти ни малейшего следа. Ему было не до местных красот - мыслями он находился в Эртине. С той минуты, как получил от Аданэя ответ на послание, с трудом мог думать о чем-нибудь другом. Письмо до сих пор стояло перед глазами.
  
   "Государь Иллирина Аданэй I Кханейри выражает признательность кхану Отерхейна Элимеру II Кханейри - да славится его имя в веках! - за добрые пожелания. Царь, в свою очередь, желает ему и его стране силы и процветания. Пусть беды обходят стороной, пусть руки богов, дарующие благо, не оскудевают! Аданэй Иллиринский будет счастлив увидеть Элимера Отерхейнского и скрепить дружбу между нашими великими державами".
  
   Элимеру казалось, что он видит глумливую ухмылку на лице брата, скрывающуюся за витиеватыми строками. Пытался представить, как пройдет встреча. Как они посмотрят друг на друга, что скажут. Больше всего опасался, что Аданэй найдет способ унизить его так, что он не сумеет ответить. Элимер понимал: страх пришел из детства и юности, но все равно не мог от него отделаться. Вел мысленные беседы, придумывал подходящие ответы на незаданные вопросы. От беспокойных фантазий крутило в желудке, и даже Шейра не могла отвлечь от них.
   Она ехала рядом с Элимером в повозке, украшенной серебром и медью. Сначала он не думал брать жену в Иллирин - опасался, что дальний путь окажется для нее тяжелым и может навредить ребенку. Но Шейра настаивала. Она выросла среди дикарей и не понимала, почему из-за беременности должна отказываться от интересной поездки. До сих пор айсадка видела только Дейнорские леса и отерхейнские степи, теперь же хотела посмотреть другие земли. Заверяла, что скука и ожидание ей повредят больше, чем путешествие с мужем. Элимер поддался на уговоры и пока не жалел об этом. Стойкая Шейра переносила дорогу не хуже воинов. К тому же ехала не верхом.
   По обе стороны повозку охраняла дружина. Позади скакали советник Варда и военачальник Ирионг. За ними неслись сверкающие доспехами этельды. У кхана мелькнула мысль, что не хватает Таркхина. В присутствии наставника он всегда чувствовал себя увереннее: тот умел успокоить, дать совет ко времени, понять. Но оказался предателем.
   В душе Элимера всколыхнулась боль, и он отогнал воспоминания. Правда, настроение успело испортиться окончательно. Он даже не услышал слов Шейры.
   Айсадка спрашивала, какие звери водятся в здешних лесах, но тут же забыла о собственном вопросе. Ее внимание привлекла вырастающая на горизонте Эртина.
   - Как будто горные вершины... - пробормотала Шейра, глядя на остроконечные крыши столичных башен. - Такие белые... как снег.
   Элимер, конечно, тоже их увидел. Приказал остановиться и, пересев на украшенного серебряной сбруей Кречета, велел продолжать путь. Спустя неполный час отерхейнцы въехали в столицу. Здесь их уже встречали - глашатаи прогудели в рога, иллиринские воины подняли мечи в знак приветствия и, образовав коридор, пропустили кхана и его людей. По краям мостовой стояли зеваки, а ребятишки бежали следом за процессией.
   От обилия красок у Элимера рябило в глазах: пышная зелень деревьев смешивалась с растущими у их подножия цветами, а белые крыши и башенки домов - с радужными стенами и пестрой одеждой простонародья. Он поразился, откуда у черни деньги на столь яркие ткани - красные, синие, лимонно-желтые. Либо все облачились в лучшие наряды, либо Иллирин еще богаче, чем он думал. Если так, то древнее царство тем более нужно завоевать. Отерхейн тоже не бедствовал, но простонародье все же не могло позволить себе шелковые одежды. Даже льняные доставались из сундуков лишь по праздникам.
   Кхан впервые увидел Эртину, но ее великолепие не затронуло сердца - он воспринимал древний город, как добычу. Вместо того чтобы любоваться им, отмечал, что столица не обнесена стенами, а улицы здесь широкие, прямые, и по ним без труда проедет конница.
   Когда подъезжали к главной площади, Элимер вновь подумал об Аданэе. Словно наяву, заговорил с ним.
  
   Ты - мой брат, мой враг - должен умереть. Ты не заслуживаешь жизни. Ты превратил мое детство, мою юность в кошмар. Своими издевками отталкивал от меня людей - тех, которые могли стать союзниками, друзьями. Ты заставил их видеть во мне слабого мальчишку, недостойного трона! А помнишь ту рабыню? Помнишь, как унизил меня? Если бы ты знал, как сильно я возненавидел тебя в тот день, как сильно захотел твоей смерти! А помнишь, как со своими дружками выставлял меня на посмешище? Особенно в присутствии женщин.
   Ты хотел, чтобы я забыл о гордости. И я почти забыл. Ты пытался убедить, что я - ничтожество. И я почти поверил... Ты забрал любовь отца. Ты - у которого с детства было все, на что указывал пальцем - именно ты сделал меня тем, кто я сейчас. Я радуюсь страху и злобе в обращенных на меня взглядах. Думаю: пусть лучше боятся и ненавидят, чем презирают. Из-за тебя мне кажется, будто только страх удерживает подданных от того, чтобы рассмеяться мне в лицо. Какой бред! Сам понимаю, что бред, но ничего не могу с собой поделать. Не могу измениться. Из-за тебя!
   Что ж, ты сам воспитал врага - и посмел встать на его пути. На моем пути! Во главе враждебной страны! Что же я испытаю, когда посмотрю в твои глаза? Смогу не плюнуть в них? Сумею не выхватить меч? Не наброситься с кулаками, в надежде стереть с твоей рожи мерзкую ухмылку? Не знаю, смогу ли удержаться от всего этого, но знаю, что должен. Сейчас я кхан, а не затравленный ребенок. Ты - мой брат и враг - за все ответишь! Тебе нужно было скрыться, когда я тебя отпустил. Затаиться, как мышь в норе, потому что больше я тебя не пожалею! Я не прощаю врагов. Уже не прощаю. Я заставлю тебя умирать снова и снова. Заставлю реветь от боли - твоей собственной и тех, кто тебе дорог. Ты станешь ползать у моих ног, умоляя о смерти. А я... Я буду стоять и смеяться!
  
   Аданэй в окружении приближенных ожидал кхана Отерхейна и его людей на главной площади. Отсюда два правителя должны были отправиться во дворец. Там ждали красивые речи, обмен дарами, пир, а затем переговоры.
   Аданэй волновался, не зная, чего ждать от встречи с братом, и злился, что нужно чествовать его, как кхана. Церемония приветствия - лишь дипломатическая игра, и все-таки она раздражала. Он не желал приветствовать лжеца и узурпатора, но выбора не было. Оставив бесплодные попытки успокоиться, Аданэй пустил мысли бежать, подобно речному потоку в половодье. В них обращался к Элимеру.
  
   Ты обманом захватил власть. Дважды солгал. Сначала предал память отца, отвергнув его завещание. Потом нарушил традиции поединка, оставив меня в живых. Что ж, думаю, о втором ты пожалел не раз, но поздно. Ты уже ничего не изменишь. Когда-то я пообещал себе: ты ответишь за каждый шрам на моей спине, за каждое унижение, каждые день и час, проведенные в рабстве. Теперь я снова обещаю и даже больше - клянусь - ты ответишь!
   Знаешь ли ты, что такое оказаться в когтях Мраты? Что такое быть невольником, жизнь которого ничего не стоит? Знаешь, что такое скрывать свое имя, притворяться, терпеть побои? Говорить на чужом языке? Скучать по своей земле, но убеждать себя, что отныне Иллирин - твоя родина?! Я прошел через все это и не сломался. А ты смог бы? Или в малодушии выбрал бы смерть?
   Наверное, ты счастлив быть кханом. Так я тебе скажу - ты не имеешь права на счастье. Не теперь! Не после того, как из-за тебя я едва не сгнил в рабстве! Да ведь у тебя с детства было все! Любовь твоей бессловесной мамочки! И твоей бабки! Знаешь ли ты, каково это - в каждом их взгляде видеть брезгливость, будто я не человек, а вонючий клоп, которого следует раздавить? Словно наяву слышать так и не озвученные ими слова: бастард не стоит и мизинца их возлюбленного сына и внука?
   За это и многое другое я заставлю тебя страдать. Просто смерти ты не заслуживаешь. Ты превратил меня в изгоя, раба, ты лишил меня всего, что я знал и любил. Это ты заставил меня стать подлецом! Если бы не ты и твоя ложь - никогда я не оказался бы в Иллирине, не использовал Лиммену, не предал Вильдерина и не женился на полоумной потаскухе! Вся моя жизнь сложилась бы по-другому! Я должен был стать кханом, а не ты! Кстати, тебе жилось бы при мне не так уж и плохо. Я бы тебя не убил, не изгнал, не сделал рабом! Ты даже мог занять высокую должность! И уж точно я больше не смеялся бы над тобой, ведь у правителей есть заботы поважнее.
   Но ты изуродовал мою жизнь, ты превратил меня в лицемера и предателя! После этого смеешь являться с разговорами?! Или полагаешь, будто я все забыл и простил? Нет! Никогда! Я не успокоюсь, пока не увижу твоих мучений! Ты проклянешь жизнь, лишишься всего, что тебе дорого и всех, кого любишь! Будешь молить небо о смерти, но так и не получишь ее. А я буду наслаждаться твоими терзаниями. Право, мне будет очень весело.
  
   Элимер въехал на площадь и увидел иллиринцев, выстроившихся вдоль нее полукругом. Впереди, на соловом коне, сверкая платиной волос, восседал его враг. Кхан почти оцепенел от напряжения и едва смог вскинуть руку в приветствии. Больше ничего и никого не видел, кроме Аданэя. Лицо, такое знакомое и близкое с юных лет, ничуть не изменилось - словно время не властно над ним. Вернувшийся из мира теней брат - живой, невозмутимый, с отрешенным взглядом.
   Молнией пронеслось смутное воспоминание из детства: река, песок и они, маленькие, смеются и возятся с большим черным жуком. В детской жестокости сооружают для него преграды и потопы.
   Тогда еще не было ненависти, вражды, даже соперничества. Он и Аданэй прекрасно ладили, хоть и недолго - не более полутора лет.
   Что-то дрогнуло в душе, и Элимер подумал:
   "Неужели я и впрямь хочу, чтобы мой брат - пусть ненавистный, но все-таки брат, - вопил от боли?"
   Аданэй вскинул голову, тронул коня и подъехал к Элимеру. Кхан увидел, как губы врага расползлись в торжествующей высокомерной усмешке, и ответ пришел сам:
   "Хочу. Больше всего на свете".
  
   "Он изменился, - подумал Аданэй, рассматривая Элимера. - Научился владеть собой. Непроницаемое лицо, жесткий взгляд. Понятно, почему его боятся. А в повозке кто? Та самая айсадка? Похоже, брюхатая... Зачем он приволок ее сюда? Похвастаться будущим наследником? Глупо... С другой стороны, чему удивляться? Глупость уже то, что он женился на дикарке".
   Насмешливыми мыслями Аданэй пытался избавиться от тревоги и неуверенности, а надменным поведением - скрыть их от брата.
  
   - Для меня великая честь видеть кхана Отерхейна в своих краях.
   - Я счастлив оказаться на земле Иллирина и славить ее новых правителей.
   - Нас ждет пир в твою честь. Надеюсь, ты с приближенными почтишь его присутствием.
   - Несомненно.
   Правители обменялись кислыми улыбками и проследовали во дворец. Всю дорогу они избегали смотреть друг на друга.
  
   Длинный, заставленный яствами стол посреди огромной залы. Множество арочных витражных окон. Через них льется, преломляясь, свет. Радужное сияние озаряет лазурные стены и покрытый синим ковром пол. Падает на причудливые деревца в белых вазах, стоящие по краям помещения, заставляет переливаться шелковые одежды красивых рабов и рабынь, разносящих блюда, и музыкантов, играющих на кифарах и свирелях.
   В Отерхейне отнюдь не все вельможи одевались так богато, как здешние невольники. Да и столь великолепных пиров у себя на родине Элимер не видел. Разнообразие блюд и напитков поражало, запахи щекотали ноздри: об иллиринских пряностях неспроста ходили легенды. Но чувство голода заглушала нервозность. Шейре, сидящей рядом, тоже было не до еды.
   Айсадка впервые оказалась в такой сверкающей зале, среди разряженных в яркие шелка и золото людей. Неброское богатство инзарского замка не шло ни в какое сравнение с вычурной роскошью эртинского дворца. Восхищенный взгляд Шейры скользил по мозаике на стенах, лепнине и каменным кружевам, украдкой касался иллиринцев. Правда, когда она посмотрела на мужа и прочла на его лице злость и раздражение, то нахмурилась. Элимер заметил беспокойство жены и, подбадривая ее, улыбнулся. Потом кивнул на кубок, намекая, что сейчас его следует поднять, ведь зазвучали очередные речи. Прислушиваться, впрочем, было необязательно: все сводилось к одному и тому же: иллиринцы рады чествовать кхана, а он счастлив оказаться в Иллирине.
   Элимер смотрел на брата, пытаясь понять, о чем тот думает, чего ждет от встречи, чего опасается. Безуспешно: на лице Аданэя играла вежливая полуулыбка, а сам он выглядел непринужденно-спокойным. Элимер понимал, что это лишь видимость, маска, но все равно злился. Зато с удовольствием отметил, что возле царя лишь приближенные - царицы нет. Сразу предположил, что Аданэй стыдится жены, потому и запретил ей появляться на пиру. Об Аззире Элимер знал мало, ведь никто не воспринимал царевну, как претендентку на престол. Но слухи доносились: она не в себе и даже больше - безумна. Кхан со злорадством представил некрасивую лупоглазую девицу, пускающую слюни. Мысль, что Аданэй - любимец женщин и любитель красавиц, - связал жизнь сначала со старухой, а потом с сумасшедшей, доставила наслаждение. Правда, оно тут же улетучилось, когда подумал, что лучше бы брат сгнил в рабстве. Элимер в очередной раз пожалел, что дважды сохранил ему жизнь. Пообещал себе, что впредь не проявит милосердия. Враг умрет, чего бы это ни стоило.
  
   Аданэй сидел на противоположном конце стола. Так полагалось по обычаю, и он находил это удобным. Находись он с братом бок о бок, мог не удержаться и сказать какую-нибудь гадость. Тем самым разрушил бы хоть и лицемерное, но перемирие.
   Он почти неотрывно наблюдал за Элимером, потому увидел, с какой теплотой и лаской тот улыбнулся дикарке. Аданэю это показалось удивительным, хотя и подтвердило догадку: брат и впрямь влюбился. Значит, в жене, тем более беременной, его слабость, которую можно и нужно использовать. Остается придумать, как.
   Аззира на пир не явилась. Сейчас Аданэй был даже рад этому: не хотел, чтобы Элимер увидел ее днем, когда она похожа на снулую рыбину. Впрочем, вечером брату тоже незачем с ней встречаться. Неизвестно, что жене в голову взбредет. Зная Аззиру, Аданэй опасался, что она поведет себя или как безумная, или как потаскуха - а может, и вовсе совместит и то, и другое.
  
   Торжество закончилось на закате. Переговоры можно было отложить до утра, но ни Элимер, ни Аданэй не захотели этого делать. Неспроста они почти не пили и запретили пить своим приближенным.
   Встречи между государями по традиции проводились там же, где советы времени перемен - в неуютной, полупустой, серой зале. Она называлось Сумеречной. Аданэй оказался в ней во второй раз, и снова поразился, насколько она отличается от прочих помещений дворца. Длинный гранитный стол. Грубые изваяния богов по углам. Никаких украшений. Так повелось издавна. Задумка древних жрецов: они хотели, чтобы смертные - даже цари - чувствовали свою ничтожность перед богами. Это помещение еще больше нагнетало и без того тяжелую обстановку.
   Правители с приближенными расселись по обе стороны стола и словно уменьшились в размерах. Теперь они выглядели незначительными, несмотря на богатые одежды и гордый вид. Стол же между ними напоминал не то стену, не то пропасть.
   Сначала Элимер подумал, будто Аданэй намеренно устроил встречу здесь, чтобы досадить. Потом заметил, что брат и сам держится напряженно. Так и не понял, почему нельзя было побеседовать в более уютном помещении. Даже позавидовал Шейре и Видольду, которых не взял сюда с собой: айсадке не место на переговорах, а телохранителя он оставил ее охранять. Сейчас они прогуливались по вечернему саду.
   Кхан отогнал лишние мысли. В конце концов, он сам хотел встречи, а значит, сам ответит за ее последствия - и перед самим собой, и перед подданными.
   Аданэй первым нарушил молчание:
   - Я рад видеть великого кхана, но позволь спросить: что привело тебя в Иллирин?
   - Я желаю обсудить дальнейшие отношения между нашими державами. Сейчас, когда бывшие правители Иллирина встретились со своими предками, многое может измениться.
   - Изменения - путь к развитию, - согласился Аданэй. - Если они благоприятны.
   Элимер подал знак Варде. Тот, выдержав паузу, заговорил:
   - Будем откровенны: до последнего времени между нашими государствами существовали разногласия. Но почему бы не прийти к взаимопониманию? Хотя бы по вопросам торговли. До сих пор мы продавали вам только рабов, у вас же ничего не закупали. А ведь Иллирин славится специями, тканями... Не говоря уже о зерне и виноградниках. Зато в Отерхейне - лучшее оружие, руда, скакуны. Наши государства могли бы принести друг другу пользу. К сожалению, отерхейнские купцы предпочитают торговать с близлежащими землями. Не отваживаются отправлять караваны к Иллирину. Долгая дорога, разбойники, непогода и другие трудности смущают их. То же касается и ваших торговцев. Но есть одно решение... наших купцов может привлечь возможность торговать с заморскими странами. Если вы откроете Отерхейну выход в море, позволите строить в вашем порту корабли - разумеется, только торговые, - то наши караваны станут часто пересекать Иллирин. А по дороге купят и продадут немало. Это выгодно и вам, и нам. К тому же, поможет избежать дальнейших... хм... разногласий, - Варда многозначительно приподнял брови.
   "Вот оно! - подумал Аданэй. - Еще отец грезил морем. И сейчас нам явно предлагают выбор: либо выход к нему, либо... война?"
   Аданэй глянул на Оннара и едва заметно кивнул, позволяя главе купеческих гильдий ответить на предложение. Советник понял это и сказал:
   - Нам весьма отрадно, что вы желаете развивать торговлю. Мы хотим того же и не видим преград. Да и раньше не видели, но Отерхейн предпочитал вести дела с западными странами. Если же теперь вы готовы обратить внимание и на восток, то вместе мы легко решим все вопросы. Пусть ваши купцы не готовы отправлять караваны в Иллирин, зато наши с радостью преодолеют все невзгоды пути. Они пойдут на многое ради того, чтобы покупать бесценное оружие и коней Отерхейна, не обращаясь к перекупщикам. При этом смогут расширить собственную торговлю, ведь Отерхейн - большая страна. Кроме того, это быстрее, чем ждать, пока построят корабли. Как видите, выход к морю не обязателен.
   - Мы думали и о такой возможности, - снова заговорил Варда, - но наша страна довольно молодая, и у нас еще нет приспособленных для большой торговли городов. Разве что столица. Кроме того, ваши торговцы - не воины. Зато, насколько мне известно, достаточно богаты, чтобы нанять многочисленную охрану. Слишком многочисленную. Нашему войску это может не понравиться, а оно - главная сила Отерхейна. Неспроста соседние страны его опасаются. Потому слово военачальников многое значит.
   Это была угроза, и Аданэй ее распознал.
   - Неужели их слово значит больше, чем воля великого кхана? - с насмешливым удивлением спросил он.
   - Разумный правитель всегда следит за настроениями подданных, - отчеканил Элимер. - И уж тем более прислушивается к войску.
   Правители замолчали, а советники вновь заговорили. Доводов, предложений и возражений прозвучало множество, но они не привели ни к чему. Впрочем, все и так догадывались, что согласие невозможно, а вопросы торговли - лишь повод для встречи братьев.
   Аданэй не выдержал первым. Чтобы закончить бесполезный разговор, произнес:
   - У Отерхейна есть способ выйти в море - отдать нам Антурин.
   Он понимал, что Элимер не пойдет на неравноценный обмен. Зато словесная игра закончится - она уже изрядно надоела. Брат сюда не ради торговли приехал: ему нужно другое. Аданэю не терпелось узнать, что именно.
   - Антурин? Исключено, - отрезал кхан.
   - Значит... - протянул Аданэй.
   - Мы снова не пришли к согласию, - закончил Элимер за него. - Это чревато ухудшением наших отношений.
   - Видимо, такова воля богов.
   Воцарилось молчание, но братья не спешили подниматься из-за стола и прощаться. Несказанность висела в воздухе.
   - Возможно, - выдавил Аданэй, - сможем что-то решить с глазу на глаз. Поговорим, как... родичи. Думаю, нам есть, что обсудить.
   Повинуясь негласному приказу, приближенные удалились, и правители остались одни.
   Помещение будто разрослось. Стол-стена превратился в непреодолимую пропасть. Несколько минут братья, не отрываясь, смотрели друг на друга. Нужда в притворстве отпала, и на лицах отразились истинные чувства - недоверие, страх и ненависть.
   - Вот мы и одни, - проговорил Аданэй. - Ну, теперь скажи, зачем на самом деле явился?
   - Ты слышал.
   - Слышал. Я это много раз слышал, еще от отца. Но сейчас море - лишь предлог, верно?
   - Да.
   - Тогда зачем притащился?
   - Убедиться, что это и впрямь ты.
   - Ну, убедился. И что теперь?
   - Теперь... меня терзает любопытство. Я знаю, как ты стал царем. А как попал в столицу, во дворец? Кто тебе помог?
   - Судьба. Или боги. А может, собственный ум, - хмыкнул Аданэй. - Какой из ответов тебе нравится?
   - Никакой. Но большего, я так понимаю, ты не скажешь...
   - Угадал.
   Они замолчали и отвернулись друг от друга. Кхан перевел взгляд на стену, царь уставился в пол.
   Элимер первым посмотрел на брата и нарушил тишину:
   - Лучше беги из Иллирина. Пока не поздно.
   - Иначе что? - усмехнулся Аданэй. - Заплачешь? Раньше ты всегда так делал.
   - Раньше - это в детстве? Ты бы еще младенчество вспомнил...
   - О, не только в детстве. Напомнить, как хныкал, стоя передо мной на коленях?
   Элимер сжал под столом кулаки. Того унижения не мог забыть, как ни пытался. В семнадцать лет он влюбился в наложницу Аданэя, и брат согласился ее отдать. Но взамен потребовал, чтобы он встал на колени.
   Сейчас нельзя было показывать, как мучает это воспоминание.
   - Что взять с юнцов? - кхан изобразил снисходительную усмешку. - Но сейчас-то мы с тобой взрослые. Вот и поговорим, как взрослые, - сделав паузу, он закончил: - Мне нужен выход к морю.
   - А мне Антурин.
   Аданэй встал, оперся ладонями о стол, слегка подался вперед. Элимер тоже поднялся и, пронзив брата взглядом, повторил:
   - Выход к морю. Ты мне кое-чем обязан - я дважды сохранил тебе жизнь.
   - О да, этим я обязан твоей глупости. Или трусости. Всегда знал, что у тебя кишка тонка.
   - Все те же детские насмешки... Только вот я изменился, и меня они больше не задевают. Подумай, если есть чем: будет война - Иллирин не устоит. А тебе сейчас куда важнее укрепить власть.
   - Тебе тоже. В Отерхейне, как я слышал, мятежи. Ты в таком состоянии воевать собрался?
   - Даже в таком состоянии я выйду победителем. С большими, чем хотелось бы, потерями, но победа будет моей.
   - Знаешь... мне доносят, что Иэхтрих Эхаскийский недоволен тем, что ты предпочел дикарку его дочери.
   - На твоем месте я бы тщательнее выбирал разведчиков.
   - Спасибо за совет. Но я хотел спросить о другом: почему дикарка? Что ты нашел в этой белобрысой девице?
   - Не твое дело.
   - Как это не мое? Она же вроде как моя келин. И, похоже, твое слабое место. - Аданэй вышел из-за стола и, обойдя его, остановился в нескольких шагах от брата. - Ну, так что ты в ней нашел?
   - У тебя недостаточно ума, чтобы понять, - процедил Элимер.
   - И вот еще что любопытно, - как ни в чем не бывало, продолжил Аданэй. - Она. Что она находит в тебе? Или ты берешь ее силой?
   Элимер понимал, что брат намеренно выводит его из себя. Сдержать гнев было сложно, но необходимо. Иначе выглядело бы так, будто слова Аданэя попали в цель.
   - А как насчет твоей жизни? - спросил кхан. - Я так и не увидел царицу. Ты ее стыдишься? Понимаю, династические браки - мало ли, кто попадется. Старуха, вроде Лиммены, или... сумасшедшая.
   - Царица посчитала тебя недостойным своего присутствия, - огрызнулся Аданэй.
   Оба сознавали, что разговор с каждой минутой все меньше напоминает беседу правителей и все больше походит на перепалки юности. Но остановиться уже не могли.
   - Тогда странно, что она терпит такое ничтожество, как ты, - хмыкнул Элимер.
   - Ты что-то путаешь, братец. Ничтожеством всегда был ты. Отец это понимал, поэтому и услал тебя в долину. Жаль, у тебя не хватило ума остаться там до седин.
   - Отец был ничем не лучше тебя!
   - Зато лучше тебя, мамочкин любимчик! Если бы не твои расправы и зверства, ты и двух дней не удержался бы на престоле!
   - Зато чтобы завладеть престолом, мне не пришлось сношаться с царственными старухами!
   - Потому что на тебя даже старуха не посмотрит! Тем более царственная. И между прочим, Лиммена была не стара.
   - Ты даже накрашен, как шлюха!
   - Просто ты варвар. Ничего не соображаешь!
   - Ну конечно, ты же теперь иллиринец! Для тебя все остальные - дикари. Напомнить пословицу? В Иллирине девки страной правят, а мужи друг друга любят.
   - Чушь! Вы с дикаркой стоите друг друга. Отправляйся к ней в леса, растите своего выродка там. Будете вместе на дутлов охотиться. Они достаточно тупы, даже твоя белобрысая потаскуха поймает!
   Аданэй отпрянул, уклоняясь от просвистевшего возле уха кулака. И все-таки удар этот, скользнув по скуле, обжег его.
   - Вот теперь узнаю тебя, - ухмыльнулся он. - Все как в былые золотые деньки. Когда возразить нечего, бросаешься в драку. Значит, согласен, что она потаскуха. А ты вообще уверен, что она от тебя брюхата?
   Лицо кхана застыло, огонь ярости во взгляде сменился льдом.
   - Разговор окончен, Аданэй. Пора прощаться. Я возьму от Иллирина все, что мне нужно, а тебя уничтожу. Просто знай это.
   - Моря тебе не видать. Ни в этой жизни, ни в следующей!
   - Не злись, красавица, тебе не идет, - с презрением проронил Элимер.
   Теперь уже Аданэй готов был наброситься на брата с кулаками, но вовремя понял, что не победит. Придумать же язвительную реплику не успел. Дверь в залу отворилась, и вошла Аззира.
   - Какая прелесть,- промурлыкала она, мазнув по Элимеру лукавым взглядом. - Мой бог, оказывается, твой брат тоже хорош собой.
   Ее слова показались Аданэю ударом под дых и ножом в спину одновременно. Не оглядываясь на жену, он процедил:
   - Аззира, ступай к себе.
   Сам не отводил глаз от Элимера. Ожидал увидеть ехидную усмешку на его лице, но опасения не подтвердились. На лице брата читалось все, что угодно - удивление, любопытство, даже восхищение, - но только не ехидство.
   Аданэй наконец обернулся, посмотрел на Аззиру - и открыл рот от изумления. Жена даже в "ночной", ведьмовской ипостаси предпочитала темную невзрачную одежду. В таком обличье, как сейчас, он ее ни разу не видел.
   Вызывающе-яркое красное платье стянуто под грудью золотистой лентой. Обнаженные руки увиты сверкающими браслетами, а четыре длинные тугие косы змеятся по плечам. Тревожным огнем мерцают рубины в диадеме. Накрашенные губы приоткрыты и на белом лице выглядят окровавленными.
   Аззира казалась даже не царицей - богиней.
  
   Шейра с Видольдом бродили по садовым тропкам, разглядывая диковинные растения и статуи. С заходом солнца рабы зажгли фонари, и сад стал еще красивее.
   - Я и не знала, что каменные шатры такие разные, - проговорила Шейра, оглядываясь на дворец.
   - Разные народы - разные дома. Вот у нас в холмах и вовсе глинобитные кибитки, - со скукой отозвался Видольд.
   Он хотел продолжить, но тут замер, вглядевшись в заросли: там показалась закутанная в плащ женская фигура. Она приблизилась и остановилась в нескольких шагах от Шейры.
   - Забавно как... - нараспев проговорила незнакомка на отерхейнском и скользнула взглядом по выпирающему животу айсадки. - Ну, и где же наши с тобой мужчины? Пойду к ним...
   Женщина двинулась дальше. Проходя мимо Видольда, подняла на него глаза и застыла, как вкопанная.
   - О, как бы мне хотелось с тобой побеседовать, властитель! - с восторгом воскликнула она.
   Это обращение вызвало у воина смех.
   - Ого! Первый раз слышу, чтобы телохранителя, хоть и главного, называли властителем! Мне понравилось! Можешь повторить? Я потом всем похвастаюсь.
   Женщина растерялась и, пробормотав "прости... обозналась, наверное", удалилась. Ее силуэт растаял в густой синеве.
   - Кто это? - спросила Шейра.
   - Мне почем знать? Она спросила тебя: где наши мужчины? Наверное, царица.
   - А почему она назвала тебя властителем?
   - С кханом перепутала.
   Айсадка прищурилась и с недоверием протянула:
   - А вот и нет. Раз она сказала, что пойдет к нашим мужчинам, то знала: ты - не Элимер.
   - Слушай, девочка, - вздохнул воин, - ты разве не заметила, что она не в себе? Может, пьяна. Мало ли, что у нее в голове творится.
   - Не знаю, - проронила Шейра и передернула плечами, - но она меня испугала.
   Видольд повернулся в сторону деревьев, за которыми скрылась женщина.
   - Тут ты, пожалуй, права, - сказал он. - Ее стоит бояться. Думаю, наш златовласый враг и не подозревает, с кем связался.
  
   Аззира молчала. Аданэй тоже не знал, что сказать. Первым опомнился Элимер.
   - Рад видеть прекрасную Аззиру Уллейту, - произнес он. - Жаль, что не смогу с тобой побеседовать. Как раз собирался прощаться - время позднее. Но я от всей души желаю тебе и твоему супругу счастливого царствования.
   - Лицемер... - проворковала Аззира, подходя ближе. - Оба вы лицемеры. Мальчишки все одинаковы... В детстве в голове одни драки, а как вырастаете - войны, - она помолчала и продолжила: - Я видела сейчас твою жену, кхан Отерхейна. Она ждет сына. Интересно, наши дети тоже будут ненавидеть друг друга?
   - Кто знает... Зависит от того, как нити переплетутся, - ответил Элимер. - Прими мое почтение и восхищение, - он церемонно приложил руку к груди.
   Аданэй через силу выдавил:
   - Ты с кханне и советниками можешь остаться во дворце. Для вас приготовили покои. Или, если будет угодно, можешь переночевать в том же особняке, где твои воины.
   - Я отправлюсь в особняк.
   - Как скажешь. Я прикажу проводить. И да... завтра вечером пир... прощальный. Надеюсь, ты почтишь его своим присутствием.
   Аданэй произнес это ровным тоном, но взглядом дал понять: чем скорее уберешься, тем лучше. Элимер про себя отметил, что хоть в чем-то их с братом желания совпадают. Он не хотел задерживаться в Иллирине даже на день: лучше поменьше видеть Аданэя на вершине власти. Со странной волнующей царицей тоже предпочел бы не встречаться. Одним своим видом она вызывала почти звериную похоть. Женщину хотелось взять прямо здесь и сейчас. Даже изнасиловать. А потом делать это снова и снова.
   Теперь Элимер припомнил, что об Аззире говорили не только, как о безумной, но и как о ведьме, сводящей с ума. Слышал он и то, что мужчинам она приносит лишь горе. Как Аданэй - женщинам.
   Кхан на миг зажмурился, чтобы избавиться от наваждения, а когда открыл глаза, то посмотрел на брата. Улыбнувшись, сказал:
   - К сожалению, не смогу прийти на пир. Я надолго оставил Отерхейн, нужно возвращаться. Выдвинусь в путь с первыми лучами. Потому - прощайте. Пусть боги благоволят Иллирину Великому.
   Он шагнул к двери, но замер, услышав голос царицы:
   - Богам нет дела ни до Иллирина Великого, ни до Отерхейна.
   Не ответить ей было невозможно, потому Элимер обернулся и пробормотал:
   - Возможно, ты права...
   Не дожидаясь, пока Аззира скажет что-то еще, он вышел. Как только дверь за ним закрылась, Аданэй набросился на жену:
   - Что за чушь ты тут наговорила?!
   - Правду. Как всегда.
   - Она никому не нужна, эта твоя правда!
   - Ну и что? Почему ты злишься? Не волнуйся: твоему брату я понравилась.
   - Не сомневаюсь, - буркнул Аданэй.
   - Он мне тоже понравился, - протянула Аззира. - Я бы с ним...
   - Да ты бы с любым! Тебе вообще все равно с кем!
   Она рассмеялась:
   - Я хотела сказать, что побеседовала бы с ним подольше. Жаль, он так быстро ушел. А ты о чем подумал, мой бог?
   - Ты прекрасно знаешь, о чем! И сдается мне, я не ошибся в предположениях! Иначе почему ты так... так... - он указал на жену рукой и замолчал, подбирая нужное слово.
   - Вырядилась? - помогла ему Аззира.
   - Именно! Ради меня ты никогда...
   - Вообще-то как раз ради тебя. Или ты не хотел, чтобы кхан увидел твою жену настоящей царицей?
   - Да, но... Кажется, ты вообще не собиралась приходить на переговоры.
   - Поэтому пришла, когда они закончились. К тому же мы с тобой весь день не виделись. Я скучала, чуть с ума не сошла.
   - Чуть? Да ты давно сумасшедшая, - поддел ее Аданэй. - Еще и меня сделала безумцем.
   - Значит, мы подходим друг другу.
   Она приблизилась. Ее руки поползли по его телу. Аданэй не удивился: почти каждая вечерняя или ночная встреча с Аззирой не обходилась без любовного неистовства.
   - Почему? - зашептал он. - Почему ты? Я знал многих женщин красивее... Отчего именно ты разжигаешь во мне пламя? Что в тебе особенного?
   - Не во мне, а в тебе, - ответила она. - Ты не можешь любить. Не хочешь. Боишься. Зато готов сгорать. Поэтому - я.
   Она спустила с плеч платье. Доля минуты - и струящаяся ткань оказалась на полу. Аззира же забралась на стол. Выгнулась, потянулась, поманила к себе. Аданэй не заставил себя ждать.
   Огромная пустая зала преобразилась. Наполнилась огнем, словно старый сосуд - вином.
   В самый пик наслаждения царь почувствовал чье-то присутствие. В уверенности, что показалось, на всякий случай все же повернул голову - и застыл. У двери стоял выродок и смотрел на него студенистыми глазами.
   - Проклятье! - взревел Аданэй, отскочив от Аззиры. В бешенстве не сразу нашел, что сказать. Лишь через несколько секунд прорычал: - Что он тут делает?!
   - Успокойся, это всего лишь Шеллеп - мой брат.
   - Это я и без тебя вижу! Я спросил: что он тут делает?!
   - Ничего. Просто смотрит. Он любит смотреть.
   Аданэя охватил истерический не то хохот, не то вопль.
   - Вы... да вы... Блудливые больные выродки!
   Наскоро поправив одежду, он выскочил из залы и хлопнул дверью. Даже не заметил, как долетел до своих покоев. Все еще не в силах прийти в себя от ярости и унижения, рухнул на кровать и сжал пальцами виски.
   "Будь все проклято! И Иллирин, и его царица! Я хочу домой, где все просто и понятно. Хочу в Отерхейн, в котором не будет Элимера. Элимер..."
   Его мысли тут же направились в другое русло.
   Понимая, что брат не шутил, угрожая войной, Аданэй пока плохо представлял, как бороться с этой угрозой. Одряхлевшее в разврате и роскоши царство немногое может противопоставить воинственному Отерхейну. Разве что интриги и хитрости - уж в этом Иллирину нет равных. К тому же страна богата, и казна позволяет нанять наемников. Тысячи наемников. Аданэй думал заняться этим как можно скорее.
   Еще одна мысль посетила его: Антурин. Даже если Элимер покинет Эртину завтра же, то все равно окажется в Отерхейне не раньше, чем через две недели. Первая провинция, в которую въедет кхан - город-крепость. Аданэй не сомневался, что брат там задержится: беременной айсадке, да и ему самому понадобится отдых.
   Иллирин же за это время может собрать часть войска и отправить на захват твердыни. Подло, без предупреждения и объявления войны. Зато наверняка.
   Элимер даже опомниться не успеет.
  

Глава 6. Иногда люди крепче стен. Но только Огонь сильнее и тех, и других

  
   I
  
   Антурин встречал кхана угрюмо. Крепостные стены хмурились под лиловым предгрозовым небом. Все вокруг выглядело так, будто сейчас поздние сумерки, а не полдень. Элимер и его воины подгоняли лошадей, почуявших близость бури и оттого неспокойных.
   Летние ливни в Отерхейне и окрестных землях шли редко, зато могли покалечить и даже убить. Ураганный ветер косил деревья, как крестьянин траву, молнии рассекали небо, высматривая жертву, а град бил людей и скот.
   Страшнее всего оказаться в грозу в открытой степи. Сухая земля и трава не впитывают влагу. Вода собирается в ручейки, затем сплошным потоком устремляется в низины. Несчастный, не успевший выбраться из них до начала ливня, может остаться там навсегда. В сухую погоду пологие склоны преодолеваются легко, но во время сильного дождя становятся серьезной преградой. Ноги скользят по траве, вязнут в земле, ветер мешает идти. Вода, скопившаяся в центре ложбины, превращает ее в болото. Случалось, что люди захлебывались в нем.
   Жители Антурина, хоть и защищенные крепостными стенами, домов не покидали. Опасались, что гроза вот-вот грянет. Потому и приезда кхана не видели.
   До замка дейлара Ариста, расположенного в сердце города, Элимеру удалось добраться прежде, чем прорвалось небо, и освободились Отцы Ветров. Наместник встретил правителя и его людей у главных ворот.
   - Хвала богам, мы успели, - произнес кхан вместо приветствия, и в эту секунду разразился ливень.
   - Хвала богам, повелитель, - вторил дейлар. - Я приготовил покои для вас с кханне и твоих приближенных. Где разместить воинов, тоже найдем.
   - Спасибо, Арист. Приходи на закате - поговорим. Расскажешь, как здесь дела. А сейчас пусть нас проведут в покои. И до вечера не беспокойте.
  
   Комнаты, приготовленные для правителя, оказались просторными и светлыми. Высокий потолок, большие окна, на полу - тканый ковер. Широкая кровать застелена тонким льняным покрывалом, а два кресла покрыты шкурами лесных волков. На стене - гобелен, изображающий одну из битв с дикарями, случившуюся полвека назад.
   Элимер покосился на Шейру, силясь понять, не показалась ли ей эта картина оскорбительной. Айсадка же ее даже не заметила. Она вообще не смотрела по сторонам. Так устала, что без слов подошла к кровати и, не раздеваясь, упала на нее. Тут же уснула. Кхан не стал ее будить: пусть спит, а вымыться и поесть сможет, когда проснется. Сам же позвал слугу.
   - Скажи, чтобы приготовили купальню, - приказал он. - И принеси чего-нибудь поесть.
   Спустя четверть часа рабы вкатили медный, на деревянных колесиках чан. Кхан, с удовольствием погрузившись в горячую воду, расслабился и даже задремал. В дреме ему чудились несуществующие звери: лошадь с человеческими ногами и пес с тысячами глаз, разбросанными по всему телу. Среди нелепых миражей ярче всего выделялось одно видение.
   Крошечная хибара. Открытая дверь. На коленях, прислонившись к косяку, стоит женщина. Красивое лицо распухло от слез. Она простирает руки вдаль и кричит. Элимер не слышит, что именно, и не видит, к кому она обращается. Словно смотрит на происходящее через узкое оконце.
   На излете сновидения он узнал женщину - это Ильярна из Аскина, которая приходила его убивать. Пространство расширилось - теперь Элимер видел удаляющуюся от лачуги мужскую фигуру. Отливающие золотом волосы, перехваченные на затылке кожаным шнурком, гордая осанка, богатая одежда. Мужчина повернул голову. Точеный профиль, надменная улыбка, красиво изогнутые брови. Аданэй! Элимер хотел крикнуть ему, чтобы остановился, но язык не послушался, словно прирос к небу. Из горла не исторглось ни звука. Тогда Элимер попытался подбежать к брату. Не вышло. Ноги не слушались, будто их набили соломой.
   На этом месте, как часто бывает со снами, кхан проснулся.
   Вода еще не остыла, а значит, времени прошло немного. Он вылез из чана и, обернув вокруг бедер легкое льняное полотно, позвал слуг и двинулся к кровати.
   Через несколько минут прислужники убрали чан, принесли еду и питье, но усталость Элимера пересилила голод. Кхан придвинулся к жене, обнял ее и уснул.
  
   Открыл глаза ближе к вечеру. Шейра уже поднялась и, сидя на кровати спиной к нему, расчесывала волосы.
   - Гроза закончилась, - не оборачиваясь, произнесла айсадка. - Воздух, наверное, свежий. Может, выйдем?
   - Почему нет? - отозвался Элимер и, поднявшись с ложа, быстро оделся.
   Вскоре супруги оказались на подворье замка под сумеречным небом, все еще затянутым тучами. Гулять здесь было, в общем-то, негде. Вокруг торчали редкие деревья, жались друг к другу подсобные деревянные постройки. Зато воздух и впрямь благоухал, а потому заходить обратно ни Элимеру, ни Шейре не хотелось.
   - Я обещал сегодня побеседовать с Аристом... - в раздумьях проронил кхан.
   - Ну, если нужно... Я могу побыть одна.
   - Можешь. Или я могу повременить с беседой.
   Айсадка улыбнулась, но тут скользнула взглядом поверх его плеча. Кхан обернулся. По выложенной камнями дорожке приближалась Отрейя. Он не видел принцессу Эхаскии со дня ее свадьбы с Аристом, но узнал тотчас же. Элимер заметил, что девушка исхудала и побледнела, но не удивился этому. Догадывался, что она скучает по родине, по отцу и братьям, а вынуждена жить со старым мужем - приятного для нее и впрямь мало. Не всегда и не для всех благородная кровь оборачивается благом: многих она делает разменной монетой.
   Отрейя подошла к Элимеру и склонила голову.
   - Великий кхан, - стесняясь, произнесла принцесса, - я рада видеть тебя и кханне...
   - Приветствую, прекрасная Отрейя.
   Он улыбнулся, внимательно наблюдая за девушкой. Она выглядела так, будто порывалась о чем-то сказать. Догадка подтвердилась.
   - Я хотела бы поговорить с тобой, - произнесла Отрейя.
   - Слушаю.
   Девушка стрельнула неуверенным взглядом в сторону Шейры, но все-таки решилась говорить при ней:
   - Повелитель, разреши мне вернуться домой.
   - Разве ты не дома?
   - В Эхаскию.
   - Твой дом в Антурине, рядом с мужем.
   - Да, но... Я понимаю, что в Отерхейне свои обычаи... Но я все-таки принцесса... Со мной нельзя так... обращаться... Так, как твой наместник... Пусть даже он мой муж.
   - Что именно тебе не нравится? Расскажи.
   - Вот! - она обнажила плечо, покрытое кровоподтеками. - И это не только сегодня... Это почти каждый день. Правда, он никогда не бьет меня по лицу. Зато в остальном себя не сдерживает. Я так ждала, когда ты приедешь в Антурин, великий кхан! Умоляю, отправь меня в Эхаскию! Прикажи, чтобы твой подданный меня отпустил. Ведь ты можешь...
   - Могу, но не стану, - отрезал Элимер. - Я прикажу ему быть с тобой ласковее, но в Эхаскию ты не вернешься. Смирись. И потом... насколько мне известно, со своей покойной женой Арист жил мирно. Так почему на тебя поднимает руку? Должна быть причина.
   - Причина... - Отрейя с горечью усмехнулась. - Да просто он видит отвращение на моем лице, вот и злится. Но у меня не получается скрыть его. Как? Я молода, красива, я - принцесса, а должна принадлежать старику-наместнику.
   - Такова плата за высокое рождение. Разве отец не объяснял тебе это в детстве? Тем, в чьих жилах царская кровь, приходится забывать о своих желаниях.
   - Но не тебе, великий кхан... - прошептала Отрейя, глянув на Шейру.
   - Верно.
   - Но почему? Почему... так по-разному... - пробормотала девушка.
   - Потому что и люди разные, - пояснил Элимер. - Одни перестраивают мир под себя, другие сами подстраиваются. Особенно женщины. Это значит, что если ты не можешь ничего изменить, то прими все, как есть.
   - Терпеть, что он бьет и унижает меня? Меня? Отрейю Эхаскийскую?
   - Не мне учить тебя женским хитростям... Если муж груб из-за твоего отвращения - следи за своим лицом и своими словами. Стань милой и нежной.
   - Я не буду тешить его самолюбие!
   - Тогда смирись и терпи, - беседа все больше раздражала Элимера, и он поспешил ее закончить: - Я все сказал. Надеюсь, ты тоже. Рад был тебя увидеть. Можешь идти.
   Лицо Отрейи исказило отчаяние, смешанное со злостью. Девушка опустила глаза и сквозь слезы выдавила:
   - Прости... Наверное, я зря пришла...
   - Пришла не зря. А вот жаловаться на мужа и впрямь не стоило.
   Отрейя быстро поклонилась и прошептала, будто через силу:
   - Да будут благосклонны к тебе боги, великий кхан.
   Не дожидаясь, пока правитель позволит ей уйти, развернулась и убежала. Элимер проводил ее хмурым взглядом.
   - Почему этот Арист до сих пор жив?! - воскликнула Шейра.
   - Ты предлагаешь убить его?! - изумился Элимер, поворачиваясь к жене. - Верного подданного? Дейлара важной провинции?
   - Нет, при чем тут ты, - отмахнулась айсадка. - Я говорю про Отрейю. Почему она до сих пор его не убила?
   - Мужа?
   - Раз он так с ней поступает, то он не муж, а враг, - объяснила Шейра. - А врагов нужно убивать. Наверное, эта женщина слабая и не владеет оружием. Но если ножом в темной комнате... здесь много умения не надо. А она вместо того, чтобы мстить, плачет и жалуется. Это так позорно!
   - А ведь я в первое время тоже был с тобой не очень-то ласков. Получается, находился на волосок от смерти?
   - Ну, ты вовремя связал меня клятвой. А еще заставил бояться за мой народ. Так что у меня не было такой возможности отомстить, как у нее.
   - За убийство мужа Отрейю бы казнили. Даже то, что она принцесса, ее бы не спасло.
   - А если бы Арист убил Отрейю? Его бы тоже казнили?
   Элимер поморщился. На вопрос жены отвечать не хотел, но и промолчать не мог.
   - Нет... Хотя должности и богатств он бы лишился. Убить принцессу - серьезное преступление.
   - А если бы она не была принцессой?
   Айсадка буравила мужа недобрым взглядом. Элимер выдержал его, ни разу не отвернувшись. Затем сказал:
   - Ты ведь сама знаешь ответ.
   - Знаю! Ваши обычаи - уродливые! А хуже всего, что ты с ними полностью согласен!
   - Если бы полностью, то не женился бы на тебе. Сделал бы наложницей.
   - Я должна быть благодарна? - с ехидцей спросила Шейра.
   - Да! - выпалил кхан, начиная злиться. Впрочем, быстро опомнился и продолжил: - Нет. Это был мой выбор, мое решение. Но как насчет тебя? Ты жалеешь, что я взял с тебя клятву? Жалеешь, что не смогла отомстить мне, убить? Может, и сейчас тебя сдерживает лишь тот зарок...
   На лице Шейры отразилось недоумение. Потом она засмеялась и ладонью разгладила собравшиеся на лбу мужа складки.
   - Мой темный вождь... Не сердись, но ты говоришь глупости! И ты правильно сделал, взяв клятву. Иначе как бы я тебя узнала? Как бы влюбилась? А вдруг и правда... убила бы... Нет, даже думать об этом не хочу!
   Злость кхана вмиг улетучилась. Он погладил жену по волосам и улыбнулся.
   - Удивительное здравомыслие, - сказал Элимер и добавил: - Знаешь, похоже, беседу с Аристом лучше не откладывать. Поэтому я тебя оставлю.
   - Ну, а я еще здесь побуду, ладно?
   Элимер кивнул и, предчувствуя неприятный разговор, отправился к замку.
  
   - Это неразумно, - прошипел Элимер, уставившись на Ариста. - Не хотел вмешиваться, но... Неужели ты не понимаешь, что не стоит избивать дочь Иэхтриха?
   - Это она рассказала? Я могу все...
   - Не нужно оправданий. Просто послушай, - вздохнул кхан. - Отрейя - залог дружбы с Эхаскией. А ты рискуешь этой дружбой. Что, если обо всем узнает Иэхтрих? Может быть, он и промолчит. Но твое поведение ему точно не понравится. Единственная дочь... любимица... Сам понимаешь.
   - Прости, мой кхан, я виноват. Но не мог сдерживаться, когда слышал ее...
   - Да что такого наговорила девчонка, если зрелый муж потерял голову? Что лишило моего наместника выдержки?
   Арист покраснел и отвел глаза.
   - Мой кхан... Она вела себя так, будто я ее раб. Постоянно напоминала, что она - принцесса, а я чуть ли не простолюдин. А ведь я вельможа! Она даже преклонения в первое время требовала... Всякого я от нее наслушался... И стариком называла, и дикарем. Однажды я не выдержал. А потом уже само собой пошло... Как презрение на ее лице увижу, так и...
   - Ты должен вести себя умнее... Твоей жене всего шестнадцать. Ты ей не только в отцы, но и в деды годишься. К тому же она избалована донельзя. Неужели ты думал, что Отрейя сразу воспылает к тебе любовью?
   - Нет, но...
   - Никаких "но". Сделай так, чтобы она смирилась с новой жизнью. Хотя бы в ближайший год не поднимай на нее руку. А если любви захочется... Так зачем для этого жена? Любая простолюдинка будет счастлива принадлежать дейлару. И некоторые знатные девицы тоже. Пойми: твой брак - не между тобой и Отрейей, а между Отерхейном и Эхаскией. Что, если принцесса пожалуется регису? А вдруг уже пожаловалась? Сейчас, когда объявился Аданэй, нам нельзя терять союзников.
   - Она не могла пожаловаться, - возразил Арист. - Послания она пишет под присмотром, а потом я их прочитываю.
   - Все равно может найти лазейку... Твоя задача в том, чтобы у Отрейи не возникло желания ее искать. Оставь ее в покое до того дня, когда мы завоюем Иллирин. А мы его завоюем! А потом, если что, покажешь жене ее место - слова тебе не скажу. А пока побудь если не ласковым, то хотя бы равнодушным супругом. Это приказ. Я задумал этот брак, чтобы заполучить Эхаскию в союзники. Не хочу все разрушить.
   - Да, мой кхан. Я понял, - пробормотал Арист.
   - Надеюсь. Благо Отерхейна для тебя должно стоять выше собственного. Ты - дейлар, а не простой вояка.
   Арист молчал, собираясь с духом. Наконец решился и, вскинув подбородок, высказался:
   - Повелитель, людям не всегда удается обуздать чувства. Даже тебе. Отрейя должна была стать твоей женой, не моей. Но ты предпочел... - он осекся, сообразив, что продолжать слишком опасно.
   - Я предпочел айсадку принцессе крови, - закончил Элимер фразу за него. - Но не сравнивай меня с собой. То, что дозволено мне - не дозволено более никому. Между мной и остальными - пропасть. Не забывай об этом.
   Наместник не посмел возражать и, склонив голову, произнес:
   - Не забуду, мой кхан.
   - Хорошо. Надеюсь, ты сознаешь, что лучше бы Иэхтрих на нас не злился. Я не хочу делать выбор между правителем Эхаскии с его капризной дочерью и моим дейларом. Будь осторожнее. Я не желаю оставлять Отрейю вдовой. До сих пор ты еще не давал повода усомниться в тебе. Уверен, и сейчас не подведешь.
   - Да, повелитель.
   - Вот и замечательно. А теперь расскажи, что творится в провинции, - благожелательно спросил Элимер, будто и не было неприятного разговора.
  
   II
  
   Аданэй, опустив глаза и сцепив за спиной руки, ходил по своим покоям. Мысли путались. Он уже начал думать, будто сошел с ума. Как ни пытался доказать себе, что навязчивая идея пойти на Антурин не такая уж безумная, доводы в голову не приходили. Они и не могли прийти. Стремление захватить крепость в этом месяце противоречило здравому смыслу. Но разум проигрывал в схватке с желанием. Зато чутье настойчиво подсказывало: нужно отправлять войско именно сейчас, именно на Антурин. Впрочем, Аданэй не знал: чутье это, или просто глупость.
   Вспомнился утренний совет и ошарашенные лица приближенных. На них читалось подозрение, что правитель не в себе, и ненависть к брату лишила его рассудка. Военачальники спрашивали: как он думает прорваться через защищенные чарами стены, как собирается одолеть защитников? Царь в ответ улыбался и делал вид, будто у него в запасе есть хитрость, просто еще не время ее раскрывать.
   Хитрость он так и не придумал, и все же был убежден: Антурин можно и нужно взять. Причем в ближайшие две недели, в которые, по донесениям разведчиков, Элимер еще будет в провинции.
   Аданэй сокрушался, что не убил брата и его людей, когда тот находился в Эртине. Пусть это подло, зато сразу решило бы все проблемы. Но такая идея пришла в голову уже после отъезда кхана. Теперь он мог достать Элимера лишь в Антурине.
   "Думай, думай, Аданэй, - говорил себе царь, но бесполезно.
   Мысли глупыми мотыльками порхали в опустевшей голове.
   Для того чтобы найти в твердыне человека, готового предать своих, времени не оставалось. На чародейство надежды тоже не осталось: он уже поговорил с Маллекшей и Аззирой. Обе сказали, что магия Богини могущественна, и все же не способна сокрушить стены. Так Аданэй и остался один на один с собственным замыслом.
   Обреченно и яростно выдохнув, он ударил кулаком о стол. Легче не стало. Еще чуть-чуть, и царь сдался бы, отказался от безумной затеи, но тут в памяти всплыло имя: Шаазар. Бессмертная, желающая уничтожить мир. Она спит и видит, как бы побыстрее схватились два брата.
   - Ты ведь хочешь этого, Шаазар? И чем скорее, тем лучше? - спросил он, хотя не думал, что Древняя ответит.
   "Крепость... - раздался в голове знакомый мелодичный голос. - Тебе нужна крепость?"
   От неожиданности Аданэй вздрогнул. Сразу зародилось подозрение: Шаазар неспроста так быстро откликнулась на призыв. Возможно, она и внушила ему, что нужно захватить Антурин.
   - Да! Ты должна помочь мне! - выпалил он.
   "Я никому ничего не должна, глупый мальчишка! Ты и так передо мной в долгу. А теперь собираешься этот долг еще и увеличить. Хотя... я могу тебе помочь. Да, я помогу".
   - Слава богам!
   "Боги здесь ни при чем".
   - Ну, извини. Я хотел сказать: слава Шаазар великой и неподражаемой!
   "Смертный пытается язвить... как мило" - съехидничала Древняя.
   Аданэй притворился, что не услышал насмешки, и переспросил:
   - Так значит, ты поможешь мне?
   "Я уже сказала - да".
   - И что мне нужно сделать?
   "Позже узнаешь".
   - Но почему? Скажи сейчас!
   "Скажу, когда и если пожелаю. А твои "хочу" мне безразличны. Или забыл, что ты всего лишь..."
   - Знаю-знаю, всего лишь мальчишка. Не обязательно повторять мне это каждый раз. Я все понял: мне придется запастись терпением. Но может, ты хотя бы покажешься? А то странно ощущать тебя голосом в голове. Будто схожу с ума...
   "Значит, ты хочешь, чтобы я тебе еще и мерещилась?" - Шаазар засмеялась.
   - Прекрати издеваться! Просто покажись.
   "Зачем?"
   - Хочу лицезреть твою божественную красоту, - с усмешкой протянул Аданэй.
   "Божественную красоту ты каждое утро видишь в зеркале. Она не раз спасала тебе жизнь, кстати".
   - Прекрати, - сказал Аданэй, начиная злиться. - Можно подумать, будто всем, чего я добился, обязан только внешности!
   "Это не так уж далеко от правды. И не "внешности", Аданэй, не скромничай - божественной красоте. Мы ведь уже подобрали верное определение", - она хихикнула.
   - Послушай, - он взял себя в руки, - оставь свои игры. Ты обещала помочь - так помогай. Не понимаю, какой для тебя смысл пререкаться с простым человечком?
   "Даже у древних есть маленькие слабости... Но ты прав: не будем терять времени. Ведь тебе так нужен Антурин!"
   - Наконец-то! Да, именно он мне и нужен. А еще мой брат, засевший за стенами.
   "Антурин ты получишь. А брата... тут я не властна. Вами правят иные силы. Я не знаю, переполнила ли ненависть чашу... Если да - на что я надеюсь, - то вы столкнетесь".
   - И как мне прорваться за стены?
   "Какой же ты нетерпеливый, мой мальчик, - пробормотала Шаазар. - Успокойся. Сегодня ночью открою тебе способ. Главное, дождись".
  
   Успокоиться у Аданэя не получилось. Он по-прежнему ходил из угла в угол, но теперь его мучило не бессилие, а нетерпение. Он считал минуты, оставшиеся до ночи, и боялся уснуть раньше времени. Потом решил, что в таком возбужденном состоянии бодрствовать не составит труда. Ошибался. Как только минула полночь, его веки отяжелели, все окружающее утратило резкость, превратившись в размытые в свечении лампад пятна.
   Аданэй уселся за стол и растер глаза, чтобы отогнать сонливость, но это не помогло. Через минуту его голова склонилась, волосы упали на лицо, неприятно защекотав щеки и шею. Он вялым движением откинул спутанные пряди - и вскрикнул. Оказалось, что это не его волосы, да и находится он не в своих покоях, а посреди незнакомого, погруженного во мрак пространства. С ужасом Аданэй понял - только что он отбросил извивающихся змей. Они свисали из тьмы над головой, облизывали языками воздух. Правда, в этом месте не существовало воздуха. Здесь вообще ничего не существовало.
   Чернота была кромешной, и все же Аданэй видел. Но не глазами, а кожей, чутьем и сознанием. Будто находился в комнате, изученной с детства, по которой мог передвигаться даже в отсутствии света.
   Он догадался, что змеи - это стражи, но они его больше не пугали. Аданэй не знал, что или кого они охраняют. Ответ был и не важен.
   Здесь вообще ничего не важно. Ничего, кроме огня.
   "Огня? Какого огня?" - родился в голове вопрос.
   Аданэю пришло в голову, что он видит сон, но в глубине души зрела догадка: это явь. Пусть другая, перевернутая с ног на голову, а явь.
   Змеи шипели, изгибали тела, но не нападали. Хотя должны были: они существовали лишь для того, чтобы никого не пускать в это место.
   "Шаазар постаралась", - понял Аданэй и двинулся дальше, в непроницаемый мрак.
   Здесь его настиг даже не страх - ужас, неподвластный разуму. Цепкий, лишающий воли, заставляющий коченеть от бессилия. Пальцы Аданэя против воли поползли к вискам, вцепились в волосы. Из груди вырвался вопль - и беззвучно канул в пустоте. Страх обволакивал, наваливался неподъемной тушей, выдавливая все чувства, кроме себя самого. Оставлял единственную мысль: "Бежать! Здесь - смерть! Бежать!"
   Перед глазами Аданэя мелькали картинки собственной гибели - отвратительные, жалкие, мучительные. Он слышал свои хриплые вопли и стоны, полные нестерпимой боли. От таких мук начинаешь молить о смерти.
   Аданэй побежал, но его удержала сильная холодная рука. Он закричал, а сердце едва не остановилось. В следующую секунду рука толкнула его в сторону, противоположную той, куда собирался бежать. Цепенящий ужас сжал виски в последней вспышке - и отступил, оставив мутный осадок.
   "Шаазар, - догадался Аданэй. - Это снова она..."
   Теперь он понял: не змеи главные стражи тайника, а лишающий воли страх. В этой реальности Аданэй вообще многое понимал. Это было удивительно.
   Он знал, что вошел в Круг - Древняя втолкнула его.
   Знал, что нужно пройти к огню.
   Стоило подумать о пламени, как ноги сами понесли к яркой точке, появившейся из ниоткуда. Огонь висел в черной пустоте. Под ним не было земли, а красные языки не лизали хворост. В остальном он выглядел как обычный костер. Хотя если живой приблизится к нему, то сгорит, как былинка. В явном мире от неразумного останется лишь пепел.
   Это пламя - одно из рассыпанных по вселенной отражений Изначального огня. В нем рождались миры, и в нем же умирали, когда приходило время.
   Перед Аданэем был только отблеск пламени творения и смерти, но даже он испепелил бы вселенную. Какая же мощь содержится в пламени истинном, к которому не смеют подступиться и Древние, Аданэй представить не мог.
   "Зачем я здесь?" - спросил он себя.
   Тут же пришел ответ:
   "Малая частица огня расплавит стекло и железо, уничтожит камень".
   Аданэй снова задал вопрос:
   "Но как забрать эту частицу? Я ведь сгорю..."
   То ли миг пролетел, то ли вечность проползла. К Аданэю пришло ошеломляющее, почти пугающее понимание: любой червь в этом месте, близком к истоку сущего, подобен богам. Здесь нет верха и низа, силы и бессилия, нет противоположностей. Здесь все едино!
   "Как же могущественна ты, Шаазар, если закинула меня в начало и конец всего! Да ты и впрямь почти богиня! Так почему просто не перенесла меня и мое войско за стены Антурина? Да что войско... ты одна могла бы заменить всех моих людей! Силой мысли сокрушить крепость!"
   "А что в это время делал бы ты? - Древняя рассмеялась. - Или, может, заменить тебя еще и в постели с женой? Нет уж! Ты и сам должен потрудиться. Если все тебе дастся легко, вдруг ты станешь меньше ненавидеть брата? Я не хочу рисковать. До встречи!"
   "Шаазар! Постой! Как мне взять силу огня?!"
   Ответа не последовало. Впрочем, Аданэй уже и сам догадался. Ведь здесь он был подобен богам.
   Раскинув руки, он призвал пламя, и оно устремилось навстречу. Белое сияние выжгло глаза, сожгло тело. Аданэй видел свои обугленные скрюченные руки, вопил и корчился от боли, но продолжал жить. Теперь все зависело от него: либо умрет, либо обретет силу.
   Он не думал, что делать - повинуясь наитию, не делал ничего. Не пытался сбить пламя, не пытался выжить. Вместо этого отдался огню, впустил его, слился с ним. Сам стал огнем. Пламя больше не обжигало, а ласкало, обволакивало, заживляло раны. Проникая внутрь, обращало кровь в самое себя.
   Боль утихла. Аданэй ощутил всепоглощающее, вечное могущество и - проснулся.
   Поднял голову и осмотрелся. Ночь была на исходе. Попытка бодрствовать не удалась, а Шаазар молчала.
   Смутно вспоминался странный сон: костер в темноте. Аданэй хотел вспомнить его четче, хотя и не знал, зачем. К тому же куда больше интересовало, почему Древняя так и не подсказала, как попасть за стены крепости.
   "Где же, возьми ее Ханке, Шаазар? - выругался он мысленно. - Неужели ее обещание просто издевка?"
   Тут Аданэй почувствовал, как изнутри его жжет частица пламени. Ее мощи хватит, чтобы сожрать камень.
   "Что? Откуда я это знаю?" - спросил он себя.
   "Осторожнее, Аданэй, - рассмеялась в его мыслях Шаазар. - Сила, которую ты несешь, может обратить тебя в пепел. Я защищаю от нее. Пока защищаю. Но не намерена делать это вечно. Так что не медли. Сделай, что должен. Выпусти огонь на свободу. Испепели врата Антурина. И не забывай: ты - глиняный сосуд, хранящий огромную мощь. Только благодаря мне этот сосуд еще цел".
  
   III
  
   Для Элимера и Шейры две недели в Антурине пролетели быстро. Кхан редко позволял себе отдых, потому сейчас, вдали от столицы, наслаждался им. Даже не хотел вмешиваться в дела провинции. Благо, Арист крепко держал бразды правления, и волноваться не приходилось.
   Элимер отправил часть отряда в Инзар, а сам погрузился в непривычную для него жизнь обычного человека. Все этому способствовало: покои, расположенные в отдаленном тихом крыле замка, куда никто, кроме наместника, не приходил с докладами. Не было ни жалоб, ни просителей. Не было и неотложных дел.
   Люди за пределами замка не знали правителя в лицо. Кхан с женой могли ездить по улицам и улочкам Антурина, не опасаясь быть узнанным.
   Положение Шейры уже невозможно было скрыть под одеждой. Люди, видя проезжающую верхом, а не в повозке, беременную, провожали ее изумленными взглядами. Элимер пытался запретить жене верховую езду: опасался, что это может навредить ребенку. Айсадку возмутило такое предположение.
   - Женщины туризасов до последнего дня с коней не слезают - и ничего! - возразила она. - Все дети рождаются здоровыми и сильными.
   Элимер смирился. В конце концов, дети - женское дело, решил он.
  
   Спокойствие оборвалось куда более резко и грубо, чем кхан мог предположить. Сначала примчался серый разведчик на взмыленной лошади, а через два дня дозорные увидели подступающее к Антурину иллиринское войско. До сих пор оно продвигалось осторожно, перемещаясь ночью, а днем скрываясь за высившимися вдали холмами.
   "Аданэй... Ты все же осмелился напасть, - подумал Элимер. - Без предупреждения... Такой подлости я не ожидал даже от тебя. Беда всегда приходит неожиданно".
   От последней мысли Элимер едва не рассмеялся. Он вообще не понял, как такая нелепица пришла в голову. Нет никакой беды, есть только глупость Аданэя, который сам идет к нему в руки. Пусть вражеское войско в разы превосходит число защитников. Антурин и не нуждается в большом их количестве - твердыня охраняется чарами. В ней не пробить брешь, не высадить ворота: тараны и катапульты тут бессильны. Нельзя и перелезть через стены: осадные лестницы то и дело падают, словно незримая сила отталкивает их.
   Элимер год назад взял город-крепость лишь благодаря одному из местных жителей. Тот предал своих и открыл ворота.
   "Что, если и Аданэй рассчитывает на предателей?" - подумал кхан и решил поставить в воротах самых доверенных людей.
   Не теряя ни минуты, отправил гонцов в столицу и в ближайшие к Антурину города. Скоро оттуда выйдут отерхейнские этельды и двинутся к провинции. Элимер не сомневался, что до их прихода без труда удержит оборону. А потом войско соединится с городским гарнизоном и одолеет уже потрепанных врагов. Те отправятся рассказывать о своих подвигах праотцам. Кхан надеялся, что иллиринский царь, растерявший остатки разума, последует за ними.
  
   По приказу Аданэя войско остановилось неподалеку от Антурина, но на достаточном расстоянии, чтобы не опасаться летящих со стен стрел. Впрочем, они и не летели: защитники тоже понимали, что выстрелы пропадут втуне. Не слушая возражений Хаттейтина и других воинов, Аданэй спрыгнул с лошади и вышел вперед, оставив позади и войско, и телохранителей.
   Он не мог дождаться минуты, когда освободится от поселившегося внутри пламени. Никто и не подозревал, какой тяжелой, почти невыносимой оказалась для царя дорога от Эртины до Антурина. Каждые день и ночь он сгорал изнутри и бился в горячечной полудреме. Пил, но не мог утолить жажду. Теперь надеялся, что мучения наконец закончатся.
   Огонь оживал, рвался наружу, от него покалывали кончики пальцев, словно в них бегали искры. Аданэй ничего вокруг не различал - не видел и не слышал, только чувствовал. Он вновь слился с пламенем, превратился в него, как в том сне, посланном Шаазар. Это оказалось блаженством, потому жар больше не ощущался. Правда, блаженство продлилось недолго, потом Аданэя поглотила боль. Казалось, что сгорают кровь, кости и даже душа, а глаза лезут из орбит. Кожа трескается, обугливается и опадает почерневшими лохмотьями.
   Из опаленного горла вырвался хриплый рев, пальцы скрючились, и царь потерял сознание.
  
   Когда Аданэй, невзирая на опасность, вышел вперед и оказался без защиты, со стен посыпались стрелы. Они пока не долетали. Да и прицелиться в вечернем сумраке антуринцам было сложно.
   Хаттейтин, вопреки, запрету отправил вдогонку царю телохранителей со щитами. Воины не добежали до правителя несколько шагов - обжигающая волна сбила их с ног и опрокинула. Один из мужчин завопил и покатился по земле. С его лица и рук клочьями сползала почерневшая кожа. Трое других умерли сразу.
   Среди войска никто толком не успел ничего понять. Вечерняя синева сменилась желто-красным светом. В воздухе разлился жар. Одежда под доспехами вмиг промокла от пота, а глаза ослепли от вспышки. В следующее мгновение все смешалось: закричали люди, заржали лошади, загудело пламя. Черный дым затянул небо над крепостью, скрыв и ее саму. Запах гари ударил воинам в ноздри.
   Иллиринцы дрогнули и подались назад. Едва сдерживая перепуганных коней, они неравномерно отступали дальше от стен Антурина. Лишь окрики тысячников и сотников удерживали от того, чтобы окончательно порушить ряды.
   Через несколько минут невыносимый жар слегка спал, а клубы дыма стали прозрачнее. Теперь можно было разглядеть крепость. Иллиринцы ошеломленно уставились на нее.
   - Проглоти меня тьма... - пробормотал Хаттейтин. - Да что же это такое?..
   Часть серой стены тонула в огне и плавилась, будто железо в горне. Пламя ревело, камни пылали, защитники горящими факелами падали на землю. Их крики доносились даже сюда. Потрясенные творящимся безумием, иллиринцы забыли о царе.
   Первым опомнился военачальник.
   - Царь! Где царь?! - вскричал он.
   Спрыгнул с коня и, на всякий случай пригибаясь к земле, двинулся к твердыне. Его примеру последовали два тысячника - Аххарит и Таннис. Одолев две трети пути, потратив на это около часа, они наконец отыскали царя. Он лежал лицом вниз, раскинув руки, и не двигался.
   Мужчины подбежали к правителю, склонились над ним и перевернули на спину. Были уверены, что он мертв, но Аххарит все-таки приложил ухо к его груди: сердце неровно и слабо, но билось. Он достал из чехла флягу, открыл и, приподняв голову царя, влил воду ему в рот. Аданэй едва заметно пошевелился. На лицах Хаттейтина и Танниса отразилось облегчение, в глазах Аххарита вспыхнула радость. Воины подхватили царя на руки и отнесли в сторону от все еще пылающего участка стены.
   Очнувшись, Аданэй понял, что внутреннего пожара больше нет, зато ощущение такое, будто вместо внутренностей - сажа. Во рту першило, безумно хотелось пить. Он приподнялся на локтях, увидел бледные лица приближенных и просипел:
   - Воды...
   Аххарит тут же протянул ему флягу. Аданэй выхватил ее, залпом опустошил, затем, обернувшись, посмотрел на антуринскую стену. Вернее, на ту ее часть, что разрушилась. В прорехе все еще пылал огонь.
   - Получилось! - охрипшим голосом воскликнул царь. - У нас получилось! Проход есть!
   Подданные промолчали, глядя на него огромными от страха и потрясения глазами.
  
   Жители Антурина спали в уверенности, что вражеское войско потопчется перед крепостью, сломает об нее зубы и с позором отступит. Никто не ждал беды, но она пришла.
   Вспышка. Треск пламени. Обжигающий ветер. Будто небо смешалось с землей, и загорелись облака. Восточная стена раскалилась и запылала, как пергамент. Стоящие на ней воины прыгали вниз, искрами рассекали ночь и сгорали, так и не успев понять, что произошло.
   Темный базальт плавился подобно воску, растекался по мостовой, добирался до защитников, не успевших отбежать от подножия стены. Каменная лава остывала, вмуровывая их по щиколотки, колени, бедра. Мужчины орали и плакали, с обварившимися ногами застыв в камне, потом одни теряли сознание от боли, а другие вовсе умирали.
   Паника нахлынула на улицы города. Жители выбегали из домов, рыдания смешивались с проклятиями, а запах гари с вонью сгорающих заживо людей. Предводители гарнизона и десятники, перекрикивая гул толпы и пламени, пытались привести воинов в чувство. Наконец им это удалось. Защитники, выстроившись перед прорехой, обнажили оружие.
   К тому времени вражеское войско уже подошло к выплавленному в стене отверстию, а огонь почти погас. Смертоносной лавиной хлынули иллиринцы в покалеченный город.. Оборонявшиеся держались изо всех сил, но гибли и отступали. За одного павшего они убивали нескольких иллиринцев, но все равно отступали и гибли. А враги, не останавливаясь, двигались к сердцу твердыни - замку наместника. Они сметали немногочисленных воинов кхана и антуринского гарнизона, а заодно, в нездоровом азарте, вырезали простых жителей. К запаху гари и обугленных трупов примешивался запах свежей крови.
   Многим из горожан не удалось избежать смерти. Мечи и копья разили и воинов, и обывателей, и взрослых, и детей.
   Девочка-подросток рванула за руку братишку: ей показалось, будто он замедлил бег, а то и вовсе остановился. Обернулась, хотела прикрикнуть, и увидела, как мальчик падает на землю, и что у него больше нет головы.
   Гончар с криком склонился над телом жены. Не мог поверить, что она мертва, а из ее чрева вырвали младенца. Так и не осознал этого: через несколько мгновений его самого пронзило копье.
   Группа воинов затащила в пустую хибару двух отбивающихся женщин. Спустя полчаса мужчины вышли и подожгли дом. Жертвы так и остались внутри.
   Страх, кровь и пламя всю ночь плясали на улицах Антурина. Многие жители вспоминали поверье о том, что над городом до сих пор висит проклятие древних курганов. Казалось, будто оно сбылось.
  
   Элимер окинул взглядом разгоревшиеся на улицах Антурина бои. Прикинув, сколько у него осталось людей, принял решение.
   - Отступаем! К западным воротам! - велел он, перекрикивая шум сражения.
   Приказ передали дальше. Его все услышали и охотно подчинились: никто не хотел бессмысленно погибать в безнадежной схватке.
   Отойти к воротам удалось без труда: иллиринцы, уверовав в победу, хоть и преследовали отерхейнцев, но не особенно настойчиво. С куда большей охотой предавались грабежу и бессмысленной резне.
   "Вы еще ответите за это!" - подумал Элимер, сдерживая ярость.
   Гнев был плохим советчиком, а кхан больше не имел права на ошибку, не смел отправлять людей на смерть в проигранном бою. Он и так поплатился за то, что недооценил врага. Теперь из-за этого гибла провинция, а Шейра оставалась в уже захваченном замке. Уходя к стене, Элимер был уверен, что иллиринцам не то, что замок не взять, но и в город не прорваться. Заблуждался.
   Несколько раз кхан порывался отдать приказ о наступлении, чтобы отбить айсадку у противников. Волей разума удерживался от нелепого поступка, грозящего смертью и ему, и жене, и воинам. Сейчас среди врагов Шейра была в большей безопасности, чем рядом с мужем. Она - ценная заложница. Элимер не сомневался, что ее станут беречь, как зеницу ока. А вот если он погибнет, то кханне и еще не рожденный наследник превратятся в помеху. Тогда от них избавятся. Поэтому жизнь кхана - залог жизни Шейры и ребенка.
   Элимер с остатками этельдов подошел к западному выходу. В эту минуту увидел несущихся к ним иллиринцев.
   - Уходим! Быстрее! - крикнул он.
   Пятеро воинов бросились открывать тяжелые ворота. Короткого промедления хватило, чтобы у выхода завязалась схватка. Благо, вражеский отряд оказался невелик, людей в нем насчитывалось даже меньше, чем в поредевших этельдах. Остальные иллиринцы увлеклись бесчинствами и не заметили невыгодного положения соратников. Нападавшие же бросились на отерхейнцев в горячке недавней победы, вызвавшей иллюзию неуязвимости.
   Этельды развернулись, ринулись на противника, и Элимер наконец смог излить ярость. Его меч рассекал и рубил вражескую плоть, сердце наполнялось злобной радостью: пусть бой за Антурин проигран, но уж этот самоуверенный отряд будет уничтожен.
   Рядом бился Видольд. Бывший разбойник ловко орудовал мечом. Враги, оказавшиеся вблизи от его клинка, падали, словно скошенная трава. У Элимера не в первый раз мелькнуло в голове: в бою полудикий горец едва ли не искуснее него. Тут же мысль погасла, он снова погрузился в багровую пучину схватки. В следующую минуту заметил, что в спину телохранителя метит копье. Видольд же, занятый другим противником, не видит угрозы. Элимер бросился на копейщика и рубанул мечом по слабо защищенной шее. Даже не задумался, что рискует собой, и что это телохранитель должен защищать его, а не наоборот. Кхан и сам не знал, в какой момент Видольд стал для него не просто подданным, а почти другом. Понимал одно: воин не должен погибнуть
   Опасность миновала телохранителя. Правда, кхан не успел этому обрадоваться: смерть прицелилась к нему самому. Удар в спину. Боль. Мысль в уголке сознания: "Кончено". Падение. Темнота.
   Видольд расправился с противником, обернулся ко второму, но тот уже был мертв: кхан его убил. В следующий миг в спину правителю полетел тяжелый дротик, выбил пластину доспеха и вошел в тело. Элимер осел на землю - Видольд даже моргнуть не успел.
   - Сожри тебя Ханке! - прорычал воин, подхватывая кхана. - Зачем?! Со мной бы ничего не случилось!
   Отерхейнцы, увидев, что случилось страшное, сомкнули кольцо вокруг не то раненого, не то убитого правителя. Они корили себя за то, что не сделали этого раньше, хотя должны были. Пусть схватка кипела на узком пятачке перед воротами, но нарушать строй было нельзя.
   Зато теперь бой завершился быстро. Гнев и стремление вынести кхана из кровавого месива сделали свое дело. Через четверть часа остатки вражеского отряда бросились врассыпную, призывая на помощь соратников. Поздно. Отерхейнцы уже вышли за ворота и отдалились от них, унося раненых и чуть живого правителя. Иллиринцы не решились их преследовать в незнакомой, чужой степи. Это было и безнадежно, и опасно. Кони отерхейнцев быстрее, к тому же можно угодить в засаду или нарваться на этельды, подоспевшие из ближайших городов.
  
   С утра на улицах еще продолжались стычки, но исход был ясен. Оставшиеся защитники теперь сражались не за город, а для того, чтобы его покинуть. Иллиринцы это понимали, а потому чувствовали и вели себя, как победители. То тут, то там раздавались ликующие крики и смех. К полудню весь город оказался во власти Аданэя.
   "Стены, оказывается, не так уж неприступны, - рассуждал царь, подъезжая к захваченному замку. - Конечно, только благодаря Шаазар и огню, иначе бы..."
   Аданэй не осмелился продолжить мысль, споткнувшись на неприятном прозрении: да ведь он почти ничего не сделал сам. Получил все, что хотел, лишь благодаря другим. Понимание ударило по самолюбию. Противнее всего, что оно пришло именно сейчас, когда нужно радоваться победе.
   Царь отогнал сомнения. Да, он остался жив лишь благодаря Гилларе и Ниррасу, и в Эртину попал благодаря им же. Да, воспользовался доверием Вильдерина и любовью Лиммены. Даже силу, сокрушившую часть стены, дала Шаазар. Но раз у людей (и нелюдей) возникло желание или потребность помогать ему, то в этом была и его заслуга.
   "Да, моя заслуга", - сказал себе Аданэй.
   Успокоив себя такими рассуждениями, он спешился и поднялся к главному входу в замок.
   Насчет Антурина царь не питал иллюзий. Понимал, что городу недолго оставаться в его власти. Отерхейн отступил, но попытается вернуть провинцию. И вернет. То, что от нее останется.
   По задумке Аданэя к тому времени иллиринское войско уже покинет разграбленный и сожженный город. Элимеру придется проглотить это оскорбление, ведь прежде, чем грозить Иллирину настоящей войной, ему нужно восстановить провинцию. Отстроить дома, залатать прореху в стене, накормить и успокоить народ. Если он этого не сделает, то получит голодные бунты. А там и до очередной междоусобицы недалеко. Брат должен это понимать, а значит, войну в ближайшие месяцы не затеет. Иллирин получит необходимую отсрочку, и Аданэй постарается выжать из нее как можно больше.
   Все получилось отлично. Огорчало только, что Элимера он упустил. Брат успел вывести оставшихся воинов. В его положении это и было единственным разумным решением. Слишком мало защитников оберегали твердыню, слишком сильно люди надеялись на ее незыблемость.
   "Элимер, конечно, всегда бредил доблестными схватками и героическими смертями, - подумал Аданэй, - но даже у него хватило ума скрыться и ждать свое войско".
   Через час сообщили, что кхан серьезно ранен, а может, и убит. Вместо облегчения и ликования царь ощутил разочарование. Он хотел сам расправиться с братом. Посмотреть ему в глаза, увидеть страх или бессильную ярость. Даже осознав, что со смертью Элимера облегчится путь к отерхейнскому трону, не обрадовался. Напротив: неожиданно для самого себя взмолился богам, чтобы враг выжил.
   А еще в очередной раз подумал, что нужно убраться и увести заложниц до того, как войско Отерхейна окажется здесь.
   Аданэй благодарил судьбу, что женщинам не причинили вреда. Отрейю нашли в ее покоях, Шейру поймали, когда она пыталась выскользнуть из замка. Обеих заперли в одной из башен и поставили охрану.
  
   Выбравшиеся из Антурина отерхейнцы угнетенно въехали в затерянную среди холмов деревеньку. Первым делом нашли среди жителей знахаря. Тот, осмотрев рану Элимера, отвел глаза: боялся сказать, что повелитель на пути в мир предков.
   Кхана и других раненых разместили в хижинах. Воины сгрудились у наспех разложенных костров. Усталые злые лица, угрюмые взгляды. Не слышалось привычных шуток и перебранок, а об Элимере говорили шепотом. Хоть он и считался раненым, все понимали: кхан уже не жилец.
   Ирионг, прижав к груди покалеченную в бою руку, уставился на играющие тревожными всполохами угли. Военачальнику ничего не хотелось делать, но, окинув блуждающим взором растерянных воинов, он отдал приказ:
   - Размещаться на ночлег! Поднимаемся с восходом. Ты и ты, - Ирионг ткнул пальцем в двух воинов, - сейчас же мчитесь в ближайший город. Привезите сюда настоящих лекарей.
   Люди, заслышав привычные интонации, слегка оживились. Двое сразу же вскочили на свежих лошадей, найденных в деревне, и канули в степи.
   Скоро почти все уснули: как ни были воины потрясены и подавлены, а усталость оказалась сильнее. Только Ирионг, два сотника и несколько десятников остались сидеть у костра, тихо переговариваясь и решая, что делать дальше. Спустя полчаса к ним присоединился Видольд. Телохранитель в разговор не вмешивался. Теребил в пальцах несколько травинок, размышляя о своем. Только раз пробормотал себе под нос:
   "По-дурацки вышло..."
   Впрочем, никто не был уверен, что правильно его расслышал.

Глава 7. Странствуя тропою мертвых, сложно вернуться назад

  
   Он блуждал среди колыхания изжелта-серых теней и постепенно начинал осознавать себя. Вспомнил крепость, огонь, битву, в которой его ранили. Правда, воспоминания вызывали только скуку и безразличие. На миг всплывали на поверхность сознания и тут же тонули в бездне вялого равнодушия.
   Он припомнил, что раньше правил какой-то страной, мечтал кого-то убить. В голове мелькнули образ и имя: Аданэй. Кто такой Аданэй, он забыл, но это казалось неважным. Сейчас все равно лень кого-то убивать, да и незачем.
   Перед глазами пронесся еще один образ - светловолосой женщины. Раньше она волновала, но теперь не имела значения.
   Элимер - он только что вспомнил собственное имя, - чувствовал лишь усталость. Хотелось рухнуть на землю и уснуть навечно, навсегда. Но вот незадача - земли под ногами не было. Лишь колыхалась, поднимаясь до самых колен, вязкая, студенистая хмарь. Склизкая, холодная, бесформенная, как моллюск, она казалась живой. Полупрозрачными щупальцами обхватывала ноги, тянулась к груди и словно пыталась растворить в себе.
   Элимер понятия не имел, сколько здесь проблуждал: в мире теней не существовало времени.
   "Мир теней - вот что это... Я умер", - безучастно подумал он.
   Слева Элимер заметил что-то вроде тропки, рассекающей сумрачную трясину, и двинулся к ней. Под ногами шлёпало, хлюпало, чавкало, словно тысячи незримых губ всхлипывали: "Кто ты? Зачем ты? Куда ты?"
   Казалось, что тропка близко, но, сколько шагов ни делал, она не приближалась. Зато стоило остановиться, и обнаружил, что уже на ней стоит. Тысячи мертвых прошли по туманному пути до него. Теперь и ему предстояло пройти дорогой призраков.
   Как только осознал это, все вокруг изменилось - преобразилась само сущее. Исчезло серое болото, мир обрел очертания и краски. Теперь вместо хмари под ногами колыхалась степная трава, от земли поднималась дрожащая дымка, а над головой проносились лиловые тучи. Хотя краски выглядели бледными, окружающее напоминало привычный мир.
   Правда, здесь перепутались времена. Вдали, в тумане, Элимер увидел отца.
   "Ты проиграл бой! - кричал он. - Не удержал крепость! Какой из тебя кхан?! Какой воин? Ты - мой позор! Лучше бы не рождался вовсе!"
   "Убирайся! - огрызнулся Элимер: чувства потихоньку возвращались. - Тебя здесь нет. Ты не существуешь! Ты уже давно на той стороне!"
   Потом появилась мать со словами:
   "Элимер, родной, ты весь в крови. Мой сын, мой любимый сын! Тебя ранили? Кто посмел?"
   "Я не знаю, я..." - заговорил он, а мать растворилась в тумане, не дослушав ответа.
   Элимер видел и другие образы. Людей, связанных с ним при жизни: бабушку, напевающую под нос песню; Зарину, выкрикивающую проклятия; воинов, погибших в бою. Эти лики были бледнее родительских и быстрее исчезали.
   Он все шел вперед, но очередное видение - чернеющий еловый бор, - заставило замедлить шаг. Сам не понимая зачем, Элимер свернул в чащу. Болотистая, мшистая почва с голодным урчанием проглатывала ноги. Ветки раскачивались, цепляли одежду, царапали лицо иголками, словно когтями. Среди стволов маячила полуразрушенная лачуга, покрытая сизой плесенью. Одной стены не было. Он подошел ближе и увидел внутри человека, раскачивающего колыбель. Присмотревшись, отпрянул: узнал в нем Аданэя. Брат бережно качал колыбель, а в ней белели кости младенца.
   "О боги, что он делает?!" - мысленно вскричал Элимер.
   За плечом заухал филин, а ему почудился ответ: "Баюкает умершее дитя".
   "Что? Зачем?"
   Уханье повторило: "Качает мертвого ребенка".
   Аданэй - или его призрак - обернулся. Элимер не совладал с ужасом. На него смотрели не глаза, а глазницы - пустые черные ямы. Он услышал глухой, словно доносящийся из-под земли голос: "Убей меня, Элимер. Убей. Я уже и так мертв".
   Кхан не выдержал. Хрипло закричал и бросился прочь от лачуги и Аданэя, который больше, чем просто умер.
   Бор исчез или закончился - Элимер так и не понял, - а впереди распростерлась широкая неторопливая река. Тут же пропали тревожные видения, замолкли голоса и всхлипы, а застывший воздух пришел в движение. Повеяло свежестью воды, ароматами медвяных трав и горькой, прибитой дождем, пыли - эти запахи кхан любил с детства. Вслед за ними преобразилось и остальное. Река, степь, небо стали ярче, а над водной гладью повисла радуга. Элимер рассмеялся, потому что со всей отчетливостью понял: там, на другом берегу, еще лучше. Надо только переплыть реку.
   Он подошел ближе. До воды оставался последний шаг. Кхан занес ногу, представляя, как волна обнимет щиколотки, приласкает кожу, но мощный порыв ветра отшвырнул его. В следующую секунду в воздухе возникла красивая женщина с серебряными волосами. Раскинув руки в запрещающем жесте, она крикнула:
   - Стой! Не смей! Тебе нельзя туда! Рано! С той стороны даже я не смогу вернуть!
   В глазах незнакомки светилась тревога.
   - Кто ты? - нахмурившись, спросил Элимер.
   - Мое имя ни о чем тебе не скажет. Но послушай: ты не можешь уйти, - женщина немного успокоилась, когда поняла, что он не перейдет реку прямо сейчас, а сначала поговорит с ней. - Даже я не могу предвидеть все... Если бы я знала, что все выйдет так... так глупо... то я бы не стала... - она оборвала саму себя, и голос вновь зазвучал твердо: - Элимер, тебе нельзя туда. Сначала ты должен выполнить предназначенное.
   - Откуда ты знаешь мое имя?
   - Мне многое о тебе известно. И я говорю: вернись к своим людям, в свою страну - в Отерхейн. Ты кхан. Это твой долг.
   - Нет. Я ухожу. Я так решил.
   Он снова шагнул вперед, а женщина прошипела:
   - Ни с места. Не заставляй меня использовать силу. Тебе не понравится.
   - Я чувствую твое могущество... Правда, не знаю, кто ты. Зато знаю другое: ты не властна надо мной. Не в этом месте. Ты не можешь удержать силой. Только если я сам соглашусь.
   - А ты сообразительней братца... - с усмешкой протянула она и задумчиво добавила: - Один умный, другой красивый... как мило.
   - Что?
   - А, ничего! - отмахнулась красавица. - Не о том речь. Вспомни своего врага - Аданэя! Неужели допустишь, чтобы он победил? Чтобы смеялся над тобой? Он будет гадко ухмыляться, но ты не сможешь стереть усмешку с его рожи.
   - Мне все равно, - Элимер пожал плечами, но уже без прежней уверенности.
   Заметив его колебания, женщина с воодушевлением продолжила:
   - А что он сделает с твоей любимой? Неужели забыл Шейру-Сину? Стоит тебе уйти - и всему конец. Больше никогда не обнимешь ее. Никогда не возьмешь на руки сына, а он никогда не назовет тебя отцом. Кстати, Аданэй не убьет твою жену - он ее очарует. Ты ведь знаешь его силу? Твоя айсадка не только забудет тебя, но и проклянет. А что он сделает с твоим ребенком? Может, как в голодное время, оставит в степи на съедение духам и зверью? Или превратит в раба. Представляешь: твой наследник, кханади, станет прислуживать твоему врагу, чистить его ночной горшок или конюшни! А может, он воспитает его как своего сына и научит ненавидеть родного отца? Но ты уже ничего не сможешь изменить, исправить. Тебя просто больше не будет. Это тебя тоже не волнует? Неужели твой отец говорил правду: ты и впрямь слабый мальчишка, не достойный трона?
   Элимер молчал. Женщина настороженно наблюдала за ним.
   - Тебе нужно убить Аданэя! - воскликнула она. - Он не заслуживает жизни! А ты бежишь! Хотя... может, это я виновата... Ты ведь ничего не знаешь. Надо было сразу рассказать... А я начала с запретов... Прости... - она вздохнула. - Это моя ошибка, но я ее исправлю. Все тебе открою. Все! Но готов ли ты выслушать?
   - Ну, говори... - протянул Элимер, почувствовав легкое любопытство.
   - Аданэй - порождение хаоса. Его можно было бы назвать мерзавцем, но он даже не совсем человек... Лишь наполовину твой брат. Полукровка. Получеловек, получудовище. Одним своим существованием он угрожает всему и всем. Тебе, твоей семье, твоему народу, мне... всему миру, понимаешь? Даже богам! Голод, мор, войны, землетрясения и наводнения - лишь малая часть того, что случится, если он окажется у власти. Вспомни, что произошло с Антурином. А ведь это - лишь первый его шаг. Чем больше у него будет власти, тем больше бед он принесет. Откуда, по-твоему, Аданэй взял тот страшный огонь, разрушивший стену? Я скажу тебе: из иного мира. Из костра, в котором сгорают миры. И когда-нибудь он и наш мир ввергнет в это пламя. Даже если не захочет этого, все равно не сможет по-другому. Страсть к разрушению у него в крови - в той ее части, что от тварей хаоса. Твое предназначение - избавить мир от чуждого. От Аданэя. Только тебе это под силу, ведь ты связан с ним. Потом сможешь уйти, если захочешь. Со спокойной совестью. Подумай... Все это время тебя неспроста преследовали сны и тревога: это давил неисполненный долг. Так исполни же его! Тогда обретешь свободу и счастье.
   Элимер молчал. Рассказ женщины напоминал сказку о конце света, и все же звучал убедительно. Аданэй и впрямь отличался от других отерхейнцев, в нем чувствовалась едва уловимая, неподвластная людям сила. Раньше Элимер считал это игрой воображения.
   - Мой наставник... - заговорил он, но тут же поправился: - Бывший наставник... говорил что-то похожее. Только он не хотел, чтобы я убивал Аданэя. Даже скрыл от меня, что брат жив... Почему?
   Женщина покачала головой.
   - Человеческим магам открыто слишком мало. А твой наставник... несчастный старик. Он просто любил тебя и боялся за твою жизнь. Вот и не хотел, чтобы ты встретился с братом. Не знал, что тебе - только тебе! - под силу сокрушить его.
   - Откуда ты это знаешь? Зачем мне рассказываешь? И кто ты вообще такая?
   - Я почти богиня. Древняя богиня, поэтому мое имя тебе незнакомо. А зачем рассказываю... Разве непонятно? Я, как и большинство живых, не хочу умирать. Надеюсь, что теперь и ты не желаешь смерти. Элимер, я могу вытащить тебя отсюда. Но только по твоей воле. Скажи "да", и я тебя спасу.
   - Да... - прошептал кхан.
   В тот же миг ощутил в голове легкий толчок, расставивший по местам перепутанные мысли, и обнаружил, что река вовсе не так прекрасна, как казалось. Над серой водой стелился туман - промозглый, неприятный, пахнущий тиной и тленом. Он же шевелился под ногами. Элимеру захотелось побыстрее покинуть это место, только он не знал, как. Вряд ли получится самому дойти до привычного мира.
   Женщина улыбнулась.
   - Ни о чем не волнуйся. Я верну тебя домой.
   - Спасибо... - Элимер замялся, прикидывая, как обратиться к незнакомке: разве что назвать богиней.
   - Называй меня Шаазар.
   - Шаазар... - протянул он и, спохватившись, добавил: - Спасибо, Шаазар.
   - Не стоит благодарности.
   На ее губах вновь проскользнула улыбка, а Элимер почувствовал, как в него вливается упругая волна силы. Она походила на глоток ключевой воды, на порыв свежего ветра в знойный полдень.
   - Дыши, мальчик, - шептала Шаазар. - Дыши, я даю тебе силы. Я дарую тебе жизнь. А ты подаришь мне смерть. Мне и всему миру.
   Сила, словно воздух, входила в легкие Элимера, пламенем разливалась по венам, наполняла тело горячей, как солнце, жизнью. Еще один толчок, еще один вздох - и река пропала, растворилась в тусклой пустыне. Потом исчезла и сама пустыня, растаяла, словно мираж.
   Кхан увидел над собой незнакомое старческое лицо, на котором читалось беспокойство, и понял, что вернулся. Тогда он закрыл глаза и забылся целительным сном, наполненным подаренной силой.
  
   Таркхин и Калкэ бок о бок стояли посреди красной пустыни и вглядывались в даль, открытую лишь наделенным силой. Таркхин неоднократно порывался сплести чары, но всякий раз наставник останавливал его.
   - Нет, - говорил он. - Не надо. Все равно не выйдет. И хорошо. Так будет лучше. Если он умрет не от руки брата...
   - Я не могу! Не могу просто смотреть и ничего не делать!
   - Тогда не смотри.
   - И этого не могу...
   - Придется. Ты жалеешь не его, а себя. Свою жизнь, в которой его не будет. А он... что ж, у него впереди еще много, очень много жизней.
   - Я знаю.
   Их разговор прервался жгучей белой вспышкой, ударившей в глаза. Чародеи отшатнулись и, прижав руки к векам, замерли. Придя в себя, ошеломленно переглянулись.
   - Калкэ... Ты тоже почувствовал это?
   - Такую мощь невозможно не почувствовать. Видишь, Таркхин, его спасли и без тебя... Кто-то его вытащил, почти выбросил в жизнь. Кто-то, куда могущественнее нас. И мне бы хотелось знать, кто.
   - А мне куда больше хотелось бы знать, зачем.
   Они снова с тревогой переглянулись и умолкли.
  
   Наступила ночь, и Элимер открыл глаза во второй раз. Он не понимал, где находится и что произошло. Воспоминания обрывались на том мгновении, когда его пронзил дротик. А потом - темнота. Несколько минут кхан не шевелился, стараясь не выдать, что очнулся. Сейчас, когда не слышно разговоров, невозможно понять, друзья вокруг или враги.
   Скосив в темноту взгляд, Элимер попытался разглядеть хоть что-нибудь. Углы помещения затопил непроницаемый мрак, и определить размеры комнаты оказалось сложно. Зато неплохо просматривалась середина. Там, за громоздким деревянным столом, освещенным свечным огарком, сидел старик. Судя по позе и выражению лица, давно скучал, не зная, чем себя занять. С его шеи свисали незнакомые Элимеру амулеты и обереги. При малейшем движении они ударялись друг о друга и о столешницу, издавая негромкий стук. Кхан пришел к выводу, что по крайней мере он не в плену. Иначе находился бы в темнице или в надежно запертом помещении замка. Да и охрана состояла бы не из немощного старца.
   От ветра скрипнула и приоткрылась входная дверь. Через образовавшуюся щель в дом заглянуло ночное небо, на земляной пол бледной серебряной полоской опустился лунный свет. Значит, хижина не заперта. Элимер еще больше уверился, что если он и не в Отерхейне, то не в руках врагов. Хотя на всякий случай не торопился подавать признаки жизни. Но тут старик, кряхтя, поднялся из-за стола, выругался на своеобразном наречии восточных окраин и направился к двери. Это успокоило Элимера окончательно. Правда, пока оставалось неясным, почему он лежит в деревенской хибаре.
   Пошевелился, пытаясь понять, сможет ли встать. Тело казалось вполне здоровым, при напряжении мышцы наливались привычной силой. Лишь правая сторона груди была как будто застывшей. Элимер решил не обращать внимания на подобные мелочи и поднялся. Покачнувшись, сделал первый шаг.
   В этот миг старик закрыл дверь и повернулся. Его взгляд уперся в кхана. Челюсть знахаря отвисла, глаза едва не вылезли из орбит. Лицо побледнело, выделившись, как луна на темном небе. Дрожащими губами он издал нечленораздельное:
   - А... а... кх... а... эээ... - и вжался в дверь.
   Элимер не собирался доказывать, что он не гость из мира теней, и просто двинулся к выходу. Правда, выйти получилось не сразу: знахарь так и не отошел от двери. Стоял там и трясся, глядя в лицо того, кого посчитал умертвием. Правитель еще днем находился при смерти, едва дышал - и вдруг встал, как ни в чем не бывало. Вот старика и посетила мысль, что кхан умер, и теперь перед ним оживший мертвец.
   Элимер, примерно угадав его мысли, бросил:
   - С дороги!
   Несколько секунд ничего не происходило, будто ноги старца приросли к полу.
   - Прочь с дороги!
   Знахарь опомнился, пробормотал:
   - П-прости, повелитель, - и метнулся в сторону.
   Кхан распахнул дверь и прикрыл глаза: прямо на него уставилась луна, сегодня почти неестественно яркая. Как только взгляд привык к темноте, Элимер огляделся и двинулся к плетеной изгороди, окружающей дом. Не успел сделать и нескольких шагов, как сбоку раздался резкий окрик:
   - Не двигайся! Отвечай: кто такой?
   Элимер остановился. Говорившего он не видел: тот скрывался во тьме. Зато его собственный силуэт в лунном свете был легкой мишенью.
   - Отвечать! - гаркнул невидимый страж еще раз. - Кто ты?!
   - Твой повелитель, - отозвался Элимер. - Опусти лук.
   На его слова из темноты вынырнули с десяток фигур. Один из воинов неуверенно пробормотал:
   - Нам сказали, что кхан в беспамятстве...
   - Значит, вас обманули. Ваш кхан перед вами. Подойдите и посмотрите, если по голосу не узнаете.
   - Прости, повелитель, - мужчина склонился в поклоне. Остальные, помедлив, последовали его примеру. - Просто мы это... не видели кхана ни разу, не слышали. Мы из Шеске с нашим сотником прибыли, на войну, значит, с иллиринцами.
   - Так найди тех, кто видел! - рявкнул Элимер. Он пока не понимал, что случилось, но если воины прибыли даже с окраин, значит, войну его военачальники затеяли нешуточную. - Позови Ирионга... или кого-нибудь из тысячников.
   - Так нет никого. Все ушли. К Антурину. И военачальник, и тысячники тоже. Здесь только мы вот, из Шеске, остались, да еще из Урича сотни две. Великого кхана, значит, охранять...
   - Ясно, - проворчал Элимер и наугад указал пальцем на двух воинов. - Ты и ты! Приведите сюда кого-нибудь из сотников. Живо!
   Двое бросились направо от хижины, но остановились, услышав за спиной требовательный окрик:
   - Что здесь происходит? С кем это вы треплетесь?
   - Рест, это я, - с облегчением произнес Элимер, узнав голос телохранителя.
   Несколько мгновений тишины, потом ошеломленный возглас:
   - Повелитель?! Но как... Как такое возможно?!
   - Понятия не имею, - кхан двинулся к Ресту. - Проснулся. Живой. А все как на умертвие смотрят. Что со мной было?
   - Повелитель! - теперь в голосе прозвучала радость. - Ранили тебя. Мы уж и не чаяли живым увидеть! Да сами боги, видать, на твоей стороне.
   - Может и так. Отведи меня к кому-нибудь из тысячников.
   - Их здесь нет, мой кхан. Ни тысячников, ни военачальников. Они у Антурина. Но тебя хорошо охраняют. Вокруг деревни лагерь разбит. Несколько сотен вояк... Да и сотники недурственные...
   - Ладно-ладно, - отмахнулся Элимер. - А Видольд? Здесь?
   - Ага, - Рест кивнул и приказал одному из смущенных воинов: - Сбегай, найди Жуткого, пусть сюда топает. Только тихо, больше пока никому. А то здесь кутерьма такая начнется, что Ханке не снилась. Если уже не поднялась...
   - Слушаюсь, - отозвался воин и двинулся к лагерю.
   Диалог вызвал у Элимера улыбку: значит, вот как нарекли Видольда товарищи по охранной дружине. Стоило признать, прозвище "Жуткий" ему подходило.
   Главный телохранитель появился спустя несколько минут. Молча поклонился, а на его лице ничего не отразилось. Если он и был удивлен, то ничем этого не выдал. Кхан, кивнув на прощание Ресту, взглядом поманил Видольда за собой. Тот, прежде чем последовать за правителем, бросил одному из стоящих неподалеку воинов:
   - Еды и пива повелителю тащи!
   Элимер увлек телохранителя в редкую рощицу между деревенскими домами и лагерем. Видольд, недолго думая, разжег костер. Благо, хвороста и веток валялось немало, а погода стояла сухая. Пламя разгорелось быстро. А тут подоспел и воин - принес кувшин с пивом и вяленое мясом. Это оказалось кстати: Элимер как раз ощутил голод и жажду.
   Когда мужчина скрылся из виду, Видольд воскликнул:
   - Мой кхан, я потрясен! Я уж думал - все! Еще чуть-чуть, и отправишься с предками беседы вести. Прикидывал, когда начинать выть и волосы на себе рвать от горя и этого, как его, чувства вины.
   - Иногда мне кажется, - процедил Элимер, - что ты будешь зубоскалить даже у моего погребального костра.
   Видольд замолчал, угрюмо уставившись на кхана. Телохранителя неспроста наградили прозвищем "Жуткий". Элимер по-новому взглянул на бывшего разбойника. Сейчас тот и впрямь выглядел устрашающе. Волосы, чернее ночи, чернее смоли, падали на лицо. Зрачки глаз сливались с радужкой, а пламя костра отражалось в них багряными всполохами, делая похожими на угли. Острый, как у хищной птицы, взгляд пронзал насквозь.
   По спине пробежал холодок, но кхан отогнал наваждение: перед ним все тот же Видольд. Насмешливый и дерзкий, жестокий в бою, как и полагается воину, но не более.
   А тот вновь заговорил:
   - Прости, кхан. Красивых слов я говорить не умею, вот и остается шутки шутить. Оно как-то привычнее. А я ведь правда готов был волосы на себе рвать. Боялся, не выживешь ты, да еще по моей вине. Ты меня выручать бросился, тебя и ранили. А телохранитель-то я, а не ты. И... как бы сказать... Ну, в общем - до смерти не забуду.
   - Я знаю, - вымолвил Элимер, - Но пока забудь об этом. Сейчас важнее другое: что произошло, пока меня... хм... не было. Думаю, тебе известно больше прочих. Кстати... а почему ты не пошел со всеми на Антурин?
   - Ну так... я ж это, телохранитель твой, а не воин из этельда, - пожав плечами, вернулся к привычной интонации Видольд.
   - Ладно... А почему люди так удивляются моему выздоровлению?
   - Так ранили тебя, дротиком пронзили. И смертельно ранили ведь. Ты уж поверь, я не впервые такие раны вижу. А ты - еще утром при смерти, а ночью - здоров. Знаешь, ощущение странное... - он помедлил. - Будто вытянул тебя кто. Вот прямо из того мира вытянул. Иначе ума не приложу, как ты выжил. Может, Таркхин? Он все же колдун.
   - Не говори о нем. Если бы не его ложь, то всего этого и вовсе не случилось. Я бы уже добрался до Аданэя. Мои люди были бы живы, а мой брат - мертв. Ни за что не поверю, что Таркхин меня спас. Невнятные пророчества, знаешь ли, для него важнее моей жизни.
   - Ну, тебе виднее... А ты сам что-нибудь помнишь? Что там было - в долине теней?
   - Ничего. Последнее, что помню - бой. А потом сразу - лачуга и старик. Даже не знаю, сколько времени прошло. Кстати, а сколько?
   - Неделя с лишним, кхан.
   - Немало. Что было за это время?
   - Антурин захватили, разрушили часть восточной стены.
   - Это я знаю. Дальше!
   - Ну, как тебя ранили, так мы отступили через западные ворота, иллиринцы нас не преследовали. Мы добрались до этой деревеньки. От нее до Антурина полдня верхом. Здесь и остановились. Тебя и других раненых разместили в домах. А сами вокруг лагерем стали. Набрали у местных еду, шкуры, дрова, да по окрестным селениям десяток воинов отправили. Они тоже кое-чего привезли.
   - Почему вы не доехали до какого-нибудь города?
   - Так боялись, что ты дороги не выдержишь. Да и войско наше к тому времени уже к Антурину выдвинулось. Недалеко отсюда должно было пройти. Мы дозорных на холм выставили - во-о-н тот, вдалеке, видишь? - Видольд указал на север.
   Из-за деревьев и в темноте Элимер ничего не увидел.
   - Даже всматриваться не буду, - ответил он. - Продолжай.
   - Ну, как вдали конница показалась, дозорные Ирионгу доложили. Военачальник присоединился к войску. А сюда отправили этих вот худосочных вояк из Шеске и Урича. Ну и мы с ребятами остались. Из столицы вот-вот должны лекари приехать. Хотя теперь-то уже без надобности...
   - Ничего, другими ранеными займутся. Что еще?
   - Ирионг сменил Гродарона, возглавил войско. Теперь они уже у Антурина. Вроде собирались не то штурмовать, не то осаждать. А может, еще что-то: дальнейшего я не знаю.
   - Многих мы потеряли при отступлении?
   - Больше половины.
   - Плохо.
   - Что ж поделать...
   - Воевать. И отвоевывать. С Шейрой что? - Элимер наконец задал вопрос, который с начала разговора вертелся на языке.
   - Она в Антурине. По донесениям серых, ее держат как заложницу. Вместе с эхаскийской принцессой. Кажется, из-за них Ирионг не штурмует город. Пока войско просто расположились вокруг. Чтобы враги не могли уйти. Если бы не это... Стену-то иллиринцы сами разрушили, прорваться теперь легче легкого. Они, конечно, настроили там заграждений, но смести их - что ручей переплюнуть.
   - Все ясно. Собираем воинов из Шеске и Урича и отправляемся к Антурину. Для охраны раненых хватит и десятка вояк. Выдвигаемся завтра с утра.
   - Уже сегодня, кхан, - проронил Видольд и глянул на побледневший горизонт.
   - Значит, сегодня.
   - А отдохнуть? - воин посмотрел на правителя с сомнением.
   - Мы отдыхали целую неделю, - отрезал Элимер и вдруг добавил: - Шаазар... Что это - шаазар? Ты знаешь это слово?
   - А что это? Почему ты спрашиваешь? - поинтересовался воин.
   - Не знаю. Это слово, как только очнулся, нет-нет, да всплывает в голове. Вот и теперь... покоя не дает. Так и хочется выяснить, что оно значит. Как будто это важно...
   - Тогда понятно! - хохотнул Видольд. - В бреду чего только не привидится и не почудится. И слова, и голоса разные... Так что не бери в голову, кхан. О другом сейчас думать надо.
   - Ты прав, - согласился Элимер и приказал: - Идем к остальным. Слышишь, как шумят? Видимо, знают про меня: такие новости быстро разносятся. Так что сегодня уже никто не уснет, до полудня будут языками чесать. Пусть лучше в битву собираются, - он первым поднялся с земли и направился к лагерю.
   Видольд разметал и притушил ногами пламя. Помедлил, глянул на восток, окрасившийся в желто-розовый, и пробормотал:
   - Шаазар, старая хрычовка... Опять вмешиваешься в дела смертных... Чего ж тебе неймется?
  
   Появившись в лагере, Элимер не избежал всеобщей суматохи. Воины разразилась восторженным ревом.
   - Рад вас видеть, - поприветствовал их кхан.
   Он не ошибался, утверждая, что в лагере никто спит и даже не собирается. Тем более теперь, когда о правителе не только услышали, но и увидели.
   Проснулись и поселяне, зачастили к кострам под разными предлогами. Лишь бы взглянуть на живого кхана, а потом похвастать этим перед соседями из окрестных деревень.
  
   II
  
   - Очень жаль, - проговорил Аданэй, выслушав донесение Хаттейтина. - Мы не успеваем уйти. Я полагал, они будут менее проворны. Видимо, давно не был на родине, забыл, что такое отерхейнская конница... Нам не дома надо было грабить, а сжечь все и отходить к Иллирину. Но теперь поздно.
   Он задумался, прошелся по комнате, и снова обратился к военачальнику:
   - Впрочем, у нас есть эхаскийка и айсадка. Посадим их на повозку и пустим впереди войска. Тогда отерхейнцы не посмеют напасть. Принцесса им важна из-за Иэхтриха, а кханне - из-за наследника. Так что спрячемся за спинами женщин, - царь с ехидцей улыбнулся. - Геройства в этом никакого, хвалебных од в свою честь мы не услышим, зато действенно. Есть еще что-то, о чем я должен знать?
   Он упал в стоящее у окна кресло и разрешил присесть Хаттейтину.
   - Да, повелитель, - военачальник опустился на покрытую коровьей шкурой скамью. - Этой ночью у ворот поймали отерхейнца. Думали, что лазутчик. Но он утверждает, что явился от имени повстанцев. Говорит: они узнали, что провинцию именно ты захватил. А когда отерхейнское войско ушло сюда, в Отерхейне мятежи возобновились.
   - Понятно. И чего они хотят?
   - Не сегодня-завтра собираются выдвигаться к Антурину. Этот человек, их посланник, сказал: они призывают тебя на престол. Думают, что если мы покинем крепость и двинемся им навстречу, то сможем покончить с властью кхана. Предлагают объединиться.
   - Если мы выйдем из Антурина, то войско Элимера окажется между двух огней. Это так, - задумался Аданэй. - Но вдруг посланец солгал? Может, нам готовят ловушку?
   - Это первое, что пришло мне в голову. Потому человека напоили отваром зериуса. Он не лгал.
   - Но его могли ввести в заблуждение. Он назвал количество повстанцев?
   - Да. Их немного. Две с небольшим тысячи. К тому же почти всех предводителей казнили. С другой стороны, они заняли крепость неподалеку от Инзара: застали врасплох охранные отряды. Сейчас мятежники в укреплении, но готовы продолжить путь. Основные силы кхана сейчас здесь, часть на границах, а в центре охранные дружины. С ними бунтари справятся. К тому же повстанцы договорились с дикарями, те им помогают.
   - Ну, от дикарей толку мало. Ладно, это замечательные вести, но нужно хорошо все обдумать. Я бы хотел верить, что союз с мятежниками окажется удачным, но не могу. Так просто Отерхейн не покорить. Бунтари слишком самонадеянны, если всерьез рассчитывают на это.
   - Так какие распоряжения?
   - Я уже сказал, - с раздражением ответил Аданэй, - нам нужно хорошо подумать. Встретимся завтра на рассвете и обсудим все еще раз. Кстати, как там наши прелестные трофеи? Кажется, пришла пора для дружеской беседы.
   Он хотел направиться к выходу, но не успел. Раздался стук в дверь, и она распахнулась. На пороге появился Аххарит.
   - Великий, там, у пролома, стоит их военачальник с отрядом воинов. Желают говорить с царем.
   - Вот как! - воскликнул Аданэй. - Что ж, значит, беседа с девицами откладывается.
   Аххарит исчез за дверью, а Аданэй обратился к военачальнику:
   - Бери отряд воинов - и едем. Медлить ни к чему. Нужно послушать, что они предложат.
  
  
   Через час иллиринский царь со своими людьми появился у пролома. Отерхейнский военачальник уже ждал его. Двое - Аданэй и Ирионг - отделились от отрядов и прошли к шатру, разбитому неподалеку от разрушенной стены.
   Ирионг откинул полог, показывая, что убийц внутри нет. Оба зашли в шатер и уселись на застеленный шкурами пол.
   - Ты хотел меня видеть, - начал Аданэй разговор. - Зачем?
   - Нужно решить один вопрос, царь, - сухо ответил Ирионг. - Вам не удержаться в Антурине. И ты, и я это понимаем. Потому повелитель Отерхейна моими устами предлагает тебе и твоему войску немедленно покинуть провинцию. Он разрешит вам уйти, если вы вернете заложников и отдадите под власть Отерхейна два своих поселения. Как откуп за разруху, устроенную в провинции. Там разместятся наши гарнизоны - по крайней мере, до тех пор, пока не будет восстановлена разрушенная стена. Иначе - война. А в ней вам не победить.
   - Ты слишком многословен, военачальник. Это признак неуверенности. Лучше скажи, почему ваш повелитель не встретился со мной сам?
   - Таково было его решение. Я не знаю мыслей великого кхана.
   - Зато я знаю, ведь он мой брат. Хотя мы давно находимся по разные стороны, но кое о чем я догадываюсь. Прийти на эту встречу ему могла помешать только смерть. Думаю, твой кхан либо мертв, либо почти мертв.
   Лицо Ирионга осталось непроницаемым, только уголки губ слегка дернулись. От Аданэя это не ускользнуло. Он подумал, что, возможно, не ошибся в смелых предположениях.
   - Значит, мертв... Или все же при смерти?
   - Мне непонятны твои выводы, царь. Кхан, слава богам, здоров, но с тобой говорить не желает. Поэтому отправил меня. Я повторю наши требования...
   - Какие еще требования? - Аданэй насмешливо приподнял бровь. - Уходить из Антурина? Мне кажется, ты и твой кхан забыли: у нас ваша дикарка.
   Ирионг незаметно от царя сжал левую руку в кулак, чтобы справиться с раздражением. Да, воины и он сам тоже иногда называли Шейру дикаркой - между собой, разумеется. Но когда это произносил враг, предатель собственной страны, сложно было оставаться спокойным.
   - Думаю, ты хотел сказать "кханне", - процедил он.
   Аданэй улыбнулся.
   - Пусть будет кханне, если тебе угодно. По мне, так никакой разницы. В любом случае - она у нас. Конечно, если вас не волнуют ее судьба и участь не рожденного наследника - мы убьем их. Но если жизнь айсадки для кхана важна - вам придется согласиться на наши требования. А если нет - у нас в заложницах еще и принцесса Эхаскии. Можете, впрочем, пожертвовать и ее жизнью. Вот только Иэхтрих сильно расстроится, что вы не уберегли его единственную дочь. После смерти заложниц нам придется согласиться на ваши условия, но...
   - А каковы твои условия, царь? - оборвал его Ирионг. - Если не желаешь уводить войско, то что тебе нужно? Сколько времени ты выдержишь в осажденном Антурине?
   - Сколько потребуется, пока у нас дикарка - извини, я хотел сказать кханне, - и принцесса. А что касается условий - они простые. Мы свободно покидаем Антурин. Без всякого откупа. Когда доберемся до Иллирина, отпустим заложниц.
   - Не подходит, - отрезал Ирионг. - Мы останемся в проигрыше. С полуразрушенным Антурином. И с чего мы должны верить, что вы отпустите заложниц? Иллиринцам веры никогда не было, тем более нет ее теперь, после такого предательского вторжения.
   - Ирионг, - в голосе Аданэя прозвучала печаль, она же отразилась во взгляде, - мне ты можешь верить. Я - не иллиринец. Я родился и вырос в Отерхейне.
   - Ты предал Отерхейн, ты - царь вражеской страны.
   - Мне пришлось, - он улыбнулся, и военачальнику эта улыбка показалась доброй. Аданэй же продолжил: - Да, это была единственная возможность вернуть то, что должно принадлежать мне - престол Отерхейна. Думаю, ты многого не знаешь о своем кхане. Ложь о моей гибели - не единственная его ложь. Не самая подлая. Ты не знаешь, но наш отец перед смертью завещал трон мне. Элимер скрыл это от всех, а тех, кто посмел сомневаться... Впрочем, ты лучше меня знаешь, что стало с ними и их семьями. Слишком властолюбивый, жестокий и лживый - разве таким должен быть правитель? Оглянись вокруг: сколько смерти он принес стране! Мятежи... они ведь не на пустом месте возникли. Отец понимал, что Элимер погубит Отерхейн, потому и оставил трон мне. Подумай об этом. Но сейчас - тебе не удалось от меня скрыть - мой брат умирает. Может, это знак судьбы? Знак, что пора забыть старые обиды? Если не будет Элимера, то нашим государствам станет нечего делить. Отерхейну не придется проливать кровь своих воинов, завоевывая Иллирин. Я сам отдам его. Родится великая держава! Ведь я - один из вас! Ты должен меня помнить, потому что я тебя помню... Осенняя охота в горах Гхарта... Отблески заката на красных листьях и тур, белый, как снег. Помнишь? Ты с одного удара сразил его.
   Военачальник зачарованно смотрел вдаль: он помнил ту охоту. А царь не умолкал.
   - Я - потомок отерхейнских властителей, моя царица - наследница иллиринских царей. А в нашем с ней ребенке воедино сольется кровь двух великих родов. Это ли не знак? Это ли не...
   - Ты предлагаешь предательство? - перебил Ирионг, хотя ему не хотелось прерывать плавную, мелодичную речь.
   Голос обволакивал, чаровал, его хотелось слушать и слушать. Только теперь военачальник понял слова тех, кто знал Аданэя. Они говорили о его странной способности подчинять себе людей не силой власти, а обаянием. Оно выражалось то ли в интонациях, то ли в выражении лица и движениях. Все, абсолютно все, характеризовали эту особенность кханади как опасную. Сейчас Ирионг испытал ее на себе.
   - Предательство? Нет. Я бы не назвал это так, - возразил Аданэй.
   Военачальник вновь попал в плен его голоса. Тем более что слова были близки к правде: и мятежи возникли неспроста, и крови пролилось немало.
   - Это не предательство, - продолжил царь. - Это освобождение от того, кто обманом захватил твою и мою страну. От того, кто превратил своих подданных в дрожащих от страха рабов, кто угнетал знать. Так что это не предательство, а возмездие за его ложь и за кровь отерхейнцев, которую он пролил. Я не хочу войны, Ирионг. Мне больно оттого, что приходится направлять оружие на людей, среди которых я вырос. Я ни к кому не испытываю злобы, кроме Элимера. И ты, Ирионг, и прочая знать - все вы сохраните и владения, и власть. Такие, как ты - на вес золота, я это понимаю. А ты понимаешь, что я предлагаю? Мир, объединение держав и процветание.
   Ирионг ощутил порыв, движение души - согласиться. Он видел лицо Аданэя - чистое, благородное, и его взгляд, излучающий свет и теплоту. Слышал бархатистый, ласкающий слух голос. С этим царем хотелось соглашаться, но Ирионг был военачальником, а не простым воином и не ребенком. Он понимал, что им пытаются управлять. Даже если Аданэй говорит правду, есть нечто более важное. Клятва, данная кхану, и высокое положение в государстве, которым Ирионг не хотел делиться с иллиринскими военачальниками. Cтряхнув сладостное оцепенение, он произнес:
   - Я клялся в верности не тебе, а своему кхану. Я водил в бой его войска, не твои. Предателем я не стану. Лучше вернемся к условиям твоего отступления из Антурина.
   - Не хочешь прислушаться к доводам разума - дело твое, - отмахнулся Аданэй.
   В его голосе не осталось и следа очарования, а на лице теперь читались лишь скука и раздражение. Ирионг перевел дух и сказал:
   - Твое предложение мы не принимаем и не пропустим тебя в Иллирин. Пока не вернешь заложниц и не отдашь нам поселения. Вот эти, - военачальник развернул небольшую карту, намереваясь показать их.
   - Этого не будет, - Аданэй отодвинул пергамент, даже не посмотрев на него.
   - Тогда война? Твои потери, царь, будут огромны.
   - Как и твои, военачальник, - парировал Аданэй, не скрывая насмешки. - По крайней мере свою кханне вы точно потеряете.
   - Увидим, - стараясь не выдать тревоги, отчеканил Ирионг.
   - Что ж, если ты готов рисковать ею и наследником, то я - тем более.
   - Ты умрешь раньше, чем решишься их убить.
   - Пустые угрозы... Зачем? Ведь мы могли бы стать друзьями.
   - Нет.
   - Жаль... Что ж, рад был встретиться с доблестным военачальником. Я возвращаюсь в свой Антурин, к своим людям и к прекрасным пленницам. А ты - к полумертвому тирану-повелителю, - Аданэй поднялся, кивнул на прощение и зашагал к выходу.
   - Прощай, царь. В следующий раз мы встретимся как враги.
   - Пусть будет так.
  
   Когда Ирионг с отрядом вернулись в лагерь, то обнаружили его бурлящим, как лава. Военачальник попытался докричаться хоть до кого-нибудь и понять, что случилось. В шуме голосов никто не расслышал его вопросов, а на него самого не обратили внимания, будто он был ополченцем, а не предводителем войска. Разозлившись, Ирионг поднес к губам рог. Раздался протяжный гул, призывающий воинов к построению. Услышав привычный зов, люди тут же успокоились, а голоса смолкли. Наскоро приводя в порядок оружие и доспехи, воины выстроились в этельды.
   Военачальник наконец получил возможность устроить разнос за неразбериху.
   - У меня ощущение, что передо мной не воины, а мужланы с вилами! Что происходит? Почему вы разлаялись, точно бешеные псы?
   Ответить никто не успел: из шатра Ирионга вышли военачальники, кое-кто из тысячников, а следом - великий кхан. Рог чуть не выпал у Ирионга из рук, а слова застряли в горле. Кхан, заметив его растерянность, подошел к нему сам.
   - Ирионг, - воскликнул он, улыбнувшись. - Я рад тебя видеть. Хотя бы ты не смотри на меня, как на призрака.
   - Мой кхан... Определенно, сегодня небо одарило нас! Ты избран богами, не иначе!
   - За последний день я столько раз это слышал, что скоро и сам поверю, - рассмеялся правитель и тут же посерьезнел. - Мы ждали тебя. Идем в шатер. Расскажешь, как прошли переговоры.
   Военачальник выдавил улыбку и, кивнув, обернулся к застывшим воинам.
   - Еще раз устроите подобную суматоху, будете всю ночь спать стоя! - впрочем, за угрозой ему не удалось скрыть радость и благодушный настрой. - Свободны!
   Кхан и военачальники скрылись в шатре, а воины - все, кроме дозорных, - возобновили разговоры. Правда, теперь вполголоса.
   Счастливчики из Урича и Шеске в который раз повторяли историю об исцелении кхана.
   - Ну так вот, я и говорю, старик тот, - шептал смуглокожий бородатый вояка, - ну, знахарь то есть, что за кханом смотрел, внуку рассказывал... А тот, мальчонка еще, любил среди нас крутиться, нам и передал. Вот что он сказал. Дед, слышь, сидел ночью, и вдруг свет, говорит, в глаза ударил! А потом, глядь: кхан стоит. Дед сначала-то испугался, думал, может того, мертвяк к нему явился. Но нет, по-другому все вышло. Кхан посмотрел на старика-то и сказал: "Ты, Лейху, не бойся". По имени деда, назвал, хотя имени-то знать не мог. И еще говорит: "Гхарт мне вернуться приказал и силами колдовскими наградил". Так-то вот дело было.
   - Не знаю, я другое слышал, - с сомнением покачал головой его собеседник. - Будто бы тот, который раненый лежал - на самом деле и не кхан вовсе был, а похожий только. Нарочно кхана на него заменили. А настоящий в это время в Инзаре войско собирал.
   - И кто тот брехун, что такое наплел? Да я сам лично его раненым видел!
   - Да если бы брехун, я разве бы поверил?! А нет - говорят, от Жуткого весть пошла.
   - Да ну? Из Видольдовой глотки и слова не вытянешь. Даже по мелочи. А такое бы он точно болтать не стал. Так что точно это брехун какой-нибудь выдумал.
   - Ну, не знаю...
   - Да чего ж тут не знать!
   - Ну, ладно-ладно, нам все равно правды никто не скажет, - пробурчал воин и перевел разговор на другую тему: - Что там об иллиринцах слышно? Думают сдаваться, нет? Или штурмовать будем?
   - А Ханке его знает?! Сотник наш сказал, что сначала дикарку и эту, эхаскийку, вызволить надо. Но, может, они там сейчас чего другого нарешают, - смуглый кивнул в сторону шатра.
   - Может, и нарешают... - согласился его собеседник и в задумчивости уставился на возвышающиеся поодаль крепостные стены.

Глава 8. Возвращаться домой приятнее, разрушив чужой дом

  
   Шейра с раздражением смотрела на рыдающую у зарешеченного окна Отрейю. Та плакала, почти не переставая, вот уже второй день. С тех самых пор, как узнала, что их с кханне убьют, если Отерхейн не согласится на требования иллиринского царя.
   - Прекрати ныть! - не выдержала айсадка.
   - Ты что, не понимаешь?! Твоему кхану нет до нас никакого дела! Нас убьют!
   - Если ты сейчас же не уймешься, я сама тебя убью!
   Отрейя с опаской покосилась на нее и, решив, что от дикарки можно ожидать чего угодно, умолкла. В маленькой комнате под самой крышей замка воцарилась тишина.
   - Лучше давай прикинем, как отсюда выбраться, - предложила Шейра, хотя не особо не надеялась на помощь пугливой жены наместника.
   Айсадка размышляла о побеге, чтобы не думать об Элимере - о том, где он и что с ним. Отрезанная от внешнего мира, она знала лишь, что Антурин захвачен, но понятия не имела, что творится в провинции и где сейчас отерхейнское войско. Неопределенность угнетала. Шейра вздохнула, прижала пальцы к вискам и присела на стоящую у стены узкую кровать. Отрейя, прислонившись лицом к решетке, снова зашмыгала носом.
   В коридоре послышались шаги, потом скрипнула дверь, и перед пленницами появился иллиринский царь. Жена наместника обернулась и вздрогнула, кханне подалась вперед и всмотрелась во врага. Тот улыбался и казался таким довольным, что ей захотелось сначала выцарапать ему глаза или перерезать глотку. Царь прошел внутрь, в приветствии склонил голову и приложил руку к груди. Это выглядело как насмешка.
   - Я счастлив вас видеть, прекрасные гостьи, - заговорил он. - Прошу меня простить, что так долго откладывал нашу беседу. Война, знаете ли, отнимает все время, - он поморщился. - Думаю, вам уже рассказали, что произошло. Мужья оставили вас, сбежали из Антурина. Какая подлость, правда? Но вы еще можете спастись. Если будете хорошо себя вести, - царь сменил интонацию. Он уже не говорил, а приказывал: - Когда наше войско двинется в Иллирин, вы покорно сядете на повозку впереди него. А если появятся отерхейнцы, станете молить, чтобы они не затевали боя. Я уже взял от провинции все, что хотел. Теперь мне незачем терять людей в схватке. Если не сделаете, как я велю, вас убьют. Все ясно?
   Он оглядел пленниц, ожидая ответа. Шейра молчала, вскинув подбородок и скривив губы. Его угрозы словно не трогали ее, либо она не принимала их всерьез. Аданэй нахмурился. Он ненавидел, когда женщины смотрели на него с презрением. Даже будучи в рабстве этого не терпел. Правда, сейчас разозлиться не успел: его вниманием завладела Отрейя.
   - Великий царь! - воскликнула она по-иллирински. - Помилуй! Мой муж... он ненавидит меня! Он только обрадуется моей смерти. Не надо меня в повозку! Я здесь никто! Меня все равно не послушают... А я так не хочу умирать! - в ее голосе звучали слезы. - Я хочу домой, хочу в Эхаскию. Пожалуйста! Мой отец отблагодарит, он все для тебя сделает. И я все сделаю! Умоляю!
   Задохнувшись потока слов, девушка замолчала. Аданэй задумался, прикидывая, какую выгоду можно получить от дочери Иэхтриха. А точнее, от него самого.
   - Ты хочешь к отцу? - спросил царь. - Дейлар обращался с тобой дурно?
   -Да! - ответила она сразу на все вопросы.
   Царь прищурился, на его лице промелькнула радость, и тут же сменилась сочувствием. Он подошел к плачущей девушке, с нежностью сжал ее руку и всмотрелся в глаза. Отрейя тоже не отрывала взгляда от Аданэя. Он покачал головой и с грустной улыбкой произнес:
   - Бедная моя. Должно быть, после цветущей Эхаскии тебе тяжело в этом диком краю. А тут еще и жестокий муж... Регис оказал Отерхейну великую честь, отдав за старика-дейлара принцессу, к тому же такую красивую и юную. Странно, что ни кхан, ни наместник этого не оценили. Бросили тебя в крепости, сами ушли... Немыслимо. Неужели не ценят дружбы Иэхтриха?
   Встретив неожиданное понимание, девушка снова расплакалась, теперь уже с облегчением.
   - Ну-ну, не плачь, все будет хорошо, - заверил Аданэй, приподнимая ее лицо за подбородок. - Ты отправишься к отцу. Я сам отвезу тебя. Заодно мы с ним... побеседуем.
   - Спасибо, - прошептала она. - Куда угодно отвези, лишь бы подальше от дикарей. Хоть в Эхаскию, хоть в Иллирин. Пожалуйста... Я сделаю все, что пожелаешь.
   - Не сомневаюсь, - Аданэй улыбнулся и отстранился от девушки. - Поэтому на повозку ты все-таки сядешь, - увидев, что принцесса побледнела, он ее успокоил: - Не волнуйся. Тебя никто не тронет, но отерхейнцам об этом знать ни к чему. Понимаешь?
   Отрейя торопливо кивнула.
   - Я оставлю тебя в этой комнате, - сказал Аданэй уже на отерхейнском. - Может, ты уговоришь свою... хм... подругу стать посговорчивее.
   Он повернулся к Шейре. Айсадка скользнула по царю равнодушным взглядом и отвернулась. Аданэю захотелось стереть с лица дикарки пренебрежение.
   - Для тебя, кханне, у меня есть еще одно известие. Сначала я не хотел тебя расстраивать. Печальные вести в твоем положении... - он посмотрел на ее живот. - Но, боюсь, придется. Ты, видимо, ждешь, что муж тебя спасет? Не надейся. Он мертв. Жаль, не от моей руки.
   Айсадка вздрогнула, вскочила с кровати и тут же закусила губу, сдерживая стон. Наклонившись вперед, обхватила себя руками. Аданэй мысленно выругался: весть и впрямь могла навредить женщине, а значит, и наследнику в ее чреве. Царь не хотел лишаться таких ценных заложников. Впрочем, отступать было поздно, к тому же Шейра быстро пришла в себя. Несколько тяжелых вдохов, выдохов - и она выпрямилась, сверкающими глазами уставилась на него и процедила:
   - Лжешь, шакал. Иначе почему я до сих пор жива?
   - Для дикарки ты задаешь до странности разумные вопросы... - протянул Аданэй, приподняв брови. - А жива ты лишь потому, что среди подданных Элимера все еще остались верные ему люди. Для них важна жизнь - нет, не твоя - наследника. Но это ненадолго. Скоро место кхана займет кто-нибудь из военачальников, и ты станешь не нужна. А за смерть ребенка узурпатор еще и "спасибо" скажет. Так что убеди отерхейнцев отступить, пока твое слово еще хоть что-то для них значит. Единственная возможность спасти себя и ребенка - укрыться в Иллирине. Обещаю, я не сделаю вам ничего дурного. Конечно, в том случае, если выполнишь мои условия.
   - Не верю... Ни единому слову. Элимер жив!
   - Ты можешь верить или не верить. А я знаю точно. Сегодня встречался с Ирионгом. Мой братец на встречу не явился. Меня это удивило. Он не упустил бы возможности сцепиться со мной лично, ты ведь понимаешь. Вот я и решил выяснить, в чем дело. И выяснил. Оказалось, несколько моих воинов видели, как его труп выносили а ворота. Как думаешь, почему Элимер не пытается вызволить тебя? Да потому что мертв! И это замечательно. Кхана больше нет, твоего мужа больше... - Аданэй осекся.
   Из глаз айсадки исчезло взбесившее его выражение. Лицо обратилось в маску боли, а взгляд затуманился'. Она стояла перед ним потерянная, ошеломленная, изо всех сил сдерживая слезы. Пальцы дрожали, губы тряслись губы. Аданэя кольнула жалость: пусть Шейра всего лишь дикарка, по глупости полюбившая Элимера, но все-таки женщина, к тому же, беременная. Она не имеет отношения к вражде мужчин. Кханне можно убить, если станет помехой, но глумиться над ней и мучить - подло. Сейчас он и сам не понимал, чем его так сильно задело ее презрение, и почему он решил добить и без того испуганную пленницу страшным известием.
   - Послушай, я не хотел сообщать об этом так... грубо, - он подошел к айсадке и, желая успокоить, притронулся к ее плечу.
   Шейра отшатнулась и оскалилась.
   - Не прикасайся! Думаешь, я как эта бестолковая?! - она кивнула на Отрейю. Та стояла в стороне и с любопытством прислушивалась. - Нет! Меня ты не обманешь. Я знаю, что у тебя голова шакала и язык лисицы. Хоть четыре волчьих шкуры надень, свою суть не утаишь. Ты не стоишь и мизинца моего кхана! - в ее голосе послышались истерические нотки. - И еще знаешь что: ты меня не убьешь! Не посмеешь! Я выживу и рожу сильного сына. Он вырастет и отомстит тебе! А ты закончишь дни в какой-нибудь канаве, и твое тело будут жрать черви!
   Сочувствие испарилось, и Аданэй с ехидством бросил:
   - Может, мое тело и впрямь будут жрать черви. Но твоего мужа они уже жрут.
   Шейра задышала тяжело и прерывисто. Аданэю показалось, что еще чуть-чуть, и айсадка набросится на него с кулаками. Он не собирался предоставлять ей такую возможность. Не ровен час, от таких волнений у нее раньше времени роды начнутся, а это чревато смертью. Отвесив издевательский поклон, царь проговорил:
   - Мы вернемся к нашей беседе. Завтра. А сейчас вынужден вас покинуть.
   Он подошел к выходу, потянул на себя тяжелую дверь и, ступив за порог, с грохотом захлопнул ее. Злорадно провернулся ключ в замке, затихли быстрые шаги, и в комнатушке повисла мертвая тишина. Даже Отрейя перестала всхлипывать.
  
   Шейра не плакала, когда погибли родители, не плакала, когда брат умер от голода. Она и сейчас не собиралась плакать, ведь слезы о погибших оскорбляют их души. Правда, раньше ее окружали сородичи, они вместе с ней печалились и вспоминали ушедших в долину вечной охоты. Теперь же айсадка встречала горе в одиночестве. Ее чувств никто не мог разделить, понять, и она не выдержала. Упала посреди комнаты и разрыдалась. Жестокая, беспощадная мысль билась в висках: никогда больше Элимер не обнимет ее и не назовет "моя дикарка", никогда не приласкает взглядом, никогда не увидит сына... Страшное слово - никогда.
   В свое время Шейра мечтала убить темного вождя, молила духов послать ему смерть. Духи злобно подшутили, выполнив ее просьбу сейчас. Айсадке казалось, что она слышит их смех.
   "Никогда. Никогда..." - повторяла девушка снова и снова, прокручивала в голове, пытаясь распробовать горький вкус необратимости и не желая мириться с ней.
   Шейра отказывалась верить в смерть Элимера, ведь умирали всегда чьи-то чужие мужья. Не могла представить, как это: его больше нет. А она даже не взглянула в последний раз в его глаза, не обняла, не успела попрощаться: когда он ночью ушел, она спала.
   "Ты не мог, не мог умереть... Только не ты! Не ты, мой Элимер, мой кхан, темный вождь... Не уходи! Только не уходи! Я так хочу еще хотя бы раз почувствовать твой запах, дотронуться до тебя. Хочу видеть твое лицо, слышать твой голос, любить... Не верю, не могу поверить, что тебя больше нет! Навсегда нет и никогда больше не будет... Это все сон, дурной сон... Мой кхан, мой Элимер, разбуди! Прикоснись ко мне, встряхни за плечи и нахмурься в тревоге, как ты часто делаешь. И спроси: приснился ли мне плохой сон. Почему-то тебя всегда пугали сны... и мои, и твои. А я отвечу: да! И расскажу, как мне приснилось, будто ты умер. А ты рассмеешься и скажешь, что ты кхан, и тебя не так-то просто убить. А я соглашусь с тобой, честно-честно, я соглашусь".
   Шейра крепко зажмурилась. Она почти убедила себя, что как только откроет глаза, увидит густую ночь и Элимера, обнимающего ее во сне. Представила, как облегченно вздохнет, осознав, что ей приснился кошмар. А потом прижмется к мужу крепче, уткнется в его плечо и уснет с улыбкой на губах.
   Конечно, ничего такого не произошло и, открыв глаза, Шейра увидела все ту же комнату, подсвеченную бледными сумерками.
   Ближе к ночи слезы иссякли. Осталось тошнотворное ощущение безысходности, безнадежности. Мир опустел.
   Из этого состояния айсадку вывело прикосновение и робкий голос Отрейи.
   - Эй, успокойся. Не горюй так сильно, слышишь? Ты же молодая, у тебя все впереди. Ты...
   Она прервала фразу, отошла к столу, зажгла свечи. Вернувшись, присела рядом с Шейрой на пол и продолжила:
   - Пойми: главное, ты жива, и твой ребенок будет жить. Не бойся! Я попрошу за тебя царя, он вас не тронет. Ведь ты слышала, что он обещал? Ой... прости... Конечно, ты слышала, но... поняла ли? Ты знаешь иллиринский? - она уставилась на Шейру, но ответа так и не услышала. - Ладно, неважно. В общем, царь сразу уяснил, что ему выгоднее вернуть меня в Эхаскию, чем убить. А еще он добрый и... красивый. Даже не верится, что они с кханом братья... Такие разные, - Отрейя склонила голову набок и призадумалась.
   Она не знала, что Шейра не слушает, а потому прикидывала, как бы еще успокоить айсадку. Правда, причину ее горя принцесса расценила по-своему. Связала со страхом за жизнь и боязнью потерять титул, а вместе и благополучие.
   - Ну же, не отчаивайся, - уговаривала Отрейя. - Тебе всего-то и надо, что сесть в повозку и попросить, чтобы отерхейнцы отступило. Потом освободишься и отправишься куда пожелаешь. Можешь попроситься в Иллирин. О, это восзитетельная страна! Уверена, царь не откажет. А хочешь, я заберу тебя в Эхаскию? Не волнуйся, ты не останешься одна, снова выйдешь замуж. Конечно, твой муж не будет царем или принцем, но ведь и в тебе нет царской крови. Но я подыщу тебе молодого и состоятельного вельможу, обещаю. Ты ни в чем не будешь нуждаться. Подумай: твой муж был недобрым человеком, - Отрейя нахмурилась, вспомнив последнюю беседу с Элимером. - Бесчувственным. Бессердечным. Рано или поздно он стал бы жестоким и с тобой, потому что ты беззащитна. Ты в его власти, за тебя некому заступиться. Таких, как он, это пьянит, превращает в зверей. Ты бы страдала рядом с ним всю жизнь. Так может... Может, это к лучшему, что он умер?
   Шейра пропустила мимо ушей почти всю речь, но последние слова достигли ее слуха и, словно раскаленным клинком, пронзили грудь. Айсадка сжала пальцы в кулак. Миг - и он врезался в лицо Отрейи. Принцесса вскрикнула, приложила ладони к разбитым носу и губам. Затем отползла к дальней стене и оттуда, хлюпая кровью, промычала:
   - Бешеная. Такая же злобная, как твой муж.
   Этого Шейра уже не услышала: она вновь ушла в себя.
  
   Кхан проснулся затемно. Уснуть снова ему не удалось, и он вышел из шатра. Остывший за ночь воздух холодным дыханием коснулся лица и забрался под одежду. Элимер поежился и, оглядевшись, двинулся к кострам, вокруг которых жались дозорные. Там заметил и главного телохранителя. Сейчас правителю хотелось поговорить хоть с кем-нибудь, и он окликнул воина. Тот обернулся, отошел от огня и поклонился.
   - Да, мой кхан?
   - Почему ты здесь?
   - Да так... Изображаю из себя доблестного стража. Детская мечта, знаешь ли. А что?
   - Оставь свои шутки, - отмахнулся Элимер.
   Он приказал одному из дозорных разжечь отдельный костер. Когда все было готово, присел у огня и велел Видольду сесть напротив.
   - Так почему ты не спишь? - поинтересовался кхан.
   - Муки совести не дают уснуть, - с притворной горечью ответил воин.
   - Да прекрати уже паясничать!
   - Я, конечно, прекращу... Но кто тогда будет тебя веселить? А избавлять от мыслей о своем величии?
   - Если бы я хотел, чтобы меня веселили - завел бы шута.
   - А как насчет величия? - воин улыбнулся.
   - Оно заботит меня и того меньше...
   - Вижу, что-то случилось, - протянул посерьезневший Видольд. - Что?
   - Ничего нового! Просто у них, - Элимер кивнул в сторону Антурина, - моя Шейра. Я все думаю, как ее вызволить.
   - И как же?
   - Если бы знал, то спал бы сейчас как убитый! Но я не знаю. Штурмовать нельзя - ее могут убить. Выкрасть тоже не получится. Там слишком много охраны, а ключи от комнаты, как мне донесли, только у Аданэя и его военачальника. Серым потребуется самое малое недели две, чтобы подготовить побег. Этого времени у нас нет. Мой брат мерзавец, но не дурак, и в Антурине засиживаться не станет. Он уже добился, чего хотел. Полагаю, теперь день и ночь думает, как бы убраться из провинции. И сожри меня тьма, если не придумает через пару-тройку дней! Если ему это удастся, если он увезет Шейру... может, я никогда больше ее не увижу.
   - Ты сам сказал: иллиринцы не просидят в Антурине вечно. Вылезут, и штурм не понадобится.
   - Вылезут и заберут Шейру?
   - Да не пугайся ты раньше времени. Пусть сначала выйдут. Тогда и заложниц попытаемся отбить.
   - Этого я и боюсь... Попытаемся отбить, а они их убьют.
   - Ты говорил, что твой брат не дурак. Значит, мертвая кханне ему ни к чему.
   - Да, но все же... Ради мести он многим может поступиться. Лишь бы сделать мне больно.
   - Не думаю, что он на это пойдет. Наверняка понимает, что, удерживая Шейру в плену, причинит тебе не меньшую боль. Да еще может истребовать какие-нибудь уступки. Если же кханне умрет, ты тут же бросишься мстить. Брату, его семье, Иллирину. Аданэю это не нужно. По крайней мере, пока.
   - Можно подумать, ты хорошо знаешь моего брата.
   Видольд пожал плечами и хмыкнул, а Элимер проговорил:
   - Твои рассуждения... Иногда мне не верится, что ты бывший разбойник. Кажешься не таким уж простым...
   - Ха! Это ты просто не видел, как я пьяным в хлеву валяюсь! - расхохотался воин.
   - И не желаю видеть! Отчего тебе вообще так весело? Разве есть повод?
   - Если не смеяться, то мы оба свихнемся. От тревоги, чтоб ее! Я ведь, знаешь ли, тоже за айсадку волнуюсь. Хотя сдается мне, ничего дурного твой брат с ней не сделает.
   - Откуда знаешь?
   - А я и не знаю. Чутье подсказывает. А оно не раз мне и моим ребятам жизнь спасало. Сейчас оно говорит, что все само собой сложится.
   - Я не могу ждать, пока сложится. Она там, наверное, с ума сходит.
   - Это наверняка... - согласился Видольд и тут же высказал опасение: - Как бы не разродилась раньше времени...
   - Надо ей сообщить, что я жив, что мы ее спасем. Но как?
   - Надо подумать... - воин и впрямь задумался, а через минуту выпалил: - Дутлы мы с тобой! Как есть дутлы! Серые твои на что?!
   - А ведь верно...
   Элимер удивился, что сам до этого не додумался. Пусть серые не вызволят Шейру, зато найдут способ передать ей послание. У них полно хитростей, они сумеют.
   - Правда, есть одна сложность... - телохранитель забеспокоился. - Шейра не умеет читать. На словах-то передать труднее, чем записку подсунуть.
   - Не умеет. По-отерхейнски. Но у дикарей есть свои символы. Самые простые из них Шейра показывала.
   Элимер достал кинжал и отрезал от поясной сумки одну из петель. Этим же кинжалом нацарапал на кожаном куске айсадские знаки: "Я жив. Я приду. Шакал не знает".
  
   Дни казались Шейре бесконечными. Айсадка не отличала день от ночи, не знала, сколько прошло времени, Единственной границей, разделяющей сутки, оставались моменты пробуждения. С них начинался кошмар реальности. Шейра ненавидела просыпаться, ненавидела переход из сна в явь. В эти минуты она не осознавала себя, могла проснуться в хорошем настроении. Потом вспоминала: Элимер умер.
   Элимер. Умер. И, как заклинание, повторяла: "Нет! Нет, не может быть!"
   Она хотела только спать и плакать, и ничего больше, но заставляла себя есть и ходить по комнате. Ради сына. Она обещала себе родить его здоровым и намеревалась сделать это.
   Открылось крошечное окно внизу двери, и рука стражника пропихнула внутрь две глубокие миски, заполненные вареными овощами, белым мясом и хлебом. Отрейя подбежала, схватила оба блюда. Одно поставила перед кханне, с другим переместилась на кровать и сразу набросилась на еду. Не то, чтобы принцесса голодала, просто заняться было нечем, оставалось только есть.
   Шейра через силу надкусила пресную лепешку, еле-еле прожевала кусочек, а остальное отложила в сторону. Казалось, если проглотит еще хоть немного, то ее стошнит. Зато Отрейя с аппетитом съела все, что принесли, и теперь косилась на миску айсадки.
   - Кханне, - бросила она, - если ты не будешь, может, я возьму, а?
   Не услышав ответа, принцесса подошла, с опаской взяла блюдо и даже недоеденную лепешку. Вгрызаясь в нее, она одновременно болтала:
   - Зря ты все оставляешь. Тебе бы сейчас, наоборот, есть побольше. Все ж ребенка носишь... Так не обделяла бы его, что ли.
   Отрейя не была злопамятной, потому простила Шейру за разбитое пару дней назад лицо. К тому же принцесса скучала и чувствовала себя неуютно в маленькой комнате. Единственное развлечение здесь - еда и болтовня. Вот она и болтала, чтобы хоть чем-то себя занять. На то, что айсадка ее не слушает, девушка не обращала внимания.
   - Ох... Объелась, - выдохнув, она развязала тканый пояс, бросила его на пол и начала рассказ: - Знаешь, у нас, в Эхаскии, около дворца есть пруд, на нем живут лебеди, утки, крачки. И вот, однажды, - я еще маленькая была... Ой! - девушка взвизгнула. - Проклятье, из чего они его делали?!
   Послышалась возня: Отрейя с любопытством отщипывала от лепешки кусочки.
   - Кожа? - изумилась принцесса и повертела в пальцах темный лоскут. - Откуда? И знаки какие-то... Эй, ты только глянь! - она присела на полу возле кханне и сунула находку ей под нос.
   Шейра нехотя скользнула глазами по кожаному обрезку и замерла. Дыхание перехватило, сердце заколотилось. Вырезанные на коже родные символы прожгли душу. Айсадка не усидела на месте. Вскочила и выпрямилась, устремив горящий взгляд вдаль. Написанные слова изменили все. Две фразы: "Я жив. Я приду. Шакал не должен знать". Мир разлетелся на тысячи осколков и вновь соединился, возродился. Хлынули слезы, будто речной поток в половодье, сметающий все на своем пути.
   Отрейя догадалась, что содержится в таинственном послании.
   - Он жив? - прошептала она. - Твой муж жив?
   Не дожидаясь ответа, принцесса бросилась к двери и забарабанила в нее кулаками. На стук откликнулся стражник: спросил, чего желает госпожа Отрейя.
   - Царя! Позовите царя! Быстро! У меня важное известие!
   Судя по топоту, раздавшемуся за дверью, стражник и впрямь отправился за царем.
   - Что ты собралась ему сказать? - прошипела Шейра. Про слезы она тут же забыла.
   "Шакал не должен знает" - говорилось в послании. "И не узнает" - решила айсадка.
   - Как что? - откликнулась Отрейя. - Правду! Царь был добр ко мне. И вообще, я обещала, что сделаю для него все. И я сделаю. Потому что он вернет меня в Эхаскию. Потому что он прекрасен. Потому что...
   Договорить она не успела. Айсадка схватила пояс, брошенный Отрейей, перекинула через ее шею и затянула. Принцесса размахивала руками, пытаясь достать до Шейры и оттолкнуть ее, цеплялась за кушак, превращенный в удавку, и хрипела. Через несколько минут задергалась, потом обмякла. Шейра ослабила пояс, и принцесса мешком рухнула у ее ног.
   - Ты не смела предавать моего кхана, - прошипела айсадка. - Не смела.
   Тут ее саму скрутило. Шейра застонала и в попытке сдержать крик закусила нижнюю губу. Доковыляла до кровати, опустилась на нее, прижала руки к животу и обезумевшими от боли глазами уставилась в потолок. Она израсходовала все силы, чтобы задушить Отрейю, и это сказалось.
   "Только не умирай, - мысленно уговаривала айсадка дитя. - Живи! Ты должен родиться здоровым и сильным. Я обещала. Обещала..."
   Она потеряла сознание, но ненадолго. Пришла в себя, когда в замочной скважине натужно и сварливо провернулся ключ. Живот больше не болел, и Шейра, встав с кровати, отошла к окну.
  
   Царь едва не споткнулся о тело Отрейи и, ошеломленный, отпрянул. Айсадка не обернулась и даже не шелохнулась, будто не слышала, что он пришел.
   - Забери меня бездна! - выругался Аданэй. - Что за... Что случилось?
   На шее принцессы горела багровая полоса, лицо отливало синевой. На всякий случай он все-таки приложил ухо к ее груди. Сердце не билось.
   - Это ты сделала?! - набросился Аданэй на Шейру. - Конечно, ты. За что? Отвечай, сожри тебя Ханке! За что?!
   - Она дурно говорила о кхане, - в ее голосе не прозвучала ни одна эмоция.
   - О нем многие дурно говорят! И что? Всех за это убить?!
   - Да.
   - Вы с Элимером стоите друг друга! - рявкнул Аданэй. - Два изверга!
   Он помолчал, унимая злость, и спросил:
   - Что она хотела сообщить мне?
   - Не знаю.
   - Лжешь!
   Айсадка не отрицала, не изображала удивление или возмущение, но и не признавалась. Стояла, смотрела в окно и делала вид, что царя не существует.
   Аданэю осталось только гадать, о чем таком важном узнала принцесса, что за это поплатилась жизнью. Услышать честный ответ от дикарки он не рассчитывал и теперь боролся с искушением напоить ее цветным зериусом и выведать правду. На такой риск идти было нельзя: зериус хоть и слабый, но яд. Может убить плод, а царю не с руки лишаться еще нерожденного заложника.
   Он стиснул губы и кулаки. Так и подмывало схватить пленницу за волосы и врезать по лицу за то, что разрушила его планы. Он собирался отвезти Отрейю в Эхаскию. Рассказать Иэхтриху, многократно преувеличив, как издевался над ней муж, и как подло бросил в захваченном замке. А девушка бы подтвердила. Регис почувствовал бы себя оскорбленным и разозлился на кхана. Может, не разорвал бы союз с ним, но точно охладел. Зато проникся бы благодарностью к Аданэю. Иэхтриху понравилось бы, что иллиринский царь, не тронул принцессу, не запросил выкуп, а вернул отцу.
   Из-за айсадки планы пошли прахом. Теперь Аданэю нужно придумывать, как выкрутиться, чтобы регис не решил, будто его дочь убили иллиринцы. От правды толку мало, она выглядит неубедительно. Сложно поверить, что женщина на сносях сумела задушить кого-то, сильнее кошки.
   Оставаться и дальше в одной комнате с дикаркой он не хотел: не ровен час, от злости прикончит.
   - Сумасшедшая! - выплюнул Аданэй. - Теперь, если Отерхейн не отступит, я убью и тебя, и твоего выродка без всякой жалости!
   Он выскочил из комнаты, подождал, пока охранники заберут тело, и запер дверь.
   - Похороните ее. Потом разыщите среди местных какого-нибудь скульптора. Пусть сделает самое красивое надгробие, какое умеет.
   Аданэй решил, что если придется сообщить правду, пусть Иэхтрих знает: иллиринцы достойно похоронили его дочь.
   Отдав распоряжения, он промчался по коридору, сбежал по лестнице и ворвался в бывшие покои дейлара, которые сделал своими. С грохотом захлопнул дверь и прислонился к ней. Над головой прожужжала жирная муха. Аданэй в раздражении отмахнулся и, вздохнув, прошел к стоящему у окна креслу. Опустившись в него, уставился на заваленный свитками стол. Как только здесь поселился, пересмотрел их все. Надеялся найти важную переписку, планы города, замка и другие полезные сведения. Не нашел. Дейлар оказался любителем трактатов о войне - именно они находились в комнате.
   В голову снова полезли вопросы: что Отрейя хотела сообщить, почему дикарка ее убила. Зная, что ответов не получит, постарался отогнать мысли, но не удалось. В конце концов, решил выпить вина и лечь спать. За окном глубокая ночь, а вставать рано.
   Аданэй выглянул за дверь, отправил торчащего рядом со стражниками порученца на кухню и вернулся в кресло. Через несколько минут раздался стук. Вошла смуглая девушка-служанка. Одна из тех, кто оказался в замке и теперь прислуживал захватчикам.
   - Великий царь, - пролепетала она по-отерхейнски, - вино и еще... вот... вяленая баранина.
   Ее голос срывался, поднос в руках подрагивал, а в раскосых черных глазах плескался страх. Аданэй с интересом смотрел девушку. Она выглядела такой трогательно-испуганной, что поневоле возникало желание утешить.
   Руки служанки затряслись еще сильнее. Аданэй понял, что кувшин с вином и кубок вот-вот полетят на пол.
   - Подойди, - позвал он.
   Она робко приблизилась, царь забрал у нее поднос и отставил в сторону. Девушка хотела отойти, но Аданэй удержал за запястье.
   - Ты меня боишься? - спросил он и другой рукой откинул с ее плеча волосы. - Не надо, милая, я не сделаю ничего плохого. Как тебя зовут?
   - Лейта...
   - Останься, Лейта, - Аданэй улыбнулся и поднялся с кресла. - Здесь. Со мной.
   Он провел ладонью по ее щеке, затем подхватил за талию и, усадив на стол, поцеловал. Она несмело положила руки на плечи царя, уткнулась лицом в его грудь. Спустя минуту осмелела. Прильнула, обняла, сама потянулась с поцелуями и зашептала нежности.
   Звякнул и опрокинулся кувшин, зашуршали и упали свитки, качнулось пламя свечей, зашатался стол. Лейта, запрокинув голову, водила пальцами по его поверхности, дрожала, извивалась. Ее дыхание - горячее, влажное - касалось кожи Аданэя, волосы щекотали шею. Он же сейчас любил так, словно в последний раз, словно завтра умрет. Царь и не подозревал, что настолько соскучился по родным отерхейнским девочкам - нежным, тихим, податливым, совсем не похожим на дерзких иллиринских женщин.
   Он зарычал, прижался к Лейте, тяжело задышал и замер. Потом отстранился и погладил ее по взлохмаченным волосам. Она улыбнулась, подушечками пальцев коснулась его губ и соскользнула со стола.
   Аданэй снял золотой браслет и протянул девушке. На лице Лейты отразился восторг, в порыве благодарности она припала губами к руке царя.
   - Мой повелитель, - шептала она, - ты ярче солнце. Таких, как ты, больше нет...
   - У меня такое чувство, родная, будто я вернулся домой. Никогда тебя не забуду.
   В эту минуту он верил, что говорит правду, но уже на следующее утро образ Лейты померк, превратившись в размытое пятно - одно из многих.
  
   - Повелитель! - раздался за спиной Элимера взволнованный голос.
   Кхан, уже стоя у входа в шатер, обернулся. К нему бежал Батерхан, один из тысячников.
   - Я слушаю.
   - Дурные вести.
   Элимер нахмурился и приказал:
   - Выкладывай.
   - Мятежники двинулись к Антурину.
   - Сожри меня Ханке! Они что, иллиринцам решили помочь? Как это возможно? Я был уверен, что бунтарей выбили из Ровной крепости.
   - Почти выбили, но... к ним присоединились дикари. Наши основные силы здесь. Охранные этельды не справились, потому что им пришлось разделиться. Одни пытались отбить Ровную крепость, другие гонялись за дикарями. А те как всегда быстро набрасывались - и врассыпную. Вот у мятежников и получилось...
   - Проклятые дикари... Они и выжили-то лишь благодаря моему милосердию! Неужели им прошлого поражения не хватило? Айсады тоже среди них?
   - Их не заметили.
   - Хорошо. Хоть этим достало мозгов не соваться. Что ж, придется отправить обратно часть войска. О штурме Антурина придется забыть. Воевать на две стороны слишком рискованно. Разберемся с мятежниками и примемся за иллиринцев. Главное, не дать им уйти. Отправь немедленно десять этельдов.
  
   Аданэй еще раз оглядел залу, некогда служившую для встреч с послами. Самая светлая в мрачном антуринском замке - высокие потолки, большие стрельчатые окна, белые стены. Напротив входа возвышается трон. Там же, по обе стороны от него - длинные, покрытые зеленым сукном скамейки. Царь намеренно выбрал это помещение. Оно выглядело торжественным и подходило для его замысла.
   Стоя в дверях, Аданэй оглядел залу.
   - Ну что ж, начнем, - обратился он к находящимся рядом Хаттейтину и Аххариту.
   Царь первым пересек помещение и уселся на трон. Кайнис и его бастард заняли места на скамьях по обе руки от него. Аданэй махнул рукой стражнику, застывшему на пороге в ожидании распоряжений.
   - Зови!
   Тот кивнул и закрыл двустворчатые двери. Спустя несколько минут они распахнулись.
   - Эззир из тысячи Аххарита явился по приказу царя! - возгласил стражник, пропуская вперед нескладного юнца, и снова скрылся.
   Парень судорожно сглотнул, сделал несколько шагов и поклонился. Аданэй прикинул, подходит ли он для важного поручения, и решил, что да.
   - Рад видеть тебя, Эззир, - заговорил царь. - Я наслышан о тебе и твоих способностях. Сотник хвалил тебя за осторожность и сноровку.
   Юноша зарделся, даже его шея пошла красными пятнами.
   - Я стараюсь, Великий.
   - Это хорошо, потому что сейчас я подбираю людей для важного задания. Требуются умные, со смекалкой, хитрые, ловкие. Обладаешь ли ты этими достоинствами?
   - Я... я... Не мне судить, но... Думаю, да... - Эззир боялся сойти за хвастуна, но ему польстило, что царь выделил его из из числа других воинов. Разочаровывать властителя ему не хотелось.
   За юношу поручился Аххарит:
   - Я могу ответить, Великий. Я давно уже приметил Эззира. Думаю, если он нигде не оступится, его ждет большое будущее. Парень и впрямь сообразительный.
   Аххарит явно понял, в чем замысел, и Аданэю это понравилось. Он с одобрением глянул на тысячника и снова обратился к Эззиру:
   - Что ж, способности тебе потребуются. Если, разумеется, согласишься на задание.
   - Приказывай, мой царь! - юнец приосанился.
   - Приказывать не стану. Не тот случай. Здесь требуются добровольцы. Поручение опасное, оно может стоить тебе жизни. Поэтому спрошу: готов ли ты рискнуть ею ради Иллирина и своего народа.
   - Я готов. Приказывай.
   - Юноша, это не приказ, - повторил Аданэй, изображая неудовольствие. - Это, если угодно, просьба. Впрочем, слушай: ты должен пробраться мимо вражеского лагеря. Как на крыльях пронестись по Отерхейну и найти предводителя восставших. Его называют Карунх. Три дня назад он с войском вышел из Ровной крепости и движется сюда. По моим подсчетам, сегодня он минует Тиркис - это город на юге, - заметив смятение воина, царь пояснил: - У тебя будет карта. Правда, я не знаю, где окажется Карунх уже завтра. Ты можешь его и вовсе не найти. Или тебя поймают враги. А возможно, ты погибнешь в дороге. Видишь, как велика опасность? Потому я и не требую подвига, а лишь спрашиваю: готов ли ты? Понимаю, что не все на такое способны.
   Эззир побледнел, опустил взгляд, но юношеские мечты не позволили ему отказаться от возможности стать героем. Он уже представлял, как о нем слагают песни, а царь жалует имение и рабов. Юноша вскинул подбородок и выпалил:
   - Я готов!
   Аданэй с уважительным изумлением поднял брови и заключил:
   - Пока в нашей стране рождаются такие храбрецы, мы непобедимы! - он сделал паузу и продолжил: - Запоминай же. Вот что нужно передать предводителю: "Аданэй Кханейри готов занять престол Отерхейна. Наш общий враг не подозревает о нашем союзе. Ночью в десятый день месяца желтой травы я выведу войско через западные ворота. К этому сроку вы должны подойти к Антурину. Зажмем неприятеля с двух сторон. Дадут боги, победа будет нашей". Ты все запомнил? Повтори.
   Юноша повторил.
   - Не струсишь? - спросил царь.
   - Я все передам. И не струшу.
   - Я верю тебе. На выходе стражник даст карту. Изучи ее и к ночи выдвигайся. К ночи, слышишь? Не раньше. И никому ни слова - предатели есть везде.
   - Слушаюсь, Великий.
   Аданэй подошел к Эззиру, положил руки ему на плечи и торжественно сказал.
   - Тогда ступай. Спасибо, и да помогут тебе боги!
   Как только юноша скрылся, Аданэй обратился к Хаттейтину:
   - Следующий придет через полчаса. Думаю, дождемся здесь.
   - Как скажешь. Но, Великий, я не понимаю... - Хаттейтин и встал перед царем. - Эти трое избранных - неоперившиеся юнцы. Им не пробраться. Их тут же поймают.
   Аданэй хмыкнул и промолчал, зато откликнулся Аххарит:
   - Господин военачальник, думаю, Великий на это и рассчитывает.
   Царь глянул на тысячника. Тот лениво вычищал кончиком ножа грязь из-под ногтей и не смотрел ни на правителя, ни на отца. Когда-то этот человек, будучи главой стражи, вызывал у раба Айна опаску и недоверие. А вот царю Иллиринскому, напротив, был весьма симпатичен. Он даже подумывал, что через несколько лет Аххарит заменит отца на посту военачальника.
   - Да, на это я и рассчитываю, Хаттейтин, - подтвердил Аданэй. - Хотя бы одного из троих должны поймать. Ты говорил, что идти на Отерхейн сейчас - самоубийство? Я согласился. Нам не победить, даже с мятежниками. Да, они отвлекли на себя часть вражеского войска, но в степи не так-то просто зажать конницу. Повстанцы об этом не думают, потому что среди них не осталось смыслящих в войне. Самые умные давно перебиты или казнены. Вот если бы Элимер и впрямь был мертв, тогда мы бы попробовали бы. Но я не верю в его смерть. Иначе часть его людей уже бы перешла на мою сторону. Скорее, он ранен. Хочется думать, что смертельно, но полагаться на это не стоит. Уж лучше рассчитывать на юнцов.
   - Ты надеешься с их помощью заманить отерхейнцев к западным воротам?
   - Именно. А мы выйдем из северных - и домой. Если враги поверят нашим героям, то перебросят часть войска на запад. В этом мой план, теперь вы его знаете. Надеюсь, не нужно уточнять, что открывать его остальным - даже тысячникам, - нельзя? Расскажем им за два-три часа до отхода. До этого пусть думают, будто мы и впрямь надеемся на мятежников.
   - Я понял. Только есть вопрос: что, если один из юнцов все-таки доберется до мятежников? Они двинутся сюда и угодят в лапы Элимера. После такого в следующий раз они тебя не поддержат...
   - А для них следующего раза не будет. Их перебьют. В любом случае. Еще до того, как подойдут к Антурину. Они осмелели, потому что Элимер по недомыслию оставил тылы без серьезной защиты. Может, не ожидал подвоха, или слишком разозлился, или разволновался за дикарку, вот и привел сюда такие силы. Неважно. Восставшие все равно обречены. А мы - нет. Главное, чтобы враги поверили нашим посланцам.
   - Будем надеяться. Лишь бы отерхейнцы отвели часть войска... Тогда на севере можем и прорваться.
   - Да. Только бы они не решили войти с востока, через разлом, вместо того, чтобы перебрасывать этельды... - засомневался Аданэй.
   - Не думаю, мой царь, - вставил Аххарит. - Они все еще боятся за кханне, наследника и принцессу. Иначе давно бы вошли.
   - О смерти принцессы они уже наверняка знают. А насчет кханне - при отходе посадим ее впереди войска. В окружении охраны, разумеется. Дадут боги, все получится.
   Распахнулась дверь, появился стражник.
   - А вот и следующего героя привели... - пробормотал Аданэй.
  
   Когда ушел и третий обреченный, царь отпустил Хаттейтина с Аххаритом и остался один. Солнце скрылось за , и зала уже не казалась светлой. Теперь она выглядела такой же пасмурной и угрюмой, как и остальные помещения замка.
   Аданэй чувствовал себя разбитым: болели глаза, голова и горло, в теле поселилась слабость. Похоже, он заболевает. Его это не удивляло: жара днем, холод ночью: он отвык от отерхейнского климата. Еще и постоянное беспокойство да сон по три-четыре часа в сутки: времени было слишком мало, а дел чересчур много.
   "Когда умрет братец, - пообещал он себе, - я отдохну".
   Невидящим взглядом Аданэй уставился на дверь. Мелькнула мысль о несчастных юнцах и о том, что дома их кто-то ждет. Кольнула жалость, но тут же исчезла. В конце концов, правителям нередко приходится жертвовать жизнями подданных. Ради блага государства, разумеется.
  
   - Ну что, лазутчик заговорил? - спросил Элимер у явившегося к нему Ирионга.
   - Ему пришлось. Правда, вести недобрые. Теперь понятно, отчего иллиринцы тянули время и не ушли, пока была возможность. Ясно и то, почему осмелели мятежники.
   - Продолжай.
   Ирионг вздохнул и рассказал, что выдали под пытками двое лазутчиков.
   - Значит, у них сговор, - протянул кхан. - Мы должны были сразу об этом подумать. Что ж, хорошо уже то, что вовремя узнали. Какие предложения, военачальник?
   - Нужно выпустить иллиринцев из Антурина, но не позволить встретиться с изменниками. Устроим засаду у них на пути и разобьем на открытой местности. Главное, чтобы они не успели снова засесть в крепости.
   - У нас не так много людей у западных ворот. Придется перебросить часть войска.
   - Если сделать это ночью и тихо, иллиринцы ни о чем не догадаются.
   - Другие выходы тоже нельзя оставлять без присмотра. Подумай, сколько этельдов оставить у остальных ворот, потом доложи мне.
   - Да, мой кхан.
  
   Аданэй посмотрел на кайниса и тысячников, собравшихся на первом этаже замка.
   - Все готово? - спросил он.
   - Да, Великий, - откликнулся Хаттейтин. - Две тысячи двинулись к северным воротам. Остальные построились снаружи, ждут твоего приказа.
   - Хорошо. Что с зернохранилищем и скотом?
   - Как ты и велел. Скот закололи, туши побросали в колодцы. Как только мы покинем замок и подойдем к выходу из крепости, подожгут зернохрпнилища. Туда уже отправили полсотни воинов. Потом они нас догонят.
   - Что ж, тогда ступайте к войску, а мы с...- он обежал глазами тысячников, - с Аххаритом поднимемся за айсадкой.
  
   Два лестничных пролета, коридор, еще одна лестница, и мужчины оказались перед комнатой, где пленница дожидалась своей участи. Стражники на входе поклонились.
   - Готовьтесь уходить, - сказал им царь и открыл дверь.
   Шейра сидела на кровати. Аданэя она встретила холодным взглядом и молчанием. Он подозревал, что это ненадолго: сейчас айсадка начнет кричать и вырываться.
   - Вставай, - приказал он.- Ты идешь с нами.
   - Нет! - она поднялась, отступила к стене и то ли в угрожающем, то ли в защитном жесте выставила вперед руки.
   Предположение, что дикарка станет сопротивляться, оказалось верным, и Аданэй усмехнулся.
   - Ты ведь не думаешь, будто можешь что-то решаешь? - сказал он и велел стражникам схватить женщину.
   Шейра не могла допустить, чтобы ее увезли, а потом мучили Элимера, заставляя бояться за жену. От одной только мысли, как он будет терзаться, сердце сжималось. Осознание же, что, возможно, она больше не увидит любимого, и вовсе душу разрывало. Шейра проклинала врагов, царапалась, билась в их руках, но силы были неравны. Спустя минуту воины выволокли ее из комнаты и потащили вниз по лестнице.
   Царь и тысячник шли позади них.
   - Прекрати бороться, безумная, - простонал Аданэй, когда айсадка сделала очередную попытку освободиться. - Это тебя не спасет, а вот навредить может.
   Он словно накликал беду. Ноги Шейры подогнулись, из горла вырвался хриплый крик. Содрогаясь, она, повисла на руках стражи.
   - Проклятье! - рявкнул Аданэй и приказал: - Опустите ее!
   Шагнул к айсадке, но его опередил Аххарит. Схватил женщину за волосы, другой рукой отвесил оплеуху и прорычал:
   - Не притворяйся, сука! Вставай! Живо! Не то и тебя, и твоего ублюдка прикончим!
   Он замахнулся во второй раз, но Аданэй перехватил его запястье.
   - Дикарка не знает иллиринского, - сказал он и добавил, кивнув на Шейру: - И она не притворяется.
   Аххарит вгляделся в айсадку. На побледневшем лице женщины выступил пот, из нижней, прикушенной губы сочилась кровь. Грудь тяжело и шумно вздымалась, а скрюченные пальцы царапали воздух.
   - Вот сволочь ... - пробормотал он. - Придется как-то дотащить ее до повозки.
   - С ума сошел? - огрызнулся Аданэй и велел одному из стражников: - Найди какую-нибудь старуху. Они в этом разбираются. Посмотри хотя бы на кухне. И тащи сюда.
   Аххарит посмотрел на царя с изумлением.
   - Мы что, будем ждать, пока она разродится?
   - Конечно, нет. Оставляем и уходим. Куда ее теперь брать? Впереди войска уже не посадишь. Еще помрет в дороге.
   - А что в этом плохого? Зато кхановый выродок не появится. А если появится - окажется в наших руках.
   - Если она в пути подохнет, Элимер забудет и про мятежников, и про разрушенный Антурин, и про дыру в стене. Тут же бросится мстить. А прямо сейчас к серьезной войне мы не готовы. Здесь же дикарка, может быть, выживет.
   - А пожар?
   - Сюда не доберется, - отмахнулся царь.
   "Забавно получается, Элимер... - подумал он. - Тем, что твоя дикарка рожает тебе наследника, а не умирает в дороге, ты обязан мне. Когда-нибудь я заставлю тебя об этом вспомнить".
  
   Элимер с тремя этельдами двигался к западу. Большая часть воинов ушла вперед, отряд кхана был замыкающим. Коней вели в поводу, факелы не зажигали, держались ближе к холмам. Отерхейнская ночь заботливо укрывала от взглядов со сторожевых башен. И все-таки Элимера не покидало смутное ощущение, будто он что-то пропустил, о чем-то не подумал. Сомнения одолевали все сильней. Подтверждение им пришло с лошадиным топотом за спиной и криком всадника:
   - Повелитель!
   Кхан приготовился обругать неведомого воина за поднятый шум, но не успел. Тот приблизился и выпалил:
   - Нас обманули. Иллиринцы и не думали объединяться с мятежниками, - он перевел дыхание и закончил: - Они отходят через северные ворота.
   Элимер угадал в запыхавшемся человеке одного из серых и со злостью скрипнул зубами.
   - Это точно? Почему вы узнали об этом только сейчас?
   - Иллиринцы и сами не знали. Только царь и несколько приближенных. От остальных все держалось в тайне. Только этим вечером, когда они начали готовиться...
   - Я понял! А что с кханне?
   - Не знаю почему, но ее оставили в Антурине.
   - Слава богам, - произнес кхан и окликнул сотника: - Харим! Разворачиваемся! - потом снова обратился к серому. - Бери свежую лошадь и скачи дальше. Передай тысячникам: пусть кратчайшим путем мчатся к северу. Иллиринцев надо перехватить.
   В эту минуту в Антурине вспыхнуло зернохранилище. Вот уже во второй раз люди столкнулись с огненной смертью. За пределы стен их крики и гул пожара не доносились, оранжевых всполохов видно не было - у холмов по-прежнему царила тихая ночь.
  
   Иллиринцы покинули город, легко одолев три этельда, что стояли у северных ворот. Спустя полчаса крепость осталась позади, слилась с темнотой, и перед воинами распростерлась бугристая равнина. За холмами, на горизонте, их ждал дом.
   Радость оказалась недолгой. Сначала иллиринцы услышали, а потом и увидели вражеские этельды. Они неслись с двух сторон, постепенно сокращая расстояние - с отерхейнскими скакунами другим коням не сравниться. На стороне же иллиринцев было изначальное преимущество по времени и расстоянию. К тому же по пути отступления они устраивали засады, отвлекающие врагов на себя.
   Большей части иллиринского войска удалось добраться до границ родной страны и укрыться в ближайшем городе, защищенном стенами и гарнизоном.
   Меньшую часть, отрезанную от основного войска, ждала куда более печальная участь. Отерхейнцы расправлялись с ними с остервенением - убивать не торопились, зато отрубали руки, ноги и по израненным телам пускали коней гарцевать.
   На крепость же кхан не пошел: штурмовать стены без должных приготовлений - безнадежно.
   Перед тем, как возвратиться в Отерхейн, Элимер отправил несколько этельдов по окрестным иллиринским поселениям - грабить, жечь и убивать. Воины восприняли приказ со свирепой радостью - они ехали мстить за покалеченный город. Правда, пограничные деревни и поселки, в отличие от Антурина, не могли рассчитывать, что родная страна защитит или хотя бы отомстит за них. Они были столь малы и далеки, что Иллирин Великий едва ли сам о них помнил.
   От поселений остался дымящийся остов, пепел, застилающий небо, и обугленные человеческие тела. Скоту повезло больше, чем людям - отерхейнцы угнали его с собой.
  

Глава 9 Встречи бывают счастливые, а бывают не очень

  
   I
  
   Кхан вернулся к Антурину на рассвете. Приказал войску встать лагерем, взял с собой отряд телохранителей, один этельд и двинулся через распахнутые ворота.
   Стражи у входа не было - да она сейчас и не нужна, - и потому Элимера никто не встречал. Восходящее солнце озаряло обезображенный город. Обугленные дома и деревья, почерневшая мостовая в свете золотых лучей выглядели ненастоящими, словно кто-то нарисовал их углем на холсте.
   Из-под лошадиных копыт летел пепел, поднимался в воздух и оседал на головы и плечи Элимера и его воинов. Противно и страшно пахло гарью.
   Некоторые улицы выжжены дотла, другие от огня почти не пострадали, и на них больше людей. Вялые, будто заспанные лица, опухшие глаза, а слез не видно - отчаяние уже сменилось отупением. Равнодушными взглядами антуринцы скользили по кхану и плелись дальше - без цели и смысла.
   На развилке между торговыми рядами и главной площадью перед Элимером выскочила растрепанная тетка с грязным свертком в руках. Кхан едва успел осадить коня, а женщина хрипло заорала:
   - Вы ушли! Бросили нас! Предали! А зачем вернулись?! - она захлебнулась в безумном хохоте, затем выкрикнула: - Уже не нужно! Уже поздно!
   Два воина спешились и оттащили антуринку с дороги. Она вырвалась и выронила сверток. Грязная ткань размоталась, и Элимер увидел мертвого изувеченного ребенка: вместо руки - окровавленная культя, а лицо иссечено так, что не разобрать черт. На миг кхан зажмурился, потом глянул на женщину - она уже не смеялась, а тихонько скулила. С трудом, но Элимер выдержал ее взгляд и тронул поводья коня. Руки мелко дрожали и сжимали узду так крепко, что побелели костяшки пальцев. Чувство вины сдавливало грудь. Кхан не так давно захватил город-крепость. Он обещал антуринцам, что их жизнь станет лучше, чем при бывших правителях. Но когда пришла беда, не смог защитить народ.
   В голове, перебивая друг друга, толкались ненависть к Аданэю, боль за провинцию и страх за жену. Хотел помчаться к замку, где, по слухам, иллиринцы оставили Шейру, но сдержался. В первую очередь он - правитель, а не муж. Он должен проехаться по основным улицам и оценить, насколько пострадала провинция. Люди должны увидеть, что он не бросил их окончательно. Даже если придется столкнуться с проклятиями матерей и вдов. Потом нужно распорядиться насчет похоронных обрядов, придумать, где разместить выживших и чем их кормить в ближайшее время. Иначе лишенные всего люди начнут воровать и грабить. Скота, уведенного из Иллирина, хватит ненадолго.
   В замковые ворота Элимер въехал лишь через три часа. Пересек подворье и, оказавшись у главного входа, соскочил с коня. Взбежал по лестнице, ворвался внутрь. Первым на пути попался здоровенный детина, весьма потрепанный. Судя по одежде - воин гарнизона. Не давая ему опомниться, кхан ухватил за предплечье.
   - Где кханне? Знаешь? Отвечай! - потребовал он.
   Детина взвыл и поморщился от боли: правитель сжал его левую, сломанную руку. Тем не менее воин мотнул головой в сторону и промычал:
   - Мой кхан... там она... на втором этаже. Вроде...
   Дальше Элимер не слушал. Бросился направо и взлетел по ступеням. Коридор этажа оказался пуст. Кхан распахнул дверь первой комнаты - никого. Во второй тоже. И в третьей. Следующая оказалась заперта. Он толкнулся в нее и выкрикнул:
   - Открывай, кто бы там ни был!
   Послышались голоса, шаги, возня. Потом загрохотала задвижка и дверь распахнулась. На пороге стояло дородная, в возрасте женщина.
   - Где она? - прохрипел Элимер. - Где моя жена, моя Шейра?
   Женщина широко распахнула глаза и открыла рот, но быстро опомнилась. Поклонилась, а затем, приосанившись, ответила:
   - Повелитель, так здеся она. Вот прямо тут, - она махнула рукой за спину. - Она вчера...
   Кхан не дослушал. Оттолкнув ее, влетел в комнату - и замер. У кровати, опираясь ладонью о стену, стояла, улыбаясь, Шейра. Живая. И такая же стройная, как раньше. Элимер бросился к ней, сгреб в объятия. Она прильнула, спрятала лицо на его груди, вздохнула - и едва слышно расплакалась. Такое приветствие показалось Элимеру громче любых радостных криков.
   - Шейра, моя Шейра, - шептал кхан, поглаживая ее по спине, вдыхая запах ее тела, - моя бедная. Я так боялся, что ты... Я бы не смог без тебя. Но ты жива, ты здесь.
   - И ты - здесь, - вторила айсадка. - Я почти умерла, когда думала... Мне до сих пор страшно: вдруг это сон. Ты... мой Элимер. Ты рядом наконец. Я так хотела...
   - Главное, что ты жива! - воскликнул Элимер. - Больше ничего не надо. У нас будут... еще будут другие дети.
   Шейра вздрогнула и отстранилась. Кхан подумал, что обиделась, но она засмеялась и сказала:
   - Будут, наверное. Но чем же тебе первенец не угодил?
   - Первенец? - с радостным изумлением переспросил Элимер. - Но как? Я думал, что ты... его... - он не довел фразу до конца и воскликнул: - Но ведь еще рано!
   - Он же твой сын, - айсадка улыбнулась. - Он знал, когда появиться. Меня уже уводили, а тут - он. Вот враги меня и оставили. Твой брат боялся, что я умру в дороге. Боялся твоей мести.
   - Правильно боялся. Правда, моя месть его в любом случае не минует.
   Его лицо помрачнело, но тут же разгладилось. Кхан снова прижал Шейру к себе.
   - Айсадка моя! Где же он?
   - У кормилицы, повелитель, - вмешалась впустившая кхана женщина. Она понимала, что ее дерзость нынче останется безнаказанной. - А то кханне наша сама его кормить удумала. Да только где ж это видано, чтобы сиятельная госпожа, владычица...
   - Я понял, можешь не продолжать, - прервал ее Элимер. - Лучше покажи, где наследник.
   - И я тоже к нему пойду! - вскинулась Шейра.
   - Нет! - воскликнула повитуха и подбежала к айсадке. - Чего это ты удумала, лучезарная? Ты хоть и кханне, а не пущу! Тебе и с ложа-то вставать нельзя было, после таких-то родов!
   Женщина вошла во вкус, купаясь во внезапно приобретенной власти, похожей на материнскую. У нее давно выросли дети и внуки, а потому, приняв кханади, она видела в Шейре скорее дочь, а не кханне.
   - Как тебя зовут? - спросил Элимер.
   - Дортейта называют...
   - Так вот, Дортейта, не волнуйся. Кханне останется здесь. А ты сходишь и приведешь кормилицу.
   Женщина важно кивнула и, как гусыня, переваливаясь с ноги на ногу, вышла за дверь. Маленькая старушка осталась внутри.
   Дортейта вернулась через несколько минут, за ней появилась молодая пригожая кормилица с ребенком.
   Элимер с трепетом взял у нее младенца и теперь, боясь пошевелиться, держал на руках. Казалось, что если прижмет к груди, то раздавит. Сын, крошечный и как былинка легкий, посапывал во сне и даже не думал просыпаться.
   Элимер попытался понять, что чувствует. Оказалось: гордость, что родился наследник, и толику нежности. Любви не ощутил, и это покоробило. Он прислушался к себе еще раз, но все осталось по-прежнему. Кхан не мог понять, как это - любить бессловесного, не сознающего себя младенца со сморщенным личиком, в котором сложно угадать черты. Другое дело, когда сын подрастет, заговорит, примется задавать вопросы и смешить родителей милыми выходками. Отец же станет учить его воинскому искусству, охоте, потом начнет брать на советы. Представив это, Элимер успокоился. Он был уверен, что со временем полюбит своего ребенка. Научится любить.
   - Я нарекаю его Таарис и называю наследником, - произнес он положенные ритуальные слова. - Кханади Таарис из династии Кханейри.
   Шейра протянула руки, и Элимер отдал ей ребенка. Айсадка поцеловала сына, уселась на кровать и, задержав ласкающий взгляд на его лице, пальцем пригладила темную прядь. Затем прошептала на родном языке:
   - Таарис - твое имя для людей. А для духов - Ирэйху-Ше. Тот-Кто-Приходит-Вовремя.
   - Что ты только что сказала? - поинтересовался кхан.
   Жена подняла на него глаза и улыбнулась.
   - Я дала ему имя души?
   - И какое же?
   - Нет-нет, я не могу сказать! - она в испуге замотала головой. - Нельзя. Пока не истечет год, имя души никто не должен знать, кроме матери!
   - Как скажешь, родная, - согласился Элимер, с нежностью глядя на Шейру.
   Он отправил повитуху и кормилицу прочь, и остался наедине с женой и сыном. Провел с ними еще около часа. Был бы рад находиться рядом хоть до ночи, но не мог. Кхан не принадлежал себе, когда в нем нуждалось государство.
  
   Повитуха с кормилицей сидели в соседней комнате возле пустой колыбели.
   - Ты когда-нибудь видела кхана таким? - спросила Дортейта.
   - Да я его вообще впервые вижу, - призналась Ильха.
   - Ну, я вообще-то тоже... Но мир-то слухами полнится. Говорят о нем, мол, сущий зверь. А видишь, что детишки малые с людьми делают? Эх, на кухню вернусь, то-то все обзавидуются! Ты подумай! Я, считай, кханади от смерти спасли! Так теперь еще и с повелителями знаюсь. Можно сказать, на короткой ноге.
   - Не-е-т, - кормилица усмехнулась и покачала головой. - Нельзя, совсем нельзя так сказать. Властители - одно, мы - другое. От них держаться подальше - проживешь подольше. Хотя мне уже никуда не деться.
   - Откуда такие мысли? Молодая еще, а уже всего боишься!
   - Так неспроста... Знаю, о чем говорю. Сестрица моя старшая чересчур красивой была. Приглянулась сыночку бывшего императора... В наложницы ее взял. Даже дите у них появилось. А потом... - Ильха умолкла.
   - Ну, что же потом? - поторопила Дортейта, предвкушая сплетню.
   - А потом его жена мою сестру... извела. Ядом потравила. А принцу что? Новую любимицу завел, а о прежней забыл, будто и не было. Дочку их общую, племянницу мою, нам отдал. Даже не навестил ее ни разу и ничем не помог. Ох, как же я радовалась, когда семью эту подлую отерхейнцы казнили!
   Дортейта понимающе покивала.
   - Грустная история... Но это ж не всегда так бывает.
   - Не всегда, но часто. Никто мы для них. Травинки на обочине. Пыль под ногами. Так что на кухне лучше молчи. Не говори о господах. А то мало ли... К тому же если и расскажешь, разве кто поверит?
   - Мне - поверят, - возмутилась Дортейта и надулась от гордости.
  
   Опустевший после отступления иллиринцев замок наполнился людьми. Вернулись наместник и антуринская знать, заняли свободные комнаты военачальники и тысячники, вновь появилась стража.
   Пока Элимер шел к своим покоям, принял не менее дюжины поздравлений. Подданые уже знали, что у правителя родился наследник.
   У двери правителя поджидал дейлар. Только увидев его, кхан вспомнил об Отрейе. Такая забывчивость была непростительной.
   - Арист, заходи. Нужно поговорить.
   Мужчина вошел за кханом и поклонился. Затем, как и многие, принялся его поздравлять.
   Элимер поблагодарил и спросил:
   - Где Отрейя? Неужели иллиринцы увезли?
   Наместник сделал скорбный вид и опустил глаза.
   - Увы, повелитель - хуже.
   - Что случилось? Только не говори, что она мертва!
   Арист удрученно вздохнул.
   - Значит, мертва... - понял Элимер. - Как это случилось?
   - Точно неизвестно. Здешние слуги помогали иллиринцам ее хоронить и углядели на шее след. Как от веревки. По крайней мере, так они говорят. Но как, из-за чего, не знают.
   - Это худшее известие за сегодня! Будь прокляты иллиринцы!
   Он рубанул рукой воздух и умолк, задумавшись. В раздражении прошелся по комнате, затем спросил - скорее себя, чем Ариста:
   - А зачем им было убивать принцессу?
   - Может, они и не убивали, - заметил наместник. - Может, она сама... Мы же не знаем, что было, и как иллиринцы обращались с Отрейей. Мой повелитель, думаю, стоит поговорить с кханне. Она могла что-то видеть или слышать. Ведь ее тоже держали здесь, в замке...
   - Ты прав. Сегодня же спрошу.
   Элимер опустился в кресло, пригласил дейлара сесть напротив и, выдержав паузу, сказал:
   - Представляю, как тебе сейчас тяжело. Знай: я оплакиваю твою потерю вместе с тобой.
   - Благодарю за понимание, мой кхан. Когда ты рядом, моя боль становится тише.
   Они, конечно, сожалели не столько о самой Отрейе, сколько о том, что ее смерть дурно скажется на отношениях с Эхаскией. Но ритуальные фразы должны были прозвучать. Теперь же мужчины перешли к теме, тревожащей их куда больше, чем возможный разлад с союзником.
   - Мы не можем потерять Антурин, - заговорил кхан. - Нельзя допустить, чтобы он достался горцам или разбойникам.
   - Мы и не допустим, - пообещал Арист. - Я уже отправил две сотни воинов разбирать завалы. Думаю, люди через несколько дней придут в себя и примутся им помогать. А потом, глядишь, и новые дома строить. Жить-то где-то надо...
   - Я на это надеюсь. Едой в первое время мы их худо-бедно обеспечим. Из срединного Отерхейна скоро пригонят скот. А вот с водой сложнее. Иллиринские псы загадили почти все колодцы! Твоя задача - придумать, где еще ее можно взять. А то не ровен час, люди полезут в колодцы, и на падаль не посмотрят. Нам тут только мора не хватало!
   - Я уже думал об этом, мой кхан.
   - Молодец. И что надумал?
   - Не все колодцы испорчены. Это во-первых. А во-вторых, пусть до реки не так близко и ее русло не изменить, но ее притоки можно направить туда, куда нужно.
   - Так займись этим. Завтра же.
   - Я уже отдал распоряжения, повелитель.
   Правитель с одобрением качнул головой. Все-таки совет предателя-Тардина назначить Ариста дейларом оказался правильным.
   Наместник ушел на закате, и на Элимера навалились тяжесть и одиночество. Он подошел к окну и тут же понял: зря. Взгляду открылся город, распростертый за стенами замка. Сразу же вспомнился утренний ужас: скелеты домов, гарь, обездоленные люди, крик женщины и мертвый ребенок, упавший на мостовую.
   Ликование от того, что Шейра жива, невредима и, более того, родила наследника, испарилось. Забилось в темный уголок души и теперь боялось высунуться. Исчезла радость и от вести о разгроме мятежников. Во-первых, она была предсказуема, а во-вторых, провинция от нее целее не стала. Пока Антурин не отстроят, придется позабыть и об иллиринцах, и об Аданэе, а значит, и о войне с местью.
   Мысли отозвались привычной болью в висках. Кханом овладела душная ненависть, и все вокруг предстало в багряных тонах. Он все чаще думал, что от таких приступов избавится, только убив брата.
   Элимер еще долго стоял, прислонившись лбом к стеклу. Лишь когда погас последний отблеск рдяного заката, отправился в покои жены.
  
   Студеная ночь затопила мир, но комната, освещенная пламенем свечей, казалась бархатистой и теплой. Кхан с женой, обнявшись, лежали на кровати. Сейчас Элимер больше всего хотел уснуть рядом с айсадкой, а не задавать ей вопросы и говорить о делах. Но деваться было некуда.
   - Моя кханне, - он откинул светлую прядь с ее лица, - прости, но сейчас я должен спросить о неприятном...
   - О чем?
   - Отрейя... Ты знаешь, как она умерла?
   Айсадка отпрянула и с испугом посмотрела на мужа.
   - Значит, знаешь, - догадался кхан. - Расскажи мне. Это важно. Кто ее убил?
   Шейра вздохнула и выпалила:
   - Я!
   - Что?!
   - Я убила!
   Элимер сел на кровати и, схватив жену за плечи, приподнял.
   - Ты?! С ума сошла?! Зачем?!
   Губы айсадки дрогнули, она заморгала, словно не понимая его вопросов, но все же ответила:
   - Ты написал: "Шакал не должен знать". А она собиралась рассказать твоему брату...
   - Постой... Я не писал, что "не должен знать". Там было сказано, что он "не знает".
   - Думаешь, я вру... - пробормотала Шейра.
   - Нет, не думаю. Похоже, это я допустил ошибку. Ваш язык... он сложный. А уж эти ваши символы... Надо было ограничиться простым: "Я жив". Тогда беды бы не случилось.
   - Извини...
   - Не извиняйся. Лучше ответь: почему Отрейя хотела меня выдать?
   - Не знаю. Она говорила, что обещала ему. А еще, что он добрый, умный и прекрасный.
   - Понятно, - фыркнул Элимер. - Избалованная девица, выданная за старика, польстилась на смазливую физиономию Аданэя! Братец всегда умел очаровывать.
   - Как? Он подлый, злой...
   - Его женщин это не смущало. Но вернемся к тебе! Ты понимаешь, что твой поступок принесет больше вреда, чем принесла бы болтливость принцессы?!
   - Ну прости! - воскликнула айсадка. - Или не прощай. Как хочешь...
   Она отвернулась, опустила голову, и Элимер обругал себя. Он не должен был на нее кричать. Женщина пыталась защитить своего мужа. Так, как умела. За это не судят.
   Кхан обнял Шейру и погладил ее по спине.
   - Ты не знала, какие игры ведутся между правителями... - сказал он. - Я тебя не виню.
   - Зато я виню! Если из-за меня тебе что-то грозит...
   - Ничего мне не грозит, - отрезал Элимер. - И тебе тоже. Ты не убивала Отрейю. Ясно? Не убивала. Но, возможно, что-то видела или слышала?
   Он выразительно посмотрел на Шейру, и та поняла его взгляд.
   - Да... не убивала. Она умерла, потому что... точно не знаю, но... Думаю, иллиринцы над ней надругались... Может, она из-за этого...
   - Похоже на правду, - кивнул кхан. - Значит, иллиринцы изнасиловали принцессу, она не вынесла позора...
   Элимер умолк, и айсадка догадалась, что муж ждет подтверждения.
   - Да... - произнесла она.
   - Расскажи по порядку. И представь, будто перед тобой не я, а... кто-нибудь другой.
   Шейра сцепила пальцы в замок и, выдохнув, заговорила:
   - Принцессу вывели... за дверь. Потом... я слышала крики. И еще смех. Отрейя умоляла иллиринцев остановиться, а они смеялись.
   - Что было потом?
   - Принцесса вернулась. Она плакала... А потом... ночь... я уснула. Когда утром встала, Отрейя уже умерла. Повесилась. На своем поясе.
   Шейре казалось, что ложь делает ее липкой и грязной, но если понадобится, готова была лгать и дальше. Ради себя, мужа и страны, о которой все чаще думала, как о своей.
   - А почему иллиринцы не тронули тебя? - спросил кхан.
   - Я была на сносях. Они боялись: если роды начнутся в пути, я и ребенок можем умереть.
   Это была единственная правда во всем рассказе.
   - Понятно, - Элимер кивнул. - Завтра скажем все это Аристу. И еще... Когда-нибудь ты можешь встретиться с регисом Эхаскии. Если он спросит, как умерла его дочь... Пусть услышит историю об изнасиловании и самоубийстве. А сейчас хватит об этом. - Элимер притянул Шейру к себе и поцеловал. - Больше не вини себя, моя хорошая. Ты не могла спасти принцессу.
  
   II
  
   Загрохотали и закрылись ворота, отрезая преследователей от иллиринцев. Аданэй был уверен, что на Лиас Элимер не пойдет. Стены города надежны, а у кхана нет огня, способного пожирать камни, и осадное оружие далеко. Значит, брат вернется к Антурину. Там его встретят разрушенные дома и напуганные люди. На восстановление провинции уйдет не один месяц, и пока Иллирин может не опасаться вторжения. Аданэй дал стране отсрочку. Правда, он сознавал, что могло быть еще лучше, если бы враги опомнились чуть позже и не пустились в погоню. Тогда жертв среди иллиринцев было бы куда меньше.
   Изначально правителя в Лиасе не ждали, но под утро дозорные увидели вдали войско, движущееся к городу, и предупредили Милладорина - градоначальника. Тот обрадовался. Прикинул, что царь задержится здесь не меньше, чем на неделю, ведь и ему, и войску нужен отдых. Пусть городская казна ненадолго обеднеет. Зато потом деньги, затраченные на пиры и развлечения для высшей знати, вернутся благодаря обычным воинам. Те станут гулять и пить каждый день, а разбогатевшим трактирщикам и лавочникам придется платить вдвое больше налогов. К тому же, есть надежда, что царь за теплый прием отблагодарит город золотом.
   Милладорин расстарался и несмотря на то, что в запасе было лишь несколько часов, встретил государя со всей возможной для провинции пышностью. Глашатаи, восхваления, стража в парадных доспехах, лиловые поздноцветы, летящие под конские копыта. Он не знал, что на царя это не произвело впечатления. Тот хотел лишь одного - сна, а из-за чествования он откладывался.
   Оказавшись в доме градоначальника, правитель отказался от приветственного пира, и торжество перенесли на завтра. Хозяин лично проводил Аданэя к приготовленным покоям и распахнул перед ним дверь.
   Первое, что бросилось царю в глаза - кровать: широкая, покрытая алым шелком, а по нему разбросаны золотистые подушечки. Она призывно маячила у окна и казалась пределом мечтаний. Наскоро распрощавшись с Милладорином, Аданэй упал на вожделенное ложе и мгновенно уснул.
   Кайнис и тысячники также нашли приют у градоначальника. Сотники устроились в богатых домах. Простые воины разместились кто где - на постоялых дворах, в бараках и в полях. Осень только подступала, и спать на земле у костра, завернувшись в плащ, было не холодно.
  
   Аданэй открыл глаза. Солнце уже зашло, комната утонула во тьме. Значит, он проспал не меньше двенадцати часов, а может и больше, но отдохнувшим себя не чувствовал. Повернулся на другой бок в намерении снова уснуть, но увидел мерцающий у двери огонек и вздрогнул.
   - Кто здесь?! - воскликнул он.
   Свет приблизился, сопровождаемый шорохом шагов. Аданэй вскочил и отступил к окну, Попытался нащупать меч, оставленный на кушетке рядом с кроватью, но пальцы поймали пустоту.
   Свеча, моргнув, подкралась еще ближе. Ржавые отблески упали на лицо несущего ее человека. Аданэй узнал в нем Элимера. Гадать, как тот сюда пробрался, было некогда. Тем более рука наконец нащупала меч, и царь почувствовал себя увереннее. В конце концов, это брат находится на земле врагов. Неспроста ведет себя так тихо: стражу у входа наверняка убил, но боится привлечь внимание других воинов.
   - Не терпится умереть, братишка? - спросил Аданэй, вкладывая в эти слова как можно больше презрения.
   - Это ты умрешь, - ответил Элимер, и его голос звучал равнодушно. - А потом я заберу твое царство и твою жену. Она станет моей наложницей.
   - Да она скорее убьет себя! - в ярости выпалил Аданэй первое, что пришло в голову. - Хотя... ей не придется. Тебе не уйти из этого города!
   - В этот раз Шаазар выбрала меня. Город мертв. А ты почти мертв, - Элимер подступил еще ближе, в его руке блеснул меч. - То, что началось, должно завершиться. Боги злятся, они хотят поединка. И я хочу.
   В миг, когда прозвучало имя Шаазар, Аданэй испугался. Уж он-то знал, на что способна древняя тварь. Потому решил напасть первым. Бросился на Элимера, а тот даже опомниться не успел - в его грудь вонзился клинок. Аданэй захохотал.
   - Вот и все, сукин сын! Вот и весь поединок!
   Он хотел добавить что-нибудь еще, но не смог - захлебнулся теплой, густой, солоноватой жидкостью. Она заполняла рот, стекала по подбородку. Аданэй опустил взгляд и увидел, что клинок торчит из его груди, а не брата. Кровь пропитывала одежду, сползала по телу и с чавканьем впитывалась в пол.
   - Правильно, - сказал Элимер. - Ты должен быть мертвым, и мертв.
   Аданэй схватился за рукоять меча и упал. За окном злорадствовала ночь, ухмылялась свеча в руке кхана, содрогались от хохота стены. В висках билось: "Мертв, мертв..."
   Аданэй закричал. Затем почувстовал удар, услышал грохот и проснулся. Он лежал на полу: выходит, свалился с кровати. За окном и впрямь царила ночь. Ни свечи, ни Элимера, ни раны не было. Просто глупый сон, но голова раскалывалась, горло саднило, глаза слезились, а нос не дышал.
   Царь понял, что болен. Следовало позвать лекаря, а сил не было не только на то, чтобы дойти до двери, но и крикнуть. Он еле-еле вполз на кровать. Вязкие, неповоротливые, в голове ворочались даже не мысли - их обрывки. По телу струился пот, а жар сжигал изнутри и душил снаружи.
   Раскинув руки и ноги, Аданэй распростерся на ложе и погрузился в тяжелое забытье.
  
   В следующие дни приходили люди, поили горькими напитками и до отвращения горячим пивом, обматывали холодной влажной простыней, читали прогоняющие болезнь заговоры.
   Аданэй не знал, сколько прошло времени, но однажды днем проснулся и понял, что выздоровел. В теле еще чувствовалась слабость, но голова была свежей и ничего не болело. Он приподнялся на локтях, и тут же услышал:
   - Изверглась хворь из тела Великого царя нашего. Повергнуты духи болезни в бездну ту, из которой явились. Всемогущие боги ликуют, а с ними и ничтожный Карик радуется! Видит он, что владыка наш к новым подвигам готов во славу Иллирина!
   Обернувшись на голос, Аданэй уперся взглядом в чудного долговязого мужчину, стоящего в изголовье кровати. Тот открыл рот, чтобы продолжить речь, но дрогнувшая, а затем открывшаяся дверь помешала ему это сделать.
   На пороге появился Аххарит. Увидев, что царь сидит на кровати, а взгляд его вполне ясен, тысячник приподнял бровь, поклонился и сказал:
   - С возвращением, Великий.
   - Сей верный муж, - вклинился лекарь, - чаще других - без сомнения, тоже верных мужей, - справлялся о самочувствии повелителя нашего. Ничтожным Кариком счастье владеет, когда видит он такую преданность, а сердце трепещет в груди, подобно крыльям бабочки.
   - Здравствуй, - поприветствовал Аданэй тысячника, пытаясь остаться серьезным. Пусть лекарь смешон, но все-таки вылечил его, а над полезными подданными не стоит смеяться.
   Аххарит считал иначе. Он ухмыльнулся, махнул рукой и бросил:
   - Так пусть ничтожный Карик выйдет. А ничтожный тысячник поговорит с властителем.
   Лекарь согнулся пополам и попятился к выходу. Времени это заняло немало, но, в конце концов, Карик все-таки удалился.
   - Это еще что за чудо? - со смехом спросил Аданэй.
   - Это - лучший лекарь в Лиасе и, подозреваю, не только в нем, - Аххарит улыбнулся. - Так что его болтовню приходится терпеть.
   - Понятно. Ты пришел о чем-то доложить?
   - Вообще-то нет. Скорее, узнать, как ты. Но раз с тобой уже все в порядке, то мне найдется, что рассказать. А тебе, пожалуй, будут интересны новости о кхане.
   - Естественно. Присядь, кстати. А то неудобно смотреть на тебя снизу.
   Тысячник прошел к окну, опустился на кушетку и заговорил:
   - В общем, как ты и предполагал, сюда отерхейнцы не сунулись. Но перед тем, как вернуться в Антурин, сожгли пять наших поселений.
   - Проклятье! Впрочем, этого следовало ожидать. Что еще?
   - Дикарка родила мальчишку.
   - Жаль, что не мертвеца или девчонку, - Аданэй поморщился, затем спросил: - А сколько я провалялся?
   - Да вот уж неделя на исходе... Градоначальник себе места не находит. Его терзает мысль, что ты как на ноги встанешь, так сразу двинешься в Эртину. А он жаждет устроить пир в твою честь.
   - Так пусть устраивает. Я не против поесть и развлечься.
   - Значит, и впрямь выздоровел.
   - Ну и слава богам. Было бы обидно сдохнуть из-за какой-то простуды!
   Аххарит склонил голову набок, запустил пятерню в рыжие волосы и, нахмурившись, произнес:
   - Великий не может умереть и не должен. Иллирину - нам всем, - нужен царь. Причем царь, ведущий к победам. Решительный и рассудительный. Такой, как ты. Я верю, что победа в Антурине...
   - Слушай, давай без лести, - отмахнулся Аданэй. - Она тебе все равно не удается.
   - А я и не льщу. Никогда. Я вообще до ужаса правдив. Отец за это называет меня дураком. Так что я озвучил свои истинные мысли. Сейчас, после Антурина, я верю в тебя и твою удачу. Если потребуется, отдам за Великого жизнь. Но... если ты струсишь, первым отвернусь от тебя. А если предашь Иллирин, стану твоим врагом.
   - Готов согласиться с Хаттейтином, - протянул Аданэй. - Только дураки говорят правителям правду.
   Тысячник рассмеялся.
   - Меня многие называют сумасшедшим. Обычно я с ними согласен.
   - А меня многие называют подлым. И я тоже редко с этим спорю... А теперь оставь меня, Аххарит, - Аданэй зевнул. - Я здоров, но мне нужно еще поспать. Только этого... как его... Карика сюда не впускай. А Милладорину скажи: пусть устраивает пир сегодня же вечером.
   - Как будет угодно царю.
   Тысячник встал с кушетки, поклонился и вышел.
  
   В пиршественной зале никто не садился за стол - все ждали царя. Наконец резные двери распахнулись, и глашатай с должной торжественностью объявил:
   - Повелитель Иллирина Аданэй I Кханейри!
   Царь двинулся по золотистой ковровой дорожке. Чуть позади него шел военачальник. Знать кланялась им, невольники, держащие в руках подносы с едой и напитками, опускались на колени.
   Аданэй оглядел залу: колонны, увитые яркими лентами и украшенные цветами, длинный глянцевый стол, заставленный кувшинами и блюдами, а во главе, на небольшом возвышении - кресло, покрытое шкурой белого барса. У левой стены, с кифарами в руках, замерли коленопреклоненные музыканты.
   Аданэй направился к похожему на трон креслу.
   - Как замечательно, правда, Хаттейтин? - негромко спросил он. - Почти как в Эртине. Оказаться среди красоты и роскоши после дикого Антурина... Потрясающе, не находишь?
   - Нет ничего лучше, - откликнулся военачальник, не заметив в голосе правителя насмешки.
   Тот опустился в кресло, жестом пригласил кайниса занять место по правую руку, потом позволил сесть за стол остальным. Загремели скамейки, зажурчали голоса, а царь снова обратился к Хаттейтину:
   - Интересно, как с помощью красоты мы справимся с Отерхейном? Как ни печально, иллиринцы в оружии ценят не столько смертоносность, сколько изящную гравировку на рукояти. Умелых ювелиров уважают больше, чем сотников и даже тысячников. А у красавцев-рабов жизнь сытнее, чем у обычных воинов.
   - Прошу простить, повелитель, но ты преувеличиваешь. Гравировке придается значение лишь на парадном оружии, а рабы...
   - Я знаю, что преувеличиваю, - оборвал его Аданэй. - Намеренно преувеличиваю. Иначе как еще показать всю нелепость этой одержимости красотой? Иллирин закупает за морями бесценные статуи, а надо закупать руду, оружие и лошадей. Золото тратить не на смазливых рабов, а на наемников.
   - Прикажешь заняться этим, когда вернемся?
   - Да. О наемниках я уже сам позаботился. Скоро к нам придут люди из Шейтизира. А ты займись остальным. Оружием, доспехами... Еще я собираюсь вдвое увеличить воинское жалованье. Лучше содержание вельмож урежем, а торговцам повысим налоги... - тут он увидел, что все расселись и молчаливо ждут, пока царь договорит с военачальником. Благо, говорил он тихо, и знать не слышала, что ее ожидает в ближайшем будущем. - Ладно, потом закончим, - сказал он Хаттейтину и обратился к остальным: - Я рад вас видеть. Давайте поднимем кубки за нашу победу и за город Лиас, оказавший достойную встречу войску.
   Милладорин, сидевший после тысячников по левую руку от Аданэя, встал со скамьи.
   - Великий царь, - заговорил он, - я счастлив чествовать тебя и доблестных кайниса и тысячников. Моя душа радуется победе нашего войска!
   Градоначальник говорил долго, на все лады восхваляя храбрость и силу правителя и воинов, но Аданэй почти не слушал. Его внимание привлекла сидящая подле Милладорина юная женщина. Она смотрела вниз, а волосы наполовину скрывали странно знакомое лицо. Градоначальник заметил взгляд царя и сказал:
   - Великий, позволь представить тебе мою жену Реммину.
   Она вздрогнула, еще ниже опустила голову, потом опомнилась. Встала и поклонилась. Теперь Аданэй разглядел ее лицо и, узнав, едва не поперхнулся вином. Не Реммина было настоящим именем женщины, а Рэме. Служанка Лиммены, отправленная вместе с другими рабами на задворки Иллирина. Царь едва удержался от изумленного возгласа, настолько невероятной показалась встреча. Хотя, если подумать, ничего невозможного в ней не было. Лиас - город на окраине страны. Живет в основном за счет добычи угля и камня в шахтах. Именно в них и сослали большую часть рабов. Не так уж и странно, что выросшая во дворце красивая и хитрая Рэме соблазнила старого провинциального градоначальника. Но удивительно, как она умудрилась выйти за него замуж.
   - Рэммина, - с улыбкой произнес Аданэй, приходя в себя, - рад нашему знакомству.
   - Благодарю, Великий, - сказала та и отважилась посмотреть ему в глаза.
   - Твоя жена прекрасна, поздравляю, - обратился Аданэй к Милладорину.
  
   Пир продолжался уже больше часа. Вино, музыка и громкие разговоры утомили царя, но уходить он не думал. Ждал, пока уйдет Рэме. Аданэй не сомневался, что она улизнет в разгар торжества в надежде, что ее ухода не заметят. Царь не собирался давать бывшей рабыне такую возможность, а потому внимательно наблюдал. Правда, она об этом не догадывалась: Аданэй делал вид, будто и не смотрит в ее сторону. Он не совсем понимал, почему так хочет выловить Рэме наедине. Да и о чем с ней говорить не имел представления. Разумного объяснения не существовало, кроме, пожалуй, любопытства: как она себя поведет, станет ли дрожать от страха или попытается льстить и угождать.
   Как он и предполагал, Рэме поднялась из-за стола, когда большая часть людей опьянела, а церемонные разговоры сменились гвалтом, хохотом и громкими песнями. Девушка, держась ближе к стенам, прошла к выходу.
   Аданэй тут же заверил всех, что желает в одиночестве прогуляться по саду и подышать свежим воздухом. Сам отправился за Рэме. Она уже скрылась за дверью, но уйти далеко не успела. Царь перехватил ее на узкой лестнице, ведущей вниз.
   - Прекрасная Реммина, - проговорил он, взяв девушку под локоть. - Будь добра, покажи здешний сад. Мне говорили, он хоть и маленький, но там встречаются диковинные растения. Это правда?
   - Да, Великий, - сдавленно ответила Рэме, - но сейчас темно. Ты ничего не увидишь.
   - О, у меня хорошее зрение. Например, твою красоту я разглядел даже издалека.
   Он откровенно насмехался, и Рэме это понимала, но деваться ей было некуда.
   - Как скажешь, Великий, - процедила она и двинулась дальше вниз.
   Оказавшись в саду, Аданэй понял, что там и впрямь ничего не видно. Ночь выдалась темной - новолуние, да еще и половина неба затянута тучами. Хотя для того, чтобы рассмотреть выражение лица Рэме, света хватало. Девушка поджимала губы, а в ее глазах злость смешивалась со страхом.
   Она резко отвернулась, шагнула влево и вытянула руку вперед.
   - Там редкое дерево. Росток привезли из Сайхратхи. Оно растет в пустынях, но здесь тоже прижилось. Называется...
   Аданэй засмеялся, и Рэме умолкла.
   - Да ну их, эти деревья, - бросил царь. - Кому они интересны?
   - Я думала, Великий хотел посмотреть...
   - Ничего такого ты не думала. К чему притворство между давними знакомыми, когда мы можем по-дружески поболтать? Такая негаданная встреча и... такая приятная, не находишь?
   - Несомненно, - в ее голосе слышался лед.
   - Кстати, хочу сказать, что восхищен! Из рабыни превратиться в госпожу Рэммину! Сгораю от любопытства: как тебе удалось?
   Рэме вздохнула и выпалила:
   - Наверное, так же, как рабу Айну удалось стать царем!
   Аданэй опешил. Он не думал, что девушка осмелится на дерзость.
   - Ты меня удивляешь, - протянул он. - Не боишься поплатиться за наглость? Разве не понимаешь, что я могу сделать с тобой все, что угодно. Между прочим, я еще не забыл, как ты пыталась меня убить.
   - Не сомневаюсь, - фыркнула Рэме. - А насчет страха... Да, боюсь! Вот только не вижу смысла себя сдерживать и пытаться тебе угодить. Я уже убедилась - ты поступаешь одинаково и с врагами, и с друзьями. И это понятно. Тебе нет дела до рабов, даже если кто-то из них спас тебе жизнь!
   Аданэй промолчал, обдумывая последнюю фразу, а Рэме продолжила:
   - Раз уж мы, как ты выразился, болтаем по-дружески, то, может, снизойдешь до ответа. Скажи, за что ты так поступил с Вильдерином? Про себя, как видишь, я не спрашиваю. А он не сделал тебе ничего дурного. Он вообще никому ничего плохого не делал. Не будь его, ты умер бы под плетью. Получается, ты и троном ему обязан. Так за что ты с ним так?
   Аданэй опешил, даже не догадываясь, о чем говорит Рэме. Он давно не вспоминал о Вильдерине. Точнее, заставил себя не вспоминать после того, как устроил его судьбу. Тогда Гиллара привела трех аристократок, из них Аданэй выбрал одну - стареющую женщину с добрыми глазами и приятным лицом по имени Тассинда. Объяснил ей, что нового раба не позволено ни наказывать, ни продавать, да и вообще он должен жить не хуже господ. Женщина на это согласилась. К тому же, красивый раб ей понравился. Она с радостной улыбкой поблагодарила царя за подарок, и на следующий день приехала за невольником. Бывшего друга посадили в повозку, и больше Аданэй его не видел. Хотя несколько раз посылал к Тассинде слугу, чтобы выяснить, как там Вильдерин.
   - Что же ты не отвечаешь? - раздался голос Рэме, и Аданэй очнулся от воспоминаний.
   - Да как "так"? - вскинулся он. - Там, где он сейчас, ему лучше, чем было бы во дворце!
   - Даже я не столь бесстыдна, - прошипела Рэме, - чтобы утверждать, будто на угольной шахте кому-то может быть лучше!
   - Шахта? - Аданэй обмер. - Что за бред? С чего ты взяла, будто он там?
   - А я его там видела! - мстительно выкрикнула девушка. - Так что не притворяйся! Нас с ним и еще десятка два рабов отправили туда. Ну ладно, до других рабов тебе и впрямь дела нет... К тому же, потом я уговорила мужа выкупить тех, кто со мной дружил. Знаешь, я тебе отвечу на твой вопрос, а потом ты ответишь на мой. Так вот, тебе было интересно, как я стала госпожой? Все просто. Я - умная, хитрая и, чего скрывать, бываю той еще мерзавкой. Сначала я поладила с надсмотрщиком, он взял меня к себе. А когда освободил, я от него ушла. Устроилась к градоправителю танцовщицей. Он, как и многие в его возрасте, падок на красоту и молодость. О, у меня было много соперниц! Да только эти девки из захолустья не могли сравниться со мной. И вот... я даже убедила его жениться. Ну что, твое любопытство удовлетворено? А теперь ты ответь: за что же ты так со своим якобы другом? Неужели за то, что он напоминал о твоем рабстве? Ты не хотел, чтобы он мелькал перед глазами, да?
   Аданэй растерялся и не знал, что ответить. По губам Рэме поползла издевательская улыбка.
   - Тебе нечего сказать, Великий?
   - Ты лжешь, - наконец выдавил он. - Как ты вообще могла подумать, будто я отправил его в шахту? Я отдал его в богатый столичный дом. Слуги докладывали, что с ним все хорошо.
   Он попытался убедить в этом самого себя, но тщетно. Уже догадывался, как все было на самом деле. Гиллара решила избавиться от опасного, по ее мнению, раба, вот и устроила все это. Больше некому. Наверняка подговорила Тассинду. Аданэй же оказался доверчивым глупцом, раз так просто поверил. Или не глупцом, а трусом, решившим поскорее забыть о бывшем друге.
   Он обругал себя, что лично не проведал Вильдерина. Пусть пришлось бы смотреть ему в глаза и стыдиться. Тот стыд не шел ни в какое сравнение с виной, которую Аданэй испытывал сейчас.
   - Гиллара... Змея...
   Он схватил Рэме за плечи и встряхнул. От неожиданности девушка вскрикнула.
   - Так ты выкупила его? Да? - с надеждой спросил он.
   - Нет! Он там на особом положении. Не продается! - воскликнула она и с ехидством прибавила. - Приказ царя.
   - Старая сука ответит за это... Что за угольная шахта? - потребовал Аданэй ответа. - Где она? Быстро отвечай!
   - Так ты не знал?.. - на лице Рэме отразилось изумление.
   - Какая разница? Говори, где шахта!
   - Недалеко. Пара часов езды на северо-восток от стен Лиаса. Там начинаются каменные холмы. Они высокие, видны хорошо, так что сложно заблудиться. Если Вильдерин еще жив, то...
   - Замолчи! Конечно, он жив! - Аданэй отпустил плечи Рэме и направился к дому, но, сделав несколько шагов, обернулся и пробормотал: - Да... спасибо. Ты славная девочка.
   В пиршественную залу он возвращаться не стал, а пошел к себе. Теперь нужно было переждать ночь - заснуть вряд ли получится, - а с утра отправиться на шахты. Аданэй решил, что заберет Вильдерина, сделает свободным, а потом даст ему какую-нибудь должность во дворце. Придется, правда, каждый день встречаться с ним взглядами, зато юноша будет под присмотром. Больше никто не причинит ему зла.

Глава 10. Рабы изобретательны в вопросах мести

  
   Над окружающей котловину горной грядой, где велась добыча угля, всплывало солнце. Оно освещало грубо сколоченные деревянные бараки, и Аданэй заметил их уже издали. Подъехав ближе, увидел, что все двери нараспашку. Это его не удивило. Он по собственному опыту знал: рабов поднимают затемно. Сейчас невольники трудятся, потому бараки пустуют. Запирать их нет смысла.
   Аданэй порадовался, что сегодня же заберет Вильдерина, и тому больше не придется гнуть спину на тяжелых работах. Воодушевленный этой мыслью, он пустил лошадь галопом. Десять воинов из его отряда тоже подхлестнули скакунов.
   Возле бараков их встретил собачий лай. Огромные псы рвались с длинных цепей, присоединенных стальными кольцами к дощатым стенам.
   Аданэй осадил коня и осмотрелся.
   Голая, будто выжженная земля - ни травинки не видно. В проходах между рядами уродливых строений вбиты бревна. К некоторым из них привязаны рабы - полуголые, избитые, обсиженные мухами и окруженные мошкарой. Одни без чувств, другие в сознании - стонут и бормочут что-то. Аданэй передернулся, вспомнив, как сам стоял у такого же бревна, когда невольником попал в Иллирин.
   Наконец показались и двое из надсмотрщиков: прибежали со стороны котловины, заслышав лай. Десятник из царского отряда тут же протрубил в рог и возвестил, что явился властитель Иллирина.
   Надзиратели сначала оторопели, затем испугались и согнулись в поклонах.
   - Кто из вас главный? - спросил Аданэй.
   Вперед вышел веснушчатый коренастый мужчина.
   - Я, Великий. Меня называют...
   - Неважно как. Сейчас я задам вопрос. А ты не смей лгать! - Аданэй намеренно говорил грубо, Надсмотрщиков он недолюбливал с тех пор, как сам попробовал их плетей. - Где-то полгода назад здесь появился раб. Его привезли из Эртины, из царского дворца. Имя - Вильдерин. Молодой, смуглый, красивый. Волосы темные и длинные. Я знаю, что он здесь. Он мне нужен.
   - Великий, - откликнулся мужчина, - прости, я здесь не так давно. Не знаю, кого привезли из Эртины, а кого из других мест... Это должен знать Исанхис: он сейчас внизу, в шахте.
   - Так позови его!
   - Конечно!
   Надсмотрщик ушел к шахте и скоро скрылся за высокой насыпью.
   У Аданэя от тревожного ожидания крутило в животе, секунды казались часами. Он не знал, сколько прошло времени, когда на гребне вала появился упомянутый Исанхис.
   Спустя несколько минут подошел и, поклонившись, без лишних предисловий заговорил:
   - Великий, я знаю этого раба. Он и впрямь здесь.
   Оценив, что надсмотрщик не тянет время, распинаясь в приветствиях, Аданэй благосклонно спросил:
   - Где он сейчас?
   - В бараке. В ближайшем от котловины. Я бы подвел раба прямо к тебе, но он упирался. Я мог бы силой, но это заняло бы время. А ты, как я понял...
   - Хватит объяснений, - отрезал Аданэй. - Веди меня к нему.
   Он спрыгнул с коня, велел своим людям оставаться на месте, а сам последовал за Исанхисом.
   Чем ближе была котловина, тем большее отвращение вызывало у Аданэя это место. Наказанных невольников и злобных псов по дороге становилось все больше. Из открытых дверей бараков доносилось густое зловоние гнилого тряпья и испражнений. Аданэй прикрыл нос ладонью, надсмотрщик это заметил.
   - Может, государь желает, чтобы я вывел раба наружу? - поинтересовался он. - А то внутри та еще вонь. Это мы здесь привыкли, а Великому, наверное, дышать нечем.
   - Потерплю, - бросил Аданэй.
   Он не желал, чтобы чужие глаза наблюдали за их с Вильдерином беседой. Исанхис кивнул и отодвинул тяжелый засов. Хотел открыть перед царем дверь, но Аданэй остановил его:
   - Нет! Я сам. А ты уйди. Сейчас же. За четвертый, если считать отсюда, барак.
   - Как прикажешь, Великий.
   Надсмотрщик склонил голову и ушел. Как только он отдалился, Аданэй схватил дверное кольцо, глубоко вздохнул и рванул его на себя. Дверь скрипнула и отворилась.
  
   Записано Аданэем Проклятым в год 2465 от основания Иллирина Великого
  
   "Дверь отворилась, и едкая вонь ударила мне в нос. Я едва не задохнулся и почему-то зажмурился. Потом открыл глаза и увидел его. И не узнал. Тот, кто стоял передо мной, с бельмом на левом глазу, не мог быть Вильдерином! Жалкий урод с коротко остриженными волосами, сломанным носом и рваным багровым шрамом, пересекающим почерневшее лицо, просто не мог быть блистательным красавцем Вильдерином!
   Я разом позабыл все, что хотел сказать. Все, что сочинил по дороге. Просто стоял, смотрел и ужасался. Потом выдавил его имя:
   - Вильдерин...
   А он спросил:
   - Что угодно великому царю Иллиринскому? - и поклонился.
   В его голосе я услышал лишь безразличие.
   - Вильдерин, - снова повторил я.
   Затем начал бессвязно оправдываться, словно это могло что-то изменить. Я говорил, что не знал, не хотел, что все исправлю, увезу его в Эртину, и он больше не будет страдать. Никогда. Я говорил и сам чувствовал, как нелепо звучат мои слова в этом проклятом богами месте - темном, зловонном и словно пропитанном страданиями.
   Лицо Вильдерина - его некогда красивое лицо, - прорезала кривая, злая ухмылка, сделав черты еще безобразнее.
   - Вильдерин мертв, великий царь, - сказал он. - Ты нашел не того. Здесь меня называют доходяга Ви. А иногда просто задохлик. Как тебя нравится больше? А, Великий?
   Он издевательски расхохотался, а я заметил, что у него отсутствует добрая половина зубов. Мне хотелось завыть от жалости к нему, презрения к себе и жгучего стыда. Но я сдержался.
   - Ты меня ненавидишь. Я сам себя ненавижу, - проговорил я. - Но я хочу помочь. Все-таки когда-то я был тебе другом... Когда-то я был Айном.
   Зря я это произнес. Сам почувствовал, что мои слова прозвучали смехотворно и больше напоминали издевку.
   Должно быть, Вильдерин считал так же. Его хохот оглушил меня. Лицо, которое сложно было назвать лицом, перекосилось. Он сказал:
   - Я тебя больше, чем ненавижу. Тому, что я чувствую, еще не придумали названия! Я проклинаю тебя! Навеки, навсегда!
   - Ненавидь, проклинай... Но прошу, позволь помочь.
   Он замолчал, а потом захихикал и спросил:
   - А зачем? Чтобы утихомирить жалкие остатки твоей совести? Дать возможность разыграть благородство? Не дождешься! Мне больше нечего терять, мне безразлично буду я жить или умру. Но ты... ты будешь мучиться. Потому что мои проклятия рано или поздно тебя настигнут. Пусть я сдохну здесь и меня зароют в общей яме или скормят псам, но я не позволю себя увезти - скорее убьюсь.
   - Но почему? Почему? - зашептал я.
   Думал - он снова рассмеется, а он ответил. Лучше бы молчал.
   - Мне все равно, что со мной станет. Я и так мертвец. Говорящий скелет. Но моя смерть - здесь, в этом кошмаре, - единственная доступная мне месть. Я неплохо изучил тебя, пока ты притворялся другом...
   - Я не притворялся! - воскликнул я, хотя знал, что он все равно не поверит. По крайней мере, я бы себе не поверил.
   Так и вышло. Он ухмыльнулся и продолжил, словно не слышал моих слов. То, что он сказал, показалось мне раскаленной добела сталью, вплавляющейся в сознание. Я никогда не забывал его слов, помню их и сейчас. Они до сих пор жгут. Все, что он сказал обо мне - правда.
   - Я неплохо изучил тебя, - его голос был пугающе тихим. - Сначала ты творишь подлость, а потом долго казнишь себя. Веришь, что муками совести искупаешь вину. А когда я умру, ты станешь мучиться из-за меня. Страдать, зная, что я так тебя и не простил. Понимать, что я - тот самый человек, который однажды спас тебе жизнь. Тот, кто доверял тебе во всем. Кто никогда не предал бы и всегда помог. И я - тот самый человек, которого ты раздавил, сломал, уничтожил. Я сдохну здесь, как больная скотина, по твоей вине. Ты будешь помнить об этом, долго помнить. Это - моя месть. За меня, за Лиммену, за всех остальных, кого ты использовал и чью жизнь разрушил! Пожалуй, я скажу даже больше. Поделюсь, так сказать, по-дружески. Мне интересно, не стошнит ли тебя?
   Вильдерин гадко хихикнул, а мне стало страшно еще до того, как он снова заговорил.
   - Я тебе все расскажу. Знаешь, что творили со мной надсмотрщики? Не догадываешься, почему у меня поубавилось зубов? Попробуй представить, что такое ощущать во рту...
   - Замолчи! Прошу тебя, замолчи!
   Я вопил, чтобы не дать ему продолжить. Хотел оборвать негромкую речь и не услышать слов, о которых догадывался. А он снова хохотал. Кажется, и не переставал хохотать.
   - Я и не думал, что ты такой ранимый, мой друг Айн. А ведь именно ты обрек меня на все это. Мучайся же раскаянием, бессилием и невозможностью изменить хоть что-то! Твои сожаления все равно не искупят предательства. Даже в мире теней я буду ненавидеть тебя. Это моя месть и мое проклятие, ублюдок!
   Я молчал. У меня не осталось слов. На моем месте их ни у кого не осталось бы. Когда Вильдерин понял, что я больше не могу оправдываться, и что его месть удалась, успокоился.
   Он покачал головой и сказал почти без злости:
   - Слишком поздно, великий царь... Аданэй... Айн... слишком поздно. Я ждал тебя после погребения Лиммены. Уже тогда я начал тебя ненавидеть, но все-таки ждал. Надеялся: ты подойдешь и что-нибудь скажешь - все равно что. Так хотелось думать, что я был для тебя не только рабом, не просто способом добиться своего. Я ждал, но ты на меня даже не смотрел. Будто меня не существует. И пусть не ты отправил на шахту, но ты не сделал ничего, чтобы этого не случилось. Ни-че-го. Тебе было безразлично, что со мной. Тебя занимали более важные дела и люди. Оно и понятно: раб выполнил задачу и стал не нужен.
   - Я хотел с тобой поговорить, - пробормотал я, - но испугался. Боялся даже в глаза посмотреть.
   - А сейчас? Не боишься?
   - Боюсь.
   - Чего же? Этой рожи? - он указал на себя пальцем. - Я и сам ее боюсь. Но я скоро умру. А вот к тебе безобразное, проклинающее чудовище еще не раз придет в кошмарах. Как знать, не захочется ли тебе самому после них умереть? Каждый раз умирать заново? И помнить, помнить, помнить, что это ты сотворил со мной все это - и своими действиями, и своим бездействием. Я только надеюсь, что такие наивные глупцы, как я, больше никогда тебе не встретятся. Чтобы ты ни одной жизни больше не растоптал.
   Я молчал. Он говорил:
   - Поздно изображать раскаяние. Оставь меня догнивать. Уходи. В свой дворец, к царице и вожделенному трону. Если хоть что-то человеческое в тебе есть - уйди. Не могу тебя видеть. Слышать тоже не могу. Может, прикажешь еще ослепнуть и оглохнуть? Твое лицо, твой голос - я ненавижу в тебе все. Ненавижу даже саму память о тебе.
   Я ушел, так ничего и не сказав. Мне нечего было сказать. Я знал только одно - месть его удалась, и она оказалась страшной. Вильдерин не ошибся, ни в одной мелочи не ошибся. Он и правда меня изучил.
   В который раз думаю, в который раз повторяю - если бы я знал, если бы только знал заранее, то ни за что не остался бы в Иллирине, ни за что не стал царем. Никогда не пошел по жизням других. Но я не знал. Тогда еще не знал".
  
   Аданэй выскочил из барака так, словно за ним гналась стая разъяренных оборотней. Вскочил на жеребца и помчался, сам не зная куда. Воины последовали за ним, но царь, придержав коня, крикнул:
   - Уезжайте! Возвращайтесь в Лиас или Эртину. Сейчас же!
   - Но Великий...
   - Уезжайте! Это приказ.
   Воины послушались и остановились. Он же снова пустил жеребца в галоп. Аданэй понятия не имел, куда вынесет его скакун. А тот вынес обратно в Лиас, уже пробудившийся ото сна и кишащий людьми. Царь осадил коня и, спешившись, привязал его у одной из торчащих вдоль дороги осин. Тут же о нем забыл и пустился без цели бродить по улицам и закоулкам. В голове бились слова: "Сначала творишь подлость, а потом казнишь себя..." - эту правду ему никогда не забыть.
   Сам не заметил, как ноги завели в трактир.
   - Вина, - приказал Аданэй, швыряя на грязную стойку горсть монет. - Много. На все.
   Он уселся в самый дальний и темный угол. Через минуту трактирная служанка принесла большой кувшин. Вино оказалось крепким, но Аданэй выпил все, не оставил и капли.
   Он не знал, сколько времени провел в трактире. Выйдя же на улицу, обнаружил: солнце переползло на другую сторону неба. В дом градоправителя сейчас возвращаться не хотел - продолжил бродить по городу и забрел в первую попавшуюся забегаловку. К закату напился так, что едва стоял на ногах.
   - Господин, - сквозь пьяный дурман до него донесся слащавый женский голос, - ты так давно сидишь и пьешь совсем один. Может, уже захотелось утех? Я стану крепко тебя любить. Всего лишь за десятку медяков.
   - Что ж, люби меня... шлюха... - язык Аданэя заплетался. - Почему нет? Ты - шлюха, моя жена - шлюха... да и я сам, если подумать... Пойдем.
   Она потянула его за руку и повела прочь из трактира. Куда - Аданэй не знал. Спустя несколько минут они оказались внутри пустого полуразрушенного сарая.
   - Красавчик... - промурлыкала женщина, шаря рукой у него между ног.
   Аданэй пытался разглядеть ее лицо, но оно расплывалось перед глазами.
   - О, слишком пьян... - в разочаровании протянула шлюха. - Жаль. Но может, хотя бы поцелуешь?
   Он впился в большие мягкие губы, затем понес разную околесицу. Женщина слушала, иногда глупо хихикала, но не уходила. Про деньги не спрашивала. Впрочем, денег у него уже не было. На поясе болтался только кожаный шнурок от кошелька.
   "Меня обокрали, - без всякого интереса подумал Аданэй. - Наверное, она и обокрала".
   - Какой ты... - болтала женщина. - Никого красивее в жизни не встречала!
   - Куда уж тебе, в этой деревне...
   - Хотела бы увидеть тебя трезвым.
   - А ты в Эртину приезжай, в царский дворец. Останешься со мной. Подумаешь... одной шлюхой больше, одной меньше...
   - Служишь во дворце?
   - Дура! Не служу. Я царь. Аданэй Кханейри. Меня так зовут. Ты запомни. Спросишь, как будешь в Эртине.
   - Шутник, - она усмехнулась. - Я ни разу не видела царя, но думаю, ты не хуже.
   - Как это не видела? Он перед тобой.
   Женщина снова засмеялась, и Аданэй сквозь пьяный угар понял: ему не верят.
   - Слушай, женщина, не знаю, как тебя там...
   - Уилейла.
   - Уиле... как? Ладно, неважно. Как смеешь не верить?
   - Не верю! Но ты мне все равно нравишься.
   - Нравлюсь, да? Хоть я и подлая тварь?
   - Зачем ты так?
   - Предупреждаю... А то еще влюбишься... опасно... всегда так...
   - О, я уже влюблена! - она по-прежнему смеялась.
   Аданэй посмотрел на нее с укором в мутных глазах.
   - Слушай, Уиле... неважно... Не ври, в общем! Если влюбишься, тебе не хихикать захочется, а сдохнуть, ясно?
   - Ясно, - опять смех.
   - Хи-хи-хи, - передразнил ее Аданэй и разозлился. - Дура! Целуй меня лучше! Давай целоваться всю ночь!
   Женщина припала к его губам, а у него все завертелось, закружилось перед глазами. Заплясал потолок, зашатались стены, а потом и он сам куда-то полетел. Уносясь, еще слышал слова женщины, хотя не улавливал их смысла. Дальше началась полная несуразица. Он видел, как Вильдерин - прежний, не уродливый и не злой, - сидит у ног бессмертной Шаазар, а она его целует. Еще видел дикарку. Она сказала: "Тело твое будут жрать черви". И родила червя. Аданэй в бреду подумал: "Великий червь, сожри меня".
  
   Он очнулся оттого, что сверху капала вода. Возникло ощущение, будто он валяется, едва ли не тонет в огромной луже. Так и оказалось - шел дождь. Аданэй не знал, как оказался на улице. Последнее, что помнил - шлюху и сарай, да и то смутно. В голове вместо воспоминаний была противная склизкая каша. Ясно одно: накануне он напился как распоследний пьяница.
   Тело подчинялось плохо, словно набитое соломой. Аданэй поднялся, и его вырвало прямо на одежду. Оглядев себя, понял, что терять уже нечего. Штаны пропитались грязью, рубахи и вовсе не было. Так же как обуви, пояса с оружием и украшений. Он прикоснулся к мочке уха - на кончиках пальцев остались следы спекшейся крови. Серьгу тоже украли. Аданэй не сомневался, что сделала это та самая шлюха. Дождалась, пока он рухнет без чувств, и ограбила.
   Болели глаза, двигать ими казалось жесточайшей пыткой, и он старался смотреть только прямо. Сделал первый нетвердый шаг и в тот же миг услышал в голове знакомый голос:
   "С пробуждением, царь".
   "Убирайся!" - огрызнулся он.
   "Всего один вопрос, - промурлыкала Шаазар. - Уж очень интересно: удалось тебе утопить в вине угрызения совести?"
   "Уходи..."
   "Знаешь, на заре жизни мне довелось плавать с пиратами. Да-да, они были уже и тогда. Так вот, среди этих людей бытовала поговорка: парус поник - хватайся за весла".
   Ее голос отдавался болью в висках, Аданэй хотел лишь одного - тишины.
   "Оставь меня в покое. Я тебя не звал!"
   "А я прихожу, когда мне вздумается. Но сейчас, так уж и быть, оставлю тебя наедине с чувством вины. Как он все просчитал, а? Умным мальчиком оказался твой друг. До встречи, мой Аданэй".
   Она наконец умолкла. Аданэй возблагодарил богов и, все еще раскачиваясь, двинулся дальше. Решил, что правильнее всего поскорее найти дом Милладорина. Судя по тому, как шарахались прохожие, выглядел царь красноречиво и скорее напоминал бродягу. Да и запах соответствовал внешнему виду. Его принимали за нищего, что неудивительно. Аданэй понимал, что если в течение часа не доберется до особняка градоправителя, то его наверняка схватят и вышвырнут из города, как зачастую поступают с оборванцами. Попробуй докажи, что он - правитель Иллирина. С другой стороны, Аданэй не хотел, чтобы его в таком виде увидел и узнал кто-то из воинов.
   Одолевала мысль: нужно спасти Вильдерина. Тем более что сейчас, при свете нового дня, все казалось не таким ужасным. Пусть бывший друг ненавидит - это не означает, что нужно бросать его в шахте. Главное, выкупить Вильдерина так, чтобы тот не догадался об участии царя. А то еще и впрямь себя убьет.
   Аданэй двигался к центру города. Здравый смысл подсказывал, что богатые дома находятся там. Расспрашивать прохожих не решался, чтобы не привлекать излишнего внимания. Наконец наткнулся на огромный домище, в котором узнал особняк градоправителя.
  
   Постучав в дверь, прислушался, идет ли кто-нибудь. Тишина. Постучал еще раз, уже громче, и только тут расслышал шаги. Дверь отворилась, и появилась толстая служанка.
   - Помои и милостыня с черного входа, - проворчала она и захлопнула дверь у него перед носом.
   Чего-то подобного он и ожидал, потому даже не разозлился.
   С черного входа ему открыла молоденькая девица и тоже попыталась закрыть дверь. Аданэй не позволил этого сделать, ухватив и потянув на себя ручку.
   - Милостыню не подаем, - заверещала девчонка. - Помои после полудня.
   - Умолкни!
   Она почуяла власть в его голосе и замолчала.
   - Позови своего господина. Милладорина, - приказал Аданэй.
   - Нет его, - буркнула девица и снова вознамерилась закрыть дверь.
   - Тогда Рэме зови... то есть Рэммину.
   Девица застыла в растерянности. Она явно раздумывала: то ли позвать охрану, то ли подчиниться странному оборванцу с высокомерным, как у господина, лицом. Аданэй процедил:
   - Быстрее. Я жду. Мне нужна Рэммина.
   Наконец рабыня все-таки отправилась за госпожой.
   Ожидание показалось Аданэю долгим. Он уже решил, что девчонка обманула и не собиралась никого звать, но тут дверь распахнулась. На пороге нарисовалась пылающая от негодования Рэме.
   - Убирайся прочь, грязный... - закричала она и осеклась. Ее глаза становились все больше, а губы дрожали в попытке не расхохотаться. Она сдержалась и, обернувшись, махнула служанке рукой.
   - Уйди!
   Та подчинилась, и Рэме позволила себе рассмеяться.
   - Вижу, государь, твои благие намерения не увенчались успехом.
   - Он меня ненавидит.
   - Ты удивлен?
   - Может, все-таки впустишь?
   - Подожди, - Рэме воровато оглянулась. - Нужна осторожность. Муж уехал - показывает твоему военачальнику город. Но лучше, чтобы в таком виде тебя даже рабы не видели. Иначе и впрямь примут за нищего. Или, чего доброго, за моего любовника. Ты, конечно, царь, тебе ничего не будет, а вот мне не поздоровится. Жди здесь.
   Она прикрыла дверь. Спустя минуту донеслись голоса, но Аданэй ничего не расслышал, кроме последней фразы Рэме: "Выполняйте!"
   Потом она вновь появилась.
   - Отправила их нарвать мне много-много-много цветов, - прощебетала она. - Рабы привыкли к моим капризам. Идем. Думаю, нас никто не увидит.
   Рэме привела его в свои покои: изысканные для провинции, но невзрачные по сравнению со столичными.
   - Ты что, со свиньями валялся? - с ехидцей спросила девушка. - От тебя разит, как из-под хвостов тысячи коз.
   - Тебе виднее. Я ни разу не нюхал под хвостами у коз.
   - Между прочим, мог бы и не насмешничать, - отозвалась Рэме. - В конце концов, я тебе помогаю... Расскажешь, что случилось?
   - Может, сначала предложишь, скажем, помыться?
   - Я уже обо всем подумала. Рабы наполняют ванну. Они думают, что для меня. Так что придется подождать, пока они уйдут.
   Долго ждать не пришлось, и скоро Аданэй отмылся от грязи. Вышел из воды, вытерся и обернул вокруг бедер льняное полотно. Теперь он чувствовал себя господином, а не оборванцем. Рэме предусмотрительно принесла чистую одежду.
   - О, Айн... Аданэй... - пропела она, стоило ему перед ней появиться. - Я уж и забыла, какой ты! Теперь заново поняла, отчего Лиммена потеряла голову, - в ее взгляде промелькнула злая похоть, но тут же исчезла.
   Аданэй промолчал и подошел к зеркалу. Схватил первый попавшийся гребень и попытался расчесать волосы. Это оказалось непросто: за ночь они спутались, а сейчас были еще и мокрыми. Рэме надоело смотреть на его мучения, и она с насмешкой бросила:
   - Присядь, Великий. Жалкая раба сама расчешет твои божественные волосы.
   - Приступай, жалкая раба, - подыграл он, усаживаясь на стул, и отдал гребень.
   Пока Рэме умелыми движениями расчесывала его, Аданэй едва не уснул. От сладкой дремоты отвлек вопрос:
   - Ты, может, голоден?
   Стоило подумать о еде, как он ощутил рвотный позыв.
   - Нет, избавь.
   - Похоже, у тебя выдалась веселая ночка.
   - Вроде того. Мне нужна помощь.
   Ему в голову наконец-то пришла хорошая мысль: из шахты Вильдерина вытащит Рэме. Теперь-то ей позволят, ведь этого желает царь. А бывший друг, помня, что Айн не ладил со служанкой Лиммены, вряд ли свяжет свое спасение с ним.
   - Помощь? Моя? В чем? - поинтересовалась Рэме.
   - Выкупи Вильдерина.
   - Я уже пыталась!
   - Тогда царя рядом не было. Мы поедем туда вместе, и ты заберешь Вильдерина. Но так, чтобы он меня не увидел. Убеди, что выкупаешь его именно ты. Что я ничего об этом не знаю. Ты сможешь.
   - Но почему ты сам не хочешь?
   - Вильдерин не желает принимать от меня помощь. Сказал, что убьет себя, если я его увезу. Боюсь, так он и поступит. Ты давно его видела?
   - Давно. В самом начале. Когда нас только привезли...
   - Тогда ты его не узнаешь. Он изменился. Теперь он - доходяга Ви. Сам так представился. Изуродованный, озлобленный. Его ни в один дом не возьмут. Тебе придется уговорить мужа оставить его здесь.
   - Ну, уговорить Милладорина я смогу, - протянула Рэме и с любопытством спросила: - Он что, правда так ужасен?
   - Да... По моей вине.
   Они замолчали. Рэме по-прежнему расчесывала его волосы, хотя они давно высохли и рассыпались блестящими прядями. Царь же за это время распланировал многое. Вильдерин останется в доме градоправителя - до поры до времени. Оттает в тепле. А потом можно обратиться к Шаазар, чтобы она вернула юноше прежнюю внешность. Аданэй решил, что ради бывшего друга увеличит свой долг перед бессмертной. Пусть Вильдерин станет если не счастливым, то, хотя бы не таким несчастным. Может, встретит женщину, полюбит ее и забудет о Лиммене.
   Эти мысли приободрили. Теперь Аданэй не понимал, почему так быстро сдался и отправился по трактирам - ведь было еще столько дорог. Теперь он не сомневался, что это и подразумевала Шаазар, говоря: "Парус поник - хватайся за весла".
   - Так ты сделаешь это? - спросил Аданэй.
   - Конечно, - хмыкнула Рэме.
   В порыве радости Аданэй развернулся, поднялся и, притянув девушку к себе, поцеловал.
   - Эй! - она отпрянула и нахмурилась. - Не смей! Я знаю, как ты опасен для женщин. Не желаю повторять судьбу Лиммены. Не хочу терять то, что имею сейчас.
   - Умная девочка.
   - А ты сомневался? - фыркнула она.
   - Кто бы мог подумать, - протянул Аданэй, - что мы с тобой когда-нибудь будем вот так сидеть и говорить как... как...
   - Как друзья? - закончила Рэме за него.
   - Да.
   - Нет, царь. Друзьями мы никогда не были и никогда не станем. У нас просто... - она запнулась, - просто общее дело. Нас волнует судьба одного и того же человека, вот и все. Сделаем, что нужно, и забудем друг о друге. Договорились?
   - Договорились, - улыбнулся Аданэй.
   Рэме отложила гребень.
   - Ты, наверное, спать хочешь? Выглядишь уже прилично, значит, можешь пойти в свои комнаты. Оденься только. Твои покои, если вдруг забыл, на третьем этаже. Налево по коридору.
   - Все равно не засну. Так что лучше не откладывать...
   - Хорошо, - согласилась Рэме. - Тогда поехали. Сколько людей ты с собой возьмешь?
   - Нисколько. Только тебя. Надеюсь, не боишься разъезжать без охраны?
   - Ты что, запамятовал: я не так давно выбралась из шахты, - хмыкнула она. - К безопасной жизни еще не до конца привыкла. Так что поехали.
  
   В знойной полуденной дымке, насыщенной пылью, показался главный надсмотрщик. Он узнал царя, подошел и низко поклонился.
   Аданэй спешился.
   - Эта женщина желает купить раба, - он показал на держащуюся позади Рэме. - Вильдерина. Того, с которым я говорил вчера. Приведи его.
   - В-великий ... я не могу... он...
   - Что с ним?
   - Мне сказали... сказали, что вчера этот раб тебя расстроил. Я спросил его об этом... А мальчишка начал ржать... Может, это - с ума сошел. Как безумный хохотал - надсмотрщик в смущении умолк.
   - И?
   - Ну, я его ударил. Слегка... не сильно. Просто, чтобы замолчал.
   - И что же? Теперь он где-то избитый валяется? - в нетерпении спросил Аданэй, пытаясь заглушить страх за Вильдерина. - Все равно: он мне нужен. Отдай его этой женщине.
   Мужчина вытаращил глаза и отступил на несколько шагов.
   - Я не могу... Я только пару раз ударил... А он возьми и умри.
   Аданэй похолодел. То, чего подспудно боялся, случилось, да только он не желал в это верить.
   - Где он? Я хочу видеть! Где тело?
   - Т-там... т-там, - заикался надсмотрщик, - когда об-общая яма уже заполнена, мы... т-там... псы... они охраняют... им... чтобы знали, кого сторожить...
   Кровь бросилась в голову, растеклась по жилам. Лед, сковавший тело, расплавился и сменился жаром. Аданэй, едва осознавая себя, подскочил к надсмотрщику, выхватил из-за его пояса плеть и, размахнувшись, ударил. А потом еще раз, и еще. Удар за ударом. Удар за ударом.
   Кровь из рассеченного тела разлеталась липкими брызгами. Они попадали на одежду и кожу, а истошные вопли ласкали слух. Чем больше становилось крови, тем сильнее царем завладевала ярость. Он забил бы несчастного до смерти, но Рэме бросилась к ним и, обхватив Аданэя за плечи, взмолилась:
   - Хватит! Успокойся! Уже ничего не исправить!
   Аданэй выронил плеть. Надсмотрщик лежал без сознания, даже не стонал, но был еще жив. Остальные стояли, боясь шевелиться и даже дышать. Такой гнетущей тишины царь давно не слышал.
   - Пойдем... - прошептала Рэме.
   Потянула его за одежду, но Аданэй отшвырнул девушку и поплелся к лошади. Взобрался и, как в прошлый раз, пустился вскачь.
   Ветер бил в лицо, трепал волосы и сушил слезы до того, как они скатывались по щекам. Перед глазами проносилось все, связанное с Вильдерином. Словно наяву Аданэй видел их знакомство, слышал разговоры и шутки друг над другом. Вспомнился день, когда Вильдерин спас Айна от плети, а затем прикладывал к его спине лечебные примочки и едва ли не единственный раз ослушался царицу. Потом юноша узнал о связи Айна с Лимменой, но не стал никого обвинять. Аданэй подозревал, что никогда не забудет его измученную, но все равно понимающую и добрую улыбку. А еще не забудет доходягу Ви, в котором не осталось ничего, кроме злобы. Два разных человека. Царь убил обоих: и Вильдерина, и Ви.
   Захотелось умереть или лишиться памяти, только бы ничего не чувствовать. Эхом прозвучали слова: "Как знать, не захочется ли тебе самому умереть? Всякий раз умирать заново?"
   "Захочется, Вильдерин, захочется", - ответил он призраку.
  
   Конь, утомленный скачкой, остановился и принялся жевать траву. Аданэй этого даже не заметил. Безвольно опустив плечи, он ни на что не обращал внимания. В таком состоянии и нашла его Рэме.
   - Боялась, что ты шею себе свернешь, - проговорила она. - Вот и отправилась следом.
   - Лучше бы свернул...
   - Поехали обратно, царь. Твои воины тебя, наверное, потеряли.
   - Мои воины...
   - Ага.
   Аданэй выдавил из себя улыбку.
   - Да, поедем. И... спасибо. Может, я зря тебя ненавидел.
  
   Все три дня до отъезда в Эртину царь выглядел подавленным, недовольным и злым. Даже военачальник и тысячники не решались о чем-то его спрашивать.
   Долгую и непростую дорогу в столицу Аданэй даже не заметил. В голове крутился вопрос: сколькими еще он готов пожертвовать. Понимал, что многими, даже союзниками. От такого открытия становилось паршиво на душе, но он ничего не мог с этим поделать. Знал, что не побрезгует подлостью, предательством, жестокостью - все ради власти и мести.
   Только добравшись до дворца и увидев Аззиру, живот которой теперь не скрывала даже свободная одежда, Аданэй подумал:
   "А еще ради них. Ради моей жены и ребенка".
  
  

Глава 11. Тйерэ-Кхайе. Враг моего врага

  
   Глава 11. Тйерэ-Кхайе. Враг моего врага
  
   Толпа на площади ожидала, когда появится кхан. Он вернулся из Антурина три дня назад, а сегодняшним утром глашатаи объявили: правитель покажет народу наследника. Это означало, что весь вечер и половину ночи столица будет праздновать. Прольется немало веселых песен и бесплатного пива.
   Наконец ворота замка распахнулись, и показались всадники на вороных скакунах. За ними следовала повозка, запряженная тройкой соловых: они выделялись, как золото среди черного агата.
   Когда правитель с женой и воинами добрался до площади, толпа взревела, приветствуя его. Затем качнулась и расступилась: никто не хотел ненароком угодить под копыта.
   Возница остановился у высокого помоста, и Элимер, забрав у жены сына, сошел на землю. Шейра осталась в повозке, с волнением наблюдая, как муж в сопровождении двух телохранителей поднялся по ступеням, развернулся к людям и поднял над головой плачущего младенца.
   Толпа разразилась ликующими криками, потом умолкла, чтобы расслышать правителя.
   - Таарис Кханейри! - провозгласил Элимер. - Кханади Отерхейнский! Мой сын, наследник и будущее нашей великой империи! Радуйтесь!
   Снова раздался рев, в нем иногда различались отдельные здравицы.
   Шейру крики людей не радовали, а пугали. Она не понимала, зачем выносить ребенка народу. Как ни уговоривала мужа не делать этого, он не послушал.
   "Люди должны увидеть кханади. Таарис - их будущий повелитель", - сказал Элимер.
   Шейре пришлось согласиться, хотя она и сходила с ума от тревоги. Некоторые отерхейнские обычаи до сих пор заставляли айсадку недоумевать. Как и этот. Она удивлялась, почему Элимер не боится злого глаза или проклятия. Неспроста в племени айсадов в течение одного-двух месяцев, пока не подобрали оберег, младенца не выносили из родильного шатра. Видеть ребенка могли только отец и мать.
   Церемония закончилась, и кхан спустился с помоста. Усевшись в повозку, отдал жене кричащего сына. Шейра вздохнула с облегчением, прижала дитя к груди и принялась успокаивать.
   Возница развернул коней и направил в сторону замка.
   - Вот видишь, - заговорил Элимер, - ничего плохого не случилось. Таарис, конечно, расплакался, но дети часто плачут. Так что ты зря беспокоилась.
   - Пока не случилось, - процедила Шейра. - Мало ли, о чем думали все эти люди и чего желали Таарису? Как только вернемся, отнесу его к ведьме. Ведь ты приказал, чтобы ее позвали? Не забыл?
   - Нет, не забыл. Успокойся.
   - Вот и хорошо. Пусть ворожит хоть всю ночь, но очистит нашего сына от дурных взглядов.
   - Как угодно, - усмехнулся Элимер, - лишь бы ты не волновалась.
   Кхан и до этого знал, что дикари суеверны, но лишь когда родился сын, понял - насколько. Шейра обращала внимание на все приметы. Ее пугали красная луна, гаснущие свечи и перекрестки. Она боялась нарушенных обещаний и лжи. Несколько раз порывалась рассказать Аристу правду о смерти Отрейи. В конце концов, Элимер вынудил жену пообещать, что она этого не сделает.
   Добравшись до замка, Шейра выяснила, в какую комнату отвели ведьму, и тут же отправилась к ней.
   Элимер приказал позвать Варду и пошел к себе. По пути встретил казначея и задержался, чтобы еще раз обсудить, сколько золота выделить на праздник.
   Когда кхан добрался до своих покоев, советник уже поджидал его.
   - Входи, - бросил Элимер и, распахнув дверь, поманил Варду за собой. - Мятежников привезли? - сходу спросил он.
   - Да. Утром, как раз во время церемонии. Все уже в подземелье.
   - Наконец-то. А их семьи?
   - Тоже.
   - Хорошо. Тогда переговори с Тиргеном. Решите, как все сделать получше. Думаю, показательный суд устраивать ни к чему... А вот прилюдные казни - обязательно. И чем страшнее они будут, тем лучше. Ты понял?
   - Да, повелитель. Все сделаю. Но... некоторые из бунтарей утверждают, что раскаиваются и готовы искупить вину.
   - Я не удивлен, - ухмыльнулся Элимер. - Но к чему ты это говоришь? Надеюсь, не думаешь, что я их пощажу?
   - Нет, мой кхан, но... По древней традиции в дни, когда празднуется рождение наследника, некоторым преступникам даруется прощение.
   - Преступникам, а не изменникам. Они мнили из себя гордых освободителей Отерхейна от узурпатора. Теперь пусть умрут с той же гордостью. Если сумеют ее сохранить. О тех, кому это удастся, я прикажу сочинить оду, - лицо Элимера прорезала кривая улыбка. - А насчет помилований: их получат некоторые воры и убийцы. Но с этим справятся и без нас. Все распоряжения уже отданы.
   - Я понял. Тогда займусь казнями. Думаю, чем скорее их начать, тем лучше. Содержать так много заключенных накладно.
   - За несколько дней не обеднеем. Сначала пусть гуляния закончатся. Но я не из-за изменников тебя позвал. Ты принимал посланца от Ариста. Какие известия? Что со стеной и с антуринцами?
   Кхан с войском уехал из провинции неделю с лишним назад. Он беспокоился, что там могло что-то перемениться.
   - Мятежей удалось избежать. Подвезли новые обозы с зерном, пригнали скот, так что голод народу не грозит. Все проклятия людей направлены на иллиринцев. Стену восстанавливают, но раньше чем через два месяца вряд ли достроят. Конечно, она уже никогда не станет прежней.
   Элимер это понимал: участок новой кладки, не заговоренный чародеями, навсегда останется брешью. Он скрипнул зубами. Но затем его немного успокоила мысль, что иллиринцы, сами того не желая, оказали Отерхейну услугу. Помогли выявить всех мятежников, избавиться от них, а заодно и от дикарей. Хорошо, что среди племен не оказалось айсадов. Иначе Элимеру пришлось бы выбирать между просьбами жены о помиловании ее рода и необходимостью покарать врагов. Тем более что в этой борьбе суровый правитель поверг бы любящего мужа, а Шейра могла не простить.
   - Это добрые вести, - произнес Элимер. - Сейчас ступай к Тиргену. Решите с ним все. И прикажи, чтобы антуринский гонец явился... скажем, через час.
   Варда ушел, а кхан засел за послание Аристу: своим доверенным подданным он предпочитал писать сам, не приглашая писца.
  
   Первый осенний месяц выдался погожим, ветра еще не обрели власть над Отерхейном. Кхан стоял посреди каменного сада. Это место называлось так неспроста: здесь из земли выступали разнообразные камни - большие и не очень, гладкие и испещренные непонятными ныне символами. Считалось, что сходство у них лишь в одном - в потаенной силе. Сюда приходили правители в надежде увидеть знамение. Вот и Элимер до боли в глазах вглядывался в пронзительно-синие небо. Нежаркие в это время года солнечные лучи назойливо щекотали лицо, но кхан не двигался. Ждал знака, говорящего о том, что боги благоволят к Отерхейну.
   Таким знамением испокон веков считался символ рода Кханейри - коршун. На крайний случай подошла бы и другая хищная птица, но не пролетела даже ласточка. Небо оставалось девственно чистым. Не пролетела даже ласточка. У кхана уже затекла шея. Он обругал себя за почти айсадcкое суеверие и перевел взгляд на землю. Не видел смысла и дальше волноваться о неясных знаках: и без них можно решить, когда двинуться на Иллирин. Сейчас главное - восстановить Антурин, но это случится только к зиме. Зима - не время для похода.
   Нужно дождаться, когда с иллиринской земли сойдет снег, лишь потом нападать. К тому же, война обещает быть кровопролитной и долгой - лучше подготовиться как следует. Уже сейчас к столице и военным лагерям стекались люди со всей империи: и обученные воины, и бедняки, желающие разбогатеть, и охотники за удачей. Ковалось новое оружие, чинились доспехи. Всадники проводили учения, лучники тренировались в стрельбе, мечники и копейщики отрабатывали удары, военачальники продумывали тактику.
   Рашив больше не ждать знамения, Элимер опустился на землю и прислонился к округлому малахиту. Обычно в каменном саду кханом овладевало умиротворение, но сегодня не пришло. Всему виной была боль в висках. Она посещала все чаще, при одной только мысли об Иллирине и Аданэе - а думал он о них едва ли не ежечасно. Если раньше голова раскалывалась после снов, то теперь почти все время. Элимер даже привык. Лекари снимали венец боли на короткое время, но не могли избавить от нее окончательно.
   Услышав шаги, Элимер вздрогнул и поднялся. К нему приближалась Шейра. Ее щеки горели, волосы растрепались, как после долгой прогулки.
   - Элимер, поедем к Еху! - воскликнула айсадка. - И Таариса возьмем! Хотя... нет... рано. Ну, оставим его на день с Ильхой. А сами поедем, пока тепло. Навестим Еху. А то скоро холода придут...
   - Не могу. Я нужен в столице.
   - Жаль, - огорчилась она. - Одной ехать не так интересно...
   - Одной? Даже не думай. Я запрещаю. Это опасно.
   - Что может случиться?
   - Антурин показал: все, что угодно!
   - Но в Антурине это я чуть тебя не потеряла, а не наоборот!
   - Я - кхан, моей жизни всегда будет что-то угрожать. Но мои жена и сын, пока он маленький должны быть в безопасности.
   - Нам что, как в клетке жить?
   - Да хоть бы и в клетке! Главное - жить, - увидев возмущение на лице жены, он добавил: - И потом, я не сказал, что ты не можешь отправиться к Еху. Просто ты поедешь туда не одна.
   - А! Ну так я возьму Видольда!
   - Нет. Его одного мало. Я дам тебе отряд воинов. Пусть разместятся в лесу вокруг поляны.
   - Зачем так много?
   - Пока не началась и не завершилась война с Иллирином, пока жив мой брат - только так. И не спорь.
   - Ладно, - айсадка поморщилась и тут же воскликнула. - Что я такое говорю? Соглашаюсь со всем, как дутлоголовая. Скоро превращусь в одну из ваших покорных женщин.
   Элимер рассмеялся.
   - Ни за что не поверю! Боги не дадут мне такого счастья!
   - Все равно, - отмахнулась Шейра, - лучше уж ехать с толпой в сопровождении, чем здесь оставаться. Не хочу видеть повешенных и чуять эту вонь. Почему ты не прикажешь их снять?
   - Пусть висят в назидание другим.
   - Но ведь мятежников ты уже наказал, они мертвы. А за что наказываешь столицу? Почему люди должны дышать этим зловонием? И смотреть на кучу мух?
   - Ты преувеличиваешь. Вонь не так уж и сильна.
   - Пока. А что будет завтра, послезавтра?
   - Тогда их, может быть, снимут.
   - Все равно, Элимер, это слишком жестоко.
   - Я услышал тебя, Шейра, но решать буду сам, - отрезал кхан. - Это мое дело, не твое. Я распоряжусь об охранном отряде, так что к полудню сможешь выехать. Но возвращайтесь не позднее, чем через день. Не заставляй меня волноваться о тебе и сыне.
   - Как скажешь, мой кхан, - пробурчала айсадка.
   - Вот и хорошо, - он, улыбаясь, потрепал ее по щеке и отправился к замку.
   Шейра какое-то время смотрела мужу вслед. Потом пробормотала: "Скорей бы закончилась твоя проклятая война. А лучше бы не начиналась".
  
   Айсадка вернулась спустя сутки. Кхан обнаружил ее в покоях сына. Она пересмеивалась с кормилицей и няньками, но стоило правителю появиться в дверях, как разговор оборвался. Служанки склонились в поклоне. Шейра, улыбаясь, приблизилась к Элимеру, провела пальцами по его щеке.
   Он махнул рукой прислуге, чтобы вышли, поцеловал жену и подошел к колыбели. С минуту вглядывался в лицо сына, потом обернулся и спросил:
   - Как там Еху?
   - Обрадовался мне. И Бурый тоже. Вот только моих сопровождающих, кажется, за врагов принял, к дому не подпускал, - айсадка рассмеялась. - А как дела в столице? Что с повешенными?
   - Утром их сняли и похоронили.
   - Наконец-то!
   - Мне сообщили... неподалеку от границы задержали троих айсадов.
   Жена уставилась на него во все глаза, но промолчала. Элимер продолжил:
   - Их было трое...
   - Было?! - с ужасом воскликнула Шейра. - Что с ними? Они живы?
   - Живы, не волнуйся, - успокоил ее кхан. - Всего лишь задержаны и заперты. Я уже отправил гонца с приказом, чтобы их привезли в Инзар. Твоего народа не было среди напавших на Антурин. Думаю, эти трое оказались в Отерхейне не как враги, а как посланцы. Просто люди привыкли не доверять племенам, вот и задержали айсадов. Если они и впрямь явились с добрыми намерениями, им ничего не грозит. Приму, как дорогих гостей. А ты наконец встретишься и поговоришь с сородичами.
   - Да, - Шейра улыбнулась, но тут же ее лицо омрачилось. - Только не думаю, что они мне обрадуются. Я - предательница.
   Элимер приподнял ее лицо за подбородок и поймал взгляд.
   - Ты не предательница. Это я украл тебя у твоего народа. И снова украду! Ты будешь думать не о них, а обо мне.
   Он подхватил айсадку на руки и унес в свои покои: сегодняшнюю ночь решил посвятить не Отерхейну, а ей и себе.
  
   Элимер, восседал на троне и рассматривал айсада. Раннее утро заглядывало в окна советной залы, играло позолотой в светлых волосах пленника. Синие, как у многих дикарей, глаза смотрели недоверчиво и отчужденно. Кхан велел стражникам отойти к дверям и обратился к айсаду:
   - Кто ты, и почему один? Где двое твоих соплеменников?
   Вообще-то Элимер знал ответ на этот вопрос: подданные сообщили. И все же хотел услышать, что скажет сам дикарь.
   Тот уставился на правителя настороженным взглядом и произнес:
   - Пусть вождь темных людей сначала говорит, пленник я или...
   - Зависит от того, с чем пришел, - оборвал его Элимер. - Если с добром - ты мой гость, и никто не причинит тебе вреда.
   - Послание, - отчеканил айсад.
   - Что же, тогда присядь.
   Кхан указал на скамью. Дикарь с недоумением покосился на незнакомый ему предмет, но все-таки сел.
   - Два моих брата ушли в лес, - сказал он. - Нас встретили скверно на твоей земле, хотя мы прийти с добром. А нас чуть не убить. А потом запереть. В нашем роду мало охотников стало теперь. Я отправил братьев обратно. Когда к тебе нас Опасность для них нельзя...
   - И мои люди так просто их отпустили?- удивился Элимер.
   - Я сказал: пленником к твоему логову пойду. Без оружия. Но их отпустить. Иначе наши языки будут молчать. Не скажут тебе ничего. Твои соплеменники согласились. Не хотеть они свою шакалью кровь проливать.
   - Кто же ты? И зачем пришел?
   - Я вождь войны рода айсадов.
   - Военный вождь? - уточнил кхан.
   - Да. Я пришел говорить за моих братьев. Тйерэ-Кхайе мне имя, но ты не знаешь.
   - Напротив, твое имя мне известно... - пробормотал Элимер, вспомнив рассказ Шейры.
   На лице дикаря мелькнуло удивление, но кхан не стал пояснять фразу. Зато присмотрелся к вождю повнимательнее. Поджарый, жилистый и, судя по всему, быстрый и ловкий. Волевое лицо, прямой взгляд. Айсад был хорош собой. Не броской, избыточной для мужчины красотой, как Аданэй, а красотой воина или героя, какими их изображают на гравюрах и гобеленах. Теперь Элимер радовался, что жена отказалась встречаться с сородичем. Тем более что некогда его прочили ей в мужья.
   Однако эмоции следовало отбросить, и кхан благожелательно сказал:
   - Я рад тебя приветствовать. Будь моим гостем, славный Тйерэ-Кхайе, - имя, непривычное для языка, удалось произнести сразу. - Если ты и впрямь пожаловал в Инзар с благими намерениями, то прошу извинить моих подданных. Их излишняя осторожность, без сомнения, вызвана высоким мнением о воинских умениях айсадов. Также прошу простить их за непочтительное поведение и...
   Элимер оборвал фразу и посмеялся над собой: он забыл, с кем разговаривает. Тйерэ-Кхайе не мог понять и оценить витиеватую речь - он дикарь из леса, а не посол. Кхан заговорил с ним простым языком:
   - Будь моим гостем, вождь. Что привело тебя на землю темных людей?
   - Айсады узнали, что твое племя хочет драться с племенем из того края, где рождается солнце.
   - Это правда.
   - Айсады хотят помочь.
   Элимер, не выдав удивления, спросил:
   - Почему? Раньше вы не желали дружбы с темными людьми. Мы всегда были для вас шакалами...
   - И сейчас.
   Прямота светловолосого воина обескуражила. В свое время Шейра была такой же, но, пожив в столице, стала не такой наивной.
   - Дружба наших племен - нет, Темный вождь, - продолжил айсад. - Но вражда тоже нет. Ты вернуть нам Горы Духов. Некоторые мы уже там, другие мы пойдем туда следующей порой красного солнца. Земля наших предков любит нас, когда тепло. Когда холод - она уносит детей, и там нет охоты. Мы хотеть в красное солнце - там, а в холодное солнце - в лесных шатрах.
   Кхан наконец догадался, зачем пришел вождь. Пусть дикари доверчивы и не умеют лгать, но в своих желаниях мало отличаются от других народов. Воспитанные на преданиях, айсады думали, будто в краю предков на них посыплются блага. Элимер подозревал, что на самом деле людям, привыкшим к лесной жизни, горы показались едва ли не враждебными. При этом терять их дикари все равно не хотели - все-таки исконная земля. Добровольно оставить ее для них равносильно предательству. Леса айсады не желали терять тем более, а вожди, как все правители, решили расширить свои владения. Нашли выход в кочевой жизни. Правда, для этого, так или иначе, нужно проходить через отерхейнские земли...
   - Что же ты предлагаешь, вождь? - спросил Элимер, не спеша озвучивать свои предположения.
   - Нам с племенем темных людей больше нечего делить. Но если другое племя прогонит вас с земель вашей охоты, то прогонит нас с наших. Это нельзя! Потому мы будем с тобой в драке. Если ты дашь нам ходить по твоему краю от гор до лесов и обратно.
   - Это хорошие мысли, вождь Тйерэ-Кхайе, - Элимер кивнул. - Я благодарен за откровенность. Но позволь спросить: что думают другие племена? Недавно они выступали на стороне моих врагов... И все же: может, те немногие, что остались в живых, послушают тебя, если ты предложишь им встать на сторону темных людей?
   - Тропа наших соседей - это их тропа. Им выбирать дорогу, - отрезал айсад. - Я говорю только слова своего рода.
   - Что ж, не буду настаивать. Главное, род айсадов с нами. Помощь таких воинов бесценна. Потому отныне и навсегда твоему народу, вождь, можно ходить по отерхейнской земле от гор до лесов и обратно. При условии, что вы не обнажите оружия против моих людей.
   - Обещаю, - сказал Тйерэ-Кхайе.
   Элимер посчитал, что айсады не будут в битве лишними. Пусть их мало, зато они не предадут и не струсят, а после войны можно попробовать сделать их подданными.
   - Темные люди рады нашему союзу, - сказал кхан. - В знак моей благодарности прими в дар табун лучших скакунов.
   Тйерэ-Кхайе отказался.
   - Нам не нужны дары. Мы идем драться за себя. За своих детей.
   - Пусть будет так. С этих пор любой, кто тронет вас на моей земле - мертвец. Тем более, после меня кханом станет мой сын, а в нем кровь айсадов и кровь темных людей слились.
   Тйерэ-Кхайе в недоумении нахмурился, будто не понял фразу, потом сказал:
   - Я верю тебе, вождь темных людей. Мы готовиться к великой драке. Мы придем по твоему зову.
   - Не сомневаюсь в твоих словах. До встречи. Пусть духи гор благоволят к тебе и твоим братьям.
   Тйерэ-Кхайе поднялся, кивнул в знак прощания и вышел из залы.
   По негласным правилам, сложившимся между государствами, посланнику - а уж тем более вождю, - следовало предложить пищу и кров, но Элимер себя одернул. У дикарей свои понятия о вежливости: и еду, и ночлег они принимают только от друзей. Айсад же ясно дал понять - его народ не считает отерхейнцев друзьями. Потому кхан не стал задерживать Тйерэ-Кхайе. Только написал подорожную, позволяющую вождю проехать к лесам, и передал ее через стражника.
   Элимер задумался о предстоящей войне. Пока все складывалось неплохо. Антурин восстанавливают, мятежники разгромлены, айсады собираются помочь Отерхейну. Конечно, дикари не такая великая сила, но иногда и песчинка на чаше весов способна поколебать их равновесие.
   Как только вождь айсадов ушел, Элимер в прекрасном настроении отправился в свои покои. Прокручивая в голове разговор с дикарем, и не заметил, как подошел к зеркалу. Схватил посеребренный гребень, неосознанным движением провел по волосам.
   Кхан не обращал внимания на отражение, пока оно не уставилось на него светлыми глазами брата. Гребень выпал из руки. Теперь Элимер, не отрываясь, смотрел в зеркало. Видел свои темные волосы, но обрамляли они высокомерное лицо Аданэя. Хотя губы брата даже не дрогнули, кхан услышал его слова: "Ты слабак. Трус. Так боишься меня, что не побрезговал помощью жалких дикарей. Ничтожество!"
   В груди Элимера поднялась душная, обжигающая волна ярости. Он зарычал. Размахнулся, ударил кулаком по ухмыляющейся роже. Привезенное из-за моря зеркало - единственное стеклянное в замке - разбилось. Пронзительно звякнув, разлетелось десятками сверкающих осколков. Кхан взглянул на изрезанную руку и, оскалившись, сжал в кулак. Кровь закапала чаще. Она окрашивала пол и брызгала на осколки. А в них по-прежнему надрывался в хохоте брат.
   Виски будто иглами пронзило, голову сдавил тяжелый венец. Элимер провел окровавленными пальцами по лицу, словно пытаясь стянуть маску боли. На лбу, щеках, подбородке остались багряные разводы. На губах - привкус железа.
   Кхан уже не разбирал, где явь, а где бред. В бешенстве набросился на осколки, топча их, измельчая в серебряную крупу. Будто надеялся таким образом убить брата. Выдохшись, отошел к стене, прислонился к ней, потом сполз на пол и зажал голову руками.
   Когда пришел в себя, комнату уже проглотили сумерки. Значит, из-за видения он потерял полдня и даже не заметил. Порезы на руке жгло, но кровь запеклась. Осмотрев ладонь, Элимер поморщился и вытащил засевшее в ней стекло, вновь разбередив рану. Затем поднялся, пересел в кресло, позвал слуг. Те в испуге оглядели беспорядок, но задавать вопросы не посмели. Молча принялись оттирать кровь и убирать осколки. Кхан не двигался, безучастно наблюдая за их действиями.
  
   Шейра бросилась к конюшне. Айсадка боялась, что Тйерэ-Кхайе вот-вот уедет, потому и торопилась. Желание увидеть соплеменника все-таки пересилило стыд перед ним. Теперь она готова была на все, лишь бы поговорить и объясниться.
   Элимер не знал об ее намерениях - Шейра не успела ему сообщить. А если бы успела, он заставил бы взять с собой охрану. За это время Тйерэ-Кхайе уехал бы далеко, и она могла его не нагнать. К тому же айсадка не хотела разговаривать с соплеменником под чужими взглядами. Вот и предупредила только служанку. Понимала, что муж разозлится, но не находила сил отказаться от встречи. Второй возможности для беседы с родичем не предвидится.
   - Прости, Элимер, - пробормотала Шейра, - но мне это нужно.
  
   Тйерэ-Кхайе уже выехал за ворота замка и отдалился от них, но тут услышал собственное имя, а затем увидел всадницу. Приглядевшись, едва поверил глазам - Шейра-Сину. В нелепой шакальей одежде она выглядела странно, но привычные с детства черты не узнать невозможно. Белая Кошка перевела коня на шаг и приблизилась к Тйерэ-Кхайе. Будто смутившись, отвела взгляд.
   - Шейра-Сину! - вождь даже не пытался скрыть изумление. - Ты! Но как?!
   - Пока молчи, - откликнулась она. - Не будем говорить на дороге. Там, дальше, раскидистый платан. Остановимся у него.
   Тйерэ-Кхайе, справившись с удивлением, кивнул. Дальше они ехали молча. Когда приблизилась к платану, то спешились и, привязав коней к дереву, опустилась на землю. Вождь заговорил первым:
   - Шейра-Сину! Все думали, ты погибла. О твоей смерти уже песни сложили.
   - Песни можно перепеть, - протянула девушка, чувствуя удовольствие оттого, что наконец говорит на родном языке.
   - Как ты выжила? И почему на тебе одежда шакалов? Сначала я подумал: ты в плену, а сейчас засомневался.
   - Я не в плену.
   - Тогда почему не вернулась в свой род? Что тебя держит в шакальем логове?
   Шейру не удивила напряженность в голосе Тйерэ-Кхайе. Она заранее была готова к тому, что воин заподозрит ее в предательстве.
   - Я думала, вам известна моя судьба. Теперь вижу - ошиблась. Неужели мои братья и сестры ни разу не задались вопросом: с чего вдруг Темный вождь вернул нам Горы Духов? - Шейра сделала паузу, ожидая ответа. Тйерэ-Кхайе молчал, и она продолжила: - Помнишь пророчество? Коршун падет перед Белой Кошкой?
   - Его все помнят.
   - Так оно... вроде как сбылось...
   - Нет. Нас разгромили, тебе ли не знать.
   - Разгромили, но... Просто вожди неправильно поняли знаки! - выпалила Шейра и, собравшись с духом, добавила: - Я стала женой Темного вождя.
   - Что?! - Тйерэ-Кхайе утратил хладнокровие. - Айсадка, наша сестра - и с шакалом?! Это... это отвратительно. Как ты могла?
   - Так...вышло, - Шейра отвернулась, закусив губу. - Зато... наш народ получил Горы.
   Тйерэ-Кхайе помолчал, обдумывая ее слова, потом заговорил спокойнее:
   - Значит, ты пожертвовала собой ради нас? Твоя жертва достойна песни, но это не значит, что мы бросим тебя в шакальем логове. Да обрушится на нас гнев духов, если не попытаемся спасти! Мы что-нибудь придумаем...
   Шейра не могла удержаться от возражений. Неважно, как поведет себя Тйерэ-Кхайе после них, пусть даже плюнет в ее сторону - лучше так, чем лгать родичу.
   - Я довольна своей участью, меня не от чего спасать. Разве я выгляжу несчастной?
   - Ты что же, готова остаться с шакалом?
   Неожиданно для себя Шейра разозлилась.
   - Он - не шакал, - процедила она. - Он - Элимер. Кхан, мой муж, отец моего сына.
   - Сына... - в растерянности повторил мужчина. Теперь он понял слова вождя об айсадской крови. - Значит, это сын держит тебя здесь? Мы попытаемся спасти и его. Пусть он ребенок шакала, но он и твой...
   - Ты что, не слышал меня?! - вскинулась Шейра. - Элимер - не шакал. Не смей его называть так! Никогда.
   - Почему ты его защищаешь?
   - Он - мой мужчина. Моя семья. Он мне дорог.
   Шейра сознавала, что после этих слов Тйерэ-Кхайе может отречься от нее и даже проклясть. Готовилась услышать, что он знать ее больше не хочет, но воин промолчал. Только вздохнул и отвел взгляд. Безмолвие показалось айсадке тяжелее обвинений, и она не выдержала.
   - Если хочешь, можешь прогнать, и я уйду.
   - Зачем? - слабым голосом откликнулся Тйерэ-Кхайе. - Разве это изменит твою дорогу? Но я силюсь понять: как ты могла? Ведь он стольких наших убил... Даже детей...
   - Я раньше так же думала. Ненавидела его, а потом... Он отпустил вас из плена. Еще я поняла: мы сами полезли в ту войну, и это мы дали детям оружие. Я до сих пор, бывает, вижу во сне, как они умирают. Только виню теперь за это не темных людей, а наших вождей. И себя. За то, что была глупа и слишком доверяла их мудрости.
   - Значит, в родные земли ты не вернешься?
   - Ты и сам видишь: я изменилась, мне больше нет места среди вас. Я не вернусь, - эти слова дались непросто, но все-таки Шейра произнесла их. Айсады должны знать, что она выбрала свой путь. Только тогда прошлое останется в прошлом и перестанет нависать укоряющей тенью. - Я всегда буду скучать по лесам, по роду... И все же мой дом теперь здесь, в Отерхейне. Вы можете проклясть, но...
   Тйерэ-Кхайе оборвал ее:
   - За свою странную любовь к темному человеку ты будешь держать ответ перед предками в краю вечной охоты. Сейчас же ты чиста перед родом. Ты никого из нас не убила, не предала, вернула нам Горы. Никто не станет тебя проклинать.
   Шейра перевела дух, черты ее лица смягчились.
   - Я надеюсь, что однажды наш с Элимером сын сделает айсадов и темных людей друзьями... Ведь в нем слились две крови, и у него два имени. Таарис и Ирейху-Ше.
   - Почему Ирэйху-Ше?
   - Потому что он пришел вовремя, - улыбнулась она.
   - Когда вырастет, приведи его хотя бы раз. Он никогда не станет членом рода, но все-таки пусть узнает свою вторую половину.
   На душе Шейры стало легко и радостно. По крайней мере один из сородичей ее понял.
   - Обязательно приведу, - пообещала она и спросила: - Расскажешь мне... про вашу жизнь? Вижу, ты стал вождем? - Шейра указала на его плечо, изукрашенное темными узорами - знак предводителя.
   - Да. Вождем военного времени. Меня избрали, когда пал Керун-Тало. Вождь мирного времени теперь Охтен-Та. А верховным вождем после смерти Дагр-Ейху стал Ин-Риха, - воин сощурил глаза и добавил: - Мы решили выступить на стороне ша... твоего мужа в его войне.
   - Правда? - Шейра удивилась. - Так вот зачем ты приезжал... Не знаю, о чем вы договорились с Элимером, что обещали друг другу, но знаю одно: он вас не обманет. Вы зря думаете о нем плохо...
   - Его словам я поверил, иначе не согласился бы встать в бою рядом с темными людьми.
   - Да, конечно. Но послушай: в этой войне не отказывайтесь от железной одежды, если темные люди предложат ее. Нас не так много осталось, чтобы презирать опасность.
   - Я думал об этом, и буду думать еще.
   Шейра кивнула и спросила:
   - А какой была твоя дорога с того сражения?
   - Регда-Илу стала моей спутницей. У нас недавно родилась дочь.
   - Рыжая Регда, - в голосе Шейры мелькнула грусть. - Мы с ней дружили.
   - Она обрадуется вести о тебе.
   За разговором время пронеслось быстро. Ни Шейра, ни Тйерэ-Кхайе не заметили, как над равниной собрались низкие лиловые тучи. Только когда поднялся ветер и упали первые капли, айсадка опомнилась и поняла: вернуться в замок до грозы не успеет.
   - Тебе сейчас не добраться до лесов, а мне до города. Надо подняться по тому склону, - она кивнула на восток, - и переждать грозу там. Не в низине.
   - Ты боишься дождя? - усмехнулся Тйерэ-Кхайе.
   - Да. Просто ты не жил в степи. Это не то, что в лесу. Земля превращается в болото. Ни коням, ни людям не пробраться: ноги скользят, вязнут. Мне говорили: случалось, люди оступались, падали... Если подняться сразу не получалось, то захлебывались в грязи.
   Тйерэ-Кхайе не стал спорить и отправился вслед за Шейрой. Пока они добирались до возвышенности, вымокли до нитки. Дождь лил вовсю, а ветер едва не сбивал с ног. Лошади прядали ушами, вздрагивали, норовили убежать, так что их приходилось крепко держать под уздцы.
   Теперь было не до разговоров, и айсады задумались каждый о своем. Шейру одолевали мысли о муже и о том, что он будет волноваться. Ее прогулка и так затянулась, а грозит продлиться еще дольше. Вряд ли получится вернуться раньше, чем на рассвете, так что скрыть отъезд от Элимера не получится. Неизвестно, как муж себя поведет. Может приказать своим людям не выпускать ее за ворота замка без сопровождения. А то и вовсе запрет. Или что похуже придумает.
   В ярости он становился жестоким, Шейра знала об этом, хотя на себе испытала лишь единожды: когда пыталась его отравить. Тогда гнев мужа был понятным и оправданным. Сейчас же сложно предугадать, что его разозлит и насколько.
   После возвращения из Антурина Элимер изменился, и нее это не ускользнуло. Он часто раздражался, отвечал невпопад или не отвечал вообще. Иногда замирал подобно камню, лицо его бледнело, а черные глаза сверкали, как лед, и жгли, как огонь. В такие минуты муж пугал Шейру. Она гнала от себя назойливые мысли, но все равно то и дело задавалась вопросом: что творится с Элимером. Понимала: что-то плохое, и не знала, что именно.
   Спрашивать у него было бесполезно. Она пробовала несколько раз, но ответа не получила. В первые два раза он промолчал, а в третий прикрикнул и отправил ее "заниматься ребенком или чем-нибудь еще". Тогда Шейра и впрямь пошла к Таарису и скоро позабыла о вспышке мужа. Она вообще с удивлением обнаружила, что необидчива и терпелива. Когда Элимер, сам того не замечая, говорил с ней раздраженным голосом, она выбирала мягкий и даже веселый тон, и муж успокаивался. Правда, в последнее время он все чаще находился в плохом настроении. Шейра полагала, что это связано с надвигающейся войной. Значит, как только он победит, все станет как прежде. По крайней мере, айсадка надеялась на это. А еще на то, что с кханом в битве ничего не случится. Второго испытания его смертью она не выдержит.
   В эпоху раннего средневековья льняная ткань, даже грубая, из толстых нитей, обходилась дорого. Из-за сложности ее производства. Доступнее всего была шерстяная ткань.
   Мрата - богиня смерти в пантеоне Отерхейна
   Келин (тюрк.) - жена брата (сына), невестка
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   124
  
  

178

  
  
  
  
Оценка: 4.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"